2008_37 (585)

"КРОВАВАЯ ГЭБНЯ" И ГЕСТАПО. КТО КОГО? ИЛИ ЗНАМЕНИТЫЙ РОМАНС "О БЕДНОМ ГУСАРЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО" В ИСПОЛНЕНИИ В.И. НОВОДВОРСКОЙ

При всей моей нелюбви к гражданской позиции Новодворской, её книга "По ту сторону отчаяния", на мой взгляд, несомненно удачна и нуждается в тщательном изучении. В ней Новодворская-мемуарист вступает в явное противоречие с Новодворской-политиком. Не отрекаясь от своих взглядов, безусловно веря в собственную объективность, она рисует такую картину диссидентского движения в Советском Союзе и его моральной импотенции, на какую оказались не способны даже самые ярые его враги.

Внимательный исследователь заметит, как через нагромождение пустых политических лозунгов, через истеричные выкрики, проступает образ несчастного человека, неадекватного психически, не нашедшего своего места в жизни, но яростно желающего принести пользу, отстаивающего это право. Это один из тех народных типов, которые исторически возраждаются из поколения в поколение в нашем обществе, маргинализируются, вырастая, как сорники, на обочинах культуры, становясь нигилистами и цареубийцами, антисоциальными элементами.

Предлагаю вашему вниманию свой анализ начальных глав сего произведения.

Давайте учиться читать их публицистику!

Из авторского текста я решил вычистить наиболее эмоциональные места, оставив без изменения повествовательную канву и «сырые» факты.

Речь пойдёт о "преступлении и наказании": о том, как молодая Валерия Ильинична разбросала антиправительственные листовки во Дворце Съездов на тогдашнем празднике Конституции 5 декабря и что за этим последовало.

В начале книги Новодворская признаётся:

"Только сейчас, десятилетия спустя, я поняла, что я из одного теста с Павкой Корчагиным, как я от него ни отрекайся. Все-таки КПСС, вопреки своим собственным интересам, удалось воспитать из меня настоящего коммуниста, хоть и с антикоммунистическим уклоном…"

Тут мне совершенно нечего возразить. Валерия Ильинична подтвердила то, что я всегда подозревал. Все эти диссиденты, повинуясь своему Основному Инстинкту — слепой, ничем не сдерживаемой, разрушающей окружающую жизнь ненависти, — превратились в тех, кого проклинали и ненавидели: в коммунистов-большевиков, чекистов 20-х и 30-х годов, отождествились со своими врагами: "ты и я одной крови". А связующая кровь оказалась не их, народной.

Это отождествление означает, что конца их борьбе не будет: ведь они борются с собой. Пока они не разрушат, не уничтожат самих себя, они не успокоятся. Цена этой победы — миллионы невинных душ.

О том, как идея разброса прокламаций в театре пришла ей в голову, Новодворская напишет:

"Идея с театром родилась у меня в тот вечер, когда в Театре оперетты из какой-то ложи или с балкона к нам в партер упала программка.

Весь мой угол поднял головы, глаза у некоторых жадно заблестели, а один зритель даже сказал вполголоса: "А если бы это было что-то другое?" Я поняла, что люди чего-то такого ждут…"

Тут явно проступают черты зацикленности на одной идеe: под "чем-то другим" автоматически понимается не бинокль, скажем, что уж куда более логично предположить, а антиправительственное воззвание.

Сказано (задумано) — сделано:

"…Решение было принято в октябре 1969 года, день был выбран: 5 декабря, День Конституции. Наибольший эффект обещал Дворец съездов, там огромный зал и в праздничный день дадут что-нибудь идейное (дали оперу "Октябрь"). Оставалось придумать текст. Для одних листовок он был написан в прозе (преступления партии, прелести демократии, задачи Сопротивления, необходимость вооруженной борьбы с коммунизмом, который есть фашизм, приглашение вступать в группы Сопротивления). Подписана эта прелесть была "Московская группа Сопротивления"… Уверенность в победе над советским "общественным и государственным" строем там была выражена.

Вторая листовка была в стихах.

Тут важно отметить: человек публично призывает к свержению политического строя и смене руководства, т. е. к народному бунту. И это в то время, когда страна находилась в состоянии войны (то, что это была "холодная война" не важно; целью её являлось то же самое, что и при "горячей войне")…

"…Я… и в аресте, и в пытках, и в казни видела свой долг. Mои любимые экзистенциальные и античные герои умирали в одиночку…"

Это те самые жертвенные чувства, которые вели на Голгофу нечаевскую и народовольческую молодёжь, не сумевшую найти для себя других путей самовыражения. Нетерпение, стоившее нам 13 миллионов жизней тогда и до сих пор не подсчитанного числа в 90-х и сегодня. Инфантильная уверенность, что ты чище и лучше других, умнее всех, что лишь тебе известно как и куда надо идти всему народу, замешанная на желании отличиться, стать легендой и символом — вот то, что толкало их "на бой кровавый, святый и правый".

А вокруг них шла обычная жизнь, страна развивалась, как могла прихорашивалась, люди ходили в театры, а не в политику:

"…В те дни буфет Дворца съездов являл собой зрелище упоительное и недорогое (взбитые сливки, шоколадные конфеты, блины с икрой, семга, балык, мороженое, пирожные). Но я от волнения не могла есть (потом я два года буду вспоминать несъеденные дома пирожные и непосещенный буфет Дворца)…"

Потом, в 80-х и 90-х, с победой желанной Новодворской свободы и демократии, весь народ будет вспоминать несъеденные пирожные, невыпитое вино, сравнительно недорогое мясо, колбасу, сыр…

А тогда:

"…Я быстро дошла до соседнего прохода и швырнула свою пачку в 100 листовок в партер…Весь партер одновременно вздохнул: "Ах!" — и это было как рокот моря. Я взглянула вниз: все читали мою листовку. Какое блаженство! Я повернулась к бельэтажу, устроила маленький митинг и раздала остальные листовки…"

Заметим, это только читается в 10 секунд. Разбросать листовки, насладиться зрелищем, провести митинг — тут надо уж как минимум минут пять, а скорее гораздо больше. Никто молодую Валерию арестовывать не спешит. Наоборот:

"…Старенькая, видавшая виды служительница театра шептала мне: "Уходите скорей!"…"

Уйти? Но ведь юная мстительница жаждет пусть терновых, но венков славы. Каково же её разочарование, когда вместо венков получaет она "бубенчики славы", как на шляпе юродивого. Её «подвиг» оценён даже не в хрустящий зелёный доллар, а в копейку!..

"…Mне нужен был процесс, и я наконец дождалась. Штатный гэбист, проводивший с семьей уик-энд, явился в бельэтаж и спросил, не я ли распространяю листовки. Я горячо подтвердила, что именно я. Он вцепился в меня так, как будто я собиралась бежать, вывел из зала в фойе и стал просить у зрителей помочь меня задержать, хотя свободно мог сделать это один. От него все отмахивались, дожевывая свои конфеты и блины. Один юноша даже сказал, услышав от чекиста про листовки: "Спасибо, что сказали. Пойду возьму, если осталось". Наконец нашелся какой-то полковник, взявший меня за другую руку…"

Всё так обыденно… Мир вокруг живёт своей жизнью…

Посмотрите, как ведут себя люди. Похожи ли они на сломленных, загнанных, не имеющих голоса, живущих в постоянном страхе дрожaщих тварей, какими их пытаются изобразить нынешние либералы? Похожи ли они на «совков» из демократических сказок?

А «гэбист»? Напоминает ли он вам гестаповца? Так ли он всесилен, как его пытаются нам показать сегодня? Даже ОМОНа под рукой нет — не создали ещё. Хамов ни в сортирах не замочить, ни мордами в пол уложить…

"…Нашлись еще какие-то гэбешные оперативники (похоже, в такие праздники они обязаны дежурить на таких спектаклях) и пошли в зал просить листовки. Вернули им 40 штук, 5 нашли разорванными. Пошли за остальными, вернулись: "Они не отдают!" Мой триумф был полный: 80 штук зрители сохранили, несмотря ни на что (а тогда это было весьма опасно, могли и обыскать весь зал)…"

Вот оно, знаменитое всесилие КГБ!!!

"Ожидая компетентные органы, я агитировала злых оперативников и равнодушных администраторов…"

Руки не вывернули, рот не заткнули, пулю в лоб не пустили. Позволили вести агитацию… Воистину КГБ было страшной организацией!

"…Революционного рвения никто не проявлял, кроме одной группы ветеранов войны… которые рвались в дверь, орали, что им испортили праздник, что они за этот строй воевали, и просили дать им меня, чтобы они могли убить меня собственными руками.

Парочка прорвалась и стала засучивать рукава. Я встала с дивана и гордо шагнула навстречу, хамя ветеранам, как только это возможно (рабы, холопы, клевреты, опричники и т. д.). Оперативники развели нас, как на ринге, выталкивая ветеранов с воркованием: "Ну что вы волнуетесь, есть же компетентные органы, они приедут и займутся…" Но органы что-то не ехали до 23 часов… хотя от Лубянки до Дворца съездов было рукой подать…"

Как обидно! Новодворской казалось, что она в секунду станет знаменитым политическим преступником, а никто не обращает на неё внимания. Сами не повесили, не расстреляли, другим разорвать её не дали, на свидание с ней не спешат… Изверги!

"И вот наконец появились трое, прилично, но скромно одетые, и представились администратору."

То, что одеты они были скромно, не во фраки ("Double O Seven" you are not!), — как это, видимо, задело её самолюбие!!! Кто запомнил бы такую деталь? А вот Новодворская пронесла её через всю свою жизнь…

"…ушли в соседний кабинет изучать листовки… На меня они едва взглянули…"

Очередная обида! "Я, отчаянная террористка, перед вами, а вы даже не посмотрели в мою сторону!"

"Полчаса они изучали листовки… Они вышли и очень вежливо предложили мне поехать с ними: "Мы здесь рядом, недалеко". Мне до сих пор кажется, что если бы я испугалась хотя бы в этот момент, они бы меня с собой не взяли…"

Как это не похоже на "кровавую гэбню" из перестроечных рассказов!

"…Мы вышли к серой «Волге». Во Дворце уже никого не было. По дороге единственной претензией было то, что я не дала им спокойно провести праздники дома…Я, конечно, заявила, что именно этот праздник хотела им испортить, чтобы было неповадно праздновать такие вещи, как дни несуществующей, да еще сталинской, конституции…И в «Волгу», и в двери Малой Лубянки я вошла сама, без всяких наручников, и не мои спутники старались пресечь мой побег, а я, по-моему, очень бы расстроилась, если бы они от меня убежали."

Вежливое отношение, арестовывать партизанку-антисоветчицу никто пока не собирается — это вам не резиновые дубинки американских полицейских!.. Это гораздо хуже.

"…Малая Лубянка внутри похожа на провинциальный особнячок… Потолки низкие, кабинеты уютные, коридорчики узкие, всюду дорожки, и тепло. Полы натерты, а на стенах вместо портретов сановных предков висят фотографии отличников чекистского производства. Мне вежливо предложили сигарету; я, конечно, понесла что-то насчет испанского обычая "не пить, не есть и не курить с врагами". Оперативник обиделся… "Мы хотим Вам добра, мы хотим Вам помочь, помогите нам и Вы. Помогите Вам помочь". Я сбила эту волну… Где-то час с лишним я читала им лекцию о том, какие они дурные люди, какие злодеяния творят, как губят Россию (мое западничество всегда было романтическим порождением российской почвы и для российской почвы), и какая в стране начнется против них борьба, и как она завершится восстанием и революцией. Этой речью я подписала себе ордер на арест (потом я узнала, что, если бы не мое поведение на Лубянке, дело бы передали в комсомольскую институтскую организацию)."

Важный момент, который стоит отметить особо.

Новодворская, по собственному признанию, подписывает себе ордер на арест не распространением антисоветских проклaмаций, не антиправительственным митингом, а призывами к вооружённому свержению существующего строя. Что в переложении на любые, даже демократические, понятия и уставы совершенно обоснованно с точки зрения правопорядка.

Всё остальное, то, о чём, якобы, и подумать было страшно, грозило разбором на комсомольском собрании! Брррр, какой ужас, какая страшная диктатура!

"…Лефортово показалось уютным и патриархальным: всюду ковровые дорожки, никаких звуков, бесшумная вежливая охрана, все какое-то ирреальное и бесплотное. Не охрана, а призраки. Не тюрьма, а замок сказочных гномов.

…В отдельном боксе просит раздеться женский тюремный персонал (мужчинам хуже: фельдшер — обычно женщина; для женщины приведут фельдшерицу, а для мужчины не станут искать мужчину-врача); просят раздеться вежливо, без грубости; душ вполне приличный, как в пионерском лагере, но я сразу поняла, что это конец, что отсюда не возвращаются, что это погребение заживо."

Не стоит строго судить бедную женщину. Старческий маразм — не радость. Ведь как ещё объяснить противоречие: вернулась и сама Новодворская, и 99 % других "узников совести". Многие эммигрировали. О некоторых она сама скажет чуть ниже — "их отпустили". Значит, возвращение возможно, погребение не состoялось…

"O достоинстве своих жертв в 1969 году гэбисты заботились мало: у меня отобрали все с железными застежками: пояс, сапоги. Я осталась босиком, в огромных мужских ботинках без шнурков, крючок сзади у платья тоже срезали.

Меня это не оскорбило, если в этом была цель (я ведь ожидала, что будут босиком по снегу водить). А вот когда велели в коридоре руки взять назад, это оскорбило, я отказалась и никогда не подчинялась подобным приказам. Предложила надеть мне наручники, если уж они так меня боятся. Хватило чувства юмора не надевать… Мой вид испугал моих следователей… Они устыдились, сапоги приказали вернуть, и, хотя я ничего у них не просила, заявив, что на войне, как на войне, они тут же позаботились, чтобы мне доставили из дома чулки, резинки, одеяния с пуговицами, разрешенные в тюрьме."

Да, очередное противоречие. "О достоинстве не заботились", но вдруг «устыдились» и обеспечили всем необходимым. С чего вдруг, Валерия Ильинична? Позвонили к вам домой, посоветовали, что принести. Откуда такая забота у гестаповцев? Вернее «эсэсовцев», как вы их часто называете.

По тюрьме, в обход правил, разрешили ходить, не заводя рук за спину, без наручников. Не вырвали язык, не избили, продолжали относится вежливо, старались помочь.

"Я ожидала, что в Лефортове полно политзаключенных, что кроме политических там вообще никого нет. Кем еще будет заниматься КГБ? Я не знала, что мы, политические, не составляем ежедневное меню охранки, но только лакомство на десерт. А повседневная пища, завтраки, обеды и ужины — валютчики, крупные взяточники, расхитители…В камере меня ожидал сюрприз. Я вошла (за мной конвоир тащил мой матрас с постелью), увидела двух женщин и спросила: "У вас, конечно, 70-я статья, товарищи? Листовки, нелегальная литература или рабочие кружки?" Они так рты и раскрыли. Одна была Тамара Иванова из комиссионного магазина на Арбате (сел весь магазин за валютные сделки с иностранцами), другая считалась крупной спекулянткой (Зоя приехала из лагеря к кому-то на следствие). Меня они приняли за валютную проститутку, сбывавшую что-то иностранцам. То же оказалось и всюду в соседних камерах."

Воистину потрясающая картина! Оказывается, КГБ не столько заботили политзеки, сколько воры и маньяки! Оказывается, тюрьмы "были забиты" не борцами за свободу, а теми, кто ДОЛЖЕН сидеть в тюрьме. И даже зная это, осознaвая, что в тюрьмах КГБ отбывают срок наиболее опасные рецидивисты, насильники, убийцы, даже зная это, "Демократический Союз", организованный и возглавляемый Новодворской, выступал в своей программе за ВСЕОБЩУЮ реабилитацию.

Кто же, после всего сказанного, настоящий ВРАГ НАРОДА?

"…Атмосфера осталась: атмосфера безликой, холодной, неумолимой машины уничтожения. Абсолютная чистота в камерах, чистое белье, горячий душ каждые 10 дней, роскошная библиотека, на которую я набросилась с большим аппетитом, нагло получая образование там, где жизнь кончалась вообще. Белье меняли каждые 10 дней, и оно было лучше, чем в поездах. Унитаз с крышкой, полки, стол, табуретки…"

Вот как оказывается выглядит "машина уничтожения"! Чистым бельём и человеческим отношением недовольна была Новодворская. Она готовила себя на подвиг, мечтала о публичной казни, о славе, о любви… Больше всего, мне кажется, о любви. Обними её в детстве отец, поцелуй её мать — и, возможно, нам с вами не пришлось бы возиться с этой старушкой, менталитетом напоминающей девочку переходного возраста.

Дальше всё то же самое. В книге звучит обида на то, что девушка готовилась к подвигу, хотела принести себя в жертву, а ей не дали. Оказалось, что Лобное место действительно только для туристов, что с государством, против которого она так яростно боролась, можно жить, можно договориться. Что оно принимает помощь. Нужно лишь терпение. Именно терпения ей и не хватало. Нужно было ВСЁ, СЕЙЧАС, так, как хотелось ЕЙ, а не как лучше для народа. Так избалованный ребёнок ложится на пол, бьёт ногами, требуя своего, не внимaя словам и увещеваниям. То, что (с натяжкой) возможно в трёхлетнем возрасте, не проходит в 19-летнем. Новодворская явно нуждалась в психиатрической помощи.

Поэтому не могу не привести её изложение событий, приведших к тому, что она оказалась на лечении в психиатрической больнице.

"B одни ненастный день без церемоний, предупреждений и объяснений привезли в институт Сербского, я даже не столько испугалась, сколько оскорбилась. И это была правильная реакция. Пока я жива, я буду настаивать не только на том, чтобы упразднить КГБ, но и на закрытии Института судебной медицины им. Сербского, почитая второе заведение не менее вредным и исторически преступным, чем первое…Меня заперли в отдельную камеру, и общение с институтом началось…Уже через много лет я узнала, что в течение месяца гэбисты не могли найти врачей, желающих подписать вместе с Лунцем диагноз "вялотекущая шизофрения". Мне показалось, что некоторые молодые научные сотрудники искренне считали, что спасают жертвы КГБ от лагерей (ничего не зная о ситуации в спецтюрьмах) и дают им возможность потом учиться и жить в столицах.

…Здесь я и познакомилась со знаменитым Лунцем. Даниил Романович был холеным, вальяжным барином с отличной филологической подготовкой. Я успела за одну беседу об экзистенциализме сделать его своим личным врагом, заявив, что он инквизитор, садист и коллаборационист, сотрудничающий с гестапо — с КГБ. Оля Иоффе знала о перспективах такого поведения столь же мало, как и я. Она на все "наводящие вопросы" отвечала: "Я буду продолжать борьбу" — и заработала себе диагноз. Ира Каплун знала, наверное, больше нашего. Она уклончиво отвечала: "Подумаю, еще не решила…" — и была признана вменяемой.

Они со Славой из Лефортова ушли домой… Лунц задал мне всего один вопрос, предлагая в последний раз соломинку (может быть, и ему стало жалко, и на палачей находит!): "Не сожалеете ли вы о том, что сделали?" Я, конечно, заявила, что "от содеянного мною не отрекусь!" — и заклеймила КГБ и институт Сербского презрением и позором, пообещав все тот же Нюрнберг. Лунцу оставалось только махнуть на меня рукой…"

Нам, её читателям, тоже остаётся только махнуть на неё рукой. Это человек, как мы видим, невменяемый, жертва СМИ, которые распаляют её желание быть на виду. Во что бы то ни стало.

С другой стороны, забудь мы о ней, боюсь, собрала бы она свои чемоданы, подорвала бы Кремль и улетела бы к Осаме, замуж. We all need a hug!

http://yuriyc.livejournal.com/67568.html

КИНО КОММЕНТАРИИ ГОБЛИНА

С утра непрерывно идёт почта с цитатами цитат выступления некого Дондурея про кино. Цитата (из цитат):

«В советские времена в среднем в прокат у нас выходило 280 фильмов в год, пропорции соблюдались очень жестко: — 140 советского производства (90 от РСФСР, 50 от остальных республик); — 140 купленных за границей (70 — половину от зарубежных — обязательно составляли фильмы стран соц. лагеря, на все же другие страны — Францию, Италию, США, Индию и т. д. — приходилось не более оставшихся 70 фильмов).

Американских фильмов в год давалось от 5 до 7, все они утверждались в ЦК («чтобы было всякое «Золото Маккены» и, не дай бог, какой-нибудь чуждый, вредный и ненужный нам «Крестный отец»). Большинство зарубежных фильмов воровалось на фестивалях. По законам отечественной фестивальной политики каждый фильм должен был быть показан 4 раза. В Москве во время ММКФ работали 29 кинотеатров (иногда круглосуточно). Специалисты Госкино снимали все зарубежные фильмы — это было тотальное воровство. За 10 дней делался практически полугодовой план. Великая советская система. У нее было и много других хитростей. Например, гениальная советская находка — двухсерийные фильмы. Фильм продолжительностью более 1 часа 59 минут резали на две серии. Если фильм был чуть менее 2 часов, придумывали разные ходы — например, очень долго тащили титры, делали их обязательно три раза в двух сериях; когда не хватало 5–7 минут, делали специальные ролики и пересказывали то, что было показано 10 минут назад. Премии получали только за показ советского кино. Продажи билетов на западные фильмы специально занижались (в первую очередь, чтобы не платить за прокат). Например, зрители покупали билеты на американское «Золото Маккены», а в паспортичках билеты проходили как советский «Король Лир» Козинцева, и Госпремии были обеспечены. Многие такие хитрости сохранились до сих пор».

В Советском Союзе не только в кино пропорции соблюдались очень жёстко. Например, не менее жёстко контролировался национальный состав студентов в ВУЗах. Ну, сугубо для того, чтобы никакая диаспора не оккупировала конкретный ВУЗ, понасажав там своих этнических товарищей в профессуру и не набирали этнических студентов для обучения. Существовали квоты на приём русских в национальные ВУЗы — и это несмотря на то, что русские были значительно лучше подготовлены и значительно больше знали, чем многие хлопчики из кишлаков и аулов. Учить надо было всех, в том числе — и национальные кадры.

Ну и выпуск западного кино, стало быть, жёстко контролировали. Например, не показывали «Крёстного отца» — который был в числе первых изданий перестройки. Ну, тупорылым совкам надо было как-то объяснять, как правильно строить профессиональную преступность: что такое этническая ОПГ, кого туда брать, кого не брать, как платить ментам, как дружить с сенаторами, разлагая власть. Это был крайне полезный для нарождающейся демократии фильм. А тупым совкам такое — зачем? Они до сих пор через одного не знают, кто такие воры в законе и чем вор отличается от блатного. Другое дело демократическое ТВ: ни дня без расчленёнки, убийства, вымогательства, похищения людей, убийства ментов, терактов и прочих прелестей окружающей действительности. Так что очень, очень полезный фильм. Но его не купили, нет.

Вместо этого, оказывается, все фильмы воровали. То есть привозят ничего не подозревающие жители демократических стран свои фильмы на фестиваль, а специалисты Госкино (знаем мы, что это было за Госкино!) со всех фильмов немедленно изготавливают пиратские копии. Со всех, тотально. А потом пускали в прокат — в том числе и упомянутые 7 фильмов производства США. Зачем платить, если можно украсть? А потом, стало быть, весь тот шлак, который обычно показывают на фестивалях и который массовому зрителю в хер не упёрся, годами крутили в советских кинотеатрах. Что это были за чудо-блокбастеры и кто их видел кроме Дондурея — понять сложно, ни одного наименования из числа нагло уворованных шедевров не приводится. Хотя, если верить цитирующему Дондурея, в СССР выходило 280 фильмов в год — практически каждый день по новому фильму, а через два дня на третий — обязательно иностранный, ворованный. Где ж тут упомнить названия? Только успевали наворованное бабло в ЦК КПСС отвозить грузовиками — сам Брежнев в доле был.

Дальше, правда, цитирующий гражданина Дондурея сообщает о том, что «продажи билетов на западные фильмы специально занижались, чтобы не платить за прокат». Становится непонятно: не то коммунисты были такими идиотами, чтобы платить за прокат ворованных фильмов, не то у гражданина Дондурея что-то с логикой, не то у цитирующего — в рамках одного абзаца. Вот по перестроечному ОРТ, к примеру, смело показывали экранные копии голливудских фильмов — без затей, не таясь, на всю страну. Ну, это где негры в зале смеются и постоянно кто-то ходит перед экраном. Это было, да. Ну так это нормально. Чай, не тоталитаризм. А вот чтобы платить за ворованное — это крайне интересная находка. Российские пираты, к примеру, продающие американские фильмы многомиллионными тиражами, американцам не платят ни копейки. Но, конечно, самые ужасы были в советских кинотеатрах, базару нет. Ну а далее — вообще жесть: оказывается, в России снимают тупое говно! Причём на государственные деньги. Да при этом ещё и воруют! Причём государственные деньги. Хотя такого, как известно, просто не может быть: ведь кино снимают духовно развитые, прекрасно образованные люди. Ну, из числа советской интеллигенции и детей советской интеллигенции. Это они снимают прекрасные художественные фильмы (см. «Сволочи»), они снимают прекрасные сериалы (см. Штрафбат). Ну и они же, по совместительству, осваивают бюджеты на эти чудесные фильмы.

С добрым утром, дорогие любители кино. Ещё цитата:

«Зато есть 5 миллиардов, которые телеканалы пилят через эту систему. Все уже давно договорились, и дальнейшая дележка может идти только по пути понижающей селекции. Если все это будет продолжаться, то мы в скором времени, конечно, увидим убийства, в прямых эфирах, под разными соусами. Творится просто беспредел. И этому нет конца. В этой системе работают и все силовые ведомства. Так, создана беспрецедентная система рассказов о криминальных происшествиях. Этого нет нигде в мире. Это запрещено. А у нас НТВ, например, тратит несметные деньги на перекупку милицейской хроники, записей для следствия, оперативных съемок. Так, за несметные деньги были куплены материалы про Битцевского маньяка. У него взяли интервью за 2 дня до вынесения приговора (потому что в этот момент он еще не был преступником и его можно было показать по телевизору, а через два дня уже нет). Но даже если сегодня вы пропустите передачу про Битцевского маньяка, завтра вы не пропустите про Нижегородского! В день идут 30 промо-роликов (до новостей, после новостей, утром, днем, вечером)».

Это, стало быть, не в США уголовная хроника бьёт все рекорды популярности — это у нас? Это не в США выходят мемуары Чарльза Мэнсона, это у нас перед смертью Чикатилло успел трёхтомник настрочить и продать? Это не в США создана беспрецедентная система рассказов о криминальных происшествиях ещё в позапрошлом веке, когда журналисты платили полиции за сообщения, а фотографы метались вокруг трупов с магниевыми вспышками? А наши демократические СМИ, которые тупо копируют всё американское, оказывается, «этого нет нигде в мире, это запрещено». Нигде в мире — это в том числе и в моей любимой республике Чад нет? Или в Нигерии? Или в США нет? И где запрещено? В США? Не так давно вся нация, затаив дыхание, следила за тем, куда кончил президент Клинтон. Незадолго до этого с интересом следили за тем, оправдают О. Джей. Симпсона за убийство собственной жены или нет? Демократия победила, оправдали.

Но так бывает только в России.

КИНО ПРО ДОВЛАТОВА

Когда-то давно читал книжки Довлатова. Интересные были книжки, смешные. Отличный слог, зоркий глаз, краткость изложения — всё как надо. Плюс служба во внутренних войсках, «тропу топтал» — наблюдений добавила. Было весело. Потом почитал заметки Довлатова, которые он писал в Америке. Впечатление было такое, будто в блевотину вляпался. Книжки после этого даже трогать расхотелось.

Трезвый рассудок всегда говорит: отделяй автора от творчества. Но мозг регулярно даёт сбой, и в результате знакомства с различными аспектами жизни творца пропадает всякий интерес к творениям. Вроде бы это как про мальчика, который вдруг узнал, что любимая девочка какает. А на деле побороть себя практически невозможно. Такую неприязнь начинаешь испытывать, даже кушать не можешь. Впрочем, книжки никто читать не заставляет — и я их не читаю. Но тут про другое.

По питерскому телевидению пустили документальное кино о непростой судьбе писателя Довлатова. Всё как положено: в невыносимой обстановке тоталитарного ада сидел с товарищами целыми днями в ресторане, бухал на редакционные деньги и на подачки более удачливых друзей. Заметки Довлатова в газетах печатают, а книги нет. А нет книг — значит, и славы нет. В чём, понятно, прямая вина проклятого тоталитаризма. Своих денег на водку не было. И как жить? Не работать же идти.

А пьющие рядом и книжки печатают, и прославились уже. И с кровавым режимом отчего-то не «борются», а легко и просто пользуются всеми благами, которые режим таким как они предоставляет. Надо только вступить в союз писателей, что они с успехом и проделали. А за блага, что характерно, бороться надо было не с режимом, а друг с другом. Но вот как, как жить? Ведь если ты бухаешь, с борьбой как-то не складывается. А значит, и с союзом писателей никак, и книг нет, и славы нет.

Ну и далее по наклонной: усугубляющийся алкоголизм, множество жён, неисчислимое количество баб, постоянное недовольство всем и всеми. Выезд в США, работа против родной страны на деньги спецслужб. Это прекрасно, это ведь не от коммунистов деньги. А что на Родину надо срать — так ведь не родина и была. Главное, появилась колбаса. Но счастье вместе с американской колбасой почему-то не пришло: все козырные антисоветские места уже заняли солженицыны, к реальному корыту было не пробиться. Нетрудно догадаться, что и здесь пробиваться надо было не через «систему», а снова через друзей и товарищей по творчеству. Ситуация мучительно напоминала что-то знакомое про союз писателей. И снова оказалось интереснее пить.

Выяснилось, что так называемое творчество в бездуховной Америке никому в известное место не упёрлось — все ценители произведений о жизни посетителей рюмочных остались в г. Ленинграде, в тамошних рюмочных. В Америке окончательно обрисовалась полная бесперспективность бытия. И в результате — алкоголизм и смерть.

Кому это интересно? Можно понять детей, которых интересует размер ботинок Оззи Озборна и модель нового автомобиля Снуп Догга. Естественно, детей интересуют в первую очередь что Герой с утра поел, какой у него вечером был стул. Ведь надо же с кого-то делать жизнь. Но тут речь вроде не про детей. И жизнь с героя взрослые не делают. Но вот эти взрослые, мусолящие грязное бельё персонажа перед миллионами зрителей — это зачем?

На кой х… это надо показывать?

Д.Ю. ПУЧКОВ, www.oper.ru