А ты пребудешь вечно

Глава 19

В нетерпеливой попытке войти в лифт Берден оттолкнул Гарри Уайлда.

— Ну и манеры, — буркнул репортер. — Не стоит толкаться. Я имею право войти и задать вопросы, если я…

Закрывшаяся дверь отрезала окончание его тирады, которая, по-видимому, сводилась к тому, что, несмотря на сдержанность и желание жить спокойно, он использует свое право, чтобы войти в более высокие сферы, чем кингсмаркхемский полицейский участок. Берден не хотел слушать. Ему надо только было выяснить, подтверждается или нет заявление Гарри о том, что мальчика нашли.

— Что насчет специального суда? — настойчиво спросил он, врываясь в офис Уэксфорда.

Старший инспектор выглядел в это утро усталым. Когда он уставал, его кожа принимала серый оттенок, а глаза казались меньше, чем обычно, но по-прежнему стальными под опухшими веками.

— Прошлой ночью, — сказал он, — я нашел нашего автора писем, некоего Арнольда Чарльза Бишопа.

— Но не мальчика? — задыхаясь, спросил Берден.

— Конечно, не мальчика. — Берден не любил, когда Уэксфорд говорил таким насмешливым топом. Его глаза почти пробуравили две аккуратные дырочки в и без того больной голове инспектора. — Он никогда даже в глаза не видел этого мальчика. Я нашел Бишопа в его доме на Спарта-Гроув, когда он сосредоточенно писал еще одно письмо мне. Его жены не было дома, она вела свой вечерний класс, его дети легли спать. О да, у него есть дети, двое мальчиков. Это с головы одного из них он срезал ту прядь, когда ребенок спал.

— О господи, — сказал Берден.

— У него навязчивая идея — он помешен на мехе. Хочешь, я прочту его заявление?

Берден кивнул.

— «Я никогда не видел ни Джона Лоуренса, ни его матери. Я не забирал его у его матери, его законного опекуна. 16 октября, около шести часов вечера, я услышал, как моя соседка, миссис Фостер, сказала своему мужу, что Джон Лоуренс пропал и что, возможно, будут организованы поисковые группы. Я поехал на велосипеде на Фонтейн-роуд и присоединился к одной из таких групп.

В дальнейшем, в октябре и ноябре, я написал три письма старшему инспектору Уэксфорду. Я их не подписывал.

Один раз я позвонил ему по телефону. Я не знаю, зачем я все это делал. Что-то находило на меня и заставляло это делать. Я счастливо живу в браке, у меня двое собственных детей. Я никогда бы не причинил вреда ребенку, и у меня нет никакой машины. Насчет кроликов я писал потому, что обожаю мех. У меня три меховых пальто, но моя жена этого не знает. Она понятия не имеет о том, что я сделал. Когда она уходит из дому, а дети засыпают, я часто надеваю одно из моих меховых пальто и наслаждаюсь ощущением меха.

Я прочел в газете, что у миссис Лоуренс рыжие волосы, а у Джона Лоуренса — светлые. Я срезал прядь волос с головы моего сына Реймонда и отправил ее в полицию. Я не могу объяснить, почему я сделал это или все остальное, кроме того, что должен был это сделать…»

Берден сказал хриплым голосом:

— Максимум, что он может получить, — это шесть месяцев за то, что затруднял работу полиции.

— А в чем его можно обвинить? В моральных пытках? Этот человек болен. Я тоже был зол на него прошлой ночью, но теперь нет. Только кто-то жестокий или слабоумный может злиться на человека, который всю жизнь живет с такой причудливой болезнью, как у Бишопа.

Берден пробормотал что-то по поводу того, что так могут думать те, кого это лично не касается, но Уэксфорд не обратил внимания на его заявление.

— Придешь в суд через полчаса?

— Снова слушать всю эту грязь?

— Большая часть нашей работы состоит из этой грязи. Надо убирать эту грязь, чистить, понять, из чего она состоит и откуда взялась. — Уэксфорд поднялся и тяжело оперся о свой стол. — Если ты не пойдешь, что ты будешь делать? Сидеть здесь целый день как во сне? Сваливать ответственность на других? Майк, мне приходится это говорить. Настало время для этого. Я устал. Я пытаюсь один разобраться в этом деле, потому что не могу больше рассчитывать на тебя. Я не могу разговаривать с тобой. Мы когда-то имели обыкновение подробно обсуждать все вместе, разгребать грязь, если угодно. Разговаривать с тобой сейчас — все равно что пытаться вести разумный разговор с зомби.

Берден вскинул на него глаза. На мгновение Уэксфорд решил, что он собирается ответить или защищаться. Но он только смотрел, уставившись пустым взглядом, словно его уже подвергали допросу много дней и бессонных ночей, и он не мог больше разобраться в болезненных хитросплетениях, которые способствовали его несчастьям. Но он знал, при всем этом, что время отмахнуться от Уэксфорда давно прошло, и коротко произнес:

— Грейс уходит от меня. Я не знаю, что делать с детьми. Моя личная жизнь — сплошная неразбериха. Я не могу выполнять свою работу. — Сдерживаемый стон вырвался наружу. — Почему ей надо было умереть? — И тут, оттого, что он не мог сдержаться, оттого, что слезы, которых никто не должен был видеть, жгли его веки, он обхватил голову руками.

В комнате стало очень тихо. «Сейчас мне придется поднять голову, — подумал Берден, — убрать руки и увидеть его насмешку». Он не шелохнулся, только крепче прижал ладони к глазам. И тут почувствовал тяжелую руку Уэксфорда на своем плече.

— Майк, мой дорогой старинный друг…

За эмоциональной сценой между двумя обычно неэмоциональными мужчинами, как правило, следует глубокое печальное замешательство. Когда Берден пришел в себя, он почувствовал себя страшно смущенным, но Уэксфорд не стал ни развивать эту тему дальше, ни предпринимать, как обычно бывает в таких случаях, неуклюжую попытку ее сменить.

— Этот уик-энд должен быть у тебя свободным, не так ли, Майк?

— Как я могу брать выходной сейчас?

— Не будь дураком, черт возьми. Что толку от тебя, когда ты в таком состоянии, как сейчас. Устрой себе продолжительный отдых начиная с четверга.

— Грейс забирает детей и уезжает в Истборн…

— Вот и отправляйся с ними. Может быть, ты сможешь изменить ее мнение относительно ухода. Всегда есть шанс, Майк, разве не так? А сейчас — господи, а времени-то сколько уже! — я же опоздаю в суд, если не потороплюсь.

Берден открыл окно и встал возле него, позволив легкому утреннему ветерку охладить свое лицо. Ему казалось, что с арестом Бишопа исчезла их последняя надежда — или его последнее опасение? — найти Джона Лоуренса. Он не станет тревожить Джемму Лоуренс случаем с Бишопом, а местных газет она никогда не читает. Туман, белый и прозрачный, нежно омыл его лицо и успокоил его. Он подумал о тумане на побережье и далеко протянувшихся, пустынных в ноябре пляжах. Когда он приедет туда, он расскажет детям, и Грейс, и своей теще о Джемме, о том, что собирается снова жениться. Он удивился тому, что эта его идея остудила его больше холодного прикосновения осеннего воздуха. Не потому ли, что Джемма была самой странной преемницей Джин, из всех, кого он мог выбрать в целом мире? Раньше он удивлялся тем мужчинам, которые из самоотверженности или под влиянием пылкой влюбленности женились на искалеченных или слепых женщинах. Не делал ли он то же самое, женясь на женщине с искалеченными сердцем и душой? А он знал ее только с этой стороны. Какой она стала бы, если бы ее изъяны исцелились?

Нелепо, чудовищно думать о Джемме как об искалеченной. Нежно и с болезненной тоской он вспомнил ее красоту и их любовные ласки. Резко закрыв окно, он понял, что не поедет в Истборн с Грейс.

Бишоп был отправлен на медицинское освидетельствование. Придется психиатрам поработать с ним, подумал Уэксфорд. Может быть, это что-то даст, а может быть, и пет. Если бы он верил психиатрам, то посоветовал бы Вердену обратиться к одному из них. Их недавняя конфронтация помогла немного разрядить обстановку. Уэксфорду стало легче, и он надеялся, что и Вердену тоже. Сейчас, как бы там ни было, он действовал один. Работая в одиночку, он должен найти детоубийцу — или уступить дорогу Скотленд-Ярду.

События прошедших двадцати четырех часов отвлекли его от мыслей о мистере и миссис Рашуорт. Теперь он снова думал о них. Рашуорт имел обыкновение ходить в коротком пальто, Рашуорт подозревался в том, что приставал к ребенку, но, конечно, если бы он являлся той подозрительной личностью на детской площадке, разве миссис Митчелл не узнала бы в нем одного из своих соседей? Более того, в то время, когда исчез Джон, был тщательно проверен каждый мужчина в радиусе четверти мили от Фонтейн-роуд, включая Рашуорта.

Уэксфорд снова углубился в изучение рапортов. Днем шестнадцатого октября, по утверждению Рашуорта, тот находился в Соингбери, где должен был встретиться с клиентом и показать ему какой-то дом. Клиент, как понял Уэксфорд, так и не появился. В прошлом феврале Рашуорта даже не допросили. А к чему было это делать?

Ничто не указывало на связь между ним и Стелой Риверс, и никто не знал тогда, что он владелец сдаваемого внаем коттеджа на Милл-Лейн. В то время вопрос о том, кто хозяин этого коттеджа, казался не имеющим отношения к делу. Он не готов был пока встречаться с Рашуортом. Сначала надо получить дополнительную информацию относительно личности этого человека и его правдивости.

— Уехать из этого дома! — сказала Джемма. — Только бы уехать на время. — Она обвила шею Вердена руками и прижалась к нему. — Куда мы поедем?

— Решать тебе.

— Я бы хотела в Лондон. Там можно затеряться, быть одной в огромной толпе. И там всю ночь свет, и жизнь течет, и… — Она помолчала, закусив губу, возможно заметив выражение ужаса на лице Вердена. — Нет, тебе это будет ненавистно. Мы не слишком с тобой похожи, правда, Майк?

Он ничего не ответил. Он не хотел признавать — того вслух.

— Почему бы не куда-нибудь на побережье? — спросил он.

— На море? — Хотя Джемма была не очень успешной, но все же актрисой, она вложила все одиночество, и глубину, и всю безбрежность моря эти два слова. Он удивился тому, что она поежилась. Потом Джемма сказала: — Я не возражаю, если тебе хочется. Но не на большой курорт, где будут… ну, семьи, люди с… с детьми.

— Я подумал об Истовере. Сейчас ноябрь, так что детей там не будет.

— Хорошо. — Она не напомнила ему о том, что он предоставил решение ей. — Поедем в Истовер. — Ее губы задрожали. — Это будет здорово.

— Все будут думать, что я уехал в Истборн с Грейс и детьми. Я хотел бы, чтобы так думали.

— Чтобы до тебя не добрались? — Она кивнула с глубокомысленной невинностью. — Попятно. Ты напомнил мне о Леони. Она всегда говорит людям, что едет в одно место, а на самом деле отправляется куда-то еще, чтобы ей не докучали письмами и телефонными звонками.

— Не поэтому, — сказал Берден. — Дело в том… ну, я не хочу, чтобы кто-то… Пока мы не поженимся, Джемма.

Она понимающе улыбнулась, широко открыв глаза. Он увидел, что на самом деле Джемма совершенно его не поняла, не поняла того, что ему необходимо было оставаться респектабельным, выглядеть в благоприятном свете. Они говорили на разных языках.

Была среда, и миссис Митчелл, как всегда, мыла окно на лестничной площадке своего дома. Разговаривая, она в одной руке сжимала розовую тряпку для вытирания пыли, в другой держала бутылочку розовой чистящей жидкости, а поскольку она отказалась присесть, Уэксфорд тоже не мог этого сделать.

— Конечно, я узнала бы, если бы это был мистер Рашуорт, — сказала она. — Да его собственный сынишка, Эндрю, играл здесь с другими детьми. Кроме того, мистер Рашуорт — довольно крупный мужчина, а человек, которого я видела, был маленький, очень мелкий. Я говорила одному офицеру про то, какие у него были маленькие руки. И мистер Рашуорт не стал бы собирать листья.

— Сколько у него детей?

— Четверо. Пол — ему четырнадцать, — две маленькие девочки и Эндрю. Не могу сказать, что в моем представлении они хорошие родители, должна заметить. Этим детям разрешается делать все, что они захотят, и миссис Рашуорт и внимания не обратила, когда я предупредила ее о том человеке. Но сделать такое!… Нет, вы заблуждаетесь.

Возможно, это было и так. Уэксфорд предоставил миссис Митчелл возможность и дальше мыть ее окно и пересек детскую площадку. Стояла уже слишком поздняя осень, чтобы здесь играли дети, и погожих дней ждать больше не приходилось. Карусель выглядела так, словно ее алая ось никогда не крутилась, а доска для качания покрылась плесенью. На деревьях, дубе, ясене и платане, которые росли между площадкой и Милл-Лейн, не осталось почти ни единого листочка. Уэксфорд дотронулся до нижних ветвей, и ему показалось, что он увидел места, где были обломаны веточки. Потом, наверняка более неуклюже, чем собиратель листьев и его юный спутник, подумал он, инспектор спустился вниз по насыпи.

Он проворно пошел по дорожке, говоря себе, что делает это с пользой для своего здоровья, а не только для дела. Инспектор не надеялся, что кто-то окажется дома в арендуемом коттедже, но Друг Гарри Уайлда оказался не на работе, поскольку был простужен. Уходя от него через пятнадцать минут, Уэксфорд боялся, что своим визитом только способствовал тому, чтобы у этого человека поднялась температура, так тот распалился по поводу Рашуорта, который был далеко не идеальным домовладельцем. Если, конечно, жилец не преувеличивал, выходило, что все семейство Рашуорт имело привычку приходить в коттедж, собирать урожай в саду и время от времени забирать небольшие предметы мебели, оставляя написанные карандашом объяснения. У них имелся собственный ключ, а жилец платил такую небольшую арендную плату, что не отваживался возражать против этого. Во всяком случае, Уэксфорд знал теперь имя мальчика, которого видели выходящим из этого коттеджа в тот февральский день. Вне всякого сомнения, им являлся Пол Рашуорт.

День выдался мрачным и облачным, и теперь опускался вечер, хотя еще не было и пяти. На Уэксфорда упали первые капли дождя. В такой вот день и примерно в то же время Стелла шла по дороге, по которой сейчас шел оп, возможно убыстряя шаги и думая о том, что хорошо бы, если бы на ней было надето что-то еще поверх тоненького жакета для верховой езды. Да и зашла ли она так далеко по дороге на Стоуэртои? Может быть, ее путешествие — и ее жизнь — оборвались возле коттеджа, из которого он только что вышел?

Инспектор настолько представил себя на месте Стеллы, мысленно переселив свое стареющее, мужское, плотное тело в изящные формы двенадцатилетней девочки, что, когда услышал впереди себя звуки, шагнул в сторону, в траву, и прислушался с некоей тайной надеждой.

Это было цоканье лошадиных копыт. Какая-то лошадь приближалась из-за поворота.

Он был Стеллой, а не Рэджем Уэксфордом. он был один и немного напуган, и начинался дождь, но Суон приближался… На лошади? Одна лошадь на двоих? Почему не в машине?

Из-за поворота появились лошадь с седоком. Уэксфорд встряхнулся, снова стал самим собой и крикнул:

— Добрый день, миссис Фенн.

Инструктор по верховой езде осадила крупного коня серой масти.

— Ну разве он не красавец? — спросила она. — Я бы хотела, чтобы он был моим, но вынуждена вернуть его мисс Уильяме в «Равноправие». Мы так прекрасно провели день, правда, Серебряный? — Она потрепала коня по шее. — Вы никого еще не… поймали? Мужчину, который убил бедняжку Стеллу Суон?

Уэксфорд покачал головой.

— Стеллу Риверс, я должна была сказать. Не знаю, почему мне так трудно это произнести. Вообще-то у меня у самой два имени, и половина моих друзей называет меня Маргарет, а другая половина — вторым именем. Я не должна была спутать. Должно быть, старею.

Уэксфорд не собирался пускаться в галантные разговоры и спросил без затей, не видела ли она когда-нибудь Рашуорта в окрестностях Солтрем-Хаус.

— Боба Рашуорта? Теперь, когда вы упомянули о нем, я вспомнила, что он и его жена бывали здесь часто прошлой зимой, и она даже спрашивала меня — ничего, если они заберут одну статую с собой. Ту, что лежала на траве.

— Вы ничего не говорили об этом раньше.

— Конечно, не говорила, — сказала миссис Фенн, наклоняясь и нежно воркуя лошади на ухо. — Я знаю Рашуортов, знаю много лет. Пол зовет меня тетей. Я думаю, что они хотели поставить эту статую в своем саду. Не мое дело говорить, можно это делать или нельзя, ответила я, и они не взяли ее, ведь так? — Она села в седле поудобнее. — Извините, но я должна трогаться. Серебряный очень чуткий, и он нервничает, когда становится темно.

Лошадь подняла голову и громко заржала в знак согласия.

— Ничего, дорогой, — сказала миссис Феин. — Скоро будешь дома с мамочкой.

Уэксфорд пошел дальше. Дождь был редким, по не проходил. Он пошел к Солтрем-Хаус, пошел по той части дороги, которая была более густо обсажена деревьями. Они расступались через двести или триста ярдов, открывая великолепный вид на огромный дом.

Парк выглядел серым, а сам дом, вырисовывающийся в тумане, казался черным скелетом с пустыми глазницами окоп. Уэксфорд испытал чувство радости, что никогда не знал об этом месте и не приезжал сюда. Для него оно было кладбищем.