400 вопросов и ответов о вере, церкви и христианской жизни

Раздел восьмой. Искушение, греховные страсти

Церковь все время говорит о грехах, о гордыне, о страстях человека, называя его рабом Божиим. Как это согласуется с узаконенным в обществе понятием человеческого достоинства?

Церковь не разделяет гуманистический взгляд на человека как на конечную ценность сего мира, как на меру всех вещей, как на независимого царя и повелителя. Церковь видит достоинство человека в том образе и подобии Божием, с которым он создан Творцом. В образе, выражающемся среди прочего в свободе воли, разуме, способности слова, и в подобии, которое прежде всего следует понимать как задачу богоуподобления, то есть постоянного духовного возрастания во Христе. В письмах преподобного Амвросия Оптинского приводятся дивные слова святого Петра Афонского о том, что «Бог спасает нас не без нас», то есть не без наших ответных усилий. Церковь знает, как непросто — с болью, кровью и потом — дается эта борьба. Двухтысячелетний опыт христианской жизни свидетельствует, что без смирения, без помощи благодати Божией невозможно спастись. Отсюда и постоянное напоминание человеку о том, как мало он может сам. Вне корабля Церкви, на котором он плывет ко спасению, нельзя переплыть океан мира сего собственными саженками, как бы гордо ни звучало при этом название человека.

Мы знаем, что христианин должен быть воином Христовым, а что в этом смысле означает грех нетерпимости?

Нетерпимость начинается там, где мы за грехами или за ложным мировоззрением перестаем видеть самого человека. Если для нас сливаются воедино грех и грешник, ложный взгляд на мир и сам человек, который его придерживается, то это дурной знак нетерпимости в нашей душе. Мы можем и даже обязаны осуждать, иной раз со всей непримиримостью и жесткостью, всю неправду, воцаряющуюся в мире от лукавого, но эта бескомпромиссная борьба должна быть борьбой не против людей, а, как писал апостол Павел, против духов злобы поднебесных (Еф. 6, 12). Нельзя забывать о том, что подпадающие под их влияние или под их определяющее воздействие есть несчастные и может быть даже погибающие души тех, кто создан, как и каждый из нас, по образу и подобию Божию.

Бывает ли гнев справедливым?

В священном Писании сказано, что гнев человека не творит правды Божией (Иак. 1, 20), то есть он сам по себе относится к состояниям страстным и греховным. Но, впрочем, святые отцы говорят, что можно гневаться только на врага рода человеческого и на самих себя, когда мы тяжко согрешаем. Вот эти два объекта гнева безгрешного допустимы для православного христианина.

Если человек не может преодолеть грех самооправдания, значит, в нем нет истинного покаяния?

Нет. Каждый священник знает, как часто бывает, что в исповеди одного и того же человека сочетается исповедание своего тяжкого греха с самооправданием. Например, он может сказать: «Я жене изменил» и тут же: «Но я на нее очень сержусь, она меня раздражает, потому что посуду не моет до вечера, а я терпеть этого не могу». Какое же это покаяние? Человек ищет себе оправдание в прегрешениях ближнего, перед которым он виноват. А бывает, что даже тяжко согрешивший приходит и говорит, что его раздражают и отвлекают от службы прихожане, например, тем, как они одеты. Где же тут памятование о собственных грехах, если такими внешними вещами можно соблазниться? И все мы так часто приносим на исповедь не истинное во Иисусе Христе раскаяние, а всего лишь желание, поскорее получив отпущение грехов, причаститься Святых Христовых Таин.

Может ли в жизни православного христианина быть хоть что-то отдельное от Бога?

Стремясь находить пусть даже самые маленькие области нашей жизни, которые были бы отделены от Бога, мы уподобляемся блудному сыну. Так часто бывает почти с каждым из нас, когда мы считаем, что, например, отношения на работе с некоторыми людьми просто нельзя строить по тем законам, которые предписывает нам Евангелие. Скажем, нельзя любить чеченских пленников так, как учит Господь любить врагов своих. Мы уверяем себя, что это не вообще враги, а какие-то особенно опасные, особенно злые, на которых никакие евангельские заповеди не распространяются. И мы находим в своей жизни некую автономную область, где с полным правом позволяем себе жить не по тем законам, которые установлены Христом. Есть целые мировоззрения и идеологии, построенные на такой автономности. К примеру, либерализм — это на сегодняшний день господствующее направление умов, которое начало активно развиваться еще с эпохи Просвещения. Оно на том и стоит, что вера есть вопрос неких мировоззренческих взглядов отдельного человека, а религия — дело сугубо частное и второстепенное и Церковь, конечно же, не имеет права ни во что вмешиваться, тем более управлять духовным строем общества. И все это подается как единственно правильное, нормальное и само собой разумеющееся. Понятно, что христианин должен не допускать в себе подобное умонастроение и свидетельствовать (тот, кто поставлен свидетельствовать) о его чуждости православной вере и Евангелию.

Почему современный человек должен расплачиваться за грех Адама и Евы?

Расплачиваться не должен. За нас уже расплатился Господь наш Иисус Христос. И в этом смысле удовлетворение правде Божией жертвой Его Сына принесено. Вместе с тем мы действительно связаны друг с другом так, что вина одного человека отзывается в жизни всего мира. Апостол Павел уподоблял Церковь человеческому организму. Когда болит палец или сердце, это отзывается во всем теле. Когда страдает хотя бы одна пораженная раком клетка, страдает весь человек. И все мы связаны в единый человеческий род. Господь так устроил, что нельзя махнуть на всех рукой и сказать: я тут один спасаюсь сам по себе, как улитка в ракушке, а что с другими происходит, мне дела нет. Вот такой свободы не замечать окружающих, живших до нас или живущих сейчас, нам не дано. Наверное, это кому-то не нравится. Но ведь не будь тех самых семи праведников, ради которых Господь терпит всех остальных, не будь молитв святых и их помощи, что было бы с нами? Не совершился ли бы тогда на нас Божий суд по слову, сказанному Ефремом Сириным: «Не называй Бога справедливым, потому что если бы он был таким, ты бы уже давно был в аду». Действительно, к Богу неприложимы сами понятия человеческой справедливости. Мы скорее ощущаем на себе Его милость, а не наказание.

Почему добро и справедливость побеждают только в сказках?

Нам не обещано, что в нашей жизни добро и правда Божия будут видимым образом торжествовать. Да вовсе нет. Примеры властвующей над миром гордыни, похоти, тщеславия, предельной неправды, которая только может быть в человеческом роде, повторяются в веках много и много раз. И мы должны мужественно воспринимать это и знать, что в вечности, в Боге будет торжество правды, праведности и справедливости. И тому, кто надсмехался над праведником, кто гнал и губил его, потом будет мучительно до невыносимости от осознания того, что тот теперь спасен в Царствии Небесном.

Мы должны не переставать молиться по всем нашим уж никак не справедливо почившим насильственной смертью соотечественникам, которых послала на гибель недрогнувшая рука террористов. Молиться, чтобы Господь дал каждому из них вечное со Христом упокоение — и тому, кто уже пребывал в невидимой ограде Церкви, и тому, кто, может быть, пережил встречу со Спасителем только тогда, когда на него рушились плиты собственного дома или сбивала с ног взрывная волна в подземном переходе, то есть в последние мгновения земного бытия. И мы знаем, что даже если правда человеческая и суд человеческий не исполнятся по отношению к нечестивым агарянам, то в вечности им некуда будет деться от своих жертв — младенцев, детей, стариков, погребенных под развалинами из-за их злодейства. Им некуда будет бежать, кроме ада, — в печь огненную, где будет плач и скрежет зубов (Мф. 13, 50) и где Нет ни любви Божией, ни света, ни подлинного бытия.

Как Вы относитесь к идее отмены смертной казни?

Тут я выскажу исключительно свое частное мнение, потому что даже среди людей церковных этот вопрос вызывает неоднозначную оценку. Первое, что должен помнить христианин, решая для себя этот вопрос, — что мы люди верующие, а значит веруем в жизнь вечную и, то есть, нормы только человеческой справедливости, правды или неправды перед судом людским не представляют для нас абсолютную и конечную ценность и носят ограниченный характер. Поэтому рассуждения, естественные для человека атеистических воззрений, что в принципе нельзя допускать смертной казни, ведь суд может ошибиться и может быть осужден невинный, для христианина не имеют окончательной и убедительной силы. Человеческий суд может ошибиться, но суд Божий не ошибается никогда, и нет такой слезы, которая не была бы отерта в Царствии Небесном, и нет такой скорби, которая не забылась бы человеком, когда он видит лик Христа Спасителя.

Кроме того, смертная казнь для действительного преступника может оказаться более снисходительным наказанием, чем лишение свободы до конца его жизни. Перспектива пребывания в одиночном заключении на протяжении тридцати или сорока лет может быть еще более трагичной, нежели необходимость дать ответ за предельно преступные деяния, по отношению к которым только такая крайняя мера является адекватной карой. И наконец, мы не должны забывать о соблазне для общества, который может вызвать отмена смертной казни. Мы не должны забывать о тех убитых детях, или изнасилованных женщинах, или садистски замученных стариках, которые пострадали из-за того человека, которому суд определяет высшую меру наказания. Мы не должны забывать об их близких, о том, что они пережили, когда узнали, что к ним никогда не вернется сын или что изуверски искалечена их дочь. И будет ли милосердным сказать им: нет, мы настолько гуманны, что убийца должен понести наказание лишением свободы на столько-то лет? Не ввергнет ли их такого рода соблазн в уныние, и не приведут ли эти вольные или невольные провокации к ненависти и желанию личного мщения? Известны подобные случаи, когда при неадекватно мягких приговорах родственники пострадавших пытались взять на себя роль судей по отношению к убийцам или мучителям их близких. Может быть, ответственней, чтобы роль карающего меча брало на себя само общество в лице законного государственного суда.

Но ведь нельзя лишать даже самого страшного преступника возможности раскаяния?

Возможность для раскаяния ему дать нужно. В России в XVIII - XIX веках смертная казнь была исключительным наказанием. За весь XIX век до начала революционного движения можно по пальцам пересчитать всех, к кому была применена эта мера наказания. Этим людям, конечно же, тоже была дана возможность покаяния, то есть изменения души, но ведь мы должны понимать, что если такой человек искренне кается, то он и как раз в этом своем внутреннем изменении души и примет ответственность за то ужасное, что он совершил. Именно тогда он не скажет, что имеет право жить дальше или что к нему нужно применить более мягкую меру наказания. Поэтому возможность для раскаяния обязательно должна быть дана. Все ли ей воспользуются? Это уже другой разговор.

Однако для того, чтобы человек испытал раскаяние и воспринял ожидающую его смертную казнь как искупление им совершенного греха, ему нужно какое-то время. И разве можно это время регламентировать?

Ну какое-то время человеку дается. Сейчас ни в одной стране, я имею в виду стране с христианской традицией, смертная казнь не приводится в исполнение немедленно. Даже у нас при существующей практике российского законодательства от вынесения приговора до прохождения всех апелляций о праве на помилование, с которыми обращается к высшему должностному лицу государства фактически каждый осужденный, проходит достаточно большой срок. Более того, теперь, насколько мне известно, в тех местах (а их немного), где содержатся люди, приговоренные к смертной казни, у каждого из них, в зависимости от желаний и религиозной принадлежности, есть возможность общения со священнослужителями той или иной конфессии. Я знаю одного православного батюшку, который имел такой опыт общения с приговоренным к смертной казни.

Но что с христианских позиций означает работа палача, человека, исполняющего приговор, вынесенный другими людьми?

Безусловно, это соответствующая нравственная проблема. В некоторых государственных системах эта работа доведена до такой степени механизированности, что человек может как бы даже не знать, что он совершает, но и в таком случае это, конечно же, серьезная нравственная проблема. Однако не нужно ее сводить только к такому узкому, можно сказать, профессиональному вопросу. Это вообще проблема противления злу силой. Есть она и у солдата на войне, и у сотрудника органов правопорядка, стреляющего в случае необходимости самообороны или при задержании преступника. И в решении этой нравственной проблемы не нужно ограничиваться только проблемой смертной казни.

Все это так сложно…

Да, сложно, но лично я против отмены смертной казни. Думаю, что у нас сейчас это было бы совершенно неадекватным решением.

А человек, крещеный в детстве, по-настоящему добрый, сердечный и неэгоистичный, но который не верит в Бога и в Церковь не ходит, неужели тоже осудится наравне с грешниками?

Милость Божия действительно несоизмерима ни с чем. Мы, будучи в Церкви, со всеми нашими немощами, сне до конца преодоленной гордостью, себялюбием, эгоизмом, имеем возможность покаянно вздохнуть и не терять надежду, что Господь не вменит нам все то, что лежит на нашей душе, и судить будет не судом человеческой справедливости, а судом Божеской милости и долготерпения.

Тем более мы не должны приговаривать к погибели тех, кто сегодня пребывает вне церковной ограды, и считать, что им уже уготовано гореть в геенне огненной. Безусловно, уверенность православного человека, что вне Церкви нет спасения, основывается на словах Самого Господа: никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 6). Это значит, что в конечном онтологическом смысле вне Христа и вне Церкви нет спасения. Нельзя спастись благодаря мусульманству, благодаря буддизму, позитивизму и марксизму. Благодаря той или иной этической доктрине или бытовой этике, традиционно усвоенной от предков. Спасти может только Господь. Но мы никак не должны подходить формально или рационалистично к тому, где и как может произойти встреча души человека с Христом. Эта встреча может произойти, как у разбойника на кресте, в последние минуты бытия, когда перед человеком предстанет вся его жизнь, может быть и добрая, однако так бесконечно неполная без веры во Христа, что он пусть и не устами, но сердцем так же воскликнет: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! (Лк. 23, 42). И услышит он благой ответ Сына Божия, ведь Бог есть любовь, и мы должны верить, что у человека всегда остается надежда на спасение. Конечно, мы должны молиться, чтобы наши близкие как можно раньше пришли к такой встрече с Богом и не только последние минуты своей жизни наполнили тем миром, красотой и любовью, которые дает нам Господь.

Вообще, верующему человеку хорошо бы всегда помнить слова святого Пимена Великого: «Все спасутся, один я погибну» и никогда не успокаиваться в отношении некой зарезервированности своего личного спасения, ни о ком другом стараться не судить, мол, тот-то наверняка погибнет, а я-то получше его, поближе к Царствию Небесному. Вот чувства, которые мы всячески должны гнать из своей души.

Можно ли сказать: то, что для одного времени — грех, для другого — прегрешение? Существует ли историческая переоценка тех или иных порочных помыслов, чувств, поступков?

И да и нет. Конечно, грех — это грех, белое — это белое, а черное — это черное. И никакие эпохи над этим не властны. Так что сама оценка греха неизменна. Может меняться педагогическое отношение Церкви к человеку согрешающему. При том, что задача Церкви всегда одна — не дать человеку погибнуть, а помочь ему в итоге земной жизни приобрести Царство Небесное. Но пути к этому, конечно, могут разниться в зависимости от духовного здоровья или нездоровья нации, страны, самого времени. Понятно, что в Византии, или Древней Руси отношение к прелюбодею или блуднику с точки зрения и церковных канонов, и церковной практики было значительно более жестким, чем сейчас. Потому что в то время человек, совершавший блудный грех, восставал против всего воцерковленного уклада жизни, противопоставляя себя всему или почти всему, чем жили окружающие его люди, чему учила Церковь, самому духу эпохи. Тогда святость образа жизни была тем естественным идеалом, на который ориентировалось большинство людей. И в этом смысле Русь называлась Святой не по святости жизни всех и вся, но по присутствию в ней самого идеала святости как конечной нормы жизни. Сегодня же, если к священнику на исповедь придет молодой человек, нарушивший чистоту отношений со своей будущей женой до венчания, конечно, можно ему сказать, что он по церковным канонам подлежит на семь или десять лет отлучению от причастия и лучшее, что он может сделать, это не вступать в брак. Но в настоящее время подобное наставление чаще всего не приведет к доброму плоду. Человек скорее всего просто махнет рукой и уйдет из Церкви, сказав себе: я буду жить так, как мне хочется, а не так, как мне попы велят. Поэтому сегодня от священника требуется более осторожное обращение с таким человеком, которому тем не менее необходимо объяснить, что совершенный им грех — действительно страшный, и тогда, быть может, не сейчас, а через несколько лет, — по мере своего воцерковления, он еще раз посмотрит на все это и ужаснется: что же это я, безумец, наделал, как же я чистоты своей не соблюл? И тогда он так восплачет к Богу, как сейчас по молодости, но нахватанности светских воззрений сделать никак не способен. Священник же должен помочь согрешившему удержаться в ограде церковной, а не выйти из нее, чтобы снова погрузиться в житейские стихии. При этом, конечно же, никак нельзя снижать сами нравственные требования. Просто нужно шаг за шагом подводить человека к пониманию того, что белое есть белое, черное — черное, без всяких полутонов. Но одно дело, что может сказать священник тому, кто первый или второй раз пришел на исповедь, а другое дело, что он скажет тому, кто так или иначе живет церковной жизнью уже пять или десять лет. И совершенно разная - в плане все большего ужесточения — мера требовательности к себе должна быть у только начинающего и у давно воцерковленного.

Сегодня понятие греха осталось только в Церкви. В современном секуляризованном мире оно практически отсутствует.

Люди, попадающие в сети греха, всегда были, есть и будут. Но раньше каждый согрешивший знал, что грех — это грех, скверна — это скверна и то, что он совершил, не должен был делать по евангельским заповедям. И он также знал примеры, когда даже после многолетнего закоснения в тягчайших грехах душа человека омывалась великим подвигом покаяния. Стремление к правде Божией определяло идеал и внутреннее бытие большинства людей. Так было и в первые века христианства, и в Византии, и на Святой Руси, которая называлась Святой не потому, что тогда все люди были святыми, а потому что святость была нормой жизни. В новое же время господствующее в обществе антихристово миропонимание утверждает, что нормой жизни является всякая неправда и поэтому называть прелюбодеем прелюбодея, а извращенца извращенцем недопустимо, так как даже наше законодательство запрещает идти против свободы самовыражения человека. Думаю, главная трагедия XX века состоит в том, что современная цивилизация настаивает на упразднении самого понятия греха и взамен предлагает торжество скверны, гнусности и порока. Люди научились стесняться своей веры и даже чуть ли не извиняться за то, что пока еще христиане, и, конечно, никоим образом не претендовать на право проповеди христианства как единой спасающей и истинной религии, данной нам Сыном Божиим. Понятие святости ушло не только из внешнего мира, оно не живет уже и в наших сердцах. Мы так легко и охотно идем на разного рода компромиссы и называем это открытостью миру, необходимостью приноравливаться к существующему обществу, чтобы не быть стаей белых ворон, и так скоро забываем, что никогда и ни при каких обстоятельствах не должны быть в стае с волками и, то есть, жить по тем законам, которые диктует мир, ведь, как сказано в апостольских посланиях, весь мир лежит во зле (1 Ин. 5, 19). Не житейский комфорт, не количество автомобилей, не медицинская страховка и не валютные сбережения, которые скоплены к концу жизни, являются спасительными для человека, но святость и правда Божия. Ведь и лукавый, и те, кто в этом мире от него, знают, что так оно и есть, но на словах восстают против этого. Поэтому каждый из нас должен прежде всего позаботиться о крепости своей души и о том, чтобы подготовить ее к тому возможному испытанию, к которому Господь может призвать в любую минуту.

Нынешнее время знаменательно не только сущностным искажением принятых ранее в обществе норм, но и привыканием к этому. Это уже знаковое свидетельство?

Привыкание — опасная вещь. Об этом предупреждал еще апостол Павел, когда говорил о том, что худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор. 15, 33). А привычка может быть как помощником, так и врагом. И способ здесь только один: зная, что лукавый всевает в нас дурные навыки, бороться за то, чтобы приобрести добрые.

В наши дни очень трудно сохранять четкое осознание того, что белое - это белое, а черное — это черное. Для современного человека окружающий его мир распадается на множество разнородных феноменов, ситуаций. Ничто невозможно удержать и нет ничего целого и ясного. Я бы посоветовал сегодня каждому верующему хотя бы раз в год ездить на некоторое время в монастырь. На мирянина это очень отрезвляюще действует: критерии, размытые благодаря нашей податливости к этой размытости, приобретают утерянную четкость, и черное снова становится черным, грех — грехом, соблазн — соблазном. Кроме того, необходимо постоянно читать Слово Божие, Евангелие, творения святых отцов, в том числе аскетические, быть может, даже преимущественно аскетические. Это как ничто помогает, чтобы все оставалось на своих местах. И тогда легче не допустить того, чтобы греховное и соблазнительное, даже если и осуждаемое, и неприемлемое нами, не становилось как бы помимо собственной воли основным наполнением нашей внутренней, профессиональной и интеллектуальной жизни. И когда сохраняется в душе иерархия ценностей, тогда можно противостоять любому соблазну.

Что делать, если студенту по программе приходится читать возбуждающие его тексты, тянущие ко греху?

Если он никак не может с этим бороться, — сменить профессию. Я серьезно говорю. Если изучающий филологию настолько страстен, что чтение «Декамерона» Боккаччо возбуждает в нем плотское восстание, с которым он не может совладать, надо переходить на факультет почвоведения или подумать о каких-то других более спокойных специальностях, которые уберегут от подобных искушений. Это действительно так. Известный святоотеческий совет: если не можешь бороться с искушением, избегай его. Если ощущаешь, что это для тебя непреодолимо, займись чем-то другим. Нет никакой необходимости идти в искусствоведы или киноведы и заниматься тем, что возбуждает твою чувственность. Это с одной стороны. С другой — христианину хорошо бы учиться тому отношению к искусительному, которое в свое время явил преподобный епископ Иоанн Мосх (византийский духовный писатель VI - VII веков). Во время одного из Соборов (это было в Антиохии) он увидел знаменитую блудницу, проходившую в сопровождении толпы поклонников мимо храма. В отличие от других священников, которые потупили очи долу, дабы не соблазниться этой несомненно привлекательной и кричаще одетой девицей, епископ Иоанн пристально смотрел на нее, пока она не скрылась за углом. И после того как остальные священники подняли глаза, он сказал: «Я смотрел на нее и благодарил Бога, создавшего эту дивную красоту, и плакал о том, что она пребывает в такой степени поругания и нечистоты». Надо бы учиться вырабатывать в себе подобное отношение к соблазнительному. Хотя, безусловно, эта мера духовной брани с самим собой - не для каждого человека.

Сейчас очень часто, чтобы стать профессионалом в своей области, православному человеку приходится разбираться в таких вопросах, которые для всех являются чистым искушением. Можно ли от этого обезопаситься?

Да, это проблема нашего времени. Еще Сенека сказал, что самые трагические времена это не когда совершается много дурного, а когда дурное, христианин бы сказал — греховное, становится нормой. В наши дни происходит не только отход от евангельской нравственности, но и от чего-то такого, чем жила европейская цивилизация на протяжении, скажем, двух тысяч лет, то есть от самых простых конечных вещей. Как известно, когда люди окончательно отойдут от них, наступят последние времена. Но уже сегодня вопиющие извращения объявляются узаконенными и общепризнанными. Поэтому в наше время верующему человеку, видимо, действительно спасительнее удерживаться от определенного рода деятельности, так как всем понятно, что чем дальше, тем труднее быть журналистом, телекомментатором, политиком… Однако и в этих самых «горячих» областях профессиональных знаний мы ведь сознательно выбираем те или иные вещи, которыми вольны или не вольны заниматься. Здесь же нет никакой принудительности. Чего не скажешь о самом потреблении массовой информации, обступающей нас со всех сторон. И тут никого не спрашивают, хочешь ты или не хочешь знать «про это». А мало кто готов сознательно относиться к тотальному информационному потоку, волевым усилием отсеивая весь тот мусор и всю ту грязь, которые вываливаются на нас ежедневно. Дети так просто в курсе всего недозволенного, они в прямом смысле слова приговорены это знать чуть ли не с пеленок. И единственное, чем мы можем им помочь, — дать прививку, свидетельствуя, что норма — это другое. И здесь нельзя молчать, как бы не замечая происходящее вокруг, мол, дети должны сами во всем разобраться. Ведь сказанное нами, но сегодня не принятое ими может отозваться и через много лет.

Верна ли пословица: «Не согрешишь — не покаешься»?

Нет, неверна. В принципе, каждый человек призван к целомудрию и чистоте, однако мало кто не просто умеет, но хотя бы стремится это призвание сохранить. При этом мы знаем, что духовных высот чаще всего достигают не те, кто по молодости много согрешил и которым, конечно же, тоже открыт путь покаяния, а те, кто изначально соблюдал цельность (по-славянски — целомудрие) своего пути. Преподобный Сергий Радонежский не ходил смотреть княжеские забавы для того, чтобы отвратиться от мира, а преподобный Серафим Саровский не должен был прочитывать «Губернские ведомости», чтобы понять, что не все в российской жизни благополучно. Вообще, для укоренения в добродетели и в глубинах духовной жизни совершенно не обязательно познавать путь греха — нужно познавать путь добродетели. Он сам куда нужно и выведет. Это истина, которая сегодня крепко забыта.

Многие молодые уверены, что необходимо посещать ночные клубы хотя бы для изучения нравов своего поколения. Это классический пример подмены?

Тогда следующий вывод, который из этого следует, — нужно посетить проститутку, чтобы понять, что такое блуд, нужно украсть, чтобы осознать мерзость воровства, нужно уколоться, чтобы узнать, что такое наркомания. Все эти логические построения очевидны, и этот обман лукавого стар как мир. Лучше бы на него в очередной раз не клевать.

Чем отличается теперешняя молодежь от молодежи 70-х — начала 80-х годов?

Я не буду говорить о тех молодых людях, которые сегодня, правда в малом количестве, идут в православные храмы — они-то как раз вызывают радостные чувства. Я понимаю, что вопрос не о них. К сожалению, в последнее время мне начинает казаться, что молодежь 70-х была, в общем, привлекательнее, чем основная масса молодых людей, которых ныне можно увидеть в университетских и околоуниверситетских кругах. На мой взгляд, тогда корысть и богатство не были идеалом для подавляющего большинства. Сейчас это идол. Не было, несмотря на все показное советское лицемерие, такого повсеместного обмана, какой есть теперь. Не было такой вопиющей вседозволенности, что называется, без зазрения совести. Конечно, нравственные критерии были искажены десятилетиями коммунистического безбожия, размытость в различении добра и зла никого не удивляла, но никогда аморализм не объявлялся нормой. Сегодня это вошло в сознание молодых, и это трагедия, за которую нам долго придется расплачиваться. Еще Сенека в «Письмах к Луцилию» писал, что поистине страшно не то время, в котором много пороков, а то время, когда порок считается узаконенной нормой жизни. Нынешним молодым уклонение от порока кажется чем-то странным и старомодным. Всего этого не было еще двадцать лет назад. Определенно не было.

Где больше искушений для православного человека — в городе или в деревне?

Конечно, изначально в России православная культура была по преимуществу деревенской. Да и сам город до середины прошлого столетия был скорее похож на деревню в теперешнем ее понимании. И в этом смысле близость человека к нормальному физическому труду, прикосновение к естественному циклу природы, который Богом установлен, для души полезнее, здоровее. В деревне как бы все само собой совершается по уставу и помогает человеку внутренне укрепляться. Городской же уклад, и особенно больших мегаполисов, напротив, не помогает, а провоцирует все самые тяжелые плотские и душевные искушения. Но это не значит, что в городе нельзя спастись. Считать так столь же неосновательно, как и быть уверенным в том, что спастись можно только в монастыре. Увы, и в деревне можно погибнуть и страшно закончить путь своей земной жизни. Множество спившихся и допившихся до потери человеческого образа людей — трагическое тому свидетельство. Лично я не могу жить в деревне долго. Я все-таки ощущаю себя там городским жителем. Конечно, если Господь рассудит и нужно будет поехать служить в сельский храм, я поеду, но добровольно жить там какое-то долгое время не стал бы, хотя всецело осознаю положительность деревенского уклада жизни. Но город тоже можно полюбить.

Трудно представить себе Господа ироничным. Означает ли это, что ирония, сатира, юмор, естественные для нашей мирской жизни, противоестественны для духовной?

Действительно, и Священное Писание, и Церковное Предание говорят нам о том, что Спаситель никогда не улыбался, точнее, никогда не смеялся.

Но Его не раз видели плачущим.

Да. И над гробом Лазаря, и в Гефсиманском саду… Это говорит нам о том, что в самой глубине человеческого бытия нет места вещам, которые, может быть, и недурны сами по себе, но и не до конца значительны. Перед порогом земной жизни, около гроба другого человека, когда кто-то из наших близких тяжко и необратимо скорбит, от нас отпадают, отсеиваются какие-то навыки поведения, в общем-то не дурные и не прямо греховные — легкий стиль общения, желание подшутить друг над другом, какие-то специфические манеры, принятые в молодежной, профессиональной или любой другой среде. Это касается и иных срезов бытия. Приведу пример из времен своей студенческой жизни. На занятиях по римской литературе наш профессор почтеннейшая Клара Петровна Полонская блистательно разбирала любимые ею произведения Овидия. Мы говорили о его элегиях, о его любовной лирике, и все было, как и у самого Овидия, легко, по-своему красиво, изящно, и всем очень нравилось этим заниматься, так как нравилась преподаватель, для которой это было делом жизни. И вдруг ближе к концу лекции Клара Петровна сказала нам: «Не забудьте, завтра похороны Сергея Шервинского, который был одним из лучших переводчиков Овидия на русский язык. Нужно будет прийти и с ним проститься». Несколько секунд звучала эта фраза, но потом нам пришлось расстаться — нельзя было продолжать говорить об Овидии после того, как было сказано о смерти человека. Нельзя и все. И не потому, что Овидий сам по себе плох, а потому, что существуют разные уровни бытия. Поэтому не только все плохое не войдет в Царствие Небесное, но и то, что просто мелковато. Думаю, что юмор — это как раз последнее.

Является ли греховным пристрастное увлечение классической музыкой, как и любое другое увлечение светским искусством? Нужно ли от этого отказываться?

Думаю, что абсолютный отказ от слушания классической музыки никак не может быть общей рекомендацией. Более того, часто бывает, что человек в неофитском жаре отказывается от чтения классической словесности, слушания хорошей музыки, объясняя это своим духовным усердием, аскетическим устремлением. А на самом деле за этим часто стоит духовная лень и нежелание приобщаться к духовному наследию, которое досталось нам от предков. Так что чаще всего это такой самообман, о котором следовало бы себя повнимательнее спросить: а что стоит за этим моим устремлением? Понятно, что преподобный Сергий не слушал светских песнопений, находясь в пустыни, там, где теперь Троице-Сергиева Лавра. Но понятно и то, что кто же из нас сегодня может сказать: «В этом смысле я подобен преподобному Сергию»?

Можно ли болеть за футбольную команду, и если нет, то почему?

Апостол Павел говорит о том, что физическое упражнение само по себе малополезно, но это не означает, что тем самым оно безусловно вредно. И в этом смысле неверно было бы сказать, что занятия спортом недопустимы для христианина. Нет ничего недоброго в том, чтобы на летней прогулке покидать волейбольный мяч или поплавать в реке. Лично я в детстве очень любил кататься на велосипеде и даже во взрослом возрасте не оставлял этой привычки. Не думаю, что в этом есть что-либо душевредное. Но нынешние спортивные соревнования — это не собственно состязания в скорости, силе, ловкости, а скорее некий слегка гуманизированный аналог римских гладиаторских игр. Сегодня болельщики интересуются не спортом как таковым, но той страстью противостояния, сопряженной по большей части со взаимной злобой, неприятием, враждебностью и с тем упоением торжеством одних над другими, что и составляет суть спортивных состязаний. Я не хочу сказать, что смотреть по телевизору трансляцию футбольного матча — это грех, но это определенный род обмана, дающий нам иллюзию причастности к победе, к которой мы на самом деле никакого отношения не имеем. И конечно же, христианину не годится жить такого рода психологическими обманами и ликовать от того, что восемьдесят тысяч человек на стадионе кричат, что «Спартак» чемпион. Не надо бы загонять свою психику и свою душу в рамки таких коллективных безумств.

А в какие игры христианину нельзя играть?

В карты лучше не играть. В них есть элемент кощунства, что в любом варианте для верующего человека крайне нежелательно. Если повнимательнее отнестись к самим мастям карт, то даже невооруженному глазу ясно, что в них пародируются священные христианские символы: трефы — крест (в просторечии их так и называют — «крести»); пики — копие, которым был прободен Спаситель на кресте. Даже на уровне игры-шутки к таким вещам лучше не прикасаться.

И в шахматы тоже лучше не играть?

Нет, ну почему же. Понятное дело, что есть игры вполне позволительные, а вот карт лучше все-таки не касаться.

Можно ли православному человеку жевать жвачки?

Ежели изо рта идет дурной запах и мы пока не нашли ни времени, ни денег на дантиста или гастроэнтеролога, то лучше жевать ксилит с карбамидом и даже без сахара. Но, впрочем, дальше этого лучше не идти, чтобы не стать рабом этой привычки. Пусть это будет для вас гигиенической нормой, а не поводом для услаждения гортани.

Приходилось слышать, что православным людям нельзя пить кока-колу, так как якобы это бесовский напиток. Что на такое можно ответить?

Кока-кола — напиток безалкогольный, а не бесовский. Можно, конечно, упиваться — в прямом и переносном смысле - и кока-колой. И такой упивец тоже согрешает, если он прожить не может без того, чтоб знойным летним вечером или морозным зимним утром не открыть баночку кока-колы, - иначе ему все не в радость. С другой стороны, какого-то принципиального, а не вкусового только отличия кока-колы от лимонада, кваса или даже клюквенного морса я не вижу

А как Церковь относится к алкоголю и горячительным напиткам?

В церковном взгляде не может быть крайностей. С одной стороны, страсть к винопитию есть страсть душепагубная. Те, кто ей предаются, безусловно, тяжко прегрешают, и прежде всего против самих себя, так как, по словам апостола Павла, тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога (1 Кор. 6, 19). Святые отцы, подвижники благочестия, наши русские пастыри конца прошлого и начала нынешнего веков всегда призывали верующих бороться с этой страстью. С другой стороны, в церковном отношении нет и призыва к безусловному отказу от разумного — в меру и в срок — употребления того или иного доброго вина.

Почему курение — это грех, а пить чай или кофе, которые тоже считаются наркотиками, дозволяется даже в постные дни?

Все дело в мере, в привязанности, которая возникает у человека к тому или иному виду удовлетворения своих плотских желаний. Но и то верно, что можно настолько привыкнуть к чаю, что у человека возникает зависимость. Поэтому в практику некоторых монастырей вошел обычай во время Великого поста воздерживаться от чая. Кроме того, само сидение за самоваром даже с крепко заваренным травяным настоем может оказаться по видимости вполне невинным, а по сути уводящим от цели поста времяпрепровождением. Но все же разность между, скажем, чаепитием и курением очевидна. Обычный человек, выпивающий с утра чашку чая или кофе, может прожить без них и день, и неделю, и год, если это по каким-либо причинам — материальным или терапевтическим — потребуется. Курильщик же, и особенно заядлый, готов (это еще Достоевским было подмечено) любить человечество всеобъемлющей любовью, но лиши его хотя бы на несколько дней привычной сигареты, и он так возненавидит и своих близких, и вообще всех вокруг, что для того, чтобы ее получить, может пойти и на воровство, и на преступление.

Какие способы зарабатывания денег недопустимы с точки зрения Православия?

Можно одним словом ответить — греховные. А дальше приложить список профессий, которыми вовсе не следует заниматься. Например, «древнейшей профессией» нельзя заниматься, какие бы трогательные романы не были написаны по этому поводу. Уже сегодня очень трудно заниматься журналистикой — чем дальше, тем становится все невозможнее. Посмотрим, что будет лет через десять. Нельзя воровать, то есть заниматься такого рода деятельностью, которая, даже если и называется коммерцией, биржевыми торгами, банковскими операциями и тому подобным, по сути является воровством. И если ты отчетливо знаешь, что это так, то заниматься всем этим нельзя, какие бы лицензии Международный валютный фонд на все эти купли-продажи не выдавал.

Нельзя заниматься тем, что несет соблазн и вред другим людям. К примеру, православный человек не должен продавать сигареты. Когда мы по утрам у метро видим бабушек, торгующих водкой и сигаретами, они нам кажутся очень похожими на тех, кто милостыню просят. Но есть существенная разница между теми, кто стоит на паперти, и теми, кто как бы честно трудится, продавая сигареты и водку. Первым помоги — мимо вторых пройди и никак их бизнесу не способствуй. На мой взгляд, все это совершенно очевидные вещи. Ну а дальше каждый сам сообразит.

Даже от работы можно стать наркотически зависимым, ведь не случайно есть такое понятие, как трудоголик. А чем должен быть труд для верующего?

Христианин и в профессиональных, и в житейских ситуациях должен относиться к своему труду как к послушанию. Труд — это не то, чем ты так страстно увлечен, ради чего забываешь обо всем на свете, лишь бы сделать лучше всех, скорее всех и все бы это увидели; и не то, от чего нужно побыстрее отделаться, чтобы получить некие динарии, на которые можно было бы в зависимости от потребностей достойно и удовлетворительно существовать. Труд — это и то, что дано нам Богом для нашего спасения, и то, что мы должны нести прежде всего с терпением, и тогда — независимо от того, что мы делаем: забиваем гвоздь, пишем статью или сочиняем музыку, — труд наш окажется сотворчеством по отношению к творческому деланию возлюбившего нас Бога. Но это достигается не иначе как через послушание и смирение. Никакие гениальные озарения, никакие парения духа, если за ними не стоит самостеснение и осознание того, что это дар Божий, который к Богу и нужно обратить, до добра не доведут.

Как, казалось бы, ни очевиден ответ, но почему с православной точки зрения наркомания недопустима для человека?

Хотя бы потому, что мировоззрение наркомана кардинально не соответствует мировоззрению христианина. Известно, что наркомания погружает человека в мир, уводящий его от реальности, которую он не хочет, боится или, как ему кажется, не в силах воспринимать. Вот такого рода неприятие дара жизни, за которую Христос Спаситель принес Свой искупительный подвиг, есть тяжкое последствие наркотических привязанностей. Кроме того, употребление наркотиков есть грех и против самого себя, потому что фактически любому наркоману угрожает опасность необратимого повреждения собственного здоровья, собственной полноценности, опасность искажения того образа и подобия Божиего, которые в каждом человеке есть. И в конце концов, наркотическая зависимость необратимо приводит человека к тяжкому греху себялюбия и эгоизма, потому что по сути дела наркоман думает только о себе, прилепляясь лишь к своим пристрастиям и желаниям. Интересы, побуждения, ценности другого человека существуют для него постольку, поскольку они не мешают ему принимать тот или иной наркотик, а когда кто-то становится на его пути, то исчезают и все нравственные критерии. Воровство денег, в том числе и последних, у самых близких людей, решительное непамятование о здоровье и благополучии даже собственных детей, пренебрежение ответственностью или профессиональными обязанностями — все это типичные следствия наркомании. Ну как к этому может относиться православный человек?

Можно ли в самых крайних случаях прибегать к кодированию от наркотиков и алкоголя?

Я не специалист в этой области, поэтому мне трудно рассуждать о том, как с медицинской точки зрения можно помочь людям, дошедшим до крайних стадий наркомании или алкоголизма. Но даже не вдаваясь в медицинские подробности, наверное, нет нужды объяснять, что и алкоголизм, и наркомания — это не только болезнь, а и предшествующая этой болезни страсть души, которая подводит человека к пребыванию в этом сугубо греховном и болезненном состоянии. И в этом смысле любое воздействие на него, которое не сопряжено с личным подвигом, усилием, желанием преодолеть — пусть потом, болью, кровью, мукой — овладевшую им страсть, не будет окончательным. Страсть не вылечивается таблетками. Как нельзя человека гордого путем некоторого психотропного на него воздействия сделать милостивым и любвеобильным, так нельзя и вылечить человека, имеющего греховное пристрастие к алкоголю или наркотикам, путем некоторого временного воздействия на те или иные центры его психосоматического существования. Подобное лечение так или иначе отзовется. Не обязательно человек впрямую вернется к наркомании, но непреодоленная страсть непременно выползет в какой-то другой форме. Сколько раз я видел, например, в людях, бросавших курить благодаря заговору, кодированию и без внутреннего усилия преодолевших эту страстную привычку, как раздражение, тщеславие или уныние расцветало в них пышным цветом.

А надо ли в таких случаях убеждать человека лечиться?

Конечно, но пока человек сам не захочет бросить пить, колоться, курить, в любом случае ничего не получится. И даже если его близкие начнут втайне от него подсыпать ему что-то в чай, быть может, это на соматическом уровне и вызовет у него отвращение к принимаемому наркотику, но ведь понятно, что это не путь. Тогда излечившийся от одного найдет в себе что-то другое, что заменит прежнюю страсть. Таким образом перестать пить означает попасть в новую наркотическую зависимость, скажем… от прыжков с парашютом.

Самоубийство — это проявление силы характера или, наоборот, слабости?

Самоубийство - это почти всегда трусость и малодушие. Не случайно Церковь рассматривает его как смертный грех. Это трусость растратчика, который знает, что ему нужно отдавать деньги, а у него их нет; трусость блудника, нагулявшего себе дурные заболевания и стыдящегося обнаружить их перед другими; трусость офицера, бездарно загубившего своих солдат и не решающегося смотреть в глаза их матерям. Это малодушие человека, который за свои грехи получил ту или иную болезнь и не хочет нести свой крест боли и скорби насколько ему это попущено Божиим Промыслом для спасения души. Однако бывают особенные случаи добровольного ухода из жизни, на которые нельзя смотреть как на смертный грех. Когда человек решается на такое ради сохранения евангельской правды и следования высшим нравственным ценностям. Скажем, святитель Василий Великий описывал самоубийство девушек-девственниц, знавших, что варвары, взявшие их город, будут надругаться над ними и нарушат данные ими обеты. Церковь их считает не самоубийцами, а исповедницами. В некоторых случаях действует и другой нравственный принцип: нет большей любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Чаще всего солдат, который, чтобы исполнить свой воинский долг, в безвыходной боевой ситуации идет на гибель вместе с врагами, не может быть назван самоубийцей. Но, как правило, самоубийство — это малодушие и трусость, и различия здесь, наверное, всем понятны.

В последнее время среди молодежи возросло число самоубийств. В чем, по-вашему, причина?

Банальные объяснения связаны с внешними факторами нашей общественной и государственной жизни. Во-первых, у большинства молодых сегодня нет никакого осознанного мировоззрения и никакой ясно выраженной идеологии. Раньше они были ложными, теперь они вообще отсутствуют. Во-вторых, многим людям, духовно к этому никак не готовым, пришлось обрести опыт войны. В-третьих, стремительно растет число тех, кто включается в разгул разного рода псевдорелигиозности — от экстрасенсорики до сектантства. Как известно, когда сектанту долго внушается, что в конце месяца или в конце года будет второе пришествие, то он бросает все земное, жену, детей, продает квартиру. И если его учитель со всеми деньгами благополучно исчезает, то одурманенный и обманутый человек просто не выдерживает. Впрочем, в каждом случае самоубийства все объяснения его причины крайне индивидуальны. Но всегда здесь самое главное — отсутствие веры и любви. В нашей же стране истинное религиозное чувство вытравлялось долго и усиленно. А там, где нет подлинной веры, возможно всякое. Ведь тот, кто способен по-настоящему возлюбить Бога, кому действительно, без эгоизма, дороги близкие, никогда, как бы ни было тяжело, не пойдет на самовольный уход из жизни — по сути, бегство, предательство любимых людей.

Известно, что самоубийц в Церкви не отпевают. Бывают ли некоторые исключения?

Если человек страдал душевным заболеванием, находился в невменяемом состоянии, был, что называется, не в себе, то церковные послабления допускаются. Тогда это уже медицинская проблема, хотя и сопряженная с духовной. Но подходить к этому нужно строго и честно. В таких случаях лучше бы родственникам не доставать ложных справок о психическом нездоровье усопшего самоубийцы для того, чтобы им разрешили отпевание. Если они здесь лукавят, то им нужно знать, что они и его душе пользы не принесут, и своим душам сильно повредят.