А еще я танцую

Прости за то, что говорю загадками. Будь мне самому все ясно, я бы честно с тобой поделился. Я ничего не скрываю, просто сам в полном тумане относительно сочинительства. Уверен я в одном: если что-то у меня появится, ты of course получишь это первым. Отсюда вывод: надо набраться терпения и не дергать меня. Ты же знаешь, до чего извилист мой творческий путь; я и сам порой на нем теряюсь, а попробуй объясни другим, даже тебе, хотя ты понимаешь меня как никто (небольшой комплимент любимому издателю — дешево и сердито).

Что касается Сен-Мало, то, увы, как раз на этой неделе во Францию приезжают мои дочки-близняшки (те, что живут в Бергене, в Норвегии), и я намереваюсь вовсю использовать это обстоятельство, чтобы насладиться их обществом. Передай, пожалуйста, Дому и не забудь его поблагодарить.

А вот насчет Англии — согласен. Я знаю, что они там классно поработали, придумали подарочный короб, так что я перед ними в долгу. Только постарайся организовать, чтобы переводчиком ко мне, как обычно, прикрепили Дональда. Благодаря этому прекрасному человеку моя речь по-английски звучит умно. Волшебное ощущение.

Дорогой Оливер, передавай привет всем друзьям. Еще раз спасибо, что не оставляешь меня вниманием и заботой даже на расстоянии. Я тронут.

7 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Дорогая Жози!

Спасибо!

Для начала знай: ты не зря ездила в Ле-Клуатр. Вопреки тому, что ты думаешь, твой отчет о поездке и особенно о разговоре с соседом-собачником оказался для меня чрезвычайно информативным. Благодаря ему мне открылось не то, что есть на самом деле, а то, чего нет, а это весьма ценно.

Аделина Пармелан уверяла меня, что у нее роман с неким Роменом; теперь — спасибо тебе! — я в курсе, кто такой Ромен: он покрыт шерстью, ходит на четырех лапах и имеет хвост! Судя по всему, эта дама наделена даром мифотворчества, что мне скорее импонирует, хотя в данном конкретном случае меня гораздо больше интересует правда.

Ей много известно. Если я попытаюсь на нее наехать, она насторожится, закроется, как устрица, а то и вовсе исчезнет без следа. Поэтому я должен обращаться с ней очень бережно. Вскоре я буду знать больше и обязательно все тебе расскажу — ты это заслужила.

Лисбет, наверное, уже в наших краях, у своего отца. Завтра я должен ей позвонить и, думаю, минут через пятнадцать она уже будет стучать ко мне в дверь. Кстати, насколько близко ты с ней дружишь? Она довольно странная особа, тебе не кажется?

Еще раз спасибо за Ле-Клуатр. Ты просто гений.

Поцелуй Макса. (У вас есть платный канал? Он мог бы смотреть футбол — вместо того чтобы читать Кьеркегора.)

8 апреля 2013

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Пишу коротко — должна везти Макса к кинезиотерапевту. Ему наконец-то назначили сеансы физической реабилитации.

Да, Лисбет — та еще штучка! С ней — или все, или ничего. Или ты поддаешься ее обаянию (вспомни, она ведь красивая женщина), или бери ноги в руки и дуй от нее подальше. Лично я отношусь к первой категории и от души надеюсь, что и ты скоро вступишь в наш клуб.

Мы познакомились лет тридцать назад, когда нас с Максом перевели в городок под Парижем. Мы просто работали в одной школе. Но сблизила нас профсоюзная работа, особенно забастовки 86-го года («Деваке[12] — по башке!», «Деваке — по башке!», помнишь?). Мы рисовали плакаты, сочиняли песни и дружно маршировали на манифестациях.

Лисбет всегда была бойцом, отсюда ее сегодняшняя увлеченность проблемами «девочек». Я знаю, что ты далек от политики (из-за чего мы с тобой немало ссорились), но уверена, что у вас с ней найдется масса других тем для разговора. Лисбет интересуется всем на свете.

Это порядочная, искренняя и цельная женщина. А главное — невероятно жизнерадостная.

Ну ладно. Я же вижу, что твои мысли занимает эта выдумщица Аделина. Я надеялась, что мое «расследование» избавит тебя от наваждения, но с сожалением констатирую, что добилась противоположного результата. Любишь ты осложнять себе жизнь, Пьер-Мари, чем страшно меня огорчаешь. Я всегда считала, что все вы, художники, слегка тронутые, и твои знакомства только подтверждают мою правоту.

Все, мне пора бежать.

Макс тебя целует!

Я тоже. Не забывай, что жизнь — она не только в книгах. Настоящая жизнь, с настоящими живыми людьми.

8 апреля 2013

От кого: Оливер

Кому: Пьер-Мари

Мой дорогой Пьер-Мари!

Прочел твое письмо только сегодня утром и спешу тебе ответить как твой друг.

Забудь, что я издатель, забудь про Сен-Мало и скажи мне честно: что означает твоя метафора с велосипедистом? Что ты хотел ею сказать? Что потерял контроль над собственными педалями? Утратил ориентиры?

Ладно, ни к чему ходить вокруг да около. Новости о Вере есть?

Ты знаешь, что с тех пор, как на тебя свалился этот ужас, все у нас о тебе беспокоятся, и я первый. Я говорю это не потому, что твои книги занимают в каталоге издательства весьма значительное место, — надеюсь, ты не думаешь, что я настолько циничен.

Я прекрасно расслышал твою просьбу не надоедать тебе и, ежели таково твое желание, готов оставить тебя в покое. Просто знай, что я часто думаю о тебе. Ты мне как брат.

Не делай глупостей, ладно?

8 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Жози!

Хочу задать тебе одну задачку из области математики, точнее, из области теории вероятности. Пожалуйста, будь очень внимательна.

Итак: допустим, есть человек, который отправляет послания по электронной почте, всего порядка двадцати, в том числе — довольно пространные. Во всех этих письмах встречается одно-единственное слово, написанное ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, и оно повторяется два или три раза.

Далее. Допустим, второй человек по имени, предположим, Жози, не знакомый с первым человеком, отправляется по месту жительства этого первого человека, никого там не находит, возвращается домой и в свою очередь отправляет по электронной почте письмо, в котором пишет ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ одно-единственное слово, и это слово, как ты уже догадалась, то же самое, что и написанное ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ первым человеком.

Теперь скажи на милость: учитывая количество слов, существующих в нашем прекрасном языке, а также принимая во внимание, что два упомянутых человека не знакомы друг с другом и никогда не встречались, какова вероятность подобного совпадения? Я тебя не тороплю — подумай хорошенько. Слышишь, я постукиваю по краю бокала своей вилкой: дзынь-дзынь? Дзынь!

Не понимаешь? А я понимаю. И предполагаю, что вероятность события может оцениваться как 1 к 200 000. Тем не менее оно произошло. В адресованных мне письмах Аделина Пармелан дважды написала слово ЖИВАЯ заглавными буквами, и ты, побывав возле ее дома, сделала то же самое. Кроме того, ты сама призналась, что, садясь в машину, почувствовала сильнейшее желание поскорее убраться из Ле-Клуатра — настолько сильное, что у тебя по спине побежали мурашки. Писала ты мне об этом или нет?

Прости мою резкость, но ты в своем письме меня тоже не пощадила, так что мы квиты. Ты рассуждаешь про настоящую жизнь. Очень хорошо. Только не забывай, что непонятные, скрытые от нас вещи являются частью этой самой настоящей жизни.

Зачем я все это говорю, милая Жози? Чтобы убедить тебя: я не спятил. Кстати, расставим точки над i: ты ошибаешься, и художник не может себе позволить быть чокнутым, так же как хирург или летчик гражданской авиации.

Никак не решусь позвонить Лисбет. Боюсь, что своим звонком распахну дверь навстречу циклону, который ворвется в мое жилище и унесет все, что здесь есть: мебель, картины, обои и меня. Ни секунды не сомневаюсь в превозносимых тобой качествах твоей подруги, но я ее боюсь. Жизнерадостные люди внушают мне страх. Я опасаюсь, что она обрушит на меня свое здоровье, свое прекрасное настроение и свое восхищение. Если честно, я боюсь, что она меня… съест. Да, именно так: я боюсь, что она меня съест. Кот тоже что-то такое чувствует — ходит кругами и тщетно ищет место, где приткнуться. Заметно нервничает. Как ты думаешь, способны животные до такой степени предчувствовать опасность?

С другой стороны, если я ей не позвоню, с нее станется заявиться без предупреждения. Отыскать мой дом легче легкого — меня здесь все знают. Знаешь, Жози, в настоящий момент мне хотелось бы уменьшиться и стать невидимкой. Чтобы никто меня не нашел.

Ладно, позвоню ей завтра, во вторник. Да, точно, завтра.

Передавай привет Максу.

8 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Дорогой Оливер!

Твое письмо меня растрогало. Ты для меня нечто большее, чем издатель, разве я должен об этом напоминать? Когда ты выйдешь на пенсию, а обо мне все забудут, мы все равно будем продолжать видеться, и ты это прекрасно знаешь.

Стоило мне прочитать твои слова: «Ты мне как брат», как у меня горло сжалось. Не иначе, это возрастное: что-то становлюсь сентиментальным. Теперь я лучше понимаю своего деда, на которого простое название Шемен-де-Дам производило оглушительное впечатление: голос у него садился и он снимал очки, чтобы утереть глаза. Меня ждет то же самое, хоть я и не воевал под Верденом.

Новостей как таковых от Веры нет. Но я не собираюсь тебя обманывать: я напал на след, и это самый серьезный след с момента ее исчезновения 28 октября 2010 года. Пока что я собираю фрагменты головоломки: вступил в переписку с человеком, которому многое известно; сегодня вечером намереваюсь написать еще одному человеку, которому, как мне кажется, тоже кое-что известно, но главное — мне в руки попал один документ. Ужас в том, что я боюсь с ним ознакомиться.

Ниточка, за которую я ухватился, очень тонкая, а тянуть за нее — очень больно. Но я все-таки тяну — это и есть то, что я называю крутить педали. Понимаешь? Но там все — сплошной туман.

Прости, что говорю загадками, больше пока рассказать не могу. Надеюсь сделать это когда-нибудь потом, когда найдем с тобой речушку, чуть менее загаженную, чем остальные, и будем удить пескарей.

Глупостей делать не стану, так что спи спокойно.

Обнимаю тебя как брат.

8 апреля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Париж.

Это означает, что сейчас я в Париже.

Возможно, к минуте, когда я вам пишу, вы уже вскрыли пакет. Не знаю.

Если вы еще не сделали этого, руки уже подсказали вам, что в нем находится.

Все сложилось бы иначе, разорви вы крафт-бумагу в тот день, когда пакет оказался у вас в почтовом ящике. Но вы повели себя непредсказуемо. И передо мной встал вопрос: как удержать ваше внимание? Я послушалась ваших писательских советов и, чтобы ваш интерес не ослаб, слегка отошла от реальности.

Начиная с этого момента игра перестала мне подчиняться. Я выдумала вас, а вы явились мне настоящим. Восхитительно настоящим! Да, Пьер-Мари, у меня тоже подпрыгивало сердце, когда среди всякого спама мелькало ваше имя.

Я тоже пережила счастливое нетерпение. И совершенно забыла о главном: рано или поздно мне придется обмануть ваше доверие. Если из нашей истории и можно извлечь хоть какой-то урок, то он заключается в следующем: нам не дано ничего контролировать, мы не способны управлять другими людьми. Мы не Господь Бог. Ни вы, ни я, под каким бы именем я ни выступала.

Помочь вам? Да, в каком-то смысле именно к этому я и стремилась — и продолжаю стремиться.

Буду, сгорая от стыда, молча ждать от вас отпущения грехов — если вы соизволите мне их отпустить.

И последнее. Не сомневайтесь в одном: под именем, которым подписано это письмо, сердце колотится как бешеное.

8 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Нет, я так и не вскрыл пакет.

Хотя почти решился. Было десять вечера, Ева с детьми уехали домой, я перемыл посуду, навел в доме порядок. Поднялся к себе в кабинет, он у меня на втором этаже, расчистил стол — унес пустые чашки, сложил диски, разобрал бумаги — и водрузил на него пакет.

По-моему, я с полчаса, не меньше, сидел и смотрел на него и не мог набраться храбрости, чтобы содрать защитную пленку, которая, казалось, только того и ждала. Она и так уже кое-где отклеилась, так что мне достаточно было бы легонько потянуть за уголок и, даже не вскрывая пакета, отогнуть верхний клапан и заглянуть внутрь, в образовавшуюся щель, чтобы разобрать на первом же белом конверте имя получателя и узнать — если допустить, что я должен его узнать, — знакомый почерк. Я вполне отдаю себе отчет, что рассуждаю о вскрытии пакета так, словно речь идет о раздевании женщины, — с той лишь разницей, что последнее сулит наслаждение, тогда как первое…

Я хочу знать, но боюсь, что это знание меня убьет. Наверное, в следующий раз, когда я решусь, я должен буду действовать не рассуждая.

А пока попробую другой способ, помягче. У меня есть знакомый человек, которому кое-что известно и который, возможно, просветит меня в менее резкой форме.

Как видите, у нас будет передышка.

P. S. Вы правы — мы не Господь Бог.

8 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старина!

По понедельникам Жози никогда не бывает вечером дома — у нее по расписанию бридж. А раз я вроде бы в состоянии сам за собой поухаживать, то вот она и смылась. Так что я хоть почту смог посмотреть. В конце концов, поручение съездить в Ле-Клуатр ты давал мне, правильно? У нас с Жози один электронный адрес (мы слишком давно женаты), и мы в каком-то смысле стали взаимозаменяемы.

Хотя как посмотреть. Честно тебе скажу: я бы с радостью отдал ей свое второе бедро, лишь бы на операцию она легла вместо меня!

Короче, в чем разница — и огромная! — между Жози и мной, так это в том — и ты сам это знаешь, — что она женщина. Баба до мозга костей, старикан! Следовательно, напрочь лишена мужской солидарности. Когда она мне рассказала, что подсунула тебе эту полудурочную, я чуть кони не двинул. И сейчас пишу тебе специально ради этого. Только учти: она не должна знать, что я тебе писал. Как только отошлю письмо, сразу удалю его отовсюду. Если Жози прознает, мне кирдык. Дай слово, что не протреплешься. Ни словом, ни намеком! Будет скандал века, ты уж мне поверь.

Ладно, язык за зубами ты держать умеешь.

В этом секретном послании я должен сообщить тебе две вещи.

Первое. Ты совершенно прав, что чувствуешь себя в опасности, когда в окрестностях бродит Лисбет П. Дестивель. Я достаточно близко с ней знаком, чтобы утверждать, что она чокнутая. «Жизнерадостная»? Ну да, возможно. Но, на мой взгляд, это политкорректный аналог выражения, означающего, что у нее зудит в одном месте. С тех пор как она овдовела, все пенсионеры Ле-Мана при виде ее трясутся от страха, старина. Даже я сдрейфил, а ты меня знаешь, я аскетом никогда не был. Ладно, сейчас поздно ахать и охать, ее уже не удержать, но я за тебя боюсь. Может, ты, когда рыл бассейн у себя в саду, заодно выкопал подземное бомбоубежище? Если да, то молодец. Если нет, хватай лопату и беги копать. А может, твой дедуля из-под Вердена оставил тебе в наследство старое ружье? Срочно доставай его с чердака! Короче, ты меня понял. Найди любой способ, но спасись от этой психопатки, если, конечно, не хочешь помереть, как Феликс Фор.[13]

Вторая вещь, о которой я хотел тебе сказать, касается твоих странных отношений с девицей из Ле-Клуатра.

Жози убеждена, что ты повредился рассудком. Наверное, поэтому она рассказала тебе не все. Зато мне — все. В своем «отчете» она упустила одну деталь. Не знаю, важна она или нет, сам смотри.

Она написала тебе, что видела фамилию на почтовом ящике, но утаила, что в ящике была почта. Большой конверт, который даже не помещался в него целиком. Жози поняла, что дом заперт, и рискнула потянуть за уголок конверта, чтобы посмотреть, что на нем написано. Святое женское любопытство! Представь себе, конверт был отправлен из комиссариата Девятого округа Парижа.

Поступай с этой информацией как знаешь. Надеюсь, ты не вляпаешься в грязную историю (про Лисбет пока молчу!). Все, Жози вот-вот вернется, надо успеть удалить письмо. Не забудь — это наша тайна! Не проболтайся!

Держись, старичок.

Как только смогу (блин, слышу, машина подъезжает!)

Обнимаю!

13 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Красавица моя, милая Глория!

Пишу тебе из Праги (пригласили во французский лицей), где пробуду до воскресенья, то есть до завтра. Приезжать в этот город без возлюбленного я тебе категорически запрещаю. Если у тебя его пока нет, подожди, пока он появится, и приезжай вместе с ним, иначе испортишь себе всю поездку. То же самое относится к Венеции. Обещаешь?

Наверное, ты удивлена, что я тебе пишу. Действительно, я делаю это нечасто. Но, когда ты прочтешь мое письмо, удивишься еще больше. Нет-нет, не прыгай сразу в конец письма! Ты же знаешь, как писатели это ненавидят. Как-то мне случилось наблюдать такую сцену. Я ехал в поезде, и рядом со мной молодая женщина читала мой роман, да не какой-нибудь, а самый любимый, «Живые и мертвые, Барт». И вот она у меня на глазах полезла на последнюю страницу, чтобы посмотреть, чем кончится история. Я чуть ее не обматерил.

Поэтому, пожалуйста, наберись терпения и прочти все написанное в должном порядке, хорошо?

На Пасху у Никола не было только тебя, но я ни в чем тебя не упрекаю. С тех пор как не стало Веры, ты на семейные сборища ни ногой. И я тебя понимаю. Я сам каждый раз говорю себе, что, думая только о ней, мы будем ощущать ее отсутствие так же явственно, как ощущали бы ее присутствие, и изображать радость, отчего станет только хуже. На самом деле ничего подобного не происходит. Конечно, мы думаем о ней, но в то же время постепенно ее забываем. Жизнь берет свое — вспомни, как люди ведут себя после похорон.

Каждый притащил что-то из еды, мы много смеялись, было шумно, весело и бестолково. В следующий раз обязательно приезжай — будешь приятно удивлена.

Я мог бы позвонить тебе, но предпочитаю написать — так мне проще взвешивать свои слова, а я обязан взвесить каждое. У тебя, со своей стороны, будет время обдумать прочитанное, не отвечая в ту же секунду, что намного комфортнее. Мне не хотелось бы ни подгонять тебя, ни принуждать к чему-либо, ни заманивать в ловушку.

Я хочу поговорить с тобой о той пятнице, когда почти пять лет назад я вечером заезжал за тобой в Лион. Это было в октябре 2008 года, следовательно, тебе был 21 год и ты уже училась в консерватории. Я поехал за тобой потому, что на железной дороге объявили забастовку, помнишь? Вера не смогла, она в те выходные уезжала с коллегами-переводчиками по работе куда-то на юг. Я добрался до тебя поздно, ближе к полуночи, и ты ждала меня в подъезде. На обратном пути я немного заплутал, и мы случайно оказались на улице, которую ты, возможно, узнаешь на прикрепленной к письму фотографии.

Нет, фотографировал не я. Снимок мне прислали недавно, сопроводив вопросом, говорит ли он мне о чем-нибудь. Это походило на начало шантажа, поддаваться которому не входило в мои намерения, и я ответил отрицательно. Мало того, я вступил в дальнейшую переписку с отправительницей снимка, оказавшейся очень славной женщиной. Что касается рукописи, которую она прислала мне с первым письмом, то я решил, что не стану ее читать.

Итак, Глория, две важные вещи.

Во-первых, рукопись — никакая не рукопись. Это письма. Навскидку их штук сорок — навскидку потому, что пакет я так и не вскрыл. И скорее всего, никогда не вскрою. Мне слишком страшно.

Во-вторых, фотография повергла меня в сильнейший душевный трепет, потому что я мгновенно узнал на ней ту лионскую улицу, по которой мы с тобой вдвоем случайно проезжали октябрьской ночью 2008 года и стали свидетелями странного и незабываемого события.

Я ехал очень медленно. Как сейчас вижу трамвайные провода, рельсы, фонари, несколько стоящих на тротуаре машин, припозднившихся велосипедистов, а вдали — пешеходов, очевидно возвращающихся домой из театра или ресторана. Помню наш оживленный разговор, как помню почти все наши с тобой разговоры.

И тут ты, Глория, что-то заметила.

Ты вдруг пришла в страшное возбуждение, схватила меня за руку и закричала: «Налево! Сверни налево! Нам туда! Сворачивай скорее! Налево!» Твоя просьба звучала скорее приказом, хотя была абсолютно необоснованной — я свернул, и в результате мы заблудились еще больше.

Только позже я понял, что ты вынудила меня свернуть налево не потому, что так уж хотела туда попасть, а потому, что не хотела, чтобы я проехал дальше по той улице, где мы находились.

Всю оставшуюся дорогу ты была какой-то — не могу подобрать другого слова — фальшивой, в том смысле, что вела себя неестественно. Раньше я никогда не видел тебя в таком состоянии, и чувствовал себя отвратительно. Что-то произошло. Что именно, я не заметил, но тебя это «что-то» явно ошеломило.

При этом надо знать, что выбить тебя из колеи не так уж просто. С нашей первой встречи в Тулузе я всегда восхищался твоим апломбом. Тебе тогда едва исполнилось 15 лет, а я уже был известным писателем, но на тебя моя известность не произвела ровным счетом никакого впечатления. Если кто из нас двоих и был под впечатлением, так это я. А в тот день, когда — много месяцев спустя — Вера чуть наклонилась ко мне (мы с ней стояли в очереди перед кинотеатром в Балансе; ты решишь, что это глупо, но я все помню) и вполголоса произнесла: «Глория очень тебя любит», я испытал гордость. Эти четыре слова принесли мне больше удовлетворения, чем большинство моих литературных наград! Одним словом, для меня чрезвычайно важно, что ты думаешь, но ты ведь и так это знаешь?

Той ночью в машине, пока мы ехали домой, мне несколько раз показалось, что ты хочешь со мной поговорить. Ты почти решилась. Что-то тебя мучило — что-то ужасное. Но ты так и не заговорила. Спросила только, можно ли тебе закурить. Я и не знал, что ты куришь. Дома ты поднялась к себе в комнату, и я слышал, что ты плачешь. Мне следовало постучать к тебе в дверь и спросить, что случилось. Но мужчинам такие инициативы даются плохо. Со своими родными дочерьми я еще могу взять на себя ответственность, но с тобой? Вера завтра возвращается, сказал я себе, она лучше во всем разберется. Но на следующее утро никаких следов вчерашнего не осталось, ты стала такой, какой была всегда, а Вера, с которой я поделился своей тревогой, сказала, что ты просто неважно себя чувствовала.

Глория, мне сдается, что теперь я знаю, что именно ты в ту ночь увидела на лионской улице.

Ты увидела то, чего не увидел я, потому что вдаль ты видишь лучше, чем почти 60-летний человек. Ты увидела, как два человека идут взявшись за руки, или под руку, или обнявшись, или вместе открывают дверь подъезда, собираясь зайти в дом. Или это были двери гостиницы? Ты узнала одного из двоих — по одежде, или по фигуре, или по прическе. Ты поняла, что этот человек — Вера. А второй — мужчина, но не я. Хотя в нормальных обстоятельствах мужчиной, который держит Веру за руку, или под руку, или обнимает ее, или вместе с ней заходит в двери гостиницы, то есть мужчиной, который любит ее и которого любит она, должен быть я.

(Сделаю паузу. Мне было очень трудно и больно написать предыдущее предложение.)

Ты инстинктивно попыталась меня защитить, избавить меня от этого шокирующего зрелища — так взрослые заставляют ребенка отвернуться, чтобы он не увидел чего-то ужасного, например оторванной человеческой ноги на месте попавшего в катастрофу мотоциклиста (мне недавно пришлось наблюдать такую сцену).

Но, может быть, ты знала того мужчину? Может быть, ты была в курсе происходящего? Мать и дочь. Вера и Глория. Две неразлучные подруги. Сколько раз вы вдвоем допоздна засиживались на кухне, когда остальные члены семьи, и в первую очередь я сам, зевая, расходились спать? Вера и Глория. Вы сидели и тихонько болтали, смеялись и делились друг с другом секретами. О чем Вера и Глория разговаривали на кухне в три часа ночи, когда весь дом спал?

Сколько раз вы вежливо выпроваживали меня, если я хотел присоединиться к вашим разговорам — в саду, в гостиной, на ступеньках крыльца? «Иди-иди, дорогой! Тебя сюда не звали! Нам дадут спокойно поговорить или нет?» Я никогда не обижался. Напротив, ваше женское сообщничество меня умиляло.

Мне нравится, когда у людей есть тайны. У меня они есть, и у других должны быть. Ваши тайны принадлежали вам, и я считал это нормальным. Но вот что-то случилось, Вера перешла некую грань, и ты не смогла последовать за ней потому… потому, что ты меня «очень любила», и потому, что ты ненавидишь предательство.

Вера тоже очень меня любила, чтобы не сказать больше. Но она по природе — пожирательница жизни. Я помню, каким ураганом была наша встреча в Бриве. Помню, с какой легкостью она смела со своего пути все препоны. Дети? Детей она заберет с собой. Муж? Она о нем позаботится, да и все равно между ними давно все кончено. Говоря «все кончено», она подразумевала, что они больше не любят друг друга, как в первый день. С Верой можно было только так. Или — пламень, или — ничего.

Вот о чем я подумал: если после нашей встречи в Бриве она смогла за три недели послать к чертовой бабушке всю свою предыдущую жизнь, то почему бы ей было не повторить то же самое с другим мужчиной восемь лет спустя? Логично, не так ли? На протяжении всех этих лет она слегка прикрутила фитиль, но огонек, бесспорно, продолжал гореть.

В первые же дни после ее исчезновения я догадался, что ты что-то скрываешь. Что-то такое, о чем невозможно рассказать. Мы все предпринимали отчаянные попытки ее отыскать. Все, кроме тебя. Как будто ты уже знала, что любые поиски тщетны. Ты просто интересовалась, как они продвигаются, даже не давая себе труда участвовать в этом фарсе. Если мы пребывали в смятении, то ты — в гневе. Ты носила этот гнев на своем лице, словно печать. Он читался в твоих сжатых челюстях, в твоих глазах.

Я много раз хотел с тобой поговорить и если так и не решился, то только из страха. Я боялся узнать правду.

Но сегодня все пришло в неистовое движение. Мне достаточно вскрыть этот проклятый пакет, чего я не делаю. Не хочу причинять себе лишнюю боль. Сжечь его, что ли?

Женщину, с которой я вступил в переписку, я тоже не хочу расспрашивать в лоб и тоже из страха. Я боюсь разрушить нечто хрупкое, что между нами возникло. Что именно, может, расскажу тебе в следующий раз.

Одним словом, мне хотелось бы услышать правду от тебя, Глория. Так она будет менее жестокой.

Где твоя мать? Где Вера?

Пожалуйста, скажи мне.

P. S. Карту Андалусии, твой рождественский подарок, получил. Спасибо. Она очень красивая, и я повесил ее над своим столом.

15 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс и Жози

Дорогие Макс и Жози!

Я знаю, что мои письма, адресованные одному из вас, рано или поздно попадают в лапы второму, так что стреляю дуплетом и обращаюсь сразу к обоим.

Только что вернулся из Праги. Какой город! Не пугайтесь, я не собираюсь морочить вам голову рассказами о старом еврейском кладбище, Градчине, Карловом мосте и Франце Кафке. Мне прекрасно известно, что вам на все это глубоко наплевать и в настоящий момент вас волнует одно: как прошла во вторник моя встреча с Лисбет П. Дестивель.

Не представляю, как построить свой отчет, поскольку ваши интересы немного расходятся. Но все-таки постараюсь сделать так, чтобы вы оба получили удовлетворение. Для этого каждому из вас нужно будет прочитать обращенную к нему часть письма.

Для Жози. Во вторник утром я позвонил Лисбет и предложил ей заехать ко мне во второй половине дня, но она убедила меня, что будет лучше, если она приедет к обеду, о котором позаботится сама.

Для Макса. Эта ненормальная приперлась в 12:50, ровно в тот момент, когда Никола Стуфле задал финальный супертрудный вопрос.[14] В корзинке у нее было столько еды, что семь человек могли бы ею питаться в течение недели, и три бутылки розового прованского.

Для Жози. Она пришла одетой по-летнему, хотя на улице было свежо. Ты права, это красивая женщина.

Для Макса. Юбка на ней была такая узкая, что я поражаюсь, как она не лопнула по швам. Не успев сесть, она принялась натягивать ее на коленки. Спрашивается: почему она не надела юбку подлиннее? Я как-то успел забыть, до какой степени у нее зудит в одном месте.

Для Жози. Мы пообедали на кухне. Она рассказала мне о своем детстве в Кресте, отрочестве в лицее Монтелимара, знакомстве с мужем, трех своих выкидышах и вдовстве. У твоей подруги головокружительная скорость словоизвержения. Она выразила сочувствие моему одиночеству.

Для Макса. Мы съели на кухне ее пирог с оливками и выдули первую бутылку розового. Она все время сокрушалась насчет моего одиночества — у нее это прямо-таки идея фикс. Сколько я ни твердил, что у меня все в порядке, она ничего не желала слушать. «Что, даже домашнего животного нет?» — «Почему? Есть кот». Она поискала его глазами, но, как ты догадываешься, бедный зверь давным-давно спрятался подальше.

Для Жози. Около 16:00 мы сели за работу. В гостиной. Слегка поддатые. От ее инсценировки я слегка обалдел. Она, видишь ли, постаралась оживить мои диалоги. Результат вышел ошеломительный.

Для Макса. Ближе к вечеру, изрядно набравшись, мы сели за работу. Представь себе, она плюхнулась в низкое кресло — это в своей-то юбке. Инсценировка ее — полное дерьмо. Мне казалось, я в жизни всякого насмотрелся, но это было нечто! Никто еще так не уродовал мои тексты.

Для Жози. В какой-то момент она уронила на пол свои листки. Я поднялся, чтобы помочь ей их собрать. Жози, мне очень хотелось бы рассказать тебе, что произошло дальше, но ты знаешь, что я неисправимо стыдлив. Помнишь фильмы, которые показывали накануне сексуальной революции 68-го года? Как только парочка начинала целоваться, камера тут же отъезжала в сторону и принималась пристально изучать аквариум с рыбками или растение в горшке. В общем, тебе придется довольствоваться тем же.

Для Макса. Не знаю, как она это провернула. Профессионал высшего разряда. Вот пачка листков разлетается по комнате, вот я вскакиваю, чтобы их собрать, а секундой позже, сам не понимая, как это произошло, уже стою, уткнувшись носом ей в колени. Дальнейшее, старина, вообрази сам. Скажу одно: когда час спустя я подписывал ей экземпляр «Возвращения зверя», слова, которыми я назвал свою книгу, показались мне вещими.

Обоим. Целую вас.

16 апреля 2013

19:08

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Раз уж ты находишь гнусное удовольствие в том, чтобы сталкивать людей лбами, я ничего не стану от тебя скрывать: на следующий день после вашей «рабочей встречи» мне звонила Лисбет. Вот почему твое письмо вызвало во мне бурю негодования.

Не спорю, у моей подруги нет ни твоего таланта, ни твоей силы воображения, и я ничего не могу сказать по поводу ее инсценировки «Возвращения зверя», кроме того, что она работала над ней упорно, не жалея времени. Что до остального, то ей я верю больше, чем тебе.

Довольно странно, что человек твоего уровня, твоего возраста и твоей культуры судит о женщинах по тому, какой длины у них юбка. Кстати, в отличие от любовных сцен из фильмов, про которые ты вспомнил, ситуация с юбками с тех самых 60-х ничуть не изменилась. Наденешь слишком длинную — в ней шагу ступить нельзя. Слишком короткую — нарвешься на какого-нибудь… Ладно, замнем.

Ясное дело, роковой сквозняк устроила тоже она. А ты уткнулся носом в ее пресловутую юбку совершенно случайно!

Лицемер! Если прочитать, что ты понаписал «для Макса», можно подумать, тебе угрожали пистолетом! Бедняжка!

Неужели так трудно согласиться, что Лисбет — само очарование?

Почему бы тебе не признать, что тебя к ней влечет? Мог бы просто сказать мне спасибо за то, что я помогла тебе возобновить знакомство с НАСТОЯЩЕЙ ЖЕНЩИНОЙ!

Да, я специально пишу эти слова ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ!

Да, я в ЯРОСТИ!

Да, я все та же ЗАНУДА, какой была всегда!

На твое дурацкое письмо, в котором ты несешь какую-то ахинею про теорию вероятности и употребление заглавных букв, я не ответила, потому что ничего в нем не поняла.

Я надеялась, что встреча с Лисбет поставит тебе мозги на место, заставит перевернуть страницу и начать все с нового листа, но издевательский тон твоего письма доказывает, что я ошибалась. Вместо того чтобы проводить время в постели с любящей женщиной, ты предпочитаешь морочить себе голову какими-то тайнами, догадками и предположениями. Ну и прекрасно! Тем хуже для тебя!

К твоему сведению, в Лисбет никаких тайн нет. Она счастлива, что повидалась с тобой. Она рассказала мне, что вы много смеялись и о многом переговорили. Она сказала, что ты нежный и сентиментальный. Даже призналась, что ты плакал в ее объятиях, а перед уходом преподнес ей букет из своего сада. Видишь ли, если мужчина, переспав с женщиной, плачет, а потом дарит ей цветы, женщина имеет право думать, что это означает начало долгой и прочной связи. Неужели я должна обучать тебя азам любовных отношений? Ты что, успел забыть элементарные правила поведения?

Надеюсь, Пьер-Мари, что ты не будешь ослом. Моя подруга очень огорчилась, что сразу после вашего свидания ты умчался в Прагу, но, представь себе, она рассчитывает на новую встречу. Она тебя ждет, дубина!

Если ты смотришь на это иначе, то потрудись, пожалуйста, собрать в кучу все свое вдохновение и немедленно написать ей, что ты — бесчувственный чурбан.

И последнее. Мы с Максом дико поругались из-за всей этой истории. Спасибо тебе за это большое.

Целую (несмотря ни на что).

16 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старый хрен!

Помню, как-то раз, когда мы были у тебя в гостях, ты развлекал нас тем, что читал вслух самые идиотские статьи литературных критиков. Как же мы ржали! Среди особенно тупых отрывков мне запал в память один, от которого тебя, помню, аж передернуло. Там было что-то такое типа: «Эта книга не оставит вас равнодушными». Так вот, старичок, твое последнее письмо не оставило нас с Жози равнодушными, это уж точно. Можешь собой гордиться: такого шума в нашем тихом Ле-Мане давненько не бывало! Вот что значит талант! Золотое перо! Но, как выражаются те самые критики, «мнения разделились»: Жози впала в бешенство, а Макс чуть не помер со смеху. Кажется, это и есть признак шедевра, я не ошибаюсь?

Честно тебе скажу: с тех пор, как со мной приключилась эта пакость с бедром, я в первый раз так гоготал. Только представил себе, как ты стоишь на четвереньках, уткнувшись носом в промежность этой курице Лисбет, так у меня все боли прошли! Но чем громче я заливался, тем мрачнее становилась Жози. Я, отирая слезы, хлопал себя по бокам, а Жози испепеляла меня гневным взглядом. Ну и скандал она мне закатила! Как будто мы вернулись на сорок лет назад, во времена движения «За освобождение женщин». История с юбкой ее просто взбесила.

Итог: Жози со мной не разговаривает, как будто это я оттрахал ее подружку. Целыми днями ходит и бурчит себе под нос, в основном поливает мужиков. Трусы, подлецы, эгоисты, бездельники, свиньи, мерзавцы и так далее и тому подобное. Но ты не огорчайся, это ненадолго. Скоро успокоится, и мы помиримся. Уж я-то ее знаю. Надеюсь, моя одеревеневшая нога не подведет меня в самый ответственный момент. Так что я тебе еще спасибо скажу.

Ладно, это все ерунда. Хуже другое. По-моему, ты влип. С Прагой ты хорошо придумал, но, насколько я могу судить по обрывкам телефонных разговоров, которые Жози ведет с твоей Матой Хари, эта штучка втюрилась в тебя по самое некуда и всерьез намеревается занять место Веры.

Будь я здоров, я бы подбил тебя смотаться вдвоем куда-нибудь в тропики, но пока должен сидеть дома как пришитый. Что ты собираешься делать?

Все, пока, на горизонте горгона. Быстренько все удаляю. Блин, можно подумать, я завел любовницу, и зовут ее Пьер-Мари Сотто!

Не дрейфь, старик, а главное — береги руки-ноги!

17 апреля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Осмелилась вам написать, хотя от волнения у меня слегка дрожат руки.

Время после получения вашего последнего письма как будто остановилось. Я словно окаменела: не двигаюсь и почти не дышу, как в детской игре «Раз-два-три… замри!». Если я чуть пошевелюсь, и вы это заметите, я пропала.

Проблема в том, что меня распирает от желания играть с вами снова и снова. Все мое существо отказывается принимать, что партия окончена, а из ваших последних слов я поняла, что и вы не решаетесь завершить игру. Вы все-таки вскрыли пакет? Поговорили с человеком, которому известно то, о чем вы боитесь узнать?

Знаете, о чем я молча мечтаю с тех пор, как прервалась наша переписка? О том, чтобы начать все заново, но по другому сценарию. В нем не будет ни объемистого пакета, ни фотографии, ни писем, ничего. Будет только женщина, которая пишет вам, чтобы рассказать, как ей нравятся ваши романы. Вы ей отвечаете, и постепенно завязывается переписка — искренняя и свободная от тайн, недомолвок и загадок. В моих мечтах мы с вами — такие, какие мы есть на самом деле. Вымысел остается в книгах, он не выплескивается в реальность, не мешает нам жить и не играет с нами злых шуток.

А потом я просыпаюсь.

Сейчас я в Париже, одна в тесной квартире, где мне больше не хочется быть, на седьмом этаже буржуазного дома в Девятом округе. Включаю компьютер, проверяю почту, и на меня наваливается ощущение пустоты: ни одного письма от вас.

Тащусь на кухоньку. Делаю себе кофе. Смотрю в окно. Погода хорошая, на улице весна, а я жалею о тех ненастных неделях, когда дождем побило мои нарциссы в палисаднике в Ле-Клуатре, о тех сладостных неделях, когда меня не покидало чувство, что вы со мной.

Где вы, Пьер-Мари?

Как поживаете?

А ваш кот? А ваша дочь? А ваша бессонница? И наши потерянные цыплята?

Руки над клавиатурой дрожат. Я попала в двойную ловушку и утащила вас за собой. Простите меня.

На сердце — тяжесть признаний, на которые нет сил.

Лучше бы вы меня обругали. Позвольте подставить вторую щеку.

17 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Мой тигр!

Я чуть-чуть сердита (на самом деле — очень!), потому что узнала от Жози, что ты уже вернулся из своей поездки, но так мне и не позвонил. Я ждала твоего звонка — ведь мы же, кажется, договорились? Что происходит? Я несколько раз набирала твой номер, но все время попадаю на автоответчик. Ты что, телефон отключил? Поэтому я тебе и пишу — хорошо, что в турагентстве есть компьютер с выходом в интернет. У нас тут в Кресте с вай-фаем плохо.

Может, у тебя опять котел сломался? Ты не заболел? Надеюсь, что нет. И еще надеюсь, что сегодня вечером ты мне наконец позвонишь. Отцу уже лучше, и я чувствую, что мое присутствие его не столько радует, сколько тяготит. Я уж и так стараюсь вести себя незаметно как мышка, но он привык жить один и, по-моему, ждет не дождется, когда я уеду. Вообще-то я собиралась уезжать завтра и планировала по пути в Ле-Ман сделать крюк и заглянуть к тебе. Если ты не против, я так и сделаю. Часиков в двенадцать, как на прошлой неделе? Привезу пикник (ням-ням!), а если захочешь, чтобы я немножко задержалась, буду в полном твоем распоряжении. Ну вот, вроде все. Надеюсь, твое молчание не означает ничего плохого. В прошлый вторник мы так замечательно провели время, что было бы жалко упустить возможность повторить.

Мне не терпится тебя услышать.

Не терпится тебя увидеть.

Не терпится тебя обнять.

17 апреля 2013

От кого: Оливер

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари, привет!

Бывает, и не ждешь оказии, а она тут как тут! Представь себе: я завтра еду в Баланс, на встречу с торговыми представителями всей Юго-Восточной области. Вообще-то должен был ехать Дом, но бедняга свалился с прокатного велосипеда и здорово расшибся. Нет, ничего страшного, но он все-таки лишился двух зубов и заполучил синячище во всю правую щеку. Между нами, в издательстве его теперь зовут не иначе как Майк Тайсон.

Короче, я еду вместо него. Поезд сегодня вечером. Совещание продлится весь день, но часам к шести я думаю освободиться. Как насчет того, чтобы выпить хороший аперитив, а потом поужинать в тесном кругу — то есть ты да я? Если знаешь приличное местечко, где можно побаловать желудок, сейчас самое время расколоться.

Буду рад, если согласишься.

До завтра — надеюсь!

P. S. Пытался тебе дозвониться, но твой мобильник на автоответчике.

17 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Оливер!

Ты этого еще не знаешь, но ты спас мне жизнь! Конечно, я согласен завтра увидеться, да еще как! Только у меня к тебе такая просьба. Срочно, то есть до 11 часов утра, пришли мне еще одно письмо с сообщением, что я непременно должен присутствовать на деловом обеде, который ты устраиваешь. Пиши что хочешь, главное, чтобы письмо выглядело официальным и чтобы в нем подчеркивалось, что моя явка строго обязательна. Сделай это для меня — я тебе потом объясню, зачем мне это нужно. За это я готов заехать за тобой на машине к шести часам вечера куда скажешь в Балансе и отвезти в ресторан, достойный богов.

Черт, чуть не забыл — СПАСИБО!

P. S. Обращайся ко мне на вы.

17 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Я здесь. Я все еще здесь.

Ваше письмо меня потрясло. У меня даже голова закружилась.

Мне эта неделя безмолвия тоже показалась бесконечной. Хотя событий произошло много. Ко мне приезжала ваша «землячка» из Сарты (у вас — банкир, у меня — моя гарпия, может, как-нибудь потом расскажу, чем закончилась наша встреча, — еще один потерянный цыпленок), потом я на четыре дня ездил в Прагу, но ничто — ни спокойные воды Влтавы, ни бешеный напор «землячки» — не помешало мне постоянно думать о вас. Я забывал о вас на час-два, но затем мои мысли сами собой, автоматически, с регулярностью механизма, неизменно возвращались к вам — так вода всегда стремится вниз по наклонной плоскости (ой-ой-ой, что за метафора! позор, а не метафора. Сотто, возьми себя в руки!).

И вот, стоило мне увидеть в почтовом ящике ваше имя, как сердце подпрыгнуло в груди. Спасибо, что сделали первый шаг к примирению. Сам я с каждым днем трусил все больше и больше. Кстати, вот вам еще причина, по-моему пятая, считать, что жизнь прекрасна: она дает возможность найти то, что вроде бы потерял.

В письме от 8 апреля вы написали: «Под каким бы именем я ни выступала». Вам не кажется, что эти слова должны вселить в меня смятение? Мою знакомую зовут Аделина Пармелан, и именно к ней я привязан. Не к вам, когда вы превращаетесь в неизвестно кого, устраиваете между нами разлад и пугаете меня.

И сейчас я обращаюсь к Аделине.

Если в тонкой нити, связавшей нас, еще осталась пара-тройка целых волокон и если мы проявим осторожность и не будем дергать за нее слишком сильно, может быть, она и не порвется.

Нет, я не вскрывал пакет. Нет, человек, к которому я обратился за информацией, мне пока не ответил. Так что партия еще не окончена.

Дочь? Вы, должно быть, про Еву? Она мужественно играет роль маленького отважного капрала, а два ее солдатика донимают ее вопросом, почему папа такой злой.

Кот? Коту все до лампочки. Он и рядом с моим трупом будет как ни в чем не бывало лопать свой корм из миски. Но я по привычке продолжаю о нем заботиться. Это ведь Верин кот, я вам не говорил?

Бессонница? Я научился укрощать ее с помощью радио. Люди, которых я не знаю, разбивают тишину, нашептывая мне что-то на ухо.

Поскольку больше нет ни банкира, ни хора, ни бутылки шнапса, ни Филимона, расскажите мне о Париже. Что вы там делаете? И, как знать, может, случится чудо и я вам снова поверю.

17 апреля 2013

От кого: Оливер Вандеверт

Кому: Пьер-Мари Сотто

Глубокоуважаемый Пьер-Мари Сотто!

Согласно предварительной договоренности с отделом продвижения обращаюсь к вам по поводу совещания, которое состоится 18 апреля, в четверг, в Балансе. Издательство «Сонж» в рамках своего ежегодного семинара организует встречу с представителями книжной торговли (Юго-Восточной области). Место проведения — Дом съездов, начало — в 10:00 (схему расположения см. в Приложении). После торжественного открытия запланирован обед (начало в 12:30). В 14:30 пройдет круглый стол с вашим участием, модератором которого я имею честь выступить лично. Вечером мы приглашаем вас на автограф-сессию, устраиваемую по инициативе и при сотрудничестве книжного магазина «Мотив».

Буду рад увидеться в Балансе с одним из наших лучших авторов. Примите выражение моего самого искреннего уважения,

P. S. Старался как мог. Надеюсь, сойдет? Расскажешь потом, что за секреты. Буду ждать тебя в шесть вечера на выходе из того самого Дома съездов (схему расположения см. в Приложении!). Пока!

18 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Лисбет

Лисбет,

жуткая невезуха!

Сейчас объясню. Вернувшись из Праги, я собирался тебе позвонить, но погода стояла такая хорошая, что я решил заняться очисткой бассейна. Только наклонился, чтобы выдернуть пробку, как у меня из верхнего кармана рубашки выпал телефон и плюхнулся в воду. И разумеется, вышел из строя.

Пока я ездил в Дьёлефи за новым, пришло — практически одновременно с твоим — письмо от моего издателя (я тебе его пересылаю). Он прекрасный человек, но немного жестковатый, авторов держит в строгости и терпеть не может неповиновения. Одним словом, у меня нет выбора — я должен согласиться и на весь день ехать в Баланс.

Прощай, пикник и прочие сопутствующие удовольствия. Как-нибудь в следующий раз.

Счастлив узнать, что твоему отцу стало лучше. Наверняка его скорому выздоровлению способствовало твое присутствие. Он настаивает на том, что тебе пора домой? Не принимай этого близко к сердцу. Пожилые люди любят тишину и не любят менять свои привычки. Малейшие перемены выводят их из себя.

Будь осторожна по пути в Ле-Ман, 751 километр — не шутка!

18 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Дорогой Оливер!

Это было великолепно! Убедительно и искренне. Я чуть было не собрался мчаться на это совещание! Еще раз спасибо.

Черт, я чуть было не переслал твое письмо вместе с постскриптумом. Уже мышку подвел к кнопке «Отослать». Фу, меня аж холодный пот прошиб.

До вечера! Попируем на славу, и не всухую. Ты даже не представляешь, как я в этом нуждаюсь. Все тебе расскажу. Уже слышу, как ты ржешь.

19 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Жози!

Я пишу «Жози», но рассчитываю, что это письмо прочтет Макс. Что за фигню вы себе устроили с почтовым ящиком? У меня такое впечатление, что вы по очереди встаете друг у друга за спиной и один читает все, что получает и пишет второй. Метишь в одного, а рикошетом попадаешь в другого. Мне это категорически не нравится. Жози, имей в виду, ты добьешься только того, что Макс будет писать мне тайком, а потом удалять свои письма из папки. Ты этого хочешь? Поверь мне, именно так и случится, если вы будете продолжать пользоваться одним почтовым ящиком. Две собаки не едят из одной миски. А если едят, дело кончается сварой.

Ладно, не важно. Теперь, Жози, я обращаюсь к тебе.

Ты что, действительно думаешь, что роли угнетателей и угнетенных распределены в этой жизни раз и навсегда? Что одним позволено кипеть от ярости, а вторым остается только вжимать голову в плечи?

С какой стати ты решила, что имеешь право учить меня жить? Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Ты диктуешь мне, что я должен делать и чего делать не должен. Написать Лисбет письмо с объяснениями! Может, мне еще прощения у нее попросить? Интересно, за что. За то, что она меня практически изнасиловала? Представь себе, я вижу это именно так. Сначала она меня напоила, а потом поймала в тщательно расставленную ловушку (разбросала бумажные листки). Она на меня просто набросилась, не оставив мне ни единого шанса. На ковре в гостиной! Кто угодно мог ко мне зайти — сосед, курьер и так далее. После того как приятная часть миновала (чего я не отрицаю), я пришел в ярость, что меня так легко провели. Ясно ведь, что порядочный мужчина не может после случившегося сказать: «Большое спасибо, до свидания!» — и испариться. И вот тут начинаются сложности. Наступает очередь мелких подарков, обещания будущих свидания и милой болтовни. Ты хоть знаешь, что она называет меня своим тигром, а себя — моей тигрицей? Когда я это прочитал, мне пришлось бороться с собой, чтобы не помчаться покупать билет в один конец до Занзибара — просто из чувства самосохранения. Тебе известно, чем любовь отличается от убийства? Ничем. В обоих случаях встает один вопрос: что делать с телом? Понимаю, звучит цинично, но я сейчас близок к тому, чтобы понять убийц.

Я, значит, плакал в ее объятиях? Кто, я? Это просто тяжелый бред. Тут уже не просто вранье, тут уже психиатрия.

Ее инсценировка? Ты утверждаешь, что она работала над ней с особой бережностью. Могу себе представить, что у нее получилось бы, будь она чуть менее бережна. Под тем предлогом, что мои диалоги нуждаются в «оживляже» (ее идея фикс), она переделывает реплику медсестры: «Вы спите, месье Динь?» в: «Ну что, папаша, придавил маленько?» И дальше все в том же духе. У меня руки опускаются.

Короче, вот что, Жози. Я действительно напишу Лисбет, очень вежливо и приветливо, я все-таки не трамвайный хам. Но, если она умеет читать между строк, она поймет подлинный смысл моего письма, который выражается в четырех словах: «Оставь меня в покое!»

Если ты, со своей стороны, будешь с ней разговаривать, пожалуйста, постарайся донести до нее ту же мысль.

Ладно. Жози, Макс! Мне бы очень хотелось, чтобы все осталось позади и наша дружба вернулась к тем временам, когда в нашей жизни еще не существовало ни Аделины Пармелан, ни Лисбет, ни всего прочего.

Целую вас.

20 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Прекрасно, Пьер-Мари, я все поняла. Не трудись мне больше писать, чтобы городить груды вранья. Жози переслала мне твое письмо — во всяком случае, ту его часть, которая касается меня. Для того и существуют настоящие друзья — только они способны содрать с раны присохший бинт. О да, я оставлю тебя в покое! Скатертью дорожка! Кстати, освобождаю тебя от необходимости мне писать. Дура я дура, так мне и надо. Теперь я на своей шкуре узнала, что писатели ничуть не лучше, чем остальная публика.

Так и подмывает послать тебя в ж…, но я для этого слишком хорошо воспитана.

Р. S. Знаешь, что мне напомнило «официальное» письмо твоего издателя, которое ты посмел мне переслать? Лопотанье моих пятиклашек, которые явились на урок с невыполненным домашним заданием. С той разницей, что они меня умиляли.

Р. Р. S. Я бы посмотрела, как ты сумеешь помириться с Жози.

21 апреля 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Поразмыслив, я беру назад написанное вчера. Я не оставлю тебя в покое. Во всяком случае, не раньше, чем выскажу пару-тройку замечаний, которые тебя наверняка заинтересуют.

Первое. Бесстыжие выражения, которые ты шептал мне в левое ухо, пока мы катались по твоему ковру, отныне записаны в алфавитном порядке и сохранены в отдельном файле моего компьютера. Файл называется: «Устное творчество Пьера-Мари Сотто». Подзаголовок: «Личная жизнь лауреата Гонкуровской премии». Список открывает выражение: «Давай, давай, давай, ну!», а закрывает: «Съешь меня скорей». Стилистическое убожество бросается в глаза. Могу выслать тебе весь файл по первому требованию.

Второе. За белые трусы, которые я бережно сняла с тебя по твоей просьбе (см. выражение на букву С: «Сними с меня это, я больше не могу»), ты мог бы выручить недурные деньги на каком-нибудь сайте, специализирующемся на торговле «винтажными» шмотками 1960-х. Если с новым бестселлером выйдет промашка, ты всегда можешь их продать — полученной суммы хватит на уход за бассейном.

Третье. При более внимательном прочтении и в свете того, что мне теперь известно, я пришла к выводу, что «Возвращение зверя» — это женоненавистническая книга, написанная бездарным мужчиной, который боится женщин. Как ни печально, но я отказываюсь от попытки привнести в текст дикую страсть, которой ему так не хватает, из-за чего его название выглядит невыполненным обещанием.

Четвертое. Я никого не насиловала. Ты был наготове еще ДО ТОГО, как разлетелись мои листки. У меня отличное зрение, и я располагаю некоторым опытом, чтобы суметь различить шишку в штанах.

На сегодня все.

22 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Привет, старина!

Тебе не понять, что такое прочная семейная жизнь — у тебя она всегда была бурной. Представь себе парня и девушку, которые поженились в 20 лет и прожили бок о бок сорок — как мы с Жози. Откуда тебе знать, что значит вместе пережить молодость, зрелость и первые признаки подступающей старости? Ты и вообразить себе не можешь, до какой степени такие люди, как мы, начинают воспринимать себя единым целым и делят не только постель, но и почтовый ящик.

Мы — те две собаки, что едят из одной миски (спасибо за сравнение). Но и это еще не все! Порой мне кажется, что у нас один мозг на двоих. И — никакой отдельной жизни ни у нее, ни у меня. Странное ощущение, особенно если осознаешь этот факт вдруг, неожиданно для себя.

Честно признаюсь, я с нетерпением ждал понедельника, когда Жози уедет на свой бридж и я смогу спокойно тебе написать, не боясь, что она встанет у меня за спиной и будет, заглядывая через плечо, читать мое письмо.

Ты совершенно прав, именно так это у нас и происходит. Стоит мне включить компьютер, как она уже тут как тут: кому это ты пишешь? Старина, начиная с 1970-х у меня вообще нет никакой личной жизни, и это отвратительно. Что с нами случилось? С тех пор как у меня забарахлило бедро, кажется, что все вокруг катится в тартарары.

Сегодня утром я проснулся весь в слезах. В старой глупой башке крутилась одна и та же фраза. Хочешь знать, какая? Пожалуйста. «С меня хватит. Все, конец».

Ты спросишь: что это означало?

Сам пока не понимаю. Но между нами с Жози как будто черная кошка пробежала. И я паршиво себя чувствую.

Эта история с Лисбет что-то такое вскрыла, Пьер-Мари. После твоего письма, адресованного нам обоим, в наших с Жози отношениях появилась трещина, и эта трещина не желает затягиваться. Жози больше на меня не злится (на тебя тоже), но целыми днями висит на телефоне, часами что-то обсуждает со своей подружкой. Похоже, они что-то замышляют. Я сижу в своем инвалидном кресле и молча за этим наблюдаю. И ноги болят, как будто их пилой пилят. Сейчас бы прыгнуть на велик или хотя бы в тачку и укатить куда глаза глядят, а вот фигушки. Я тут в заложниках. Хорошо, что есть понедельник. Глоток кислорода.

Ты будешь смеяться, но я тебе завидую. Завидую твоей свободе. Тому, что ты расстался с несколькими женами. Тому, что с тобой произошло после исчезновения Веры, я тоже завидую. Глупо, понимаю.

Как можно завидовать чужому горю? Но я завидую твоим страданиям! Я завидую даже тому, что ты переспал с этой истеричкой!

Лучше так, чем паралич, в котором нахожусь я.

Мне надо было бросить Жози двадцать лет назад. Но ты же меня знаешь. Я буду шуметь, фанфаронить, бахвалиться и… ничего не делать. А я ведь любил другую женщину. Молодую и очень красивую. Мы познакомились на воскресных курсах для учителей. Она, как и я, преподавала физкультуру — в лицее неподалеку от Кольмара. Далеко и неудобно. Я звонил ей из автомата, когда водил гулять собаку. Писал ей письма. Она отвечала мне, но вкладывала свои письма в фирменные конверты банка «Касден», чтобы Жози не догадалась. Представляешь? Мы встречались тайком, всего раз пять или шесть, но, когда я об этом вспоминаю, дружище, у меня до сих пор почти встает.

Как же все это далеко! Все потеряно, все упущено. Все кончено.

Хочешь знать правду? Я живу тоскливой жизнью. И виновата в этом не Жози. И не я. Просто так сложилось. Только до сегодняшнего дня я не осмеливался признаться в этом самому себе. Но сейчас все изменилось. Все начало рушиться, и до меня вдруг дошло, что на самом деле я подыхаю со скуки.

Не знаю, что буду делать. Наверное, лягу на вторую операцию. (Ее перенесли на 16 мая.) А потом… Если не помру на операционном столе, может, возьму ноги в руки и умотаю куда-нибудь подальше.

Учитывая, в каком настроении в последнее время Жози, мне сдается, она вздохнет с облегчением, если я больше не буду маячить у нее перед глазами. А ты как думаешь? Ты веришь, что я сумею выжить без нее?

Прости, Пьер-Мари, за жалостливый тон письма. Разрешаю тебе потешаться надо мной сколько душе угодно. Мне уже все равно. В воздухе веет катастрофой, аж жуть берет, но… мне даже нравится. Короче, что бы там тебе ни плела Жози, лично я тебе благодарен за то, что навел тут у нас шороху.

Хлопаю тебя по спине — ты знаешь, как я это умею! От моих приветов мертвый проснется!

Р. S. Сейчас удалю это письмо. Если только не забуду… Что там на эту тему говорил старик Фрейд?

22 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

В тот же вечер, 10 минутами позже.

Пьер-Мари, я это сделал! Я совершил первый акт неповиновения: взял и создал себе СОБСТВЕННЫЙ почтовый ящик. Блин, даже дышать легче стало! Ясное дело, первое же письмо пишу тебе.

Теперь мой адрес max.tout.seul@netline.fr.[15] Так что можешь писать мне что угодно, любую похабщину. И на баб можешь нападать сколько заблагорассудится — Пассионария, которая живет под одной со мной крышей, больше не обзовет тебя сексистом. Хватит с нас намеков!

23 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс

Дорогой Макс-одиночка!

Полагаю, мне выпала честь торжественного открытия твоего личного почтового ящика. Я польщен. А какой у тебя пароль? Амоко_Кадис?[16] Березина? Ватерлоо?

Прости, прикалываюсь по привычке, но твое последнее письмо меня не на шутку взволновало. Что я наделал, господи, что я наделал! Хорошо еще, ты не очень на меня сердит, не то мне ничего не осталось бы, как только сунуть голову в духовку.

Письмо «на два голоса» я написал, рассчитывая вас повеселить! Это была шутка, мать вашу! Я хотел, чтобы вы посмеялись, и совершенно не собирался вызывать цунами. Если ты на старости лет снизойдешь до литературы, почитай «Шутку» Милоша Кундеры или «Ни с того ни с сего» Натали Саррот. Там здорово показано, как иногда пара слов или даже просто интонация способны перевернуть людям жизнь. Ладно, бог с ней, с литературой.

Ты задал мне два вопроса. Верю ли я, что ты сумеешь «выжить без нее» (я чуть не расплакался — почудилось, что ко мне обращается маленький мальчик) и что Жози «вздохнет с облегчением», если ты больше не будешь «маячить у нее перед глазами».

Это серьезно, но я не намерен прятаться в кусты.

Мы с тобой знакомы с пятого класса, то есть 48 лет. Наша дружба все эти годы оставалась неизменной. Она из тех вещей, которые «само собой разумеются». Но я не помню, чтобы мы с тобой хоть раз задавали друг другу вопросы типа: что мне делать? И вот не прошло и полвека, как ты задаешь мне такой вопрос. Я тронут до глубины сердца и понимаю, в каком ты отчаянии. Поэтому не буду прятаться в кусты.

Думаю ли я, что Жози вздохнет с облегчением, если ты ее бросишь? Нет, не думаю.

Думаю ли я, что ты сумеешь приспособиться к жизни без нее? Нет, не думаю.

Я думаю, что вы с ней созданы друг для друга и что никого лучше тебе не найти. Я думаю, что вам предстоит пройти рука об руку еще лет двадцать или тридцать и умереть с разницей в три недели (второй не переживет кончины первого). На вашей могиле будет куча всякой пошлятины (если я сам к тому времени не помру, внесу в коллекцию свою лепту): таблички, медальоны и мраморные книжки и выбитыми на обложке словами «Макс и Жози». Вот что я думаю. Вернее, вот как я вижу будущее. Ваше с Жози будущее. Может, звучит не слишком аргументированно, но что есть, то есть.

Не сомневаюсь, что двадцать лет назад, когда ты повстречался с той женщиной, я сказал бы тебе то же самое (если бы ты спросил мое мнение). Так что это не вопрос возраста.

Но это не означает, что вам не надо слегка растормошиться, а главное — малость отлепиться друг от друга. Купите вторую миску! Оставайтесь едиными, но не сливайтесь в одно целое! Кстати, как только почувствуешь, что твоя нога перенесет поездку, прыгай в поезд (ну, или закати себя в поезд) и приезжай ко мне — сам, без Жози. Побудешь у меня, пока буря не утихнет. В доме шесть свободных комнат, выбирай любую. Жози, конечно, будет недовольна, особенно с учетом того, что в данный момент она на меня злится, но плевать. Докажи ей свою независимость!

Макс, твоя проблема — не в Жози. Твоя проблема — ты сам сказал — в том, что тебе скучно. Так что не пытайся переводить стрелки. Мой тебе совет: не принимай никаких важных решений, пока не поправишься. Когда организм напичкан лекарствами, голова плохо соображает.

И еще. Я взял на себя ответственность и ответил на твои вопросы, но не забывай, что на корабле твоей жизни капитан — ты сам и решать, что делать, тебе.

Знай одно: в любом случае я всегда буду на твоей стороне.

16 мая буду усиленно думать о тебе.

Обнимаю тебя.

P. S. Думаю, мне потребуется немало времени, чтобы снова завоевать доверие Жози. Пока ничего предпринимать не буду — пусть остынет.

P. P. S. Не в тему, но забудь про Верден и Шемен-де-Дам. Открою тебе правду: мой дед никогда там не воевал. Он сражался в совсем других местах. А эту историю мне рассказал один приятель про своего деда, и она так мне понравилась, что я ее позаимствовал и приписал своему. Иногда я сам себя пугаюсь.

23 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старина!

Ты хоть знаешь, что хоронить друзей раньше времени нехорошо? Представил я себе могильный камень — один на двоих с Жози, — и такая на меня тоска напала… От твоего юмора меня прямо корежит, откровенный ты мой. Хотелось бы мне доказать тебе, что никакой я не однолюб и что у меня есть еще порох в пороховницах. Но ты прав, призывая меня к осмотрительности. Попробуй-ка отправиться завоевывать мир на одной ноге и с кишками, отравленными антибиотиками.

Ладно, наберусь терпения и буду ждать 17 мая, а там, глядишь, сбегу из больницы вместе с медсестрой.

И еще. Ради всего святого, прекрати подсовывать мне всякие книжонки — ты же знаешь, как это меня раздражает. По моему мнению, на свете есть всего один достойный писатель, и это ты. Так что, пока не разродишься новым шедевром, я ограничусь теликом.

Насчет Жози ты правильно решил: надо дать ей сбавить жар на пару-тройку десятков градусов Цельсия. Ее дружба с Лисбет приняла какой-то совсем уж непотребный оборот. Если я не ошибаюсь, они планируют акцию в духе «Фемен». Представляешь? Две юные красотки на улицах старого доброго Ле-Мана?

У меня через 15 минут сеанс кинезиотерапии. Пока!

I will survive! [17]

24 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Великому писателю Пьеру-Мари Сотто по прозвищу Бумагомарака!

Интересно, зачем тебе пара мелких шариков, болтающихся в белых семейных трусах, что ты носил в тот памятный день, если тебе не хватает смелости даже на то, чтобы ответить оскорбленной женщине?

Если я не дождусь от тебя извинений, то, вполне вероятно, отправлю свой текстовой файл в редакцию одного из гламурных журналов, которые обожают постельные скандалы. Они могли бы опубликовать его под заголовком «Разносторонний талант Пьера-Мари Сотто».

А чтобы тебе было над чем подумать, привожу фрагмент из списка на букву О: «О да, повернись скорей задницей!» Разве не великая литература?

С нетерпением жду ответа.

Твоя поставщица «сопутствующих удовольствий»

24 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Лисбет

Лисбет!

Не знаю, чего ты добиваешься, но призываю тебя проявить здравомыслие. Ты напрасно пытаешься ступить на зыбкую почву клеветы и посягательства на частную жизнь. Поверь мне, на этом пути тебя могут ждать весьма неприятные сюрпризы. И первое и второе в глазах французского закона является правонарушением, а я не думаю, что твоя учительская пенсия позволит тебе рассчитаться с адвокатами за оказанные услуги, а главное — выплатить мне по приговору суда немаленький штраф.

Поэтому прошу тебя, давай прекратим эту игру. Мы оба взрослые люди, не так ли?

На самом деле мне следовало сразу отказаться читать твою инсценировку. Сделать это меня заставила Жози. Я виноват только в том, что проявил слабость. А затем сам запутался в собственном вранье.

Вместе с тем мне кажется, что ты перегибаешь палку, тыча мне в нос мою Гонкуровскую премию и иронически именуя меня «великим писателем». По-моему, я в твоем присутствии ничем таким ни разу не хвалился.

Что касается остального, то есть твоих насмешек над моим бельем и моей анатомией, а также твоих попыток блеснуть остроумием, то я оставляю их без комментариев. Перечитай свои письма и сделай выводы самостоятельно.

Больше всего я хочу, чтобы эта история закончилась. Тебе нужны мои извинения? Ты их получишь. Лисбет, я приношу тебе свои извинения. Этого достаточно?

26 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Дорогой Оливер!

Ну, что скажешь? Разве я тебя обманул? Разве в «Набитом рте» плохо кормят? По-моему, это здорово, что еще существуют такие райские местечки, где шеф-повар не задирает перед клиентами нос, а довольствуется тем, что готовит для них вкусную еду. Впрочем, самым лучшим в тот вечер оказалось даже не то, что лежало у меня в тарелке. Ты даже не представляешь, каким удовольствием стала для меня наша пирушка. Давненько я так не хохотал. На данном этапе моей жизни это с твоей стороны неоценимый дар, по силе благотворного воздействия равный трехнедельному пребыванию в санатории. Спасибо!

Знаешь, что в тебе самое замечательное? Ты умеешь развеселить. Боже, как ты икал, кряхтел, сипел! Я чуть со стыда не сгорел. А потом заметил, что, хоть ты и прикрывался салфеткой, люди за соседними столиками тоже смеялись. Ты их заразил!

В общем, я доволен, что попотчевал тебя повестью моих злоключений с этой нимфоманкой, хотя проблема заключается в том, что нас с тобой перехитрили. Меня предала сводня (кажется, я впервые употребляю это определение, на мой взгляд, вполне оправданно), так что моя преследовательница в курсе нашего трюка с фальшивым приглашением, что привело ее в бешенство.

В общем, я просто хотел тебя предостеречь. Если вдруг в «Сонже» появится некто Лисбет П. Дестивель и будет требовать личной встречи с тобой, не соглашайся. Эта женщина отличается крайней решительностью. Она вполне способна, проникнув к тебе в кабинет, дать волю рукам и гордо удалиться, оставив тебя с расквашенным носом.

Ну вот, других новостей, в том числе литературных, нет. Если появятся, сообщу.

Обнимаю.

26 апреля 2013

От кого: Оливер

Кому: Пьер-Мари

Дружище и брат!

Ты же знаешь, как я неравнодушен к хорошей кухне! Готов повторить наш опыт где угодно: в Валансе, в Париже, в Тимбукту или где скажешь! Да, здорово мы посидели. Ты тоже изрядно меня повеселил, а это со мной не часто случается. Большинство твоих коллег (фамилий не называем) предпочитают обсуждать со мной условия авторского договора, а не делиться своими любовными похождениями, что весьма прискорбно.

Имя Лисбет я скопировал и внес в черный список на сайте издательства. Спасибо за предупреждение. Надеюсь, твоей жизни ничто не угрожает? Успокой меня скорей. Не хотелось бы тебя раньше времени оплакивать, хотя на фоне кровавого преступления продажи твоих книг точно взлетели бы до небес! Представь себе заголовок в газете: «Найден хладный труп лауреата Гонкуровской премии, убитого разгоряченной училкой французского»! Так и вижу, как разбухают цифры в приходной ведомости! Эх!

Ладно, шутки в сторону. Несмотря на то что уже за кофе ты рассказал мне о Вере и своей таинственной корреспондентке, мне показалось, что ты в хорошей форме («В форме чего?» — обычно переспрашивал у меня дед, когда я навещал его в доме престарелых). Да, старина, ты выглядишь много лучше, чем год назад, и это хороший знак. И еще я заметил, как у тебя в глазах, когда ты делился со мной историей своей странной переписки, вспыхнула искорка. Откуда она взялась? Что за ветерок подул на потухшие было угли?

Поразмысли над этим. А я буду надеяться, что вскоре получу от тебя добрые вести.

С искренней человеческой и литературной дружбой

26 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Пункт первый: я принимаю твои извинения. Им не хватает искренности, ну да ладно.

Пункт второй: возможно, после смерти моего бедного мужа я делаю глупости, но с ума я еще не сошла. Если я и помахала у тебя перед носом красной тряпкой, то с единственной целью — заставить тебя хоть как-то реагировать. Вижу, что это мне удалось. Не волнуйся, я не собираюсь схлестываться с тобой на судебной арене — у меня нет на это средств (2674 евро ежемесячной пенсии не сравнятся с сотнями тысяч экземпляров твоих успешно проданных книг — спасибо, что напомнил).

Пункт третий: можешь за меня не беспокоиться; нанесенная тобой рана саднит, но я сумею исцелиться. (Как видишь, я смею предположить, что ты способен обо мне беспокоиться.)

Пункт последний: Жози следовало знать, что я совсем не в твоем вкусе. Придется мне с ней поговорить и, наконец, поставить в этой безумной истории последнюю точку.

Последняя точка.

27 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Милая Глория!

Я получил подтверждение того, что мое письмо дошло до тебя еще две недели назад, но ты мне так и не ответила.

Я звонил твоему брату Матео, и он сказал, что ты сейчас репетируешь перед ответственным кастингом. Я даже испугался, что влез со своим письмом в самый неудачный момент. Если это действительно так, прости меня, пожалуйста. Как принято говорить в таких случаях: откуда мне было знать?

Просто напиши, как у тебя дела. Я пойму, что тебе сейчас не до меня и что ты не можешь позволить себе тратить душевные силы на обсуждение этой болезненной темы, и наберусь терпения.

Сегодня я все-таки вскрыл пакет. Теперь я знаю.

Я сделал это ночью. Лил сильный дождь, и часа в три ко мне в спальню заявился кот. Вспрыгнул на кровать, начал крутиться, устраиваясь поудобнее, и разбудил меня. Я его погладил, а потом встал, надел халат и пошел к себе в кабинет. Я понял: хватит рассуждать, пора действовать. Взял с нижней полки книжного шкафа большой коричневый конверт, провалявшийся там два месяца, и вскрыл его.

Внутри лежала синяя папка, а в ней — две пачки длинных белых конвертов размером 22×11 см. Все надписаны Вериным почерком — ее прекрасным, легким и изящным почерком, тем же самым, каким она почти каждый день писала мне записки, раскладывая их по всему дому: «хлеб я куплю»; «вытащи белье из стиральной машины и повесь сушиться»; «груши не есть, они на завтрашний крамбл». На всех конвертах — одинаковые стандартные марки; на всех — один и тот же адрес до востребования в Марселе и одна и та же фамилия — Венсан Пеллетье. Все конверты надорваны, и все письма прочитаны.

Я рассортировал их в хронологическом порядке, руководствуясь почтовыми штампами — как правило, это были штампы почтового отделения в Дьёлефи. Первое письмо датировано четвергом 4 сентября 2008 года, последнее — средой 20 октября 2010 года, то есть за восемь дней до Вериного исчезновения. Я разложил письма в четыре кучки по десять штук, и у меня осталось еще семь конвертов. Итак, за два с небольшим года было написано 47 писем, то есть примерно по два письма в месяц.

Я разбирал их внимательно и методично — наверное, так отец проводил бы в морге опознание изуродованного тела своего ребенка: да, это его часы; да, это его брекеты. Не исключено, что я подвывал, — не знаю, не запомнил.

Я вслепую выудил одно письмо. Пальцы у меня дрожали так, словно я собирался стрясти буквы с бумаги, но я понимал, что должен идти до конца. В конверте обнаружилось четыре листка, заполненные убористым почерком. Письмо начиналось словом: «Любимый». Внизу страницы мой взгляд зацепился за мое собственное имя, и я прочитал: «Пьер-Мари — настоящий ангел, но».

Кроме этих шести слов я не стал читать ничего. Мне не хватило бы сил. Я вернул письмо в конверт. Затем отнес все письма в гостиную и бросил в камин вместе с большим коричневым конвертом, развел огонь и смотрел, как они горели, пока от них не осталось ничего, кроме горстки пепла.

Вот так, моя дорогая Глория.

Теперь я знаю почти столько же, сколько ты. Тебе больше нет надобности скрытничать — ты уже не сможешь предать свою мать. Представляю, какую тяжесть ты носила на сердце в последние два года, и восхищаюсь твоей силой. Решай сама, что мне рассказывать, а что нет. Если тебе известно что-то, что ранит меня еще больнее, пожалуйста, придержи это при себе — мне кажется, что хоть это я заслужил.

Может, нам удастся снова поговорить, как раньше. Мне не хочется тебя терять.

Обнимаю.

P. S. Все-таки задам один вопрос. То, что Вера меня бросила, было ужасно, но это я хоть понимаю. Я не понимаю другого: как она могла бросить вас, тебя и твоих братьев. Или она вас не бросала?

28 апреля 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Помнишь мою преподавательницу современного танца из Лионской консерватории, Салиму? Я про нее рассказывала, когда приезжала домой на каникулы. У нее была своя методика обучения, которую я обожала. Например, она всегда начинала урок с какой-нибудь пословицы, которую произносила сначала по-арабски, а потом по-французски. Одну из этих пословиц я запомнила на всю жизнь: «То, что ты закопал в своем саду, выйдет наружу в саду твоего сына». В тот день, когда я это услышала, я проплакала весь урок. Так и танцевала, вся в слезах. Салима видела, в каком я состоянии, но ничего не сказала.

Она не приставала ко мне с вопросами. Прощаясь, просто сжала мне плечо, и все.

Почему я об этом говорю?

Потому, что я — тот сад, в котором мама кое-что закопала.

По странному совпадению ты второй раз написал мне 27-го, а я отвечаю тебе 28-го: что-то вроде знаменательной даты, ведь сегодня ровно два с половиной года, как мама исчезла. Я всегда верила в приметы — не зря во мне течет итальянская кровь. Как ты думаешь, и правда настал решающий день?

Предупреждаю тебя заранее: правда еще печальнее и горше, чем ты думаешь. Ты уверен, что хочешь ее знать? Если бы хотел, на самом деле хотел, то прочел бы письма, а не сжег их. Я права?

Но главное — это то, что ты просишь невозможного, Пьер-Мари. Я не могу рассортировать информацию. Если я начну рассказывать что-то одно, то вынуждена буду рассказать и остальное. Это не делится. Пинцет и перчатки тут не годятся. Это будет что-то вроде прорвавшейся плотины.

Вот я и спрашиваю: может быть, с тебя хватит того, что ты уже узнал?

Как бы то ни было, Матео тебя не обманул: я сейчас вовсю репетирую — мне удалось получить небольшую роль в мюзикле. (Это «Слава», и я страшно довольна.) Но у меня есть пара дней свободных — основная работа начнется в пятницу, так что ты подумай и дай мне знать.

29 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Дорогая Глория!

В выходные виделся с Евой и ее дочками. Днем мы пошли гулять, и я посадил Зою себе на плечи. Она тут же спросила: «Дедуля, а правда, ты сильнее верблюда?» Прелесть какая. Конечно, я вешу, как пять таких, как она, и кажусь ей непобедимым силачом. Если бы только она знала.

Я так торопливо сжег Верины письма только потому, что боялся не справиться с искушением. Сохрани я их, любопытство взяло бы надо мной верх. И я стал бы изучать их страница за страницей, слово за словом, впитывая яд, который отравил бы мне всю оставшуюся жизнь. Мне не кажется, что твои откровения способны причинить мне больше муки, чем это чтение. Да, твое «еще печальнее и горше» меня пугает, но все же я предпочитаю правду и хочу узнать ее от тебя.

Шести случайно выхваченных слов мне было более чем достаточно. Читая их, я слышал Верин голос, ее интонации, ее акцент. Я готов принять, что она полюбила другого и убежала с ним, но я не в силах слушать, как она с ним воркует. Понимаешь?

Разумеется, я ставлю тебя в трудное положение. Но, поскольку просьба исходит от меня, у тебя не должно быть никаких угрызений совести. Может быть даже, заговорив после стольких лет молчания, ты почувствуешь облегчение. Давай попробуем откопать закопанное вместе — вдвоем не так страшно.

Когда вы с Верой прогоняли меня, чтобы не мешал вам секретничать, — под вишней, на краю бассейна, на террасе или на кухне, где вы засиживались до глубокой ночи, — я всегда думал, что вы обсуждаете твои дела: тебе было 18, потом 19, потом 20 лет и тебе наверняка было о чем пошушукаться с матерью. Я был уверен, что главную роль в этой домашней мыльной опере играешь ты. Но сегодня, вспоминая ваши посиделки, я понимаю, что уже тогда немного недоумевал: а с чего это вы так серьезны? Почему не хохочете? Нет, иногда вы смеялись, но редко.

В общем, расскажи мне то, что считаешь нужным и можешь рассказать.

Обнимаю тебя.

P. S. Я посмотрел трейлер «Славы» в постановке 1980 года. Ну и накал! Предполагаю, что тебе придется выложиться по полной, даже в небольшой роли. Что ты там делаешь? Поёшь, говоришь? Или только танцуешь?

29 апреля 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

В Париже льет как из ведра. Крохотный кусочек неба, который виден из окна моей комнаты, серого цвета, как в ноябре. Обе подруги, с которыми я делю квартиру, ушли на работу, и я одна. У меня дико болит поясница — радикулит, что ли? Черт, в 26 лет! Месяц назад я даже пошла к остеопату. Он видел меня в первый раз в жизни, но, не успев положить руки мне на спину, спросил: «Вы что, поссорились с матерью?» Представляешь? Я ничего не ответила, просто обалдела. А он сказал, что в том месте, где у меня болит, скопилась какая-то тяжесть и что я должна от нее избавиться. Он отправил меня на рентген, а через несколько дней я получила твое первое письмо.

В отличие от Зои я знаю, что ты не сильнее верблюда, но все же ростом ты на пару голов выше меня. Если мы разделим мою «тяжесть» на двоих, как думаешь, у меня пройдет спина? Ты веришь в эти фокусы?

Даже не знаю, с чего начать. Страшно, как будто мама сейчас возникнет у меня за спиной (за спиной!) и спросит: «Что это ты там пишешь?» Я пишу имя этого человека. Венсан.

(Я только что обошла всю квартиру и даже выглянула на лестничную площадку. Никого.)

Надо успокоиться.

Мама в первый раз произнесла при мне его имя в тот год, когда я заканчивала школу. Это был 2006 год.

Не знаю, помнишь ты этого парня или нет, его звали Эрван? Мы вместе готовили презентацию, он часто приходил к нам домой, и я… я в него влюбилась. Впервые в жизни. Я не понимала, что со мной происходит, в голове как будто образовался туман, и я решила поговорить с мамой. С кем же еще? Я хотела, чтобы она посоветовала мне, как быть, успокоила меня, развеселила, погладила по головке, что ли. И она действительно все это сделала.

И еще рассказала про свою первую любовь. Ей было тогда 19 лет, и она одна приехала в Париж. Парень, в которого она влюбилась, был очень красивый, умный, уверенный в себе, с чувством юмора. Он учился в архитектурном. Она показала мне его тогдашнюю фотографию. Высокий, почти такой же высокий, как ты. Еще она сказала, что он был ее «светилом», пока… не случилось затмение. Это сравнение показалось мне очень поэтичным.

В разговорах мы часто возвращались к этой теме. Стоило мне заговорить об Эрване, как она вспоминала Венсана. По-моему, она только и ждала повода, чтобы рассказать о нем что-нибудь еще. Постепенно до меня начало доходить, что я неправильно истолковала слово «затмение». Я поняла, что она до сих пор сохнет по этому человеку. Тоскует о нем. Что он — не просто ее первая любовь. Что она любит его до сих пор. Мне стало очень плохо — из-за папы и из-за тебя.

А потом настал день, когда она призналась мне, что снова встретилась с ним. Они случайно столкнулись на марсельской улице.

И месяца не прошло, как они договорились вместе провести выходные.

Я спросила, а как же ты. В курсе ты или нет. Она прижала палец одной руки к своим губам, а палец второй — к моим и сказала, что придумала отговорку: якобы она едет на деловую встречу с одним итальянским автором.

Меня это возмутило. Меня возмутило, что она принимает тебя за идиота, но еще больше возмутило, что она превращает меня в сообщницу. У нее был вид шаловливой школьницы, устроившей очередную проказу. Она знала, к чему приведет ее свидание с Венсаном, но, отбросив всякие колебания, поехала и купила себе билет.

Начиная с этого дня она стала тебе врать. Я вынуждена была покрывать ее вранье. Прости меня, Пьер-Мари. Меня до сих пор мутит, когда я об этом вспоминаю.

Потом они начали писать друг другу письма. Время от времени она уезжала к нему в Лион или в другие места, опять-таки под предлогом работы.

Да, это их я видела на улице в Лионе той октябрьской ночью 2008 года. Они шли, обнявшись, прямо навстречу твоей машине. Я чуть со стыда не умерла. Этот стыд и сегодня не дает мне дышать.

Не знаю, хочешь ли ты знать продолжение.

Если да, я расскажу, что было дальше.

Если нет, больше ничего не скажу.

Дождь все льет и льет. Выть хочется. Отправляю письмо не перечитывая. Спина болит зверски. Пойду делать гимнастику.

P. S. В «Славе» я «только» (как ты выражаешься) танцую.

30 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Глория!

Спасибо тебе за деликатность. Ты напомнила мне медсестру, которая, набирая в шприц лекарство, интересуется, любишь ли ты кататься на велосипеде и как относишься к переходу на зимнее время. Она готова болтать о чем угодно, лишь бы отвлечь пациента от мыслей об уколе. Ты тоже выписала немало загогулин — тут и остеопат, и подружки по квартире, и даже бывший одноклассник, — но в конце концов тебе пришлось меня уколоть.

Поздно уже. Завтра утром тебе напишу.

1 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Глория!

Сегодня ночью я почти не спал. Глаз не мог сомкнуть. Из-за этого чувствую себя развалиной.

Никогда не подумал бы, что твое письмо ввергнет меня в такое состояние. Ты ведь в принципе не сообщила мне ничего нового. Думаю, о главном я и сам давно догадывался: в жизни Веры появился другой мужчина, но признаться в этом мне она не смогла.

Как бы ужасно это ни было, я способен это принять и с этим смириться. Я вовсе не считаю себя незаменимым. Жизнь приучила меня к скромности — как в литературе, так и во всем остальном.

Я даже понимаю, почему она ушла, не сказав ни слова. Наверное, ей была невыносима мысль о том, что нас ждут сотни и тысячи часов мучительных разговоров с бесконечным повторением одних и тех же слов, по окончании которых не чувствуешь ничего, кроме тошноты от собственного словоблудия. Я три раза разводился, и мне это ощущение знакомо лучше, чем многим.

Если я ничего не путаю, это было в октябре 2009-го, как-то вечером. Джон уехал месяц назад, и мы остались одни во всем доме. Мы ужинали. Радио было включено, и мы вполуха слушали новости. И вдруг Вера замерла, просто застыла с остановившимся взглядом, и с ее губ слетело несколько слов. Видимо, внутренний фильтр засбоил. Тихо, но очень отчетливо она произнесла: «Я не смогу». Меня словно ледяной водой окатило — столько в ее тоне было решимости. Я струсил и сделал вид, что ничего не слышал. Поспешил интерпретировать эти ее слова по-своему: «Я не смогу жить в пустом доме, из которого все разъехались». Сегодня, когда мне известно, что последовало дальше, я понимаю, что она имела в виду. «Пьер-Мари, мне мало только тебя, но я не смогу тебе об этом сказать».

Повторяю, все это я вполне способен пережить. Втянуть голову в плечи, замкнуть сердце на ключ, сжать горло, запрятать подальше свою гордость и пережить.

Но вот чего я вынести не могу, так это того, что она мне лгала. Два года.

Она не просто обманула меня один раз — походя, в силу обстоятельств. Случайно, чтобы назавтра попросить прощения и получить его. Кто из нас не лгал раз, два раза, пять раз? Но она лгала на протяжении двух лет. На протяжении семисот ста тридцати дней и семисот ста тридцати ночей.

Что меня убивает, это продолжительность. Она меня унижает. Эта длящаяся ложь отравляет не только наши последние два года, заставляя усомниться во всем, что нас объединяло, вернее, во всем, что, мне казалось, нас объединяло. Она распространяется и на все предшествовавшие годы. Это как катастрофический разлив нефти.

Нет, Глория, я не желаю узнавать подробности этой лжи. Я не желаю знать, где, когда, при каких обстоятельствах и каким образом она меня обманывала.

До вчерашнего дня, до твоего письма, я думал, что злюсь на Веру. Сегодня, когда я на нее по-настоящему зол, моя вчерашняя злость кажется мне смешной. Да, я в бешенстве. Тебе ведь тоже знакомо это чувство? Как ты думаешь, если я возьму на себя часть твоей ярости, тебе станет хоть немножко легче?

Кроме ярости есть еще и скорбь. Я должен похоронить Веру, хотя ни одну женщину на свете я не любил так, как любил ее. Похоронить и объявить по ней траур. Это будет еще и траур по моим воспоминаниям. И это очень больно.

Прости меня, Глория, за то, что выворачиваю перед тобой душу. В воскресенье мне исполняется 61 год. Тебе сейчас 26, и если один из нас должен заботиться о другом, то давай это все-таки буду я. Хотя на самом деле тут мы с тобой выступаем на равных.

Еще одно, последнее. Если тебе есть что сказать мне — что-то важное, что я должен знать, — скажи. Стоматологи иногда выдирают под одной заморозкой сразу два зуба. Рви, не бойся.

Да, и самое главное. Ты ни в чем не виновата. Слышишь меня? Ни в чем.

Лечи свой радикулит. Обнимаю.

1 мая 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Я не медсестра и не стоматолог! Я танцовщица! Вернее, пытаюсь ею стать, хотя это неимоверно трудно.

Как ни ужасно, но иногда мне хочется, чтобы я была чьей-нибудь еще дочерью. В смысле, чтобы у меня была «нормальная» мать, которая звонила бы мне раз в неделю, приходила бы смотреть мои выступления, звала меня на каникулы в свой уютный домик, готовила бы мне что-нибудь вкусненькое и интересовалась, как у меня дела.

Но нет. Моей маме на меня плевать. Она сбежала на другую планету.

Да, она врала тебе целых два года, но не только. Она врала тебе все восемь лет. И меня впутала в свое вранье.

Хочу ли я сказать тебе что-нибудь еще? Да нет. Простая правда заключается в том, что Венсан был, есть и будет единственным, кого она любит. Она жила с этой любовью в сердце тридцать лет. И все тридцать лет мечтала о нем. Она сама мне говорила. Не знаю, зачем она посвятила меня во всю эту историю. Я ведь ее ни о чем таком не просила!

В тот день, когда они случайно встретились на улице в Марселе, им было достаточно посмотреть друг на друга, чтобы вернуться к прежней жизни — ровно с того места, на котором они остановились в молодости. Никто и ничто на свете не могло им в этом помешать.

Я знаю, что она боролась с собой. Она пыталась остаться с нами, но мы с каждым днем все быстрее теряли свои позиции. Под словом «мы» я имею в виду тебя, меня и всю нашу сложносоставную семейку, весь этот веселый дурдом.

Пьер-Мари, я понимаю, что, рассказывая все это тебе, снимаю с себя часть ноши. Ты позволил мне нарушить данное когда-то обещание, и, хотя иногда мне кажется, что я плохая дочь и даже «предательница», меня это больше не волнует. Главное, теперь я смогу танцевать так, как я мечтаю танцевать. Ты знаешь, с самого первого курса в консерватории все мои преподаватели твердили мне одно и то же: что я должна высвободить что-то в себе, как они выражались, «открыть двери». Я не понимала, о чем они. Не сознавала, что таскала за собой эту тайну, как привязанное к ноге ядро.

Вот только, как папа недавно сказал мне по телефону, я не мать своей матери! Хватит ее защищать! Хватит впаривать окружающим сказку о ее «совершенстве». Нет, Вера не была идеальной женщиной. И ты совершенно прав, когда напоминаешь мне, что моей вины в этом нет.

Отвечаю на твой первый вопрос. Нет, я не знаю, где она сейчас. С тех пор как она пропала, она не подавала никаких признаков жизни — ни Диего, ни Матео, ни мне. Тебя это поражает? Меня тоже. Не знаю даже, жива ли она еще. Может, мы вообще больше никогда ее не увидим. Я знаю одно: я слишком долго из-за нее плакала. И я больше не хочу, чтобы она портила мне жизнь.

Я хочу жить, танцевать, чувствовать себя легкой и свободной. Расправить крылья. Избавиться от нее.

Думаю, ты тоже.

Целую тебя.

1 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Милая Глория!

Ну, вот мы и открыли нараспашку окна и двери. Это очень хорошо. Если тебе удастся подняться над пережитым, я буду только рад. Во всяком случае, всем сердцем желаю тебе этого.

Еще хочу сказать тебе, что ты замечательная и что я тобой горжусь.

Танцуй, красавица моя. Танцуй и наслаждайся вновь обретенной свободой.

Шлю тебе свое отцовское благословение, хоть я и отец номер два.

Р. S. Я переписываюсь с женщиной, которая прислала мне эти письма. Если я вдруг узнаю от нее что-то про Веру, сообщу тебе, а уж ты скажешь, интересно это тебе или нет. Годится?

2 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Где вы?

Доберутся ли до вас значочки, которые появляются у меня на экране, пока я тюкаю по клавиатуре четырьмя пальцами (я написал четырьмя пальцами — двумя указательными и двумя большими — двенадцать романов), так вот, доберутся ли тем или иным способом до вас эти значочки, где бы вы ни находились — в Париже, в своем Ле-Клуатре или где-нибудь еще? Сработает современная магия или нет? Может, мы с вами — просто персонажи электронной сказки? А в конце мы законнектимся и произведем на свет целую кучу маленьких электрончиков?

Две недели полного молчания. Последнее письмо было от меня — я проверил. И словно вернулся во времена Пойдем, Котик. Тогда, если я говорил: «Надо пригласить того-то и того-то, я хочу с ними повидаться», — она отвечала мне: «Нет, сейчас их очередь нас приглашать, в прошлый раз это мы их принимали». Я возражал: «Да какая разница?» — но она стояла на своем: «Очень большая! Сейчас их очередь нас приглашать!» Аделина, сейчас ваша очередь мне писать! Пойдем, Котик была совершенно права. Зачем только я с ней развелся!

Мне не хватает вашего голоса. Да, знаю, я никогда его не слышал, как никогда не видел вашего лица. Когда я говорю «ваш голос», я имею в виду вашу манеру говорить. Мне не хватает нашего общения. Мне не хватает нас.

Знаете, что меня больше всего привлекает и трогает в книгах, фильмах и театральных постановках? Трогает больше, чем непосредственно сюжет? То, в какой «одежке» мне их предъявляют. Тональность, в какой мне рассказывают историю. Текстура. Ткань, из которой она соткана. Фотографы называют это зерном. В ваших письмах, Аделина, есть зерно. Мне нравятся и ваши истории, и то, как вы их рассказываете.

Хотя нет, неправда. А правда выглядит менее академичной. Просто я за вас волнуюсь.

Ответьте мне, пожалуйста.

За эти две недели много всякого случилось. Неужели вам не интересно узнать, что именно?

Ладно, попробую подкинуть приманку. 1) Я вскрыл ваш большой пакет; 2) Человек, которого я расспросил (это Глория), мне ответил; 3) десять дней назад я получил письмо, автор которого послал меня в ж… Вам все еще неинтересно?

Обнимаю вас.

Жду.

P. S. Кстати, да, мне бы очень хотелось сыграть с вами в «Раз-два-три, замри!». Обещаю, что буду считать медленно-медленно, а поворачиваться еще медленней, чтобы вы успели незаметно ко мне подкрасться.

2 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Если бы я не получила ваше последнее письмо, то воспользовалась бы как предлогом приближающейся датой, чтобы поздравить вас с днем рождения. 5 мая я написала бы вам несколько дежурных фраз типа: «С днем рождения! Надеюсь, у вас все хорошо. Обнимаю» — и стала бы с лихорадочным нетерпением ждать от вас ответа. Но вы меня опередили и — вот сюрприз так сюрприз! — сами сделали мне подарок! И даже не один! Если считать за подарок каждое ваше слово, то я получила сразу 366 подарков, и все — в одном пакете! Хотите знать, какие из них понравились мне больше всего? Вот, в порядке поступления: «дорогая» и сразу затем — «Аделина». Если бы вы на меня еще злились, вы написали бы по-другому. Потом — «голос», «не хватает» и «общение», а также вся грамматически неправильная конструкция, перевернувшая мне душу. Пьер-Мари, мне тоже ужасно не хватает нас! Впрочем, все вышеперечисленные выражения разом утратили бы в моих глазах всякую ценность, если бы в конце послания я не прочитала простое и поразительное признание: «Я вскрыл ваш большой пакет».

Вы вскрыли мой большой пакет и не набрасываетесь на меня с проклятиями?

Вы вскрыли мой большой пакет и не пережили болевой шок?

Может, вы в больнице? Или скончались на месте?

Вы вскрыли мой большой пакет, и это вы волнуетесь за меня?!

Мир перевернулся с ног на голову. Я не знаю, что еще сказать. Я не сделала ничего, чтобы заслужить ваше прощение, но вы меня простили. На вас снизошла благодать? Вам явилась Богородица? Или мое знаменитое невезение каким-то чудесным образом меня покинуло?

Пьер-Мари, я чувствую себя ужасно глупо. Пытаюсь шутить, но шутки выходят натужными. Деликатность вашего письма вынуждает меня к скромности. Поэтому я просто принимаю свалившееся на меня счастье — увидеть, как вы вновь появляетесь из небытия, где чуть было не сгинули навсегда, и постараться восстановить ту хрупкую связь, которую мы называем дружбой.

Пойдем, Котик отличалась большой практичностью, и я отдаю ей должное, поскольку сама начисто лишена этого качества. Да, отвечать была моя очередь, но я рассудила, что, пока вы не вскроете пакет, с моей стороны будет честнее помолчать. Если сейчас я расскажу вам о пустяках, из которых состоит моя жизнь, поверите ли вы мне? Чем я докажу свою искренность? Задавайте любые вопросы: я отвечу на любой без уверток и обмана, клянусь памятью Филимона, моего ангелочка, моего драгоценного умершего мальчика. Ничего весомей у меня нет. Даже если я вам лгала или слегка приукрашивала действительность, в главном я ни разу не покривила душой. А главное для меня — это Филимон.

Я уехала из Парижа неделю назад. Я чуть с ума не сошла в своей тесной квартире, с утра до ночи пережевывая свои несчастья, в том числе разрыв с вами. В Ле-Клуатр я не вернулась: после того как я узнала, что произошло в моем доме пятьдесят четыре года назад, об этом не могло идти и речи. Я не настолько храбрая.

После моих подвигов в Пасхальное воскресенье у меня на три месяца отобрали права. Поэтому из Парижа я уехала поездом, отправившись на поиски нового убежища, знаменующего начало новой жизни. Пока что я снимаю комнату на острове Олерон, известном своими средневековыми «Свитками» — первым в Западной Европе кодексом норм морского права. Мне нравится это туристическое местечко, достаточно дикое, чтобы в полной мере ощутить смену обстановки, но в то же время достаточно цивилизованное, чтобы не напугать вчерашнюю парижанку.

По утрам я встаю вместе с солнцем и иду гулять на пляж. Погода скорее непостоянная, но по большей части здесь прохладно и пасмурно. Я наблюдаю за длинноногими птицами, которые ищут в прибрежной тине червяков, — понятия не имею, как они называются.

Размышляю о пути, который я с грехом пополам проделала в жизни до сих пор, и о возможных путях, по которым мне хотелось бы двинуться дальше.

Может, они как раз пролегают через этот остров? Еще я часто думаю о вас, и вид у меня из-за этих дум расстроенный. На днях, когда я шагала вдоль мола, рыбак с удочкой предложил мне носовой платок. «Вам кажется, что я простужена?» — спросила я. Он улыбнулся и объяснил, что одинокая женщина, гуляющая, глядя на море, наверняка страдает от несчастной любви. Я не стала с ним спорить. Вот до чего я докатилась, Пьер-Мари: превратилась в ходячее клише.

Комната у меня небольшая, заставленная цветами и вполне современная: у меня имеется высокоскоростной интернет. Еще имеется много-много длинных дней, проведенных в молчании. Мне хотелось бы, чтобы вы его прервали. Пожалуйста, скажите мне.

Скажите мне, что вы думаете о письмах. Что вы узнали от Глории? И кто посмел послать вас в ж…? Заслуженно или нет?

И наконец, последнее. Аделина, написавшая вам в середине февраля, и сегодняшняя Аделина — это два разных человека. Преображение произошло благодаря вам. Преображение к лучшему. К гораздо лучшему.

Робко, но искренне обнимаю вас.

До скорого?

2 мая 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старый товарищ!

Не знаю, как там у тебя, но у нас дома погода просто сбесилась.

После того как над нами пронеслось цунами, угрожая разнести все вокруг в пыль и прах, случилось новое стихийное бедствие — наводнение. Вчера Жози все утро рыдала на кухне — устроила настоящий потоп. В последний раз на 1 мая так лило в 2002 году, в промежутке между первым и вторым турами президентских выборов. Помнишь? Ширак против Ле Пена. Похоронные настроения. Тогда Жози оплакивала Францию. Вчера — свою горькую судьбину. Видел бы ты ее! Впору было вызывать спасателей! Причина горя обнаружилась у нее в телефоне. Лисбет прислала эсэмэску, обвиняя ее во всех смертных грехах. Дескать, это Жози ее подставила и вынудила «потерять лицо». Не буду тебе пересказывать всю тираду — она слишком длинная, — приведу только окончание: «Прекрати перекладывать на других собственные проблемы. Чужие постельные дела тебя не касаются — займись лучше своими».

Жози была в ужасном состоянии. Она подняла ко мне залитое слезами лицо, и знаешь, что я сделал? Обнял ее.

Последние двенадцать дней мы практически не разговаривали. Двенадцать дней не прикасались друг к другу. Она только обдавала меня взглядом, полным ненависти, с высоты своих метра пятидесяти. Но когда я раскрыл ей объятия, она прижалась ко мне, и вся моя злость вдруг растаяла, как снег на солнце. Так просто! Я сам чуть не заплакал. Какие же мы были дураки, подумать только! Парочка шестидесятилетних идиотов в домашних тапочках! Мы стояли перед раковиной, которую поставили 25 лет назад, и думали об одном и том же: что мы нужны друг другу. Похоже, жизнь нас ничему не учит. Похоже, даже дожив до седых волос, мы не становимся умнее, чем были, когда бегали в коротких штанишках. Вот ведь фигня!

Пока я ее утешал, вспомнил твое письмо — то самое, в котором ты писал, что мы откинем коньки с интервалом в три недели. Ерунда! Какие еще три недели! Мы с Жози — это Ромео и Джульетта. Мы умрем в один день, в одну и ту же минуту. Вот о чем я подумал. Ты уж прости за Шекспира — типа я залез на твою территорию.

Короче, со вчерашнего дня на побережье Атлантики наблюдается значительное улучшение погоды: над Азорскими островами устанавливается антициклон. Вот и славно!

После кухонного эпизода за хлебом отправился я и воспользовался предлогом, чтобы купить ей ландыши. Не каких-нибудь жалких три былинки — нет, ровно 37 штук, по числу прожитых совместно лет. (Девчонка-румынка с улицы Ардуаз чуть не бросилась мне на шею.) К моему возвращению Жози утерла слезы и сварила кофе, но, когда она увидела мой букет, кран открылся снова. Наверное, без меня напилась кофе не с сахаром, а с солью. Но я тебе вот что скажу: это были хорошие слезы. Мы попросили друг у друга прощения за все гадости, что успели друг другу наговорить, и даже — в первый раз с незапамятных времен — вспомнили, как хотели второго ребенка, но так и не сумели его родить. В общем, мы многое перетряхнули, Пьер-Мари.

Вот, дружище, мои последние новости. Благодаря тебе и всей этой склоке из-за Лисбет мы с Жози как будто пережили второй медовый месяц. Она в восторге. И знаешь, что самое лучшее? Моя нога выдержала!

Обнимаю тебя, старина! Жози шлет тебе привет. Попозже она сама тебе напишет.

3 мая 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Дорогой любимый папа номер два!

Пишу в двух словах, тороплюсь на репетицию. Я тоже тобой горжусь! И еще как! Не буду рассыпаться в похвалах (времени нет!), просто скажу, что теперь я знаю: если мне понадобится помощь или надо будет сделать трудный выбор, я всегда могу рассчитывать на тебя. Это дорогого стоит.

Отвечаю на твой вопрос. Конечно да: если узнаешь что-то новое про маму, поделись со мной. Даже если это будут плохие новости. И вообще, давай покончим с секретами, хорошо?

А я постараюсь стать «замечательной дочерью», которую ты ухитрился во мне разглядеть.

Все, убегаю. Крепко целую тебя в обе щеки!

Р. S. Ты почистил бассейн? Я бы летом приехала искупаться!

Р. Р. S. Придешь смотреть меня в «Славе»? Премьера в Париже планируется на сентябрь. Это будет чума!

Р. Р. P. S. Жизнь прекрасна!

4 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс

Дорогой Макс!

Браво! Прямо даже и не знаю, что в тебе восхищает меня больше — твое шоколадное сердце или твоя жеребячья прыть.

А теперь ты еще и Шекспира вспомнил! Но если я и удивлен, то только отчасти. Я давно подозревал, что ты придуриваешься, притворяясь малообразованным чурбаном, чтобы застать противника врасплох. Принцип дзюдо. Хорошо помню, как однажды у меня на вечеринке (это был мой норвежский период) ты поддел одного коллегу-писателя, говорливого зануду, справедливо указав, что название буланой лошадиной масти пишется с одним, а не с двумя «н». Он заткнулся на целых полминуты.

Рад, что вы с Жози помирились, хотя, честно говоря, не сомневался в том, что так и будет. Жду от нее письма. Поцелуй ее от меня и передай, что я на нее не (очень) сержусь за то, что она меня «сдала».

Все, пока, прощаюсь. Сейчас должны доски привезти — собираюсь террасу ремонтировать. Никола обещал помочь. Представляю, что мы там найдем, когда снимем старый пол. Сколько туда в щели всякого успело провалиться?

(Ты там, все-таки с ногой поаккуратней!)

4 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Ле-Клуатр, Париж, а теперь какой-то остров! Да за вами не угонишься! Что это на вас напало? Когда в романе персонаж вот так срывается с насиженного места, это означает одно из двух: либо он что-то ищет, либо от чего-то бежит. То есть он либо охотник, либо дичь. Кто вы?

Судя по всему, вы тем не менее обрели какое-то подобие покоя среди длинноногих птиц, названия которых не знаете. Спорим, вы взяли напрокат велосипед?

Задавать вам любые вопросы? Ого-го! Это опасная и волнующая игра. Помню, то же самое мне как-то предлагала одна кузина. «Давай задавать друг другу вопросы на любую тему, но с уговором: не врать! Согласен?» Кузине — симпатичной и довольно нахальной темноволосой особе — было тогда 15 лет, а мне — 13. Мы сидели на чердаке у нас дома. Я струхнул, но отказаться не решился. Она спросила: «Кто начинает?» Я сказал: «Давай ты» — и с трепетом приготовился выслушать первый вопрос. Сердце колотилось так громко, что я боялся, как бы не оглохнуть. Щеки у меня пылали. Она немножко подумала и спросила: «Какое твое любимое блюдо?» Но тут мать позвала нас обедать, и игра закончилась, так толком и не начавшись. Спускаясь по лестнице, я навернулся и ободрал лицо. Правда, с тех пор прошло почти полвека и я малость повзрослел, так что по зрелом размышлении, пожалуй, готов сыграть с вами.

Но начну с ответов на вопросы, которые задали мне вы.

Что мне рассказала Глория? Она подтвердила то, что я знал и так. Вера любила другого человека. От Глории я узнал лишь, что она любила его давно, любила всегда. Еще она сказала, что Вера лгала мне на протяжении двух лет, тайком встречаясь с этим человеком под предлогом неотложных поездок по работе. Я узнал об этом три дня назад. Чтобы переварить полученную информацию, я сделал то, чего не делал никогда в жизни: полез в аптечку и достал Верино снотворное. Теперь я каждый вечер принимаю по две таблетки, говоря себе, что, даже отсутствуя, Вера все еще здесь: она не только заразила меня бессонницей, но и позаботилась о лекарстве.

Что я думаю о письмах? Я думаю, что, прочитав из них ровно шесть слов, убедился: их достаточно, чтобы превратить мою жизнь в ад. Я сжег их все, вместе с вашим большим конвертом. И счастлив, что сделал это.

Аделина! Я хочу открыть вам одну вещь, о которой не знают ни Глория, ни ее братья, ни мои дети, ни полицейские, которые расследовали исчезновение Веры. Эта вещь известна мне одному, и я до сих пор, хоть прошло уже два года, не могу думать о ней без боли.