Адмирал Эндрю Каннингхем

Глава III Хрупкий мир (1919–1939)

В конце 1919 г., через год после окончания Первой мировой войны Каннингхэм наконец-то получил полноценный отпуск, который, как обычно, провел в Эдинбурге. Утром I января 1920 г. пришло официальное письмо из Адмиралтейства. На сей раз Каннингхэм не проявил особого любопытства по поводу своего очередного назначения и отложил чтение письма до вечера, решив посмотреть его после игры в гольф. Времена, когда он с нетерпением хватал такие конверты и тут же торопливо вскрывал их, безвозвратно ушли в прошлое. Однако полученное известие удивило его, уже привыкшего ничему не удивляться. Развернув послание перед ужином, Каннингхэм обнаружил, что произведен в звание капитана I ранга.

Впрочем, так ли уж это было удивительно. Знаменитые английские адмиралы конца XIX — начала XX вв. за участие в локальных конфликтах получили звание капитана I ранга Фишер в 33 года, а Битти в 29 лет. Каннингхэму через несколько недель должно было исполниться 37. И за плечами у него было 5 лет беспрерывной тяжелейшей войны.

В конце января 1920 г. Каннингхэм поехал в Лондон для разговора с секретарем первого морского лорда по делам флота, который ведал назначениями капитанов I ранга. Последний не сообщил ничего утешительного, сказав, что в ближайшее время перспектива нового назначения для Каннингхэма не предвидится по причине массовых сокращений. Пришлось продолжать «отдых». Начало лета Каннингхэм провел в Бамбург-Кастле, в Нортумберленде. Там собрались почти все его братья и сестры с мужьями, женами и многочисленными детьми, за исключением брата Алана, служившего в Сингапуре. Это было самое большое воссоединение семьи впервые за много лет. Именно в Бамбурге Каннингхэм получил известие о своем первом назначении в качестве капитана I ранга. Ему предстояло работать в составе военно-морской межсоюзнической комиссии по контролю над Германией, на должности председателя подкомиссии с литерой «С». Это означало, что ему предстоит контролировать разрушение военной инфраструктуры Гельголанда. Этот остров в 1890 г. Англия передала под юрисдикцию Германии в обмен на Занзибар, Пембу и Уганду. Накануне и в годы Первой мировой войны немцы создали на Гельголанде мощную военно-морскую крепость.

На Гельголанд Каннингхэм прибыл в конце сентября 1920 г. Возглавляемая им комиссия состояла из представителей военно-морского флота и отчасти морской пехоты. В ее составе работали капитан III ранга медицинской службы Леонард Уоррен, лейтенант Чарльз Лейчестер и бригадный генерал морской пехоты Р.М. Ноко, отвечавший в Адмиралтействе за технический и инженерный персонал. Генерал руководил большой группой гражданских инженеров, временно призванных на военную службу в офицерских званиях морской пехоты. Обстоятельства требовали, чтобы все англичане носили военную форму.

Работы по ликвидации военных сооружений осуществляли около 3 тысяч немецких рабочих под руководством своих инженеров и механиков. Первоначально планировалось возложить разработку планов ликвидации на немцев, но в конечном итоге англичане все же не решились целиком положиться в этом деле на бывших противников и подготовили планы собственными силами. На острове также находились 200 германских полицейских для охраны комиссии от рабочих. В действительности, рабочие вели себя очень дружелюбно, и английские офицеры гораздо лучше находили с ними общий язык, чем с «полицаями». Местные жители по национальной принадлежности были фризами, и гораздо больше походили на голландцев, чем на немцев. Среди стариков находились такие, кто служил на английском военном флоте до того как остров был передан Германии в 1890 г. Не удивительно, что после начала войны местных жителей насильно эвакуировали в Гамбург. Теперь они возвратились и отлично наживались на толпах немецких туристов, имевших обыкновение приезжать на остров летом.

На Гельголанде Каннингхэм провел ровно год. За это время он многое узнал о взрывах и разрушениях, что впоследствии ему очень пригодилось. В целом, жизнь на острове оказалась достаточно скучной. Даже прогуляться особенно было негде. Зима превращалась в настоящее испытание: ветры дули практически не переставая и над островом постоянно висела морось. С высокого красного утеса на западном берегу открывалось величественное зрелище огромных волн, катившихся с запада и разбивавшихся о скалы внизу. Разрушение фортификаций, на которое по плану отводилось 5 лет, продвигалось вперед быстрыми темпами. По ходу дела в первоначальный план вносились некоторые изменения. Немцам позволили сохранить здание Биологического института, который занимался изучением миграции птиц, а также поведения рыб и омаров, и имел определенную международную репутацию.

К середине 1921 г. стало ясно, что содержание на острове многочисленного персонала подкомиссии «С» является пустой тратой денег. Поэтому комиссионеры выступили с предложением отозвать их подразделение в октябре, а в последующие 12 месяцев, которые потребуются для полного завершения ликвидационных работ, надзор за ними осуществлять в ходе периодических командировок чиновников инженерного департамента Адмиралтейства. Предложение было принято, и осенью крейсер увез английский персонал на родину. Прощальный вид Гельголанда не вызвал у офицеров подкомиссии «С» никакого сожаления. Провести там еще одну зиму никому не хотелось.

Впоследствии в английской прессе высказывались сомнения относительно того, были ли укрепления Гельголанда уничтожены достаточно тщательно после войны 1914–1918 гг. Каннингхэм, как главное ответственное лицо ликвидационной комиссии, воспринимал такую критику очень болезненно. На этот вопрос трудно дать однозначный ответ. Не вызывает сомнений, что молы Гельголанда в дальнейшем уже не могли использоваться даже в качестве фундаментов для новых. Восточный мол, основу которого составляли стальные сваи, был практически срыт, только сваи продолжали торчать, как гнилые зубы. Большой западный мол, составленный из огромных кессонов, заполненных бетоном, взорвали в нескольких местах, для чего было использовано около 3 т. взрывчатки. Аэрофотосъемки Гельголанда, сделанные в годы Второй мировой войны, свидетельствуют, что новый мол был построен позади останков старого, из-за чего размеры гавани значительно сократились. Но не следует забывать, что весь Гельголанд был изрыт тоннелями, подземными переходами и укрытиями, как пчелиные соты. Даже при наличии достаточного количества техники и рабочей силы, такие укрепления невозможно уничтожить навсегда. По-видимому перед Второй мировой войной они были легко восстановлены.

Ко времени возвращения Каннингхэма в Англию послевоенная перетряска флота близилась к завершению. Помимо заграничных крейсерских эскадр были сформированы два главных флота — Средиземноморский флот и Атлантический флот в водах метрополии, каждый со своей квотой линейных кораблей, крейсеров и эсминцев. В офицерской среде царили упаднические настроения и состояние неопределенности. Отчасти это происходило от осознания того, что Великобритания перестала быть первой военно-морской державой. По условиям Вашингтонского договора, заключенного в феврале 1922 г., британский флот лишился многих, вполне еще современных боевых кораблей. В результате политики повальных сокращений, получившей название «топор Геддеса», по имени тогдашнего морского министра Эрика Геддеса. офицерский состав военного флота сократился на 1/3. Многие офицеры, кто желал бы дослужить до пенсии по выслуге лет, были бесцеремонно выброшены в гражданскую жизнь с каким-то жалким выходным пособием в таком возрасте, когда уже трудно, если не невозможно начинать все сначала.

«Топор Геддеса» основательно подпортил репутацию морской службы в глазах всего английского общества. Частные примеры материальных затруднений и просто нищенского существования бывших офицеров отнюдь не поощряли родителей отдавать сыновей на службу во флот, который мог обойтись с ними так сурово. Каннингхэм считал «топор Геддеса» «одной из величайших несправедливостей и. пожалуй, самым худшим из того, что когда-либо доводилось пережить Королевскому Флоту».

В феврале 1922 г. Каннингхэма направили в Портсмут для прохождения так называемых «технических курсов для старших офицеров». Там он посещал лекции по артиллерии, торпедному делу, сигнальным кодам, борьбе с подводными лодками и прочим специальным дисциплинам, которые преподавались с учетом новой тактики и технических достижений, выработанных за время войны. Для Каннингхэма, долгое время прослужившего на эсминцах, курсы оказались в высшей степени полезными, поскольку за чти годы очень многое изменилось. О многих вещах в Портсмуте он услышал впервые. Каннингхэм очень сожалел, что ему так и не удалось пройти весь курс обучения до конца, поскольку в апреле 1922 г. его назначили командиром 6-й флотилии эсминцев.

Хотя 6-я представляла собой всего лишь резервную флотилию, укомплектованную только на 2/5 от полного штата, тогда были не те времена, чтобы отказываться от таких предложений. Это был шаг в верном направлении, поскольку он вел, в конечном итоге, к получению должности командира соединения первой линии в составе одного из главных флотов. Приняв под свою команду лидер эсминцев «Шекспир» в Портсмуте, Каннингхэм обнаружил, что 8 его кораблей распределены между Портсмутом, Девонпортом и Чатамом. а их экипажи настолько некомплектны, что они не в состоянии дойти до своей базы в Порт-Эдгаре. Таким образом, его первая задача заключалась в том, чтобы уговорить комендантов этих трех военных баз выделить ему достаточное число матросов, чтобы увести свои корабли на север. После целого месяца назойливых приставаний и уговоров Каннингхэму удалось-таки собрать свою флотилию и привести ее в Порт-Эдгар.

Несмотря на некомплектность 6-я флотилия веда далеко не праздный образ жизни. Насколько позволяли отпускаемые нормы топлива и сокращенные экипажи, эсминцы постоянно выходили в море на учения. В Порт-Эдгаре базировалась еще одна резервная флотилия под командованием капитана I ранга Д.С.Ходжсона. Однажды Каннингхэм и Ходжсон сняли людей с половины своих эсминцев и, укомплектовав вторую половину по полному штатному расписанию, водили их в Инвергордон для участия в учениях Атлантического флота.

Расчеты Каннингхэма на скорый перевод в действующий флот оказались правильными. В декабре 1922 г. он получил приказ принять командование над 1-й флотилией эсминцев, которая хотя и входила в состав Атлантического флота, в тот момент стояла в Черноморских проливах. Накануне Рождества Каннингхэм пересек Ла-Манш и от Кале поездом добрался до Стамбула. Его новым кораблем стал лидер эсминцев «Уоллес», изящное судно с отличными скоростными качествами, построенное на верфях Торникрофта вскоре после окончания войны. Обычно 1 — я флотилия стояла на якоре в северной части Босфора, примерно в 15 милях от Стамбула, и время от времени выходила на учения в Черное море. В Мраморном море находилось мощное соединение тяжелых кораблей. Общее командование британской эскадрой осуществлял адмирал Осмонд дё Брок, державший свой флаг на дредноуте «Айрон Дьюк».

Присутствие этой армады в Черноморских проливах было обусловлено сложными отношениями стран-победительниц с Турцией. После Мудросского перемирия 30 октября 1918 г., положившего конец военным действиям на Ближнем Востоке, державы Антанты ввели военные корабли в Дарданеллы и Босфор, оккупировали Стамбул и приступили к оккупации Анатолии. По условиям Севрского мирного договора, Турция теряла около 80 % некогда принадлежавших ей территорий: Англия получала Палестину, Трапсиорданию и Ирак; Франция — Сирию и Ливан; Смирна, прилегающие к ней районы, острова Имброс и Тенедос отходили к Греции. Кроме того, Франция получала Александретту, Киликию и полосу территории вдоль Сирийской границы. На востоке Анатолии предусматривалось создание независимых государств Армении и Курдистана. Турция также должна была отказаться от утраченных ею ранее прав на Египет, Судан и Кипр в пользу Англии, на Марокко и Тунис — в пользу Франции, на Ливию и Додеканезские острова — в пользу Италии. Территория собственно Турции ограничивалась Малой Азией и Стамбулом-Константинополем с узкой полосой земли на европейском берегу.

В ответ на предложенные условия в Турции началось национально-освободительное движение, переросшее в революцию во главе с генералом Мустафой Кемалем. Усмирить взбунтовавшуюся Турцию решили руками Греции. В июне 1920 г. 100-тысячная греческая армия, вооруженная и снабженная Антантой, начала наступление из Измира вглубь Анатолии. Другая греческая армия вступила во Фракию. Однако турки еще раз доказали союзникам, что воевать они не разучились. Летом 1921 г. кемалисты нанесли греческой армии сокрушительное поражение в сражении при Иненю и на реке Сакарья. Еще через год турецкие войска освободили Измир, всю Анатолию и сбросили греков в море.

Как раз этот интересный момент и застал Каннингхэм со своей 1-й флотилией. Слух о том, что Исмет-паша вознамерился переправить свою армию через Босфор, произвел нешуточный переполох на британской эскадре. Эсминцы Каннингхэма носились вниз и вверх по узкому проливу со скоростью 30 узлов, и уже готовились стрелять по шлюпкам, из которых турецкие солдаты начали сколачивать понтоны. До кровопролития, однако, дело не дошло. В Уайтхолле сочли за лучшее найти «политическое решение» проблемы. После 3 недель пребывания в Босфоре 1-ю флотилию отозвали в Мраморное море на соединение с остальными кораблями эскадры, стоявшими на якоре в Дарданелльском проливе между Чапаком и Нагарой, Это было сентиментальное путешествие. Каннингхэм разглядывал те же пейзажи, которые 8 лет тому назад наблюдал с мостика «Скорпиона»: холмы и лощины Галлиполийского полуострова, откуда английским войскам после тяжелейших боев все же удалось эвакуироваться; узкий пролив, который британскому флоту так никогда и не удалось форсировать из-за противодействия береговых батареи и минных заграждений В начале марта 1923 г. 1-я флотилия получила приказ возвратиться в метрополию для переформирования и дальнейшей службы в составе Атлантического флота. Летом эсминцы приступили к выполнению обычного напряженного графика учений в Скапа-Флоу, Инвергордоне и Ферт-оф-Форте: тактические и стратегические маневры Атлантического флота, отработка ночных и дневных атак тяжелых кораблей, прикрытие линейного флота от атак со стороны подводных лодок, а также обычные артиллерийские и торпедные стрельбы, Выходы в море сильно ограничивались отпускаемыми нормами топлива и потому во время похода каждая минута использовалась с максимальной отдачей для отработки техники иных упражнений.

Под командованием Каннингхэма находилось действительно первоклассное соединение: новейшие корабли со сроком службы менее 5 лет, укомплектованные экипажами, прошедшими горнило мировой! войны и имевшими огромный боевой опыт. На эсминцах 1-й флотилии недавно установили «асдики» для обнаружения подводных лодок, и хотя команды еще толком не научились ими пользоваться, все очень гордились тем, что их корабли первыми оснастили новейшими приборами.

Начало 20-х годов было временем огромного прогресса в техническом развитии флота, благодаря урокам, извлеченным из Первой мировой войны. Морские операции 1914–1918 гг. и, прежде всего, возросшее значение морской авиации и подводных лодок дали повод некоторым специалистам поставить под сомнение боевую ценность линейных кораблей и целесообразность их дальнейшего строительства. В США пропагандистом таких взглядов стал адмирал Уильям Митчелл. После окончания войны он провел серию опытов с кораблями бывшего германского флота. Самолеты американской морской авиации потопили дредноут «Остфрисланд» за 4 минуты двумя 1000 кг бомбами. Одна из них, упав у кормы корабля и взорвавшись под водок, произвела такой эффект, как если бы линкор взорвался на мощной морской мине.

Впоследствии опыты Митчелла были признаны ненаучными, поскольку они проводились в идеальных условиях: корабли-мишени буксировались на малой скорости либо стояли неподвижно, К тому же германские дредноуты, подвергнутые бомбардировке, являлись кораблями уже устаревших конструкций. После Вашингтонской конференции Митчелл проводил аналогичные опыты с новейшим американским линкором «Вашингтон», подлежавшим уничтожению по «договору пяти держав». Бомбардировка этого корабля 800 кг бомбами не дала никакого результата. Линкор также выдержал 8 попаданий современными торпедами. Его потопили только после обстрела эскадрой линейных кораблей, добившихся 14 попаданий 356 мм снарядами. Таким образом, опыты Митчелла были опровергнуты им самим, и линкоры еще долгое время продолжали оставаться главной силой флотов ведущих морских держав.

Однако поначалу эксперименты американского генерала произвели большое впечатление не только в США, но и в Англии. Сыграли свою роль и соображения экономики: если строительство «Дредноута» обошлось британской казне в 1,8 млн. ф. ст., то более чем в два раза превосходивший его по водоизмещению линейный крейсер «Худ» «потянул» на 12 млн. ф. ст. В декабре 1920 г. в Великобритании создали специальную государственную комиссию под председательством Эндрю Бонар Лоу, лидера консервативной партии и будущего премьер-министра, для рассмотрения вопроса о целесообразности дальнейшего строительства линкоров. В комиссию также вошли бывшие морские министры Уинстон Черчилль, Эрик Геддес, действующий морской министр Уолтер Лонг и первый морской лорд адмирал Дэвид Битти. Битти пришлось вести продолжительную дискуссию с политиками самого высокого ранга, одному против всех. При этом адмирал проявил себя незаурядным полемистом и в конечном счете добился своего, навязав комиссии точку зрения Адмиралтейства,

10 ноября 1920 г. Битти имел продолжительную беседу с авторитетным военно-морским теоретиком Гербертом Ричмондом и попросил его представить письменно свои соображения о будущей роли линейного корабля. Ричмонд очень оперативно подготовил меморандум и снабдил первого морского лорда дополнительными аргументами: «Флот в дальнейшем должен состоять всего из нескольких линейных кораблей и большого количества крейсеров. Предполагать, что мы собираемся иметь в составе флота 30 или более линкоров, стоимостью 8 млн. фунтов каждый, значит исходить из представления, будто у нации бездонные кошельки, а ведь это далеко не так. Нам следует рассчитывать на компактное соединение линейных кораблей ядро — с окружением из малых судов. Тактика примет совершенно другие формы. Компактное соединение тяжелых кораблей сделает торпедную атаку совершенно другим делом…».

И все же Битти стоило большого труда преодолеть предубеждение политиков и общественного мнения против линейных кораблей. Позднее адмирал признался новому морскому министру Леопольду Эмери, что большую роль здесь сыграл исход Ютландского сражения. Если бы 1 июня 1916 г. германский флот удалось потопить, военно-морское ведомство не подверглось бы таким нападкам в начале 20-х гг. Те же соображения сыграли свою роль и на Вашингтонской конференции, когда пять ведущих морских держав сравнительно легко согласились на сокращение суммарного тоннажа своих линейных флотов и установили потолок водоизмещения одного линкора в 35.000 т., а максимальный калибр главной артиллерии ограничили 406 мм.

После длительных дебатов статья IV «договора пяти держав» зафиксировала суммарный тоннаж линейных флотов государств-участников соглашения на следующем уровне: Великобритания и США — по 525.000 т., Япония- 315.000 т., Франция и Италия — по 175.000 т. Однако на данном уровне суммарный тоннаж линейных флотов должен был стабилизироваться лишь после полной замены существующих дредноутов новыми. Поскольку срок службы линейного корабля определили в 20 лет, постепенная замена старых линкоров должна была начаться в 1931 г. и завершиться к 1941 г. Таким образом, исходя из установленных пределов, договаривающиеся стороны предполагали, что к 1941 г. США и Англия будут иметь по 15 линкоров водоизмещением по 35.000 т. каждый, а Япония — 9.

Непосредственно после подписания договора соотношение линейных флотов было несколько иным: США сохранили 18 линкоров, суммарным тоннажем 500.650 т., Великобритания — 22 (580.450 т.), Япония —10 (301,320 т.). С вступлением в строй «Вест Вирджинии» и «Колорадо», и отправкой на слом «Делавэра» и «Норт Дакоты» линейный флот США достиг установленного лимита в 525.000 т. Японский флот «не дотягивал» 14.000 т., а британский флот превышал на 55.000 т., что составляло свыше 10 % от установленного тоннажа.

После Вашингтонской конференции в составе японского флота оказались 2, а американского — 3 линейных корабля, построенных с учетом опыта Ютландского сражения, т. е. имевших новейшую систему бронирования и вооруженных орудиями калибром 406 мм. Что касается английского флота, единственным кораблем, о котором можно было с известной натяжкой сказать, что в его конструкции учли уроки Ютландского сражения, являлся линейный крейсер «Худ». Исходя из этого, британская делегация «выторговала» на Вашингтонской конференции право для Англии построить 2 новых линкора с учетом опыта Ютландского сражения, в то время как у Японии и США лимит на строительство таких кораблей был уже исчерпан.

Этими кораблями стали «Нельсон» и «Родней», вошедшие в состав флота в 1925 г. и имевшие весьма внушительные тактико-технические данные: стандартное водоизмещение — 35.000 т. (полное — 40.000 т.), скорость хода — 23 узла; вооружение: девять — 406 мм, двенадцать — 152 мм, шесть — 120 мм. Они стали первыми и единственными дредноутами в истории британского флота, вооруженными 16-дюймовыми орудиями главного калибра. По большинству показателей они превосходили американские линкоры типа «Мэриленд» и японские типа «Нагато». Например, дальнобойность 406 мм орудий у «мэрилендов» составляла 170–175 кабельтовых, а у «нельсонов» — 215 кабельтовых. Палубная броня последних была почти в два раза толще. Однако «Нельсон» и «Родней» нельзя назвать вполне удачными линкорами.

Проект линейного корабля — это всегда компромисс между скоростью, вооружением и защитой. У английских конструкторов, проектировавших «Нельсон» и «Родней» слишком свежи были воспоминания о кровавых уроках Ютландского сражения, и они постарались вооружить и защитить их как можно основательнее. В результате, проектная скорость 23 узла так и осталась на бумаге. В реальной жизни «Нельсон» и «Родней» ни разу не удалось разогнать быстрее 20 узлов. Эстетика силуэта военного корабля, конечно, остается делом вкуса, но здесь трудно не согласиться со Стефеном Роскиллом, заметившим, что «Нельсон» и «Родней» были, пожалуй, «самыми безобразными кораблями из всех, когда-либо присоединявшихся к Королевскому Флоту».

«Договор пяти держав» также породил новый класс кораблей — «вашингтонский» или тяжелый крейсер. Единственные ограничения, наложенные на крейсеры Вашингтонской конференцией, перечислялись в статьях 11 и 12 главы «договора пяти держав»: максимальное стандартное водоизмещение — 10.000 т., максимальный калибр орудий главной артиллерии — 8 дюймов (203 мм). При определении этих пределов за основу брались тактико-технические данные английских крейсеров типа «Хаукинс», являвшихся в то время самыми мощными легкими крейсерами: стандартное водоизмещение-9.750 т., максимальная скорость хода- 31 узел, вооружение: 7-170 мм, 8-102 мм, 4-75 мм. Строительство этих кораблей началось еще в годы Первой мировой войны. Они предназначались для борьбы с германскими рейдерами и для выполнения такой задачи должны были иметь не только высокую скорость хода, но и мощное артиллерийское вооружение и большую дальность плавания. Тогда эти корабли были единственными в своем роде.

До Вашингтонской конференции ни одна морская держава не строила таких больших легких крейсеров. Водоизмещение легкого крейсера, как правило, не превышало 6.000 т., при обычном вооружении 120 мм или 152 мм пушками. «Договор пяти держав» привел к появлению мощного корабля со стандартным водоизмещением 10.000 т., скоростью хода 33–35 узлов, вооруженного чрезвычайно мощной артиллерией калий- ром 203 мм. Как зачастую бывает в подобных ситуациях, максимальные пределы сразу же стали минимальными, поскольку все державы-участницы соглашения поспешили «подтянуться» до вашингтонских лимитов.

С начала 20-х гг. активно совершенствовалась. морская авиация. Роль самолетов в морских операциях получила высокую оценку уже в годы Первой мировой войны. Флот начал рассматривать самолет как неотъемлемую часть своего вооружения. В 1918 г. на орудийных башнях некоторых английских линкоров, линейных крейсеров появились площадки, оканчивавшиеся над самыми срезами орудийных стволов, для запуска аэропланов. По сути, это было не слишком удачное изобретение. Поднявшись в воздух и выполнив свою задачу, в дальнейшем самолет должен был либо садиться на воду, что означало потерю машины, либо лететь на ближайший сухопутный аэродром. Эти самолеты планировалось использовать для корректировки артиллерийского огня.

Следующим этапом стало появление авианосцев, способных действовать в составе флота в открытой море и несущих специальные самолеты палубной авиации, которые могли работать как разведчики и как ударная сила. Так появился «Аргус», бывший пассажирский лайнер со скоростью хода 20.5 узлов, на котором незадолго до конца войны смонтировали полетную палубу на всю длину корпуса. Вскоре за ним последовал «Фьюриес», переделанный в авианосец так называемый «легкий линейный крейсер» — последнее детище адмирала Фишера.

Однако в 1923 г., когда Каннингхэм служил на «Уоллесе» в составе Атлантического флота, стратегия и тактика взаимодействия авиации и кораблей в море все еще находились в зачаточном состоянии. В составе Атлантического флота действовал «Аргус», авиакрыло которого было набрано из истребителей и разведывательных самолетов в качестве «реквизита» из состава военно-воздушных сил. Базировался он в Лейчерсе. Для взаимодействия с военным флотом в начале 20-х гг. так-же были созданы база летающих лодок в Кэлшоте и эскадрилья торпедоносцев и разведчиков в Госпорте.

Развитие английской морской авиации в те годы сильно осложнялось тем. что она рассматривалась как часть военно-воздушных сил и контроль над ней от начала и до конца осуществлялся министерством авиации. Понятно, что в такой ситуации морская авиация финансировалась по остаточному принципу. Только в 1937 г., после жестокой и продолжительной межведомственной свары, которую вело Адмиралтейство во главе с тогдашним первым морским лордом адмиралом флота Эрнелом Четфилдом, палубная авиация перешла под полный оперативный и административный контроль военно-морского флота.

К величайшему сожалению Каннингхэма, в мае 1924 г. его известили, что его служба в качестве командира 1-ой флотилии подходит к концу и вскоре ему предстоит сдать свой пост. Он очень надеялся дослужить положенные два года на этой должности, но увы, капитанов 1 ранга было много и всем требовалось набирать положенный стаж службы в плавсоставе.

В сентябре 1924 г. Каннингхэм перешел на должность коменданта Порт-Эдгара, подняв свой флаг на плавучей базе эсминцев «Колумбайн». Поскольку Порт-Эдгар уже неоднократно упоминался в нашем повествовании, об этом месте необходимо сказать хотя бы несколько слов. В южном углу залива Ферт-оф-форт расположена небольшая бухточка с рыбацким поселком на берегу, отгороженная двумя каменными молами. Незадолго до начала Первой мировой войны Адмиралтейство приняло решение использовать Порт-Эдгар в качестве базы эсминцев. Бухточку углубили, а вдоль берега возвели деревянные пирсы, к которым могли одновременно причаливать 33 эсминца. К причалам подвели электропроводку, водопровод и трубы для заправки кораблей жидким топливом. На берегу выросли ремонтные мастерские, электростанция, казармы и небольшой госпиталь. Постепенно полузаброшенная рыбацкая бухта превратилась в первоклассную по тем временам базу эсминцев, которую флот активно использовал в годы Первой мировой войны.

В 20-х гг. значение Порт-Эдгара несколько снизилось. Число постоянно боеготовых флотилий Атлантического флота было сокращено до трех — 27 полностью укомплектованных эсминцев, которые пользовались Порт-Эдгаром, как безопасной и комфортабельной стоянкой только во время периодических заходов в Ферт-оф-Форт. Постоянно в Порт-Эдгаре находилась только одна резервная флотилия.

Как комендант Порт-Эдгара, Каннингхэм получил в свое распоряжение небольшой, обитый гофрированным железом домик с двумя приемными и четырьмя спальнями, выходившими окнами на палисадник. Будучи холостяком и, вообще, человеком со скромными запросами, он разместился в нем с большим комфортом. Когда флотилии Атлантического флота отсутствовали, делать было практически нечего. Экипажи резервной флотилии были сокращены до такой степени, что из них из всех едва набиралась команда для одного эсминца. В подчинении Каннингхэма вместе с флотскими мастеровыми находилось около 400 человек. Непосредственным командиром резервной флотилии являлся капитан I ранга Джон Тови. Он уже стяжал боевую славу, командуя эсминцами в Ютландском сражении. Впоследствии, в годы Второй мировой войны Тови считался одним из лучших боевых адмиралов британского флота.

Порт-Эдгар, если можно так выразиться, являлся частью Атлантического флота, но одновременно он входил в сферу подчинения командующего береговой обороной Шотландии, штаб которого размещался в Инверкейтинге. Командующий береговой обороной по совместительству являлся адмирал-интендантом розаитских доков. Когда Каннингхэм заступил на свой пост, эту должность занимал контр-адмирал Реджинальд Тируит. В июне 1925 г. его сменил старый знакомец Каннингхэма вице-адмирал Уолтер Кауан.

Служба Каннингхэма в Порт-Эдгаре очень бедна событиями. Пожалуй, самым ярким происшествием была всеобщая забастовка 1926 г., когда ему поручили обеспечивать безопасность портовых сооружений в Лейте. В подчинение Каннингхэму направили внушительную силу матросов и морских пехотинцев с линкора «Ройял Соверен» и в придачу еще несколько сотен студентов из Эдинбургского университета. Но ничего ужасного не произошло.

В марте 1926 г. Кауана назначили командующим британской эскадрой в водах Северной Америки и Вест-Индии. Он прислал Каннингхэму очаровательное письмо, в котором вопрошал, не согласится ли он занять пост его флаг-капитана и начальника штаба эскадры. По словам Каннингхэма. это предложение заставили его «подпрыгнуть от радости». На первый взгляд, вполне естественная реакция человека, уставшего от скучной и рутинной жизни в жуткой «дыре», каковой по своей сути являлся Порт-Эдгар. Смею, однако, высказать предположение, что на всем британском флоте не много нашлось бы людей, которых перспектива служить флаг-капитаном Кауана заставила бы «прыгать от радости». Не в меньшей степени, чем ратными подвигами, адмирал Кауан прославился своей любовью к «строгой дисциплине». В 1914 г. на вверенном ему эскадренном броненосце «Зеландия» Кауан завел такие порядки, что вызвал матросский мятеж. В 1919 г. во время стоянки в Копенгагене взбунтовались экипажи эсминцев и крейсера «Виндиктив» из состава эскадры Кауапа, действовавшей в Балтийском море против Советской России. После этого Кауан принял командование эскадрой линейных крейсеров в составе Атлантического флота, подняв свой флаг на знаменитом «Худе». Он умудрился так «задергать» экипаж громадного корабля, что в 1921 г. и там довел матросов до бунта.

Каннингхэм, естественно, знал об этих событиях. За время службы на Балтике ему представилось достаточно возможностей понаблюдать за Кауаном и изучить его привычки. Адмирала подводил бурный темперамент. Он легко выходил из себя и тогда его слова и поступки начинали явно опережать ход здравых мыслей. Каннингхэм почему-то не испытывал перед Кауаном никакой робости и был уверен, что благодаря своей выдержке и характеру, сможет послужить смягчающим буфером между адмиралом и его подчиненными.

Перед тем как отбыть к берегам Америки Каннингхэм перенес операцию по удалению аппендицита. Поскольку времени оставалось в обрез, он прибыл на свой новый корабль весь в бинтах и бандажах. Пока Каннингхэм лежал в госпитале, умерла его мать. Ее смерть не была неожиданной: старая женщина уже давно не поднималась с постели. Но обрыв связи, которая сплачивала вместе всю их семью, стал для него тяжелым ударом. Поэтому Каннигхэм радовался предстоящему дальнему походу и надеялся, что он отвлечет его от тяжелых мыслей.

Флагманский корабль военно-морских сил в водах Северной Америки и Вест-Индии легкий крейсер «Калькутта» прибыл в Портсмут в апреле 1926 г. для переукомплектования новым экипажем. Популярность службы в том регионе была настолько велика, что число желающих попасть на «Калькутту» в три или четыре раза превышало необходимое количество людей для укомплектования ее команды. Каннингхэм почти целиком сформировал экипаж из добровольцев. Он полностью подготовил корабль к дальнему походу и в начале мая привел его в Бермуду. Адмирал Кауан должен был появиться там в конце июня.

По прибытии Каннингхэм явился для доклада к вице-адмиралу Джеймсу Фергюсону, который готовился сдавать командование Вест-Индской эскадрой. Следующие несколько недель он посвятил знакомству с особенностями штабной работы под руководством адъютанта прежнего командующего и штабных офицеров. Несколько недель в ожидании прибытия Кауана проходили за вполне приятным времяпрепровождением, включая званые обеды у адмирала и губернатора. Особенно Кауану нравилось посещать вечерние пикники в адмиральской усадьбе в обществе леди Фергюсон и ее дочерей, в то время как адмирал гулял на каких-то холостяцких вечеринках.

В середине 20-х гг. британские военно-морские силы в водах Северной Америки и Вест-Индии состояли из 4 легких крейсеров типа «К» и пары шлюпов. Флагманский крейсер «Калькутта» представлял собой в сущности, совсем небольшой корабль, водоизмещением в 4.200 т. При полном комплекте экипажа в 400 человек плюс адмирал со своим штабом, на «Калькутте» было, пожалуй, тесновато. Главная задача эскадры заключалась в «показе флага», поддержке контактов с Королевским Канадским флотом и прибытии к любому из островов Вест-Индии в случае возникновения там общественных беспорядков. «Зона ответственности» эскадры была настолько обширной, что командующий не мог даже и надеяться обойти ее всю за время пребывания на этой должности. Она включала восточное и западное побережье Северной Америки, весь Карибский бассейн и всю береговую линию Южной Америки.

По прибытии в Бермуду, Кауан первый поход своих кораблей решил предпринять в Галифакс. Англичане очень любили бывать в канадских портах, где их неизменно ожидал теплый и радушный прием. Во время стоянки у берегов Ньюфаундленда Каннингхэм, бывший заядлым рыболовом, не упустил возможности половить на удочку лососей в быстрых лесных речках. Его не пугали ни таежный бурелом, ни тучи комаров и мошки. Особенно ему запомнился визит эскадры в Монреаль. Плавание по реке Св. Лаврентия с точки зрения навигации оказалось весьма непростым делом. В гавань Монреаля вел узкий извилистый проход с сильным встречным течением, скорость которого достиг 6 узлов. Каннингхэм виртуозно провел свой корабли в бухту. Следом за флагманом двигался крейсер «Кейптаун», которым командовал также опытный офицер, и штурман по специализации, «Кейптаун» врезался в стену дока и здорово смял носовую часть. Кауан, наблюдавший эту картину с мостика «Калькутты» философски изрек: «Вот, пожалуйста, Каннингхэм! Как только командиром становится эксперт-артиллерист: И ваш корабль никогда не попадет в цель; торпедист растеряет впустую все торпеды, а специалист по навигации обязательно врежется в стену»!

По традиции, корабли Вест-Индской эскадры, проводившие лето в северных широтах, посещали так же и порты Соединенных Штатов. Надо сказать, что эти визиты были не столь любимы английскими экипажами. Американцы неизменно демонстрировали гостеприимность, но там всегда приходилось участвовать в многочисленных официальных мероприятиях, которые очень утомляли офицеров, в особенности, адмирала и командиров кораблей. Во время того похода эскадра Кауана посетила Филадельфию, где офицерскому составу пришлось пройти официальные церемонии визиты и мероприятия по полной программе. Каннингхэм вспоминал, что он практически не снимал парадного мундира и не имел возможности расслабиться.

Эскадра возвратилась в Бермуду в конце сентября 1926 г. 21 октября из Вашингтона пришло сообщение, что с востока в направлении Флориды движете; сильный ураган, и что он повернул на северо-запад ранее, чем ожидалось. Предполагалось, что он пройде: совсем близко от Бермудских островов. По этому случаю Кауан собрал совещание командиров кораблей. Штурман эскадры произвел какие-то расчеты, согласно которым ураган должен пройти на следующий лень в 300 милях к северу от Бермудских островов. Вес же Каннингхэм позволил себе усомниться в этих расчетах и постарался подготовить свой корабль к любым неожиданностям.

На следующее утро, примерно с 9 часов с юго-востока задул в полную силу настоящий ураганный ветер. До этого Каннингхэму никогда не приходилось видеть настоящего урагана и потому он испытал приличный шок. Бермудские острова со всех сторон окружены рифами, подобно низкому краю блюдца, в центре которого находится лагуна. Громадные океанские волны с грохотом ударялись о рифы и переливались в лагуну, в результате чего причал и пирсы, обычно возвышавшиеся над водой на 2 м, практически сравнялись с уровнем моря. Неистовый ветер плотно прижал «Калькутту» бортом к причалу. Высокие волны врывались в узкую гавань, корабль сильно раскачивался и бился о крепкую каменную кладку. Видимость была практически нулевой из-за дождя, который по причине сильнейшего ветра шел почти горизонтально.

Около 12.15 наступил полный штиль, но моряки понимали, чем это грозит. Барометр показывал, что око урагана находится прямо над ними и что вскоре ветер задует с полной силой с противоположного направления. Экипаж «Калькутты» использовал передышку для закрепления корабля стальными тросами за береговые кнехты.

Ровно в 13.30 ветер задул с еще большей силой с северо-запада. Впоследствии Каннингхэм узнал, что береговые приборы зарегистрировал скорость ветра 250 км в час. Ураган срывал кровельное железо с домов на берегу, оборванные телеграфные провода летели по небу как паутинки. Каннингхэм в буквальном смысле слова заполз на мостик крейсера, чтобы осмотреться. Корабль стоял бортом к ветру и потому испытывал чудовищное давление. Неожиданно кормовые тросы лопнули как бечевки и «Калькутту» развернуло поперек гавани, носом к ветру. Перед мысленным взором Каннингхэма уже пронеслась страшная картина, как его корабль разбивается о наветренную стену мола. Он приказал запустить на полную мощность обе машины и только это позволило удержать «Калькутту» на месте. Но даже в такой ужасающей ситуации английский юмор остается в силе. В самый драматический момент врубку вбежал радист с радиограммой, которая гласила: «Теннисный матч, назначенный на сегодня в офицерском клубе, отменяется»!

К вечеру шторм начал стихать. Крейсер «Кейптаун», пришвартованный к соседнему причалу, в самый пик урагана, так же как и «Калькутта», оказался бортом к ветру. Под давлением урагана он вывернул причальные тумбы вместе с огромным куском бетона, но экипажу с помощью якорей и машин, работавших на полную мощность, все же удалось удержать корабль. Однако не всем кораблям Кауана так повезло. Крейсер «Кэлью» и одновинтовой шлюп «Валериан» ураган застал в открытом море. «Кэлью» штормовал примерно в 100 милях от Бермудских островов и в конечном итоге благополучно пережил стихию. С «Валерианом» дело обстояло иначе. Когда начался ураган, этот небольшой корабль, всего 1.250 т. водоизмещением, находился уже на подходе к гавани, всего в 5 милях к югу от Бермуды. Он долго пытался найти проход среди рифов, но из-за дождя и бушующих волн так и не смог его обнаружить. В конечном итоге командир «Валериана» оставил попытки войти в бухту и повернул на юго-восток, чтобы встретить шторм в открытом море. Это было последнее, что о нем слышали на эскадре. Связь с «Валерианой» прервалась.

На следующий день Кауан отправил свои крейсеры на поиски пропавшего корабля. Сопоставив всю полученную информацию, Каннингхэм привел свой крейсер как раз в нужную точку. «Калькутта» подобрала 29 оставшихся в живых моряков с «Валериана». Остальные офицеры и матросы погибли вместе со шлюпом. Последующий допрос оставшихся в живых с «Валериана», проводившийся следственной комиссией под председательством Каннингхэма, пролил немного света на причину его гибели. Скорее всего, корабль опрокинуло огромной волной, сразу после того, как ураган переменил направление.

Во время весеннего крейсерства в 1927 г. эскадра Кауана некоторое время стояла в Тринидаде. Там Каннингхэм частенько посещал особняк губернатора Хораса Байта. Роль хозяйки дома выполняла младшая сестра первого человека Тринидада мисс Нона Байт. При первом же знакомстве выяснилось, что это ее собачку Каннингхэм привез с Мальты в Англию на своем корабле в 1918 г. Между ними как-то сразу возникла взаимная симпатия, которая скоро переросла в нечто большее. Любовь Эндрю Каннингхэма и Ноны Байт — один из самых таинственных романов в британской военно-морской истории. В своих подробнейших и обстоятельных мемуарах Каннингхэм не упоминает об этом ни слова. И хотя ухаживания командира «Калькутты» за сестрой губернатора стали предметом пересудов всей эскадры, ни один из очевидцев не оставил об этом письменных свидетельств. Какая-либо любовная переписка между ними также не сохранилась.

Осенью 1927 г, Адмиралтейство приняло решение заменить крейсеры типа «К» на заграничной службе более новыми и несколько более крупными крейсерами типа «Д». Крейсеры Вест-Индской эскадры уже давно нуждались в ремонте, а «Калькутта» в качестве флагманского корабля была чересчур «перенаселена». 10 ноября Каннингхэм получил приказ вести «Калькутту» в метрополию и сдать на ремонт в Чатаме. 4 декабря экипаж сошел на родную землю и оказался совершенно не готовым к снегу и морозу после бермудского солнца. Вся команда практически без изменений перешла на новый крейсер «Диспэтч», и 20 декабря 1927 г. отбыла из Англии к Бермудским островам.

В 400 милях к западу от Ушанта «Диспэтч» попал в жестокий шторм. В течение двух дней экипаж страдал от сильнейшей качки. Верхняя палуба не просыхала от воды. Ни разу с тех пор, как 10 лет тому назад Каннингхэм вел «Скорпион» из Средиземного моря в метрополию, ему не приходилось видеть таких громадных волн. «Диспэтч» держался хорошо, но его слишком легкой конструкции полубак просел от страшных ударов волн, так что под пего пришлось подводить дополнительные опоры от самого киля. Его корма раскачивалась с таким размахом, что было удивительно, как она не оторвалась. Шторм утих к Рождеству, когда «Диспэтч» уже миновал Азорские острова.

Однако два дня спустя вновь начался штормовой ветер, задувший с севера. Поскольку теперь ветер и волны били прямо в борт, почти все, что было на верхней палубе, немедленно смыло в море. В 2 часа ночи корабль получил сильнейший толчок, так что все офицеры и матросы вылетели из своих коек. Машины остановились. Когда их запустили вновь, началась такая вибрация, что их пришлось остановить. Выяснилось, что у крейсера заклинило левый винт. Остаток пути «Диспэтч» проделал на правой машине. 31 декабря на подходе к Бермудским островам продолжал дуть сильный ветер и на море было изрядное волнение. Каннингхэм понял, что при такой погоде с одним действующим винтом ему будет трудно провести корабль через проход между рифами и пришвартоваться в тесной гавани. Поэтому он на всякий случай приказал пустить левую машину. Никаких проблем не последовало. Позднее, когда корабль поставили в док, обнаружилось, что лопасти левого винта погнуты на концах. По видимому, в винт попал железный палубный рундук, смытый за борт во время шторма и заклинил его на некоторое время, пока его не стряхнуло по ходу движения корабля.

Перед отбытием из Англии Каннингхэм побывал в Адмиралтействе и был принят первым морским лордом, адмиралом Чарльзом Мэдденом, пол года тому назад сменившим на этом посту Дэвида Битти. Руководитель морской политики Империи сообщил, что правительство придает очень большое значение «показу флага» у берегов Южной Америки, и потому два крейсера будут находиться там постоянно, заходя на Бермудские острова только для участия в учениях.

Получив такую директиву Кауан решил ознаменовать расширение зоны ответственности своей эскадры длительным походом вдоль побережья Южной Америки. Программа этого странствия включала посещение Нассау, Белиза, Британского Гондураса, Пуэрто-Барриоса, Гватемалы и Ямайки. Затем его крейсеры, пройдя через Панамский канал, должны были спуститься на юг вдоль западного побережья Южной Америки с заходом в Гуаякиль в Эквадоре, Кальяо в Перу, а также чилийские порты Кокимбо. Вальпараисо и Антофафгаста. После этого они должны были вновь пройти через Панамский канал, постоять в Пуэрто-Кабельо в Венисуэле и возвратиться на Бермудские острова с заходом в Тринидад, Барбадос и Антигуа. Эта одиссея заняла около 4 месяцев — с января по апрель 1928 г. — в ходе которых Каннингхэму пришлось принять участие в огромном количестве официальных мероприятий типа экскурсий, банкетов, парадов, званых обедов и т. д.

Летом 1928 г. служба Каннингхэма на Вест-Индской эскадре подошла к концу. В июне он отбыл на родину на пассажирском пароходе «Ароя», доставившем его в Ливерпуль 4 августа. Каннингхэм уже пресытился зваными вечерами, бесконечными церемониальными визитами, приемами, торжественными обедами и банкетами. Ему хотелось вернуться к нормальной службе и заполнить пробелы в знании новейших достижений военно-морской техники. Служба в Вест-Индии способствовала быстрой потере квалификации.

Каннингхэм прибыл в Адмиралтейство для доклада, практически без надежды получить в ближайшее время командную должность на флоте. Хотя береговая служба его не прельщала, он пытался напроситься начальником учебного подразделения в Гарвиче, но и эта должность оказалась занятой. Ему не предложили ничего лучшего, кроме прохождения курсов для старших офицеров в Ширнессе. Там Каннингхэму пришлое; прослушать множество лекций по самым различны темам, включая инструктаж по методике проверки двойной бухгалтерии. Последний преподавался с таким знанием дела, что у Каннингхэма сложилось впечатление, будто военный флот действительно ведя двойную бухгалтерию. Слушателям курсов пришлось участвовать в полевых учениях на прилегающей местности и даже готовить оборонительную позицию и глубоком снегу. Польза от этой трехмесячной учебы для морских офицеров была очень сомнительной.

В конце 1928 г. Каннингхэм вновь обратился запросом в Адмиралтейство относительно будущей назначения и с ужасом узнал, что его собираются послать еще на одни, на сей раз годичные курсы в Колледже Имперской Обороны. Он по-настоящему встревожился, поскольку никогда не обучался штабной работе и практически не имел представления о структур и организации штаба большого флота. Колледж Имперской Обороны был основан сравнительно недавно. Его главная идея заключалась в совместном обучении старших офицеров армии, флота и военно-воздушных сил, а также офицеров из доминионов с целью подготовки их к службе на высших командных должностям и отработки взаимодействия разных родов вооруженных сил. Помимо специальных военных дисциплин слушателям Колледжа Имперской Обороны читались лекции по международным отношениям и экономике, которые также посещали высокопоставленные гражданские чиновники из министерства иностранных дел к некоторых других департаментов. Курсы имели целью расширить кругозор слушателей и привить им умение мыслить более масштабными категориями, выходящими за рамки их профессиональной специализации.

Начальниками курсов назначались по очереди представители флота, армии и авиации. Преподавательский состав также набирался из всех трех родов вооруженных сил. Предполагалось, что слушатели курсов также будут отбираться особым образом, и этот принцип очень строго соблюдался в армии и военно-воздушных силах. Однако на флоте сложилась привычка посылать тех, кто «подвернется под руку» — очень скверная практика, в результате которой морские офицеры из числа слушателей, как правило, заметно уступали по интеллекту и способностям своим коллегам из других родов войск.

Впоследствии Каннингхэм неоднократно подчеркивал, что год, который он провел в Колледже Имперской Обороны был, пожалуй, самым интересным и поучительным в его жизни. Многое оказалось для пего абсолютно незнакомым и подчас давалось с трудом. Но инструкторы и эксперты всегда с готовностью приходили на помощь. Каннингхэм действительно научился очень многому. Особенно полезным он считал общение с гражданскими чиновниками и преподавателями, высказывавшими нетривиальные и интересные идеи.

Помимо интересных лекций и семинарских занятий, обучение в Колледже Имперской Обороны предусматривало множество практических ознакомлений. Слушатели посещали танковые училища, училища войск химической защиты, военно-морские училища в Портсмуте, Осборне и Дартмуте, военные аэродромы, экспериментальные базы и полигоны. Особенно интересной была поездка по полям сражений 1914–1918 гг. во Франции под руководством генерала А. Монтгомери-Мэсинберда. Генерал обладал потрясающей памятью: он без всяких записей и карт характеризовал эпизоды того или иного сражения, называл имена командиров подразделений, в нем участвовавших. Под Ле-Като он даже вспомнил имена некоторых командиров взводов.

Обучаясь в Колледже Имперской Обороны, в 1929 г. Каннингхэм совершил свой первый в жизни полет на самолете. Пилотировал машину его однокурсник, командир авиакрыла лейтенант Чарльз Портал, впоследствии маршал авиации виконт Портал — Хангерфорд. Многие слушатели этих курсов в годы Второй мировой войны занимали самые высокие командные посты. Среди инструкторов у Каннингхэма нашлись старые знакомцы, прежде всего, капитан I ранга Джеймс Сомервилл.

Во время учебы Каннингхэм возобновил знакомство с Ноной Байт, возвратившейся из Тринидада вместе со своим братом. 21 декабря 1929 г. они поженились. Через месяц жениху исполнилось 47 лет. Невеста также была уже дамой средних лет и далеко не красавицей. Люди, близко знавшие чету Каннингхэмов единодушно характеризовали Нону как очень стеснительную и замкнутую женщину, которая всю жизнь побаивалась своего мужа. Впоследствии бывало, что какому-нибудь флаг-капитану удавалось «разговорить» супругу командующего флотом и она вроде бы «отмякала», но на следующий день при встрече миссис Каннингхэм вновь «замыкалась в свою скорлупу» и делала вид, что не знает этого офицера. У них никогда не будет своих детей, и всю теплоту чувств они обратят на многочисленных племянников и племянниц Каннингхэма.

Перед свадьбой Каннингхэм получил известие, что его назначили командиром линейного корабля «Родней» в составе Атлантического флота. В многочисленных письмах и телеграммах друзья и сослуживцы поздравляли Каннингхэма с тем, что ему удалось одновременно заполучить жену и самый мощный линкор британских военно-морских сил.

15 декабря 1929 г. Каннингхэм прибыл на «Родней», стоявший в Девонпорте, Укомплектованный отличным опытным экипажем, линкор прослужил в составе флота всего два года. Каннингхэм стал его третьим по счету командиром. «Родней» показался ему невероятно громадным. Никогда за время своей службы Каннингхэму не приходилось командовать кораблем, по размерам хотя бы отдаленно приближавшемуся к этой 35.000-тонной махине. «Родней» имел весьма необычный вид, даже по сравнению с другими линкорами. Три трехорудийные башни, размещенные в носовой части корабля, отнесенные к корме надстройки и машинное отделение, диковинного вида высокая башнеподобная рубка — все это создавало дополнительные трудности в управлении этим кораблем, тем более для человека, который пытался управлять им так, как будто это был верткий эсминец.

Каннингхэма, питавшего особую нелюбовь к большим кораблям, на «Роднее» все раздражало. Эти величественные промедления с реакциями на изменение положения рулей и скорости вращения винтов. Огромное количество офицеров, выполнявших такие работы, которые, по его мнению, могли бы с успехом выполняться мичманами и старшинами.

Когда в сентябре 1930 г. лейтенант Джон Грант написал Каннингхэму письмо, в котором спрашивал совета, соглашаться ли ему на предложение адмирала Говарда Келли стать его флаг-лейтенантом на эскадре в водах Китая, тот ему ответил следующее: «В качестве флаг-лейтенанта ты будешь как китайский кули, обученный только таскать и подносить. Я допускаю, что они необходимы, и на службе найдется немало молодых людей с хорошими манерами, которые отлично подойдут для такой работы, по ни для чего более. Я не думаю, что „живому человеку“, такому как ты, следует браться за такое дело. Потом, на других кораблях на бывших флаг-лейтенантов всегда смотрят с подозрением, и тормозят их продвижение по службе, как людей никчемных. Все время говорят, что пройти службу на большом корабле необходимо нам всем. Я с этим категорически не согласен. Лучшие офицеры на большой корабль приходят с подводных лодок или эсминцев. Я бы в любом случае пошел бы старшим офицером на миноносец, чем быть 10-м в списке капитан-лейтенантов на линкоре. Я всегда утверждал, что на эсминцах гораздо больше настоящей дисциплины, чем на больших кораблях, и, конечно, там мы всегда в непосредственном контакте с нашими матросами. Командир эсминца вымокает на мостике до нитки, также как и любой из его матросов, а его коллега (на линкоре. — Д.Л.) выходит сухоньким из своей роскошной каюты, где он сидел, не подозревая о том, что творится вокруг, и поднимается в не менее роскошную рубку». Стоит ли удивляться, что после такого письма Джон Грант пошел служить старшим офицером на эсминец «Уотчмэн».

В конце 1929 г. Атлантический флот состоял из линейных кораблей «Нельсон». «Родней», «Бархэм» и «Малайя»; линейных крейсеров «Ринаун», «Рипалс» и «Тайгер»; авианосцев «Фьюриес» и «Аргус», 4 легких крейсеров, двух флотилий эсминцев со своим командующим, державшим свой флаг на крейсере «Центавр». Устаревшие дредноуты «Эмпресс оф Индиа» и «Мальборо» в качестве учебных кораблей с командами из новобранцев и курсантов, тоже входили в состав флота. Командовал Атлантическим флотом адмирал Эрнел Чэтфилд, державший свой флаг на «Нельсоне». Чэтфилд был тесно связан с лордом Битти, прослужив в течение пяти лет его флаг-капитаном, вначале на «Лайоне», а затем на «Куин Элизабет». В этом качестве Чэтфилд принял участие практически во всех крупнейших эскадренных сражениях Первой мировой войны в Северном море. На флоте он пользовался непререкаемым авторитетом. Контр-адмирал Дадли Паунд, державший свой флаг на «Ринауне», командовал линейными крейсерами.

В январе 1930 г. Атлантическому флоту предстоял поход в Гибралтар для проведения плановых учений. Возглавить выход эскадры из Портленда было поручено «Роднею». Каннингхэм отчаянно пытался направить свой линкор в узкий проход, но он никак не желал разворачиваться, в то время как «Нельсон», уже в трех кабельтовых за кормой, легко и элегантно накатывался на свой систершип. Немедленно последовал раздраженный сигнал командующего убраться с дороги. Чэтфилд решил лично возглавить движение. Каннингхэму удалось восстановить подпорченную репутацию только в Гибралтаре.

Повсюду, где бы ни появлялись «Нельсон» и «Родней», своими размерами и необычным видом они возбуждали к себе живейший интерес. Забавный эпизод произошел в Алжире, который «Родней» посетил в феврале 1930 г. вместе с флотилией подводных лодок. «Родней» подошел к порту ранним утром. На борт линкора поднялся французский лоцман, страдавший от жесточайшего похмелья и потому туго соображавший. Компановка башен и надстроек повергла его в полное замешательство. Он все время порывался вести «Родней» кормой вперед, полагая, что это и есть его обычный способ передвижения.

После визита в Алжир «Родней» прибыл к месту рандеву, где остальные корабли Атлантического флота проводили совместные учения со Средиземноморским флотом. В 20-х — 30-х гг. в среде высшего военно-морского командования Великобритании существовали серьезные разногласия по поводу того, следует ли обучать линейный флот ведению ночного боя. Эти дискуссии были порождены исходом Ютландского сражения. Как известно, в ночь с 31 мая на 1 июня 1916 г. Джеллико не решился на ночной бой с флотом Шеера, который был к нему явно лучше подготовлен. В результате, англичане упустили противника, а вместе с тем и шанс нанести ему решающее поражение на море.

Чэтфилд являлся сторонником ночного боя и тщательно изучал эту проблему. Он был убежден, что хорошо управляемый и хорошо обученный линейный флот способен не только успешно противостоять ночным атакам эсминцев, но и вести результативное сражение с тяжелыми кораблями противника. Он не упускал шанса опробовать новую тактику. Однако во время совместных больших маневров весной 1930 г. его идеи не подтвердились. Командующий Средиземноморским флотом не верил, что тяжелые корабли способны вести результативный бой после наступления темноты и постарался доказать это своему оппоненту. Его эскадра всякий раз успешно разрывала контакт с условным противником и не позволяла втянуть себя в «сражение».

В начале апреля Атлантический флот возвратился в метрополию. Во время похода Чэтфилд решил попрактиковать «Нельсон» и «Родней» в буксировке друг друга во время «собачьей вахты». Флагман выступал в роли буксируемого корабля. По правилам. трос подает буксируемый корабль. С «Роднея» на флагман подали буксирный конец и начали его выбирать, чтобы на «Нельсоне» было легче «стравливать» трос. Неожиданно на «Нельсоне» лопнуло звено крепежной цепи и «Родней» оказался посреди Атлантики, в кромешной тьме со 150 м стального троса за бортом, на котором болтались еще 300 м чужого троса, диаметром 6 дюйма. «Если кому-то хочется хорошо размяться», — писал Каннингхэм, — «пусть попробует при помощи носового кабестана выбрать 50 тонн стального троса, который болтается в море за кормой». После 6 часов напряженной работы экипаж «Роднея» выбрал на борт весь трос. Затем на «Нельсон» подали конец их троса и они перемотали его к себе. Завораживающее зрелище — наблюдать, как толстый стальной трос быстро змеится по палубе, шарахаясь из стороны в строну. По счастью, все успевали вовремя подпрыгивать и ни один из матросов не остался без ноги.

В апреле на «Роднее» произошла смена экипажа. Команда линкора в полном составе насчитывала 1.300 матросов и офицеров, поэтому в Девонпорте возникли определенные трудности с набором полно го комплекта матросов новой команды. Для того чтобы набрать требуемое число пришлось забрать из береговых казарм всех до последнего матроса — яркое свидетельство политики разоружения конца 20-х начала 30-х гг. Британский военно-морской бюджет очередной раз радикально сократился. Многие, еще не выслужившие свой срок корабли отправились на слом. Программы военно-морского строительства были свернуты. Общая численность личного состава сократилась со 101.800 человек в 1928 г. до 93.650 в, 1931 г. и 91.840 в 1932 г. — самый низкий показатель с 1897 г., когда корабли были меньших размеров, проще в эксплуатации и укомплектовывались меньшим числом матросов. Таковы были главные итоги Лондонской морской конференции 1930 г.

После летнего «индивидуального крейсерства» Каннингхэм привел свой корабль в Портсмут, где он простоял в доке на ремонте с конца сентября до третьей недели ноября. По завершении ремонтных работ на линкор приехали артиллерийские эксперты с «Экселлента» для проведения экспериментальных стрельб из 406 мм орудий. Выяснилось, что нахождение на мостиках «Роднея» и «Нельсона» небезопасно в положении стрельбы, когда третья башня главного калибра максимально развернута назад, а угол возвышения ее орудий достаточно велик. В описанном положении дульный срез ближайшего орудия находился всего в 3–4 м от стоящих на мостике.

Специалисты с «Экселлента» предложили закрыть мостик щитами из особо толстого и прочного стекла. Испытательные стрельбы были проведены в конце ноября и закончились полным провалом. Находиться на мостике было совершенно невозможно, поскольку от первого же выстрела защитные стекла разлетелись на куски. Сам мостик также получил значительные повреждения, так что «Родней» вновь пришлось поставить у причальной стенки дока на ремонт, который продлился до самых рождественских праздников. После этого специалисты не смогли предложить ничего лучшего, кроме как сократить радиус поворота третьей башни.

15 декабря 1930 г. Каннингхэм расстался с «Роднеем», прослужив на нем ровно год. Он покидал линкор со смешанным чувством. С одной стороны, он успел привыкнуть и полюбить этот огромный корабль. Не следует забывать и о том, что служба на новейшем линкоре являлась важным залогом для дальнейшего продвижения. С другой стороны, в течение этого года «Родней» в общей сложности не менее 6 месяцев простоял в ремонте. В апреле 1931 г. Каннингхэм писал уже упоминавшемуся выше лейтенанту Гранту: «Я ненавижу службу в составе Атлантического флота: мы, как улитки, переползаем из одного порта метрополии в другой, а матросы только и считают часы до увольнительной на берег…».

После «Роднея» новое назначение Каннингхэм получил не сразу. Теперь он не очень и торопился выходить в море. Ему вновь пришлось прооперироваться в Эдинбурге. Потом он некоторое время восстанавливал силы и наслаждался радостями семейной жизни.

Только в начале июля 1931 г. Каннингхэм приступил к службе на должности начальника военно-морских казарм в Чатаме. Должность коменданта военно-морских казарм в одной из трех главных баз флота в метрополии считалась весьма ответственной. Комендант занимался вопросами формирования экипажей, соблюдения очередности отпусков с кораблей всех типов, приписанных к базе, продвижениями по службе, жилищно-бытовыми условиями матросов, их жен и семей. Комендант работал в тесном контакте с теми департаментами Адмиралтейства, которые занимались личным составом. В целом, администрация военно-морских казарм представляла собой огромную и бездушную бюрократическую машину, внутри которой все делалось в строгом соответствии с предписаниями и прецедентами. Отступления от правил в отношении отдельных людей допускались очень редко.

Каннингхэм находил жизнь в Чатаме весьма приятной, несмотря на большую занятость по службе. Супругам был предоставлен отличный служебный дом в военном городке, с садом и теннисным кортом. Нона привезла с собой прислугу-шотландку, добродушную и трудолюбивую, с готовностью выполнявшую любую домашнюю работу. Однако после короткого периода спокойной жизни Каннингхэму пришлось испытать серьезный удар.

На протяжении первого послевоенного десятилетия на британском военном флоте серьезно обострились социальные проблемы, выразившиеся в росте отчужденности между офицерским и рядовым составом. Подавляющее большинство офицеров абсолютно не знали трудностей и проблем, с которыми сталкивались матросы и их семьи в повседневной жизни. Эта отчужденность особенно отчетливо проявлялась на больших кораблях, где офицеры были слишком поглощены материальной частью, «инструментализмом во всех его проявлениях», как однажды по этому поводу выразился Уинстон Черчилль, что логически вело к пренебрежению «человеческим фактором». В офицерском составе британского флота 20-30-х гг. в изобилии имелись отличные «технари», но было слишком мало настоящих командиров, способных повести за собой людей. Структура громадной бюрократической машины военно-морского ведомства не предусматривала каких-то каналов для прохождения в высшие инстанции жалоб, выражения недовольства или даже просто каких-либо предложений от нижних чинов. На тех матросов, которые все же рисковали обращаться по инстанции с какими-то требованиями, старшие офицеры смотрели почти как на бунтовщиков, и впоследствии на них, как правило, ложилось несмываемое пятно «неблагонадежных».

Существование этой подспудно накапливавшейся проблемы рано или поздно должно было обернуться большой бедой. Это случилось в сентябре 1931 г., когда правительство объявило о намерении сократить жалование и денежное довольствие военного флота. Особенно болезненно предстоящие сокращения должны были ударить по нижним чинам. Такое известие в любом случае вызвало бы недовольство, поэтому руководству следовало очень тщательно продумать форму, в которой его преподнести. Однако высшее военно-морское командование в лице, прежде всего, тогдашнего первого морского лорда Фредерика Филда подошло к решению этой проблемы с непростительным легкомыслием, продемонстрировав полное незнание и пренебрежение к человеческой психологии. Филд и его заместители даже не пытались урегулировать проблему путем консультаций с правительством, возможно от того, что сами не представляли, насколько болезненно скажутся эти урезания на матросах и их семьях. Они даже не озаботились тем, чтобы загодя предупредить о предстоящем решении старших офицеров плавсостава. Они до самого последнего момента тянули с изданием официального приказа и потому информация о предстоящем сокращении денежного довольствия распространялась через намеки в периодической печати и просто в виде слухов. И наконец, момент для обнародования приказа был выбран самый неподходящий.

Атлантический флот, приведенный в полную боевую готовность после летних отпусков, 11 сентября 1931 г. сосредоточился в Инвергордоне для подготовки к ежегодному осеннему крейсерству. На следующий день из Адмиралтейства пришел приказ о сокращении жалования и денежного довольствия с 1 октября. В ответ экипажи отказались выводить корабли в море. Это был бунт. Иначе его не назовешь. События в Инвергордоне, словно электрический разряд, всколыхнули всю страну.

«В Чатаме мы предприняли поспешные меры предосторожности на случай волнений среди матросов» — писал Каннингхэм, — «фактически, закрыв дверь конюшни уже после того, как лошадь сбежала. Однако, у нас имел место только один инцидент, когда рядовой матрос забрался на стул и начал произносить подстрекательную речь, но подошедший дежурный старшина пинком ноги выбил из-под него стул, грубо прервав выступление в самом начале. Лично я не верил, что у нас будут проблемы. „Рипалс“, тогда входивший в состав Атлантического флота, только что завершил комплектование экипажа в Чатаме, приняв на борт около 1000 матросов из наших казарм. Его команда, по слухам, не доставила никаких неприятностей в Инвергордоне, и это свидетельствовало в пользу того, что очаг недовольства находился не в Чатаме. За пределами казарм состоялись митинги различных организаций, вроде Ассоциации жен молодых матросов и прочих. С ними обычно имел дело капитан III ранга Ротерхэм (Юстас Ротерхэм, заместитель Каннингхэма в Чатаме. — Д. Л.), который умел разговаривать попросту и быстро их успокаивал».

Вместе с тем, Каннингхэм понимал, что матросы недовольны, и что их недовольство во многом справедливо. Он объявил, что каждый желающий может прийти к коменданту военно-морских казарм и высказать свои претензии. День за днем Каннингхэм проводил в этих собеседованиях, выслушав в общей сложности около 500 матросов. Многие из них действительно жили на грани нищеты. В ряде случаев люди загоняли себя в безвыходное положение по собственной глупости. В то же время многие молодые семьи с детьми, благодаря экономии и бережливости, умудрялись вполне сносно жить на матросское жалование, по у них практически ничего не оставалось на лечение, в случае болезни одного из членов семьи, и даже на самые дешевые развлечения.

Каннингхэм считал, что мятежа в Инвергордоне можно было избежать, если бы накануне обнародования приказа командование развело корабли по разным портам. Средиземноморский флот в тот момент был рассредоточен и на нем все прошло благополучно. Любопытно, что из всех кораблей во время матросского мятежа в Иивергордоне больше всех «отличился» «Родней». Именно его экипаж взбунтовался первым именно с «Роднея» пришел сигнал другим командами призывом отказаться выводить корабли в море. Ha линкоре даже был создан «матросский совет». He случайно командование заклеймило его как «подстрекательский корабль».

Впоследствии многие почитатели Каннингхэм брались утверждать, что если бы тогда он продолжат командовать линкором, то бунта экипажа не произошло бы. Однако если судить по мемуарам адмирала, гам он не был в этом очень уж уверен, Автору этой книги представляется, что Каннингхэму все же здорово повезло, что в сентябре 1931 г. он уже не служил на «Роднее». При том громадном желании высшего военно-морского командования найти «козлов отпущения» за мятежи Инвергордоне его скорее всего постигла бы судьба нового командира «Роднея» капитана I ранга Роджера Белаерса. Последнему в конечном итоге удалось утихомирить матросов и овладеть ситуацией. Возможно никто другой на его месте не добился бы большего. Но после того как команду мятежного линкора расформировали, Белаерса также уволили со службы.

После событий в Инвергордоне Адмиралтейство учинило доскональное расследование в Портсмуте. Плимуте и Чатаме всех обстоятельств матросского мятежа. Следственные комиссии возглавили коменданты военно-морских баз в каждом из названных портов, Адмиралтейство также прислало своих представителей. Зачинщики беспорядков были списаны с кораблей и в ноябре 1931 г. уволены с флота с формулировкой «к дальнейшей службе непригоден». Правительство, со своей стороны, пошло на отмену некоторых удержаний из жалования, так что общее сокращение денежного довольствия не превысило 10 % от первоначальной суммы. Инцидент в Инвергордоне, несомненно, оставил пятно на репутации флота, которое было окончательно смыто только в годы Второй мировой войны.

Весной 1932 г. в Адмиралтействе Каннингхэма информировали, что он будет произведен в контр-адмиралы и оставлен на действительной службе. Это, естественно, рассеяло его страхи относительно будущего. Действительно, в сентябре того же года он получил официальное уведомление о производстве в следующее звание. Каннингхэм прослужил в звании капитана I ранга беспрецедентно долгий даже для тех времен период — 12 лет и 9 месяцев. Он постарался отнестись к этому философски, успокаивая себя тем, что ему пет еще и пятидесяти, что он приобрел ценный опыт, что для капитана 1 ранга всегда больше возможностей получить вакансию в действующем флоте, чем для контр-адмирала, и так далее.

Несмотря на производство в адмиральское звание, Каннингхэму позволили прослужить на должности коменданта военно-морских казарм в Чатаме только до февраля 1933 г., а затем перевели на половинное жалование. Весной Каннингхэм перебрался в Портсмут для прохождения очередных курсов, цель которых заключалась в том, чтобы познакомить высший командный состав с новейшими техническими достижениями. Особенно ему запомнилось посещение авиабазы в Госпорте, где слушателей ожидали несколько молодых летчиков, с которыми адмиралам предстояло совершить полеты. «Я решил, что контр-адмиралу больше пристало лететь с лейтенантом морской авиации, нежели с молодым человеком из военно-воздушных сил, и потому выбрал первого. Мы совершили, в целом, приятный полет, за исключением резкого и неожиданного снижения на 800 футов, — молодой человек почему-то решил, что это мне должно понравиться. Тут он глубоко ошибся. Когда мы приземлились, мне сказали, что мой пилот имел неприятности, когда служил в Китае, зато что пролетел между мачтами крейсера»!

За техническими курсами последовали курсы тактические. Они оказались в высшей степени полезными. Там знакомили слушателей с новейшими идеями и достижениями военно-морской тактики. Некоторые лекции, посвященные этим проблемам были прочитаны на самом высоком уровне. Однако большую часть времени адмиралы провели за огромным тактическим столом, на котором они, манипулируя искусно выполненными моделями, решали различные тактические задачи и учились управлять флотами и эскадрами. По окончании курсов Каннингхэма ожидала радостная новость: с 1 января 1934 г. он назначался командующим миноносными силами Средиземноморского флота. Это было самое лучшее назначение, о каком он мог только мечтать.

Последние месяцы 1933 г. Каннингхэм посвятил подбору офицеров для своего штаба. На Мальту адмирал с супругой прибыли в 8 вечера накануне встречи Нового Года, поэтому никто даже не поднялся на борт парохода поприветствовать их. Флаг-офицер прежнего командующего был настолько занят приготовлениями к новогоднему празднику, что у него не нашлось для этого времени. Зато, когда Каннингхэм проходил через здание таможни, на выходе его приветствовал целый строй бывших подчиненных, которые служили под его началом еще на «Скорпионе» почти 20 лет назад и потом обосновались на Мальте.

На следующий день Каннингхэм принял дела у своего предшественника контр-адмирала Ф.Ф.Роуза. Операция заняла около 20 минут, чем заслужила полное одобрение Каннингхэма: «Тот, кто проделывает ее во всех деталях и подробностях, только занимает зря время своего сменщика, которому, как правило, не терпится приступить к своей конкретной работе». Супруги Каннингхэмы вселились в дом, в котором до них проживал Роуз. «Это был небольшой, хороший дом, какие встречаются на Мальте, с несколькими просторными комнатами, большим садом и теннисным кортом. Он стоял на склоне холма, спускавшегося к морю, С балкона можно было видеть, как эсминцы входят и выходят из бухты; однако дистанция была слишком велика, чтобы различить все в подробностях и потом „жучить“ их за допущенные промахи».

Британский Средиземноморский флот в середине 30-х гг. находился в лике своего могущества и помпезности, насколько позволял скудный военный бюджет. Главную ударную силу представляла 1-я эскадра линейных кораблей в составе 4 единиц: «Куин Элизабет», «Ривендж», «Резолюшн» и «Ройял Соверен» — ветераны, прослужившие в составе флота уже без малого 20 лет. Внушительные крейсерские силы представляла 1-я эскадра в составе 4 тяжелых крейсеров («Лондон», «Сассекс», «Девоншир» и «Шропшир») и 3-я эскадра, состоявшая из 4 легких крейсеров («Дели», «Диспэтч». «Донтлес» и «Дурбан»). Флот также располагал авианосцем «Фьюриес». Каннингхэм поднял свой флаг на легком крейсере «Ковентри». В его подчинении находились 1-я, 3-я и 4-я флотилии, каждая в составе 8 новейших эсминцев и 1 лидера, а также плавучая база эсминцев «Сэндхерст». Подводные силы Средиземноморского флота ограничивались 1 — и флотилией подводных лодок, включавшей всего 4 субмарины с собственной плавучей базой.

Командовал Средиземноморским флотом адмирал Уильям Фишер, прозванный подчиненными «Великим Агриппой». Командующий отличался внушительным ростом и мужественной, импозантной внешностью, — настоящий адмирал. В кают-компаниях британского флота середины 30-х гг. «Великому Агриппе» прочили в скором времени дойти до самой вершины служебной лестницы. Однако, совершенно неожиданно для всех, адмирал Уильям Фишер скончался в расцвете сил в 1937 году. Поскольку ему не довелось участвовать во Второй мировой войне, его имя напрочь забыто даже в Англии, и теперь о нем знают только военно-морские историки.

Ютландское сражение продолжало отбрасывать свою длинную тень на тактику использования эсминцев даже в середине 30-х гг. Массированная атака со всех направлений вражеского линейного флота тремя, четырьмя или более флотилиями во время дневного сражения по-прежнему считалась предметом особой гордости и рассматривалась как самая важная функция эсминцев. Новые тактические приемы внедрялись и отрабатывались очень медленно. Потребовалось много времени и раздумий для упрощения и ускорения трудной и архиважной задачи реорганизации и переформирования флотилий для ночной атаки после потерь, понесенных в дневном сражении. Помимо этого обычные функции эсминцев предусматривали прикрытие тяжелых кораблей и отражение атак вражеских эсминцев, борьбу с подводными лодками и разведку. Таким образом, флотилии Капиингхэма были «прислугой для всех видов работ» и практически не знали отдыха, отрабатывая выполнение всех перечисленных задач.

Лично Каннингхэм имел большие сомнения относительно того, что массированная дневная атака вражеского линейного флота эсминцами когда-либо осуществится. К тому времени ни один из потенциальных противников Великобритании не обладал колонной линейных кораблей, которая могла бы послужить достойной мишенью. Тем не менее, отработка массированной атаки занимала самое почетное место в тренировках, проводимых командирами флотилий, дивизионов и полудивизионов, водивших свои соединения на огромной скорости с резкими поворотами. Когда большое соединение эсминцев устремлялось вперед с максимальной скоростью, на коротких интервалах между мателотами, командирам кораблей приходилось действовать на пределе быстроты реакции, оценивая скорость, время и дистанцию движения. Только незаурядный талант этих прирожденных моряков и их огромная искушенность в судовождении позволяли принять такой риск, как разумно допустимый. «Растяпа тут сразу себя проявит», — зловеще говаривал в таких ситуациях Каннингхэм.

«Растяп» на Средиземноморский флот и не направляли. Капитан III ранга Джеффри Оливер оказался единственным из командиров кораблей, не имевшим опыта предшествующей службы на эскадренных миноносцах. Когда он явился для доклада к командиру своей флотилии, тот его приветствовал фразой: «Как вы понимаете, мы вас сюда не звали»! На всю жизнь запомнил Оливер свою службу на эсминцах Средиземноморского флота. В походе или во время стоянки все должно было соответствовать высоким «стандартам» адмирала Каннингхэма. Ничто не ускользало от его всевидящего ока. Когда флотилии возвращались в гавань, крейсер командующего останавливался у входа, пропуская вперед все корабли, с тем, чтобы Э.Б.К. (так звали матросы Каннингхэма) мог проследить, как проходит постановка на якорь. И даже во время стоянки экипажи не покидало ощущение, что из домика на склоне высокой горы за ними неусыпно следит немигающий взгляд светло-голубых, словно выцветших от морской соли, глаз.

Потомок знаменитого аристократического рода капитан III ранга Луи Маунтбэттен, командовавший в то время эсминцем «Дэринг» в составе Средиземноморского флота, вспоминал, с каким невероятным мастерством Каннингхэм управлял в море 36 кораблями одновременно. Ничто не могло укрыться от его взора. Каждую мелочь он замечал первым, гораздо раньше вахтенного офицера или востроглазого сигнальщика. «Это был величайший театр одного актера, какой когда-либо мне доводилось наблюдать с мостика корабля, и я этого никогда не забуду».

«Всевидящее око» Каннингхэма вскоре стало притчей во языцах на всем флоте и обросло множеством легенд. Любопытно, что адмирал читал флажные и семафорные сигналы лучше и быстрее любого сигнальщика. При этом он питал странное недоверие к последним: «Все сигнальщики — прирожденные вруны, у них тут же на все готов ответ, и выгораживают друг друга, как воры».

В марте 1934 г. состоялись большие совместна учения Средиземноморского и Атлантического флота итоги которых оказали большое влияние на последующее развитие тактики британских военно-морских и нашли применение в годы Второй мировой войны, Суть маневров заключалась в следующем. Атлантический флот («Синие») под командованием адмирала Бойла эскортировал большой конвой транспортов с войсками, идущий от Азорских островов для высадяг десанта и захвата порта на атлантическом побережье Испании или Португалии. Об этом намерении становилось известно Средиземноморскому флоту («Красным»), который выдвигался из Гибралтара с целы уничтожить конвой и эскорт «Синих» и не дать им выполнить эту задачу.

Предполагалось, что на атлантическом побережье Испании и Португалии имелось только две подходящих цели для «Синих» — бухта Ароса в Испании, Лиссабон в Португалии, расположенный в 250 миль южнее. Перед «Красными» стояла достаточно сложна задача. Несмотря на то, что Средиземноморскому флоту были приданы два авианосца, район возможного плавания «Синих» составлял много сотен квадратных миль, а плохая погода, обычно стоявшая ранней весной в открытой Атлантике, могла свести на нет все усилия авиаразведки. В последнем случае противника пре: стояло искать только силами надводных кораблей, не неизбежно влекло за собой большое рассредоточена крейсеров и эсминцев, имевшихся в распоряжении Уильяма Фишера. Проанализировав ситуацию, все младшие флагманы Средиземноморского флота пришли к заключению, что «противник» воспользуется южным маршрутом и двинется на Лиссабон. Командующий флотом, напротив, настаивал, что условный противник выберет северный путь и пойдет к заливу Ароса. Понятно, что мнение «Великого Агриппы» возобладало.

Кроме эсминцев и авиации, в остальном силы «Синих» превосходили «Красных». Взвесив все обстоятельства, Фишер решил не полагаться на одну только авиаразведку, и постарался по возможности перекрыть все подходы к заливу Ароса крейсерами и эсминцами задействовав все корабли, кроме тех, которые потребовались для сопровождения линкоров. Эскадренные миноносцы и крейсеры, расставленные с 12-мильными интервалами в дозорную линию, должны были в течении дня двигаться в западном направлении, а ночью возвращаться на восток. В случае обнаружения линейного флота «Синих», значительные силы эсминцев отвлекут его, в то время как остальные поисковые силы смогут атаковать транспорты.

Близ мыса Сан-Висенти Средиземноморский флот встретил штормовой северо-западный ветер и сильное волнение. Огромная волна залила нижний ангар «Глориеса» и разбила 6 самолетов. Командир авианосца посчитал, что в мирное время бессмысленно так рисковать машинами и летчиками, и решил не поднимать авиацию в воздух. В течение суток эсминцы Каннингхэма медленно продвигались в северном направлении. Временами они практически стояли на месте. Адмирал очень беспокоился за свои корабли, понимая, что им приходится несладко. Некоторые эсминцы докладывали о повреждениях на верхних палубах, но в целом, они держались неплохо. «Ковентри» тоже крепко доставалось: при его низких бортах волны свободно перекатывались через палубу, к тому же крейсер испытывал жесточайшую качку. Море казалось вымершим. Ночью эсминцы поддерживали контакт друг с другом, включая на несколько секунд огни на мачтах. Флотилии опоздали на 24 часа в достижении заданной точки, откуда они должны были начать движение на запад.

На рассвете 13 марта одна из средиземноморских подводных лодок обнаружила два линейных крейсера «Синих» на южном фланге патрульной линии. Они двигались прямым курсом от Азорских островов к Лиссабону. Дивизион эсминцев «Красных» начал их преследовать. Однако Фишер не стал вносить поправки в свои планы и оказался прав: несколько часов спустя крейсер на северном фланге дозорной линии доложил о линейном флоте «Синих», идущем самым северным из возможных маршрутов в направлении залива Ароса. Все оставшиеся в распоряжении Каннингхэма эсминцы пошли на сближение с противником. Линейные крейсеры «Синих», находившиеся в 200 или 300 милях к югу, очевидно, имели своей целью увлечь флот Фишера в ложном направлении.

Во второй половине дня командующий флотом «Красных» понял, что линейные крейсеры «Синих» не успеют соединиться со своими главными силами до рассвета следующего дня. В то же время, местоположение линейного флота «Синих» позволяло кораблям Фишера вступить с ним в боевой контакт вскоре после полуночи. Таким образом, он решил навязать им сражение, понимая, что на его стороне преимущество внезапности. К тому же второй случай сразиться с превосходящим противником в благоприятных условиях был маловероятен. Фишер приказал всем своим кораблям идти наперехват.

Несмотря на сильное волнение, Каннингхэм гнал свои корабли вперед со скоростью 19 узлов. С наступлением темноты эсминцы шли без навигационных огней, соблюдая полное радиомолчание. Во время этого преследования произошел инцидент, который едва не кончился самым плачевным образом. С мостика Каннингхэм неожиданно увидел корабль, идущий на его крейсер на приличной скорости. Это был эсминец «Делайт», двигавшийся 19-узловым ходом в прямо противоположном направлении. Поскольку «Ковентри» держал такой же ход, скорость сближения составляла 38 узлов, т. е. почти 20 м в секунду, так что времени на размышления почти не оставалось. Руководствуясь старой инструкцией, которая около года тому назад была отменена, Каннингхэм скомандовал: «Лево руля»! Командир «Ковентри», видя ошибку командующего, немедленно крикнул: «Право руля»! Рулевой, получив два взаимоисключающих приказа, не выполнил ни один из них, и это было лучшее, что он мог сделать. «Делайт» проскочил справа по борту от «Ковентри» на расстоянии не более 3 м. Огромная волна окатила палубы обоих кораблей, после чего «Делайт» проскочил через строй эсминцев за кормой у крейсера и исчез в темноте.

«Ковентри» и возглавляемые им флотилии вступили в контакт с линейным флотом «Синих» вскоре после 1.00 14 марта, и получили приказ атаковать его с кормы. Вспышки прожекторов и осветительных снарядов с эсминцев дали возможность Фишеру окончательно скорректировать свою позицию. Его линкоры выстроились в колонну точно перпендикулярно направлению движения кораблей «противника», поставив тем самым знаменитую «палочку над Т». Они возникли перед линейными кораблями «Синих» во вспышках осветительных снарядов совершенно неожиданно и вступили с ними в «бой» с дистанции 7000 м. Ничего не подозревавшие дредноуты Бойла даже не успели расчехлить орудия главного калибра. Это был полный разгром.

Смелая и мастерская тактика, примененная Уильямом Фишером во время больших маневров 1934 г., раз и навсегда дала ответ на долго дебатировавшийся вопрос, должны или не должны английские корабли вступать в ночной бой с равноценным соединением противника. С этого времени в высшем военно-морском командовании более уже никто не сомневался, что хорошо обученный и хорошо управляемый флот может решать поставленные задачи в ночном сражении.

Правда, командование «Синих» допустило во время этих учений немало ошибок. Флотилиям Каннингхэма, например, не пришлось иметь дела с эсминцами условного противника. Бойл располагал гораздо более старыми кораблями, в большинстве своем построенными в годы Первой мировой войны или сразу после нее. Они оказались не в состоянии следовать с эскадрой во время шторма и вынуждены были искать укрытия. Командующий флотом «Синих» с легким сердцем отпустил их, полагая, что эсминцы Фишера находятся в таком же положении, и тем самым сильно ослабил свои позиции. Ситуация в значительной степени была смоделирована искусственно. Бойлу пришлось эскортировать конвой на расстояние 800 миль в открытом море, имея впереди почти равного по силам противника, что в реальной войне никто делать не стал бы. По причине плохой погоды оба флота не имели возможности использовать авианосную авиацию.

Как бы то ни было, эсминцы Каннингхэма проявили себя в этих условиях великолепно, и флот «Красных» своим успехом в значительной степени был обязан именно им. Адмирал Уильям Фишер остался очень доволен действиями своих флотилий.

В апреле, после длительного крейсерства, флот возвратился на Мальту. Конец весны и начало лета считались на острове лучшим временем. Мартовские дожди и холодные ветры прекращались, а изнурительная жара начиналась только в августе. Каждый год в апреле на Мальту начиналось настоящее нашествие женщин из Англии. В основном прибывали офицерские жены, которые везли с собой многочисленных незамужних младших сестер, кузин, племянниц, а те в свою очередь прихватывали с собой подружек. Все они рассчитывали составить хорошую партию, поскольку на кораблях Средиземноморского флота служило множество молодых офицеров-холостяков. На кораблях и в офицерских клубах устраивались бесконечные балы, танцы, званые вечера и т. д. Теплыми летними ночами под высоким мальтийским небом пышным цветом расцветал романтический флирт, назначались свидания, произносились клятвы и признания. В связи с этим ежегодным женским нашествием на флоте сложился своеобразный жаргон. Так, например, пароходы, доставлявшие на остров дам и девиц, именовались «рыболовным флотом». «Юнион-клуб» в Валетте, где имели обыкновение проводить время дамочки побогаче, был известен как «змеиная яма» или «гадюшник». Женский пляж в заливе Слима получил несколько напыщенное название «залив расставания с иллюзиями».

Мальтийская природа, климат и пейзажи очень располагали к романтическим настроениям. Валетта, окруженная древними крепостными стенами из желтоватого камня, вместе с мощными фортами Св. Ангела и Св. Эльма образовывала своеобразный амфитеатр, уступами спускавшийся к морю. Раннее прохладное утро с первыми лучами восходящего солнца, проблескивавшими на легкой глади Гранд-Харбора, отдаленный перезвон церковных колоколов и тонкое позвякивание козьих колокольчиков, гортанное покрикивание пастухов — все это создавало впечатление огромной природной декорации к классической итальянской опере.

Весной 1934 г. к Каннингхэму приехали погостить две юные племянницы и адмиральский домик сразу стал местом паломничества молодых лейтенантов флотилии. Когда корабли уходили в море, девушки составляли Ноне хорошую компанию в походах по базарам и магазинам, не давая ей скучать в одиночестве. Весной и летом служба на флоте отнюдь не была сплошным праздником. Эскадры и соединения часто выходили в море для проведения плановых стрельб и маневров.

С возрастом у Каннингхэма все отчетливее начала проявляться такая черта характера, как консерватизм, выражавшийся в очень осторожном, подчас неприязненном отношении ко всяческим техническим и тактическим новшествам. В связи с возраставшей ролью авиации в морской войне, на протяжении 30-х гг. Средиземноморский флот, стараниями его командующих Чэтфилда, Фишера, а затем Дадли Паунда активно занимался отработкой взаимодействий с авианосцами. В феврале 1935 г. к штабу Каннингхэма был прикомандирован лейтенант морской авиации Ч. Кайли-Пич. Он поднялся на борт «Ковентри», стоявшего в заливе Слима, и отрапортовал о своем прибытии «невысокому, краснолицему, пожилому адмиралу». Каннингхэм, агрессивно прищурившись, уставился на молодого офицера и, кивнув на маленькую крылатую эмблему морской авиации, спросил: «Ты что, собираешься носить эту штучку на рукаве пока служишь в моем штабе»? Обескураженный летчик ответил утвердительно. Адмирал раздраженно хмыкнул, повернута и пошел в рубку.

На следующий день флотилии пошли на перехват условного противника, выполняя учебную задачу, В тот момент они подверглись «атаке» палубной авиации с «Корейджеса» и «Фьюриеса». Неожиданно, как гром среди ясного неба, на них буквально посыпались торпедоносцы, с ревом пикируя на корабли одновременно с нескольких направлений. Каннингхэм ужасно расстроился, вспоминая Кайли-Пич. Он принялся запальчиво доказывать, что в боевой обстановке его корабли не получили бы ни одного попадания, а все самолеты были бы сбиты. Но в то же время молодому летчику показалось, что в тот день адмирал крепко задумался, и, возможно, переменил свои взгляды на роль морской авиации.

В июне 1935 г. Каннингхэм водил свой крейсер в метрополию для участия в юбилейном военно-морском параде, устроенном в честь короля Георга V. Это было уже третье подобное зрелище на его памяти. В параде приняли участие 157 боевых кораблей, не считая собравшихся в Спитхэде многочисленных лайнеров, яхт и плавучих плавсредств. 11 линкоров и 18 крейсеров смотрелись достаточно внушительно, но, по мнению Каннингхэма, этот парад не шел ни в какое сравнение с пара, дом 1914 г., собравшим более 60 дредноутов и линейных крейсеров, да еще 55 крейсеров всех типов. Но тот день властно заявил о себе новый элемент морской мощи, когда прямо над мачтами кораблей с ревом пронеслись 100 самолетов палубной авиации.

В конце лета 1935 г. международная обстановка в Средиземноморье резко осложнилась. Муссолини неприкрыто готовился совершить агрессию в от ношении Эфиопии. Несмотря на все требования мировой общественности применить против Италии действенные санкции. Лига Наций на это так и не решилась. Впоследствии Каннингхэм вспоминал об этом с глубоким сожалением. Он не без основания считал, что британский Средиземноморский флот мог легко остановить агрессию. Простое закрытие Суэцкого канала для транспортов с войсками и грузами полностью отрезало бы фашистские армии, сконцентрированные в Сомали и Эритрее.

Вместо этого адмирал Фишер получил приказ увести Средиземноморский флот в Александрию, на том основании, что Мальта была практически лишена противовоздушной обороны и присутствие английских кораблей всего лишь в 60 милях от аэродромов в Сицилии могло стать для итальянцев слишком большим искушением нанести по ним превентивный удар. Реакцию командующего флотом Каннингхэм описал следующим образом: «Он (У.Фишер. — Д.Л.) вручил мне документ, который, как я понял, представлял собой анализ ситуации, проделанный комитетом начальников штабов в Лондоне, и указал на два или три параграфа, которые мне надлежало прочесть. Что я и сделал, обнаружив, что они содержат в высшей степени пессимистическую, если не сказать, пораженческую оценку способности Средиземноморского флота справиться с итальянцами. Совершенно очевидно, что это привело командующего в ярость и, должен сказать, я был абсолютно с ним солидарен. Мы кратко обсудили сложившуюся ситуацию, после чего он встал и заявил с присущей ему внушительностью: „Каннингхэм, я послал радиограмму их превосходительствам с сообщением, что я не могу согласиться ни с единым словом в этом малодушном документе. Средиземноморский флот не настолько беспомощен, как они его здесь представили“».

Через несколько дней после перевода боевых кораблей в Александрию, линкор «Резолюшн» под флагом командующего флотом и крейсер «Диспэтч» под флагом Каннингхэма прибыли в Порт-Саид и 2 сентября стали на якорь на внешнем рейде. Итальянские транспорты с войсками и грузами шли через Суэцкий канал сплошным потоком. Когда они проходили мимо английских кораблей, солдаты с вызовом кричали: «Дуче! Дуче»! Однажды около полудня прибыл большой транспорт, набитый двумя или тремя тысячами солдат. Они кричали в адрес англичан что-то обидное, а потом хором запели фашистский гимн «Джовинецца», но были весьма обескуражены, когда сотни матросских глоток с «Резолюшна» и «Диспэтча» заорали им в ответ: «Повтори на „бис“!»

В середине сентября в Средиземное море начали подтягиваться подкрепления со всех концов света: авианосец «Корейджес», 2-я и 5-я флотилии эсминцев, 2-я флотилия подводных лодок и две флотилии тральщиков из Англии; крейсеры «Йорк» и «Экзетер» из Южной Америки; крейсер «Бервик» и минный заградитель из Китая. В Гибралтар из метрополии пришла эскадра линейных крейсеров, эскадра крейсеров и флотилия эсминцев, в то время как Ост-Индская эскадра, еще одна флотилия эсминцев из Китая и крейсер «Диомед» из Новой Зеландии сосредоточились в Адене.

С точки зрения Каннингхэма, самым ценным приобретением Средиземноморского флота стала новая плавучая база эсминцев «Вулвич» под командованием капитана 1 ранга Юстаса Ротерхэма. Не было такого ремонта эскадренного миноносца, который не смогли бы осуществить его инженеры, механики и слесари. Обычно у экипажей эсминцев редко находилось доброе слово в адрес их плавучих баз, но теперь все громко восхваляли «Вулвич».

Весь сентябрь Александрия активно готовилась к обороне. 5 октября началось вторжение итальянских войск в Эфиопию, но это событие не приблизило и не отдалило англичан от войны. Санкции, предпринятые Лигой Наций против Италии, абсолютно не соответствовали тем целям, которые они преследовали. Всем было ясно, что только прекращение поставок нефтепродуктов на Апенинский полуостров могло возыметь какое-то действие.

К середине октября в Александрии сосредоточился мощный и впечатляющий флот. Под командованием Каннингхэма находились шесть полностью укомплектованных флотилий эскадренных миноносцев. Все эти флотилии постоянно выходили в море и тренировались, ликвидируя любые возможные пробелы в боевой подготовке. Один из таких пробелов был связан со стрельбой торпедами по быстро движущимся целям, поэтому Каннингхэм уделил самое пристальное внимание отработке данной задачи. За несколько недель экипажи хорошо продвинулись в этом деле.

В случае возникновения вооруженного конфликта с Италией, командование британского Средиземноморского флота планировало в ночь перед объявлением войны направить мощное соединение эсминцев и крейсеров к восточному побережью Сицилии и к южному входу в Мессинский пролив. На контр-адмирала Каннингхэма, как старшего по званию в задействованных силах, возлагалось руководство всей операцией. Предстоящие действия неоднократно отрабатывались в море. Каннингхэм не сомневался, что ни один итальянский корабль, который окажется в тот момент между восточным берегом Сицилии и крайним выступом Апенинского полуострова, не сможет избежать расставленной сети. Одновременно с приготовлениями эсминцев линейный флот отрабатывал возможность встречи в море с итальянскими тяжелыми кораблями.

В ходе этих учений выявился ряд проблем, которые впоследствии дали о себе знать уже в годы Второй мировой войны. Помимо всего прочего, флотилии постоянно проводили противолодочные учения, тренируясь на собственных подводных лодках. В ходе противолодочных поисков выявился, например, такой факт, что на подступах к Александрии обнаружение субмарин чрезвычайно затруднено. Все английские эсминцы были оснащены «асдиками», но качество их работы существенно снижалось из-за резкой плотности слоев воды на разных глубинах. Причиной тому служили массы пресной воды, поступавшей из устья Нила.

Каннингхэм уже давно убедился, что его престарелый флагманский крейсер не обладает достаточной скоростью хода для участия в операциях с новыми эсминцами. Воспользовавшись тем, что Средиземноморский флот пополнился новыми кораблями, он поставил вопрос перед командующим о переносе флага на более современный крейсер, указав, что в противном случае ему придется осуществлять руководство операциями вверенных ему соединений с некоторого удаления. Фишер счел его просьбу справедливой и разрешил Каннингхэму перебраться на «Галатею». один из новейших крейсеров типа «Аретыоза», недавно прибывший в Александрию. «Галатея», при водоизмещении в 5.200 т., развивала скорость в 32,25 узла, что делало ее гораздо более подходящей для совместных действий с эсминцами.

В октябре 1935 г. срок службы высшего командного состава Средиземноморского флота подошел к концу. Уильяму Фишеру предстояло сдать командование адмиралу Дадли Паунду, который уже прибыл в Александрию и поднял флаг на «Куин Элизабет». Пост командующего торпедными силами у Каннингхэма должен был принять контр-адмирал Джеймс Сомервилл. Однако в связи с итало-эфиопским конфликтом, в Адмиралтействе сочли преждевременным менять командование в разгар международного кризиса. Паунду было предложено послужить пока (случай беспрецедентный!) начальником штаба флота при прежнем командующем, и он согласился.

Наконец, к марту 1936 г. в Адмиралтействе сочли, что опасность вооруженного конфликта с Италией окончательно миновала и запланированная смена командного состава на Средиземном море состоялась. Сомервилл прибыл три недели спустя после отъезда командующего флотом и «воцарился» на месте Каннингхэма. На «Вулвиче» в честь прежнего командующего торпедными силами дали большой прощальный обед, после чего Каннингхэм с супругой отбыли на родину. На александрийский вокзал его пришли провожать почти все командиры эсминцев.

В Адмиралтействе отчет Каннингхэма о службе на Средиземном море встретили весьма благожелательно, но затем секретарь первого морского лорда обескуражил адмирала, объявив, что никаких назначений для него не предвидится вплоть до 1938 г. 22 июля 1934 г. Каннингхэм был произведен в звание вице-адмирала, что сделало его положение слишком высоким для посещения тактических, технических или каких-либо еще курсов, на которых он обучался будучи контр-адмиралом.

Летом того же года Каннингхэм наконец-то, в возрасте 53 лет. обзавелся собственным жилищем, в котором до этого они с женой проживали несколько лет на правах долгосрочной аренды. Дом был построен еще в XY столетии, хотя впоследствии неоднократно перестраивался в XVIII и XIX веках. Главными достопримечательностями этой недвижимости были большой сад и вид на руины древнего замка, датированного XII веком. Хотя летом и осенью 1936 г. Каннингхэм посвятил все свое время приведению в порядок своего дома и сада, он очень переживал по поводу предстоящих двух лет жизни вне морской службы. Однако судьба распорядилась так, что на половинном жаловании ему пришлось «просидеть» чуть больше года.

Командующий эскадрой линейных крейсеров и второй флагман Средиземноморского флота вице-адмирал Джеффри Блейк фанатично предавался занятиям физкультурой и спортом. Во время одной из тренировок с ним случился сердечный приступ. Вместо того, чтобы отлежаться в постели, Блейк на следующий день побежал свой обычный утренний кросс. В результат этого забега адмирал оказался в военно-морском госпитале с обширным инфарктом.

Каннингхэм буквально подпрыгнул от радости когда в Адмиралтействе ему предложили временно принять командование эскадрой линейных крейсеров, пока Блейк будет находиться на лечении. Наскоро собрав пожитки, которые могли пригодиться в течение двух или трех месяцев, он отбыл на Мальту.

Пассажирский пароход, доставивший Каннингхэма на место, бросил якорь в Гранд-Харборе ранним утром 15 июля 1937 года. Флаг-лейтенант Блейка Джеймс Манн немедленно поднялся на борт, чтобы подобающим образом встретить нового командующего эскадрой. Вопреки слабым протестам Манна. Каннингхэм немедленно отправился на флагманский корабль эскадры линейный крейсер «Худ». На флагмане никто не рассчитывал, что адмирал прояви раньше 8.30. Командир корабля капитан 1 ранга Артур Придхэм еще принимал душ. Каннингхэм был страшно рад, что застал всех в самых неловких ситуациях. По его мнению, именно так и следовало начинать службу на новом корабле.

Эскадра линейных крейсеров Средиземноморское го флота в 1937 г. состояла всего из 2 кораблей — «Худа» и «Рипалса». В подчинении второго флагмана также находились авианосец «Глориес» и плавучая ремонтная база «Ресорс». В 20 — 30-е гг. «Могучий» «Худ» являл собой нечто большее, нежели просто военный корабль. Он служил предметом особой гордости и олицетворением британской морской мощи. Пожалуй, он был самым знаменитым кораблем английского флота межвоенного времени, и уж во всяком случае, самым большим. Размеры «Худа» поражали воображение: стандартное водоизмещение — 42.600 т., максимальная длина корпуса — 262 м. Четырехвальная турбина, мощностью 144.000 л.с. позволяла этой громадине развивать скорость до 31 узла. Главную артиллерию крейсера составляли восемь 381 мм орудий, размещенных в четырех башнях. Вспомогательная артиллерия состояла из двенадцати 140 мм пушек.

«Худ», вошедший в состав флота в 1920 г., к тому времени, когда Каннингхэм поднял на нем свой флаг, мог считаться уже изрядно послужившим кораблем. В отличие от линкоров типа «Куин Элизабет», в межвоенное время он так и не прошел основательной модернизации. Британские адмиралы никак не решались расстаться со своим любимым детищем на более или менее длительный срок, подвергнув его капитальной переделке. Под бесчисленными слоями краски, покрывавшей борта, надстройки и орудийные башни «Могучего „Худа“», уже скопились пласты ржавчины. Роковые события Второй мировой войны продемонстрировали, что «могучесть» «Худа» была скорее кажущейся, чем реальной. Но в 1937 г. она пока еще пи у кого не вызывала сомнений. Каннингхэм остался доволен осмотром своего флагманского корабля. Особенно ему понравилась адмиральская каюта. Для человека, всю жизнь прослужившего на малых кораблях, апартаменты на «Худе» выглядели поистине роскошными — большая светлая каюта на палубе над квартердеком, с широкими окнами вместо обычных иллюминаторов. Даже командирская каюта на «Роднее» в сравнении с этой казалась маленькой и невзрачной.

Командовал «Худом», как уже говорилось, капитан 1 ранга Артур Придхэм, выдающийся артиллерийский эксперт, долгое время руководивший центром артиллерийской подготовки на «Экселленте». Вскоре Каннингхэм убедился, что навыки флаг-капитана в судовождении вполне сопоставимы с его знаниями в области артиллерии. Было приятно наблюдать, как Придхэм запросто управляется с 42.000-тонным «Худом», ведя его кормой вперед в узкий проход между двумя пирсами. Капитан 1 ранга Джон Годфри, эрудированный и очень способный офицер, командовал «Рипалсом».

Поскольку назначение Каннингхэма считалось временным, он унаследовал секретаря Блейка и весь его штаб в полном составе. Новый командующий дал флаг-лейтенанту Джеймсу Манну 24 часа на раздумье, на тот случай, если ему вдруг не захочется остаться с другим адмиралом и он предпочтет возвратиться на родину вместе с Блейком. Через сутки Манн явился к Каннингхэму и сообщил, что предпочитает остаться, философски добавив: «В конце концов, есть много гораздо более худшей работы, чем служить вашим флаг-лейтенантом». Этим он сильно развеселил своего нового начальника.

В первый же день Каннингхэм явился для доклада к командующему Средиземноморским флотом адмиралу Дадли Паунду. На всем британском флоте того времени трудно было найти двух более разных людей, чем Паунд и Каннингхэм, как по складу характера, так и по пройденным ими ступеням служебной карьеры. Паунд являл собой яркий пример «технического специалиста», сформированного «эрой Фишера». Паунду никогда не доводилось служить на эсминце, он был «человеком больших кораблей». За всю его долгую военную карьеру Паунд вообще не так уж много времени простоял на мостике корабля. Он командовал только двумя кораблями: дредноутом «Колоссус» в Ютландском сражении и, некоторое время после войны, линейным крейсером «Рипалс». Стихией Паунда стал служебный стол в Адмиралтействе, за которым он сформировался как отличный штабной офицер и администратор, типичный трудоголик, пунктуальный и невероятно требовательный к себе и подчиненным.

Однажды кто-то сказал о Паунде: «Он — человек с самым скверным характером в мире; вечно не в духе». Паунд всегда находил на ком сорвать свое дурное настроение. Горе тому, кто пытался ему прекословить или отстаивать перед ним свое мнение: Паунд не умел ни прощать, ни забывать. Он мог запросто нахамить подчиненному, подбирая при этом такие слова и выражения, которые очень сильно уязвляли человека, чаще всего гораздо больше, чем он того заслуживал. Паунд не знал меры ни в работе, ни в развлечениях. После тяжелого дня, проведенного на учениях в открытом море, он мог развлекаться на берегу до 5 утра, после чего, вздремнув 2 часа, явиться как ни в чем не бывало на службу, проработать весь следующий день и вечер, и лечь спать около 2 часов ночи.

При первой встрече Паунд долго и нудно излагал Каннингхэму свои взгляды на обязанности второго флагмана. В заключении он подчеркнул, что последний должен свободно выражать свое мнение командующему, особенно, если он считает, что на флоте что-то делается не так, или он не согласен с действиями командующего. По этому поводу Каннингхэм не без сарказма заметил в своих мемуарах, что «придерживался в точности такого же мнения».

При первой же возможности Каннингхэм навестил в госпитале Джеффри Блейка. Вид больного и сообщение врачей о том, что состояние здоровья адмирала не позволит ему даже отбыть в Англию до наступления августа, навели нового командующего эскадрой линейных крейсеров на мысль, что его временное назначение превращается в постоянное. После визита в госпиталь Каннингхэм телеграфировал жене, чтобы она вылетала на Мальту.

По окончании плановых летних учений у берегов Греции и Югославии, эскадра линейных крейсеров Средиземноморского флота возвратилась на Мальту, чтобы подготовиться к походу к берегам Испании. Гражданская война в Испании, начавшаяся в июле 1936 г., полыхала уже более года и пока не выявила явного перевеса ни одной из противоборствующих сторон. К осени 1937 года франкисты контролировали западное и южное побережье Испании, а также часть северного, в то время как правительственные войска удерживали восточное побережье с двумя крупными портовыми городами Валенсией и Барселоной. Франко также завладел Мальоркой, а республиканцы сохранили контроль над Меноркой.

Франкисты объявили блокаду Валенсии и Барселоны, но поскольку международное сообщество не признавало их воюющей стороной, британское правительство блокаду игнорировало. Для осуществления блокады мятежники задействовали довольно внушительные силы. На морских маршрутах патрулировали военные корабли, базировавшиеся в Картахене. Но главную роль, конечно, играла авиация, действовавшая с аэродромов на Мальорке. Привлеченные огромными прибылями от поставок грузов обеим воюющим сторонам, английские судовладельцы задействовали целую армаду пароходов, прорывавших блокаду. Поскольку с ними постоянно случались неприятности, с начала 1937 г. в этих водах постоянно находилась английская эскадра, выделяемая поочередно из состава Флота Метрополии или из состава Средиземноморского флота. Штаб-квартира ее командующего размещалась в Пальма ди Мальорка. Перед английским флагманом стояла трудная и почти неразрешимая задача — следить за тем, чтобы права английского судоходства не нарушались без особой необходимости, особенно, вне территориальных вод Испании. Именно для выполнения такой миссии в конце сентября к берегам Испании прибыли «Худ» и «Рипалс».

В августе 1937 г. фашистская Италия направила в помощь мятежникам 4 так называемые «легионерские» подводные лодки. Базируясь в Малаге и имея на борту испанских офицеров связи, они принялись без предупреждения топить все торговые суда, следовавшие в Валенсию или Барселону. Ситуация сложилась настолько угрожающая, что в сентябре заинтересованные державы, прежде всего, Великобритания и Франция, созвали конференцию по этой проблеме в Нионе, в Швейцарии. На конференцию пригласили представителей Италии и Германии, но эти страны решили ее бойкотировать. Оставленные наедине англичане и французы быстро пришли к соглашению установить определенные маршруты для всего торгового судоходства в Средиземном море, выделить для патрулирования на этих маршрутах большое число эсминцев и летающих лодок с полномочиями атаковать любую субмарину, идущую в подводном положении.

Как только принципиальные вопросы в Нионе были решены, Каннингхэм вместе с Паундом отправились на «Бархэме» в Оран, на встречу с командующим французским Средиземноморским флотом адмиралом Эстева для обсуждения мер по претворению в жизнь нионских соглашений. По окончании переговоров Каннингхэм вернулся на Мальту на эсминце, а Паунд лично занялся организацией патрулирования у испанского побережья. В связи с участием в патрульных мероприятиях, Средиземноморский флот был усилен эскадренными миноносцами из состава Флота Метрополии. Одновременно две эскадрильи английских летающих лодок разместились в Арзеве, близ Орана. Как только патрулирование началось, результаты последовали незамедлительно. Атаки торговых судов подводными лодками резко прекратились.

В октябре Каннингхэм вышел с Мальты на «Худе», чтобы сменить Паунда, непосредственно руководившего эскадрой у берегов Испании. В Пальма ди Мальорка, где размещалась штаб-квартира британской эскадры, командование осуществлял испанский адмирал Франсиско Морена. Каннингхэму приходилось много времени тратить на визиты к нему с жалобами на несправедливое обращение с английскими торговыми судами. Почти каждый день англичане видели, как над Пальмой пролетали эскадрильи итальянских «S-79» бомбить Валенсию или Барселону. Однако когда линейные крейсеры стояли в этих портах, бомбардировщики франкистов не появлялись.

В декабре из Англии пришло известие, что вице-адмирал Джеффри Блейк вышел в отставку по состоянию здоровья, в связи с чем временное назначение Каннингхэма на должности командующего эскадрой линейных крейсеров становилось постоянным. 3 февраля 1938 г. Каннингхэм окончательно возвратился и f Мальту, сдав свои дела в Пальма ди Мальорка адмиралу из состава Флота Метрополии. Однако его надеждам спокойно дослужить положенный срок вторым флагманом Средиземноморского флота не суждено было сбыться. На Мальте Паунд сообщил Каннингхэму, что осенью его скорее всего назначат начальников генерального морского штаба в Лондоне. Подобная перспектива привела его в ужас, поскольку он счел себя совершенно неподготовленным к такого рода pa боте по причине отсутствия штабного опыта.

Вскоре этот слух получил более весомое подтверждение, когда на Мальту пришел линкор «Нельсон» командующим Флотом Метрополии адмиралом Роджером Бэкхаузом. Последний готовился принять пост первого морского лорда осенью 1938 г. Во время званого обеда в штаб-квартире Средиземноморского флота Каннингхэму представился случай поговорить с ним с глазу на глаз. «Я объяснил, что чувствую себя совершенно неподготовленным к должности начальника генерального морского штаба, что у меня практически нет штат ной подготовки и я плохо выражаю свои мысли на бумаге. Но все было бесполезно. Сэр Роджер только улыбнулся и сказал в своей обычной очаровательной манере, что он хочет, чтобы я согласился».

Каннингхэм не знал, что их беседу случайно ела шал Джон Годфри, командир «Рипалса». Впоследствии Годфри, весьма проницательный наблюдатель оставил любопытную заметку об услышанном, которая может послужить важным штрихом к портрету адмирала Каннингхэма. «Э.Б.К. инстинктивно противился любому предложению переместиться вверх по служебной лестнице. К величайшему сожалению, прошлом ни один из его командиров не позаботился о том, чтобы дать ему приличную специализацию. Из него бы получился лучший адмирал, если бы он расширил свой кругозор, будучи лейтенантом. Он упрям, презирает службу на больших кораблях и считает службу на эсминцах самоцелью, а не эпизодом в карьере, которая должна завершиться на самой вершине Кто-то должен был проследить, чтобы он в звании капитана III ранга и капитана I ранга послужил на большом корабле и в Адмиралтействе начальником отдела оперативного планирования или отдела военно-морской разведки. Это расширило бы его кругозор, познакомило с работой управленческого аппарата и избавило бы от подозрительности к большим кораблям, административной и штабной работе. Его стремление управлять большими кораблями как эсминцами — чистейший абсурд. Негативным отношением к карьерным аспектам своей профессии он сильно подпортил себе продвижение по службе и теперь пытается защитить себя, принижая все виды деятельности, кроме службы на эсминцах».

При ознакомлении с этим пассажем, его автор предстает как человек, явно озабоченный карьерными соображениями, который мысленно уже до мелочей продумал, как он будет подниматься по ступенькам служебной лестницы до «самой вершины». Именно поэтому Годфри не мог спокойно смотреть, как Каннингхэм разбрасывается предоставляющимися шансами. Но вместе с тем, его заметка дает, в целом, верный психологический портрет адмирала и многое объясняет в его поведении и происхождении присущих ему предрассудков.

Весной и летом 1938 г. международная обстановка продолжала ухудшаться. В марте Гитлер осуществил аншлюсе Австрии. В Испании чаша весов явно начала склоняться в пользу генерала Франко. Валенсия и Барселона жестоко страдали от беспрерывных бомбежек. Наступление франкистских войск посеяло настоящую панику в этих городах. Британский консул бежал в Кальдетас, маленький городишко в 25 милях к северу от Барселоны. Эскадре Каннингхэма пришлось некоторое время стоять на якоре неподалеку, чтобы укрепить его дух своим присутствием. Флот начал эвакуацию английских подданных из Валенсии и Барселоны. Британское правительство уже даже не протестовало против бомбежек английских торговых судов. Европа испытывала отчетливое ощущение надвигающейся катастрофы.

В 1938 г., с учетом сложившейся ситуации, британское морское командование отменило совместные стратегические учения Флота Метрополии и Средиземноморского флота. Адмиралтейство не решилось уводить корабли из Северного моря, хотя бы на короткий срок. Паунд разделил свой флот на две примерно равные по силам эскадры и провел в западной части Средиземного моря учения в условиях максимально приближенных к боевым. Результаты этих маневров дали большую пищу для размышлений. Прежде всего, они продемонстрировали с полной отчетливостью, что авианосцам не следует оперировать отдельно от остального флота. «Глориес» и «Корейджес» быстро обнаружили и «потопили» друг друга. Однако британские адмиралы все же не осознали этого должным образом, что имело трагические последствия. Два года спустя, 8 июня 1940 г. все тот же «Глориес», шедший в Северном море в сопровождении только двух эсминцев, неожиданно наткнулся на «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Германские линкоры в считанные минуты отправили его на дно, не позволив самолетам даже подняться в воздух.

Летние учения 1938 г. также продемонстрировали, что атаки самолетов-торпедоносцев представляют смертельную угрозу для линейных кораблей, хотя Паунд и Каннингхэм упрямо отказывались в это поверить. «Корейджес» поднял в воздух 24 «суордфиша», вооруженных учебными торпедами, которые атаковали эскадру линейных кораблей, шедшую со скоростью 19 узлов. Флагманский корабль Паунда линкор «Уорспайт» получил 4 попадания, «Нельсон» — 2, «Ривендж» — 3 и «Ройял Оук» — 5. В общей сложности 14 авиаторпед достигли цели.

Не менее впечатляющих успехов добились 10 истребителей из 11 «суордфишей» с «Глориеса», атаковавших эскадру линейных крейсеров. Особенно, если учесть, что корабли Каннингхэма неслись со скоростью 26 узлов. «Худ» получил 3 бомбы и 2 торпеды, «Рипалс» — 2 бомбы и 1 торпеду. К возмущению летчиков, их успех, казалось, не произвел никакого впечатления на флотское командование. Паунд и Каннингхэм упрямо бубнили, что если бы корабли вели заградительный зенитный огонь, самолеты не посмели бы приблизиться к ним на такое близкое расстояние. Они отказались засчитать эти «попадания» на том основании, что все самолеты должны считаться «сбитыми». Любопытно, что в годы Второй мировой войны возникало сколько угодно ситуаций, когда самолет, успевший сбросить торпеду, бывал сбит зенитным огнем, а торпеда все равно достигала цели.

По прибытии на Мальту после учений Паунда и Каннингхэма огорошили новостью об англо-итальянских переговорах, состоявшихся в апреле, по случаю чего Мальту готовилась посетить итальянская эскадра. Британское правительство желало, чтобы ей устроили хорошую встречу. На Средиземноморском флоте уже давно никто не верил тому, что говорил или подписывал Муссолини. У военных моряков еще стояли перед глазами картины, как итальянская авиация ежедневно бомбила английские торговые суда в испанских портах и за их пределами. Однако приказ есть приказ, и флот начал готовиться к сердечному приему гостей.

Итальянская эскадра появилась точно в назначенный срок — линейные корабли «Конте ди Кавур» и «Джулио Чезаре» с 4 эсминцами, под командованием адмирала Рикарди. Итальянские линкоры произвели на Каннингхэма очень большое впечатление. Он охарактеризовал их как «блестящий пример модернизации старых кораблей», выполненной с большим мастерством. В процессе перестройки, осуществленной в 1933–1936 гг., к их корпусам добавили новые секции, что увеличило длину корабля на 10 метров. Центральную башню главного калибра сняли, а освободившееся место использовали для размещения более мощных механизмов. Десять 305 мм орудий рассверлили до калибра 320 мм и поставили новую вспомогательную артиллерию. Угол возвышения орудий главного калибра увеличился до 27. Важной новинкой стала установка цилиндров Пульезе, обеспечивавших подводную защиту. Их расчетная сопротивляемость подводному взрыву равнялась 350 кг тротила. При этом не искажались обводы корпуса, уменьшавшие скорость хода корабля, как при сооружении противоторпедных «бульбов», «украшавших» модернизированные английские линкоры.

На ходовых испытаниях в апреле 1936 г. «Конте ди Кавур», имея водоизмещение 23.275 т., развил скорость 28,05 узла, против 21,5 узлов в 1915 г., когда он только что вступил в состав флота. Его новые машины показали мощность 93.433 л. с, что превысило проектную мощность на 18.500 л.с. и ровно в 3 раза превзошло мощность машин 1915 года. Еще лучшие результаты показал «Джулио Чезаре». Правда, современные специалисты считают цену этого замечательного технического успеха слишком высокой. Если принять во внимание затраченное на перестройку время и стоимость произведенных работ, напрашивается вывод, что лучше бы вместо этого Италия построила два совершенно новых линкора типа «Витторио Внето».

Встреча итальянцев была организована с большой помпой. Каннингхэм дал званый обед на 45 персон на борту «Худа», за которым последовали танцы на флагманском корабле командующего. Квартердек «Уорспайта», украшенный пальмовыми листьями, гладиолусами и гвоздиками, смотрелся очень красиво. На следующий день англичане отужинали на борту «Конте ди Кавура». Впечатление было такое, что итальянский командующий прихватил с собой поваров и оркестр из лучшего римского ресторана, настолько выдающимся оказалось его мероприятие. После ужина Рикарди провел британских адмиралов в свою каюту, больше похожую на отделанные со вкусом и роскошью личные апартаменты, и с гордостью продемонстрировал книгу «Жизнь Нельсона», лежавшую на столе всегда у него под рукой. «Его последующие действия во время войны», — саркастически заметил Каннингхэм, — «продемонстрировали, что он не слишком много усвоил из своих читок на сон грядущий».

Период службы Каннингхэма в Адмиралтействе оказался совсем недолгим — всего несколько месяцев. К своим новым обязанностям он приступил 24 сентября 1938 г., в самый разгар Мюнхенского кризиса. В первую неделю Каннингхэм действовал в качестве помощника адмирала Уильяма Джеймса, которого должен был сменить на посту начальника генерального морского штаба. В принципе, адмирал Джеймс не нуждался ни в каких помощниках и справлялся со штабной работой гораздо лучше Каннингхэма. Он полностью владел ситуацией, касавшейся военного флота; скорость, с которой он писал или диктовал приказы и распоряжения по любой мыслимой проблеме, вызывала у его преемника искреннее восхищение. Таким образом, Каннингхэму предоставили отличную возможность ознакомиться изнутри с теми обязанностями, которые ожидали его в ближайшем будущем.

Роджер Бэкхауз сменил Эрнела Чэтфилда на посту первого морского лорда в ноябре 1938 года. С профессиональной точки зрения, он являлся отлично подготовленным морским офицером, совершенно справедливо поднявшимся до высшего поста в военно-морской иерархии Великобритании. Однако в силу особенностей своего характера, Бэкхауз совершенно не умел распределять работу среди подчиненных. Он старался все делать сам и лично вникать в каждую мелочь. Согласно заведенному им же самим правилу, все рапорты, донесения или бумаги, какими бы незначительны. ми они ни были, обязательно предоставлялись первому морскому лорду для ознакомления. В результате, его рабочий день начинался ранним утром, а поднимала он из-за служебного стола только поздним вечером. Поскольку за адмиралом не числилось каких-либо увлечений, он не мог по-настоящему отдохнуть или отвлечься даже в выходные. Каннингхэму лишь с большим трудом удалось уговорить первого морского лорда полностью передать ему все дела, связанные с Гражданской войной в Испании, на том основании, что он много месяцев провел в непосредственной близости от происходивших там событий.

Что касается Каннингхэма, то его деятельность в том числе и по проблемам Гражданской войны в Испании, не оставила в Адмиралтействе практически никакого следа. Его персона промелькнула по старинным кабинетам и коридорам, как легкий морской бриз. Как человек, совершенно непривычный к бюрократической рутине и не испытывавший никакого интересе к сложному переплетению интриг Уайтхолла, Каннингхэм не мог выбрать более трудное и неподходящее время для службы в Адмиралтействе, чем конец 1938- начало 1939 гг.

Ввиду нараставшей угрозы войны в Европе британский флот, наконец-то, получил значительные средства на выполнение судостроительных программ и пополнение личного состава, Военно-морской бюджет, озвученный в марте 1939 г… составил 147.799.000 ф. ст. — крупнейшая сумма со времен Первой мировой войны, Личный состав флота увеличился на 14.000 человек и достиг цифры 193.000 матросов и офицеров. Военные верфи заработали на полную мощность. В конце 1938 г. в процессе постройки находились свыше 200 военных кораблей, начиная от линкоров и авианосцев и заканчивая «малыми эсминцами» типа «Хант». Заслугу в инициировании обширной программы строительства этих эсминцев Каннингхэм упорно приписывал себе.

«В 1918–1919 гг., когда я служил на „Сифайере“ на меня большое впечатление произвел заказ 1917 г. на строительство 69 кораблей этого класса. Они обладали всеми качествами, необходимыми для торпедных судов: водоизмещение около 1.000 т.; вооружение — три 4-дюймовых орудия и два двухтрубных торпедных аппарата; скорость хода — свыше 33 узлов; хорошая дальность плавания и хорошая мореходность в плохую погоду; приличные условия обитания и неприметный силуэт. Они также были относительно дешевы и могли быть быстро построены; некоторые из них. насколько я помню, соорудили всего за 6 месяцев…В докладной записке сэру Роджеру Бэкхаузу я рассказал обо всем этом и предложил разработать проект небольшого эсминца, водоизмещением около 1.000 т., в основных своих характеристиках повторявший эсминцы типа „S“ который можно быстро ввести в состав флота. Главное достоинство, сообщил я, заключается в том, что как только разработка проекта завершится, новые корабли будут построены и быстро и в большом количестве. Я также особо подчеркнул, что они должны иметь достаточно большую дальность плавания, которой можно добиться за счет большого количества топлива, принимаемого на борт, и его экономного расходования, а также мощное зенитное вооружение».

Эти соображения, как я полагаю, были положены в основу проекта знаменитых эсминцев типа «Хаит». Они не вполне оправдали наших ожиданий при сопровождении конвоев в открытой Атлантике. Но в целом, для действий на более ограниченных водных пространствах, таких как Северное море, пролив Ла-Манш и Средиземное море, они оказались незаменимыми на протяжении всей Второй мировой войны, особенно в борьбе с подводными лодками. Они пользовались большим спросом. Каждый командующий эскадрой желал иметь их в своем распоряжении как можно больше, и все 40 этих маленьких кораблей, которые были построены, выполняли громадную каждодневную черновую работу. Чтобы не раздражать парламент, первые 20 из них были включены в военно-морской бюджет под видом «быстроходных эскортных кораблей».

В целом, у генерального морского штаба было очень много работы, так что Каннингхэм редко уходил из Адмиралтейства раньше 20.00. Всеобъемлющая программа перевооружения флота порождала проблемы самого разного характера, возникавшие через каждые несколько дней. Адмиралтейство планировало в относительно сжатые сроки резко увеличить численность офицеров и матросов, организовать быструю модернизацию устаревших тяжелых кораблей. Генеральному морскому штабу надлежало продумать и организовать вооружение торговых судов, строительство противолодочных кораблей, а также выяснить, какие типы существующих судов при необходимости можно оснастить средствами борьбы с подводными лодками. На повестке дня также стояло изучение промышленного потенциала страны по строительству новых кораблей, производству морской артиллерии и всех видов боеприпасов. Не в последнюю очередь по важности стояли организация противовоздушной защиты портов, строительство бомбоубежищ близ доков, оснащение французских эсминцев английскими приборами для обнаружения подводных лодок. Осенью 1938 г. первые два корабля английского флота — линкор «Родней» и тяжелый крейсер «Шеффилд» — оснастили радарами и освоили их использование с самыми многообещающими результатами.

Организация противовоздушной обороны портов представляла собой особенно сложную проблему. Острая нехватка зенитных орудий и прочего оборудования не могла быть ликвидирована в достаточно короткие сроки. Существовало также серьезное расхождение во мнениях между тремя родами вооруженных сил относительно необходимости противовоздушной обороны некоторых портов. Флот, естественно, настаивал на первоочередной защите военно-морских баз, тогда как армия и ВВС не проявляли в этом особой заинтересованности.

Мальта представляла яркий пример такого столкновения мнений. К 1935 г. там имелось всего 12 зенитных пушек с соответствующим количеством прожекторов. Во время Эфиопского кризиса число зениток увеличили до 24. Причем это были устаревшие 76 мм зенитные пушки. Эксперты ВВС считали Мальту неспособной противостоять воздушным налетам с аэродромов Сицилии, расположенных на расстоянии каких-то 60 миль. Армия разделяла точку зрения военно-воздушных сил. Другими словами, оба ведомства считали организацию обороны острова пустой тратой денег и материалов, поскольку в случае вступления Италии в войну, использование Мальты станет невозможным. Любопытно, что морской министр не поддержал точку зрения флота по этому вопросу в Комитете Имперской Обороны!

В Адмиралтействе Каннингхэму довелось поучаствовать в решении не только внутриведомственных, но и международных проблем. Как известно, в 1935 г. между Англией и Германией было заключено военно-морское соглашение, согласно которому последняя получала право создать надводный флот в размере 35 % от британского флота, и подводный флот в размере 60 % от британских подводных сил. Договор разрешал Германии «в исключительной ситуации» довести число своих подводных лодок до 100 % по отношению к количеству английских субмарин. В начале декабря 1938 г. немцы официально информировали английское правительство о своем намерении использовать максимальные возможности договора 1935 г., поскольку, по их мнению, такая «исключительная ситуация» наступила.

Это вызвало сильную обеспокоенность на Даунинг-стрит и в Адмиралтействе. Было решено направить в Берлин военно-морскую миссию, чтобы постараться отговорить руководителей Третьего Рейха от «необдуманного шага, который может иметь самые печальные последствия». Каннингхэму поручили возглавить эту миссию. Делегации надлежало отбыть в Берлин самолетом.

На первую встречу прибыл лично командующий Кригсмарине гросс-адмирал Эрих Редер, подготовивший целую приветственную речь. Каннингхэму он показался очень приятным человеком. Непосредственно переговоры от имени германской стороны вел адмирал Шнивинд. Хотя он вполне натурально демонстрировал искреннее дружелюбие, англичане очень скоро убедились, что перед ними непробиваемая стена. Сколько ни доказывал Каннингхэм, что не существует никаких «особых обстоятельств», оправдывающих реализацию 100 % квоты по подводным лодкам, и что это произведет самое неблагоприятное впечатление на общественное мнение Великобритании, его усилия не возымели никакого успеха. После тяжелых дебатов немцы развлекали британскую делегацию ужином в отеле «Кайзерхоф», на котором вновь появился Редер. За едой Каннингхэм обратился непосредственно к нему, напирая главным образом на недовольство английского общественного мнения. Редер обещал в тот же день позвонить Гитлеру, изложить ему суть переговоров и спросить, каково будет его решение. У Каннингхэма имелись большие сомнения, что фюрер уступит хоть на дюйм. У автора этой книги есть большие сомнения, что Редер вообще звонил фюреру.

На следующий день Каннингхэм получил послание от Редера, в котором говорилось, что Гитлер не согласился вносить какие-либо изменения в свой план строительства подводных лодок. Миссия Каннингхэма потерпела полный провал и больше их в Германии ничто не удерживало.

В январе и феврале 1939 года Каннингхэм принимал самое активное участие в составлении военно-морского бюджета, который Адмиралтейство готовилось в марте представить парламенту на утверждение. Как уже говорилось, он стал рекордным за все межвоенное время, достигнув колоссальной суммы в 147.779.000 ф. ст. Этих средств хватило, чтобы увеличить производство морской артиллерии и броневых плит по сравнению с 1935 г. на 500 %, а прицельных приборов и систем централизованного управления артиллерийским огнем — на 900 %. В постройке уже находились не менее 200 кораблей, в том числе 2 линкора («Кинг Джордж V» и «Принс оф Уэлс»), авианосец, 4 крейсера, 16 эсминцев и 22 эскортных корабля, из которых 20 были взлелеянные им эсминцы типа «Хант».

В середине марта 1939 г. выяснилось, что здоровье адмирала Бэкхауза серьезно пошатнулось. Когда первому морскому лорду становилось лучше, он появлялся в Адмиралтействе днем на час или на два, но вскоре он окончательно слег в постель, и каждое утро к нему приходилось отправлять стенографиста с бумагами. Никаких признаков выздоровления у него не наблюдалось.

Болезнь первого морского лорда поставила Каннингхэма в трудную ситуацию. 14 марта германские войска оккупировали Чехословакию. В ответ на это правительство Великобритании объявило мобилизацию и дало гарантии независимости Польше, Румынии и Греции, В пятницу 7 апреля, когда Каннингхэм уже собирался ехать на ужин к себе домой, его срочно вызвали к министру иностранных дел. Ситуация требовала неотложного решения. Итальянская армия вторглась в Албанию. Каннингхэм сразу же оценил всю серьезность ситуации, поскольку ему было известно, что в тот момент ряд кораблей Средиземноморского флота находились с дружественными визитами в итальянских портах.

Заседание палаты общин 13 апреля началось с выступления лидера оппозиции Уинстона Черчилля, который заявил, что «… если бы наш флот был сконцентрирован в южной части Ионического моря, албанская авантюра никогда бы не состоялась…» Он полностью снял вину с британской разведки. Черчилль весьма прозрачно намекнул, что правительство и Адмиралтейство вовремя получили предупреждение о готовившемся вторжении, но проигнорировали его мне предприняли никаких мер просто потому, что было воскресенье.

Черчилль до конца остался верен своей позиции в этом вопросе. Уже после окончания войны, на ста 274–276 «Грядущего шторма», — первого тома своих муаров «Вторая мировая война», — Черчилль жесте раскритиковал распределение кораблей Средиземноморского флота в момент вторжения итальянский войск в Албанию. Из 5 линкоров 1 находился в Гибралтаре, другой — в восточной части Средиземное моря, а остальные три «болтались внутри или снаружи далеко отстоящих друг от друга итальянских портов». «В тот самый момент, когда флоту предстояло рассредоточиться», — писал Черчилль, — «было уже известно, что итальянский флот сконцентрировался в проливе Отранто и войска уже грузились на транспорты для участия в какой-то серьезной операции» Употребленное Черчиллем выражение «болтались» и его несправедливая критика глубоко уязвили Каннингхэма и он не преминул дать на нее запальчивый ответ в своих мемуарах. «Мистер Черчилль по всей видимости основывает свое утверждение о том, что планы итальянцев будто бы были известны нам заранее, на своем же утверждении, будто английская разведка, имевшая 25-летний опыт работы в мирное время и в годы войны, стала лучшей в мире.

Факты, которые мне известны, следующие. В своей целенаправленной политике британское правительство не жалело усилий для сохранения дружественных отношений с Италией, и в обязанности Средиземноморского флота впервые за долгие годы были вменены посещения его кораблями итальянских портов, которые, как уже упоминалось, были оговорены задолго до этого по обычным дипломатическим каналам. Я должен категорически заявить, что намерения Италии не были известны Адмиралтейству, и я убежден, что ни министерство иностранных дел, ни правительство не были осведомлены об этом. Я полагаю, существовали, конечно же, признаки того, что что-то готовится, но в тот момент итальянская армия все еще воевала в Испании.

В 1939 году мы практически не имели агентуры в Италии. Мы не имели доступа к итальянским секретным документам, и мы, также как и все остальные были застигнуты врасплох тем, что Муссолини, к недовольству Ватикана, решился на вторжение в Албанию в Святую Пятницу. Я также убежден, что это вторжение держалось в секрете и от немцев, в том числе. Все имеющиеся свидетельства указывают на то. что мистер Черчилль просто не знал фактов, когда писал свои мемуары».

Но вернемся к событиям 1939 года. Добравшись до Лондона, Каннингхэм вместе с морским министром лордом Стэнхоупом отправились в Форин Оффис на совещание с лордом Галифаксом. При этом также присутствовал заместитель министра иностранных дел Роберт Ванситтарт. Было решено отдать приказ английским кораблям покинуть итальянские порты немедленно. На следующее утро Каннингхэм отправился к премьер-министру, на Даунинг-стрит, 10. Там уже находился адмирал Чэтфилд. Чемберлен желал знать дальнейшие действия и диспозицию Средиземноморского флота. После непродолжительного обсуждения адмиралы решили, что флоту следует сконцентрироваться к югу от Мальты. Тем крейсерам, которые уже стояли в Гранд-Харборе, надлежало идти в Александрию. Остальным кораблям следовало зайти на Мальту для пополнения запасов топлива и боеприпасов, после чего они также должны были следовать в Александрию, не проявляя при этом излишней торопливости или нервозности.

В мае 1939 года в Адмиралтействе окончательно убедились, что Роджер Бэкхауз не сможет вернуться к обязанностям первого морского лорда. Действительно, два месяца спустя он скончался. Для многих наиболее очевидное решение проблемы состояло в том, чтобы вернуть из отставки Эрнела Чэтфилда и предложить ему вновь взять на себя руководство морской политикой Империи. Хотя ему уже исполнилось 68, состояние здоровья адмирала ни у кого не вызывало сомнений. Памятуя о том, что флаг-капитан Битти дожил до 94, пережив на 4 года Каннингхэма, который был на 10 лет моложе его. в этом нет ничего удивительного. Однако после долгих сомнений и колебаний лорд Стенхоуп все же решил предложить этот пост адмиралу Дадли Паунду. В случае согласия последнего пересесть в кресло первого морского лорда, Каннингхэму сообщили, что ему придется заменить Паунда на Средиземном море. Каннингхэм с готовностью принял это предложение.

31 мая Каннингхэм выехал из Лондона, пересек Ла-Манш и добрался поездом до Марселя, где на рейде уже стоял крейсер «Пенелопе», готовый доставить адмирала в Александрию. В Марселе никаких официальных визитов не было. Поскольку время поджимало, французский адмирал встретил Каннингхэма на вокзале и сразу доставил его в порт, где он попрощался и поднялся на борт. Крейсер вышел в море немедленно.

Каннигхем испытал огромную радость, вновь выйдя в море. Погода стояла прекрасная. Волны переливались всеми оттенками синевы в лучах яркого средиземного солнца. Крейсер шел на приличной скорости, и адмирал, стоя на мостике, полной грудью вдыхал свежий морской воздух. В тот момент Каннингхем подумал, что получил, пожалуй, самое лучшее назначение из всех, когда-либо предлагавшихся ему Королевским Флотом. За его плечами было уже 42 года службы в плавсоставе, из которых четверть он провел на Средиземном море, послужив на 8 кораблях — приличный кусок жизни. Из всех адмиралов и офицеров британского военного флота никто не знал Средиземное море лучше, чем он. Он до тонкости изучил средиземноморский климат и географию, ему были знакомы каждая бухта, каждый остров от Гибралтара до Галлиполи, от Сплита до Сфакса. Он встречался с множеством людей, от короля Греции до мальтийского лодочника, и был лично знаком со многими адмиралами великих средиземноморских держав. Некоторые из них уже готовились бросить вызов британскому морскому могуществу.

Большую часть времени на переходе от Марселя до Мальты Каннингхэм посвятил составлению ответов на сотни писем с поздравлениями, которые пошли сплошным потоком после того, как газеты сообщили о. его назначении командующим Средиземноморским флотом. Особенно дорогими были письма от моряков, много лет назад служивших под его началом на «Скорпионе». Страшный призрак войны уже поднимался на горизонте, и люди верили, что в трудный час адмирал Каннингхэм лучше других справится с задачей. Он тоже испытывал чувство уверенности. Много лет спустя адмирал Уильям Джеймс напишет: «Меня никогда не покидало чувство, что в тот период истории Каннингхэм стал для нас настоящим даром божьим».