4

Когда она проснулась на следующее утро, было еще темно. Ей не терпелось узнать время. Не желая будить Карла, она слезла с кровати, на цыпочках подошла к туалетному столику, опустилась на колени и осторожно открыла нижний ящик.

В темноте раздался голос:

– Некоторые люди покупают часы только для того, чтобы прятать их.

Она подскочила от неожиданности:

– Это ты, Карл?

– А кто же еще? Кого ты ожидала увидеть?

– Ты меня напугал. Я думала, ты крепко спишь. Ты не знаешь, который час?

– Знаю. – Он скинул одеяло и вылез из постели.

– Так почему же ты мне не скажешь?

– Ты не просила. Только осведомилась, знаю ли я, который час, вот и все.

– Вот уж чего я терпеть не могу, – сказала Анни, – так это умничанье рано утром.

На колокольне пробило шесть. Анни подошла с часами к окну, где было светлее.

– Часы на колокольне кампуса спешат, – заметила она. – На моих часах без пяти.

– Есть небольшой шанс, что это твои часы отстают.

– Ты бы тоже отставал, если бы тебе приходилось проводить ночь в ящике.

Он застонал:

– Трудно воспринимать юмор на пустой желудок.

Они подтрунивали друг над другом и весело смеялись, как будто и не было вчерашней размолвки.

Анни заключила с Карлом сделку: она прогуляется до типографии, где он получает газеты, если он посидит с ней, пока она завтракает. Они отправились в кафе за углом. Она взяла толстый ломоть пирога и кофе.

– Как ты можешь все это съесть рано утром? Это выше моего понимания.

– Это заправка горючим. – Она отломила кусочек пирога чайной ложечкой.

– Я не могу на это смотреть! – воскликнул он.

Они распрощались у типографии.

– Значит, я увижу тебя сегодня вечером? Возле закусочной? – спросил Карл.

– О’кей. – Анни поцеловала его на прощанье. – Удачи тебе с твоими деликтами.

– Пока, любимая.

– О, ревю![11] – помахала она ему вслед. – Это по-французски. Означает «пока». Который на твоих? – Он посмотрел на свои часы. Когда он поднял глаза, Анни уже ушла. Она завернула за угол и исчезла.

Как обычно, у него появилось ощущение потери: она имела обыкновение исчезать так неожиданно. Анни доходила вместе с ним до ступеней вечернего колледжа в Бруклине, а когда он отворачивался на секунду, чтобы открыть дверь, ее уже не было. «Но теперь она всегда будет возвращаться, – подумал он. – Я снова увижу ее сегодня вечером. Она будет ждать меня…»

Карл весело насвистывал, разнося газеты по домам. Он был так счастлив, что радость не умещалась в груди. Отпала кошмарная перспектива ухода с факультета; Анни не дуется после вчерашней ссоры; и декан – хороший мужик.

Карл вошел в закусочную, широко улыбаясь всем. Он шутил с девушками за стойкой, водружая на поднос свой основательный завтрак. Миссис Ридински оглянулась через плечо, наливая ему чашку кофе.

– Сегодня ты очень жизнерадостный, – заметила она. – Должно быть, тебе нравится супружеская жизнь.

– Еще как! Вам бы нужно как-нибудь попробовать, дорогая.

– Сначала мне придется спросить моего мужа. – Она рассмеялась, как будто сказала что-то очень смешное. Карл тоже засмеялся, а девушки за стойкой улыбнулись.


Улицы были пустынны. Казалось, будто все спят и она одна во всем мире. Анни нравилось это ощущение. Еще не было семи часов утра. Решив пока не возвращаться домой, она направилась в кампус. Там тоже было тихо и пусто.

Она уселась на свою «свадебную» скамейку. Оттуда была видна библиотека, и ей нравилось смотреть на это красивое здание. Солнце ярко светило, но не грело. В конце концов, приближался конец октября. В воздухе пахло сосновыми иголками, хотя в кампусе не было сосен.

Быть может, этот запах доносится с севера? Наверно, там растут новые сосны взамен вырубленных? Может быть, ветер приносит запах хвои из тех краев? Она вспомнила о паслёне сладко-горьком. Интересно, начал ли продавец цветов писать «Осквернение леса»?

Анни было хорошо видно небо. В тех местах, где не было зданий, оно, казалось, соприкасалось с землей. «Дома, – подумалось ей, – приходилось лежать на крыше, глядя вверх, чтобы увидеть небо. А здесь я могу увидеть его, сидя на скамейке.

Подумать только, что некоторым людям это даровано с рождения. Им всего один день от роду, а уже суждено жить в таком месте, суждено ходить в университет.

Карлу повезло. Ему это не было даровано с рождения, но он все равно сюда попал. И учится в университете на юриста. И мне тоже повезло. Я здесь… сижу на этой скамейке… хожу в библиотеку. Это почти то же самое, что ходить в университет».

Часы на колокольне пробили один раз. И вдруг кампус ожил, и появились студенты. Они шли со всех сторон: из домов братства, из женских и мужских общежитий, из частных домов и съемных квартир.

Юноши небрежно размахивали одной-двумя книгами, а девушки несли свои книги в охапке. Они шли парами или группами, болтая и смеясь. Махали друзьям, кричали друг другу «Привет!» или переспрашивали: «Что ты сказал?»

Анни завидовала их небрежным манерам, говорившим об уверенности в себе. Она завидовала манере одеваться просто, но дорого. Дорогие свитера, хорошие туфли. А она, в своем простеньком костюме, дурацкой шляпе с вуалеткой и тесных лайковых перчатках, здесь чужая. Ей не хватает образования, она неправильно употребляет слова, да и грамматика подгуляла. Анни знала, что никогда не станет одной из них.

Поднявшись со скамейки, она зашагала прочь.


– Значит, ты не забыла купить мне бювар, – сказал Карл.

– А еще я купила новую пепельницу.

– Вот бесплатный поцелуй за примерное поведение. – Он огляделся. – Но где мои сигареты?

– А что ты сделал с пачкой, которую я тебе вчера купила?

– А что ты сделала с сотней долларов, которые я дал тебе вчера?

– Купила пачку сигарет. Вот они. – Он сразу же зажег одну. – Как твой тест?

– Получил минус.

– За что?

– Я забыл поставить точку над «i».

– Ах ты! – Она толкнула Карла, и он налетел на стол. Он едва успел подхватить пепельницу.

– Осторожнее, детка. – Карл потушил сигарету в пепельнице.

Анни схватила его за руку:

– Ты же обещал докуривать их до конца.

– Хорошо-хорошо! Перестань меня пилить. – Он расправил смятую сигарету. – Кто-нибудь откликнулся на твое объявление?

– Был всего один звонок. Мужчина сказал, что ему нужна секретарша на неполный рабочий день. Ну, знаешь, на побегушках? Покупать марки и все такое. Подшивать документы, наливать воду для льда. Доллар в день.

– Ты согласилась?

– Он сказал, что сначала у него собеседование с другой девушкой и он позвонит мне завтра.

– Не рассчитывай на это, любимая. – Карл начал подготовку к занятиям.

– Карл, ничего, если я выйду на несколько минут?

– Как его имя?

– Прекрати! Я хочу что-нибудь купить для сэндвичей, чтобы не пришлось завтра выходить на ланч. Боюсь пропустить телефонный звонок.

– Хорошо. Но на этот раз надень пальто. – Она достала из ящика сумочку и хотела убрать часы. – Оставь их, Анни, – сказал он. – Я в состоянии привыкнуть к этой чертовой штуке. – Карл наклонился, проверяя спичечный коробок, подложенный под ножку стола. Когда он поднял голову, Анни уже исчезла.

В квартале от их дома она нашла маленькую бакалейную лавку, которая была тускло освещена. Анни сказала:

– Добрый вечер. Как идут дела?

Не глядя на нее, мужчина холодно произнес:

– Почему это вас интересует?

Анни мгновенно среагировала на грубость:

– Вовсе не интересует. Просто я такая любопытная. Мне бы хотелось… – Она решила заменить слово: этот человек не стоил вежливого обращения. – Мне нужна буханка хлеба и четыре куска вон того сыра. – Ничего удивительного, что тут так темно и пусто. Ведь он очень невежлив с покупателями!

Она зашла в аптеку-кафе за колой, чтобы Карл еще немного позанимался в одиночестве. Прежде чем войти в их комнату, она сняла туфли. Но он услышал и, потянувшись к Анни, взял ее за руку:

– Анни, ты ушла не ради меня?

– Нет. Мне действительно нужно было купить вот это. – Она положила хлеб и сыр на подоконник.

– Потому что я просто не могу заниматься, когда тебя нет рядом.

– Теперь я здесь. И сегодня вечером я буду вести себя тихо.

Она сдержала свое слово. Усевшись на кровать, она начала читать «Бэббита». Книга сразу же увлекла ее. Она читала, он учился. В комнате было тихо – только тикали часы. И вдруг тишину нарушил тоненький фальцет:

– О, Ланс, я хотела бы держать для тебя перья, как Дора. – Затем ответил бас: – Ах нет, я не мудрый, я глупый. У меня глупое сердце, глупая печень, глупые почки.

Это Карл читал рукопись Анни, импровизируя на основе ее диалога. Она соскочила с постели.

– Это не смешно, Карл, – холодно произнесла она.

– Посмотри-ка! – сказал он своим обычным голосом и состроил ужасную гримасу. – Это похоже на мою рассеянную улыбку? – спросил он.

– Отдай мою пьесу. Пожалуйста, Карл.

Он поднял рукопись высоко в воздух:

– Достань!

– Ты чертов дурак! – Она бросилась к нему и попыталась вырвать рукопись. В пылу потасовки новая пепельница упала на пол и разбилась.

– На этот раз это сделала ты, – заявил он. Анни начала разрывать рукопись пополам, но Карл схватил ее за руку: – Дорогая, не надо! Я вовсе не хотел посмеяться над пьесой. Она складно написана, честное слово!

– Она не должна быть складной. А теперь угомонись, Карл, и возвращайся к своим деликтам.

– Какие деликты? Что еще за деликты? Ты мой деликт – мой единственный деликт. В первый же раз, как я тебя увидел, я сказал себе: она самый деликтовый деликт в мире. И она создана для меня.

Анни не смогла удержаться от смеха.

– Ты дуралей, – нежно сказала она.

– Для вас – мистер Дуралей. – Он схватил ее за руку. – Скажи «мистер», или я оторву тебе руку.

– Хорошо, мистер Дуралей. А теперь отпусти меня.

Карл отпустил Анни, и она убрала рукопись в ящик. Карл сел в качалку и похлопал себя по колену.

– Иди сюда, – позвал он.

– Нет.

– Пожалуйста, Анни!

– Я сказала «нет»!

Он начал импровизировать на мотив «Меланхолической детки»:

– «Иди ко мне, мой меланхолический деликтик».

Анни не выдержала и запела в ответ:

– «Заткнись – или разбежимся».

Загрузка...