А. С. Пушкин в воспоминаниях современников

А. И. Тургенев

7 декабря <…> Обедал у И. И. Дмитриева, приехал и поэт Пушкин^[328], с ним к Вяземскому и к княгине Мещерской^[329]: о Вортсворте с матерью^[330].

8 декабря <…> Был у Пушкина и разговаривал о Петре I^[331]. Вечер у Вяземского с Пушкиным. Разговор с ним и с Вяземским об Англии, Франции, их авторах, их интеллектуальной жизни и пр.: и они моею жизнию на минуту оживились; но я вздохнул по себе, по себе в России, когда мог бы быть с братом! Спор Вяземского с Пушкиным: оба правы^[332].

9 декабря <…> на аукционе Власова^[333], откуда с Пушкиным к Чадаеву: о статье Вяземского^[334].

10 декабря <…> Солдан^[335] зовет меня и Пушкина на спектакль и на вечер: день рождения Марии! Поеду!!! Вечер в спектакле и на бале у Солдан и до 6-го часа утра! Ужинал с Шереметевой^[336], слушал Пушкина и радовался отрывкам из 8-й песни «Онегина»!^[337] — Когда я ему сказал à propos танцев моих, по отъезде императора, стих его: «Я не рожден царей забавить», — Пушкин прибавил: «Парижской легкостью своей!»^[338]

11 декабря <…> Обедал у князя Вяземского с гр. Потемкиной^[339], с княгиней Голицыной-Ланской^[340], с Пушкиным, Давыдовым Денисом, графом Толстым^[341] и пр.

15 декабря <…> Пушкин звал на цыган; не поехал^[342].

18 декабря <…> Заезжал к Пушкину <…>

Поэт угадал: одну мысль брат имел: одно и видел в них, но и поэт увеличил: где видел брат эту толпу? пять, шесть — и только!

22 декабря <…> писал письма: два к князю А. И. Голицыну и отдал Вяземскому для вручения, а памятную записку для него самого.

23 декабря <…> с Пушкиным исправил письмо, переписал и отдал ему для отдачи Вяземскому вместо вчерашнего^[344].

24 декабря. Проводил Пушкина, слышал из 9-й песни Онегина и заключение: прелестно^[345].

9 апреля <…> Вечер у Карамзиных с Жуковским, с Пушкиным.

13 апреля <…> Был у Пушкина.

15 апреля <…> Обедал у Жуковского, с Карамзиными, Вяземским, Пушкиным.

21 апреля <…> Вечер у Пушкина, у Загряжской, у Карамзиных.

24 апреля <…> Оттуда к Вяземскому и утро с Пушкиным.

29 апреля <…> Обедал у Фикельмона с Вяземским, Пушкиным, графом Грабовским, Данилевским^[346].

2 мая <…> Вечер у Карамзиных с Пушкиным.

7 мая <…> Обедал в Английском клобе. Был у Пушкина.

11 мая <…> Был в Академии наук на раздаче Демидовских премий… Возвратился с Жуковским. Гулял с ним же в саду; с Пушкиным был у Хитрово и болтал с Фикельмон об Италии.

13 мая <…> к Фикельмон^[347], вальсировал с нею, болтал с Толстою о брате ее в Лондоне^[348], с сыном Опочинина^[349] о просвещении в Польше. Пушкин сказал о запрещении…^[350]

15 мая <…> Кончил вечер у князя Вяземского с Пушкиным и Жуковским.

28 мая <…> Вечер у Карамзиных с поэтами^[351], с приятелями и с Смирновой.

2 июня <…> Заезжал к Пушкину, не застал.

4 июня <…> У Жуковского с Пушкиным о журнале^[352]. Обедал с князем Вяземским в ресторации.

9 июня <…> Обедал у гр. Велгурского с Вяземским, Бобринским, князем Адуевским, Пушкиным.

17 июня <…> Был у Пушкина: простился с женой его.

18 июня <…> В час сели на первый пароход. Велгурский, Мюральт, Федоров с сыном провожали нас… В час — тронулся пароход. Я сидел на палубе — смотря на удаляющуюся набережную, и никого, кроме могил, не оставлял в Петербурге, ибо Жуковский был со мною. Он оперся на минуту на меня и вздохнул за меня по отечестве: он один чувствовал, что мне нельзя возвратиться… Петербург, окрестности были далеко; я позвал Пушкина, Энгельгарда, Вяземского, Жуковского, Викулина на завтрак и на шампанское в каюту — и там оживился грустно и самым моим одиночеством в мире… Брат был далеко… Пушкин напомнил мне, что я еще не за Кронштадтом^[354], куда в 4 часа мы приехали. Пересели на другой пароход: «Николай I», на коем за год прибыл я в Россию; дурно обедали, но хорошо пили, в 7 часов расстался с Энгельгардом и Пушкиным; они возвратились в Петербург; Вяземский остался с нами, завидовал нашей участи.

8 сентября <…> Поскакал в театр, в ложе у Пушкина, жена и belles-soeurs^[355] его^[356].

9 сентября. Воскресенье. Был у Бенкендорфа в толпе искателей и просителей… Оттуда к Пушкину. Слушал несколько страниц Пугачева. Много любопытного и оригинального. <Текст поврежден> сказав, что Пушкин расшевелил душу мою, заснувшую в степях Башкирии. Симбирск всегда имел для меня историческую прелесть. Он устоял против Пугачева и Разина^[357].

15 октября <…> Вечер у Пушкина: читал мне свою поэму о Петербургском потопе^[358]. Превосходно. Другие отрывки. <…>

16 октября <…> Вечер в Михайловском театре: давали «Родольфа» и «La dame blanche»^[359]. Театрик — прелестная игрушка…^[360] Оттуда к Карамзиным и к Смирновой: с Пушкиным — о Чадаеве^[361].

25 октября <…> Писал к Пушкину и послал «Песнь о полку Игореве» с примечаниями Италинского^[362].

1 ноября <…> У меня сидели Пушкин и Соболевский. Первый о Вольтере^[363], о Ермолове: одного со мною о нем мнения. — О Ериванском Ермолове: все перед ним падает; лучше назвать Ерихонским^[364].

6 ноября. День смерти Екатерины II… Обедал и кончил вечер у Смирновых, с Жуковским, Икскулем и Пушкиным. Много о прошедшем в России, о Петре, Екатерине.

9 ноября <…> Обед у Гец^[365] с Дружининым, Мюральтом, Жуковским, Пушкиным, Шилингом, Штакельбергом,^[366] Яценко и пр.

11 ноября <…> У Пушкина о Екатерине.

13 ноября <…> После обеда два раза у Карамзиных и в театре, в ложе Пушкиных, Фикельмон; играли изрядно: «Les enfants d’Edouard»^[367]. Пушкин напомнил мне мои bons-mots^[368] по чтении Карамзина в русской Академии: «Вперед не будет». Еще что-то — снова забытое^[369].

16 ноября <…> Обедал у новорожденной Карамзиной^[370] с Жуковским, Пушкиным, Кушниковым. Последний о Суворове говорил интересно^[371]. Проврался о гр. Аракчееве по суду Жеребцова, «лежачего не бьют», и казнивший беременных женщин спасен от казни, а сидевшие в крепости — казнены!^[372]

17 ноября <…> Обедал у Смирновой с Пушкиным, Жуковским, <текст испорчен> и Полетика. Пушкин о татарах: умнее Наполеона.

19 ноября <…> <текст испорчен> встретил Пушкина. С ним в английский магазин.

21 ноября <…> с Пушкиным осмотрел его библиотеку. Не застал ни Жуковского, ни Мюральта. Осматривал магазины. (Купить ложки с чернью и с бирюзой.) Обедал у Смирновых с Жуковским и Пушкиным и Скалоном.

24 ноября <…> Вечер с Жуковским, Пушкиным и Смирновыми, угощал Карамзину у ней самой концертом Эйхгорнов; любезничал с Пушкиной, и с Смирновой, и Гончаровой. Но под конец ужасы Сухозанетские, рассказанные Шевичевой^[373], возмутили всю мою душу^[374].

29 ноября <…> Обедал у графа Бобринского с Жуковским, Пушкиным, графами Матвеем и Михаилом Велгурскими, князем Трубецким^[375]. Любезничал умом и воспоминаниями с милой и умной хозяйкой^[376]. Обед Лукулла и три блюда с трюфелями отягчили меня.

1 декабря <…> Оттуда к Пушкину. В театре Михайловском государь и государыня, а с ними Фридр^[377] с дочерью. И Пушкины не пригласили меня в ложу… Итак, простите, друзья-сервилисты и друзья-либералы. «Я в лес хочу!»^[378]

2 декабря <…> У Хитрово с час проболтал с Толстой, мило уговаривала меня не давать воли языку… Маркиз Дуро^[379] допрашивал, почему государь не пропустил стихов Пушкина… «Tes «pourquoi», marquis, ne finiraient jamais…»^[380]

9 декабря <…> у Пушкина: взял посылку графу <нрзб.> Пушкин написал 4 выкинутые стиха;^[381] читал примечания письменные на Пугачева, представленные им государю^[382]. NB. Прислать ему из Москвы славянские книги.

10 декабря <…> вечер у Жуковского до 3-го часа: Пушкин, Велугорский, Чернышев-Кругликов, Гоголь. <пропуск> напомнил о шутке брата. Князь Адуевский. Пили за здоровье Ивана Ник.^[383].

17 декабря <…> У Орловых: о Уварове, о стихах Пушкина. Тут и Чадаев.

26 ноября <…> вечер у Бравуры, у Вяземских, у Козловского, и опять у Вяземских. Объяснение с Эмилией Пушкиной. Жуковский, Пушкин.

27 ноября <…> У Хитровой. Фикельмон, Al. Tolstoy о Чадаеве. Обед у Вяземских — с Жуковским и Пушкиным в театре. Семейство Сусанина^[384]; открытие театра, публика. Повторение одного и того же. Был в ложе у Экерна. Вечер у Карамзиных, Жуковский!

1 декабря <…> Во французском театре, с Пушкиными… Вечер у Карамзиных (день рождения Николая Михайловича) с Опочиниными. Разговор с младшею: прежде боялась меня, по словам ее. Пушкины. Вранье Вяземского — досадно.

2 декабря <…> к графу Нессельроду, велел явиться в другой день. У Пушкиной: с ним о древней России: «быть без мест»^[385].

6 декабря. Брал возок. В 11-м часу был уже во дворце. Обошел залы, смотрел на хоры. Великолепие военное и придворное. Костюмы дам двора и города. <…> Пушкина первая по красоте и туалету. Лобызание Уварова. <…> К Карамзиным. Жуковский журил за Строганова: но позвольте не обнимать убийц братьев моих, хотя бы они назывались и вашими друзьями и приятелями!^[386] О записке Карамзина^[387] с Екатериной Андреевной, несмотря на похвалу, она рассердилась — и мы наговорили друг другу всякие колкости, в присутствии князя Трубецкого, который брал явно мою сторону. Заступилась против меня за Жуковского, а я называл его ангелом, расстались — может быть, надолго!.. к Фикельмон, где много говорил с нею, с мужем о гомеопатии и Чадаеве.

7 декабря <…> оттуда к Баранту: там краснобай князь Мещерский, князь Щербатов. У Путятиных и к Бравуре к полночи: тут опять князь Мещерский о Чадаеве, о народности. Не прежнее поет, но все прежний.

10 декабря. Встретил Абр. Норова, обедал в трактире, гулял с Бенедиктовым… Был в театре, в ложе Пушкиных (у коих был накануне) и вечер у Вяземских с Бенедиктовым.

11 декабря <…> обедал у князя Никиты Трубецкого с Жуковским, Вяземским, Пушкиным, князем Кочубеем^[388], Трубецким, Гагариным и с Ленским, болтал умно и возбуждал других к остротам.

15 декабря <…> вечер у Пушкиных до полуночи. Дал «Песнь о полку Игореве» для брата с надписью. О стихах его, Р<остопчиной> и Б<енедиктова>. Портрет его в подражание Державину: «весь я не умру!»;^[389] о Михаиле Орлове, о Киселеве, Ермолове и князе Меншикове. Знали и ожидали, «без нас не обойдутся»^[390]. Читал письмо к Чадаеву непосланное^[391].

19 декабря <…> Вечер у княгини Мещерской (Карамзиной). О Пушкине; все нападают на него за жену, я заступался. Комплименты Софии Николаевны моей любезности. О Париже и пр.

21 декабря <…> Обедал у Келлера, с братом его… Сын Келлера переводит моего Гордона по высочайшему повелению, а из Архива вытребовал и оригинал. Мой список с Архивского, но помечен рукою Мюллера^[392]. Вчера узнал об Августине, сегодня о Гордоне. Пошел в дело мой сборник. Пушкину обещал о Шотландии^[393]. После обеда у князя Вяземского с Пушкиным и пр.

22 декабря <…> Вечер на бале у княгини Барятинской, — мила и ласкова. Приезд государя и государыни, с наследником и прусским принцем Карлом. Послал протопить или нагреть залу вальсами. Государь даже не мигнул мне, хотя стоял долго подле меня и разговаривал с княгиней Юсуповой… Киселев, Мейендорф не узнают меня; княгиня Юсупова начала дружный разговор, и мы познакомились. Мила своею откровенностию о ее положении на бале. Я и Жуковский в толпе: кому больнее? Мое положение. Опочинина обещала приехать. Тон глупее дела! Пушкины. Утешенный Вяземский.

24 декабря <…> Обедал в Демуте. У графини Пушкиной^[394] с Жуковским, Велгурским, Пушкиным, графиней Ростопчиной, Ланская^[395], княгиня Волхонская с Шернвалем, граф Ферзей. Я сидел подле Пушкина и долго и много разговаривал. Вяземский порадовал действием, произведенным моей Хроникой^[396]. Пушкин о Мейендорфе: притворяется сердитым на меня за то, что я хотел спасти его! Пушкин зазвал к себе… Читал роман Пушкина^[397].

25 декабря, Рождество Христово… Был у Жуковского. Как нам неловко вместе! Но под конец стало легче <…> К Карамзиным. С Пушкиным, выговаривал ему за словцо о Жуковском в четвертом № «Современника» (Забыл Барклая)^[398].

28 декабря <…> Кончил вечер у Мещерских с Пушкиным.

29 декабря <…> Кончил вечер у князя Вяземского с Жуковским, с которым в карете много говорил о моем здесь положении.

30 декабря <…> В Академию: с Лондондери об оной; с Барантом, его избрали в почетные члены. Фус прочел отчет, Грефе о языках: много умного и прекрасного, но слишком гоняется за сравнениями и уподоблениями. Жуковский, Пушкин, Блудов, Уваров о Гизо <…>^[399] к Карамзиным, где Пушкины.

6 генваря <…> в 10 часов вечера отправился к Фикельмону: там любопытный разговор наш с Пушкиным, Барантом, князем Вяземским. Хитрово одна слушала, англичанин^[400] после вмешался. Барант рассказывал о записках Талейрана, кои он читал, с глазу на глаз с Талейраном, о первой его молодости и детстве. Много нежного, прекрасного, напоминающего «Les Confessions de J. J. Rousseau»^[401]. В статье о Шуазеле, коего не любит Талейран, много против Шуазеля. Шуазель дурно принял Талейрана и не любил его. Бакур будет издателем записок его. О Лудвиге 18, как редакторе писем и записок. Письмо к дофину, отданное Деказу. О записках Екатерины, о Потемкине. Письмо Монтескье по смерти Орлеанского. После Монтескье осталось много бумаг, они были у Лене, для разбора и издания; вероятно, возвращены внуку Монтескье, недавно умершему в Англии, и пропали. С Фикельмоном: о книге Лундмана. У него есть шведская рукопись Бока, шведа, пленного, сосланного в Сибирь, откуда он прислал рапорт о войне в Штокгольм, обвиняя во многом Карла XII. С Либерманом о Минье; с Хитровой и Аршияком — о плотской любви. Вечер хоть бы в Париже! Барант предлагал Пушкину перевести «Капитанскую дочь»^[402].

9 генваря <…> Я зашел к Пушкину: он читал мне свои pastiche на Вольтера и на потомка Jeanne d’Arc^[403]. Потом он был у меня, мы рассматривали французские бумаги^[404] и заболтались до 4-х часов. Ермолов, Орлов, Киселев все знали и ожидали: без нас дело не обойдется. Ермолов, желая спасти себя — спас Грибоедова, узнав, предварил его за два часа^[405]. Обедал у Татаринова. Зашел опять к Пушкину. Прочел ему письмо мое о Жольвекуре. Аршияк заходил ко мне и уехал к Бравуре. Дал Пушкину мои письма, переписку Бонштеттена с m-me Staal, его мелкие сочинения; выписки из моего журнала о Шотландии и Веймаре^[406].

12 генваря <…> у Пушкиной.

14 генваря <…> Бал у французского посла. Прелесть и роскошь туалетов. Пушкина и сестры ее, сватовство — но мы обедали 13 сегодня и граф Лили Толстой^[407] рассказывал пророчество о нем Le Normand^[408]: его повесят в 1842 году!.. Опять от меня многие отворачивались, но и я от многих.

15 генваря <…> Зашел к Пушкину; стихи к Морю о брате^[409] <…> на детский бал к Вяземской (день рождения Наденьки), любезничал с детьми, маменьками и гувернантками. — Стихи Пушкина к графине Закревской^[410]. Вальсировал <…> Пушкина и сестры ее.

17 генваря <…> Обед у Карамзиных с Полетикой, Жуковским, Вяземским. Разговор о либерализме. Жуковский просил портрета и оскорбился вопросом: на что тебе?.. на вечер к княгине Мещерской, где Пушкины, Люцероде, Вяземский.

18 генваря <…> к Люцероде, где долго говорил с Наталией Пушкиной и она от всего сердца.

19 генваря <…> У князя Вяземского о Пушкиных, Гончаровой, Дантесе-Геккерне.

21 генваря. Послал к брату № 20… Стихотворение Пушкина о море, по поводу брата… Отдал письма Аршияку и завтракал с ним. Он прочел мне письмо А. Пушкина о дуэли от 17 ноября 836^[411] …Зашел к Пушкину: о Шатобрияне, и о Гете, и о моем письме из Симбирска — о пароходе, коего дым проест глаза нашей татарщине^[412]. <…> Обедал у Лубяновского^[413] с Пушкиным, Стогом, Свиньиным, Багреевым^[414] и пр. Анекдоты о Платоне <1 нрзб.> Репнине, Безбородке, Тутолмине и Державине. Донос его на Тутолмина государыне и поступок императрицы^[415]. Вечер проспал от венгерского и на бал к австрийскому послу. У посла любезничал с Пушкиной, Огаревой, Шереметьевой. Жуковский примечает во мне что-то не прежнее и странное, а я люблю его едва ли не более прежнего. Ужин великолепен. Пробыл до 3-го часа утра.

23 генваря. Кончил переписку «Веймарского дня», прибавил письмо 15 англичан к Гете и ответ его в стихах и после обеда отдал и прочел бумагу Вяземскому, а до обеда зашли ко мне Пушкин и Плетнев и читали ее и хвалили. Пушкин хотел только выкинуть стихотворение Лобанова^[416].

24 генваря, воскресенье. Кончил чтение Шатобрияна «Англинской литературы». Сколько прекрасных страниц, гармонических и трогательных: но где англинская литература? Везде он, а Мильтон резко выглядывает из-под Шатобриана^[417]. У меня был Геккерн… К княгине Мещерской едва взошел, как повздорил опять с княгиней Вяземской. Взбалмошная! Разговор с Пушкиной.

26 генваря. Я сидел до 4-го часа, перечитывая мои письма; успел только прочесть Пушкину выписки из парижских бумаг.

27 генваря <…> Скарятин сказал мне о дуэле Пушкина с Геккерном; я спросил у Карамзиной и побежал к княгине Мещерской: они уже знали. Я к Пушкину: там нашел Жуковского, князя и княгиню Вяземских и раненного смертельно Пушкина, Арндта, Спасского — все отчаивались. Пробыл с ними до полуночи и опять к княгине Мещерской. Там до двух и опять к Пушкину, где пробыл до 4-го утра. Государь присылал Арндта с письмом, собственным карандашом: только показать ему: «Если бог не велит нам свидеться на этом свете, то прими мое прощенье (которого Пушкин просил у него себе и Данзасу) и совет умереть христьянски, исповедаться и причаститься; а за жену и детей не беспокойся: они мои дети и я буду пещись о них». Пушкин сложил руки и благодарил бога, сказав, чтобы Жуковский передал государю его благодарность. Приезд его: мысль о жене и слова, ей сказанные: «будь спокойна, ты ни в чем не виновата»^[418].

28 генваря. Луи^[419] справлялся: хуже. В 10 часов я уже был опять у Пушкина. Опасность увеличилась. Страдания ночью и крики, коих не слыхала жена. Последний разбудил ее, но ей сказали, что это на улице. Все описал сестрице и просил Булгакова послать копию Аржевитинову… Был на похоронах у сына Греча; опять к Пушкину, простился с ним. Он пожал мне два раза, взглянул и махнул тихо рукою. Карамзину просил перекрестить его. Велгурскому сказал, что любит его. Жуковский — все тот же. Обедал у Путятиных. Потом опять к Пушкину и домой и к Пушкину: пил чай у Карамзиных до 4-го часу.

29 генваря. День рождения Жуковского и смерти Пушкина. Мне прислали сказать, что ему хуже да хуже. В 10-м часу я пошел к нему. Жуковский, Велгурский, Вяземский ночевали там. Князь А. Н. Голицын призвал к себе: рассказал ему о Пушкине и просил за Данзаса… Описал весь день и кончину Пушкина в двух письмах для сестрицы^[420].

В 2¾ пополудни поэта не стало: последние слова и последний вздох его. Жуковский, Вяземский, сестра милосердия, Даль, Данзас, доктор^[421] закрыл ему глаза.

Обедал у графа Велгурского с Жуковским и князем Вяземским. Оттуда с Вяземским к Бравуре, письмо и комеражи ее. На панихиду Пушкина в 8 часов вечера. Оттуда домой и вечер у Карамзиных… О вчерашней встрече моей с отцом Геккерна. Барант у Пушкина.

30 генваря. День ангела Жуковского. У меня Татаринов, писал к Ивану Семеновичу и приложил «1812 г.» Глинки и «Прибавления к Инвалиду», в письме стихотворение Пушкина о море. Писал и к сестрице и к Булгакову о вчерашнем дне. О пенсии Пушкиной, о детях. В 11 часов панихида. Письмо Пушкина к Геккерну. Был у Даршиака, читал все письма его к Пушкину и Пушкина к нему и к англичанину о секундантах. Поведение Пушкина на поле или на снегу битвы назвал он «parfait»^[422]. Но слова его о возобновлении дуэля по воздоровлении отняли у Даршиака возможность примирить их… Не был на панихиде по нездоровью, не поехал на бал к князю Голицыну по причине кончины Пушкина. Вечер у Карамзиных.

31 генваря. Воскресенье. Зашел к Пушкину. Первые слова, кои поразили меня в чтении псалтыря: «Правду твою не скрыв в сердце твоем». Конечно, то, что Пушкин почитал правдою, то есть злобу свою и причины оной к антагонисту — он не скрыл, не угомонился в сердце своем и погиб. Обедня у князя Голицына. Блудова болтовня. Оттуда к Сербиновичу. О бумагах, приписал о 14 тетрадях Броглио, опять к Пушкину и к Даршиаку, где нашел Вяземского и Данзаса: о Пушкине! Знать наша не знает славы русской, олицетворенной в Пушкине. Слова государя Жуковскому о Пушкине и Карамзине: «Карамзин ангел». Пенсия, заплата долгов, 10 тысяч на погребение, издание сочинений и пр. Обедал у Карамзиных. Спор о Геккерне и Пушкине. Подозрения опять на князя Ивана Гагарина^[423]. После обеда на панихиду. Оттуда пить чай к княгине Мещерской — и опять на вынос. В 12, то есть в полночь, явились жандармы, полиция, шпионы — всего 10 штук, а нас едва ли столько было! Публику уже не впускали. В 1-м часу мы вывезли гроб в церковь Конюшенную, пропели заупокой, и я возвратился тихо домой.

1 февраля… В 11 часов нашел я уже в церкви обедню, в 10½ начавшуюся. Стечение народа, коего не впускали в церковь, по Мойке и на площади. Послы со свитами и женами. Лицо Баранта: le seul russe^[424] — вчера еще, но сегодня генералы и флигель-адъютанты. Блудов и Уваров: смерть — примиритель. Крылов. Князь Шаховской. Дамы-посольши и пр. Каратыгин, молодежь. Жуковский. Мое чувство при пении. Мы снесли гроб в подвал. Тесновато. Оттуда к вдове: там опять Жуковский. Письмо вдовы к государю: Жуковского, графа Велгурского, графа Строганова просит в опекуны. Все описал сестрице и для других и послал билеты <…> дописал письмо к брату и

2 февраля рано поутру послал его к Даршиаку — о смерти Пушкина <…> Жуковский приехал ко мне с известием, что государь назначает меня провожать тело Пушкина до последнего жилища его. Мы толковали о прекрасном поступке государя в отношении к Пушкину и к Карамзину. После него Федоров со стихами на день его рождения, и опять Жуковский с письмом графа Бенкендорфа к графу Строганову, — о том, что вместо Данзаса назначен я, в качестве старого друга (ancien ami), отдать ему последний долг. Я решился принять и переговорить о времени отъезда с графом Строгановым. Поручил Федорову собрать сведения о Пскове. Пошел к графу Строганову. Встретил Даршиака, который едет в 8 часов вечера, послал к нему еще письмо к брату, в коем копия с писем гр. Бенкендорфа и с моего к графу Строганову… Графа Строганова не застал, оставил карточку, встретил жену его: она сказала, что будет граф в 4 часа дома; не застал князя Голицына ни дома, ни у Муравьевой, ни во дворце. — У князя Вяземского написал письмо к графу Строганову, обедал у Путятиных и заказал отыскать кибитку. Встретил князя Голицына, и в сенях у князя Кочубей прочел ему письмо и сказал слышанное: что не в мундире положен, якобы по моему или князя Вяземского совету? Жуковский сказал государю, что по желанию жены. Был в другой раз, до обеда у графа Строганова, отдал письмо, и мы условились о дне отъезда. Государю угодно, чтобы завтра в ночь. Я сказал, что поеду на свой счет и с особой подорожной.

Был у почт-директора: дадут почталиона… К Сербиновичу: условились о бумагах. К Жуковскому: там Спасский прочел мне записку свою о последних минутах Пушкина. Отзыв графа Б<енкендорфа?> Гречу о Пушкине. Стихи Лермонтова — прекрасные. Отсюда домой и к Татаринову и на панихиду; тут граф Строганов представил мне жандарма: о подорожной и о крестьянских подставах. Куда еду — еще не знаю. Заколотили Пушкина в ящик. Вяземский положил с ним свою перчатку. Не поехал к нему, для жены. У Карамзиных Федоров отдал мне книги и бумаги. О Вяземском со мною: «он еще не мертвый»…

3 февраля <…> Опоздал на панихиду к Пушкину. Явились в полночь, поставили на дроги, и

4 февраля, в 1-м часу утра или ночи, отправился за гробом Пушкина в Псков; перед гробом и мною скакал жандармской капитан. Проехали Софию, в Гатчине рисовались дворцы и шпиц протестантской церкви; в Луге или прежде пил чай. Тут вошел в церковь. На станции перед Псковом встреча с камергером Яхонтовым, который вез письмо Мордвинова к Пещурову, но не сказал мне о нем. Я поил его чаем и обогнал его, приехал к 9-ти часам в Псков, прямо к губернатору — на вечеринку. Яхонтов скор и прислал письмо Мордвинова, которое губернатор начал читать вслух, но дошел до высочайшего повеления — о невстрече — тихо, и показал только мне, именно тому, кому казать не должно было: сцена хоть из комедии!^[425] Напился чаю; мы вытребовали от архиерея (за 5 верст) предписание архимандриту в Святогорском монастыре, от губернатора городничему в Остров и исправнику в Опочковском уезде и в 1 час пополуночи

5 февраля отправились сперва в Остров, за 56 верст, оттуда за 50 верст к Осиповой — в Тригорское, где уже был в три часа пополудни. За нами прискакал и гроб в 7-м часу вечера; почталиона оставил я на последней станции с моей кибиткой. Осипова послала, по моей просьбе, мужиков рыть могилу; вскоре и мы туда поехали с жандармом; зашли к архимандриту; он дал мне описание монастыря; рыли могилу; между тем я осмотрел, хотя и ночью, церковь, ограду, здания. Условились приехать на другой день и возвратились в Тригорское. Повстречали тело на дороге, которое скакало в монастырь. Напились чаю; я уложил спать жандарма и сам остался мыслить вслух о Пушкине с милыми хозяйками; читал альбум со стихами Пушкина, Языкова и пр. Нашел Пушкина нигде не напечатанные^[426]. Дочь пленяла меня; мы подружились. В 11 часов я лег спать. На другой день

6 февраля, в 6 часов утра, отправились мы — я и жандарм!! — опять в монастырь, — все еще рыли могилу; мы отслужили панихиду в церкви и вынесли на плечах крестьян гроб в могилу — немногие плакали. Я бросил горсть земли в могилу; выронил несколько слез — вспомнил о Сереже — и возвратился в Тригорское. Там предложили мне ехать в Михайловское, и я поехал с милой дочерью, несмотря на желание и на убеждение жандарма не ездить, а спешить в обратный путь. Дорогой Мария Ивановна объяснила мне Пушкина в деревенской жизни его, показывала урочища, места… любимые сосны, два озера, покрытых снегом, и мы вошли в домик поэта, где он прожил свою ссылку и написал лучшие стихи свои. Все пусто. Дворник, жена его плакали. Я искал вещь, которую бы мог унести из дома; две каменные вазы на печках оставил я для сирот. Спросил старого, исписанного пера: мне принесли новое, неочищенное; насмотревшись, мы опять сели в кибитку-коляску и, дружно разговаривая, возвратились в Тригорское. Отзавтракав, простились. Хозяйка дала мне немецкий keepsake^[427] на память; я обещал ей стихи Лермонтова, «Онегина» и мой портрет. Мы нежно прощались, особливо с Марией Ивановной, уселись в кибитку и на лошадях хозяйки по реке Великой менее нежели в три часа достигли до 1-й станции. Заплатил за упадшую под гробом лошадь — и поехали далее. Остров. Здесь нагнал нас городничий; благодарил его и чиновника — и в 4 часу утра приехал во Псков.