41 - 58 Хроника иной войны (СИ)

Фрагмент 4

Завершение укладки рельсов нормальной ширины колеи до станции Шатки резко увеличило активность переброски грузов из 1958 года. По сути, каждые полчаса следовал железнодорожный состав, который, дойдя до Шатков, уходил либо в сторону Арзамаса, либо на Саранск. Что именно переправлялось из будущего, понять было сложно: бо́льшая часть грузов следовала в закрытых вагонах. Разумеется, за исключением боевой техники, везущейся на открытых платформах. Но и она, чаще всего, была укутана в брезент. Да ещё — теплушек, в которых ехали красноармейцы.

Разумеется, там, по ту сторону «Объекта» они именовались солдатами и офицерами Советской Армии. Но в СССР 1941 года попадали в форме, соответствующей действующим образцам, их документы были оформлены по местным правилам, и, соответственно, теперь назывались красноармейцами и красными командирами.

Лишь немногие знали, что в этих самых закрытых вагонах перевозятся столь необходимые Стране Советов стратегические материалы, взрывчатка, промышленное и лабораторное оборудование. А некоторые громоздкие деревянные и фанерные ящики, установленные на двух- и четырёхосных платформах усиленно охраняются совсем не просто так.

Один из первых эшелонов с такими ящиками поступил на территорию авиационного завода, после чего они исчезли в одном из сборочных корпусов. И лишь через несколько дней на лётном поле появились совершенно непривычные серебристые машины с сильно скошенными крыльями и без какого-либо намёка на пропеллеры. Трактор дотаскивал их до самолётной стоянки, где орава аэродромных рабочих мгновенно растягивала над ними маскировочные сети, а рядом выставлялся часовой в форме НКВД.

Вопросов у постоянных обитателей заводского аэродрома и лётчиков, прибывающих за продукцией авиазавода, было много, а вот ответов на их вопросы — ни одного.

Лишь на следующий день у первой из собранных из упакованных в ящики комплектов машин появился топливозаправщик. Самолёт вручную выкатили на рулёжную дорожку, и лишь тогда на ней заработал двигатель. С шумом, свистом, вырывающимся из хвоста пламенем. Закончив проверку различных режимов работы двигателя, пилот отпустил тормоза, и машина покатилась по рулёжной дорожке.

В общем-то, протокол испытания только что собранных крылатых машин за семнадцать лет не сильно изменился, поэтому немногочисленные любопытствующие с нетерпением ждали, когда самолёт будет взлетать. А когда это произошло, с облегчением вздохнули. Самолёт легко оторвался от взлётно-посадочной полосы и стал стремительно набирать высоту.

И вообще в этом крупном для 1941 года истребителе (при практически одинаковом размахе крыльев он был значительно длиннее новейших советских «ястребков» и, чего эти люди не знали, намного их тяжелее) всё говорило о его стремительности. Даже скорость отрыва от земли и, как потом выяснилось, посадочная скорость. Соответственно, намного больше оказались и длины разбега и пробега. В полтора раза больше соответствующего показателя ЛаГГ-3, выпускаемого тут, на заводе № 21.

Десять дней ушло на то, чтобы собрать матчасть авиационного полка и облетать собранные из машинокомплектов самолёты. После чего полк улетел в сторону Москвы. К этому времени заводские лётчики-испытатели знали, что «огнедышащие драконы» имеют названием Миг-15бис. Их моторы, «кушающие» не дорогой высокооктановый бензин, а бросовый керосин, развивают тягу в 2,7 тонны и работают на принципах реактивного движения. Самолёт способен развивать скорость до 1076 километров в час и подниматься на высоту до 15 километров. Причём, на пять вёрст забирается всего за две минуты. Вооружён тремя пушками: одна калибром 37 мм и две — 23 мм. На высоте 2000 метров вираж совершает на 2 секунды быстрее, чем «мессер» на километре, хотя на пятикилометровой высоте существенно уступает ему по этому показателю.

Этим дело не закончилось. После прибытия очередного эшелона с машинокомплектами стоянки аэродрома стали заполняться другим типом самолётов. На этот раз — привычным, с трёхлопастным винтом. Опытные пилоты посчитали его двухместным вариантом новейшего штурмовика Ил-2, только со значительно «облагороженными» обводами. Поэтому интерес к самолёту оказался несколько меньше, чем к предыдущему.

Они не ошиблись в конструкторе, но не угадали модификацию машины. В СССР 1958 года самые массовые самолёты Второй Мировой войны уже просто не сохранились, а вот его последующее развитие, «летающий танк» Ил-10М, прекратили выпускать всего лишь полтора года назад. И теперь машины, которые начали снимать с вооружения, перебрасывались в 1941 год, где они были крайне востребованы и более чем современны.

Судите сами: Ил-10М полностью сохранил преемственность со своим овеянным славой предком в части бронирования, вооружённости, грузоподъёмности, но при этом имел более мощный мотор с ресурсом, вчетверо превосходящим выпускаемые в это время двигатели. За счёт этого самолёт практически не уступал в скорости немецким Ме-109 и лишь незначительно проигрывал им в манёвренности. Неся при этом пушечное вооружение, не оставляющее «мессерам» ни малейшего шанса, если они окажутся в прицеле «десятки». А крупнокалиберный пулемёт УБТ или даже 20-мм автоматическая пушка УБ-20 стрелка позволяла неплохо защищаться при атаке с задней полусферы. Незначительно выросли взлётная и посадочная скорости, а также радиус действия, но новый «Ил» сохранил все «повадки» Ил-2, и не требовал длительного переучивания пилотов: по отзывам, для надёжного освоения машины им требовалось налетать на ней 3–4 часа.

Далеко не все заметили, как периметр заводского аэродрома ощетинился стволами зенитных пушек. В 1958 году хорошо помнили о бомбардировках Горького, происходивших с ноября 1941 по июнь 1943 и ставших, в конце концов, причиной остановки Горьковского автозавода. Причём, помимо малокалиберных зениток, подступы к аэродрому и авиазаводу прикрыли орудия, калибром 57, 85 и даже 100 мм. Их тщательно замаскировали от наблюдателей как с воздуха, так и с земли.

Но ещё меньше людей знало, что цели для этих зениток будут искать в небе невзрачные фургоны с антеннами, направленными на три стороны: на Владимир, Муром и Арзамас. Ведь о радиолокаторах или, как их называли в это время, «радиоуловителях самолётов», вообще мало кто слышал в 1941 году. Их воспринимали как аэродромные радиостанции. Ведь именно с появлением платформ с машинокомплектами самолётов из будущего завод № 21 стал устанавливать на все выпускаемые ЛаГГи радиостанции. Причём, испытатели не могли нахвалиться на эти приборы.

Дело в том, что все выпускавшиеся на тот момент авиационные радиостанции отличались крайне капризным характером: у них постоянно «уплывала» частота настройки. И при отсутствии квалифицированных радиоспециалистов в авиационном полку добиться надёжной связи между самолётами и самолётов с аэродромом было нереально. Порой вместо голоса наушники издавали треск, шипение и хрипы, не позволяя разобрать слова говорящего. А попытки установить эту связь превращались в нечто схожее с цирковым номером. Доходило до того, что «бесполезные» приборы просто снимали с машин для того, чтобы хоть немного уменьшить массу перетяжелённого истребителя. Новые же радиостанции держали частоту «железно», а качество связи было выше всяческих похвал.

Что происходило на авиазаводах в других городах, в Горьком не знали. Знали об этом в Москве. Например, то, что в Воронеже на заводе № 18 началась крупноузловая сборка самолётов Ил-28. Благо, конструкция самолёта, куда более крупного, чем реактивные истребители, позволяла это.

На ГАП-1 в Москве по схеме, уже опробованной в Горьком, стартовала сборка ещё одного типа реактивных истребителей, Миг-17 для ПВО Москвы. Способные превышать скорость звука и нести авиационные ракеты, просто идеально подходящие для борьбы с массивными бомбардировщиками. К первым авианалётам на Москву ни они, ни Миг-15 не поспели, а вот в ночь с 6 на 7 августа Миг-15бис «отметились», перехватив часть немецких бомбёров ещё на подходе к городу. Видимо, поэтому в ту ночь на территорию Кремля не упало ни одной из 69 бомб, зафиксированных в документах СССР-1958.

Ещё более результативной для реактивных истребителей оказалась ночь с 11 на 12 августа…

Капитан Сергей Никитин за семь лет после авиационного училища изучил свой Миг-15бис досконально. Умел летать и днём, и ночью, бомбить линию обороны противника с любой высоты. Одним из первых освоил слепые полёты, взлёт и посадку в ночных условиях. Именно он получил первую машину, оборудованную радиолокационной станцией перехвата и прицеливания, которые в 1956 году стали ставить на «пятнадцатые» вслед за более перспективной, но менее манёвренной машиной Миг-17. В полку, переброшенном в 1941 год, таких «мигов» набралось всего два звена, восемь машин, и именно их оставили для защиты московского неба от налётов бомбардировщиков. К 11 августа к ним добавилось ещё и звено Миг-17, один из самолётов которого не успел пройти полного цикла испытаний после сборки. Но «семнадцатые» вооружались четырьмя ракетами РС-1У, а «бисы» могли полагаться лишь на артиллерийское вооружение.

Тот вызов к особисту капитан запомнил на всю жизнь. Хотя вопрос «гэбэшника» вначале вызвал лишь улыбку: не хотели бы вы отправиться в 1941 год, чтобы помочь СССР отразить нападение германских фашистов на нашу Родину?

— Товарищ полковник, хоть я и родился в Астрахани, но с детства мечтал бить фашистов. Жаль только, что это невозможно.

— Почему же невозможно? — загадочно улыбнулся полковник, протягивая ему отпечатанный типографским способом листок подписки о неразглашении. — Заполните, пожалуйста, и мы продолжим разговор. Но вы можете и отказаться. Причём, на любом этапе нашей беседы.

Срок действия подписки поразил: не на пять лет, не на семь, даже не на двадцать пять, а пожизненно! В общем-то, это не только налагало столь серьёзные обязательства, но и открывало просто невероятные перспективы. Была, не была!

— Теперь у вас такая возможность появилась, — объявил чекист, убирая заполненный документ в папку. — Дело в том, что нашими физиками недавно обнаружена возможность путешествия в прошлое. Этакая машина времени, как у Герберта Уэллса, но куда более сложна в изготовлении. И без возможности выбирать место и время этого путешествия. Доставляет прямиком в 1941 год. Как назло, в лето 1941 года, когда гитлеровские орды рвутся к Москве, Ленинграду и Киеву. И если вы согласны со своей боевой машиной переместиться туда, то ваша детская мечта исполнится.

Со своей боевой машиной? Не садиться в кабину примитивного И-16, а громить гитлеровских асов на современном Миг-15?

— Я согласен!

А дальше завертелось. Во-первых, техники тут же перебрали его «бортовой номер 21», попутно заменив реактивный двигатель на новый, едва поступивший с завода. А потом принялись разбирать машину: отделять крылья и хвостовое оперение.

По тому, что такую же работу они выполняли на большинстве самолётов полка, «отказников» в подразделении почти не оказалось. А может, это были не «отказники», а те, кого забраковали особисты или медики, ведь разговаривать на данную тему даже друг с другом лётчикам категорически запрещалось.

Семье пришлось сказать, что Никитин отправляется в длительную загранкомандировку. Супруга, конечно, потужила, но на то она и офицерская жена, чтобы быть готовой к подобным превратностям судьбы.

Полк и его материальную часть, дополненный личным составом из других подразделений, по железной дороге перебросили в жутко засекреченный городок в Горьковской области. Настолько засекреченный, что личный состав даже не знал его названия. И буквально через пару дней повезли в сам Горький 1941 года.

О том, что люди перешли в другое время, они поняли лишь по ощущениям. Какая-то лёгкая вибрация на стенках старого-старого пассажирского вагона и прокатившаяся по нему волна дрожащего воздуха. И всё. Только за окном более молодой лес, чем тот, который они видели перед въездом поезда в огромный ангар, заставленный какой-то аппаратурой. И лишь где-то через полчаса была остановка для проверки документов, которую проводили люди, одетые в старую форму сотрудников Главного управления госбезопасности (в общем-то, и лётчики к тому времени тоже были переодеты в форму старого образца, ещё со знаками различия в голубых петлицах).

В Горьком их разместили в общежитии рядом с заводским аэродромом, полностью обрезав не только пилотам, но и полковым техникам возможность общения с местными. Хотя, конечно, технические специалисты, работая в три смены, могли с кем-то общаться на заводе, заново собирая разобранные для перевозки самолёты. А лётный состав бездельничал, изучая Уставы, действующие в 1941 году, пока первые собранные машины не появились на аэродроме. Ну, и слушали сводки Совинформбюро, из которых сложно было понять, что в реальности происходит на фронтах. Замполиты, от которых люди из 1958 года потребовали большей ясности, только руками разводили: у них тоже лишь один источник информации — те же самые сводки.

Да что там понимать? И без того известно: немцы напирают по всем направлениям. Сейчас заканчиваются бои за Смоленск и Ярцево, наши войска на этом участке отходят за Днепр. Тяжёлая обстановка складывается под Уманью, где в «котле» должны погибнуть целых две армии, идут бои на подступах к Киеву. Фашисты рвутся к Таллину, Нарве и Новгороду. Немецкая авиация господствует в небе, а «сталинские соколы» потеряли такое количество самолётов, что не способны им противостоять. И ситуация на фронте ухудшается с каждым днём.

При облёте собранных машин приходилось учитывать, что аэродром не бетонированный. Да и вообще никто толком не знал, есть ли в это время аэродромы с бетонным покрытием.

Оказалось, имеются. Центральный московский аэродром на Ходынке, бывший до войны «главными воздушными воротами Страны Советов» и имевший целых две ВПП с «бетонкой». Именно на него полк и садился после перелёта из Горького.

Нельзя сказать, что принимали «гостей из будущего» с распростёртыми объятиями. В первую очередь, из-за того, что вокруг них создали просто небывалый режим секретности. Но это оказалось даже на пользу делу: самолёты замаскировали от наблюдателей не только с воздуха, но и с земли.

Появление такой диковинки как реактивные истребители не могло не вызвать интереса со стороны высокого начальства. Самого высокого. Включая командующего ВВС и самого Сталина, сопровождаемого членами Политбюро. О чём эта представительная делегация расспрашивала командира полка, Никитин не слышал. Но пилотаж пары «мигарей» руководители страны пронаблюдали.А потом поступил приказ вылетать на фронт. Всем, кроме двух звеньев, способных сбивать самолёты противника ночью.

Ещё утром капитану Никитину, ставшему командиром этой эскадрильи, приказали готовиться к ночному перехвату. Он, было, подумал, откуда может быть известно о возможном авианалёте на столицу, но сообразил, что его «единовременцы» могли передать и точно известные данные о времени, количестве и даже маршрутах подхода немецких бомбардировщиков к Москве.

Локаторов вокруг столицы уже хватало. И не только РУС-1 и РУС-2, но и поставленных из 1958 года более современных. Поэтому несколько групп бомбардировщиков засекли заранее, и Миг-15 ушли на взлёт ещё до того, как бомбёры вошли в зону действия Московского ПВО.

Хотя «Изумруды» и громко величаются радиолокационной станцией, но дальность их действия невелика, всего 6–8 километров, поэтому звено наводилось на цель с земли. И лишь на этапе атаки стало возможно задействовать это чудо советской техники.

По реальным целям при помощи этого устройства ни капитан, ни кто-то ещё из его мини-воинства, ещё не стрелял, поэтому ребята немного нервничали. Но, как они убедились ещё при учебных перехватах там, в 1958 году, эффективность огня с использованием локатора ничуть не ниже, чем при стрельбе с помощью обычного авиаприцела. А бортстрелки бомбардировщиков просто не способны защитить туши «Юнкерсов» и «Хейкелей» от стремительных и юрких реактивных машинок. И поражаются эти тяжеловесные, медлительные самолёты отлично. Особенно — при попадании 37-мм снарядов, после которых отламываются плоскости, вспыхивают двигатели, в обшивке возникают дыры, в которые можно просунуть голову. В общем, три полных штафеля в ту ночь нашли упокоение на подмосковной земле либо, как два или три бомбёра из всей этой армады, успели развернуться, но рухнули, не дойдя до линии фронта, несколько западнее столицы.

Никитин в ту ночь записал себе на счёт четыре победы, подтверждённых не только фотопулемётом, но и наземными службами. За что ему долго и прочувственно тряс руку начальник аэродрома полковник Каминский. Сам носящий на груди три ордена Красного Знамени, но, как оказалось, полученных во время Гражданской войны.

— Ваши локаторы — это просто чудо какое-то, — восхищался Фридрих Вильгельмович. — Мы же с их помощью видим каждую букашку, подлетающую к Москве.

Ну, с букашками полковник, конечно, переборщил. Просто потому, что те на высоту в сотню метров, ниже которой обнаружение самолётов при помощи станции, например, П-20, уже проблематично, не поднимаются. Но прав был в том, что с их постановкой на боевое дежурство к столице стало невозможно незамеченно приблизиться ни с одного направления.

Это и сработало буквально через пять дней, когда со стороны фронта к Москве попытался прорваться одномоторный самолёт. Высланный на перехват Миг-15, корректируемый по радио, легко нашёл его в небе и «спустил» на землю. И даже недолго успел поучаствовать в уничтожении последовавшего за этим налёта.

Но первую скрипку в ту ночь сыграла четвёрка Миг-17, один из которых даже не успел полностью пройти всю программу послесборочных испытаний. Их ракеты РС-1У не оставляли бомбёрам ни малейшего шанса уцелеть, а когда закончились они, «семнадцатые» поработали и пушками.

В общем, так вышло, что налёт на Кремль, запланированный немцами в ночь на 11–12 августа, был пресечён ещё на подступах к Москве. А с теми одиночками, что всё-таки сумели прорваться к городу, быстро расправились зенитчики, которым теперь помогали в целеуказании локационные комплексы СОН-9.

Награды за сбитые самолёты противника не заставили себя ждать. Все, буквально все лётчики эскадрильи Никитина уже 15 августа щеголяли орденами на гимнастёрках. И не абы какими, а Красного Знамени. А борта их «мигов» украшали свеженарисованные звёздочки. От пяти до семи, как у комэска Никитина.

Самым же неожиданным для капитана стало то, что, помимо наград, за каждый сбитый вражеский самолёт им выплатили и денежное вознаграждение. Про такую форму поощрения он когда-то слышал от ветеранов, но совершенно забыл за давностью лет.