Аборт. Исторический роман 1966 года

Вызываем пещеры

К счастью, я смог связаться с Фостером в пещерах, когда Вайда обнаружила, что беременна. Мы с Вайдой все обсудили. Решение делать аборт далось нам без горечи — к нему нас спокойно подвела нежная необходимость.

— Я не готова рожать ребенка, — сказала Вайда. — Да и ты тоже, пока работаешь в этой шарашкиной конторе. Может, как-нибудь позже — обязательно позже, только не сейчас. Я люблю детей, просто теперь не время. Если не можешь отдавать им всего себя, то лучше подождать. На свете и так слишком много детей и слишком мало любви. Аборт — единственный выход.

— Пожалуй, ты права, — сказал я. — Не знаю, действительно ли эта библиотека — шарашкина контора, но к ребенку мы пока не готовы. Возможно, через несколько лет. Но после того, как мы сделаем аборт, тебе будет лучше пить таблетки.

— Да, — согласилась она. — Отныне и впредь — таблетки.

Затем она улыбнулась и сказала:

— Похоже, наши тела до нас добрались.

— Иногда такое случается, — сказал я.

— А ты что-нибудь знаешь о таких делах? — спросила Вайда. — Я почти ничего. Сестра в прошлом году делала аборт в Сакраменто, но перед тем она ездила к врачу в округ Марин, он колол ей какие-то гормоны, но они не помогли, потому что оказалось слишком поздно. Уколы помогают на ранних сроках, и они намного дешевле аборта.

— Нужно позвонить Фостеру, — сказал я. — С ним в прошлом году приключилась такая же история, одну из девчонок-индеанок пришлось везти в Тихуану.

— Кто такой Фостер? — спросила Вайда.

— Он отвечает за пещеры, — сказал я.

— Какие пещеры?

— Это здание — слишком маленькое, — сказал я.

— Какие пещеры? — спросила она.

Меня, видимо, слишком потрясли события, происходившие у Вайды в животе. Я сразу не сообразил. Потом немного успокоился и сказал:

— Да, у нас есть пещеры в Северной Калифорнии, где мы храним большую часть книг, потому что здание слишком маленькое, и все фонды в нем не помещаются.

Библиотека очень старая. Фостер отвечает за пещеры. Каждые несколько месяцев он приезжает сюда, загружает книги в фургон и отвозит в пещеры.

Еще он приводит мне еду и всякие мелочи. Остальное время он пьет и ухлестывает за местными женщинами, в основном — индеанками. Такой себе парняга. Просто взрывной.

В прошлом году ему пришлось ехать в Тихуану. Потом он мне рассказывал. Там он знает одного очень хорошего врача. В пещерах есть телефон. Я ему позвоню. Я этим никогда раньше не занимался. Никогда не приходилось. Здесь обычно спокойно. Можно хоть прямо сейчас. Ты присмотришь за библиотекой, пока я схожу позвоню?

— Да, — ответила Вайда. — Конечно. Это большая честь. Никогда не думала, что мне суждено стать библиотекарем, да еще в таком месте, но, наверное, склонность была, раз я пришла сюда в самом начале с книгой подмышкой.

Она улыбалась, и на ней было короткое зеленое платье. Улыбку она носила поверх платья. Как цветок.

— Это займет лишь несколько минут, — сказал я. — Кажется, на углу есть телефон-автомат. То есть, если он до сих пор там. Я отсюда так долго не выходил, что его могли куда-нибудь передвинуть.

— Он по-прежнему там, — улыбнулась Вайда. — Я тут присмотрю. Не волнуйся. Твоя библиотека в надежных руках.

Она протянула мне руки, и я их поцеловал.

— Видишь? — сказала она.

— Ты знаешь, как вносить книги в Гроссбух Библиотечного Фонда? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Я знаю, как это делать, и тому, кто принесет книгу, я расстелю красный ковер, как королю. Не волнуйся. Все будет хорошо. Не извольте беспокоиться, господин библиотекарь. Мне кажется, ты просидел здесь слишком долго. Мне кажется, я тебя отсюда скоро умыкну.

— Можешь попросить их подождать, — сказал я. — Я приду через несколько минут.

— Да иди же, в конце концов! — сказала Вайда. — Расслабь немного свою бабушкину железу и притормози гормоны кресла-качалки.

Снаружи (вкратце)

Ух, в самом деле долго. Я даже не представлял себе, что просидеть в этой библиотеке столько лет — как оказаться вообще без времени. Точно в книжном аэроплане, летящем по страницам вечности.

На самом деле, оказаться снаружи — совсем не то, что смотреть наружу из окна или выглядывать в дверь. Я шел по улице и чувствовал себя на тротуаре очень неуклюже. Асфальт был слишком жестким, агрессивным — или это я был слишком легким, инертным.

Тут есть о чем задуматься.

Мне стоило большого труда открыть дверь телефонной будки, наконец я все-таки забрался внутрь и уже начал набирать номер Фостера в пещерах, как вдруг понял, что у меня нет денег. Я обшарил все карманы — увы, ни цента. В библиотеке деньги не нужны.

— Уже? — спросила Вайда. Она выглядела очень хорошенькой за библиотечной стойкой — в зеленом платье и с головой-цветком.

— У меня нет денег, — сказал я.

Отсмеявшись — а это заняло у нее примерно пять минут, очень забавно, — она сходила за кошельком и высыпала мне в руку пригоршню мелочи.

— Ну ты даешь, — сказала она. — Ты не забыл, как обращаться с деньгами? Их держат вот так. — Она сжала в пальцах воображаемую монетку и снова расхохоталась.

Я ушел. Свой грошик я получил.

Фостер едет

Я позвонил Фостеру в пещеры. Было слышно, как звонит его телефон. Он звякнул семь или восемь раз, затем Фостер снял трубку.

— Что такое? — спросил Фостер. — Кто это? Чего ты задумал, сукин сын? Ты разве не знаешь, что сейчас час дня? Ты что? Вампир?

— Это я, — сказал я. — Старый ты пьянчуга!

— Ой, — сказал он. — Малец. Вот черт, что ж ты сразу не сказал? Что там у тебя стряслось? Кто-то привел слона вместо книги? Так кинь ему сена, пока я не пригоню фургон.

— Очень смешно, Фостер, — сказал я.

— Да, недурно, — согласился он. — В твоей шизарне возможно все. Что такое, малец?

— У меня проблема.

— У тебя? — переспросил он. — Ну откуда, к чертовой матери, у тебя проблема? Ты все время сидишь взаперти. Или тюремная бледность начала шелушиться?

— Нет, — ответил я. — Моя подруга беременна.

— ТРАХТИБИДОХ КУКУ! — сказал Фостер, и разговор на некоторое время прервался: Фостер хохотал так сильно, что в сотне миль от него затрясло мою телефонную будку.

В конце концов, он прекратил ржать и произнес:

— Похоже, ты действительно пашешь в библиотеке, себя не помня, но с каких пор блуд входит в число наших услуг? Подруга, а? Беременна, а? Куку, малец!

И он снова заржал. Просто какой-то день смеха у всех — кроме меня.

— Так чего тебе нужно? — спросил он. — Сгонять в Тихуану? Чутка погостить у моего кореша-абортмахера доктора Гарсии?

— Что-то вроде того, — сказал я.

— Ладно, я пропущу пару стаканчиков на завтрак, — сказал он. — А потом залезу в фургон и вечерком, попозжа, буду у тебя.

— Хорошо, — сказал я. — Это как раз то, что мне нужно.

На пещерном конце линии возникла заминка.

— У тебя ведь нет денег, так, малец? — сказал Фостер.

— Ты шутишь, да? — сказал я. — Откуда мне тут брать деньги? Это самая дешевая работа на свете, потому что за нее вообще не платят. Я десять центов у подруги занял, чтобы позвонить тебе за твой счет.

— Я, наверное, просто еще не отгоргонился, — сказал Фостер. — И о чем это, интересно, я думал? Наверное, думал, что спустил все на пойло вчера вечером… или это было на прошлой неделе?.. и у меня не осталось ни цента. Полное куку, скажу я тебе!

— А как же моя еда? — спросил я, осознавая, что деньги мне на еду он, видимо, тоже пропил.

— Она хоть симпотная? — ответил Фостер. — Схиляет в пыльную бурю, в полночь и со свечкой?

— Чего? — сказал я.

— Значит, я привезу деньги, — сказал он. — Хорошему доктору заступить за черту стоит пару сотен. Иногда он и спекульнуть любит — это в нем бизнесмен сидит, — но ты ему сразу вожжи придержишь, если дашь на лапу двести.

Так, давай прикинем: вам нужны билеты на самолет, немного денег с собой, и может понадобиться номер в отеле, чтобы она отдохнула немного после доктора Гарсии.

Сейчас схожу в бар, поставлю на уши парочку завсегдатаев, потрясу и поглядим, что у них высыпется из карманов. А ты держись там, малец, я сегодня вечером попозжа приеду — тут мы эту бодягу и раскочегарим.

Никогда не думал, что в тебе такое есть, малец. Передай своей барышне от меня привет и что все будет в порядке. Фостер едет.

Мастурбация

Н-ну Фостер! Я вернулся в библиотеку. Когда я открывал дверь, кто-то как раз выходил. Молодой парнишка, лет шестнадцати. Выглядел ужасно усталым и нервным. Он пулей пронесся мимо меня.

— Слава богу, мой дорогой, ты не заблудился, — сказала Вайда. — Я волновалась, что ты не найдешь дорогу через весь квартал. Как здорово тебя видеть, милый.

Она выскочила из-за стола, не переводя дух, подлетела ко мне и одарила меня огромным долгим поцелуем. С того вечера в конце прошлого года, когда Вайда появилась в библиотеке, она растеряла 80 % всей своей неловкости. Оставшиеся 20 % выглядели очень заманчиво.

— Ну и как? — спросила она.

— Прекрасно, — ответил я. — Вот твои десять центов. Фостер уже едет. Будет поздно вечером.

— Хорошо, — сказала она. — Поскорее бы все это закончилось. Неприятно ждать аборта. Хорошо, что так быстро.

— Да, хорошо. Фостер знает замечательного врача, — сказал я. — Все будет в порядке. Фостер обо всем позаботится.

— Отлично, просто отлично, — сказала она. — А как же деньги? У меня…

— Нет-нет, — сказал я. — Фостер достанет денег.

— Ты уверен, но ведь…?

— Я уверен, — сказал я. — Что за мальчик так быстро отсюда убежал?

— Парнишка просто принес книгу, — ответила она. — Я приняла ее радушнее некуда и записала в Гроссбух Библиотечного Фонда самым красивым почерком.

— Ничего себе, — сказал я. — Первый раз за столько лет я не встретил в библиотеке книгу.

— Ох, миленький, — сказала Вайда. — Ты хочешь казаться таким старым, а ничего не получается, но если постараешься и будешь все время об этом думать, обязательно получится.

И она снова меня поцеловала.

— Схожу взгляну на нее, — сказал я.

— На свою старость? — спросила она.

— Нет, на книгу.

Вайда улыбалась мне вслед, пока я обходил стол, открывал Гроссбух Библиотечного Фонда и читал:

Харлоу Блэйд-мл. ОБРАТНАЯ СТОРОНА МОЕЙ РУКИ.

Автору лет шестнадцать, и он выглядит слишком грустно для своего возраста. Со мной был весьма робок. Бедняжка. Постоянно на меня косился.

Наконец, он открыл рот:

— Вы и есть библиотекарь?

— Да, — ответила я.

— Я ожидал увидеть мужчину.

— Он сейчас вышел, — сказала я, — поэтому я здесь. Я не кусаюсь.

— Вы не мужчина, — сказал он.

— Как вас зовут?

— Что?

— Ваше имя, будьте добры? Я должна записать его вот в этот гроссбух прежде, чем мы примем у вас книгу. У вас же есть имя, правда?

— Да. Харлоу Блэйд-младший.

— А о чем ваша книга? Это мне тоже нужно записать. Просто скажите мне, о чем она, и я внесу это вот сюда, в гроссбух.

— Я рассчитывал увидеть на мужчину, — сказал он.

— О чем ваша книга? Тема, пожалуйста?

— Мастурбация. Знаете, я лучше пойду.

Я сказала спасибо за то, что он принес нам книгу, и еще хотела сказать, что он может поставить ее на любую полку, куда только захочет, но он ушел, не вымолвив больше ни слова. Бедный мальчуган.

Какое странное место — эта библиотека. Но, наверное, когда ничего другого не остается, больше некуда принести книгу. Я свою принесла, и я до сих пор здесь.

Стоя у меня за спиной и обняв за плечи, Вайда читала вместе со мной свою запись.

— По-моему, неплохо, — сказала она.

Ух-х: передо мной на столе — почерк другого библиотекаря. Впервые за все эти годы не я встретил и принял книгу.

Какое-то мгновение я смотрел на Вайду. Должно быть, смотрел я на нее довольно странно, потому что она сказала:

— Ох, нет. Нет, нет, нет.

Фостер

Фостер прибыл в полночь. Мы пили кофе у меня в комнате и разговаривали о маленьких повседневностях, которые потом ни за что не вспомнить, — разве что в сумеречный миг жизни.

Фостер никогда не утруждал себя звонком. Говорил, что колокольчик напоминает ему церковь, а этого добра ему хватило до конца жизни.

БАХ! БАХ! БАХ! он просто таранил дверь кулаком — его было слышно по всей библиотеке, и я всегда боялся, что он разнесет стекло. Фостера невозможно было ни проглядеть, ни забыть.

— Что это? — Вайда испуганно вскочила с кровати.

— Фостер, — сказал я.

— Громыхает, как розовый слон.

— Ты что — он к этой дряни даже не прикасается.

Мы вышли в библиотеку и зажгли свет — Фостер стоял по другую сторону двери и все так же колотил в нее здоровенным кулаком.

По его лицу гуляла широкая ухмылка, и он был одет в свою традиционную майку. Ни рубашек, ни курток, ни свитеров он никогда не носил. Как бы ни злобствовала погода. И в холод, и в ветер, и в дождь Фостер ходил в одной майке. Потел он при этом, как прохудившаяся плотина, а светлая бизонья шевелюра спускалась ему чуть не до плеч.

— Привет! — Голос громыхнул так, словно стеклянная дверь была сделана из бумажной салфетки. — Что тут у вас творится?

Я открыл дверь и увидел перед зданием фургон. Огромный, странный и похожий на заснувшего допотопного зверя.

— Ну, вот и я, — сказал Фостер, обхватил меня одной лапой и крепко прижал к себе. В другой его лапе находилась бутылка виски — половины виски в ней уже не было.

— Ну, как оно у тебя, малец? Держи хвост морковкой. Фостер приехал. Эй, вот вам и здравствуйте! — сказал он Вайде. — Ну, дела — а вы симпотная девица! Черт, я рад, что сюда добрался! Каждая миля того стоила. Господи боже мой, мэм, да вы такая красотуля, что я б десять миль по утреннему морозу босиком пробежал, лишь бы в ваших теплых какашках постоять.

Вайда не выдержала и разулыбалась. Я понял, что Фостер ей понравился с первого взгляда.

Подумать только, как успокоилось ее тело за те несколько месяцев, что мы провели вместе. Она все еще была немного неуклюжа, но теперь это выглядело не увечьем, а поэзией, и неимоверно очаровывало.

Вайда подошла и обняла Фостера. Он притиснул ее к себе и предложил глотнуть из бутылки.

— Тебе полезно, — сказал он.

— Ладно, попробую, — согласилась она.

Величественным жестом он обмахнул горлышко и протянул ей бутылку. Вайда сделала крохотный глоток.

— Эй, малец. Попробуй это пойло. От него на твоих книгах шерсть вырастет.

Я тоже отпил.

Ни фига себе!

— Где ты нашел это виски? — спросил я.

— Купил у мертвого индейца.

Ничья от сего числа

— Веди нас, — сказал Фостер.

Одной рукой он обнимал Вайду. Они пристроились друг к другу, как две горошины в стручке. Я был очень рад, что они так хорошо поладили. Мы пошли ко мне в комнату — расслабиться и разработать тихуанский план.

— Где же ты была всю мою жизнь? — спросил Фостер.

— Явно не в резервации, — ответила Вайда.

— Изумительно! — сказал Фостер. — Где ты нашел эту девушку?

— Сама пришла, — ответил я.

— Почему я не библиотекарь? — сказал Фостер. — Зачем мне пещеры? Я выбрал не тот край карты. Хей-хей, какая же ты хорошенькая — я таких в жизни никогда не встречал. Господи боже мой, ты даже лучше, чем фото моей мамочки.

— Это от виски, — сказала Вайда. — Я всегда выгляжу лучше сквозь янтарную жидкость.

— Черт, действительно вискач. Ты у меня все 86 градусов выпила. Давайте, я возьму ненадолго библиотеку в свои руки, а вы, ребятки, поезжайте в пещеры, стряхните пыль с этих чертовых книжек. Там в самом деле славно. Только не проболтайтесь никому, что меня знаете. Иисус Христос и старина Фостер им надоели до чертиков одновременно. Меня только и спасает, что я симпатичный.

Тихуанский план

Мы вернулись ко мне в комнату, сели все вместе на кровать, немного попили виски и составили тихуанский план. Обычно я не пью, но сейчас прикинул, что нынешнее состояние нашей жизни заслуживает нескольких капель.

— Значит, у нас будет абортик, так? — сказал Фостер. — Вы твердо решили?

— Ага, — ответил я. — Мы все обсудили. Так нужно.

Фостер посмотрел на Вайду.

— Да, — сказала она. — Мы еще не настолько созрели, чтобы заводить ребенка. Нас только собьет с толку, а ребенку от этого никакой пользы. На этот свет и так трудно рождаться — что говорить, если у тебя незрелые и сбитые с толку родители. Да, я хочу аборт.

— Тогда ладно, — сказал Фостер. — Бояться тут совершенно нечего. Я знаю хорошего врача — доктора Гарсию. Он сделает небольно и без осложнений. Все будет хорошо.

— Я тебе верю, — сказала Вайда.

Она взяла меня за руку.

— Расклад очень простой, — сказал Фостер. — Сядете здесь на самолет. Он вылетает завтра в 8:15 утра до Сан-Диего. Я взял вам билеты в оба конца. И позвонил врачу — он будет вас ждать. В Тихуану прибудете до полудня, а немного погодя все уже и закончится.

Вернуться можно в тот же вечер, если будете в силах, но если захотите переночевать в Сан-Диего, я вам забронировал номер в «Зеленом отеле». Я знаю парня, который им управляет. Хороший парень. После аборта будет слегка покачивать, поэтому сами решите, останетесь там или вернетесь. Все зависит от того, как ты будешь себя чувствовать, но если станет дурно, не напрягайся — ночуйте в отеле.

Иногда доктор Гарсия пытается задирать цену, но я сказал, что у вас только 200 долларов, а больше нет, поэтому он ответил: «Ладно, Фостер, сойдет». По-английски он говорит так себе, но очень добрый и очень хороший. Настоящий врач. В прошлом году сильно меня выручил с той индейской девчонкой. Вопросы есть — или еще чего-нибудь? Черт! Какая же ты симпотная!

И он трогательно обнял Вайду.

— Похоже, ты обо всем позаботился, — сказал я.

— Вайда? — сказал он.

— Нет, я тоже больше ничего не могу придумать.

— А как же библиотека? — спросил я.

— А что — библиотека? — сказал Фостер.

— Кто за ней присмотрит? Здесь кто-то должен быть. Это важно — кто-то должен находиться в ней двадцать четыре часа в сутки, встречать и принимать книги. Это основа библиотеки. Мы не можем ее закрыть. Она должна работать.

— Ты про меня? — сказал Фостер. — О нет. Я человек пещерный. Придется подыскать другого мальчонку.

— Но здесь кто-то должен остаться, — сказал я, пристально глядя на него.

— Нет-нет, — сказал Фостер.

— Но, — сказал я.

Вайду наша беседа очень развлекала. Я хорошо отдавал себе отчет, что она не понимает моей привязанности к библиотеке. Но каким бы странным ни казалось мое призвание, я обязан был это делать.

— Я — пещерный человек, — повторил Фостер.

— Это наша работа, — сказал я. — Для этого нас наняли. Мы должны заботиться о библиотеке и людях, которым она нужна.

— Знаешь, что я тебе скажу? — сказал Фостер. — Платят тут неторопливо. Я, например, уже два года ничего не получаю. А полагается $295.50 в месяц.

— Фостер! — сказал я.

— Я же пошутил, — сказал Фостер. — Просто маленькая шуточка. На-ка, хлебни еще вискача.

— Спасибо.

— Вайда? — сказал Фостер.

— Да, — ответила она. — Было бы чудесно глотнуть еще. Успокаивает.

— Старый индейский транквилизатор, — сказал Фостер.

— Ты присмотришь за этим местом день или два, пока мы съездим в Мексику на аборт, — сказал я. — Ты не умрешь от того, что раз в жизни поработаешь по-настоящему. Ты уже столько лет не крутил колесо.

— Да у меня в пещерах полно работы, — сказал Фостер. — Знаешь, какая ответственность — книги таскать, складывать, охранять, следить, чтобы грунтовыми водами не подмочило.

— Грунтовыми водами? — в ужасе воскликнул я.

— Забудь, я этого не говорил, — сказал Фостер. — Неохота сейчас во все это вдаваться, ладно — я присмотрю за библиотекой, пока вы не вернетесь. Мне это не нравится, но ничего не поделаешь.

— Грунтовые воды? — повторил я.

— Что тут нужно делать? — спросил Фостер. — Как обращаться с теми психами, что тащат сюда свои книжки? Ты сам-то что тут делаешь? Хлебни вискача. Давай, выкладывай.

Глядя на нас, Вайда развлекалась. Конечно, она хорошенькая. Мы расслаблялись, развалившись на моей кровати. Виски размазывал края наших тел и мозгов лужицами жидкой грязи.

— Восхитительно, — сказала Вайда.

Приемыш Фостера № 1

— А это еще что? — спросил Фостер, чуть шевельнувшись на кровати.

— Это колокольчик, — сказал я. — Кто-то принес новую книгу. Я покажу тебе, с какими почестями мы их тут принимаем. Обычно я говорю — «встречаем».

— Словечко из похоронной конторы, — сказал Фостер. — Черт, а сколько времени? — Фостер оглядел комнату. — Я слышу, где-то тикает.

Я посмотрел на часы. Фостер их с кровати не видел.

— Первый час.

— Поздновато для книжек, нет? Первый час? Значит — двенадцать уже есть?

— Мы открыты двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Мы никогда не закрываемся, — сказал я.

— Боже праведный! — сказал Фостер.

— Понимаешь, о чем я? — спросила Вайда.

— А то нет, — сказал Фостер. — Мальцу нужно отдохнуть.

И он посмотрел на Вайду. Он оценил ее классически, вычислительно, по-мужски, но не очевидно и не чувственно — и ему понравилось то, что он увидел.

Вайда смотрела на него, кротко улыбаясь и не тревожа своих губ. Улыбка их не изменила. Но я полагаю, об этом и раньше писали.

Она уже не была той девушкой, что много месяцев назад принесла сюда свою книжку. Она стала кем-то другим в том же теле.

— Да, — наконец произнес Фостер. — Да, наверное, нужно посмотреть, кто принес книгу. Нехорошо заставлять ее, то есть, их ждать. На улице холодно.

Фостер за всю свою жизнь ни разу не осознавал холода — а сейчас выпил, и его воображение скакало галопом.

— А что ты там делаешь? — спросил Фостер. — Давайте, я выйду и сам во всем разберусь? А вы, ребятки, посидите тут, отдохните. Если старина Фостер рядом, совершенно не нужно ломать свои уютные привычки. Я сам позабочусь об этой книге. Все равно нужно выяснить, что творится в этом бедламе, раз уж я собрался им управлять, пока вы в Тихуане.

Улыбка Вайды раскрылась настолько, что показались безупречные кромки зубов. В глазах у нее прогуливалась маленькая дружелюбная молния.

Я тоже улыбался.

— Чего ты там делаешь? Записываешь в этот здоровый черный гроссбух название книги, фамилию писателя и чего-нибудь еще про книжку, да?

— Совершенно верно, — сказал я. — Кроме того, нужно быть приветливым. Это важно. Человек и его книга должны чувствовать себя нужными — вот основное предназначение нашей библиотеки; помимо этого, мы стремимся приветливо собирать у себя все нежеланные, все лирические, все затравленные тома, написанные американцами.

— Ты шутишь, — сказал Фостер. — Скажи, что ты пошутил.

— Хватит, Фостер, — сказал я. — А то я вспомню про «грунтовые воды». Ты ведь знаешь, что такое «грунтовые воды».

— Хорошо, хорошо, хорошо. Куку, — сказал Фостер. — Покажусь в лучшем виде, а кроме того, кто знает: может, мне и хочется остаться в лучшем виде. Я ведь не такой плохой парень. Сам подумай — у меня целая куча друзей. Может, они в этом и не признаются, но я занимаю большое место в их сердце.

Колокольчик еще звенел, но звон слабел и требовал немедленного внимания. Фостер к этому времени уже поднялся с постели. Он запустил пятерню в свою светлую бизонью шевелюру, точно решил причесаться перед тем, как выйти в библиотеку.

Пустая, как снег

Фостер ушел встречать свою первую книгу, а мы с Вайдой остались лежать на кровати, помаленьку отхлебывая виски из бутылки, которую он милостиво оставил нам. Через некоторое время мы с Вайдой успокоились настолько, что нас можно было сдавать напрокат, как ромашковые поля.

Неожиданно — мы потеряли счет времени — в комнату с грохотом ворвался Фостер. Он был очень зол — как злятся люди тяжелые, в майках и потные.

— Надо закрывать этот дурдом, пока вы на юге, — рявкнул он, правой рукой требуя виски. — Раскиньте мозгами — эту чертову дыру вообще следует прикрыть. Навсегда. Все по домам. Пусть потуже затягивают болты в голове. Если, конечно, они еще остались.

Фостер по-индюшачьи глогнул здоровенный глоток виски, скривился и передернулся, когда глоток стукнулся о дно желудка.

— Так-то лучше, — сказал он, вытирая рот рукой.

— Что случилось? — спросила Вайда. — Библиотечная прививка не принялась?

— И не говори. Еще вискача! — сказал Фостер, обращаясь к бутылке так, словно она была ладонью целителя, полной бальзама.

— Надеюсь, ты никого не испугал, — сказал я. — Цель библиотеки ведь — не в этом. Мы здесь занимаемся обслуживанием, а не спросом.

— Испугал? Да ты шутишь, малец. Все, черт возьми, совсем наоборот. Проклятье, обычно я лажу с людьми.

— Что случилось? — повторила Вайда.

— Ну что — выхожу я туда, а там черт знает что. То есть, стоит снаружи и…

— Кто? — спросила Вайда.

— Женщина? — безжалостно уточнил я.

— Неважно, — ответил Фостер. — Дайте досказать, черт бы вас побрал! Да, там женщина, и это слово подходит к ней с большой натяжкой. Звонит в колокольчик, подмышкой книга, поэтому я открыл дверь. Это была ошибка.

— Как она выглядела? — спросил я.

— Неважно, — сказал Фостер.

— Давай дальше, — сказала Вайда. — Рассказывай.

Не обращая на нас внимания, Фостер продолжал рассказ по-своему:

— Когда я открыл дверь, она в тот же миг открыла рот. «Кто вы такой?» А голос — как автомобильная авария. Что за хрень?

«Я Фостер», — сказал я.

«Никакой вы не Фостер, я Фостеров видала, — сказала она. — Не врите, вы кто-то другой, потому что вы — не Фостер».

«Это мое имя, — сказал я. — Я всегда был Фостером.

„Ха-а! но довольно о вас. Где моя мать?“ Она еще чего-то требует.

„Что значит — ваша мать? Сколько вам лет, чтоб у вас была мать?“ — Я уже устал подлизываться к этой ведьме.

„Что вам сделать с этой книгой?“ — спросил я.

„Это не ваше собачье дело, самозванец Фостер. Где она?“

„Спокойной ночи“, — ответил я.

„Что значит — спокойной ночи? Я никуда отсюда не пойду. Я останусь прямо вот здесь, пока не выясню, где моя мать“.

„Я не знаю, где ваша мать и, честно говоря, могу процитировать Кларка Гейбла^[11] из „Унесенных ветром“: „мне глубоко плевать““.

„Он назвал мою мать Кларком Гейблом!“ — заорала она и собралась дать мне пощечину. Но я уже все понял и перехватил руку в полете, развернул ее всем корпусом и хорошенько подтолкнул к выходу. Она выпорхнула из двери, точно летучий мусорный бак.

„Отпустите мою мать на свободу! — вопила она. — Мою мать! Мою мать!“

Я начал было закрывать дверь. Тут на меня будто дремота навалилась. Я не знал, просыпаться мне или хорошенько дать этой стерве по мозгам.

Она ринулась к двери, поэтому пришлось выйти наружу и проводить ее вниз по ступенькам. По дороге мы немножко повздорили, но я приподнажал ей на руку, и она малость поостыла, а я одновременно, как истинный джентльмен, предложил сломать ее цыплячью шейку, если она сейчас же не припустит по дороге туда, куда ее только донесут эти вешалки, приспособленные вместо ног.

Напоследок она еще орала: „До чего я дошла? Что я делаю? Что это со мной? Что я мелю?“ И при этом выдирала из книжки страницы и подбрасывала их над головой, как невеста на свадебном обеде.

— Как невеста на свадьбе? — переспросила Вайда.

— Цветы, — пояснил Фостер.

— Ой, я не поняла, — сказала она.

— Я тоже не понял, — сказал Фостер. — Я спустился и подобрал несколько листов — посмотреть, что это была за книга, но на страницах не было написано ничего. Пустые, как снег.

— Бывает, — сказал я. — К нам заходят и авторы не в себе, но по большей части все спокойно. С ними нужно вести себя как можно терпеливее, записать фамилию автора, название книги, добавить небольшое описание в Гроссбух Библиотечного Фонда и предложить им поставить книгу на ту полку, которая им больше нравится.

— С этой-то книгой как раз просто, — сказал Фостер.

Я только открыл рот…

— Описание, — сказал Фостер.

Я только открыл рот…

— Пустая, как снег, — сказал Фостер.

Фургон

— Я пойду спать в фургон, — сказал Фостер.

— Нет, тебе здесь найдется место, — сказал я.

— Останься, пожалуйста, — сказала Вайда.

— Нет-нет, — сказал Фостер. — Мне в фургоне удобнее. Я в нем всегда сплю. У меня там есть спальник, и мне там уютно, как клопу в матрасе.

Нет, все уже решено. Старине Фостеру — фургон. Вы, ребятки, выспитесь хорошенько, вам рано вставать на самолет. Я отвезу вас на летное поле.

— Не получится, — сказал я. — Мы поедем на автобусе, а ты останешься здесь присматривать за библиотекой. Ты не забыл? Она должна быть открыта все время, пока нас не будет. Ты должен оставаться здесь, пока мы не вернемся.

— Насчет этого я не знаю, — сказал Фостер. — После тех переживаний, которые на меня свалились, я просто не знаю. А ты не можешь позвать кого-нибудь из агентства по временному найму, "девушку Келли" или кого-нибудь типа, а? Черт, да я заплачу из собственного кармана. Они присмотрят за библиотекой, а я пока смотаюсь на Норт-Бич, стриптиза насмотрюсь вволю, пока я тут.

— Нет, Фостер, — ответил я. — Мы не можем вверять библиотеку первому встречному. Сиди здесь, пока нас не будет. Мы ненадолго.

— Подколи его, Фостер, — сказала Вайда.

— Ладно. Интересно посмотреть на следующего психа с книжкой.

— Не беспокойся, — сказал я. — Это было исключение. Пока нас не будет все пойдет гладко.

— Ну еще бы.

Фостер направился к выходу.

— Вот, глотните еще вискача, — сказал он. — Я заберу бутылку с собой.

— Во сколько вылет? — спросила Вайда.

— В 8:15, - сказал Фостер. — Поскольку наш дружок не водит машину, вам, наверное, придется ехать автобусом, ведь Библиотечный Малец хочет, чтобы я остался и возделывал его садик шизиков.

— Я умею водить, — сказала Вайда — плавная, красивая и молодая.

— И фургон можешь? — спросил Фостер.

— Могу, наверное, — ответила Вайда. — Я как-то летом водила грузовики и пикапы, когда жила на ранчо в Монтане. Я всегда умела водить то, к чему пристегнуто четыре колеса, — спортивные машины, что угодно. Однажды даже школьный автобус — детишек вывозила на пикник.

— Фургон — это другое, — сказал Фостер.

— Я водила фургон на конной тяге, — сказала Вайда.

— Этот фургон не на конной тяге, — слегка возмутился Фостер. — В мой фургон никогда не запрягали лошадь.

— Фостер, — сказала Вайда. — Не злись, дорогуша. Я просто пытаюсь тебе сказать, что смогу его водить. Я могу водить что угодно. Я ни разу не попадала в аварии. Я хороший водитель. Вот и все. У тебя прекрасный фургон.

— Да, неплохой, — умиротворенно сказал Фостер. — Ладно, большого вреда не будет, к тому же на нем вы доедете гораздо быстрее, чем на автобусе, да и вернетесь быстрее. И поездка пройдет намного глаже. Автобусы чудовищны, а фургон можно оставить на стоянке прямо перед летным полем. Мне, понятное дело, в этом проклятом дурдоме фургон не понадобится. Хорошо, бери, только рули осторожнее. На всем белом свете это только один такой фургон — мой, и я люблю его.

— Не волнуйся, — сказала Вайда. — Я его тоже полюблю.

— Договорились, — сказал Фостер. — Ладно, я, наверное, на улицу и спать. Вискач еще кто-нибудь будет?

— Нет, мне, кажется, уже хватит, — сказал я.

— Ладно.

— Тебя разбудить? — спросила Вайда.

— Не надо, сам встану, — сказал Фостер. — Я просыпаюсь, когда захочу, минута в минуту. У меня в голове будильник. Он меня всегда поднимает. О, чуть не забыл тебе кое-что сказать. Не ешь ничего на завтрак. Такое правило.

Джонни Кэш

Фостер ушел ночевать в фургон, а мы стали собираться в завтрашний путь. Утром, когда проснемся, лишнего времени у нас не будет.

У Вайды в библиотеке было достаточно одежды, поэтому ей не пришлось идти домой. Жила она всего в квартале от библиотеки, но я у нее, разумеется, не был ни разу. Иногда я расспрашивал ее, и она мне все рассказала.

— Там все очень просто, — рассказывала она. — У меня не много вещей. Несколько книг на полке, белый коврик, на полу — небольшой мраморный столик, несколько пластинок для проигрывателя: "Битлз", Бах, "Роллинг Стоунз", "Бёрдз", Вивальди, Ванда Ландовска, Джонни Кэш. Я же не битница. Я просто всегда считала, что владеть таким телом, как мое — это и так слишком много, поэтому все остальное должно быть просто.

В старую сумку фирмы "КЛМ" она сложила кое-какую одежду, зубные щетки и мою бритву на тот случай, если придется заночевать в Сан-Диего.

— У меня никогда раньше не было аборта, — сказала Вайда. — Надеюсь, что в Сан-Диего ночевать не понадобится. Я как-то там была, и мне не понравилось. Слишком много недотраханных моряков, и всё сплошь голые камни и неоновая дешевка. Некрасивый город.

— Не беспокойся, — сказал я. — Сыграем на слух, и если все в порядке, вернемся завтра вечером.

— Разумно, — согласилась Вайда, закончив наши немудреные сборы.

— Давай я тебя поцелую, милая, и ляжем спать. Нам нужно выспаться, — сказал я. — Мы с тобой устали, а утром вставать очень рано.

— Мне еще нужно принять ванну и душ, — сказала Вайда. — И подушиться за ушами.

Я обнял Вайду, набрав целую охапку листвы и цвета ее близости, — она мне ответила, нежно, словно букет.

Затем мы разделись и легли в постель. Я выключил свет, а она спросила:

— Ты поставил будильник, милый?

— Ох, забыл, — ответил я. — Сейчас встану.

— Прости меня, — сказала она.

— Ничего, — ответил я. — Не нужно было забывать. Во сколько ты хочешь проснуться? В шесть?

— Нет, наверное, лучше поставить на полшестого. Я хочу разобраться со своими "женскими жалобами", пока не проснется Фостер, и успеть приготовить нам всем хороший завтрак. День будет долгий, и лучше хорошенько подкрепиться.

— Дама не завтракает, — сказал я. — Помнишь, что сказал Фостер?

— Ой. Ой, правильно. Я забыла, — сказала Вайда.

С минуту было трудно, а потом мы улыбнулись друг другу через тьму — улыбнулись тому, что нам приходится делать. И хотя мы не видели улыбок друг друга, мы знали, что они здесь, утешают нас, как тысячи лет улыбки темной ночи утешали страждущих всей земли.

Я встал и зажег свет. Вайда все еще улыбалась тихонько, когда я ставил будильник на 5:30. Уже совершенно поздно раскаиваться или сетовать на Богинь Судьбы. Нас крепко держали хирургические лапы Мексики.

"Гениально"

Когда Вайда забиралась в ванну, она совершенно не выглядела беременной. Живот по-прежнему был так невероятно и гениально ровен, что я не понимал, как умещавшиеся там внутренности переваривают пищу крупнее печенюшек или ягод.

Груди у нее были мощными, но изящными и влажными у сосков.

Перед тем, как зайти в ванную, она поставила кофейник, и я смотрел, как он бурлит, и одновременно сквозь открытую дверь наблюдал, как она моется в ванне.

Вайда подобрала волосы и сколола их. Они покоились в углублении ее затылка, и это было прекрасно.

Мы нисколько не отдохнули, но и не нервничали, что было бы естественно в начале такого дня, нас охватило той мягкой волной шока, когда легче делать одну маленькую вещь за другой, один хрупкий шаг за другим, пока большое и трудное дело, чем бы оно ни было, не завершится само собой.

Когда подступают трудности, которые во что бы то ни стало нужно преодолеть, нам обычно достает сил, чтобы наполнить свою жизнь новыми мимолетными ритуалами и просто их исполнять.

Мы превращаемся в театры.

Я переводил взгляд с бурлящего кофейника на Вайду в ванне. День будет очень длинным, но, к счастью, мы пройдем его — одно мгновение за другим.

— Кофе уже готов? — спросила Вайда.

Я понюхал кофейные пары, поднимавшиеся из носика, будто погода. Они были темны и тяжелы от кофе. Вайда научила меня нюхать кофе. Она варила его именно так.

Раньше я был человеком растворимым, а она научила меня варить настоящий кофе и правильно сделала. Где я был все эти годы, когда считал кофе коричневой пылью?

Пока кофейник бурлил, я немного подумал о кофе. Странно, как продолжается простая жизнь, а мы становимся все труднее.

— Милый, ты меня слышал? — спросила Вайда. — Кофе. Хватит ворон считать, займись лучше кофе, дорогой. Он сварился?

— Я задумался о другом, — сказал я.

Колокольчик Фостера

Вайда надела простую, но довольно привлекательную белую блузку, синюю юбку выше колен, — а поверх блузки — какой-то маленький полусвитер. Мне никогда не удавалось описывать одежду так, чтобы другие понимали, о чем я говорю.

Она не стала краситься — если не считать глаз. Глаза выглядели темными и синими — именно такими они нам и нравятся в эти последние годы седьмого десятилетия Двадцатого Века.

На двери библиотеки зазвонил колокольчик — быстро и как-то потрясенно. Колокольчик казался чуть ли не испуганным, чуть ли не кричал о помощи.

Это был Фостер.

Фостер так никогда и не сжился с этим колокольчиком. Он постоянно твердил, что колокольчик — хлюздя, и предлагал повесить свой. Пока я впускал его внутрь, он продолжал трезвонить. Я уже открыл дверь, а он еще стоял, держась за шнурок, хотя колокольчик больше не звонил.

Еще не рассвело, и на Фостере была его вечная майка, а светлая бизонья шевелюра спускалась на плечи.

— Послушай мудрого совета, — сказал он. — Выкинь этот проклятый колокольчик — давай я повешу тебе настоящий.

— Нам не нужен звонок, который будет пугать людей, — ответил я.

— Чего ради — пугать? Как, к чертовой матери, звонок может пугать людей?

— Нам нужен такой звонок, чтобы гармонировал с нашей работой, был бы одним целым с библиотекой. Здесь нужен нежный звонок.

— Грубые и неотесанные звонки, значит, не нужны, да?

— Я бы не стал так говорить.

— Дьявольщина, — сказал Фостер. — Этот звонок тренькает, будто какой-нибудь чертов педик на Маркет-стрит. У тебя тут что вообще за контора?

— Ты об этом не беспокойся, — сказал я.

— О тебе же забочусь. Вот и все, малец. — Фостер протянул руку и постукал колокольчик по попке.

— Фостер! — сказал я.

— Черт, малец, да из консервной банки с ложкой получится отличный колокольчик.

— А как насчет ножа с вилкой и миски супа впридачу, а, Фостер? Немного картофельного пюре с подливкой и, может быть, индюшачьей ноги? Как насчет? Разве из этого получится плохой колокольчик?

— Забудем, — сказал Фостер. Он протянул руку и еще раз постукал колокольчик по серебряной попке. — До свиданья, милочка.

Тихуанский инструктаж

Вайда приготовила нам с Фостером хороший завтрак, хотя сама ничего не ела — лишь выпила кофе.

— Ты сегодня очень хорошенькая, — сказал Фостер. — Похожа на сон, который мне никогда раньше не снился.

— Готова спорить, ты говоришь это всем девушкам, — сказала Вайда. — Сразу видно — ты еще тот дамский угодник.

— Была пара-тройка подружек, — признал Фостер.

— Еще кофе? — спросила Вайда.

— Да, еще чашечку было бы отлично. Кофе хорош, это точно. Тут кто-то знает толк в кофейных зернах.

— А тебе, милый? — спросила Вайда.

— Конечно.

— Вот, пожалуйста.

— Спасибо.

Вайда снова села.

— В общем, вы знаете, что делать, — сказал Фостер после завтрака. — Беспокоиться не о чем. Доктор Гарсия — чудесный врач. Ни боли, ни суеты. Все пройдет просто прекрасно. Как туда добраться — знаете. Несколько кварталов в сторону от главной улицы.

Док, может, захочет выхарить у вас несколько лишних долларов, так что держите оборону и говорите: "Доктор Гарсия, Фостер сказал, что это будет стоить 200 долларов, и больше мы не взяли ни цента", — и тут вытаскивайте деньги из кармана.

Он немного понервничает, но возьмет и положит их в карман, не считая, — и потом, он же лучший врач на всем белом свете. Верьте ему, делайте все, что он говорит, расслабьтесь, и все будет в полном порядке.

Он чудесный врач. Очень многих людей избавляет от очень многих неприятностей.

Библиотечный инструктаж

-. ., - сказал я.

— Обещаю, что не буду снимать этот ваш педоватый колокольчик в серебряных штанишках и вешать вместо него консервную банку с ложкой, которая все равно будет лучшим звонком для этого дурдома. Вы хоть слышали, как она звучит? — сказал Фостер.

-. ., - сказал я.

— Очень жаль. Ужасно красивый звук. Он прекрасен для духа и отлично успокаивает нервы.

-. ., - сказал я.

— Это очень плохо, — сказал Фостер.

-. ., - сказал я.

— Я не знал, что ты так к этому относишься, — сказал Фостер.

-. ., - сказал я.

— Не беспокойся — ни единый кирпич не упадет с головы этой библиотеки. Я буду относиться к ней, как к детскому именинному торту в желтой коробочке, который носят из кондитерской на вытянутых руках, потому что в авоська для него слишком опасна.

Осторожно: впереди собака. Она может меня укусить, и тогда я его уроню. Ф-фу, прошла мимо. Хорошая собачка.

Ой-ёй, навстречу старушка. С ней нужно осторожнее. Вдруг у нее сердечный приступ прямо перед моим носом, и я споткнусь о тело. На всякий случай не сводить с нее глаз. Все, прошел. Все будет превосходно. Ваша библиотека — в надежных руках, — сказал Фостер.

-. ., - смеясь, сказала Вайда.

— Спасибо, милая, — сказал Фостер.

-. ., - сказал я.

— Обожаю это место, — сказал Фостер.

-. ., - сказал я.

— Я буду относиться к вашим посетителям, как к святой яичной скорлупе. Не разобью ни одного, — сказал Фостер.

-. ., - смеясь, сказала Вайда.

— Ох, милая, ты слишком добра ко мне, — сказал Фостер.

-. ., - сказал я.

— Хватит волноваться, малец. Я знаю, что должен делать, и сделаю все в лучшем виде, а кроме этого больше ничего не обещаю, — сказал Фостер.

-. ., - сказала Вайда.

— Да неужели? И вовсе он не старик, к тому же. Просто малец, — сказал Фостер.

-. ., - сказал я.

— Я никогда так не ценил мира и спокойствия, уюта и домашности пещер, как теперь. Ты открыл мне целый новый мир, малец. Я должен пасть на коленки, на четвереньки и благодарить тебя от всего сердца.

-. ., - сказал я.

— Ах, Калифорния! — сказал Фостер.

Сердце Фостера

Фостер настоял на том, чтобы донести нашу сумку до фургона. Рассветало, солнце наполовину взошло. Фостер по обыкновению потел в своей майке, хотя нам утро показалось довольно зябким.

За все годы нашего знакомства с Фостером я никогда не видел, чтобы он не потел. Видимо, оттого, что у него такое сердце. Я всегда был уверен, что сердце у него большое, как канталупа, а иногда перед сном даже размышлял о его размерах.

Однажды сердце Фостера явилось мне во сне. Оно ехало на лошади, лошадь входила в банк, а банк сталкивался с облака. Я не видел, что именно сталкивает банк с облака, но странно — что же может сталкивать банк с облака, когда внутри него сердце Фостера, и оно падает мимо неба.

— Что у вас в этой сумке? — спросил Фостер. — Она такая легкая, что там, наверное, вообще ничего нет.

Он шел за Вайдой, которая вела нас вперед с восхитительной неловкостью — такая совершенная и прекрасная, что место ей вообще не с нами, а одной, в каком-то ином созерцании духа или на верхушке стремянки, по которой звери карабкаются к богам.

— Не лезь в наши секреты, — сказала Вайда, не оборачиваясь.

— Хочешь как-нибудь навестить мою ловушку для кроликов? — спросил Фостер.

— И стать твоею зайкой? — спросила Вайда.

— Ты это, наверное, уже слышала, — сказал Фостер.

— Я слышала все.

— Ну еще бы, — сказал Фостер, начисто промахиваясь мимо неба.

Вайда знакомится с фургоном

На тротуаре валялись клочки пустой белой бумаги — остатки вчерашней женщины. Выглядели они ужасно одиноко. Фостер поставил нашу маленькую сумку в фургон.

— Сумка — в фургоне. Ты точно знаешь, как им управлять? — сказал Фостер. — Это фургон.

— Да, я умею водить фургоны. Я умею водить все, у чего есть колеса. Я даже на аэроплане летала, — сказала Вайда.

— На аэроплане? — переспросил Фостер.

— Да, в Монтане несколько лет назад. Было здорово.

— Не похожа ты на летчицу, — сказал Фостер. — Черт, да несколько лет назад ты еще лежала в люльке. Может, ты летала на плюшевом медвежонке?

— Не волнуйся так за свой фургон, — сказала Вайда, возвращая разговор с небес на землю.

— Веди его осторожно, — сказал Фостер. — У этого фургона свой норов.

— Он в хороших руках, — сказала Вайда. — Господи, ты со своим фургоном почти такой же ненормальный, как он со своей библиотекой.

— Черт! Ну ладно, — сказал Фостер. — Так, я рассказал вам все, что нужно, а теперь поезжайте. Я остаюсь здесь и пока вас не будет смотрю за дурдомом. Воображаю, как будет весело, если тут все такие, как вчерашняя дамочка.

На земле белели клочки бумаги.

Обхватив нас с Вайдой руками, Фостер очень дружелюбно и утешительно обнял нас, словно пытаясь этими руками сказать, что все будет в полном порядке, и вечером мы увидимся.

— Ладно, ребятки, удачи вам.

— Большое спасибо. — Вайда повернулась и чмокнула Фостера в щеку. Прижавшись щекой к щеке, они героически выглядели отцом и дочерью — в том классическом стиле, который довел нас до этих самых лет.

— Влезайте, — сказал Фостер.

Мы влезли в фургон. Мне вдруг стало ужасно странно снова находиться в машине. Металлическая яйцовость фургона очень удивила меня — будто мне в известном смысле пришлось заново открывать для себя Двадцатый Век.

Фостер стоял на обочине, пристально глядя, как Вайда справляется с рычагами управления.

— Готов? — спросила она, обернувшись ко мне с полузаметной улыбкой.

— Ага, давно я в машину не садился, — сказал я. — Прямо машина времени.

— Я знаю, — сказала она. — Ты не волнуйся. Я знаю, что делать.

— Хорошо, — ответил я. — Поехали.

Вайда завела фургон, точно была рождена для приборной доски, руля и педалей.

— Хороший звук, — сказала она.

Фостеру понравилось, что ей все удалось, и он кивнул ей, как равной. Потом махнул — "путь свободен", Вайда выехала на этот путь, и мы отправились к доктору Гарсии, ждавшему нас в тот же день в Тихуане, Мексика.