41 - 58 Хроника иной войны (СИ)

Фрагмент 16

Невысокий чернявый старший лейтенант-артиллерист с небольшим фанерным чемоданчиком шёл по осенней Москве. Ему, родившемуся далеко от этих мест, в Грузии, столица была отнюдь не родной, но она была родным городом его дочери, в которой он души не чаял. А после выписки из госпиталя он никак не мог надышаться воздухом «свободы», как он посмеивался, вспоминая строгий больничный режим. В разгаре бабье лето, тепло, светит нежаркое сентябрьское солнце. Можно было бы, конечно, доехать на метро или трамвае, но кипучая восточная кровь требовала физической нагрузки после двух месяцев вынужденного безделья. Вот и шёл он от вокзала до квартиры, где жили жена и дочь, домой, пешком через пол-Москвы. Шёл и подмечал изменения, произошедшие со столицей после 22 июня, когда он был в ней последний раз.

Первое, что бросалось в глаза, это резко возросшее число военных, которым регулярно приходилось козырять. Делал это старший лейтенант довольно неуклюже, поскольку перебитая чуть выше локтя кость правой руки только недавно срослась, и подвижность это «главной» для военного человека конечности восстановилась ещё не окончательно. Артиллерист даже в этом нашёл повод для шутки: у его отца плохо двигалась повреждённая в юности левая рука, а сын теперь «продолжил семейную традицию», плохо владея правой. Впрочем, внимания на его неловкость никто не обращал внимания. Кроме какого-то очень сердитого подполковника, немедленно напустившегося на старлея.

— Кто вас научил, товарищ старший лейтенант, так снисходительно отдавать честь старшему по званию? Немедленно сделайте это так, как полагается по уставу!

— Виноват, товарищ подполковник, но лучше у меня не получится: последствия ранения.

Тут подполковник, пожевав губы, «сменил гнев на милость».

— Где воевал?

— 14-й гаубичный артиллерийский полк 14-й танковой дивизии, командир батареи.

— За новым назначением прибыл?

— Никак нет, товарищ подполковник. В отпуск после госпиталя. Вот, домой иду…

Второе из заметных изменений — заклеенные бумажными полосками крест-накрест стёкла домов. Пусть, по слухам, немцы и потеряли в безуспешных попытках бомбить Москву несколько сотен самолётов, но вероятности прорыва одиночных бомбардировщиков никто не исключал. Этим же обстоятельством объяснялись и зенитные пушки на крупных площадях, а также зенитные пулемётные установки на крышах домов. А ещё — опущенные к земле туши аэростатов воздушного заграждения.

Очень мало гражданских автомобилей. Почти все грузовики — с водителями в военной форме. Даже те, в кузове которых какое-нибудь промышленное оборудование. Но основная масса транспорта — телеги, запряжённые лошадьми. Фронт высосал массу автомобилей, и теперь их пытались заменить гужевыми повозками. Правда, старший лейтенант, вовсе не чуждый техническим новинкам (сам, как-никак, когда-то работал на Заводе имени Сталина), заметил несколько совершенно неизвестных ему машин. Судя по всему, американских, поскольку в СССР автомобилей с такими кабинами точно не выпускали.

Да, в госпитале он слышал о том, что американцы и англичане взяли на себя обязательство помогать Советскому Союзу в войне с гитлеровской Германией. Но он не ожидал, что эта помощь придёт так быстро. Ну, да. Писали и про то, что 31 августа и 1 сентября в Мурманск прибыл конвой британских грузовых пароходов, доставивший партию грузов. Но там упоминались истребители и стратегическое сырьё — каучук, олово и авиатопливо. Видимо, и автомобили были, раз они уже катаются по Москве. Некоторые — даже с приводом на все колёса.

Эх, его батарее бы такие, и не пришлось бы 16 июля принимать тот бой, после которого он очнулся в госпитале. Ему ещё повезло то, что тот снаряд, осколок которого перебил ему кость, старший лейтенант «поймал» в его самом начале. Их, пятерых раненых, успели погрузить на «бэтэшки» отряда, сопровождавшего командира дивизии, с которыми тот и сумел вырваться из окружения. И они, раненые артиллеристы, остались живы. А все остальные бойцы батареи либо погибли, либо попали в плен.

Следует уточнить, что очнулся он в полевом госпитале, из которого его достаточно быстро погрузили в санитарный поезд и отправили уже в тыловой, в Ярославль. Тем не менее, лечащий врач в Ярославле признался, что руку его пациенту удалось сохранить лишь чудом. То ли грязь в открытую рану попала, то ли волокна от не очень чистого (в отступлении особо форму не постираешь) рукава гимнастёрки, то ли прилипшие частицы бинта при очередной перевязке не заметили. В общем, рана воспалилась, в неё проникла раневая инфекция, и уже стоял вопрос об ампутации.

То самое чудо носило собственное имя «пенициллин». Так называли препарат, убивающий микробы, даже живущие внутри организма. Секретное экспериментальное средство, полученное советскими биологами из какой-то плесени, обнаруженной в московском метро. Несколько уколов, несколько дней тошноты и поноса после них, но рана начала стремительно заживать. Ну, и срастаться раздробленная кость.

Как только почувствовал себя более или менее нормально, написал Юлии, где находится. Кое-как, левой рукой, но нацарапал. Отцу, конечно, сообщили и без него, но, хорошенько подумав и вспомнив его телефонное напутствие, сказанное 22 июня «иди и сражайся», написал и отцу. Что сражался, как мог, и не уронил чести ни трусостью, ни вражеским пленом. А тот в ответ прислал вырезку из старой газеты, в которой сообщалось о награждении бойцов 6-й батареи 14-го гаубичного полка, отличившихся в боях в Белоруссии. В том числе — его самого орденом Красного Знамени. Вот такое своеобразное поздравление получилось. А ещё — признание в том, что этот суровый, требовательный к себе и близким человек, с которым отношения не очень складывались уже несколько лет, признал в сыне достойного человека и готов пойти на примирение.

Вместе с конвертом люди из отцовской охраны привезли ящик фруктов. Много, очень много, одному столько не съесть. Да и после фронта, после дней в окружении, когда сытный обед казался роскошью, у старшего лейтенанта даже мысли не возникло сожрать всё это богатство в одиночку. Поэтому, поблагодарив посланцев и попросив передать благодарность за посылку отцу, попросил санитара отнести фрукты на кухню госпиталя.

— Что-то ещё передать вашему отцу? — спросил старший лейтенант госбезопасности, приехавший из Москвы.

— Нет, ничего, кроме того, что я уже пошёл на поправку и чувствую себя хорошо. Нет, постойте. Я хотел бы разыскать своего сына Евгения и материально помочь его матери.

Чекист кивнул.

— Хорошо, я передам ваше пожелание.

Эти письмо и посылка были новым экзаменом. На зрелость и мудрость: поймёт ли сын то, что без слов сказал ему отец. Пожалуй, ещё полтора месяца назад он с треском провалил бы экзамен, не понял бы, затаил бы очередную обиду на «бессердечного» отца. Но между их последним разговором и этой весточкой были три недели на фронте, которые коренным образом сломали всё, что было до Войны, и Яков Джугашвили после пережитого в течение этих трёх недель стал совсем другим человеком. После трёх недель на фронте, после двух месяцев в госпитале, после угрозы лишиться руки. Живи он в самом конце этого страшного века, он бы по этому поводу вспомнил фразу нынешнего своего современника: «пуля очень многое меняет в голове, даже если попадает в задницу». Но сага о Доне Корлеоне пока ещё не написана, и он без всякой философии идёт по Москве домой, наслаждаясь тёплым днём бабьего лета.

Отца он посетит позже, когда снова увидит дочку и жену. Пусть Сталин их и недолюбливает, считая Юлию Мельцер, вышедшую замуж за Якова пятым браком, едва ли не распутницей, но ведь и у Якова она — третья жена. И какая жизнь у Юли ни была до встречи с ним, он её любит. А ещё больше любит Галочку, которая и вовсе не виновата в «приключениях молодости» её родителей.

Сталинская резолюция на телеграмме от командующего Отдельной Приморской армией генерала Софронова от 14 сентября о нехватке подкреплений гласила: «Надо дать». Соответственно, Генштаб, исполняя указание Председателя ГКО, уже на следующий день ответил приказом продержаться несколько дней. И уже на следующий день в Новороссийске на пароходы грузилась 157-я стрелковая дивизия, дивизион реактивных миномётов и, самое главное в условиях осаждённого города, танки, которых там катастрофически не хватало. Настолько сильно не хватало, что местные рабочие из гусеничных тракторов, обшитых котельным железом, лепили самоделки, названные «НИ-1». Причём, буквы расшифровывались как «на испуг». Именно для того, чтобы взять обложивших Одессу румынов на испуг, и строили это чудо техники, вооружённое авиационной 20-мм пушкой.

Конечно, танки из Новороссийска шли не самые лучшие из того, что выпускаются в Советском Союзе. Не Т-34 и не КВ с их мощными трёхдюймовыми орудиями и прочной бронёй, а именно те, что уже сняты с производства: БТ-7М и Т-26, находившиеся до того на вооружении Закавказского военного округа. Но зато целый батальон, два десятка «бэтэшек» и десять «двадцать шестых» образца 1937 года.

Командующий Отдельной Приморской армией прекрасно понимал, что иную бронетехнику для города, оказавшегося в глубоком тылу немцев, найти очень сложно из-за тяжелейшего положения на фронтах. Сдан Киев, Юго-Западный фронт едва не угодил в гигантский «котёл», который пытались ему устроить Гудериан и Клейст. Да что там «пытались»? Части 5-й армии генерала Потапова и часть войск 21-й армии так и не успели отойти на восток до того, как их отрезали от своих танки 2-й Танковой группы и 2-й полевой армии, и теперь где-то между Глуховым и Конотопом с тяжелейшими боями пытаются вырваться из окружения. 37-я армия генерал-майора Лопатина (для чего-то Ставке понадобилось в разгар отступления от Днепра поменять неплохо проявившего себя в обороне Андрея Андреевича Власова на бывшего командующего 6-м стрелковым корпусом) пока держит позиции южнее Конотопа, но помочь Потапову и Кузнецову не в силах. Как и сильно потрёпанная 40-я армия генерал-майора Кузьмы Петровича Подласа, принявшая на себя основной удар танков Гудериана, когда тот повернул на юг.

Только что завершился контрудар Северо-Западного фронта под Старой Руссой, так и не принёсший решительной победы фронту: войска 34-й армии так и не смогли занять город, а потом и вовсе были отброшены на исходные позиции. Правда, этим генерал-лейтенант Курочкин сорвал переброску танкового корпуса Манштейна под Ленинград, чем облегчил положение войск, обороняющих Колыбель Революции. Но и под Ленинградом тяжело: с севера финны вышли на старую границу, немцы рвутся к Петергофу, Красногвардейску, Тосно и Любани. А потерять последние, значит, потерять контроль над Октябрьской железной дорогой, соединяющей Москву и город Ленина.

Да, восточнее Смоленска гитлеровцы перешли к обороне, но тяжёлые бои не прекращаются и там. Скорее всего, противник накапливает силы, чтобы ударить на Москву. А значит, туда и стягиваются основные резервы: если Гитлер, решивший закончить войну парадом на Красной площади советской столицы, не отказался от своих планов, то просто готовится нанести удар страшной силы.

Да, ситуацию на Южном фронте удалось подправить усилиями Семёна Михайловича Будённого, и генерал-полковнику фон Рунштедту до сих пор не удалось очистить от советских войск Правобережную Украину. Но бои на подступах к Кременчугу, Кривому Рогу и Херсону идут, как говорят тут, в Одессе, «мама, не горюй». От прорыва к Днепропетровску, Запорожью и Никополю гитлеровцев сдерживает лишь Одесса, под которой им приходится держать 18 немецких и румынских дивизий, которые, без сомнений, мгновенно склонили бы чашу весов на сторону противника.

Георгий Павлович Софронов уже прекрасно осознал, что город его армии не удержать. Рано или поздно, его придётся оставить. Даже с теми подкреплениями, что пришли на пароходах из Новороссийска. Тем более, уже в ходе контрудара и морского десанта в районе Григорьевки и 157-я дивизия, и сводный танковый батальон понесли потери. Пусть и сумели отодвинуть линию обороны на 7–10 километров от города. Но самое главное — прекратились артиллерийские обстрелы центра Одессы и Одесского порта.

Всё началось с морского десанта на Григорьевку, поддержанного артиллерией крейсеров «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эсминцев «Безупречный», «Беспощадный» и «Бойкий», бронепоезда и артбатарей Одесского оборонительного района. Прибрежные румынские части подавили мгновенно, и моряки двинулись на запад, в направлении Чабанки и Новой Дофиновки. Одновременно с их действиями на восток и северо-восток ударили две стрелковые дивизии и танковый батальон, прибывший из Новороссийска.

Румыны совершенно не ожидали такой «прыти» от осаждённых. Уже к половине второго часа дня красноармейцы заняли Фонтанку, а вскоре были освобождён весь «полуостров» между Аджалыкским и Большим Аджалыкским лиманом вплоть до населённого пункта Свердлово на север.

В ходе контрудара была испытана новая тактика использования танков. Во-первых, танки действовали парами, а во-вторых, для защиты их от пехоты каждой бронированной машине придавался стрелковый взвод. И тактика себя оправдала в полной мере: за всё время операции был повреждён лишь один БТ, но и его удалось успешно эвакуировать на исходные позиции атаки своим ходом.

Полноценный танковый батальон «навёл шороха» не только в румынских траншеях. Четыре машины и рота стрелков, двигаясь вдоль железнодорожной ветки на север, сумели ворваться на станцию Кремидовка, на которой уничтожили оказавшихся там врагов и успешно отбивали последовавшие за этим плохо организованные румынские контратаки, пока не подошло подкрепление. В итоге к концу дня 24 сентября положение фронта в Восточном секторе застабилизировалось по линии Кубанка — станция Кремидовка — Свердлово — Аджалыкский лиман.

Нет, результаты удара для задействованных в нём сил (157-я и 421-я стрелковые дивизии, полк морской пехоты и танковый батальон), начавшегося 22 сентября, очень неплохие. Разгромлены 13-я и 15-я румынские пехотные дивизии, на бывших позициях которых насчитали более 2300 убитых, взято до 1500 пленных, из которых 700 раненых. Удалось захватить неплохие трофеи, среди которых 8 танкеток и бронемашин, 52 артиллерийских орудия (из них 4 дальнобойных 150-мм), 40 миномётов, 140 станковых пулемётов, 131 ручной пулемёт и автомат, более 2500 винтовок, около 3500 снарядов, 4 тысячи миномётных мин и 13500 «сапёрных». Дело в том, что наступление было настолько неожиданным, что румынские сапёры даже не успели снять вешки на своих минных полях, и теперь красноармейцы защищали позиции от атак противника именно этими трофеями.

Контрудар 22–24 сентября позволил обезопасить эвакуационные работы в порту: «морские ворота» Одессы больше не обстреливаются дальнобойной артиллерией. Да, остаётся риск авианалётов на корабли, стоящие под погрузкой, но и его удалось снизить. Во-первых, непосредственно перед началом операции «сталинские соколы» нанесли удар по двум немецким аэродромам, на которых было сосредоточено 30 истребителей и 20 бомбардировщиков. А во-вторых, вместе с пополнением в середине сентября прибыло несколько 37-мм зенитных орудий и десяток крупнокалиберных зенитных пулемётов, которыми усилили противовоздушную оборону порта.

А порт должен работать бесперебойно. Ведь через него продолжается эвакуация промышленных предприятий и населения города. Уже вывезено оборудование завода «Большевик», станкостроительного завода имени Ленина, судостроительного и судоремонтного завода, заводов сельскохозяйственных машин имени Октябрьской революции, тяжёлого весостроения имени Старостина, сахарного, консервного, суперфосфатного и других заводов. На «Большую землю» вывозится топливо, металл, различное сырьё, паровозы и железнодорожные вагоны, музейные ценности и картинные галереи. Только за время полной блокады вывезено около 135 тысяч мирных жителей, более 20 тысяч раненых и больных красноармейцев. И эвакуация будет продолжаться до тех пор, пока фронт на подступах к Одессе держится.