Адольф Гитлер и его русские друзья

Пробирка для нового человека

Вождь немецкого народа Адольф Гитлер требовал, чтобы каждый немец представил документальные свидетельства чистоты своего происхождения. Но сам практически ничего не сообщал о собственных предках. Он вообще избегал разговоров о своей семье.

— Эти люди не имеют права знать, кто я такой, — говорил Гитлер. — Они не должны знать, откуда я и из какой семьи происхожу. Даже в своей книге я не позволил себе ни слова об этом.

Скрытность порождает слухи. В первую очередь заинтересовались происхождением его отца Алоиза, который появился на свет незаконнорожденным и получил фамилию Гитлер только в тридцать девять лет. Кто же на самом деле был дедом Адольфа? Версии выдвигались различные, называлось множество имен — от барона Ротшильда до австрийского графа Оттенштайна.

Разумеется, враги Гитлера не приминули предположить, что отец профессионального антисемита на самом деле еврей. Это прямо утверждал бывший генерал-губернатор оккупированных польских областей Ганс Франк, повешенный после войны по приговору нюрнбергского трибунала. Находясь в тюрьме, он составил подробную записку, в которой говорилось:

«Отец Гитлера был внебрачным сыном поварихи по фамилии Шикльгрубер. В соответствии с законом внебрачный ребенок носил фамилию матери. Когда его мать, то есть бабушка Адольфа Гитлера, вышла замуж за некоего господина Гитлера-, незаконнорожденный ребенок, то есть отец Адольфа Гитлера, был усыновлен ее мужем.

Но самое удивительное в этой истории следующее: когда повариха Шикльгрубер, бабка Адольфа Гитлера, родила ребенка, она работала в еврейской семье Франкенбер-гер в городе Граце. И этот Франкенбергер платил ей на своего сына алименты.

Следовательно, отец Гитлера был наполовину евреем, а сам фюрер — на четверть».

Записка Франка заставила историков вновь исследовать генеалогическое древо Адольфа Гитлера. Но в городе Граце не удалось отыскать ни одного Франкенбергера, который мог быть дедушкой Гитлера. В Граце в ту пору вообще не было ни одного еврея. Да и его бабка по отцовской линии, Мария Анна Шикльгрубер, тоже никогда не жила в Граце.

Многое оказалось слухами. Писали, что Гитлер запретил упоминать имя своей бабки. Но это не так. После присоединения Австрии к Германии в 1938 году Марии Шикльгрубер воздвигли памятник, к которому водили школьников.

Другое дело, что Гитлер поддерживал отношения лишь с немногими родственниками. Остальных избегал, чтобы они не донимали его просьбами и жалобами. Он привечал родную сестру Паулу, сводную сестру Ангелу и ее детей — Лео и Гели Раубаль.

Причем с племянницей Гели у него был настоящий роман, в результате которого она покончила с собой. Племянник Лео Раубаль служил в вермахте. В 1943 году под Сталинградом лейтенант Раубаль попал в плен. Гитлер был готов обменять его на сына Сталина — старшего лейтенанта Красной армии Якова Джугашвили, который находился в немецком плену с июля 1941 года.

Считается, что Гитлер хотел выручить из плена генерал-фельдмаршала Паулюса, а Сталин ему отказал. На самом деле фюрер предложил обменяться ближайшими родственниками: лейтенанта на лейтенанта. Так что приписываемая Сталину фраза «Я простого солдата на маршала не меняю» — миф.

Но что же все-таки скрывал Гитлер, если ему не было нужды прятать мнимых еврейских родственников? Что это за странная история с поздним усыновлением его отца?

Алоиз Шикльгрубер был признан сыном мужа своей матери подручного мельника Иоганна Георга Гидлера только после его смерти. Почему же при жизни тот не захотел это сделать?

Историки находят только одну причину. Отцом Алоиза в реальности был другой человек, брат мельника, крестьянин Иоганн Непомук Гюттлер (Гидлер, Гютт-лер, Гитлер — все это разные написания одной и той же фамилии). Тот был женат, что не помешало ему обзавестись любовницей, которая родила ребенка. Чтобы ребенок был поблизости, он уговорил своего холостого брата вступить в брак с Марией Шикльгрубер. А после его смерти избавил сорокалетнего сына от клейма незаконнорожденного.

Но если это так, тогда становится ясным, что именно хотел скрыть Адольф Гитлер. Его отец женился на внучке своего отца, на собственной племяннице. До конца жизни мать Адольфа Гитлера почтительно именовала мужа «дядей». Иначе говоря, фюрер появился на свет вследствие брака между близкими родственниками.

Известно, что он сам боялся стать отцом. Думал, что его ребенок окажется неполноценным.

Возможно, темные пятна в собственной семейной истории обострили болезненный интерес Адольфа Гитлера к чистоте крови. Он требовал от других того, чего не имел сам. Он мечтал собрать всю арийскую кровь и сохранить эту драгоценную чашу.

— Тот, кто считает национальный социализм только политическим движением, — говорил Адольф Гитлер, — тот ничего не понял. Национальный социализм — это больше чем религия. Это стремление к формированию нового человека.

28 июня 1933 года имперский министр внутренних дел Вильгельм Фрик, выступая перед экспертным советом по вопросам расовой политики, говорил об опасности низкой рождаемости. Немецкие женщины рожают меньше, чем нужно для процветания и развития государства. Упадок семьи — следствие пагубной политики демократов и либералов. Это тем опаснее, что у соседних народов слишком высокая рождаемость. Государство обязано материально поощрять многодетные семьи.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и руководитель партийной канцелярии Мартин Борман подготовили новое законодательство о браке и семье. Они исходили из того, что после войны три-четыре миллиона немецких женщин останутся без мужей, но во имя интересов государства они должны будут рожать.

Мартин Борман считал необходимым предоставить «порядочным, волевым, физически и психически здоровым мужчинам» право вступить в брак не с одной, а с двумя женщинами.

Генрих Гиммлер предложил наделить этим правом прежде всего кавалеров высших военных наград — Германского и Рыцарского крестов. Потом распространить право двоеженства на кавалеров Железного креста первого класса и на тех, кто удостоен золотого и серебряного знака за участие в рукопашном бою.

Гитлер согласился с этой идеей.

— Лучшему воину, — сказал фюрер, — по праву достается самая красивая женщина. Если немецкий мужчина-солдат готов безоговорочно умирать, то он должен иметь и полную свободу любить. А обыватель удовольствуется тем, что останется.

Рейхсфюрер СС Гиммлер предлагал браки, в которых пять лет не было детей, насильственно расторгать.

— Все замужние или незамужние женщины, — говорил Гиммлер, — если у них нет четверых детей, обязаны до достижения тридцати пяти лет родить этих детей от безупречных в расовом отношении немецких мужчин. Являются ли эти мужчины женатыми или нет, значения не имеет. Каждая женщина, уже имеющая четверых детей, обязана отпустить мужа для этой акции.

Но желателен был не каждый немецкий ребенок. Больные и слабые рассматривались как балласт. Став министром внутренних дел, Вильгельм Фрик сообщил, что двадцать процентов населения страны биологически ущербны. Стране грозит вырождение. Необходимо сократить расходы на асоциальные элементы и душевнобольных. Эти деньги должны пойти в пользу здоровых и полноценных граждан.

— Если бы в Германии, — откровенно говорил Гитлер, — ежегодно рождался миллион детей и семьсот-восемьсот тысяч самых слабых сразу уничтожались, то конечным результатом стало бы укрепление нации.

Сила Гитлера состояла в том, что он умел превращать бредовые схемы в пугающую реальность.

8 ноября 1942 года Гитлер выступал в Мюнхене по случаю очередной годовщины «пивного путча», когда нацисты впервые — и безуспешно — пытались захватить власть:

— Меня всегда высмеивали как пророка. Из тех, кто тогда смеялся, абсолютное большинство сегодня уже не смеется. А те, кто все еще смеется, скоро, пожалуй, тоже перестанут…

XX век вошел в историю как эпоха, когда то здесь, то там пытались вывести особую человеческую породу, нового человека. Одни возлагали надежды на идеологию, способную преобразить человеческую личность. Другие взяли на вооружение более надежный метод — биологию. Зачем возиться с уже испорченным человеческим материалом, когда можно вывести нового человека из пробирки?

Политическая антропология поделила человечество на полноценные и неполноценные расы. Поклонники этой науки пришли к выводу, что судьба человека полностью определяется его биологией. Они с раздражением говорили: сколько вокруг инвалидов, людей, страдающих наследственными заболеваниями, с очевидными психическими отклонениями, они и потомство дадут такое же! А через несколько поколений уже все общество будет состоять из больных и неполноценных людей!

Опирались эти биологи на идеи всем известного Чарлза Дарвина, чья теория естественного отбора произвела огромное впечатление на биологов XX века.

Если во всей природе выживает сильнейший, тот, кто лучше других приспособился к условиям жизни, то отчего же человечество нарушает этот железный закон? Почему общество так заботится о слабых, больных и заведомо непригодных к жизни вместо того, чтобы способствовать улучшению человеческого рода?

Правом иметь потомство, утверждали некоторые биологи, должны наделяться только абсолютно здоровые люди, тогда от поколения к поколению человечество будет становиться все прекраснее.

Главным пропагандистом этих идей был кузен Дарвина британский антрополог Фрэнсис Гальтон. Его точка зрения — человечество нужно выращивать, отбраковывая негодный генетический материал и распространяя полноценный генофонд.

Эти идеи легли в основу евгеники, науки о наследственном здоровье человека и путях его улучшения.

Евгеника стала популярной в Англии после Англо-бурской войны начала XX века. Великая Англия никак не могла одержать победу над южноафриканскими бурами. Военную слабость Англии приписали упадку британской расы.

Большой поклонник Германии Хьюстон Стюарт Чемберлен, женившийся на дочери композитора Рихарда Вагнера Еве и переселившийся к тестю, презрительно отзывался о потребительской культуре Англии и высоко оценивал культурные достижения Германии (в августе 1916 года он получил германское подданство). Эти идеи широко распространялись, и немцы поверили в свое духовное превосходство над «культурой лавочников» в Англии и Америке, их бездуховностью.

В реальности это отражало различный уровень развития общества: Германия уже серьезно отставала от Англии и Америки в индустриализации, и это ошибочно воспринималось как выражение серьезных культурных различий…

Впрочем, все это проявится позднее, а в те времена в целях улучшения британской расы стали избавляться от дурного человеческого материала. Детей-сирот из Англии отправляли в Австралию, считавшуюся страной каторжников.

Во время Второй мировой войны премьер-министр Уинстон Черчилль перебросил австралийские войска в обреченный Сингапур, чтобы они сменили там британские части, которые он хотел спасти. В своем кругу Черчилль говорил, что австралийцев можно принести в жертву, потому что у них плохая кровь.

Программы улучшения человеческой породы казались настолько многообещающими, что получили распространение в разных странах.

Первый институт расовой биологии появился в Швеции в 1922 году. Главная идея — лишить неполноценных людей возможности иметь детей. Шведы приняли закон о стерилизации умственно отсталых и психически больных людей.

Разрешалось стерилизовать и тех, кто ведет антисоциальный образ жизни. Один из документов тех лет гласил, что «показанием к стерилизации являются цыганские черты и склонность к бродяжничеству». Политики считали, что такая программа выгодна еще и с финансовой точки зрения. Зачем плодить детей, которых придется кормить из государственного бюджета?

Нечто подобное происходило и в других Скандинавских странах — Дании и Норвегии. В Швейцарии, Бельгии, Австрии, Японии, Соединенных Штатах стерилизовали умственно отсталых женщин и неполноценных детей.

Но во многих странах программы стерилизации носили сугубо ограниченный характер. Настоящие поклонники идеи нашлись только в Германии. Заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс сказал, что национальный социализм — это «не что иное, как прикладная биология».

С ним были согласны и социалисты, вовсе не являвшиеся нацистами. Недавний профсоюзный работник, а затем профессор медицины Карл Валентин Мюллер написал в 1927 году статью «Рабочее движение и демографический вопрос»: «Расовая чистота, то есть сознательно строгое стремление к повышению качества генофонда, есть социалистическое средство борьбы за власть. Необходимо решительно и при необходимости принудительно пресечь появление потомства у балласта общества, который мы и так уже слишком долго тащим с собой и который является еще большим эксплуататором производительного труда, чем все олигархи, вместе взятые».

Нацистское государство вознаградило профессора Карла Валентина Мюллера кафедрой социальной антропологии в немецком университете в оккупированной Праге.

Внезапный интерес нацистского правительства Германии к узко специальным медико-биологическим проблемам мог бы показаться странным, если бы речь не шла об исполнении программной задачи партии национальных социалистов — улучшении человеческой породы.

Немецкие ученые сформулировали положение, которое стало руководством к действию для нацистов:

— В наших руках — возможность оказать влияние на биологическую судьбу будущих поколений детей. Оздоровить народный организм можно, позаботившись о том, чтобы рождалось больше здоровых и меньше больных детей.

Так была проведена черта, отделившая «людей, представлявших ценность», от «людей, не представлявших ценности для народа». Конечной станцией в этом путешествии стали Освенцим и другие концлагеря.

Идеолог национальных социалистов Альфред Розенберг охотно подхватил теоретические разработки своих ученых соотечественников и возвестил об «очистительной биологической мировой революции». Национальные социалисты мечтали о создании нового человека.

Гитлер писал в «Майн кампф» еще в 1924 году: «Бедным и слабым нет места. Повелевает сильнейший. Лишь рожденный слабым воспринимает это как жестокость. В борьбе за хлеб насущный слабые и больные, нерешительные остаются побежденными. Борьба за самку оставляет право на размножение за самыми здоровыми. Кто не обладает физическим и духовным здоровьем и достоинством, тот не смеет увековечивать свой недуг в плоти своего ребенка».

Эти идеи жили в нем до самой смерти. В марте 1945 года, когда советские войска уже приближались к Берлину, он вдруг решил, что после окончательной победы Германии проведет всеобщее рентгеновское обследование немецкого народа. Все больные, страдающие заболеваниями легких и сердца, будут отсортированы и стерилизованы, а их семьи отделены от общества…

Боевой орган СС газета «Черный корпус» писала: «Ребенок, рожденный идиотом, не имеет ценности как личность. Осознание своего существования у него меньше, чем у животного».

И шансов на жизнь — при национальном социализме — тоже меньше. Главным редактором газеты «Черный корпус» был молодой журналист штандартенфюрер СС Гюнтер д’Алквен. Гиммлер присмотрел его в главной партийной газете «Фёлькишер беобахтер» и приблизил к себе.

Занимавшиеся наследственностью биологи и медики почувствовали в национально-социалистическом руководстве родственные души и объявили себя «биологическими солдатами», сражающимися за здоровье нации. Они пугали немцев: «Человек, страдающий наследственной болезнью, размножается вдвое быстрее, и через сто лет только одиннадцать процентов немцев было бы наследственно здоровыми людьми».

Занимавшиеся наследственностью ученые утверждали, что умственно и нравственно неполноценные, размножаясь, заглушают здоровых. Преступный мир по большей части формируется из слабоумных, поэтому общество должно быть заинтересовано в сооружении плотины против наследственного слабоумия.

Утверждения, не имевшие под собой никакой научной основы, производили нужное впечатление. «Биологическим солдатам» доверили проведение «расово-гигиенических мероприятий».

Закон «О предотвращении потомства с нездоровой наследственностью» был подготовлен сразу после прихода нацистов к власти. В законе говорилось:

«Носитель наследственного заболевания может быть стерилизован, если из опыта медицины с большой степенью вероятности следует, что его потомки будут страдать тяжелыми физическими или психическими наследственными недугами.

Носителем наследственного заболевания является тот, кто страдает врожденным слабоумием, шизофренией, циркулярным (маниакально-депрессивным) психозом, эпилепсией, пляской святого Витта, наследственной слепотой, наследственной глухотой, тяжелым физическим уродством.

Стерилизации также может быть подвергнут страдающий тяжелой формой алкоголизма».

Закон «О предотвращении потомства с нездоровой наследственностью» обсуждался на том же заседании кабинета министров Германии, на котором был одобрен конкордат — договор о взаимоотношениях с Ватиканом, с католической церковью.

Публикацию закона пришлось на время отложить, поскольку закон противоречил энциклике папы римского «Casti connubii» от 31 декабря 1931 года.

Папское послание категорически запрещало стерилизацию как средство улучшения человеческого рода, поскольку государство не смеет брать на себя божественные функции.

Представители евгеники, говорилось в энциклике папы Пия XI, зашли так далеко, что позволяют себе стерилизовать человека против его воли «не в виде наказания за прошлые преступления и не для того, чтобы предотвратить будущие проступки, а вопреки праву и справедливости претендуя на ту силу, которой светская власть никогда не обладала и не имеет права обладать».

Тридцать миллионов германских католиков должны были выбирать между долгом перед государством и религиозными убеждениями. За редчайшим исключением выбор был сделан в пользу нацистского государства.

Почему так произошло? Неужели дело только в присущей немцам лояльности к власти?

Конечно, вера в Бога не избавляет от страха. Ватикан далеко, а районное отделение гестапо рядом. Религиозность не тождественна совестливости.

Но главная причина заключалась в том, что идея очищения германской нации отнюдь не была отвергнута ни немецкими католиками, ни немецкими протестантами.

В массе своей они приветствовали стремление ученых и политиков позаботиться о будущем народа, создать нового, совершенного человека — полноценного гражданина национального социалистического государства.

Либеральные воззрения, сострадание, сочувствие, человечность — эти слова становились ругательством. Любовь к ближнему именовалась «самоубийственной».

Профессор Вальтер Гросс, руководитель отдела аппарата партии по политике в области народонаселения и сохранения расы, говорил на партийном съезде в Нюрнберге:

— В борьбе за существование гибнут люди с полноценной наследственностью, а неполноценные, приносящие один только вред, окружены заботой и вниманием. Государство тратит средства на содержание душевнобольных, слабоумных и идиотов — в то время как для простого здорового сына народа едва находятся деньги! Для пьяниц и слабоумных строят настоящие дворцы! Немыслимые суммы тратятся на школы для слабоумных! Закон о предотвращении потомства с нездоровой наследственностью освободит нас от балласта в виде существ, парализующих силы нашего народа.

Насчет «дворцов» для психических больных — это было чистое вранье. Даже в богатой Америке пациенты подобных учреждений меньше всего могли надеяться на роскошь. Но неосведомленному человеку это все объясняло: вот почему мне живется плохо — мои деньги уходят дегенератам и пьяницам…

Грехопадение церкви

В нашей стране сейчас считается, что устранение большевиками религии и церкви привело к оскудению народной нравственности, и это сделало возможным массовые преступления.

В Германии церковь (причем только католическая) лишь в малой степени подверглась притеснениям, но народную нравственность сохранить не смогла.

Гитлер, Гиммлер, Геббельс и многие другие руководители национально-социалистического государства были католиками. Они исправно платили церковный налог, хотя не присутствовали на богослужениях, исключая молебны в гарнизонной церкви в Потсдаме, где захоронен прах прусского короля Фридриха Великого.

Циники и политиканы, они не могли искренне верить в Бога. Особенно такие люди, как Геббельс с его социалистическими идеями. Они относились к религии как к реальности, с которой надо считаться. Христианство сохранялось, например, в виде надписи на пряжке армейского ремня «С нами Бог».

В программе Национально-социалистической немецкой рабочей партии, принятой в 1920 году, говорилось: «Мы требуем свободы всех религиозных конфессий в государстве, если они не угрожают его существованию и не оскорбляют чувств морали и нравственности германской расы. Партия, как таковая, представляет точку зрения позитивного христианства, не привязывая себя конфессионально к определенному вероисповеданию».

Не так-то просто определить, что такое «позитивное христианство». Точнее всего было бы сказать — «христианство, позитивно относящееся к национальному социализму».

Сотрудникам эсэсовской службы безопасности, СД, скажем, было рекомендовано отойти от церкви, подчиненные обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха, начальника Главного управления имперской безопасности, шли в суд и оформляли уход из церкви. Но называть себя неверующими тоже не следовало. В безбожии и атеизме обвиняли врагов — марксистов и евреев.

Религия сама по себе Гитлера не интересовала. Он не разделял бредовые идеи Гиммлера о создании нового язычества, о новых германских богах. Но у него были чисто политические претензии к католической церкви. Его беспокоила сплоченность католиков и их вера в авторитет папы римского.

Население Германии делится почти поровну на католиков и протестантов (в основном лютеран).

С евангелистами у национальных социалистов не было и десятой доли тех хлопот, которых потребовало соглашение с Ватиканом.

Руководитель объединенного союза немецких евангелических лечебных заведений профессор Ганс Хармзен еще в 1928 году писал: «Лучший охват больных физически и психически, многочисленной армии слабоумных, калек, глухих, слепых и прирожденых преступников, которые ценой больших затрат содержатся в приютах, сумасшедших домах и тюрьмах, позволит со временем освободить весь народ от этого вредного генофонда».

Через три года в «Медицинском журнале евангелических лечебных и приютских учреждений» профессор потребовал экономии на «социальном обеспечении-ненормальных, хронически больных и дряхлых стариков», на расходах по лечению «инвалидов и неполноценных», потому что деньги стоит тратить только на тех, кто «полностью работоспособен».

После прихода нацистов к власти и принятия закона о предотвращении появления потомства с нездоровой наследственностью под руководством Ганса Хармзена была проведена стерилизация почти девяти тысяч пациентов евангелических приютов и больниц.

Идеалы национального социализма вдохновили немалое число протестантских священников, заговоривших о национальном возрождении в Германии. Нацисты намеревались объединить все протестантские церкви в Имперскую церковь и предложили им избрать имперского епископа. 27 июля им стал Людвиг Мюллер, возглавлявший движение «германских христиан».

В начале сентября 1933 года собрался Генеральный синод Пруссии. Некоторые евангелические священнослужители пришли на него в коричневой униформе национальных социалистов и выступили за «положительную веру в Христа, соответствующую германскому духу Лютера и геройскому благочестию», и за исключение евреев из культурной и религиозной жизни.

Сын шахтера, Мартин Лютер в июле 1505 года перестал изучать право и ушел в монастырь в соседнем Эрфурте. Через несколько лет он начал преподавать философию в новом университете в Виттенберге. В октябре 1517 года Лютер опубликовал свои знаменитые девяносто пять тезисов, заклеймив практику папы римского торговать индульгенциями — прощением прошлых и будущих грехов.

Лютер пришел к революционному выводу о том, что верующий человек должен жить верой без посредства священнослужителей. Его признали еретиком, но Лютер сжег папскую буллу и продолжал призывать к реформе церкви и общества. Он и начал протестантскую реформацию.

О нем известно больше, чем о любом другом человеке, который жил в XVI веке. Его духовное наследие насчитывает сто два тома сочинений, восемнадцать томов писем, шесть томов застольных разговоров и двенадцать томов переводов Библии. Он перевел Библию с греческого на немецкий и тем заложил основы современного немецкого языка. Можно сказать, что он создал немецкую религию.

Люгер превратился в немецкой мифологии в фигуру, равную Богу. Но только для протестантов. Католики продолжали относиться к нему с сомнением. Для них Люгер остался еретиком, раздробившим христианство.

Споры о его наследии ведутся все эти столетия. Каждая эра по-своему использует Лютера. «Из лютеранства вышел национал-социализм», — записал в своем тюремном дневнике арестованный гестапо Борис Вильде, выходец из России и участник французского Сопротивления.

Лютера изображали в зависимости от собственных потребностей. В нацистские времена портрет Лютера написал партийный художник Отто фон Курсель. И его портрет разослали по всем евангелическим церквам, потому что нацистский режим принимал Лютера лишь в собственной интерпретации. Его изображали твердым человеком, несгибаемым борцом за немецкие интересы. Серьезно, почти с угрозой, без Библии в руках смотрит Лютер с портрета. Мрачное выражение лица Лютера на интенсивно оранжевом фоне выглядит скорее пугающим. Это строгий взгляд победителя. В «Лютеровском ежегоднике» за 1941 год портрет Курселя восхваляли за то, что он показал реформатора «таким, каким он был, без истерических восторгов или размягчающей сентиментальности».

Но сквозь придуманные образы пробивается истинный Лютер. Когда нацисты пришли к власти, в моде оказались антисемитские заявления Лютера. Правда, исследователи Лютера утверждают, что «он не был антисемитом, он был против иудаизма. Он бы принял любого еврея, перешедшего в христианство. И он не приветствовал убийство евреев, он просто не хотел, чтобы евреи жили в Саксонии».

Нацисты тоже начинали не с убийств. Для начала они не захотели, чтобы евреи жили рядом с ними в Германии. Ненависть Лютера к евреям и помогла нацистам найти обоснование для геноцида.

Бывший командир подводной лодки, протестантский священник из Далема Мартин Нимёллер и пастор Дитрих Бонхёфер составили протест против решения Генерального синода и основали Чрезвычайный союз пасторов, в который вошло семь тысяч священнослужителей.

Пастор Мартин Нимёллер, один из самых знаменитых немецких священнослужителей XX столетия, с детства бредил морем. Изображения всех типов кораблей германского флота украшали обои его детской комнаты. Окончив школу, он поступил во флот и после двухлетнего ожидания получил назначение на подводную лодку «U-39». Он был награжден Железным крестом первого класса и получил под командование лодку «U-73».

После поражения Германии в Первой мировой войне он покинул флот. Какое-то время всерьез готовился уехать в Аргентину и разводить там овец — подальше от оставшейся без кайзера, оскорбленной и проклятой Германии. После свадьбы с учительницей Эльзой Бремер он неожиданно изменил свои планы и поступил на теологический факультет в Мюнстере со словами:

— Может быть, тем самым я могу помочь своему народу больше, чем если бы я тихо обрабатывал свою землю.

Летом 1924 года Нимёллер прошел обряд посвящения. Семь лет он служил в Вестфалии, потом получил назначение в Берлин. На выборах бывший командир подводной лодки голосовал за национальных социалистов. Это после войны, в Федеративной Республике, пастор Мартин Нимёллер станет борцом за мир, а в те годы он разделял предрассудки и фобии немецких националистов.

Нимёллер сам составил обращение к фюреру: «В этот решающий для народа и отечества час мы приветствуем нашего фюрера. Мы благодарим его за мужественное дело и ясное слово, хранящие честь Германии. От имени более чем двух с половиной тысяч евангелических священников мы клянемся фюреру в неизменной преданности».

25 января 1934 года Гитлер принял представителей германских христиан и союза священников. Среди тех, кого принимал фюрер, Нимёллер единственный не имел церковной должности. Зато в петлице у него красовалась орденская лента.

Гитлер многозначительно рекомендовал церкви заниматься своими делами, а заботу о немецком народе предоставить ему, фюреру. Нимёллер твердо ответил:

— Ни вы, господин канцлер, ни какая-либо другая сила в мире не сможет снять с нас как христиан возложенную на нас Богом ответственность за наш народ.

Гитлер не забыл, что в этом разговоре последнее слово осталось за священником.

Союз пасторов не согласился с огосударствлением церкви и созвал в мае 1934 года свой синод в городе Бармене; была основана Исповедующая (Исповедальная) церковь. К ней присоединилась примерно треть протестантских пасторов Германии.

Ее ошибочно считают антифашистской организацией. Смелый поступок Дитриха Бонхёфера, который принял участие в заговоре против Гитлера 20 июля 1944 года, был исключением, а не правилом. Лютеранский пастор и богослов Дитрих Бонхёфер называл Гитлера «антихристом». Он говорил, что в некоторых случаях измена является патриотизмом, а патриотизм — изменой. Нацисты казнили Бонхёфера.

Оппозиция Исповедующей церкви по отношению к национальному социализму исчерпывалась отрицанием права государства определять задачи церкви. Но и себе церковь запрещала вмешательство в функции государства.

Увольнения, гестаповская слежка, аресты, запреты на разговоры не мешали Нимёллеру провозглашать с кафедры, как прежде с капитанского мостика, христианские призывы:

— Нужно больше слушаться Бога, чем людей!

1 июля 1937 года Мартина Нимёллера арестовали. Это не осталось незамеченным в христианском мире. В Англии в его честь звонили колокола.

Тюремный священник спросил его:

— Брат мой, почему ты в тюрьме?

Нимёллер непримиримо ответил:

— А почему ты не в тюрьме?

Возмущенная реакция Запада, возможно, спасла Нимёллера. В 1938 году его приговорили к пяти годам тюремного заключения и к штрафу в две тысячи марок. Из зала суда гестаповцы отвезли его в концлагерь Заксенхаузен под Берлином. Комендант лагеря сказал ему:

— Вы — личный заключенный фюрера.

Гитлер свел с ним счеты за неудачную аудиенцию 25 января 1934 года. Когда началась Вторая мировая война, Нимёллер написал прошение на имя командующего военно-морским флотом гросс-адмирала Эриха Редера с просьбой разрешить ему вернуться на флот. Вместо ответа, в 1941 году его перевели в концлагерь Дахау.

Мартин Нимёллер пережил войну. Смена мундира моряка-подводника на рясу священника не изменила Нимёллера. Зато восемь лет в концлагере сделали из него другого человека. Гроза вражеских кораблей превратился в пацифиста. Он первым заговорил о вине церкви за то, что происходило при нацистах, и отстоял смущавшую других формулу: «Мы обвиняем себя…»

Католическую церковь Гитлер рассматривал прежде всего как влиятельную конкурирующую организацию, способную повелевать людьми. Эта сила должна была или капитулировать перед нацистами, или исчезнуть.

— Ты можешь быть или христианином, или немцем, но не тем и другим одновременно, — говорил фюрер, обращаясь к немцам в 1941 году.

Речь шла об отказе не от религии (это Гитлера мало интересовало), а от двойной лояльности и государству, и церкви. Но страх фюрера перед церковью был преувеличен. Конечно, в 1930 году епископы католической церкви в Германии прокляли расизм, прославление германского великодержавия и «позитивное христианство». Епископ Майнца даже запретил католикам вступать в нацистскую партию под страхом недопущения к причастию. Но все это почти не произвело впечатления на религиозных немцев, потому что епископы ставили национальный социализм на одну доску с коммунизмом, либерализмом и другими идеологиями, покушавшимися на монополию церкви.

Хотя перед выборами в рейхстаг в 1932 году католические епископы призвали свою паству голосовать за христианскую партию центра, многие католики отдали свои голоса партии Гитлера. Они не находили противоречия между собственными религиозными убеждениями и программой национальных социалистов. Да и сами епископы разделяли антисемитизм и национализм Гитлера, стремление разрушить Версальскую систему и вернуть Германии ведущую роль в мировых делах.

Иезуит Карл Адам поспешил сообщить единоверцам, что католицизм и национальный социализм связаны друг с другом, как природа и благодать. Иезуитский журнал «Голоса времени» объяснил, что «между свастикой и христианским крестом нет противоречия, напротив, символ природы находит в символе благодати свое воплощение и завершение».

Идеологи нацизма были польщены, когда католическая церковь рекомендовала на занятиях по религии в школах изучать такие, например, темы: «Нация, земля, кровь и народ — это высшие естественные ценности, которые создал Господь Бог и доверил нам, немцам».

В первом правительственном заявлении гитлеровского кабинета был и вполне утешительный для отцов церкви пункт: «Национальное правительство возьмет христианство под надежную защиту как основу нашей обшей морали».

Но через два месяца тон изменился: «Национальное правительство видит в обеих христианских конфессиях важнейшие факторы сохранения нашего народа. Но оно никогда не потерпит, чтобы принадлежность к определенному вероисповеданию становилась освобождением от обязанностей, налагаемых общим законодательством».

Еще через три месяца была распущена партия центра, опекаемая церковью, хотя 23 марта 1933 года она проголосовала за предоставление Гитлеру чрезвычайных полномочий. Нацисты разогнали церковные молодежные объединения и организацию «Католическая акция», руководителя которой они убили. Отменили церковные школы. Священникам запретили касаться политических тем в проповедях.

Ни германские епископы, ни Ватикан не посмели возразить. Именно в это время был подготовлен и 20 июля 1933 года подписан конкордат — соглашение о взаимоотношениях между Ватиканом и новым немецким правительством.

Еще 13 марта 1933 года в Риме папа Пий XI (кардинал Ратти был избран папой и принял имя Пий XI в феврале 1922 года) высоко оценил Адольфа Гитлера, назвав его первым государственным деятелем, возвысившим голос против коммунизма.

Пий XI принял мюнхенского архиепископа кардинала Михаэля фон Фаульхабера, который, вернувшись, объяснил католическим священнослужителям Германии:

— Вдумайтесь в слова святого отца. Он, не называя имени, славит перед всем светом Адольфа Гитлера как государственного деятеля, который первым после святого отца возвысил свой голос против большевизма.

Конкордат с Гитлером вызвал недоумение в мире.

— Ватикану пришлось выбирать между соглашением и возможным уничтожением католической церкви в рейхе, — поспешил объясниться папа Пий XI. — Духовное благополучие двадцати миллионов католических душ было нашей первой и единственной заботой. Если немецкое правительство нарушит конкордат, то у Ватикана будет этот договор как основание для протеста.

Фактически немецкие католики были отданы в руки рейха. На протест Ватикан так никогда и не решился. Нежелание навредить немецким католикам станет обычным оправданием Ватикана, от которого все двенадцать лет правления национальных социалистов в Германии требовали вмешаться, чтобы остановить преступления гитлеровского режима.

В 1937 году епископы отправили совместное письмо Пию XI; они просили выпустить энциклику, которая «ясными словами описала бы зло, с которым сталкивается религия в сегодняшней Германии, — атеизм, ограничение религиозных свобод, чтобы таким образом заставить прозреть и слепых, разбудить и спящих».

Ни программа стерилизации и эвтаназии «неполноценного человеческого материала», ни концлагеря, ни убийства политических противников, ни гонения на евреев не беспокоили католических епископов. Они встревожились лишь из-за атеизма и недостатка уважения к церкви.

Папа откликнулся на просьбу. 14 марта 1937 года Пий XI выпустил написанную на немецком языке энциклику, начинавшуюся словами «Со жгучей озабоченностью…».

В отличие от принятого четырьмя днями позже гневного послания, направленного против «атеистического коммунизма», германские власти осуждались мягко и осторожно. Энциклика была теологическим документом, а не политической декларацией. Национальный социализм нигде не упоминался. Папа писал: «Тот, кто выделяет из земной шкалы ценностей расу, или народ, или государство, кто превращает их в высшую форму всех, в том числе религиозных, ценностей и обожествляет их с помощью культа идолов, тот извращает и подменяет созданный Богом и Богом завещанный порядок вещей. Он далек от истинной веры».

Разумеется, в этих словах можно было увидеть осуждение нацистской Германии. Немецкое правительство распорядилось конфисковать все экземпляры энциклики, Ватикану был заявлен протест. Когда в мае 1938 года Гитлер приехал в Рим, он отказался от предполагавшейся встречи с папой (что только спасло Пия XI от позора). Но других последствий энциклика не имела. Абсолютное большинство католических епископов продолжало делать вид, что ничего не знает о преступлениях государства, в котором они жили.

Кардинал Пачелли, «министр иностранных дел» Ватикана, а позднее папа Пий ХП, успокоил представителя Третьего рейха:

— Коммунизм заклеймен как «ложная и революционная система», а другим политическим и мировоззренческим движениям лишь сделан упрек в известных заблуждениях.

Католическая церковь, вероятно, надеялась, что сумеет приручить национальный социализм. Но вышло наоборот.

Принадлежность к церкви не помешала немцам принимать участие в преступных акциях режима. Среди противников нацизма, среди людей, которые по моральным, нравственным соображениям не могли подчиниться преступным приказам, атеистов было не меньше, чем верующих. Но среди тех, кто так или иначе был причастен к варварским акциям режима, людей, считавших себя верующими, оказалось большинство.

3 августа 1941 года в переполненной церкви мюнстерский епископ Клеменс Аугуст граф фон Гален — темпераментный человек с львиной гривой и фигурой гуннского воина — прочитал проповедь, о которой заговорили не только во всей Германии, но и в других странах.

Епископ Гален посмел выступить против режима, который уже восемь лет управлял Германией. Он произнес слово в защиту невинно убиваемых. Он осудил программу эвтаназии — умерщвления «недостойных жизни»: неизлечимо больных, умственно и физически неполноценных, детей-инвалидов.

— Если когда-либо будет признано, — говорил епископ Гален, — что люди имеют право убивать «непродуктивных людей», своих ближних — даже если для начала это касается только бедного беззащитного душевнобольного, то это снимет запрет с убийства всех нас, когда мы становимся старыми, слабыми и вместе с тем непродуктивными… Горе немецкому народу, если святая заповедь «не убий» не только преступается, но преступается безнаказанно.

Епископ Гален назвал убийство убийством и сообщил своим прихожанам, что написал заявление в полицию и прокуратуру, попросив их защитить невинных людей.

Проповедь понравилась отнюдь не всем прихожанам. Но истинно верующие люди размножали его слова на гектографе. Немцы, которые рисковали слушать иностранное радио, узнали о проповеди из передач Би-би-си. Британские самолеты сбрасывали листовки с текстом проповеди Галена.

Министр Геббельс назвал в своем дневнике речь Галена «ударом в спину сражающегося фронта», но наказать епископа нацистское руководство не решилось.

4 апреля 1942 года Гитлер у себя в ставке вспомнил о мятежном священнике:

— Такой человек, как епископ фон Гален, сознает, что после войны ему придется заплатить за все сполна. Если он не получит назначение в «Германскую коллегию» в Рим, то я заверяю его, что в час возмездия ему все припомнят. Поведение епископа фон Галена — лишний повод для того, чтобы сразу же после войны расторгнуть конкордат, — заменить его урегулированием отношений на региональном уровне и немедленно перестать выплачивать церкви субсидии, полагающиеся ей согласно договору… Если церковь будет существовать только на пожертвования, она не наберет и трех процентов от той суммы, которую ей выплачивало имперское правительство, и любой епископ будет ползать перед своим имперским наместником на коленях, выпрашивая деньги…

Считается, что смелая проповедь Галена остановила эвтаназию. На самом деле программа фактически уже была выполнена. Газовые камеры передавались концлагерям для уничтожения миллионов заключенных. В Треблинке, Собиборе и других лагерях за один день в газовых печах уничтожали больше людей, чем в учреждениях для эвтаназии за целый месяц.

Епископ Гален был одним из немногих, кто пытался спасти честь церкви, которая знала обо всех преступлениях немецких национальных социалистов и молчала.

Значение имело не поведение отдельных пастырей, а позиция всей церкви, политика, которую проводил Ватикан. Эту политику прекрасно иллюстрирует запись беседы мюнхенского архиепископа Михаэля фон Фауль-хабера с Гитлером в 1936 году. Возник вопрос о насильственной стерилизации. Кардинал пояснил фюреру:

— Господин рейхсканцлер, государству не запрещается в рамках нравственного закона, в праведной вынужденной обороне держать этих вредителей на расстоянии от народных масс. В этом главном пункте мы едины. Мы расходимся во мнениях относительно методов, которыми государство может обороняться против порчи расы. Лучше интернировать, чем стерилизовать.

— То есть борьба церкви против расовых законов будет продолжаться? — раздраженно спросил Гитлер.

— Господин рейхсканцлер, при монархии тоже принимались законы, которые светскими законодателями считались необходимыми, но отклонялись церковью, — поспешил успокоить фюрера кардинал. — Там, где церковь не может отойти от канонических нравственных установок, будет найден способ сосуществования…

Гитлер был удовлетворен.

14 июня 1933 года национальные социалисты приняли закон «О предотвращении потомства с нездоровой наследственностью».

В сентябре 1937 года Гитлер, обращаясь к делегатам IX съезда партии, сказал:

— Германия совершила величайшую революцию, впервые планомерно взявшись за народную и расовую гигиену. Результаты немецкой расовой политики для будущего нашего народа будут важнее, чем действие всех других законов, потому что они создают нового человека.

Главным в законе было то, что мнение больного или его представителей не имело никакого значения. Решение о стерилизации по предложению медиков выносил суд по делам о наследственном здоровье. После принятия национальным социалистическим правительством закона о принудительной стерилизации в Германии началась настоящая охота за несчастными.

Врачи писали, что «душевнобольные и прочие неполноценные не имеют никакого права иметь детей, ведь мы же не позволяем преступникам безнаказанно поджигать дома».

Нашлись молодые, честолюбивые ученые и медики, которые жаждали участия в крупных проектах, разработанных партийным аппаратом. Они воспринимали такого рода поручения как возможность выдвинуться, как честь, им оказанную. Они заговорили о том, что пора «избавиться от миллионов экземпляров человеческого мусора, которым набиты большие города».

В те времена нацистские идеи казались привлекательными и за пределами Германии.

5 января 1937 года автор «Тихого Дона» Михаил Александрович Шолохов из станицы Вешенской отправил письмо старому знакомому и земляку журналисту Георгию Борисову. Тот болел туберкулезом. Шолохов упрекал земляка: «Все, о чем ты пишешь — хорошо, за исключением того, что с твоей помощью родился ребенок. Это уже подлость перед ребенком и перед обществом. Жалко, что ты не подумал об этом всерьез. Гитлера бы на тебя, на черта, а то наши законы на сей счет мягковаты».

Нацистские врачи с энтузиазмом взялись за выполнение закона о предотвращении потомства с нездоровой наследственностью. Они составили перечень признаков врожденного слабоумия: «несамостоятельность в суждениях и действиях», «неспособность к критической оценке, подверженность чужому влиянию»… Вообще-то под это описание больше всего подходили сами члены национально-социалистической партии, воспринимавшие каждое слово вождя как закон…

Исполнителей закона охватил охотничий азарт.

Добровольные помощники партии задерживали и передавали властям для стерилизации нищих и пьяниц. Учителя из школ для умственно отсталых спешили представить в «суды по делам о здоровой наследственности» материал на своих учеников. Больницы соревновались за право стать ведущими учреждениями по стерилизации. Зубные врачи, массажисты, акушеры и даже знахари были обязаны сообщать государственным органам о страдающих наследственными заболеваниями. Врачи педантично прочесывали истории болезни и картотеки школьных медпунктов, боясь кого-то упустить.

«Ведь ты скажешь правду, если тебя спросят? — говорилось в обращении попечителя глухонемых из Вупперталя. — Подари своему дорогому народу то, что он от тебя требует! Принеси ему эту жертву как знак благодарной любви!»

Стерилизацией занимались люди, которые по долгу службы должны были заботиться об инвалидах детства, о сиротах и других несчастных. Один из таких опекунов доказывал: «В настоящее время стало совершенно очевидно, что евреи, негры, цыгане и славяне не родственны немцам по биологическому виду. Их кровь несовместима с нашей. Государство должно принять на себя обязанности садовника. Задача — устранить непригодный с точки зрения партии семенной фонд и чуждые побеги. Работа по очистке неизбежна».

— Кровь свою чистой держи, — поучал своего непутевого сына нацистский поэт Вилли Веспер, воспевавший фюрера, — она не одному тебе принадлежит!

Представления на стерилизацию поступали в суды по делам о здоровой наследственности. Эти суды приравнивались к судам первой инстанции, в каждом заседании принимали участие двое медиков. «При подборе врачей, — говорилось в комментариях к закону, — особое внимание следует уделить тому, чтобы. они стояли на позициях национально-социалистического мировоззрения».

Суду не возбранялось выслушать больного или его законного представителя, но они не могли претендовать на участие в допросе свидетелей и экспертов. Адвокаты рассматривались как помеха. В этих судах формула «сомнение толкуется в пользу обвиняемого» заменялась другой — «сомнение толкуется в пользу родины». Один из немецких профессоров, читая лекцию на курсах по расовой гигиене, назвал зал суда по делам о здоровой наследственности полем боя:

— Битва, которая ведется в судах по делам о здоровой наследственности, начата ради всего народа и его детей.

Профессор Зигфрид Коллер, один из основателей Германского демографического общества, в декабре 1934 года выступал на «курсах повышения квалификации по чистоте расы». Профессор призвал ужесточить закон:

— Надо дополнить стерилизацию больных наследственными заболеваниями мерами против скрытых носителей болезни. Здоровые носители наследственных заболеваний могут быть выявлены после проявления болезни у близких родственников.

Это был призыв искалечить совершенно здоровых людей.

Вместе с коллегой, Генрихом Вильгельмом Кранцем, тот же профессор Коллер в 1941 году опубликовал доклад под названием «Неспособные к общественной жизни».

Два автора совершили открытие. Они обнаружили, что нежелание активно участвовать в общественной жизни национально-социалистической страны, неспособность стать частью коллектива — это тоже наследственная болезнь.

«Сейчас, — писали Коллер и Кранц, — мы располагаем научными сведениями о том, что неспособность к общественной жизни, неспособность соответствовать требованиям коллектива происходит от наследственной предрасположенности. Она передается потомству, рождая неполноценных людей. Необходимо противостоять этой опасности путем лишения этих неполноценных прав, которые предоставляются арийским гражданам рейха».

Одно из этих прав — право на жизнь. Это был смертный приговор для полутора с лишним миллионов немцев, потому что Коллер и Кранц высчитали, что число «неспособных к общественной жизни» составляет два процента населения страны.

Эта группа, по Коллеру и Кранцу, «занимает биологически особое место, в рамках мер по обеспечению чистоты расы правомерно требовать особого обращения с ними».

«Особое обращение» в 1941 году означало экзекуцию. Немецким католикам пришлось выбирать между посланием папы Пия XI, запретившего насильственную стерилизацию как вмешательство в Божьи дела, и новым законом: неизлечимо больные и инвалиды не имеют права иметь детей.

Пастыри предпочли слово фюрера слову папы римского. Некоторые даже сделали это открыто.

Один из таких теологов писал: «Любовь к ближнему требует проведения расовой гигиены, поскольку лишь через улучшение человеческой породы можно создать основу для распространения царства Господня на земле».

Иезуит и антрополог Герман Мукерман издал книгу «Основы учения о расе», где требовал избегать межнациональных браков: «Не следует ссылаться на крещение, которое из иудея делает христианина. Крещение обращает человека в дитя Божье, но не изменяет его наследственной структуры».

В 1937 году в католическом журнале «Теология и вера» появилась статья одного священника под названием «Лечение наследственных пороков в непорочном зачатии Марии и в крещении». Священник восхвалял «натуральную наследственную массу Богоматери» и доказывал ее арийское происхождение…

Некоторые католики все же не хотели участвовать в программе стерилизации. Легко находился компромисс: врач-католик не сам выдавал больному направление на стерилизацию, а «всего лишь» сообщал вышестоящим инстанциям, что такой-то является носителем дурной наследственности. Направление выписывали другие.

Цинизм отцов церкви не знал предела. Архиепископ Грёбер и епископ Бернинг обратились в имперское министерство внутренних дел с претензиями. Они «привлекли внимание чиновников к тому, что проведение закона в жизнь сопряжено с большой опасностью для морали. Стерилизованные мужчины и женщины могут безудержно предаваться половой жизни, так как из их контактов не возникает потомства. Со стороны правительства нужны меры защиты».

Эти католические священники не пожелали задуматься над жестокими нравственными и физическими страданиями стерилизованных, многие из которых предпочли смерть позору.

Стерилизации подверглось примерно четыреста тысяч человек. Католическая церковь не стала мешать нацистам. Папская энциклика — одно, политика Ватикана — другое.

А что же протестанты?

После прихода нацистов к власти в Берлине собрались видные деятели протестантской церкви. Они пришли к выводу о том, что «жгучим является вопрос предупреждения беспрепятственного размножения асоциальных элементов. Принятие закона о принудительной стерилизации проваливалось из-за неспособности парламентского аппарата работать. Новая власть должна изменить это положение».

Один из видных деятелей протестантской церкви писал: «Церковь должна очищать пашню Божию от этих сорняков». Другой призывал тех, кому угрожает стерилизация, принести добровольную жертву и стать «почетным бойцом за будущее своего народа».

Протестантская церковь созвала специальную конференцию по евгенике. Она пришла к выводу, что Евангелие «не обязательно требует неприкосновенности человеческой жизни. Если Богом данные функции ведут ко злу или к разрушению царства его в том или ином члене сообщества, то существует не только право, но и моральный долг прибегнуть к стерилизации — из любви к ближнему и из чувства ответственности, возложенной на нас, не только за настоящее, но и за грядущие поколения».

Священнослужители не испытывали сомнений. Уничтожение расово неполноценных людей воспринималось ими как необходимая хирургическая операция, что-то вроде удаления воспаленного аппендикса. Более того, им казалось, что они выполняют важную миссию. Вера в Бога не уберегает людей от участия в преступлениях. В ситуации выбора человек может полагаться только на собственную совесть.

Охота на «гибридов»

Следующей жертвой, принесенной во имя очищения народного организма, стали «гибриды» — немецкие дети, родившиеся в Рейнской области от цветных солдат французской оккупационной армии после 1918 года.

Тот факт, что некоторые из чернокожих французских солдат понравились немкам, вызвал у националистов едва ли не больший гнев, чем само поражение в войне. Волна животного национализма охватила депутатов рейхстага от всех партий (кроме независимых социал-демократов):

— Эти дикари представляют собой зловещую опасность для немецких женщин и детей!

Член социал-демократической партии военный министр веймарской Германии Густав Носке был вне себя:

— Наша молодежь опозорена, достоинство немцев и белой расы топчут ногами.

Его товарищ по партии, тогдашний президент Германии Фридрих Эберт выразил сожаление по поводу «использования чернокожих военнослужащих с очень низкой культурой в составе оккупационных частей, осуществляющих надзор над населением Рейнской области с ее высоким духовным и экономическим потенциалом».

Адольф Гитлер узнал об этом «позоре», находясь в заключении после неудавшегося путча 1924 года. У него был свой взгляд:

«Евреи прислали черных на Рейн — с намерением уничтожить белую расу путем гибридизации, неизбежно происходящей при этом».

До 1933 года немецкие борцы за чистоту расы ничего не могли поделать с «гибридами». После прихода нацистов к власти дело было поручено гестапо.

Государственная тайная полиция искала таких детей по всему левому берегу Рейна. «Гибридов» доставляли на заседание комиссии, в которую вошли сливки германского научного мира — крупнейшие специалисты в области наследственности.

У трехсот восьмидесяти пяти детей они обнаружили «примесь негроидной расы». Детей стерилизовали — в больницах, принадлежащих протестантской церкви. Отчет о каждой операции направлялся на Принц-Альбрехт-штрассе, в центральный аппарат государственной тайной полиции, гестапо.

Стерилизация скоро перестала удовлетворять национальных социалистов. Сама по себе операция не давала стопроцентной гарантии — врачи сообщили о нескольких случаях беременности у стерилизованных женщин, которым насильно делали аборт и повторную стерилизацию.

К тому же началась война, врачей призывали в армию, им некогда было возиться со стерилизацией. Выход вновь предложили ученые, служившие режиму, «биологические солдаты» партии, — эвтаназия, умерщвление из гуманных соображений. Те же категории людей, которые прежде подлежали стерилизации, теперь должны были быть убиты.

В октябре 1939 года Гитлер распорядился «расширить полномочия врачей таким образом, чтобы можно было предоставить облегчение смерти неизлечимым, по всей вероятности, больным при наличии негативной оценки их состояния».

Многие ли врачи запятнали себя участием в этом преступном деле? Проще ответить, кто остался в стороне.

Вот характерный пример.

Почти через полвека после окончания войны, в 1992 году, президентом Международной медицинской ассоциации был избран представитель ФРГ, известный в стране доктор Ганс Зеверинг; ему было тогда семьдесят шесть лет.

Но когда он пожелал навестить коллег в Соединенных Штатах, министерство юстиции заинтересовалось его прошлым, и выяснилось, что будущий президент в студенческие годы вступил в кавалерийский корпус гитлерюгенда, потом в НСДАП. Став врачом, он вынес решение отправить юношу, больного туберкулезом, в центр, занимавшийся эвтаназией…

Как отнеслась к уничтожению людей католическая церковь?

Викарий Фишер писал министру внутренних дел земли Баден-Вюртемберг 5 октября 1940 года: «Мы смеем полагать, что г-ну министру внутренних дел известна христианская оценка уничтожения так называемых недостойных жизни. Мы теперь уже ничего не можем изменить в этом прискорбном положении вещей, но нам пришлось бы обвинить себя в тяжком невыполнении своего долга, если бы мы не сделали все возможное, чтобы позаботиться о душе и дать причаститься перед смертью католическим подопечным».

Причастие перед газовой камерой?

2 декабря 1940 года Ватикан объявил, что убийство невинных из-за их душевных или телесных недостатков является нарушением естественного права на жизнь, данного Богом. Но это было очередное абстрактное заявление. Ожидаемого протеста германскому правительству не последовало. Нацисты могли продолжать свою акцию.

Не убий? Еврейская выдумка!

Католические приюты сопротивлялись дольше, чем казенные учреждения, когда у них забирали детей на уничтожение. Некоторые монахини до конца жизни не могли забыть, как кричали и плакали те, о ком они заботились годами.

Несколько католических священников пытались спасти своих подопечных. Один из них пришел за помощью к мюнстерскому епископу графу фон Галену, который однажды произнес пламенную проповедь против эвтаназии. Но темпераментный епископ больше не стал выступать на эту тему.

Правда, 26 сентября во всех католических храмах было прочитано послание волхвов. В нем осуждалось убийство безвинных, слабоумных и неизлечимо больных, заложников и военнопленных, людей другой расы.

Но было слишком поздно. Нацисты знали, что могут не обращать внимания на столь тщательно замаскированный протест. Когда в 1940 году советник по делам церкви в министерстве внутренних дел земли Баден-Вюртемберг выступил против эвтаназии, ему ответили:

— «Не убий» — это заповедь не Бога, а еврейская выдумка. Там, где действительно действует воля Бога, а именно в природе, там нет жалости к слабым и больным…

Поразительным образом те же люди, которые требовали проведения стерилизации и эвтаназии, оказывались гуманнейшими защитниками животных. Имперский министр внутренних дел Вильгельм Фрик, отвечавший за программу принудительной стерилизации, требовал «бережного обращения» с животными.

Гитлера называли «спасителем животных от бесконечных и неописуемых мучений и страданий».

В 1933 году журнал «Белое знамя» писал: «Брат наш, национальный социалист, знаешь ли ты, что твой фюрер является самым большим противником любых измывательств над животными, прежде всего вивисекции, «научных пыток» животных — этого ужасающего извращения еврейско-материалистической медицины?»

Протестантская церковь не одобрила программу эвтаназии, но и не выступила против. Она только просила национальных социалистов не нарушать собственные же правила и инструкции, действовать «по закону».

Глава лечебных учреждений и приютов Штеттена пастор Людвиг Шляйх писал в частном письме: «Мы вынуждены были пойти на компромисс, но стремились к тому, чтобы круг тех, кто подлежал уничтожению, был бы четко очерчен».

Сама церковь приложила руку к тому, чтобы заклеймить психически больных, калек в качестве «наследственно неполноценных» и «недочеловеков». Священник, принадлежавший к Исповедующей церкви, писал в 1934 году в церковном журнале: «Смертельную угрозу для нашего народа создает рождение большого числа биологически неполноценных людей».

В приюте Шойерн, принадлежавшем протестантской церкви, нашли такое оправдание эвтаназии: «Благодаря отделению от народа лиц с наследственными заболеваниями для работы в семье и на благо народа освобождаются ценные силы, которые были заняты уходом за этими больными людьми».

Не все священники решились разделить с церковью ее грех. Лютеранский пастор Пауль Браун написал в июле 1940 года письмо Гитлеру с протестом против массовых убийств «неполноценных» людей. Им. занялось гестапо.

Священник Эрнст Вильм был отправлен в концлагерь из-за протестов против эвтаназии. Он был потрясен молчанием и официальной, и Исповедующей церкви, которая не была в такой степени заражена национальным социализмом.

Протестантский священник Генрих Герман возглавлял приют для глухонемых в Вильгельмсдорфе (Верхняя Швабия). 1 августа 1940 года он получил письмо из имперского министерства внутренних дел с приказом составить списки всех пациентов «для планово-экономической регистрации».

Отец Герман был тихим и глубоко религиозным человеком. Исполнение долга было для него превыше всего, но отдать детей на убийство он не мог. Он написал в министерство: «Мне известна цель планово-экономической регистрации. Совесть не позволяет мне молчать и участвовать в этом. Я знаю, конечно, что сказано: «Всякая душа да будет покорна высшим властям». Но я не могу так. Я готов взять на себя последствия своего неповиновения».

Сотрудник Имперского объединения лечебных и попечительных заведений объяснил непонятливым: «Во многих домах и приютах рейха находится бесконечное множество неизлечимых больных любого рода, от которых человечеству вообще нет никакой пользы. Они влачат жалкое существование, как животные. Они только отнимают пищу у здоровых. Народ надо защитить от таких людей».

Священника Генриха Германа хотели арестовать, но аннулировали ордер, чтобы не привлекать внимания к этой истории. Священник обратился за помощью не к светским, а к церковным властям. Ответ лишил его всякой надежды. Как он и предполагал, вышестоящие церковные инстанции сослались на послание к римлянам апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога… Посему противящийся власти противится Божию установлению».

Ссылка на апостола Павла предваряла практический вывод: «Если от вас требуют представить список, то вы, видимо, должны поступить соответственно».

В конце марта 1941 года серые автобусы с завешенными окнами появились перед приютом. Эти автобусы принадлежали специально созданной для транспортировки обреченных людей организации — «Общественная перевозка больных. Общество с ограниченной ответственностью».

Обреченные на смерть люди со своими узелками и чемоданчиками уже ждали у входа. Они еще не знали, что им предстоит. Отец Герман не боялся нацистов. Он был готов и к лагерю, и к смерти. Но он не нашел в себе силы переступить через мнение иерархов церкви, сделать совесть единственным мерилом своих действий. До конца своих дней он считал себя виновным в смерти своих подопечных.

В соответствии с указом фюрера об эвтаназии в оккупированной Польше были уничтожены двести пятьдесят тысяч больных и инвалидов. Трупы поляков предоставлялись немецким ученым для работы. Убитые поляки послужили материалом для отличного немецкого учебника анатомии, выпущенного уже после войны.

Проще всего сказать, что ничего поделать было нельзя.

Но в первые годы своей власти нацисты еще не чувствовали себя уверенно и весьма дорожили хорошими отношениями с Ватиканом. Стерилизацию детей, чьи отцы были чернокожими французскими солдатами, поручили гестапо именно для того, чтобы избежать огласки.

В Берлине повторяли:

— Закон о предотвращении потомства с нездоровой наследственностью вызвал всеобщее недовольство за рубежом, посему не следует давать вражеской пропаганде очередной повод для борьбы с новой Германией.

Но с каждым шагом Берлин убеждался, что ему нечего опасаться. Церковь молчала. Ватикан занимался теологическими проблемами.

Нацисты не сразу пришли к лагерям уничтожения. Они начали со стерилизации. Вслед за стерилизацией началась эвтаназия — «умерщвление людей из гуманных соображений». Эвтаназию сменили фабрики смерти.

Пьеса известного западногерманского писателя Рольфа Хоххута «Наместник», принесшая ему мировую славу, появилась больше полувека назад. В советские времена пьесу не удалось ни издать на русском языке, ни поставить в театре.

Рольф Хоххут шел по разряду писателей-антифашистов и пользовался в Москве благорасположением. Но с «Наместником» ничего не вышло. Сюжет не соответствовал «идеологической обстановке». Удивительным образом и после перестройки пьеса фактически так и осталась неизвестной российскому зрителю и читателю.

Сюжет пьесы прост. Молодой католический священник Риккардо Фонтана получает назначение в представительство Ватикана в Берлине. Ой должен участвовать в сложной игре Ватикана с режимом Гитлера.

Папа Пий XI скончался 10 февраля 1939 года. 2 марта на престол Святого Петра вступил недавний статс-секретарь кардинал Пачелли, тот самый, который руководил делегацией Ватикана на переговорах о заключении конкордата с нацистской Германией. Он принял имя Пий XII.

Он был папским нунцием в Германии с 1916-го по 1929 год и считался откровенным германофилом. Летом 1917 года его принял кайзер. «Благородный, обаятельный, высокоинтеллигентный, с превосходными манерами, — вспоминал Вильгельм, — он представлял собой типичную фигуру католического князя церкви».

У него сложились прочные связи с баварскими политиками и католиками-консерваторами. В былые времена он часто беседовал с президентом страны генерал-фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом, который всякий раз выражал нунцию благодарность за то, что после окончания Первой мировой Пачелли просил союзников не предавать суду кайзера и главных германских военачальников.

Через два дня после избрания новый папа принял германского посла при Ватикане барона Карла Людвига фон Бергена. Папа подчеркнул, что германский посол — первый дипломат, которому дается аудиенция. Пий XII просил передать рейхсканцлеру Гитлеру самую глубокую признательность и самые искренние пожелания счастья немецкому народу, к которому «во время долгого пребывания в Мюнхене и Берлине я с каждым днем проникался все большей любовью и уважением».

Пий XII отправил Гитлеру собственноручно написанное им по-немецки теплое письмо с благословениями и пожеланием добиться взаимопонимания. Папа попросил выходящую в Ватикане газету «Оссерваторе романо» прекратить всякую критику Германии. В Берлине были довольны переменами в Ватикане.

«Если бы темпераментный папа Пий XI прожил дольше, — писал барон Эрнст фон Вайцзеккер, статс-секретарь министерства иностранных дел Германии, — то отношения между рейхом и курией были бы разорваны. При его более терпеливом и сговорчивом преемнике наступило нечто вроде перемирия по религиозным вопросам».

Советник папы немецкий иезуит Лейбер говорил, что если папа Пий XI с грубой прямотой высказывал свое мнение по щекотливым вопросам, то Пий XII искусно избегал необходимости занимать определенную позицию.

После оккупации Польши, в октябре 1939 года, Пий XII выпустил свою первую энциклику. Он обещал выявлять «человеческие ошибки и заблуждения, которые необходимо знать, чтобы уметь их врачевать и избавиться от них».

Но папа наотрез отказался оценивать происходящее вокруг Ватикана, несмотря на то что в Европе уже шла война: «Мы не дадим повлиять на нас мирским соображениям. Нас не остановит чье-то недоверие, оппозиция или собственная боязнь быть неправильно понятыми или ложно истолкованными».

Герой пьесы Хоххута отец Риккардо — один из высших церковных сановников. Молодому человеку прочат большое будущее. Но быстро выясняется, что для миссии в Берлине он не подходит. Риккардо с возмущением видит, что католическая церковь не намерена выступать против массового уничтожения евреев. Но уже нельзя было закрывать глаза на существование концлагерей, где уничтожали не только евреев, но и католиков.

Американский президент Франклин Рузвельт попытался повлиять на Ватикан. 3 сентября 1941 года он отправил папе римскому личное послание: «Я полагаю, что советская диктатура менее опасна, чем немецкая форма диктатуры. Я считаю, что существование России представляет меньшую опасность для религии и тем самым для церкви и человечества в целом, чем немецкая форма диктатуры».

Рузвельт пытался убедить папу не только не оказывать моральной поддержки нацистской Германии, но и осудить ее политику. Демократические страны были неприятно удивлены рождественским посланием папы в 1942 году. Из уст папы прозвучали такие слова:

— Вы, осененные крестом добровольцы, поднимайте знамя морального и христианского возрождения, объявляйте войну отрекшемуся от Бога миру мрака!

Это было воспринято как благословение войскам СС, которые сражались на Восточном фронте против Красной армии.

Пий XII еще меньше, чем его предшественник, желал ссориться с национальными социалистами, но и не хотел выглядеть их союзником в глазах католического мира. Папа делал вид, что вынужден молчать — иначе Германия с ним разделается. Он сказал ректору Григорианского университета Паоло Децца:

— Нацисты хотят разрушить церковь, раздавить ее, как жабу. В случае их победы в новой Европе не будет места для папы. Они говорят, что отправят меня в Америку.

В реальности папа был одержим давней идеей — сохранить немецкий католицизм как лучше всего организованный политический бастион против распространения большевизма.

В пьесе Хоххута отец Риккардо едет в Рим и ссылается на пример епископа Галена, который выступил против убийств и остался на свободе. Почему же молчит Святой престол?

Пий XII отвечает молодому священнику:

— Государственный резон не позволяет нам предать проклятию Гитлера как злобного бандита. Святой престол должен остаться прибежищем духа нейтральности. Как цветы под снежной пеленой ждут теплого дыхания весны, так и евреи с молитвой и доверием должны ждать часа небесных утешений.

Возникает очевидный вопрос: сочувствовал ли высокомерный и расчетливый папа страданиям узников концлагерей? И не считал ли он в глубине души волей Провидения истребление еврейского народа, к которому принадлежали пророки, Богоматерь и сам Христос?..

Тогда Риккардо надевает на сутану шестиконечную звезду, которую должен был носить каждый еврей в Германии начиная с шестилетнего возраста. И отправляется вместе с эшелоном евреев в Освенцим.

Образ героя пьесы, священника Риккардо Фонтана, — собирательный. Но были священнослужители, которые пытались заставить папу что-то сделать. Один священник, прикомандированный к итальянской армии, побывал на русском фронте, а потом вернулся в Италию через Польшу и Чехословакию. Он видел, что происходило на оккупированных территориях, и испросил аудиенцию у папы.

В ответ на его взволнованный рассказ папа Пий XII равнодушно ответил:

— Я ничего не могу сделать для них. Я молюсь за них.

Даже когда начались аресты евреев в самом Риме, папа заступился только за тех, кто перешел в христианство. Эсэсовцы хватали итальянских евреев буквально на глазах у папы. Он молчал. Назначенный в мае 1943 года германским послом при Ватикане Эрнст фон Вайцзеккер писал своему министру Иоахиму фон Риббентропу: «В этом деликатном вопросе папа сделал все, чтобы не подвергать испытанию свои отношения с германским правительством».

Греческий режиссер Константин Коста-Гаврас снял по мотивам пьесы Рольфа Хоххута фильм «Аминь» — о том, как Ватикан и папа Пий XII не помешали Гитлеру уничтожать евреев. В основе фильма — история Курта Герштейна, офицера СС и протестанта по вере, который! пытался сообщить Ватикану, что евреев убивают в концлагерях газом «циклон».

Герштейну была поручена поставка газа в лагерь, чему он безуспешно пытался помешать. В июле 1945 года, написав отчет о том, что происходило в гитлеровских лагерях уничтожения, он покончил с собой. Некоторые немецкие протестанты почитают его как мученика.

По словам режиссера Коста-Гавраса, потрясенного тем, как Европа с ее многосотлетней цивилизацией могла допустить уничтожение евреев, главное в фильме — это непостижимое молчание верующих, на чьих глазах проходило уничтожение людей. Некоторые осмеливались протестовать, но не отцы церкви.

После войны христианские церкви публично просили прощения за свое молчание, за то, что они не смели противостоять гитлеровской диктатуре. Десятилетия понадобились римско-католической церкви, чтобы подготовить документ об отношении к уничтожению евреев — «Мы помним. Размышления о холокосте».

В обращении Ватикана «к католикам и ко всем людям доброй воли» говорится:

«В течение веков накапливались предрассудки в отношении евреев, и потому насаждалась терпимость к преследованиям и несправедливостям против них. Эта позиция христиан не явилась непосредственной причиной холокоста, но она способствовала этому преступлению…

Римская церковь глубоко сожалеет по поводу вины и ошибок многих христиан во время трагедии холокоста… Объективно антииудаизм в христианской Европе потворствовал гитлеровским преступлениям».

— У меня на родине, в Вестфалии, — говорил пастор Мартин Нимёллер после войны, — были антисемитские настроения. И в армии тоже существовала определенная сдержанность по отношению к евреям. Тогда я совершенно не понимал того, что до меня дошло только в концлагере. Я как христианин должен в каждом человеке, симпатичен он мне или антипатичен, видеть своего брата, во имя которого Иисус страдал на кресте так же, как он страдал во имя меня. Это исключает всякую враждебность к людям любой расы, религии или цвета кожи…

Медицинские преступления совершались не только нацистскими палачами. Когда появилась возможность проводить опыты над живыми людьми, этим занялись многочисленные ученые, в том числе весьма набожные. Но честолюбие и карьера оказались важнее. Они хотели экспериментировать с «нежизнеспособной жизнью» и получили это право.

Прозрение приходило слишком поздно.

Психиатр Альфред Хохе выпустил в 1920 году брошюру «Разрешение на уничтожение малоценных жизней». Ровно через двадцать лет ему прислали по почте урну с пеплом его родственницы, подвергнутой эвтаназии, — ее жизнь была признана «малоценной».

Доктор Фриц Кюнке занимался тем, что в приюте Вислох уничтожал детей с болезнью Дауна. В 1942 году у него родился ребенок с врожденными дефектами. Он должен был умертвить ребенка, но убить собственное дитя доктор Кюнке не смог…

Космические льды и белые евреи

Уже после войны, отсидев свой срок, нацистский военный преступник и бывший имперский министр вооружения и боеприпасов Альберт Шпеер уверенно говорил, что Германия могла к 1945 году создать несколько атомных бомб. Но при определенных условиях.

Шпеер назвал только одно из них: если бы на атомный проект были брошены все силы, которые по воле фюрера ушли на создание ракетного оружия.

В принципе Гитлер испытывал недоверие к новым видам вооружений. Его кругозор ограничивался представлениями, сложившимися в годы Первой мировой войны. Но после первых успешных испытаний Гитлер заинтересовался ракетами. В 1943 году молодой ученый Вернер фон Браун показал Гитлеру цветной фильм о полетах ракет. Гитлер был восхищен и присвоил двадцативосьмилетнему конструктору звание профессора.

Альберг Шпеер как руководитель военной промышленности считал ошибочным решение Гитлера во что бы то ни стало создать баллистические ракеты.

Немцы каждый день собирали и отправляли в сторону Англии двадцать четыре ракеты «Фау-2». Каждая несла боевой заряд мощностью в одну тонну. А союзники в том же 1944 году обрушивали на территорию Германии ежедневно тридцать пять тысяч бомб. Иначе говоря, самый дорогой проект оказался и самым бессмысленным.

Доработать созданную там же, в Пенемюнде, зенитную ракету «Вассерфаль» Вернер фон Браун не успел. От этой самонаводяшейся ракеты в то время не мог бы уйти ни один бомбардировщик.

Ракеты не спасли Третий рейх. Плодами тяжелой работы немецких ракетчиков воспользовались уже после войны Советский Союз и Соединенные Штаты. Ни советские, ни американские конструкторы не могли создать жидкостные ракетные двигатели такой мощности. И не умели разрабатывать системы автоматического управления ракетами. Поэтому первая советская ракета была просто копией немецкой.

А вот если бы Гитлер получил атомную бомбу, это, вероятно, могло бы повлиять на ход войны. Что произошло бы с Англией, если бы на Лондон обрушились не «Фау-1» и «Фау-2», а ракета с ядерной боеголовкой? И британская столица была бы полностью уничтожена, как это случилось с Хиросимой в августе 1945 года?

Но бывший имперский министр Шпеер не назвал вторую причину неудачи немецкого атомного проекта. Нацисты изгнали из страны своих лучших физиков.

«Существует примитивный вид антисемитизма — это борьба против евреев как таковых. Примитивные антисемиты довольствуются тем, что проводят разделительную линию между евреями и неевреями. Примитивные антисемиты считают, что проблема решена, если евреи не имеют больше права принимать участие в политической, культурной и экономической жизни нации.

Но существуют еще евреи не по крови, а по духу. Таких бациллоносителей называют «белыми евреями». Это выводит понятие «еврей» за пределы расовой принадлежности. Более всего заметен еврейский дух в области физики. Самый заметный его представитель — Эйнштейн.

Все великие открытия и научные достижения в области естественных наук следует отнести на счет особых способностей германских исследователей к терпеливому, прилежному и конструктивному наблюдению природы. Германский исследователь в так называемой теории всегда видит лишь вспомогательное средство. Еврейский дух выдвинул на передний план догматически провозглашенную, оторванную-от действительности теорию относительности».

Эта тирада была напечатана в журнале «Черный корпус», печатном органе СС. Автор статьи — крупнейший немецкий физик, лауреат Нобелевской премии Йоханнес Штарк.

Штарк стал поклонником Гитлера еще в двадцатых годах. После неудачной попытки нацистского путча в Мюнхене в 1924 году Штарк публично заявил о своем признании Гитлера: «Честность и внутренняя цельность, которые мы встречали в великих исследователях прошлого — в Галилее, Кеплере, Ньютоне, Фарадее, восхищает нас в Гитлере и его товарищах. Мы узнаем в них близких нам по духу людей».

Духовное единство возникло между Штарком и идеологом гитлеровской партии Альфредом Розенбергом, который во всех достижениях науки видел проявление нордического духа, даже если речь шла о Древней Греции. А за следами упадка ему чудилось влияние если и не самой еврейской расы, то, как минимум, сирийско-иудейского духа.

Проявления этого духа он видел даже в варварстве этрусков, которые с помощью Римской империи привели греческую цивилизацию к гибели, и в мрачной роли римской католической церкви, за которой, по его мнению, тоже стояли иудеи…

Штарк был идеологическим антисемитом. Если физик принимал теорию относительности — Штарк заносил отступника в список «белых евреев». Но если физик стоял на правильных позициях, ему прощалось все. Штарк даже вступался за «помесь», как на животноводческом языке нацистов именовались немцы, у которых была хотя бы четверть еврейской крови.

Из-за «расового дефекта» профессора Густава Герца, полуеврея и лауреата Нобелевской премии, отстранили от преподавания в Техническом университете Берлина. Штарк нашел своеобразный аргумент в его защиту. Он написал в Союз немецких студентов: «У профессора Герца в его внешности, поведении и научной деятельности нет ничего еврейского».

Единомышленникол! и соратником Йоханнеса Штар-ка был еще один лауреат Нобелевской премии Филипп Ленард.

Филипп Ленард был удостоен Нобелевской премии в 1905 году за работу о катодных лучах. В 1907 году его пригласили в Гейдельберг, где он создал физический институт.

Ленард, работая над книгой «Великие естествоиспытатели», посвятил несколько страниц личности старшего Герца — Генриха, дяди Густава, открывшего электромагнитные волны.

Когда Ленард был ассистентом у Генриха Герца, его не смущало полуеврейское происхождение учителя. Теперь он вдруг сообразил, что при открытии Герцем электромагнитных волн им руководил «арийский дух», унаследованный от матери-немки. Когда же Герц писал свои теоретические работы, над ним властвовал «еврейский дух» отца.

Филипп Ленард именовал экспериментальную физику «нордической наукой», а теоретическую физику считал «всемирным еврейским блефом». Теорию относительности Эйнштейна Ленард называл «отвратительным порождением азиатского духа».

Свой институт он считал «зародышем национальносоциалистической науки». В гейдельбергской профессорской среде над ним до поры до времени просто посмеивались.

В 1922 году Филипп Ленард проявил свои убеждения на практике. Группа германских националистов убила министра иностранных дел Вальтера Ратенау, еврея по происхождению.

В стране был объявлен траур. Для государственных чиновников (в их число входили и университетские преподаватели) день был нерабочим. Ленард отказался подчиниться этому распоряжению и, как ни в чем не бывало, проводил в институте семинар. Социалистически настроенные студенты во главе с Карлом Мирендорфом в буквальном смысле атаковали институт Ленарда. Произошла драка, прибыла полиция.

Ленард получил замечание от министерства просвещения, Мирендорф был осужден на четыре месяца тюремного заключения. При нацистах он станет участником антифашистского Сопротивления. Ленард будет осыпан почестями.

После войны его имя будет высечено на мемориальной доске в главной аудитории Кильского университета. Но после нескольких публикаций о роли Ленарда в нацистской Германии доску снимут…

«Чрезвычайно важно пересмотреть все открытия в физике, сделанные неарийцами, — писал Филипп Ленард. — Для этого лучше всего обратиться к открытиям их наиболее видного представителя, чистокровного еврея Альберта Эйнштейна.

Его теория относительности должна была изменить физику. Фактически эта теория полностью обанкротилась. Более того, она никогда и не могла быть правильной. Еврейская физика — это извращение основ арийской физики».

Йоханнес Шгарк писал в 1936 году в «Национальносоциалистическом ежемесячнике»: «За сенсациями и рекламой эйнштейновской теории последовала теория матриц Гейзенберга и так называемая волновая механика Шрёдингера. Первая так же непроницаема и формалистична, как и вторая».

Филипп Ленард и Йоханнес Штарк выразили антипатию физиков-экспериментаторов к теоретической физике, значение которой выросло в двадцатых годах, после открытия теории относительности и квантовой теории. Но теоретическая физика оставалась непонятной тем, кто не имел серьезных познаний в современной математике.

Вечный спор между теорией и экспериментом нашел новое развитие. Штарк и Ленард боялись потерять «ясное и здоровое представление» о природе, которое формировалось классической физикой и которое, как считал Ленард, могло быть разрушено теорией относительности.

«Несмотря на накопившиеся горы литературы, — писал Штарк, — теоретическая физика не принесла ничего нового».

Штарк сильно ошибся: не прошло и десяти лет, как теория относительности и квантовая физика позволили создать атомную бомбу, которая изменила мир.

Сразу же после прихода национальных социалистов к власти физической науке в Германии был нанесен тяжелейший удар. Штарк и Ленард получили невиданную власть в науке.

Йоханнес Штарк писал другу Ленарду:

«Наконец-то наступило время, когда мы сможем применить на деле свое представление о науке и исследованиях.

В поздравительном письме имперскому министру внутренних дел Фрику, с которым я знаком, я указал ему, что Вы и я охотно предоставим себя в его распоряжение, чтобы давать советы при управлении вверенными ему научными институтами».

И действительно: министры культуры немецких земель получили указание запрашивать мнение Ленарда и Штарка при подборе физиков и математиков на прспо-давательские должности. Теперь они решали, кто имеет право заниматься физикой в Германии.

Наконец-то сбылась мечта Штарка — он стал главой Физико-технического института. Он давно хотел получить эту должность. I мая 1933 года указом имперского министра внутренних дел Вильгельма Фрика он возглавил институт и получил возможность выставить «еврейскую физику» из рейха.

Примерно четверть всех физиков, прежде всего ученые-теоретики, начиная с самого Альберта Эйнштейна, лишились работы, потому что они были евреями или не принимали национальный социализм.

Новый имперский министр науки, воспитания и народного образования обергруппенфюрер СА Бернгард Руст назначил Штарка еще и президентом Германского научного общества. Таким образом Штарк получил неслыханную власть в научном мире.

Йоханнес Штарк взялся за так называемых «белых евреев». Он набросился на нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга, единственного человека, который мог создать Адольфу Гитлеру ядерное оружие.

Штарк написал еще одну статью для органа СС «Черный корпус». В ней говорилось.

«В 1933 году Гейзенберг одновременно с учениками Эйнштейна — Шрёдингером и Дираком — получил Нобелевскую премию.

Это была демонстрация находящегося под еврейским влиянием Нобелевского комитета против национальносоциалистической Германии. Эту акцию можно приравнять к награждению Осецкого. Гейзенберг принадлежит к наместникам еврейства в жизни немецкого духа, которые должны исчезнуть так же, как и сами евреи».

Упомянутый в разносной статье Штарка Карл фон Осецкий, либеральный публицист, уже сидел в концлагере, где и погиб позднее. Нобелевская премия и протесты интеллектуалов всей Европы его не спасли.

Ненависть к Эйнштейну и его идеям не была монополией немецких национальных социалистов.

И в нашей стране, но уже после войны, тоже произошло разделение научного мира на тех, кто понимал современную физику, и на тех, кто отрицал квантовую физику и ieopnio относительности, требовал марксистского подхода и большего патриотизма.

Весной 1947 года в «Литературной газете» появилась статья «Об одном философском кентавре», написанная членом-корреспондентом Академии наук Александром Александровичем Максимовым. Он преподавал философию в МГУ. Максимов обличал квантовую механику, называя ее «идеалистической». На партийном языке это было смертельно опасное обвинение.

Министр высшего образования Сергей Васильевич Кафтанов докладывал маршалу Ворошилову, который был тогда заместителем председателя Совета министров по науке и культуре: «Необходимо решительно разоблачать враждебные марксизму-ленинизму течения, проникающие через физику в высшие учебные заведения… В учебниках совершенно недостаточно показана роль русских и советских ученых в развитии физики; книги пестрят именами иностранных ученых…» В 1948 году началась подготовка к Всесоюзной конференции физиков, которая должна была провести такую же большую чистку, которую «народный академик» Трофим Денисович Лысенко устроил в биологической науке.

Уже заседал оргкомитет, участники которого выявляли недостатки современной физической науки. Особенно их раздражало обилие еврейских фамилий среди физиков-теоретиков. В ситуации борьбы с космополитизмом это открывало широкие возможности для избавления от научных оппонентов.

Уже была заготовлена резолюция будущего совещания: «Для советской физики особое значение имеет борьба с низкопоклонством и раболепием перед Западом, воспитание чувства национальной гордости, веры в неисчерпаемые силы советского народа».

Главной мишенью стали академики Петр Капица, Абрам Иоффе и Лев Ландау, без которых невозможно представить современную науку. Именно их собирались принести в жертву кампании по очищению физической науки от космополитов и низкопоклонников перед Западом.

В отличие от завистливых, но малограмотных идеологов руководитель атомного проекта профессор Игорь Васильевич Курчатов понимал и значение теории относительности, и роль физиков-теоретиков. Он обратился за помощью к члену политбюро и заместителю главы правительства Берии.

Лаврентий Павлович поинтересовался у Курчатова, правда ли, что квантовая механика и теория относительности являются идеалистическими. Курчатов ответил просто:

— Если их запретят, то и атомной бомбы не будет.

Берия пожаловался Сталину.

31 января 1949 года секретариат ЦК постановил «отложить Всесоюзное совещание физиков» под тем предлогом, что совещание «должно быть хорошо подготовленным».

Многие ученые, и прежде всего президент Академии наук Сергей Иванович Вавилов, использовали все аргументы для того, чтобы спасти физику. Аргументы их были услышаны: атомное оружие важнее, чем борьба против космополитов и буржуазного влияния в физике.

9 апреля 1949 года секретариат ЦК принял постановление:

«Во изменение постановления ЦК ВКП(б) от 31 января 1949 года отложить созыв Всесоюзного совещания заведующих кафедрами физики высших учебных заведений и научных работников Отделения физико-математических наук Академии наук СССР ввиду неподготовленности этого совещания».

Больше вопрос об этом совещании физиков не возникал.

Но агитпроповские догматики продолжали возмущаться учеными, которые говорили о квантовой физике. Под удар попал и президент Академии наук Сергей Вавилов.

В июле 1949 года руководитель отдела агитации и пропаганды ЦК Дмитрий Трофимович Шепилов, словно вторя Ленарду и Штарку, жаловался секретарю ЦК Суслову: академик Вавилов требует изучать иностранную физическую литературу, отказывается от классической физики, «говорит о неприменимости понятий обыденной жизни в атомной физике, и получается, что в новой физике должны быть отброшены и такие неотъемлемые атрибуты материи, как пространство и время»!

В июне 1952 года в газете «Красный флот» появилась еще более громкая статья члена-корреспондента Максимова «Против реакционного эйнштейнианства в физике».

Академик Фок обратился с письмом ко второму человеку в партии члену политбюро Георгию Максимилиановичу Маленкову: «Эта статья может нанести серьезный вред развитию советской науки и техники и воспитанию нашей молодежи, так как совершенно искажает и даже отрицает ту физическую теорию, на базе которой развивается вся современная физика, в том числе ядерная и атомная физика».

Эта кампания, как и в Германии, носила откровенно антисемитский характер. Функционеры от науки продолжали возмущаться обилием евреев среди ведущих физиков.

В октябре 1950 года руководитель отдела науки ЦК Юрий Андреевич Жданов, сын члена политбюро и зять Сталина, докладывал тому же Суслову:

«Среди теоретиков физиков и физико-химиков сложилась монопольная группа: Ландау, Леонтович, Фрумкин, Френкель, Гинзбург, Лифшиц, Гринберг, Франк, Компанеец и другие. Все теоретические отделы физических и физико-химических институтов укомплектованы сторонниками этой группы, представителями еврейской национальности.

Например, в школу академика Ландау входят одиннадцать докторов наук; все они евреи и беспартийные (Лифшиц, Компанеец, Ливич, Померанчук, Смородин-ский, Гуревич, Мигдал и другие)».

Перечисленные Ждановым ученые принесли советской науке мировую славу. Юрий Андреевич, человек образованный и о многом осведомленный, знал, какую роль физики-теоретики играли в создании ракетно-ядерного оружия.

Тем не менее, в другой, декабрьской, записке Жданова уточнялось: «Лаборатории, в которых ведутся работы по специальной тематике, возглавляются на восемьдесят процентов евреями». Однако руководитель отдела науки ЦК не только не испытывал благодарности к людям, столь много сделавшим для родины, но и требовал проведения настоящих чисток по расовому признаку, какие за несколько лет до этого проходили в нацистской Германии.

Подход советских руководителей действительно был расовым. В начале июля 1952 года профессор Р. Белкин обратился к Сталину с письмом. Он предлагал отказаться от паспортного определения национальности, обращал внимание на то, что русские евреи уже ничем не отличаются от этнических русских.

«Ассимиляция евреев, особенно интеллигенции, — писал профессор Белкин, — настолько глубока, что нередко подростки еврейского происхождения узнают, что они не русские, только при получении паспорта…

Они воспитаны на советской русской культуре. Они не отличаются по условиям своего быта от коренного населения. Они считают себя русскими людьми, отличаясь от последних лишь паспортными данными. Изменился и психический склад, исчезли и некоторые остатки национального характера, свойственного евреям в прошлом.

Не пришло ли время ликвидировать искусственное паспортное обособление русских людей еврейского происхождения от русского народа?»

Помощник вождя Александр Николаевич Поскребышев переадресовал письмо Маленкову. Тот велел аппарату ЦК подготовить ответ. Отдел экономических и исторических наук и вузов ЦК партии заказал справки в Институте языкознания и Институте философии Академии наук СССР.

Институт языкознания сообщил в ЦК, что «русская нация не может включать в свой состав лиц иной национальной принадлежности». Исключение может быть сделано для тех, кто «обрусел и давно утратил в результате смешанных браков связи со своей прежней национальностью».

Академический Институт философии адресовал профессору Белкину еще более откровенный ответ: «Вы совершенно неправильно считаете искусственным отличие евреев от русского народа. Русский народ является ведущей нацией среди всех наций СССР. Товарищ Сталин назвал русский народ выдающимся народом. Евреи имеют не только «паспортное» отличие от русских».

То есть, по мнению советских партийных ученых, все решает кровь, раса.

Впрочем, борьба против «космополитов-теоретиков» не утихла в нашей стране и по сей день. Одни по-прежнему отрицают теорию относительности Эйнштейна, другие уверяют, что он украл ее у своей жены…

У Вернера Гейзенберга ситуация была не лучше, чем у Иоффе с Ландау. Появление в эсэсовском журнале статьи с политическими обвинениями не предвещало ничего хорошего.

Но Гейзенберг не спешил отдаться на милость судьбы.

Он всегда был очень гордым человеком. Когда будущему лауреату Нобелевской премии было всего шесть лет, учитель ударил его линейкой за то, что он что-то не так сделал. Потом учитель извинился, но юный Гейзенберг не принял его извинений и никогда не смотрел учителю в ЛИЦО.

Теперь он поступил так же, как позже будет действовать Игорь Васильевич Курчатов. Гейзенберг написал личное письмо рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Он опроверг все обвинения и попросил у Гиммлера защиты.

У него были основания полагать, что рейхсфюрер со вниманием отнесется к его письму. Отец Гиммлера и дедушка Гейзенберга преподавали в одной гимназии. Ответ пришел только через год, в июле 1938 года, когда Гейзенберг, отчаявшись, уже собирался покинуть Германию.

«Поскольку Вы были мне рекомендованы моей семьей, — писал рейхсфюрер СС, — я распорядился особенно тщательно и особенно строго разобраться с Вашим делом. Я не одобряю нападки на Вас журнала «Черный корпус» и воспрепятствую тому, чтобы такие нападки повторялись».

Почему Гиммлер вступился за «белого еврея» Гейзенберга и выступил против преданного национального социалиста Йоханнеса Штарка?

Во-первых, Гиммлер не упустил случая доставить неприятность покровителю Штарка и Ленарда рейхсляйте-ру Альфреду Розенбергу. Тот мнил себя главным идеологом партии и несколько раз довольно грубо давал понять рейсфюреру СС, чтобы тот не влезал в идеологическую сферу, которую считал своей монополией.

Во-вторых, рейхсфюрер СС, не имевший ни малейшего понятия о положении в естественных науках, мог поручить своему аппарату запросить мнение авторитетных физиков, которые не разделяли бредовых идей Штарка и Ленарда. Известно, что советники Германа Геринга. отвечавшего за четырсхлетний план развертывания военной промышленности, и крупные промышленники объясняли рейхсфюреру СС: теоретическая физика может оказаться крайне полезной именно в практическом смысле.

Кроме того, у Штарка оказалось много врагов.

Ученым и государственному аппарату нацистской Германии не нравились его амбиции. Штарка обвинили в ненужной трате денег на финансирование бредового проекта добычи золота из немецких болот. А в аппарате СС пришли к выводу, что Штарк недооценивает рейхсфюрера Гиммлера, зато переоценивает Розенберга, чье влияние падало, и личные отношения с Гитлером, который легко забывал старых друзей и их былые заслуги.

В 1936 году Штарку пришлось подать в отставку с поста президента Германского научного общества. Через три года он потерял и свой пост в институте. После войны суд по денацификации приговорил Штарка к четырем годам принудительных работ…

И наконец, последний мотив, заставивший рейхсфюрера СС поддержать молодого физика Гейзенберга. Гиммлер решил его использовать. У рейхсфюрера СС были своеобразные научные взгляды и интересы. Он верил в переселение душ и считал, что в нем нашел новое рождение первый немецкий император Генрих Первый.

Гиммлер создал внутри аппарата СС исследовательскую организацию «Аненэрбе» («Наследие предков»). Первоначально речь шла об исследованиях в области германистики. Но во время войны гуманитарные дисциплины отодвигались на задний план. Приоритет получали «научные исследования, имеющие целевое оборонное значение». К такого рода работам были причислены и эксперименты на людях, которые проводились в концлагерях.

В тот же день, когда Гиммлер подписал индульгенцию Гейзенбергу, он дал указание начальнику Главного управления имперской безопасности группенфюреру СС Рейнхарду Гейдриху:

«Профессор Вюст, руководитель «Наследия предков», должен связаться с Гейзенбергом. Он может нам понадобиться для «Наследия предков», если эта организация когда-нибудь станет настоящей академией наук.

Гейзенберг — хороший ученый, его нужно свести с нашими людьми, занимающимися теорией космического льда».

Учение о космическом льде принадлежит австрийскому инженеру-механику Гансу Хёрбигеру.

В момент тяжелейшего душевного кризиса к нему пришло прозрение: все планеты Солнечной системы окружены ледяным панцирем. Даже вокруг Луны есть ледяная кора толщиной в несколько километров. Млечный Путь состоит из испарений льда, вырвавшегося за пределы Солнечной системы.

Да и все космическое пространство, по Хёрбигеру, заполнено льдом, который падает на Солнце, тает и испаряется. Этот водяной пар выталкивается из колоссальных взрывных воронок — вот происхождение солнечных пятен — мощными протуберанцами и сейчас же замерзает, превращаясь в ледяную пыль.

Когда ледяная пыль достигает Земли, то превращается в тропические и затяжные дожди. Глыбы льда стираются в атмосфере во время падения — отсюда явление «падающих звезд», метеоритов. Особо крупные льдины лопаются от жары и осыпаются на Землю в виде дождя с градом.

Лед и вода, как показали более поздние исследования, действительно имеются в составе Вселенной, например, в хвосте комет, но все остальные воззрения Хёрбигера были опровергнуты исследованиями космоса.

Ганс Хёрбигер нашел аргументы в пользу своей теории в древнеисландском эпосе «Эдда», где возникновение мира тоже объясняется борьбой огня и льда. Так был переброшен мостик к нордической мифологии, почитаемой нацистами.

Теорию Хёрбигера обнародовал астроном-дилетант Филипп Фаут, выпустив в 1912 году книгу «Ледниковая космогония». Ганс Хёрбигер умер в 1931 году. Он немного не дожил до прихода своего поклонника к власти в Германии.

Гитлер был на редкость невежественным человеком и верил небылицам. Его заинтересовало учение Хёрбигера о всемирном оледенении, потому что оно объясняло историю человечества последствиями космических катастроф. А Гитлер ожидал каких-то гигантских катаклизмов.

В январе 1942 года в ставке «Волчье логово» во время ночной беседы фюрер говорил:

— Я склонен верить учению Хёрбигера о мировом льде. Возможно, когда-то, за десять тысяч лет до нашей эры, произошло столкновение с Луной. Не исключено, что Земля вынудила тогда Луну вращаться по ее теперешней орбите. Возможно, наша Земля забрала у Луны ее атмосферу, и это полностью изменило условия жизни на Земле.

Я допускаю, что здесь тогда обитали существа, которые могли жить на любой высоте и глубине, ибо атмосферное давление отсутствовало. Допускаю также, что твердь земная разверзлась и хлынувшая в кратеры вода вызвала страшные извержения и потоки дождей. Спастись могли только двое людей, так как они укрылись высоко в горах и пещерах…

Выполняя волю фюрера, Гиммлер сам занялся этой теорией. В организации «Наследие предков» был выделен сектор содействия метеорологической службе. Сектору поручили разработать «доказательства правильности учения о космических льдах посредством представления долгосрочных прогнозов погоды на космической основе».

Правильность теории Ганса Хёрбигера тщетно старались доказать, выявляя взаимосвязь между появлением пятен на солнце и выпадением дождей.

Неожиданно для Гиммлера у теории космических льдов нашелся решительный противник в собственном стане — Филипп Ленард. Национально-социалистический журнал «Иллюстриртер беобахтер» напечатал серию статей под общим названием «Ганс Хёрбигер — Коперник XX века».

Ленард потребовал прекратить публикацию этих статей. Он писал в редакцию журнала: «Позволительно ли национально-социалистическому журналу и дальше дурачить немецкий народ? Учение о космических льдах является чистой выдумкой, издевательством над всеми знаниями о природе».

Возмущенный руководитель метеорологического сектора в организации «Наследство предков» обратился к рейхсфюреру и предложил заклеймить в журнале СС «Черный корпус» «эту смехотворную выходку склеротических ученых бонз».

Гиммлер, как ни странно, боялся открытых конфликтов. Философ Эрих Фромм писал о нем: «Гиммлер всегда оставался слабовольной натурой и знал об этом. Вся жизнь его была борьбой против этого знания, попыткой стать сильным. Он вел себя как подросток, который хочет перестать заниматься онанизмом, но не может, упрекает себя в безволии, пытается измениться, — но все напрасно».

Рейхсфюрер СС не решился вступить в полемику. Он приказал держать в секрете исследования, связанные с космическими льдами, и ни в коем случае не выступать публично.

Тем временем еще несколько ученых, не подозревая о личной заинтересованности Гиммлера, высказались достаточно резко относительно этой бредовой теории. Руководитель берлинской обсерватории профессор Пауль Гутник, которого попросили провести экспертизу, представил письменное заключение:

«Учение о космических льдах является достойным сожаления и опасным для авторитета Германии рецидивом давно преодоленной примитивной ступени познания, предшествовавшей научному исследованию, порождением средневековой схоластики. Для учения о космических льдах характерно отрицание результатов экспериментов, чисто умозрительная картина мира, созданная на основании совершенно не доказанных, а зачастую даже давно опровергнутых предпосылок.

Называть такую «науку» типично немецкой — значит возлагать на нее большие надежды в то время, как ей скорее подошло бы определение большевистской. Это продукт мышления недоразвитой в научном отношении части человечества. Было бы интересно взять на мушку скрытых покровителей учения о космических льдах. Надо потребовать, чтобы личность фюрера не связывалась с этим недобрым делом».

Рейхсфюрер СС был разгневан. Он обратился в министерство науки, воспитания и народного образования:

«Я еще раз повторяю свое уже так часто повторявшееся требование о том, чтобы министерство наконец отправило в отставку возомнивших о себе профессоров такого рода.

В мире существует множество вещей, которых мы не знаем и познанию которых, пусть даже дилетантами, мы должны только радоваться. Настоятельно прошу Вас растолковать директору обсерватории всю нелепость его грубого письма и избавить меня, а также моих подчиненных от подобных писем».

В архиве СС сохранился черновик этого письма Гиммлера. В нем содержалась отсутствующая в подписанном рейхсфюрером варианте откровенная угроза самому министерству просвещения: «Еще одна демонстрация подобной научной нетерпимости со стороны министерства окончательно и бесповоротно изменит мое отношение к министерству».

Возможно, эта история и подтолкнула Гиммлера к тому, чтобы защитить Гейзенберга от нападок Ленарда и Штар-ка. Это была своего рода месть за поношение его любимого детища теории космических льдов — со стороны Ленарда.

Гиммлер ошибся. На экспертизе настоял не Ленард, а сотрудник штаба рейхсфюрера референт Польте. Для него все это закончилось плохо.

Сохранилась записка Гиммлера Гейдриху:

«Я случайно обнаружил, что Польте — тот самый человек, который внутри имперского руководства СС выступает против учения о космических льдах. Просто-таки неслыханно, что он потребовал проведения экспертизы в министерстве просвещения, а потом еще переправил ее мне. Я уволил референта Польте с сегодняшнего дня, запретил ему ношение униформы и значка. Прошу Вас отдать соответствующие распоряжения».

Гитлер ставил Хёрбигера в один ряд с выдающимися учеными. В один из вечеров апреля 1942 года фюрер вдруг принялся описывать свой проект реконструкции города Линца.

— На той стороне Дуная, — говорил он, — встанет здание, в котором будут представлены все три системы мира: Птолемея, Коперника и Хёрбигера, творца теории мирового льда. В куполе этого здания будет находиться планетарий, который не только утолит жажду знаний посетивших его, но и вполне сгодится для научных исследований.

Пока Гитлер восторгался странными видениями своего земляка, решалась судьба немецкого атомного проекта.

Внезапная поддержка со стороны Гиммлера избавила Гейзенберга от полицейских репрессий. Но «национально мыслящие» немцы по-прежнему видели в нем «белого еврея».

Он хотел получить место профессора физики в Мюнхенском университете, но получил отказ. Имперское министерство просвещения обещало это место представителю «арийской физики».

Но с началом Второй мировой войны сторонники «арийской физики» стали терять лидирующее положение. Армию и министерство вооружения не интересовала идеология. Армия хотела знать, перспективно ли создание ядерного оружия, а группа Ленарда и Штарка была в этой области бесполезна.

В 1939 году Гейзенберга призвали в армию. Но отправили его не в горно-стрелковую часть, к которой он был приписан, а в управление вооружения вермахта. Вместе с другими физиками он изучал возможность практического использования атомной энергии. В 1942 году «белого еврея» Гейзенберга пригласили в Институт физики имени кайзера Вильгельма в Берлин. Главная задача — создание ядерного реактора.

Идея атомного оружия увлекла генерал-полковника Фридриха Фромма, который возглавил управление вооружений сухопутных сил вермахта. Новое супероружие давало Германии шанс выиграть войну. Генерал Фромм поделился своими мыслями с министром вооружений Альбертом Шпеером.

В мае 1942 года Шпеер, Фромм и еще несколько генералов приехали к физикам на совещание. Перед ними выступали Вернер Гейзенберг и Отто Ган, который получит Нобелевскую премию осенью 1945 года.

Министр Шпеер спросил Гейзенберга, возможно ли создание атомной бомбы. Ученый ответил, что научное решение найдено, но нет технической базы.

Гейзенберг пожаловался, что ему не хватает ни денег, ни материалов, что из-за призыва в армию лаборантов и техников германская наука теряет ведущие позиции.

Генерал-полковник Фромм согласился уволить из армии по списку несколько сот научных работников. Министр Шпеер выделил ядерщикам два миллиона марок и редкие металлы из имперского резервного фонда, а также включил строительство первого немецкого циклотрона в список «первостепенных дел государственной важности».

В конце июня 1942 года Шпеер осторожно доложил Гитлеру о ходе работ над атомной бомбой.

Гитлер несколько раз пытался понять, что такое управляемая цепная реакция, но не осилил основы ядерной физики даже в самом популярном изложении. Тем более что уважаемые им ученые доказывали, что ядерная физика — еврейская выдумка. А партийные чиновники высокомерно посмеивались над американцами, считая, что те ни на что не способны.

Немецкие спецслужбы не подозревали о «Манхэттенском проекте» — так назывались масштабные работы по созданию ядерного оружия на территории Соединенных Штатов.

Ни абвер адмирала Канариса, ни политическая разведка бригадефюрера СС Шелленберга так и не узнали то, что было известно советской разведке.

С сентября 1941 года о ядерных исследованиях в военной сфере в Москву докладывал лондонский резидент Анатолий Горский. Его агентом был Джон Кэрнкросс, личный секретарь лорда Хэнки, председателя научноконсультативного комитета при кабинете министров.

К концу 1941 года у советской разведки появился еще один агент — физик Клаус Фукс, который бежал в Англию из Германии. Фукс предложил свои услуги военному разведчику Симону Давидовичу Кремеру, бывшему кавалеристу, которого перед войной отправили в Лондон помощником военного атташе.

Завербовав Фукса, сам Кремер попросился на фронт. Его просьбу удовлетворили. Он получил под командование механизированную бригаду и в 1944 году стал Героем Советского Союза.

Связь с Фуксом поддерживала сотрудница советской военной разведки Урсула Кучински. Она была немецкой коммунисткой и работала под псевдонимом Рут Фишер.

Весной 1942 года, когда Альберт Шпеер еще только познакомился с Гейзенбергом и вникал в проблемы теоретической физики, Берия уже предложил Сталину образовать научно-консультативный орган по атомным делам при Государственном комитете обороны, а с материалами разведки ознакомить наиболее заметных советских ученых-физиков.

Научным руководителем проекта хотели сделать академика Абрама Иоффе. Он отказался, сославшись на возраст, и предложил вместо себя профессора Курчатова.

Сам Курчатов еще не знал, может ли быть создана атомная бомба. Но ему показали материалы разведки, и они произвели на него серьезное впечатление. Он составил список того, что разведка должна попытаться узнать, но почти сразу прочертил путь к созданию советского атомного оружия.

А в Берлине в эти дни министр Шпеер в последний раз беседовал с ядерщиками. Он задал только один вопрос: когда? Услышав ответ, что на создание ядерного оружия уйдет три-четыре года, приказал прекратить все работы. Шпеер рассудил так: через четыре года война или закончится, или ее исход уже будет очевиден и никакая бомба ничего не изменит.

Летом 1943 года нейтральная Португалия перестала продавать Германии вольфрам. Это поставило под угрозу производство боеприпасов, и министр Шпеер приказал использовать вместо вольфрама урановое сырье. На военные заводы отправили тысячу двести тонн урана. На идее создания атомного оружия был поставлен крест.

Некоторые историки полагают, что, если бы Шпеер знал о «Манхэттенском проекте», он перевернул небо и землю, чтобы догнать американцев.

Но нацистская Германия была не столь богата, как Америка. Германия с 1939 года непрерывно воевала, и все средства уходили на первоочередные нужды армии. Американцы израсходовали на создание атомной бомбы два миллиарда долларов, нацистская Германия — восемь миллионов марок, по тогдашнему курсу — одну тысячную американских средств.

Германия, в отличие ог Америки, чью территорию не бомбили, в любом случае не в состоянии была построить крупные производственные мощности — они были бы обнаружены авиаразведкой и разрушены с воздуха.

Крупнейший немецкий физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер скажет много позже: «Нам и в голову не приходило, что Америка в разгар войны сможет пойти на такие расходы. Поэтому сообщение о Хиросиме потрясло нас до глубины души».

Не ясна позиция самого Гейзенберга.

Некоторые историки считают, что он сознательно мешал реализации немецкого атомного проекта, не хотел делать бомбу для Гитлера. Сам Гейзенберг после войны утверждал, что, когда Гитлер и Шпеер отказались от идеи бомбы, он был счастлив.

В реальности немецкие ученые под руководством Вернера Гейзенберга вели работы в том же направлении, что и американцы. Но он довольно быстро понял, что ядер-ное оружие ему не создать, и переключился на строительство атомного реактора. Когда первая бомба в 1945 году упала на Хиросиму, Гейзенберг не поверил. Он даже не мог представить себе, что американцам это удалось.

Немцы под руководством Вернера Гейзенберга вели работы в том же направлении, что и американцы, примерно до конца 1941 года. В это же время в Америке было решено строить бомбу, а немецкие физики решили продолжать создавать реактор.

Последняя построенная Гейзенбергом в феврале 1945 года модель реактора предположительно могла бы дать энергию, если бы для этого использовали весь имевшийся тогда в Германии уран и всю тяжелую воду. В таком случае немцы достигли бы уровня, который американцы превзошли в 1942 году.

Не зная этого, управление стратегических служб — американская разведка военных лет — планировало покушение на Гейзенберга, чтобы вывести его из игры.

В декабре 1944 года небольшая группа преподавателей и аспирантов собралась в Цюрихе, чтобы послушать лекцию Вернера Гейзенберга о матричной теории. Среди его слушателей был один человек, который пришел на лекцию с пистолетом и ампулой цианистого калия.

Он выдавал себя за студента-швейцарца. В реальности Моррис Берг был американцем и выполнял задание управления стратегических служб: проанализировать выступление Гейзенберга и определить, насколько далеко продвинулись немцы в атомных делах. Если бы Берг пришел к выводу, что Гейзенберг на верном пути, он должен был застрелить немецкого физика, а в случае поимки швейцарской полицией принять ампулу с цианистым калием.

Моррис Берг окончил Принстонский университет, Сорбонну и юридический факультет в Колумбии. Он мог поддержать разговор на любую тему, включая физические. Тем более что он владел десятком языков. Когда началась война, его взяли в разведку. Ему и поручили заниматься немецким атомным проектом. Он ездил по Европе, знакомясь с физиками и выведывая у них, что им известно о работах в Германии.

Выслушав Гейзенберга, Берг не стал доставать пистолет.

И все-таки в Соединенных Штатах боялись, что нацистская Германия может обзавестись ядерным оружием. Больше других в это верили Альберт Эйнштейн и другие физики, изгнанные из Германии. Они торопили президента Рузвельта и премьер-министра Черчилля, потому что все еще считали немецкую физику самой передовой. Они не понимали, что немецкая физика покинула Германию вместе с ними.