Адольф Гитлер и его русские друзья

Еще один семинарист

Сложись история иначе, и «Красная звезда» регулярно отмечала бы круглые даты одного крупного военачальника. Он, правда, и без того вошел в историю, но совсем не так, как ему хотелось. В определенном смысле ему сильно не повезло. А то мог бы закончить войну с маршальскими звездами на погонах. И со временем захоронили бы урну с его прахом в Кремлевской стене, назвали бы в его честь одну из улиц в Москве. Но получилось иначе. Его повесили.

Я имею в виду бывшего генерал-лейтенанта Красной армии Андрея Андреевича Власова.

Власова современники и биографы именовали по-разному — и предателем, и выдающимся военачальником. Он был, без сомнения, умелым, смелым и честолюбивым генералом. Своей карьерой он был обязан природным способностям и личному расположению Сталина. Вождь питал слабость к высоким и бравым генералам. К тому же в биографиях Сталина и Власова есть нечто общее.

Андрей Власов, родившийся 1 сентября 1901 года в Нижегородской губернии, тоже окончил духовное училище, учился в семинарии в Нижнем Новгороде. Но после революции от мысли стать священником отказался. Он поступил в университет на агрономический факультет, но проучился только год. В мае 1920 года его призвали в Красную армию.

После краткосрочных курсов командного состава успел повоевать на врангелевском фронте. От демобилизации отказался, выбрал военную карьеру. Власов медленно поднимался по ступенькам карьерной лестницы, чередуя строевые должности со штабными. Окончил годичные тактико-стрелковые курсы усовершенствования командного состава «Выстрел», один год проучился на вечернем отделении академии.

В сентябре 1938 года он получил под командование 72-ю стрелковую дивизию в Киевском округе, но сразу же был отправлен в особую командировку, которую командиры Красной армии не имели, права упоминать даже в служебных документах.

Власов в автобиографии и в анкетах неизменно писал: за границей не был. Это неправда. В те годы у советских военных было два заграничных маршрута — на запад, в Испанию, или на восток, в Китай. Власова отправили на восток.

В августе 1937 года советское правительство подписало с Китаем договор о ненападении. Фактически, считают историки, это был договор о взаимопомощи в борьбе с Японией. В Китай стала поступать советская военная техника.

Вслед за техникой начали прибывать военные специалисты. В феврале 1938 года советские летчики впервые вступили в бой в китайском небе. В бою над Уханем они сбили двенадцать японских самолетов. Советские пилоты прикрывали от налетов японской авиации крупные китайские города. Через китайский фронт прошли три с половиной тысячи советских военных.

Полковник Власов прибыл в Китай в начале сентября 1938 года. Он был назначен старшим советником к командующему 2-м военным районом маршалу Янь Си-шаню. Маршал принимал Власова с восточной пышностью, устраивал ему увеселительные поездки. В каждом населенном пункте его встречали толпы с плакатами на двух языках «Да здравствует полководец Власов!». Поездки сопровождались банкетами, выступлениями артистов.

После возвращения на родину в декабре 1939 года Власов получил под командование 99-ю дивизию, дислоцировавшуюся северо-восточнее Перемышля. В мае 1940 года началось присвоение командному составу ге-керальских званий. В характеристике Власова говорилось: «Толковый, растущий командир дивизии, достоин присвоения военного звания генерал-майор».

4 июня он стал генералом. Сообщение вместе с портретом было напечатано в «Правде».

В ноябре 1940 года новый командующий Киевским особым военным округом генерал армии Георгий Константинович Жуков утвердил в высшей степени положительную служебную характеристику Власова, в которой говорилось, что генерал обладает «высокой оперативнотактической подготовкой» и пользуется авторитетом в войсках.

В конце сентября дивизионные учения инспектировали новый нарком обороны маршал Семен Константинович Тимошенко и новый начальник Генерального штаба Кирилл Афанасьевич Мерецков. Под началом Мерецкова Власову еще предстоит послужить…

Комдив Власов продемонстрировал хорошую боевую выучку всей дивизии. Учения проходили с боевой стрельбой, пехота уверенно шла вслед за огневым валом. Дивизия Власова произвела на наркома самое благоприятное впечатление.

27 сентября маршал Тимошенко удовлетворенно говорил:

— Я убеждаюсь, что люди уже не на словах, а по-настоящему на деле поняли, как нужно выполнять мой приказ. То, что было объявлено в печати, вами своевременно воспринято и показано на практической работе, которую мы наблюдали в течение этих последних трех дней.

Перед представителями 99-й дивизии, красноармейцами и младшими командирами, выступал и командующий округом генерал армии Жуков:

— В чем секрет ваших успехов?.. Успех в том, что вы быстрее других перестроили занятия так, как этому учит народный комиссар, энергично ликвидировали недостатки и много потрудились над тем, чтобы не на словах, а наделе, со всей большевистской настойчивостью полностью выполнить указания наркома.

99-я дивизия Власова получила переходящее Красное знамя Наркомата обороны. И еще отдельно переходящим Красным знаменем была отмечена артиллерия дивизии. В начале октября главная военная газета страны «Красная звезда» поместила статью Власова под названием «Новые методы учебы». Через месяц, в ноябре, «Красная звезда» опубликовала хвалебный очерк уже о самом Власове — «Командир передовой дивизии». На следующий год Андрея Андреевича наградили орденом Ленина, вслед за этим статью за его подписью вновь публикует «Красная звезда». О Власове в войсках заговорили как о лучшем командире дивизии.

«Запомнился 1940 год, — писал в своей автобиографической книге генерал Петр Григорьевич Григоренко. — Буквально дня не было, чтобы «Красная звезда» не писала о 99-й дивизии, которой командовал Власов. У него была образцово поставлена стрелковая подготовка. К нему ездили за опытом мастера стрелкового дела. Я разговаривал с этими людьми, и они рассказывали чудеса.

Вторично я услышал о Власове в ноябре 1941 года, когда его 20-я армия отвоевывала занятый немцами подмосковный Солнечногорск. Снова о нем заговорили как о выдающемся военачальнике».

В середине января 1941 года Власов получил под командование хорошо укомплектованный 4-й механизированный корпус.

В первые месяцы войны он приобрел славу хорошего генерала, умеющего строить оборону и наносить контрудары по противнику. Мехкорпус сражался в районе Не-мировки и Бердичева, действовал очень активно, о чем можно прочитать в воспоминаниях маршала Ивана Христофоровича Баграмяна, тогда он был начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта (фамилию командующего корпусом маршал по понятным причинам не упоминает).

Поэт Евгений Долматовский, призванный в Красную армию и включенный в редакцию газеты 6-й армии «Звезда Советов», в первую командировку отправился в корпус Власова.

«Запомнилось лицо, — вспоминал Долматовский, — монгольские скулы, близорукие глаза за очками в огромной оправе. Голенаст, костляв, молчалив и сдержан — говорят, был командиром дивизии, отличившейся в Киевском военном округе. Потом его лицо появится на экране — в фильме «Битва за Москву», его имя прозвучит рядом с именами Жукова, Говорова, Рокоссовского…

Пока же командиры танковых дивизий пьют не очень разбавленный спирт, а командир корпуса глазами трезвенника поглядывает на них сквозь свои громадные очки, попивает молоко из глечика. Он сидит на деревенской жесткой кровати, устеленной рядном, сидит по-турецки, скрестив крупные босые ступни, и мне как-то неловко, что он словно демонстрирует плоские, давно не стриженные желтые ногти.

Он позволяет себе быть босым и в расстегнутом кителе, как бы подчеркивая главенство в этой компании».

В середине июля 4-й мехкорпус отвели к Киеву.

На Никиту Сергеевича Хрущева, который был членом военного совета Юго-Западного фронта, Власов произвел впечатление своим спокойствием, бесстрашием и знанием обстановки. В трагические дни 1941 года, когда казалось, что все рушится, он вселял в окружающих уверенность.

Хрущев как член военного совета фронта и генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос, командующий Юго-Западным фронтом, пытались сформировать новую армию для обороны Киева и искали подходящего командующего.

— Когда немцы подошли к Киеву, — рассказывал Хрущев на пленуме ЦК в октябре 1957 года, — и у нас буквально нечем было загородить и заткнуть дыру, мы назначили Власова командующим 37-й армией, и нужно сказать, что войска под его командованием дрались прекрасно и они заставили немцев отказаться от атаки на Киев.

Диктуя впоследствии воспоминания, Никита Сергеевич рассказал этот эпизод подробнее:

— Стали искать командующего. Нам с Кирпоносом предложили ряд генералов, которые уже потеряли свои войска и находились в нашем распоряжении. Среди них очень хорошее впечатление производил Власов. И мы с командующим решили назначить именно Власова. Отдел кадров тоже его рекомендовал и дал преимущественную перед другими характеристику. И вся-таки я решил спросить Москву. Мы находились тогда под впечатлением того, что везде враги народа, а особенно в Красной армии. И я решил спросить Москву, какие имеются документы о Власове.

Никита Сергеевич позвонил Георгию Максимилиановичу Маленкову, который занимался в ЦК кадрами.

— Какую характеристику можно получить на Власова? — спросил Хрущев.

— Ты просто не представляешь, что здесь делается, — ответил Маленков. — Нет никого и ничего. Ни от кого и ничего нельзя узнать. Поэтому бери на себя полную ответственность и делай, как сам считаешь нужным.

Хрущев и Кирпонос утвердили Власова командующим 37-й армией, которую формировали за счет отступающих частей или солдат, вырвавшихся из окружения. Киев не удержали, но Власов был виноват в этом меньше других. Его армия сражалась до последнего, умело оборонялась и даже наносила контрудары.

17 сентября военный совет армии доложил в Москву: «37-я армия находится в оперативном окружении, резерв исчерпан, бой продолжается. Части в результате двадцатидневных боев малочисленны, сильно утомлены, нуждаются в отдыхе и большом свежем подкреплении. Связи с соседями нет».

19 сентября разгромленная армия оставила Киев, в конце месяца она была расформирована.

Штаб 37-й армии попал в окружение со многими генералами, офицерами и бойцами. Часть осталась в плену, часть вышла. Если бы генерал Власов действительно был принципиальным противником советской власти и давно думал о переходе на сторону Гитлера, он еще летом сорок первого вполне мог остаться у немцев. Но Власов вышел из окружения.

«Мы с Тимошенко, — рассказывал Хрущев, — конечно, рады были встретить его. Он пришел в крестьянском одеянии и доложил, что вышел с палочкой под видом крестьянина. И мы готовили ему тогда новый пост. Он приобрел славу хорошего генерала, умеющего строить оборону и наносить удары по противнику. Но нам не дали его использовать».

Хрущев и маршал Тимошенко встретили генерала настороженно. Окруженцам не доверяли. Как только в Ставке узнали, что появился Власов, Сталин приказал срочно отправить генерала в Москву.

«Мы его отправили, — вспоминал Хрущев, — и я, признаться, тогда думал, что, может быть, имеются какие-то сведения, компрометирующие Власова и его хотят в Москве допросить?»

Сталин принял генерала Власова и был с ним крайне доброжелателен, интересовался его самочувствием. Вождь заботился о своих выдвиженцах. Андрей Андреевич несколько раз восторженно писал жене и любовнице о встречах со Сталиным.

В 1926 году Власов женился на Анне Михайловне Ворониной, они были из одного села (см.: Источник. 1998. № 4). Андрей Андреевич не был склонен хранить супружескую верность. Перед войной у него был роман в Ленинграде, который окончился появлением ребенка. Жена Власова об этом знала, но брак сохранился.

Однако Анна Михайловна была далеко — в Горьковской области, у родителей. Любвеобильный Андрей Андреевич обратил внимание на женщину-врача, присланную в его армию. Это была Агнесса Павловна Подмазенко. Она в 1941 году, накануне войны, окончила военный факультет 1-го медицинского института в Харькове, ее мобилизовали. Она служила военным врачом в штабном медпункте 37-й армии, которой командовал Власов.

Агнесса уже побывала замужем, родила сына. Внимание командарма ей льстило. Тем более что генерал скрыл от нее, что он женат. Андрей Андреевич уверил ее, что у него серьезные намерения и он позаботится о регистрации их брака. В штабе 20-й армии Агнессе Подмазенко выдавали документы и справки как жене командарма. И сама она искренне считала себя женой генерала Власова, указывала его фамилию в анкетах и заявлениях, что впоследствии ее и погубило.

Все письма генерала, адресованные жене и любовнице, примерно одинаковы. Он шлет обеим деньги и вещи, благо при его высоком звании материальные заботы не ощущаются, жену уверяет, что она у него одна, а любовнице повторяет, что жить без нее не может…

Вместе с Власовым военврач Подмазенко в двадцатых числах сентября 1941 года попала в окружение под Киевом.

Через два года на допросе в Смерше она расскажет (см.: Военно-исторический журнал. 1993. № 3), как колонна штаба армии вынуждена была рассредоточиться. Машины вывели из строя и пошли пешком. Через несколько дней они остались втроем — Власов, Агнесса и старший политрук Евгений Свердличенко. Они переоделись в гражданскую одежду, оставили оружие и документы — кроме удостоверений личности и партийных билетов. Им невероятно везло, они шли через деревни, ночевали, если их пускали в дом, и ни разу не напоролись на немецкие войска.

В двадцатых числах октября они встретились с партизанами, которые объяснили, что Курск совсем рядом, но следует поторопиться, потому что части Красной армии вот-вот оставят город. На их счастье, сплошной линии фронта не было, и 1 ноября они, наконец, добрались до своих…

Сталин доверил вышедшему из окружения Власову 20-ю армию, которая входила в состав Западного фронта и обороняла столицу.

Армию сформировали на базе оперативной группы полковника Александра Ильича Лизюкова (см.: Военноисторический журнал. 2002. № 12). Лизюкова в 1939 году посадили. Перед войной выпустили. В августе 1941 года ему присвоили звание Героя Советского Союза, но ставить командармом не спешили. Лизюкова утвердили заместителем Власова.

В декабре его произвели в генерал-майоры, и вскоре он все-таки получил под командование 5-ю танковую армию. В июле 1942 года под Воронежем погиб в танке. Башню танка разворотило немецким снарядом, и тело командующего не сразу опознали. А Сталину поспешили доложить, что командующий 5-й армией исчез.

Вождь злобно спросил:

— Лизюков у немцев? Перебежал?

«Красной звезде» запретили печатать некролог Лизюкова.

Членом военного совета 20-й армии стал дивизионный комиссар Петр Николаевич Куликов. Начальником штаба в армию Власова назначили генерал-майора Леонида Михайловича Сандалова, которого ждала большая военная карьера.

Власов добился откомандирования военного врача 3-го ранга Агнессы Подмазенко в распоряжение санитарного отдела управления подчиненной ему армии. Она лечила офицеров штаба армии, была награждена двумя медалями. Одна из них — «За отвагу» — ценилась на фронте. 27 января 1942 года она уехала к матери в город Энгельс рожать ребенка (сына записала на свою фамилию), поэтому не попала с Власовым на Волховский фронт и в плен.

Жену Власова в 1942 году приговорили к восьми годам лагерей, любовницу в 1943-м — к пяти. Полученные ими письма от Власова чекисты изъяли, поэтому эти послания сохранились. Поражает поразительная для офицера высокого ранга неграмотность, Власов писал со множеством грамматических и орфографических ошибок.

10 ноября 1941 года Власова принял Сталин. Он рассказывал потом — и не раз, как попросил у вождя танки.

— У меня нет танков, — ответил Сталин и вдруг улыбнулся. — Товарищ Маленков, сколько танков можем мы дать товарищу Власову?

— Пятнадцать, — ответил Маленков.

— Значит, получите пятнадцать танков, товарищ Власов. Больше у меня нет.

В полном восторге Андрей Андреевич рассказывал любовнице о посещении Кремля:

«Меня вызывал к себе самый большой и главный хозяин. Представь себе он беседовал со мной целых полтора часа. Сама представляешь какое мне выпало счастье. Ты не повериш такой большой человек и интересуется нашими маленькими семейными делами. Спросил меня: где моя жена и вообще о здоровьи. Это только может сделать ОН, который ведет нас всех от победы к победе. С ним мы разоб’ем фашистскую гадину».

Вот так и писал Власов — с чудовищными ошибками.

В тот же день генерал засел за письмо жене, Анне Михайловне, и примерно в тех же словах поделился и с ней своей радостью:

«Ты не поверишь дорогая Аня! Какая радость у меня в жизни. Я беседовал с самым большим нашим Хозяином. Такая честь выпала мне еще первый раз в моей жизни. Ты представить себе не можешь как я волновался и как я вышел от него воодушевленным. Ты видимо даже не повериш, что у такого великого человека хватает времени даже для наших личных дел. Так верь он меня спросил где у меня жена и как живет. Он думал что ты в Москве. Я сказал, что далеко, поэтому в Москве и часу останавливаться не буду а поеду обратно на фронт. Дело не ждет».

Внимание вождя к его семейной жизни Власов щедро поделил между обеими женщинами. Каждая уверилась в том, что именно о ней говорили в Кремле…

«Власов запомнился мне высоким мужчиной со стрижкой «ежиком», в круглых очках в тонкой пластмассовой оправе, — рассказывал Григорий Яковлевич Рудой, переводчик разведотдела штаба 20-й армии. — Ходил он в валенках, стеганых ватных брюках и меховом жилете поверх гимнастерки с генеральскими звездами. А еще он был виртуозным матерщинником».

Штаб армии располагался в микрорайоне Химок, который именовался Соцгородок. Рудой доехал от площади Свердлова на автобусе № 2 до Речного порта, перешел по мосту через канал Москва — Волга и добрался до места назначения. Штаб располагался на первом этаже большого дома. Три комнаты отдали разведотделу. Четвертую занимал командующий армией генерал Власов со своей «походно-полевой женой», военврачом Подма-зенко.

В состав 20-й армии входили две стрелковые дивизии, три стрелковые бригады, два танковых батальона.

Стояли сильные холода, но командующий фронтом Жуков издал приказ, в котором говорилось, что обморожение приравнивается к самострелу и виновный предается суду военного трибунала. А многие солдаты были в ботинках и обмотках, не имели валенок. Офицеры должны были расписаться, что с приказом ознакомлены.

С 6 декабря 20-я армия участвовала в контрударе, отбросившем немцев от Москвы. Армия Власова наступала из района Красной Поляны и, преодолевая упорное сопротивление противника, выбила немцев из Солнечногорска и Волоколамска.

11 декабря 1941 года Власов писал жене: «Наша жизнь теперь стала веселее — главное бьем фашистов и гоним их без оглядки. Прошли уже те времена когда они считали себя непобедимыми».

16 декабря в штаб Власова привезли американскую журналистку Ларри Лесюер, затем французскую — Ив Кюри. Каждая поездка иностранных журналистов в войска была большим событием, им разрешали брать интервью только у тех, кто был в особом фаворе. Иностранные журналисты писали о Власове как о молодом командире с большой перспективой. Ив Кюри: «Этот человек умеет сражаться не только с решимостью, не только с мужеством, но и со страстью».

20 декабря контрнаступление 20-й армии натолкнулось на подготовленную оборону врага и остановилось.

В сообщении Совинформбюро о разгроме немецких войск под Москвой имя генерала Власова упоминалось в одном ряду с именами будущих маршалов Рокоссовского и Говорова. В газетах под шапкой «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы» поместили фотографии генералов, оборонявших столицу, в том числе Власова. А кого отметить — решал лично Сталин. За контрнаступление под Москвой Власов получил второй орден Красного Знамени. 24 января 1942 года был произведен в генерал-лейтенанты. Сообщение о присвоении нового звания напечатали в газетах.

Это был пик военной карьеры генерала Власова.

В каждом письме Власов обещает скорую победу над врагом:

«Деньги мне здесь и тратигь-то некуда. Все у нас есть: сыты, обуты, одеты, да еще и по сто грамм водки так что нам уютно, тепло и весело. Ты не представляй нашу жизнь печальной. Наоборот мы бодры и сильны духом и техникой и с радостью выполняем свой долг за Родину уничтожаем фашистскую шваль, помешавшую устроить нам радостную и счастливую жизнь. Недолго осталось им топтать нашу священную землю».

После завершения контрнаступления под Москвой в расположение 20-й армии, которая сыграла важную роль в битве за Москву, приехали знакомиться с прославившимся генералом ответственный редактор «Красной звезды» генерал-майор Давид Иосифович Ортенберг и писатель Александр Юрьевич Кривицкий.

«В штабном блиндаже, — вспоминал Ортенберг, — нас встретил мужчина высокого роста, худощавый, в очках с темной оправой на морщинистом лице. Это и был Власов. Посидели с ним часа два. На истрепанной карте с синими и красными пометками овалами и стрелами он показал путь, который прошла армия от знаменитой Красной Поляны, чуть ли не окраины Москвы, откуда немцы могли уже обстреливать из тяжелых пушек центр города. Рывок большой, быстрый совершила армия…

Видели мы Власова в обшении с бойцами на «передке» и в тылу, с прибывшим пополнением. Говорил он много, грубовато острил, сыпал прибаутками. При всем том часто оглядывался на нас, проверяя, какое производит впечатление. «Артист!» — подумал я. Ну что же, пришли мы к выводу: каждый ведет себя в соответствии с натурой, грех не самый большой…»

На ночь командующий устроил журналистов в своем доме.

«Ночью, — продолжал Ортенберг, — немцы открыли такой сильный артиллерийский огонь, что хаты ходуном ходили. И вот Власов звонит к себе в избу, будит Кривицкого и спрашивает:

— Вы что делаете?

— Сплю, — отвечает тот.

— Спите! И не беспокойтесь, я сейчас прикажу открыть контрбатарейную стрельбу…

Вот, подумали мы, какое внимание нашему брату-газетчику!..»

Генерал Власов понравился Ортенбергу, и через неделю в 20-ю армию отправился знаменитый писатель Илья Григорьевич Эренбург, чтобы написать о талантливом военачальнике. Лучшего публициста не было, статьи Ильи Григорьевича ждала вся действующая армия.

«Генерал Власов разговаривает с бойцами, — писал 11 марта 1942 года в статье «Перед весной» в «Красной звезде» Эренбург. — Любовно и доверчиво смотрят бойцы на своего командира: имя Власова связано с наступлением — от Красной Поляны до Лудиной горы.

У генерала рост метр девяносто и хороший суворовский язык. Он говорит бойцам о немецком солдате: «Прошлым летом он воевал со смаком. А теперь? Теперь он воюет с перепугу…»

Проницательный Илья Эренбург уверял потом, что у него осталось двойственное чувство от встречи с генералом. Он любовался Власовым, но тоже отметил нечто актерское в оборотах речи, интонациях и жестах командарма.

Через двадцать лет в мемуарной книге «Люди. Годы. Жизнь» Илья Эренбург подробно описал поездку в начале марта 1942 года на фронт по Волоколамскому шоссе:

«Возле Лудиной горы в избе размещался КП генерала А.А. Власова. Он меня изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом манерой разговаривать с солдатами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно…

Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди другого я отметил: «Говорит о Суворове как о человеке, с которым прожил годы».

На следующий день солдаты говорили со мною о генерале, хвалили его: «простой», «храбрый», «ранили старшину, он его закутал в свою бурку», «ругаться мастер»…»

На следующий день они с Эренбургом проговорили до трех часов утра. Вернее, рассказывал Власов:

«Он был под Киевом, попал в окружение; на беду, простудился, не мог идти, солдаты его вынесли на руках. Он говорил, что после этого на него косились.

— Но тут позвонил товарищ Сталин, спросил, как мое здоровье, и сразу все переменилось.

Несколько раз в разговоре он возвращался к Сталину.

— Товарищ Сталин мне доверил армию. Мы ведь пришли сюда от Красной Поляны — начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров отмахали без остановки. Товарищ Сталин меня вызывал, благодарил…

Многое он критиковал:

— Воспитывали плохо. Я спрашиваю красноармейца, кто командует его батальоном, он отвечает «рыженький», даже фамилии не знает. Не воспитали уважения. Вот Суворов умел себя поставить…

Желая что-либо похвалить, повторял: «Культурно, хорошо». Рассказывая о повешенной немцами девушке, выругался: «Мы до них доберемся…» Вскоре после этого сказал:

— У них есть чему поучиться. Видали в блиндаже кровати? Из города вытащили. Культура. У них каждый солдат уважает своего командира, не ответит «рыженький»…

Говоря о военных операциях, добавлял: «Я солдатам говорю, не хочу вас жалеть, хочу вас сберечь. Это они понимают…»

Среди ночи он разнервничался: немцы осветили небо ракетами.

— На самолетах пополнение подбрасывают. Завтра, наверное, возьмут назад ложбинку…

Часто он вставлял в рассуждения поговорки, прибаутки, были такие, которых я раньше не знал; одну запомнил: «У всякого Федорки свои отговорки». Еще он говорил, что главное верность; он об этом думал в окружении. «Выстоим — верность поддержит…»

Рано утром Власова вызвали в штаб — для разговора по междугородной правительственной ВЧ-связи. По указанию Сталина в армиях аппараты ВЧ-связи устанавливались командующему, члену военного совета, начальнику штаба и начальнику особого отдела. Власов вернулся после разговора с Москвой взволнованный, коротко сказал писателю:

— Товарищ Сталин оказал мне большое доверие…

«Власов получил новое назначение, — писал Эренбург. — Мгновенно вынесли его вещи. Изба опустела. Сборами командовала Маруся в ватнике. Власов взял меня в свою машину — поехал на передний край проститься с солдатами. Там под минометным огнем мы с ним расстались. Он уехал в Москву, а меня удержали военные:

— Пообедаем…

В Москву я вернулся ночью. Надрывались зенитки. А я думал о Власове. Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым; тронули его слова о верности…

Полковник Карпов мне сказал, что Власову поручили командование 2-й ударной армией, которая попытается прорвать блокаду Ленинграда, и я подумал: что же, выбор неплохой…

Четыре месяца спустя, а именно 16 июля 1942 года, немцы сообщили, что взяли в плен крупного советского командира; он прятался в избе, был одет как солдат, но, увидев немцев, закричал, что он генерал, и, приведенный в штаб, доказал, что действительно является командующим Особой армией генералом Власовым».

Когда стало известно о предательстве Власова, Илья Григорьевич пришел к редактору «Красной звезды».

«Эренбург долго ахал и охал: мол, чужая душа потемки, — вспоминал Ортенберг. — Он рассказал, что, прощаясь, Власов трижды его поцеловал. Илья Григорьевич все тер щеку, словно старался стереть оставшиеся там следы от иудиных поцелуев».

«Неужели он предатель?»

24 февраля 1942 года в управлении кадров ЦК партии составили положительную характеристику на генерала Власова. Она заканчивалась обязательным в те времена абзацем:

«Управление особых отделов НКВД отношением за № 4/7796 от 7 февраля 1942 г. сообщило, что компрометирующих материалов на т. Власова не имеется».

Характеристика было предвестием нового назначения. Сталин поблагодарил Власова за умело проведенное наступление под Москвой. И дал ему новое поручение. 8 марта 1942 года вождь назначил Андрея Андреевича заместителем командующего войсками Волховского фронта.

Фронт образовали в декабре 1941 года с задачей сорвать наступление немцев на Ленинград, а затем совместно с Ленинградским фронтом освободить город от блокады.

Командовать фронтом поставили генерала армии Кирилла Афанасьевича Мерецкова. Перед войной он был начальником Генштаба. На третий день войны, 24 июня 1941 года, его арестовали по стандартному тогда обвинению в участии в военном заговоре. Его очень сильно били. Но ему повезло: ситуация на фронте была настолько тяжелая, что Сталин передумал и вернул Кирилла Афанасьевича из тюрьмы прямо на фронт.

Начальником штаба Волховского фронта стал генерал-лейтенант Григорий Давидович Стельмах, членом военного совета армейский комиссар 1-го ранга Александр Иванович Запорожец, который еще недавно руководил всей политработой в Красной армии, да разонравился Сталину и был заменен Мехлисом.

Спешно сформированные войска Волховского фронта были плохо обучены, не имели необходимого вооружения, танков, авиации, средств связи. Ставка (то есть Сталин) считала, что в лесах и болотах тяжелая техника не нужна. Это была опасная ошибка. Господство в воздухе безраздельно принадлежало немцам, они имели подавляющее преимущество в артиллерии и бронетехнике.

Войска фронта бросили в наступление раньше, чем они были готовы. Побывавший в руках чекистов Мерецков, которого избивали и унижали, не нашел в себе силы возразить Ставке. Наступление началось 7 января 1942 года и сразу же захлебнулось.

В неудаче обвинили командование 2-й ударной армии (переформированная 26-я армия). Командармом был генерал-лейтенант Григорий Григорьевич Соколов, в прошлом пограничник. В предвоенные годы он командовал всеми пограничными и внутренними войсками Наркомата внутренних дел. С началом войны его перевели в действующую армию, он стал начальником штаба, а затем и командующим армией.

Мерецков в своих воспоминаниях цитирует один из приказов генерала Соколова:

«1. Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю впредь в армии ходить так: военный шаг — аршин, им и ходить. Ускоренный — полтора, так и нажимать.

2. С едой не ладен порядок. Среди боя обедают и марш прерывают на завтрак. На войне порядок такой: завтрак — затемно, перед рассветом, а обед — затемно, вечером. Днем удастся хлеба или сухарь с чаем пожевать — хорошо, а нет — и на этом спасибо, благо день не особенно длинен.

3. Запомнить всем — и начальникам, и рядовым, и старым, и молодым, что днем колоннами больше рогы ходить нельзя, а вообще на войне для похода — ночь, вот тогда и маршируй.

4. Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!»

Молодецкий приказ свидетельствовал о полном безразличии генерала к солдату, которого следовало беречь. Бойцы фронта и так страдали от недостатка продовольствия, от негодной одежды.

Пришли к выводу, что пограничник не годится в общевойсковые командиры. Соколова отозвали в Москву. Его сменил генерал-лейтенант Николай Кузьмич Клыков.

13 января наступление возобновилось.

25 января 2-я ударная армия прорвала немецкий фронт в районе деревни Мясной Бор и за пять дней рванула вперед на сорок километров. Ставка подстегивала командующего, требовала взять город Любань и соединиться с 54-й армией Ленинградского фронта. Это означало бы прорыв блокады Ленинграда.

Однако сил 2-й армии было недостаточно для нового удара. Она практически целиком втянулась в прорыв и, измотанная, остановилась. Ее конфигурация была крайне неудачной: армейские коммуникации растянулись, а горловина прорыва была очень узкой. Соседям продвинуться вперед не удалось. 52-я и 59-я армии не смогли расширить горловину прорыва.

Сразу возникли трудности со снабжением, а морозы были небывало сильные, температура падала до сорока градусов. Бойцы 2-й ударной замерзали. Стало ясно, что немцы попытаются фланговыми ударами рассечь этот узкий коридор, тогда армия окажется в окружении. Не обращая внимания на эту опасность, Ставка весь февраль требовала от командующего 2-й ударной армией наступать.

9 марта в штаб Волховского фронта прилетели маршал Клемент Ефремович Ворошилов и член Государственного комитета обороны секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков. Они приехали разбираться, что происходит. С ними прилетел получивший повышение генерал Власов.

Он, видимо, не подозревал, куда его переводят. 18 марта 1942 года Андрей Андреевич писал своей любовнице:

«Прежде всего разреши сообщить тебе, что я получил новое назначение. Меня назначили заместителем старшего надо мной хозяина, но только не моего, а намного севернее…

Дорогой и милый Алик! Ты все-же не повериш какое большое у меня счастье. Меня еще раз принимал самый большой человек в мире. Беседа велась в присутствии его ближайших учеников. Поверь, что большой человек хвалил меня при всех. И теперь я не знаю как только можно оправдать то доверие, которое мне оказывает ОН…

Работа на новом месте началась не плохо… Бьем фашистов и на новом месте но попрежнему и не даем им покоя ни днем ни ночью».

Точно такое же бодрое письмо с указанием нового номера полевой почты в тот же день он отправил и жене.

Должность заместителя командующего фронтом высокая, но безвластная. Власов тяготился неясно очерченными обязанностями, хотел вернуться к живому делу.

Такая возможность быстро представилась.

15 марта немецкие войска с двух сторон попытались сжать коридор, соединяющий 2-ю ударную армию с войсками фронта. В Ставке и в штабе фронта по-прежнему не обращали внимания на эту очевидную опасность и толкали армию в сторону Любани. Когда очередная попытка наступления провалилась, генерала Клыкова сняли.

16 апреля 1942 года Власов получил роковое для него назначение — его сделали еще и командиром 2-й ударной армии с заданием прорвать блокаду Ленинграда.

События развивались самым неудачным образом.

Через неделю после нового назначения Власова, 23 апреля, решением Ставки Волховский фронт преобразовали в Волховскую оперативную группу Ленинградского фронта. Это была инициатива командующего Ленинградским фронтом генерал-лейтенанта Михаила Степановича Хозина. Он обещал Сталину, что в случае объединения сил добьется прорыва блокады.

Вождь имел такую слабость: верил твердым и решительным обещаниям выполнить задачу быстро и с малыми силами. Разумные сомнения в таких случаях отметал. Тем более что генерал Хозин был в фаворе у Георгия Константиновича Жукова. Он сделал Хозина своим заместителем в Генеральном штабе, потом взял с собой в Резервный фронт и, наконец, назначил начальником штаба Ленинградского фронта. 27 октября 1941 года Хозин принял командование фронтом.

Идею объединения фронтов к тому же поддержал хозяин Ленинграда член политбюро Андрей Александрович Жданов.

24 апреля 1942 года отставленный от должности генерал армии Мерецков добился приема у Сталина. Судя по его воспоминаниям, бывший комфронта предупредил вождя:

— 2-я ударная армия совершенно выдохлась. Она не может ни наступать, ни обороняться. Ее коммуникации находятся под угрозой удара немецких войск. Если ничего не предпринять, то катастрофа неминуема.

Мерецков предложил или усилить армию, или отвести ее из лесисто-болотистого района. Его предложение в Ставке пропустили мимо ушей.

Приняв новую должность, Власов сразу оценил катастрофичность ситуации и попросил Ставку и комфронта Хозина разрешить армии отойти. Но волновать родных не захотел.

26 апреля Власов писал Агнессе:

«Бьем фашистов крепко и готовим им крепкие весенние подарки еще сильнее. Работаю, примерно, на той же должности когда был с тобой вместе, только объемом она гораздо больше, почетнее, ответственнее. Ты прекрасно знаеш, что куда твоего Андрюшу не пошлет правительство и партия — он всегда любую задачу выполнит с честью».

Генерал Хозин и слышать не хотел об отступлении, он же обещал Сталину прорвать блокаду. Он приказал 2-й ударной армии наступать. Но она уже и обороняться не могла. Отрезанная от источников снабжения, обессилевшая армия находилась в бедственном положении.

Воспоминания выживших ветеранов армии собраны в подготовленном Институтом российской истории сборнике «Через долину смерти. Подвиг и трагедия воинов Волховского фронта». Бесхитростные рассказы рисуют картину медленного умирания армии.

«Траншеи заливало водой, — вспоминали ветераны, — кругом плавали трупы. Бойцы и командиры голодали, не было ни соли, ни хлеба. Отмечались случаи людоедства. Не осталось ни хлорки для обеззараживания воды, ни медикаментов».

29 апреля немецкие войска, чтобы не дать 2-й армии вырваться, начали наступление с целью перерезать коридор. Бои были невероятно ожесточенные, схватывались врукопашную.

«В те дни, — писал историк Борис Иванович Гаврилов, многие годы изучавший трагическую историю 2-й ударной, — участок коридора между лесными реками Полнеть и Глушила получил название «Долина Смерти». После войны это название распространилось на весь Мясной Бор».

15 мая генерал Хозин получил из штаба 2-й ударной план отхода. Теперь уже он понимал, что происходит. Командующий фронтом попросил у Ставки разрешения вывести армию из мешка. Часть армии — конный корпус, две танковые и две стрелковые бригады — генерал Власов вывел без приказа на свой страх и риск. Эти люди спаслись.

Только через неделю, 21 мая, Ставка разрешила отвести 2-ю армию на отдых и доукомплектование. Но было уже поздно. Промедление Ставки погубило армию. Немецкие войска с 20 мая нажимали со всех сторон, горловина простреливалась. Вывод войск остановился.

30 мая немцы перешли в наступление и сузили горловину. 3 июня первый заместитель начальника Генерального штаба генерал-полковник Александр Михайлович Василевский приказал Хозину сделать все возможное, чтобы вывести 2-ю ударную из котла. Но попытки вырваться были плохо спланированы и закончились бессмысленной гибелью людей.

Выполняя приказ Ставки, в бой на открытом пространстве бросили стоявшую в резерве 165-ю стрелковую дивизию. Она не имела ни артиллерийской поддержки, ни прикрытия с воздуха. Немецкая авиация и артиллерия за два дня практически полностью уничтожили дивизию — она потеряла восемь тысяч солдат и офицеров из двенадцати. Отходивших назад бойцов ловили уполномоченные Смерша, заставляли рыть могилы и тут же расстреливали (см.: Отечественная история. 2004. № 3).

6 июня немцы полностью отрезали 2-ю армию. В окружении оказались семь дивизий и шесть бригад.

Вот теперь в Ставке вспомнили о Мерецкове.

8 июня генерала срочно вызвали в Москву. В полевой форме, в грязных сапогах он попал прямо на заседание политбюро.

— Мы допустили большую ошибку, — признался Сталин, — объединив Волховский фронт с Ленинградским. Генерал Хозин не выполнил указания Ставки об отводе 2-й ударной армии. Немцам удалось перерезать коммуникации армии и окружить ее. Мы поручаем вам вместе с товарищем Василевским выехать туда и во что бы то ни стало вызволить 2-ю ударную армию.

Но это было не под силу даже такому сильному военачальнику, как Василевский.

Окруженные войска остались без боеприпасов и продовольствия. Бойцы питались вареной кониной и супом, сваренным из травы. Хуже всего пришлось раненым, которых невозможно было эвакуировать и нечем было лечить.

Крупных резервов, которые прорвались бы к окруженным частям, в распоряжении Мерецкова и Василевского не было. 21 июня им все же удалось пробить узкий коридор, через него хлынули окруженцы. Но немцы вновь его перерезали.

23 июня 1942 года Власов предпринял последнюю попытку вырваться с боями. Бросив в бой всех, включая охрану штаба, командарм сам возглавил атаку. Но попытка не удалась. Вырваться удалось немногим.

Немецкие огневые средства разметали атакующих бойцов 2-й ударной, уничтожили армейский узел связи. После этого управление остатками войск было потеряно.

По плану штаб армии должен был выходить последним, поэтому Власов и не успел вырваться. Он приказал тем, кто остался рядом с ним, уходить на север, надеясь, что удастся пробиться к своим.

Личный шофер командарма Николай Васильевич Коньков, тоже попавший в плен, рассказывал:

«Вечером 24 июня в лесу генерал-лейтенант Власов собрал всех бойцов и командиров и объявил, что предстоит долгий и трудный путь, придется пройти не менее 100 км по лесам и болотам, продуктов никаких не имеется, и придется питаться травой и тем, что удастся отбить у немцев…

Было принято решение продвигаться небольшими группами, по 20–30 человек… При организации групп генерал-лейтенант Власов взял с собой только работников штаба армии и военного совета, военврача 2-го ранга и повара Марию Игнатьевну и ушел вперед, после чего его больше не видели…»

Весь день 24 июня командующий фронтом Мерецков предпринимал попытки пробить кольцо окружения. Оттуда вырывались отдельные бойцы и целые подразделения. Утром 25 июня немецкие войска окончательно захлопнули горловину. Судьба оставшихся в окружении бойцов и командиров 2-й ударной армии была решена.

В общей сложности за все время операции погибло сто пятьдесят тысяч человек. Выбрались немногие — шестнадцать тысяч бойцов и командиров. Только в месте прорыва, в «Долине Смерти», полегло шесть тысяч человек. Восемь тысяч не вырвались и видимо, за малым исключением тоже погибли. Как и оставшиеся в кольце окружения десять тысяч раненых. Немцы раненых красноармейцев не лечили.

30 июня в ставку Гитлера прибыл командующий группой армий «Север» генерал-полковник Георг фон Кюхлер. Это его войска разгромили 2-ю ударную. Фюрер был доволен Кюхлером и в тот же день повысил в звании.

«За обедом присутствовал великолепно показавший себя в боях на северном участке Восточного фронта и получивший звание генерал-фельдмаршала фон Кюхлер, — записал в дневнике стенографировавший слова фюрера Генри Пикер. — Говоря о пленных, он сказал, что было захвачено еще десять тысяч раненых. Однако в сводках эта цифра не фигурировала, поскольку на болотистой местности было совершенно невозможно оказать им помощь и они все погибли…

Русские сражаются, как звери, до последнего дыхания, и их приходится убивать одного за другим.

Явлений, подобных тем, которые происходили во время Первой мировой войны, в 1916–1917 годах, когда русские в окопах втыкали штыки в землю и уходили с позиций, нигде не наблюдается».

Впоследствии всю вину за гибель армии возложат на генерала Власова. Но его прислали командовать уже фактически окруженными войсками, и он сражался до последнего. Предателем он стал позже, когда армия погибла и он уже никем не командовал. Вина за гибель 2-й ударной армии ложится на командование фронта, на руководство Генерального штаба и на самого Сталина, который не разрешал армии отойти и обрек ее на уничтожение.

Государство не выполнило даже последнего долга по отношению к трагически погибшей армии — убитых бойцов и командиров 2-й ударной не похоронили. Судьба армии, похоже, волнует только историков и молодежь из поисковых отрядов, которые приезжают туда каждый год и находят в тех болотах незахороненные трупы…

Лишь немногие из тех, кто пытался вырваться из окружения, дошли до своих.

Член военного совета 2-й ударной армии дивизионный комиссар Иван Васильевич Зуев с группой бойцов вышел к железной дороге. Они натолкнулись на бригаду ремонтников, попросили хлеба. А те привели немецких солдат. Зуев застрелился. Не захотел попасть в плен.

А что же произошло с командующим армией?

Андрей Андреевич Власов уже во второй раз попал в окружение. Потом писали, что он и не старался выйти к своим. Но похоже, все было иначе.

Почти три недели, с 24 июня по 12 июля, пытаясь выбраться из немецкого котла, генерал Власов бродил по болотам. Наверное, он надеялся, что его выручат, пришлют за ним самолет, или что натолкнется на партизанский отряд. В сентябре 1941 года он уже попадал в такое же отчаянное положение, но вырвался… На сей раз ему не повезло.

Уже после войны, в сентябре 1945 года, удалось выяснить точные обстоятельства пленения Власова.

Из Германии вернулась шеф-повар столовой военного совета 2-й ударной армии Мария Игнатьевна Воронова. В Барановичах ее допросил сотрудник 2-го отдела областного управления Наркомата госбезопасности.

Мария Воронова была рядом с Власовым до последнего дня. После боя от штабной группы осталось всего четверо — Власов, его водитель, один солдат и повар. В какой-то момент и они разделились, держаться вместе было опаснее. Власов отдал своему водителю генеральскую шинель и снял знаки различия.

11 июля Власов и Воронова пытались укрыться в деревне Туховичи. Местный староста обещал помочь, но запер их в сарае без окон и сообщил немцам, что поймал партизан.

На следующий день приехали немцы — офицер разведотдела 38-го корпуса капитан фон Швердтнер и переводчик зондерфюрер СС Клаус Пельхау. Он подробно описал обстоятельства пленения Власова:

«На рассвете меня разбудил капитан фон Швердтнер и сообщил, что накануне вечером убит Власов и его труп надо опознать. Мы отнеслись к этому скептически. Мы давно искали Власова, и нас уже не раз тревожили неверными сообщениями.

Когда мы проезжали через деревушку Туховичи, русский бургомистр попросил нас захватить двух партизан, которых он задержал накануне вечером. Поскольку нам надо было сперва выполнить наше поручение, мы обещали ему сделать это на обратном пути.

В деревне Ям-Тесово, куда принесли труп, местный комендант сообщил, что денщик генерала, легко раненный, взят в плен. Мы его допросили. Он сказал, что они неделями блуждали в надежде выйти к своим. Голод вынуждал их заходить в деревни, где по их предположениям не было немцев. Так же было и на этот раз. Но их обстреляли, и Власов убит.

На убитом была шинель генерал-лейтенанта, был золотой зуб, упоминавшийся в описании Власова. У нас не осталось никаких сомнений. Мы составили протокол и разрешили закопать труп, уведомив штаб по радио.

На обратном пути мы уже проехали Туховичи, когда вспомнили о партизанах. Мы вернулись, и бургомистр провел нас к дому, который хотя и был заперт снаружи, но никем не охранялся. Мы поставили перед дверью двух солдат с автоматами. Когда бургомистр ее открыл, я крикнул по-русски в темноту сарая, чтобы партизаны вышли.

В ответ низкий голос на ломаном немецком ответил:

— Не стрелять! Генерал Власов!

Из сарая вышел человек, очень похожий на того, кого мы только что разрешили похоронить. На нем была офицерская форма без знаков различия. Он передал мне удостоверение, подписанное Сталиным. Затем он вытащил из кармана бельгийский пистолет и протянул капитану фон Швердтнеру.

На мой вопрос, кто эта женщина, ответил, что она повар.

Мы еще не были убеждены в том, что это Власов, и на обратном пути капитан фон Швердтнер задавал ему различные каверзные вопросы, на которые, однако, мы получили такие ответы, что у нас, наконец, не осталось больше сомнений».

В штабе корпуса появлению пленника не порадовались, потому что сообщение о смерти генерала Власова уже ушло в ставку Гитлера, а передокладывать никому не хотелось. Допросили «денщика Власова», и он признался, что хотел спасти генерала, убедив немцев, что он уже мертв.

«По дороге Власов, — вспоминал переводчик Клаус Пельхау, — спросил, должен ли, по мнению немцев, генерал в его положении застрелиться, на что капитан Швердтнер ответил, что для генерала, сражавшегося до последней минуты вместе со своими войсками, плен не является позором».

Впоследствии Власов несколько приукрашивал свое поведение. Рассказывал соратникам, что генерал-полковнику Георгу фон Линдеману, командовавшему 18-й армией, взявшей его в плен, сказал:

— Дважды я получал приказ бросить людей и покинуть этот мешок, но я остался. Однажды за мной присылали самолет. Но смел ли я бросить тех, кого я сам завел в такое положение? На глазах у моих солдат? Я предпочитал, чтобы эти глаза смотрели мне в лицо, а не в уходящую спину. Если бы я их покинул, я бы чувствовал все эти взгляды на себе всю свою жизнь…

Самолета за Власовым не посылали. Это он придумал. Последняя взлетно-посадочная полоса в районе расположения его армии была захвачена немцами.

Генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова взяли в плен 13 июля 1942 года. А в Москве еще ничего не знали, и Сталин вспоминал Власова добрым словом. Вождь подбирал командующего Сталинградским фронтом. Обсуждая различные кандидатуры, заметил:

— Очень хорошим был бы там командующим Власов, но Власова я сейчас не могу дать, он с войсками в окружении. Если бы можно было его оттуда отозвать, я бы утвердил Власова. Но Власова нет. Называйте вы кого хотите.

Кто прошел через Сталинградский фронт, получили потом и маршальские, и геройские звезды. Так что Власову сильно не повезло…

21 июля 1942 года нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия представил Сталину справку:

«По сообщению особого отдела НКВД Волховского фронта от вышедших из окружения работников особого отдела и командиров 2-й ударной армии получены данные о нахождении в окружении командования этой армии…

Вышедший из окружения 8 июля начальник штаба 3-го батальона 47-й стрелковой бригады старший лейтенант Козырь сообщил, что от командира батальона связи 46-й стрелковой дивизии майора Розенберга (из окружения еще не вышел) ему известно, что генерал-лейтенант Власов, начальник штаба армии Виноградов и командир 46-й стрелковой дивизии полковник Черный 28 июля находились в лесу у реки Глушицы.

14 июля германское радиовещание в сводке верховного командования передало: «Во время очистки недавнего волховского кольца обнаружен в своем убежище и взят в плен командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант Власов».

Не имея подтверждения из других источников, Берия никак не комментировал сообщение немецкого радио о пленении Власова. В любом случае эта весть не произвела особого впечатления в Москве. Власов был далеко не единственным генералом, попавшим в плен.

Начальник особого отдела Волховского фронта старший майор госбезопасности Мельников 6 августа 1942 года представил заместителю наркома внутренних дел комиссару госбезопасности 1-го ранга Виктору Семеновичу Абакумову докладную записку «О срыве боевой операции по выводу войск 2-й ударной армии из вражеского окружения».

Старший майор Мельников ставил Власову в вину только то, что командарм вместе с начальником штаба 2-й ударной в последний момент растерялись, запаниковали и потеряли управление войсками. Куда более сурово Мельников оценил деятельность своего подчиненного — начальника особого отдела армии (погибшего при выходе из окружения), который «не принял решительных мер по наведению порядка и предотвращению предательства в самом штабе армии».

В Москве забеспокоились, когда немцы стали сбрасывать над расположением Красной армии листовки с обращением Власова и выяснилось, что генерал встал на сторону Гитлера.

15 июля Марию Воронову отправили в трудовой лагерь. Через два года, летом 1944 года она неожиданно появится в Берлине. Воронова нашла власовского адъютанта гауптштурмфюрера СС Сергея Бернгардовича Фрёлиха, прибалтийского немца из Риги, и тот ей помог связаться с Власовым. Она взялась вести его хозяйство, а потом призналась, что советские партизаны поручили ей отравить генерала…

В сорок втором Власова отправили в лагерь военнопленных в Виннице, где держали старших офицеров Красной армии.

Его провезли через Восточную Пруссию. Глядя в окно, он сказал конвоиру:

— Дойчланд — хорошо!

В лагере содержалось около ста офицеров, генералам полагалась отдельная комната. Власов познакомился с полковником Владимиром Ильичом Боярским, бывшим командиром 41-й стрелковой дивизии. Он попал в плен под Харьковом в мае 1942 года. Это был момент летнего наступления вермахта, рвавшегося к Волге. Казалось, военное счастье на стороне Германии.

Два офицера решили вместе написать обширное письмо немецкому командованию с предложением использовать антисоветские настроения военнопленных и населения на оккупированных территориях и создать русскую армию, которая воевала бы вместе с вермахтом. 3 августа письмо было готово.

После этого письмом пленных генералов заинтересовались военная разведка и отдел пропаганды Генштаба сухопутных войск. Власова подробно допросил капитан вермахта Вильфрид Штрик-Штрикфельд, докладывая о каждой беседе своему начальству в 12-м отделе («Иностранные армии Востока») Генерального штаба сухопутных войск.

В 1993 году в Москве переиздали книгу воспоминаний Шгрик-Штрикфельда, балтийского немца, который стал главным опекуном генерала Власова в германском плену.

До Первой мировой войны Штрик-Штрикфельд учился в гимназии в Санкт-Петербурге и пошел добровольцем в русскую армию. Между двумя войнами жил в Риге. Русские эмигранты по-свойски именовали его Вильфридом Карловичем.

В начале 1941 года его призвали в вермахт, и он стал переводчиком в штабе генерал-фельдмаршала Федора фон Бока, который командовал всеми войсками, расквартированными вдоль советской границы. После начала войны фон Бок получил под командование группу армий «Центр».

Штрик-Штрикфельда зачислили в разведывательный отдел Генерального штаба сухопутных войск; отделом руководил полковник Рейнхард Гелен (будущий создатель разведки ФРГ). Капитан состоял в группе, которая изучала трофейные документы Красной армии, переводила их на немецкий язык, допрашивала пленных.

S августа Власова допросил бывший советник немецкого посольства в Москве Густав Хильгер, считавшийся в немецком дипломатическом корпусе лучшим знатоком России. Хильгер был сыном московского фабриканта, прекрасно говорил по-русски и вообще обрусел.

Составив запись беседы, Хильгер пометил в отчете: «Генерал Власов производит впечатление сильной и прямой личности. Его суждения спокойны и взвешенны».

Власов говорил Хильгеру:

«Очень многие русские военнопленные с воодушевлением вступили бы в борьбу против ненавистного им сталинского режима под немецким командованием.

Для него, Власова, и для большинства других военнопленных советских офицеров победа Германии означает предпосылку их дальнейшего существования, поскольку от советского правительства они могут ожидать только смерти. Поэтому они ничего так сильно не желают, как свержения советского правительства и победы германского оружия. Но не могут себе представить возможность этой победы только с помощью немецкой военной мощи…

Для того чтобы добиться победы над Сталиным, необходимо использовать русских военнопленных в борьбе против Красной армии».

Хильгер совершенно откровенно сказал Власову, что «возрождение русской государственности на основах великорусских притязаний притиворечило бы германским интересам».

Власов ответил, что Германии не обязательно сохранять самостоятельное русское государство. Возможны различные решения — «например, доминион, протекторат или подзащитное государство с временной или постоянной немецкой военной оккупацией».

Отдел пропаганды Генштаба сухопутных войск немедленно использовал имя генерала в листовках, которые с 10 сентября 1942 года сбрасывались над расположением Красной армии. Одна листовка представляла собой обращение Власова к командирам Красной армии, вторая была пропуском для сдачи в плен.

17 сентября Власова привезли в Берлин. Он поступил в распоряжение отдела пропаганды Генштаба сухопутных сил, которым руководил полковник Ганс Мартин.

Власова поместили на Виктория-штрассе, дом 10, во флигеле, где держали и других бывших советских офицеров, которых использовали при подготовке листовок и радиопередач на русском языке.

О том, что генерал Власов повернул оружие против советской власти и формирует из военнопленных собственную армию, быстро узнали на всех фронтах.

За обедом у Сталина тоже возник разговор о Власове. Сталин недоуменно сказал Хрущеву:

— Вот Власов, что же он, изменник? Я этому не верю.

Никита Сергеевич не мог разойтись во мнении с вождем:

— Я тоже слабо верю.

Когда подтвердились немецкие сообщения о том, что бывший командарм перешел на сторону Гитлера, Сталин вернулся к вопросу о Власове:

— Что же он, действительно предатель?

Хрущев подтвердил:

— Сейчас уже не может быть сомнений. Мы берем в плен людей в немецкой форме, и они называют себя власовцами. Видимо, действительно Власов сражается на стороне противника.

— Тогда придется объявить, — распорядился вождь, — что он стоит вне закона, что он предатель.

В другой раз после обеда Сталин опять поднял вопрос о Власове:

— Почему Власов стал предателем?

Никто не ответил.

— А вы его хвалили, — упрекнул вождь Хрущева, — выдвигали его.

— Верно, я выдвигал его командующим 37-й армией, — согласился Никита Сергеевич. — Ему была поручена защита Киева, и он блестяще справился со своей задачей. Немцы не взяли Киева. Киев пал в результате окружения наших войск значительно восточнее. Потом Власов вышел из этого окружения. Я его действительно хвалил и не раз говорил вам о его достоинствах.

Дальше Хрущев рассказывал, что он, в свою очередь, напомнил Сталину, что тот еще чаще хвалил Власова…

Вряд ли Хрущев смел тогда упрекать Сталина. Но в своих воспоминаниях он уверенно говорил с вождем.

— Когда он вышел из окружения, — напомнил Никита Сергеевич, — вы вновь назначили его командовать армией, и он отличился при обороне Москвы. Вы наградили его, товарищ Сталин, за операцию под Москвой и предлагали назначить командующим войсками Сталинградского фронта.

«Хи-ви» — добровольные помощники

Всю войну оперативные группы Наркомата государственной безопасности и партизаны, выполняя личный приказ Сталина, пытались изобрести способ покончить с Власовым.

Однако ни одна попытка его убить, если они предпринимались реально, успехом не увенчалась.

Да и ликвидация генерала мало бы что изменила. Русские люди надевали немецкую военную форму с нашивками Русской освободительной армии не ради Власова.

В перестроечные годы я опубликовал в журнале «Новое время» большую статью о Власове, рассказал о том, что до плена он был успешным советским военачальником, которого отличал Сталин.

Редактор одного из отделов нашего журнала Борис Михайлович Кравец, достойный человек, ушедший на фронт добровольцем и вернувшийся с войны инвалидом, на протезе, прочитав статью в гранках, вздохнул:

— Не всем ветеранам понравится.

Это была одна из первых откровенных публикаций на эту тему. Я получил необычно много писем, наиболее интересные напечатал, отдав под них две журнальных полосы.

Читатели разделились на тех, кто приветствовал правду об исторической фигуре, которая десятилетиями замалчивалась, и на тех, кто считал, что Власов — жалкий предатель и говорить о нем незачем.

И один зарубежный читатель, пожелавший остаться неизвестным, прислал мне пачку книг, которые в нашей стране были тогда, наверное, только у меня одного. Это были изданные эмигрантами в Австралии, Англии, Канаде, Федеративной Республике Германия книжечки на русском языке о Власове и Русской освободительной армии.

За последние годы на эту тему написано и сказано немало. Но полярность мнений осталась прежней. И многие даже не хотят найти ответ на главный вопрос: почему большое число русских людей помогало немецким войскам воевать с Россией?

Причины этого поразительного явления историки и писатели пытаются понять все послевоенные десятилетия.

На девятом съезде эмигрантского Союза борьбы за освобождение народов России, который состоялся в Канаде в 1982 году, докладчик говорил:

— Это было продолжение Освободительного движения, это был ответ нашего народа на узурпацию народной власти, на кровавое подавление всех народных восстаний, на принудительную коллективизацию, на великие и малые чистки, на тысячи тюрем и концлагерей, на миллионы расстрелянных и замученных, на попрание всех человеческих свобод и обречение всех народов России на нищенское, полуголодное сушествование. Народ не желал защищать все эти «блага» советской власти. Русский народ пошел воевать против ненавистной советской власти. Юрий Сергеевич Жеребков, начальник управления внешних сношений власовского Комитета освобождения народов России, после войны доказывал:

«Начало войны между Германией и Советским Союзом породило у массы русского народа реальную надежду на освобождение от ненавидимого всеми большевистского режима.

Сражаясь в рядах Красной Армии против их воли, миллионы русских, украинских, кавказских и пр. солдат почти не оказывали сопротивления немецкому наступлению и при первой возможности не только переходили к неприятелю, но и выражали желание немедленно с оружием в руках бороться против советского режима.

Идя навстречу этому желанию, германское Верховное командование начало формирование добровольческих частей под названием «хильфсвиллиге» и позже «фрайвил-лиге», включая их в ряды германской армии.

Офицеры и солдаты этих частей были постепенно сравнены в правах с чинами германской армии и только отличительные знаки на рукаве — не во всех частях — и иногда особые погоны и кокарды указывали на то, что они принадлежат к добровольческим частям. Освобождение Родины от сатанинского и большевистского ига являлось целью и идеей, вдохновлявшими борьбу этих добровольцев…»

Слова Жеребкова, который в эмиграции присоединился к нацистам и верно служил немцам, звучат слишком красиво, чтобы быть правдой. Действительность была сложнее и запутаннее.

Когда говорят о большой численности русских, так или иначе служивших немцам, забывают упомянуть, что многие из них потом перебегали назад — на сторону Красной армии.

В течение войны в немецкий плен попали 5,24 миллиона советских солдат. Из них 3,8 миллиона — в первые месяцы войны. Они попадали в котлы, которые летом 1941 года задумывали и осуществляли немецкие генералы, умело используя танковые и моторизованные части.

Не все попавшие в окружение бойцы и командиры пытались прорваться к своим. Те, чьи родные места были уже оккупированы немцами, считали, что Красная армия разгромлена, война закончилась, и пробирались в родные места. Другие просто боялись возвращения, потому что Сталин не признавал сдачи в плен. В Советском Союзе не существовало понятия «военнопленный», только — «дезертиры, предатели Родины и враги народа».

Так было не всегда. Поначалу в Красной армии относились к попавшим в плен, как принято во всех армиях, с сочувствием. 5 августа 1920 года было принято постановление Совнаркома о пособии возвратившимся из плена военнослужащим Красной армии и флота: «Всех находившихся в плену военнослужащих Красной армии и флота, за исключением добровольно сдавшихся в плен неприятелю или добровольно исполнявших у неприятеля работы, относящиеся к военным действиям, удовлетворить по возвращении из плена единовременным денежным пособием в размере трехкратной наименьшей тарифной сетки местности регистрации возвратившегося из плена…»

Когда Сталин стал полным хозяином страны, все изменилось.

Приказ № 270 (от 16 августа 1941 года), подписанный Сталиным, требовал от красноармейцев в любой ситуации стоять до последнего и не сдаваться в плен, а тех, кто смел предпочесть плен смерти, — расстреливать.

Приказ № 270 заканчивался грозным предупреждением:

«1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смешать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев».

Иначе говоря, Сталин требовал, чтобы застрелились несколько миллионов красноармейцев, которые из-за ошибок и преступлений самого вождя и его генералов оказались в окружении и потому попали в плен.

58-я (политическая) статья Уголовного кодекса РСФСР позволяла предавать суду семьи пленных красноармейцев и высылать их в Сибирь. 24 июня 1942 года Сталин подписал еще и постановление Государственного комитета обороны «О членах семей изменников Родины».

В постановлении уточнялось, что подлежат аресту и высылке на пять лет в отдаленные местности совершеннолетние члены семей тех, кого очно или заочно приговорили к высшей мере наказания «за переход на сторону врага, содействие немецким оккупантам, службу в карательных или административных органах немецких оккупантов, за добровольный уход с оккупационными войсками, а также за попытку измены Родине и изменнические намерения».

Членами семей считались отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили вместе.

Жестокие приказы, которые, по мысли их авторов, должны были помешать сдаче в плен, приводили к противоположным результатам. Попавшие в плен красноармейцы боялись возвращения на родину, где их считали предателями (так оно и получилось в 1945 году, когда из немецких лагерей они переместились в советские).

Писатель Виктор Некрасов, участник войны и автор незабываемой книги «В окопах Сталинграда», оказавшись в эмиграции в семидесятых годах, спрашивал себя:

«Что мы защищали, когда воевали с немцами? Свои дома, хаты, семьи, свою жизнь? Или систему? И то, и другое, и третье. Воюя с фашизмом и победив его, — мы утвердили на земле другую диктатуру, в чем-то даже более жестокую и бессовестную. И мы несем за это ответственность…

Признаюсь, не очень-то я верю в то, что люди брали немецкий автомат в руки, чтобы воевать против Сталина. Были и такие, но думаю, что очень немного… Раскулаченные родители, голод, нищета, вранье. Стоит ли так уж всем из кожи лезть, чтоб защищать все это?»

Сталинский режим сделал все, чтобы отбить у советских людей желание его защищать. Герой Советского Союза писатель Владимир Карпов, который в начале войны оказался в заключении, вспоминал:

— Меня отпустили из лагеря на фронт, в штрафную роту, но дали бумажку, в которой было сказано, что если я не проявлю себя должным образом, то после войны меня вернул в лагерь отсиживать остаток срока. Такие бумажки дали чуть ли не всей роте. Кому же охота возвращаться в лагерь? Ясно, что с такой бумажкой сразу сдавались немцам в плен…

Попавших в немецкий плен красноармейцев ждала страшная судьба: они умирали от голода, ран и эпидемий.

Немецкий военный историк Иоахим Хоффман, не склонный особенно винить вермахг в массовой гибели советских военнопленных, пишет:

«Если попытаться выяснить, что именно определяло судьбы советских пленных до начала 1942 года, то можно назвать три главных момента.

Во-первых, по техническим причинам было невозможно, особенно в конце года, создать соответствующие условия для миллионов советских солдат, в большинстве своем попадавших в плен в крайне истощенном состоянии.

Во-вторых, большую роль сыграли акции уничтожения, проводившиеся боевыми группами гестапо и СД, жертвой которых становились в первое время «нежелательные элементы», то есть прежде всего неугодные в политическом и расовом отношении, в том числе представители народов Средней Азии и Закавказья, среди которых было немало непримиримых противников советского режима. Их расстреливали часто либо из-за внешнего вида — многим они казались воплощением «азиатского», «монгольского» большевизма, либо же просто потому, что они были обрезаны и их принимали за евреев.

И наконец, третья причина — это просто черствость и равнодушие или же политическая слепота части служащих вермахта…»

В меморандуме генерал-квартирмейстера штаба сухопутных войск от 13 апреля 1942 года предлагалось поставить дело так, чтобы советские военнопленные считали, что им повезло, что они попали в плен и «в безопасности пересидели такую страшную войну»…

Это звучит сомнительно. Немецкое командование относилось к пленным бесчеловечно. Только потом немцы некоторым категориям попавших в плен сделали послабление.

Данные о численности красноармейцев, расстрелянных в немецком плену или погибших от голода и эпидемий, сильно расходятся. В последнее время в немецких работах приводится цифра два с половиной миллиона человек.

Советское правительство имело возможность хотя бы немного облегчить участь пленных — с помощью Международного комитета Красного Креста. Комитет был создан в 1863 году в Женеве. Его задача — защищать военных и гражданских лиц, ставших жертвами военного конфликта, помогать раненым, военнопленным, политическим заключенным и жителям оккупированных территорий.

Комитет появился благодаря стараниям всего одного человека. 24 июня 1859 года молодой женевский предприниматель Анри Дюнан, проезжая через Италию, увидел поле битвы между французскими и итальянскими войсками при Соверино. Придя в ужас от зрелища большого числа раненых, которым некому было помочь, он вернулся в Женеву и написал книгу.

Она пробудила швейцарское общественное мнение.

В 1864 году правительство Швейцарии пригласило правительства двенадцати стран на встречу, где договорились помогать раненым солдатам на поле боя.

Для соблюдения условий первой Женевской конвенции и создали Международный комитет Красного Креста.

Это частная швейцарская организация. Правительство страны оплачивало половину расходов комитета и позволяло пользоваться дипломатической почтой для важных и секретных сообщений.

В 1899 году приняли вторую Женевскую конвенцию о защите моряков, потерпевших бедствие, в 1929-м — третью, о защите военнопленных. К 1934 году была подготовлена принципиально важная конвенция о защите гражданского населения во время войны, но принять ее не успели.

МККК декларирует независимость от правительства в Берне, как, впрочем, и от других правительств, и в принципе не руководствуется ни политическими, ни идеологическими, ни религиозными мотивами. К началу войны в женевской штаб-квартире было пятьдесят семь служащих и одиннадцать представителей в Европе.

В чем отличие МККК от национальных комитетов Красного Креста? Национальные комитеты занимаются уходом за больными и ранеными, сдачей крови, помогают пострадавшим от бедствий. Международный комитет действует по всему миру. Делегаты комитета — единственные люди, которым позволено проникать за колючую проволоку, пересекать линию фронта и посещать оккупированные территории.

Репутация комитета такова, что с ним сотрудничают практически все правительства. Даже Гитлер вынужден был с ним считаться. Правда, руководители комитета держались очень осторожно. В 1939 году немцы взяли в плен полмиллиона польских солдат и офицеров. Поскольку Гитлер и Сталин поделили территорию, польское государство перестало существовать. Под этим предлогом Германия перестала считать бывших солдат и офицеров польской армии военнопленными. Тысячи из них умерли в лагерях. Это было грубым нарушением Женевской конвенции 1929 года, но МККК смолчал.

23 июня 1941 года, на следующий день после нападения Германии на Советский Союз, глава Международного комитета Красного Креста Макс Хубер предложил Москве и Берлину свои посреднические услуги, чтобы Советский Союз и Германия могли бы обменяться списками военнопленных.

В те отчаянные дни в Москве ни от какой помощи не отказывались, и 27 июня 1941 года нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов подписал ответную телеграмму председателю МККК Максу Хуберу:

«Советское правительство готово принять предложение Международного комитета Красного Креста относительно представления сведений о военнопленных, если такие же сведения будут представляться воюющими с Советским государством странами».

23 июля советский посол в Турции Сергей Александрович Виноградов отправил в Москву запись беседы с уполномоченным МККК Марселем Жюно, который рекомендовал Советскому Союзу ратифицировать Женевскую конвенцию 1929 года о защите военнопленных. Это позволит воспользоваться услугами Красного Креста, чьи представители смогут посещать в Германии лагеря советских военнопленных и требовать улучшения их положения. Разумеется, инспекции подвергнутся и советские лагеря для немецких военнопленных.

Марсель Жюно предложил послу организовать с Германией обмен информацией о пленных.

9 августа немцы действительно разрешили представителям МККК посетить лагерь для советских военнопленных. Но продолжения не последовало, потому что советское правительство отказалось пускать сотрудников Международного Красного Креста в свои лагеря.

Немецкий посол в Турции, бывший вице-канцлер Германии Франц фон Папен вручил представителю Красного Креста список советских военнопленных, но выразил озабоченность тем, что Сталин намерен наказывать семьи тех красноармейцев, кто попал в плен (см. работу В. Ко-насова «Международный комитет Красного Креста — Советский Союз: дорогой сотрудничества и конфронтации»).

Франц фон Папен был недалек от истины. Но из уст посла нацистской Германии, которая обрекла на смерть сотни тысяч советских военнопленных, эта озабоченность звучала фарисейски…

6 сентября посол Виноградов отправил заведующему средневосточным отделом Наркомата иностранных дел Сергею Ивановичу Кавтарадзе недоуменную записку. Он не понимал, почему Москва не отправляет в Женеву списки немецких военнопленных.

«Как Вам известно, — напоминал посол, — немцы уже дали первый список наших красноармейцев, захваченных ими в плен. Дальнейшие списки будут даны лишь после того, как Красный Крест получит такие же данные от нас».

Первый список на двести девяносто семь пленных был получен в Москве. В ответ майор госбезопасности Петр Карпович Сопруненко, начальник управления по делам военнопленных и интернированных НКВД, приказал составить список на триста немецких пленных. Но посылать его не хотели.

В августе МККК предложил (за счет Советского Союза, разумеется) купить в нейтральных странах продовольствие и одежду для советских пленных и позаботиться о том, чтобы посылки попали по назначению. Германия не возражала. В Москве интереса к этой идее не проявили.

Когда в лагерях началась эпидемия сыпного тифа, представители МККК пришли в советское посольство в Турции и предложили отправить военнопленным вакцину, если Москва возместит расходы. Ответа не последовало.

В ноябре и декабре МККК отправил в Москву фамилии нескольких тысяч красноармейцев, попавших в румынский плен. Свои списки передали и итальянцы. Финны тоже были готовы обменяться списками. Но все требовали взаимности. Москва не отвечала.

Заведующий 3-м европейским отделом Наркомата иностранных дел Владимир Семенович Семенов 4 декабря 1941 года доложил заместителю наркома Соломону Абрамовичу Лозовскому, что через Болгарию получены запросы немецкого, венгерского и румынского правительств относительно судьбы военнопленных.

«В свое время, — напоминал Семенов, — было указание тов. В.М. Молотова не отвечать немцам на их запросы. Это тем более относится к запросам персонального характера, так как в данном случае получение сведений может представлять интерес для разведки противника.

Однако встает вопрос, следует ли нам запрашивать НКВД о соответствующих лицах в порядке внутренней информации, как это делалось прежде.

В разговоре со мной заместитель начальника 2-го Управления тов. Райхман высказал мнение о нецелесообразности такой переписки, так как она практически в настоящее время бесцельна и может только загрузить НКВД излишней работой.

Я вполне присоединяюсь к этому мнению, тем более что в свое время аналогичную точку зрения высказывал в личной беседе со мной тов. В.Г. Деканозов».

Владимир Георгиевич Деканозов тоже был заместителем наркома иностранных дел, но в недавнем прошлом работал у Берии, поэтому его мнение считалось особенно весомым.

Решение, разумеется, принимали не в Наркомате иностранных дел. Окончательное слово было за Сталиным и Молотовым. Судьба попавших в плен бойцов и командиров Красной армии их уже не интересовала, а давать какие-то сведения о числе немецких пленных они категорически не хотели. И уж вовсе не желали появления в лагерях НКВД швейцарских медиков.

Редкое исключение было сделано для взятого в плен в Сталинграде бывшего командующего 6-й немецкой армией генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса.

С санкции комиссара госбезопасности 3-го ранга Амаяка Захаровича Кобулова, заместителя начальника управления по делам военнопленных и интернированных НКВД, на запрос Красного Креста 20 февраля 1943 года был дан телеграфный ответ:

«Паулюс жив, здоров, чувствует себя прекрасно. Почтовый адрес лагеря — Союз Советских Социалистических Республик, лагерь военнопленных № 27».

Гитлеру это было только на руку. В конце ноября командование вермахта подготовило списки полумиллиона советских пленных, которые готово было передать швейцарцам. Когда выяснилось, что Советский Союз не намерен отвечать взаимностью, Гитлер распорядился прекратить составление списков и запретил пускать представителей МККК в лагеря, где содержались красноармейцы. Фюрер знал, сколько советских пленных каждый день умирало в немецких лагерях, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности.

В результате Красный Крест практически ничем не смог помочь советским военнопленным, а ведь швейцарцы спасли бы многих людей. Выполняя просьбы других воюющих государств, они следили за распределением гуманитарных посылок с продовольствием в лагерях военнопленных; британские военнопленные получали в месяц три посылки — как минимум, от голода и истощения они не умирали. Кроме того, появление представителей Красного Креста в лагерях заставляло немцев сдерживаться. Никто не находился в таком бедственном положении, как советские пленные.

В этой ситуации между жизнью и смертью пленные часто соглашались перейти на сторону врага, лишь бы спастись. Согласие служить оккупационным властям, присоединиться к генералу Власову давало шанс выжить.

Уже в 1941 году несколько сот тысяч русских людей служили вермахту. Они именовались «хи-ви» — сокращение от Hilfswillige (добровольные помощники). Носили немецкую форму без знаков отличия. Использовались в роли шоферов, ездовых и механиков. Они работали на кухнях, в мастерских и в обозах. Примерно десять процентов численности немецкой пехотной дивизии составлял русский подсобный персонал, «хи-ви».

Потом появились русские охранные части, полицейские батальоны. Это уже были люди с оружием, которые помогали вермахту или полиции безопасности.

Первым использовать русских против Красной армии предложил генерал-лейтенант Рудольф Шмидт, командовавший корпусом в танковой группе Гудериана. В сентябре 1941 года он представил командованию записку «О возможности подавления большевистского сопротивления изнутри».

В 1942 году был создан штаб восточных добровольческих войск, который занимался формированием и пополнением частей, созданных в основном из военнопленных. Офицерами в такие части назначались немцы, которые не знали русского языка и командовали через переводчика. Все носили немецкую форму с нашивками на правом рукаве мундира — «Русская освободительная армия», «Украинская освободительная армия», «Туркестан».

Лорд Николас Бетелл, автор изданной в Англии книги «Последняя тайна» — о судьбе советских военнопленных, пишет:

«Помимотех, кто добровольно сражался на стороне нацистов, гораздо большее число советских граждан надело немецкую форму под влиянием голода, непосильной работы и угрозы смерти. Трудно было отказаться от работы в трудовых батальонах, в которых питание и содержание были несколько лучше. Они помогали при уборке урожая или на строительстве дорог…

Но как только русский соглашался работать на врага, он становился;:а скользкую дорожку, и заставить его пойти на более тесные контакты с немецкой военной машиной было лишь вопросом времени… Во многих случаях русские становились перед страшным выбором: либо присоединиться к немцам, либо быть расстрелянным на месте».

Боевой союз с немцами

Немцы делили советских пленных на несколько категорий. В привилегированное положение попадали представители среднеазиатских народов, жители Кавказа и казаки, которых сразу предполагалось привлечь на свою сторону.

Альфред Розенберг больше всего ценил казаков, рассматривал их как антирусскую, антимосковскую силу. Для казаков устанавливались немецкие нормы питания, их брали не только в армейские части, но и добровольческие войска СС.

Генрих Гиммлер мечтал иметь собственную армию. Гитлер разрешил сформировать несколько дивизий СС, имея в виду, что в побежденной Европе они будут играть роль военной полиции.

Предполагалось, что части СС в военное время переходят под армейское командование, но Гиммлер противился этому. Он хотел сам командовать армией.

В СС брали людей с низшим образованием — важны были расовая чистота, физические данные и преданность партии и вождю. В армию шли горожане, в СС — сельские жители. В СС не брали вчерашних школьников, только достигших двадцати трех лет. В начале войны в СС зачисляли только людей с абсолютным здоровьем. Если врачи выдернули зуб, это было основанием отказать в приеме.

Вермахт, в свою очередь, возражал против разрастания войск СС. Армейские генералы не хотели делиться ни призывниками, ни вооружением. Поскольку армия забирала себе всех призывников, Гиммлер стал вербовать в СС добровольцев по всей Европе. С 1935 года началось формирование воинских подразделений СС. Этим занимался профессиональный военный Пауль Хауссер, который в 1932 году вышел в отставку генерал-лейтенантом. На следующий год он вступил в штурмовые отряды, а в 1934 году в СС. Гиммлер сделал его инспектором соединений СС особого назначения.

В декабре 1939 года в Берлине появилось призывное управление войск СС под руководством обергруппенфю-рера Готлоба Бергера. После этого СС стали реальной военной силой. В обшей сложности Гиммлеру удалось сформировать двадцать шесть добровольческих дивизий войск СС, их численность достигла почти полумиллиона человек.

Гиммлер сказал, что в СС надо привлечь всю нордическую кровь. В подразделения войск СС зазывали всех «расово полноценных европейцев». Остальные шли во вспомогательную полицию — поддерживать порядок на оккупированных территориях и бороться с партизанами.

В первую очередь вербовали фольксдойче (то есть немцев, оказавшихся вне Германии). Швейцарцев брали с удовольствием. В Бельгии предпочтение отдавалось фламандцам, которые считались близкими к немцам, а не валлонам. Но в 1943 году стали зазывать и валлонов. Дивизию СС «Викинг» сформировали из голландцев, фламандцев, датчан и норвежцев. Всем было обещано после службы немецкое гражданство.

В 1942 году на Восточный фронт отправили добровольческий легион, сформированный из голландских нацистов. Он понес огромные потери, был выведен на территорию Польши и расформирован. Некоторые добровольцы получали высокие награды, но большинство, попав на Восточный фронт, сильно пожалели, что позволили соблазнить себя.

В боях в Северной Африке в немецком плену оказались индийцы, сражавшиеся на стороне англичан. Из них сформировали индийский легион. Но быстро стало ясно, что он годится только для пропагандистского использования.

В 1942 году сформировали дивизию «Принц Евгений» из банагских (румынских) немцев и немцев из Хорватии. Потом туда включили хорватов, венгров, румын.

Сформировали подразделение из боснийских мусульман для борьбы с югославскими партизанами. Сколотили небольшой отряд из финских добровольцев, которые не навоевались с Советским Союзом. В конце войны сформировали даже болгарскую противотанковую бригаду. Но Гиммлеру удалось завербовать в нее всего лишь семьсот болгар. Командиром бригады стал полковник Иван Рогозаров, бывший министр болгарского правительства, свергнутого восстанием 9 сентября 1944 года.

После нападения на Советский Союз принялись формировать армянские, грузинские, азербайджанские, прибалтийские легионы СС. Украинцев вербовали в 14-ю гренадерскую дивизию войск СС. Желающих набралось семьдесят тысяч. В состав дивизии включили четырнадцать тысяч украинцев. В июне 1944 года дивизию бросили против наступавших советских войск. Дивизия была уничтожена практически полностью. Остатки дивизии перебросили в Словакию, где с помощью советских и британских парашютистов подняли восстание.

Скорее всего и для самого Власова первоначальным импульсом к сотрудничеству с немцами было именно желание остаться в живых. Разумеется, уже освоив политическую роль, он станет говорить о другом:

«Разве не было бы преступлением проливать еще больше крови? Разве не большевизм и, в частности, Сталин, главные враги русского народа? Разве не первый и святой долг каждого русского встать против Сталина и его клики?

Там, в лесах и болотах, я окончательно пришел к заключению, что мой долг поднять русский народ на борьбу с большевистской властью за создание Новой России».

Едва ли эти мысли приходили ему в голову в те дни, когда он еще командовал обреченной 2-й ударной армией Волховского фронта. Власов был одним из многих генералов, попавших в немецкий плен. Большинство из них отказалось сотрудничать с немцами. Видимо, в тот день, когда его взяли немцы, он отрезал от себя прошлое. Он знал, как Сталин относится к тем, кто попал в плен, и понял, что в Красной армии его карьера в любом случае закончилась.

Все свои идеи он вынашивал уже в лагере для военнопленных офицеров и генералов. К генералам лагерная администрация относилась с некоторым пиететом, но все равно это была тяжкая жизнь с неопределенной перспективой. Когда Власов попал в плен, военная удача клонилась в сторону немцев. В лагере, который постоянно пополнялся все новыми пленными, разгром Красной армии, должно быть, казался неминуемым.

Трудно обвинять в чем-либо рядовых военнопленных, которые, умирая от голода в немецких лагерях, выбирали жизнь и говорили немецким вербовщикам «да». Власов же решил, что Красной армии конец, и предпочел начать новую жизнь, а не сидеть за колючей проволокой в лагере для старших офицеров и генералов.

Совершенно очевиден и другой мотив. Власов был крайне честолюбив и жаждал власти. И он решил попытать счастья на политическом поприше.

— Андрея я знал еще до войны, — говорил Александр Васильевич Горбатов, генерал армии, Герой Советского Союза. — Мы с ним ровесники. От природы, несомненно, одаренный, он быстро рос по службе. А когда достиг «потолка», показалось мало, потянуло, как сейчас выражаются, во власть. Дальнейший ход событий показал, что он замахивался не только на командующего так называемой Русской освободительной армией, но и не прочь был заменить Сталина на его троне… Здесь, на мой взгляд, недальновидно поступил Гитлер. Он, к счастью для нас, так ни разу и не принял Власова, не позволил ему создать большую и мощную армию… А Власов мог бы нанести нам куда больше вреда.

В своем открытом письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?» генерал-лейтенант Власов писал:

«Призывая всех русских людей подняться на борьбу против Сталина и его клики, за построение Новой России без большевиков и капиталистов, я считаю своим долгом объяснить свои действия…

Двадцать четыре года я прослужил в рядах Крас-ной Армии. Я прошел путь от рядового бойца до командующего армией и заместителя командующего фронтом. Я был награжден орденами Ленина, Красного Знамени… С 1930 года я был членом ВКП(б)…

Я увидел, что ничего из того, за что боролся Русский народ в годы гражданской войны, он в результате победы большевиков не получил. Я видел, как тяжело жилось русскому рабочему, как крестьянин был загнан насильно в колхоз, как миллионы русских людей исчезали, арестованные без суда и следствия…

Система комиссаров разлагала Красную Армию. Безответственность, слежка, шпионаж делали командира игрушкой в руках партийных чиновников в гражданском костюме или в военной форме… Многие и многие тысячи лучших командиров, включая маршалов, были арестованы и расстреляны либо заключены в концентрационные лагеря и навеки исчезли. Террор распространился не только на армию, но и на весь народ…

Я видел, что война проигрывается по двум причинам: из-за нежелания Русского народа защищать большевистскую власть и созданную систему насилия и из-за безответственного руководства армией…

Я пришел к выводу, что мой долг заключается в том, чтобы призывать Русский народ к борьбе за свержение власти большевиков, к борьбе за мир для Русского народа, за прекращение кровопролитной, ненужной Русскому народу войны за чужие интересы, к борьбе за создание Новой России, в которой мог бы быть счастлив каждый русский человек…

Интересы Русского народа всегда сочетались с интересами Германского народа, с интересами всех народов Европы… Большевизм отгородил Русский народ от Европы непроницаемой стеной… В союзе с Германским народом Русский народ должен уничтожить эту стену ненависти и недоверия.

В союзе и сотрудничестве с Германией он должен построить новую счастливую Родину — в рамках семьи равноправных и свободных народов Европы…»

И до Власова разные люди, уверовавшие в окончательную победу немецкого оружия, пытались взять на себя роль вождей русского народа.

Скажем, в поселке Локоть на территории Орловской области после прихода немцев Константин Павлович Воскобойников и Бронислав Владиславович Каминский пытались создать Народную социалистическую партию России.

Воскобойников до революции закончил юридический факультет Московского университета, перед войной преподавал физику в Брасовском лесном техникуме. Для него приход немецких войск был шансом изменить свою жизнь, дать выход нереализованным амбициям. Он с ходу предложил свои услуги немцам и 6 ноября 1941 года был назначен бургомистром Локотской волостной управы. Заместителем взял старого знакомого — Бронислава Каминского, высланного из Ленинграда и работавшего инженером на спиртзаводе.

В ноябре 1941 года они стали выпускать газету «Голос народа». 26 декабря опубликовали в ней манифест своей партии, обещая уничтожить колхозный строй и раздать крестьянам по десять гектаров земли без права продажи.

В январе 1942 года партизаны убили Воскобойникова. Обер-бургомистром стал Каминский, человек бешеной энергии. Он убедил командование 2-й немецкой танковой армии, что способен на большее, чем управлять одним поселком.

В командование 2-й армией вступил Рудольф Шмидт, произведенный фюрером в генерал-полковники. Он своей властью, не запрашивая мнения ставки, разрешил Каминскому создать «Локотский самоуправляющийся округ», в который входили шесть районов; население округа превысило полмиллиона человек. Он передал всю власть местному самоуправлению и вывел войска. В обмен генерал Шмидт потребовал очистить от партизан тылы его армии и наладить поставки продовольствия.

«Немцы дали на откуп большой участок атаману Каминскому с его ватагой, — писал руководитель эмигрантской организации НТС Виктор Михайлович Байдала-ков. — Каминский обязался ликвидировать партизан и доставлять немцам определенное количество продовольственного обложения крестьян. Взамен немцы в этот район вообще не показывались».

Каминский открыл ремесленное училище, несколько школ, две больницы, газету и городской театр имени своего убитого соратника Воскобойникова.

В тех местах оказалось множество окруженцев, бойцов Красной армии, которые бродили по деревням в поисках работы и пропитания. Они шли в полицию. Из добровольческих полицейских отрядов он создал Русскую освободительную народную армию, которую чаше называли «бригадой Каминского». В бригаде, состоявшей из пяти полков, числилось от десяти до пятнадцати тысяч человек. Каминский раздобыл для своей армии пятнадцать танков, артиллерию и минометы (см.: Военно-исторический журнал. 2004. № 4). Немецкое командование использовало бригаду для борьбы с партизанами.

Осенью 1943 года советские войска прорвали фронт. Один полк бригады Каминского оказался на пути наступающих советских танков и был уничтожен полностью. Остатки бригады отступали вместе с немцами. Она действовала против партизан в Белоруссии и была включена в состав войск СС в качестве 29-й штурмовой бригады. Каминский надеялся, что в частях СС снабжение лучше.

В августе 1944 года добровольцы из состава бригады (тысяча семьсот человек) участвовали в подавлении Варшавского восстания и настолько отличились по части грабежей мирного населения, что даже немцы не выдержали. Бронислав Каминский исчез. По некоторым данным, его судил немецкий военно-полевой трибунал и «за мародерство» приговорил к смертной казни. Бригаду перевели в Верхнюю Силезию и расформировали.

К середине 1943 года, утверждает историк Иоахим Хоффман, в вермахте насчитывалось девяносто русских батальонов, сто сорок боевых единиц, равных по численности полку, и множество мелких подразделений. Они использовались для охраны тыла немецких войск и борьбы с партизанами. В частях вермахта было также от четырехсот до шестисот тысяч добровольцев, которые занимались обслуживанием немецких частей.

Под германским командованием находилось несколько крупных формирований — 1-я казачья дивизия, несколько казачьих полков и калмыцкий кавалерийский корпус.

Русская национальная народная армия насчитывала около десяти тысяч человек. В немецких документах «армия» именовалась иначе — «абвергруппа-203». Это подразделение, созданное немецкой разведкой в марте 1942 года на территории Белоруссии, появилось с разрешения командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Ганса фон Клюге. «Абвергруппа-203» использовалась для борьбы с партизанами.

Расквартировали армию в бараках на торфяных разработках возле железной дороги Орша — Смоленск. Вооружение — советское, трофейное. Форму тоже оставили советскую, правда, нашили погоны, которых в Красной армии еще не было, и бело-сине-красные шевроны. Открыли библиотеку, офицерский клуб, выпускали собственную многотиражку «Родина». Несколько командных должностей заняли эмигранты, остальные были бывшими командирами Красной армии. Их доставили в бараки в состоянии крайнего истощения.

В июне 1942 года командующий группой армий «Центр» прислал инспектировать русскую часть своего начальника штаба генерал-полковника Отто Вёлера, который возмутился тем, что для русских затребовали больше оружия, чем нужно. Немецкого командира сменили.

Русским командиром армии, состоявшей из пяти батальонов (один саперный), был эмигрант Сергей Никитич Иванов. До войны он был руководителем отделения Всероссийской фашистской партии в Берлине, потом работал на службу безопасности.

Ему помогал бывший полковник царской армии Константин Григорьевич Кромиади, который действовал под фамилией Санин. В эмиграции он работал таксистом в Берлине. Осенью 1941 года его взяли на работу в министерство по делам оккупированных восточных территорий. В августе 1943 года Кромиади перевели в штаб генерала Власова. Он подписал прощальный приказ:

«Мои верные и преданные боевые товарищи, офицеры и солдаты Русской Национальной Народной Армии!

Волею судеб мне приходится прощаться с вами. С болью в сердце покидаю вас и наш родной очаг, где впервые зародилась идея национального возрождения и где мы, забыв все и вся, как братья, как сыны одной матери, объединились вокруг идеи возрождения нашей Родины».

В конце 1942 года Русскую национальную народную армию решили отправить на фронт. Генерал-фельдмаршал фон Клюге распорядился расформировать армию и побатальонно придать различным немецким частям, переодев всех в обмундирование вермахта. Клюге знал взгляды фюрера и не собирался ему противоречить.

Но на фронт никто идти не захотел. Человек триста сразу сбежали из казарм. Остальных оставили нести охранную службу и сражаться с партизанами в районе Бобруйск — Могилев.

Вот еще один характерный пример.

Свою партию и собственную армию пытался создать бывший советский подполковник Владимир Владимирович Гиль, выпускник Академии имени М.В. Фрунзе. Он пятнадцать лет прослужил в Красной армии. В марте 1941 года был назначен начальником штаба только что сформированной 229-й стрелковой дивизии. В июле дивизия вступила в бой и была разгромлена.

Считается, что подполковник Гиль попал в плен в бессознательном состоянии. Некоторые однополчане утверждали, что Гиль сам сдался в плен (см.: Военноисторический журнал. 2004. № 6).

Владимир Гиль стал русским комендантом лагеря для военнопленных в Сувалках и предложил немцам создать Боевой союз русских националистов. Его предложением заинтересовались представители Главного управления имперской безопасности. Они разрешили ему создать Национальную партию русского народа, которую потом преобразовали в Боевой союз русских националистов (см.: Военно-исторический архив. 2002. № 6).

В программе союза говорилось: «Будущая Россия должна быть националистической. Народам, населяющим Украину, Белоруссию, Прибалтику и Закавказье, предоставляется право на самоопределение и выделение в самостоятельные государства под протекторатом Великой Германии. Власть в России должна принадлежать правителю, назначаемому Адольфом Гитлером».

Владимир Гиль сменил фамилию, звучавшую слишком по-немецки, и стал Родионовым. Ему разрешили сформировать из военнопленных лагеря Сувалки боевой отряд — «Дружину № 1», которую разместили в Старом Быхове. Вторая «Дружина» появилась в шталаге-319. Затем появились еще несколько таких отрядов. Они подчинялись полиции безопасности и СД, несли караульную службу и сражались против партизан. Из их состава сотрудники Главного управления имперской безопасности подбирали агентуру для засылки в советский тыл. СД занималась этим параллельно с абвером.

Пятьдесят человек из состава бригады возили в Берлин, показывали столицу Третьего рейха как образцовый город.

В марте 1943 года отряды свели в 1-й русский национальный полк войск СС. Численность полка составляла тысячу двести человек. Полк развернули в бригаду.

Гиль-Родионов отказался перейти в подчинение Власову. Он передал приехавшему от Власова Жиленкову только учебное подразделение в триста человек, которых стали именовать 1-й гвардейской бригадой РОА.

22 июня 1943 года немцы устроили в Пскове парад по случаю второй годовщины нападения на Советский Союз. Парад открыла русская бригада…

Гиль-Родионов подозревал, что немцы хотят от него отделаться. Один из его помощников вступил в контакт с партизанами. Они гарантировали Гиль-Родионову амнистию, если его люди перейдут на сторону партизан с оружием в руках.

13 августа партизаны окружили расположение бригады. Гиль и ею единомышленники перестреляли немцев и тех офицеров, которым не доверяли. Часть его бригады перешла на сторону партизан и стала называться 1-й антифашистской партизанской бригадой. Вместе с солдатами ушел к партизанам и Гиль-Родионов, обиженный на немцев.

В ночь на 3 мая 1944 года он был тяжело ранен осколком авиабомбы и 14 мая скончался. Говорили, впрочем, что его ликвидировали то ли бывшие сослуживцы, то ли особисты, поскольку непонятно было, как с ним поступить.

Идея создать из советских пленных самостоятельную русскую освободительную армию родилась в отделе военной пропаганды верховного командования вермахта (ОКВ).

Эмигрант Виктор Байдалаков узнал об этом из первоисточника — от соратника по партии Александра Степановича Казанцева, который после начала войны служил у немцев, а с ноября 1944 года редактировал власовскую газету «Воля народа».

Александр Казанцев и рассказал Байдалакову, как сторонники создания русских частей в составе вермахта подготовили соответствующий приказ.

«Инициаторы, — вспоминал Байдалаков, — выждав отъезд высшего начальства на несколько дней, составили исходный проект о формировании русских воинских частей в целях чисто пропагандных. За несколько дней скопилось для подписи начальства много бумаг. Этот проект был положен в самый низ, усталое начальство подписало проект, особенно не вникая в него. Для воз-главления этой армии уже загодя свозятся пленные советские генералы: Понеделин, Лукин, Власов, Благовещенский. Выбор остановился на Власове».

Генерал-лейтенанта Власова посчитали куда более солидной фигурой, чем всех остальных русских, предложивших немцам свои услуги. Некоторым немецким офицерам он просто нравился. Капитан вермахта Вильфрид Штрик-Штрикфельд, который работал с генералом, вспоминал: «Власов произвел на меня положительное впечатление своей скромностью и в то же время сознанием собственного достоинства, своим умом, спокойствием и сдержанностью, в особенности той трудно определяемой чертой характера, в которой чувствовалась скрытая сила его личности».

Для того чтобы немцы сделали ставку на Власова, он должен был добиться поддержки со стороны русской эмиграции и влиятельных казачьих атаманов.

Казаки, верные союзники нацистов

Генерал Петр Николаевич Краснов, который в нацистской Германии возглавлял главное управление казачьего войска, относился к Власову настороженно и отстаивал независимость казачьих частей. Краснов гордился особыми отношениями с нацистским руководством и предпочитал иметь дело с немцами напрямую. Генерал Власов ему только мешал.

Краснов был сторонником теснейшего союза с Германией еще со времен Первой мировой войны.

В мае 1918 года немецкие войска вошли в Таганрог и Ростов-на-Дону. 3 мая в Новочеркасске собрался «Круг спасения Дона», в котором участвовали казаки восставших против советской власти станиц. Они провозгласили создание Всевеликого войска Донского, войсковым атаманом избрали генерал-лейтенанта Петра Николаевича Краснова.

Сын генерала, Петр Краснов окончил Александровский кадетский корпус и Павловское военное училище. В годы японской войны Краснов был корреспондентом газеты «Русский инвалид», органа Военного министерства.

Генерал Краснов создал Донскую республику, которую намеревался сделать совершенно самостоятельной. Он пытался отделиться от России, сделать Дон самостоятельным государственным образованием, что было неприемлемо для других белых генералов. Краснов ориентировался на немцев, что тоже казалось немыслимым русским офицерам. Для них Германия оставалась врагом. А Краснов без колебаний обратился за помощью к немцам, которые после подписанного 3 марта 1918 года в Брест-Литовске мирного договора заняли территорию Украины.

Несмотря на Первую мировую войну, германофильские настроения оказались на Дону весьма сильными.

В июле 1918 года генерал Краснов отправил своего представителя герцога Георгия Лейхтенбергского в Берлин на встречу с кайзером и генералом Людендорфом. Кайзеру Вильгельму было передано письмо Краснова с просьбой поддержать идею создания Донской и Кавказской федерации, в которую генерал хотел включить Царицын и Воронеж.

В обмен Краснов предлагал кайзеру нейтралитет. Генерал писал, что «тесный договор сулит взаимные выгоды, и дружба, спаянная кровью, пролитой на общих полях сражений воинственными народами германцев и казаков, станет могучей силой для борьбы со всеми нашими врагами».

Германия признала Донскую республику и контролировала действия Краснова. Окружение донского генерала считало, что казачий патриотизм важнее патриотизма русского, что немцы лучший союзник.

Краснов издал приказ, в котором говорилось: «Вчерашние внешние враги, австрогерманцы, вошли в пределы родного Дона; союзники с нами против Красной гвардии и за востановление на Дону полного порядка».

Краснов получал от немцев боеприпасы из русских же военных складов на Украине, захваченных германской армией, а в обмен снабжал оккупационные войска хлебом, шерстью и мясом.

Когда немецкие войска ушли, Краснов попросил генерала Антона Ивановича Деникина о помощи и признал его главнокомандующим Вооруженными силами Юга России. Но большинство русских офицеров по-прежнему считали Германию своим врагом, поэтому среди белых Краснову места не нашлось. У Деникина вообще было сложное отношение к казачеству. Донское и кубанское казачество было главной опорой белых, но казаки желали полной самостоятельности, а Деникин считал возможным говорить только об автономии.

Летом 1919 года Краснов оказался в Северо-Западной армии генерал-лейтенанта Николая Николаевича Юденича, руководил отделом пропаганды. Потом бежал в Германию.

Многие казаки вступили в Красную армию. Одни искренне, другие — спасая свою жизнь. Весной 1920 года, во время войны с Польшей, казачьи части стали перебегать на сторону поляков (см.: Военно-исторический журнал. 2001. № 11). Вскоре они появились на другой стороне фронта уже в составе 3-й польской армии (особая казачья бригада). Затем началось формирование отдельных казачьих полков — Донского, Уральского, Оренбургского. После окончания Гражданской войны казаки оказались в эмиграции.

Советское правительство постепенно изменило политику в отношении казачества. В тридцатых годах были отменены прежние ограничения их прав.

20 апреля 1936 года по предложению наркома обороны Климента Ефремовича Ворошилова (см.: Военно-исторический журнал. 2001. №1) политбюро приняло постановление, его опубликовали как постановление ЦИК СССР — «О снятии с казачества ограничений по службе в РККА»: «Учитывая преданность казачества советской власти, а также стремление широких масс казачества наравне со всеми трудящимися Советского Союза активным образом включиться в дело обороны страны… отменить для казачества все ранее существовавшие ограничения в отношении их службы».

В Москве разрешили восстановить казачьи части. 10-я территориальная кавказская дивизия стала 10-й Терско-Ставропольской, 12-я кавказская — 12-й Кубанской казачьей. Началось формирование еще трех дивизий. Казакам разрешили носить свою форму.

Но антисоветские и антимосковские чувства были, видимо, широко распространены среди казаков, что и проявилось с приходом немецких войск.

Уже в октябре 1941 года для борьбы с партизанами — с разрешения Генштаба сухопутных войск немецкой армии — начали формировать первые казачьи сотни из военнопленных и местного населения (см.: Военно-исторический журнал. 2002. № 2).

Военнопленные казаки оказались — в отличие от русских — в привилегированном положении. Когда русские пленные просто умирали от голода, казаков принимали в ряды вермахта как «полноправных солдат» и устанавливали для них немецкие нормы питания.

Казачьи формирования приносили присягу:

— Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Евангелием в том, что буду вождю новой Европы и германского народа Адольфу Гитлеру верно служить и буду бороться с большевизмом, не щадя своей жизни, до последней капли крови…

Бывший атаман Краснов после Гражданской уехал в Германию, где двадцать лет спустя предложил свои услуги Адольфу Гитлеру. Краснов был просто счастлив, когда нацистская Германия напала на Советский Союз.

На следующий день, 23 июня 1941 года, он писал атаману Общеказачьего объединения в Германской империи генерал-лейтенанту Евгению Ивановичу Балабину: «Итак, совершилось. Германский меч занесен над головой коммунизма, начинается новая эра жизни России… Быть может, мы накануне вековой дружбы двух великих народов».

Казаки-эмигранты решительно поддержали Гитлера. Они отправляли германскому правительству приветственные телеграммы с выражением чувства «верности и преданности» и готовности предоставить себя в распоряжение фюрера для совместной борьбы против Советского Союза.

«В Новой Европе, — мечтал Краснов, — Европе национал-социалистической, казаки займут почетное место, как наиболее культурная и способная часть народа Русского».

Идеологи казаков рассчитывали на создание независимого казачьего государства, в которое собирались включить Северный Кавказ и немалую часть Украины. Сторонники казачьей самостоятельности, самостийники были противниками русского государства. Они говорили, что главный враг казачьей независимости — не только коммунисты, но и вообще весь русский народ.

28 июня атаман Войска Донского генерал-лейтенант граф Михаил Николаевич Граббе подписал приказ:

«22 сего июня Вождь Великогерманского Рейха Адольф Гитлер объявил войну Союзу Советских Социалистических Республик. От Ледовитого океана до Черного моря грозною стеною надвинулась и перешла красные границы мощная германская армия, поражая полки Коминтерна.

Великая началась борьба. Донское казачество! Эта борьба — наша борьба».

29 июня в Берлине прошло собрание представителей казачества, которые приняли решение присоединиться к германской армии в борьбе за освобождение «Казачьей Родины».

9 августа в оккупированной немцами Праге в зале, украшенном потретами Гитлера, тоже собрались казаки.

— Мы, казаки, не можем и не должны связывать свое будущее с русским прошлым! — говорили выступавшие. — Мы, казаки, приветствуем каждую бомбу и каждую гранату, которые летят на головы московских тиранов! Слава богу, Москва горит! Хайль Гитлер! Слава казачеству!

Но немцы не спешили принимать услуги казаков. Руководителей эмиграции вызывали в имперское министерство по делам оккупированных восточных территорий и рекомендовали объяснить соплеменникам, что их просят «не выступать с предложениями и проектами и поменьше обсуждать события». Эмигранты завалили нацистские ведомства предложениями своих услуг, и немецкие чиновники не могли справиться с обилием челобитных.

Краснов писал Балабину:

«Какая будет Россия после окончания войны с большевиками — единая или разделенная на части — знают только два человека — Гитлер и Геринг, и они никому этого не скажут.

Можно только из некоторых поступков и слов фюрера и из сознания, что этот гениальный человек, подобного которому еще не было в мировой истории, никогда не ошибался, догадываться, что Германия не собирается создавать слабое лоскутное государство, которое сейчас же станет объектом купли-продажи у Англии и Америки».

Генерал Краснов мечтал о создании на русской территории — с помощью немцев — самостоятельной Каза-кии. Он требовал от казаков помогать вермахту: «Выйдут оставшиеся в живых казаки с хоругвями и крестами навстречу германским войскам — будут и казаки в Новой России. Не выйдут, будут кончать самоубийством, как Смоленск, Ленинград и другие города советские…»

Сторонники казачьей самостоятельности, самостийники, не считали себя русскими людьми и были противниками русского государства (см.: Материалы по истории Русского освободительного движения. Выпуск 4. 1999. Статья С. Дробязко):

«Казакам не место в русских единонеделимческих организациях, а в своей национальной. Ведь теперь повсеместно русские эмигранты на девяносто процентов стали красными, белобольшевиками, видят в Сталине объединителя земель русских и их защитника, достойного Петра I. Для нас же как один, так и другой были тиранами и уничтожали наш казачий народ.

Мы верим, что всем народам новой Европы теперь ясно, что только полное разделение России-СССР на ее составные части раз и навсегда избавит Европу от вечной опасности и разрушения со стороны Москвы».

Когда немецкие войска летом 1942 года приближались к Сталинграду, многие казаки приветствовали немцев.

В сентябре 1942 года в оккупированном Новочеркасске немцы разрешили провести казачий сход, на котором избрали штаб Войска Донского. Шло формирование казачьих частей для охраны тыла немецкой армии.

15 апреля 1942 года Гитлер сделал подарок Ивану Полтавцу-Остранице (о нем речь пойдет ниже), гарантировав особый статус казакам. Лично известный фюреру Полтавец-Остраница служил в главном управлении СС по вопросам рас и поселений. Гитлер санкционировал использование казаков в борьбе против партизан и на вспомогательной службе в вермахте. Но поскольку союзнические отношения со славянами были невозможны, в Берлине придумали теорию, будто казаки — потомки восточных готов, которые сохранили «прочные кровные связи со своей германской прародиной».

В апреле 1943 года Полтавец-Остраница представил записку Розенбергу с предложением создать после войны казачье государство. Государственными языками должны были стать немецкий, украинский и русский.

Весной 1943 года в Берлине вышел первый номер журнала «На казачьем посту», со страниц которого Петр Краснов обращался к казакам: «Идите в Германские войска, идите с ними и помните, что в Новой Европе Адольфа Гитлера будет место только тем, кто в грозный и решительный час последней битвы нелицемерно был с ним и Германским народом».

При министерстве по делам оккупированных восточных территорий в декабре 1942 года создали казачье управление. Казаки получали германские удостоверения личности.

Взамен все местные органы власти, назначенные немцами, были обязаны поставить определенное число добровольцев «для несения внутренней службы по охране своей Родины и для помощи Германским Вооруженным силам под руководством Главного немецкого командования в борьбе с коммунизмом и сталинской жидовской сворой».

10 ноября 1943 года от имени имперского правительства начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и министр по делам оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг подписали декларацию, в которой казаки объявлялись союзниками нацистской Германии: «Когда доблестная германская армия подошла к вашим рубежам, вы явились к ней не как пленные, но как верные соратники… Второй год вы сражаетесь плечо к плечу, стремя к стремени с германскими войсками. Вы пережили весь ужас власти большевиков, и вы никогда с ней не примиритесь. Германская армия нашла в вас честных и верных союзников».

Кейтель и Розенберг гарантировали казакам сохранение всех прав и привилегий. Германское правительство признавало право казаков на собственное государство — Казакию: «Мы устроим вашу казачью жизнь под зашитой фюрера, снабдив вас землей и всем необходимым для вашей самобытности».

При имперском министерстве по делам оккупированных восточных территорий 31 марта 1944 года появилось главное управление казачьих войск. Это был прообраз правительства будущей Казакин. Во главе управления поставили генерала Петра Краснова. Начальником штаба сделали его племянника Семена Николаевича Краснова. Младший Краснов в Гражданскую служил в армии Врангеля, получил полковничьи погоны.

Андрей Андреевич Власов познакомился с Петром Красновым и генералом фон Лампе в доме одного из старых эмигрантов. Спросил обоих, как они относятся к его Русской освободительной армии.

— Мы с генералом Красновым, — дипломатично ответил фон Лампе, — монархисты, Андрей Андреевич.

— Поезжайте в наше село, — нашелся Власов, — там найдете третьего монархиста — моего отца.

Власов предложил казакам и украинцам объединить усилия. Но главное управление казачьих войск выступило против генерала Власова и его Комитета освобождения народов России, утверждая, что «Россия погибла и никогда больше не воскреснет». Краснов до конца верил в немецкую победу.

Он так ответил генералу Власову: «Все казаки собираются в свой Казачий Корпус пол казачьим и немецким командованием… Если будет тот счастливый час, когда Русская Освободительная Армия пойдет на Восток, чтобы сломить большевизм, они будут счастливы идти на ее правом фланге, но пойдут под немецким командованием, ибо они присягали Германии и ее фюреру и освобождение родных краев видят только при помощи Германии».

Казаки переходили на сторону немцев по идейным соображениям — вместе с семьями, целыми станицами.

Осенью 1941 года по приказу начальника тыла группы армий «Центр» в Могилеве был сформирован первый казачий эскадрон из числа военнопленных. Командовал им бывший майор Красной армии Иван Никитич Кононов.

В начале войны он командовал 436-м полком 155-й стрелковой дивизии, расквартированной в районе Белостока. 10-я армия, в которую входила его дивизия, попала в окружение и была разгромлена. 22 июля майор Кононов сдался немцам со своими подчиненными — толи со всем полком, то ли с одним из батальонов.

В сентябре командование вермахта разрешило ему создать полк на службе у немцев, получивший наименование — 120-й Донской казачий полк. В течение года Кононов сформировал шесть эскадронов. Но Берлин запретил крупные русские части, и в январе 1943 года его солдат свели в 600-й отдельный Донской казачий батальон. Задача — охрана тыла немецких войск, то есть борьба с партизанами, карательные операции против местного населения, заподозренного в симпатиях к партизанам.

В сентябре 1944 года, когда нацисты ставили под ружье всех, кого удавалось мобилизовать, при штабе СС был создан Резерв казачьих войск, который возглавил генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро. В Гражданскую войну в войсках Деникина он командовал 3-м Кубанским конным корпусом. В 1920 году новый командующий Белой армией барон Врангель выставил его из армии за грабежи.

В эмиграции Андрей Шкуро выступал в цирке.

В 1926 году его встретил руководитель Русского общевоинского союза в Германии генерал-майор Алексей Александрович фон Лампе.

«Бедняга Шкуро впал в полное ничтожество, — записал в дневнике фон Лампе. — Труппа его ликвидирована и частично попала в Дюссельдорф — в цирк, здесь он не может найти антрепризы, так как все сведения о труппе неблагополучны, жить не на что настолько, что обедать нечего и в пансион не плочено — я дал ему мелочи и две марки, и он немедленно побежал покупать папиросы».

Сам фон Лампе происходил из рода немцев, которые перебрались в Россию еще в наполеоновские времена. Род обрусел, и бывший царский офицер фон Лампе плохо говорил по-немецки. Он зарабатывал на жизнь тем, что снимался в кинофильмах, где были «русские» роли.

Назначение в штаб СС оказалось подарком для бывшего генерала Шкуро. Его задача состояла в том, чтобы поставить под ружье как можно больше казаков.

Командовал ими Гельмут Вильгельм фон Панвиц. Он родился в Верхней Силезии в 1898 году. В Первую мировую в составе армии кайзера сражался на русском фронте. После войны служил управляющим имениями крупных землевладельцев в Польше. При Гитлере его вновь призвали в армию. Участвовал в Польской кампании, воевал во Франции. В июне 1941 года командовал головным отрядом 45-й немецкой пехотной дивизии, участвовавшей в нападении на Советский Союз.

В октябре 1942 года полковник Панвиц был переведен на южный фланг Восточного фронта, в группу армий «А», которой командовал генерал Эвальд фон Клейст. В штабе Клейста активно вербовали в состав вермахта местное население, казаков, представителей различных народов Кавказа.

В апреле 1943 года Панвиц получил приказ начальника Генштаба сухопутных войск генерал-лейтенанта Курта Цейцлера сформировать из бывших военнослужащих Красной армии первую казачью дивизию. В конце сентября 1943 года дивизия была сформирована на территории Польши; ее состав — 1-й Донской, 2-й Терский, 3-й Сводно-Казачий и 4-й Кубанский полки.

На счастье казаков, армию не послали на фронт, а отправили в Сербию, где они принимали участие в охоте на партизан Иосипа Броз Тито. Казаки Панвица жгли деревни, вешали крестьян, насиловали женщин.

«Все больше стали к нам поступать сведения о безобразных бесчинствах и жестокостях казаков Панвица, — писал в своих воспоминаниях Виктор Байдала ков. — Решил сделать попытку и попросить генерала Краснова воздействовать и обуздать казачью ватагу.

Жил генерал Краснов за городом. Аккуратная, как бы лакированная квартира. Супруга генерала, Лидия Николаевна, дородная седая дама, поит крепким чаем с вареньем из собственного сада. Генерал Краснов бодр и ершист — знать-де не знает и ведать не ведает казаков генерала Панвица.

Краснов верит крепко в конечную победу немецкого оружия. По секрету делится, что немцы скоро применят новое, невиданное доселе, сокрушающее оружие».

Генерал Краснов продолжал восхищаться фюрером и верить в его военный гений.

20 июля 1944 года, после неудачного покушения на Гитлера, Краснов отправил ему телеграмму:

«Казачьи войска, перешедшие на сторону Германии и вместе с ней сражающиеся против мирового еврейства и большевизма, с глубоким негодованием и возмущением узнали о гнусном и подлом покушении на Вашу жизнь.

В чудесном спасении Вашем они видят великую милость Всемогущего Бога к Германии и казакам, Вам присягнувшим, и залог полной победы Вашей над злобным, жестоким и не стесняющимся в средствах борьбы врагом. Казаки усугубят рвение своего служения для спасения Германии и Европы от большевистской заразы.

Живите многие годы, наш Вождь Адольф Гитлер».

В декабре 1944 года Панвиц, произведенный в генерал-лейтенанты, получил приказ рейхсфюрера СС Гиммлера сформировать на основе дивизии 15-й казачий кавалерийский корпус. Формирование было закончено в феврале 1945 года. В 15-м корпусе служило восемнадцать тысяч солдат и офицеров (две дивизии и пластунская бригада).

Панвиц получил звание группенфюрера и генерал-лейтенанта войск СС. Ивана Кононова, произведенного в генералы, он сделал начальником штаба корпуса.

В 1945 году казакам, связавшим судьбу с нацистской Германией, уже было не до выяснения вопроса о самостоятельности. К Власову присоединилась казачья группа бывшего генерал-майора белой армии Антона Васильевича Туркула (ее преобразовали в бригаду), который жил в эмиграции в Париже.

Бывший генерал давно был известен своими симпатиями к Гитлеру. В апреле 1938 года французское правительство выслало Туркула. Он перебрался в Германию. Генерала Туркула сделали начальником управления формирования частей РОА.

Последним под знамена Власова стал казачий корпус генерала Панвица. 30 апреля 1945 года он отправил генерал-лейтенанту Власову, главнокомандующему вооруженными силами Комитета освобождения народов России, письмо:

«Сердечно благодарю Вас за Ваше поздравление по поводу избрания меня Походным Атаманом Казачьих Войск. Я искренне рад тому, что казачьи части вошли под Ваше командование. К этому всегда стремились все казаки и все командование нашего корпуса, и только обстоятельства военного времени не давали нам возможности осуществить это раньше…

Я глубоко уверен, дорогой генерал, что знамя освобо-'дительной борьбы, поднятое Вами, мы все вместе с честью удержим до нашей победы. Залогом этого является бурный рост антибольшевистского движения не только в России, но и в других странах Европы».

Когда Панвиц писал это письмо, Гитлер уже был мертв и от вермахта почти ничего не осталось.

Готовым служить Гитлеру казакам выделили сто восемьдесят тысяч гектаров земли в Белоруссии. Когда немцев оттуда выбили, территорию для Казакии подыскали в Северной Италии. Десятки тысяч казаков под командованием походного атамана Тимофея Ивановича Доманова отступали вместе с вермахтом.

Для придания себе веса он выдавал себя за бывшего майора Красной армии. Тимофей Доманов врал. В царской армии он служил, в Красной — нет. После войны его задержали и допрашивали в главном управлении контрразведки Смерш. Выяснилось, что Доманов, который перед войной жил в Пятигорске, был секретным сотрудником городского отдела НКВД. Он даже получил задание остаться в занятом врагом городе и вести подпольную работу. Вместо этого пошел на службу к немцам, которые его охотно приняли, поскольку его жена была немкой. Доманов помогал немцам формировать казачьи части для охранной службы и борьбы с партизанами.

Начальник главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны генерал-полковник Абакумов доложил Сталину:

«Походный казачий стан был создан из антисоветской части донских, кубанских и терских казаков, воевавших на стороне немцев против Красной армии и бежавших со своими семьями из СССР при отступлении германских войск.

В ноябре 1943 года германское правительство издало обращение к этим казакам, в котором обещало им после победы над Советским Союзом восстановить их казачьи права…

10 ноября 1943 года в специальном обращении германского правительства, за подписью начальника штаба верховного командования вермахта Кейтеля и министра восточных областей Розенберга, было указано, что германское правительство считает казачьи войска своими союзниками и обещает казакам восстановить их самобытность, древнее выборное начало, вернуть казачьи земли, а на ближайший период времени устроить на временное поселение.

Вскоре в Северной Италии на землях, отнятых немцами у итальянских партизан, был организован казачий стан, куда были направлены бежавшие из СССР казаки…»

Так казачьи войска Доманова в конце войны оказались на территории Северной Италии. Региональный командир войск СС группенфюрер Одило Глобочник потребовал от казаков активных боевых действий, но они не хотели и не могли воевать. Глобочник отстранил Доманова от командования и заменил его генералом Шку-ро. Но сам Глобочник уже бросил свой пост и бежал, поэтому его приказ остался неисполненным. Казачьи части отступили на территорию Австрии.

Английские войска передали советскому командованию тридцать пять тысяч казаков. Генерала Краснова весной 1945 года британские власти выдали советской армии в австрийском городе Линце.

8 июня 1945 года Абакумов сообщил Сталину:

«Докладываю, что в конце мая с. г. на территории Австрии англичанами были переданы советскому командованию, а затем нами арестованы и доставлены в Главное управление «СМЕРШ» 20 белогвардейцев — руководителей белоказачества, проводивших активную работу против Красной армии.

В числе арестованных:

Генерал от кавалерии белой армии Краснов П.Н. — начальник главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1869 года рождения, уроженец гор. Петербурга, в годы гражданской войны атаман войска донского;

Генерал-лейтенант белой армии Шкуро А.Г. — инспектор резервов казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1887 года рождения, уроженец станицы Пашковская, бывш. Кубанской области, в годы гражданской войны командовал Кубанским казачьим корпусом белой армии;

Генерал-майор белой армии Краснов С.Н. — начальник штаба главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1893 года рождения, уроженец Хоперского округа, бывш. Донской области;

Генерал-майор белой армии Султан-Гирей Клыч — командир сформированной немцами дивизии горцев Северного Кавказа, 1880 года рождения, уроженец Майкопского района, быв. Кубанской области, в годы гражданской войны командовал «дикой дивизией» белой армии;

Генерал-майор казачьих войск Силкин Д.А. — заместитель атамана походного стана главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1888 года рождения, уроженец Новочеркасска;

Генерал-майор белой армии Есаулов П.С. — председатель войскового суда походного стана главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1874 года рождения, уроженец гор. Железноводска;

Генерал-майор казачьих войск Тихоцкий Е.С. — командир бригады кубанского и терского войска походного стана главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1876 года рождения, уроженец гор. Харькова…»

Почти два года шло следствие. Дело казачьих генералов рассматривала военная коллегия Верховного суда 15–16 января 1947 года в закрытом, заседании без прокурора и адвоката. Всех приговорили к смертной казни на основании статьи 1 указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года.

17 января 1947 года центральные газеты сообщили о приведении приговора в исполнение.

Уже в наши дни пришлось вновь вспомнить о Краснове.

В мае 2004 года в Сантьяго был вынесен приговор по делу об убийстве журналистки Дианы Аарон, которая в пиночетовские времена писала статьи о ситуации в Чили. В ноябре 1974 года ее арестовали, и она исчезла. Потом стало известно, что ее отправили в лагерь, где она была убита сотрудниками тайной полиции. Спустя тридцать лет правосудие восторжествовало. Начальник одного из управлений тайной полиции, организовавший похищение журналистки, бригадный генерал Мигель Краснофф был приговорен к десяти годам заключения.

Его настоящее имя — Михаил Семенович Краснов, он внучатый племянник повешенного генерала Краснова.

Могла ли Россия получить свободу из рук Гитлера?

Важно ответить на вопрос: почему немалое число русских эмигрантов, причем называвших себя националистами, оказались в годы Второй мировой войны на стороне Гитлера?

В отличие от советских пленных, которые записывались в армию генерала Власова, перед эмигрантами не стоял этот жестокий выбор: голодная смерть в лагере или служба Третьему рейху. Эмигранты, раскиданные по всей Европе, могли продолжать прежнюю жизнь, отказавшись служить и Гитлеру, и Сталину. Тем не менее многие молодые люди из эмигрантских семей летом 1941 года двинулись в Россию в обозе вермахта.

Такая известная эмигрантская организация, как Национально-трудовой союз (в 1957 году аббревиатуру НТС стали расшифровывать иначе — Народно-трудовой союз), сделала это своей стратегией.

Лидеры НТС, бывшие соратники генерала Власова, та часть русской эмиграции, которая в годы Второй мировой войны выступала против Сталина, советской власти, русского социализма и потому фактически сотрудничала с Гитлером, немецким национальным социализмом, утверждают, что главным злом для России были советские коммунисты и ради их сокрушения можно было пойти на временный союз с Гитлером.

У них есть свои аргументы: в ГУЛАГе томилось больше людей, чем в фашистских лагерях. Сталин довел страну до нищеты, до голода…

Но советский коммунизм не был такой же человеконенавистнической доктриной, как немецкий национальный социализм. Коммунизм, в отличие от национального социализма, не предусматривал создание лагерей смерти, уничтожения целых народов, захват других государств и превращение их в колонии.

Можно ли было во имя борьбы со Сталиным пойти вместе с Гитлером? Ради свержения коммунизма принять национальный социализм?

Какая разница между сотрудником абвера немецким генералом Гансом Остером, который в 1940 году пришел в голландское посольство, чтобы предупредить о том, что Гитлер готовится напасть на Голландию, и русским генералом Власовым, который в 1942-м перешел на сторону Гитлера?

Действительно ли одни стали героями, а другие преступниками только потому, что Гитлер проиграл, а Сталин оказался на победившей стороне?

Союз с немцами, утверждают, например, руководители НТС, был вынужденным: только с помощью Германии можно было свергнуть Сталина и избавить Россию от большевиков. Точно так же это сформулировано в пражском (1944 год) «Манифесте Комитета освобождения народов России» генерала Власова: «Помощь Германии является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики».

Руководители НТС говорят, что с гитлеровцами они не сотрудничали, напротив, в конце концов гестапо их арестовывало. На оккупированную территорию члены НТС поехали потому, что должны были как-то помочь оказавшимся там русским людям. Так ли это?

В эмиграции существует большая литература на эту тему. Одна из наиболее часто цитируемых книг — монография историка Свена Стеенберга «Власов», которую в 1974 году русские эмигранты, живущие в Австралии, перевели с немецкого и издали в Мельбурне.

«НТС был хорошо организован, — пишет Свен Сте-енберг, — и сразу же после начала войны с Советским Союзом его члены были направлены в занятые немцами области.

НТС был знаком с истинными целями гитлеровской восточной политики, но вынужден был работать вместе с немцами, так как без их помощи было невозможно добраться до занятых областей да и самое свержение советского строя без помощи немецкого оружия казалось невозможным. Члены НТС считали, что немцы не могли выиграть эту войну без помощи русского населения, так что в конце концов вопрос их отказа от своих колониальных планов — это только вопрос времени…

Многие члены НТС работали в различных учреждениях: в министерстве пропаганды Геббельса, в пропагандном отделе главного командования вермахта и, прежде всего, в восточном министерстве Альфреда Розенберга».

Меньше чем через месяц после начала войны, 17 июля 1941 года, было создано министерство по делам оккупированных восточных территорий. Альфред Розенберг с восторгом принял назначение министром. Дело в том, что после поездки Риббентропа в Москву в конце лета 1939 года и подписания договоров с Советским Союзом он оказался в трудном положении.

Антисоветские высказания в рейхе временно прекратились. Розенбергу запретили выступать. Его злобную книгу об Октябрьской революции «Чума в России» изъяли из продажи. Специальной директивой Главного управления имперской безопасности от 25 октября 1939 года русским эмигрантским организациям было приказано не заниматься пропагандой, не проводить публичных мероприятий и вообще не напоминать о себе.

2 апреля 1941 года Гитлер пригласил к себе Розенберга и говорил с ним два часа. Фюрер посвятил его в свои планы уничтожения Советского Союза. Беседу он закончил словами:

— Розенберг, наступил ваш час!

20 апреля, в свой день рождения, Гитлер утвердил Розенберга уполномоченным по урегулированию вопросов восточноевропейского пространства. Еще до начала войны, 20 июня, рейхсляйтер Альфред Розенберг объяснял своим подчиненным политические пели Германии в войне с Советским Союзом:

— Сохранение единой и неделимой России исключено. Замена Сталина новым царем или выдвижение на этой территории какого-либо другого национального вождя только мобилизовало бы русских против нас. Надо подхватить стремление к свободе народов, населяющих Советский Союз, и придать им определенные государственные формы, то есть выкроить из огромной территории Советского Союза отдельные государственные образования и восстановить их против Москвы, обезопасив тем самым Германскую империю от угрозы с востока…

Так что работа в нацистском аппарате, особенно в министерстве Розенберга, вряд ли свидетельствует об оппозиции НТС гитлеровцам.

Начальником политического отдела восточного министерства был Георг Лейббрандт, которого члены НТС по-свойски именовали Рудольфом Адамовичем. Сын немецкого колониста, он родился в Таврии, прекрасно говорил по-русски. После прихода нацистов к власти вступил в партию и работал в аппарате у Розенберга. Лейббрандт был сторонником создания Русской освободительной армии. Летом 1943 года его взяли на действительную службу в вермахт.

В министерстве его сменил ставленник Гиммлера обер-группенфюрер СС Готтлоб Бергер. Старый член партии, он с 1940 года возглавлял главное административное управление СС. Ему Гиммлер поручил собирать по всей Европе желающих служить в войсках СС.

Готтлоб Бергер был представителем Гиммлера при Розенберге, а затем еще и возглавил политический, то есть ведущий отдел министерства. В октябре 1944 года он возглавил службу по делам военнопленных. От Бергера зависела судьба генерала Власова, его соратников, советских военнопленных, вообще всех русских, оказавшихся под властью Германии.

Об отношении группенфюрера СС Готтлоба Бергера к русским говорит то, что именно он по поручению Гиммлера весной 1943 года издал брошюру «Унтерменш» («Недочеловек») — о русских. Ее преполагалось использовать в качестве учебного пособия для немецких солдат на Восточном фронте.

Цель этого издания состояла в том, чтобы показать русских в образе монголоидных чудовищ’, которые должны быть уничтожены: «Недочеловек, биологически как будто бы совершенно такое же существо, является тем не менее другим, ужасным созданием, с человекоподобными чертами лица, но в духовном отношении стоящим ниже, чем животное».

После войны, в 1949 году, военный трибунал в Нюрнберге приговорил Готтлоба Бергера к двадцати пяти годам тюрьмы…

Юрий Чикарлеев, который многие годы работал в НТС, в 1987 году издал в Нью-Йорке книгу «Трагедия НТС».

«После 22 июня 1941 года русская эмиграция раскололась на пораженцев и оборонцев, — писал Чикарлеев. — Большинство руководства НТС поддержало решение использовать войну для организации «третьей силы», способной, по взаимном истощении противников, освободить Россию.

Но и в НТС по этому поводу не было полного единства. Так, самый талантливый и умный из руководителей НТС М.А. Георгиевский, известный своими антинемец-кими настроениями и занимавший пост генерального секретаря исполнительного бюро НТС, прожив всю войну в Югославии, не стал участвовать в операциях по созданию «третьей силы», ибо эта работа НТС велась практически под эгидой абвера — немецкой военной разведки.

Абвер возглавлялся адмиралом Канарисом, а отдел «Восток», с которым и сотрудничал НТС, генералом Геленом, ставшим впоследствии первым руководителем Федеральной разведывательной службы ФРГ.

В те годы никто и не стремился скрывать, что переброска членов НТС из стран Западной Европы на оккупированную немцами территорию СССР была организована офицерами абвера (использование НТС немецкой военной разведкой осуществлялось под кодовым названием «Операция Ингвар»). Поэтому и аресты членов НТС немцами в 1944 году — следствие разгрома гестаповцами разведки Канариса (после покушения на Гитлера 20 июля)… Связавшись с немецким абвером, руководство НТС потеряло политическую невинность».

Руководители НТС с этим не согласны. У них иная версия собственной истории: «НТС, провозгласивший себя во время войны «третьей силой» («Ни с Гитлером, ни со Сталиным!»), был немцами запрещен и работал нелегально; в гитлеровских тюрьмах и концлагерях находились десятки членов НТС, многие были казнены или умерли в заключении».

Чем же занимались члены НТС на оккупированных немцами территориях?

Борис Витальевич Прянишников, один из руководителей НТС (в начале войны он работал в издававшейся в Берлине на русском языке газете «Новое слово»), вспоминал:

«Вскоре после начала войны с СССР в «восточном министерстве» Альфреда Розенберга было принято решение о формировании из советских военнопленных кадров для помощи немецкой администрации в оккупированных областях. Руководство НТС, в свою очередь, решило воспользоваться местом скопления военнопленных для ведения среди них русской национальной работы.

В специальный лагерь Вустрау, недалеко от Берлина, были откомандированы В. Поремский, Д. Брунст, Ю. Трегубов, Р. Редлих. Здесь они, как будто выполняя для немцев работу, направленную к преподаванию угодных восточному министерству дисциплин, на самом деле занимались подбором людей в НТС…

Нередко члены НТС из лагеря Вустрау получали возможность принимать участие в отборе людей из лагерей, где условия жизни были ужасными в полном смысле слова — голод, мучения, болезни, смерть».

Дмитрий Викторович Брунст, руководитель отделения НТС в Чехословакии, в годы войны работа.'! на немецкой радиостанции, которая вещала на русском языке. Потом был откомандирован министерством Розенберга для работы в лагерях военнопленных.

Юрий Андреевич Трегубов совсем молодым человеком в 1934 году вступил в НТС в Берлине. С 1941 года служил в восточном министерстве и работал в особых лагерях для военнопленных.

Роман Николаевич Редлих в 1933 году эмигрировал из Советского Союза в Германию. Во время войны служил в лагере в Вустрау, в так называемой бригаде Каминского, и в спецшколе, которая готовила из военнопленных диверсантов для заброски в советский тыл.

В лагере Вустрау, организованном летом 1942 года, по заявкам министерства Розенберга готовили административный персонал для оккупированных территорий. Существовала целая сеть таких особых лагерей, где военнопленных учили немецкому языку и объясняли им преимущества германского национального социализма. Тон задавали балтийские немцы, говорившие по-русски.

Военнопленные, пишет Юрий Чикарлеев, в победу Красной армии не верили:

«Во время бесконечных бесед под открытым небом, у проволоки, обсуждали перспективы на будущее, говорили о судьбе России после победы немцев над Сталиным, но главным образом думали о том, как выбраться из лагеря, ибо лагерь означал почти неминуемую смерть…

Потом распространились слухи о наборе добровольцев из числа военнопленных во вспомогательные соединения немецкой армии. Само собой разумеется, что «добровольцами» готовы были идти почти все — по разным мотивам.

Можно себе представить, что в таких условиях появление в лагерях «комиссии восточного министерства рейха» во главе с Владимиром Поремским (будущим председателем НТС) по набору в оккупационную администрацию вызвало ажиотаж, теплило надежду на возможность выжить.

Желающих приводили в помещение, где Поремский с ними доброжелательно беседовал, задавал различные вопросы и в зависимости от ответов ставил в списке над фамилиями какие-то значки. Кандидаты с замирающим сердцем гадали о значении поставленных над их фамилиями в списке значков, ибо эти значки Поремского означали жизнь или смерть».

Владимир Дмитриевич Поре. мский, химик по образованию, активно сотрудничал с НТС с начала тридцатых годов. Пошел служить немцам. С 1941 года работал в имперском министерстве иностранных дел, занимался радиопропагандой на Советский Союз, потом его перевели в министерство Розенберга и отправили преподавать искусство пропаганды в лагере Вустрау. В 1955 году Порем — ский станет председателем НТС.

Трудно обвинять в чем-либо военнопленных, которые, умирая от голода в немецких лагерях, выбирали жизнь и говорили немецким вербовщикам «да». Ясна и позиция Власова, других бывших советских генералов и полковников из его окружения. Они решили, что Красной армии конец, и предпочли попробовать себя на новой стезе, а не сидеть за колючей проволокой в лагере для старших офицеров и генералов с перспективой там же и окончить свои дни.

Но почему все-таки согласились сотрудничать с нацистами люди из НТС и других эмигрантских организаций, которые называли себя русскими националистами? Им-то не приходилось выбирать между смертью в лагере и службой Гитлеру?

Ненависть НТС к Сталину, желание свергнуть большевистский режим в России понятны. Но почему в компании с Гитлером? Суперпрагматический подход: ради освобождения Родины можно войти в союз даже с дьяволом?

Члены НТС и их единомышленники закрывали глаза на все преступления гитлеровского режима в России, надеясь сначала с помощью Гитлера освободиться от Сталина, а потом как-нибудь избавиться и от самого Гитлера?

Это объяснение годится для тех, кто не читал «Майн кампф», не работал в восточном министерстве Розенберга и не понимал, что Россия как государство, по немецким планам, должна была исчезнуть с политической карты мира, а русские превращены в дешевую рабочую силу для немецких колонистов.

Свои планы Гитлер никогда не скрывал. Он говорил об этом открыто и потому раздражался, когда слышал, что какие-то русские националисты претендуют на союз с ним. Он не нуждался в таких союзниках!

Для Гитлера Россия была врагом. С первых шагов в политике фюрер откровенно говорил о намерении уничтожить большевистскую Россию как источник мирового зла.

«О Советской России, — вспоминал Риббентроп, — фюрер всегда говорил с острейшей враждебностью. При таком внутреннем возбуждении глаза его темнели, лицо становилось жестким и неумолимым. Гитлер был преисполнен фанатической решимости ликвидировать коммунизм».

Гитлер утверждал, что он затеял войну против России как войну против мирового коммунизма. Но в реальности ему было все равно, кто управлял Россией.

Россия была соперником Германии на континенте. Она подлежала уничтожению, а славянские земли — колонизации. Нацистские архивы, которые уже почти шестьдесят лет тщательно изучаются историками, не дают иного ответа.

В 1925 году Гитлер писал: «Как национально настроенный человек, оценивающий человечество с расовых позиций, я не имею права уже хотя бы ввиду расовой неполноценности этих народов связывать с ними судьбу собственного народа. Современная Россия, лишенная своего немецкого верхнего слоя, не может быть союзником немецкой нации».

30 марта 1941 года в рейхсканцелярии в Берлине Гитлер выступил с секретной речью перед высшим командованием вермахта. Он говорил о будущей войне:

— Наши задачи в отношении России: вооруженные силы разгромить, государство ликвидировать… Это борьба двух мировоззрений, потому что коммунизм — это чудовищная опасность для будущего. Нам не следует придерживаться законов солдатского товарищества. Коммунист не был товарищем и не будет. Речь идет о борьбе на уничтожение. Эта война будет резко отличаться от воины на Западе. На Востоке жестокость — это благо для будущего.

Гитлер с пренебрежением замечал, что русский народ, по-видимому, уже на семьдесят — восемьдесят процентов состоит из монголов. Поэтому предстоит уничтожить «биологическую субстанцию восточных народов», чтобы воспользоваться их жизненным пространством. Этот огромный пирог, говорил Гитлер, нужно умело разрезать.

Для фюрера Россия была подобна бубонной чуме, способной заразить и погубить весь западный мир.

— Что будет с русскими или чехами, меня совершенно не интересует… Если десять тысяч русских баб издохнут от изнеможения, копая противотанковый ров, то это интересует меня только в смысле того, закончен ли этот ров, нужный Германии, или нет?

Все пропагандистские ведомства Германии трудились над созданием омерзительного образа России и русских.

В апреле 1942 года в Берлине по указанию министра пропаганды Йозефа Геббельса была устроена выставка «Советский рай», которая должна была показать жизнь людей в России как примитивную и убогую. После закрытия выставки министерство выпустило большой альбом, который распространялся по всей Германии.

Русский солдат изображался в виде животного — без чувств и без интеллекта. Газеты получали указание от министерства пропаганды сообщать о реакции немецких солдат, стремительно продвигавшихся на восток, на бедственные условия жизни в России.

Антирусской пропагандой занималось и восточное министерство Альфреда Розенберга (в котором работали члены НТС).

В журнале Розенберга после начала войны появилась серия статей о России, в которых говорилось, что «в России человеческая жизнь никогда не ценилась», со ссылкой на Достоевского сообщалось, что русские по своему развитию ниже любого другого народа. И разумеется, объяснялось, что нападение Германии на Россию было превентивной акцией, самообороной.

Редактор газеты НТС Александр Казанцев вспоминал, как в начале войны в Берлине ходил смотреть еженедельные киножурналы, выпускавшиеся министерством Геббельса. В киножурналы включали репортажи с оккупированных территорий:

«Мы всматривались в мелькавшие на экране лица, в одежду, в улицы городов и сел, всматривались до тех пор, пока слезы не застилали глаза. Было все это до невероятности убогим, голодным и жалким.

Десятки, сотни тысяч военнопленных с исхудавшими, небритыми по неделям лицами, с воспаленными от пережитых ужасов и голода глазами. Из тысячных толп кинооператоры выбирают наиболее неодухотворенные, грубые и страшные лица, и дикторы поясняют эти снимки всегда одними и теми же комментариями:

— Вот эти дикари, подчеловеки, как видите, мало похожие на людей, собирались напасть на нашу Германию…»

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в январе 1941 года, еще до начала войны, приказал своим подчиненным готовиться к массовому уничтожению русского населения. Массовая гибель советских военнопленных была частью общего плана «биологического ослабления русского народа».

Министр по делам оккупированных восточных территорий Розенберг предполагал изгнать из европейской части России примерно тридцать миллионов русских. Если выселение из какого-то города затянется, предупредил его Гитлер, «сбросьте парочку бомб на город — и вопрос решен». Оставшиеся славяне будут рабами. Образование им не понадобится. Восточные земли заселят немецкие колонисты. Во-первых, фольксдойче, во-вторых, эсэсовцы, которые после войны в благодарность за боевые заслуги получат земельные наделы на Украине и в России.

Альфред Розенберг и некоторые другие руководители Третьего рейха еще могли как-то смириться с определенными национальными чувствами украинцев, прибалтов, некоторых других этнических групп, но только не русских. Под властью рейха самостоятельной России быть не могло.

Колоссальной удачей для немцев стала Катынь, где раскопали гигантскую могилу польских офицеров, уничтоженных перед войной НКВД. Была немедленно выпущена книга «Массовые убийства в лесах Катыни», содержащая протокол, подписанный экспертами из двенадцати европейских стран.

В 1942 году большим тиражом немцы выпустили книгу «Величайшее рабство в истории человечества» — о трудовых лагерях в Советском Союзе, о положении крестьянства и постоянном голоде.

В том же 1942 году с предисловием Геббельса появилась книга «Советский Союз глазами немецких солдат» — подборка писем с Восточного фронта. Эту книгу в миллионах экземпляров распространяли местные партийные организации. Россия изображалась как ад на земле.

Близорукие нацисты?

После войны и энтээсовцы, и уцелевшие власовцы пролили море чернил, сокрушаясь по поводу «политической близорукости» Гитлера и его окружения: немцы упустили шанс победить Сталина; они могли сделать это, создав на своей стороне мощную русскую армию, обращаясь с русскими, как с равными, и пообешав русским независимое государство.

Да если бы Гитлер мог обращаться с русским, как с равными, он вообще бы не начал войну! Русские, славяне были для него низшей расой, которую надо было подчинить себе. Русские не могли быть союзниками немцев, а только их рабами.

Гитлер верил в свои идеи. Он собрал вокруг себя единомышленников, он реформировал государство ради осуществления своих идей и ради них же начал мировую войну.

— Самый тяжелый удар человечеству был нанесен появлением христианства. Большевизм — незаконное дитя христианства, — говорил Гитлер в июле сорок первого.

В начале 1943 года членов НТС стали увольнять из немецких учреждений без всяких объяснений, некоторых даже отправили в немецкие тюрьмы и концлагеря. Теперь НТС склонен считать себя жертвой репрессий. Но гестапо в данном случае изолировало не противников рейха, а тех, кто позволял себе отклоняться от официальной линии, заключавшейся в том, что русский национализм в рейхе невозможен.

Писатель Георгий Владимов, который хорошо знал эту тему, писал: «В лагерях энтээсовцы оказались не потому, что выступали против Гитлера, — за это головы отрубали, — а потому, что гестапо заподозрило (и справедливо) инфильтрацию их рядов советской агентурой и двести человек изолировало для проверки. Длилась она полгода — которые НТС записал себе в героический счет…»

Проект знака РОА был поручен одному графику. Он представил девять вариантов, которые отослали на утверждение в восточное министерство. Альфреду Розенбергу не понравился ни один. Он перечеркнул их синим карандашом. Тогда генерал Малышкин предложил использовать Андреевский флаг. Этот вариант Розенберга устроил.

Протоиерей Александр Киселев, духовник штаба армии Власова, вспоминал: «В Берлине в ходу была шутка о подлинном значении нарукавного знака чинов власовской армии — РОА. Нарукавный знак представлял собою синий Андреевский крест на белом фоне, обрамленный красной полоской. Над этой эмблемой стояли золотые буквы: РОА. Одни расшифровывали значение этих трех букв так: русские, обманувшие Адольфа. Другие читали в них противоположное: русские, обманутые Адольфом».

Второе прочтение все-таки было ближе к истине.

Разные люди оказались и в РОА, и в Комитете освобождения народов России, и в НТС. Кто-то, вероятно, искренне верил, что трудится на благо России. Почему же им не приходило в голову, что тот, кто добровольно заключает союз с преступником, принимает его правила игры, действует с ним заодно, сам становится преступником? Говорят, что цель оправдывает средства. Оправдывает ли?

Один из подручных взятого в плен Власова вспоминал, как впервые увидел его в помещении отдела пропаганды Генштаба сухопутных сил вермахта на Виктория-штрассе, дом 10:

«В окно были вделаны массивные решетки, и попасть к нему было нельзя, так как все двери находились под замками, а у входа помещалась многочисленная немецкая вахта, примерно из расчета один солдат на одного пленного.

Генерал Власов собрал нас в редакционной комнате. При встрече присутствовал немецкий офицер Шгрик-Шгрикфельд, прекрасно владевший русским языком.

Генерал Власов говорил негромко, спокойно и, как всегда, очень искренно.

— Вы не думайте, что это только пропаганда. На такое дело я не стал бы вас звать. Мы начинаем большое дело, святое. Они, — он кивнул в сторону немецкого офицера, — думают ограничиться пропагандой. Нет, тут одной пропагандой не ограничиться.

Он, внезапно подавшись в нашу сторону, сказал весело и энергично:

— Так или не так я говорю?

— Так.

— То-то и оно».

На Власова делали ставку некоторые военные, уверенные, что если его правильно использовать, сделать из него фигуру крупную, притягательную, то можно перетянуть на сторону Германии немалую часть русских.

Восточное министерство Розенберга относилось к Власову настороженно, у министерских чиновников была своя стратегия. Они поддерживали не русских коллаборационистов, а представителей других народов, особенно тех, кто проявлял враждебность к России.

Но военные давили на Розенберга, они хотели более мягкой линии в отношении населения на оккупированных территориях, чтобы сбить волну партизанского движения, и более активного использования всех русских, готовых сражаться против советской власти. Розенберг согласился на то, чтобы от имени Власова и некоего Русского комитета, будто бы расположенного в Смоленске, была написана декларация, которую в виде листовки сбрасывали над советской территорией.

Смоленск выбрали потому, что местный бургомистр и еще несколько человек написали обращение к Гитлеру с призывом создать национальное русское правительство, которое стало бы союзником Германии, и передали его военному командованию. Кейтель ответил кратко: «Армия принципиально не занимается политикой».

Генерал-полковник Ганс фон Грейфенберг, начальник штаба группы армий «Центр», передал смоленскому бургомистру два вагона с медикаментами. Бургомистр пожаловался, что прошел месяц после его обращения, а ответа все нет:

— Впрочем, если в такое решающее время четыре недели проходят впустую, то можно уже представить себе, каким будет ответ.

Пленного генерала Власова сотрудники отдела пропаганды Генштаба сухопутных войск в феврале 1943 года возили в Смоленск, Могилев и Бобруйск. Немецкие военные рассчитывали привлечь к Власову и население оккупированных территорий, чтобы подорвать базу поддержки партизан.

Власову сшили темно-коричневый мундир, черные брюки, шинель с красными отворотами и золотыми, генеральскими, пуговицами. Он перестал быть военнопленным, и его поселили в гостиницу «Руссишер хоф».

В Смоленске он побывал в соборе, открытом при немцах (при советской власти это был склад). Вечером он держал речь в театре. В зале в большинстве своем сидели люди, связавшие свою жизнь с оккупационной властью. Больше всего их интересовало будущее. В победе германского оружия они не сомневались, но хотели знать: что их ждет? На что они могут рассчитывать? Какую роль будут играть после немецкой победы?

Один из чиновников местной администрации, назначенной немцами, задал Власову вопросы, которых он больше всего боялся:

— Почему до сих пор не говорят, что будет с Россией после войны? Почему немцы не допускают русского самоуправления в занятых ими областях? Почему добровольцы, которые сражаются против советской власти, находятся под немецкой командой?

Власов осторожно отвечал, что одно только его выступление означает — немцы начинают понимать настроения и проблемы русских. Чтобы он, Власов, мог исполнить свою задачу и добиться у немцев того, что давно уже следовало сделать, ему нужны доверие и помощь народа.

Его поездка продолжалась три недели. Он встречался с «представителями общественности», инспектировал «восточные батальоны» — «Днепр», «Припять», «Березина», «Волга» (остатки Русской национальной народной армии), казачий полк Ивана Кононова — и везде выступал со своей идеей объединения сил русского и немецкого народа, повторял, что без русских Германия Советский Союз не одолеет. В Бобруйске предполагалось, что он выступит по местному радио, но министерство пропаганды наложило запрет.

Власова принял командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ганс фон Клюге.

Сопровождавший Власова офицер вермахта написал отчет, одобрив его поведение: «Среди добровольческих частей, вокруг Власова, созданы легенды. В нем видят человека, способного вести их к лучшему будущему».

Сообщение о поездке Власова получил в Москве и Сталин.

7 апреля 1943 года секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, начальник белорусского штаба партизанского движения Петр Калинин доложил Верховному главнокомандующему:

«Партизанской разведкой установлено, что изменник, бывший командующий 2-й Ударной Армии генерал-лейтенант Власов взял на себя руководство т. н. Русской народной армией.

В последних числах марта месяца Власов посетил части РИА в г. Борисов. 21 марта в издающихся в Белоруссии фашистских газетах помещена его статья «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом».

Нами даны указания Власова держать в поле зрения и организовать его ликвидацию».

Ему устроили вторую поездку — в зону группы армий «Север» — с благословения командующего генерал-фельдмаршала Георга фон Кюхлера.

Через Ригу, где он побывал в редакции издававшейся немцами на русском языке газеты «Новый путь», приехали во Псков. Власова везли вагоном третьего класса, плохо кормили, он злился. Но во Пскове и в округе его встречали с большим интересом. Те, кто уже служил немцам, увидели в нем возможного руководителя, который добьется у немцев большего и улучшит их положение и жизнь. Другие, томившиеся в оккупации, плохо представляли, что происходит и что их ждет, и просто жадно слушали генерала, человека из верхов, обладавшего какой-то информацией.

Он пробыл во Пскове с 24 апреля по 3 мая. В местной газете «Возрождение на Востоке» было опубликовано его программное открытое письмо «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?». Городские власти устроили ему прием. 30 апреля он выступал в городском театре. Его привезли и в штаб 18-й армии генерала кавалерии Георга фон Линдемана, который взял его в плен.

Власов сказал, что надеется в недалеком будущем принимать немцев как гостей в Москве.

Его слова были расценены как «неслыханная наглость». В Берлине и без того с подозрением следили за поездками Власова. Генрих Гиммлер еще 4 марта 1943 года отправил шефу партийной канцелярии Мартину Борману записку, обращая внимание на то, что вермахт устроил настоящую рекламную кампанию пленному русскому генералу, а это противоречит указаниям фюрера. Гиммлер просил сообщить ему, не изменилось ли мнение Гитлера. Борман доложил гиммлеровскую бумагу Гитлеру. Фюрер возмутился.

Русская эмиграция с негодованием вспоминает приказ генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, изданный после выступлений Власова во Пскове.

«Ввиду неквалифицированных, бесстыдных высказываний военнопленного русского генерала Власова, — говорилось в приказе Кейтеля, — во время поездки, проходившей без разрешения фюрера и без моего ведома, приказываю перевести русского генерала Власова немедленно под особой охраной в лагерь для военнопленных, который он не смеет покидать.

Фюрер не желает больше слышать имени Власова. Впредь оно может, если этого требуют обстоятельства, использоваться в целях пропаганды, для проведения которых требуется имя, а не личность генерала Власова. Если же генерал Власов еще раз выступит где-либо лично, то следует позаботиться о том, чтобы он был передан тайной государственной полиции и обезврежен».

Гитлер действительно не желал слышать имени Власова и любых других русских, которые лезли к нему с предложением услуг. 8 июня 1943 года у фюрера обсуждалось положение на фронте. Кейтель обратил его внимание на то, что в листовке, предназначенной для Красной армии, перебежчикам обещана возможность вступить в Русскую освободительную армию. Кейтель заметил, что таких фраз следует избегать.

Фюрер высказался совершенно определенно:

— Вести пропаганду с помощью русских военнопленных можно сколько угодно при условии, что из нее не будет выведено никаких практических заключений, а главное, не будут создаваться те нежелательные настроения, которые, к сожалению, я заметил уже у некоторых. Я могу сказать, что мы никогда не создадим русской армии, это фантазия… Русские нам нужны только в качестве рабочей силы.

Командующим группами армий на Восточном фронте объяснили, что они могут создавать мелкие части из русских, но только во вспомогательных целях. И главное — не позволять русским заниматься политикой!

Власова не отправили в лагерь, держали как бы под домашним арестом на предоставленной ему двухэтажной вилле в Далеме, пригороде Берлина. На втором этаже располагались спальни и ванная. На первом — кабинет и столовая. В цокольном этаже — кухня и охрана.

Потом ему разрешили ездить по Германии, встречаться со старыми русскими эмигрантами, в частности с Василием Викторовичем Бискупским, о котором речь пойдет ниже.

Вечером играли в карты. В какой-то момент Власов раздраженно бросил:

— Я ничего не понимаю! Я знаю Сталина, знаю его методы, знаю, как надо к ним подходить, что надо делать, — и я сижу здесь и играю в преферанс!

Он так долго занимался саморекламой и рассказывал другим о своих больших политических возможностях, что и в самом деле стал считать себя крупной политической фигурой.

Осенью 1943 года Гитлеру доложили, что русские восточные батальоны переходят назад, в Красную армию. Фюрер приказал в два дня разоружить их и немедленно отправить на угольные шахты.

Начальник Генштаба сухопутных войск генерал-полковник Курт Цейцлер вызвал начальника штаба добровольческих соединений. Тот ответил, что ему ничего не известно о массовых случаях перехода на сторону Красной армии. Цейцлер ничего не хотел слышать: фюрер отдал приказ, и его надо исполнять. Ему надоело получать выговоры из-за русских.

Штаб добровольческих соединений боялся остаться без охранных и обслуживающих действующую армию подразделений. Предложили сократить примерно пять тысяч человек.

Цейцлер вспылил:

— Вы с ума сошли! Неужели вы думаете, фюрер на это согласится?

Выход нашелся: Гитлеру сообщили только номера сокращаемых частей, вопрос об их численности обошли. Фюрер вроде бы успокоился. Но тут же потребовал перебросить восточные батальоны на Западный фронт.

Это было ударом для Власова. Гитлер лишний раз показывал, что не нуждается в нем и его армии.

Самого генерала поместили в санаторий для СС в Баварии. Здесь он познакомился со вдовой эсэсовца Хейди Биленберг. У них возник роман, закончившийся женитьбой. Власов, вероятно, удовлетворился бы интрижкой. Но решил, что в чопорной Германии такое не поощряется. В принципе в Советском Союзе у него уже были две «законных» жены. Но это генерала не остановило.

Власов почти не говорил по-немецки, его жена не знала русского. Соратники генерала в своих воспоминаниях его немецкую жену не упоминают.

Когда в конце 1944-го — начале 1945 года армия Власова все-таки начала создаваться, это было не прозрением гитлеровцев, а просто-напросто актом отчаяния. Рейх трещал, и для спасения империи были хороши любые союзники.

4 октября 1943 года, выступая перед руководителями СС, Гиммлер возмущенно говорил о группе прибалтийских немцев, которые сделали ставку на Власова:

— Эти выходцы из балтийских провинций, которые маскируются честным мундиром нашей армии, повсюду распространяют нечестивые мысли, будто бы Россию можно победить только с помощью самих русских.

Осенью сорок третьего Гиммлер еще верил в победу. Год спустя его уверенность испарилась.

16 сентября 1944 года Гиммлер принял Власова. Для генерала это был счастливый день, он решил, что Германия радикально меняет свою политику. В реальности в тот момент рейхсфюрер СС уже был готов пойти на союз с кем угодно.

В том же сентябре Гиммлер принял и руководителя Организации украинских националистов Степана Андреевича Бандеру. Он обещал украинским националистам оружие для борьбы против общего врага — Красной армии. Взамен оуновцы взялись снабжать немцев разведывательной информацией, выслеживать забрасываемые в немецкий тыл советские диверсионные группы.

Генерала Власова к Гиммлеру привел главный редактор эсэсовской газеты «Черный корпус» штандартенфюрер Гюнтер д'Алквен, который после нападения на Советский Союз возглавил группу военных корресподентов, отправившихся на фронт. С тех пор он проявлял интерес к русской тематике. Он пришел к выводу, что только привлечение на сторону Германии максимально большого числа русских может изменить ход войны.

В июле 1944 года д’Алквен прилетел к Гиммлеру, находившемуся в Зальцбурге, и больше часа убеждал его в своей правоте. Гиммлер и сам уже был готов хвататься за соломинку.

— Я знаю вас давно, — сказал он д’Алквену. — Я не подозреваю вас в русофильстве, как этих балтийцев и некоторых армейских типов. Установите, бог с вами, контакт с Власовым и доложите мне.

Встреча была назначена на 21 июля, но отложилась на неопределенный срок из-за покушения на Гитлера. Рейхсфюреру СС было не до русского генерала. Он занимался тем, что вешал немецких. 9 сентября Гиммлер сказал, что примет Власова через неделю.

15 сентября Власов, д’Алквен, Штрик-Штрикфельд и несколько сотрудников аппарата СС выехали из Берлина на курьерском поезде. Штандартенфюрер д'Алквен предупредил Власова, что Гиммлер назначен командующим армией резерва и теперь у него значительно больше возможностей, чем прежде.

В десять утра они прибыли в ставку Гиммлера. В десять начались переговоры. Штрик-Штрикфельда по желанию Гиммлера не допустили.

Беседа была долгой. Рейсхфюрер СС с интересом разглядывал русского генерала. Он, наверное, впервые разговаривал с представителем «неполноценной расы», которую намеревался стереть с лица земли.

Власов польстил Гиммлеру:

— Вы сегодня самый сильный человек в правительстве Третьего рейха.

Рейхсфюрер спросил его:

— Действительно ли русский народ поддержит вас в попытке свергнуть политическую систему и признает ли он вас как политического вождя?

Власов отвечал уверенно:

— Я могу честно в обоих случаях ответить утвердительно.

Он пытался донести до Гиммлера все, что он давно мечтал высказать руководству Германии:

— Вы вторглись в пределы моей родины под предлогом самозащиты от нашего удара в спину. Это не совсем отвечает истине. Правда, Сталин замышлял в сорок первом напасть на Германию, но он не чувствовал себя достаточно сильным и подготовленным к этому. Фактически, он разрабатывал план нападения в начале сорок второго на южную часть Европы. Главный удар был бы направлен на Румынию, Болгарию, Грецию и Дарданеллы. По теории Ленина, страны капиталистического мира должны были пасть одна за другой… Сталин боялся войны. Он надеялся распространить коммунизм в Южной Европе без нападения на Германию. Поэтому мы и сконцентрировали столько ударных армий на юге России.

Гиммлер, судя по записи беседы, сделанной д’Алкве-ном, пропустил мимо ушей этот пассаж. Рейхсфюрер СС прекрасно знал, почему 22 июня 1941 года вермахт начал вторжение в Советский Союз: коммунистическая империя была последним соперником Германии на континенте, она подлежала уничтожению.

— Ваш неожиданный удар застиг нас врасплох, — продолжал Власов. — Этим и объясняются ваши первые успехи. Но вы не выиграете войну при нынешней стратегии и тактике.

Его апломбу можно было позавидовать.

— Я знаю, что еще сегодня я могу выиграть войну против Сталина. Если бы я располагал армией, состоящей из граждан моего отечества, я бы дошел до Москвы и закончил войну по телефону, просто поговорив с моими товарищами. Вы думаете, что такой человек, как, например, маршал Рокоссовский, забыл про зубы, которые ему выбили в тюрьме на допросе? Это мои боевые товарищи. Если появится Русская освободительная армия, носительница национальной идеи, русский народ поверит, что час освобождения настал.

Он выложил на стол главную карту:

— Если удар будет нанесен в самое чувствительное место, система Сталина, уже обреченная на смерть, падет как карточный домик.

Гиммлер слушал, и Власов говорил все более уверенно:

— Вы должны мне верить в том, что я имею достаточно авторитета, чтобы командовать освободительной армией и поднять на ноги народ России. Я не какой-нибудь маленький человечек. Я не нищий. Я пришел к вам не с пустыми руками. Дайте мне необходимую русскую силу! Дайте мне оружие!

Гиммлер бесстрастным тоном ответил:

— Господин генерал, я разговаривал с фюрером. С этого момента вы можете считать себя главнокомандующим армией в чине генерал-полковника. Вы получите право подбирать офицеров по собственому усмотрению в звании до полковника. Что касается ваших генералов, то я попрошу вас передать ваши предложения начальнику кадрового управления немецкой армии.

Гиммлер сделал паузу:

— Как командующий армией резерва я имею в своих руках средства для того, чтобы сформировать вашу армию. Но к сожалению, эти средства ограничены. Возможно, вы найдете достаточно людей, но мы не должны забывать, что те, кто устремится в вашу армию, оставят за собой пустые места на наших заводах. Мы не можем снизить выпуск продукции на наших заводах! И решающим вопросом является вооружение. Я могу пойти на формирование первых двух дивизий. Было бы некорректно с моей стороны обещать вам сегодня больше и затем сокращать свои обязательства. Господин генерал-полковник, вы удовлетворены моим предложением — приступить к формированию двух дивизий? Если да, то я немедленно отдам соответствующие приказания.

Власов попытался заручиться согласием Гиммлера на присоединение к его будущей армии национальных соединений. Но рейхсфюрер СС ушел ог ответа:

— Здесь, рядом со мной, сидят два человека, с которыми вы познакомились. Обергруппенфюрер Бергер будет заменять меня во всех вопросах, касающихся вас. С ним вы будете тесно сотрудничать. Крёгера я назначу связным.

Тогда Власов заговорил об идее создания русского правительства:

— Мы его для начала из осторожности назовем комитетом. Я хочу просить, чтобы все мои соотечественники, находящиеся в Германии, все русские были бы подчинены именно комитету.

Гиммлер почувствовал некоторую неуверенность, это уже выходило за рамки его компетенции:

— Я надеюсь все это урегулировать позже. Когда будет создана ваша армия, затем комитет, как вы его назвали, я вас представлю фюреру.

Гиммлер поднялся, аудиенция была окончена. За беседой последовал ужин.

Власов немедленно воспользовался разрешением рейхсфюрера СС создать Комитет освобождения народов России и сформировать русские воинские части.

12 ноября 1944 года в Далеме под председательством Власова был обсужден и одобрен манифест создаваемого с благословения нацистов Комитета освобождения народов России. В манифесте говорилось: «Мы приветствуем помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики».

На следующий день, 13 ноября, специальным поездом окружение Власова отправилось в Прагу. Это была символическая поездка. Власов считал принципиально важным, чтобы его комитет был создан не в Берлине, а в славянском городе. Территория России была освобождена советскими войсками, и Власову пришлось удовольствоваться еще удерживаемой вермахтом Прагой.

Поезд прибыл в Прагу в одиннадцать вечера. Вагон, где ехали Власов и почетные гости, отогнали на запасной путь. Ночь они провели в вагоне, а утром поезд вновь загнали на вокзал, где была устроена торжественная встреча с участием немецкого почетного караула.

14 ноября в три часа дня на торжественном заседании, которое снимали немецкие кинооператоры, было оформлено создание Комитета освобождения народов России, избрали и президиум, который возглавил Власов.

Представитель имперского министерства иностранных дел зачитал приветствие германского правительства и обещал поддержку Власову в общей борьбе против большевизма. Власов был назван союзником Германии.

Праздничный банкет в честь Власова устроил в Град-чанах государственный министр по делам имперского протектората Богемии и Моравии обергруппенфюрер СС Карл Герман Франк. После убийства Гейдриха он стал неограниченным хозяином Чехии — до того момента, как в мае 1945 года его арестовали, а через год повесили. Присутствовало человек пятьдесят. Ужин у Франка, по раска-зам участников поездки, был богатый, вино лилось рекой. Власов следил за собой, чтобы не напиться в присутствии столь важного нацистского чиновника.

После банкета поехали в клуб, где ужинали менее важные персоны. В два часа ночи Власов и его ближайшее окружение уехали на вокзал. К поезду Прага — Берлин подцепили спецвагон.

18 ноября в Берлине в Доме Европы, в одном из немногих уцелевших залов, тоже устроили вечер по случаю создания Комитета освобождения народов России. Власов зачитал манифест, принятый в Праге, и произнес большую речь.

Самым заметным было выступление офицера власовской армии Дмитриева:

— Агенты НКВД и вся большевистская пропаганда будут стараться оклеветать нас, изобразить безыдейными наймитами немецкой армии. Но мы спокойны. Мы не наймиты Германии и не собираемся ими быть. Мы союзники Германии, вступившие в борьбу для выполнения наших собственных национальных задач, для осуществления наших народных идей, для создания свободного независимого отечества.

«В зале вспыхнула такая овация, — писал растроганный протоиерей Александр Киселев, — что Дмитриев долго не мог продолжать свою речь. Многие плакали. Это была минута высокого и редко встречаемого патриотического подъема. Русское движение сразу начинало перехлестывать через те рамки, в которые его хотели втиснуть немцы».

Протоиерей Киселев не думал о том, что равно позорно быть и наймитом, и союзником нацистской Германии… Может быть, ландскнехт заслуживает большего снисхождения, чем сознательный, идейный союзник Гитлера.

19 ноября в православном соборе в Берлине митрополит Анастасий отслужил молебен о победе власовской армии.

Альфред Розенберг, все еще остававшийся министром по делам оккупированных восточных территорий, был недоволен тем, что Гиммлер внедряется на его епархию. Он жаловался Борману.

— Если дело Власова, — раздраженно сказал Гиммлер своим подручным, — с самого начала причиняет столько неприятностей, то брошу к черту всю эту затею!

Но в последние месяцы существования рейха фюрер и его окружение уже были готовы на все, лишь бы остановить наступление армий союзных держав.

30 декабря 1944 года Гиммлер, только что назначенный командующим группой армий «Верхний Рейн», по телеграфу порадовал генерала Власова:

«Фюрер назначает вас командующим двумя российскими дивизиями… Вам предоставляется власть командующего и одновременно право присваивать офицерские звания до подполковника включительно».

В штабе Власова царила приподнятая атмосфера. В генеральской двухэтажной вилле с садом в Далеме разместился и его штаб. Вместе с Власовым постоянно находились начальник личной канцелярии полковник Константин Григорьевич Кромиади, адъютант капитан Сергей Фрёлих и начальник охраны капитан Каштанов.

«Богатая вилла какого-то промышленного магната, — так описал свои впечатления Виктор Байдалаков. — Передняя в мраморе и зеркалах. Толпится кучка адъютантов и охраны. Один из адъютантов, член НТС, шепчет доверительно мне на ухо:

— Сегодня мы опять на взводе…

Входим в салон. Ковры и цветы. С дивана привстает долговязый оберштурмбаннфюрер СС Крёгер, приглашает на русском языке присесть:

— Генерал Власов сейчас выйдет.

Скоро появляется и Андрей Андреевич. Дружеская встреча, шутки. У генерала лицо усталое, грустное, немного обрюзгшее. Адъютант докладывает — стол накрыт.

Садимся за большой круглый стол. Вишневка в изобилии. Закуска солдатская — сало, селедка, черный хлеб. Всего вволю. Между мной и генералом Власовым протискивается и садится Крёгер. У него завязывается перепалка с Георгием Сергеевичем Околовичем (руководитель оперативного штаба НТС, работал на немецкую разведку. — Авт.) из-за того, что подвыпивший полицейский генерал отпустил по адресу НТС — «шпекулянтен».

Переходим в салон. Крёгер садится за рояль. Начинаю вновь разговор с Андреем Андреевичем. Вдруг раздаются сирены воздушной тревоги. Быстро одеваемся и выходим на крыльцо, к которому подкатывают машины с шоферами в форме РОА. Власов и я в одной машине с его «полевой женой». Везут в большой ближний бункер. И в машине, и в бомбоубежище, и опять в салоне виллы внушаю генералу свои мысли…

Но Крёгер опять за роялем и играет мотив «Дубинушки». Генерал Власов тянет меня к роялю, обнимает, и мы поем».

Эрхард Крёгер имел в СС ранг оберфюрера, более высокий, чем считал Байдалаков. Крёгер родился в Риге, говорил по-русски. После начала войны командовал на юге России айнзатцгруппой СС, которая уничтожала мирное население. В Берлине служил в Главном управлении имперской безопасности. Его приставили к Власову как знатока России. Формально — быть связующим звеном в отношениях с СС, фактически — присматривать за русским генералом.

По словам очевидца, «генерал Власов попал во все увеличивающуюся зависимость от оберфюрера СС Крё-гера, без которого он не мог шагу ступить, который с подручными был при нем день и ночь».

Власов уже вел себя как главнокомандующий. Он наслаждался атрибутами своего положения.

Когда в Берлин приехал митрополит Анастасий, председатель архиерейского синода Русской православной церкви за рубежом, Власов пожелал его видеть и отправил за ним полковника Кромиади. Перед виллой Власова был выстроен почетный караул. Когда митрополит вышел из машины, строй взял на караул и замер. У входа в дом его встретил дежурный по штабу и отрапортовал. Присутствующие в доме офицеры выстроились в две шеренги. Генерал Власов встретил гостя у входа в гостиную.

В отличие от своих подчиненных он не носил немецкого мундира с эмблемой РОА. Ему сшили мундир цвета хаки и генеральские брюки с лампасами. Ни знаков различия, ни наград. Генеральские погоны казались ему маловаты, он видел себя вождем России.

18 января 1945 года между правительством Великой Германской империи, представленного статс-секретарем министерства иностранных дел Густавом Адольфом фон Штенграхтом, и председателем Комитета освобождения народов России генерал-лейтенантом Власовым было подписано в торжественной обстановке соглашение, в котором Третий рейх заявлял о своей готовности предоставить комитету необходимые денежные средства «для борьбы против общего врага».

28 января 1945 года Власов подписал первый приказ в качестве главнокомандующего:

«Сего числа Фюрер Великогермании передал мне, а я вступил в командование Военными Силами Комитета освобождения народов России».

С этого момента РОА формально подчинялась только Власову. Он надеялся превратить комитет в своего рода правительство России в изгнании, но его признали только немногочисленные союзники Гитлера.

8 января 1945 года Георгий Николаевич Жиленков, член президиума и руководитель пропагандного отдела Комитета освобождения народов России, приехал в Словакию. Вернее, посетил союзное государство с официальным визитом.

В Пресбурге Жиленков должен был прочесть доклад о Русской освободительной армии в немецко-словацком обществе.

«Президент Словакии Йозеф Тисо, — писал в своей книге «Власов» Свен Стеенберг, — дал гостю торжественную аудиенцию. Жиленкова приглашали к себе министры, осыпали его подарками и обменивались с ним братскими славянскими поцелуями. Официально Словакия считалась суверенной страной, фактически же она после неудавшегося восстания в августе 1944 года находилась в полной зависимости от рейха».

Георгий Жиленков называл себя генералом, но в Красной армии он как политработник имел звание бригадного комиссара. Жиленков начинал в Воронеже на машиностроительном заводе, из слесарей выдвинулся в секретари райкома комсомола. В 1930 году он переехал в Москву и поступил в индустриально-технический техникум, закончив, стал директором фабрично-заводского училища, секретарем парткома завода «Калибр».

В январе 1940 года Жиленкова утвердили вторым секретарем Ростокинского райкома. Ростокинский район — на северо-востоке столицы — вошел в состав Москвы в 1935 году. 31 декабря 1940 года его утвердили первым секретарем райкома. В протоколах секретариата МГК ВКП(б) сохранился листок с типографской надпечаткой: «Секретно. На голосование вкруговую». Это значит, что Жиленкова на заседание не приглашали, а вопрос решили заочно. Результаты голосования: за — подписи всех секретарей горкома. Против никого.

Через неделю, 7 января 1941 года, решение секретариата утвердило бюро горкома. Пункт 66-й гласил:

«О первом секретаре Ростокинского РК ВКП(б):

Утвердить первым секретарем РК т. Жиленкова Г.Н., члена ВКП(б) с 1929 года, освободив его от обязанностей второго секретаря Ростокинского РК ВКП(б).

Просить ЦК ВКП(б) утвердить настоящее решение».

После начала войны Жиленков, как и многие партработники, ушел в армию. Ему присвоили звание бригадного комиссара и утвердили членом военного совета 32-й армии. Члены военного совета в первую очередь призваны были контролировать военачальников. Без их подписи приказы командующего были недействительны.

Первые секретари столичных райкомов котировались высоко. Секретаря Днепропетровского обкома Леонида Ильича Брежнева тоже произвели в бригадные комиссары, но должность дали поскромнее.

4 августа 1941 года секретариат Московского горкома принял решение:

«В связи с назначением первого секретаря Ростокинского РК ВКП(б) тов. Жиленкова Г.Н. членом Военного Совета Армии утвердить исполняющим обязанности первого секретаря Ростокинского РК ВКП(б) тов. Астафьева А.А., члена ВКП(б) с 1932 года…»

В октябре 1941 года, когда армия попала в окружение под Вязьмой, Георгий Николаевич Жиленков пропал без вести. В реальности он попал в плен 14 октября вместе с офицерами штаба. Он, вероятно, самый высокопоставленный политработник, пожелавший служить немцам.

— Это парадоксально, — говорил Жиленков, — но в чужом, враждебном мире, в плену я впервые почувствовал себя свободным человеком. Я, партийный работник, имевший все шансы стать членом Центрального Комитета партии! Что же должны были чувствовать простые люди? То, что они думали и чувствовали, я узнал за те дни, когда скитался с ними по лесам и потом работал у немцев. Я даже не подозревал, как сильно простой человек, рабочий или крестьянин, ненавидит партию. Только теперь я узнал все, потому что впервые за мою жизнь мы могли свободно говорить и говорили — где? В плену! И еще одно — у меня нет никакого желания провести остаток моей жизни в концлагере, в Сибири. А для этого достаточно провести только несколько часов у немцев — вот как нам доверяет партия, даже тем, кто отдал ей все силы.

Он обзавелся красивой виллой, адъютантом, хорошенькой секретаршей, чья истинная роль ни у кого не вызывала сомнений. Даже в окружении Власова, где собрались не ахти какие моралисты, Жиленкова считали абсолютно беспринципным человеком.

У Власова Жиленков занимался знакомым делом. Он возглавлял главное управление пропаганды. В его подчинении были редакции газет «Воля народа» и «Доброволец» (выходили два раза в неделю) и радиостанция. Газеты проходили через строжайшую цензуру восточного министерства, а потом еще и главного управления войск СС.

Радиопередачи цензурировал отдел радиовещания геббельсовского министерства, руководил отделом Ганс Фриче, один из главных нацистских радиокомментаторов. Он следил за тем, чтобы передачи «русского радио» неукоснительно соответствовали линии партии.

Главное организационное управление, в которое входили юридический отдел и научный совет, возглавил генерал-майор Василий Федорович Малышкин. Этот отдел и должен был заниматься созданием новой России.

Комбриг Малышкин, начальник штаба 57-го особого корпуса, в августе 1938 года был арестован как «участник военного заговора». Ему повезло. В октябре 1939 года дело прекратили, его выпустили и назначили старшим преподавателем Академии Генерального штаба.

После начала войны, в июле 1941 года Малышкина утвердили начальником штаба 19-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин. Малышкин все еще оставался комбригом и даже не успел узнать, что его аттестовали генерал-майором.

19-я армия была окружена западнее Вязьмы. Лукин был ранен в правую руку.

«Окружающие меня командиры штаба, — писал с горечью генерал Лукин своей сестре, — в панике разбежались, оставив меня, истекающего кровью, одного. Кровь лилась ручьем, остановить ее не могу, а шагах в 200 приближаются немцы… Пытаюсь достать левой рукой револьер из кобуры, думаю, живой не дамся, последнюю пулю себе. Все попытки вынуть револьвер не удаются. Правая рука повисла как плеть».

Генерала Лукина спасли две девушки-санитарки, но едва двинулись к своим — разрыв снаряда, и Лукин получил два осколка в ногу. Девушки все равно его не оставили, потащили дальше. Встретили группу из своей же армии. Но опять налетели на немцев. Лукин получил еще и две пули в правую же ногу; ее ампутировали.

В немецком полевом госпитале генерал-лейтенанта допрашивали сотрудники отдела 1-Ц (разведка и контрразведка) штаба группы армий «Центр».

Лукин высказывался очень откровенно, демонстрировал презрение к советскому режиму. Он рассуждал и на тему о создании нового русского правительства (см.: Военно-исторический архив. 2002. № 6).

Кто мог бы войти в такое правительство, спросили немецкие разведчики, интересовавшиеся мнением высокопоставленного русского генерала.

— Есть только два человека, являющиеся одновременно и популярными, и достаточно сильными, чтобы изменить существующий порядок, — это Буденный и Тимошенко, — ответил генерал Лукин. — Буденный — это человек из народа, но достаточно культурный и обстоятельный. Но им еще, пожалуй, не забыта опала у Сталина, в которую он попал в 1938 году! Если бы вы сумели заполучить этих людей, то удалось бы избежать большого кровопролития в будущем. Поэтому создание русского альтернативного правительства возможно. Ни Буденный, ни Тимошенко не являются апологетами коммунистических принципов. Конечно, они смогли высоко подняться, но они были бы за иную Россию, если бы им представилась такая возможность…

Сам Лукин в услужение к немцам не пошел, хотя ему первому предлагали играть ту роль, которую взял на себя Власов.

«Покойный генерал-лейтенант Лукин, — утверждал один из руководителей НТС Александр Николаевич Артемов, — в разговоре со мной в 1943 году подтвердил, что он готов был на возглавление, если бы дело становилось сразу реальным — создание русского правительства и русской армии, а не ограничивалось пропагандной акцией».

Власова тоже привели к Лукину. Андрей Андреевич стал уговаривать искалеченного генерала действовать вместе.

— Из моего опыта в немецком плену, — ответил Лукин, — я не верю, что у немцев есть хоть малейшее желание освободить русский народ. Они не изменят свою политику. Поэтому, Власов, всякое сотрудничество с немцами пойдет на пользу Германии, а не нашей родине.

Генерал Лукин не верил немцам.

Его начальник штаба Василий Малышкин тоже не родился предателем. Он поначалу пытался выдать себя за рядового солдата. Когда это не удалось, решил не гнить на нарах, а извлечь какие-то дивиденды из своего высокого звания и изъявил готовность сотрудничать с оккупационной властью. Его отправили на курсы пропагандистов, в декабре 1942 года перевели в Берлин, где офицеры вермахта использовали его для работы по разложению советских войск. Здесь вместе с Власовым они подготовили первое обращение «Русского комитета».

Главное гражданское управление, которое должно было заниматься восточными рабочими, беженцами и военнопленными, возглавил генерал-майор Дмитрий Ефимович Закутный.

В начале июля 1941 года генерал Закутный принял 21-й стрелковый корпус. Повоевать ему пришлось недолго. Через считаные дни разгромленный корпус был окружен в Гомельской области. Закутный сдался и сразу изъявил готовность сотрудничать с немцами. Он охотно отвечал на все вопросы немецких разведчиков, участвовал в переводе на немецкий язык уставов Красной армии. В феврале 1943 года был принят на работу в одно из ведомств при министерстве Розенберга, редактировал немецкую пропагандистскую продукцию на русском языке. В августе 1944 года его перевели к Власову.

Задача Закутного состояла в том, чтобы вербовать вывезенную на принудительные работы молодежь в Русскую освободительную армию. Закутному подчинялись школьный отдел, Союз молодежи народов России, медицинское управление, общество Красного Креста и организация «Народная помощь».

Власову даже, наверное, удалось облегчить участь миллионов полуголодных пленных и «восточных рабочих». «Смертность в лагерях резко понизилась, и начиная с 1943 года попавшие в плен имели шансы остаться в живых», — пишет один из соратников генерала.

На встрече с Гиммлером Власов просил отказаться от использования брошюры «Недочеловек». Тогда даже Геббельс решил, что пропагандистски глупо продолжать изображать русских как «недочеловеков». В последний период войны акцент был перенесен на «миссию немецкого солдата, спасающего от большевизма Европу».

Геббельс решил, что разумнее всячески поощрять русский национализм. В 1944 году его кинодокументалисты, к удивлению немецких зрителей, стали показывать «героического генерала Власова» в выпусках кинохроники.

Но если бы Гитлер одержал победу, Россия никогда не получила бы из его рук свободу.

Почему же в таком случае немалая часть русской эмиграции оказалась на его стороне? Не потому ли, что эти люди тоже исповедовали национальный социализм и хотели, чтобы в России был свой Гитлер?

Соблазнители и соблазненные

Если серьезный разговор о Власове оказался неожиданностью для тех, кто не хочет углубляться в трагическую историю войны, то мои статьи в том же «Новом времени», затрагивавшие такую болезненную тему, как «НТС и фашизм», напротив, вызвали раздраженную реакцию у эмигрантских публицистов и молодого поколения членов Народно-трудового союза.

В письмах, которые пришли в редакцию, было больше брани, чем аргументов. Понимая, что молодому поколению солидаристов дорога честь партийного знамени, я серьезно отнесся к критическим письмам и не счел за труд еще раз исследовать все материалы о Национально-трудовом союзе тридцатых — сороковых годов.

Помимо книг, воспоминаний и документов в моем распоряжении есть очень надежный исторический источник — ксерокопии эмтээсовских газет тридцатых годов. Я и не подозревал, что они сохранились. Гору ксерокопий привез мне из ФРГ один очень известный эмигрант, издававший свой журнал. Он выложил эту гору на мой редакционный стол со словами:

— Я не могу об этом писать. Со многими людьми я связан определенными отношениями. А вы не побоитесь.

Верно, не побоялся, так что обвинения в работе на КГБ достались на мою долю…

В начале тридцатых годов в среде русской эмиграции появилась новая сила — молодежь, повзрослевшая уже за пределами Советской России. Дети эмигрантов выражали недовольство бездействием отцов, которые проиграли Гражданскую войну большевикам, позволили выставить себя из России и ничего не предпринимали для того, чтобы вернуть страну.

Вспыхнул политический конфликт поколений. Эмигрантская молодежь готова была взяться за оружие. Это и насторожило советскую разведку, которая озаботилась поисками агентуры среди активистов новой организации.

Еще в 1928 году Национальный союз русской молодежи в Болгарии и Союз русской национальной молодежи в Югославии предложили молодому поколению эмигрантов объединяться. В 1929 году образовался Национальный союз русской молодежи за рубежом. Отделения союза появились в различных европейских городах, где сконцентрировалась эмиграция.

На конференции этих групп, проходившей с 1 по 5 июля 1930 года в Белграде в помещении Русского офицерского собрания, молодые эмигранты из Югославии, Франции, Болгарии, Чехословакии и Нидерландов образовали Национальный союз русской молодежи.

Приняли устав, первым председателем совета избрали члена российского императорского дома герцога Сергея Георгиевича Лейхтенбергского (сына великой княгини Анастасии Николаевны). Исполком возглавил бывший корнет 11-го гусарского Изюмского полка Виктор Михайлович Байдалаков.

После Гражданской войны Байдалаков нашел убежище в Югославии, где окончил Химический факультет Белградского университета.

В мае 1931 года Петр Бернгардович Струве, редактор газеты «Россия и славянство», согласился предоставлять на ее страницах трибуну лидерам новой организации. Струве до революции боролся с партией Ленина, после революции — с советской властью.

В 1941 году немцы, оккупировав Югославию, его арестовали, потом выпустили, памятуя о его антикоммунистических заслугах. Но Струве, как любой европейский либерал, ненавидел национальный социализм куда больше, чем коммунизм. В годы войны он был на стороне Советской России против нацистской Германии…

На втором съезде в конце декабря 1931 года эмигрантская молодежь приняла новое название — Национальный союз нового поколения. А в апреле 1936 года он стал называться Национально-трудовым союзом нового поколения, НТСНП, потом слова «нового поколения» отсекли, осталось три буквы — НТС. Под этим названием эта эмигрантская организация, просуществовавшая до наших дней, вошла в историю.

В марте 1932 года новопоколенцы, или солидаристы, как их называли тогда в эмиграции, основали газету «За Россию». Она выходила раз в месяц. Впоследствии она несколько раз вынужденно меняла название, выходила под шапкой «За Новую Россию», «За Родину».

В союз вступали молодые люди, изъявлявшие готовность сражаться с коммунистическим режимом. Виктор Байдалаков так сформулировал главную задачу союза:

— Настоящее положение России обязывает нас бросить все силы и средства на выполнение основной цели — свержение большевицкой власти, не отвлекаясь на чисто эмигрантские дела.

С 1935 года НТС начал активно издавать пропагандистскую литературу, которую пытались доставлять в Советский Союз.

Для этого понадобились деньги, паспорта и помощь спецслужб для перехода границы. Такую помощь им предложила польская разведка. Спор о том, вправе ли были русские патриоты сотрудничать с иностранной разведкой и на каких условиях, продолжается и по сей день. Официально НТС утверждает, что шпионажем члены союза не занимались.

Одним из самых надежных исследований истории и идеологии НТС считается изданная в Англии книга Кэтрин (Екатерины Николаевны) Андреевой «Генерал Власов и русское освободительное движение». Ее отец, русский эмигрант, перед войной был профессором в Праге. Она преподавала историю в Оксфорде.

«Нет надежной информации относительно предвоенной подпольной деятельности НТС против Советского Союза, — пишет Кэтрин Андреева. — Какие-то люди туда засылались, но очень трудно получить заслуживающие доверия свидетельства о том, что они делали».

И не следила ли за ними советская контрразведка с той минуты, как они пересекали границу?

И чекисты, и сам НТС (по разным, разумеется, причинам) преувеличивали масштабы проникновения членов союза на советскую территорию.

Я расспрашивал об этом бывшего члена руководства НТС Бориса Георгиевича Миллера, сына эмигрантов.

— Члены НТС проникали в СССР, — говорил мне Миллер, — но не ради террора, а для того, чтобы понять, что происходит в стране, и создать опорные точки для подпольной работы.

— Кто обеспечивал их заброску в Советский Союз?

— Эту возможность открыл им начальник русского отдела польского Генерального штаба Рышард Врага.

— Что польская разведка требовала взамен?

— Польские военные, естественно, были заинтересованы в любой работе против коммунистического правительства в Москве. Разведывательной или военной информации мы им не давали, только политическую.

— Советский Союз всегда гордился своей пограничной службой. Неужели ваши люди находили лазейки?

— Несколько групп погибло на границе. Других взяли уже внутри страны. Но кому-то удавалось переиграть НКВД, побывать в России и благополучно вернуться…

Европейские резидентуры советской разведки пристально наблюдали за действиями активистов НТС, изучали программу союза, пересылали в Москву важнейшие выступления лидеров солидаристов.

Базовая программа союза практически не менялась (текст обновлялся в 1931, 1935, 1938, 1940, 1944 годах): единая Россия, сильное правительство, все равны перед законом, культурная автономия национальных меньшинств, частная собственность на землю, внешняя политика, ставящая во главу угла национальные интересы.

НТС не участвовал в постоянных в то время дебатах эмиграции относительно формы переустройства России — республика или монархия, считая такие споры преждевременными. Сначала нужно свергнуть коммунистов.

НТС пытался создать новую философию — национально-трудовой солидаризм, который должен был заместить марксизм. Нация определялась как общность людей с единой культурой, единым государством и экономическими интересами, с единым прошлым и едиными целями. Таким образом, «национализм — это не только национальная гордость, а исполнение человеческих желаний правительством».

Молодая эмиграция отвергала любые формы федерализма и право наций на отделение от России. Не нравилось и существование различных политических партий, представительная демократия. НТС, отвергнув коммунизм и буржуазную демократию, приступил к поискам третьего пути. Третий путь привел к национальному социализму.

Историк Роберт Джонсон в книге «Новая Мекка, Новый Вавилон. Париж и русская эмиграция. 1920–1945» писал:

«Движение солидаристов основал в Белграде в начале тридцатых годов атлетически сложенный казачий офицер из армии Врангеля Байдалаков.

Он с энтузиазмом реагировал на приход к власти в Германии нацистов. Его не беспокоили антиславянские устремления Гитлера, и он разделял антисемитизм нацистов. Солидаристы приняли решение в случае войны нанести удар по Советскому Союзу изнутри… Очевидное восхищение Адольфом Гитлером свидетельствовало о профашистской ориентации солидаристов».

«Фашистская природа предвоенного солидаризма ни у кого в эмиграции не вызывала сомнения», — считал историк младшего поколения эмиграции Владимир Варшавский («Незамеченное поколение»).

Положительные черты в фашизме обнаруживали различные радикальные эмигрантские группы («Наш идеал — фашистская монархия», — говорил бывший генерал белой армии Андрей Туркул), в том числе вполне умеренные руководители Российского общевоинского союза (РОВС), организации, объединявшей военнослужащих белой армии.

«Мы, чины РОВСа, являемся как бы естественными, идейными фашистами. Ознакомление с теорией и практикой фашизма для нас обязательно», — говорилось в приказе, подписанном председателем РОВС генералом Евгением Карловичем Миллером 2 января 1937 года.

Но фашистами объявляли себя отнюдь не все эмигранты. И не все были готовы объединиться с Гитлером.

«То, что Германия благодаря Гитлеру и его хирургии, — писал в 1934 году Петр Струве, — избавилась от коммунизма как открытой коммунистической силы, было, конечно, огромным успехом. В Германии вместо отравленного ядами социальной ненависти воздуха классовой борьбы воцарился, казалось, некий здоровый, единящий и крепящий, национальный дух».

Но Струве возмутился травлей евреев в нацистской Германии и нападками на церковь.

В декабре 1938 года бывший главнокомандующий белой армией Антон Иванович Деникин, который нашел приют во Франции, выступил с докладом «Мировые события и русский вопрос». Он считал, что долг эмиграции — помимо ведения борьбы с большевизмом — «защищать интересы России».

— Мне хотелось бы сказать, — говорил генерал Деникин, — не продавшимся, с ними говорить не о чем, — а тем, которые в добросовестном заблуждении собираются в поход на Украину вместе с Гитлером: если Гитлер решил идти, то он, вероятно, обойдется и без вашей помощи.

Зачем же давать моральное прикрытие предприятию, если, по вашему мнению, не захватному, то, во всяком случае, чрезвычайно подозрительному? В сделках с совестью в таких вопросах двигателями служат большей частью властолюбие и корыстолюбие, иногда, впрочем, отчаяние.

При этом для оправдания своей противонациональ-ной работы и связей чаще всего выдвигается объяснение: это только для раскачки, а потом можно будет повернуть штыки… Простите меня, но это уж слишком наивно. Наивно, войдя в деловые отношения с партнером, предупреждать, что вы его обманете, и наивно рассчитывать на его безусловное доверие.

Не повернете вы ваших штыков, ибо, использовав вас в качестве агитаторов, переводчиков, тюремщиков, быть может, даже в качестве боевой силы — заключенной в клещи своих пулеметов, — этот партнер в свое время обезвредит вас, обезоружит, если не сгноит в концентрационных лагерях. И прольете вы не «чекистскую», а просто русскую кровь — напрасно, не для освобождения России, а для вящего ее закабаления…

С удивительной точностью меньше чем за год до начала Второй мировой войны генерал Деникин предвидел, к чему приведет русских людей сотрудничество с Гитлером.

Сам Антон Иванович наотрез отказался иметь дело с немцами, оккупировавшими Францию. Немцы, понимая его политический авторитет среди эмиграции и рассчитывая использовать генерала после нападения на Россию, предложили Деникину перебраться в Германию, обещали ему приличные условия. Он ответил «нет», хотя Деникины жили очень скудно, а лет ему было много и заработать с каждым годом становилось все труднее.

Во время оккупации Деникин вместе с женой переводили на русский язык и тайно распространяли среди эмигрантов высказывания немецких вождей о России и русском народе, чтобы все понимали, с кем имеют дело. Деникиных возмущало и отношение немцев к евреям.

Антон Иванович Деникин был счастлив победой Красной армии над немецкой, гордился тем, как храбро русский солдат дрался с немцем, но это нисколько не изменило его отношения к советской власти.

Убийство президента Франции

6 мая 1932 года в Париже президент Франции Поль Думер приехал в особняк Ротшильда, чтобы участвовать в благотворительной продаже книг писателей, участников Первой мировой войны.

К президенту прорвался человек высокого роста в теплом пальто и выхватил пистолет. Он всадил пять пуль в президента прежде, чем полицейские его разоружили.

Пули попали президенту в голову, шестидесятисемилетний Поль Думер был смертельно ранен. Он умер 8 мая, не понимая, за что его убили. Президентом он стал всего год назад. Четверо его сыновей погибли на фронте в Первую мировую.

Убийцей оказался Павел Горгулов, казак станицы Лабинской на Кубани. Он называл себя главой русской национал-фашистской партии зеленых. Он хотел устроить новую мировую войну, которая поможет свергнуть большевиков. Горгулов был антисемитом, считал, что Франция, как и Англия, является оружием в руках жидомасонов и представляет опасность для Европы. Поэтому французского президента надо убить.

Эмигрант Лев Любимов так описывал убийцу президента:

«Изуродованное русское лицо, русский выговор. А в глазах, едва видных из-под кровоточащих отеков, — мелькающая быстрыми вспышками глупая, безумная, жуткая гордость. Выше ростом державших его полицейских, он стоял передо мной, словно какое-то чудовище, грозно и неумолимо наседающее на всех нас, слушающих его в оцепенении».

В 1921 году Павел Горгулов оказался в Чехии. Первый президент страны Томаш Масарик был русофилом, он приютил многих эмигрантов, дал им возможность получить образование. Горгулов поступил в Русский институт, получил диплом гинеколога. За подпольные аборты лишился права заниматься медицинской практикой.

В эмиграции он несколько раз женился. В последний раз на швейцарке, которая истратила все свои деньги на издание его книг — он сочинял романы и поэмы под псевдонимом Павел Бред. Многие просто сочли его сумасшедшим.

25 июня 1932 года начался суд.

«Преступление было совершено исступленным, отчаявшимся эмигрантом, находившимся на грани безумия, — рассказывал писатель Илья Эренбург, присутствовавший на процессе в качестве корреспондента «Известий». — Три дня я глядел на Горгулова, слушал его страстные и нелепые выкрики. Передо мною был человек, которого мог бы выдумать в часы бессонницы Достоевский.

Горгулов был высокого роста, крепок; когда он выкрикивал путаные, сбивчивые проклятия на малопонятном французском языке, присяжные, по виду нотариусы, лавочники, рантье, испуганно ежились…

Он кончил в Праге медицинский факультет и работал по своей специальности в небольшом городке Моравии. Это было удачей — сколько русских эмигрантов стали чернорабочими или попросту нищенствовали. Но Горгу-лов был человеком, неспособным приладиться к скромному существованию в чужой стране. Повсюду ему виделись подвохи, унижения. Он считал, что чешские коллеги его затирают, начал пить, буянить, внес в быт чинного города разгул русского кабака.

Да и медицина его не увлекала. Еще в Ростовском университете он посещал литературный кружок. Он занялся поэзией. Одна немолодая, но экзальтированная чешка, с которой он случайно познакомился, поверила в его талант и дала деньги на издание книги. Горгулов выбрал многозначительный псевдоним Бред. Я читал его книги; кажется, способности у него были, но работать он не умел…

Вначале он считал себя социалистом, даже объяснял одному из министров Чехословакии, как отстоять демократию. Потом его увлек фашизм; он основал «национальную крестьянскую партию»; членов в ней не было…

После нескольких скандалов чехи лишили Горгулова права врачебной практики, и он перекочевал в Париж; здесь он познакомился с Яковлевым, который торговал дамскими чулками и выпускал газету «Набат».

Успехи Гитлера в те годы вдохновляли многих. Яковлев, Горгулов с десятком единомышленников по воскресеньям собирались в рабочем кафе Бильянкура, поднимали руки вверх и кричали:

— Русь, пробудись!

Вскоре Горгулов рассорился с Яковлевым и выпустил программу новой партии. Он придумал также религию «натуризм», предлагал быть добрыми, любить природу. Одновременно он призывал вырезать всех коммунистов и евреев. Денег у него не было; он тайком лечил знакомых казаков, заболевших гонореей…

Французская полиция узнала, что Горгулов незаконно принимает пациентов; у него отобрали вид на жительство. Он уехал в Монако. Сначала он попробовал выиграть в рулетку. Потом решил, что необходимо освободить Россию от большевиков…

Он ненавидел французов за то, что они ведут переговоры с большевиками, а его, честного казака, верного союзника, выслали из Франции. Где-то он прочитал, что Колчака «предали французы». На стене его комнаты висел портрет Колчака. Горгулов написал на портрете две даты: день смерти русского адмирала и день предстоящей смерти французского президента…

Горгулов приехал в Париж с двумя револьверами; пошел в собор, молился; потом выпил литр вина; опасаясь полиции — ведь у него нет вида на жительство, — выбрал третьеразрядную гостиницу, где сдают номера на ночь или на час, для отвода глаз взял с собой проститутку, вскоре ее отослал и всю ночь писал: проклинал коммунистов, чехов, евреев, французов. Потом вышел из гостиницы и убил Думера».

15 сентября убийцу президента казнили на гильотине.

Для русской эмиграции эта история была тяжким ударом. Казаки заявили, что настоящий Павел Горгулов был убит в 1915 году, а убийца президента — агент ОГПУ.

Профашистски настроенных эмигрантов было хоть отбавляй. Эта идеология казалась соблазнительной. Создавались карликовые группы и организации, они пытались объединиться.

В 1923 году в Мюнхене появился эмигрантский союз «Молодая Россия». Его возглавил Александр Львович Казем-Бек, потомок персов, перебравшихся в Россию в XIX веке.

Казем-Бек бежал из России в 1919 году. Он восхищался Гитлером, только начинавшим свою политическую карьеру, и Муссолини, уже добившимся успеха в Италии. Казем-Бек ездил в Рим и добился приема у Муссолини. Вернулся восхищенный.

«Молодая Россия», как и немецкие национальные социалисты, провозглашала лозунги борьбы против масонов и мировой плутократии (сейчас бы сказали: олигархов). Младороссы позаимствовали у немецких и итальянских фашистов символы и ритуалы — носили похожую форму, только цвет рубашек был синий. Они приветствовали Казем-Бека поднятием правой руки, обращаясь к нему, говорили:

— Глава!

В сентябре 1933 года Казем-Бек поехал в Германию, но быстро убедился, что немецкие фашисты русских фашистов не жалуют. Нацисты руководствовались не идеологическими, а расовыми критериями. Русские фашисты ненавидели евреев, а немецкие фашисты — и евреев, и русских. К славянам относились с презрением, считая их неполноценной расой.

Казем-Бек разошелся с другими эмигрантами-фашистами в одном: ему все больше нравился Сталин. В советском режиме тех лет он уже видел олицетворение своих идеалов.

Интересно, как сложилась дальнейшая судьба Казем-Бека.

В 1942 году он переехал в Соединенные Штаты. Преподавал русский язык и литературу в Коннектикутском женском колледже. В сентябре 1957 года Казем-Бек, оставив в Америке жену и сына, вернулся в Советский Союз. «Правда» 16 января 1957 года поместила его покаянное письмо.

Он выступал на радио, работал в «Журнале Московской патриархии». Здесь его использовали в антиамериканской пропаганде. В двух номерах «Литературной газеты» от 28 февраля и 27 апреля 1957 года была опубликована статья Казем-Бека «Америка без прикрас». Свою главную мысль Александр Казем-Бек сформулировал так: «Соединенные Штаты так и не создали самобытной, подлинно национальной культуры». Эта мысль, подхваченная другими, греет душу многих националистов, ненавидящих Америку.

После прихода нацистов к власти в Германии появилась эмигрантская организация «Российское Объединение Народно-Державников», которым руководил русский немец А.П. Пельхау-Светозаров. Он пропагандировал русский национальный социализм и подражал штурмовикам — его отряды маршировали в белых рубашках, черных галифе и сапогах. Потом организацию запретили.

В 1932 году появилось «Российское национальное и социальное движение». Его создал самозваный генерал Павел Рафаилович Бермондт, экспансивный авантюрист, склонный приврать. В царской армии он дослужился до полковника. В 1919 году возглавил Западную добровольческую армию. Тридцатипятилетний командующий был усыновлен грузинским князем Павлом Михайловичем Аваловым и стал именовать себя князем Бермондтом-Аваловым. В том же, 1919 году, произвел себя в генерал-лейтенанты. В эмиграции женился на принцессе Мекленбург-Шверинской, двоюродной сестре великого князя Кирилла Владимировича.

Дотошные немцы так и не выяснили, то ли он и в самом деле был внебрачным сыном князя Михаила Авалова, толи он просто заплатил князю за право пользоваться титулом.

После прихода к власти Гитлер, который лично знал генерала, разрешил ему руководить организацией в духе национального социализма. Он распорядился создать внутри РОНД школу политического образования.

Нацисты Авалова распевали «Хорст Вессель», кричали «Хайль Гитлер!» и получали от немцев кое-какие деньги. На собраниях звучали такие речи:

— Мы преклоняемся перед личностью вождя германской нации Адольфа Гитлера и видим в нем, как и в его союзнике Бенито Муссолини, духовного вождя мировых сил света, спасающих человечество от кромешной тьмы большевизма. Не деньгами купил Адольф Гитлер наши сердца, а силой своего духа и правдой своей идеи.

Но вмешалось министерство иностранных дел, которому не нравилась излишняя активность эмигрантских групп. В октябре 1933 года движение распустили. На его базе Бермондт-Авалов создал новую организацию «Немецко-русский штандарт».

В нее вошли примерно шесть тысяч человек. Принимали всех, кто демонстрировал «национально-социалистическое мировоззрение», разумеется, «кроме евреев и масонов».

Но в августе 1934 года Бермондта-Авалова арестовала немецкая полиция за присвоение пятидесяти тысяч марок. Его посадили на три месяца, затем выслали из Германии. Он обосновался в Риме, где пытался создать группу русских фашистов, но безуспешно…

В мае 1933 года группа белых эмигрантов в Америке создала Всероссийскую национально-революционную трудовую и рабоче-крестьянскую партию фашистов, которую обыкновенно именовали Всероссийской фашистской организацией. Ее возглавил Анастасий Андреевич Вонсяц-кий, отец которого был начальником жандармерии в Варшаве. Когда мальчику было двенадцать лет, полковника Вонсяцкого застрелил один из его агентов.

В Гражданскую Анастасий Вонсяцкий состоял в Добровольческой армии, в марте 1920 года эвакуировался из России. На следующий год в Париже он познакомился с богатой американкой Мэрион Стефенс, которая была вдвое его старше. Ему еще не исполнилось и двадцати двух лет, ей было сорок четыре. Брак избавил его от необходимости думать о хлебе насущном. В Америке он стал именовать себя графом фон Сяцким-Вонсяцким, увлекся дорогими спортивными автомобилями и футболом.

Создав собственную партию, Вонсяцкий стал выпускать еще и газету с простым названием «Фашист». Его соратник сочинил партийный гимн:

Рубашки черные, готовьтесь к бою! Железный фронт фашистов мы сомкнем, И на врага, вперед, железною стеною Бесстрашно, как один, мы все пойдем.

В 1934 году он попытался объединить свою группу с Русской фашистской партией Константина Владимировича Родзаевского, крайне энергичного молодого человека, который в Харбине в девятнадцать лет вступил в одну из первых фашистских групп. Он взял себе за образец Муссолини.

В мае 1931 года в Харбине Родзаевский создал собственную партию. Он получал деньги от японской разведки — в оккупированной японцами Маньчжурии это была главная сила.

Казалось, Константин Родзаевский объединит вокруг себя всех русских фашистов. Но они с Вонсяцким быстро поссорились — никто не хотел уступать другому первенства.

После начала Второй мировой войны все нацистские организации на территории Соединенных Штатов были запрещены. Анастасия Вонсяцкого Федеральное бюро расследований посадило, он провел в заключении три с лишним года…

Кто имел глаза, видел, что происходит в нацистской Германии, и понимал, как нацисты относятся к России.

Вот живое свидетельство. Анатолия Штайгера мальчиком вывезли из Советской России. Семья жила в Париже, потом Штайгеры, как коренные швейцарцы, получили гражданство Швейцарии. Мальчика лечили от туберкулеза.

5 июля 1935 года Анатолий Штайгер писал Зинаиде Алексеевне Шаховской:

«Третий Рейх произвел на меня впечатление сумасшедшего дома — язычество, выводы, делаемые из расизма в науке, законодательстве и быту, — и военного лагеря. У меня были старые связи в очень разных кругах, что помогло мне ориентироваться: немцы — все — войны хотят и пойдут, даже рискуя погибнуть в обшей катастрофе. Я видел Гитлера, Геринга, Фрика, Геббельса.

Гитлера обожествляют, но я не знаю, в его ли руках реальная власть — или она в действительности у генералов Рейхсвера. Ко всему русскому — культуре, литературе, национализму — отношение оскорбительное: и первый удар, конечно, будет на Восток. Только и речи что об Украине».

Что же заставляло выходцев из России поддерживать Гитлера, восхвалять нацизм? Только одно — совпадение идей.

Известный эмигрантский писатель Роман Борисович Гуль уже после войны написал полное горечи письмо столь же известному в тех же кругах философу Ивану Александровичу Ильину. Теперь Ивана Ильина широко издают в России, и его цитирует президент Путин. 3 октября 2005 года его останки (вместе с прахом генерала Деникина) были перезахоронены в Донском монастыре в Москве.

Гуль и Ильин были давно знакомы — еще до революции студент юридического факультета Московского университета Гуль слушал лекции Ивана Ильина. В 1916 году Гуль пошел в армию, был произведен в прапорщики и воевал на Юго-Западном фронте.

Дворянин Гуль не принял революцию, с первого дня служил в Добровольческой армии. После Гражданской войны оказался в Германии, где начал писать. Летом 1933 года нацисты его арестовали и отправили в концлагерь Ораниенбург.

Правда, его вскоре освободили, сказав, что арестовали «по недоразумению». Гуль уехал во Францию — в гитлеровской Германии он жить не захотел. И в отношении к нацистам он разошелся со многими русскими эмигрантами, в том числе и с Ильиным.

«В эмиграцию, — писал Роман Гуль своему бывшему профессору, — Вы приехали «православным националистом». Перемены Вашего духовного лица я старался понять. Но вот к власти пришел Гитлер, и Вы стали прогитлеровцем.

У меня до сих пор среди вырезок имеются Ваши прогитлеровские (из «Возрождения и др.) статьи, где Вы рекомендуете русским не смотреть на гитлеризм «глазами евреев» и поете сему движению хвалу! Признаюсь, этого изменения Вашего духовного лица я никак не понимал и не понимаю.

Как Вы могли, русский человек, пойти к Гитлеру? Заметим в скобках, что категорически оказались правы те русские, которые смотрели на Гитлера «глазами евреев»…

Но в конце концов, вопрос о Вашей и моей смене вех не так уж важен. Гораздо хуже иное. Во время нашего разговора Вы говорили вещи, которые вызывают во мне непреодолимое духовное отвращение. Так, например, Кравченко для Вас оказался «чекист и жид». А когда я Вам сказал, что Кравченко и не чекист, и не еврей, то Вы категорически это «опровергли» тем, что Вы видели его фотографию и для Вас этого вполне достаточно…

Конечно, Ваше утверждение отдает антисемитизмом самого дурного вкуса. Но еще хуже то, что Вы говорили о епископе Иоанне Шаховском. Сославшись на авторитет какого-то Вашего друга, православного иерарха, Вы назвали его «жиденком», потому что у него мать еврейского происхождения.

Мне это глубоко отвратительно. Я уверен, что если б этот Ваш иерарх увидел бы даже живого Христа, то не нашел бы для него иного названия… Для Вас, как Вы сказали, «раса, кро°з, наследственость» незыблемы. И посему епископ Иоанн Шаховской «жиденок». Но ведь по этому самому и Вы, Иван Александрович, окажетесь не очень-то русским!

Ваш старый друг, москвич, хорошо знающий всю историю Вашей семьи (и Вас, и Вашего брата), говорил мне, что Ваша матушка была немецкого происхождения. И вот получается, что в идеологе русского национализма и православном философе чисто русской крови не очень уж много? Может быть, Ваш подчеркнутый русизм имеет под собой именно эту «ущемленность»?»

Фашизм и национальная гордость

Известный американский историк профессор Уолтер Лакер отмечает, что нацизм оказал большое влияние на идеологические установки НТС. Но в отличие от обосновавшихся в Харбине русских эмигрантов, прямо называвших себя фашистами, члены НТС были сторонниками не тоталитарного, а авторитарного правления.

В тридцатых годах они исходили из того, что демократии отступают под натиском коммунизма и движений фашистского толка, победивших в Италии, Германии, Испании, Португалии, Латвии. Казалось, это мировая тенденция.

«И в среде демократических стран стали возникать свои национальные движения со своим «третьим решением», — писал Борис Прянишников, один из руководителей НТС. — Демократия была явно на ущербе… Естественно, что и новопоколенцы оказались как бы в одном лагере с фашистами».

В середине пятидесятых Прянишников разошелся со своими коллегами и отошел отдел. В Соединенных Штатах в 1986 году вышла его книга «Новопоколенцы».

Членов НТС называли «нацмальчиками». Симпатии НТС к национальному социализму оттолкнули от союза значительную часть русской эмиграции.

«На НТС некоторые черты фашизма бесспорно произвели сильное впечатление, в особенности борьба фашизма против коммунизма и марксистской идеологии, — пишет историк Кэтрин Андреева. — Опыт тридцатых годов утвердил членов НТС во мнении, что демократия слаба и не в состоянии защитить экономические и политические потребности людей.

Еще менее демократия была любезна с эмигрантскими общинами. Как иностранцы они первыми страдали от политических или экономических проблем, их увольняли, чтобы дать работу своим гражданам.

Фашизм в первые годы своего существования казался мощным средством восстановления чувства национальной гордости и успешного решения многих проблем европейских государств двадцатых годов. Особое впечатление на НТС произвел португальский фашизм. При Салазаре это был не классический фашизм, а авторитарный корпоративный режим… Много схожего было в программах фашистов и НТС. Общая ненависть к либеральной демократии, капитализму и коммунизму. Общее стремление к авторитарному правлению с целью национального и социального единения с помощью одной правящей партии. Но было и серьезное различие. Фашизм был антирелигиозен. Программа НТС была насыщена религиозной моралью. Программа НТС акцентировала личные свободы, что было несвойственно фашистским движениям…»

Хорошо исследовано увлечение европейской молодежи в предвоенные годы марксизмом. Гораздо меньше известно о том, что в те же годы другая часть молодежи в не меньшей степени увлекалась и национальным социализмом. Слово «фашизм» для многих ушей звучало тогда волшебной музыкой.

В предвоенные годы в газете НТС появляется рубрика «Новая жизнь». Вот с восторгом рассказывается о режиме Антониу ди Оливейра Салазара, основателя фашистской партии в Португалии:

«Разоренная дотла грызущими друг друга республиканскими партиями политиканов, рисковавшая потерять свои все еще огромные заморские владения, маленькая Португалия медленно разлагалась… Была разруха…

И вот португальская армия путем Национальной революции весной 1926 года захватила власть.

Ответственные посты заняли честные и всеми уважаемые военачальники… На пост министра финансов был назначен Оливейро Салазар. Несколько лет оказалось достаточным, чтобы восстановить или, вернее, создать финансовое равновесие и процветание Португалии.

Сравнительно недавно, в 1934 году, стал Салазар Председателем Совета Министров. Здоровое национальное чутье народа восприняло эту роль Салазара как нечто естественное…

Отчетливо видна великая идея Салазара — дать стране тот строй, связующий воедино свободу и дисциплину, который мы называем трудовым солидаризмом.

Формы, в которые выльется строй у нас, в России, конечно, будут отличны от образцов маленькой Португалии. Но общность идей остается, равно как и общность основных начал, и именно этими основными началами насыщено будущее Великой России».

В ряду образцов для России фигурировала и франкистская Испания:

«Когда речь идет о современной Национальной Испании, то в представлении каждого вырастает мощная фигура генерала Франко, уверенной рукой направляющего свою страну к победе над коммунизмом…

В тени национального диктатора Испании вырисовывается силуэт великого зачинателя испанской революции Хозе Антонио Примо-де-Ривера… В противоположность великим победителям современности Муссолини и Гитлеру, положившим основание двум национальным движениям и доведшим их до победного конца, Хозе Антонио удалось увидеть лишь занявшуюся зарю Новой Жизни на своей родине…»

Чаще всего в газете НТС писали о Бенито Муссолини, управлявшем Италией. Вот отрывок из статьи «Достижения итальянского фашизма»:

«Что сделал итальянский фашизм для трудящихся?

Характерным для всех его реформ является обуздание хищнических инстинктов собственника и сохранение нормальных и человеческих форм собственности…

Фашистский Национальный Институт Предупредительных Социальных Мер делает обязательным страхование против безработицы, болезней, старости…

При его посредстве выдается 415 000 пенсий… В его санаториях имеются 15 000 кроватей для одних только туберкулезных… Всего этим институтом построено по всей стране 42 санатория. Посмотрели бы вы оборудование этих гигантов, и часто целых городков, разбросанных по всей стране, часто в лучших курортных местностях!

Фашистский Национальный Институт Защиты Материнства страхует помощь при родах, болезнях детей, распределяет нуждающимся молоко… Через его аппарат прошли свыше 700 000 детей.

Заработная плата итальянского рабочего сравнительно ниже некоторых других стран. Но она является лишь номинальной величиной. Реальная ее величина определяется лишь в дополнении со всеми возможностями, даваемыми ему перечисленными институтами… Миллионы ' здоровых и достаточно сытых людей живут здоровой человеческой жизнью…»

Вот характерная заметка «Нам пишут из Италии», опубликованная в органе НТС в 1935 году:

«В этом году нам удалось добиться того, что одно издательство взяло на себя публикацию серии антисоветских книг от Солоневича до Гуля. Но это, может быть, удалось только потому, что десять месяцев тому назад Италия стала на путь антисемитской политики.

Правительство Италии к НСНП относится благосклонно. Приходилось просить у фашистских организаций зал для открытых собраний, и не только не было отказа, но всячески приходили на помощь».

В русской эмиграции многие вполне однозначно оценивали деятельность НТС. Скажем, на девятом съезде эмигрантского Союза борьбы за освобождение народов России, который состоялся в Канаде в 1982 году, докладчик так оценил роль НТС:

— В середине тридцатых годов группа прогрессивной молодежи первой волны эмиграции объединилась в Национально-трудовой союз — политическую организацию с национально-социалистическим направлением, пропагандировавшую программу однопартийной социалистической системы для будущей России в рамках шовинистического русского национализма.

Учеба на таких выдающихся образцах, как Муссолини и Гитлер, быстро дала плоды.

«Мы все без сомнения русские националисты, — писал А. Бердников в статье «Наш национализм». — Не обывательский национализм, но тот подлинный возвышенный государственный, активный и творческий русский патриотизм сумеет поставить Россию, как Нацию, превыше всех и всего…

Почему интересы нашего одаренного народа представляет здесь, за границей Максим Литвинов? Он же еврей Анох Моисеевич Финкельштейн-Меер-Валлах…

Нужно начинать все с самого начала. И начинать нужно с воспитания в себе того высшего государственного национализма, которого у нас так мало…

Мы живем теперь в век крушения всех этих интернационалистических утопий, крушения Лиги Наций и буйного роста национализма во всех областях культурной, общественной и государственной жизни. Вокруг нас идет упорная борьба за Нацию…»

Михаил Александрович Георгиевский, генеральный секретарь исполнительного бюро с сентября 1932 года, вторая фигура в НТС, излагая на страницах партийной газеты программу союза, писал о «величественном построении национал-социалистов»:

«Нарождается новый порядок и требует для себя новых форм. В каждой стране этот эксперимент ставится по-разному. Муссолини увенчивает свой корпоративный строй корпоративным парламентом. Гитлер, мобилизующий нацию для завоеваний, пробует сделать долговечной партию, слить ее с Нацией…

В просторечии все эти новые течения принято объединять под общим названием «фашизм». Либеральству-ющие, неустойчивые и умственно робкие, не заметившие того существенного, что несет с собой этот современный солидаризм, часто третируют «фашизм» и «тоталитарное государство», говорят о «диктатуре партии» и преследовании инакомыслящих, также о терроре и концлагерях.

Забывают прежде всего о том, что миллионные жертвы большевицкого террора, надругательства, истязания, беспросветный ужас советских концлагерей не могут идти ни в какое сравнение с мерами исключительного порядка, направленными обычно против тех, кто сам готовил гнойную яму и стенку всякому инакомыслящему.

Тот, кто одинаково не приемлет как анархического либерализма, породившего хищнический капитализм и разложившего нацию, так и социализма, зачеркнувшего человеческую личность, тот принадлежит к лагерю фашизма. Ибо другого ничего нет…»

Энтээсовцы отвергли и марксизм, и представительную демократию, и капитализм. Они выбрали фашизм.

«Мы отрицаем либерализм и его законного наследника марксизм, — доказывал Михаил Георгиевский. — Полемика с первым не так затруднительна, ибо он умирает даже в своих социальных последствиях. Трудно ожидать, чтобы в современных условиях выжили неправды капитализма».

Михаил Георгиевский был образованным человеком, до революции служил приват-доцентом историко-филологического факультета Петербургского университета. После Гражданской войны оказался в Белграде, преподавал древние языки в русской гимназии. Георгиевский был главным автором первой программы и устава НТС.

В 1939 году в одном из номеров газеты «За Родину», официальном органе НТС, который тогда еще назывался Национально-Трудовым Союзом Нового Поколения, было опубликовано приветствие от Российского фашистского союза, действовавшего среди русских эмигрантов в Маньчжурии:

Редакция энтээсовской газеты поблагодарила харбинских фашистов «за приветствие, даюшее нам основание видеть в Российском Фашистском Союзе соратника и союзника».

В свою очередь, газета Всероссийской фашистской партии «Наш путь» высоко оценивала деятельность коллег из НТС.

«За Родину», выходившая в Белграде, поместила об этом поощрительную заметку: «Нельзя не отметить этот отрадный факт, показывающий истинное желание единения и координации действий против общего врага — комвласти. Редакция «За Родину» шлет Харбинскому соратнику дружеский привет».

Отдельно было опубликовано приветствие Российского фашистского союза руководителю НТС Виктору Бай-далакову:

Фашистская тема была одной из самых заметных в энтээсовских дискуссиях тридцатых годов. В газете «За Родину» в большой статье «Фашизм и освобождение России» говорилось:

«Слово «фашизм» пользуется у нас большой популярностью. Хотя фашизм в своей социальной и политической сущности еще не определился, но только определяется, многие возлагают на него надежды в деле спасения России.

Сила идей несомненна. Они часто являются первопричиной действий. И многим фашистские идеи кажутся именно теми идеями, которым суждено уничтожить коммунизм».

В февральском номере 1933 года на первой полосе печатается заметка о приходе к власти «Адольфа Гитлера, вождя германских национал-социалистов, вождя национальной революции, проповедника социальных реформ» и торжествующая приписка о том, что «германским коммунистам несдобровать».

В № 62 появилась большая статья под заголовком: «Новая Германия. Современный солидаризм»:

«Наше время — время творческих поисков на пути социальной реформы… Либерально-капиталистическая система изжила себя, социалистическое изуверство грозит самому дорогому нации. Нужны иные решения. На наших глазах вдруг вырастают люди, взявшие на себя смелость и тяжесть найти решение.

Гитлер перестраивает Германию. Он пришел к этому со своей программой. Что дало ему в руки власть? Пламенный призыв бороться против очевидного разложения и упадка внутри, за сохранение национального достоинства извне. Чем бороться? Уничтожением и обезоружением врагов нации: марксистского социализма, либерализма и хищнического капитализма. Но он сам сказал, что «бороться с идеей можно лишь во имя другой идеи, более справедливой и провозглашаемой с неменьшей фанатичностью». Его идеей стал национал-социализм.

Немецкая нация имеет свою миссию, свой дух, свою судьбу. Надо объединить немецкую нацию, надо сохранить ее чистоту. Отсюда расизм, законодательство, преследующее браки с неарийцами. Еще важнее чистота и единство духа — немецкого духа».

Н. Новаковская продолжала эту тему в статье «Heil Hitler?»:

«Кто бы ни был Гитлер, священен трепет, пробегающий по толпе Фрейбургского стадиона! Кто бы ни был Гитлер, вся Германия повторяет некогда брошенные на ветер слова!

Идеями наш век не удивишь. Он видал их сотнями, тысячами всех цветов радуги. Идеи для немногих, для избранного круга руководителей. Для толпы — «черных и коричневых рубашек», краткие лозунги, но по всей краткости созвучные истинному, патриотическому, национальному устремлению народной души — лицо вождя под косыми лучами заходящего солнца…

Наше дело создать сейчас в изгнании и оторванности от народной массы дисциплинированную группу, гитлеровское ядро для проведения нашей идеи в жизнь. Ту дружину, на плечи которой обопрутся руки Вождя».

Приход Гитлера к власти вызвал новые ожидания у некоторых русских эмигрантов. Особенно среди бывших военных, которые говорили: вот появился человек, который нам поможет.

Генерал фон Лампе осенью 1933 года информировал из Берлина своих соратников по Российскому общевоинскому союзу о переговорах, которые он вел с аппаратом нацистской партии: «Я и мои друзья предложили наше содействие в борьбе против коммунистов германской власти — я в последнее время вошел в частные переговоры с представителем отдела Иностранных сношений Германской Национал-социалистической рабочей партии (отдел г-на Розенберга) по вопросу о совместных действиях против большевизма».

В марте 1933 года Гитлер назначил Альфреда Розенберга, будущего министра по делам оккупированных восточных территорий, руководителем иностранного отдела аппарата НСДАП и подчинил его лично себе. Это было повышение, и Розенберг испытал прилив активности.

«В данный момент, — писал фон Лампе, — начальник Восточного отдела выразил настоятельное желание получить от нас по возможности разработанный план тех действий, которые мы предполагали бы желательным осуществить совместно с германскими национал-социалистами в направлении к уничтожению большевистской власти в России, как и в направлении усиления при помощи немцев внутренней работы в России по всем направлениям, пока при соблюдении полной тайны наших взаимоотношений с немцами, потом и возможной интервенционной деятельности в широком масштабе…

Я считаю совместную работу между нами и национал-социалистами естественной…»

Эмигрантский писатель Иван Лукаш, чьи книги о Белом движении теперь переизданы в России, предлагал командировать к Гитлеру кого-либо из относительно молодых генералов белой армии, чтобы уговорить фюрера создать международный добровольческий корпус для борьбы с коммунизмом.

К этой идее Гитлер пришел и без подсказки Ивана Лукаша. Таким корпусом станут добровольческие войска СС, формировавшиеся из представителей разных народов Европы. В воинские части СС будут брать прибалтов, украинцев, казаков, крымских татар и калмыков. Русских не примут…

Михаил Георгиевский, генеральный секретарь исполнительного бюро НТС, писал: «Мы убеждены, что реакционному по своему духу социализму можно противопоставить только национально-трудовое движение, национально-трудовую солидарность. И в национал-социализме, выдвинувшем идею служения национальным интересам, спасение поверженного аварией корабля. И в фашизме, приблизившемся к идее трудового солидаризма, мы видим убедительные доказательства возможности и успешности этой борьбы».

В 1936 году Михаил Георгиевский поехал из Белграда в Берлин, чтобы выяснить возможность проведения совместных акций с нацистской Германией. Георгиевский быстро убедился, что совместные акции невозможны.

«Нацисты были слишком негибки, слишком охвачены расистскими идеями, чтобы взять в союзники антикоммунистов из числа русских националистов», — пишет Кэтрин Андреева.

Георгиевский отказался от мысли наладить сотрудничество с нацистской Германией и остался в Югославии. Другие лидеры НТС, несмотря на откровенно брезгливое отношение немецких нацистов к русским националистам, не теряли надежды доказать Берлину, что без них не обойтись. Гримаса истории: руководители НТС, которые активно работали с немцами, выжили, а отказавшегося от сотрудничества с нацистами Георгиевского ждала иная судьба. Он всю войну провел в Югославии, где в 1944 году, после прихода Красной армии, был арестован сотрудниками Смерша и в сентябре 1950 года расстрелян по приговору военной коллегии Верховного суда СССР…

Солидаристы не отвергли фашизм даже после того, как им пришлось почти сразу после прихода нацистов к власти закрыть отделение НТС в Германии. Они все надеялись, что Гитлер признает в них «своих». Они сделали выбор в пользу национального социализма еще до начала войны. Когда она началась, им оставалось только следовать своему выбору.

Когда немецкие войска вошли в Париж, писатель Дмитрий Мережковский, выступая по радио, без грана иронии назвал Гитлера «новой Жанной д'Арк».

Характерно, что пакт Сталина с Гитлером в 1939 году возмутил солидаристов. В редакционной статье «Задачи, работа и цели Союза» газета «За Россию» писала: «Мы приветствовали образование социал-реформаторского лагеря в мире — фашизма. Но он скомпрометировал себя союзом с марксизмом, обнаружив при этом свою идейную незрелость».

22 июня 1941 года Гитлер преодолел свою незрелость, и солидаристы поехали в Россию с командировочными удостоверениями оккупационной администрации…

Генерал Бискупский и смерть Набокова

В 1937 году в Германии нацисты создали управление по делам русской эмиграции — Russische Vertrauensstelle. Бюрократическое нацистское государство всех строило и расставляло по местам. Раз есть эмигранты из России (а их насчитывалось примерно сто двадцать пять тысяч), значит, кто-то должен за ними присматривать. Во главе управления с санкции гестапо поставили бывшего генерал-майора царской армии Василия Викторовича Бискупского.

Он окончил 2-й кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище, воевал в Первую мировую. В 1915 году был произведен в генерал-майоры, командовал лейб-гвардии Московским полком и 3-й кавалерийской дивизией.

Генерал Бискупский входил в Союз русского народа и позднее с гордостью говорил, что союз был олицетворением «фашизма и национального социализма». Это не помешало ему в 1917 году присоединиться к победителям, то есть к тем, кто сверг царское правительство.

«Поставившим на революцию, — вспоминал генерал Петр Николаевич Врангель, — оказался и бывший мой однополчанин, а в то время начальник 1-й кавалерийской дивизии генерал Бискупский. Лихой и способный офицер, весьма неглупый и с огромным честолюбием, непреодолимым желанием быть всегда и всюду первым, Бискупский был долгое время в полку коноводом, пользуясь среди товарищей большим влиянием.

Он женился на известной исполнительнице романсов Вяльцевой и долго сумел скрывать этот брак, оставаясь в полку. Такое фальшивое положение все же продолжаться не могло, и за два года до войны Бискупский полковником ушел в отставку. Он бросился вдела, основывал какие-то акционерные общества по разрабдтке нефти на Дальнем Востоке, вовлек в это дело ряд бывших товарищей и в конце концов жестоко поплатился вместе с ними».

Анастасия Вяльцева, изумительно исполнявшая романсы, заболела раком крови и умерла молодой. Бискуп-ский вернулся в армию.

«Бискупский, говорят, был безутешен, — вспоминал один из лидеров Белого движения Василий Витальевич Шульгин. — Но в его крови была какая-то польская шикарность, которая его спасла. Он стал начальником известной в свое время Елисаветградской кавалерийской дивизии. Когда началась Февральская революция и затем дело пошло к Брестскому миру, эта дивизия не только не взбунтовалась, но в полном порядке сдала все имущество, которое у нее было на руках.

Предварительно эта дивизия избрала в Совет рабочих и солдатских депутатов генерала Бискупского. Такой же шикарный, как и прежде, он выступал на съезде…»

«Овдовев, — рассказывал Врангель, — он поступил в Иркутский гусарский полк и, быстро двигаясь по службе, в конце войны командовал уже дивизией. В Петербурге он попал делегатом в совет солдатских депутатов от одной из армий. Он постоянно выступал с речами, по уполномочию совета совместно с несколькими солдатами ездил для переговоров с революционным кронштад-ским гарнизоном и мечтал быть выбранным председателем военной секции совета.

Как и следовало ожидать, из этого ничего не вышло. Выбранным оказался какой-то фельдшер, и Бискупский вскоре уехал из Петербурга…»

Василий Бискупский много раз и легко менял свои политические ориентиры. В тот момент он вспомнил о своих украинских корнях и обосновался в Киеве. Там собралось множество крайних националистов, с которыми он сблизился. Киев стал для них последним пересадочным пунктом перед Германией, где все они очень скоро оказались в одном лагере с Гитлером и немецкими национальными социалистами.

Среди них были такие заметные в будущем союзники нацистов, как Федор Винберг, Петр Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий. Таборицкий, оказавшись на Украине, пришел к выводу: «Не Германия, а Антанта — злейший враг России. Только немцы могут спасти Россию. Будущее России — в тесном союзе с Германией».

Отец Федора Викторовича Винберга был генералом и командовал Елисаветградским гусарским полком. Сам Федор Винберг тоже служил в армии. В 1913 году его произвели в полковники и дали под командование полк.

Он состоял в Союзе Михаила Архангела, которым руководил монархист и антисемит Пуришкевич. После Февральской революции Винберг отказался служить Временному правительству. Он остался поклонником монархии и участвовал в Корниловском мятеже, как и лейтенанты Петр Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий, служившие в Кавказской дивизии.

Петр Николаевич Шабельский-Борк состоял в Союзе русского народа и в Союзе Михаила Архангела. Идеологические пристрастия были наследственными.

Его огец был одним из друзей лидера Союза русского народа Дубровина. Мать, Эльза Шабельская-Борк, написала антисемитскую книжку «Подручные сатаны двадцатого века». В декабре 1913 гола супруги стали издавать газету «Свобода и порядок». Как выяснилось после революции, на деньги полиции.

После провала Корниловского мятежа Петр Шабельский-Борк некоторое время отсиживался в своем поместье под Петроградом. Он пришел к выводу, что революция — дело рук Антанты, поэтому нет смысла надеяться на помощь Запада в реставрации монархии. Это возможно, как он позднее писал, «только путем восстановления традиционной дружбы между Россией и Германией». Затем он тоже перебрался на Украину.

Через месяц после Февральской революции в Киеве образовалась Центральная рада, которая постепенно трансформировалась в некое подобие парламента. 7 ноября 1917 года Центральная рада провозгласила Украинскую Народную Республику.

12 февраля 1918 года Центральная рада попросила помощи у немцев. Немецкие и австро-венгерские войска вошли на территорию Украины формально по просьбе Рады. Фактически это была оккупация Украины. Генералы Эрих фон Людендорф и Макс Гофман взяли Украину под контроль. Генерал Гофман много лет был военным атташе в Санкт-Петербурге, по-русски говорил свободно. В конце Первой мировой он командовал немецкими войсками на Восточном фронте.

2 марта 1918 года большевики покинули Киев, куда вступили войска Петлюры. Но и Рада продержалась всего месяц. Командующий оккупационными войсками генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн распустил Раду, как «дискуссионный клуб», создал прогерманское правительство, а во главе поставил гетмана Павла Петровича Скоропадского.

Правнук гетмана Украины Ивана Скоропадского (XVIII в.), Павел Скоропадский окончил Пажеский корпус и служил в лейб-гвардии конном полку. В Первую мировую он командовал 1-й гвардейской кавказской дивизией, 34-м армейским корпусом, в 1916 году получил погоны генерал-лейтенанта.

В марте 1917 года казачий съезд образовал организацию под названием «Украiнське Вiльне Козацтво». В октябре открылся съезд украинских вольных казаков. Возглавил казаков командир 1-го Украинского армейского корпуса генерал-лейтенант Павел Скоропадский. Его соратник полковник Иван Полтавец-Остраница стал генеральным хорунжим.

29 апреля 1918 года на «съезде хлеборобов» в Киеве Павел Скоропадский был избран гетманом Украины. В начале сентября Скоропадский приехал в Берлин. Кайзер Вильгельм заверил его, что поддерживает независимость Украины.

На Украине и наладилось сотрудничество немецких офицеров и русских ультраправых. Генерал Петр Врангель вспоминал, как он прибыл в Киев, чтобы увидеть Скоропадского. Гетман занял дом генерал-губернатора.

«В приемной, — писал Врангель, — мне бросился в глаза какой-то полковник с бритой головой и клоком волос на макушке, отрекомендовавшийся полковым писарем Остраница-Полтавец. Он говорил исключительно на «украинской мове», хотя и был кадровым русским офицером».

Его настоящая фамилия Полтавцев, но он утверждал, что по материнской линии происходит от гетмана Ост-раницы, поэтому взял себе двойную украинизированную фамилию. Он призывал к независимости Украины, понравился немцам и стал служить Скоропадскому. Полковник Иван Полтавец-Остраница предлагал не только установить тесный союз с Германией, но и создать лигу черноморских государств (включая Кавказ), в которой Украина будет играть ведущую роль. Эту идею позже подхватят немецкие национальные социалисты.

Василий Бискупский получил звание генерал-хорунжего и командовал 3-м корпусом украинской армии. Но власть гетмана Скоропадского на Украине оказалась недолгой. В ноябре 1918 года в Германии грянула революция. 14 декабря Скоропадский отрекся от власти и бежал. Гетман Скоропадский прожил остаток жизни в Германии, сотрудничал с гитлеровцами. Он погиб при бомбардировке в самом конце войны — 26 апреля 1945 года.

После революции в Германии, когда немцы потеряли интерес к украинским делам, в конце декабря 1918 года войска Петлюры захватили гетманских офицеров, в том числе Винберга, Шабельского-Борка, Таборицкого. Они ждали расстрела.

Немцы их спасли, это был прощальный подарок кайзеровской армии. 29 декабря 1918 года генерал Бронзарт фон Шеллендорф договорился об их освобождении.

Когда немецкие войска покидали Украину, они брали с собой всех русских офицеров, желавших перебраться в Германию. Таких нашлось около трех тысяч. Поезд с Украины шел три недели. В немецком воинском эшелоне встретились Винберг и Шабельский-Борк, с той поры они стали друзьями.

Бискупский же оказался в Ростове, куда бежал штаб формировавшейся с помощью французов «Народной Русской армии» во главе с ее создателем генералом Шварцем.

Генерал-лейтенант Алексей Владимирович фон Шварц окончил Николаевское инженерное училище и Николаевскую инженерную академию. С марта 1919 года он командовал русскими войсками в зоне высадившейся на юге России французской армии и стал генерал-губернатором Одессы. В апреле Шварц приступил к формированию собственной армии.

«В числе его ближайших помощников, — писал Петр Врангель, — оказался и генерал Бискупский, долженствовавший занять пост инспектора кавалерии и обратившийся из украинского «генерального хорунжего» в генерала «демократической русской армии».

С уходом французских войск затея Алексея Шварца и Василия Бискупского лопнула. Шварц махнул рукой на Россию и уехал в Италию, затем перебрался в Аргентину, где преподавал в Академии Генштаба и Высшей военно-технической школе.

Василий Бискупский после поражения белой армии бежал в Германию, сначала обосновался в Берлине, потом в Мюнхене. Вместе с ним этот путь проделала большая группа русских эмигрантов, прибившихся к Германии.

По своим взглядам генерал Бискупский оказался среди крайне правых, ненавидевших республику. Он участвовал в 1920 году в знаменитом капповском путче. Это событие, которое мало что говорит современному читателю, стало вехой в германской истории.

Вольфганг Капп родился в июне 1858 года в Нью-Йорке, куда эмигрировали его родители. Его отец, адвокат Фридрих Капп, участвовал в революции 1848 года и вынужден был бежать из Германии. В Нью-Йорке он женился на девушке по имени Луиза Энгельс, которая последовала за ним в эмиграцию. В отличие от других эмигрантов, которые быстро почувствовали себя в Америке как дома, Фридрих Капп и его жена хранили верность фатерланду. Они воспитывали в сыне веру в могущество Германского государства. Мальчик подчеркнуто называл себя немцем и бросался в драку, когда кто-то из ребят дурно отзывался о Германии.

В 1870 году семья вернулась на родину. Фридрих Капп стал депутатом рейхстага. Его сын изучал юриспруденцию в Тюбингене и Геттингене, вступил в студенческую корпорацию, в которой когда-то состоял будущий канцлер Бисмарк и члены которой придерживались правых убеждений. Так разошлись пути отца-либерала и сына-консерватора.

В 1882 году Вольфганг Капп защитил в Берлине диссертацию, сдал экзамен на чин асессора и поступил на государственную службу. Через два года он женился на Маргарете Розенов, дочери крупного землевладельца из Восточной Пруссии (у них родилось трое детей), а через несколько лет сам приобрел поместье и был назначен окружным советником. Так он оказался в кругу прусских аристократов и помещиков. Каппа пригласили в прусское министерство сельского хозяйства. После начала Первой мировой войны он выдвинулся в ряд влиятельных фигур в экономической жизни страны.

Вольфганг Капп стал вождем правой оппозиции кайзеру Вильгельму и правительству. Свои взгляды он изложил в меморандуме под названием «Национальные круги и рейхсканцлер», который распространял среди единомышленников. Он считал, что кабинет недостаточно привержен делу победы. Капп переписывался с морским министром гросс-адмиралом Альфредом фон Тирпицем и поддерживал его идею беспощадной подводной войны против Англии, считая это последней возможностью одолеть Антанту. Но кайзер отверг идею тотальной подводной войны.

В конце августа 1917 года Капп пригласил своего друга генерала Рюдигера фон дер Гольца в Кенигсберг помочь ему создать германскую партию отечества (может быть, правильнее было бы назвать ее партией «Родина»…).

Партия предлагала сделать главой правительства гросс-адмирала фон Тирпица. Себя Капп видел в роли его главного советника. Каппа поддерживал генерал Людендорф. Они оба хотели отстранить кайзера от власти за неспособность одержать победу в войне.

Но в 1918 году события развивались иначе, чем планировали Капп и Людендорф. Разразилась революция, и новое правительство прекратило войну. Поражение Германии было для Каппа чем-то непостижимым. Он обвинял во всем социал-демократов, которых презирал за то, что они подписали позорный Версальский мир.

В 1918 году Каппа избрали в рейхстаг, но он не признавал Веймарскую республику. Через два года он решил, что настало время брать власть. Его поддерживал генерал барон Вальтер фон Люттвиц, под командованием которого оказались практически все войска Германии.

Главную роль в государственном перевороте должна была сыграть подчиненная генералу 2-я морская бригада капитана Германа Эрхарда.

Капитан был сыном пастора, воспитывался в националистическом духе. Эрхард бросил гимназию и поступил на флот. В начале века он участовал в жестоком подавлении племен в немецких колониях в Юго-Восточной Африке.

Его время настало после Первой мировой. Флот встал на якорь, боевые корабли передавались победителям. Капитан-лейтенант Эрхард собрал три сотни оставшихся без дела морских офицеров, чтобы сражаться с коммунистами. Так образовалась «бригада Эрхарда», сыгравшая большую роль в политической борьбе в Германии. В этой кровавой борьбе Герман Эрхард отличился особой жестокостью.

Его бригада помогла свергнуть советское правительство в Баварии в мае 1919 года и сражалась с польскими повстанцами в Верхней Силезии на границе с Польшей. В 1920 году бригада располагалась под Берлином.

10 марта военный министр Германии Носке отстранил генерала Люттвица от командования двумя дивизиями рейхсвера в Берлине и Дрездене и двумя морскими добровольческими бригадами — Германа Эрхарда и Вильфрида фон Лёвенфельда.

Бригаду Эрхарда, которая составляла уже шесть тысяч солдат и офицеров, военный министр приказал распустить. Генерал фон Люттвиц, не желая сдавать командование войсками, ответил ультиматумом правительству. Тогда были выданы ордера на арест, в том числе Вольфганга Каппа.

Весь следующий день капитан Эрхард совещался с окружением Каппа. В субботу 13 марта, рано утром, бригада Эрхарда в составе трех тысяч человек вступила в Берлин и маршем прошла через Бранденбургские ворота. Его солдаты заняли правительственный квартал.

Правительство во главе с канцлером Густавом Бауэром бежало. Хозяином Берлина стал Капп, провозгласивший себя рейхсканцлером и премьер-министром Пруссии, а генерала Люттвица — военным министром и верховным главнокомандующим. Капп выпустил прокламацию «К немецкому народу!». В ней говорилось, что Веймарская республика не в состоянии остановить угрозу большевизма. Но армия не присоединилась к Каппу. Возможно, он не был харизматическим лидером. А может быть, дело в том, что немецкие военные больше всего боятся неповиновения. Они органически не могут выйти из подчинения, нарушить приказ!

Имперский банк и большинство государственных служащих тоже не захотели служить Каппу. Его поддержали только крайние националисты. Капп распорядился, чтобы в Берлин доставили из Мюнхена его единомышленников Гитлера и Эккарта.

Всеобщая забастовка, объявленная профсоюзами, заставила его отступить. 17 марта утром Капп заявил, что уходит в отставку. Через Бранденбург он бежал в Швецию. После того как немецкое правительство объявило, что не станет настаивать на его выдаче, Капп получил убежище, хотя каждые две недели он должен был являться в полицию.

В декабре 1921 года в Лейпциге начался процесс против его соратников по путчу. Капп решил вернуться, чтобы предстать перед судом и доказать свою правоту. В тюрьме во время рутинного медицинского осмотра у него обнаружили злокачественную опухоль. В городской больнице ему сделали операцию, которая прошла успешно. Но метастазы уже распространились по всему организму. 12 июня 1922 года он умер в лейпцигской больнице имени Св. Георга от рака.

Капитан Эрхард бежал в Мюнхен. Его люди после провала путча создали тайную организацию «Консул», которая перешла к прямому терроризму под лозунгом борьбы за «возрождение Германии». Убивали политиков либеральных взглядов и еврейского происхождения.

Эрхард отказался в 1923 году участвовать в «пивном путче» вместе с Гитлером, и фюрер включил его в черный список. Гитлер намеревался уничтожить его вместе с руководителем штурмовиков Эрнстом Рёмом во время «ночи длинных ножей», но Эрхард предусмотрительно скрылся в Швейцарии. Он умер в 1971 году, намного пережив своих былых соратников.

«Вскоре после капповского путча, — вспоминал известный немецкий журналист Себастиан Хафнер, — на очередного уроке я увидел, как мой сосед по парте все время чертит у себя в тетради какие-то странные фигуры. Пара ломаных линий, образовывающих неожиданный и очень приятный симметричный орнамент, похожий на коробочку.

— Что это? — спросил я шепотом, потому что все-таки шел урок, хоть и скучный.

— Антисемитский значок, — коротко шепнул он мне в ответ.'— Его носили на касках люди из отрядов Эрхарда. Он означает: «Евреи, убирайтесь вон». Надо знать.

Так я впервые познакомился со свастикой. Это было единственное, что оставил после себя капповский путч. Потом этот значок стал встречаться все чаше»…

Капповский путч провалился в Берлине. Но в Баварии социал-демократический кабинет рухнул. Главой правительства стал Густав Риттер фон Карр, начальником полиции Эрнст Пёнер. Они оба помогли расцвету нацистской партии. Начальник полиции всячески покрывал нацистов.

В Баварии нашли убежище многие участники капповского путча. Любопытно, что среди сторонников Каппа было немало эмигрантов из России. Когда он захватил власть в Берлине, русские эмигранты — Бискупский, Бермондт-Авалов, Таборицкий, Шойбнер-Рихтер — воодушевились.

Но их надеждам не суждено было осуществиться. В конце марта Шойбнер-Рихтер, Федор Винберг (правительство в Берлине запретило его газету «Призыв»), Петр Шабельский-Борк бежали в Мюнхен, где обосновалось больше тысячи русских эмигрантов. Среди них не было людей левых или либеральных убеждений, только крайне правые. Они быстро нашли себе единомышленников среди немцев.

В Берлине Винберг издавал газету «Призыв». Ему помогали Шабельский-Борк и Таборицкий, которые жили вместе. На эту газету обратил внимание Дитрих Эккарт и призвал всех национально мыслящих немцев следить за ее публикациями.

Постоянным читателем газеты был капитан в отставке Людвиг Мюллер фон Хаузен, который основал в феврале 1912 году антисемитскую организацию — «Союз борьбы против надменности еврейства». После Первой мировой Мюллер фон Хаузен возглавил тайную организацию «Германский орден», которая ставила своей целью «защиту арийской крови».

Орден был основан в августе 1918 года «Обществом Туле», названном в честь старого названия Исландии, где, по поверью, древние германцы нашли убежище от христианства. Общество использовало свастику как свой символ. В «Общество Туле» входило в 1919 году всего около двух тысяч человек, но это были люди со связями и влиянием.

В июле 1920 года в «Германский орден» Мюллера фон Хаузена вступил Мартин Борман, будущий личный секретарь Гитлера и шеф партийной организации.

Людвиг Мюллер фон Хаузен читал по-русски, он стал постоянным читателем газеты «Призыв». Некоторые публикации он переводил на немецкий, например статью из ноябрьского номера за 1919 год под названием «Сатанисты двадцатого столетия». В статье со ссылкой на неназванного красноармейца всерьез рассказывалось о том, что большевики устраивают за Кремлевской стеной сатанистские ритуалы, призывая дьявола на помощь в борьбе против белой армии.

«Общество Туле» приобрело газету «Мюнхенер бео-бахтер», расходившуюся тиражом в тысячу экземпляров. Через год тираж увеличился в девять раз. Газету сделали федеральной, за пределами Мюнхена она называлась «Фёлькишер беобахтер» и стала центральным органом национальных социалистов. Она тоже перепечатывала статьи из газеты Винберга.

В Мюнхене Винберг и Шабельский-Борк основали альманах «Луч света», в котором писали, что евреи и масоны намерены разрушить христианство и захватить власть над миром. Винбергу помогал Шабельский-Борк, который привез в Германию экземпляр «Протоколов сионских мудрецов», печально знаменитую фальшивку, повествующую о мнимом плане мирового еврейства захватить власть над всем миром.

Они опубликовали «Протоколы» в третьей книжке альманаха, а Шабельский-Борк еще и передал экземпляр Людвигу Мюллеру фон Хаузену.

Мюллер фон Хаузен нашел переводчика и издал «Протоколы» на немецком. Эта фальшивка была, пожалуй, главным подарком русских националистов немецкому национальному социализму. Книга о всемирном еврейском заговоре быстро распространилась среди немецких националистов.

В апреле 1920 года и «Фёлькишер беобахтер» приступила к публикации отрывков из немецкого перевода «Протоколов сионских мудрецов». Это была инициатива редактора газеты Дитриха Эккарта, который прочитал книгу и поделился впечатлениями с фюрером.

Эккарт тоже пользовался поддержкой «Общества Туле». В декабре 1918 года он получил от общества деньги на издание газеты «На хорошем немецком: еженедельник в защиту порядка и права». Он печатал две с половиной тысячи экземпляров, они рассылались по всей Германии по списку.

В конце 1919 года в одной из мюнхенских пивных Гитлер познакомился с Эккартом. Потом к будущему фюреру привели и рижанина Альфреда Розенберга. Эккарт безоговорочно поверил в подлинность «Протоколов сионских мудрецов». Розенберг, выросший в Российской империи, относился к ним скептически; понимая, что это подделка, осторожно замечал, что нет доказательств их подлинности. Но и он был патологическим антисемитом..

Розенберг в ноябре 1918 года бежал из России в Мюнхен. Он нашел приют у художника Отто фон Курселя, тоже рижанина. В «Обществе Туле» в конце 1918 года Розенберг познакомился с Эккартом. Он подошел к Эк-карту со словами:

— Вам пригодится борец против Иерусалима?

— Конечно! — с энтузиазмом ответил Эккарт.

Он публиковал статьи Розенберга и карикатуры Кур-селя. До февраля 1923 года, когда он получил немецкое гражданство, Альфред Розенберг как иностранец жил в страхе перед депортацией. Причем его могли выслать как в Латвию, так и в Советскую Россию. Розенберг стал у нацистов экспертом по России.

Они с Эккартом оказали большое влияние на Гитлера, чьи политические взгляды были в стадии формирования. Они рассказывали Гитлеру о духовном и расовом превосходстве немцев и о мировом еврействе, которое одно может помешать Германии вернуть себе ведущее положение в мире.

Как мы помним, до окончания Первой мировой Адольф Гитлер не высказывал антисемитских взглядов. В его письмах и записках того времени эта тема отсутствует. В эти годы будущий фюрер был скорее социалистом и разглагольствовал о судьбе пролетариата. Социалистом Гитлер вернулся с фронта в 1919 году. Его сослуживец Ганс Менд цитировал его слова:

— Слава богу, что с королей слетели короны. Теперь настало время говорить нам, пролетариям.

Гитлер переместился на правый фланг в Мюнхене во второй половине 1919 года. Его антибольшевистские, антисемитские взгляды формировались под влиянием Дитриха Эккарта и Альфреда Розенберга. Потом к его наставникам прибавился Макс Эрвин Шойбнер-Рихтер, который сыграет в жизни фюрера немаловажную роль.

22 ноября 1920 года Шойбнер-Рихтер услышал выступление Гитлера. Он настолько высоко оценил ораторские качества Гитлера, что немедленно записался в партию. Розенберг познакомил с ним Гитлера.

Так начался период активного сотрудничества фюрера с русскими эмигрантами. Они говорили Гитлеру о том, что еврейский капитал финансирует большевизм. Шойбнер-Рихтер первым стал подсчитывать количество евреев среди большевиков, говорить, что революция — это «месть евреев русскому народу».

Готовясь к выступлению в августе 1921 года, Гитлер записывал тезисы: «Истощение России (сорок миллионов умирают). Умирают по вине евреев. «Протоколы сионских мудрецов». Возможное возражение: «но даже не все евреи знают о планах мудрецов»… Ответ: то, что умный человек понимает, обычный человек совершает руководимый инстинктом…»

Вот корень гитлеровской логики: евреи вредят просто потому, что они евреи, в силу врожденного инстинкта, поэтому они все должны быть уничтожены.

К моменту прихода Гитлера к власти «Протоколы сионских мудрецов» издавались тридцать три раза. После Библии это была самая популярная книга.

Русские эмигранты внесли большой вклад в распространение антисемитской литературы в Германии и тем самым помогли нацистам прийти к власти. Русские националисты надеялись совместно с немецкими единомышленниками уничтожать евреев, а в реальности помогли нацистам, которые едва не уничтожили Россию…

Альфред Розенберг опубликовал семисотстраничную антикоммунистическую и антисемитскую книгу «Миф XX столетия», которая должна была стать библией партии, но оказалась неудобоваримой. Осилить этот талмуд никто не мог. Розенберг был амбициозным, но бесталанным человеком. Выспренний стиль книги злил фюрера, что, впрочем, не помешало Гитлеру сделать Розенберга после смерти Эккарта главным редактором газеты «Фёлькишер беобахтер». А когда Гитлера после провала «пивного путча» в ноябре 1923 года посадили, он именно Розенберга оставил руководить партией вместо себя.

Василий Бискупский, у которого было чутье на влиятельных людей, поспешил познакомиться с Альфредом Розенбергом, идеологом только что зародившейся нацистской партии. Но близкие отношения у него сложились с другим выходцем из Прибалтики — ротмистром Максом Эрвином фон Шойбнер-Рихтером, сторонником русско-немецкого союза для борьбы с Францией.

Хотя балтийские немцы не принадлежали к ближайшему окружению Гитлера, который занимался политикой в пивных и кафе, они сильно повлияли на идеологию нацистов.

В Рижском политехническом институте существовало «Братство Рубония» — от латинского названия реки Даугава, протекающей через Ригу. Немецко-балтийская организация «Рубония» возникла в Риге еще в конце XIX века. Ее девиз: «Словом и делом за честь и право!»

Четыре члена этого студенческого объединения позднее эмигрировали в Германию и сыграли важную роль в истории национального социализма: Макс фон Шойбнер-Рихтер, Отто фон Курсель, Арно Шикеданц и Альфред Розенберг.

Шойбнер-Рихтер родился в Риге в 1884 году просто Рихтером. У него вспыхнул роман с замужней дамой — Матильдой фон Шойбнер, которая была почти на тридцать лет его старше. Они вместе бежали в Мюнхен, где поженились в 1911 году, а потом вернулись в родные места. Один из родственников жены усыновил Рихтера, таким образом он получил право на двойную фамилию и дворянскую приставку «фон».

Они дружили с художником Курселем, который родился в Санкт-Петербурге в 1884 году. Они с Шойбнер-Рихтером были ровесниками. Родители Курселя, немцы, были выходцами из Эстонии. Они оба поступили в Рижский политехнический в 1905 году. Шойбнер-Рихтер изучал химию, Курсель намеревался стать архитектором, потом уехал в Мюнхен и начал рисовать.

Отец Шойбнер-Рихтера был германским подданным, но считал себя балтийским немцем, свободно говорил по-русски. Во время первой русской революции латыши и эстонцы выступили против немцев, крупных землевладельцев. Немцы защищали землю с оружием в руках, собирали отряды балтийской самообороны. Во время перестрелки с латышами Шойбнер-Рихтер был ранен.

Розенберг и Шикеданц вступили в студенческое объединение в 1910 году. Шикеданц изучал химию, Розенберг архитектуру. Он увлекался Достоевским и Шопенгауэром.

Шойбнер-Рихтер первым стал делать карьеру. Его ждало большое будущее, но точку в его карьере поставит полицейская пуля. Во время Первой мировой он некоторое время был германским вице-консулом в турецком городе Эрзеруме. После Февральской революции он вернулся в Ригу и встретился с Розенбергом. Рижанина и бывшего офицера царской армии Шойбнер-Рихгера на русский лад называли Максом Федоровичем.

В начале сентября 1917 года немецкие войска взяли Ригу. Обер-лейтенант Макс фон Шойбнер-Рихтер служил при штабе немецких оккупационных войск. Приходу германской армии радовались лишь балтийские немцы. Не только для большевиков, но и для национально настроенных латышей немцы были врагами.

В конце февраля 1918 года немецкие войска взяли Ревель. За участие в этой операции Шойбнер-Рихтер получил Железный крест первого класса. Через несколько лет в нацистской газете «Фёлькишер беобахтер» он критиковал германское командование за то, что оно заодно не решилось взять в 1918 году Петроград и покончить с властью большевиков.

Альфред Розенберг был нанят германскими оккупационными войсками. Его первое публичное выступление в Ревеле было посвяшено «марксизму и еврейству».

В Риге в октябре 1918 года были созданы «Балтийские оборонительные отряды» под командованием майора Альфреда Флетчера. В ландсвер вступали балтийские немцы, служившие и в кайзеровской, и в царской армиях. Набрали примерно тысячу человек. В кавалерийском отряде служил еще один член «Братства Рубония» Арно Шике-данц. Немецкое командование приступило и к формированию русских подразделений.

В «Балтийские отряды» майора Флетчера Таборицкий и Шабельский-Борк вербовали русских солдат, оказавшихся в немецком плену. На Украине немцы создали Южную армию, здесь — Западную. Оружие, обмундирование, боеприпасы предоставило германское командование. Предполагалось, что Западная армия нанесет удар по Петрограду и покончит с большевиками.

Германия проиграла войну и отводила войска со всех занятых территорий. Немецкое командование покинуло Ригу в ночь на 30 декабря 1918 года. 3 января 1919 года в город вошли латвийские большевики. Несколько тысяч балтийских немцев эвакуировали из Риги. Остальные предпочли остаться. Имперский комиссар по восточным территориям Август Винних договорился с главой латвийского правительства в изгнании Карлисом Ульмани-сом о том, что немцы, желающие служить в латвийских войсках, получат латвийское гражданство и право владеть землей.

Немцы остались в составе добровольческих корпусов. Антанта не возражала, хотя это было нарушением условий перемирия от 11 ноября 1918 года. Но англичане и французы не спешили вмешиваться: пусть немцы останутся как бастион против распространения большевизма.

Генерал Рюдигер фон дер Гольц принял на себя командование добровольческими формированиями в Балтийском регионе в середине февраля 1919 года. Он считал себя идеологическим солдатом в борьбе против «азиатского большевизма».

Майор Йозеф Бишофф в январе 1919 года сформировал «железную дивизию». 22 мая 1919 года четырнадцать тысяч немцев майора Бишоффа и две тысячи русских и латышей балтийского ландвера майора Флетчера взяли Ригу. Это был самый большой успех совместных сил.

Бежавший в Германию Бермондт-Авалов убеждал германских офицеров, что эвакуированных с Украины белых офицеров нужно срочно переправить в Латвию, чтобы они продолжили борьбу против большевиков. Генералы Людендорф и Гоффман его поддержали. В марте 1919 года использование войска Бермондта в Балтике одобрил военный министр Густав Носке.

30 мая 1919 года первые отряды Бермондта-Авалова отправились в Латвию. В середине июня 1919 года сам генерал Гольц приехал в Митау (это рядом с Ригой). Численность его войска составила три с половиной тысячи человек. Но под давлением Антанты в начале августа 1919 года генерал Гольц вынужден был покинуть территорию Латвии. Теперь он действовал за сценой.

В Латвии появился и генерал Бискупский, который возглавил «Немецкий легион». Он конкурировал с полковником Бермондтом-Аваловым. Но генерал Гольц поддерживал Бермондта-Авалова и прикомандировал к нему немецких офицеров. Они взяли на себя всю штабную работу и создали Западную Добровольческую армию.

21 сентября 1919 года генерал Гольц и Бермондт-Авалов подписали соглашение о том, что все немецкие войска на территории Латвии переходят под командование Бермондта-Авалова. К 3 октября процесс формирования закончился, под его командованием оказались пятьдесят две тысячи солдат и офицеров, из них сорок тысяч были немцами.

Гольц хотел, чтобы Западная армия координировала действия с генералом Деникиным и адмиралом Колчаком и совместными силами свергла большевиков.

— Помогая нашим друзьям в России, — говорили немецкие командиры, — мы помогаем Германии.

Однако в реальности балтийские немцы сражались за право остаться в Латвии и владеть землей. После того как правительство Ульманиса вернулось в Ригу, оно отказалось от своего обещания гарантировать права немецких землевладельцев.

Бермондт-Авалов говорил, что действует «рука об руку» с немцами, что в Латвии его войска возрождают политику Бисмарка на союз с Россией. Он наметил наступление на Ригу в ночь на 8 октября, чтобы свергнуть правительство Ульманиса.

Но наступление в Латвии не удалось. После первых успехов его войска натолкнулись на все более эффективное сопротивление латвийских войск Ульманиса. Британский флот поддержал латвийские войска убийственным огнем корабельной артиллерии. Обиженные немцы жаловались, что англичане помогают большевикам.

Социал-демократическое правительство Германии попыталось отмежеваться от армии в Латвии. Правительство закрыло границу Восточной Пруссии, разорвав коммуникации армии Бермондта-Авалова. Его войска остались без боеприпасов и снабжения. В этой ситуации полковнику помог обер-лейтенант Герхард Россбах, командир первого Добровольческого корпуса, созданного после перемирия 11 ноября 1918 года.

Его отряды из Пруссии в начале ноября 1919 года пришли на помощь Бермондту-Авалову. Со временем Россбах стал пламенным национальным социалистом и участвовал в гитлеровском «пивном путче» 1923 года.

Но этой помощи было недостаточно. 3 ноября 1919 года латышские войска атаковали Бермондта-Авалова и прорвали фронт южнее Риги. Одновременно литовские формирования ударили с тыла и прервали последние коммуникации, связывавшие Западную армию с Германией. Немецкое правительство не желало гибели армии и поручило вывести ее на территорию Германии генерал-майору Эберхарду. 19 ноября 1919 года Бермондт-Авалов сдал ему командование. Германское правительство убедило латышей и литовцев позволить «балтийским бойцам» уйти беспрепятственно.

В ночь на 22 ноября Западная армия покинула Митау, возненавидев правительство Германии, которое, как они считали, бросило их на произвол судьбы. Бермондт-Авалов еще на что-то надеялся. Он доказывал своим покровителям в Берлине, что, получив поддержку, его части могут остановить большевистские войска, которые вот-вот вторгнутся в Восточную Пруссию.

«Сам Авалов явился ко мне 16 декабря 1919 года в фантастической черкесской форме в сопровождении переводчика, — вспоминал военный министр Густав Носке. — Фигура, от которой так и веяло приключениями. О реальном положении вещей он имел, по-видимому, смутное представление. Говорил, как о чем-то простом, что хоть завтра опять выступит в поход с отрядом военнопленных против большевиков. Главное — побольше денег. В общем, этот тип — смесь политического невежества и военного бахвальства.

Я велел сказать ему, что в Германии он является частным лицом и потому должен держаться подальше от войск. Правительство ассигновало небольшое содержание «аваловцам».

Остатки его армии были расквартированы в лагере Альтенграбов неподалеку от Берлина. Генералы Гольц и Гоффман намерены были сохранить их как боевое формирование. Бермондт-Авалов продолжал набирать добровольцев для новой экспедиции в Прибалтику.

Бежавшие в Германию балтийские немцы образовали «Союз балтов»; в него вошли больше двух тысяч человек. В мюнхенском отделении состояло пятьсот тридцать балтийцев. «Балтийские бойцы» поддержали попытку Вольфганга Каппа взять власть в стране в марте 1920 года.

А Бискупский и Шойбнер-Рихтер, обосновавшиеся в Баварии, создали в 1920 году германо-русскую политико-экономическую ассоциацию «Ауфбау».

Ее полное название звучит по-русски так: «Возрождение: экономико-политическая организация для Востока». Формальная цель — способствовать торговым отношениям с Россией. Для маскировки говорили только о культурном сближении двух стран и издавали одноименный журнал. Подлинная цель организации — восстановить в России, Германии и Австро-Венгрии монархии.

Деятельность «Ауфбау» держалась в полном секрете. Принимали далеко не всех желающих. Вступительный взнос составлял сто тысяч марок, еще десять тысяч — ежегодный взнос.

Русский отдел «Ауфбау» возглавлял Бискупский, немецкий — Шойбнер-Рихтер, украинский — полковник Иван Полтавец-Остраница. Еще одна важная фигура в «Ауфбау» — Арно Шикеданц, который стал пламенным национальным социалистом.

Руководители «Ауфбау» пытались объединить усилия русских эмигрантов-монархистов и немецких национальных социалистов.

Бискупский носился с идеей общеевропейской армии, которая восстановила бы монархию во всей Центральной Европе. «Ауфбау» поддержал генерал Людендорф.

В 1923 году генерал Бискупский и генерал Людендорф подписали секретное соглашение о будущем сотрудничестве между национально-социалистической Германией и Россией. После свержения большевиков в России должен быть восстановлен монархический строй. Имелось в виду, что Россия не станет возражать против включения Австрии в состав Германии. Польша подлежит разделу между Германией и Россией в границах 1914 года.

Бискупский благодаря природному таланту заводить связи оказался своим в высшем обществе Баварии. Он не упускал ни одного выгодного знакомства. Он сблизился и с Гитлером.

В «Ауфбау» видную роль играли Альфред Розенберг и Макс Аманн, один из верных приверженцев фюрера, директор центрального партийного издательства, — он вел финансовые дела.

Побывавший за границей и имевший скромный дипломатический опыт Эрвин фон Шойбнер-Рихтер стал первым советником и наставником Гитлера во внешнеполитических делах. Светский молодой человек, он просвещал фюрера относительно мировой политики. Шойбнер-Рихтер фактически руководил «Ауфбау». Он удачно женился и был при деньгах, так что мог полностью посвятить себя этой деятельности.

Главным спонсором «Ауфбау» стал барон Теодор фон Крамер-Клетт, один из самых богатых людей в Германии, к тому же — с огромными связями. Он был щедр в отношениях с «Ауфбау», потому что верил в скорый распад Советской России и рассчитывал получить выгодные концессии в самостоятельной Украине. Барон был связан родственными узами с генералом Людендорфом и состоял в дружеских отношениях с баварским принцем Рупрехтом фон Виттельбахом, которого Шойбнер-Рихтер прочил в кайзеры Германии.

Весной 1921 года Шойбнер-Рихтер провел съезд русских эмигрантов на баварском курорте Бад-Райхенхалле. Барон Теодор фон Крамер-Клетт сам дал денег на съезд и попросил других баварских промышленников внести свой вклад.

Монархический конгресс проходил с 29 мая по 5 июня 1921 года. Присутствовали сто шесть делегатов, которые представляли двадцать четыре эмигрантские организации. Шойбнер-Рихтер выступал перед делегатами на двух языках. Он приветствовал русских монархистов от лица немецких националистов. Он сожалел о «несчастной» войне между двумя странами и рассказал всем о новом немецком политике — Адольфе Гитлере.

Георгий Карлович Граф, морской офицер, который в эмиграции стал начальником канцелярии великого князя Кирилла Владимировича, оставил воспоминания «На службе императорскому дому России. 1917–1941».

«Никому не известный Адольф Гитлер, — рассказывал Георгий Граф, — выступал в разных городах Баварии с зажигательными речами и возбуждал население против демократического правительства Веймарской республики.

Ходили слушать Гитлера и русские эмигранты. Наши знакомые Винберг и Шабельский увлекались его речами и были уверены, что Гитлер подготовляет возвращение к монархии. Как-то они уговорили и меня пойти послушать Гитлера.

Сам он мне не понравился, но его речи возбуждали и захватывали. Стремление же Гитлера свалить все беды на евреев и масонов казалось несерьезным. Что касается генерала Бискупского, то он считал, что национально-социалистическое движение жизнеспособно и будет иметь успех».

Шойбнер-Рихтер и Бискупский доказывали Гитлеру необходимость покончить не только с Веймарской республикой в Германии, но и с большевистским режимом в России. Они убеждали Гитлера, что немцам и русским надо объединиться в борьбе против марксизма и еврейства. На эту идею откликнулся Дитрих Эккарт в своем журнале «На хорошем немецком»: «У немецкой политики нет иного выбора, кроме как вступить в союз с новой Россией после того, как она избавится от большевиков».

Гитлер много выиграл от сближения с «Ауфбау».

В определенном смысле национальный социализм в Мюнхене формировался на базе националистической идеологии немецких правых и идей, принесенных белой эмиграцией. Их объединяли ненависть к Западу, либерализму, капитализму, социализму и евреям. Кстати говоря, Союз русского народа в свое время преуспел в пропаганде своих взглядов больше, чем немецкие националисты. На выборах в Германии в 1893 году антисемитские партии не собрали и трех процентов голосов. Они канули бы в Лету, если бы не Первая мировая.

В «Ауфбау» развивали идею расчленения Советского Союза, создания на Юге отдельного государства донских, кубанских и терских казаков. Предложение отделить богатую Украину от России принадлежало балтийским немцам. Гитлеру понравилась перспектива сделать Украину не только главным поставщиком продовольствия для Германии, но и союзником в борьбе против Москвы. Это было до того, как Гитлер взял на вооружение теорию расы и крови. И до того, как он решил, что жизненное пространство немецкий народ приобретет на востоке.

Идею самостоятельной Украины, союзницы Германии, отстаивал полковник Иван Полтавец-Осграница, который покинул Украину вместе с немецкой армией. Он издавал газету «Украинский казак», которая использовала свастику как символ и восхваляла германский национальный социализм. Его статьи переводились на немецкий и публиковались в «Фёлькишер беобахтер».

Впоследствии он получал от НСДАП деньги на свою организацию украинских казаков. После прихода Гитлера к власти Полтавец-Остраница написал ему письмо:

«Украинские казаки подравляют Вас и Ваше движение с одержанной победой!

Свобода Германии и ее место в Европе зависят от обретения свободы Украиной и Кавказом, которые только и способны уменьшить панславянскую и панкоммунистическую опасность России для Европы.

Украина и Кавказ готовы вступить в союз против России, против Польши и против Франции. Я от имени украинских казаков на Украине и в эмиграции одобряю идеи Вашего Превосходительства, написанные на Ваших знаменах. Я готов идти с вами рука об руку, нога в ногу, шаг за шагом, несмотря на все трудности, сохраняя непоколебимую уверенность в Вашей окончательной победе.

Мы надеемся не только на Вашу помощь, но и на ваше покровительство, которое гетман Иван Мазепа рассчитывал получить от шведского короля Карла XII в 1709 году.

Хайль Гитлер! И пусть развеваются Ваши знамена от Рейна до Кавказа!»

Гитлер сам предложил Полтавцу-Остранице переехать из Мюнхена в Москву. Розенберг поддерживал полковника, лелея идею самостоятельной Украины, союзника Германии…

С «Ауфбау» сотрудничал молодой австрийский эрцгерцог Вильгельм Габсбургский. Он был третьим сыном эрцгерцога Карла-Штефана, который претендовал на польскую корону. Молодой эрцгерцог был очень колоритной фигурой.

В Первую мировую Вильгельм командовал украинским легионом. В 1918 году стал полковником «сечевых стрельцов». Теперь эрцгерцог на украинский манер именовал себя Василем Вышиванным. Вскоре немецкие войска заняли Украину, и они присматривались к Василю Вышиванному, но предпочли ему гетмана Скоропадского.

Когда Красная армия взяла Киев в мае 1920 года, Василь Вышиванный через Польшу перебрался в Германию, обосновавшись в Мюнхене. Он собирал вокруг себя сторонников создания независимой Украины, которые съезжались в Баварию и проходили боевую подготовку. Для него в «Ауфбау» собрали два миллиона марок, поскольку он обещал немецким промышленникам выгодные концессии на Украине после своего прихода к власти.

Мюнхенская полиция задержала нескольких украинцев, которые признали, что принадлежат к секретной военной организации, которая борется за независимую Украину. Боевой подготовкой руководили немецкие офицеры. Занимался этим капитан Эрнст Рём, будущий руководитель штурмовых отрядов.

В январе 1922 года социалистическое правительство Пруссии выслало Василя Вышиванного из страны. Рейхсверу было поручено распустить его вооруженные формирования. Василь уехал в Испанию. Его политическая карьера закончилась…

Бискупского привечали при дворе великого князя Кирилла Владимировича (двоюродного брата Николая II). Говорили, что генерала Бискупского связывали с великой княгиней Викторией более чем близкие отношения.

«Ауфбау» уговаривала Кирилла покинуть Французскую Ривьеру и перебраться в Баварию. В августе 1922 года Кирилл и Виктория купили в баварском городе Кобург поместье.

13 сентября 1924 года великий князь Кирилл объявил себя российским императором. «Ауфбау» всячески его поддерживала, делала ставку на приведение к власти прогермански настроенного великого князя Кирилла. Георгий Граф вспоминал, как в сентябре 1923 года великая княгиня Виктория Федоровна вместе с Бискупским встретилась с Гитлером, Людендорфом и Шойбнер-Рихтером.

Присутствовали также несколько крупных финансистов. Цель встречи — образовать финансовый комитет, который изыскал бы деньги для восстановления монархии в России. Комитет был образован, но во время «пивного путча» в Мюнхене 9 ноября Шойбнер-Рихтер был убит. Гитлера посадили, а Людендорф разочаровался в нацистах.

Шойбнер-Рихтер был единственным из погибших в Мюнхене, чью потерю Гитлер считал невосполнимой…

Многие белые эмигранты перебрались во Францию, экономическая ситуация была там лучше, чем в Германии. Вместо Шойбнер-Рихтера «Ауфбау» возглавил его соратник по «Рубонии» Отто фон Курсель. Постепенно организация перестала существовать. Последний номер журнала «Ауфбау» вышел 15 июня 1924 года.

На художественном поприще Курсель отличился сборником карикатур на «еврейско-коммунистических революционеров». Его пригласили на руководящую работу в «Боевой союз за германскую культуру». Он вступил в партию, в штурмовые отряды и в СС, рисовал комплиментарные портреты президента Пауля фон Гинденбурга и, разумеется, самого Гитлера.

Нацисты сделали Курселя профессором государственной высшей школы изобразительных искусств и руководителем отдела в министерстве науки, воспитания и народного образования. Он так сформулировал свою задачу — «окончательно избавиться от либерализма». Отто фон Курсель «вычищал» из немецкого изобразительного искусства всех художников, чья кровь или чье творчество считал ненемецким. Это он отправил в изгнание или в лагеря многих замечательных немецких художников.

В 1938 году его избрали депутатом рейхстага. Парламент давно перестал функционировать, депутатские мандаты распределял партийный аппарат, так что избрание в рейхстаг означало благоволение власти. В 1945 году он был арестован советскими чекистами и находился в плену до 1950 года, когда ему разрешили вернуться в ФРГ. Незадолго до смерти Курсель написал воспоминания о Шойбнер-Рихтере.

Что же осталось у Гитлера от опыта «Ауфбау»?

Идея крестового похода на Восток под лозунгом борьбы с «еврейским большевизмом». Идея отделения Украины от России. Германские генералы даже считали роковой ошибкой его решение повернуть в 1941 году основные силы вермахта на юг, на Украину, вместо того чтобы взять Москву.

Смерть Шойбнер-Рихтера была ударом не только для «Ауфбау», но и для сотрудничества белой эмиграции и нацистов.

21 ноября 1923 года руководитель русской военной эмиграции в Германии генерал Алексей фон Лампе записал в дневнике: «Шойбнер всегда держался взгляда, что русским пора отплатить за гостеприимство и идти против Франции! Он был глава Ауфбау и один из инициаторов съезда монархистов в Рейхенгалле. Он смотрел на Россию при помощи г-на Бискупского».

Заместителем Бискупского в «Ауфбау» стал Сергей Владимирович Таборицкий, бывший офицер Дикой дивизии.

28 марта 1922 года Таборицкий и его друг Шабельский-Борк приехали из Мюнхена в Берлин, чтобы убить Павла Николаевича Милюкова, историка и либерально настроенного политика, министра иностранных дел во Временном правительстве.

Таборицкий и Шабельский-Борк ненавидели Милюкова, считая его одним из виновников падения царского режима. Милюкова монархисты ненавидели за речь в ноябре 1916 года в Думе, когда он обвинил императрицу в германофильских симпатиях и антироссийской политике.

В Берлинской филармонии Павел Милюков читал лекцию «Америка и восстановление России». Послушать его пришло больше тысячи человек. Когда он закончил, вскочил сидевший в третьем ряду Шабельский-Борк и открыл стрельбу с криком:

— Это месть за царицу, месть за царскую семью!

Он выпустил полный барабан, ранил нескольких человек, но в Милюкова не попал. Шабельский-Борк выхватил из другого кармана второй пистолет и вскочил на трибуну с криком:

— Я мшу за царскую семью!

Владимир Дмитриевич Набоков, один из редакторов эмигрантской газеты «Руль», ударил его по руке, в которой был пистолет. В дореволюционной Россини Владимир Набоков был одним из лидеров кадетской партии, депутатом Первой Государственной думы. В этот момент Таборицкий выстрелил Набокову в спину. Выстрел оказался смертельным — пуля попала прямо в сердце. В зале присутствовали несколько полицейских в штатском. Единственное, что они смогли сделать, — арестовали обоих террористов.

Шабельского-Борка и Таборицкого судили в июле 1922 года в берлинском уголовном суде. Эмигрантская газета «Обшее дело» процитировала данные медицинского обследования подсудимых. Немецкие врачи обнаружили у Шабельского-Борка «ярко выраженные признаки дегенератства и психическую ненормальность». Убийцы постоянно принимали наркотики.

Шабельского-Борка суд присяжных приговорил к четырнадцати годам тюрьмы за покушение на убийство Милюкова. Таборицкого — к двенадцати годам за убийство Набокова.

В марте 1927 года обоих помиловали, и они вышли на свободу. Веймарская Германия была на редкость милосердна со своими врагами.

Федор Винберг после убийства Набокова перебрался во Францию. Он умер от сердечного приступа в феврале 1927 года.

Генерал Бискупский пропагандировал старую идею сотрудничества нацистов и русских националистов. Но нацисты не собирались брать русских в союзники и вообще разговаривать с ними на равных.

Исключение делалось только для этнических немцев.

Под началом генерала Врангеля в его пропагандистском аппарате начинал Грегор Шварц-Бостунич, чей путь закономерно привел его в ряды СС. Он родился в Киеве. Отец — балтийский немец, мать происходила из Баварии.

В юности Грегор часто ездил в Германию и был воспитан в немецком духе. Хотя учился юриспруденции в Киеве. Шойбнер-Рихтер привлек Шварц-Бостунича для пропагандистской работы в НСДАП.

Григорий Вильгельмович Шварц-Бостунич до приезда в Германию был просто Бостуничем. Он родился в Киеве. Работал директором железнодорожного театра. Увлекался оккультизмом, антропософией. В 1922 году обосновался в Германии, через два года получил германское гражданство и изменил свою фамилию, стал Шварц-Бостуничем.

Он написал несколько книг: «Правда о сионских протоколах», «Масонство и русская революция». Шварц-Бостунич был главным партийным оратором и публицистом по «еврейскому вопросу». Он читал лекции о засилье евреев и заговоре масонов, о ритуальных убийствах, пугал слушателей рассказами о том, что русские большевики засылают в Германию возбудителей заразных болезней.

От антисемитизма Шварц-Бостунич быстро пришел к нацизму. Это дорога самая короткая. После прихода нацистов к власти он вступил в СС, в январе 1937 года получил звание оберштурмбаннфюрера и нашел себе применение в службе безопасности, занимаясь еврейскими делами. В СД он создал музей масонства.

Но во время приема в СД у него возникли сложности. Соответствующее управление СС проверяло его происхождение, выяснилось, что его дедушка со стороны матери был сербом, то есть он не был стопроцентным арийцем. Но заступничество Гиммлера, ценившего его как лектора, помогло. Ему простили «расовый-грех». Шварц-Бостунич писал Гиммлеру письма, начинавшиеся так: «Горячо любимый рейхсфюрер!»

Василий Бискупский неустанно налаживал отношения со многими нацистскими ведомствами, но русским нацисты в принципе не доверяли. Альфред Розенберг не любил Бискупского.

Отвечая на очередное письмо Бискупского, Розенберг объяснил ему позицию Германии:

«Я действительно встречал в России множество прекрасных людей, и я вспоминаю о них и многом в российской жизни с огромной симпатией.

Но свержение большевизма в результате восстания внутри России едва ли возможно. Большевистскую Россию может победить только коалиция держав. И Германия должна думать о своих нуждах, прежде всего о жизненном пространстве. Наивно думать, что Германия может решить проблему избыточного населения, предоставляя в распоряжение России умелых инженеров и изобретателей».

31 марта 1933 года Гитлер поставил Розенберга во главе иностранного отдела партии. Бискупский рассчитывал на пост заведующего русским сектором в отделе, но не получил его. Русских в партийный аппарат не пускали.

А вот Шикеданца Розенберг высоко ценил, нашел ему место в редакции «Фёлькишер беобахтер», затем сделал руководителем аппарата в своем отделе. В 1927 году Шикеданц опубликовал книгу под названием «Евреи. Антираса». На трехстах страницах он доказывал, что евреи — не люди. Став министром по делам оккупированных восточных территорий, Розенберг взял его с собой и назначил имперским комиссаром Кавказа. Резиденцию Шикеданца наметили расположить в Тбилиси. Но занять этот пост рижский друг министра не смог. В последние дни войны Арно Шикеданц покончил с собой в бункере для руководства восточного министерства…

Бискупского сделали руководителем управления по делам русской эмиграции. Это была не политическая, а полицейская должность. Все проживавшие в Германии русские (не имевшие гражданства) должны были зарегистрироваться у Бискупского. Без выданного им удостоверения ни один русский не только не получал работы, но и запросто мог угодить в гестапо как эмигрант-нелегал.

Бискупский взял к себе помощником Петра Шабельского-Борка (после войны он бежал в Аргентину, где умер в 1952 году). Место нашлось и для Сергея Табориц-кого, вступившего в НСДАП и ставшего осведомителем гестапо.

«Жена Таборицкого, — вспоминал Георгий Граф, — была некрасивая, сухая немка, которая всей душой отдалась национально-социалистической партии и жила собраниями, тренировкой и партийной литературой. Ее божеством был фюрер.

Я удивлялся, как такой чисто русской и когда-то бесшабашный Таборинкий мог превратиться в вымуштрованного немца-нациста и любить такую неинтересную и педантичную немку».

— Сережа говорит, что он вполне счастлив, — сказал Шабельский Графу, — и верит, что будущее человечество будет так жить.

Таборицкого сделали заместителем Бискупского. Впоследствии он занимался вербовкой русских во вспомогательные формирования вермахта.

Антисемитские настроения широко распространились в эмигрантской среде. Профессиональные антисемиты первыми оказались на службе у нацистов. Бывший председатель главного совета Союза русского народа и депутат Государственной думы Николай Евгеньевич Марков-второй издавал в эмиграции журнал «Жидоед», его пригласили в гестапо консультантом.

Нацисты запретили браки между арийцами и неарий-цами. Писатель Владимир Набоков, сын убитого Владимира Дмитриевича, был женат на еврейке, и русские эмигранты-фашисты постоянно ему об этом напоминали. Они требовали сжечь произведения Набокова, издававшегося под псевдонимом Сирин (см.: Новое литературное обозрение. 2002. № 58).

Газета «Новое слово» писала: «Мы полностью очистимся от упражнений всех этих Сиринов, Шагалов, Кнутов, Бурдюков и сотен других. И все эти «гениальные» произведения стекут туда, куда стекает любая грязь, открыв дорогу новому, национальному искусству».

Владимир Набоков с семьей уехал в Париж, оттуда в Соединенные Штаты. Его старшего брата в Германии убили, младшего посадили. Он ненавидел нацистскую Германию и «тех негодяев, которые убивали и мучили невинных и беззащитных».

Иначе оценивали нацистов многие другие эмигранты.

«Мы, — вспоминал Георгий Граф, начальник канцелярии главы императорского дома, — связанные через генерала Бискупского с национально-социалистическим движением, строили свои расчеты на него. До 1934 года в немецком национально-социалистическом движении вся молодая Германия видела сильное, здоровое и наии-оналыюе движение, которое может принести оздоровление Германии, как фашизм оздоровил Италию.

Так же думали и государь, и государыня. Так же думали и их ближайшие помощники».

Начальник Объединения русских воинских союзов в Германии произведенный Врангелем в генералы Алексей Александрович фон Лампе 21 мая 1941 года (за месяц до начала войны) предложил командующему сухопутными войсками вермахта генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу использовать ветеранов белой армии в войне против Советского Союза.

Это Сталин не верил, что немцы вот-вот нападут, а отставной генерал фон Лампе, находясь в Берлине, не сомневался, что война вот-вот начнется.

«Мы твердо верим, — писал фон Лампе генералу Браухичу, — что в этом военном столкновении доблестная германская армия будет бороться не с Россией, а с овладевшей ею и губящей ее коммунистической властью… И потому я ставлю себя и возглавляемое мною Объединение Русских Воинских Союзов в распоряжение германского военного командования».

Браухича это предложение не заинтересовало. Тогда начальник Генерального штаба германских сухопутных войск не сомневался, что вермахт быстро справится с Красной армией.

Митрополит Анастасий, председатель архиерейского синода Русской православной церкви за рубежом, направил приветственный адрес Гитлеру. Анастасий называл Гитлера «Богом посланным… будущим спасителем от большевизма, за которого молится вся Россия… Моления о Вас будут возноситься во всех православных церквах. Ибо не один только германский народ поминает Вас горячей любовью и преданностью перед Престолом Всевышнего: лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в Вас вождя в мировой борьбе за мир и правду».

Русская православная церковь зарубежья (Карловац-кая церковь) поддержала Гитлера с момента появления немецкого национального социализма. Соответственно, после прихода нацистов к власти Карловацкая церковь пользовалась их полной поддержкой. Ей разрешили открыть православную академию, построить храм в Берлине. Профессор Дмитрий Поснеловский, историк Русской правословной церкви, уже в наши дни расскажет о широкомасштабном сотрудничестве Карловацкой церкви с гестапо.

Второй Карловацкий собор в 1938 году осудил Римско-католическую церковь за то, что она посмела критиковать нацистов за антисемитизм.

Философ Федор Степун писал о том, как в момент захвата немцами Югославии и Греции в дрезденской православной церкви епископ Серафим молился «о покорении христолюбивейшему вождю германского народа Адольфу Гитлеру его врагов и супостатов».

«Можно ли забыть берлинское утро 22 июня, — вспоминал протоиерей Александр Киселев, — когда, готовясь идти в церковь, я услышал сообщение по радио о начавшейся войне с Россией. Боже мой, ведь там уже льется русская кровь!.. И как встречная волна моего сознания: но ведь только этой кровью может прийти освобождение от того моря крови и мук, которые претерпевал народ наш под коммунистической властью. Конечно! Какие могут быть сомнения! Может ли война унести столько жизней, сколько два десятилетия коммунизма?»

Легенда о «третьей силе»

Многие молодые эмигранты сделали выбор в пользу Гитлера еще до нападения Германии на Россию. Когда началась война, они не изменили своих взглядов.

Час НТС пробил 22 июня 1941 года. У солидаристов появился шанс отправиться в Россию и занять там какое-то место. В тот день многие из них, вероятно, искренне надеялись, что, разгромив Красную армию, немцы начнут искать национальные русские силы, способные переустроить Россию.

Члены НТС хотели быть на месте, когда немцы зададутся вопросом: кому доверить страну? Для начала они намеревались заняться вербовкой новых членов и организацией местного самоуправления на оккупированных территориях.

Но надежды НТС не оправдались. Гитлер и не думал отказываться от своей программы уничтожения русской государственности. Оккупационный режим нуждался только в подручных для грязной работы. Согласившись служить немецким оккупантам, члены НТС оказались соучастниками военных преступлений гитлеровского режима против русского народа.

Переводчиков, знавших русский, украинский и белорусский языки, немцы набирали с весны 1941 года.

«Требовалось умение быстро переводить письменно с немецкого на русский и обратно, — писал атаман Петр Краснов своему другу Евгению Балабину, — умение вести разговоры. Переводчики поступали в особые школы, где их обучали этой работе. Жалованье было приличное. Жизнь в казарме».

После нападения на Советский Союз появились и другие должности, на которые брали русских, — во вспомогательную полицию. Атаман Краснов пояснил, чем предстоит заниматься: «Борьба с бандитами и партизанами, скрывающимися в лесах, производство расправ с лицами, стрелявшими по немцам из-за угла… Содержание платят очень хорошее».

Некоторые историки говорят о том, что позиция вермахта в отношении будущего России отличалась от точки зрения партии и СС. Это неверно. Немецкие военные, готовясь к нападению на Советский Союз, точно так же ставили вопрос о массовых расстрелах — «все большевистские главари и комиссары должны быть незамедлительно обезврежены».

Начальник штаба оперативного руководства ОКБ генерал-лейтенант Альфред Йодль 3 марта 1941 года распорядился подготовить для Гитлера документ относительно поведения на оккупированных территориях. В нем говорилось и о возможной роли русских эмигрантов: «Бывшая буржуазно-аристократическая интеллигенция, если она еще и есть, в первую очередь среди эмигрантов, также не должна допускаться к власти. Она не воспримется русским народом и, кроме того, она враждебна по отношению к немецкой нации. Мы ни в коем случае не должны допустить замены большевистского государства националистической Россией, которая в конечном счете (о чем свидетельствует история) будет вновь противостоять Германии».

Адольф Гитлер открыл эмигрантам дорогу в Россию, вернее, в ту ее часть, которая была захвачена немецкими войсками. Ради материальной помощи и проникновения в Россию до августа 1939 года солидаристы сотрудничали с разведкой польского Генерального штаба. А после Второй мировой руководители НТС с той же целью переориентировались на Соединенные Штаты и Великобританию.

Функционеры НТС устремились в Россию вслед за наступающими немецкими войсками не для того, чтобы «быть вместе с народом», а для того, чтобы не дать другой силе заполнить вакуум власти, взять эту власть самим.

Какую власть несли солидаристы России?

Михаил Георгиевский писал в основополагающей статье «Вопросы программы»: «Пока эмиграция продолжает застарелый спор — монархия или республика, жизнь и современность выдвинули новую форму политического бытия — диктатуру. К ней одинаково пришли и монархическая Италия, и республиканская Германия. Для нас диктатура — не уклончивый ответ боящихся сделать решительный шаг. Диктатура для нас — сильная власть, единственный путь осуществить национальную революцию и установить твердый порядок».

Твердый порядок, новый порядок… Эту формулу Европа познала после начала Второй мировой войны.

НТС и после войны не отказался от концепции соли-даризма. Современный автор пишет в журнале «Посев»: «Солидарность общества — это здоровье общества. Оформление солидаризма в виде мировоззренческой концепции соответствует глубинным, исторически созревшим потребностям социума».

Но теперь идеологи НТС уже не говорят, что национальный социализм, фашизм — есть формы солидаризма.

Жизнь на оккупированных территориях была запретной темой для советской историографии, поэтому она мало изучена.

Можно верить или не верить мемуарам членов НТС, которые утверждают, что пытались облегчить участь советских военнопленных и жителей оккупированных городов и деревень России. Но как относиться к деятельности тех лидеров НТС, которые работали в министерстве по делам оккупированных восточных территорий, в пропагандистских ведомствах вермахта и помогали идеологически оправдывать оккупацию и действия оккупационных властей, повинных в невиданных преступлениях и осужденных после войны в Нюрнберге?

Одим из первых попытался объяснить кажущийся невозможным союз русских националистов и Гитлера, ненавидевшего русских и Россию, начальник пропагандного отдела власовской армии полковник Михаил Алексеевич Меандров. Он появился около Власова весной 1944 года.

Полковник Меандров вступил в войну начальником штаба 37-го стрелкового корпуса. 25 июля 1941 года его сделали заместителем начальника штаба 6-й армии — начальником оперативного отдела.

Судьба 6-й армии Южного фронта сложилась трагически. Командовал армией генерал-лейтенант Иван Николаевич Музыченко, выходец из Первой конной, бывший командир 4-й Донской казачьей кавалерийской дивизии. Армию он принял на четвертый день войны, 26 июня. Повоевать ему удалось чуть больше месяца. Армия была разгромлена.

8 августа тяжело раненный Музыченко попал в плен, но выжил и дождался освобождения. Он благополучно прошел через фильтрацию, 31 декабря 1945 года был восстановлен в кадрах армии и получил назначение начальником военной кафедры Томского университета. В 1946-м его перевели на курсы при Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова, на следующий год отправили в отставку по болезни и сразу же арестовали. Реабилитировали в 1954 году.

В плен попали и другие командиры 6-й армии. Командир 80-й стрелковой дивизии генерал-майор Василий Иванович Прохоров предпочел погибнуть в концлагере Флоссенбург, но служить немцам не пошел.

А начальник оперативного отдела полковник Меандров изъявил готовность служить немцам, помогал формировать диверсионные отряды, которые забрасывались в советский тыл. Он пожелал служить в Русской освободительной армии и стал заместителем Жиленкова по пропагандистской работе.

Власов произвел Меандрова в генералы.

В начале 1946 года, оказавшись в американском плену и борясь против выдачи русским, Меандров написал несколько открытых писем, в том числе «Записки отчаявшегося».

Меандров доказывал, что только Третий рейх, начавший войну с Советским Союзом, мог предоставить необходимую поддержку русскому освободительному движению. Он признавал, что русским пришлось идти на какие-то тактические компромиссы, но не соглашался с тем, что вынужденный союз с немцами, обусловленный неблагоприятным историческим положением, компрометирует движение, как таковое: «Мы готовились вступить в борьбу как третья сила. Немцам мы не помогали! В тот момент, когда мы собирали наши силы, им уже сам Господь Бог не сумел бы помочь».

Меандров ждал решения своей судьбы, боялся, что его выдадут Советскому Союзу, и выражал надежду, что Соединенные Штаты сумеют «отличить бандитов от идейных борцов и возьмут последних под свою защиту».

На вермахт работал Александр Казанцев, один из самых заметных русских солидаристов. «Ему суждено было много сделать для Русского освободительного движения», — писал историк Свен Стеенберг, автор книги «Власов». Сам Казанцев издал после войны книгу «Третья сила. История одной попытки» (первое издание — 1952 год, «Посев»), в которой защищал линию НТС на союз с Гитлером.

«Поход Гитлера на Восток, — писал Казанцев, — для нас не был неожиданностью. Начиная с 1935 года наши друзья, сидящие в глубоком политическом подполье в Берлине, сообщали нам, что готовится страшное преступление: Гитлер вооружается, чтобы оккупировать, путем физического уничтожения обезлюдить западные области России и включить их, как аграрный придаток, в Германию… 22 июня. поставило нас перед двумя вариантами нашего отношения к событиям — остаться в стороне и наблюдать, кто кого, Сталин Гитлера или наоборот, или броситься в эти события и устремить все свои силы на достижение наших русских целей. Для нас был приемлем только второй вариант.

План действий был сложен и труден. Во-первых, во что бы то ни стало в этой борьбе нужно было стать рядом со своим народом, во-вторых, сразу же бросить в народные массы идею о создании «третьей силы», стоящей на страже интересов народа, и при помощи этой «третьей силы» отстоять целостность страны от посягательств внешнего врага, а также освободиться от коммунизма».

Иначе говоря, сначала с Гитлером против Сталина, а затем с народом — против Гитлера… Звучит это довольно наивно. Если бы Гитлеру удалось сокрушить советскую армию, то какая же сила смогла бы с ним совладать?

Но лишь определенная часть российской эмиграции сочла возможным сотрудничать с немецким национальным социализмом, с вермахтом.

Работая в журнале «Новое время», я получил большое письмо от читателя, откликнувшегося на мою статью «Власов и власовцы». Его имя — Александр Есаулов. Жил он в Индии.

«Я внук генерала артиллерии Е. Есаулова (по отцу) и камергера князя Оболенского (по матери). Одна моя бабка внучка декабриста И. Поджио, другая — сестра народовольца М. Тригони. Родился я в Санкт-Петербурге в 1912 году. В 1920-м вместе с родителями эмигрировал — сначала в Югославию, потом в Италию.

Мои родители ждали скорого падения советской власти и возможности вернуться на Родину. Шли годы, меркла надежда на возвращение. Мать стала религиозной, отец пробовал заняться бизнесом, но безуспешно. Они все время ждали чуда, которое позволит им вернуться.

Я рос в русской, но антисоветской среде. Была одна мечта — служить России, участвовать в освобождении ее от большевиков. Фашистская Италия была враждебно настроена к большевикам — и этого было для нас достаточно. Началась гражданская война в Испании. Газеты писали, что это война с коммунизмом. И я со своим юношеским легкомыслием увидел возможность бороться против советской власти.

В 1937 году я прибыл в Испанию, был принят братом генерала Франко. Выступал по радио с обращением к воевавшим в Испании солдатам Красной армии — призывал их сбросить Сталина, освободить нашу Родину… В сороковых годах я жалел о моей испанской авантюре, но тогда это было наивным проявлением любви к Родине.

Вернулся в Италию, меня мобилизовали и отправили в Ливию. Когда Италия вступила во Вторую мировую войны, я попал в плен к англичанам, оказался в лагере в Индии. Условия были отличными, англичане относились ко мне приветливо.

О нападении Германии и Италии на Советский Союз узнал почти сразу же. Нехорошо было на душе: одно дело участвовать в гражданской войне, совсем другое — состоять во вражеской армии. И тогда остро осознал: еще вчера ненавистный мне Советский Союз и есть Россия, моя Родина. Мне надо быть там, а не среди итальянцев.

Я добился встречи с английским генералом, заявил ему, что отказываюсь от итальянского гражданства и прошу передать меня советским властям. Мне ответили, что на это надо время и к тому же белому русскому не стоит проситься в Советскую Россию. Я долго ждал, потеряв надежду, дважды пытался бежать из лагеря. Оба раза меня возвращали и заключали в тюрьму.

Я послал заказное письмо Сталину с просьбой разрешить мне возвращение на Родину. Из Кремля пришло уведомление о получении письма, ответа не последовало… Но с июня 1941 года понятия «русский» и «советский» стали для меня однозначными».

У других эмигрантов, у руководителей НТС мировоззренческих, идеологических противоречий с немецкими офицерами не было. Напротив, их объединяло некое душевное сродство, и это облегчило союз с Гитлером.

НТС охотно принял предложение немецкой разведки предоставить солидаристам типографию, чтобы они могли печатать свои издания для переброски в Советский Союз.

После войны они писали, что скрывали свое этническое происхождение и политические симпатии от немцев. Но в это трудно поверить. Их немецкие работодатели прекрасно знали, с кем имеют дело. Лидеры НТС Владимир Поремский, Кирилл Вергун (инженер Кирилл Дмитриевич Вергун был одним из создателей союза в 1930 году) и Александр Казанцев перебрались в Германию и вошли в редколлегию ежедневной пронацистской газеты «Новое слово», которая издавалась в Берлине. С началом войны лидеры НТС, прежде всего Роман Редлих и Владимир По-ре. мский, отправились в Россию, чтобы работать в аппарате восточного министерства Розенберга. Потом активно сотрудничали с армией генерала Власова.

Разумеется, солидаристы быстро увидели, что нацисты не только антикоммунисты, но и русофобы. Насчет России у нацистов были совершенно ясные планы, которые не оставляли никакой иной роли для русских националистов. Немцы принимали на службу в оккупационную администрацию русских националистов, но не хотели, чтобы на территории Европы оставалось русское государство. Тогда как, скажем, украинцы или казаки могли надеяться на получение автономии из рук немцев.

«Мама всегда была ярой антикоммунисткой — что неудивительно, если принять во внимание, что двое ее братьев погибли в самом начале революции, — писала княжна Мария Васильчикова, которая всю войну провела в Германии. — Она придерживалась этой несгибаемой позиции двадцать лет, и дело дошло до того, что даже Гитлер виделся ей в благоприятном свете, согласно принципу «враги моих врагов — мои друзья».

Когда она приехала в Берлин в сентябре 1941 года, она еще надеялась, что немецкое вторжение в Россию приведет к массовому народному восстанию против коммунистической системы; после чего с немцами, в свою очередь, разделается возрожденная Россия.

Так как она не жила в Германии сколько-нибудь длительное время при нацистах, ее нелегко было убедить, что Гитлер — не меньший злодей, чем Сталин. Мы же, успевшие уже некоторое время прожить в Германии, были свидетелями гнусного сговора между Гитлером и Сталиным с целью уничтожения Польши и из первых рук знали о немецких зверствах в этой стране; поэтому у нас не было подобных иллюзий.

Но по мере того как становилось известно о тупой жестокости германской политики на оккупированных территориях СССР и множилось количество жертв как там, так и в лагерях русских военнопленных, любовь мамы к своей стране, усугубленная ее скрытой изначальной германофобией, восходящей к годам ее работы медсестрой на фронтах Первой мировой войны, пересилила ее прежние бескомпромиссные антисоветские чувства, и она решила принять посильное участие в облегчении страданий ее соотечественников, и прежде всего русских военнопленных».

Гитлер повторял вновь и вновь:

— Я не желаю иметь с русскими ничего общего… Мы заинтересованы в том, чтобы эти русские не слишком сильно размножались; ведь мы намерены добиться того, чтобы в один прекрасный день все эти считавшиеся ранее русскими земли были бы полностью заселены немцами.

Во время войны фюрер презрительно говорил о России:

— Я растопчу это восточноазиатское отродье.

Гитлер не верил, что русские, зная о планах нацистов в отношении России, могут искренне служить нацистской Германии. В 1942 году, беседуя во время ужина с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером и своими адъютантами, Гитлер заметил:

— Я скептически отношусь к участию иностранных легионов в военных действиях на Восточном фронте. Никогда не следует забывать, что любой из этих легионеров будет чувствовать себя предателем своего народа.

Вот почему Гитлер не мог понять генерала Власова и других русских, которые желали ему служить и лезли с предложением своих услуг.

Наверное, фюрер был бы поражен, узнав, что в современной России находятся молодые люди, которые рисуют свастику, вскидывают руку в нацистском приветствии, кричат «Хайль Гитлер!» и восторженно повторяют его лозунги.

Генрих Гиммлер в своем окружении называл генерала Власова «свиньей и изменником», имея в виду его переход на сторону немцев. 6 октября 1943 года Гиммлер, назначенный министром внутренних дел, выступал перед партийным руководством страны в Познани. Он говорил:

— Мы обнаружили русского генерала Власова. С русскими генералами дело особое. Наш бригадефюрер Фе-гсляйн взял в плен этого русского генерала. Я гарантирую вам, из почти каждого русского генерала мы сможем сделать Власова! Это будет стоить неслыханно дешево. А этот русский, которого мы взяли в плен, нам вообще ничего не стоит. На третий день мы сказали этому генералу примерно следующее: то, что назад вам пути нет, вам, верно, ясно. Но вы — человек значительный, и мы гарантируем вам, что, когда война закончится, вы получите пенсию генерал-лейтенанта, а на ближайшее время — вот вам шнапс, сигареты и бабы. Этот человек выдал все свои дивизии, весь свой план наступления и вообще все, что знал. Вот как дешево можно купить такого генерала! Очень дешево…

Рейхсфюрер СС или лукавил, или плохо представлял себе реальную ситуацию. Выдать свои дивизии или план наступления Власов не мог. Его дивизии были окружены и уничтожены. Но отношение нацистов к русским подручным характерно.

В 1943 году Гиммлер еще верил в победу Германии и возражал против создания русской армии:

— Но опасно делать из славянина большую политическую программу, которая в конечном счете может обернуться против нас самих. У русских есть свои идеалы. А тут подоспели идеи господина Власова: Россия никогда не была побеждена Германией; Россия может быть побеждена только самими русскими. И вот эта русская свинья Власов предлагает для сего свои услуги. Кое-какие старики у нас хотели дать этому человеку миллионную армию. Этому ненадежному типу они хотели дать в руки оружие и оснащение, чтобы он двинулся с этим оружием против России, а может, однажды, что очень вероятно, чего доброго, и против нас самих!

А теперь о проблеме славянина вообще. Я хочу кое-что сказать вам, дорогие товарищи, на сей счет. Со славянином, будь он серб, чех или русский, надо обращаться только так, как со славянскими народами на протяжении всей истории обращались те, кто действительно господствовал над ними. Как те, кто умел справляться со славянами, — будь то Петр Великий, или, еще раньше, на азиатских просторах, Чингисхан, или, как позже, господин Ленин, а сегодня господин Статин — уж они-то знали своих людей! Даже те, кто правил славянами, сами никогда не могли вполне положиться на них. Сталин тоже не полагается вполне на свою расу, а создал, пожалуй, совершеннейшую, типично азиатскую систему слежки и надзора. Когда собираются четверо — а это могут быть отец, мать и дети, никто из них не знает, кто за кем следит и кто кого предаст. В некоторых случаях двое из четверых — агенты НКВД…

Рейхсфюрер СС, похоже, немного завидовал советским чекистам.

Видя, как жестоко расправляются оккупационные власти с русским населением, члены НТС продолжали служить немецким национальным социалистам. Вот поэтому очень трудно принять придуманную уже после войны версию о «третьей силе», о сражении на два фронта — и против Гитлера, и против Сталина.

На вилле командующего РОА

Историки полагают, что программа НТС оказала большое влияние на генерала Власова в тот момент, когда он, освобожденный из немецкого плена, решал, как ему действовать.

Власов, когда он впервые оказался в Берлине осенью 1942 года, первым делом затребовал все политические программы русской эмиграции. Единственной действующей организацией был НТС, и генерал Власов получил его программу.

«Заявления Власова, — отмечал писатель Георгий Вла-димов, — и всего поведения его в Германии не понять без учета весьма важного персонажа, группового, эмигрантского Народно-Трудового Союза…

В НТС состояли и власовская переводчица-немка, и постоянные сотрапезники, собеседники, да и коллеги-генералы — Трухин, Благовещенский — были втянуты в членство; энтээсовцы же ему устраивали «нужные» и «полезные» встречи — по своим «линиям» и исходя из своего понимания, что ему нужно и полезно. Так его свели с Геббельсом, Леем, Розенбергом, фон Ширахом, мечтали — с самим фюрером (насчет которого были «против»)…»

Членами НТС были близкие к Власову начальник штаба армии генерал Трухин и полковник Меандров, а также два основных преподавателя в офицерской школе армии Власова в Дабендорфе Александр Николаевич Зайцев и Штифанов.

Глава НТС Виктор Байдалаков вспоминал, как, впервые услышав имя Власова, устроил ему встречу с верхушкой солидаристов. Казанцев привез Власова на квартиру члена исполнительного бюро Дмитрия Брунста. Привели и генерала Трухина. Здесь они с Власовым и познакомились.

«С генералом Федором Ивановичем Трухиным и ответственным за политическую часть программы в Дабендорф прибыли и другие представители активной русской эмигрантской организации НТС, — писал бывший капитан вермахта Штрик-Штрикфельд. — Эта организация оказывала большое влияние на идейное направление в борьбе против Сталина… Важно было то, что НТС по собственной инициативе уже начал свою деятельность в занятых областях, в лагерях восточных рабочих и в различных центрах русской жизни, там, куда мы еще не могли проникнуть».

Это происходило уже после Сталинграда, когда стала ясна не только откровенно антирусская политика немцев на оккупированных территориях, но и тот факт, что вермахт терпит поражение!

В деревне Дабендорф (примерно в сорока километрах от Берлина) в бараках бывшего лагеря для французских военнопленных был создан «Отдел восточной пропаганды особого назначения».

«Километрах в трех от станции железной дороги, — вспоминал Александр Казанцев, — на опушке леса, стоят окруженные колючей проволокой несколько бараков. У входа стоит часовой-немец. Комендант и весь административный аппарат лагеря — немцы».

Здесь 1 марта 1943 года открылись курсы пропагандистов для Русской освободительной армии. Прибывшие приводились к присяге генералом Малышкиным, повторяли:

— Я, верный сын своего отечества, добровольно вступаю в ряды войск Комитета по освобождению народов России. Перед лицом моих соотечественников торжественно клянусь честно сражаться под командованием генерала Власова до последней капли крови за благо моего народа против большевизма.

Клятву сочиняли люди, которые в свое время старательно зубрили текст присяги бойца Рабоче-крестьянской Красной армии… Будущие пропагандисты переставали быть военнопленными, зачислялись в состав восточных войск вермахта и получали немецкую военную форму со значком Русской освободительной армии — бело-сине-красный флаг с Андреевским крестом.

Каждому вручалась памятка «Воин РОА — этика, облик, поведение», отпечатанная там же, в Дабендорфе. Она начиналась словами: «РОА в первую очередь является русской национальной армией. Главной целью ее борьбы является свержение коммунистической власти в России и создание свободного, национального русского государства».

Власовская пропаганда легко находила уязвимые места в советской идеологии.

«Горе тому русскому, кто был — вольно или невольно, на территории, оккупированной немцами, — говорилось в одном из материалов главного управления пропаганды Комитета освобождения народов России. — Дело не только в том, что большевики мстят людям, которые тем или иным образом были связаны с немцами. Это не самое главное. Главное заключается в том, что Сталин боится всех тех, кто смог увидеть порядки, существующие в других странах, увидеть жизнь немецкого крестьянина и рабочего, мог сделать соответствующие сравнения и выводы, тех, кто получил землю в личное пользование и успел вкусить радость труда в своем собственном хозяйстве.

Сталин боится тех, кто теперь познал горькую правду о большевизме. Вот поэтому-то все, кто был на этой стороне фронта, рассматриваются как враги советской власти».

В Дабендорфе готовили пропагандистов для лагерей советских военнопленных, для восточных рабочих и русских добровольческих частей в составе вермахта. Курс обучения был рассчитан на полтора месяца. Школа подготовила несколько тысяч пропагандистов. Здесь же разместились редакции газет «Заря» (для пленных) и «Доброволец» (для тех, кто уже служил немцам).

При школе, вспоминал Вячеслав Павлович Артемьев, написавший в 1974 году книгу «Первая дивизия РОА», формировался офицерский резерв для армии Власова.

Подполковник Артемьев воевал в Красной армии, в начале сентября 1943 года, командуя полком, попал в плен. После учебы в Дабендорфе, летом 1944 года, присоединился к Власову и был назначен командиром полка в 1-й дивизии РОА.

В Дабендорфе Власов и познакомился с бывшим заместителем начальника штаба и начальником оперативного отдела Северо-Западного фронта Федором Трухиным. Они быстро сблизились.

Федор Иванович Трухин перед войной преподавал на кафедре оперативного искусства в Академии Генерального штаба Красной армии. Он отличался высоким ростом, массивным подбородком и, как ни странно, не имел партийного билета.

В начале 1941 года генерал-майор Трухин был назначен в штаб Прибалтийского особого военного округа, преобразованного с началом войны в Северо-Западный фронт. 27 июня, когда он направлялся в Двинск, его автомобиль обстреляла немецкая бронемашина. Его адъютант и охранник были убиты, водитель ранен. Трухин сдался.

В плену сразу заявил, что он противник Сталина, и вступил в небольшую организацию таких же, как он, перебежчиков, которая именовала себя «Русской трудовой народной партией». — В эту партию вошли попавшие в плен генерал-майор Евгений Арсеньевич Егоров, командир 4-го стрелкового корпуса, генерал-майор Ефим Сергеевич Зыбин, командир 36-й кавалерийской дивизии…

Трухина использовали в роли русского коменданта одного из лагерей для военнопленных. В мае 1942 года он подал немецкому начальству докладную записку:

«Для того чтобы возможно более ослабить сопротивление Красной армии и выбить у большевиков их козырь о якобы «защите отечества», считаю целесообразным возможно скорейшее появление на фронте в боях против Красной армии частей, составленных из русских, бьющихся рука об руку с германскими войсками и войсками остальных народов Европы против большевизма…

Окончательная ликвидация большевизма, занятие территории восточнее Урала, уничтожение коммунистических банд, оставляемых в лесах, опирающихся на подпольные парторганизации, — все это неизбежно потребует создания русских национальных частей…»

Трухина перевели в отдел пропаганды особого назначения. Он стал начальником курсов для пропагандистов в Дабендорфе. В ноябре 1944 года Трухин возглавил штаб вооруженных сил Комитета освобождения народов России. Зимой 1945 гола Власов поручил ему формирование дивизий РОА.

В лагере для военнопленных Вустрау на генерала Трухина обратили внимание вербовщики НТС, и он быстро вошел в руководство солидаристов, стал членом совета организации.

Федор Трухин предложил немцам сформировать Русскую трудовую народную партию. Себя он прочил в начальники военного отдела Центрального комитета Русской трудовой народной партии. Вот так он описывал свои будущие обязанности:

«Разработка мероприятий по формированию воинских отрядов команд особого назначения для действий в тылу Красной армии и войсковых соединений для действий по решению германского командования — или в оккупированных Германией областях Западной Европы, Балкан или на территории бывшего СССР, или для боевых действий против Англии, или, наконец, для решения основной задачи борьбы с Красной армией…

Для ускорения разложения Красной армии и ее разгрома целесообразно выбросить в ее тыл отдельные группы из военнопленных для проведения политработы, диверсионных актов на железных дорогах, складах, нападений на штабы и пр., с целью нарушения подвоза и управления».

Трухин и другие солидаристы, пришедшие из лагеря Вустрау, возглавили школу, куда набрали около тысячи курсантов. Главным лектором был Александр Зайцев, который попал в плен в 1941 году и в Вустрау стал членом НТС. В союз вступили и другие преподаватели.

В окружении генерала Власова торжественно говорили:

— Дабендорф стал колыбелью нового русского офицерского корпуса, который был там образован. Эти офицеры, когда они снова возвращались в свои части, были уже членами стройной политической организации.

В 1944 году появилась «Схема национально-трудового строя» — новая программа союза. В ней было девяносто шесть страниц — вдвое больше, чем в прежних программах.

Программа 1935 года называла НТС наследником идей генерала Лавра Георгиевича Корнилова, первого командующего белой армией. В программе 1938 года это положение исчезло, зато появился анализ сталинской политики, в первую очередь чисток в армии. В программе 1944 года говорилось о необходимости завершить Февральскую революцию 1917 года, чтобы выполнить волю народа. Появилось подробное изложение гарантий прав человека — вероятно, на этом настояли новые члены НТС из числа советских военнопленных и жителей оккупированных территорий.

Появились антисемитские пассажи. Евреев заведомо исключали из состава «Российской Нации».

«Евреям, — говорилось в программе 1944 года, — предоставляется право или свободно покинуть пределы России… или же поселиться на территории Российского Союзного Государства, в специально отведенной для них области».

Александр Николаевич Артемов в статье «Схема НТС и еврейский вопрос», опубликованной в журнале «Посев» через тридцать лет после войны, писал, что антисемитские декларации были вынужденными. Их пришлось включить в программу под давлением немцев.

Александр Артемов, старший лейтенант Красной армии, попал в плен в августе 1941 года, в лагере для военнопленных вступил в НТС и служил преподавателем в школе пропагандистов власовской армии в Дабендор-фе. В семидесятых — восьмидесятых годах был председателем НТС.

Но если сами вожди НТС уверяют, что к тому времени союз фактически находился в подполье, был запрещен, гоним, отвергнут, а некоторые его члены оказались в руках гестапо, зачем же тогда подчиняться давлению идеологов рейха?

Точнее было бы сказать, что увлечение тогдашних лидеров НТС идеями национального социализма, отказ от демократических идеалов закономерно привели их и к политическому союзу с гитлеровской Германией, и к тем декларациям, о которых после войны им больше всего хотелось бы забыть.

Анализируя предвоенные публикации НТС, профессор Уолтер Лакер показал, что авторы с удовольствием писали о «еврейском характере» большевистской революции — в тот момент, когда в советском руководстве в Москве оставалось уже очень мало евреев. Марксизм, по мнению лидеров НТС, был типичным продуктом немецкого еврейства, а Февральская революция 1917 года — результатом «еврейско-масонского заговора»…

Кстати, любопытна формулировка 31-й главы эмтээсовской конституции образца 1944 года — «Государство и культура»:

«Расчищая пути для свободного и независимого культурного творчества, обеспечивая свободу умственной деятельности, государство, тем не менее, ведет борьбу с отсталыми, разрушительными, ангиморальными идеологическими учениями и школами, дезорганизующими народные массы и развращающими молодежь».

Почему лидеры НТС удивлялись, что КГБ их преследовал? Марксистское государство тоже боролось с «разрушительными идеологическими учениями»…

Идеология русского национализма вполне соответствовала власовским устремлениям. Текст программы с пометками Власова не сохранился, но по документам видно, что идеи НТС сильно повлияли на самого Власова и нашли отражение в документах созданного им Комитета освобождения народов России.

Оценку этому комплексу идей дал гитлеровский министр пропаганды Йозеф Геббельс, который записал в своем дневнике весной 1945 года: «В полдень у меня была обстоятельная беседа с генералом Власовым. Генерал Власов в высшей степени интеллигентный и энергичный русский военачальник; он произвел на меня очень глубокое впечатление. Он считает, что Россия может быть спасена только в том случае, если она будет освобождена от большевистской идеологии и усвоит идеологию вроде той, которую имеет немецкий народ в виде национального социализма…»

А какова была численность собственно власовской армии?

1-я дивизия Русской освободительной армии (немцы ее именовали 600-й пехотной дивизией) начала формироваться 14 ноября 1943 года в южной части Германии.

Командиром стал бывший полковник Красной армии, бывший командир 59-й отдельной стрелковой бригады Сергей Кузьмич Буняченко.

Он служил в Красной армии с 1918 года, в 1932-м его зачислили слушателем в Академию имени М.В. Фрунзе. В 1938 году участвовал в боевых действиях против японской армии на озере Хасан. Войну встретил начальником корпуса. В марте 1942 года получил под командование 389-ю стрелковую дивизию на Закавказском фронте. За невыполнение приказа был снят с должности. В октябре принял бригаду. Его взяла в плен 16 декабря 1942 года румынская разведгруппа. В лагере для военнопленных Буняченко изъявил желание присоединиться к генералу Власову, который произвел его в генералы.

Костяк дивизии составила бывшая бригада Каминского, разложившаяся и во многом состоявшая из уголовников.

1-я дивизия была окончательно сформирована в марте 1945 года — по модели немецкой народно-гренадерской дивизии: численность восемнадцать тысяч человек, три пехотных полка и артиллерийский полк. Кроме того, разведывательный, учебный и саперный батальоны, батальон связи и медсанбат. Немцы экономили на снабжении русской дивизии, которой не хватало обмундирования, прежде всего обуви.

Отслужить молебен в дивизию приехал протоиерей Александр Киселев, которому митрополит Берлинский и Германский Серафим поручил духовно окормлять Русскую освободительную армию. Он говорил о подвиге князя Александра Невского. Комдив Буняченко спросил священника:

— А что мне будет, если я возьму Киев?

16 февраля парад дивизии принял генерал кавалерии Эрнст Кёстринг, который дважды служил военным атташе в Москве и говорил по-русски. После начала войны он отвечал за формирование казачьих частей, а в январе 1944 года был назначен командующим восточными добровольческими войсками.

Личному составу дивизии зачитали приказ о передаче дивизии в состав вооруженных сил Комитета освобождения народов России и о вступлении Власова в командование армией.

Генерал Кёстринг поздравил дивизию с созданием Русской освободительной армии. Над расположением дивизии подняли трехцветный русский флаг.

После парада офицеры собрались в казино.

2-я дивизия (650-я по документам вермахта) начала формироваться в городе Хойберге, в шестидесяти километрах от 1-й дивизии, в январе 1945 года. Ее командиром стал бывший полковник Григорий Александрович Зверев, бывший командир советской 190-й стрелковой дивизии.

Зверев служил в Красной армии с 1922 года. В августе 1941 года в бою был взят в плен. В лагере выдал себя за рядового бойца и жителя Украины. Немцы его отпустили. Он пробрался к своим. После проверки его вернули в кадры Красной армии. Командовал бригадой, потом стал заместителем командира дивизии. В марте 1943 года принял 350-ю стрелковую дивизию, сражавшуюся под Харьковом. Дивизия была окружена. Зверев вновь попал в плен. На сей раз он быстро оказался в РОА. Ему поручили сформировать 2-ю дивизию РОА.

Третья дивизия, командиром которой стал бывший генерал-майор Красной армии Михаил Михайлович Шаповалов, командир 1-го отдельного стрелкового корпуса на Северо-Кавказском фронте, так и не была до конца сформирована.

Шаповалов начал военную службу еще в царской армии. Перед войной учился в Академии имени М.В. Фрунзе. В 1941 году командовал дивизией, летом 1942-го принял 1-й отдельный стрелковый корпус на Северо-Кавказском фронте. Корпус был разбит, в августе генерал Шаповалов сдался немцам и сразу предложил сотрудничество немецкой военной разведке.

Кроме того, в РОА входили запасная бригада, противотанковая бригада, офицерская школа.

РОА обладала и собственной авиацией. На немецкую сторону, утверждает Хоффман, перелетело не менее восьмидесяти советских летчиков на своих самолетах. Из них сформировали «Восточную эскадрилью» — боевую группу, которой командовал бывший полковник Красной армии Виктор Иванович Мальцев. Эскадрилью создали по инициативе разведывательного отдела главного штаба люфтваффе.

Мальцев окончил Егорьевскую школу военных летчиков еще в 1919 году. В тридцатых годах перешел в гражданскую авиацию. В 1938 году его арестовали. Но ему повезло — через полтора года отпустили. Накануне войны он был назначен начальником санатория гражданской авиации в Ялте. Когда немцы подошли к городу, эвакуироваться не стал. Мальцев сам пришел в немецкую комендатуру, предложил свои услуги и стал бургомистром Ялты. Потом пожелал присоединиться к Власову. Авиагруппа участвовала в боевых действиях вместе с тремя эстонскими и двумя латышскими эскадрильями.

19 декабря 1944 года главнокомандующий военно-воздушными силами рейхсмаршал авиации Герман Геринг подписал приказ о создании военно-воздушных сил РОА. Полковник Мальцев был утвержден командующим и произведен в генералы.

В середине апреля 1945 года были сформированы истребительная эскадрилья (шестнадцать «мессершмитов») под командованием бывшего капитана Красной армии Героя Советского Союза Семена Трофимовича Бычкова (он был сбит в декабре 1943 года и раненый попал в плен) и эскадрилья ночных бомбардировщиков (двенадцать «юнкерсов») под командованием бывшего старшего лейтенанта Бронислава Романовича Антилевского (его сбили в воздушном бою). Антилевскому присвоили звание Героя Советского Союза за финскую войну.

Власовские летчики занимались разведывательными полетами, бомбили расположение партизанских лагерей.

Началось формирование еще одной эскадрильи бомбардировщиков, транспортной эскадрильи, зенитного полка…

Бывшие власовцы выпустили в эмиграции «Очерки к истории Освободительного Движения Народов России».

Там описано, как через неделю после беседы с Власовым, 2 октября 1944 года, Гиммлер вызвал к себе генерала кавалерии Эрнста Кёстринга.

— Сколько русских в вашем распоряжении? — поинтересовался Гиммлер.

— Около девятисот тысяч, — ответил Кёстринг.

— Не может быть! — поразился Гиммлер. — Это же две полные армейские группы! Это же страшно!

— И все это так, — подтвердил Кёстринг.

Если такой диалог имел место, генерал Кёстринг ввел рейхсфюрера СС в заблуждение. Он назвал общее число советских людей (и русских эмигрантов), которые так или иначе служили немцам; из них большинство состояло на вспомогательных работах и воевать на стороне вермахта не собиралось.

По подсчетам Хоффмана, личный состав Русской освободительной армии достигал пятидесяти тысяч человек. Это были бывшие солдаты и офицеры Красной армии. Русские из белой эмиграции поначалу шли к Власову неохотно, но в конце войны и они примкнули к РОА. Прежде всего это касалось казачьих частей.

Присоединился к Власову и русский корпус генерал-лейтенанта Бориса Александровича Штейфона, который начал формироваться на территории Сербии из числа эмигрантов еще в сентябре 1941 года.

Борис Штейфон был кадровым офицером царской армии, накануне Первой мировой войны окончил Академию Генерального штаба, служил в белой армии. В генералы его произвел главнокомандующий Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель.

Покинув Россию, Штейфон жил в Югославии, работал на шахте. Он сотрудничал с Русским общевоинским союзом и в октябре 1929 года даже совершил тайную поездку в Советский Союз, чтобы встретиться с членами мнимой подпольной монархической организации. Все это была часть игры, организованной иностранным отделом О ГПУ.

Во время войны генерал Штейфон сразу предложил свои услуги немцам, оккупировавшим и расчленившим Югославию. Солдаты корпуса принесли присягу:

— Клянусь свято перед Богом, что я в борьбе против большевиков — врагов моего Отечества и сражающихся на стороне большевиков неприятелей Германской Армии, буду оказывать Верховному Вождю Германской Армии, Адольфу Гитлеру, всюду, где бы это ни было, безусловное послушание и буду готов, как храбрый воин, во всякое время пожертвовать мою жизнь за эту присягу.

Шестнадцатитысячный корпус Штейфона участвовал в боях с партизанами Иосипа Броз Тиго и понес большие потери. Генерал Штейфон умер 30 апреля 1945 года от сердечного приступа в Загребе и в руки союзников не попал.

Вермахт не стал переподчинять Власову 599-ю бригаду (тринадцать тысяч человек), 4-й русский добровольческий, 3-й украинский добровольческий полк, а также 14-ю дивизию войск СС, сформированную из украинцев.

От сотрудничества с Власовым отказался бывший штабс-капитан царской армии граф Борис Алексеевич Хольмстон-Смысловский. После Гражданской войны он осел в Польше и даже получил польский паспорт. Когда Германия оккупировала страну, он обнаружил у себя немецкие корни, что очень ему помогло. Он стал работать на абвер под именем майора фон Регенау в так называемом «Зондерштаб-Руссланд». Так называлось подразделение абвера, занимавшееся борьбой с партизанским движением на оккупированных территориях. Смысловский сформировал также 1-й русский учебно-разведывательный батальон при штабе группы армий «Север».

На базе этого батальона была развернута сеть разведывательно-диверсионных подразделений абвера, в которые вербовали советских военнопленных. С учетом этого опыта Смысловский взялся сформировать 1-ю русскую национальную армию.

В немецких документах «армия» именовалась проще: «1-я восточная группа фронтовой разведки особого назначения».

Теперь уже он именовал себя генерал-майором Артуром Хольмстоном. На командные должности он ставил эмигрантов.

Судьба Хольмстон-Смысловского сложилась удачнее, чем у его единомышленников. Он заранее позаботился о себе.

«В апреле 1945 года, в трагические дни германской ставки, — рассказывал после войны Борис Хольмстон-Смысловский, — я приехал получать последние распоряжения.

Это было мое последнее посещение мозга германской армии. Трудно было узнать еще недавно гордый и полный строгого порядка немецкий Генеральный штаб.

Страшная подавленность и гробовое уныние царили теперь в его стенах. Работа шла по инерции, как хорошо заведенная машина, но я не узнавал моих товарищей по оружию, еще вчера полных энергии генштабистов. Атмосфера смерти и исторической катастрофы висела в воздухе. Такое ощущение, будто бы присутствуешь на собственных похоронах…»

Хольмстон-Смысловский утверждал, что получил приказ о передаче под его командование охранного корпуса Штейфона и 3-й дивизии РОА, которой командовал генерал Шаповалов. На самом деле воевать генерал не собирался. Он думал только о том, как спастись, и готов был взять с собой всех, кто хотел к нему присоединиться.

Из Генштаба сухопутных войск Хольмстон-Смысловский позвонил генералу Власову. Трубку взял Трухин и объяснил:

— Генерал Власов подойти к аппарату не может. У него важное совещание.

— Что вы намерены делать? — поинтересовался Хольмстон-Смысловский.

— Мы двигаемся в соответствии с приказом главнокомандующего в Чехословакию. Предполагаем совместно с чехами организовать фронт и ждать подхода американцев.

— Это безрассудно, — сказал Хольмстон-Смысловский. — Вы должны знать, что на Западном фронте взяли тысячи пленных в форме РОА.

— А что вы предполагаете делать? — спросил Трухин.

— Я иду на юго-запад, к нейтральной границе, — объяснил Хольмстон-Смысловский. — Буду пытаться перейти швейцарскую границу. Мне преданы Русский корпус и Шаповалов.

— Шаповалову приказано идти на соединение с нами, — возразил Трухин.

— Полученная мной директива прямо противоположна, — стоял на своем Хольмстон-Смысловский.

— Подождите, — попросил его Трухин, — я доложу главнокомандующему.

Услышав, что подчиненная ему армия переходит под командование другого генерала, Власов взял трубку:

— Кто отдал приказ о передаче вам 3-й дивизии?

— Германская главная квартира.

— Поздно, — отрезал Власов. — Я командую сейчас всеми русскими частями, и в этот исторический момент они должны исполнять только мои приказы.

— Обстановка требует изменения ваших директив, — попытался повлиять на Власова генерал Хольмстон-Смысловский. — Идти на восток — это безумие. Я, во всяком случае, иду на запад.

— Вы генерал вермахта и можете делать все, что вам угодно. До свидания. — Власов повесил трубку.

В ночь на 3 мая Хольмстон-Смысловский, оттеснив ошеломленных швейцарских пограничников, сумел увести остатки своей «армии» (около пятисот человек) в Лихтенштейн. Власти маленького княжества не выдали его Советскому Союзу, и в августе 1947 года он благополучно отбыл в Аргентину.

Кто освободил Прагу?

6 февраля 1945 года Власов перенес ставку в Карлсбад (Карловы Вары), не пострадавший от авианалетов курорт. Имперский наместник и гауляйтер Судегенланда обер-группенфюрер СС Конрад Генлейн был возмущен появлением русских и требовал, чтобы они покинули его территорию. Но на него уже мало кто обращал внимание.

27 февраля здесь, в отеле «Ричмонд», состоялось третье заседание Комитета освобождения народов России.

Власов еще во что-то верил. Он рассказал собравшимся, что принял под командование 1-ю дивизию.

Командование СС собирало все, что подчинялось Гиммлеру в Фюссене, в Баварии. Туда 9 апреля был командирован начальник личной канцелярии Власова полковник Кромиади. Он должен был подыскать новое место для штаба, но по пути попал под бомбежку и получил тяжелое ранение.

Гитлер проиграл войну, и на сотрудничестве с немцами был поставлен крест. Власов и его окружение надеялись теперь заинтересовать своим антибольшевизмом союзников. Весной 1945 года штаб Власова пытался связаться с нейтральными странами — Швецией и Швейцарией, чтобы заручиться их поддержкой, но ничего не выходило.

2 марта 1945 года 1-я дивизия РОА получила приказ немецкого командования выступить на Восточный фронт, когда немцы уже стремительно откатывались на запад. Буняченко заявил, что подчиняется только Власову. Тот договорился с немцами, что все русские части будут сконцентрированы на одном участке фронта и пойдут в бой только по его приказу.

26 марта дивизия прибыла на фронт, проходивший по реке Одер. Командующий группой армий «Север» генерал-полковник Вальтер Вейс включил дивизию в состав 9-й армии. Командовал армией генерал пехоты Теодор Буссе, который почти всю войну провел на штабной работе.

6 апреля он попытался отправить дивизию в бой. Буняченко не горел желанием бросать дивизию на верную смерть. Он опять сказал, что приказ о наступлении должен исходить только от генерала Власова и лишь после прибытия остальных частей РОА.

— Что же вы думаете, — возмутился генерал Буссе, — ваша дивизия будет здесь сидеть и ничего не делать в ожидании прибытия других войск Власова? А если они вовсе не прибудут, то вы и воевать не намерены?

— От германского командования зависит, когда они прибудут, — отговорился Буняченко.

Но Власову пришлось подтвердить приказ об участии в боях. 11 апреля дивизия приняла участие в оборонительных сражениях вермахта на Одере и сразу понесла большие потери. Буняченко тут же потерял всякое желание лить кровь на Восточном фронте. Он просто отвел свои полки с фронта.

Буссе не мог понять, что происходит. Немецкий генерал еще не сталкивался с тем, чтобы командиры частей действовали не по приказу, а по собственному разумению. Разрешения разоружить власовцев у него не было. Единственное, что он мог предпринять, — снять дивизию со снабжения.

15 апреля 1-я дивизия в полном составе двинулась на юг, подальше от наступающих советских войск. Буняченко на все запросы отвечал, что движется на соединение с остальными частями русской армии. Утром 23 апреля дивизия вышла к Дрездену и оказалась в зоне группы армий «Центр».

Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер сообщил, что готов считать инцидент у соседей в группе «Север» недоразумением, если 1-я дивизия готова выполнять боевую задачу. Он пригласил Буняченко со старшими офицерами на завтрак, желая познакомиться.

Буняченко отказался выполнять приказы Шёрнера, потому что советские танки были уже рядом, и двинулся на юг, чтобы соединиться с другими частями РОА в районе Альп.

Фердинанд Шёрнер был известен своей жестокостью — в его войсках. за неисполнение приказа следовали военный трибунал и расстрел. Иногда он обходился и без формального судебного разбирательства (за это после войны и был осужден).

— Он не хочет воевать, этот русский, — угрожающе сказал генерал-фельдмаршал. — А что будет, когда я поставлю его к стенке?

Немцы не решились разоружить дивизию Буняченко, потому что им не хватало сил для сдерживания наступавшей Красной армии.

«Положение на фронте было и без того очень тяжелое, — объяснил свои действия бывший генерал-фельдмаршал Шёрнер уже после войны. — В наших войсках было много вспомогательных частей, которые состояли из русских, украинцев и других добровольцев с востока. Все они были вооружены. Мы боялись, что они повернут оружие против нас. Мы всеми силами старались предотвратить выступление 1-й дивизии против нас и избежать вооруженного столкновения. Об этом могли узнать и в ставке, а так ставка ничего не знала».

Шёрнер не терял надежды переубедить Буняченко и просил его прибыть к нему в штаб. Вместо командира дивизии приехал начальник разведки, объяснил, что Буняченко попал в автомобильную катастрофу.

— Если бы у меня осталась хотя бы одна эскадрилья, — сказал генерал-фельдмаршал, — я бы их разбомбил, и они у меня на коленях поползли!

К Буняченко прилетел начальник штаба группы армий «Центр». Командир дивизии встретил его с перевязанной головой и твердо обещал выступить на фронт. На самом деле Буняченко увел дивизию в Чехию.

— Ведь это обман! — возмущался немецкий офицер связи. — Вы же приняли боевой приказ!

Армия Власова оказалась под Прагой как раз в тот момент, когда там началось антифашистское вооруженное восстание. Однако партизаны не рассчитали свои силы. Руководители восстания передали по радио призыв о помощи.

В советской историографии принята такая версия: на помощь пражанам пришли войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Ивана Степановича Конева, которые освободили столицу Чехословакии.

В реальной истории было иначе.

Вечером 2 мая в штаб 1-й дивизии РОА прибыла делегация восставших чешских партизан. Они попросили власовцев помочь им. Командир дивизии Буняченко ухватился за эту идею. Он убеждал Власова: будущее чехословацкое правительство в знак благодарности предоставит РОА политическое убежище и замолвит за них слово перед союзниками.

5 мая дивизия Буняченко достигла соглашения с партизанами о «совместной борьбе с национал-социализмом и большевизмом». Вечером передовые части РОА вошли в Прагу, где продолжались тяжелые бои. Жители Праги встретили власовцев как освободителей.

К вечеру 7 мая РОА овладела основной частью города и рассекла группировку немецких войск надвое. Власовцы дрались хорошо и спасли Прагу. Та готовность, с которой РОА повернула оружие против немцев, говорит о многом.

Власовская армия спасла Прагу, но ее собственное дело было проиграно. Чешские коммунисты, которых было большинство в руководстве восстанием, отказались иметь дело с предателями и немецкими наемниками:

— Ваше командование, по-видимому, рассчитывало искупить свою вину перед советской родиной, партией и правительством за измену. Теперь, в последний момент вы изменяете своим союзникам-немцам. Но для нас вы такие же враги, как и немцы!

Один из видных деятелей антифашистского подполья Йозеф Смрковский сказал власовским офицерам:

— Вы сами утверждаете, что боретесь с коммунизмом. Многие члены Народного совета — коммунисты. Значит, вы наши враги.

Чешские партизаны расстреляли нескольких офицеров власовской армии и задержали генерала Трухина, которого передали советским войскам.

Власовцы надеялись, что в город войдут американцы. Но главнокомандующий войсками союзников американский генерал Дуайт Эйзенхауэр отклонил предложение танкового генерала Джорджа Смита Паттона, командовавшего 3-й армией, взять Прагу. Сюда шли советские танки.

В ночь на 8 мая Буняченко отдал приказ покинуть город. Войска маршала Конева достигли Праги 9 мая.

Американцы и англичане не собирались помогать тем, кто сражался под гитлеровскими знаменами.

И февраля 1945 года в Ялте президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт и премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль подписали соглашение о выдаче Москве всех попавших в англо-американскую зону советских граждан, особенно взятых в плен в немецкой военной форме.

Юрий Жеребков, начальник управления внешних сношений Комитета освобождения народов России, пытался играть роль министра иностранных дел при Власове. Он давно жил в эмиграции и, в отличие от бывшего первого секретаря райкома партии Жиленкова, которому поручили курировать внешние дела, понимал, как надо действовать.

В середине февраля 1945 года Жеребков попытался уехать в Швейцарию, чтобы по приказу Власова связаться с американским и английским посольствами в Берне. Тут уж Власов забыл, как он недавно обличал британских и американских империалистов.

Предлог для поездки — необходимость встретиться с руководством Международного комитета Красного Креста, обратить внимание на попавших в плен на Западном фронте солдат власовской армии.

Жеребков встретился с представителем МККК в Германии и попросил его устроить встречу. Одновременно обратился в швейцарское посольство с просьбой выдать визу для переговоров с президентом МККК Буркхардтом. Последние еще остававшиеся в стране иностранные дипломаты из-за постоянных бомбардировок перебрались из Берлина в Мюнхен.

Но имперское министерство иностранных дел не выдало Жеребкову документов на выезд. Возражало Главное управление имперской безопасности. Там чувствовали, что Жеребков едет не из-за пленных, а попытается войти в контакт с врагом. Жеребков и Власов нажали на Крегера, и тот позвонил в МИД, сказал, что возражений нет.

13 апреля швейцарский поверенный в делах огорчил Жеребкова, сообщив, что виза ему не пришла. В конце войны швейцарское правительство не желало ссориться с Москвой. Жеребков задал прямой вопрос: мог бы генерал Власов и его окружение рассчитывать на политическое убежище в Швейцарии? Поверенный в делах вежливо ответил, что в данной ситуации его правительство вынуждено было бы ответить отказом.

Жеребков попытался перейти швейцарскую границу ночью. Его перехватили. У него было с собой сопроводительное письмо Поверенного в делах в Берлине о том, что запрос о визе послан, но ответ не получен. Не помогло. Швейцарские власти не желали иметь ничего общего с этими людьми, и через несколько часов Жеребкова выслали.

Последние дни Власов сильно пил вместе с Крёгером. Соратники задним числом упрекали генерала в нерешительности: надо было не пить с эсэсовцем, а арестовать его и прорываться на Запад, к американцам. Возможно, Власов понял, что американцы не станут его спасать. Для них он жалкий предатель, по своей воле служивший Гитлеру.

16 апреля Власов выехал в Прагу. Последняя надежда отсидеться здесь, пока не придут американцы. В Сан-Франциско открылась конференция Организации Объединенных Наций. Родилась безумная мысль — Власов должен по радио обратиться к участникам конференции и рассказать о целях и задачах Комитета освобождения народов России. Но Франк, который все еще оставался хозяином Праги, разрешения не дал.

Власов и его окружение двинулись навстречу американцам, которые не подозревали о его существовании. Ему пришлось объяснить американским офицерам, кто он такой. Они с интересом расспрашивали его, почему он сражается против своей родины.

11 мая американское командование дало окончательный ответ. Они не пропустят на занятую ими территорию власовские войска. Буняченко приказал всем расходиться.

Офицеры и солдаты поспешно срывали знаки различия с мундиров, переодевались в штатскую одежду, выменянную у чехов на оружие или продукты, сжигали документы. Их охватил ужас.

12 мая днем советские офицеры перехватили Власова, направлявшегося к американцам. Его немедленно отправили в Москву. 15 мая бывшего генерала привели к генералу Абакумову. Начальник Смерша распорядился держать Власова в одиночке, но предоставить ему дополнительное питание. Возможно, первоначально готовили открытый процесс и хотели, чтобы генерал хорошо выглядел.

Допрашивали Власова с 16 по 25 мая.

Трухина арестовали даже раньше Власова. Буняченко и Закутного передали американцы. Григорий Зверев пытался застрелиться, он лишился правого глаза, но выжил. Виктор Мальцев бритвой перерезал себе вены и резанул по горлу. Его положили в больницу Бутырской тюрьмы.

Меандрова и Малышкина американцы передали только в марте 1946 года, Жиленкова — в мае. Теперь, когда вся верхушка власовского движения оказалась на Лубянке, можно было провести короткий судебный процесс и казнить предателей.

23 июня 1946 года политбюро приняло решение:

«1. Судить Военной коллегией Верховного суда СССР руководителей созданного немцами «Комитета освобождения народов России»: Власова, Малышкина, Трухина, Жиленкова и других активных власовцев в количестве 12 человек.

2. Дело власовцев заслушать в закрытом судебном заседании под председательством генерал-полковника юстиции Ульриха, без участия сторон (прокурора и адвоката).

3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом 1-м Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в условиях тюрьмы.

4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать.

После окончания процесса опубликовать в газетах в разделе «Хроника» сообщение о состоявшемся процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение.

Судебный процесс начать во вторник 30 июля с. г.».

Суд продолжался два дня.

На скамье подсудимых сидели уже упоминавшиеся в этой книге Андрей Андреевич Власов, Георгий Николаевич Жиленков, Василий Федорович Малышкин, Федор Иванович Трухин, Дмитрий Ефимович Закутный, Григорий Александрович Зверев, Виктор Иванович Мальцев, Сергей Кузьмич Буняченко, Михаил Алексеевич Меандров.

Кроме того, судили Благовещенского, Корбукова и Шатова.

Бывший генерал-майор береговой службы Иван Алексеевич Благовещенский много лет преподавал в различных военно-учебных заведениях. В апреле 1941 года его назначили начальником училища противовоздушной обороны военно-морского флота в Либаве. С началом войны он командир восточного сектора обороны военно-морской базы Либава. Войска попали в окружение, Благовещенский пробивался к своим вместе с курсантами. Его взял в плен отряд айсаргов, латышских националистов, они передали сдавшегося генерала немцам.

Иван Благовещенский обратился к немецкому командованию с обычным предложением'— формировать части из военнопленных для борьбы с советской властью. Его устроили к Власову в РОА, назначили начальником инспекториата РОА по контролю за работой пропагандистов.

Бывший полковник Владимир Денисович Корбуков служил в Красной! армии с 1919 года. В начале 1942 года получил высокую должность в главном управлении связи Красной армии. А в апреле его командировали на Волховский фронт и назначили старшим помощником начальника связи штаба 2-й ударной армии. Он попал в окружение вместе с армией, но скитался по лесам дольше Власова — его задержали 11 октября 1942 года.

Власов сделал его начальником отдела связи штаба вооруженных сил Комитета освобождения народов России.

Бывший подполковник Николай Степанович Шатов двадцать с лишним лет прослужил в Красной армии. В июле 1941 года он был назначен заместителем начальника артиллерии 56-й армии. Когда советские войска оставили Ростов-на-Дону, спрятался на квартире знакомой и по собственной воле явился в немецкую комендатуру. В ноябре 1944 года Шатова назначили инспектором артиллерийского отдела штаба вооруженных сил КОНР.

В ночь на 1 августа подсудимым был объявлен заранее вынесенный приговор: лишить воинских званий, подвергнуть смертной казни через повешение, конфисковать лично им принадлежащее имущество. В ту же ночь их повесили.

2 августа «Известия» сообщили, что приговор в отношении Власова и его одиннадцати подельников приведен в исполнение.

Через пятьдесят пять лет, 1 ноября 2001 года, Военная коллегия Верховного суда удовлетворила протест главного военного прокурора и исключила из обвинительного заключения по делу Власова и его подельников статью «контрреволюционная агитация и пропаганда».

В соответствии с законом России от 18 октября 1991 гола «О реабилитации жертв политических репрессий» антисоветская агитация и пропаганда признаются деяниями, не содержащими общественной опасности, и лица, осужденные за них, реабилитируются независимо от фактической обоснованности обвинения.

При этом Военная коллегия признала Власова и его подельников осужденными законно, обоснованно и не подлежащими реабилитации за преступления, предусмотренные указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и их пособников», а также по статьям «измена Родине», «террористический акт», «диверсия»…

Такая же судьба постигла союзников Гитлера, пойманных на Дальнем Востоке после разгрома Японии.

Атаман Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачества генерал-лейтенант Григорий Михайлович Семенов после Гражданской войны помогал японцам вести борьбу с советской властью. Ему адмирал Колчак передал «всю полноту верховной власти» и пост командующего вооруженными силами на Дальнем Востоке. Атаман Семенов жил на японские деньги.

— Нам, русским националистам, — говорил Семенов после нападения Германии на Советский Союз, — нужно проникнуться сознанием ответственности момента и не закрывать глаза на тот факт, что у нас нет другого правильного пути, как только честно и открыто идти с передовыми державами оси — Японией и Германией.

В 1945 году атаман Семенов случайно попал в плен. Японский самолет по ошибке сел на аэродром, уже занятый советскими войсками. Его повесили 30 августа 1946 года поздно вечером во внутренней тюрьме Министерства госбезопасности.

Бывших генералов белой армии Льва Власьевского и Алексея Бакшеева, бывшего министра финансов в правительстве Колчака Ивана Михайлова, создателя Русской фашистской партии Константина Родзаевского (он добровольно приехал в СССР после войны), вождя харбинских монархистов Бориса Шепунова расстреляли. Тела сожгли в крематории Донского монастыря. Пепел ссыпали в братскую могилу невостребованных прахов.

Остальных власовцев отправили в лагеря.

4 июля 1945 года заместитель наркома внутренних дел Василий Васильевич Чернышов подписал директиву № 1 Юсс «О приеме, размещении, охране и использовании на работе корпуса «власовцев». Бывший начальник милиции, Чернышов курировал лагерные управления Наркомата внутренних дел. Через пять дней после подписания этого приказа ему присвоили звание генерал-полковника.

В приказе замнаркома говорилось:

«Для обеспечения приема, размещения, охраны и использования на работах корпуса «власовцев» в количестве 46 000 человек, принятых от союзников, сосредоточить в нижеследующих лагерях НКВД:

— в ПФЛ НКВД № 0302 (Кизел) — 14 000 человек;

— в ПФЛ НКВД № 0314 (Кемерово) — 9500 человек;

— в ПФЛ НКВД № 0315 (Прокопьевск) — 17 000 человек.

Весь остальной, в том числе офицерский, состав корпуса «власовцев», их семьи и инструкторский состав из числа немцев сосредоточить в лагере для военнопленных № 525 (Прокопьевск) ГУПВИ НКВД СССР.

Оперативная проверка всех «власовцев» возложена на органы контрразведки НКО «Смерш».

Трудовое использование «власовцев» организовать только на предприятиях Наркомугля компактными группами преимущественно на хорошо охраняемых объектах работ.

«Власовцев» размещать и использовать на работах изолированно от других контингентов.

Для «власовцев» установить особо строгий режим содержания, исключающий возможность побегов, связи с внешним миром, в связи с чем тщательно разработать план охраны жилой зоны лагеря и объектов работ. Вывод на работы производить под усиленным конвоем.

Начальнику Управления конвойных войск НКВД СССР генерал-лейтенанту тов. Бочкову взять лагеря НКВД №№ 0302, 0314, 0315 и 525 под усиленную охрану как по периметру, так и на объектах работ.

Всех нарушителей установленного внутрилагерного распорядка и уклоняющихся от работ наказывать и организовывать для них особо режимные бригады, а злостных немедленно предавать суду Военного трибунала.

В целях профилактики производить периодические обыски «власовцев» и не допускать хранения запрещенных предметов.

Укомплектовать вышеуказанные лагеря наиболее дисциплинированными и знающими службу офицерским и вахтерским составом.

Обеспечение питанием, вещевым довольствием, постельными принадлежностями, медицинским и санитарным обслуживанием производить по нормам, существующим для спецконтингента.

Расконвоирование «власовцев» воспрещается.

Начальникам УНКВД все мероприятия по приему, размещению, охране и использованию на работах «власовцев» разработать совместно с начальниками лагерей, представителями Управления конвойных войск НКВД и отделов контрразведки НКО «Смерш».

Начальнику Отдела проверочно-фильтрационных лагерей НКВД СССР комиссару госбезопасности тов. Шитикову, начальникам УНКВД по Молотовской и Кемеровской областям работу указанных лагерей взять под особый контроль и оказывать им практическую помощь для проведения вышеуказанных мероприятий. Начальникам вышеуказанных лагерей обеспечить строгий персональный и статистический учет «власовцев».

О выполнении настоящей директивы докладывать ежемесячно отдельной докладной запиской и о мероприятиях по подготовке к приему доложить немедленно».

22 октября 1945 года Совнарком принял секретное постановление «О лишении офицерских званий лиц, служивших в немецкой армии, специальных немецких формированиях «власовцев» и полицейских».

Этих людей ждали лагеря — вне зависимости от того, действительно ли они совершили какое-то преступление или же просто пытались выжить в немецком плену…

Попытка оправдания

Все годы после Второй мировой войны та часть русской эмиграции, которая так или иначе сотрудничала с гитлеровским режимом, всячески пыталась оправдать свой коллаборационизм.

Теперь этот спор перенесен в Россию.

Немецкий генерал-майор Рейнхард Гелен, который в годы войны руководил отделом в военной разведке и считал необходимым широко использовать власовцев, писал в воспоминаниях: «Генерал Власов никогда не стремился польстить немцам и шел вместе с ними исключительно ради русской национальной независимости».

Неужели?

Первый программный документ, подписанный Власовым в плену, — это его совместное с полковником Боярским обращение к немецкому командованию, написанное в августе 1942 года в Виннице. В нем говорилось:

«Стоит вопрос: к кому именно примкнуть — к Германии, Англии или Соединенным Штатам. Главная задача — свержение правительства — говорит за то, что следует примкнуть к Германии…»

Возможно, генерал Власов и в самом деле считал себя спасителем России, но он принимал идеологию и практику нацистского государства, ему не претил фашизм, он разделял некоторые идеи национального социализма.

Так называемое смоленское обращение Русского комитета (декабрь 1942 года), подписанное Власовым и генералом Малышкиным, содержало такие, например, гнусные пассажи:

«Миллионы русских людей уже заплатили жизнью за преступное стремление Сталина к господству над миром, за сверхприбыли англо-американских капиталистов… Сотни русских городов и тысячи сел разрушены, взорваны и сожжены по приказу Сталина…

Союзники Сталина — английские и американские капиталисты — предали русский народ. Стремясь использовать большевизм для овладения природными богатствами нашей Родины, эти плутократы не только спасают свою шкуру ценою жизни миллионов русских людей, но и заключили со Сталиным тайные кабальные договоры.

В то же время Германия ведет войну не против русского народа и его родины, а лишь против большевизма. Германия не посягает на жизненное пространство русского народа и его национально-политическую свободу.

Национал-социалистическая Германия Адольфа Гитлера ставит своей задачей организацию Новой Европы без большевиков и капиталистов, в которой каждому народу будет обеспечено почетное место».

Когда оба генерала писали это, они уже прекрасно знали, как ведут себя немцы на оккупированных территориях.

Те же мотивы читаются в «Открытом письме генерал-лейтенанта А.А. Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом», которое вермахт разбрасывал в качестве листовки над расположением частей Красной армии:

«Я ясно осознал, что русский народ втянут большевизмом в войну за чуждые ему интересы англо-американских капиталистов. Англия всегда была врагом русского народа. Она всегда стремилась ослабить нашу Родину, нанести ей вред. Но Сталин в соблюдении англо-американских интересов видел возможность реализовать свои планы мирового господства, и ради осуществления этих планов он связал судьбу русского народа с судьбой Англии, он вверг русский народ в войну, навлек на его голову неисчислимые бедствия…

В борьбе за наше будущее я открыто и честно становлюсь на путь союза с Германией. Этот союз одинаково выгоден для обоих великих народов, приведет нас к победе над темными силами большевизма, избавит нас от кабалы англо-американского капитала».

Впрочем, далеко не все считают, что те, кто оказался вынужденно в стане Гитлера, этим себя опозорили. Немецкий военный историк Иоахим Хоффман, автор книги о власовской армии, пишет: «На утверждение о том, что Русское освободительное движение скомпрометировало себя союзом с немцами, можно ответить, что в таком случае западные державы в несравненно большей степени скомпрометировали себя союзом со Сталиным».

Неубедительный аргумент.

Западные демократии вовсе не ставили своей задачей уничтожить Советскую Россию. Они, конечно, не могли быть друзьями сталинского режима, но и не были врагами России. Ни Англия, ни Франция не собирались нападать на Советский Союз.

Западные союзники Сталина по антифашистской коалиции не разделяли его идей и не пытались воплотить их в жизнь. А вот союзники Гитлера помогали ему исполнить программу уничтожения России, порабощения русского народа, славянства.

Мы не должны забывать, почему миллионы людей были в свое время благодарны Советскому Союзу, который отвлек на себя основные силы немецкой армии. Своей свободой европейцы обязаны советским людям, которые погибли в войне.

Руководители НТС, которые поспешили сделать ставку на нацизм, создали ложную дилемму: или Гитлер или Сталин.

У них был конечно же иной выбор — с демократическими силами против обоих диктаторов. Но этот путь их не устраивал, потому что они отвергали демократию и либерализм и вполне принимали нацизм. Они хотели быть русскими нацистами, да на их беду Гитлер не желал их иметь в своем обозе.

Не жестокий и равнодушный мир оставил им столь скромный выбор, как они потом пытались объяснить свое добровольное сотрудничество с преступным фашистским режимом, а они сами: они исключили для себя любой иной путь, кроме присоединения к Гитлеру. Этот опыт поучителен и сегодня, когда немалая часть политического спектра России с плохо объяснимой ненавистью вновь отвергает демократию и либерализм.

После войны НТС, сделавший ставку на Запад, сильно переменился. В послевоенные годы НТС заслал в Советский Союз больше пропагандистского материала, чем все остальные эмигрантские организации, вместе взятые. Но большим числом сторонников солидарности не обзавелись. Когда после начала перестройки были открыты все двери, НТС не сыграл сколько-нибудь значительной роли в политической жизни России.

В процессе пересмотра прошлого возникает соблазн поменять оценку на противоположную: вместо Власова-предателя появился Власов-патриот, борец против сталинского режима.

Но в 1941 году не Гитлер сражался против Сталина, а народы Советского Союза защищали свою землю, свои дома и свои семьи. Поэтому и победили они, а не Гитлер с Власовым. Конечно, победа Красной армии привела и к тому, что еще больше укрепился сталинский деспотизм, распространившийся и на страны Восточной Европы. Но гитлеровская оккупация, гитлеровский режим не были альтернативой. Ни для Советского Союза, ни для Восточной Европы…

Генерал Власов, его окружение, все, кто сражался на стороне Гитлера, кто присоединился к вермахту, кто по собственной воле служил немецким оккупационным властям, были предателями и врагами российской государственности.

История взаимоотношений русской эмиграции и немецкого национального социализма имеет отнюдь не чисто историческое значение. В процессе переосмысления истории иное толкование приобретают и события, связанные со Второй мировой войной. И не только в Прибалтике и на Западной Украине, где героями стали те, кто воевал на стороне Гитлера. Даже в России становится популярной точка зрения, согласно которой сотрудничество с немецкими нацистами может быть оправдано борьбой с коммунизмом. С этой точки зрения судьба НТС весьма показательна.

Послевоенный НТС составили люди, которые плохо представляли себе предвоенную деятельность своей организации и, возможно, едва ли ее одобрили, если бы знали, что тогда делалось и говорилось.

Кстати говоря, до сих пор не существует надежной и детальной истории НТС. Многие предвоенные публикации союза трудно добыть. Документы уничтожались во время войны, когда некоторым руководителям НТС пришлось спасаться от гестапо, и после нее, когда нужно было скрыть от англичан и американцев следы сотрудничества с нацистской Германией.

Программа послевоенного НТС стала более либеральной, демократической, взращенной на западной почве.

А вот среди отечественных националистов в моде совсем другие идеи, скорее в духе предвоенного НТС.

«Фашизм есть явление сложное, многостороннее и, исторически говоря, далеко еще не изжитое. В нем есть здоровое и больное, старое и новое, государственно-охранительное и разрушительное. Поэтому в оценке его нужны спокойствие и справедливость». Процитировав слова уже упоминавшегося в этой книге философа-эмигранта Ивана Ильина, журнал «Наш современник» воздал хвалу философу за бесстрастность и объективность, за «кристальную ясность анализа», за призыв философа к русским патриотам «осмыслить явление всесторонне».

Не уверен, что русские патриоты, потерявшие близких в борьбе с фашизмом, смогут разделить с «Нашим современником» бесстрастность в отношении к фашизму.