Аборт. Исторический роман 1966 года

Библиотека

Прекрасная библиотека, своевременная, соблазнительная, очень американская. Время — полночь, и библиотека глубока, таинственна, ее уносит во тьму этих страниц, точно уснувшее на руках дитя. Хотя она «закрыта», мне не нужно идти домой — она и есть мой дом — уже много лет мой дом здесь, и я должен быть в нем все время. Это моя обязанность. Не хотелось бы казаться мелким чиновником, но я боюсь даже подумать, что случится, если кто-нибудь зайдет, а меня на месте не окажется.

Я сижу за этим столом уже несколько часов и смотрю на сумеречные полки с книгами. Мне очень нравится их соседство, нравится, как они почитают доски, на которых нашли покой.

Я знаю — пойдет дождь.

Весь день тучки заигрывали с синим изяществом неба — развешивали по нему свои тяжелые черные наряды, но дождя пока не случилось.

Я «закрыл» библиотеку в девять, но если кто-то принесет книгу, на двери имеется колокольчик, и я открою, что бы ни делал: спал, готовил еду, ел или занимался любовью с Вайдой, которая скоро сюда придет.

Она заканчивает работу в 11:30.

Колокольчик привезли из Форт-Уорта, Техас. Человек, который его нам привез, уже умер, и никто никогда не узнал, как его зовут. Он просто принес колокольчик и поставил его на стол. Ему было неловко, и он сразу ушел — просто чужой человек, много лет назад. Колокольчик невелик, но он задушевно путешествует по серебряной тропинке, которой известна карта к нашему слуху.

Книги приносят поздно вечером и рано утром. И я должен их встречать. Такова моя работа.

Я «открываю» библиотеку в девять часов утра, а «закрываю» в девять вечера, но сам остаюсь внутри и круглые сутки, семь дней в неделю встречаю книги.

Пару дней назад одна старушка принесла книги в три часа ночи. Во сне я услышал звон колокольчика, точно мне в ухо с большой высоты вылили небольшую шоссейную дорогу.

Вайду он тоже разбудил.

— Что это? — спросила она.

— Колокольчик, — ответил я.

— Да нет же — книга.

Я сказал ей не вылезать из постели и уснуть снова — все сделаю сам. Я встал и оделся, как подобает для встречи новой книги.

Одежда у меня не дорогая, но приветливая, аккуратная, и внешний вид мой располагает. Людям становится лучше, когда они на меня смотрят.

Вайда снова уснула. Она красивая — длинные черные волосы разметались по подушке веером темных озер. Я не смог удержаться и приподнял покрывало — полюбоваться на нее.

Над этой невероятно странной штукой — ее телом, лежащим сейчас недвижно и драматично, — воздушным садом парил цветочный аромат.

Я вышел и зажег свет в библиотеке. Стало довольно жизнерадостно, несмотря на три часа ночи.

Старушка дожидалась меня за тяжелым стеклом парадной двери. Библиотека у меня очень старомодная, и эта дверь вызывает у посетителей какое-то истовое почтение.

Женщина отчего-то волновалась. Она была очень стара, лет восьмидесяти, я бы сказал, и одета так, как обычно свойственно беднякам.

Но — неважно… богатые, бедные… принимаю я всех одинаково, по-другому никогда и быть не может.

— Я только что закончила, — произнесла она через толстое стекло еще до того, как я открыл дверь. Хотя стекло сильно замедляло голос, из него рвались веселье, выдумка и чуть ли не молодость.

— Я очень рад, — ответил я через дверь. Я просто не успел еще ее открыть. Радость через стекло у нас была общей.

— Всё! — сказала она, войдя в библиотеку в сопровождении восьмидесятилетней старушки.

— Поздравляю! — сказал я. — Написать книгу — это так чудесно.

— Я всю дорогу пешком прошла, — сообщила старушка. — Вышла в полночь. Была бы моложе — дошла бы и быстрее.

— Где вы живете? — спросил я.

— В отеле Кита Карсона^[1], - ответила она. — И я написала книгу. — И она торжественно вручила ее мне, точно самую драгоценную вещь на свете. Так оно и было.

Тетрадь с отрывными листами — их в Америке можно найти повсюду. Нет такого места, где бы их не продавали.

К обложке была приклеена большая этикетка, и поперек нее толстым зеленым карандашом значилось:

МИССИС ЧАРЛЬЗ ФАЙН АДАМС

ЦВЕТОВОДСТВО ПРИ СВЕЧАХ

В НОМЕРАХ ГОСТИНИЦ

— Какое изумительное название, — сказал я. — Я уверен, во всей библиотеке у нас не найдется такой книги. Ваша — первая.

Широкая улыбка играла у нее на лице — оно состарилось сорок лет назад, его изъели газы и изгнанная юность.

— На эту книгу у меня ушло пять лет, — сказала она. — Я живу в отеле Кита Карсона, и в номере вырастила множество цветов. Номер у меня без окон, поэтому приходится жечь свечи. С ними получается лучше всего.

Кроме этого, я выращивала цветы при лампаде и под увеличительным стеклом, но им не очень удается, особенно — тюльпанам и ландышам.

Я даже пыталась разводить цветы при свете фонарика, но совершенно разочарована. Три или четыре фонарика истратила на ноготки, а ничего путного так и не вышло.

Самое лучшее — свечи. Цветам, кажется, нравится запах тающего воска — понимаете, о чем я, да? Лишь покажите цветку свечу, и он начинает расти.

Я пролистал книгу. Этим здесь тоже приходится заниматься. На самом деле, никто больше ее листать не будет. Книга была написана от руки красным, зеленым и синим карандашами. В ней были рисунки — гостиничный номер и цветы, что там росли.

Номер у нее был очень маленький, а цветов — много. Они росли в жестяных банках, бутылках, кружках в окружении горящих свечей.

Комнатка напоминала собор.

Еще там имелись рисунки бывшего управляющего отеля и гостиничного лифта. Похоже, лифт в отеле — очень унылое место.

На портрете управляющий выглядел несчастным, усталым, явно нуждался в отпуске. Кроме того, он как бы смотрел через плечо на то, что вот-вот попадется ему на глаза. Видеть ему это совсем не хотелось, но оно вот-вот появится. Под рисунком было написано:

УПРАВЛЯЮЩИЙ ОТЕЛЯ КИТА КАРСОНА,

ПОКА ЕГО НЕ УВОЛИЛИ

ЗА РАСПИТИЕ СПИРТНОГО В ЛИФТЕ

И КРАЖУ ПРОСТЫНЕЙ

В книге было около сорока страниц. На вид — очень интересная, она станет ценным пополнением нашего собрания.

— Вероятно, вы устали, — сказал я. — Присядьте, а я сделаю вам чашечку растворимого кофе.

— Это было бы чудесно, — ответила старушка. — Я пять лет писала книгу о цветах. Я очень старалась. Я люблю цветы. Жалко, конечно, что в комнате нет окон, но я обошлась и свечами. Тюльпаны сильно вытянулись.

Когда я вернулся к себе в комнату, Вайда крепко спала. Я включил свет и разбудил ее. Она заморгала, а в лице ее появилось что-то мягкое и мраморное — как у всех красивых женщин, если их неожиданно разбудить, а они еще не совсем проснутся.

— Что случилось? — спросила она. — Еще одна книга, — ответила она на свой же вопрос.

— Да, — подтвердил я.

— О чем? — машинально спросила она, словно нежный человеческий фонограф.

— О том, как выращивать цветы в гостиничных номерах.

Я поставил воду для кофе и присел рядом с Вайдой, а она свернулась калачиком и положила голову мне на колени, омыв их потоками черных волос.

Выглянула грудь. Просто невероятно!

— Так и что там с цветоводством в гостиницах? — спросила Вайда. — Наверное, не очень просто. В чем суть истории?

— В свечах, — ответил я.

— Угу, — сказала Вайда. Лица ее я не видел, но все равно знал — она улыбается. Смешные представления у нее о библиотеке.

— Ее написала одна старушка, — продолжал я. — Она очень любит цветы, но у нее в номере совсем нет окон, поэтому цветы она выращивает при свечах.

— Ох, мамочки, — сказала Вайда тем тоном, которым всегда говорила о библиотеке. Ей кажется, что здесь жутко, и вообще это место ей не нравится.

Я не ответил. Вода закипела, я зачерпнул ложкой растворимого кофе и высыпал его в чашку.

— Растворимый кофе? — спросила Вайда.

— Да, — ответил я. — Нужно угостить женщину, которая только что принесла книгу. Она очень старая, и ей пришлось пройти пешком долгий путь. Мне кажется, ей нужно выпить чашечку растворимого кофе.

— Судя по всему, да. И, может быть, даже заесть амилнитратом^[2]. Шучу, шучу. Тебе помочь? Я сейчас встану.

— Не надо, милая, — ответил я. — Я сам справлюсь. А мы съели все печенье, которое ты испекла?

— Нет, — сказала она. — Печенье вон там, в пакете. — Она показала на белый бумажный пакет на столе. — Мне кажется, еще осталась пара шоколадных.

— Зачем ты положила их в пакет?

— Не знаю, — ответила она. — А зачем вообще кладут печенье в пакеты? Просто положила.

Вайда подперла голову рукой и наблюдала за мной. Она была невероятна: ее лицо, глаза, ее…

— Вернее не скажешь, — согласился я.

— Я права? — сонно спросила она.

— Ага, — ответил я.

Я поставил кофейную чашку на небольшой деревянный поднос вместе с консервированным молоком, сахаром и блюдцем для печенья.

Поднос мне подарила Вайда. Она купила его в «Импорте для бережливых», чтобы сделалать мне сюрприз. Я люблю сюрпризы.

— Пока-пока, — сказал я. — Спи дальше.

— Ладно. — Она укрылась одеялом с головой. Прощай, любимая.

Я вынес старушке кофе с печеньем. Она сидела за столом, уткнувшись головой в согнутый локоть, и дремала. На ее лице проступило мечтательное выражение.

Мне очень не хотелось ее тревожить. Я знаю, сколько стоят сны, но, увы…

— Э-эй? — сказал я.

— Ой, здравствуйте, — ответила она, аккуратно разломив сон.

— Пора пить кофе, — сказал я.

— О, как это мило, — сказала она. — Мне как раз нужно проснуться. Я немножко устала — так долго шла пешком. Наверное, можно было бы подождать до завтра и приехать на автобусе, но мне так хотелось принести вам книгу, ведь я дописала около полуночи, а работала над ней пять лет.

— Пять Лет, — повторила она, словно так называлась страна, где она была Президентом, цветы, растущие при свечах в гостиничном номере, — кабинетом министров, а я сам — министром по делам библиотек.

— Я, наверное, прямо сейчас внесу книгу в каталог, — сказал я.

— Чудесно, — ответила она. — Изумительное печенье. Вы сами испекли?

Вопрос показался мне довольно странным. Меня об этом раньше никогда не спрашивали. Я очень удивился. Смешно, что люди могут застать тебя врасплох вопросом о печенье.

— Нет, — сказал я. — Это не я испек. Это мой друг.

— Ну, кто бы его ни испек, этот человек знает, как нужно печь печенье. Шоколад на вкус изумителен. Такой шоколадный.

— Хорошо, — ответил я.

Пришло время регистрировать книгу. Мы записываем все поступления в Гроссбух Библиотечного Фонда. Это перечень всех книг, которые мы получаем — день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Все они оказываются в Гроссбухе.

Мы не пользуемся ни десятичной системой классификации Дьюи^[3], ни любой другой системой учета. Просто вносим каждую книгу в Гроссбух Библиотечного Фонда, а потом возвращаем ее автору, и он уже волен поставить ее на ту полку библиотеки, которая ему больше нравится.

Совершенно неважно, где стоит книга, потому что их никто никогда не берет на руки и никто не приходит сюда их читать. Не такая у нас библиотека. У нас — другая библиотека.

— Мне очень понравилось ваше печенье, — сказала старушка, доедая последнее. — Очень хороший шоколадный вкус. В магазине такого печенья не купишь. Так их, значит, испек ваш друг?

— Да, — ответил я. — Мой очень хороший друг.

— Вот и молодец, — сказала старушка. — Такого сейчас уже не сыщешь, если вы понимаете, о чем я.

— Понимаю, — ответил я. — Шоколадное печенье — это очень хорошо.

Их испекла Вайда.

Старушка допивала последние капли кофе, выцеживая их снова и снова, хотя в чашке ничего не было. Ей хотелось убедиться, что в чашке не задержалось ни капли — последнюю она выпила целых два раза.

Я понял, что старушка уже собирается попрощаться и уйти, по тому, как она пыталась встать со стула. И я знал, что больше она сюда не вернется. Это ее единственный поход в библиотеку.

— Написать книгу — это так чудесно, — сказала она. — А теперь книга дописана, и можно снова вернуться в номер, к моим цветам. Я очень устала.

— Вот ваша книга, — произнес я, отдавая ей книгу. — Можете поставить ее на любую полку.

— Я так волнуюсь, — ответила она.

Старушка очень бережно понесла свою книгу к той секции, куда какой-то подсознательный след обычно приводит детей, когда те ставят на полки свои книжки.

Я не припомню, чтобы туда ставил книгу кто-нибудь старше пятидесяти лет, но она направилась именно к этой полке, точно ее вели за руку дети, и поставила свою книгу о цветоводстве при свечах в номерах гостиниц прямо между книгой об индейцах (в их защиту) и иллюстрированным, очень симпатичным трактатом о клубничном варенье.

Она уходила из библиотеки счастливая — пешком назад, в отель Кита Карсона, к цветам, которые ее там ждали.

Я погасил в библиотеке свет и отнес поднос к себе в комнату. Библиотеку я знал настолько хорошо, что мог ходить по ней в полной темноте. Обратный путь в комнату мне скрашивали мысли о цветах, Америке и Вайде, спавшей, точно фотография в библиотеке.

Автокатастрофа

Библиотека появилась на свет из-за неодолимого желания и потребности в таком месте. Такая библиотека просто обязана была возникнуть. А из желания выросло и это здание — не очень большое, — и постоянный штат, в настоящее время состоящий из одного меня.

Само здание старое, выстроено в том же стиле, что и все желтые кирпичные здания, которые возводили в Сан-Франциско после землетрясения^[4], находится оно по адресу Калифорния, 94115, Сан-Франциско, Сакраменто-стрит, 3150, - хотя книги, присланные почтой, мы не принимаем. Их следует приносить лично. Это одно из правил, на которых зиждется библиотека.

До меня здесь работало множество народу. Текучесть кадров довольно большая. Я, наверное, — 35-й или 36-й библиотекарь^[5]. Эта работа мне досталась потому, что больше не нашлось человека, который отвечал бы всем требованиям и был свободен.

Мне тридцать один год, и специального библиотечного образования у меня никогда не было. У меня совсем другое образование — его вполне достаточно, чтобы управлять библиотекой. Я понимаю людей, и мне нравится то, что я делаю.

Я, наверное, единственный человек во всей Америке, который сейчас может выполнять эту работу, — чем я и занимаюсь. После того, как работа закончится, я найду себе какое-нибудь другое занятие. Мне кажется, будущее для меня кое-что припасло.

До меня библиотекарь проработал здесь три года и, в конце концов, был вынужден уйти, поскольку боялся детей. Ему казалось, что дети что-то замышляют. Теперь живет в доме престарелых. В прошлом месяце он написал мне открытку. Очень неразборчивым почерком.

А до него библиотекарем был молодой человек — он взял отпуск на полгода в своей моторизованной банде, чтобы занять эту должность. После чего вернулся в банду и так и не сказал им никогда, где он провел эти полгода.

— Где ты шлялся последние полгода? — спрашивали его.

— Ухаживал за мамой, — отвечал он. — Она болела, и ей требовалось много куриного бульона. Есть еще вопросы?

Вопросов больше не было.

До него библиотекарь работал здесь два года, а потом внезапно переехал в австралийский буш. С тех пор о нем ничего не слышно. До меня доходили слухи, что он жив, другие слухи утверждали, что нет, но каким бы он ни был — живым или мертвым, — я уверен в одном: он по-прежнему в австралийском буше, потому что перед уходом он заявил, что никогда больше сюда не вернется, а если увидит в жизни еще хоть одну книгу, то перережет себе глотку.

До него библиотекарем работала одна девушка — та ушла из-за беременности. Незадолго до того она заметила блеск в глазах молодого поэта. Теперь они живут в районе Мишн-стрит и оба уже не молоды. У нее — очень красивая дочь, а он — безработный. Они хотят съездить в Мексику.

Мне кажется, это ошибка. Я видел слишком много парочек, съездивших в Мексику, а после возвращения в Америку немедленно разбежавшихся. Думаю, что если им хочется и дальше жить вместе, в Мексику ездить не стоит.

Библиотекарь до нее продержался год. Его убило в автокатастрофе. Машина потеряла управление и врезалась в библиотеку. Это его и убило. Я так и не смог понять, почему: библиотека сложена из кирпичей.

23

Ах — как хорошо сидеть здесь, в сумраке всех этих книг. Я нисколько не устал. Обычный вечер: 23 книги нашли свои долгожданные тропинки к нашим полкам.

Я выписал их названия и имена авторов в Гроссбух Библиотечного Фонда, а также несколько строк о том, как именно их к нам принесли. Первая появилась, кажется, около половины седьмого.

Чак. МОЙ ВЕЛИК.

Автору исполнилось пять лет. На его лицо словно обрушился торнадо из веснушек. У книги не было ни названия, ни слов. Только картинки.

— Как называется ваша книжка? — спросил я.

Малыш открыл книгу и показал мне рисунок трёхколёсного велосипеда. Тот, правда, больше походил на жирафа, стоящего вверх ногами в кабине лифта.

— Это мой велик, — сказал мальчик.

— Очень красивый, — сказал я. — А как вас зовут?

— Это мой велик.

— Да, — сказал я. — Это здорово, но вас самого как зовут?

— Чак.

Он дотянулся до стола и положил на него книжку, а потом сразу направился к двери со словами:

— Мне нужно идти. Меня мама с сестрой наружи ждут.

Я хотел сказать, что он может поставить книгу на любую полку, какая только понравится, но он уже по-малышовому ушел.

С. М. Юстиц. ОДЕЖДА ИЗ КОЖИ И ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

Автор выглядел весьма мотоциклетно и был одет в невероятное количество кожи. Книга его тоже была кожаной, но тем не менее он ее ухитрился напечатать. Я никогда раньше не видел 290-страничную книгу, напечатанную на коже.

Сдавая книгу в библиотеку, автор сказал:

— Люблю тех, кто любит кожу.

Чарльз Грин. ЛЮБОВЬ, ПРЕКРАСНАЯ НАВЕКИ.

Автору на вид было лет пятьдесят, и он сообщил, что пытается найти для книги издателя с семнадцати лет — когда он ее и написал.

— Эта книга поставила мировой рекорд по отказам, — сказал он. — Мне отказывали 459 раз, а теперь я старик.

Преподобный Линкольн Линкольн. СТЕРЕО И БОГ.

Автор сказал, что Господь не сводит глаз с наших стереофонических фонографов. Не знаю, что он имел в виду, но книжкой по столу он шваркнул будь здоров.

Барбара Джоунз. ХОРОШЕНЬКИЙ БЛИНЧИК.

Автору — семь лет, в хорошеньком беленьком платьице.

— Это книжка про блинчик, — сказала она.

Патриция Ивенс Саммерс. СЭМ СЭМ СЭМ.

— Это сборник литературной эссеистики, — сказала она. — Я всегда восхищалась Альфредом Кейзиным и Эдмундом Уилсоном, в особенности — теориями Уилсона по поводу «Поворота винта»^[6].

Женщина под шестьдесят, очень похожая на самого Эдмунда Уилсона.

Клинтон Йорк. ИСТОРИЯ НЕБРАСКИ.

Автором оказался господин лет сорока семи, который сказал, что в Небраске никогда не бывал, но сам штат его очень интересует.

— Я с детских лет болею Небраской. Другие дети радио слушали или велосипедами хвастались, а я читал все, что только мог найти о Небраске. Даже не знаю, с чего все началось. Но как бы там ни было — вот вам самая полная в мире история Небраски.

Книга была в семи томах, и в библиотеку он ее принес в авоське.

Сьюзан Маргар. ОН ЦЕЛОВАЛ МЕНЯ ВСЮ НОЧЬ.

Автор — женщина средних лет и невзрачной наружности. Похоже, ее саму никогда в жизни никто не целовал. Пришлось бы щуриться, чтобы разглядеть, есть у нее вообще губы на лице или нет. Я с удивлением обнаружил, что рот ее почти целиком прячется под носом.

— Она о поцелуях, — сообщила женщина.

Для недомолвок, наверное, она уже была слишком стара.

Ричард Бротиган. ЛОСЬ.

Автор был высок, светловолос, с длинными русыми усами, от которых выглядел сущим анахронизмом. Похоже, он чувствовал бы себя уютнее в какой-нибудь другой эпохе.

Он приносил в библиотеку уже третью или четвертую книгу. И с каждой книгой выглядел чуть-чуть старше, чуть-чуть утомленнее. Он был довольно молод, когда принес нам первую книгу. Не помню, как она называлась, но на обложке было что-то про Америку.

— А эта о чем? — спросил я: вид у него был такой, точно он хотел, чтобы у него о чем-нибудь спросили.

— Просто еще одна книга, — ответил он.

Наверное, я ошибся, решив, будто ему хочется, чтобы я у него о чем-то спросил.

Род Кин. ЭТО КОРОЛЕВА ТЬМЫ, КОРЕШ.

Автор был одет в рабочую робу и резиновые сапоги.

— Я работаю в городской канализации, — сказал он, отдавая мне книгу. — Это научная фантастика.

Лес Стайнман. ВАША ОДЕЖДА МЕРТВА.

Автор был похож на древнего портного-еврея. Он был очень стар — наверное, шил рубашки еще самому Дон-Кихоту.

— Она в самом деле мертва, знаете ли, — заметил он, показывая мне книгу, точно кусок ткани — штанину, например.

Хильда Симпсон. ДЖЕК, ИСТОРИЯ КОТЕНКА.

Автор — девочка лет двенадцати, только-только начинавшая созревать. Под зеленым свитером грудки у нее были размером с лимоны. Она расцветала восхитительно.

— И что у вас с собой сегодня? — спросил я.

До этого Хильда уже приносила мне пять или шесть книг.

— Книга про моего котенка Джека. Очень благородное животное. Я решила, что написашу про него книгу, принесу сюда, и тогда он прославится, — ответила она.

Джеймс Фаллон. КУЛИНАРНЫЙ ДОСТОЕВСКИЙ.

Автор сообщил, что эта поваренная книга составлена из рецептов, которые он обнаружил в романах Достоевского.

— Причем некоторые блюда весьма вкусны, — добавил он. — Я перепробовал все, что Достоевский когда-либо готовил.

Билл Льюис. МОЙ ПЕС.

Автору было семь лет, и он сказал спасибо, ставя книгу на полку.

Кантон Ли. ХОМБРЕ^[7].

Автор — китайский джентльмен лет семидесяти.

— Это вестерн, — сказал он. — О конокраде. Вестерны — мое хобби, вот я и решил написать сам. А что? Я тридцать лет готовил еду в одном ресторане Финикса.

Эдвард Фокс. ВЬЕТНАМСКАЯ ПОБЕДА.

Автором оказался очень серьезный молодой человек, который заявил, что победу во Вьетнаме можно одержать только одним способом — уничтожив всех, кто там есть. А после того, как мы уничтожим всех, кто там есть, посоветовал он, страну следует отдать Чан Кай-ши^[8], чтобы он оттуда смог напасть на Красный Китай.

— Это лишь вопрос времени, — сказал автор.

Фред Булькнем. ТИПОГРАФСКАЯ КРАСКА.

Автор — бывший журналист, вся его книга неразборчиво написана от руки — слова вьются вокруг бутылки виски.

— Всё, — объявил он, отдав мне книгу. — Двадцать лет.

Он нетвердо вышел из библиотеки, едва держа себя под контролем.

А я остался стоять и смотреть на двадцать лет его жизни.

Марша Патерсон. СМЕРТЬ БЕКОНА.

Автором была девица не примечательная ничем, если не считать страдальческого выражения лица. Она сунула мне эту потрясающе засаленную книгу и в ужасе выбежала из библиотеки. Книга и сама смахивала на фунт бекона. Я хотел было открыть и посмотреть, о чем она, но передумал. Может, не ставить ее на полку, а поджарить?

Библиотекарь — не такая уж легкая работа.

Сьюзан ДеВитт. НЛО ПРОТИВ СИ-БИ-ЭС.

Книгу написала пожилая женщина — она сообщила, что сочиняла ее в Санта-Барбаре, в доме сестры, и говорится в ней о том, что марсиане решили захватить телерадиокомпанию «Коламбия Бродкастинг Систем».

— Тут всё написано, — сказала она. — Помните эти летающие тарелки прошлым летом?

— Припоминаю, — осторожно ответил я.

— И про них там тоже есть, — сказала она. Книжка выглядела очень симпатично, и я уверен, что там действительно про всё есть.

Беатрис Куинн Портер. ЯЙЦО, ОТЛОЖЕННОЕ ДВАЖДЫ.

Писательница сказала, что это — поэтический сборник, в котором собрана вся мудрость, обретенная ею за двадцать шесть лет жизни на птицеводческой ферме под Сан-Хосе.

— Может, это, конечно, и не поэзия, — сказала она. — В колледжах я никогда не училась, но, черт побери, насчет курей я уверена.

Сэмюэл Хамбер. СНАЧАЛА ЗАВТРАК.

Автор сказал мне, что завтрак — первейшая необходимость путешествующих, а во многих путеводителях его досадно упускают из виду. Поэтому он и решил написать книгу о том, насколько важен завтрак для туриста.

Томас Фаннелл. БЫСТРЫЙ ЛЕС.

Автору на вид можно было дать лет тридцать, смахивал на ученого. Он лысел и был явно непрочь поговорить о книге.

— Этот лес — быстрее обычного леса, — сказал он.

— А сколько времени вы ее писали? — спросил я, зная, что авторам такой вопрос нравится.

— Я ее не писал, — ответил он. — Я ее у матери спер. Так ей и надо. Сука она первостатейная.

Доктор О. НЕОБХОДИМОСТЬ ЛЕГАЛИЗАЦИИ АБОРТОВ.

Автору было под сорок, и он нервничал. На обложке название не значилось. Книга была аккуратно отпечатана на машинке — почти 300 страниц.

— Это все, что я могу сделать, — сказал он.

— Хотите сами поставить на полку? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Позаботьтесь о ней сами. Я больше ничего сделать не могу. Позор какой, черт возьми.

На улице только что пошел дождь. Я слышу, как он плещет в стекла и эхом отдается среди книг. Похоже, в этом прекрасном сумраке жизней они знают, что снаружи идет дождь, а я жду Вайду.

Девчонки-пастушки, пошли погуляем?

Я сразу должен вам сказать, что большей части библиотеки здесь нет. Здание невелико и не смогло бы вместить все книги, что несли сюда годами.

Библиотека существовала еще до того, как в конце 1870-х годов переехала в Сан-Франциско; в землетрясении и во время пожара 1906 года она не потеряла ни одной книги. Пока все вокруг носились, как цыплята с отрубленными головами, мы действовали продуманно: никакой паники.

Здание библиотеки расположено на покатом пустыре, занимающем весь квартал от Клэй до Сакраменто-стрит. Мы пользуемся лишь небольшим его участком, а остальная территория заросла высоченной травой, кустами, цветами, стеклотарой и свиданиями любовников.

Со стороны Клэй-стрит через эту деятельную зелень ведет старая бетонная лестница. Еще там есть древние электрические фонари, друзья Томаса Эдисона, — они стоят на высоких железных стеблях спаржи.

Когда-то здесь была вторая площадка лестницы. Фонари больше не горят, и все так заросло, что трудно сказать, что и зачем здесь в самом начале было.

Зады библиотеки почти полностью исчезают в зелени у подножия лестницы.

Тем не менее, парадный газон смотрится аккуратно. Нельзя, чтобы участок совсем превратился в джунгли. Людей это может отпугнуть.

Примерно раз в месяц маленький негритенок приходит стричь газон. У меня нет денег платить ему, но он их и не требует. А стрижет газон потому, что я ему нравлюсь, к тому же он знает, что я должен все время сидеть внутри и не могу выйти и постричь газон сам. Я постоянно должен находиться в библиотеке и быть готовым встретить новую книгу.

Сейчас на газоне полно одуванчиков, тут и там расползлись тысячи ромашек, и все вместе напоминает орнамент Роршаха на платье, сшитом Руди Гернрайхом^[9].

Одуванчики — себе на уме, держатся обособленно, но ромашки эти, я вам скажу! Я смотрю на них через тяжелую стеклянную дверь библиотеки.

Здание непрерывно окатывает промежуточным собачьим лаем — с раннего утра, когда собаки просыпаются, до поздней ночи, когда они снова ложатся спать, а иногда собаки гавкают и в неурочное время.

Совсем рядом с нами — ветеринарная клиника, и хотя отсюда ее не видно, я редко остаюсь без собачьего лая. Но я к нему уже привык.

Сначала я ненавидел это чертово гавканье. Есть у меня такой пунктик: не люблю собак. Но за три года приспособился к их лаю, он меня больше не беспокоит. Иногда мне даже нравится.

В библиотеке над стеллажами — высокие стрельчатые окна, снаружи в них заглядывают два огромных зеленых дерева, размазывая свои ветви по стеклу, как мастику.

Мне очень нравятся эти деревья.

Сквозь стеклянную дверь виден большой белый гараж через дорогу — из него в часы недуга и нужды выезжают машины и возвращаются обратно. На фасаде гаража синим написано одно большое слово: БУХТА.

Перед тем, как библиотека переехала в Сан-Франциско, она некоторое время располагалась в Сент-Луисе, а затем очень долго — в Нью-Йорке. Где-то в запасниках до сих пор хранится множество книг на голландском.

Наше здание очень маленькое, поэтому мы вынуждены хранить тысячи томов в другом месте. А в этот кирпичный особняк мы перебрались после заварушки 1906-го — на всякий случай, но в нем оказалось очень тесно.

По плану ли, или волею судьбы, но в конечном итоге у нас собралось множество написанных книг. Со времени основания библиотеки мы приняли 114 томов о «форде» модели Т, пятьдесят восемь — об истории банджо и девятнадцать книг о свежевании бизонов.

Здесь мы держим все гроссбухи, куда заносятся поступления, однако сами книги хранятся в наглухо запечатанных пещерах Северной Калифорнии.

Я не занимаюсь книгами в пещерах. Это работа Фостера. Он же приносит мне пищу, потому что сам я не могу выходить из библиотеки. Фостер не появляется уже несколько месяцев — наверное, ушел в очередной запой.

Фостер любит пить и всегда умудряется найти, с кем выпить. Фостеру лет сорок, он носит майку в любую погоду: дождь, солнце, холод или жара — майке безразлично, — она для Фостера одеяние вечное. С его тела содрать ее сможет только смерть.

У Фостера светлая тяжелая шевелюра, точно бизонья шерсть, и я не ни разу не видел, чтобы он не потел. Он очень дружелюбен, но напорист; можно даже сказать, что этот весельчак в состоянии обаять любого, совершенно незнакомого человека, да так, что тот немедленно примется угощать его выпивкой. В городках на лесоповалах возле пещер Фостер уходит в месячные запои: ставит на уши лесорубов и гоняется по лесам за девчонками-индеанками.

Сдается мне, что не сегодня-завтра с виноватым видом здесь объявится его испитая багровая рожа, а за спиной — большой зеленый фургон, готовый забрать новую партию пещерных книг.