Часть 4 Тайна курганов смерти
Долина пирамид
Прощание с Медведем-шаманом
Долина, куда нас привел Медведь-шаман на следующий день, вся была уставлена небольшими пирамидами. Сложенные друг на друга камни располагались в десяти — пятнадцати метрах друг от друга, и среди цветов смотрелись странно: здесь, в медовых альпийских лугах, ничто не должно было напоминать о смерти. Нам же пирамиды показались грудами мертвых костей; камни были желтовато-белыми, и откуда они здесь взялись, было совершенно не понятно.
— Сюда придет Белый Царь, — Медведь-шаман опустился на колени перед одной из пирамид.
— Кто такой Белый Царь?
— Откуда он придет?
— А нам рассказывали, что он уже приходил, его видела алтайская девочка…
— Белый Царь же правил курумчинскими кузнецами!
— Он погиб!
Как обычно, мы все заговорили одновременно. Но Медведь-шаман — не Хранительница, он не стал всплескивать руками и смеяться; он молчал, глядя вдаль и скрестив руки на груди. А через минуту замолчали и мы — очень уж неуместной была наша детская непосредственность в этой странной долине.
— Белый Царь приходит к людям, когда они нуждаются в нем.
Голос шамана звучал глухо, будто бы из-под земли. Если бы я не видел его рядом, я подумал бы, что сама долина говорит с нами голосом своих мертвецов.
Медведь-шаман, вполне живой, продолжал:
— Белый Царь живет с чудью, он властен отодвинуть от человека старость и смерть.
Больше нам не удалось вытянуть из Медведя ни слова. Молча он поднялся с колен, молча повернулся и пошел назад, мы же смотрели ему вслед, пока его могучая фигура не скрылась в лесу. В глубь долины нам предстояло идти одним.
Полька открывает тайну пирамид
— Дорогие друзья, как вы думаете, возможно, имеет смысл связаться с моими замечательными внуками прежде, чем углубляться в эту жутковатую долину? — нормальный голос Мишеля, нормальная, живая человеческая речь вернула нас в реальность — снова зажужжали шмели, запахли цветы, засеребрился ковыль.
— Вы совершенно правы, Мишель!
— Папá, а можно, я сама? Пожалуйста! А то все ты да ты, а я соскучилась, между прочим!
— Алексия, доченька, давай, мы по очереди, хорошо? Сначала поговорю я…
— Нет, я! Папá, ну, пожалуйста, я очень тебя прошу!
Как всегда у Мессингов, в споре победила Алексия — Мишель ни в чем не мог отказать своей девочке. Пока они общались с детьми и Петровичем по «магическому кристаллу» Мессинга, мы с Настей, оставшись не у дел, начали фантазировать о том, откуда в этой долине могли взяться пирамиды, и что они вообще такое.
— Рушель, вам не кажется, что это — кладбище курумчинских кузнецов?
— То есть вы думаете, Настенька, что Страна Белых Вод погибла, а кладбище осталось? Как-то это очень уж фантастично выглядит.
— А почему бы и нет? Всякое случается.
— А может быть, это могилы чуди?
— Рушель, зачем чуди, живущей под землей, делать могилы на земле? Нет, думаю, все-таки это — кладбище курумчинских кузнецов.
Мессинги вернулись, переговорив со своими. Судя по счастливому выражению лица Алексии, дома все было в порядке, и милые детки не теряли больше никаких фишек. Не могу передать, как меня это обрадовало: было грустно без Александра Федоровича, мне не хватало его глубокомысленного баса, и совсем не хотелось лишиться общества еще кого-нибудь из друзей.
— Дорогие коллеги, а почему вы вообще думаете, что это чьи-то могилы? — спросил Мессинг.
— Как дела? Алексия, Мишель, рассказывайте скорее!
— Все хорошо, друзья мои! Полька, Колька и Петрович миновали нашу долину пирамид и бодро продвигаются по карте дальше, чего и нам желают.
— А что это за пирамиды, Мишель? Может быть, ваши внуки поняли их предназначение?
— Наверняка только Петрович говорит, что они скрывают это от него — молчат, как юные герои-подпольщики.
— Алексия, а чему вы так загадочно улыбаетесь?
— Вы хотите, Рушель, чтобы я открыла вам все свои загадки? Тогда я утрачу всю свою привлекательность в ваших глазах, ведь в женщине должна быть загадка, что-то неизведанное, непонятное!
— Алексия, вам это никогда не грозит, никогда, поверьте мне!
— Ну хватит, коллеги! Напомню вам, Рушель, что моя дочь замужем за нашим общим другом. Шучу, шучу, не обижайтесь.
— Если серьезно, Рушель. Полька мне рассказала, что это за пирамиды, вернее, не рассказала, дала понять, как мы можем самостоятельно решить эту задачу.
— И как же, доченька?
— Папá, каким образом ты смог проникнуть в дольмен, когда хотел освободить меня от общества духов покойных партийцев Заболотова и Арсенюка?
— Лебелянский! — хором воскликнули мы.
— И я, кажется, знаю, какое именно из его стихотворений поможет нам разобраться с пирамидами! — и Мессинг стал читать нараспев:
Призрак пути озарен самыми странными нормами,
И впереди на закате меркнет в песчаных холмах
Тот, кто давно покорен уникальным феноменом,
Что возрождается где-то в загадочных снах или тьмах.
Меркнут давно исхудалые, светлые бледные истины,
Кто-то давно утомился в неравной и скучной борьбе,
Если бы кто-нибудь мысли кому-то прочистил бы
Там, где распадаются звуки в таинственной сказочной мгле.
Несколько мгновений мы сидели в полной тишине, пораженные красотой поэтического слова, а потом одновременно почувствовали вибрации — все пирамиды, которые мы могли видеть, еле заметно дрожали, как будто бы началось небольшое, не ощутимое человеком землетрясение.
Вибрировали пирамиды несколько минут, а когда успокоились, все мы почувствовали прилив энергии: хотелось петь, плясать, кататься по траве. Настя с Алексией, побежали вперед, взявшись за руки и крича что-то радостное, а мы с Мессингом — зрелые, солидные мужи, серьезные ученые, — стали возиться, как щенята!
— Уф-ф. Что это было? — Алексия опомнилась первой.
— Как же я сразу не догадался! Это же пирамиды силы! Мог бы и сам почувствовать это!
— Нет, Рушель, не могли вы ничего почувствовать. Обратите внимание: чтобы разбудить пирамиды, понадобилось стихотворение Лебелянского, иначе говоря, эти пирамиды реагируют на определенные звуковые частоты. Мы знаем, что гений поэта дал ему возможность чувствовать вибрации Вселенной и создавать тексты, созвучные с ними. Этими текстами можно лечить, Рушель, и вы их используете в своих медицинских практиках. Данное стихотворение заставляет предметы пирамидальной формы отдавать энергию. Я об этом знал, но в отличие от Польки не догадался, что эти пирамиды — предметы силы. Я, как и вы, друзья мои, почему-то тоже думал о кладбище.
— Жизнь и смерть неотделимы друг от друга…
— Да, Настенька, это так. Но как же здесь появились эти пирамиды? И как о них узнал Лебелянский, не будучи знаком ни с чудью, ни с алтайцами, ни со староверами, ни с Медведем-шаманом, ни с Серафимой?
— Рушель, это как раз просто. Полагаю, эта долина — место камланий алтайских шаманов. Именно камов, а не Медведя-шамана, потому что он — не человек, ему не нужна энергетическая подпитка. Думается, звуки шаманских бубнов тоже вызывают вибрации пирамид и заставляют их отдавать энергию.
— Друзья мои, поздравляю вас с новым открытием! — обрадовался я обретению нового целительского метода. — Теперь каждый человек может повысить свой тонус, так сказать, зарядиться энергией в любое время, когда ему это необходимо!
— Но какой же замечательный поэт Василий Дмитриевич! Он, наверное, первый во всем мире стал сочинять стихотворения, которые приносят непосредственную пользу!
— Конечно, Настенька, Лебелянский — потрясающий поэт, но не будем считать его первым, кто воздействовал на мир словесными вибрациями. Еще древние греки заставляли почву плодоносить своими стихами. А русские масленичные песни! Да ими женщины тучи над деревней разгоняли!
— Не может быть!
— Почему не может, Настя? Папуасы Новой Гвинеи своими речитативами заставляли рыбу подплывать чуть не вплотную к рыбацким ладьям.
— Папá, а наши северные поморы! Они эпическими сказаниями цингу лечили!
Спят курганы темные
По мере того как мы углублялись в долину, идти становилось все труднее и труднее. И я, и мои друзья ощущали негативную энергию, поток которой становился плотнее буквально с каждым нашим шагом. На нас веяло смертью. Пирамиды закончились, их сменили высокие насыпные курганы древних захоронений. Альпийское разноцветье больше не радовало глаз — шмели и пчелы не могли выжить там, где настолько силен дух смерти. Только серебристый ковыль шелково стелился под легким ветерком.
Было в этой долине мертвых что-то по-своему прекрасное, что-то завораживающее; и порой мне казалось, что мы уже перешли грань, отделяющую мир от вечности, что наше бытие эфемерно, жизнь — краткая иллюзия, а путь ведет в прошлое.
Тяжелее всего было девушкам — женщины тяжелее переносят воздействие некронегативной энергии, чем мужчины. Организм женщины создан, чтобы дарить жизнь; смерть противна самой женской сущности. Мы с Мишелем старались поддерживать Алексию и Настю, но не могу сказать, чтобы нам это хорошо удавалось.
Алексия Мессинг явно испытывала проблемы с пятой чакрой — она задыхалась, а потом у нее начался кашель. Настя же мучилась из-за сердечной чакры — ей тоже было тяжело дышать, под глазами и вокруг рта появились темные круги.
— Мишель, вы не вспомните какого-нибудь стихотворения Лебелянского, чтобы придать сил нашим прекрасным дамам?
— Друг мой, я знаю массу его стихов, но должен вас разочаровать: против смерти бессильна даже его поэзия.
— Настенька, Алексия, держитесь, хорошие мои! Вы ведь сильные девочки, вы сможете пройти эту долину!
— Рушель, может быть, повернем назад? Я боюсь за девушек!
— Мне кажется, Мишель, что путь вперед короче пути назад. Я и предположить не мог, что будет так плохо, иначе бы ни за что не потащил бы девчонок этой дорогой!
— Кажется, совсем недавно девочки бежали по цветущему лугу и наслаждались радостью жизни, а сейчас…
— Шаманское капище не случайно находится рядом с этой долиной смерти, Мишель, не случайно.
— Я думаю об этом, но здесь так трудно идти, что думается плохо, вот выйдем отсюда и все поймем.
— Алексия, вы первая будете разговаривать с детьми, совсем скоро, чуть-чуть потерпите!
Алексия только бледно улыбнулась в ответ.
Ох уж эта Настя!
— Настенька, что с вами? Мишель, держите Настю! — я вовремя заметил, что Настя, бледная до синевы, стала заваливаться на бок. «Ох, как плохо-то! Это сердце. И оно отказывается работать!»
В два шага я оказался рядом с Мишелем и взял Настину руку в свою.
— Пульс прощупывается, а значит, Мишель, берем Настю на руки и идем как можно быстрее!
— Рушель, может быть, надо искусственное дыхание прямо сейчас? Я умею…
— Алексия, у вас самой с дыханием сейчас не очень хорошо. Надо быстрее убираться отсюда!
Нам на этот раз было не до разговоров. И пусть близнецы не лишались своих фишек, мы вполне реально могли сейчас потерять Настю. Ее захватила некротическая энергия, полностью закрыв чакру аджну, ответственную за сердечную деятельность, поэтому сердцу Насти пришлось очень тяжело. Оно еще работало, но из последних сил: пульс был нитевидный, редкий и неритмичный.
Вдобавок ко всему начинало темнеть. «Если мы не выберемся отсюда до темноты, мы не спасем нашу девочку» — я представил себе, как рассказываю Леониду, который ждет возвращения невесты из предсвадебного путешествия, что произошло с его любимой… — «Нет, нельзя давать волю воображению, нельзя! Все, чем я владею, должно быть направлено на спасение Насти!»
Белый всадник
«Что это? Или все так плохо, что у меня начались галлюцинации?!»
Но нет, не только я, но и Алексия, и Мишель с Настей на руках замерли, а значит, увидели то же, что и я, — из кургана неподалеку от нас медленно выехал всадник на белом коне.
Пока мы стояли, пораженные странным видением, всадник подъехал к нам, молча спешился, взял Настю из рук Мишеля, положил на коня и медленно повел его под уздцы. Нам ничего не оставалось делать, как пойти за ним.
В белой холщовой рубахе и белых холщовых штанах, да еще и на белом коне, всадник показался нам нереальным, однако когда он спешился, мы лучше разглядели его и поняли, что внешне он мало чем отличается от алтайцев: росту среднего, глаза — раскосые и темные, волосы тоже темные, одежда — из обычной плотной ткани.
Мы вошли в курган вслед за этим человеком, он затворил за нами тяжелую дверь, и все мы стали спускать вниз по широкой лестнице. Все происходило в абсолютном молчании, так что нам даже жутко делалось.
Впрочем, это длилось недолго. Вскоре мы оказались во вполне человеческих условиях.
В гостях у жителей гор
— Ну здравствуйте, гости дорогие! — нас приветствовала невысокая полная темноволосая женщина в простом льняном платье. — Проходите, проходите!
Мы прошли, куда получилось. Надо признаться, я далеко не сразу понял, где мы оказались. Потом, во многом благодаря Польке и Кольке, мы разобрались, что вышли в одну из горных пещер, которая соединялась с другими. То есть, пройдя через древний курган-усыпальницу, мы очутились в самом сердце Белухи.
Наш всадник увел куда-то коня, я взял Настю на руки (выглядела девушка уже получше, хотя и оставалась без сознания), и вслед за женщиной мы вошли в другую пещеру, поменьше первой. Здесь оказалось вполне уютно, похоже на жилище нашей Хранительницы, и я тут же занялся Настей, положив ее на мягкий зеленый мох. Слава Богу, реанимационные мероприятия не понадобились — сердце Насти потихоньку приходило в себя, пульс становился четче; щеки девушки слегка порозовели, так что мне оставалось направить действие моего семейного эгрегора на то, чтобы слегка помочь организму справиться со стрессом от удара некротической энергии.
— Где мы? — Настя пришла в себя.
«А действительно, где мы?» — наконец задумался я.
— А вы в горе. Мы здесь живем, и родители, и деды, и прадеды здесь жили. На землю редко поднимаемся, только если беда какая случится.
— Кто вы?
Настя еще не совсем пришла в себя, иначе бы она догадалась прежде представиться сама, а потом уже спрашивать нашу хозяйку. Но женщина не обратила внимания на невольную невежливость нашей подруги.
— Про вас мне Серафима рассказала, так что мы о вас все знаем: и про знак, что у Рушеля на руке, и зачем в наши места пришли. А потому я и послала Урда, мужа своего, вам помочь. Из тех умертвий людям выйти трудно, а девочки ваши и точно не справились бы.
— Спасибо вам огромное! — от души поблагодарила Настя.
— Да не за что, ведь то, что вы делаете, всем нужно, а не только вам. Мы же — самые обычные, только живем долго, не болеем никогда, вот нас и не считают людьми. Мы — чудь, наши предки ушли в пещеры так давно, что люди о нас рассказывают легенды.
— Пожалуйста, расскажите нам о себе!
— А тебя Алексией зовут? Наслышана я от Серафимы про твою красоту, деточка, и не обманула она, я сразу догадалась, что ты это. Нас всего семь семей, и живем мы дружно, только по-русски одна я говорю. Урд, муж мой, вас, должно быть, напугал своей молчаливостью? Он вообще молчун у меня, а тут еще и языка не знает. Меня зовут Чугул, а по-русски с самого раннего детства учили, и я свою дочку научу. Только сначала ее надо родить, а это произойдет через два года.
— Откуда вы знаете?
— Мы всегда знаем все о судьбе нашего рода, иначе как бы мы выжили!
— А Медведь-шаман?
— Он тоже из наших, но ему велено жить рядом с людьми, чтобы те не утратили окончательно древних знаний. Ведь человеческих камов становится все меньше и меньше.
— Чугул, расскажите нам, почему вы живете гораздо дольше обычных людей!
— Это, Рушель, знания наших предков. Вы и сами знаете многое, знаете про то, как можно помочь себе специальным дыханием, как можно договориться с водой, чтобы она исцеляла болезни. Знаете вы и про музыку, способную изменить человеческую жизнь. Мишель знает стихи, которых слушаются камни…
В этот момент мне показалось, что Чугул слишком много знает о нас. Хранительнице мы всего не рассказывали.
— Вы удивлены моим хорошим заочным знакомством с вами, по глазам вижу, — улыбнулась чудесная женщина. — А про Белоусова и забыли! Серафима нас познакомила.
«Ну, если сам Александр Федорович решил довериться Чугул, то, значит, она нам точно поможет!» — подумал я.
— И мы тоже немало знаем, — продолжала рассказывать Чугул. — Если бы мы вышли на поверхность земли, нас бы уже не осталось: люди уничтожили бы нас, стараясь узнать наши тайны. А мы хотим помочь людям, но не ценой собственной жизни. Поэтому я так счастлива тому, что вы пришли сами. Серафима передала вам рукопись, которая расскажет о самом главном. Мы же не владеем письмом — для этого есть Хранители. Но нас слышит и понимает сама земля.
— Как это?
— Настенька, когда ты устала или у тебя беда, пройди по земле босиком или еще лучше — ляг на землю, полежи, послушай ее. Ты увидишь, что тебе станет легче.
Чугул была совершенно права; я много раз сам так лечил своих пациентов. Если же это будет не просто земля, а место силы, оно подействует много сильнее.
— Здесь, на Алтае, много мест силы, мы сами обнаружили некоторые из них.
— Да, Рушель, и я думаю, что тебе надо возить сюда своих пациентов. Я научу тебя, как использовать силу этих мест, и эффект от такого лечения будет потрясающим!
Чугул учит меня техникам использования мест18 силы
— Во-первых, Рушель, что бы у человека не болело, он должен лежать на земле в месте силы, как на спине, так и на животе, самое малое — 15 минут. Ты же в это время должен направить всю свою энергию на помощь ему. Сила твоя здесь многократно возрастет, и люди почувствуют себя обновленными.
— А что должен делать сам больной?
— Это я собиралась сказать во-вторых. Лежа на спине, человек должен представлять потоки силы, идущие от земли и входящие в его позвоночник, видеть взором своего сердца, как сила омывает его. Земля — наша мать и кормилица, она ни для кого из своих детей не жалеет себя. Поэтому, в-третьих, человек, лежа на животе, должен слушать землю, должен понять, что она ему говорит. Ты же, Рушель, потом, вечером, обязательно расспроси всех, с кем ты работал, что им сказала земля.
Конечно, я лишь вкратце пересказал вам то, чему научила меня Чугул. Большую роль в работе с землей в месте силы играет мой эгрегор. Те из моих пациентов, кто ездил вместе со мной в места силы, знают, как он действует. Но ведь не все могут отправиться в дальнюю дорогу; поэтому я советую вам просто приобрести мой портрет или книгу, и, глядя в глаза моей фотографии, обратиться своими словами к эгрегору рода Блаво, чтобы он дал вам возможность получить силы земли. После этого полежать на земле, сначала на спине, а потом на животе, и послушать ее. Сила нашего семейного эгрегора прочистит ваши чакры, и энергия земли наполнит вас. Попробуйте, и вы сразу почувствуете себя помолодевшим и отдохнувшим!
Чугул раскрывает тайну курганов-усыпальниц
— Скажите, Чугул, эти курганы смерти, кто их насыпал?
Мишель опередил меня с вопросом; как это иногда бывает у близких друзей, мы часто одновременно думали об одних и тех же вещах.
— И почему ты не спросил, папá, там так сильно веет смертью?
— Это древние курганы, но создали их люди — ни моим предкам, ни жителям Страны Белых Вод, которых человеческие легенды называют курумчинскими кузнецами, никогда такое бы в голову не пришло. Это сделали предки нынешних алтайцев для того, чтобы умилостивить своих кровожадных богов. Самых красивых своих детей, юношей и девушек, они одарили драгоценными камнями, богатым оружием, мехами и золотом, привели в это поле и заживо засыпали землей, возводя над ними те курганы, которые вы видели. Эта земля помнит смертные муки, поэтому вам и пришлось так тяжело. Нам же сила смерти не страшна, она действует только на людей и животных, вот я и отправила мужа за вами.
Мы сидели в полном молчании — так нас потряс рассказ Чугул. Мы хорошо помнили действие некроэнергии, поэтому слишком живо представили себе детей, корчащихся в муках удушья. Насте чуть снова не стало плохо, но мы поддержали ее.
* * *
Вернулся Урд, и мы сели за гостеприимно накрытый стол. Вас, дорогие читатели, наверное, интересует, что едят те, кто живет на земле больше трехсот лет, знает будущее еще не рожденных детей и для людей давно превратился в легенду? Я вынужден вас разочаровать: ничего необыкновенного, но все — очень вкусное. Как и большинство людей на Алтае, чудь ела мед, теплый душистый хлеб, молоко, тушеное мясо, правда, на этот раз не баранину, а зайчатину.
После ужина Чугул отозвала в сторону Настю и о чем-то долго с ней шепталась. Мы же, утомленные очень долгим и насыщенным днем, завалились спать на мягкий теплый мох.
Прощание с Медведем-шаманом
Долина, куда нас привел Медведь-шаман на следующий день, вся была уставлена небольшими пирамидами. Сложенные друг на друга камни располагались в десяти — пятнадцати метрах друг от друга, и среди цветов смотрелись странно: здесь, в медовых альпийских лугах, ничто не должно было напоминать о смерти. Нам же пирамиды показались грудами мертвых костей; камни были желтовато-белыми, и откуда они здесь взялись, было совершенно не понятно.
— Сюда придет Белый Царь, — Медведь-шаман опустился на колени перед одной из пирамид.
— Кто такой Белый Царь?
— Откуда он придет?
— А нам рассказывали, что он уже приходил, его видела алтайская девочка…
— Белый Царь же правил курумчинскими кузнецами!
— Он погиб!
Как обычно, мы все заговорили одновременно. Но Медведь-шаман — не Хранительница, он не стал всплескивать руками и смеяться; он молчал, глядя вдаль и скрестив руки на груди. А через минуту замолчали и мы — очень уж неуместной была наша детская непосредственность в этой странной долине.
— Белый Царь приходит к людям, когда они нуждаются в нем.
Голос шамана звучал глухо, будто бы из-под земли. Если бы я не видел его рядом, я подумал бы, что сама долина говорит с нами голосом своих мертвецов.
Медведь-шаман, вполне живой, продолжал:
— Белый Царь живет с чудью, он властен отодвинуть от человека старость и смерть.
Больше нам не удалось вытянуть из Медведя ни слова. Молча он поднялся с колен, молча повернулся и пошел назад, мы же смотрели ему вслед, пока его могучая фигура не скрылась в лесу. В глубь долины нам предстояло идти одним.
Полька открывает тайну пирамид
— Дорогие друзья, как вы думаете, возможно, имеет смысл связаться с моими замечательными внуками прежде, чем углубляться в эту жутковатую долину? — нормальный голос Мишеля, нормальная, живая человеческая речь вернула нас в реальность — снова зажужжали шмели, запахли цветы, засеребрился ковыль.
— Вы совершенно правы, Мишель!
— Папá, а можно, я сама? Пожалуйста! А то все ты да ты, а я соскучилась, между прочим!
— Алексия, доченька, давай, мы по очереди, хорошо? Сначала поговорю я…
— Нет, я! Папá, ну, пожалуйста, я очень тебя прошу!
Как всегда у Мессингов, в споре победила Алексия — Мишель ни в чем не мог отказать своей девочке. Пока они общались с детьми и Петровичем по «магическому кристаллу» Мессинга, мы с Настей, оставшись не у дел, начали фантазировать о том, откуда в этой долине могли взяться пирамиды, и что они вообще такое.
— Рушель, вам не кажется, что это — кладбище курумчинских кузнецов?
— То есть вы думаете, Настенька, что Страна Белых Вод погибла, а кладбище осталось? Как-то это очень уж фантастично выглядит.
— А почему бы и нет? Всякое случается.
— А может быть, это могилы чуди?
— Рушель, зачем чуди, живущей под землей, делать могилы на земле? Нет, думаю, все-таки это — кладбище курумчинских кузнецов.
Мессинги вернулись, переговорив со своими. Судя по счастливому выражению лица Алексии, дома все было в порядке, и милые детки не теряли больше никаких фишек. Не могу передать, как меня это обрадовало: было грустно без Александра Федоровича, мне не хватало его глубокомысленного баса, и совсем не хотелось лишиться общества еще кого-нибудь из друзей.
— Дорогие коллеги, а почему вы вообще думаете, что это чьи-то могилы? — спросил Мессинг.
— Как дела? Алексия, Мишель, рассказывайте скорее!
— Все хорошо, друзья мои! Полька, Колька и Петрович миновали нашу долину пирамид и бодро продвигаются по карте дальше, чего и нам желают.
— А что это за пирамиды, Мишель? Может быть, ваши внуки поняли их предназначение?
— Наверняка только Петрович говорит, что они скрывают это от него — молчат, как юные герои-подпольщики.
— Алексия, а чему вы так загадочно улыбаетесь?
— Вы хотите, Рушель, чтобы я открыла вам все свои загадки? Тогда я утрачу всю свою привлекательность в ваших глазах, ведь в женщине должна быть загадка, что-то неизведанное, непонятное!
— Алексия, вам это никогда не грозит, никогда, поверьте мне!
— Ну хватит, коллеги! Напомню вам, Рушель, что моя дочь замужем за нашим общим другом. Шучу, шучу, не обижайтесь.
— Если серьезно, Рушель. Полька мне рассказала, что это за пирамиды, вернее, не рассказала, дала понять, как мы можем самостоятельно решить эту задачу.
— И как же, доченька?
— Папá, каким образом ты смог проникнуть в дольмен, когда хотел освободить меня от общества духов покойных партийцев Заболотова и Арсенюка?
— Лебелянский! — хором воскликнули мы.
— И я, кажется, знаю, какое именно из его стихотворений поможет нам разобраться с пирамидами! — и Мессинг стал читать нараспев:
Призрак пути озарен самыми странными нормами,
И впереди на закате меркнет в песчаных холмах
Тот, кто давно покорен уникальным феноменом,
Что возрождается где-то в загадочных снах или тьмах.
Меркнут давно исхудалые, светлые бледные истины,
Кто-то давно утомился в неравной и скучной борьбе,
Если бы кто-нибудь мысли кому-то прочистил бы
Там, где распадаются звуки в таинственной сказочной мгле.
Несколько мгновений мы сидели в полной тишине, пораженные красотой поэтического слова, а потом одновременно почувствовали вибрации — все пирамиды, которые мы могли видеть, еле заметно дрожали, как будто бы началось небольшое, не ощутимое человеком землетрясение.
Вибрировали пирамиды несколько минут, а когда успокоились, все мы почувствовали прилив энергии: хотелось петь, плясать, кататься по траве. Настя с Алексией, побежали вперед, взявшись за руки и крича что-то радостное, а мы с Мессингом — зрелые, солидные мужи, серьезные ученые, — стали возиться, как щенята!
— Уф-ф. Что это было? — Алексия опомнилась первой.
— Как же я сразу не догадался! Это же пирамиды силы! Мог бы и сам почувствовать это!
— Нет, Рушель, не могли вы ничего почувствовать. Обратите внимание: чтобы разбудить пирамиды, понадобилось стихотворение Лебелянского, иначе говоря, эти пирамиды реагируют на определенные звуковые частоты. Мы знаем, что гений поэта дал ему возможность чувствовать вибрации Вселенной и создавать тексты, созвучные с ними. Этими текстами можно лечить, Рушель, и вы их используете в своих медицинских практиках. Данное стихотворение заставляет предметы пирамидальной формы отдавать энергию. Я об этом знал, но в отличие от Польки не догадался, что эти пирамиды — предметы силы. Я, как и вы, друзья мои, почему-то тоже думал о кладбище.
— Жизнь и смерть неотделимы друг от друга…
— Да, Настенька, это так. Но как же здесь появились эти пирамиды? И как о них узнал Лебелянский, не будучи знаком ни с чудью, ни с алтайцами, ни со староверами, ни с Медведем-шаманом, ни с Серафимой?
— Рушель, это как раз просто. Полагаю, эта долина — место камланий алтайских шаманов. Именно камов, а не Медведя-шамана, потому что он — не человек, ему не нужна энергетическая подпитка. Думается, звуки шаманских бубнов тоже вызывают вибрации пирамид и заставляют их отдавать энергию.
— Друзья мои, поздравляю вас с новым открытием! — обрадовался я обретению нового целительского метода. — Теперь каждый человек может повысить свой тонус, так сказать, зарядиться энергией в любое время, когда ему это необходимо!
— Но какой же замечательный поэт Василий Дмитриевич! Он, наверное, первый во всем мире стал сочинять стихотворения, которые приносят непосредственную пользу!
— Конечно, Настенька, Лебелянский — потрясающий поэт, но не будем считать его первым, кто воздействовал на мир словесными вибрациями. Еще древние греки заставляли почву плодоносить своими стихами. А русские масленичные песни! Да ими женщины тучи над деревней разгоняли!
— Не может быть!
— Почему не может, Настя? Папуасы Новой Гвинеи своими речитативами заставляли рыбу подплывать чуть не вплотную к рыбацким ладьям.
— Папá, а наши северные поморы! Они эпическими сказаниями цингу лечили!
Спят курганы темные
По мере того как мы углублялись в долину, идти становилось все труднее и труднее. И я, и мои друзья ощущали негативную энергию, поток которой становился плотнее буквально с каждым нашим шагом. На нас веяло смертью. Пирамиды закончились, их сменили высокие насыпные курганы древних захоронений. Альпийское разноцветье больше не радовало глаз — шмели и пчелы не могли выжить там, где настолько силен дух смерти. Только серебристый ковыль шелково стелился под легким ветерком.
Было в этой долине мертвых что-то по-своему прекрасное, что-то завораживающее; и порой мне казалось, что мы уже перешли грань, отделяющую мир от вечности, что наше бытие эфемерно, жизнь — краткая иллюзия, а путь ведет в прошлое.
Тяжелее всего было девушкам — женщины тяжелее переносят воздействие некронегативной энергии, чем мужчины. Организм женщины создан, чтобы дарить жизнь; смерть противна самой женской сущности. Мы с Мишелем старались поддерживать Алексию и Настю, но не могу сказать, чтобы нам это хорошо удавалось.
Алексия Мессинг явно испытывала проблемы с пятой чакрой — она задыхалась, а потом у нее начался кашель. Настя же мучилась из-за сердечной чакры — ей тоже было тяжело дышать, под глазами и вокруг рта появились темные круги.
— Мишель, вы не вспомните какого-нибудь стихотворения Лебелянского, чтобы придать сил нашим прекрасным дамам?
— Друг мой, я знаю массу его стихов, но должен вас разочаровать: против смерти бессильна даже его поэзия.
— Настенька, Алексия, держитесь, хорошие мои! Вы ведь сильные девочки, вы сможете пройти эту долину!
— Рушель, может быть, повернем назад? Я боюсь за девушек!
— Мне кажется, Мишель, что путь вперед короче пути назад. Я и предположить не мог, что будет так плохо, иначе бы ни за что не потащил бы девчонок этой дорогой!
— Кажется, совсем недавно девочки бежали по цветущему лугу и наслаждались радостью жизни, а сейчас…
— Шаманское капище не случайно находится рядом с этой долиной смерти, Мишель, не случайно.
— Я думаю об этом, но здесь так трудно идти, что думается плохо, вот выйдем отсюда и все поймем.
— Алексия, вы первая будете разговаривать с детьми, совсем скоро, чуть-чуть потерпите!
Алексия только бледно улыбнулась в ответ.
Ох уж эта Настя!
— Настенька, что с вами? Мишель, держите Настю! — я вовремя заметил, что Настя, бледная до синевы, стала заваливаться на бок. «Ох, как плохо-то! Это сердце. И оно отказывается работать!»
В два шага я оказался рядом с Мишелем и взял Настину руку в свою.
— Пульс прощупывается, а значит, Мишель, берем Настю на руки и идем как можно быстрее!
— Рушель, может быть, надо искусственное дыхание прямо сейчас? Я умею…
— Алексия, у вас самой с дыханием сейчас не очень хорошо. Надо быстрее убираться отсюда!
Нам на этот раз было не до разговоров. И пусть близнецы не лишались своих фишек, мы вполне реально могли сейчас потерять Настю. Ее захватила некротическая энергия, полностью закрыв чакру аджну, ответственную за сердечную деятельность, поэтому сердцу Насти пришлось очень тяжело. Оно еще работало, но из последних сил: пульс был нитевидный, редкий и неритмичный.
Вдобавок ко всему начинало темнеть. «Если мы не выберемся отсюда до темноты, мы не спасем нашу девочку» — я представил себе, как рассказываю Леониду, который ждет возвращения невесты из предсвадебного путешествия, что произошло с его любимой… — «Нет, нельзя давать волю воображению, нельзя! Все, чем я владею, должно быть направлено на спасение Насти!»
Белый всадник
«Что это? Или все так плохо, что у меня начались галлюцинации?!»
Но нет, не только я, но и Алексия, и Мишель с Настей на руках замерли, а значит, увидели то же, что и я, — из кургана неподалеку от нас медленно выехал всадник на белом коне.
Пока мы стояли, пораженные странным видением, всадник подъехал к нам, молча спешился, взял Настю из рук Мишеля, положил на коня и медленно повел его под уздцы. Нам ничего не оставалось делать, как пойти за ним.
В белой холщовой рубахе и белых холщовых штанах, да еще и на белом коне, всадник показался нам нереальным, однако когда он спешился, мы лучше разглядели его и поняли, что внешне он мало чем отличается от алтайцев: росту среднего, глаза — раскосые и темные, волосы тоже темные, одежда — из обычной плотной ткани.
Мы вошли в курган вслед за этим человеком, он затворил за нами тяжелую дверь, и все мы стали спускать вниз по широкой лестнице. Все происходило в абсолютном молчании, так что нам даже жутко делалось.
Впрочем, это длилось недолго. Вскоре мы оказались во вполне человеческих условиях.
В гостях у жителей гор
— Ну здравствуйте, гости дорогие! — нас приветствовала невысокая полная темноволосая женщина в простом льняном платье. — Проходите, проходите!
Мы прошли, куда получилось. Надо признаться, я далеко не сразу понял, где мы оказались. Потом, во многом благодаря Польке и Кольке, мы разобрались, что вышли в одну из горных пещер, которая соединялась с другими. То есть, пройдя через древний курган-усыпальницу, мы очутились в самом сердце Белухи.
Наш всадник увел куда-то коня, я взял Настю на руки (выглядела девушка уже получше, хотя и оставалась без сознания), и вслед за женщиной мы вошли в другую пещеру, поменьше первой. Здесь оказалось вполне уютно, похоже на жилище нашей Хранительницы, и я тут же занялся Настей, положив ее на мягкий зеленый мох. Слава Богу, реанимационные мероприятия не понадобились — сердце Насти потихоньку приходило в себя, пульс становился четче; щеки девушки слегка порозовели, так что мне оставалось направить действие моего семейного эгрегора на то, чтобы слегка помочь организму справиться со стрессом от удара некротической энергии.
— Где мы? — Настя пришла в себя.
«А действительно, где мы?» — наконец задумался я.
— А вы в горе. Мы здесь живем, и родители, и деды, и прадеды здесь жили. На землю редко поднимаемся, только если беда какая случится.
— Кто вы?
Настя еще не совсем пришла в себя, иначе бы она догадалась прежде представиться сама, а потом уже спрашивать нашу хозяйку. Но женщина не обратила внимания на невольную невежливость нашей подруги.
— Про вас мне Серафима рассказала, так что мы о вас все знаем: и про знак, что у Рушеля на руке, и зачем в наши места пришли. А потому я и послала Урда, мужа своего, вам помочь. Из тех умертвий людям выйти трудно, а девочки ваши и точно не справились бы.
— Спасибо вам огромное! — от души поблагодарила Настя.
— Да не за что, ведь то, что вы делаете, всем нужно, а не только вам. Мы же — самые обычные, только живем долго, не болеем никогда, вот нас и не считают людьми. Мы — чудь, наши предки ушли в пещеры так давно, что люди о нас рассказывают легенды.
— Пожалуйста, расскажите нам о себе!
— А тебя Алексией зовут? Наслышана я от Серафимы про твою красоту, деточка, и не обманула она, я сразу догадалась, что ты это. Нас всего семь семей, и живем мы дружно, только по-русски одна я говорю. Урд, муж мой, вас, должно быть, напугал своей молчаливостью? Он вообще молчун у меня, а тут еще и языка не знает. Меня зовут Чугул, а по-русски с самого раннего детства учили, и я свою дочку научу. Только сначала ее надо родить, а это произойдет через два года.
— Откуда вы знаете?
— Мы всегда знаем все о судьбе нашего рода, иначе как бы мы выжили!
— А Медведь-шаман?
— Он тоже из наших, но ему велено жить рядом с людьми, чтобы те не утратили окончательно древних знаний. Ведь человеческих камов становится все меньше и меньше.
— Чугул, расскажите нам, почему вы живете гораздо дольше обычных людей!
— Это, Рушель, знания наших предков. Вы и сами знаете многое, знаете про то, как можно помочь себе специальным дыханием, как можно договориться с водой, чтобы она исцеляла болезни. Знаете вы и про музыку, способную изменить человеческую жизнь. Мишель знает стихи, которых слушаются камни…
В этот момент мне показалось, что Чугул слишком много знает о нас. Хранительнице мы всего не рассказывали.
— Вы удивлены моим хорошим заочным знакомством с вами, по глазам вижу, — улыбнулась чудесная женщина. — А про Белоусова и забыли! Серафима нас познакомила.
«Ну, если сам Александр Федорович решил довериться Чугул, то, значит, она нам точно поможет!» — подумал я.
— И мы тоже немало знаем, — продолжала рассказывать Чугул. — Если бы мы вышли на поверхность земли, нас бы уже не осталось: люди уничтожили бы нас, стараясь узнать наши тайны. А мы хотим помочь людям, но не ценой собственной жизни. Поэтому я так счастлива тому, что вы пришли сами. Серафима передала вам рукопись, которая расскажет о самом главном. Мы же не владеем письмом — для этого есть Хранители. Но нас слышит и понимает сама земля.
— Как это?
— Настенька, когда ты устала или у тебя беда, пройди по земле босиком или еще лучше — ляг на землю, полежи, послушай ее. Ты увидишь, что тебе станет легче.
Чугул была совершенно права; я много раз сам так лечил своих пациентов. Если же это будет не просто земля, а место силы, оно подействует много сильнее.
— Здесь, на Алтае, много мест силы, мы сами обнаружили некоторые из них.
— Да, Рушель, и я думаю, что тебе надо возить сюда своих пациентов. Я научу тебя, как использовать силу этих мест, и эффект от такого лечения будет потрясающим!
Чугул учит меня техникам использования мест18 силы
— Во-первых, Рушель, что бы у человека не болело, он должен лежать на земле в месте силы, как на спине, так и на животе, самое малое — 15 минут. Ты же в это время должен направить всю свою энергию на помощь ему. Сила твоя здесь многократно возрастет, и люди почувствуют себя обновленными.
— А что должен делать сам больной?
— Это я собиралась сказать во-вторых. Лежа на спине, человек должен представлять потоки силы, идущие от земли и входящие в его позвоночник, видеть взором своего сердца, как сила омывает его. Земля — наша мать и кормилица, она ни для кого из своих детей не жалеет себя. Поэтому, в-третьих, человек, лежа на животе, должен слушать землю, должен понять, что она ему говорит. Ты же, Рушель, потом, вечером, обязательно расспроси всех, с кем ты работал, что им сказала земля.
Конечно, я лишь вкратце пересказал вам то, чему научила меня Чугул. Большую роль в работе с землей в месте силы играет мой эгрегор. Те из моих пациентов, кто ездил вместе со мной в места силы, знают, как он действует. Но ведь не все могут отправиться в дальнюю дорогу; поэтому я советую вам просто приобрести мой портрет или книгу, и, глядя в глаза моей фотографии, обратиться своими словами к эгрегору рода Блаво, чтобы он дал вам возможность получить силы земли. После этого полежать на земле, сначала на спине, а потом на животе, и послушать ее. Сила нашего семейного эгрегора прочистит ваши чакры, и энергия земли наполнит вас. Попробуйте, и вы сразу почувствуете себя помолодевшим и отдохнувшим!
Чугул раскрывает тайну курганов-усыпальниц
— Скажите, Чугул, эти курганы смерти, кто их насыпал?
Мишель опередил меня с вопросом; как это иногда бывает у близких друзей, мы часто одновременно думали об одних и тех же вещах.
— И почему ты не спросил, папá, там так сильно веет смертью?
— Это древние курганы, но создали их люди — ни моим предкам, ни жителям Страны Белых Вод, которых человеческие легенды называют курумчинскими кузнецами, никогда такое бы в голову не пришло. Это сделали предки нынешних алтайцев для того, чтобы умилостивить своих кровожадных богов. Самых красивых своих детей, юношей и девушек, они одарили драгоценными камнями, богатым оружием, мехами и золотом, привели в это поле и заживо засыпали землей, возводя над ними те курганы, которые вы видели. Эта земля помнит смертные муки, поэтому вам и пришлось так тяжело. Нам же сила смерти не страшна, она действует только на людей и животных, вот я и отправила мужа за вами.
Мы сидели в полном молчании — так нас потряс рассказ Чугул. Мы хорошо помнили действие некроэнергии, поэтому слишком живо представили себе детей, корчащихся в муках удушья. Насте чуть снова не стало плохо, но мы поддержали ее.
Вернулся Урд, и мы сели за гостеприимно накрытый стол. Вас, дорогие читатели, наверное, интересует, что едят те, кто живет на земле больше трехсот лет, знает будущее еще не рожденных детей и для людей давно превратился в легенду? Я вынужден вас разочаровать: ничего необыкновенного, но все — очень вкусное. Как и большинство людей на Алтае, чудь ела мед, теплый душистый хлеб, молоко, тушеное мясо, правда, на этот раз не баранину, а зайчатину.
После ужина Чугул отозвала в сторону Настю и о чем-то долго с ней шепталась. Мы же, утомленные очень долгим и насыщенным днем, завалились спать на мягкий теплый мох.
Похищение невесты
Здравствуй, озеро Аккем!
Утром мы простились с Чугул, и Урд, не говоря ни слова, провел нас через пещеры на поверхность земли — снова идти мимо курганов смерти нам совершенно не хотелось. Как же приятно было после прохладного пещерного сумрака, рассеиваемого лишь восковым светом местного лишайника и бледно-сиреневыми сталагмитами, снова оказаться под жарким солнышком! Как прекрасно было после тишины каменных сводов услышать пение птиц и жужжание шмелей! Как радовались мы разнообразию цветов! Честно признаться, я искренне, от души пожалел Чугул, Урда и других потомков легендарной чуди — всю долгую жизнь прожить в горе, лишь изредка видя солнце! Как же они себя обделили!
— Рушель, помните, что вы мне обещали в долине смерти, когда я чуть не задохнулась?
— Нет, Алексия, простите, запамятовал, — повинился я, чувствуя колоссальную неловкость: как неприятно нарушать обещание, данное женщине!
— Вы мне обещали, что скоро, совсем скоро я смогу пообщаться с моими детьми! Первой!
«Уф-ф, слава Богу, ничего невозможного я не обещал».
— Алексия, умоляю, простите меня, грешного! Есть множество оправдывающих в ваших глазах меня обстоятельств, но ничто не оправдает меня в моих собственных глазах! Привал, друзья мои, привал!
— Только где, Рушель, забывчивый вы наш?
«Ну конечно, теперь Мишель будет подкалывать меня этой моей промашкой. А действительно, где? Узкая горная дорога, кругом — одни скалы, поросшие лесом… Не сидеть же прямо на дороге!»
— Смотрите, там, впереди, озеро! Опять Аккем! Мы возвращаемся!
— Да, через гору путь оказался намного короче — вон как быстро пришли к тому берегу Аккемского озера, где был наш первый привал!
— Да, порадуемся тому, что не пришлось нам опять мимо этих курганов идти!
— Ура! — закричала Настя и припустила бегом к знакомому берегу.
За ней потянулись остальные.
Петрович благословил нас возвращаться
Пока Мессинги готовились выйти на связь со своими родными, Настя отправилась за дровами, а я занялся костром. «Хорошо-то как! Сейчас переговорим с детьми, а там посмотрим: если ничего нового не узнаем, то будем собираться домой. Наверное, сегодня можно переночевать здесь, на озере — удивительной красоты пейзаж открывается отсюда, а завтра пойти на нашу турбазу. Эх, жалко, нет с нами Александра Федоровича Белоусова… Не знаю, получится ли у нас с Мишелем так же удачно договориться с Серегой о баньке. На турбазе можно отдохнуть пару деньков, по свежим следам систематизировать наши материалы, открытия и находки, потом — снова в путь, на этот раз домой. В Барнауле еще нужно купить билеты…» — я специально не заказывал их заранее, ведь трудно было даже предположить, сколько продлится наша экспедиция.
— Коллеги! Интернет! Всемирная паутина дотянулась и сюда, на берег тихого горного озера! — крик Мишеля прервал мои приятные размышления.
«Может быть, получится с Петровичем и детьми пообщаться онлайн? Все-таки это немного легче, чем общение по „магическому кристаллу“ Мессинга».
— Есть что-нибудь от Петровича? — крикнул я.
— Конечно, и Кольки, и от Польки — всем приветы и поздравления.
— Читайте же, Мишель!
— Меня подождите, не читайте без меня! — разрумянившаяся Настя спешила к костру с охапкой сухих сосновых веток.
Она села рядом с нами, и Мишель прочитал письмо от Петровича.
«Здравствуйте, родные мои, любимые!
Пишу я вам, а рядом со мной толкаются Полька и Колька — идет борьба за рублевое местечко у компьютера. Вот победила дружба (после того как я тявкнул на этих слишком шустрых мелких), и я теперь спокойно могу пообщаться с вами, хорошие мои.
Мне кажется, я знаю все о ваших приключениях и открытиях, но, как выясняется, далеко не все. Полька очень переживала за Настю, когда мы с ней и ее братом переходили через долину с курганами по нашей гениальной карте мира, все время повторяла: „Крестная Настя, крестная Настя! Ей больно! Пусть деда ее понесет! Пожалуйста!“ Что там было? Что с Настей? Не понял я также, куда вы вдруг исчезли из этой долины. Полька что-то говорила про Белого Царя, но мне не верится. И почему Александр Федорович Белоусов остался, а не пошел с вами? Я знаю от детей, что с ним все в порядке и что так надо, а больше ничего.
Зато теперь ваше путешествие подошло к концу. Возвращайтесь скорее, любимые! Мы ждем вас! Я ужасно соскучился, а дети, как только закончилась наша увлекательнейшая игра, постоянно пребывают в возбуждении, так что совсем не стало с ними никакого слада. Полька требует, чтобы я написал, чтобы вы шли сегодня ночевать на турбазу, а завтра ехали домой! Я не могу быть настолько категоричным — понимаю, что вы устали, что надо вам немножко отдохнуть после трудов праведных, но не увлекайтесь — помните, что мы все втроем очень-очень любим вас и ждем!
Рушель, я немножко подумал о ваших экспедиционных открытиях и набросал в самых общих чертах смету их дальнейшей разработки. Знаю, что нужна подготовка печатных изданий, оплата труда специалистов. Но знаю я далеко не все, так что с нетерпением жду ваших указаний, чтобы по возвращении вы все сразу же могли приступить к работе.
Крепко обнимаю вас!
Ваш Петрович.
Алексия, вот мне удалось отправить детей на кухню, соблазнив черным хлебом с солью, так что пишу тебе, радость моя…»
— Так, дальше, Алексия, читай сама, и напиши, пожалуйста, своему супругу, чтобы такие вещи он писал на твой собственный адрес, а не заставлял старика Мессинга краснеть.
Алексия выхватила у отца компьютер и сама покраснела.
— Думаю, папá, Петрович на мой адрес тоже написал, а здесь — специально, потому что знает, что ты никогда не даешь мне компьютер первой, — отозвалась наша красавица, углубляясь в чтение.
Мишель занялся своими прямыми обязанностями — начал готовить обед, — а я подбросил в костер веток… Хорошо, как же хорошо было с чувством выполненного долга отдыхать у костра среди самых родных людей!
— Рушель, мы сегодня пойдем на турбазу? Здесь так хорошо, что не хочется уходить!
— Я думаю, Настенька, мы здесь и переночуем, нам ведь теперь спешить некуда, что вы скажете, Мишель?
— Давайте останемся здесь! Раз здесь есть Сеть и тоже можно переписываться с Петровичем, то не вижу причин спешить туда.
— А вы, Алексия? Вы не против?
Увлеченная письмом мужу, Алексия нам не ответила, мы решили, что молчание — знак согласия, и я пошел разбирать рюкзак и ставить палатку.
О чем Настя разговаривала с Чугул
Я ни на секунду не забывал о том, что Настя в гостях у чуди легла спать намного позже нас, потому что разговаривала с Чугул. Теперь же, когда Мишель приготовил вкуснейший грибной суп и мы все расселись вокруг костра с мисками, наступило самое подходящее время для интересной истории.
— А теперь, Настенька, расскажите же нам, о чем вы минувшей ночью допоздна шептались с Чугул?
— Я сама хотела рассказать вам всем об этом, но все времени не было — важнее же было связаться с детьми и Петровичем! Но теперь я расскажу, — Настя почему-то замялась.
— Мы слушаем вас внимательнейшим образом, Настенька.
— Помните, Чугул сказала, что через два года у нее родится дочка, которую она обучит русскому языку? Мы еще удивились тогда, откуда она об этом знает, она же ответила, что ее народу известно будущее.
— Конечно, помним.
— Вот этому-то Чугул меня и учила.
— Чему, Настя? Я что-то не понял, — протянул Мессинг.
Я прекрасно понимаю Мишеля, потому что тоже не мог осмыслить сказанного Настей:
— Чугул учила вас тому, как провидеть все, что касается вашего рода? Вы теперь знаете, как это делается?
«Если это на самом деле так, то Настя — бесценный человек! Нет, она и так бесценный человек, мы все очень ее любим и не станем любить сильнее, если она получит новые способности; но какую пользу она могла бы принести людям!»
— Нет, конечно, коллеги, да это и невозможно. Способности женщин чуди вообще и Чугул в частности — это то, что все они получили от своих далеких предков, и человеку это недоступно. Но я могу сделать иначе. Чугул поняла, что у меня пока нет детей, а еще я ей сказала, что скоро выхожу замуж, вот она и научила меня, как сделать, чтобы счастье, нравственность, талант, возможно, красота и так далее были у моего будущего ребенка еще до рождения.
— То есть как это? Настя, ты знаешь, мои близнецы, твои крестники Полька и Колька, видимо, обладают уникальным талантом, но ведь это у них наследственное — мы, Мессинги, вообще странные ребята, — Алексия подсела поближе к Насте. — Но это же генетика, как можно ее изменить?
Я не мог смолчать:
— Генетика, карма… Алексия, дорогая, поверьте, они совсем не определяют человеческую судьбу! Мои методики работы по изменению кармы действуют превосходно — люди налаживают свою судьбу даже тогда, когда, казалось бы, у них нет никаких возможностей нормально жить. Вы знаете, Алексия, что мои сказки могут изменить карму человека всего лишь за один месяц. Помните, вы сами помогали мне разбирать читательскую почту[18]?
— Да, Рушель, ваша методика очень действенна, но вы же не предполагаете, что Чугул научила Настю именно ей, не правда ли? Настя и так прекрасно с ней знакома.
— Дорогие коллеги, как вы думаете, может быть, мы послушаем Настю?
Ирония Мишеля была совершенно правильной, мы с Алексией излишне увлеклись полемикой, почти позабыв о том, что ее спровоцировало.
— Да, друзья мои, позвольте объяснить. Чугул не учила меня лечить карму, она объяснила мне, как еще во время беременности передать ребенку установки, которые потом помогут ему стать счастливым, здоровым, богатым, умным или талантливым, красивым…
В общем, можно сбыть для ребенка все свои мечты, можно помочь ему получить все, пока он еще не родился!
— Но это было бы конгениально, Настенька! Вы ведь научите меня, правда? Мы с вами вместе сделаем книгу! Будущим мамам крайне полезно работать с моими книгами, а эта необходима просто всем.
— Рушель, конечно же, научу. То есть учить мне вас нечему, мы с вами вместе должны разработать эту методику, потому что сама я никогда не справлюсь.
— Настя, вы себя недооцениваете!
— Нет, нет, Рушель, я совершенно не считаю себя недостаточно умной, тем более у меня уже большой опыт работы с вами, и вы очень многому меня научили. Просто для того, чтобы все получилось, нужна другая сила. Нужна энергия, недоступная мне. Чугул сказала, что хорошо помогают места силы. А когда я спросила ее о вашем эгрегоре, она ответила мне, что это просто замечательно, это — именно то, что нужно, потому что в нем — сильная светлая энергия, которая совершенно точно поможет.
— Так что же делать?
— Разрабатывать методику, Рушель. Вы абсолютно правы, книга нужна, но не простая, а особенная, заряженная энергией вашего эгрегора, понимаете? Работая с ней, женщина и беременность легче перенесет, и ребенку своему будущему поможет.
Остаток дня мы с Настей провели в обсуждении будущей книги. Постепенно начали проясняться основы методики. Мессинги в это время прогуливались по берегу озера Аккем, любовались окрестностями, которые на самом деле были завораживающе прекрасны, переписывались онлайн с Петровичем и даже разговаривали по «магическому кристаллу» с близнецами.
Спать мы легли поздно — жалко было оставлять это звездное небо и черное озеро, до краев наполненное золотыми звездами. И дежурного на этот раз не оставили — чувствовали себя в безопасности.
Здравствуй, озеро Аккем!
Утром мы простились с Чугул, и Урд, не говоря ни слова, провел нас через пещеры на поверхность земли — снова идти мимо курганов смерти нам совершенно не хотелось. Как же приятно было после прохладного пещерного сумрака, рассеиваемого лишь восковым светом местного лишайника и бледно-сиреневыми сталагмитами, снова оказаться под жарким солнышком! Как прекрасно было после тишины каменных сводов услышать пение птиц и жужжание шмелей! Как радовались мы разнообразию цветов! Честно признаться, я искренне, от души пожалел Чугул, Урда и других потомков легендарной чуди — всю долгую жизнь прожить в горе, лишь изредка видя солнце! Как же они себя обделили!
— Рушель, помните, что вы мне обещали в долине смерти, когда я чуть не задохнулась?
— Нет, Алексия, простите, запамятовал, — повинился я, чувствуя колоссальную неловкость: как неприятно нарушать обещание, данное женщине!
— Вы мне обещали, что скоро, совсем скоро я смогу пообщаться с моими детьми! Первой!
«Уф-ф, слава Богу, ничего невозможного я не обещал».
— Алексия, умоляю, простите меня, грешного! Есть множество оправдывающих в ваших глазах меня обстоятельств, но ничто не оправдает меня в моих собственных глазах! Привал, друзья мои, привал!
— Только где, Рушель, забывчивый вы наш?
«Ну конечно, теперь Мишель будет подкалывать меня этой моей промашкой. А действительно, где? Узкая горная дорога, кругом — одни скалы, поросшие лесом… Не сидеть же прямо на дороге!»
— Смотрите, там, впереди, озеро! Опять Аккем! Мы возвращаемся!
— Да, через гору путь оказался намного короче — вон как быстро пришли к тому берегу Аккемского озера, где был наш первый привал!
— Да, порадуемся тому, что не пришлось нам опять мимо этих курганов идти!
— Ура! — закричала Настя и припустила бегом к знакомому берегу.
За ней потянулись остальные.
Петрович благословил нас возвращаться
Пока Мессинги готовились выйти на связь со своими родными, Настя отправилась за дровами, а я занялся костром. «Хорошо-то как! Сейчас переговорим с детьми, а там посмотрим: если ничего нового не узнаем, то будем собираться домой. Наверное, сегодня можно переночевать здесь, на озере — удивительной красоты пейзаж открывается отсюда, а завтра пойти на нашу турбазу. Эх, жалко, нет с нами Александра Федоровича Белоусова… Не знаю, получится ли у нас с Мишелем так же удачно договориться с Серегой о баньке. На турбазе можно отдохнуть пару деньков, по свежим следам систематизировать наши материалы, открытия и находки, потом — снова в путь, на этот раз домой. В Барнауле еще нужно купить билеты…» — я специально не заказывал их заранее, ведь трудно было даже предположить, сколько продлится наша экспедиция.
— Коллеги! Интернет! Всемирная паутина дотянулась и сюда, на берег тихого горного озера! — крик Мишеля прервал мои приятные размышления.
«Может быть, получится с Петровичем и детьми пообщаться онлайн? Все-таки это немного легче, чем общение по „магическому кристаллу“ Мессинга».
— Есть что-нибудь от Петровича? — крикнул я.
— Конечно, и Кольки, и от Польки — всем приветы и поздравления.
— Читайте же, Мишель!
— Меня подождите, не читайте без меня! — разрумянившаяся Настя спешила к костру с охапкой сухих сосновых веток.
Она села рядом с нами, и Мишель прочитал письмо от Петровича.
«Здравствуйте, родные мои, любимые!
Пишу я вам, а рядом со мной толкаются Полька и Колька — идет борьба за рублевое местечко у компьютера. Вот победила дружба (после того как я тявкнул на этих слишком шустрых мелких), и я теперь спокойно могу пообщаться с вами, хорошие мои.
Мне кажется, я знаю все о ваших приключениях и открытиях, но, как выясняется, далеко не все. Полька очень переживала за Настю, когда мы с ней и ее братом переходили через долину с курганами по нашей гениальной карте мира, все время повторяла: „Крестная Настя, крестная Настя! Ей больно! Пусть деда ее понесет! Пожалуйста!“ Что там было? Что с Настей? Не понял я также, куда вы вдруг исчезли из этой долины. Полька что-то говорила про Белого Царя, но мне не верится. И почему Александр Федорович Белоусов остался, а не пошел с вами? Я знаю от детей, что с ним все в порядке и что так надо, а больше ничего.
Зато теперь ваше путешествие подошло к концу. Возвращайтесь скорее, любимые! Мы ждем вас! Я ужасно соскучился, а дети, как только закончилась наша увлекательнейшая игра, постоянно пребывают в возбуждении, так что совсем не стало с ними никакого слада. Полька требует, чтобы я написал, чтобы вы шли сегодня ночевать на турбазу, а завтра ехали домой! Я не могу быть настолько категоричным — понимаю, что вы устали, что надо вам немножко отдохнуть после трудов праведных, но не увлекайтесь — помните, что мы все втроем очень-очень любим вас и ждем!
Рушель, я немножко подумал о ваших экспедиционных открытиях и набросал в самых общих чертах смету их дальнейшей разработки. Знаю, что нужна подготовка печатных изданий, оплата труда специалистов. Но знаю я далеко не все, так что с нетерпением жду ваших указаний, чтобы по возвращении вы все сразу же могли приступить к работе.
Крепко обнимаю вас!
Ваш Петрович.
Алексия, вот мне удалось отправить детей на кухню, соблазнив черным хлебом с солью, так что пишу тебе, радость моя…»
— Так, дальше, Алексия, читай сама, и напиши, пожалуйста, своему супругу, чтобы такие вещи он писал на твой собственный адрес, а не заставлял старика Мессинга краснеть.
Алексия выхватила у отца компьютер и сама покраснела.
— Думаю, папá, Петрович на мой адрес тоже написал, а здесь — специально, потому что знает, что ты никогда не даешь мне компьютер первой, — отозвалась наша красавица, углубляясь в чтение.
Мишель занялся своими прямыми обязанностями — начал готовить обед, — а я подбросил в костер веток… Хорошо, как же хорошо было с чувством выполненного долга отдыхать у костра среди самых родных людей!
— Рушель, мы сегодня пойдем на турбазу? Здесь так хорошо, что не хочется уходить!
— Я думаю, Настенька, мы здесь и переночуем, нам ведь теперь спешить некуда, что вы скажете, Мишель?
— Давайте останемся здесь! Раз здесь есть Сеть и тоже можно переписываться с Петровичем, то не вижу причин спешить туда.
— А вы, Алексия? Вы не против?
Увлеченная письмом мужу, Алексия нам не ответила, мы решили, что молчание — знак согласия, и я пошел разбирать рюкзак и ставить палатку.
О чем Настя разговаривала с Чугул
Я ни на секунду не забывал о том, что Настя в гостях у чуди легла спать намного позже нас, потому что разговаривала с Чугул. Теперь же, когда Мишель приготовил вкуснейший грибной суп и мы все расселись вокруг костра с мисками, наступило самое подходящее время для интересной истории.
— А теперь, Настенька, расскажите же нам, о чем вы минувшей ночью допоздна шептались с Чугул?
— Я сама хотела рассказать вам всем об этом, но все времени не было — важнее же было связаться с детьми и Петровичем! Но теперь я расскажу, — Настя почему-то замялась.
— Мы слушаем вас внимательнейшим образом, Настенька.
— Помните, Чугул сказала, что через два года у нее родится дочка, которую она обучит русскому языку? Мы еще удивились тогда, откуда она об этом знает, она же ответила, что ее народу известно будущее.
— Конечно, помним.
— Вот этому-то Чугул меня и учила.
— Чему, Настя? Я что-то не понял, — протянул Мессинг.
Я прекрасно понимаю Мишеля, потому что тоже не мог осмыслить сказанного Настей:
— Чугул учила вас тому, как провидеть все, что касается вашего рода? Вы теперь знаете, как это делается?
«Если это на самом деле так, то Настя — бесценный человек! Нет, она и так бесценный человек, мы все очень ее любим и не станем любить сильнее, если она получит новые способности; но какую пользу она могла бы принести людям!»
— Нет, конечно, коллеги, да это и невозможно. Способности женщин чуди вообще и Чугул в частности — это то, что все они получили от своих далеких предков, и человеку это недоступно. Но я могу сделать иначе. Чугул поняла, что у меня пока нет детей, а еще я ей сказала, что скоро выхожу замуж, вот она и научила меня, как сделать, чтобы счастье, нравственность, талант, возможно, красота и так далее были у моего будущего ребенка еще до рождения.
— То есть как это? Настя, ты знаешь, мои близнецы, твои крестники Полька и Колька, видимо, обладают уникальным талантом, но ведь это у них наследственное — мы, Мессинги, вообще странные ребята, — Алексия подсела поближе к Насте. — Но это же генетика, как можно ее изменить?
Я не мог смолчать:
— Генетика, карма… Алексия, дорогая, поверьте, они совсем не определяют человеческую судьбу! Мои методики работы по изменению кармы действуют превосходно — люди налаживают свою судьбу даже тогда, когда, казалось бы, у них нет никаких возможностей нормально жить. Вы знаете, Алексия, что мои сказки могут изменить карму человека всего лишь за один месяц. Помните, вы сами помогали мне разбирать читательскую почту[18]?
— Да, Рушель, ваша методика очень действенна, но вы же не предполагаете, что Чугул научила Настю именно ей, не правда ли? Настя и так прекрасно с ней знакома.
— Дорогие коллеги, как вы думаете, может быть, мы послушаем Настю?
Ирония Мишеля была совершенно правильной, мы с Алексией излишне увлеклись полемикой, почти позабыв о том, что ее спровоцировало.
— Да, друзья мои, позвольте объяснить. Чугул не учила меня лечить карму, она объяснила мне, как еще во время беременности передать ребенку установки, которые потом помогут ему стать счастливым, здоровым, богатым, умным или талантливым, красивым…
В общем, можно сбыть для ребенка все свои мечты, можно помочь ему получить все, пока он еще не родился!
— Но это было бы конгениально, Настенька! Вы ведь научите меня, правда? Мы с вами вместе сделаем книгу! Будущим мамам крайне полезно работать с моими книгами, а эта необходима просто всем.
— Рушель, конечно же, научу. То есть учить мне вас нечему, мы с вами вместе должны разработать эту методику, потому что сама я никогда не справлюсь.
— Настя, вы себя недооцениваете!
— Нет, нет, Рушель, я совершенно не считаю себя недостаточно умной, тем более у меня уже большой опыт работы с вами, и вы очень многому меня научили. Просто для того, чтобы все получилось, нужна другая сила. Нужна энергия, недоступная мне. Чугул сказала, что хорошо помогают места силы. А когда я спросила ее о вашем эгрегоре, она ответила мне, что это просто замечательно, это — именно то, что нужно, потому что в нем — сильная светлая энергия, которая совершенно точно поможет.
— Так что же делать?
— Разрабатывать методику, Рушель. Вы абсолютно правы, книга нужна, но не простая, а особенная, заряженная энергией вашего эгрегора, понимаете? Работая с ней, женщина и беременность легче перенесет, и ребенку своему будущему поможет.
Остаток дня мы с Настей провели в обсуждении будущей книги. Постепенно начали проясняться основы методики. Мессинги в это время прогуливались по берегу озера Аккем, любовались окрестностями, которые на самом деле были завораживающе прекрасны, переписывались онлайн с Петровичем и даже разговаривали по «магическому кристаллу» с близнецами.
Спать мы легли поздно — жалко было оставлять это звездное небо и черное озеро, до краев наполненное золотыми звездами. И дежурного на этот раз не оставили — чувствовали себя в безопасности.
Тревожное утро
Настя исчезает, а Мессинг строит ипсилон
А утром мы обнаружили, что Насти Ветровой нет. Ни в палатке, ни у костра, ни на берегу озера, ни в лесу, — нигде. Мы искали ее, звали, пока наконец не поняли, что это совершенно бессмысленно, «бесполезняк», как выразилась бы сама Настя. «Что же это за беда такая! Сначала Алексия, потом Александр Федорович, теперь вот Настя, — почему всем приспичило исчезать! — горевал я. — Настя исчезла, когда мы, расслабленные и счастливые, почти уехали домой! Особенно обидно! Хотя почему особенно? Наверное, хуже было бы потерять ее в самом начале, когда впереди сплошная неопределенность… Не знаю. Но как же это тяжело!»
— Мишель, вы связались с Петровичем? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать — молчание было слишком тяжелым.
— Конечно, давно уже. Они ничего не знают. Петрович, правда, думает, что Полька что-то чувствовала вчера, когда предлагала нам ночевать на турбазе. Я-то думал, что малышка просто скучает и хочет, чтобы мы поскорее уехали домой… Чтобы я еще раз когда-нибудь в жизни ослушался свою внучку! Да ни за что на свете! — Мессинг стукнул кулаком по колену.
— А каких-нибудь подсказок дети не дали? Куда Настя могла исчезнуть? Где нам ее искать?
— Погодите-ка, Рушель. Кажется, я понимаю, что делать. Я пошел строить ипсилон, вы не волнуйтесь, я скоро.
Пока Мишель работал, а Алексия строчила письмо Петровичу, я весь измаялся — как тяжело было бездельничать, когда нервы натянуты до предела! Врагу не пожелаешь!
— Готово!
Мессинг явно повеселел, Алексия же захлопнула ноутбук и внимательно, как-то по-особенному посмотрела на отца. Она очень волновалась за Настю, и ее драгоценный папа сейчас воплощал в себе надежду на спасение.
Ипсилон Мишеля Мессинга
— Из того, что нам известно на данный момент, получаются две дроби, сопряжение которых дает третью дробь, в знаменателе которой и содержится ответ на вопрос, где нам искать нашу Настю. Итак, в числителе первой дроби чудь, в знаменателе — Хранительница Серафима. В числителе же второй дроби — Александр Федорович Белоусов, в знаменателе — способ настроить судьбу будущего ребенка, о котором чудь Чугул рассказала Насте. Сопрягаем две дроби и получаем третью дробь, в числителе которой — алтайцы, а в знаменателе — свадьба. Это я коротко. Объяснения нужны?
Не знаю, как Алексии, а мне объяснения показались крайне необходимыми, потому что я, как всегда, ничего не понял. И Мишель объяснил:
— Чудь, потомком которой является наша знакомая Чугул, — народ, который, как мы знаем, владеет тайнами земли, то есть материнства, плодородия, жизни и наконец смерти. Чудь жила в достойном уважения симбиозе с курумчинскими кузнецами, поэтому я позволил себе объединить этот народ в одну дробь с нашей Хранительницей Серафимой, которая хранит тайны курумчинских кузнецов, в том числе и те, что открыла им чудь. Разумеется, Хранительница Серафима теперь в моем сознании неразрывно связана с Александром Федоровичем Белоусовым, так родилась вторая дробь. Сопряжение этих дробей и привело к третьей дроби, которая отвечает на наш вопрос, где искать Настю. Настю похитили алтайцы, вернее, какой-то один алтаец, чтобы взять ее в жены.
«Ничего себе! Все-таки мой друг Мишель — гений! Пусть я не совсем понял его логику, это и не важно, а важно то, что он абсолютно прав», — я и сам замечал в Тюне, как алтайские мужчины и юноши смотрели на беленькую нежную Настю. Великолепная красота Алексии их привлекала много меньше — здесь явно ценили блондинок. А похищение невесты — необходимая составляющая свадебного обряда алтайцев.
— Папá, ты гений! — Алексия повисла на шее Мессинга. — А где именно, в каком поселке мы будем искать Настю?
— Ну это, доченька, совсем просто: мы прямо сейчас собираемся и идем в Айн.
— Почему именно в Айн, Мишель?
— Похититель Насти думает, что мы отправимся в Тюн, так как там мы уже были и должны решить, что именно там Настя кому-то приглянулась.
— А разве это не так?
— Так. Но в Тюн ее похититель не повезет. Зато Айн ближе всего к месту нашего сегодняшнего ночлега. Я уверен, что отправляться надо туда.
Мы спешно покидали наши нехитрые пожитки в рюкзаки и через пятнадцать минут уже бодро шагали по направлению к Айну.
Настя исчезает, а Мессинг строит ипсилон
А утром мы обнаружили, что Насти Ветровой нет. Ни в палатке, ни у костра, ни на берегу озера, ни в лесу, — нигде. Мы искали ее, звали, пока наконец не поняли, что это совершенно бессмысленно, «бесполезняк», как выразилась бы сама Настя. «Что же это за беда такая! Сначала Алексия, потом Александр Федорович, теперь вот Настя, — почему всем приспичило исчезать! — горевал я. — Настя исчезла, когда мы, расслабленные и счастливые, почти уехали домой! Особенно обидно! Хотя почему особенно? Наверное, хуже было бы потерять ее в самом начале, когда впереди сплошная неопределенность… Не знаю. Но как же это тяжело!»
— Мишель, вы связались с Петровичем? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать — молчание было слишком тяжелым.
— Конечно, давно уже. Они ничего не знают. Петрович, правда, думает, что Полька что-то чувствовала вчера, когда предлагала нам ночевать на турбазе. Я-то думал, что малышка просто скучает и хочет, чтобы мы поскорее уехали домой… Чтобы я еще раз когда-нибудь в жизни ослушался свою внучку! Да ни за что на свете! — Мессинг стукнул кулаком по колену.
— А каких-нибудь подсказок дети не дали? Куда Настя могла исчезнуть? Где нам ее искать?
— Погодите-ка, Рушель. Кажется, я понимаю, что делать. Я пошел строить ипсилон, вы не волнуйтесь, я скоро.
Пока Мишель работал, а Алексия строчила письмо Петровичу, я весь измаялся — как тяжело было бездельничать, когда нервы натянуты до предела! Врагу не пожелаешь!
— Готово!
Мессинг явно повеселел, Алексия же захлопнула ноутбук и внимательно, как-то по-особенному посмотрела на отца. Она очень волновалась за Настю, и ее драгоценный папа сейчас воплощал в себе надежду на спасение.
Ипсилон Мишеля Мессинга
— Из того, что нам известно на данный момент, получаются две дроби, сопряжение которых дает третью дробь, в знаменателе которой и содержится ответ на вопрос, где нам искать нашу Настю. Итак, в числителе первой дроби чудь, в знаменателе — Хранительница Серафима. В числителе же второй дроби — Александр Федорович Белоусов, в знаменателе — способ настроить судьбу будущего ребенка, о котором чудь Чугул рассказала Насте. Сопрягаем две дроби и получаем третью дробь, в числителе которой — алтайцы, а в знаменателе — свадьба. Это я коротко. Объяснения нужны?
Не знаю, как Алексии, а мне объяснения показались крайне необходимыми, потому что я, как всегда, ничего не понял. И Мишель объяснил:
— Чудь, потомком которой является наша знакомая Чугул, — народ, который, как мы знаем, владеет тайнами земли, то есть материнства, плодородия, жизни и наконец смерти. Чудь жила в достойном уважения симбиозе с курумчинскими кузнецами, поэтому я позволил себе объединить этот народ в одну дробь с нашей Хранительницей Серафимой, которая хранит тайны курумчинских кузнецов, в том числе и те, что открыла им чудь. Разумеется, Хранительница Серафима теперь в моем сознании неразрывно связана с Александром Федоровичем Белоусовым, так родилась вторая дробь. Сопряжение этих дробей и привело к третьей дроби, которая отвечает на наш вопрос, где искать Настю. Настю похитили алтайцы, вернее, какой-то один алтаец, чтобы взять ее в жены.
«Ничего себе! Все-таки мой друг Мишель — гений! Пусть я не совсем понял его логику, это и не важно, а важно то, что он абсолютно прав», — я и сам замечал в Тюне, как алтайские мужчины и юноши смотрели на беленькую нежную Настю. Великолепная красота Алексии их привлекала много меньше — здесь явно ценили блондинок. А похищение невесты — необходимая составляющая свадебного обряда алтайцев.
— Папá, ты гений! — Алексия повисла на шее Мессинга. — А где именно, в каком поселке мы будем искать Настю?
— Ну это, доченька, совсем просто: мы прямо сейчас собираемся и идем в Айн.
— Почему именно в Айн, Мишель?
— Похититель Насти думает, что мы отправимся в Тюн, так как там мы уже были и должны решить, что именно там Настя кому-то приглянулась.
— А разве это не так?
— Так. Но в Тюн ее похититель не повезет. Зато Айн ближе всего к месту нашего сегодняшнего ночлега. Я уверен, что отправляться надо туда.
Мы спешно покидали наши нехитрые пожитки в рюкзаки и через пятнадцать минут уже бодро шагали по направлению к Айну.
В Айне
Производственное совещание
Айн действительно оказался много ближе к месту нашего ночлега, чем Тюн, но меня это не взбодрило.
«Ну придем мы туда, — думал я мрачно. — И что мы здесь будем делать? Понятно, что искать Настю, но как? Просто ходить по аланчикам и опрашивать народ — способ крайне непродуктивный: так они нам и рассказали, как же, дождемся мы от них такой потрясающей душевной щедрости!»
Перед поселком я предложил остановиться на привал и разработать тактику дальнейшего поведения. Вот где пригодился бы Белоусов с его-то громадным военным и просто жизненным опытом; вот когда нам нужен был бы Петрович…
— Петрович! Рушель, папа, давайте посмотрим, что нам написал Петрович, ведь он же лучше всех нас разбирается в поиске, извлечении информации и всем таком!
— Да, ты права, Алексия! Включай компьютер, девочка моя!
— Есть! Есть письмо! — и Алексия стала читать:
«Еще раз здравствуйте, дорогие мои!
Пишу коротко, потому что знаю, как вы сейчас переживаете за нашу милую Настю. Посовещавшись с близнецами, я пришел к выводу, что Настю похитил кто-то из алтайцев для того, чтобы взять ее в жены. И прячут ее, скорее всего, в ближайшем алтайском поселке, но не в том, где вы были.
Теперь как вы ее будете выручать? Впрочем, это вторично. Главное, как вы ее отыщете? Ни в коем случае не расспрашивайте местное население — таким образом вы никогда не добьетесь желаемого результата. Самостоятельно подглядите в те жилища, которые чем-нибудь отличаются от остальных. В первую очередь обратите внимание на самое богатое и самое бедное жилища. Скорее всего, юноша, возжелавший непременно заполучить в жены русскую девушку, да еще и городскую, то есть не приспособленную к жизни в горах среди пастухов, богат — ведь он не ищет себе хозяйку-работницу; поэтому вас интересует богатый аланчик. Поместить же Настю в бедный аланчик ее „жених“ может ради маскировки.
Пишите мне!
Всех обнимаю,
Ваш Петрович».
— Так, замечательно, по крайней мере, хоть что-то прояснилось. Есть еще предложения?
— Рушель, как вы думаете, а Настю не могли…
— Нет, Алексия, не бойтесь, изнасиловать Настю не могли: алтаец не притронется к своей невесте до свадьбы, иначе потом он не позволит себе ввести ее в дом. Украли же ее именно ради свадьбы, здесь Мишель и Петрович абсолютно правы — слишком большую ценность представляет беленькая девушка для алтайцев, слишком, если можно так выразиться, престижно иметь такую жену, чтобы лишить себя этого ради удовлетворения минутной прихоти. Так что не волнуйтесь.
— Вот ведь как! Я стараюсь, ипсилон строю, а оказывается, до детей и Петровича все доходит само, без всяких усилий. Нет, думаю, скоро мы будем брать с собой моих внуков.
— Нет уж, папá! Чтобы их похищали, уводили за собой духи мертвых, убивала некроэнергия! Я к этому не готова!
— Мы отвлеклись, друзья, а сейчас мы ни в коем случае не можем себе этого позволить!
— Простите, Рушель. Вы спрашивали про идеи; я могу сама поискать Настю, сказав, что я — ее подруга и явилась помочь подготовиться к свадьбе.
— Все бы было очень хорошо, Алексия, милая, но вам никто не поверит, ведь еще вчера вы и не подозревали ни о какой свадьбе.
— Да, но…
— Нет-нет, доченька, Рушель совершенно прав, тебе не поверят. А вот если мы выдадим кого-нибудь из нас за Настиного супруга, нам ее сами отдадут безропотно: в алтайских семьях в жены берут исключительно девственниц, и чужая жена никому не нужна!
— Браво, Мишель! Это должно сработать. Значит так. Сейчас идем в Айн и там каждому встречному говорим, что у вас ночью пропала жена, и вы очень, очень просите, умоляете помочь с поисками, обещаете заплатить, потому что она — молодая глупая женщина, и могла заблудиться в тайге, решив ночью побродить в одиночестве. Вместе с тем мы стараемся сунуть наши носы в самый богатый и самый бедный аланчики. Ну что, коллеги, вперед?
— Вперед!
И мы пошли.
План Мессинга — в жизнь!
Айн оказался меньше Тюна, но выглядел несколько цивилизованнее — сразу видно, что близко от туристских троп, даже Интернет там был. Здесь уже овцы, люди и собаки располагались не вперемешку, как в Тюне, а в относительном порядке: люди либо возились у костров, либо просто куда-нибудь шли; собаки собрались стаей и дремали, правда, лениво зашевелились, почуяв незнакомцев. Лаять никто из них не собирался. Овцы же держались стадом отдельно. Их можно было понять: в отличие от людей и собак их абсолютно не привлекал запах жареной баранины.
Мы подошли к ближайшему костру и поприветствовали трех мужчин, жаривших барана на вертеле:
— День добрый, хозяева!
— И вам, гости дорогие, добрый день! Присаживайтесь к нам, — один из алтайцев подвинулся, и мы не замедлили воспользоваться приглашением.
— Мы в ваших краях — люди новые, — начал издалека Мишель, — это мой друг, его зовут Рушель, это — Алексия, моя дочь от первого брака. Мы приехали сюда, чтобы полюбоваться красотой вашей благословенной земли.
— Да, да, к нам едут, едут многие, издалека едут — у нас воздух здоровый, горный, у нас баран свежий, жареный, красиво у нас, хорошо, а мы гостям всегда рады.
— У нас произошло несчастье, и мы очень просим вас помочь нам, — Мессинг был очень выразителен, даже у камня разорвалось бы сердце. Впрочем, ему и играть особенно не приходилось.
Алтайцы напряглись.
— Алтаец — добрый, он всегда поможет гостю. В чем ваша беда?
— С нами была еще моя совсем молоденькая жена, — в голосе Мишеля послышались сдерживаемые слезы, а Алексия сглотнула комок в горле, — сегодня утром просыпаемся мы, а Насти, моей жены, нигде нет. Она у меня очень романтичная — думаю, пошла ночью любоваться звездным небом, да и заблудилась в тайге. Бедная моя девочка, она сама никогда не сможет выйти! Она совершенно беспомощна — ни костра развести, ни обеда приготовить не сумеет, да и нет у нее с собой ничего. Мы сейчас направляемся в Тюнгур, там вызовем спасателей, но, пока суд да дело, вы бы начали искать мою Настену, а? Вы здесь каждую тропинку, каждый камень знаете, помогите, я готов заплатить.
— Не надо платы, гость, — и алтайцы о чем-то оживленно заговорили на своем языке.
— Ждите здесь, — сказал наконец самый, как мне показалось, главный из этой троицы, и пошел куда-то; а мы втроем и двое других алтайцев остались у костра в абсолютном молчании.
Возвращение невесты
Вскоре алтаец вернулся, причем не один. Он вел за руку нашу Настю, которая испуганно оглядывалась по сторонам, — конечно, ведь он сообщил ей, что за ней пришел муж! Но, как только Настя нас увидела, она сразу расцвела! «Бедная девочка, сколько же она натерпелась в этой экспедиции! Тяжело и страшно терять друзей, но зато какое счастье их потом находить! Еще бы вернуть Александра Федоровича Белоусова, чтобы домой вернуться в полном составе! Ну ладно, он хотя бы взрослый человек, а Настя — совсем еще ребенок!» — думал я.
— Беленькая — твоя жена, гость? — спросил алтаец Мишеля.
Он мог бы и не спрашивать — Мессинг уже прижимал Настю к груди, а она тихонько всхлипывала ему в плечо; они смотрелись идеальной парой. Хорошо, что Настя смогла поддержать нашу игру, а то я сомневался в ее артистических способностях.
Нам одновременно хотелось прямо сейчас оставить Айн, написать Петровичу, послушать рассказ Насти, да и, в конце концов, прийти уже на турбазу. Но далеко не все желания можно исполнить в момент их возникновения: мы просто не имели права обидеть наших гостеприимных хозяев и отказаться от совместной трапезы. Мы ели, а жители Айна, кто поодиночке, кто небольшими группками, подходили к костру и приветствовали нас. Мне кажется, им было любопытно посмотреть на несостоявшуюся невесту их соплеменника, который, как потом сказала Настя, так и не вышел из своего аланчика до нашего отъезда. Мы задержались в Айне допоздна, а ночевать отказались категорически; новые друзья оседлали для нас низкорослых терпеливых алтайских лошадок и отправили в Тюнгур верхом в сопровождении Бернечека — так звали того, кто вернул нам Настю.
Производственное совещание
Айн действительно оказался много ближе к месту нашего ночлега, чем Тюн, но меня это не взбодрило.
«Ну придем мы туда, — думал я мрачно. — И что мы здесь будем делать? Понятно, что искать Настю, но как? Просто ходить по аланчикам и опрашивать народ — способ крайне непродуктивный: так они нам и рассказали, как же, дождемся мы от них такой потрясающей душевной щедрости!»
Перед поселком я предложил остановиться на привал и разработать тактику дальнейшего поведения. Вот где пригодился бы Белоусов с его-то громадным военным и просто жизненным опытом; вот когда нам нужен был бы Петрович…
— Петрович! Рушель, папа, давайте посмотрим, что нам написал Петрович, ведь он же лучше всех нас разбирается в поиске, извлечении информации и всем таком!
— Да, ты права, Алексия! Включай компьютер, девочка моя!
— Есть! Есть письмо! — и Алексия стала читать:
«Еще раз здравствуйте, дорогие мои!
Пишу коротко, потому что знаю, как вы сейчас переживаете за нашу милую Настю. Посовещавшись с близнецами, я пришел к выводу, что Настю похитил кто-то из алтайцев для того, чтобы взять ее в жены. И прячут ее, скорее всего, в ближайшем алтайском поселке, но не в том, где вы были.
Теперь как вы ее будете выручать? Впрочем, это вторично. Главное, как вы ее отыщете? Ни в коем случае не расспрашивайте местное население — таким образом вы никогда не добьетесь желаемого результата. Самостоятельно подглядите в те жилища, которые чем-нибудь отличаются от остальных. В первую очередь обратите внимание на самое богатое и самое бедное жилища. Скорее всего, юноша, возжелавший непременно заполучить в жены русскую девушку, да еще и городскую, то есть не приспособленную к жизни в горах среди пастухов, богат — ведь он не ищет себе хозяйку-работницу; поэтому вас интересует богатый аланчик. Поместить же Настю в бедный аланчик ее „жених“ может ради маскировки.
Пишите мне!
Всех обнимаю,
Ваш Петрович».
— Так, замечательно, по крайней мере, хоть что-то прояснилось. Есть еще предложения?
— Рушель, как вы думаете, а Настю не могли…
— Нет, Алексия, не бойтесь, изнасиловать Настю не могли: алтаец не притронется к своей невесте до свадьбы, иначе потом он не позволит себе ввести ее в дом. Украли же ее именно ради свадьбы, здесь Мишель и Петрович абсолютно правы — слишком большую ценность представляет беленькая девушка для алтайцев, слишком, если можно так выразиться, престижно иметь такую жену, чтобы лишить себя этого ради удовлетворения минутной прихоти. Так что не волнуйтесь.
— Вот ведь как! Я стараюсь, ипсилон строю, а оказывается, до детей и Петровича все доходит само, без всяких усилий. Нет, думаю, скоро мы будем брать с собой моих внуков.
— Нет уж, папá! Чтобы их похищали, уводили за собой духи мертвых, убивала некроэнергия! Я к этому не готова!
— Мы отвлеклись, друзья, а сейчас мы ни в коем случае не можем себе этого позволить!
— Простите, Рушель. Вы спрашивали про идеи; я могу сама поискать Настю, сказав, что я — ее подруга и явилась помочь подготовиться к свадьбе.
— Все бы было очень хорошо, Алексия, милая, но вам никто не поверит, ведь еще вчера вы и не подозревали ни о какой свадьбе.
— Да, но…
— Нет-нет, доченька, Рушель совершенно прав, тебе не поверят. А вот если мы выдадим кого-нибудь из нас за Настиного супруга, нам ее сами отдадут безропотно: в алтайских семьях в жены берут исключительно девственниц, и чужая жена никому не нужна!
— Браво, Мишель! Это должно сработать. Значит так. Сейчас идем в Айн и там каждому встречному говорим, что у вас ночью пропала жена, и вы очень, очень просите, умоляете помочь с поисками, обещаете заплатить, потому что она — молодая глупая женщина, и могла заблудиться в тайге, решив ночью побродить в одиночестве. Вместе с тем мы стараемся сунуть наши носы в самый богатый и самый бедный аланчики. Ну что, коллеги, вперед?
— Вперед!
И мы пошли.
План Мессинга — в жизнь!
Айн оказался меньше Тюна, но выглядел несколько цивилизованнее — сразу видно, что близко от туристских троп, даже Интернет там был. Здесь уже овцы, люди и собаки располагались не вперемешку, как в Тюне, а в относительном порядке: люди либо возились у костров, либо просто куда-нибудь шли; собаки собрались стаей и дремали, правда, лениво зашевелились, почуяв незнакомцев. Лаять никто из них не собирался. Овцы же держались стадом отдельно. Их можно было понять: в отличие от людей и собак их абсолютно не привлекал запах жареной баранины.
Мы подошли к ближайшему костру и поприветствовали трех мужчин, жаривших барана на вертеле:
— День добрый, хозяева!
— И вам, гости дорогие, добрый день! Присаживайтесь к нам, — один из алтайцев подвинулся, и мы не замедлили воспользоваться приглашением.
— Мы в ваших краях — люди новые, — начал издалека Мишель, — это мой друг, его зовут Рушель, это — Алексия, моя дочь от первого брака. Мы приехали сюда, чтобы полюбоваться красотой вашей благословенной земли.
— Да, да, к нам едут, едут многие, издалека едут — у нас воздух здоровый, горный, у нас баран свежий, жареный, красиво у нас, хорошо, а мы гостям всегда рады.
— У нас произошло несчастье, и мы очень просим вас помочь нам, — Мессинг был очень выразителен, даже у камня разорвалось бы сердце. Впрочем, ему и играть особенно не приходилось.
Алтайцы напряглись.
— Алтаец — добрый, он всегда поможет гостю. В чем ваша беда?
— С нами была еще моя совсем молоденькая жена, — в голосе Мишеля послышались сдерживаемые слезы, а Алексия сглотнула комок в горле, — сегодня утром просыпаемся мы, а Насти, моей жены, нигде нет. Она у меня очень романтичная — думаю, пошла ночью любоваться звездным небом, да и заблудилась в тайге. Бедная моя девочка, она сама никогда не сможет выйти! Она совершенно беспомощна — ни костра развести, ни обеда приготовить не сумеет, да и нет у нее с собой ничего. Мы сейчас направляемся в Тюнгур, там вызовем спасателей, но, пока суд да дело, вы бы начали искать мою Настену, а? Вы здесь каждую тропинку, каждый камень знаете, помогите, я готов заплатить.
— Не надо платы, гость, — и алтайцы о чем-то оживленно заговорили на своем языке.
— Ждите здесь, — сказал наконец самый, как мне показалось, главный из этой троицы, и пошел куда-то; а мы втроем и двое других алтайцев остались у костра в абсолютном молчании.
Возвращение невесты
Вскоре алтаец вернулся, причем не один. Он вел за руку нашу Настю, которая испуганно оглядывалась по сторонам, — конечно, ведь он сообщил ей, что за ней пришел муж! Но, как только Настя нас увидела, она сразу расцвела! «Бедная девочка, сколько же она натерпелась в этой экспедиции! Тяжело и страшно терять друзей, но зато какое счастье их потом находить! Еще бы вернуть Александра Федоровича Белоусова, чтобы домой вернуться в полном составе! Ну ладно, он хотя бы взрослый человек, а Настя — совсем еще ребенок!» — думал я.
— Беленькая — твоя жена, гость? — спросил алтаец Мишеля.
Он мог бы и не спрашивать — Мессинг уже прижимал Настю к груди, а она тихонько всхлипывала ему в плечо; они смотрелись идеальной парой. Хорошо, что Настя смогла поддержать нашу игру, а то я сомневался в ее артистических способностях.
Нам одновременно хотелось прямо сейчас оставить Айн, написать Петровичу, послушать рассказ Насти, да и, в конце концов, прийти уже на турбазу. Но далеко не все желания можно исполнить в момент их возникновения: мы просто не имели права обидеть наших гостеприимных хозяев и отказаться от совместной трапезы. Мы ели, а жители Айна, кто поодиночке, кто небольшими группками, подходили к костру и приветствовали нас. Мне кажется, им было любопытно посмотреть на несостоявшуюся невесту их соплеменника, который, как потом сказала Настя, так и не вышел из своего аланчика до нашего отъезда. Мы задержались в Айне допоздна, а ночевать отказались категорически; новые друзья оседлали для нас низкорослых терпеливых алтайских лошадок и отправили в Тюнгур верхом в сопровождении Бернечека — так звали того, кто вернул нам Настю.
Белоусов возвращается
Верхом
Алтайские лошадки — очень милые, тихие и спокойные; но тот, кто не умеет ездить верхом, все равно испытывает адовы муки, взгромоздившись на этих животных. Это я говорю со всей ответственностью попробовавшего: в тот раз я сидел в седле впервые в жизни, и мне казалось, что подо мной не маленькая ласковая длинногривая лошадка, которая еще недавно аккуратно брала с моей ладони сахар, а необъезженный мустанг, роковым ветром занесенный на Алтай из диких прерий и считающий меня ковбоем-профессионалом. Нет, моя лошадка не брыкалась, она смиренно несла меня по горной дороге; но я чувствовал себя очень неустойчиво и от всего сердца завидовал Мишелю, Насте и Алексии, которые весело болтали с Бернечеком и явно радовались тому, что я ощущал как пытку. Вскоре у меня затекла спина, устали ноги, а уж как было больно ягодицам — не описать словами! Постепенно меня начало подташнивать, разболелась голова — в общем, я мечтал только об одном: поскорее слезть с лошади, а дальше — будь что будет, дойду как-нибудь. Но я упорно держался в седле, сконцентрировавшись на том, чтобы не упасть.
Мессинг наконец обернулся ко мне и спросил удивленно:
— Что с вами, Рушель?
Этого момента я боялся — признаваться в своей слабости совершенно не хотелось.
— Да так, устал что-то.
Теперь на меня сочувственно смотрели и девушки, и Бернечек.
— Все ясно, — протянул Мессинг, а я подумал раздраженно:
«Ага, конечно, ясно ему, как же! Оказался бы в моем положении. Тогда, возможно, и понял бы, а так — где ему! Ведь известно, что никому не дано разделить боль другого человека».
— Рушель, ну зачем же вы терпели! Почему сразу не сказали, что раньше никогда не сидели в седле! В этом нет ничего позорного, мало ли кто чего раньше не делал! Я же в силах вам помочь!
И Мессинг начал проникновенно читать:
От ревущих на стенах зеркальных реальных почти отражений
Отторгается что-то вдоль книг постоянно и звонко жужжащее.
Это сны и видения. Понять красоту или боль отторжения
Означает для многих постичь эту душу зачем-то нелепо визжащую.
Красотою обнять этот мир и наполнить пределами истин
Может тот, кто способен до срока пройти в неподвижное
Состояние, в котором расслабленность тронутой инеем мысли
Убегает куда-то чуть дальше от неба. Вообще-то здесь выжили
Даже те, кто уже не мечтал о рассудке за этими гладкими снами,
А хотел только видеть глубины своей или даже чужой одиозности.
Заполняется век от иного столетия пустыми до гнева словами.
Растворяется градус эпохи. Теперь уж за ветхою прозою
Не увидеть того, что легко проходило и даже страдало
Мимо этих витрин и какого-то в лес убежавшего в радости праздника.
День опять растворился в себе до конца. Было как-то так мало
Этих скользких минут. И казались такими излишне прекрасными
Сны проглоченных знаний. Иное сердилось за этим дыханием болото.
Пробегали часы непонятно откуда бредущими в прежние годы сознаньями.
Город спал, растворяя в себе эти речи попавших в сухую струю идиотов.
Город жил, ибо верил в свободу за этими ветхими зданьями.
Буквально с самых первых строк я почувствовал облегчение, а концу стихотворения распрямил спину и даже смог оглядеться. Тошнота и головная боль прошли, как будто их и не было, а милая лошадка показалась мне доброй подружкой юности, а не бешеным мустангом. Как здорово было ехать верхом, ощущать свое единство с живым существом, настоящую дружбу, если не родство!
— Мишель, что это было? Нет, я узнал манеру письма Лебелянского, но…
— А раз узнали, Рушель, то значит, поняли, что благодаря звуковым вибрациям стихов вибрации вашего организма настроились на вибрации организма вашей лошади. Теперь ваши тела превосходно понимают друг друга.
— Что же получается, Лебелянский написал стихи на все случаи жизни?
— Да нет же, Рушель! Он работал с звуковыми вибрациями и их воздействием на организм человека и, шире, материи, то есть занимался именно тем, чем занимаетесь вы, исследуя и сочиняя музыку исцеляющую. Проще простого: если человек устал при ходьбе, значит, у него разладились определенные вибрации его организма, а настроить их на нужную волну помогут соответствующие звуки. Если вас одолевают летающие твари: насекомые, летучие мыши, то нужно работать уже с вибрациями их организмов, а с ездой верхом у Василия Дмитриевича вообще сложилось интересно: он этому научился, исследуя вибрации. Лебелянский не был аристократом, не служил в кавалерии, и никто никогда не учил бедного польского еврея держаться в седле. Поэту было просто интересно, можно ли с первого раза привыкнуть к лошади и седлу, можно ли найти такие строки, чтобы настроить свой организм на организм животного. Как видите, Рушель, ему это удалось.
Вот так встреча
Ехать было легко и приятно, вечерние горы казались нам невозможно прекрасными, воздух — свежим, а разговоры — интереснейшими, так что я и сам не заметил, как мы приблизились к деревянным домикам «Высотника». Трогательно простившись с Бернечеком и лошадьми, мы поспешили в здание администрации турбазы, чтобы устроиться на ночлег, как вдруг…
— Друзья, я счастлив приветствовать вас! Прошу вас сюда, прошу!
— Александр Федорович!!! — завизжала Настя, бросаясь на шею Белоусову.
Наш друг стоял у двери того самого коттеджа, который мы снимали, когда только приехали в Тюнгур из Барнаула. «Откуда здесь Александр Федорович? Нет, я счастлив его видеть, я еще недавно мечтал, чтобы наш друг и коллега полетел вместе с нами домой, но никак не предполагал, что увижу его так скоро. Однако, как говорится, человек предполагает, а Господь располагает», — улыбался я, ожидая своей очереди обнять Белоусова.
— Александр Федорович, какими судьбами?
— Проходите же, проходите, дорогие мои! Я так рад вас видеть! Самовар уже кипит — я прямо-таки почувствовал, что сейчас вы явитесь пред мои ясные очи!
Александр Федорович проводил нас к самовару — большому электрическому пузану, возле которого так уютно было пить чай большой компанией.
Мы сразу же написали Петровичу и близнецам о том, что Настя благополучно вернулась в наш тесный круг. Скорее, скорее за стол! Мед, мясо, хлеб, липовый чай — вкусно, тепло, уютно! Самое время было углубиться в рассказ нашего дорогого Александра Федоровича Белоусова.
Ему я сейчас и предоставляю слово.
Серафима и Александр
Когда я услышал рассказ дедушки Вахрамея о Хранительнице тайн курумчинских кузнецов, я сразу почувствовал нечто такое, чего в моей жизни не было уже очень давно, но без чего дальше эта самая моя жизнь будет безнадежно пуста и холодна. Почувствовал я, одним словом, тоску. Когда вы рассуждали о том, какова эта Хранительница, я, возможно, вы заметили, молчал — мне никак не импонировал образ, созданный вашей фантазией, — образ суровой монахини. Нет, мне не нужна была монахиня, мне нужна была моя Хранительница, я об этом знал еще до того, как увидел ее.
А как увидел, так пропал в одно мгновение. Друзья, сколько лет я на свете живу, вы знаете, но такого со мной не было никогда! Теперь я думаю, что не случись со мной тех невероятных событий, что сделали меня долгожителем, и не встретил бы я своей судьбы, своей любви, и от этих мыслей мне становится не по себе.
Сердце мое разрывали сомнения, которыми в последний раз я мучился, когда мне было семнадцать лет: разве может такое чудо, такая красавица, само совершенство обратить внимание на старого толстяка с огромным животом и смешной лысиной! Еще я заметил, что Рушель потрясен красотой Хранительницы, да и Мишеля она не оставила равнодушной, а что я рядом с вами, друзья мои! У меня нет ваших выдающихся способностей, я много старше вас, а внешне вы несравненно меня превосходите.
В этих мучениях я провел время вплоть до третьей встречи с Хранительницей, хотя и видел, что и Рушель, и Мишель привыкли к ней и больше не выказывают очарованности ее прелестью. С другой стороны, я не очень доверял вам, друзья, — я просто не мог понять, что можно быть рядом с Серафимой и не любить ее, не желать! Вот я думал, простите меня, грешного, что вы разыгрываете какой-то спектакль. Правильно люди говорят: человек от любви дуреет.
Оставалась последняя ночь у Серафимы, наутро мы собирались в путь. Я не выдержал и отправился к ней. Думал, что, если спит, не стану ее будить, просто посмотрю на прощание. Если же не спит… я толком не представлял, что буду делать.
Она не спала, она сидела на полу и смотрела прямо в окошко, так что, когда я заглянул в него, наши глаза встретились…
Мы ничего не сказали друг другу в ту ночь, мы ни на мгновение не уснули — нам не нужны были слова, мы не могли спать…
Не знаю, обратили ли вы внимание на то, что, когда вы прощались с Серафимой, я не сказал ей ни слова, и она мне тоже… Я ушел вместе с вами просто потому, что не предполагал другой возможности: вместе приехали, вместе должны и уехать. Так я думал до тех пор, пока не увидел чудесного альпийского луга, не вдохнул его медовых запахов, не окунулся с головой в разноцветное многотравье. Так же, медом и травами, пахли в ночи волосы Серафимы… Я абсолютно ясно понял, что без нее моя жизнь закончена. Так я ушел, оставив вас спящими. Друзья мои, на это была воля Божья.
Думал ли я, примет ли меня моя Серафима, не прогонит ли? Нет, мне кажется, что по пути к ее домику я вообще не думал, а пролетел его в одно мгновение. Серафима ждала меня.
Мы опять ни о чем не говорили, мы любили друг друга.
Только на исходе дня, когда лучи опускающегося за гору солнца окрасили ледяную вершину Белухи в аметистовые тона, мы заговорили. Я не буду передавать вам сказанного — ведь мысль изреченная есть ложь, да и никаких таких необыкновенных слов мы друг другу не сказали. Нам было хорошо вдвоем, мы были, как один человек, но и как противоположности, наконец нашедшие друг друга и слившиеся воедино. Я чувствовал каждое движение ее души, и она чувствовала меня.
Судьба и выбор Серафимы
Вскоре, уже со следующего дня, мы начали ощущать себя и друг друга так, как будто были вместе всегда, и одновременно — как будто только встретились. Мы и знали друг о друге все, и познавали, как дети узнают мир. Наши разговоры этого времени уже принципиально важны для вас, поэтому постараюсь передать их максимально точно.
Однажды Серафима сказала:
— Я ждала тебя всю жизнь, а когда ты пришел, я не сразу узнала тебя.
— Почему меня?
— Потому что я знаю от своей мамы, что мне суждено стать прародительницей нового рода тех, кого люди называют курумчинскими кузнецами. Это не будут кузнецы прошлого, ведь времена изменились, но мои потомки будут людьми, чей срок жизни превзойдет нынешний в несколько раз. Как и мои предки, это будут красивые, сильные и счастливые люди.
Надо сказать, друзья мои, я безоговорочно верил Серафиме и не только потому, что чувствовал ее как себя, но и потому, что знал: Хранительница не ошибается.
— Но я… — все-таки я никак не мог понять, при чем здесь старенький нелепый толстяк.
— Ты, Александр, несешь в себе память древних атлантов, твое тело уже перестроено по законам будущего бытия, ведь столько лет, сколько ты живешь полноценной жизнью, обычным людям не дано. Я ждала только тебя.
— Ага, — пошутил я немного обиженно, — значит, любовь тут ни при чем, только забота о наследниках. А если бы тебе встретился настоящий, например, атлант, ты бы выбрала его.
— Зачем ты это говоришь, Александр! Ты же знаешь, что это не так!
Я, честно признаться, этого не знал. Я любил Серафиму, но по-прежнему чувствовал себя неуверенно, особенно после ее сообщения о возрождении рода долгожителей.
— Знаешь, как мне стало страшно, — продолжила моя возлюбленная, — когда вы пришли ко мне, и я вдруг почувствовала, что ты… Желанный мой! — Серафима прильнула ко мне, и мне сразу стало легко. Ну что я, как подросток, ношусь со своими комплексами, право слово! Делать мне больше нечего, когда рядом со мной — любовь всей моей жизни!
Серафима рассказала, что за всю свою долгую жизнь не испытывала того, что чувствует сейчас, что мы с ней близки, мы — одно целое. Как я уже говорил, в моей душе творилось то же самое, мы даже говорили об этом одними и теми же словами. И разный жизненный опыт не мешал нам понимать друг друга.
— Серафима, скажи, родная, разве только кровь, текущая в жилах, кровь древних атлантов или курумчинских кузнецов может сделать человека здоровым и сильным?
— Почему? В тебе же, Александр, не течет крови древних атлантов или, например, чуди, правильно? Ты почти два столетия живешь на свете, и все время остаешься здоровым и сильным.
— А теперь я стал счастливым.
— Если люди обретут гармонию между собой и миром, их жизнь станет длиннее и полноценнее. Вы с друзьями как раз над этим работаете, а твой друг Рушель достиг очевидных успехов.
— Зачем же тогда возрождать род древних курумчинских кузнецов, если то, что дано им, доступно всем людям?
— Если возродятся курумчинские кузнецы, если возобновится чудь, то вместе с ними воскреснут и древние знания, которые мы сохранили, а также память чуди и Медведи-шаманы.
— Но ведь вы и так владеете этими знаниями, зачем нужен еще кто-то?
— Затем, мой милый, что нужны те, кто силой, здоровьем, счастьем и красотой своей сможет показать всем остальным, как можно жить в гармонии со всей Вселенной.
Это было понятно. Весь мой жизненный опыт говорил: люди тянутся к понятному и знакомому. Например, если ребенок растет в счастливой семье то, скорее всего, он сам будет счастлив, и наоборот. Таких примеров можно подобрать множество, поэтому слова Серафимы убедили меня.
Новые знакомства
А на третий день моей жизни с Серафимой к нам пришел Медведь-шаман. Он рассказал мне о вас, рассказал, что водил вас, Рушель, в Верхнее небо, что вы — человек необыкновенный, потому что выдержали этот путь легче него. Медведь-шаман сказал, что проводил вас в долину пирамид и не знает, сможете ли вы пройти долиной смерти.
Моя Серафима тоже не на шутку заволновалась.
— Алексия, Настя! Они не пройдут там, Александр! Человеческой женщине не справиться с некроэнергией такой силы!
Тут и я испугался за наших девушек.
Мы с Серафимой оставили в ее домике Медведя-шамана, который, как мне объяснила Хранительница, сам знал, когда прийти, а когда уйти, а сами пошли в гору, вернее, в ту самую пещеру, в которой только несколько дней назад, — а мне показалось, что прошло много веков, — прятались от бури и тщетно звали Мишеля Мессинга. Оказалось, что эта пещера ведет в глубь горы и соединяется с множеством других ходов и переходов. Кроме пещер, такие же выходы из горы были и в курганах смерти. Мы шли попросить чудь, живущую там, вывести вас из долины смерти.
Я познакомился с Чугул, ведь она — единственная из чуди, кто говорит по-русски, рассказал ей все о вас, а она отправила за вами Урда. Мы же с Серафимой вернулись домой — я не стал дожидаться вас, время нашей встречи еще не пришло.
Так сказала мне моя Серафима. Так сказала и Чугул. По их словам, вы сначала должны узнать все тайны Алтая, которые на эту пору доступны вам. Да, это далеко не все, впереди вас ждут новые открытия. Но этого вам хватит для того, чтобы понять меня.
Я верю своей Серафиме, я верю Чугул, поэтому не дождался вас в горе. Но встретил сейчас.
* * *
Рассказ Александра Федоровича Белоусова шокировал нас. Ну, любовь — это понятно, но я никогда не предполагал, что за ней стоит нечто глобальное. А сам Александр Федорович! Я всегда знал, что он — человек необыкновенный, но считал его логиком и скептиком. А тут — такие страсти, такая вера в мистическую связь с возлюбленной, такое доверие и ей, и Чугул, и Медведю-шаману! Вот как бывает: годами общаешься с человеком, проходишь с ним огонь, воду и медные трубы, а он внезапно оказывается совсем не таким, каким ты его себе представлял! Если любовь сделала плюшевого сентименталиста из скептика, а испаниста поселила в глубь Алтайских гор, то возможности ее поистине безграничны!
Позвольте, любовь точно поселила нашего испаниста в глубь алтайских гор?
— Дорогой Александр Федорович, мы от всей души поздравляем вас! Но скажите же нам скорее, вы думаете остаться? Вы не полетите с нами в Петербург? — Мишель опять точно подслушал мои мысли.
— Нет, Мишель, не полечу, простите, мой друг! Я провожу вас до Барнаула и вернусь.
— Как, Александр Федорович, а моя свадьба! Вы же мой кум! Вы просто обязаны на ней быть!
— Настя, друг мой юный, конечно, я приеду к вам на свадьбу, как же иначе!
— С Серафимой?
— Этого я вам сказать не могу, мы пока слишком мало прожили вместе, чтобы я мог знать, согласится ли когда-нибудь моя Серафима хотя бы ненадолго оставить свои горы.
— А мои дети, Александр Федорович, ваши крестники? Они же будут скучать по вам!
— Алексия, дорогая, я буду к ним приезжать, и недалеко то время, когда Полина и Николай сами смогут навестить меня.
— Александр Федорович, я без вашей помощи — как без рук! Вы просто необходимы нам всем в Институте медицины! Вы — ценнейший исследователь, я просто не представляю, как мы без обойдемся!
— А вот поэтому-то я и собираюсь в Барнаул: мне необходимо приобрести компьютер и подключить к нему Интернет. Рушель, Мишель, я вас очень прошу, когда приедете в Петербург, пожалуйста, скиньте на мою почту все, что есть в моем стационарном компьютере в кабинете, хорошо? Я буду вам очень благодарен — я собираюсь продолжать работать и сотрудничать с вами, коллеги.
— Безусловно, Александр Федорович, мы это сделаем, но только как же вы получите наше послание? Я что-то не видел Интернета в домике Хранительницы.
— Не беда, он есть неподалеку, у горы, а небольшая прогулка мне не повредит.
— Но как же вы без Публички, без БАНа? Без вашего любимого архива РГО?
— Я буду приезжать, дорогие мои, я буду приезжать часто и к вам, и к моим драгоценным крестникам, и в библиотеки! Знаете, ведь бывали в моей жизни периоды, когда я жил изгнанником, и не было у меня в то время ни библиотек, ни любви. Любовь — вещь редкая, и потерять ее — самое настоящее преступление, за которым неминуемо последует наказание.
Я понимал, как понимали и мои друзья, что Александр Федорович Белоусов, безусловно, прав, но все-таки очень грустно было расставаться с ним, оставлять на Алтае, в сердце тайги, в совсем чужом, загадочном и странном мире.
— Дорогой вы наш Александр Федорович! Позвольте сделать вам подарок. Вы сами очень хорошо знаете, что это такое, и умеете прекрасно им пользоваться, — и мой друг Мишель Мессинг преподнес Белоусову свой чудесный «магический кристалл». — Я вполне способен сделать такие же приборы для всех, а мой внук Колька мне поможет, но мне бы очень не хотелось потерять связь с вами, Александр Федорович, и еще больше не хотелось бы, чтобы эту связь потеряли мои внуки! Они любят вас, и мне кажется, что ваше духовное родство принципиально значимо для них, важно для формирования личностей этих гениальных, но очень непростых детей.
Александр Федорович Белоусов ничего не ответил Мишелю: он молча плакал, не вытирая слез.
Верхом
Алтайские лошадки — очень милые, тихие и спокойные; но тот, кто не умеет ездить верхом, все равно испытывает адовы муки, взгромоздившись на этих животных. Это я говорю со всей ответственностью попробовавшего: в тот раз я сидел в седле впервые в жизни, и мне казалось, что подо мной не маленькая ласковая длинногривая лошадка, которая еще недавно аккуратно брала с моей ладони сахар, а необъезженный мустанг, роковым ветром занесенный на Алтай из диких прерий и считающий меня ковбоем-профессионалом. Нет, моя лошадка не брыкалась, она смиренно несла меня по горной дороге; но я чувствовал себя очень неустойчиво и от всего сердца завидовал Мишелю, Насте и Алексии, которые весело болтали с Бернечеком и явно радовались тому, что я ощущал как пытку. Вскоре у меня затекла спина, устали ноги, а уж как было больно ягодицам — не описать словами! Постепенно меня начало подташнивать, разболелась голова — в общем, я мечтал только об одном: поскорее слезть с лошади, а дальше — будь что будет, дойду как-нибудь. Но я упорно держался в седле, сконцентрировавшись на том, чтобы не упасть.
Мессинг наконец обернулся ко мне и спросил удивленно:
— Что с вами, Рушель?
Этого момента я боялся — признаваться в своей слабости совершенно не хотелось.
— Да так, устал что-то.
Теперь на меня сочувственно смотрели и девушки, и Бернечек.
— Все ясно, — протянул Мессинг, а я подумал раздраженно:
«Ага, конечно, ясно ему, как же! Оказался бы в моем положении. Тогда, возможно, и понял бы, а так — где ему! Ведь известно, что никому не дано разделить боль другого человека».
— Рушель, ну зачем же вы терпели! Почему сразу не сказали, что раньше никогда не сидели в седле! В этом нет ничего позорного, мало ли кто чего раньше не делал! Я же в силах вам помочь!
И Мессинг начал проникновенно читать:
От ревущих на стенах зеркальных реальных почти отражений
Отторгается что-то вдоль книг постоянно и звонко жужжащее.
Это сны и видения. Понять красоту или боль отторжения
Означает для многих постичь эту душу зачем-то нелепо визжащую.
Красотою обнять этот мир и наполнить пределами истин
Может тот, кто способен до срока пройти в неподвижное
Состояние, в котором расслабленность тронутой инеем мысли
Убегает куда-то чуть дальше от неба. Вообще-то здесь выжили
Даже те, кто уже не мечтал о рассудке за этими гладкими снами,
А хотел только видеть глубины своей или даже чужой одиозности.
Заполняется век от иного столетия пустыми до гнева словами.
Растворяется градус эпохи. Теперь уж за ветхою прозою
Не увидеть того, что легко проходило и даже страдало
Мимо этих витрин и какого-то в лес убежавшего в радости праздника.
День опять растворился в себе до конца. Было как-то так мало
Этих скользких минут. И казались такими излишне прекрасными
Сны проглоченных знаний. Иное сердилось за этим дыханием болото.
Пробегали часы непонятно откуда бредущими в прежние годы сознаньями.
Город спал, растворяя в себе эти речи попавших в сухую струю идиотов.
Город жил, ибо верил в свободу за этими ветхими зданьями.
Буквально с самых первых строк я почувствовал облегчение, а концу стихотворения распрямил спину и даже смог оглядеться. Тошнота и головная боль прошли, как будто их и не было, а милая лошадка показалась мне доброй подружкой юности, а не бешеным мустангом. Как здорово было ехать верхом, ощущать свое единство с живым существом, настоящую дружбу, если не родство!
— Мишель, что это было? Нет, я узнал манеру письма Лебелянского, но…
— А раз узнали, Рушель, то значит, поняли, что благодаря звуковым вибрациям стихов вибрации вашего организма настроились на вибрации организма вашей лошади. Теперь ваши тела превосходно понимают друг друга.
— Что же получается, Лебелянский написал стихи на все случаи жизни?
— Да нет же, Рушель! Он работал с звуковыми вибрациями и их воздействием на организм человека и, шире, материи, то есть занимался именно тем, чем занимаетесь вы, исследуя и сочиняя музыку исцеляющую. Проще простого: если человек устал при ходьбе, значит, у него разладились определенные вибрации его организма, а настроить их на нужную волну помогут соответствующие звуки. Если вас одолевают летающие твари: насекомые, летучие мыши, то нужно работать уже с вибрациями их организмов, а с ездой верхом у Василия Дмитриевича вообще сложилось интересно: он этому научился, исследуя вибрации. Лебелянский не был аристократом, не служил в кавалерии, и никто никогда не учил бедного польского еврея держаться в седле. Поэту было просто интересно, можно ли с первого раза привыкнуть к лошади и седлу, можно ли найти такие строки, чтобы настроить свой организм на организм животного. Как видите, Рушель, ему это удалось.
Вот так встреча
Ехать было легко и приятно, вечерние горы казались нам невозможно прекрасными, воздух — свежим, а разговоры — интереснейшими, так что я и сам не заметил, как мы приблизились к деревянным домикам «Высотника». Трогательно простившись с Бернечеком и лошадьми, мы поспешили в здание администрации турбазы, чтобы устроиться на ночлег, как вдруг…
— Друзья, я счастлив приветствовать вас! Прошу вас сюда, прошу!
— Александр Федорович!!! — завизжала Настя, бросаясь на шею Белоусову.
Наш друг стоял у двери того самого коттеджа, который мы снимали, когда только приехали в Тюнгур из Барнаула. «Откуда здесь Александр Федорович? Нет, я счастлив его видеть, я еще недавно мечтал, чтобы наш друг и коллега полетел вместе с нами домой, но никак не предполагал, что увижу его так скоро. Однако, как говорится, человек предполагает, а Господь располагает», — улыбался я, ожидая своей очереди обнять Белоусова.
— Александр Федорович, какими судьбами?
— Проходите же, проходите, дорогие мои! Я так рад вас видеть! Самовар уже кипит — я прямо-таки почувствовал, что сейчас вы явитесь пред мои ясные очи!
Александр Федорович проводил нас к самовару — большому электрическому пузану, возле которого так уютно было пить чай большой компанией.
Мы сразу же написали Петровичу и близнецам о том, что Настя благополучно вернулась в наш тесный круг. Скорее, скорее за стол! Мед, мясо, хлеб, липовый чай — вкусно, тепло, уютно! Самое время было углубиться в рассказ нашего дорогого Александра Федоровича Белоусова.
Ему я сейчас и предоставляю слово.
Серафима и Александр
Когда я услышал рассказ дедушки Вахрамея о Хранительнице тайн курумчинских кузнецов, я сразу почувствовал нечто такое, чего в моей жизни не было уже очень давно, но без чего дальше эта самая моя жизнь будет безнадежно пуста и холодна. Почувствовал я, одним словом, тоску. Когда вы рассуждали о том, какова эта Хранительница, я, возможно, вы заметили, молчал — мне никак не импонировал образ, созданный вашей фантазией, — образ суровой монахини. Нет, мне не нужна была монахиня, мне нужна была моя Хранительница, я об этом знал еще до того, как увидел ее.
А как увидел, так пропал в одно мгновение. Друзья, сколько лет я на свете живу, вы знаете, но такого со мной не было никогда! Теперь я думаю, что не случись со мной тех невероятных событий, что сделали меня долгожителем, и не встретил бы я своей судьбы, своей любви, и от этих мыслей мне становится не по себе.
Сердце мое разрывали сомнения, которыми в последний раз я мучился, когда мне было семнадцать лет: разве может такое чудо, такая красавица, само совершенство обратить внимание на старого толстяка с огромным животом и смешной лысиной! Еще я заметил, что Рушель потрясен красотой Хранительницы, да и Мишеля она не оставила равнодушной, а что я рядом с вами, друзья мои! У меня нет ваших выдающихся способностей, я много старше вас, а внешне вы несравненно меня превосходите.
В этих мучениях я провел время вплоть до третьей встречи с Хранительницей, хотя и видел, что и Рушель, и Мишель привыкли к ней и больше не выказывают очарованности ее прелестью. С другой стороны, я не очень доверял вам, друзья, — я просто не мог понять, что можно быть рядом с Серафимой и не любить ее, не желать! Вот я думал, простите меня, грешного, что вы разыгрываете какой-то спектакль. Правильно люди говорят: человек от любви дуреет.
Оставалась последняя ночь у Серафимы, наутро мы собирались в путь. Я не выдержал и отправился к ней. Думал, что, если спит, не стану ее будить, просто посмотрю на прощание. Если же не спит… я толком не представлял, что буду делать.
Она не спала, она сидела на полу и смотрела прямо в окошко, так что, когда я заглянул в него, наши глаза встретились…
Мы ничего не сказали друг другу в ту ночь, мы ни на мгновение не уснули — нам не нужны были слова, мы не могли спать…
Не знаю, обратили ли вы внимание на то, что, когда вы прощались с Серафимой, я не сказал ей ни слова, и она мне тоже… Я ушел вместе с вами просто потому, что не предполагал другой возможности: вместе приехали, вместе должны и уехать. Так я думал до тех пор, пока не увидел чудесного альпийского луга, не вдохнул его медовых запахов, не окунулся с головой в разноцветное многотравье. Так же, медом и травами, пахли в ночи волосы Серафимы… Я абсолютно ясно понял, что без нее моя жизнь закончена. Так я ушел, оставив вас спящими. Друзья мои, на это была воля Божья.
Думал ли я, примет ли меня моя Серафима, не прогонит ли? Нет, мне кажется, что по пути к ее домику я вообще не думал, а пролетел его в одно мгновение. Серафима ждала меня.
Мы опять ни о чем не говорили, мы любили друг друга.
Только на исходе дня, когда лучи опускающегося за гору солнца окрасили ледяную вершину Белухи в аметистовые тона, мы заговорили. Я не буду передавать вам сказанного — ведь мысль изреченная есть ложь, да и никаких таких необыкновенных слов мы друг другу не сказали. Нам было хорошо вдвоем, мы были, как один человек, но и как противоположности, наконец нашедшие друг друга и слившиеся воедино. Я чувствовал каждое движение ее души, и она чувствовала меня.
Судьба и выбор Серафимы
Вскоре, уже со следующего дня, мы начали ощущать себя и друг друга так, как будто были вместе всегда, и одновременно — как будто только встретились. Мы и знали друг о друге все, и познавали, как дети узнают мир. Наши разговоры этого времени уже принципиально важны для вас, поэтому постараюсь передать их максимально точно.
Однажды Серафима сказала:
— Я ждала тебя всю жизнь, а когда ты пришел, я не сразу узнала тебя.
— Почему меня?
— Потому что я знаю от своей мамы, что мне суждено стать прародительницей нового рода тех, кого люди называют курумчинскими кузнецами. Это не будут кузнецы прошлого, ведь времена изменились, но мои потомки будут людьми, чей срок жизни превзойдет нынешний в несколько раз. Как и мои предки, это будут красивые, сильные и счастливые люди.
Надо сказать, друзья мои, я безоговорочно верил Серафиме и не только потому, что чувствовал ее как себя, но и потому, что знал: Хранительница не ошибается.
— Но я… — все-таки я никак не мог понять, при чем здесь старенький нелепый толстяк.
— Ты, Александр, несешь в себе память древних атлантов, твое тело уже перестроено по законам будущего бытия, ведь столько лет, сколько ты живешь полноценной жизнью, обычным людям не дано. Я ждала только тебя.
— Ага, — пошутил я немного обиженно, — значит, любовь тут ни при чем, только забота о наследниках. А если бы тебе встретился настоящий, например, атлант, ты бы выбрала его.
— Зачем ты это говоришь, Александр! Ты же знаешь, что это не так!
Я, честно признаться, этого не знал. Я любил Серафиму, но по-прежнему чувствовал себя неуверенно, особенно после ее сообщения о возрождении рода долгожителей.
— Знаешь, как мне стало страшно, — продолжила моя возлюбленная, — когда вы пришли ко мне, и я вдруг почувствовала, что ты… Желанный мой! — Серафима прильнула ко мне, и мне сразу стало легко. Ну что я, как подросток, ношусь со своими комплексами, право слово! Делать мне больше нечего, когда рядом со мной — любовь всей моей жизни!
Серафима рассказала, что за всю свою долгую жизнь не испытывала того, что чувствует сейчас, что мы с ней близки, мы — одно целое. Как я уже говорил, в моей душе творилось то же самое, мы даже говорили об этом одними и теми же словами. И разный жизненный опыт не мешал нам понимать друг друга.
— Серафима, скажи, родная, разве только кровь, текущая в жилах, кровь древних атлантов или курумчинских кузнецов может сделать человека здоровым и сильным?
— Почему? В тебе же, Александр, не течет крови древних атлантов или, например, чуди, правильно? Ты почти два столетия живешь на свете, и все время остаешься здоровым и сильным.
— А теперь я стал счастливым.
— Если люди обретут гармонию между собой и миром, их жизнь станет длиннее и полноценнее. Вы с друзьями как раз над этим работаете, а твой друг Рушель достиг очевидных успехов.
— Зачем же тогда возрождать род древних курумчинских кузнецов, если то, что дано им, доступно всем людям?
— Если возродятся курумчинские кузнецы, если возобновится чудь, то вместе с ними воскреснут и древние знания, которые мы сохранили, а также память чуди и Медведи-шаманы.
— Но ведь вы и так владеете этими знаниями, зачем нужен еще кто-то?
— Затем, мой милый, что нужны те, кто силой, здоровьем, счастьем и красотой своей сможет показать всем остальным, как можно жить в гармонии со всей Вселенной.
Это было понятно. Весь мой жизненный опыт говорил: люди тянутся к понятному и знакомому. Например, если ребенок растет в счастливой семье то, скорее всего, он сам будет счастлив, и наоборот. Таких примеров можно подобрать множество, поэтому слова Серафимы убедили меня.
Новые знакомства
А на третий день моей жизни с Серафимой к нам пришел Медведь-шаман. Он рассказал мне о вас, рассказал, что водил вас, Рушель, в Верхнее небо, что вы — человек необыкновенный, потому что выдержали этот путь легче него. Медведь-шаман сказал, что проводил вас в долину пирамид и не знает, сможете ли вы пройти долиной смерти.
Моя Серафима тоже не на шутку заволновалась.
— Алексия, Настя! Они не пройдут там, Александр! Человеческой женщине не справиться с некроэнергией такой силы!
Тут и я испугался за наших девушек.
Мы с Серафимой оставили в ее домике Медведя-шамана, который, как мне объяснила Хранительница, сам знал, когда прийти, а когда уйти, а сами пошли в гору, вернее, в ту самую пещеру, в которой только несколько дней назад, — а мне показалось, что прошло много веков, — прятались от бури и тщетно звали Мишеля Мессинга. Оказалось, что эта пещера ведет в глубь горы и соединяется с множеством других ходов и переходов. Кроме пещер, такие же выходы из горы были и в курганах смерти. Мы шли попросить чудь, живущую там, вывести вас из долины смерти.
Я познакомился с Чугул, ведь она — единственная из чуди, кто говорит по-русски, рассказал ей все о вас, а она отправила за вами Урда. Мы же с Серафимой вернулись домой — я не стал дожидаться вас, время нашей встречи еще не пришло.
Так сказала мне моя Серафима. Так сказала и Чугул. По их словам, вы сначала должны узнать все тайны Алтая, которые на эту пору доступны вам. Да, это далеко не все, впереди вас ждут новые открытия. Но этого вам хватит для того, чтобы понять меня.
Я верю своей Серафиме, я верю Чугул, поэтому не дождался вас в горе. Но встретил сейчас.
Рассказ Александра Федоровича Белоусова шокировал нас. Ну, любовь — это понятно, но я никогда не предполагал, что за ней стоит нечто глобальное. А сам Александр Федорович! Я всегда знал, что он — человек необыкновенный, но считал его логиком и скептиком. А тут — такие страсти, такая вера в мистическую связь с возлюбленной, такое доверие и ей, и Чугул, и Медведю-шаману! Вот как бывает: годами общаешься с человеком, проходишь с ним огонь, воду и медные трубы, а он внезапно оказывается совсем не таким, каким ты его себе представлял! Если любовь сделала плюшевого сентименталиста из скептика, а испаниста поселила в глубь Алтайских гор, то возможности ее поистине безграничны!
Позвольте, любовь точно поселила нашего испаниста в глубь алтайских гор?
— Дорогой Александр Федорович, мы от всей души поздравляем вас! Но скажите же нам скорее, вы думаете остаться? Вы не полетите с нами в Петербург? — Мишель опять точно подслушал мои мысли.
— Нет, Мишель, не полечу, простите, мой друг! Я провожу вас до Барнаула и вернусь.
— Как, Александр Федорович, а моя свадьба! Вы же мой кум! Вы просто обязаны на ней быть!
— Настя, друг мой юный, конечно, я приеду к вам на свадьбу, как же иначе!
— С Серафимой?
— Этого я вам сказать не могу, мы пока слишком мало прожили вместе, чтобы я мог знать, согласится ли когда-нибудь моя Серафима хотя бы ненадолго оставить свои горы.
— А мои дети, Александр Федорович, ваши крестники? Они же будут скучать по вам!
— Алексия, дорогая, я буду к ним приезжать, и недалеко то время, когда Полина и Николай сами смогут навестить меня.
— Александр Федорович, я без вашей помощи — как без рук! Вы просто необходимы нам всем в Институте медицины! Вы — ценнейший исследователь, я просто не представляю, как мы без обойдемся!
— А вот поэтому-то я и собираюсь в Барнаул: мне необходимо приобрести компьютер и подключить к нему Интернет. Рушель, Мишель, я вас очень прошу, когда приедете в Петербург, пожалуйста, скиньте на мою почту все, что есть в моем стационарном компьютере в кабинете, хорошо? Я буду вам очень благодарен — я собираюсь продолжать работать и сотрудничать с вами, коллеги.
— Безусловно, Александр Федорович, мы это сделаем, но только как же вы получите наше послание? Я что-то не видел Интернета в домике Хранительницы.
— Не беда, он есть неподалеку, у горы, а небольшая прогулка мне не повредит.
— Но как же вы без Публички, без БАНа? Без вашего любимого архива РГО?
— Я буду приезжать, дорогие мои, я буду приезжать часто и к вам, и к моим драгоценным крестникам, и в библиотеки! Знаете, ведь бывали в моей жизни периоды, когда я жил изгнанником, и не было у меня в то время ни библиотек, ни любви. Любовь — вещь редкая, и потерять ее — самое настоящее преступление, за которым неминуемо последует наказание.
Я понимал, как понимали и мои друзья, что Александр Федорович Белоусов, безусловно, прав, но все-таки очень грустно было расставаться с ним, оставлять на Алтае, в сердце тайги, в совсем чужом, загадочном и странном мире.
— Дорогой вы наш Александр Федорович! Позвольте сделать вам подарок. Вы сами очень хорошо знаете, что это такое, и умеете прекрасно им пользоваться, — и мой друг Мишель Мессинг преподнес Белоусову свой чудесный «магический кристалл». — Я вполне способен сделать такие же приборы для всех, а мой внук Колька мне поможет, но мне бы очень не хотелось потерять связь с вами, Александр Федорович, и еще больше не хотелось бы, чтобы эту связь потеряли мои внуки! Они любят вас, и мне кажется, что ваше духовное родство принципиально значимо для них, важно для формирования личностей этих гениальных, но очень непростых детей.
Александр Федорович Белоусов ничего не ответил Мишелю: он молча плакал, не вытирая слез.
Домой!
В Барнауле. Прощание с Белоусовым
Мы решили не задерживаться на турбазе дольше, чем на сутки — Александр Федорович договорился о баньке для нас, а отказаться от такого наслаждения мы просто не могли.
Но вот, чистые и довольные, ранним утром мы сели в нашу маршрутку и отправилась в Барнаул, чтобы оттуда уже лететь домой, в Санкт-Петербург, где нас с нетерпением ждали Петрович, Полька и Колька, и Леонид.
В этот раз путь до Барнаула занял шестнадцать с половиной часов против прежних четырнадцати. Мессинг предвидел это, поэтому еще на турбазе заказал для нас через Интернет билеты на следующий вечер — в противном случае мы ровно на эти два с половиной часа разницы времени в пути опоздали бы на самолет Поэтому в Барнауле мы заночевали в гостинице.
А утром мы пошли бродить по городу. Барнаул оказался большим и интересным. Попадались в нем и старинные дома восемнадцатого столетия — времен основания города, — и здания советского периода, и совсем новодел. Широкие площади — а рядом заброшенный уголок старинного барского сада. Густые, заросшие парки рядом с шумными магистралями, и тихие незаасфальтированные улочки… Таких городов много в России, они не маленькие, но мегаполисами их назвать нельзя; их изрядно порушили, но и здесь глаз может найти какой-нибудь архитектурный шедевр. В Барнауле, например, сохранился деревянный модерн, к которому я испытываю самые нежные чувства и стоять которому осталось недолго, если, конечно, о нем не позаботится местное градоначальство. В Барнауле не так много подобных зданий, как, например, в Томске, но все равно было приятно их увидеть.
Голубая дама
Простите меня, дорогие мои читатели, что я отвлекся от непосредственной задачи своего повествования, но в любом путешествии внешние впечатления тоже очень важны.
Мы вместе подобрали Александру Федоровичу подходящий ноутбук, купили модем для подключения Интернета, и теперь просто гуляли, никуда особенно не стремясь, глазея по сторонам и пытаясь почувствовать ритм жизни города.
— А здесь, дорогие мои, — сказал Александр Федорович, когда мы проходили мимо большого помпезного здания, — лет двести назад обитал известный генерал-заводчик, Иван Кириллович Моргулов. У него в супругах была прелестная Ташенька, Порханова в девичестве, из мелких местных дворян. Уж и хороша была Ташенька! Пела, танцевала, музицировала изящнее всех барышень местных, такую и в столицу было не стыдно привезти, да только вместо столицы выдали ее замуж за Моргулова. Богат и знатен был генерал, во всем крае не было богаче и знатнее него. И вот однажды на балу, который генерал устраивал в честь именин своей молоденькой жены, Ташенька весь вечер танцевала с молодым горным инженером. А как только закончился бал, разъехались гости, отвел Иван Кириллович свою юною супругу в погреб, да и запер там, оставив только кувшин воды да краюху хлеба. С тех пор почти двести лет слышат барнаульцы, как плачет дух голубой дамы, просит выпустить его на свободу. Да только никто не знает, что для этого надо сделать.
— А почему дама голубая, Александр Федорович?
— А я разве не сказал вам? Ташенька голубой цвет всем другим предпочитала, и на том злосчастном балу была в голубом платье, в голубом же платье ее и замуровал не в меру ревнивый супруг.
— Какая печальная легенда… И без того грустно, а теперь только и думается, что об этой несчастной Ташеньке. Не грустите, Настенька, вам ли грустить, — вы возвращаетесь домой, к любимому и любящему жениху, после интереснейшей и чрезвычайно успешной экспедиции! А голубая дама… Забудьте о ней, Настенька! Такие легенды хранит чуть ни каждая старинная усадьба.
— Да, я уеду, а вы, Александр Федорович!
— А я приеду скоро к вам на свадьбу, Настенька.
Демидовские заводы
— Здесь, на Алтае, лучше, чем во многих других местах, помнят легендарную историю. Может быть, именно поэтому вам и удалось сделать так много, друзья мои.
— Почему только нам? Нам вместе, Александр Федорович! Без вас бы мы не сделали и половины, и вообще, скорее всего, погибли бы во время той бури в горах.
— Ну, это очень вряд ли — Медведь-шаман бы позаботился о вас. А вот без легенды деда Вахрамея мы бы ничего не нашли, а я бы не встретил мою Серафиму.
— И «путешественники» Мишеля ведь тоже основываются на легендах…
— Да, Рушель. А вы знаете, что основателем Барнаула смело можно считать заводчика Демидова? Рассказывают, что когда-то на своих здешних заводах выплавлял он незаконно серебро, дело было раскрыто, а Демидову велено выплатить в казну всю прибыль. Прибыль он выплатил, заводы же проклял. Теперь в мае месяце, когда прозвучало проклятие Демидова, нет-нет, да и случится в тех местах какое-нибудь несчастье.
— Постойте, Александр Федорович, я слышал, что в 1973 году тут наводнение было!
— Да, Мишель, вы совершенно правы. А в 1917-м — большой пожар.
Ползунов и черт
— Видите, Александр Федорович, сколько всего вы знаете! Как же мы теперь будем без вас!
— А вы без меня и не будете, дорогая Алексия! Я купил компьютер, вечером налажу этот маленький модемчик и сразу напишу письмо Польке и Кольке. Им — первым, а потом и всем остальным. А то, что я рассказываю, знает каждый десятый барнаулец, так что ничего в этом особенного нет, я просто почитал немного о городе. Вон, видите памятник? Мужик, у него еще ботинок блестит?
Мы посмотрели туда, куда указывал Белоусов. Действительно, правый ботинок памятника сверкал отполированной бронзой.
— Это местный ученый, изобретатель Ползунов. Чего только про него не рассказывают! По обилию легендарных сюжетов о себе Ползунов уступает разве что великому Брюсу. Был, говорят, у него чудесный прибор, который умел показывать погоду. Чтобы этот прибор работал, Ползунову пришлось поймать черта, посадить его туда, и черт вертел ему стрелки в зависимости от того, какая будет погода.
Мы все засмеялись: забавные представления о работе барометра.
— А ботинок у него блестит вот почему: считается, что тому студенту, который перед экзаменом потрет правый ботинок Ползунова, будет сопутствовать удача. Ползунов пошлет ему в помощь своего черта из барометра.
Тут мы вовсе развеселились. «Да, грустно нам будет без Александра Федоровича, но зачем грустить, если человек, которого мы все любим, стал счастливым! Да и ненадолго мы расстаемся с ним», — я был абсолютно в этом убежден.
* * *
Самолет, следующий рейсом «Барнаул — Москва» уже оторвался от земли, а мне все казалось, что я вижу за стеклом аэропорта могучий силуэт нашего друга. Прощай, Алтай! Мы оставили тебе самое дорогое, поэтому мы обязательно вернемся! Александр Федорович Белоусов знает тебя лучше всех нас, и именно ему первому ты решился доверить свои тайны. Ничего, он обязательно поделится с нами!
В Барнауле. Прощание с Белоусовым
Мы решили не задерживаться на турбазе дольше, чем на сутки — Александр Федорович договорился о баньке для нас, а отказаться от такого наслаждения мы просто не могли.
Но вот, чистые и довольные, ранним утром мы сели в нашу маршрутку и отправилась в Барнаул, чтобы оттуда уже лететь домой, в Санкт-Петербург, где нас с нетерпением ждали Петрович, Полька и Колька, и Леонид.
В этот раз путь до Барнаула занял шестнадцать с половиной часов против прежних четырнадцати. Мессинг предвидел это, поэтому еще на турбазе заказал для нас через Интернет билеты на следующий вечер — в противном случае мы ровно на эти два с половиной часа разницы времени в пути опоздали бы на самолет Поэтому в Барнауле мы заночевали в гостинице.
А утром мы пошли бродить по городу. Барнаул оказался большим и интересным. Попадались в нем и старинные дома восемнадцатого столетия — времен основания города, — и здания советского периода, и совсем новодел. Широкие площади — а рядом заброшенный уголок старинного барского сада. Густые, заросшие парки рядом с шумными магистралями, и тихие незаасфальтированные улочки… Таких городов много в России, они не маленькие, но мегаполисами их назвать нельзя; их изрядно порушили, но и здесь глаз может найти какой-нибудь архитектурный шедевр. В Барнауле, например, сохранился деревянный модерн, к которому я испытываю самые нежные чувства и стоять которому осталось недолго, если, конечно, о нем не позаботится местное градоначальство. В Барнауле не так много подобных зданий, как, например, в Томске, но все равно было приятно их увидеть.
Голубая дама
Простите меня, дорогие мои читатели, что я отвлекся от непосредственной задачи своего повествования, но в любом путешествии внешние впечатления тоже очень важны.
Мы вместе подобрали Александру Федоровичу подходящий ноутбук, купили модем для подключения Интернета, и теперь просто гуляли, никуда особенно не стремясь, глазея по сторонам и пытаясь почувствовать ритм жизни города.
— А здесь, дорогие мои, — сказал Александр Федорович, когда мы проходили мимо большого помпезного здания, — лет двести назад обитал известный генерал-заводчик, Иван Кириллович Моргулов. У него в супругах была прелестная Ташенька, Порханова в девичестве, из мелких местных дворян. Уж и хороша была Ташенька! Пела, танцевала, музицировала изящнее всех барышень местных, такую и в столицу было не стыдно привезти, да только вместо столицы выдали ее замуж за Моргулова. Богат и знатен был генерал, во всем крае не было богаче и знатнее него. И вот однажды на балу, который генерал устраивал в честь именин своей молоденькой жены, Ташенька весь вечер танцевала с молодым горным инженером. А как только закончился бал, разъехались гости, отвел Иван Кириллович свою юною супругу в погреб, да и запер там, оставив только кувшин воды да краюху хлеба. С тех пор почти двести лет слышат барнаульцы, как плачет дух голубой дамы, просит выпустить его на свободу. Да только никто не знает, что для этого надо сделать.
— А почему дама голубая, Александр Федорович?
— А я разве не сказал вам? Ташенька голубой цвет всем другим предпочитала, и на том злосчастном балу была в голубом платье, в голубом же платье ее и замуровал не в меру ревнивый супруг.
— Какая печальная легенда… И без того грустно, а теперь только и думается, что об этой несчастной Ташеньке. Не грустите, Настенька, вам ли грустить, — вы возвращаетесь домой, к любимому и любящему жениху, после интереснейшей и чрезвычайно успешной экспедиции! А голубая дама… Забудьте о ней, Настенька! Такие легенды хранит чуть ни каждая старинная усадьба.
— Да, я уеду, а вы, Александр Федорович!
— А я приеду скоро к вам на свадьбу, Настенька.
Демидовские заводы
— Здесь, на Алтае, лучше, чем во многих других местах, помнят легендарную историю. Может быть, именно поэтому вам и удалось сделать так много, друзья мои.
— Почему только нам? Нам вместе, Александр Федорович! Без вас бы мы не сделали и половины, и вообще, скорее всего, погибли бы во время той бури в горах.
— Ну, это очень вряд ли — Медведь-шаман бы позаботился о вас. А вот без легенды деда Вахрамея мы бы ничего не нашли, а я бы не встретил мою Серафиму.
— И «путешественники» Мишеля ведь тоже основываются на легендах…
— Да, Рушель. А вы знаете, что основателем Барнаула смело можно считать заводчика Демидова? Рассказывают, что когда-то на своих здешних заводах выплавлял он незаконно серебро, дело было раскрыто, а Демидову велено выплатить в казну всю прибыль. Прибыль он выплатил, заводы же проклял. Теперь в мае месяце, когда прозвучало проклятие Демидова, нет-нет, да и случится в тех местах какое-нибудь несчастье.
— Постойте, Александр Федорович, я слышал, что в 1973 году тут наводнение было!
— Да, Мишель, вы совершенно правы. А в 1917-м — большой пожар.
Ползунов и черт
— Видите, Александр Федорович, сколько всего вы знаете! Как же мы теперь будем без вас!
— А вы без меня и не будете, дорогая Алексия! Я купил компьютер, вечером налажу этот маленький модемчик и сразу напишу письмо Польке и Кольке. Им — первым, а потом и всем остальным. А то, что я рассказываю, знает каждый десятый барнаулец, так что ничего в этом особенного нет, я просто почитал немного о городе. Вон, видите памятник? Мужик, у него еще ботинок блестит?
Мы посмотрели туда, куда указывал Белоусов. Действительно, правый ботинок памятника сверкал отполированной бронзой.
— Это местный ученый, изобретатель Ползунов. Чего только про него не рассказывают! По обилию легендарных сюжетов о себе Ползунов уступает разве что великому Брюсу. Был, говорят, у него чудесный прибор, который умел показывать погоду. Чтобы этот прибор работал, Ползунову пришлось поймать черта, посадить его туда, и черт вертел ему стрелки в зависимости от того, какая будет погода.
Мы все засмеялись: забавные представления о работе барометра.
— А ботинок у него блестит вот почему: считается, что тому студенту, который перед экзаменом потрет правый ботинок Ползунова, будет сопутствовать удача. Ползунов пошлет ему в помощь своего черта из барометра.
Тут мы вовсе развеселились. «Да, грустно нам будет без Александра Федоровича, но зачем грустить, если человек, которого мы все любим, стал счастливым! Да и ненадолго мы расстаемся с ним», — я был абсолютно в этом убежден.
Самолет, следующий рейсом «Барнаул — Москва» уже оторвался от земли, а мне все казалось, что я вижу за стеклом аэропорта могучий силуэт нашего друга. Прощай, Алтай! Мы оставили тебе самое дорогое, поэтому мы обязательно вернемся! Александр Федорович Белоусов знает тебя лучше всех нас, и именно ему первому ты решился доверить свои тайны. Ничего, он обязательно поделится с нами!
Здравствуй, родина!
Встреча в аэропорту
В Москве мы только переехали из Домодедово в Шереметьево, чтобы пересесть в самолет до Санкт-Петербурга, и вскоре были в Пулково. «Ура! — думал я, подхватывая рюкзак. — Пусть здесь пахнет сыростью, зато дождя нет, что не может не радовать. И вообще, в родной Питер так приятно возвращаться!»
Конечно, ведь только здесь два мелких урагана будут кружиться вокруг Алексия, выкрикивая в два мощных горла новую песенку, которую они выучили:
На третьем месте — любовь к животным,
На втором — просто любовь,
На первом — Лотман!
— Это что вы хотите сказать? — Алексия, счастливо смеясь, прижала к себе детей. — Петрович, твоя работа?
— Как же, моя! Колька где-то в Интернете нарыл, — Петрович обнял сразу всех троих и зарылся лицом в волосы Алексии.
Рядом Леонид обнимал Настю, что-то ласково шепча ей на ушко.
— Пошли, Рушель! — сказал Мессинг. — Пошли, они нас догонят. Вот и Александр Федорович нас оставил, так что до машины Петровича нам с вами идти вдвоем, пока они нацелуются.
— Пошли, дружище. Дело молодое.
— Особенно это подходит к Белоусову.
— Конечно. Видите, Мишель, совсем не важно, сколько человеку биологических лет, если он сохранил молодую душу и здоровое тело.
— Так-то оно так, Рушель, да ведь все равно, согласитесь, грустно, когда никто не виснет у тебя на шее, не кричит что-то радостное, когда видит тебя после долгой разлуки.
— А я рад, Мишель, что Александр Федорович нашел свою любовь.
— Я тоже рад за друга, но, поймите, Рушель…
— Нет, это вы поймите, Мишель! Если в сердце человека просыпается любовь, значит, мы с вами на правильном пути, дружище! Радуйтесь же, что Алексия сейчас целуется с Петровичем, а Настя — с Леонидом!
— И все равно мне грустно.
— Дедá, Рушель!
И к нам понеслись два мелких урагана, топоча, как два бегемотика. Полька повисла на шее у Мишеля, а Колька — на моей, разгоняя грусть. Мы оба хохотали в голос, прижимая к себе детей, а нам вторили Алексия, и Петрович, и Леонид, и Настя! Как же хорошо было вернуться домой!
Письмо Александра Федоровича Белоусова
У Мессингов мы собрались на следующий день, когда немножко пришли в себя. Леонид с радостью присоединился к нашей компании.
— Папá, читай скорей письмо крестного, чтобы все слышали! — потребовала Полька, топая обеими ногами по очереди.
— Да, Петрович, мы все ждем с нетерпением!
— Но это письмо Польке и Кольке! — хором завопили дети, и Петрович, побежденный всеобщей настойчивостью, стал читать:
«Здравствуйте, дорогие мои крестники!
Это письмо я пишу именно вам, мои юные друзья; если захотите, прочтите его всем нашим: и мамá и папá, и дедá, и Рушелю, и Насте, и ее жениху Леониду.
Самое главное, что я должен вам сказать: вы никогда не должны ждать того времени, когда я приеду, если захотите обратиться к своему крестному за советом или помощью, да и вообще за чем угодно. Ваш деда был настолько любезен, что подарил мне свой замечательный „магический кристалл“, которым вы превосходно умеете пользоваться, так что не стесняйтесь — я в любое время в вашем распоряжении.
Кроме того, дети, никогда не деритесь и никогда не ссорьтесь. Доверяйте друг другу! Каждый из вас незаменим для другого. Я это вам не в первый раз говорю, и повторять буду постоянно, пока не увижу, что вы ведете себя, как взрослые.
Здесь, на Алтае, я узнал то, что необходимо знать именно вам, Полина и Николай, поэтому вы — первые, кому я пишу отсюда. Я не могу открыть вам то, что я узнал, но хочу сказать: что бы в вашей жизни ни случилось, вы всегда должны стараться сюда приехать. Здесь, на Алтае, есть нечто необходимое вам!
Сейчас, дети, я прощаюсь с вами, но ненадолго. Скоро я приеду на свадьбу к крестной Насте и Леониду, и тогда мы с вами увидимся. Тогда я вам и скажу то, что не имею возможности доверить письму.
Я жду нашей встречи!
Обнимаю вас обоих и целую,
Ваш крестный».
«Вот ведь наш Александр Федорович! Умеет удивить! Есть, оказывается, что-то, что он не считает возможным сказать нам, но что интересует детей! Теперь меня будет мучить любопытство до тех пор, пока я об этом не узнаю!»
Посмотрев на своих друзей, я понял, что это не только моя проблема. «В самом деле, что должны чувствовать Алексия и Петрович, если речь идет об их детях! А Мишель! Вон как извелся, бедняга! И Настя беспокоится, а вслед за ней и Леонид! Ну зачем Белоусов так делает!»
И лишь Полька и Колька оставались совершенно спокойными.
— Крестный приедет, а пока подумаю, — сообщил нам Колька.
— Крестный хочет, чтобы мы сами все поняли, — поведала Полька.
Мне почему-то кажется, что эти дети разочаруют Александра Федоровича Белоусова — когда он приедет, его загадка уже перестанет быть таковой.
* * *
Потом вечер шел, как обычно, и это было очень приятно. Мы поделились своими открытиями с Петровичем, детьми и Леонидом, потом был вкусный ужин — мы просто отдыхали.
Встреча в аэропорту
В Москве мы только переехали из Домодедово в Шереметьево, чтобы пересесть в самолет до Санкт-Петербурга, и вскоре были в Пулково. «Ура! — думал я, подхватывая рюкзак. — Пусть здесь пахнет сыростью, зато дождя нет, что не может не радовать. И вообще, в родной Питер так приятно возвращаться!»
Конечно, ведь только здесь два мелких урагана будут кружиться вокруг Алексия, выкрикивая в два мощных горла новую песенку, которую они выучили:
На третьем месте — любовь к животным,
На втором — просто любовь,
На первом — Лотман!
— Это что вы хотите сказать? — Алексия, счастливо смеясь, прижала к себе детей. — Петрович, твоя работа?
— Как же, моя! Колька где-то в Интернете нарыл, — Петрович обнял сразу всех троих и зарылся лицом в волосы Алексии.
Рядом Леонид обнимал Настю, что-то ласково шепча ей на ушко.
— Пошли, Рушель! — сказал Мессинг. — Пошли, они нас догонят. Вот и Александр Федорович нас оставил, так что до машины Петровича нам с вами идти вдвоем, пока они нацелуются.
— Пошли, дружище. Дело молодое.
— Особенно это подходит к Белоусову.
— Конечно. Видите, Мишель, совсем не важно, сколько человеку биологических лет, если он сохранил молодую душу и здоровое тело.
— Так-то оно так, Рушель, да ведь все равно, согласитесь, грустно, когда никто не виснет у тебя на шее, не кричит что-то радостное, когда видит тебя после долгой разлуки.
— А я рад, Мишель, что Александр Федорович нашел свою любовь.
— Я тоже рад за друга, но, поймите, Рушель…
— Нет, это вы поймите, Мишель! Если в сердце человека просыпается любовь, значит, мы с вами на правильном пути, дружище! Радуйтесь же, что Алексия сейчас целуется с Петровичем, а Настя — с Леонидом!
— И все равно мне грустно.
— Дедá, Рушель!
И к нам понеслись два мелких урагана, топоча, как два бегемотика. Полька повисла на шее у Мишеля, а Колька — на моей, разгоняя грусть. Мы оба хохотали в голос, прижимая к себе детей, а нам вторили Алексия, и Петрович, и Леонид, и Настя! Как же хорошо было вернуться домой!
Письмо Александра Федоровича Белоусова
У Мессингов мы собрались на следующий день, когда немножко пришли в себя. Леонид с радостью присоединился к нашей компании.
— Папá, читай скорей письмо крестного, чтобы все слышали! — потребовала Полька, топая обеими ногами по очереди.
— Да, Петрович, мы все ждем с нетерпением!
— Но это письмо Польке и Кольке! — хором завопили дети, и Петрович, побежденный всеобщей настойчивостью, стал читать:
«Здравствуйте, дорогие мои крестники!
Это письмо я пишу именно вам, мои юные друзья; если захотите, прочтите его всем нашим: и мамá и папá, и дедá, и Рушелю, и Насте, и ее жениху Леониду.
Самое главное, что я должен вам сказать: вы никогда не должны ждать того времени, когда я приеду, если захотите обратиться к своему крестному за советом или помощью, да и вообще за чем угодно. Ваш деда был настолько любезен, что подарил мне свой замечательный „магический кристалл“, которым вы превосходно умеете пользоваться, так что не стесняйтесь — я в любое время в вашем распоряжении.
Кроме того, дети, никогда не деритесь и никогда не ссорьтесь. Доверяйте друг другу! Каждый из вас незаменим для другого. Я это вам не в первый раз говорю, и повторять буду постоянно, пока не увижу, что вы ведете себя, как взрослые.
Здесь, на Алтае, я узнал то, что необходимо знать именно вам, Полина и Николай, поэтому вы — первые, кому я пишу отсюда. Я не могу открыть вам то, что я узнал, но хочу сказать: что бы в вашей жизни ни случилось, вы всегда должны стараться сюда приехать. Здесь, на Алтае, есть нечто необходимое вам!
Сейчас, дети, я прощаюсь с вами, но ненадолго. Скоро я приеду на свадьбу к крестной Насте и Леониду, и тогда мы с вами увидимся. Тогда я вам и скажу то, что не имею возможности доверить письму.
Я жду нашей встречи!
Обнимаю вас обоих и целую,
Ваш крестный».
«Вот ведь наш Александр Федорович! Умеет удивить! Есть, оказывается, что-то, что он не считает возможным сказать нам, но что интересует детей! Теперь меня будет мучить любопытство до тех пор, пока я об этом не узнаю!»
Посмотрев на своих друзей, я понял, что это не только моя проблема. «В самом деле, что должны чувствовать Алексия и Петрович, если речь идет об их детях! А Мишель! Вон как извелся, бедняга! И Настя беспокоится, а вслед за ней и Леонид! Ну зачем Белоусов так делает!»
И лишь Полька и Колька оставались совершенно спокойными.
— Крестный приедет, а пока подумаю, — сообщил нам Колька.
— Крестный хочет, чтобы мы сами все поняли, — поведала Полька.
Мне почему-то кажется, что эти дети разочаруют Александра Федоровича Белоусова — когда он приедет, его загадка уже перестанет быть таковой.
Потом вечер шел, как обычно, и это было очень приятно. Мы поделились своими открытиями с Петровичем, детьми и Леонидом, потом был вкусный ужин — мы просто отдыхали.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги