Адмирал Эндрю Каннингхем

Глава VI «Факел» зажжен (1942–1943)

С наступлением нового 1942 года положение англичан в восточной части Средиземного моря стало близким к катастрофическому. Господство на море фактически перешло к итальянскому флоту, имевшему в своем составе линкоры и тяжелые крейсеры. Противник получил возможность проводить в Северную Африку конвои в сопровождении таких надводных сил, которые превосходили все, что Каннингхэм мог им противопоставить.

Как уже говорилось, 18 ноября 1941 г. англичане начали операцию «Крусейдер» — очередное наступление в Киренаике. Непосредственно боевыми действиями руководил брат адмирала Каннингхэма, генерал-лейтенант Алан Каннингхэм. Поначалу наступление британских войск развивалось успешно. Но потом начались упорные бои за Тобрук, затянувшиеся почти на 3 недели. Из-за этой проволочки Черчилль настоял на отстранении Алана Каннингхэма от командования и генерал Окинлек передал непосредственное руководство операцией генералу Ритчи. По иронии судьбы, после этого наступление вновь начало успешно развиваться. 8 декабря англичане сняли осаду с Тобрука, 19 декабря захватили Дерну, а еще 5 дней спустя — Бенгази.

Британское наступление «застопорилось» 6 января 1942 г. у Эль-Агейлы. Английские части остановились для переформирования и подтягивания тылов с тем, чтобы подготовиться к дальнейшему победоносному движению вперед. Но увы, к тому времени обстановка на море столь кардинально изменилась, что английскому армейскому командованию пришлось поумерить свой оптимизм. В начале января итальянцы добились решительного успеха, проведя в Триполи большой конвой, который по пути ни разу не подвергся атаке.

Итальянцы решили повторить свой успех, отправив 22 января из Мессины еще один большой конвой в сопровождении мощного прикрытия. В составе этого конвоя шел 13000-тонный лайнер «Виктория», имевший на борту 1600 немецких танкистов. По дороге конвой подвергся атаке английских самолетов-торпедоносцев с Мальты. «Виктория» была обездвижена попаданием торпеды. Ближе к ночи 5 «альбакоров» из состава морской авиации, взлетевших с аэродрома в Бенгази, добили итальянский лайнер. Тем не менее, корабли охранения подобрали из воды свыше 1000 немецких танкистов и доставили их в Триполи. Остальные корабли добрались до места назначения благополучно.

Три больших конвоя, практически без помех доставивших в Триполи огромное количество танков, грузовиков, горючего, боеприпасов и продовольствия позволили Роммелю начать 21 января контрнаступление от Эль-Агейлы. Почти сразу Каннингхэм получил неприятное известие о том, что армейское командование рекомендует подготовить к эвакуации Бенгази. Военные моряки только недавно привели порт в рабочее состояние и уже успели доставить туда 3000 т. горючего для армии. Пришлось в спешном порядке выводить малые плавсредства, эвакуировать военно-морской персонал и уничтожить только что восстановленные портовые сооружения. Однако Африканский корпус наступал так стремительно, что значительная часть ценных грузов в Бенгази досталась немцам.

1 февраля англичанам пришлось оставить Дерну. Армия Окинлека отступила за линию, проходившую в нескольких милях к западу от Тобрука, а это означало, что весь Киренаикский выступ вновь оказался в руках противника. Любой конвой, отправлявшийся на Мальту из Александрии, проходил 200-мильный путь между Критом на севере и Киренаикским выступом на юге. В феврале 1942 г. немецкие и итальянские аэродромы вытянулись вдоль обоих флангов маршрута мальтийских конвоев, превратив снабжение острова в сложнейшую проблему.

Оценив, наконец, значение Мальты в борьбе за господство на Средиземном море, германское командование сосредоточило на сицилийских аэродромах свыше 400 самолетов 10-го авиакорпуса, главная задача которых заключалась в том, чтобы полностью нейтрализовать наступательные и оборонительные возможности англичан на Мальте. В течение января 1942 г. они совершили 262 налета на Мальту, из них 73 ночных. За весь месяц у населения острова выдалось только 8 спокойных ночей. В феврале интенсивность налетов не снизилась. Английские субмарины в бухте Лазаретто дни напролет проводили в погруженном состоянии. Их экипажи не имели покоя и отдыха ни в походе, ни на стоянке. Во время ночного налета на Гранд-Харбор эсминец «Маори» получил попадание бомбой в машинное отделение. Он взорвался и затонул прямо на якорной стоянке.

12 февраля Каннингхэм попытался провести на Мальту конвой. В полдень транспорты «Клан Чаттан», «Клан Кэмпбелл» и «Ровалан Кастл» вышли из Александрии в сопровождении крейсера ПВО «Карлисл» и 7 эсминцев. Командовал операцией Филипп Вайяп, обеспечивавший дальнюю поддержку с крейсерами «Дидо», «Найяд», «Юриалес» и 8 эсминцами. На протяжении всего дня 13 февраля конвой подвергался беспрерывным атакам с воздуха. В 17.30 «Клан Кэмпбелл» получил попадание в угольные бункеры. Его пришлось отправить в Тобрук в сопровождении 2 эсминцев. На следующий день конвой подвергся атаке пикирующих бомбардировщиков, длившейся с 13.45 до 16.00. В ходе этого налета «Клан Чаттан» получил попадание в корму и загорелся. Вскоре на нем начали рваться боеприпасы. Эсминцы сняли с транспорта людей, а судно потопили.

14 февраля Вайян встретил «Бреконшир» и 3 больших грузовых судна, вышедших с Мальты навстречу его кораблям в сопровождении «Пенелопе» и 6 эсминцев. Соединение «К» приняло под свою опеку единственный уцелевший транспорт и повело его к Мальте. Примерно полчаса спустя из-за близкого разрыва бомбы на «Ровалан Кастле» заклинило машины. Эсминец «Зулу» взял его на буксир, но не смог вести тяжело груженый транспорт с достаточно высокой скоростью, чтобы иметь хоть какой-то шанс дотащить его до Гранд-Харбора. С большой неохотой Каннингхэм отдал из Александрии приказ затопить «Ровалан Кастл», что и было сделано в 20.00. Таким образом, фашистская авиация полностью разгромила конвой. И хотя Вайяну удалось без потерь довести пустые суда в Александрию, это могло послужить слабым утешением, — ни один грамм груза на Мальту не попал.

Провал попытки конвоя MW — 9 добраться до Мальты породил очень удручающую ситуацию. Начальники штабов в метрополии получив радиограмму от губернатора Мальты генерала Добби, полностью осознали опасность и 27 февраля сигнализировали командующим вооруженными силами на Ближнем Востоке, чтобы они изложили свою точку зрения. В Лондоне считали оправданными самые радикальные шаги по сохранению Мальты в качестве передовой авиабазы и главного препятствия на маршруте по переброске подкреплений противника в Северную Африку. Начальники штабов также указали, что снабжать Мальту с западного направления пока не представляется возможным, поэтому в ближайшее время снабжением Мальты придется заниматься Средиземноморскому флоту. К началу мая 1942 г. ситуация на Мальте станет очень опасной, если туда не пройдет ни один конвой. Поэтому с наступлением безлунного периода в апреле Каннингхэму следует провести на Мальту большой конвой, который позволил бы не только закрыть текущие нужды, но и создать резервы, превышающие нынешний критический уровень. Каннингхэму также предлагали предпринять еще одну попытку провести конвой на Мальту в самое ближайшее время. При этом никакая степень риска для кораблей эскорта не должна приниматься во внимание, а проводка конвоя должна рассматриваться как главная военная задача.

Тем временем, итальянцы и немцы, пользуясь сложившейся для них благоприятной обстановкой, вознамерились интенсифицировать движение своих конвоев. С 7 по 9 марта итальянское морское командование запланировало провести в Африку сразу 3 конвоя из Бриндизи, Мессины и Неаполя, и одновременно вывести из Триполи в метрополию 2 конвоя порожних транспортов. Несмотря на то, что английская разведывательная авиация обнаружила все 5 конвоев, они беспрепятственно достигли пунктов назначения. Жалкая попытка атаковать итальянские конвои была предпринята 20 «веллингтонами» с Мальты. Из-за наступившей темноты они не смогли толком отыскать транспорты противника. Фактически, в атаке приняли 3 самолета из 20. При этом они сообщили в Александрию, что торпедировали итальянский крейсер и на нем начался пожар.

В Александрии все имевшиеся под рукой крейсеры и эсминцы были подняты по тревоге. Они вышли в море 10 марта в 4.00 с таким расчетом, чтобы пройти опасную зону близ Тобрука под покровом темноты. Командовал соединением контр-адмирал Вайян на «Найядё» Никаких кораблей противника английской эскадре обнаружить не удалось. Они воспользовались случаем, чтобы увести с Мальты в Александрию только что прибывший из Англии новейший крейсер «Клеопатра» и эсминец «Кингстон». По выражению Каннингхэма, «Клеопатре» на Мальте был оказан «суровый прием»: входя в Гранд-Харбор, крейсер получил попадание бомбой в носовую надстройку.

11 марта самолеты противника беспрестанно бомбили эскадру Вайяпа на всем обратном пути на отрезке между Критом и Киренаикой, по без особого успеха. Однако ближе к вечеру германская подводная лодка «U-565» торпедировала «Найяд» в середину корпуса, в район машинного отделения. Крейсер сильно накренился и затонул через 20 минут. При этом погибли 82 человека. Самого Вайяна и остальных матросов подобрали эсминцы. Остальные корабли благополучно возвратились в Александрию.

Каннингхэму сразу не понравился экипаж «Клеопатры» и, особенно, командир крейсера капитан I ранга Мэтью Слэттери. 19 марта командующий сообщил в письме к первому морскому лорду: «„Клеопатра“ прибыла к нам в жалком состоянии. По-видимому, на родине погода мешала привести ее в порядок. После радушного приема, оказанного им на Мальте, у Слэттери начались проблемы с экипажем корабля. Он сообщил мне, что они (матросы. — Д.Л.) склонны к лени, а офицеры плохо подготовлены. Слэттери, о котором я практически ничего не знаю, не очень-то мне понравился».

Как обычно в таких ситуациях, Каннингхэм поступил решительно и безжалостно. По его приказу. Вайян поднял свой флаг на «Клеопатре», а Гай Грэнтам, командир погибшего «Найяда» стал его флаг-капитаном. Слэттери был отстранен от командования своим новеньким отличным кораблем и отправлен в «отстой» — начальником штаба при командующем Восточной станцией. В этом качестве ему предстояло изучить возможности строительства аэродромов на побережье Восточной Африки. Старшего офицера и главного артиллерийского офицера крейсера Каннингхэм также заменил.

В целом, надводные корабли и авиация Средиземноморского флота в первом квартале 1942 г. действовали не лучшим образом, хотя на то имелись свои причины. На высоте были только подводные лодки. Особенно успешными оказались их действия против германских подводных лодок. В январе — марте 1942 г. английские подводники потопили в Средиземном море 7 немецких субмарин. В марте они также уничтожили 6 транспортов, суммарным тоннажем 17.298 т.

Всю первую половину марта Каннингхэм напряженно размышлял над тем, как ему выполнить главное предписание начальников штабов в Лондоне — провести конвой на Мальту. В Александрии сформировали конвой MW — 10 из 4 транспортов — «Бреконшир», «Клан Кэмпбелл», «Пампас» и норвежского судна «Талабот». Для успеха этой операции предстояло поработать всем трем родам вооруженных сил. Армия готовилась предпринять наступление на передовые аэродромы противника и тем самым отвлечь вражеские самолеты от конвоя. ВВС собирались атаковать аэродромы на Крите и Киренаике и попытаться уничтожить самолеты противника на земле. Истребители должны были прикрывать конвой как можно более долго, что они и делали вплоть до 9.00 22 марта, действуя на расстоянии полных 700 миль от своих баз. Морская авиация планировала бомбить Дерну в ночь на 21 и на 22 марта. В операцию включались авиаразведка и ударные авиагруппы с Мальты.

Конвой вышел из Александрии в 7.00 20 марта. Непосредственно с транспортами следовали крейсер ПВО «Карлисл» и 6 эсминцев под командованием капитана I ранга Дж. М.Нима. Дальнее прикрытие и общее руководство операцией осуществлял контр-адмирал Вайян, вышедший в море с крейсерами «Клеопатра». «Дидо», «Юриалес» и 4 эсминцами. В море к конвою должны были присоединиться еще 6 эсминцев типа «Хант». Перед тем они занимались поиском подводных лодок вблизи Тобрука и действительно нашли германскую субмарину «U — 652», которая тут же потопила эсминец «Хейтроп». Так что в их компании остались 5 боевых единиц. Днем.20 марта они заправились топливом в Тобруке и утром следующего дня присоединились к сопровождению транспортов.

Крейсер «Пенелопе» и эсминец «Легион» вышли навстречу Вайяну с Мальты и встретились с его кораблями в 8.00 22 марта. Таким образом, эскадра собралась в полном составе, когда до Мальты оставалось примерно 250 миль пути. Конвой прошел опасную зону между Критом и Киренаикским выступом, избежав нападений вражеской авиации. Здесь большую роль сыграли действия армии, подвергшей обстрелу полевой артиллерией передовые аэродромы противника, расположенные к западу от Тобрука.

Вскоре мирное путешествие Вайяна прервалось. Вечером 21 марта конвой обнаружил немецкий транспортный самолет, летевший из Киренаики на Крит. Около 5.00 22 марта английская подводная лодка известила Вайяна, что несколькими часами ранее из Таранто вышли эсминцы и тяжелые корабли. Это свидетельствовало о том, что атака с воздуха также могла начаться в любой момент, а через несколько часов следовало ожидать появления линкоров и крейсеров противника.

Воздушная атака конвоя и эскадры Вайяна началась в 9.30 22 марта, полчаса спустя после того, как последний истребительный патруль их покинул, и продолжалась с нарастающей интенсивностью до наступления темноты. В общей сложности в ней участвовало около 150 самолетов-торпедоносцев и бомбардировщиков. Утренние атаки ограничились несколькими сбросами торпед с большого расстояния итальянскими самолетами, ведомыми не очень опытными экипажами. Конвой был хорошо защищен непосредственным эскортом крейсеров и эсминцев, а также еще одним соединением эсминцев, шедшим в 2 милях впереди, которые отбили итальянский налет мощным зенитным огнем. Ближе к середине дня, когда в дело вступили германские самолеты, конвою и эскорту пришлось приложить большие усилия, чтобы избежать попаданий.

Вайян был исполнен решимости ни в коем случае не возвращаться с конвоем назад. По его собственным словам, они собирались «дойти до Мальты, даже если в дело вступят надводные корабли противника». Вайян разделил свои 4 крейсера и 11 эсминцев на 5 подразделений, по 3 корабля в каждом. Действуя относительно самостоятельно, они должны были поставить дымовую завесу между противником и конвоем, а затем, возвратившись обратно, атаковать итальянские корабли торпедами под прикрытием дымовой завесы, если последние решатся идти через нее. Одновременно «Карлисл» и один из эсминцев типа «Хант» будут ставить дымовую завесу по ходу движения конвоя. Остальные эсминцы типа «Хаит» составят ближний эскорт, защищая транспорты от атак с воздуха.

В 13,30 самолет противника сбросил 4 красных осветительных снаряда впереди по ходу конвоя. Тем самым Вайян получил первое свидетельство того, что корабли противника находятся уже где-то рядом. Он ожидал их появления не ранее 16.30 или 17.00. Однако в 14.30 с «Юриалеса» сообщили, что видят дымы, приближающиеся с севера, а 17 минут спустя «Юриалес» и «Легион» одновременно доложили об обнаружении кораблей противника — гораздо ранее, чем предполагалось. Поначалу англичане решили, что перед ними 3 линкора, но в действительности это были 2 тяжелых крейсера, 1 легкий крейсер и 4 эсминца. Дистанция до них составляла около 20 км. С юго-востока дул резкий порывистый ветер, который быстро крепчал, на море усиливалось волнение.

Вайян немедленно повернул свои дивизионы на север, навстречу противнику, а конвой и ближний эскорт стали уходить в противоположном направлении. Освободившись от конвоя, корабли Вайяна развернулись и поставили дымовую завесу. В 14.36 итальянцы открыли огонь с большой дистанции. Убедившись, что перед ними крейсеры, Вайян повернул им навстречу. В 14.56 «Клеопатра» и «Юриалес» открыли огонь по тяжелому крейсеру с дистанции около 18 км. Спустя 5 минут итальянские корабли отвернули к северу и вышли за пределы дистанции артиллерийского боя. Потом один из итальянских крейсеров вновь возвратился назад и в течение нескольких минут обменивался интенсивными залпами с английскими крейсерами, но в 15.15 он разорвал контакт и присоединился к остальным. С уходом итальянских кораблей Вайяи отошел к конвою и в 15.35 радировал в Александрию: «Противник отогнан».

Несколько итальянских высотных бомбардировщиков безрезультатно атаковали эскадру Вайяна во время этого боя. Затем над конвоем сконцентрировался целый рой «Ю-88», которые пикировали на него с высоты 3000 м. Благодаря меткой стрельбе эскорта и отличному маневрированию конвоя, их атаки не достигли цели, за исключением того, что привели к большому расходу боеприпасов. «Карлисл» израсходовал 1/3 боезапаса. Эсминец «Саутуолд» доложил: «Имели место 9 атак. Осталось 40 % боезапаса 4-дюймовых снарядов». При штормовом море и сильном ветре артиллерия эсминцев действовала в очень сложных условиях. Орудийные расчеты промокли насквозь. Корабли заливало водой с носа до кормы. Даже мостики и посты управления артиллерийским огнем крейсеров поливало брызгами, когда они шли против ветра.

Едва Вайян успел собрать свой конвой, как в 16.37 «Зулу» доложил о 4 кораблях, приближающихся с северо-востока. В 16.48 Каннингхэм получил донесения Вайяна о линкоре и 4 крейсерах противника, а в 17.08 он уточнил, что их сопровождают еще и эсминцы. По мере сближения итальянцы разделились на 2 группы. Ближайшая из них, состоявшая из 3 крейсеров и 4 эсминцев, находилась на расстоянии примерно 9 миль. Вторая группа, включавшая линкор «Литторио» и 4 эсминца, держалась на расстоянии 15 миль. Итальянские корабли шли на большой скорости юго-западным курсом, стараясь отрезать конвой от Мальты.

Присутствие могучего линкора сразу поставило Вайяна в чрезвычайно сложное положение. Он, конечно, мог уйти с военными кораблями, бросив свой конвой, но его задача заключалась в том, чтобы привести транспорты на Мальту, невзирая на потери. Поэтому он приказал конвою отвернуть на юг и уходить от противника со всей возможной поспешностью, а сам со своими дивизионами принялся действовать как в предыдущей ситуации, выставив густую дымовую завесу между итальянцами и конвоем.

«В течение последующих двух часов до 19.00», вспоминал Каннингхэм. — «ситуация была чревата громадной опасностью. Мои чувства и чувства офицеров моего штаба в Александрии все время, пока шел бой, легче представить, чем описать. Я очень остро ощущал смертельную горечь сидения за сценой с огромным грузом ответственности, пока другие сражались с противником, неимоверно превосходящим по силам. Мы могли отлично представлять себе, что там происходило: итальянский линкор и крейсеры приближаются с севера; крейсера и эсминцы Вайяна ставят дымовую завесу, шныряя среди всплесков 15- и 8-дюймовых снарядов; ожесточенные атаки „Бреконшира“ и трех транспортов, от которых, как мы понимали, зависела судьба Мальты; штормовое море, которое сильно препятствует действиям эсминцев. Мы отлично все это представляли, но ничем не могли помочь».

Полковник Р.Б.Мосли стал свидетелем того, что Каннингхэм следил за сражением в помещении штаба флота в Александрии: «Отличная военно-морская связь позволяла Э.Б.К. моделировать все передвижения кораблей на штабном столе по мере получения донесений. Время от времени он произносил вслух комментарии типа: „Хорошо, парень!“, „Так, правильно“, „А теперь пора посылать в атаку эсминцы“, „Одно попадание в „Литторио“ и они сгруппируются вокруг для защиты“. Несколько минут спустя внесли текст радиограммы от Вайяна с сообщением, что он отправляет в атаку эсминцы. „Ну вот, он опять все сделал правильно“. Потом он долго ничего не говорил, расхаживая взад и вперед. Последовавшее сообщение о предположительном попадании обрадовало Э.Б.К… Итальянцы поступили именно так. как он предсказывал…Находиться подле него во время этого захватывающего и важного события было очень поучительно. Его уверенность и непоколебимый оптимизм передавались всем офицерам штаба».

Облако густого дыма, поставленное английскими кораблями и постоянно обновляемое, расстилалось словно толстое одеяло над поверхностью моря и дрейфовало по ветру в северо-западном направлении. Противник упорно пытался обойти дымовую завесу с запада и догнать конвой, уходивший на юг. Английские корабли, то выныривая, то исчезая в рваных клочьях дымового облака, словно свора огрызающихся терьеров, решительно препятствовали итальянцам в их передвижениях, пуская в ход пушки и торпеды при всяком удобном случае.

Фактически, ни один эсминец противника не принял участия в сражении. С итальянской стороны в бою участвовали «Литторио» со своими 15-дюймовыми орудиями, 2 тяжелых и 1 легкий крейсер. Несмотря на подавляющий перевес противника в артиллерии, англичане без колебаний принимали бой на средних дистанциях от 9000 до 12000 м., или сближались до 5000 м. для торпедных залпов. Флагманский корабль Вайяна «Клеопатра» получил попадание 6-дюймовым снарядом в мостик, на нем имелись убитые и раненые. Близ «Хэвока» разорвался 15-дюймовый снаряд и сильно повредил котельное отделение, из-за чего его скорость сократилась до 16 узлов. Из всех английских кораблей только эсминец «Кингстон» получил попадание 15-дюймовым снарядом, но все же смог добраться до Мальты своим ходом. «Юриалес» и «Лайвли» были осыпаны снарядными осколками, но их повреждения можно считать совсем незначительными. Единственным попаданием, доставшимся итальянцам, стал 6-дюймовый снаряд, поразивший «Литторио» в корму. Он практически не причинил вреда бронированному гиганту. Расход боезапаса на английских кораблях был очень велик. Однако неэффективность их стрельбы вполне объяснима помехами дымовой завесы и штормовой погодой. К тому же большую часть времени обмен залпами происходил на предельных дистанциях.

По-видимому, попытка прорыва сквозь дымовую завесу с риском нарваться на поджидавшие там английские эсминцы оказалась слишком большим испытанием для слабой нервной системы Анджело Якино. Он «дал себя уговорить» прекратить этот «безнадежный бой». С наступлением сумерек итальянская эскадра разорвала контакт и скрылась за горизонтом.

Каннингхэм испытал неописуемое чувство облегчения, когда в Александрию пришло известие, что итальянцы отступили. Желая снять часть ответственности с Вайяна, командующий радировал ему, что он может без колебаний отдать приказ транспортам рассредоточиться и добираться до Мальты самостоятельно со всей возможной поспешностью, на какую они способны. Но Вайян уже отдал такой приказ: в 19.20 с наступлением темноты он принял решение возвращаться в Александрию, предоставив транспортам возможность идти к Мальте самостоятельно. «Погоду определял штормовой юго-западный ветер, на море было сильное волнение», — писал Вайян в своем донесении. «Топлива на эсминцах типа „К“ и типа „Хаит“ оставалось явно недостаточно, чтобы провести лишний день в центральном бассейне к западу от Бенгази. Поэтому нам следовало отойти как можно дальше на восток, чтобы в течение дня успеть прорваться сквозь бомбежки».

Обратный путь в Александрию в тисках шторма дался эскадре Вайяна нелегко, хотя его корабли не получили повреждений от непогоды сверх тех, что уже имели. Обратный путь он начал со скоростью 22 узла, но вскоре снизил ход до 18 узлов, а затем и до 15 узлов. К рассвету 23 марта только эсминец «Сикх» все еще шел в одной колонне с крейсерами. Остальные отстали по причине сильного волнения и полученных повреждений. Истребители ВВС находились над эскадрой большую часть дня, хотя им пришлось работать на предельном расстоянии от своих баз.

Ночью шторм стал утихать. Корабли Вайяна смогли увеличить ход до 26 узлов и к 12.30 24 марта прибыли в Александрию. Им устроили потрясающую встречу. Экипажи всех военных и торговых судов, стоявших в гавани, высыпали на палубы и надстройки и приветствовали эскадру радостными криками. Каннингхэм немедленно прервал заседание штаба флота: «Пошли, пошли, мы должны подняться и как следует поприветствовать мой великолепный флот». Стоя на мостике, старый адмирал поначалу был необычайно молчалив и серьезен, но потом, поддавшись общему порыву чувств, громко закричал «ура» вместе со всеми.

Действиям кораблей Филиппа Вайяна Каннингхэм дал самую высокую оценку: «Я всегда буду считать бой в заливе Сирт 22 марта 1942 г. одним из самых блистательных морских сражений этой войны, если не самым блистательным. В моем пересказе это выглядело легко, по в действительности это противоречило всем канонам морской войны, когда эскадра малых крейсеров и горстка эсминцев вынудили отступить эскадру тяжелых кораблей. Было бы ошибкой думать, что итальянцы продемонстрировали недееспособность в этом сражении. Наши эсминцы, выходившие в атаку, встречали точный и интенсивный артиллерийский огонь, и только по милости Божественного Провидения многие из них не были потоплены или более серьезно повреждены. Но мысль о том, чтобы пройти через дымовую завесу и напасть на конвой, зная, что эсминцы поджидают его с другой стороны, готовые к атаке, оказалась не для выдержки итальянского адмирала, Для любого флагмана, какой бы отвагой он не обладал, это было бы большой проблемой. В таких обстоятельствах все козыри у эсминцев. Решимость и слаженная работа всех кораблей, участвовавших в бою. продемонстрировали их выучку по самым высоким стандартам. В купе с великолепным управлением эскадрой Филиппом Вайяном это принесло вдохновляющую и полностью заслуженную победу в ситуации, когда при других обстоятельствах конвой и большая часть эскорта были бы непременно уничтожены».

Командующий флотом лично поднялся на борт «Клеопатры» и поздравил контр-адмирала Вайяна с великолепно проведенной операцией, за которую его позднее представили к Ордену Британской Империи 2-й степени.

На этой мажорной ноте можно было бы закончить рассказ о втором сражении в заливе Сирт. но у читателя может возникнуть вопрос, а как же быть с главной целью операции — доставкой грузов на Мальту? Выполняя приказ Вайяна, все 4 транспорта рассредоточились и каждый из них в сопровождении 1 или 2 эсминцев добирался в течение ночи до Мальты самостоятельно. Однако, из-за вынужденного отступления на юг во время дневного боя надводных кораблей, их время в пути неизбежно увеличилось. На рассвете 23 марта они все еще находились в открытом море и подвергались интенсивным налетам.

Первыми сразу после 9.00 в Гранд-Харбор вошли «Талабот» и «Пампас», каждый в сопровождении эсминца. Их неистово приветствовали толпы мальтийцев, собравшихся на причалах. «Клан Кэмпбелл» отстал от них на приличное расстояние. Около 10.30 он все еще находился на расстоянии 50 миль от острова, когда получил попадание в машинное отделение бомбой, сброшенной с пикирующего бомбардировщика с высоты всего около 15 м. «Клан Кэмпбелл» перевернулся и затонул. Эсминец «Легион», получивший приказ идти ему на помощь, был поврежден близким разрывом бомбы и выбросился на берег.

В 9.20 «Бреконширу» оставалось пройти всего 8 миль до Гранд-Харбора, когда он получил попадание бомбой в машинное отделение и был полностью обездвижен. Дул штормовой ветер, гнавший крутую волну, тем не менее, «Карлисл» не оставлял попыток взять подбитый транспорт на буксир, описывая вокруг него круги и отбиваясь от атакующих самолетов. Все усилия крейсера оказались тщетными. Дрейфуя к берегу, «Бреконшир» вынужден был стать на якоря. При нем остались 3 эсминца. Через некоторое время один из них подорвался на мине и затонул. В течение 26–27 марта немецкая авиация окончательно добила «Бреконшир». Он затонул у самого берега, так что часть его борта осталась над водой. Позднее большую часть жидкого топлива из него все же выкачали посредством шлангов, заведенных через днище.

Впрочем, «Талаботу» и «Пампасу» также не удалось спастись. Их разбомбили прямо на рейде Гранд-Харбора. На «Талаботе» возник пожар, и его пришлось затопить из опасения, что на нем сдетонирует груз боеприпасов и разрушит все вокруг. Полузатопленный «Пампас» едва держался на воде. Не считая жидкого топлива с «Бреконшира», на Мальту попали только 5.000 т. грузов из 26.000 т., доставленных с таким риском и такой ценой.

Каннингхэм не случайно выглядел замкнутым и молчаливым, встречая эскадру Вайяна в Александрии. Он уже знал, что возможно в последний раз видит, как военные корабли входят в александрийскую гавань. Проводка этого конвоя на Мальту стала последней операцией, осуществленной Каннингхэмом в должности командующего флотом. В середине марта он получил радиограмму от первого морского лорда, сообщавшую, что ему предстоит сдать командование флотом и отправиться в Вашингтон во главе английской военно-морской делегации.

Каннингхэм отнюдь не горел желанием ехать в Америку. Ему ужасно не хотелось оставлять Средиземноморский флот в тот момент, когда удача отвернулась от него. Командование флотом должен был принять адмирал Генри Харвуд, тот самый, которому довелось руководить операцией по уничтожению «карманного линкора» «Адмирал граф Шпее» в Южной Атлантике. Каннингхэм категорически возражал против кандидатуры Харвуда и неоднократно доводил свое мнение до сведения Паунда. Однако что-либо изменить было бы уже не в его силах. 1 апреля 1942 года Каннингхэм спустил свой флаг на «Куин Элизабет». До прибытия Харвуда обязанности командующего флотом исполнял вице-адмирал Придхэм-Уиппелл.

Отъезд Каннингхэма держался в строжайшем секрете. В последний день флагманы и командиры кораблей отобедали с ним на борту «Куин Элизабет». Он оставил после себя три обращения: одно было адресовано военному флоту, второе — торговому флоту, и третье — гарнизону и жителям Мальты. В день отъезда платформа, от которой отходил поезд на Каир, была черна от кителей морских офицеров. «Что я говорил им на прощанье, вглядываясь в их усталые и загорелые до черноты лица, я уже не помню. Могу вспомнить только то, что творилось в моей душе. При прощании со всеми моими преданными друзьями на меня нахлынули такие горькие чувства, как будто я теряю все».

Адмирал Каннингхэм с супругой добрались на родину инкогнито, под именем мистера и миссис Браун. 3 апреля они вылетели из Каира в Хартум, оттуда, опять же самолетом, — в Сьера-Леоне. затем — в Нигерию. Из Нигерии летающая лодка доставила их в Лиссабон, где им пришлось провести сутки. И, наконец, 9 апреля они ступили на родную землю в Бристоле. Сойдя с поезда на платформу Пэддингтонского вокзала. Каннингхэм был «весьма удивлен и очень тронут», обнаружив, что встречать его пришел весь Совет Адмиралтейства в полном составе, за исключением первого морского лорда. Паунд прислал записку, в которой выразил сожаление по поводу своего отсутствия в связи с серьезной болезнью супруги. Два дня спустя Каннингхэма чествовал Совет Адмиралтейства — комплимент столь же приятный, сколь и неожиданный. Мероприятие почтил своим присутствием лично премьер-министр Уинстон Черчилль.

После долгого отсутствия Англия военного времени показалась Каннингхэму «странным местом». Первые 10 дней он провел в Лондоне, получая подробные инструкции в Адмиралтействе относительно характера предстоящей работы в Вашингтоне. В Адмиралтействе Каннингхэм сразу ощутил крайне некомфортную атмосферу, проникнутую духом интриганства. «В 1942 г. я застал Паунда в сильной депрессии. Он спросил меня, что я думаю на тот счет, если он подаст в отставку, и я, конечно же, категорически возразил. Он также сообщил мне, что Уинстон Черчилль думает избавиться от него и поставить лорда Маунтбэттена первым морским лордом! Я посоветовал ему крепко держаться за свое кресло, но он сильно переживал по этому поводу».

Каннингхэму удалось выкроить время, чтобы повидать своих теток и других родственников. После этого он стал готовиться к отбытию в Америку. Из расспросов о характере своей деятельности в Вашингтоне Каннингхэм пришел к неутешительному выводу, что ему главным образом «придется писать болезненные бесполезные письма, которые по большей части не будут стоить выеденного яйца». По возвращении из Шотландии адмирал обнаружил личное письмо от Черчилля, в котором премьер-министр извещал, что имеет намерение обратиться к королю с рекомендацией пожаловать Каннингхэму титул барона Соединенного Королевства. Каннингхэм не придавал особого значения титулам и поначалу твердо вознамерился отказаться. По этому поводу он отправился посоветоваться с первым морским лордом. Однако Паунд очень настойчиво убедил его не отказываться, указав, что моряки Средиземноморского флота будут рассматривать эту почесть как признание их заслуг в период командования Каннингхэма. Пришлось эту честь принять.

Отъезд в Америку откладывался несколько раз, так что Каннингхэму пришлось провести в Англии больше двух месяцев. Он подозревал, что за этим крылась очередная интрига Черчилля. Впоследствии выяснилось, что в действительности было так. Премьер-министр хотел поставить Каннингхэма командующим Флотом Метрополии, а от Джона Хови, занимавшего этот пост, вообще избавиться. О последнем у Черчилля сложилось «крайне неблагоприятное мнение». И только твердая позиция Паунда заставила в конечном итоге главу правительства оставить эту идею.

23 июня 1942 года Каннингхэм вместе с женой вылетел в Америку. Черчилль пригласил адмирала отправиться вместе с ним морем, но поскольку приглашение премьера не распространялось на Нону, Каннингхэм отказался. Беспосадочный перелет из Ирландии в Нью-Йорк на летающей лодке занял 25 часов. В Нью-Йорке их уже ждал самолет ВМС США, чтобы немедленно доставить в Вашингтон.

В столице Каннингхэма встретил прежний глава британской военно-морской делегации адмирал Чарльз Литтл. который ввел своего преемника в курс дела и в первые несколько дней познакомил со многими высокопоставленными американскими военными и политиками. Черчилль, также вскоре появившийся в Вашингтоне, однажды взял с собой Каннингхэма на аудиенцию к президенту Рузвельту, который произвел на английского адмирала очень большое впечатление.

Из Северной Африки поступали новости одна хуже другой. В конце мая Роммель скрытно перебросил основную массу своей бронетехники с северного фланга фронта на южный и нанес стремительный удар в направлении Бирхакейма. Там развернулось ожесточенное танковое сражение, в ходе которого англичане потеряли почти всю свою бронетехнику. 21 июня пал Тобрук. Немцы захватили тысячи пленных и огромное количество ценных грузов. В последующие дни армия Роммеля один за другим заняла Бардию, Саллум, Сиди Баррани и Мерса-Матрух. К началу июля 8-я английская армия откатилась до Эль-Аламейна, что в 70 милях от Каира.

Хотя Каннингхэм очень болезненно переживал эти печальные известия, из Америки события в Северной Африке выглядели несколько по-другому. В Вашингтоне у него складывалось впечатление, что Вторая мировая война идет где-то на другой планете.

Американцы немедленно предложили отправить в Северную Африку 250 новых танков «шерман», которыми недавно начала укомплектовываться их армия. Танками загрузили 4 быстроходных транспорта, которые в кратчайшие сроки ушли на Ближний Восток вокруг Мыса Доброй Надежды. Когда одно из этих судов в пути потопила подводная лодка, в США немедленно загрузили еще один такой же транспорт и отправили в след остальным. Все они прибыли в Египет одновременно. Эта спонтанная щедрость, демонстрировавшая безграничные возможности нового союзника, произвела на Каннингхэма огромное впечатление.

В Вашингтоне Каннингхэм должен был представлять британские военно-морские силы в Объединенном Комитете Начальников Штабов, который создавался с целью координации усилий и выработки общей стратегии двух англосаксонских держав во второй мировой войне. Председателем ОКНШ стал адмирал Уильям Леги, одновременно возглавлявший Комитет Начальников Штабов США и являвшийся представителем президента. ВМС США представлял адмирал Эрнест Кинг, занимавший одновременно посты командующего морскими операциями (эквивалент первого морского лорда в Великобритании) и командующего флотом. В ОКНШ также входили начальник генерального штаба армии США генерал Джордж Маршалл и командующий военно-воздушными силами генерал Генри Арнольд. Английскую миссию возглавлял фельдмаршал Джон Дилл, в которую помимо Каннингхэма входили генерал-лейтенант Дж. Н.Макриди и маршал авиации Д.С.Эвилл. Каждый из перечисленных военных чинов имел целый штат заместителей, помощников и технических работников.

С Эрнестом Кингом у Каннингхэма не заладились отношения с самого первого дня. После первого ознакомительного заседания английский адмирал попросил об отдельной встрече с командующим военно-морскими операциями для обсуждения специфических флотских проблем. В ответ ему пояснили, что адмирал Кинг в силу своей чрезвычайной занятости сможет принять английского представителя не ранее, чем через пять дней. В ответ, разозленный Каннингхэм потребовал созвать новое заседание ОКНШ. Извинившись перед армейскими и авиационными генералами за то. что отрывает их драгоценное время, он объявил, что желает обсудить важные вопросы с адмиралом Кингом. Собеседование состоялось, но отношения между ними после этого не улучшились.

В конце июня 1942 года Каннингхэм писал Паунду: «Я обнаружил, что с Кингом не очень-то легко иметь дело. Он объявляет свое решение без пояснений, что меня слегка раздражает. Я не сомневаюсь, что со временем отучу его от этой дурной привычки». Однако время шло, а Эрнест Кинг не собирался отказываться от своих дурных привычек.

Впоследствии в своих мемуарах Каннингхэм так охарактеризовал командующего флотом США: «Человек невероятных талантов и способностей, он был абсолютно безжалостен в своих методах, и с ним нелегко было найти общий язык. Он был жестким, любил, чтобы его считали жестким, а временами становился грубым и невыносимым. Не прошло и нескольких недель, как нам пришлось вести довольно неприятный разговор по. вполне пустяковому вопросу о временной передаче нам 4 или 5 американских подводных лодок для действий в Атлантике. Он вел себя вызывающе, и я высказал ему, что думаю о его методах укрепления дружбы и единства между союзниками. Мы расстались друзьями. Справедливости ради следует отметить, что в то время он был слишком поглощен морскими операциями в Тихом океане против японцев, где флот Соединенных Штатов одерживал не только победы, но и терпел поражения. В целом, я думаю, что Эрнест Кинг был нужным человеком на нужном месте, хотя его едва ли можно назвать хорошим переговорщиком. Ему не хватало войны только с противником и он начинал воевать с теми, кто был на его стороне».

В действительности все обстояло даже хуже, чем описал Каннингхэм. Накануне разговора с Кингом о злополучных подводных лодках английский адмирал дал большое интервью представителям американской печати в пресс-клубе военного флота США «Оверси». В первой половине 1942 года американский торговый флот понес колоссальные потери от действий германских подводных лодок в Карибском море и у восточного побережья США. Упомянув этот факт, Каннингхэм весьма критично отозвался о состоянии противолодочной обороны военного флота США и указал, что американцам не мешало бы поучиться этому делу у англичан. Отвечая на вопросы журналистов, адмирал испытал некоторую неловкость, увидев среди присутствующих двух или трех американских адмиралов, которые сидели с каменными лицами. Об этом интервью стало известно Кингу, тем более что несколько газет поместили передовые статьи на волновавшую всех тему.

Американский командующий воспринял интервью Каннингхэма как шпильку в свой адрес. Поэтому по вполне понятным причинам переговоры о подводных лодках проходили на повышенных тонах. В описании секретаря адмирала Кинга они выглядели следующим образом: «По-видимому, существовала договоренность, что англичане переведут несколько подводных лодок в Средиземное море, и им хотелось бы, чтобы флот США заменил их своими субмаринами. Кинг отказался сделать это. Каннингхэм настаивал и начал стучать по столу. Кинг поднялся и сказал: „Возможно, Британия и правила морями в течение трех столетий, но теперь это время миновало безвозвратно. Вон отсюда“. Позднее Кинг все же принес Каннингхэму какие-то неуклюжие извинения за эту грубую выходку».

С остальными американскими военными, входившими в ОКНШ у Каннингхэма установились отличные отношения. «Генерала Маршалла я полюбил и восхищался им безмерно. Не надо было долго общаться с ним, чтобы убедиться в искренности и честности его намерений. Он мог быть достаточно упрям, но всегда выслушивал точку зрения другого… Леги был очаровательным и обходительным человеком, из него получился отличный председатель, умевший сглаживать острые углы и успокаивать надвигавшуюся бурю».

Особенно поразила Каннингхэма отчаянная межведомственная вражда, раздиравшая вооруженные силы великого союзника: «У нас на родине существовали межведомственные соперничество и зависть, но взаимная неприязнь между американской армией и военным флотом сразу бросилась мне в глаза; подчас она разрасталась до невероятных размеров. Иногда мне казалось, что курсантов в Вест-Пойнте и Аннаполисе заранее воспитывают в таком духе. Это было очень прискорбно».

В июле американские начальники штабов побывали в Англии с целью обсуждения наступательных операций, которые президент приказал осуществить в 1942 году. Рузвельт нацеливал американских военных на высадку в Северной Франции, как самом верном и быстром способе разгромить Германию или, по крайней мере, ослабить чудовищное давление Вермахта на Советский Союз. Черчилль и английские начальники штабов настаивали на высадке в Северной Африке, поскольку не верили в возможность вторжения во Францию через Ла-Манш до 1944 года. Они высказали сомнение, что за такой короткий срок удастся сосредоточить достаточное количество подготовленных войск, чтобы предпринять высадку, и кораблей для переброски подкреплений.

В глубине души Черчилль не считал нужным особо торопиться с открытием Второго фронта, полагая, что будет лучше, если СССР и Германия как можно сильнее истощат друг друга во взаимной борьбе. Пока же можно было решать специфические британские проблемы с помощью американской морской и военной мощи. В конечном итоге, после обсуждения всех альтернатив, Черчиллю удалось добиться принятия решения о высадке в Северной Африке. После этого проблема перешла в конкретную разработку штабов обеих стран. Президент Рузвельт настаивал, что операция «Торч» («Факел», как ее потом окрестили), началась не позднее 26 октября 1942 года.

Начальники штабов США возвратились из Англии весьма разочарованными. Они не испытывали особого восторга по поводу предстоящей высадки в Северной Африке. 12 августа Каннингхэм писал первому морскому лорду, что американские военные «не слишком верили в ее полезность». «…Возможно, я преувеличиваю, но у меня такое чувство, что без соответствующего энтузиазма не будет и успеха. Я уверен, что Кинг категорически против этого, и он высказал мнение, что никакой пользы для военных усилий Объединенных Наций она не принесет, и его мнение целиком разделяет военно-морской департамент». Кинг действительно был слишком поглощен идеей реванша на Тихом океане и потому рассматривал все силы, отправляемые на европейский театр военных действий, как пустую трату времени и ресурсов.

Почти сразу последовала бурная дискуссия о командовании операцией. Американцы наотрез отказались от высадки в Египте и настояли на том, что верховное командование должен осуществлять американец. Командующим операцией «Торч» был назначен генерал-лейтенант Дуайт Эйзенхауэр. Он также считал решение о высадке в Северной Африке ошибочным и пребывал в убеждении, что оно свидетельствует о пассивном и оборонительном мышлении. Тем не менее, получив такое перспективное назначение, Эйзенхауэр отбросил все сомнения, и решительно взялся за работу. Он считал, что первое совместное англо-американское наступление в этой войне должно быть успешным, и оно должно научить британских и американских офицеров действовать совместно. Приверженность Эйзенхауэра идее англо-американского союза к тому времени стала уже легендарной. Начальником штаба Эйзенхауэра стал бригадный генерал Уолтер Беделл-Смит.

В конце июля Беделл-Смит навестил Каннингхэма. Устав от препирательств с американским флотским руководством, он пояснил английскому адмиралу причину своего визита: Беделл-Смит хотел бы получить квалифицированное мнение военно-морского специалиста по вопросу о последствиях оккупации Северной Африки союзниками для военно-морской ситуации и торгового судоходства в целом. Каннингхэм с энтузиазмом принялся рассказывать о неисчислимых последствиях, которые наступят в случае успеха такой операции. Италия является самым слабым партнером в составе Оси, и если удастся оккупировать все северо-африканское побережье от Египта до Испанского Марокко, она сразу откроется для вторжения. Аэродромы, протянувшиеся вдоль всего побережья Северной Африки, дадут союзникам неоспоримое превосходство в воздухе и позволят проводить конвои через Средиземное море. Затем собеседники обсудили возможную реакцию на вторжение со стороны французов в Алжире и Тунисе, и остались вполне довольны друг другом. В заключение разговора Беделл-Смит неожиданно спросил Каннингхэма, не согласится ли он принять пост военно-морского командующего операцией «Торч». Он пояснил, как важно иметь на этой должности адмирала, который осознавал бы всю необходимость такой операции.

Каннингхэму стоило больших усилий, чтобы не проявить своих чувств. Ему ужасно хотелось принять это предложение. В письме к первому морскому лорду от 31 июля 1942 г. адмирал описал свою беседу с Беделлом-Смитом и сообщил о предложении американца. «Возможно, у вас уже есть кто-то на примете и я ни в коем случае не навязываюсь, но если сочтут, что от меня может быть какая-то польза, я бы с большим желанием послужил в качестве военно-морского командующего».

Однако у Паунда на этот счет были свои соображения. Он собирался учредить три независимых командных должности; собственно командующий военно-морским этапом операции; командующий линейным флотом и другими кораблями, прикрывающими высадку; командующий военно-морскими силами в западной части Средиземного моря, включая крепость и гавань Гибралтара, которые неизбежно должны были сыграть большую роль в обеспечении снабжения экспедиционного корпуса, оккупирующего Северную Африку. Паунду очень не хотелось отдавать Гибралтар в подчинение командующему морским этапом операции «Торч», поскольку крепость имела свои обязанности по отношению к атлантическим конвоям.

Эйзенхауэр категорически отказался иметь дело с тремя независимыми друг от друга адмиралами. Он потребовал введения строгого единоначалия и подчинения одному командующему морским этапом операции, который будет нести ответственность только перед ним. В Англии уже подобрали кандидатуру на пост командующего военно-морскими силами в операции «Торч» — вице-адмирала Бертрама Рамсея. По поводу этого решения сразу же были высказаны большие сомнения, особенно в США.

По мнению американцев. Каннингхэм являлся наиболее очевидной кандидатурой на этот пост. За тот недолгий срок, что он пробыл в Вашингтоне, практически все высшие военные и морские чины Америки прониклись к нему огромной симпатией и уважением. В английском адмирале безошибочно угадывался старый морской волк, отдавший без малого полвека службе на флоте. Он безоговорочно поддерживал план высадки союзных войск в Северной Африке. К лету 1942 г. пока еще ни один человек из высшего командного состава Великобритании и США не имел на счету таких громких побед, какие имел Каннингхэм. Наконец. никто из действующих адмиралов союзников не знал так хорошо Средиземное море, как знал он. Все были за то, чтобы морским этапом операции «Торч» руководил бывший командующий британским Средиземноморским флотом. Даже Эрнест Кинг безоговорочно одобрил кандидатуру Каннингхэма.

В конечном итоге Черчилль дал свое согласие на назначение Каннингхэма командующим морским этапом операции «Торч». Следует сразу сказать, что Каннингхэм отлично сработался с Эйзенхауэром. Они с самой первой встречи почувствовали искреннее расположение друг к другу, и впоследствии стали большими друзьями. Годы спустя после окончания войны, когда Каннингхэм уже находился в отставке, а Эйзенхауэр был президентом Соединенных Штатов, они продолжали переписываться и поддерживать отношения.

Эйзенхауэр вообще обладал завидной способностью располагать к себе людей. Американский генерал был очень импозантен. Он выглядел солдатом. Держался прямо, расправив свои широкие плечи и откинув голову. Лицо его багровело, когда он говорил о нацистах, и просветлялось, когда он рассказывал о громадной силе, которая собирается по всему миру, чтобы сокрушить их. Для фотокорреспондентов он был настоящей находкой — хорошей фотографии Эйзенхауэра, сурового со сжатыми губами или весело смеющегося, газеты обычно отводили две колонки первой полосы. Его свободные манеры нравились, прозвище Айк приводило в восторг. Чувство юмора и приятная внешность привлекали людей. Большинство репортеров признавались, что его невозможно не любить. Поначалу Эйзенхауэр испытывал некоторое смущение перед Каннингхэмом. В этом не было ничего удивительного. Английский моряк прошел три войны и был заслуженным боевым адмиралом. Эйзенхауэр вообще не имел опыта военных действий. По сути, ему впервые в жизни предстояло вести армию в настоящий бой. И все же Каннингхэм сразу разглядел в американском командующем нечто такое, что можно назвать истинным величием. После войны он так описал свое восприятие Эйзенхауэра: «Он мне понравился с первой встречи. Меня поразили его абсолютная искренность, прямота и скромность. В те далекие дни у меня сложилось впечатление, что он не очень уверен в себе; но что в этом странного? Он командовал одной из величайших десантных операций всех времен и работал в весьма необычной стране…Но вскоре все увидели в нем истинно великого человека — настойчивого, одаренного и дальновидного, с подкупающими манерами и постоянным наивным удивлением той высокой позиции, на которой он оказался».

К концу августа 1942 г. положение дел с операцией «Торч» прояснилось и она начала обретать конкретные очертания. 1-ю английскую армию и 2-й корпус 7-й американской армии надлежало доставить транспортами из Англии в Средиземное море и высадить в районе городов Алжир и Оран. Часть американских сил под командованием генерала Джорджа Паттона отправлялась в Северную Африку непосредственно из США. Им предстояло высадиться в районе Касабланки, на атлантическом побережье Марокко. Каннингхэм считал высадку в Касабланке довольно рискованной из-за сильного океанского прибоя. Высадка десанта на открытые пляжи в этом районе возможна лишь очень ограниченное число дней в году.

Вопрос о командовании высадкой десанта в Касабланке также породил дискуссию. Морской частью операции должен был руководить вице-адмирал флота США Г.Кент Хевитт. Адмирал Кинг неожиданно потребовал, чтобы она проходила отдельно от главной экспедиции и под руководством командующего американским Атлантическим флотом. Кинг всегда протестовал против передачи соединений флота США под британское командование, и никакие аргументы на него не действовали. В конечном итоге генерал Маршалл, председательствовавший на том заседании, предложил спросить мнения Кент Хевитта, тихо сидевшего поодаль от «большого начальства». Кент Хевитт спокойным голосом сказал: «Я почел бы за честь служить под начальством адмирала Каннингхэма». Проблема разрешилась.

Заместителем Каннингхэма стал вице-адмирал Бертрам Рамсей. В свой штаб Каннингхэм постарался набрать старых средиземноморских «кадров». Начальником штаба он сделал капитана I ранга Ройера Дика, того самого, который писал обращение к французским экипажам в Александрии. Памятуя о том, что операция «Торч» должна была осуществляться главным образом на территории французских владений в Северной Африке, блестящие знания французского языка Дика могли оказаться совсем нелишними. В его штаб также попали Джеффри Барнард и Томас Браунригг.

Рамсей, естественно, был разочарован, что командование морским этапом операции «Торч» досталось не ему, хотя и понимал, что на таком посту нужен человек с авторитетом Каннингхэма. «Теперь я понимаю», — писал он жене, — «что должен был чувствовать пророк Моисей, когда привел свой народ к земле обетованной, но не далее». По складу характера, Каннингхэм и Рамсей представляли полную противоположность друг другу. Каннингхэм очень не любил возиться с решением каких-то мелких проблем, запросто мог бросать их на самотек, считая, что со временем они «рассосутся сами собой». Рамсей, напротив, слыл человеком аккуратным и педантичным до мелочности. Он терпеть не мог оставлять какие-то дела недоделанными. Несмотря на всю вежливость и корректность, присущие ему в высшей степени, штабные офицеры по вполне понятным причинам предпочитали иметь дело с Каннингхэмом, а не с его замом.

11 октября 1942 г. Каннингхэм окончательно покинул Вашингтон и отбыл на родину. Хотя ему так и не удалось «отучить от дурных привычек» адмирала Кинга, симпатию последнего по отношению к себе он все же снискал. «Тогда они подобрали настоящего человека», — сказал Кинг впоследствии, — «Боец. Он будет сражаться как черт. Когда я что-нибудь говорил против англичан, он вставал и заявлял: „Мне это не нравится“».

В середине октября Каннингхэм со своим штабом, наконец-то, приступил к детальной разработке операции «Торч». Надо сказать, что он практически не имел опыта оперативного планирования такого масштаба. В трудные дни 1940–1941 гг. он привык обходиться теми малыми средствами, которые имелись в его распоряжении. Теперь же предстояло спланировать операцию с участием сотен кораблей и судов, десятков тысяч людей, огромным количеством грузов и военной техники. Времени оставалось крайне мало. Окончательная дата начала операции была назначена на 8 ноября 1942 г. — последний день в году, когда погода позволяла высадить десант на открытые атлантические пляжи в районе Касабланки. Боевые корабли и транспорты уже сконцентрировались в предписанных портах, погрузка шла полным ходом, состав конвоев и эскорта был расписан, экипажи десантных судов и десантных барж успешно тренировались на западном побережье Шотландии. Таким образом, предварительные приготовления шли полным ходом, но на бумаге план операции в окончательном виде пока не существовал.

Следовало в точности расписать все перемещения кораблей и судов, проложить их маршруты, составить хронометраж движения и детали взаимодействия, и размножить в форме оперативных приказов, тексты которых должны иметь все командиры кораблей и капитаны грузовых судов. Это была монументальная задача, и справиться с ней в кратчайшие сроки, по мнению Каннингхэма. мог только один человек — бывший штабной офицер Средиземноморского флота капитан III ранга Мэнли Пауэр, который ныне командовал эсминцем в составе Флота Метрополии. Каннингхэм немедленно обратился к адмиралу Тови с просьбой разрешить перевод означенного офицера к нему в штаб. Командующий Флотом Метрополии вызвал к себе Пауэра и, обрисовав ему ситуацию, заключил: «Поскольку на это может быть только один возможный ответ — положительный. — я его уже за тебя дал».

Пауэр, являвшийся мастером ясного и лаконичного изложения, блестяще справился с поставленной задачей. Он диктовал тексты 4 дня без остановки 4 стенографистам, пока еще 4 находились в ожидании поблизости, чтобы их подменить. Одновременно капитан III ранга Л.Дж. Дэрлагер, умелый и очень способный офицер-сигнальщик, расписал сигнальные приказы, которые были почти также сложны и детализированы.

Оперативные приказы представляли собой настоящий шедевр, состоявший из 8 разделов. Высадку на средиземноморском побережье решили не увязывать жестко по времени с высадкой американского десанта в районе Касабланки. Приказы регламентировали переход по морю, прокладку маршрутов, точное время, прибытия к соответствующим местам высадки. Первыми в Оран и Алжир должны были прибыть два конвоя в количестве 45 транспортов, за которыми следовали главные силы в составе 200 транспортов и около 100 кораблей охранения, на борту которых будут находиться 38.500 английских и американских солдат первой волны со всем имуществом и вооружением. Приказы также регламентировали перемещения и задачи всех чисто военно-морских соединений в пределах Средиземного моря. То есть, они охватывали 176 боевых кораблей различных типов, от линкоров и авианосцев до тральщиков. Таким образом, Каннингхэму подчинялись все корабли и суда, действовавшие на акватории от 40° з.д. в Атлантике до линии, проходившей между мысом Бон и мысом Сан-Вито на востоке.

Стержнем всей операции являлся Гибралтар, Обеспечение прохождения более чем 400 судов черв пролив, имевший в ширину всего 8 миль, представляло собой проблему, от решения которой зависело все. В приказах все это предусматривалось, вплоть до очередности дозаправки малых кораблей в Гибралтаре. График движения был чрезвычайно сложным. Успех операции во многом зависел от строжайшего соблюдения расписания.

Участие Каннингхэма в операции «Торч» до самого последнего момента держалось в секрете. 28 октября адмирал в гражданской одежде добрался поездом до Плимута, где его уже ожидал легкий крейсер «Сцилла». В Плимуте Каннингхэм испытал настоящий шок при виде колоссальных разрушений, причиненных германскими бомбежками. Развалины выглядели настолько устрашающими, что ему подумалось об экскурсии для высокопоставленных военных из Вашингтона, которая пошла бы им очень на пользу.

1 ноября 1942 г. «Сцилла» доставила Каннингхэма в Гибралтар. 4 дня спустя «летающие крепости» доставили туда же Эйзенхауэра с его штабом. Командование разместилось в глубоких катакомбах, прорытых в толще скалы. Кабинеты начальства оказались неплохими, хотя работать в них было не слишком приятно из-за сырости и спертого воздуха. Зато они гарантировали защиту практически от всего, за исключением, пожалуй, сильнейшего землетрясения. Кабинет Эйзенхауэра располагался прямо напротив кабинета Каннингхэма, по другой стороне тоннеля. Адмирал имел еще одну резиденцию в порту, из которой мог наблюдать все передвижения судов в гавани и принимать визиты флагманов и командиров кораблей.

По большим настенным картам в штабных комнатах командующие с волнением следили за передвижением конвоев, которые уже вышли в море и двигались через Атлантику. Германские подводные лодки в последнее время проявляли очень большую активность. торговые суда несли ощутимые потери, отчасти из-за сокращения числа эскортных кораблей, которых отозвали для сопровождения конвоев операции «Торч». Каннингхэм понимал, что если один из конвоев с войсковыми транспортами будет обнаружен «стаей» подводных лодок, это может привести к срыву одной из десантных операций. Однако все конвои из Англии добрались до Гибралтарского пролива без потерь.

Каннингхэм видел несколько причин такого в высшей степени успешного и, в общем-то, неожиданного результата: хороший выбор маршрута, хорошая работа эскорта и управления конвоями, беспрецедентные меры секретности и безопасности. В Бискайском заливе, на пути транзита германских подводных лодок дежурили дополнительные противолодочные корабли. Усиленные соединения надводных кораблей патрулировали в Датском проливе, между Исландией и Гренландией, а также между Исландией и Фарерскими островами на тот случай, если германские тяжелые корабли попытаются прорваться из Норвегии в Атлантику. Береговое командование морской авиацией также ввело усиленное патрулирование. Значительная часть противолодочных сил была выделена специально для борьбы с прерывателями блокады, чтобы гарантировать конвои от ударов со стороны надводных рейдеров. Англо-американская бомбардировочная авиация нанесла «профилактические» бомбовые удары по базам подводных лодок в Бискайском заливе и военно-морской базе в Бресте.

Сопровождение конвоев операции «Торч» было очень мощным, но никакая защита не смогла бы их уберечь от концентрированных атак 30 или 40 подводных лодок. Теперь уже известно, что германское морское командование подозревало о подготовке крупной десантной операции в английских портах. Немцы предположили, что готовится высадка крупных экспедиционных сил в Африке, скорее всего в Дакаре. Исходя из этого предположения, они выстроили свою диспозицию, сосредоточив около 60 германских и итальянских подводных лодок в районе Азорских островов и Мадейры. Конвой, идущий в Сьера-Леоне, нарвался на часть этих сил и потерял 13 судов — половину состава. Атаки продолжались 4 ночи подряд. Противник осознал свою ошибку, когда было уже поздно. Важную роль сыграл и тот факт, что союзная авиация не допустила в зону следования конвоев операции «Торч» германские самолеты-разведчики и вынудила субмарины все время держаться в подводном положении.

Конвои и прикрывавшие их эскадры прошли через Гибралтарский пролив в ночь на 7 ноября. Их полное радиомолчание свидетельствовало, что все идет благополучно. Каннингхэм стоял на вершине высокого утеса и смотрел, как в темноте идут корабли. 7 ноября был беспокойный день. Ранним утром пришло известие, что один из военных транспортов флота США «Томас Стоун» с солдатами на борту торпедирован и обездвижен. Судно было вне опасности, при условии, что оно вновь не подвергнется атаке. Командир транспорта принял смелое решение, спустить на воду десантные плавсредства вместе с солдатами и отправить их в самостоятельное плавание, длиной в 140 миль, в сопровождении только одного противолодочного корабля, который сопровождал «Томас Стоун». Спустя 12 часов они добрались до места высадки.

Командование пристально следило за погодой, особенно на атлантическом побережье в районе Касабланки. 6 ноября она оставалась явно неблагоприятной. Однако 7 ноября американская подводная лодка, дежурившая у побережья, сообщила, что море успокоилось благодаря ветру, задувшему с противоположного направления. Сразу после 17.00 Эйзенхауэр отдал приказ начать операцию всеми имеющимися силами.

Другая проблема, которая сильно беспокоила Эйзенхауэра накануне высадки десанта, — это возможное сопротивление французов. Готовясь к операции «Торч», союзники предприняли шаги по установлению контактов с представителями французского генералитета, которые были готовы перейти на их сторону и обеспечить нейтралитет французских войск и флота в Северной Африке. В ночь на 6 ноября английская подводная лодка приняла на борт генерала Анри Жиро и сопровождавших его офицеров, которые вышли в море на шлюпке в заранее оговоренное место в 20 милях к востоку от Тулона. Около полудня самолет доставил их в Гибралтар, и они немедленно приступили к переговорам с Эйзенхауэром и Кларком.

Собеседование с французами длилось несколько часов. Каннингхэм в этих переговорах не участвовал, но по усталой и кислой физиономии Эйзенхауэра сразу понял, что они прошли не так успешно, как все надеялись. Союзники рассчитывали, что Жиро сможет объединить множество разнородных политических и военных сил во Французской Северной Африке и предотвратить сопротивление англо-саксонскому десанту. Жиро с порога отклонил любое свое участие в предстоящей операции, кроме как в роли главнокомандующего всеми экспедиционными силами. Он также потребовал, чтобы часть конвоев повернули в другую сторону и высадили около 60.000 человек на юге Франции. Эйзенхауэр и его штабисты немало подивились, услышав такую ахинею от человека в генеральских погонах. Любой мало-мальски компетентный в военных вопросах человек понимал, что предложение развернуть в противоположном направлении сотни транспортов и военных кораблей в море, готовых через несколько часов начать высадку людей и техники в заранее определенных квадратах, когда каждый капитан имел подробнейший текст приказа с предписанным маршрутом и графиком движения, является полным бредом. Каннингхэм в своих мемуарах очень мягко назвал стратегические взгляды Жиро «весьма сырыми и устаревшими».

Адмирал за ужином попытался успокоить Эйзенхауэра, высказав предположение, что Жиро скорее всего просто решил поторговаться и назначил самую высокую «стартовую цену» за свое участие. Предположение Каннингхэма очень скоро подтвердилось. После нескольких часов препирательств Жиро в конечном итоге «слез со своей высокой лошадки» и согласился сотрудничать на англо-американских условиях. Взамен союзники изъявили готовность признать его командующим всеми французскими войсками в Северной Африке.

Первые высадки в районе Алжира и Орана начались около 1.00 8 ноября. Командование решило первыми пустить американцев, полагая, что к ним французы отнесутся более терпимо, чем к англичанам, уничтожившим их флот летом 1940 года. Однако французы все-таки оказали сопротивление союзникам. На одном из пляжей, к западу от города Алжира несколько десантных барж, стартовавших слишком рано, прошли мимо предписанного места высадки и причалили к берегу в двух милях к востоку. Они попали под сильный обстрел полевой артиллерии. При этом 4 из 6 десантных барж были потоплены, 2 уцелевшим пришлось возвратиться назад. Союзникам крупно повезло, что на побережье французские армейские части не оказали им организованного сопротивления.

Зато французские военные моряки, которые обслуживали большинство стационарных береговых батарей, не проявили благосклонности к «освободителям». Эсминцы «Броук» и «Малькольм» попытались войти в гавань Алжира с американскими солдатами на борту, которые имели задачу предотвратить саботаж и разрушение портовых сооружений. Береговая артиллерия встретила их огнем. «Малькольм» даже не успел войти в бухту, получив попадание в котельное отделение. Ему пришлось возвратиться назад. «Броук» на полной скорости протаранил боновое заграждение и в 5.20 ворвался в гавань, где ему удалось причалить к пирсу. Высадившиеся солдаты захватили электростанцию и склады топлива. До 8 утра, если не считать винтовочной и пулеметной перестрелки, положение оставалось терпимым. Затем в дело вновь вступили береговые батареи. Положение «Броука» стало безнадежным. Бросив на берегу 250 солдат, эсминец вынужден был срочно ретироваться. При выходе из бухты он получил несколько серьезных попаданий. Эсминец «Зетланд» взял подбитый «Броук» на буксир, но спасти его так и не удалось. На следующее утро он затонул. Солдаты, оставленные в порту, попали в плен к французам.

В первой половине дня американцы захватили аэродромы Блида и Мэйзон Бланш, расположенные к западу и к востоку от Алжира, примерно в 20 милях от моря. К полудню туда перелетели эскадрильи «спитфайеров» и «харрикейнов» из Гибралтара. Их прибытие существенно усилило авиационную поддержку десанта, которую до того оказывали только самолеты палубной авиации.

На протяжении первой половины дня сопротивление французов нарастало. Береговые батареи на мысе Матифу пришлось бомбить силами палубной авиации и подвергнуть массированному обстрелу с моря, прежде чем к 16.30 союзные войска смогли их захватить. К середине дня усилился северо-западный ветер и на некоторых пляжах начался сильный прибой. Разгрузка на пляжах, к западу от Матифу существенно замедлилась. Не менее 45 десантных барж потерпели крушение.

Около 17.30 поступила радиограмма от генерал-майора армии США Ч.У.Райдера, командовавшего войсками на берегу: «Адмирал Дарлан изъявил желание немедленно начать переговоры. Он не станет иметь дело ни с одним французом. Рекомендовано устроить встречу в Алжире». Некоторое время спустя Райдер встретился с генералом Жуэиом, действовавшим от имени Дарлана. К 19.00 всякое сопротивление в Алжире прекратилось и началось вступление союзных войск в город.

Первая атака авиации стран Оси состоялась только с наступлением сумерек. Эсминец и 2 транспорта получили повреждения. Таким образом, в первый день высадка в Алжире прошла практически без помех со стороны противника. В тот же день Каннингхэм назначил командора Дж. Э.В.Морза военно-морским комендантом алжирского порта.

В Оране десантная операция также проходила успешно. Все десантные плавсредства прибыли к предписанным пляжам. Французы были застигнуты врасплох и на пляжах никакого сопротивления не оказали. Однако, когда эсминцы «Уолни» и «Хартланд» с солдатами на борту попытались ворваться в гавань с целью предотвращения там саботажа, они натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Операция провалилась, оба корабля были потоплены с большими потерями в людях. В результате, французы успели сильно разрушить гавань и порт, прежде чем союзники успели их окончательно захватить, Плавучие доки и корабли были потоплены, загородив подходы к причалам, из-за чего англичане не смогли ими воспользоваться.

Атака гавани Орана потерпела неудачу во многом потому, что руководивший ею капитан 1 ранга Ф.Г.Петерс оказался плохим психологом. Он приказал использовать громкоговорители, призывая французов. оборонявших бухту, сдаваться. Каннингхэм считал, что если бы они прорвали боновое заграждение в полном молчании, все прошло бы по-другому. Тем не менее, Петерса посмертно наградили американским крестом «За Отличную Службу» и «Крестом Виктории» за доблесть, проявленную при вводе «Уолни» в гавань Орана «под артиллерийским огнем прямой наводкой, в условиях чрезвычайного риска».

3 французских эсминца и противолодочный корабль вышли из Орана и предприняли отчаянную попытку воспрепятствовать высадке десанта. Несколько английских эсминцев во главе с легким крейсером «Орора» вступили с ними в бой. Они потопили 1 эсминец и противолодочный корабль, второй эсминец выбросился на берег, а третий бежал обратно в Оран. Англичан страшно раздражало сопротивление французских моряков: они искрение считали, что те должны сражаться на их стороне.

Большую роль сыграл тот факт, что британская палубная авиация утром первого же дня уничтожила на аэродромах Тафараои и Ла Сениа 80 % французских самолетов. Последующий осмотр уцелевших ангаров показал, что французские истребители и бомбардировщики стояли готовые к вылету с полным боезапасом и полными баками. Самолеты французской морской авиации на аэродроме Арзеу также находились в состоянии полной боеготовности с торпедами на внешней подвеске. Кто знает, как развивалась бы операция «Торч», если бы вся эта мощь вовремя пошла в дело. Вечером 8 ноября с этих аэродромов уже действовали американские истребители.

Упорное сопротивление на побережье продолжалось весь день 9 ноября. «Роднёю» пришлось подавлять береговую артиллерию французов. С утра крейсеры «Орора» и «Ямайка» вступили в бой с двумя фашистскими эсминцами, заставив один из них выброситься на берег, а другой ретироваться в Оран, где экипаж также выбросил свой корабль на мель. Утром 10 ноября американский генерал-майор Л.Р.Фредендолл счел, что у него достаточно сил для штурма Орана. К П.00 бронетанковые части, сломив сопротивление французов, пробились в город. К полудни гарнизон сложил оружие.

Высадку в Бужи, в 100 милях к востоку от города Алжира пришлось отложить из-за плохих погодных условий. Она началась только 11 ноября, не встретив никакого сопротивления. Однако в этом месте союзники допустили промашку, промедлив с захватом аэродрома в Джиджелле. Из-за этого они не успели обеспечить достаточное истребительное прикрытие флоту. В тот момент, когда корабли занимались высадкой десанта и грузов на пляжах к востоку от Бужи, появились немецкие и итальянские самолеты. В ходе нескольких атак 11 и 12 ноября они потопили 3 войсковых транспорта, вспомогательный корабль ПВО «Тинвалд» и повредили монитор «Роберте». Десантные части на берегу также подверглись интенсивным бомбежкам. Только утром 13 ноября «спитфайеры» из состава морской авиации начали действовать с аэродрома Джиджелла и ситуация стала управляемой.

Высадка десанта в Боне, в 125 милях к востоку от Бужи началась в 3.00 12 ноября и прошла почти без происшествий.

Силы в составе около 100 военных кораблей, транспортов и грузовых судов под командованием контр-адмирала флота США Г.Кент Хевитта, которым надлежало высадить десант в трех местах на западном побережье Французского Марокко, вышли из США 23–25 октября. 31.000 солдат и 150 танков находились в подчинении генерал-майора Джорджа Паттона.

Когда 6 ноября американская армада приблизилась к месту назначения, прогноз погоды из Вашингтона и Лондона на день «Д» не обещал ничего утешительного: высота волн до 15 футов, высадка невозможна. Однако метеорологи, находившиеся при адмирале Хевитте, считали, что шторм движется слишком быстро, чтобы успеть разогнать волну у пляжей, и предсказывали умеренную погоду, благоприятную для высадки. Американскому адмиралу предстояло принять трудное решение. Если он проигнорирует прогноз из Вашингтона и Лондона и решится на выполнение операции, ему придется высаживать десант 7 ноября, за сутки до начала высадки на средиземноморском побережье. Если он попытается высадить десант в условиях неблагоприятной погоды, результаты могут оказаться самыми плачевными. Если он решит идти в Средиземное море, то возникнет риск нарваться на мощную концентрацию подводных лодок противника. При этом ему придется высаживать войска на неразведанные пляжи между Ораном и границей Испанского Марокко. К тому же значительная часть Французской армии и военно-морского флота, сосредоточенная на атлантическом побережье Марокко, останется несвязанной боевыми действиями. За любую неудачу все равно придется отвечать ему.

Хевитт принял решение высаживать десант в назначенных местах и в назначенное время. Ему сопутствовала удача. В ночь на 8 ноября волнение стихло и американские десантные баржи, при умеренном северо-восточном ветре, устремились к берегу. В первый день американцам пришлось вести сопротивление. 9 ноября волнение усилилось, большинство десантных плавсредств были выброшены на берег и безвозвратно потеряны, но основная масса людей и техники успела высадиться.

Почти три года спустя, уже после капитуляции Германии, у Эйзенхауэра спросили, какие часы в прошедшей войне показались ему самыми долгими. Американский генерал отнесся к вопросу почему-то очень серьезно. Он размышлял на заданную тему почти целый час и в конечном итоге пришел к выводу, что самыми долгими за всю войну ему показались часы, которые он провел с адмиралом Каннингхэмом в сырых тоннелях Гибралтара, ожидая сообщений о результатах высадки союзных войск на Побережье Северной Африки.

Однако всякое, даже самое томительное ожидание рано или поздно подходит к концу. По мере поступления донесений командование убеждалось, что высадка во всех назначенных пунктах состоялась успешно. Теперь надлежало как можно скорее вступить в переговоры с французским военным командованием в Северной Африке, а точнее с теми людьми, которые располагали там реальной властью. Оправившись от первого шока от высадки десанта, французы в районе города Алжира вскоре убедились, насколько малы силы союзников, располагавших совсем незначительным числом единиц бронетехники и артиллерийских орудий. Французские войска быстро выдвигались на ключевые позиции, так что ситуация складывалась, мягко говоря, «деликатная». Нужно было во что бы то ни стало предотвратить организованное сопротивление французов и как можно быстрее продвигаться на восток, в Тунис, чтобы поспеть туда раньше немцев и итальянцев.

Англо-американскую делегацию на переговорах возглавлял генерал Марк Кларк. Одновременно в Алжир вылетел генерал Жиро, которому Эйзенхауэр поручил использовать все свое влияние и убедить французов, что их интересы совпадают с англо-американскими. Вечером 9 ноября договаривающиеся стороны созвали нечто вроде конференции с участием Жиро, которая оказалась абсолютно безрезультатной. В ходе обмена мнениями американцы, к своему разочарованию убедились, что привезенный ими французский генерал не пользуется в Северной Африке никаким авторитетом. Жиро, несколько обескураженный и смущенный полным отсутствием поддержки со стороны французов, тем не менее, продолжал упрямо настаивать, чтобы союзники выполнили свое обещание и. сделали его главнокомандующим всеми французскими силами в Северной Африке вопреки тому факту, что никто не собирался ему подчиняться. Кларку пришлось ему объяснить, что такой шаг будет выглядеть глупо. Возмущенный Жиро покинул встречу.

На. следующий день американская делегация встретилась в отеле «Сен-Жорж» с самим Дарланом и сопровождавшими его генералами. Переговоры проходили в очень наэлектризованной атмосфере. Вокруг гостиницы были выставлены посты американских солдат. Внутри их кольца стояла охрана из французских матросов, сам отель был полон вооруженных французских офицеров, Кларк приказал, чтобы никто из делегации союзников не брал с собой оружия, и потому в некоторые моменты у них возникали опасения немедленного ареста. В конечном итоге, к громадному облегчению союзников, Дарлан объявил, что отдаст приказ всем военным, военно-воздушным и военно-морским силам в Северной Африке, включая Марокко и Тунис, прекратить бой немедленно. Он тут же подписал все необходимые приказы, которые были разосланы с самолетами. С некоторыми из французских командующих ему удалось связаться по телефону.

Несколько позже до союзников дошли слухи о том, что немцы готовятся вступить в не оккупированную Францию. Дарлан сказал, что если это случится, он будет считать себя в дальнейшем свободным от всяких обязательств по отношению к правительству Петена.

Несколько дней спустя после описанных событий Каннингхэму довелось лично повстречаться с французским адмиралом. Дарлан с чувством пожал ему руку и поблагодарил «за адмирала Годфруа» и за обращение с французской эскадрой в Александрии. До того Дарлан подавал руку только американцам в делегации Марка Кларка и демонстративно игнорировал англичан. Как и большинство французских потомственных военных моряков, Дарлан (его прадед погиб в Трафальгарском сражении) не питал к британцам симпатий.

После объявления сделки с Дарланом на Эйзенхауэра обрушился ураган критики. Свое первое наступление в войне союзники начали с заключения сделки с одним из ведущих фашистов в Европе. Газетные журналисты и радиокомментаторы в Америке и Англии единодушно набросились на Эйзенхауэра. Столь бурная реакция застала генерала врасплох: его привычное умение ладить со средствами массовой информации на сей раз его подвело. Он был уязвлен не столько самой критикой сделки, которую он в какой-то мере предвидел, а ее интенсивностью и, прежде всего, обвинением в том, что простак-генерал взялся за решение политических вопросов, которые оказались ему явно не по зубам.

В Великобритании реакция была исключительно враждебной. Говорят, что Черчилля чуть не хватил удар, а британское министерство иностранных дел заявило, что одиозный Дарлан не может рассматриваться в качестве постоянного главы Северной Африки: «У нас есть своя нравственная позиция. Мы боремся за международную порядочность, а Дарлан оскорбляет ее». Президент Рузвельт поначалу также проявил признаки недовольства. Он даже хотел дезавуировать сделку и, как следствие, отстранить от командования совершившего ее генерала.

Каннингхэм безоговорочно принял сторону Эйзенхауэра. По поводу разраставшегося конфликта он писал в Англию: «Я вижу, генерал Эйзенхауэр весьма огорчен, что нашим политикам не нравится его соглашение с Дарланом. Они странные люди — всегда хотят угодить и нашим и вашим. Конечно, взятые ими обязательства перед де Голлем делают для них очень затруднительным оправдание наших отношений с Дараланом… В моем понимании, это был единственно возможный курс и абсолютно правильный. Дарлан являлся единственным человеком в Северной Африке, который мог остановить сопротивление и убедить власти и народ оказать нам помощь в борьбе против держав Оси, Следует напомнить, что гражданские власти в своем большинстве сохраняли абсолютную лояльность по отношению к маршалу Петену, и только прибегая к блефу, будто у него имеются санкции Петена, Дарлану удалось навязать им свою волю».

Эйзенхауэр отправил на родину пространную радиограмму, в которой многословно оправдывал свои шаги. Он доказывал, что без содействия Дарлана ему пришлось бы оккупировать Северную Африку военными методами. Цена подобной акции по затраченному времени и ресурсам была бы огромной. На Рузвельта его послание произвело большое впечатление, а также и на военного министра Генри Стимсона, который уговорил президента оказать полную поддержку Эйзенхауэру.

Кризис для Эйзенхауэра миновал. Он пережил бы его намного легче, если бы смог похвастаться хоть какими-то успехами на поле боя. Надо признать, что в стратегическом смысле операция «Торч» провалилась. Союзникам следовало высаживаться прямо в Бизерте, как предлагал Каннингхэм, и с ходу оккупировать Тунис. Но Эйзенхауэр показал себя слишком осторожным военачальником. Он не решился идти на риск десантной операции в непосредственной близости от берегов Италии из боязни противодействия вражеской авиации. В результате, союзные войска высадились в сотнях километров от Туниса и Ливии. Вскоре их продвижение на восток застопорилось по причине неблагоприятных погодных условий. Немцы же действовали гораздо более решительно, быстро наращивая свои силы в Тунисе.

24 ноября 1942 года Эйзенхауэр перенес свою штаб-квартиру из Гибралтара в город Алжир. На следующий день туда же перебрался Каннингхэм со своим штабом. Теперь перед морским командованием стояли две основные задачи: обеспечить бесперебойное снабжение наступавших в восточном направлении войск и по возможности перерезать коммуникации противника. В качестве передовой базы снабжения и действий против итальянских коммуникаций Каннингхэм избрал Бон. Этот небольшой городок, расположенный примерно в 260 милях к востоку от Алжира, имел вполне приличный порт с несколькими грузовыми причалами. В Боне также имелся аэродром с хорошими взлетными полосами, откуда истребители могли действовать практически при любой погоде. Будучи расположенным в пределах досягаемости до маршрутов снабжения противника, он подходил в качестве передовой базы для крейсеров и эсминцев. Каннингхэм решил держать в Боне небольшую эскадру, получившую название соединение «Q» Командование эскадрой он поручил способному и энергичному контр-адмиралу Ч.Г.Хэркорту.

Противник также прекрасно осознавал значение Бона как передовой базы снабжения англо-американской армии, наступавшей в Тунисе. У итальянцев и немцев имелись все основания опасаться действий английских крейсеров и эсминцев на своих коммуникациях. В ноябре город и порт ежедневно и еженощно подвергались бомбовым ударам до тех пор, пока союзники не сосредоточили в Боне мощные истребительные силы.

Английские подводные лодки установили непрерывное и очень плотное патрулирование на подходах к Тунису и Бизерте. 1 декабря они обнаружили итальянский конвой и сообщили о нем Хэркорту. Соединение «Q» в составе легких крейсеров «Орора», «Аргонавт», «Сириус» и эсминцев «Квентин» и «Киберон» немедленно вышло в море. В ночь на 2 декабря они устроили настоящее побоище итальянскому конвою. Завязав бой на короткой дистанции, английские крейсеры потопили 4 транспорта и 3 эсминца. По свидетельству Хэркорта, это было ужасное зрелище: корабли, окутанные клубами пара и дыма, горели и взрывались; люди прыгали за борт, грузовики скользили по накренившимся палубам и плюхались в воду. Из состава того конвоя не уцелел ни один корабль. На следующее утро подводные лодки доложили, что обширная акватория в районе проходившего ночью боя покрыта обломками и густым слоем мазута, среди которого плавали трупы в спасательных жилетах. В ходе самого боя англичане не понесли никаких потерь и не получили никаких повреждений. Но на обратном пути к Бону немецкий самолет-торпедоносец потопил эсминец «Квентин».

В отместку за этот успех фашистская авиация устроила 4 декабря массированный налет на Бон. На портовых пирсах и причалах громоздились пирамиды ящиков со снарядами, бочки с бензином и другие грузы. Начались сильные пожары и взрывы, которые привели к ощутимым потерям боеприпасов, ценных материалов и большим человеческим жертвам.

Зимой 1942–1943 гг. на тунисских коммуникациях развернулась ожесточенная и бескомпромиссная борьба. Главный маршрут снабжения противника проходил от Сицилии в Бизерту и город Тунис. Он включал короткий переход открытым морем, протяженностью чуть более 100 миль, который итальянские конвои покрывали за 10 часов или даже меньше. Первоначально противник совершал переходы как днем, так и ночью. Однако сокрушительный удар, нанесенный соединением Хэркорта в ночь на 2 декабря, внес коррективы в действия итальянцев. С этого времени они стали отдавать предпочтение дневным переходам, несмотря на риск подвергнуться нападению с воздуха. Чтобы обезопасить жизненно важный маршрут, фашисты выставили две линии минных заграждений, одну — к западу от Бизерты, а другую — к востоку от Туниса. Обе линии протянулись от африканского берега, почти до Сицилии. По этому каналу, если его можно так назвать, между двумя минными барьерами итальянцы намеревались проводить конвои ночью, без особого риска подвергнуться нападению со стороны легких надводных кораблей англичан.

Однако Каннингхэм нашел управу и на эту хитрость противника. По его распоряжению, быстроходные минные заградители «Абдиель» и «Уэлшмэн» скрытно выставили несколько линий мин поперек «канала». Как выразился командующий, «положили на лесенке перекладинки». Минозаградительная операция увенчалась полным успехом. Первой жертвой стал большой транспорт «Анкара», специально оборудованный для перевозки танков, за которым англичане уже давно и безуспешно охотились еще в Восточном Средиземноморье. Почти одновременно за ним последовал еще один танковоз — «Менее» — вместе с которым на дно отправились 34 танка. Эта было равносильно крупной победе на суше. Особенно если учесть, что на 30 ноября 1942 года Роммель располагал в Тунисе всего 64 танками.

Итальянцы также старались не оставаться в долгу. Ранним утром 14 декабря соединение Хэркорта возвращалось в Бон со скоростью 26 узлов, после очередной ночной экспедиции в Сицилийский пролив. В этот предрассветный час итальянская подводная лодка выпустила две торпеды в крейсер «Аргонавт», попав одновременно в нос и в корму. По прибытии в гавань «Аргонавт» представлял собой странное зрелище. Нос и корма у него были начисто оторваны, а загнутые и искривленные листы обшивки бортов и палубы живописно торчали в разные стороны. Рулевые лопасти крейсера также отсутствовали, но его командир капитан 1 ранга Э.У.Лонгли-Кук привел свой корабль в порт, маневрируя одними винтами, которые сохранились в рабочем состоянии.

Несмотря на успешные действия английских надводных кораблей и подводных лодок, Каннингхэм понимал, что в Тунис еще прорывается слишком много транспортов противника. Эту проблему он обсудил с Эйзенхауэром. Последний поручил командующему американскими ВВС в Северной Африке генералу Карлу Спаатцу оказать посильную помощь английским морякам. Каннингхэм охарактеризовал Спаатца как «энергичного маленького человека, всегда готового на любой риск, и хорошего друга». Американский генерал безапелляционно заявил, что его парни в кратчайший срок решат эту проблему. Каннингхэму показалось, что Спаатц явно переоценивает способности армейской авиации обнаруживать и эффективно бомбить суда в море. Адмирал тактично намекнул, что все может оказаться не так просто, как ему кажется: для операций над морем потребуются специально подготовленные штурманы. Пилоты армейских самолетов наверняка будут испытывать затруднения с определением своего местонахождения, с распознаванием своих и чужих кораблей и т. д. Но Спаатц, неисправимый оптимист, отмел все сомнения и энергично взялся за дело.

В течение последующих 10 дней Каннингхэм внимательно следил за результатами, но с итальянским судоходством, казалось, ничего не происходило. Наконец, командующий флотом получил от Спаатца записку с просьбой о встрече. Спаатц прибыл в штаб Каннингхэма и с порога закричал: «Адмирал, я только пришел сказать, что мы ни черта не понимаем в этой работе над морем. Не могли бы вы нам помочь?» Такая простота привела Каннингхэма в полное умиление. Он направил в американские эскадрильи несколько опытных штурманов и наблюдателей из состава британской палубной авиации. Проведенный ими интенсивный инструктаж очень скоро дал отличные результаты. Впоследствии Каннингхэм с удовольствием выставил американским пилотам несколько ящиков виски, которые он обещал за уничтожение некоторых конкретно названных кораблей.

Вторая важнейшая задача флота, как уже говорилось, заключалась в снабжении наступающей армии через Бон. Алжирские дороги оказались совершенно неприспособленными для перемещения большого количества войск, техники и грузов. Пропускная способность одноколейной железной дороги, идущей вдоль побережья из Алжира в Тунис, также оставляла желать много лучшего. К тому же почти весь подвижной состав был уничтожен. Отчасти из-за этого, отчасти из-за того, что переброски грузов и солдат по морю всегда были быстрее и экономичнее, прибрежное судоходство приобрело приоритетное значение. Перевозки осуществляли малые суда и десантные плавсредства, поскольку большие войсковые транспорты не рисковали заходить восточнее города Алжира из-за противодействия немецкой и итальянской авиации.

Конвои, сопровождаемые эсминцами, выходили из Алжира в восточном направлении через каждые 14 дней вплоть до окончания тунисской кампании. Даже за 7-недельный период самых интенсивных бомбежек они перебросили в Бон 128.000 т. грузов. Особенно успешно действовали быстроходные паромы «Кущ Эмма», «Принсес Беатрис», «Ронял Алстермэн» и «Тойял Скотсмэн», до войны осуществлявшие перевозки через Ла-Манш. За один рейс 4 парома принимали на борт 3300 солдат. До середины февраля 1943 г. они перебросили в Бон 52.000 бойцов.

Тем временем в историю французского военного флота была вписана очередная трагическая страница. В ответ на высадку союзников во Французской Северной Африке 18 ноября 1942 г. немецкие войска вступили в не оккупированную часть Франции. Накануне Дарлан по настоянию союзников направил обращение к адмиралу К. де ла Борду, командовавшему французским флотом в Тулоне, с предложением увести корабли в Гибралтар. Но де ла Борд, по всей видимости, ненавидел Дарлана не меньше, чем немцев. Он прислал ответ, составленный исключительно в непечатных выражениях, суть которого сводилась к категорическому отказу передать французский флот союзникам. 27 ноября немцы заняли Тулон, и в тот же день французские моряки потопили либо взорвали свои корабли. На дно тулонской гавани отправились 1 линкор. 2 линейных корабля, 4 тяжелых и 3 легких крейсера, 24 эсминца и 16 подводных лодок — целый флот в большинстве своем отличных новеньких кораблей.

Месяц спустя не менее печальная участь постигла и созидателя французской морской мощи 20 — 30-х гг. 24 декабря 1942 г. адмирал Франсуа Дарлан погиб в результате террористического акта. Некий Боньер де ла Шапель проник в кабинет адмирала и, дождавшись его возвращения после обеда, разрядил в Дарлана свой револьвер. Французы немедленно провозгласили, что Дарлан пал жертвой тех, кто не мог простить ему, что они вновь вступили в борьбу с Германией на стороне союзников. Каннингхэм сильно сомневался в такой версии: «…Я не думаю, что в этом есть сколько-нибудь правды. Истинные виновники преступления так никогда и не были установлены. К нему многие приложили руку, и к союзникам это не имеет никакого отношения».

Эйзенхауэр и Каннингхэм присутствовали на официальных похоронах Дарлана. Надо сказать, что Каннингхэм в целом положительно относился к Дарлану и не проявлял склонности выставлять его в сугубо черных тонах, как это делала английская и американская демократическая пресса. «..Совершенно ясно, что если Дарлан принял решение перейти на сторону союзников в конце 1942 г., он сотрудничал с нами абсолютно искренне и он был единственным человеком, который смог привести на нашу сторону Северную и Западную Африку. Лично ко мне он относился очень дружелюбно, я даже отобедал с ним и с его женой в Палас Д'Эте за день до его убийства. Я часто размышлял относительно того, что он делал в Северной Африке в день нашей высадки. Конечно, это было представлено, что он навещал больного сына. Но он сидел там больше 6 недель — необычно долгое время для человека его положения. Не получил ли он намек на то, что должно произойти, и не имел ли он желания оказаться на стороне победителей»?

Несмотря на крайне огорчительный момент, связанный с утратой для союзников французского флота, Каннингхэм имел все основания встречать новый, 1943-й год, с гораздо большими надеждами и оптимизмом, чем предыдущий 1942-й. 8-я британская армия неудержимо наступала из Египта на Триполи, тесня перед собой немецкие и итальянские войска. Союзники наращивали силы для финального броска в Тунис. За тысячи километров от Африки в заснеженных волжских степях началось наступление русских армий под Сталинградом. «Впервые мы увидели, как над темным горизонтом сверкнула красная заря победы».

12 января 1943 г. президент Рузвельт, премьер-министр Черчилль и сопровождавшие их начальники штабов обеих англосаксонских держав, прибыли в Касабланку для обсуждения вопросов совместной стратегии в новом году. 15 января в Касабланку вылетел Эйзенхауэр, а два дня спустя первый морской лорд Дадли Паунд вызвал туда и Каннингхэма. За организацию и обеспечение безопасности Касабланкской конференции отвечал Джордж Паттон. Он все организовал с самым широким размахом, включая огромное количество колючей проволоки, грозных часовых и военной полиции, которая проверяла документы у всех, невзирая на лица. Каннингхэм провел две ночи на роскошной вилле генерала Паттона, который показался ему «весьма очаровательным и занимательным хозяином».

Каннингхэму довелось поприсутствовать на встрече с участием всех начальников штабов, а также принять участие в нескольких специфических «военно-морских совещаниях», которые провели Дадли Паунд и Эрнест Кинг. Последний пребывал в отличном расположении духа и всячески демонстрировал свое дружелюбие и безвредность. В один из вечеров Каннингхэм получил приглашение на званый ужин с участием самых высокопоставленных лиц. «Я сидел по левую руку от президента», — вспоминал он, — «и имел счастье внимать беседе двух великих людей. Большую часть времени мы провели в качестве слушателей».

На конференции в Касабланке был принят целый ряд важных решений, не в последнюю очередь касавшихся перемещений на ключевых командных должностях. Положение Каннингхэма осталось без изменений, хотя поднимался вопрос о желательности расширения сферы его командования и включения в него всего Восточного Средиземноморья. Адмиралу казалось ненормальным, когда два крупных военно-морских соединения, чьи операции преследуют одну и ту же цель нарушения североафриканских коммуникаций противника, подчинялись двум независимым командующим. Однако Паунд не счел возможным пойти ему навстречу в решении этого вопроса.

Большие надежды возлагались на встречу двух французских генералов Жиро и де Голля, но эти надежды оказались иллюзорными. Они не пришли ни к какому действенному соглашению. Жиро в глазах де Голля являлся реакционным генералом, одним из тех, кто несет ответственность за поражение Франции в 1940 г. В свою очередь. Жиро считал де Голля своего рода выскочкой, который несет какой-то бред о механизированной войне и исповедует опасные политические взгляды слишком левой ориентации. По мнению Каннингхэма добиваться соглашения от этой парочки было равносильно попыткам смешать воду и масло.

Самым важным итогом конференции в Касабланке стало решение начать вторжение в Сицилию сразу после разгрома итало-германских войск в Северной Африке. Черчилль и Рузвельт согласились сохранить за Эйзенхауэром пост главнокомандующего операцией «Хаски». Его заместителем по наземным операциям назначили генерала Гарольда Александера, маршала авиации Артура Теддера — по военно-воздушным силам, а Каннингхэма — по военно-морским силам. Такое решение было интригой начальника королевского генерального штаба Алана Брука. Брук, вспыльчивый ирландец, через всю войну пронес предубеждение против американцев. Его мнение об Эйзенхауэре с начала и до конца осталось одинаковым: Брук заклеймил его как ничтожного типа, начисто лишенного стратегического чутья и умения командовать. Именно он добился, чтобы все три заместителя Эйзенхауэра были англичанами, к тому же все трое оказались старше его по званию (21 января 1943 г. Каннингхэма произвели в адмиралы флота — высшее воинское звание в военно-морской иерархии Великобритании). По поводу такой странной структуры командования Брук высказался вполне откровенно: «Мы подняли Эйзенхауэра в стратосферу и высшую атмосферу верховного командования, где он сможет посвятить себя политическим и межсоюзническим проблемам, в то же время мы поместили под ним наших собственных командующих; они займутся военной ситуацией и восстановят напор и координацию, которых так не хватало в последнее время».

4 февраля штаб Каннингхэма был наэлектризован слухами, будто на следующий день в Алжир собирается прибыть сам премьер-министр. После окончания конференции в Касабланке Черчилль предпринял большой вояж по Средиземноморью. Он побывал на Кипре и в Турции, а затем — в Каире и Триполи, где провел смотр 8-й английской армии. Военное министерство в Лондоне тщетно предупреждало главу правительства, что ехать в Алжир чрезвычайно опасно, поскольку он может стать жертвой покушения. Эйзенхауэр также категорически противился его визиту, но это только укрепило решимость Черчилля настоять на своем.

Его самолет приземлился ранним утром 5 февраля. Союзное командование приняло строжайшие меры по обеспечению его безопасности. Черчилля встречали на аэродроме Мэйзон Бланш, после чего официальная процессия во главе с Эйзенхауэром отправилась обратно в Алжир прямой дорогой. Тем временем Каннингхэм с Черчиллем уселись в специальный бронированный лимузин с пуленепробиваемыми стеклами и в сопровождении двух «Виллисов» отправились в резиденцию адмирала окольными путями. «Ты не представляешь, что такое настоящая свита» — писал адмирал по поводу визита Черчилля, — «Все виды прихлебателей, детективы, прислуга, секретари. В спальне Ройера Дика разместилось целое министерство иностранных дел»!

В честь Черчилля на вилле Эйзенхауэра устроили официальный обед, на который были приглашены Жиро, де Голль и другие высокопоставленные французы. В самый разгар обеда покой официальных лиц потревожила неожиданная автоматная очередь, раздавшаяся прямо перед парадной дверью. Оказалось, что адъютант Эйзенхауэра майор Ли решил проверить оружие в одном из «виллисов» сопровождения. Он случайно задел курок и всадил очередь в стену виллы. Когда несколько дней спустя Каннингхэм поинтересовался у адъютанта, что сказал ему по этому поводу главнокомандующий, тот ответил: «Самое ужасное, адмирал, что он до сих пор пока еще не сказал мне ни слова»!

Одним словом, когда самолет Черчилля поднялся в воздух и взял курс на Гибралтар, все испытали большое облегчение.

В Тунисе все еще продолжались ожесточенные бои. 13 февраля немцы начали наступление на южном фланге союзников в ущелье Фаид. Считая, что немцы нанесут главный удар на севере, Эйзенхауэр расценил эту атаку как отвлекающий маневр и решил отправиться в свой передовой штабной пункт в Константину, откуда он мог бы следить за развитием событий на всем фронте.

Прибыв в Константину 14 февраля, он узнал, что удар через ущелье Фаид является главным. Танки Роммеля уничтожили американский танковый батальон, обошли артиллерийские батареи и окружили американские части. 15 февраля Роммель продолжил наступление, уничтожив 98 американских танков, 57 бронемашин и 29 артиллерийских орудий. Американская танковая дивизия практически перестала существовать. 16 февраля Африканский корпус продвинулся до следующей гряды гор и подошел к ущелью Кассерин, за которым лежало равнинное пространство с основной базой снабжения союзников Ле Кеф. Положение становилось нетерпимым.

Однако, несмотря на чувствительные потери, Эйзенхауэр не впал в уныние. Он понял, что все его увещевания о необходимости избавиться от самоуверенности и укрепить боевую дисциплину в американских частях пошли прахом. Но он также понимал, что столкновение с атакующими частями вермахта выполнит за него эту работу. Самой лучшей новостью явилось то, что американские солдаты, прежде не склонные атаковать под огнем противника, быстро приходили в себя после первоначального шока. Им перестало нравиться, что их гоняют с места на место, и они начали вгрызаться в землю и сражаться.

Тем не менее, 21 февраля Роммель прорвался сквозь ущелье Кассерин. Эйзенхауэр, как опытный штабист, сразу увидел слабые места в позиции противника. К тому времени он уже добился подавляющего перевеса над немцами в артиллерии. Роммель имел единственную, очень протяженную линию снабжения, проходившую сквозь узкую горловину ущелья, что делало ее очень уязвимой. Он потребовал от Фридендалла немедленной контратаки во фланг Роммеля, захвата ущелья, окружения и уничтожения Африканского корпуса. Но Фридендалл побоялся начать контратаку и продолжал настаивать на обороне. Роммель быстро понял. в какую ловушку он попал и ночью отвел свои войска Его отступление прошло без потерь, и американцы потеряли возможность контратаки.

Тактически Роммель одержал победу. Малой кровью он сумел вывести из строя 5000 американских солдат, уничтожить сотни танков и другого вооружения. Более всего в американских неудачах виноват был сам Эйзенхауэр. Он не отстранил Фридендалла от командования, несмотря на самые серьезные и обоснованные сомнения в нем, В критический момент, когда Роммель оказался в уязвимом положении, он не сумел вдохновить своих командиров на контратаку, что позволило немцам вовремя и без помех отступить. Кассерин стал, по существу, первой битвой Эйзенхауэра. Оценивая ее в целом, приходится признать, что провел он ее отвратительно. Только американская огневая мощь и недостаток ресурсов у немцев спасли его от еще более унизительного поражения.

Бои на южном фланге Тунисского фронта породили проблемы во взаимоотношениях между союзниками. Каннингхэму это очень не нравилось: «Американские офицеры были здорово обескуражены этим поражением, а они, несомненно, потерпели поражение. Некоторые из них до того говорили очень много, а потом стали очень скромными. С обеих сторон заработали длинные языки, и нехорошие чувства поставили под угрозу отношения между солдатами. По поводу боевых качеств американских войск разгорелись глупые и злонамеренные споры. Были поставлены под сомнение отвага американцев, боевое мастерство и желание сражаться, что являлось явной несправедливостью. Их солдат называли „зелеными“, что возможно, и было правдой, но храбрости им было не занимать. Они находились на том же уровне, на каком были англичане через год после начала войны, молодые и неопытные, но им сразу захотелось переломить ход войны, едва они вступили в бой. Их быстро научили, что по чем».

Прорыв Роммзля через Фаид и Кассерин стал, по сути дела последней крупной наступательной операцией Африканского корпуса. Кольцо морской блокады сжималось вокруг Туниса все теснее. С марта по май 1943 года союзники потопили 108 итальянских транспортов, суммарным тоннажем 340 тыс. тонн. Из них 63 судна уничтожила авиация. Львиная доля — 56 кораблей (168 тыс. тонн) — приходилась на американскую армейскую авиацию Карла Спаатца. К началу мая итало-германские части в Тунисе нуждались уже практически во всем. Если зимой 1942–1943 гг. итальянскому флоту удавалось доставлять в Тунис в среднем 64 тыс. тонн грузов в месяц, то в марте этот показатель снизился до 43 тыс. тонн, а в апреле до 29 тыс. тонн. По сравнению с тем количеством боеприпасов, продовольствия и техники, которые получали англо-американские войска, это была капля в море. В порту Алжира ежедневно находились не менее 80 транспортов, как груженых, так и порожних. Объем грузов, доставленных в зону операции «Торч» с момента первого десанта до 12 марта 1943 года, составил колоссальную цифру в 8.029.929 т. При таком громадном неравенстве сил развязки в Северной Африке оставалось ждать недолго.

К концу февраля британское Адмиралтейство все же решило ликвидировать ненормальное положение вещей, когда эскадры в Боне и на Мальте, выполнявшие одну и ту же задачу по нарушению тунисских коммуникаций противника, подчинялись разным командующим. Точно также как 8-я английская армия, вступив в Тунис, перешла в подчинение Эйзенхауэру, зона ответственности Каннингхэма также расширилась. Его вновь назначили командующим военно-морскими силами на Средиземном море. С той лишь разницей, что теперь Каннингхэм отвечал за все проблемы, касавшиеся Средиземного моря в целом. Даже распределение сил между Западным Средиземноморьем и Левантом Адмиралтейство оставило на его усмотрение. Соответственно, командующий Средиземноморским флотом, базировавшимся в Александрии, адмирал Генри Харвуд сменил статус на командующего военно-морскими силами в Леванте.

«Признаюсь», — писал Каннингхэм, — «я испытал чувство большой личной благодарности за то, что меня вновь назначили командующим Средиземноморским флотом, и Мальта, за которую мы так отчаянно боролись в первые годы войны, опять перешла в зону моего командования! Если память мне не изменяет, только одному военному моряку в истории довелось дважды послужить на посту командующего Средиземноморским флотом, и то не во время войны. Это был вице-адмирал сэр Палтни Малькольм, который занимал эту должность в 1828–1930 гг. и в 1933 г.».

В апреле Каннингхэм принимал у себя в резиденции дорогого гостя в лице адмирала Уолтера Кауана. под началом которого служил в бытность свою капитаном 1 ранга на Балтике и в Вест-Индии. Хотя старику уже исполнился 71 год, он не усидел дома и в чине капитана III ранга отправился на войну. Кауан сражался в составе индийской механизированной бригады. Однажды ранним утром на них напали врасплох итальянские бронетранспортеры. Кауан, расстреляв все патроны, попал в плен. Подивившись солидному возрасту комбата, итальянцы просто отпустили его домой.

«Если бы у меня нашелся хороший напарник и побольше патронов, я бы захватил итальянский бронетранспортер»! — горячился старик. У Каннингхэма Кауан провел 6 дней. Большую часть времени он гулял по саду и собирал цветы. Возможность отправиться домой на крейсере привела старого адмирала в полный восторг. Несколько месяцев спустя до Каннингхэма дошли слухи, что Кауан опять где-то воюет, на сей раз в составе отряда командос.

С конца апреля начался окончательный этап разгрома армии держав Оси в Тунисе. Гитлер, предвидевший неизбежное, приказал Роммелю возвратиться в Германию. Командование перешло к генералу фон Арниму. После ожесточенных боев, к первой неделе мая плацдарм Арнима сузился до районов, непосредственно примыкавших к городам Бизерта и Тунис. Бросалось в глаза отсутствие в небе самолетов Люфтваффе. Они предоставили Африканский корпус своей судьбе. ВВС США и Великобритании делали в небе что хотели. 7 мая британские войска вошли в город Тунис. Три дня спустя толпы итальянских и немецких солдат, оборванных и деморализованных, были загнаны на полуостров Бон. Британская бронетехника полностью отрезала им путь на юг.

Каннингхэм не исключал возможности попыток эвакуации войск противника с полуострова Бон морем. Действительно, вскоре поступили сообщения, что там сооружаются пирсы и причалы. Каннингхэм немедленно собрал все боеспособные эсминцы и легкие крейсеры и снарядил их на круглосуточное патрулирование в Сицилийском проливе и вблизи побережья, занятого противником. В условиях, когда на суше шли крупномасштабные бои, Каннингхэм даже не требовал авиационного прикрытия для надводных кораблей в дневное время. Впрочем, им вполне удавалось обходиться своей зенитной артиллерией. Действия германской авиации над морем теперь были лишь жалким подобием того, с чем англичане столкнулись во время эвакуации Греции и Крита.

Командование ВВС США пыталось возражать против присутствия английских надводных кораблей в. Сицилийском проливе в дневное время. Им хотелось бомбить все плавающие объекты, какие попадут в поле зрения. После длительных препирательств Каннингхэму удалось достичь компромисса с американскими летчиками. Самолеты могли атаковать все, что им встретится в пределах 5-мильной прибрежной зоны противника, т. е. в пределах досягаемости береговых батарей. Об остальном должен был позаботиться флот.

8 мая, когда морское командование двинуло все имевшиеся в его распоряжении эсминцы в дневное и ночное патрулирование близ полуострова Бон, Каннингхэм направил им радиограмму: «Топите, жгите, уничтожайте. Не дайте ускользнуть никому». «Большинство командиров эсминцев я знал лично. Многим из них и в еще большей степени командам их кораблей пришлось пережить эвакуацию из Греции и Крита два года тому назад. Мы назвали эту операцию „Воздаяние“ не потому, что в отместку собирались расстреливать беззащитных людей, барахтавшихся в воде, как это делали Люфтваффе в 1941 году, а потому что мы надеялись, и с полным на то основанием, что если противник попытается предпринять рискованное путешествие морем на родину, он получит урок, который никогда не забудет».

Действия эсминцев у тунисского берега были не лишены опасности и нервотрепки. Патрулировать приходилось в водах, густо уставленных минами, как вражескими, так и своими. К тому же имелся риск попасть под бомбы своих же самолетов, поскольку пилотов армейской авиации не учили распознаванию кораблей в море, а 5-мильная зона для их быстроходных машин была пустяковым расстоянием.

Чтобы облегчить пилотам распознавание своих эсминцев, их носовые надстройки выкрасили в красный цвет, но эта мера предосторожности не всегда срабатывала. Эсминцы «Байчестер» и «Зетланд» с отличными экипажами и опытными командирами подверглись атаке американских самолетов. «Байчестер» получил попадание бомбой, которая, по счастью, застряла в емкости с мазутом и не взорвалась. Командир эсминца капитан-лейтенант С.У.Беннетс, бывший офицер-подводник, прозванный сослуживцами «Барон Байчестер», слыл глубоким знатоком ненормативной лексики английского языка. Настроившись на волну радиопереговоров американских пилотов, он принялся честить их на все корки. Словарный запас «Барона Байчестера» шокировал даже американцев. Вскоре он услышал в наушниках исполненный восхищения голос ведущего: «Послушай-ка, это же свой парень»!

Отдельные группы немецких и итальянских солдат пытались уйти морем на моторных, парусных или гребных лодках и даже на резиновых плотиках. В общей сложности англичане взяли в плен на воде около 4000 человек. Фактически, морем не смог ускользнуть никто. Один только вид небольших серых кораблей, крейсировавших вдоль берега, заставил отказаться от таких попыток и предотвратил любую организованную эвакуацию.

12 мая в 7.52 — официально установленное время — всякое организованное сопротивление на полуострове Бон прекратилось. Союзники захватили 275.000 пленных, половину из которых составляли немцы, и огромное количество материальных ценностей. Англичане и американцы безраздельно овладели Африкой. Весь берег Магриба с запада на восток был свободен. Теперь господство на море открывало союзникам возможность атаковать итальянцев на их собственной земле.

Первый транссредиземноморский конвой вышел из Гибралтара 17 мая, обогнул мыс Бон и 26 мая прибыл в Александрию. Первый конвой с 1940 г. беспрепятственно добрался из Гибралтара до Мальты 24 мая.

После разгрома итало-германских войск в Тунисе все помыслы союзного командования были заняты подготовкой к операции «Хакси» по вторжению и захвату Сицилии. Флоту под командованием Каннингхэма предстояло осуществить самую крупную десантную операцию из всех, какие когда-либо предпринимались до этого. Для захвата Сицилии Эйзенхауэр планировал задействовать 160.000 солдат, 14.000 единиц автотехники, 600 танков и 1800 орудий. Все это нужно было десантировать на территорию противника в условиях ожесточенного сопротивления. После этого флоту надлежало обеспечить регулярный подвоз по морю подкреплений, продовольствия и боеприпасов для высадившихся войск. В первом броске Каннингхэм планировал задействовать около 200 кораблей всех типов, как транспортных, так и боевых. Всего в операции предстояло задействовать не менее 3200 судов.

При предварительной подготовке операции военно-морскому командованию пришлось решать массу проблем. Прежде всего требовалось собрать огромное количество подходящих грузовых судов. Этим вопросом занимались министерства морского транспорта США и Великобритании. Выделение необходимого количества транспортов неизбежно вело к значительному сокращению грузового тоннажа союзников в наиболее критический период Битвы за Атлантику. Потери от действий германских подводных лодок в феврале 1943 г. составили 63 судна, общим тоннажем 360.000 т. На март пришелся пик активности германского подводного флота. В Северной Атлантике одновременно находились 112 немецких подводных лодок, уничтоживших в общей сложности 180 судов, суммарным тоннажем 627.000 т. После этого интенсивность действий подводных лодок противника пошла на спад. Апрель и май 1943 г. стали переломным периодом в Битве за Атлантику. С этого времени потери торгового тоннажа союзников начали неуклонно снижаться, а потери германских подводных сил — возрастать.

Транспорты, предназначенные для вторжения в Сицилию, с солдатами, техникой, боеприпасами и продовольствием на борту следовало организовать в конвои, выделить для них эскорт и проложить маршруты. Конвои должны двигаться со строго предписанной скоростью, с тем, чтобы прибыть к месту назначения в установленное время и в установленной очередности. Впереди транспортов с десантом должны двигаться минные тральщики. На крейсеры и эсминцы возлагалась задача обеспечения огневой поддержки во время высадки десанта и в дальнейшем. Также надлежало предпринять меры противолодочной и противовоздушной обороны, обеспечить необходимое авиационное прикрытие и наладить тесное взаимодействие с ВВС. В операции также предусматривалось участие мощного соединения линейных кораблей, чтобы дать бой итальянскому флоту, если он вздумает воспрепятствовать десантной операции.

С 10 февраля штаб Каннингхэма в городе Алжире работал не покладая рук над составлением подробного плана военно-морской части операции «Хаски» и воплощение его в подробные оперативные приказы. Первоначальный план предусматривал одновременные высадки десанта в двух местах — на западном и юго-западном побережье Сицилии. В западном секторе высаживались американцы под командованием Бернарда Монтгомери. Работа военно-морских штабистов крайне осложнялась из-за разногласий между генералами, которые то и дело требовали вносить в план изменения, и нередко весьма существенные. Окончательный общий план, на основе которого можно было составлять детализированные приказы, появился только в начале мая, когда до операции оставалось всего 2 месяца.

Одновременно на повестку дня встали и более глобальные вопросы. Проблема заключалась в том, что у операции «Хаски» отсутствовала конечная стратегическая цель. Выключение Италии из войны не столько облегчало, сколько усложняло союзникам выполнение их главной задачи. Маршалл неоднократно говорил Эйзенхауэру, что решающий удар Германии можно нанести только на континенте, и только из Англии. И этот удар можно нанести раньше, если после Сицилии новых наступательных операций в Средиземноморье не будет.

В мае в Вашингтоне для обсуждения этой проблемы собрался Объединенный Комитет Начальников Штабов. Участники спорили две недели. В конечном итоге начальники штабов согласились начать высадку в Европе через Ла-Манш в 1944 г., но решения о том, что делать в Средиземноморье после Сицилии не приняли. Это решение оставили за Эйзенхауэром. Свертывание наступательных операций в Средиземноморье категорически не устраивало Черчилля. По окончании совещания в Вашингтоне премьер-министр немедленно помчался в Алжир, чтобы убедить Эйзенхауэра наступать в Италии. 28 мая самолет Черчилля приземлился на аэродроме Мэйзон Бланш. Его сопровождали Алан Брук, английские штабные офицеры, а также Маршалл. Черчилль настоял на его приезде, завершая спектакль «начальство обхаживает подчиненных».

Премьер-министр со своей свитой «оккупировал» виллу Каннингхэма, так что адмиралу со своим штабом пришлось перебраться на крейсер, стоявший в гавани. Черчилль пробыл в Алжире неделю. Все это время премьер говорил не переставая. Он не хотел вторжения в Сардинию, ему нужна была Италия. Сардиния — это «всего лишь удобство», а Италия будет «главной кампанией». Слава придет со взятием Рима, которое будет «величайшим достижением» и достойным завершением одиссеи 8-й армии.

«Премьер-министр вчера вечером рассказывал свою историю три раза тремя различными способами», — жаловался Эйзенхауэр 30 мая. В тот же вечер Черчилль позвонил после ужина и попросил разрешения прийти. Было почти 11 часов вечера, и Эйзенхауэр хотел спать. Он весьма недипломатично сказал, что устал от повторения одного и того же. Но Черчилль настаивал, и генералу пришлось уступить. Премьер приехал 15 минут спустя и проговорил 2 часа подряд. Адъютанту Эйзенхауэра в конце концов удалось, по существу, выставить его.

В противоположность Черчиллю. Маршалл не хотел ни Сардинии ни Италии. Он настаивал, чтобы Эйзенхауэр уходил из Средиземного моря сразу после взятия Сицилии. Маршалл не доверял англичанам и сомневался в их решимости форсировать Ла-Манш. В этом он был прав. Однажды Алан Брук доверительно сообщил Эйзенхауэру, что союзникам следует ограничиться блокадой Германии с моря и воздуха, а наземные бои оставить русским. Он считал, что в Северо-Западной Европе союзникам придется сражаться в крайне невыгодных условиях и «понести громадные и бесполезные потери». Поэтому они должны ограничиться боями в Италии.

Крест общения с премьер-министром пришлось нести и Каннингхэму. Перед самым приездом Черчилля адмирал Годфруа в Александрии выразил согласие передать свою эскадру в подчинение Жиро и сражаться на стороне союзников. Несколько его эсминцев совершили переход через Средиземное море и присоединились к английским кораблям в Алжире, а его крейсеры и линкор «Лорэйн» ушли вокруг Мыса Доброй Надежды в Дакар. По этому поводу в беседе с премьером Каннингхэм напомнил ему строфу из предпоследней главы Экклезиаста: «Пусти свой хлеб вниз по реке, и он вернется к тебе спустя много дней». По словам Каннингхэма, его невинная ремарка «была воспринята плохо».

С открытием Средиземного моря для союзного судоходства оставались еще острова Пантеллерия, Линоса и Лампедуса, на которых стояли итальянские гарнизоны. Линоса и Лампедуса особого значения не имели, но Пантеллерия, расположенный примерно в 150 милях к северо-западу от Мальты, занимал ключевую позицию в Сицилийском проливе. Он имел почти такие же размеры, как остров Уайт, гористый ландшафт и маленькую бухту на северо-западном побережье, пригодную только для малых судов. На Пантеллерии разместились значительный гарнизон, небольшой аэродром и радарная установка. Союзники считали, что остров сильно укреплен. Правда, когда к нему приближались английские корабли, а это случалось достаточно часто, их никто всерьез не беспокоил. Находились пессимисты, считавшие Пантеллерию Гибралтаром в миниатюре, утыканным артиллерийскими орудиями и способным отразить любую лобовую атаку. Они категорически возражали против попыток захватить его.

Каннингхэм не разделял столь преувеличенного мнения об итальянской обороне. Значение Пантеллерии для союзников в связи с предстоящей операцией «Хаски» не вызвало сомнений. Остров занимал господствующую позицию в центре Сицилийского пролива и истребители, действуя с его аэродрома, могли обеспечить надежное авиационное прикрытие над некоторыми сицилийскими пляжами, где планировалось высадить десант. Эйзенхауэр, несмотря на возражения многих, безоговорочно поддержал Каннингхэма в вопросе о необходимости захвата Пантеллерии. План операции был достаточно простым. Он предусматривал «размягчение» оборонительных рубежей противника путем бомбежек и обстрела с моря в течение нескольких дней. После чего предстояла высадка десанта в маленькой бухте — единственном пригодном для этого месте. Для захвата острова планировалось задействовать целую пехотную дивизию.

Вторжение было назначено на 11 июня. В течение нескольких предшествующих дней авиация беспрерывно осыпала Пантеллерию бомбами, а 4 крейсера и сопровождавшие их эсминцы обстреливали береговые батареи. 8 июня Эйзенхауэр, Каннингхэм и офицеры штаба флота погрузились на «Орору» и в тот же день отбыли к Пантеллерии. У острова их уже поджидала эскадра в составе легких крейсеров «Ньюфаундленд», «Орион», «Пенелопе», «Юриалес» и 8 эсминцев. Накануне у Эйзенхауэра возникли некоторые трудности с Черчиллем, который рвался отправиться вместе с ними. Никакие уговоры на предмет того, что его жизнь представляет слишком большую ценность для союзных держав, чтобы подвергать ее ненужному риску, не имели успеха. К большому облегчению Эйзенхауэра и Каннингхэма 5 июня премьер-министру пришлось срочно возвратиться в Англию. «Думаю, он до сих пор злится на нас», — вспоминал Каннингхэм, — «что ему не позволили посмотреть бой, до чего он всегда был слишком большим охотником».

10 июня, за день до вторжения командование решило провести генеральную репетицию. В 10.30 5 крейсеров начали обстрел острова. «Орора» принимала в бомбардировке самое деятельное участие, ведя огонь с дистанции около 7 км. При этом Каннингхэм находился в центральном артиллерийском посту и лично корректировал стрельбу. Противник отвечал вяло, итальянские снаряды ложились с большим разбросом. Впоследствии союзники узнали, что итальянский центр управления артиллерийским огнем оказался полностью уничтоженным в первый же день. Зато из 54 (!) артиллерийских батарей, имевшихся на острове, полностью удалось уничтожить только 2.

Заключительный аккорд сыграла армада из 100 «летающих крепостей», бомбивших Пантеллерию так. что он скрылся в клубах пыли и дыма. Остров содрогался и гудел как наковальня от беспрерывных разрывов тяжелых авиабомб. На крейсерах, подошедших к берегу на расстояние около 5 км., люди физически ощущали чудовищные содрогания и идущие от острова волны горячего воздуха. Повернувшись к Эйзенхауэру, Каннингхэм сказал: «При том сопротивлении, которое нам оказывают, мы с вами могли бы взять капитанскую гичку и захватить остров вдвоем».

Собственно говоря, на следующий день был реализован почти описанный им сценарий. В полдень 11 июня самоходные баржи с десантом двинулись в бухту. Не успел первый солдат спрыгнуть на берег, как гарнизон выбросил белые флаги. Итальянский комендант сигнализировал: «Паителлерия сдается по причине отсутствия пресной воды». Относительно истинной причины капитуляции острова Каннингхэм придерживался другого мнения. Он считал, что в действительности итальянцы были полностью деморализованы разгромом в Тунисе.

На следующий день после капитуляции Пантеллерии в Алжир прибыл король Англии Георг VI. Хотя он путешествовал инкогнито, и точное время его прибытия держалось в секрете, через несколько часов об этом знал уже весь Алжир. Каннингхэм чувствовал себя чрезвычайно польщенным, что Его Величество изыскал возможность сделать смотр военно-морским силам. В те дни в гавани города Алжира стояли линкоры «Кинг Джордж V», «Хоу» и два американских тяжелых крейсера. Так что Каннингхэм смог устроить весьма представительный военно-морской парад, набрав около 6.000 английских и американских матросов и морских пехотинцев. Георг VI остался очень доволен. Сам прошедший службу военного моряка, он задал множество дельных и профессиональных вопросов. Король пообщался со всеми английскими и американскими флагманами, побывал на «Хоу» и американских крейсерах.

Георг VI во что бы то ни стало хотел посетить Мальту и настойчиво добивался содействия от Каннингхэма. Последний приветствовал эту идею. Командующий Средиземноморским флотом считал, что это произведет огромное впечатление не только на мальтийцев, но и на всю Британскую Империю в целом. При условии соблюдения необходимых мер безопасности риск такого визита, как полагал Каннингхэм. будет не так уж велик. Визит на Мальту запланировали после посещения Георгом VI города Туниса и Триполи.

19 июня Каннингхэм на «Ороре» прибыл в Триполи, где его уже ожидал король. В тот же день вечером «Орора» в сопровождении 4 эсминцев двинулась на Мальту. 200-мильный переход маленькой эскадры прошел без инцидентов. На рассвете над мачтами кораблей с ревом пронесся сильный эскорт истребителей. На подходе к Гранд-Харбору эскадру встретили тральщики, которые убедились, что путь полностью свободен от мин.

По понятным причинам визит короля держался в строжайшем секрете, но в 5 утра мальтийцам сообщили о предстоящем прибытии Георга VI. Когда «Орора», несущая королевский штандарт, вошла в Гранд-Харбор, берега и причалы были уже черны от народа. Король стоял на специальной платформе, возведенной перед мостиком, так чтобы все могли его видеть. «Мне доводилось наблюдать множество запоминающихся зрелищ, но это было самым впечатляющим из всех», — вспоминал Каннингхэм, — «Плотные толпы преданных мальтийцев — мужчин, женщин и детей, — демонстрировали неистовый энтузиазм. Я никогда не слыхал таких криков, дополненных перезвоном всех колоколов многочисленных церквей, который начался, как только он ступил на землю». В последний раз английский монарх побывал на Мальте в 1911 году и потому визит Георга VI в самый разгар войны стимулировал самое искреннее проявление верноподданнических чувств.

Между тем планирование операции «Хаски» неуклонно приближалось к завершению. 3 июля Каннингхэм вместе с офицерами своего штаба отбыл из Александрии на Мальту на крейсере «Уганда». На Мальте командующий обосновался в помещении бастиона Ласкарис, из окон которого открывался вид на Гранд-Харбор. Рядом находились кабинеты коменданта Мальты вице-адмирала Артура Пауэра, и командующего эскадрой прикрытия английского десанта вице-адмирала Бертрама Рамсея. Военно-морской штаб операции «Хаски» и военно-воздушный оперативный отдел со всеми службами связи расположились в тоннеле, прорытом через мягкие песчаники от Ласкариса до середины подземного канала с водой, проходившего под Валеттой. Там было немного получше, чем в сырой и мрачной пещере под Гибралтаром, из которой Эйзенхауэр и Каннингхэм руководили высадкой в Северной Африке. Однако в тоннеле Ласкариса стояла невероятная вонь, и было очень душно.

На Мальте кипела бурная деятельность. Особенно большое оживление наблюдалось на аэродромах, плотно заставленных самолетами всех типов, главным образом истребителями. Энергичные американцы уже разровняли бульдозерами и забетонировали взлетные полосы на острове Гоцо, откуда предстояло действовать истребителям прикрытия в их зоне вторжения. Гранд-Харбор и прилегающие бухты постепенно заполнялись военными кораблями, транспортами и десантными судами. Перемещения разноцветных флажков на крупномасштабной настенной карте в помещении военно-морского штаба демонстрировали неуклонное приближение конвоев с войсками вторжения. Они двигались с востока и с запада по сходящимся линиям, напоминавшим огромную паутину с Мальтой в центре, расположенной всего в 80 милях от Сицилии.

Глядя на эту карту, демонстрировавшую тщательно синхронизированное движение конвоев с сотнями транспортов, проходивших намеченные пункты с заранее заданной скоростью, Каннингхэм часто задумывался над тем, какой хаос мог возникнуть в случае, если хотя бы одна деталь плана дала сбой. Одна лишь ошибка в расчетах, единственная неправильная цифра могли сразу увести от успеха к провалу. На нем лежала полная ответственность за высадку 160.000 солдат со всей техникой и снаряжением. От успеха первого вторжения союзников на вражескую территорию в Европе зависело слишком много. Конвои с войсками и грузами из США вышли еще 28 мая. Другие конвои выходили из Орана, Алжира, Бизерты, Александрии, Порт-Саида и Кейптауна.

День «Д» был назначен на 10 июля, а час «Ч», когда первым солдатам надлежало ступить на землю, — на 2.45 ночи. В течение нескольких дней перед этим ВВС союзников наносили массированные удары по аэродромам и оборонительным сооружениям на Сицилии. В тихие ночи на Мальте можно было отчетливо слышать отдаленный рокот бомбежек. Из всех факторов больше всего беспокоила Каннингхэма погода. Он явственно представлял себе, что будет твориться на пляжах Сицилии, если задует сильный ветер. Адмирал сказал Эйзенхауэру, что за 24 часа до нулевого времени он может задержать конвои и выжидать до тех пор, пока установится подходящая погода. Менее чем за 24 часа это сделать будет уже невозможно, операция должна будет идти своим ходом и ему придется взять на себя риск любых последствий. Фактически, Каннингхэм и офицеры морского штаба сошлись на том, что полдень 9 июля будет последним моментом, когда они смогут отложить вторжение.

Утром 9 июля, когда многочисленные конвои, идущие с обоих концов Средиземного моря, начали выдвигаться на исходные позиции к Юго-востоку от Мальты, погода стала портиться. С северо-запада подул сильный ветер, что было весьма необычно для Средиземного моря в это время года, и разогнал крутую волну. Ветер и волнение неуклонно усиливались, ближе к полудню начался настоящий шторм. Каннингхэм пояснил Эйзенхауэру, что на восточном, наветренном берегу Сицилии, где предстояло высаживаться английской 8-ой армии, погодные условия, несомненно, останутся вполне благоприятными. Однако на южном берегу острова, в американском секторе ситуация будет очень трудной. Более того, часть американских подразделений отбыла из портов Туниса и пересекала Средиземное море на самоходных десантных баржах и других малых плавсредствах. Возникал риск, что многие из них не выдержат шторма и могут пойти ко дну во время перехода морем.

Останавливать конвои было уже поздно. Радиограммы могут дойти не до всех соединений. Одни из них продолжат свой путь, другие — нет. Каннингхэм, имевший почти четверть вековой опыт службы на Средиземном море, знал, что в этих местах на заходе солнца ветер обычно приобретает характер резких порывов и его напор ослабевает. Уповая на это, он с трепетом в сердце решил позволить событиям развиваться по намеченному графику. В полдень флотилии десантных судов начали выходить из Гранд-Харбора в открытое море. Каннингхэм видел, как они зарывались в высокие волны, временами полностью исчезая из вида.

Ближе к вечеру, стараясь чем-то себя занять, командующий флотом вместе со своим начальником штаба отправились на один из аэродромов. Это было не самое лучшее место для посещения. Казалось, все небесные ветра ревели и завывали вокруг контрольной вышки. После 20.00 ветер стал определенно стихать. С наступлением сумерек начали стартовать транспортные самолеты с десантниками и планеры. Они поднимались на высоту всего 150–200 метров в парах с буксирующими их самолетами. Иногда один самолет тащил за собой два или три планера, и их неяркие навигационные огни можно было видеть еще далеко. В бледных отсветах луны они походили на огромных летучих мышей. И лишь временами, когда стихали порывы ветра, можно было расслышать рокот моторов.

Как выяснилось, в штормовой погоде имелись свои плюсы для союзников. Итальянская авиаразведка давно обнаружила крупные войсковые конвои союзников, двигавшиеся с разных направлений к центру Средиземного моря, и аккуратно фиксировала все их передвижения. Командование противника сделало совершенно правильное предположение о том, что готовится крупная десантная операция на Сицилии. Поэтому с начала июля гарнизоны на сицилийском побережье находились в состоянии повышенной готовности. Итальянский флот организовал круглосуточное патрулирование. Но именно в ночь на 10 июля гарнизоны, успокоенные непогодой, пребывали в уверенности, что при таких условиях никто не решится высаживать десант, и позволили себе расслабиться. Сиракузы и Аугуста находились совсем близко от мест высадки, но «итальянские моряки укрыли свои суда в бухтах, а сами укрылись в постелях».

В течение ночи конвои и эскадры союзников соблюдали полное радиомолчание. Только около 5.00 Каннингхэм получил радиограмму, сообщавшую, что, в целом, высадка идет успешно, и что английская морская пехота смогла высадиться даже на левом фланге канадцев, к западу от мыса Корренти и к юго-западу от мыса Пассеро. Адмирал отлично знал это место, пожалуй, самое худшее при штормовом ветре, дувшем с данного направления, поскольку оно было слишком открытым. Он так обрадовался, что немедленно прошел в кабинет Эйзенхауэра и сообщил ему эту новость. С того момента начали поступать донесения об успешных высадках практически во всех пунктах. В первые часы операции союзники почти не встречали сопротивления.

Утором Каннингхэм поднялся на борт быстроходного минного заградителя «Абдиель» и отправился к сицилийскому побережью. На южных пляжах, где высаживались американцы, все еще грохотал сильный прибой. Многочисленные десантные суда, выброшенные на берег, свидетельствовали, в каких сложных условиях им приходилось выполнять свою задачу. Высадка, которой руководил старый знакомый Каннингхэма контр-адмирал Алан Кирк, проходила особенно трудно. Ему достался абсолютно открытый наветренный берег. Каннингхэм приказал просигналить ему свои поздравления. С мостика «Абдиеля» удалось рассмотреть следы недавнего сражения; воронки от авиабомб, группки спешно отступавших итальянских солдат далеко впереди. Вдали слышался гул артиллерийской канонады или бомбежки.

Войска союзников быстро продвигались вперед. Единственная по-настоящему опасная ситуация сложилась у Гелы, где 11 июля немцы предприняли мощную контратаку против американской 1-ой дивизии. Ожесточенный бой длился с 8.00 до 16.30. В какой-то момент немецкие тапки даже прорвались на пляж. Но американцы держались стойко, поддерживаемые огнем тяжелой морской артиллерии. Особых успехов добился монитор «Аберкромби» со своими 15-дюймовыми орудиями. В конечном итоге опасный прорыв был ликвидирован. Паттон признался, что ситуация тогда сложилась очень рискованная.

В последующие дни флоту пришлось действовать очень активно. Корабли обеспечивали снабжение армии, доставляли подкрепления, организовывали противолодочное и противовоздушное патрулирование вблизи огромного количества транспортов, разгружавшихся у пляжей. Крейсеры и эсминцы поддерживали армию артиллерийским огнем. Каннингхэм стал свидетелем того, как его прежний флагманский корабль «Уорспайт» обстрелял Катанию из своих 15-дюймовых орудий. Выходя на артиллерийскую позицию, линкор развил весьма приличную для такого престарелого корабля скорость в 23,5 узла. Каннингхэм почел себя обязанным просигналить ему: «Операция проведена отлично. Чувствуется, что когда старушка задерет юбки, она еще может бегать».

Сиракузы были заняты уже к вечеру первого дня и превратились в важнейший порт снабжения. После упорных боев, на рассвете 13 июля союзники захватили Аугусту. Таким образом, военный флот получил защищенную якорную стоянку, пригодную для большого числа кораблей практически любого размера. После первоначальной задержки войска генерала Патто-на осуществили впечатляющий прорыв, захватив к 22 июля Марсалу, Трапани. Палермо и 45.000 пленных. За две недели они очистили от противника всю западную оконечность острова. Дальнейшее продвижение американцев на восток проходило по прибрежной скалистой дороге в направлении Мессины. Отступавшие немцы сделали ее местами почти непроходимой, взрывая тоннели. Тем не менее. Паттон успешно продвигался, высаживая с кораблей десантные части: за линией фронта противника и не давая ему закрепиться. Каннингхэм очень комплиментарно отозвался о действиях американского генерала, считая их «великолепным примером надлежащего использования морской мощи».

На Сицилии американцы под руководством Паттона явно обставили англичан. 8-я армия Монтгомери застряла под Катанией, где доминировал мощный бастион на горе Этна. Эйзенхауэр втайне радовался, что американцам удалось взять своеобразный реванш за неудачи в Тунисе.

Что касается военного флота, то во время вторжения он понес совсем небольшие потери. С 10 по 31 июля Западная оперативная группа потеряла эсминец, минный тральщик, одно грузовое судно и 2 эскортных корабля. В восточном секторе противнику удалось потопить 6 транспортов, суммарным тоннажем 41.509 т. Особенно болезненно было воспринято потопление госпитального судна «Таламба». 10 июля его разбомбила фашистская авиация, хотя белый корабль с большими красными крестами на бортах и верхней палубе, полностью освещенный, не вызывал сомнений в своем функциональном предназначении. Не обошлась без боевого крещения и мощная эскадра Алджернона Уиллиса в составе 4 линкоров и 2 авианосцев, которая осуществляла дальнее прикрытие высадки десанта. В ночь на 16 июля одиночный немецкий самолет торпедировал авианосец «Индомитебл». Ситуация получилась глупейшая: стояла тихая лунная ночь, авианосец шел в плотном окружении эскортирующих эсминцев, в небе над эскадрой кружили многочисленные истребители прикрытия. Тем не менее, «Индомитебл» получил торпеду и был серьезно поврежден. Как впоследствии пояснили Каннингхэму, пилоты палубной авиации не смогли идентифицировать самолет противника, который вроде бы выполнил IFF (identification — friend or foe). Командующего их оправдания не впечатлили. В назидание он прочел пилотам авианосца нотацию, указав, что любой самолет, представляющий угрозу эскадре и не подавший отчетливый опознавательный знак, надлежит немедленно атаковать. Кроме авианосца из боевых кораблей во время обстрела побережья получили повреждения легкие крейсера «Клеопатра» и «Ньюфаундленд».

Все перечисленные потопленные либо поврежденые корабли пострадали от авиации и береговой артиллерии. Против ожидания, подводные лодки противника не смогли оказать серьезного противодействия операции «Хаски». Напротив, вторжение на Сицилию обернулось большими потерями для подводников стран Оси. действовавших в Средиземном море. С 11 июля по 22 августа союзники уничтожили 8 итальянских и 2 германских подводных лодки, в основном у берегов Сицилии и Южной Италии. Только 12 июля погибли 3 вражеских подводных лодки. В тот же день итальянская субмарина «Бронцо» сдалась в плен близ Сиракуз четырем английским тральщикам, которые притащили ее в Гранд-Харбор на буксире с белым флагом, развивающимся над флагом итальянским.

Пленение итальянской подлодки получило продолжение в виде довольно неприятной истории. Британское Адмиралтейство строжайше запретило публиковать в печати или сообщать по радио о фактах уничтожения и тем более захвата подводных лодок противника, чтобы сохранить втайне этот случай, если вражеские коды и шифры попадут в руки англичан. Ситуация с пленением «Бронцо» действительно получилась весьма неординарная, и Эйзенхауэр в полной невинности рассказал об этом двум журналистам. Те немедленно разнесли новость по всему миру. Реакция последовала незамедлительно. Из Адмиралтейства пришла радиограмма, вопрошавшая в самых суровых тонах, почему секретная информация вопреки всем правилам и установлениям стала достоянием гласности. Это означало, что кому-то из офицеров штаба Каннингхэма не миновать крупных неприятностей. После короткого совещания моряки решили сообщить в Лондон, что во всем виноват главнокомандующий. Они здраво рассудили, что Эйзенхауэр окажется Адмиралтейству «не по зубам». Так оно и вышло. Больше об этом проколе они ничего не слышали.

19 июля, когда срок полномочий адмиралов Роллингса и Хевитта в качестве командующих Западным и Восточным оперативными соединениями подошел к концу, можно считать окончанием операции «Хаски». Высадка 7-й американской и 8-й британской армий завершилась. Дальнейшие доставки подкреплений и снабжения войскам на Сицилии превратились в рутинную работу, осуществляемую под общим руководством командующего флотом.

В первом эшелоне союзники высадили 160.000 человек, штурмовавших слабо защищенный берег. Во втором эшелоне — еще 350.000, которых поддерживала самая большая на тот момент армада кораблей и самый большой военно-воздушный флот. В какой-то момент Эйзенхауэр вдруг осознал, что эта чудовищно громадная сила против столь малой цели является тратой ресурсов с минимальной отдачей. Понял ли это Каннингхэм? Очень сомнительно. Эйзенхауэр же подумал, что немцы вздохнут с облегчением, когда узнают, что союзники хотят захватить Сицилию, а не что-нибудь поважнее. Он предположил, что они займут глухую оборону, скуют армии союзников и ускользнут на материк.

И оказался совершенно прав. Итальянцы сдавались в плен тысячами, но две немецкие дивизии сражались умело и отчаянно, так что сицилийская кампания развивалась в полном соответствии с его предположениями и была осуждена практически всеми военными историками. Монтгомери к Мессине не стремился, он туда еле полз. Они с Паттоном продолжали соперничать между собой, пока, наконец, американский генерал, взбешенный отведенной ему пассивной ролью, не ударил на свой страх и риск в направлении Палермо — в сторону от немцев, но прямиком в первые полосы газет. 17 августа его люди одержали победу. Отличные бойцовские качества, продемонстрированные американцами в горных боях, остались единственным светлым пятном в этой печальной кампании. Немцы ушли на материк, продержав 38 дней полмиллиона союзных войск и выведя из строя 20.000 бойцов против своих 12.000.

На Мальте вновь царило оживление. Каннингхэму доставляло громадное удовольствие наблюдать, как остров восстанавливает свои функции мощной военно-морской базы. Его радовал вид гавани, полной кораблей, прибывающие крейсеры, эсминцы, целые флотилии малых судов. 14 июля адмирал писал домой: «Теперь, когда я смотрю из окна моего кабинета, Гранд-Харбор выглядит так же, как и в прежние времена. Внизу стоят на якоре два линейных корабля („Нельсон“ и „Родней“) — первые линкоры, прибывшие в бухту с тех пор, как я нанес сюда короткий визит на „Уорспайте“ в декабре 1940 г. Уиллис сказал что возвращаясь, он просто дрожал от волнения; и я должен признаться, что испытывал те же чувства».

В одну из тех июльских ночей Каннингхэму пришлось пережить «весьма средненький, но очень шумный налет». Мощная и отлично отлаженная противовоздушная оборона Мальты работала как часы. Рев и грохот наземных зенитных батарей, многократно усиленный стрельбой корабельной артиллерии, стоял невообразимый. Каннингхэм с Ройером Диком наблюдали эту картину с крыши адмиралтейского здания. Все небо было расчерчено лучами прожекторов и цветными пунктирами очередей трассирующих снарядов, освещавших облака и окрестности яркими вспышками разрывов. Через несколько минут бухту, доки и большую часть города окутало толстое покрывало белесого дыма, над которым словно островки возвышались крыша адмиралтейского здания и несколько церковных колоколен.

25 июля Каинипгхэм вылетел обратно в город Алжир, чтобы заняться текущими вопросами командования флотом. Там его застало известие о ниспровержении Муссолини, и о том, что король Италии принял на себя командование вооруженными силами и назначил маршала Пьетро Бадольо премьер-министром. Италия явно катилась к краху. Это было видно уже по боям в Сицилии, когда сотни итальянских солдат бросали оружие, и переодевались в гражданское платье.

В последующие несколько недель Каннингхэм регулярно совершал перелеты между Алжиром, Мальтой и штаб-квартирой Эйзенхауэра, разместившейся близ города Туниса. Союзное командование изучало и обсуждало планы дальнейших действий после оккупации Сицилии. Изучение вопроса о будущих операциях привело генералов к заключению, что при вторжении в южную Италию через узкий Мессинский пролив наступление неизбежно замедлится, если его не поддержать одновременным крупномасштабным вторжением значительно севернее. Предпочтение отдали району Неаполя. Объединенный Комитет Начальников Штабов дал свое согласие и разработка плана операции «Авалаиш» по высадке десанта в залив Салерно началась.

После захвата Мессины начались приготовления к броску через пролив в Италию. На сицилийском берегу Мессинского пролива союзники установили огромное количество артиллерийских орудий для прикрытия высадки десанта на противоположный берег. Эта операция, вошедшая в анналы Второй мировой войны под названием «Бэйтаун», осуществилась 3 сентября 1943 г. под энергичным руководством контр-адмирала Р.Макгригора. Ей предшествовала интенсивная бомбардировка береговых батарей в районе Регио и мыса Пилларо силами флота, в том числе линкоров «Нельсон», «Родней», «Уорспайт» и «Вэлиент».

На рассвете 3 сентября под прикрытием мощнейшего артиллерийского огня полевых батарей, крейсеров и мониторов две дивизии 8-ой английской армии устремились через пролив. Каннингхэм, наблюдавший за вторжением с борта эсминца «Тартар», наконец-то осознал, сколько сил и средств тратится союзниками впустую в средиземноморской кампании. «Никогда, пожалуй, со времен Галлиполи я не видел и не слышал такой канонады. Фактически, это была пустая трата времени и боеприпасов. Итальянцы воевать не собирались, а немцы уже отступили на север. Никакой ответной стрельбы не наблюдалось, лишь время от времени один из наших плохо нацеленных снарядов плюхался посреди пролива. Если бы не рев и грохот огромного количества орудийных стволов, это можно было принять скорее за большой водный праздник, чем за вторжение на территорию противника. Наши люди назвали это „регатой в Мессинском проливе“. Тем не менее, было интересно наблюдать, как танкодесантные суда выгружали тапки, упираясь носами прямо в оливковые рощи, как с других судов потоком шли на берег солдаты, пушки, грузовики, амуниция. Поскольку у меня было еще много дел, я пообщался с Макгригором, и более не стал там задерживаться».

Главную десантную операцию планировалось провести в заливе Салерно с последующим захватом Неаполя с его прекрасными портовыми сооружениями. Первоначально Каннингхэм предпочитал высадить десант в районе Рима, но его предложение отклонили, поскольку тот район находился за пределами дальности действия союзных истребителей берегового базирования. В то же время в Северную Италию подтягивались мощные германские подкрепления. Даже залив Салерно находился за пределами досягаемости союзных истребителей всех типов, за исключением новейших американских, но и они могли провести над районом боевых действий не более 20 минут оперативного времени.

17 августа на совещании под председательством Эйзенхауэра дата начала операции «Аваланш» была назначена на 9 сентября. Командование военно-морскими силами, обеспечивавшими высадку десанта, возлагалось на вице-адмирала флота США Кента Хэвитта. Наземными операциями руководил американский генерал Марк Кларк. Заместителями военно-морского командующего стали командор Джеффри Оливер, отвечавший за высадку английских подразделений, и контр-адмирал флота США Джон Холл. Контр-адмирал Филипп Вайян, державший свой флаг на крейсере «Юриалес» командовал соединением «V» в составе эскортных авианосцев «Юникорн», «Хантер», «Аттэкер», «Сталкер» и «Батлер», которым предстояло обеспечить истребительное прикрытие пляжей. На соединение «Н» под командованием вице-адмирала Уиллиса возлагалась задача обеспечения прикрытия на случай вмешательства тяжелых кораблей итальянского флота.

Тем временем в обстановке строжайшей секретности Эйзенхауэр и представители нового итальянского правительства подписали документ, известный как «Краткосрочные условия». Он предусматривал полную капитуляцию всех итальянских сил, где бы они не находились, вечером 8 сентября 1943 года. В тот день в 18.30 одновременные заявления о капитуляции должны были сделать Эйзенхауэр и Бадольо. В ночь с 8 на 9 сентября начиналась высадка союзников в Салерно. С объявлением капитуляции главным силам итальянского флота надлежало выйти из Специи в открытом море, где их встретит эскорт британских кораблей и сопроводит на Мальту. Остальные корабли выйдут из Таранто двумя днями позже и также будут сопровождены на Мальту.

Готовившаяся капитуляция итальянцев и сдача их флота держалась в строжайшем секрете. Все газетные корреспонденты, радиожурналисты, фотографы и кинооператоры уже погрузились на корабли, обеспечивавшие прикрытие десанта в Салерно, и потому не осталось никого, кто мог бы описать или сфотографировать капитуляцию итальянского флота. Каннингхэму это обстоятельство показалось весьма досадным. В последний момент он обратился к Эйзенхауэру с предложением, чтобы его личный адъютант капитан III ранга Гарри Батчер, слывший хорошим фотографом, присутствовал при историческом моменте с набором своих камер. Батчер немедленно вылетел на Мальту и там погрузился на «Уорспайт». Именно ему довелось сделать знаменитые на весь мир снимки сдачи итальянского флота.

Каннингхэм считал, что в те сентябрьские дни 1943 г. союзники определенно переборщили с завесой секретности в отношении прессы. Им с трудом верилось, что итальянцы сдадут свой флот без единого выстрела. Позднее офицер штаба Каннингхэма по связям с общественностью стал жертвой личных нападок и оскорблений, на которые ему нечего было возразить. Масла в огонь подлила обидная радиограмма из Адмиралтейства с требованием выяснить, почему американский морской офицер является единственной персоной, которой позволено «раздавать информацию совками».

В 3.00 9 сентября три новейших итальянских линкора «Рома», «Витторио Венето» и «Италиа» (бывший «Литторио») вышли из Специи. Ранним утром к ним присоединились 6 крейсеров и 8 эсминцев из Генуи. Эскадрой командовал адмирал К.Бергамини, державший флаг на «Рома». В то же утро британский самолет-разведчик доложил, что итальянский флот движется в направлении, предписанном инструкцией. Кораблям Бергамини надлежало пройти вдоль западного берега Корсики и Сардинии и прибыль в точку, расположенную в 20 милях к северу от мыса Гард на побережье Туниса, где в 8.00 10 сентября их будут ожидать корабли союзников.

Однако, около полудня 9 сентября итальянская эскадра, вместо того, чтобы уходить со всей возможной поспешностью на юг. неожиданно повернула на восток, будто намереваясь пройти между Корсикой и Сардинией, двигаясь в направлении Маддалены. Союзники крайне удивились и встревожились, поскольку к тому времени немцы уже контролировали все порты и аэродромы на Корсике и Сардинии. В своих мемуарах Каннингхэм даже высказал предположение, что приказ изменить курс Бергамини отдали немцы от имени итальянского командования. Около 16.00, словно вспомнив о том, что на островах уже обосновались германские войска и авиация, итальянский флагман повернул на запад. Но было уже поздно. Почти в тот же момент над его кораблями появились бомбардировщики «дорнье — 217», несущие новое «чудо-оружие» фюрера — тяжелые радиоуправляемые планирующие авиабомбы Х-1400.

Первая такая бомба, массой 1570 кг., попала в полубак «Рома» по правому борту. Она пробила все палубы, отсеки конструктивной подводной зашиты линкора и взорвалась в воде под корпусом корабля, вызвав большие разрушения его подводной части. В считанные минуты вода затопила машинное отделение, электростанцию и два котельных отделения. Корабль покинул строй и резко сбавил ход. Несколько минут спустя вторая планирующая бомба ударила в палубу линкора позади второй башни главного калибра. Она также прошила все палубы и взорвалась в носовом машинном отделении. Начавшийся большой пожар вызвал детонацию носовых артиллерийских погребов. От страшного взрыва трехорудийная башня главного калибра вылетела вверх, словно пробка, и с грохотом рухнула в море. Флагман итальянского флота переломился пополам в районе носовой надстройки и пошел ко дну, унеся с собой жизни 1253 человек из 1849, составлявших его экипаж. Погиб и сам адмирал Бергамини. Такая же бомба попала в «Италиа». Линкор принял около 1200 т. воды, но сохранил способность идти своим ходом в составе эскадры.

В 6 утра 10 сентября итальянскую эскадру встретили «Уорспайт», «Вэлиент» и сопровождавшие их эсминцы. На борт итальянского флагманского корабля «Эуджинио ди Савойя», на котором держал свой флаг адмирал Ромео Олива, принявший командование после гибели Бергамини, поднялся капитан I ранга Томас Браунригг. «Савойя», возглавлявший итальянскую колонну, стал в кильватер «Уорспайту» и «Вэлиенту». Английские эсминцы двигались справа и слева от итальянской колонны.

В полдень, когда корабли проходили мимо Бизарты, Каннингхэм с Эйзенхауэром вышли в море на эсминце «Хэмблдои», чтобы посмотреть на них. Впоследствии старый адмирал вспоминал; «Для меня это было самое впечатляющее зрелище, потрясшее меня до глубины души. Я видел наяву, как сбылась моя самая смелая мечта, которую я вынашивал несколько лет. Вид моего старого флагманского корабля „Уорспайта“, который три года назад нанес итальянцам первый удар, а теперь вел своих прежних противников, наполнил меня чувством величайшей гордости, которое живет во мне до сих пор. Я этого никогда не забуду. Я приказал просигналить мои поздравления „Уорспайту“ и сообщить, что он с полным правом занимает свое место во главе этой колонны».

Итальянская эскадра вошла в Гранд-Харбор 11 сентября. Там ее уже ожидали линейные корабли «Андреа Дориа», «Кайо Дуилио», 2 крейсера и эсминец, пришедшие за день до этого из Таранто. 11 сентября Каннингхэм вылетел на Мальту для встречи с итальянским адмиралом Альберто да Зара, командовавшим эскадрой из Таранто, чтобы дать ему инструкции по разоружению и размещению итальянского флота. Адмирал да Зара сошел на берег у здания таможни, где его встретили со всеми военными почестями. До кабинета командующего в бастионе Ласкарис ему достаточно было пройти 60 ступенек винтовой лестницы. Однако Каннингхэм подумал, что итальянскому адмиралу полезно будет посмотреть, что сотворила с Мальтой авиация стран Оси, а мальтийцам посмотреть на него. Поэтому англичане прокатили да Зара по улицам Валетты на автомобиле. При этом сопровождавший его Ройер Дик испытывал определенное беспокойство, как бы мальтийцам не пришло в голову забросать итальянского адмирала камнями.

Каннингхэму да Зара показался довольно приятным человеком. Он хорошо говорил по-английски и, естественно, стильно переживал из-за ситуации, в которой оказался. Все вопросы удалось быстро урегулировать. Предложения союзников практически не встретили возражений. В тот же день, 11 сентября Каннингхэм послал в Адмиралтейство знаменитую радиограмму: «Рад известить Ваших Превосходительств, что итальянский линейный флот стоит на якоре под прицелом орудий мальтийских фортов».

13 сентября из Таранто прибыл последний боеспособный итальянский линкор «Джулио Чезаре». К 21 сентября 1943 года итальянцы сдали союзникам 5 линейных кораблей, 8 крейсеров, 33 эсминца, 1 гидроавиатранспорт и 34 подводных лодки, не считая малых боевых кораблей и 101 торгового судна, суммарным тоннажем 183.591 т.

Еще будучи в Бизерте и убедившись в том, что итальянский флот действительно сдается, Каннингом решил, что теперь союзникам ничто не помешает захватить Таранто, если по горячим следам событий ввести туда эскадру. Эйзенхауэр также загорелся этой идеей. Главная трудность заключалась в том, чтобы найти войска для такого предприятия. По счастью, под рукой оказалась английская 1-ая воздушно-десантная дивизия. Первоначально Каннингхэм рассчитывал отправить их 9 сентября, но Эйзенхауэр захотел сделать это еще быстрее. Адмирал ответил, что если главнокомандующий смог найти солдат, то он сможет найти корабли. Крейсера «Орора», «Пенелопе», «Сириус». «Дидо» минный заградитель «Абдиель» и американский крейсер «Бойз» немедленно приняли на борт солдат вместе со снаряжением и вечером 8 сентября вышли из Бизерты.

Операция проходила не без риска. Разведка сообщила, что германские торпедные катера ставят мины в гавани Таранто, и хотя Каннингхэм не сомневался, что итальянский флот не окажет сопротивления, за форты и батареи поручиться никто не мог, тем более что их могли захватить немцы. Поэтому командующий отдал приказ вице-адмиралу Артуру Пауэру на Мальте поднять флаг на «Хоу» и идти вместе с «Кингом Джорджем V», флотилией эсминцев и несколькими тральщиками к Таранто на случай, если ситуация будет развиваться не так, как все надеялись.

После рандеву с крейсерами Пауэр принял на себя командование операцией. По пути английская эскадра встретила соединение итальянского флота, вышедшее из Таранто через протраленный проход и направлявшееся на Мальту сдаваться. Пустив вперед тральщики, Пауэр ввел свои корабли в гавань Таранто ближе к вечеру 9 сентября. Не встретив сопротивления, крейсеры начали выгрузку войск и снаряжения. Именно в этот момент союзникам пришлось убедиться в правильности разведданных относительно новых мин. Войска еще высаживались, когда стоявший на якоре «Абдиель» взорвался на мине и затонул в течение нескольких минут с большими потерями в личном составе, особенно среди тяжело экипированных солдат. Их гибель, а также потеря отличного корабля, так хорошо послужившего во время войны на Средиземном море, переживалась англичанами очень болезненно. Остальные войска высадились благополучно. Они заняли город и даже продвинулись по сельской местности на север, чтобы позднее соединиться с 8-ой армией.

Капитуляция Италии и успешный десант в Таранто породили у союзников определенную эйфорию относительно предстоящей высадки в заливе Салерпо. Конечная цель операции «Аваланш» заключалась в захвате Неаполя, мостов и близлежащих аэродромов по фронту протяженностью около 40 миль, а также установлении контроля над дорогами, пересекавшими обширную равнину Салерно. Операцию осуществляла американская 5-ая армия под командованием генерала Марка Кларка. Морской частью операции руководил вице-адмирал флота США Кент Хевитт. Контр-адмирал флота США Джон Холл командовал южной ударной группой, обеспечивавшей высадку американского 6-го корпуса и его снабжение с открытых пляжей к югу от реки Селе. Коммондор Дж. Н.Оливер руководил высадкой английского 10-го корпуса под командованием генерал-майора Ричарда Макгрири. Англичане высаживались на пляжах, расположенных в 3 милях к юго-востоку от города Салерно. Таким образом, места высадки англичан и американцев находились на расстоянии около 15 миль друг от друга.

Первые волны десантников высадились на пляжи ранним утром 9 сентября без предварительной артиллерийской подготовки. Такова была воля армейских командиров, которым хотелось застать противника врасплох. Моряки предпочли бы высадку при свете дня, предварив ее хорошим артобстрелом, но они имели четкие инструкции слушаться генералов.

Вечером предшествующего дня Эйзенхауэр и Бадольо выступили по радио, объявив о капитуляции Италии. В 5 утра итальянский король, Бадольо и другие крупные военные руководители вылетели из Рима в южном направлении под защиту союзных войск. Никто не побеспокоился о том, чтобы отдать необходимые распоряжения итальянским сухопутным силам, численность которых составляла около 1.700.000 человек. Немцы разоружили большинство из них, а остальные смешались с местным населением, побросав оружие и военную форму. За одну ночь Италия превратилась в оккупированную страну.

Прознав о предстоящей высадке десанта немцы разоружили и распустили гарнизон Салерно, а сами заняли оборонительные позиции. Десант сразу же встретил упорное сопротивление, которое удалось преодолеть только к вечеру первого дня. Пляжи перешли в руки союзников, а немцы организованно отступили. Однако радоваться было рано. Немецкая полевая артиллерия оставалась на господствующих высотах и держала под прицелом пляжи, противник концентрировал войска и бронетехнику для контратаки. Немцы приготовили наступавшим и сюрприз — радиоуправляемые планирующие авиабомбы. В тот день, 9 сентября они уже «угостили» таким бронебойным фугасом своих бывших союзников, потопив линкор «Рома», а теперь готовились опробовать их на кораблях англо-американской эскадры прикрытия.

Утром 11 сентября американский крейсер «Филадельфия», действовавший в составе сил артиллерийской поддержки, едва избежал попадания X — 1400. Он получил серьезные повреждения от близкого разрыва, но смог продолжать операцию. 9 минут спустя однотипный крейсер «Саванна» получил попадание. Бомба пробила орудийную башню и взорвалась в нижних помещениях, причинив серьезные повреждения и перебив около 100 человек. Те, кто видел эту картину со стороны, думали, что кораблю пришел конец. Однако он остался на плаву, и дошел до Мальты свои ходом. В мальтийских доках он получил косметический ремонт, после чего ушел в США для капитальной починки.

В ночь на 12 сентября немцы провели серию контратак, которые едва не закончились для союзников катастрофой. Противник захватил маленький городок Баттинаглия и оттуда нанес стремительный удар, намереваясь прорваться к морю через брешь между английским и американским секторами. Ситуация становилась опасной. Союзники удерживали слишком узкий плацдарм, размеры которого не позволяли разместить полевую артиллерию и использовать ее с максимальной эффективностью. Оросительные каналы и апельсиновые рощи создавали серьезные препятствия для танков, в то время как пляжи, переполненные солдатами, плотно уставленные пушками, автомобилями и грузами, подвергались интенсивному артиллерийскому обстрелу. Союзники контролировали аэродром в Монтекорвино. но он также находился под обстрелом, и мог использоваться только для вынужденных посадок.

В течение всего дня 12 сентября корабли поддерживали десант мощным артиллерийским огнем. Были задействованы подкрепления из Сицилии и Северной Африки. Крейсеры «Юриалес», «Сцилла» и «Харибдис» понеслись в Триполи, чтобы принять на борт войска. Немцы действовали в своем обычном стиле. Перед рассветом 13 сентября они бомбили госпитальные суда «Ньюфаундленд» и «Лейчестер», стоявшие в заливе при полном освещении. «Ньюфаундленд» затонул с большими потерями в личном составе. В тот же день в крейсер «Уганда» попала радиоуправляемая бомба и причинила ему серьезные повреждения, по он смог добраться до Мальты.

13 сентября на берегу стал совсем тяжелым днем. Немцы провели стремительную атаку вдоль реки Сели, не дойдя всего 3 миль до пляжей, и вбил глубокий клин между английским и американским плацдармами. На следующий день американцам пришлось еще больше потесниться и ситуация на суше стала угрожающей. Кент Хевитт не менее пессимистически оценивал и положение на море. Его очень беспокоили потери в кораблях. Около 15.00 14 сентября Хевитт запросил у Каннингхэма авиационную поддержку и тяжелые корабли для обстрела позиций противника. Командующий флотом ответил, что «Вэлиент» и «Уорспайт» уже в пути. Каннингхэм на всякий случай также приказал «Нельсону» и «Роднею» идти в Аугусту и стоять там наготове.

14 сентября пошел уже третий день с начала операции, а союзники не смогли продвинуться ни на миллиметр. Более того, генерал Кларк решил перевести свой штаб на английский корабль «Хилари» и оттуда руководить боем на суше. Хевитт приказал всем судам, находившимся в зоне операции, приготовиться к переброске войск из южного сектора в северный, или наоборот. Разгрузка всех транспортов в южном секторе приостановилась на случай возможной эвакуации.

По счастью, на месте нашелся единственный трезво мыслящий человек — коммодор Оливер. Прибыв на штабной корабль Хевитта он обнаружил, что там разрабатывают планы по переводу штаба генерала Кларка на «Хилари», переброски частей английского 10-го корпуса из северного корпуса в южный, а частей американского 6-го корпуса — в противоположном направлении. Оливер спокойно объяснил Хевитту, что находившийся на берегу армейский штаб в полном составе насчитывает около 2000 человек и примерно 500 автомобилей. Разместить все это хозяйство на «Хилари» не представляется возможным. Англичанин также твердо заявил, что характер пляжей и сила противодействия противника делают операцию по переброске войск, находящихся под ударом, из одного сектора в другой абсолютно невыполнимой. Теперь войскам на берегу остается только сражаться до последнего, а флот, со своей стороны, окажет им всю возможную поддержку артиллерийским огнем.

Известие о намерении Кларка перейти со своим штабом на корабль привело Эйзенхауэра в бешенство. Он кричал, что штаб должен уходить последним и что Кларк должен продемонстрировать дух морского капитана и, если необходимо, пойти на дно вместе со своим кораблем. «5-я армия должна брать пример с русских в Сталинграде, она обязана держаться до последнего»!

По мнению Каннингхэма, дальнейший успех зависел от того, смогут ли союзники удержать плацдарм и продолжить выгрузку людей, артиллерии, боеприпасов и продовольствия. Это, в свою очередь, зависело от безопасности флангов береговой линии, протяженностью примерно в 40 км., на которой осуществлялась высадка десанта. Пляжи и прилегающая местность были абсолютно ровными, но фланги у города Салерно на севере и Агрополи на юге имели гористый характер. Именно стрельба полевых батарей с господствующих высот по судам в заливе заставила прекратить разгрузку. Прорыв немцев к пляжам в центральной части равнины вдоль реки Селе был не так опасен, как действия их артиллерии на флангах, поскольку по мере приближения к морю они попадали под огонь корабельных орудий. Любая попытка полной или частичной эвакуации с одного из узких плацдармов могла окончиться только поражением с самыми губительными последствиями.

1-5 сентября, когда «Уорспайт» и «Вэлиент» прибыли на место, германское наступление вдоль реки Селе продолжалось. Все боевые корабли, имевшиеся там в наличии, участвовали в бомбардировке. Линкоры также включились в бой, открыв огонь с дистанции около 20 км. Вся морская авиация Средиземноморского флота переключилась на бомбовые удары по скоплениям войск и техники противника. Их непрерывные налеты прочно отрезали наступавшие части от получения подкреплений. Главный калибр линкоров безжалостно крошил артиллерию, танки. грузовики и солдат передовых немецких формирований. К 16 сентября ситуация на суше полностью стабилизировалась. С юга уже приближалась 8-я британская армия под командованием Монтгомери.

Вскоре после полудня 16 сентября «Уорспаит», только что завершивший уже третий по счету в тот день обстрел позиций противника, настигло прямое попадание радиоуправляемой авиабомбы. Она пробила шесть палуб и взорвалась в нижних помещениях, разрушив и затопив 4 из 5 котельных отделения линкора. Еще две таких бомбы взорвались в опасной близости справа и слева по борту. Старый корабль на малой скорости вышел из боя, но к 15.00 морская вода залила его последнее котельное отделение и подача пара прекратилась. После полной приключений буксировки через Мессинский пролив 19 сентября его привели на Мальту. Позднее он ушел в Гибралтар, в сухом доке которого Каннингхэм лично побродил под днищем своего старого флагмана, осмотрев две громадные подводные пробоины.

17 сентября Каннингхэм посетил зону операции в заливе Салерно на эсминце «Оффа». Он побывал на штабном корабле Кента Хевитта и обсудил с ним ситуацию. Затем командующий флотом проследовал в северный сектор, где высадились англичане, и отобедал с коммодором Оливером на «Хилари». Оливер пребывал в своем обычном расположении духа — спокойный, невозмутимый, полностью уверенный в конечном успехе операции. Горы, возвышавшиеся на горизонте, люди, словно муравьи трудившиеся на пляжах за разгрузкой продовольствия и боеприпасов, флотилии шлюпок и десантных судов, сновавших туда и обратно между большими транспортами и берегом, живо напомнили старому адмиралу Галлиполи 1915 года. Крейсеры методично обстреливали позиции противника. В промежутках между их залпами слышался отдаленный рокот артиллерии где-то в глубине территории.

К 18 сентября кризис окончательно миновал. Немцы отступили, а союзники прочно закрепились в долине Салерно. В отчете адмирала Хевитта об операции «Аваланш» есть фраза: «Успех высадки в Салерно предопределила корабельная артиллерия». Этот факт признало и германское командование и в последующем военные историки.

22 сентября Каннингхэм прибыл в Таранто, чтобы прояснить некоторые вопросы по итальянскому военному флоту и торговому судоходству. Главная проблема, по мнению адмирала, заключалась в том. что «Краткосрочные условия», подписанные 3 сентября на Сицилии, вырабатывали генералы, не проконсультировавшись с военными моряками. Свою цель Каннингхэм видел в том, чтобы заполучить контроль над итальянским торговым флотом или тем, что от него осталось, и как можно скорее заставить его работать на союзников.

Морской министр Италии адмирал Коуртоп, хотя и выглядел подавленным, принял Каннингхэма вполне дружелюбно и они без особого труда пришли к соглашению. Поскольку в тот момент официально признанного итальянского правительства попросту не существовало, соглашение в форме документа подписали Каннингхэм и Коуртон. Позднее итальянский адмирал выполнил все взятые на себя обязательства. И только те итальянские командиры, которые не смогли вывести свои корабли из Специи, потопили их в гавани. Немцы без долгих разговоров их расстреляли.

Представители США и Великобритании желали, чтобы все условия капитуляции подписал Бадольо, с соблюдением определенной церемонии. Каннингхэм предложил, чтобы сценой для подписания исторического документа послужил один из линейных кораблей соединения «Н» Эйзенхауэр согласился и поручил адмиралу сделать необходимые приготовления. Первоначально Каннингхэм намеревался поднять флаг на своем прежнем корабле «Роднее», но поразмыслив хорошо, решил, что местом церемонии все-таки должен стать «Нельсон», флагманский корабль адмирала Уиллиса.

В церемонии подписания со стороны победителей приняли участие Эйзенхауэр со своим начальником штаба Беделлом Смитом, подчиненные ему три английских командующих родами войск Алексаитер, Теддер и Каннингхэм, губернатор Мальты лорд Горт, вице-адмирал Уиллис, представитель правительства Великобритании Гарольд Макмиллан, представитель правительства США Роберт Мэрфи. К полудню 29 сентября все- перечисленные персоны собрались на борту «Нельсона». Бадольо, де Коуртон и другие итальянские представители прибыли еще раньше. Их встретил караул морской пехоты и вся команда «Нельсона», построенная на палубе. После приема и представления официальные лица спустились в адмиральскую каюту. Эйзенхауэр и Беделл Смит остались с Бадольо наедине, и некоторое время обсуждали условия капитуляции. Затем в присутствии всех остальных были поставлены подписи под документом, вошедшим в историю как «Долгосрочные условия». К разочарованию Каннингхэма, вопрос о распределении итальянского военного флота в тот день так и не был решен. Позднее, уже без его участия, к соглашению Каннингхэма — де Коуртона были добавлены дополнительные пункты, которые его отнюдь не обрадовали.

Между тем, из Англии уже неоднократно поступали известия о том, что здоровье первого морского лорда Дадли Паунда резко ухудшилось. Паунд вместе с Черчиллем принял участие в конференции в Квебеке. Во время заседаний премьер-министр обратил внимание, что глава военно-морского ведомства выглядит необычно подавленным и тихим. Несколько дней спустя первый морской лорд зашел к Черчиллю и объяснил, что с ним случился сильный приступ. Правая сторона лица Паунда была парализована. Некоторое время все надеялись, что ему полегчает, но вместо этого адмиралу становилось все хуже. Отставку Паунда Черчилль принял незамедлительно. Теперь ему предстояло найти нового первого морского лорда.

«Было бы ложной скромностью пытаться утверждать, будто эта проблема не касалась меня лично самым непосредственным образом». - писал Каннингхэм, — «он (Паунд. — Д.Л.) неоднократно задавал мне вопрос, не соглашусь ли я заменить его на этом посту. Но я всякий раз настойчиво уговаривал его остаться». Действительно, Каннингхэм являлся наиболее очевидной кандидатурой на пост первого морского лорда. Он был самым старшим флагманом по званию и по выслуге лет на всем британском флоте. Ни один английский адмирал в плавсоставе не имел таких боевых заслуг. Поэтому морской министр Э.В.Александер практически без раздумий назвал Черчиллю кандидатуру Каннингхэма.

Однако у премьера на этот счет имелись свои соображения. Черчилль хотел бы видеть на этом посту Брюса Фрэйзера, командующего Флотом Метрополии. 9 сентября 1943 года он написал Александеру: «Я очень тщательно обдумал вопрос о преемнике Паунда, и я не сомневаюсь, что нам следует предложить этот пост адмиралу Фрэйзеру. Каннингхэм — офицер старой школы, существовавшей еще до появления авиации. Эта эпоха ушла с Паундом безвозвратно. Нам же следует идти вперед с более молодыми людьми».

Однако когда Фрэйзера вызвали из Скапа-Флоу и предложили кресло первого морского лорда, он, к большому изумлению и разочарованию Черчилля, не раздумывая, отказался. Конечно, Фрэйзер политично оговорился, что будет служить там. куда его пошлют, но в данный момент он считает Каннингхэма более подходящей кандидатурой. «Думаю, что я пользуюсь доверием моей эскадры, по Каннингхэм пользуется доверием всего флота. Я еще даже не дал пи одного сражения. Если я когда-нибудь потоплю „Шарнхорст“, я, возможно, почувствую себя более уверенно».

За время военных действий на Средиземном море в конце 1942 — первой половине 1943 гг. не раз складывались ситуации, как, например, в заливе Салерно, для разрешения которых требовалось умелое руководство и способность принимать быстрые и верные решения. Каннингхэм полностью подтвердил свою репутацию военного руководителя крупного масштаба. Но Черчилль все еще сомневался и с большим нежеланием уступил мнению морского министра и военных моряков.

Возможно, премьер-министру не хотелось иметь дело с человеком, обладавшим таким жестким и непреклонным характером. В неопубликованном дневнике Каннингхэма есть запись от 19 февраля 1946 года о его беседе с Э.В.Александером о сентябрьских событиях 1943 года. Последний рассказал, что «…Черчилль совершенно очевидно опасался, что мой приход в Адмиралтейство будет означать проведение слишком независимой линии. Дав окончательное согласие, он сказал: „Получайте своего Каннингхэма, но если Адмиралтейство не станет выполнять то что ему говорят, я разгоню ваш Совет, даже если мне придется уйти вместе, с ним“! Приятно было узнать, что некоторые из моих средиземноморских посланий дошли до родины». Хотя, возможно, Черчилль искренне считал, что из Фрэйзера получился бы лучший первый морской лорд, чем из Каннингхэма.

28 сентября Каннингхэм получил радиограмму от премьер-министра с известием о том, что обсуждается вопрос о замене Дадли Паунда и просьбой прибыть в Англию для консультаций. На следующий день на борту «Нельсона» командующий флотом сказал Эйзенхауэру, что ему, возможно, придется отбыть в Англию, и спросил, не возражает ли он против этого. Эйзенхауэр сразу же объявил, что если Каннингхэму предложат пост первого морского лорда, ему непременно следует согласиться.

1 октября Каннингхэм прибыл в Лондон и отправился прямиком в Адмиралтейство для встречи с морским министром. Он пообщался со всеми членами Совета Адмиралтейства, а также с теми командующими флотами и соединениями, которых ему удалось застать в Лондоне. Каннингхэм прекрасно отдавал себе отчет, что служебный стол не то поле деятельности, где он чувствовал себя наиболее уверенно. Тем не менее, все горячо убеждали его принять пост первого морского лорда: «…Как ни жаль мне было покидать Средиземное море я чувствовал, что должен идти в Адмиралтейство, если весь флот считает, что мне следует занять этот пост». После встречи с премьер-министром вопрос был решен окончательно и бесповоротно. 5 октября в прессе появилось официальное сообщение о назначении адмирала флота Эндрю Брауна Каннингхэма первым морским лордом Великобритании.

7 октября адмирал отбыл в город Алжир, чтобы сдать командование Средиземноморским флотом. Накануне окончательного отъезда Каннингхэма в Англию Эйзенхауэр устроил в его честь парад союзных войск, которые промаршировали мимо отеля «Сент-Жорж», где размещался штаб ВВС. 14 октября адмирал вылетел в Лондон с аэродрома Мэйзон Бланш. Его провожали лично Эйзенхауэр, английские, американские, французские генералы и адмиралы, офицеры штаба Средиземноморского флота, почти все командиры кораблей и соединений. «Я был очень тронут, в горле стоял комок, как это обычно бывает от нахлынувших глубоких чувств, поэтому мне было очень непросто сказать слова прощания всем моим преданным друзьям и товарищам. Мы вместе пережили трудные времена, но победили, несмотря ни на что. Я отбывал, прослужив второй срок на посту командующего Средиземноморским флотом, и я знал Средиземное море лучше, чем любое другое место в мире. Я покидал свои любимые корабли и отважных людей, которые их водили. Я испытывал щемящую тоску».

17 октября 1943 года с заходом солнца флаг адмирала флота на штабном корабле «Мэйдстоун» был спущен. Отбывая в Англию, Каннингхэм оставил письменное обращение к морякам Средиземноморского флота, которое было зачитано на всех кораблях и соединениях: «Я покидаю вас всех на Средиземном море с чувством глубокого сожаления, но также и с гордостью. Мне выпала честь в последний год командовать громадным флотом союзных наций, включавшим все классы кораблей, от линкоров до самых малых судов. Мы можем теперь с удовлетворением оглянуться назад, на проделанную работу. Вы причинили огромный ущерб противнику. Вы перевозили и защищали сотни и тысячи солдат, миллионы тонн грузов. Вы сыграли важнейшую роль в изгнании врага из Африки, в захвате Сицилии и, наконец, вторжении в Италию и возвращении Объединенных Наций на Европейский континент. Это большое достижение, которым вы можете по праву гордиться. Всем вам, кто сражался и испытывал лишения с такой отвагой, стойкостью и решимостью, я говорю самое сердечное спасибо и выражаю самую величайшую благодарность. Нам предстоит проделать еще большой путь, но я убежден, что дух наших народов, воплощенный в тех, кем я имел честь командовать, проведет нас через все испытания к тому дню. когда вы сможете вернуться в свои благословенные земли, к своей работе».