Осень. Ночь. Хлещет дождь. В гараже трое: Алексей Алексеевич, Сергей Сергеевич и я. Выпиваем.
Вдруг стук!.. Кого-то принес черт… Вновь стук — входит Ельцин. Мы что пили, что не пили. Говорит:
— Как вы тут?
Мы ему:
— Вы-то… как тут?
Вот он и рассказал нам про клонирование в высших эшелонах власти.
Он-то — настоящий Ельцин, его опоили в девяностом году, он чудом спасся. Скрывался в Германии, потом в шалаше, потом в соседнем гараже.
Налили ему, он выпил, смотрим — точно! Ельцин в девяностом году.
Начал рассказывать — у нас волосы дыбом — кругом двойники, настоящих людей в руководстве никого не осталось.
Чубайс — двойник. Настоящего давно уже привязали к столбу, обложили ваучерами и сожгли.
Грачев — полководец… легенда, не человек, который настоящий. В Чечне один пошел в атаку!.. За ним никого. Взяли в плен, потребовали выкуп… сто рублей. Никто не дал.
Гайдар — зеркало реформ. Матерый человечище! Гений!! Погиб по собственной глупости. Вышел ночью подышать свежим воздухом. На улице спал какой-то врач. Врачу приснилось, что он себе на гроб накопил! Вдруг видит — вор подбирается. Во сне крикнул: держите вора!.. Гайдар решил, что его опознали. А опознать нельзя было — он когда выходил гулять, специально, чтобы не узнали, щеки раздует и гуляет… Кинулся Гайдар бежать — проснулись учителя, военные, шахтеры. Гнали его до Урал-реки, переплыть он не смог.
И вот так всех: кого утопили, кого голым в муравейник.
Мы выпили. Только закусывать, свет задергался, замигал — лица у всех то черные, то синие, то черные, то синие. Я еще подумал: «Сами-то мы настоящие?»
Только подумал, Сергей Сергеевич и говорит Ельцину.
— Они вот, — говорит Сергей Сергеевич, — думают, что я — Сергей Сергеевич. А нас было два брата-близнеца. Один умер трех месяцев — Коля. А я — Сережа. А может, я умер, а Коля жив?
Ельцин выпил, посмотрел ему в глаза, говорит:
— Коля жив! А ты умер.
Мы выпили за покойника Сергея Сергеевича. Он с нами тоже выпил… Только хотели закусывать — собаки завыли со всех сторон. Как-то не по себе стало. Одна радость, думаю, Алексей Алексеевич настоящий.
И как раз Ельцин обращается к нему:
— А вас как зовут?
Еще хорошо помню, гнилью вдруг потянуло откуда-то. Алексей Алексеевич поворачивается к Ельцину, говорит:
— Я — Елена Семеновна Полторац… на два с половиной.
У меня ноги отнялись.
— Все, — говорит, — во что я вложил душу, чтобы не платить налоги, оформлено на Елену Семеновну Полторац… на два с половиной.
И заплакал, что он тоже не настоящий.
Мы выпили. Только хотели закусить — часы где-то: бум-бум-бум… двенадцать раз, дверь сама открывается, на пороге вот такая крыса!
Я как закричу:
— Все! Хватит пить! Расходимся!
На посошок, конечно, выпили. Покойник Сергей Сергеевич пошел провожать Елену Семеновну Полторац… на два с половиной, Ельцин — меня.
Идем. Я скорее, скорее домой — жутко мне, настоящих людей не осталось, только мы с Ельциным. Обнялись с ним… и упали — в грязь же, скользко.
Поднялись сами!.. И я снова — скорее, скорее домой. Звоню в дверь — никто не открывает! Звоню в звонок — чьи-то шаги.
Мы выпили. Только закусывать — выходят две жены!.. Я понял: одна клонированная. Говорят:
— Кто это?
Я говорю:
— Дуры вы обе, это — Ельцин.
Они головами кивают в знак согласия, спрашивают:
— А с ним кто?
У меня сердце остановилось. И тут серой запахло. Скорее мы с Ельциным на улицу. Выскочили — дождь кончился, небо чистое, звездное. Думаю: «Хорошо хоть в России звезды настоящие». Тут они как начали падать!.. Твою мать! До чего довели страну двойники!.. Говорю:
— Борис Николаевич, выходит, вы — единственный в России настоящий человек?
Он говорит:
— Да! Это так. Но теперь мы с тобой друзья, поэтому зови меня просто… Виктор Степанович.
Поскользнулся и исчез. А я стою по колено в грязи, темно, страшно, жуть невозможная.
В четыре утра петух где-то пропел, и тут же голос:
— Не бойся, жуть в России тоже… не настоящая, скоро пройдет.