Адольф Гитлер и его русские друзья

Женщина с ледяными глазами и ее муж, Йозеф Геббельс

За месяц до нападения на Советский Союз имперский министр народного образования и пропаганды, руководитель столичной партийной организации доктор Йозеф Геббельс записал в дневнике, который вел все годы своей партийной работы: «В отношении России нам удалось организовать великолепную дезинформацию. Из-за сплошных «уток» за границей в России уже больше не понимают, что ложь, а что правда. Сталин уставился на нас, как кролик на удава».

За десять дней до начала войны Геббельс написал большую статью о том, что немецкое правительство подготовило заманчивые предложения для переговоров с Советским Союзом и вообще наступает новая эра в дружеских взаимоотношениях между двумя государствами.

Статью министра передали в газету «Фёлькишер беобахтер», центральный орган национально-социалистической немецкой рабочей партии, как директивную. Статью сразу же поставили в номер. Но когда тираж главной партийной газеты был отпечатан, его целиком конфисковали и уничтожили.

Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы, записывал в дневнике Геббельс.

«Мне оборвали все телефоны. Шумиха поднялась и внутри страны, и за границей. Английские радиостанции уже заявили, что сосредоточение немецких войск против России — это блеф, которым Германия прикрывает подготовку к высадке в Англии.

Я совершенно счастлив. Вся операция прошла безупречно, комедию с конфискацией «Фёлькишер беобахтер» мы разыграли идеально. Русские все еще ничего не подозревают. Во всяком случае, они сосредотачивают свои войска именно так, как бы нам этого хотелось: концентрированно, а это будет легкая добыча в виде военнопленных».

Едва ли статья Геббельса сыграла сколько-нибудь значительную роль в те последние предвоенные дни. Имперский министр пропаганды хвалился тем, что он мастерски обманул Сталина, а тот сам обманываться был рад и до последнего не верил, что Гитлер нападет на Россию.

Но для Геббельса главным было то, что его пригласил к себе фюрер и поздравил с успехом. Одобрительные слова Гитлера означали прошение. Фюрер гневался на Геббельса за его постоянные истории с дамами. Гитлер питал слабость к жене Геббельса Магде и недоумевал: как можно изменять такой женщине?

Летом 1930 года в берлинском Дворце спорта на митинге национальных социалистов оказалась молодая женщина по имени Магда Квандт. Скучающую одинокую блондинку привел на митинг принц Август-Вильгельм, сын свергнутого кайзера Германии Вильгельма II, поклонник нацистов и обергруппенфюрер СА.

Принц заметил в Магде нечто странное — меланхолию, взгляд, устремленный в пустоту, страсть к горячительным напиткам. Она регулярно ходила в цирк и на скачки, но лошади не способны были ее увлечь. Отпрыск кайзеровского семейства знал средство, способное спасти ее от скуки и депрессии. Ей надо побывать в политическом цирке, вдохнуть этот пьянящий запах, увидеть, как дрессировщики управляются не с животными, а с людьми. Принц не ошибся. Нацистские флаги, начищенные сапоги, ревущие толпы, безумные глаза — эти яркие атрибуты захватили молодую женщину…

«Магда пришла в восторг, — вспоминала потом ее мать. — Как женщина, именно как женщина она поняла, что обязательно должна познакомиться с мужчиной, от чьих слов ее бросало то в жар, то в холод».

Речь шла о выступившем на митинге докторе Йозефе Геббельсе. Колченогий руководитель столичной партий-нои организации в черном кожаном пальто и ортопедической обуви был самым заметным в Берлине уличным оратором, исключительным по своей наглости.

Магда, желая познакомиться с Геббельсом, нанялась на работу в берлинский горком партии. Ее взяли в информационный отдел. А через несколько дней на лестнице они встретились с Геббельсом. Ее мать вспоминала:

«Они лишь на миг взглянули друг другу в глаза, и, как бы невероятно это ни звучало, между ними словно сверкнула молния. Пораженный Геббельс остановился и сказал своему секретарю: «Потрясающая женщина! Кто она?»

Геббельс вызвал ее к себе и поручил заниматься его тайным архивом. У Магды, по словам ее матери, возникло к будущему министру нечто вроде материнского чувства: она считала, что бедняжка так плохо одет, потому что он лишен женской заботы.

Довольный Геббельс записал в дневнике: «Вечером пришла Магда Квандт. И осталась. Она расцвела во всей своей охмуряющей белокурой красоте. Прекрасная женщина! Сегодня я блуждаю как во сне. И ей и мне надо еще немного повоспитывать себя, тогда мы будем сказочно подходить друг другу. Я прекращу все истории с женщинами и посвящу себя ей одной».

Через год они поженились. Но Магду столь же влечет и другой известный оратор, Адольф Гитлер.

Ее познакомили с Гитлером. Фюрер только что пережил, возможно, главную трагедию своей жизни. Всего за несколько недель до этого в его мюнхенской квартире покончила с собой его племянница Гели Раубаль. Их связывали не только родственные чувства. Гели застрелилась из его «вальтера» — не в силах вынести своего ревнивого и деспотичного дядюшку. Покончила с собой единственная женщина, которая вызывала у Гитлера чувство, похожее на любовь.

И тут глазам фюрера предстала ухоженная дама, в которой его поразили огромные голубые глаза и завидное самообладание. Гитлер доверительно сказал одному из своих помощников по партии генерал-майору в отставке Отто Вагенеру:

— Я считал, что после смерти Гели определенные чувства похоронены навсегда. Но сегодня они внезапно охватили меня вновь, притом с огромной силой.

Перенесший душевную травму Гитлер увидел в Магде женщину, способную заменить Гели Раубаль:

— Эта женщина могла бы сыграть большую роль в моей жизни, даже не будучи моей женой. В моей работе она бы своей женственностью уравновешивала мои односторонние маскулинные инстинкты. Она могла бы стать второй Гели для меня. Жаль, что она не замужем.

Фюрер рассчитывал, что Вагенер передаст его слова Магде, и не ошибся. Вагенер предложил подвезти ее в своей машине на демонстрацию штурмовиков в Брюнс-вике, где должны были выступать Гитлер и Геринг. В машине Вагенер откровенно спросил, хотела бы она присутствовать в жизни фюрера.

Магда ответила, что фюрер безусловно прав, когда говорит, что у него нет права жениться:

— Жена была бы для него частью мебели, чашкой, которая стоит на своем месте, микрофоном, в который он говорит, или граммофоном, который произносит то, что он желал бы услышать в данный момент.

Магда решила, что, если она примет предложение фюрера, ей надо за кого-то выйти замуж.

Геббельс и Магда Квандт объявили о своей помолвке за обедом, на который был приглашен Гитлер. Вагенер был поражен радостью, которую испытывали все трое.

Магда призналась актрисе и режиссеру-документалисту Лени Рифеншталь, что влюблена в Гитлера:

— Но я поняла, что, если не считать его племянницы Гели, чью смерть он так и не смог пережить, Гитлер не способен любить женщину. Поэтому я решила выйти замуж за доктора Геббельса, тогда я буду рядом с фюрером.

Сама Магда говорила, что на ее свадьбе 19 декабря 1931 года главным был Гитлер, Геббельс — на вторых ролях.

Геббельс не возражал:

— Нам бы хотелось, чтобы фюрер считал нашу квартиру своим вторым домом.

Гитлер наконец получил то, что ему было нужно: он мог наслаждаться поклонением красивой женщины, ничего не давая взамен. Гитлер придумал замечательную формулу: после смерти Гели он не способен никого полюбить и вынужден отказаться от возможности физически обладать женщиной.

Однажды Геббельс появился в Бергхофе с молоденькой блондинкой. Ей предоставили отдельную комнату, но за столом Гитлер ее просто игнорировал. Он спросил, где Магда. Геббельс ответил, что она нездорова.

Гитлер прошел в свой кабинет и позвонил ей в Берлин. Услышав, что чувствует себя она превосходно, отправил за ней личный самолет. Блондинке, сопровождавшей министра пропаганды, пришлось после завтрака исчезнуть.

Между Магдой Геббельс и Евой Браун произошло определенное разделение труда. Еве Браун было позволено ублажать фюрера в постели. Ева жаловалась:

— Я нужна ему только для определенных целей.

Магдой Геббельс Гитлер восхищался.

А ее всегда влекло к мужчинам, обладавшим властью над другими людьми. Она готова была принадлежать Гитлеру и Геббельсу еще до того, как заглянула им в глаза. Ей достаточно было видеть, какой восторг они оба вызывали у толпы.

Ее настоящее имя — Йоханна Мария Магдалена Берендт. Но все, что связано с ее происхождением, крайне запутанно. Она появилась на свет незаконнорожденной. Ее мать работала служанкой в Берлине. Уже после появления девочки ее мать вышла замуж за некоего Оскара Ричеля. Но он не признал Магду своей дочерью. Брак вскоре распался.

Когда девочке было шесть лет, ее мать вышла замуж за Рихарда Фридлендера. Он удочерил девочку. В юности Магда очень любила отчима. И было за что: в трудные военные годы он не жалел себя, чтобы прокормить жену и падчерицу. В те годы для Магды не имело значения, что ее отчим — еврей.

Историки предполагают, что Рихард Фридлендер был ее настоящим отцом. Во всяком случае, когда они с Геббельсом поженились, а Гитлер был свидетелем на свадьбе, главный печатный орган компартии Германии газета «Роте фане» ехидно написала, что «патологический антисемит Геббельс женился на еврейке».

Магда училась в школе при католическом монастыре в Бельгии. С помощью монахинь-урсулинок она выучила несколько языков, что ей очень пригодилось в будущем. Магда была романтически настроенной девушкой, ей нравилось ночевать в стогу сена и петь с друзьями у костра.

В юности Магда познакомилась с Виктором Арлазоровым, позже взявшим себе еврейское имя Хаим. Арлазоров родился на Украине, его семья бежала от погромов в Германию. Он очень рано присоединился к сионистам, то есть к тем, кто мечтал вернуться в Палестину и создать там еврейское государство.

Хаим Арлазоров стал первой любовью Магды. Она носила на шее его подарок — цепочку со звездой Давида — и делила с ним мечту о еврейском государстве.

Арлазоров был сильным оратором и умелым политиком. Если бы их роман не прервался, Магда стала бы женой не нацистского министра пропаганды, а известного еврейского политика, уехала бы с ним в Палестину, работала в кибуце, а по ночам охраняла покой соседей с винтовкой на плече.

Но у Арлазорова возник роман с другой девушкой, студенткой медицинского института. Может быть, он думал, что в Палестине врачи нужнее?

Магда учиться не хотела. У нее был иной дар — соблазнять незаурядных мужчин. В поезде она познакомилась с одним из самых завидных женихов Германии. Гюнтер Квандт, молодой, но уже облысевший миллионер, год назад овдовел и жаждал женского общества. Он чудовищно разбогател в Первую мировую, снабжая войска кайзера военной формой.

В обнищавшей после войны Германии Квандт, один из самых богатых людей Европы, вел королевский образ жизни. Вместе с Магдой они прокатились по всей Америке — от Ниагарского водопада до Флориды и Мексики и даже побывали на Кубе.

Но брак с Квандтом оказался неудачным. Магда попыталась восстановить отношения с Арлазоровым, но тот уже получил право уехать в Палестину. Магде оставалось только помахать вслед своей юности, прошедшей среди романтиков-сионистов.

В 1928 году она выкрала у мужа письма, полученные им от многочисленных любовниц, и это помогло ей выиграть бракоразводный процесс. Она получила хорошие алименты, деньги на квартиру в Берлине, вклад в банке на случай болезни и право пользоваться имением Гюнтера Квандта.

Магда обосновалась в Берлине, разыгрывала роль богатой вдовы и отчаянно скучала — до того момента, как попала на митинг нацистов. На следующий день, 1 сентября 1930 года, она вступила в партию. Через две недели — выборы в рейхстаг, и нацисты становятся второй по значению партией в Германии.

Магду предупреждали: если она выйдет замуж за Геббельса, она лишится денег, получаемых от бывшего мужа. Магда ответила очень прагматично:

— Германию или поглотит коммунизм, или она станет национально-социалистической. Если над Берлином взовьется красный флаг, то не будет больше капитализма и Квандт лишится своих денег. Если же Гитпер придет к власти, я стану одной из первых женщин страны.

В декабре 1931 года они с Геббельсом поженились. Она стала первой дамой нацистской Германии.

После прихода нацистов к власти именно Магда Геббельс в День матери обращалась по радио к женщинам Германии. Она ведала награждением многодетных женщин «Крестом за материнство». Магда следила за тем, чтобы награда не досталась тем, в ком есть хоть капля еврейской крови.

Сама Магда, показывая немецким женщинам, как почетно рожать для фюрера и фатерланда, родила Геббельсу шестерых детей. Все они получали имена, начинавшиеся с буквы X — первой буквы фамилии Хитлер, которого мы привыкли именовать Гитлером. Ее детей звали: Хельга (1932), Хильде (1934), Хельмут (1935), Хольде (1937), Хсдда (1938) и Хайде (1940).

От первого брака у нее тоже был сын — Харальд Квандт. Он — единственный из ее детей, кто выжил, потому что в конце войны попал в плен к союзникам.

Брак с министром тоже оказался неудачным.

Для Йозефа Геббельса важнее всего было сознание того, что Магда преодолела эстетическое отвращение к нему. Правая нога министра была на пять сантиметров короче левой, что сделало его хромым калекой. Всякая победа над женщиной была для него триумфом над собственным уродством. Если его отвергали, министр приходил в бешенство. Собственно говоря, вся жизнь Геббельса ушла на то, чтобы отомстить тем, кто его недооценивал.

В 1922 году он окончил Гейдельбергский университет, защитив диссертацию на тему «Вильгельм фон Шютц как драматург. К вопросу об истории драмы романтической школы».

В юности Геббельс пытался стать журналистом и писателем, но безуспешно. Он написал роман «Михаэль, или Судьба Германии в страничках из дневника». Герой романа, молодой коммунист, становится нацистом и гибнет в борьбе против французов, оккупировавших Рейнскую область.

Вечная история: молодой автор написал первый роман, а его не печатают. Что делает автор? Берется за следующий? Работает над словом? Нет, отвергнутый роман он вписывает в счет «темным силам, завладевшим национальной культурой», и переключается на политическую деятельность.

На политическом поприще он проявляет больше умения, чем в литературе. Он уверенно держит путь к высшим постам в партии. Теперь уже перед молодым литератором одна за другой распахиваются издательские двери. Но к чистой литературе он уже охладел. Его увлекает публицистика, возможность в прямой авторской речи высказать свои идеи.

Крупный партийный работник, он высоко ценит слово. Теперь уже он решает, каким книгам выходить, каким лежать в столах писателей, а за какие можно и посадить. Его имя хорошо известно в стране, и все же свою подпись он предпочитает сопровождать новообретенным титулом — «имперский министр народного образования и пропаганды».

Творчеству Иозефа Пауля Геббельса не суждено было стать предметом изучения литературоведов. Его творениями занимался аппарат главных обвинителей на Нюрнбергском процессе, подтвердив тем самым равнозначность Слова Делу. Квалифицированного разбора своих сочинений автор не дождался, покончив с собой в сорок пятом.

Его роман «Михаэль» издали через много лет после войны. Это весьма слабая проза, которую пишут мечтающие поразить мир амбициозные молодые люди. Но эта плохая книга полезна не столько в смысле постижения личности автора (что, в конце концов, представляет узкоуголовный интерес), сколько в понимании культурных и психологических истоков нацизма.

В романе очевидны псевдосоциалистические мотивы, ненависть к богатому Западу, к банкирам. Герой романа говорит: «Мы все солдаты революции труда. Мы хотим победы труда над деньгами». Значительное место занимают националистические рассуждения: «Сегодня только один призыв звучит для молодого человека: поднимайся на защиту родины! Чуждый сброд должен оставить в покое наше национальное искусство».

Роман Геббельса — ценный первоисточник, позволяющий понять, почему фашизм нельзя называть случайным эпизодом. Все, что говорит Геббельс, можно услышать и сегодня — и не только в пивной, и прочитать у некоторых авторов, озабоченных сохранением «национальной идеи», засильем «инородцев», попранием «вековечных национальных идеалов»…

Что еще есть в романе — ненависть к интеллигенции («Интеллект отравляет нашу нацию»), культ героя и воина, готовность к насильственному устранению оппонента, требования возвращения к «подлинно народным» ценностям, корням, к почве, призывы изгнать «чуждые элементы» из национальной культуры…

И полное отсутствие сомнений в собственной правоте — характерная черта людей, считающих, говоря словами одного писателя, что они обладают подлинной, всеобщей истиной, которой должен подчиниться каждый порядочный человек, чего как раз порядочный человек сделать и не может.

Молодой Геббельс пробовал свои силы в банке, пытался заработать на жизнь аукционистом на бирже. Он был неудачником, пока не присоединился к национальным социалистам.

В окружении Гитлера оказалось немало людей, которые не преуспели в искусстве и потому примкнули к нацистам. Духовный наставник фюрера и первый редактор нацистской партийной газеты Дитрих Эккарт мечтал стать поэтом и драматургом, но удался ему только перевод драмы «Пер Гюнт» норвежского классика Генрика Ибсена. Альфред Розенберг хотел быть архитектором. Лидер нацистской молодежи Бальдур фон Ширах и Ганс Франк, который был адвокатом Гитлера после путча 1923 года, а затем генерал-губернатором Польши, писали стихи. Президент имперского банка Вальтер Функ мечтал стать музыкантом, Альберт Шпеер — архитектором.

Первоначально будущий министр пропаганды работал на соперника Гитлера внутри нацистской партии — Грегора Штрассера, редактировал газету «Народная свобода» и выступал против фюрера. Молодой журналист Йозеф Геббельс даже требовал исключить из партии «мелкобуржуазного Адольфа Гитлера». Но в апреле 1926 года он приехал в Мюнхен, и Гитлер сумел привлечь Геббельса на свою сторону.

Фюрер поставил его во главе столичной партийной организации, которая поддерживала Штрассера. Геббельс провел чистку, исключив из партии четыреста человек, и поставил столичный горком на службу Гитлеру.

Геббельс превратил берлинских штурмовиков в боевой отряд, который постоянно устраивал драки с Союзом красных фронтовиков. В его подчинении поначалу было совсем немного людей, но они нагло противостояли столичным коммунистам.

В 1927 году он стал редактором еженедельника «Ан-гриф» («Атака»). В 1928 году его избрали депутатом рейхстага. В марте 1933 года он возглавил созданное для него министерство народного просвещения и пропаганды.

Геббельс не простил немецкой литературе, что она его отвергла. Он поделил литературу на «почвенную» и «асфальтовую», чуждую немецкому духу, в которую включил таких выдающихся авторов, как Томас Манн.

Душным вечером 10 мая 1933 года Геббельс устроил в Берлине сожжение книг. Штурмовики и студенты на грузовиках объехали весь город, забирая из библиотек запрещенные книги. После прихода нацистов к власти было запрещено творчество ста сорока девяти писателей, двенадцать тысяч четыреста произведений, огромная часть национальной и мировой культуры. Геббельс лично составлял этот список.

Вечером те, кто был вдохновлен идеей очищения культуры от всего чуждого национальному духу, собрались у здания студенческого клуба на Ораниенбургерштрассе, построились в колонну и с зажженными факелами двинулись к Оперной площади.

Вспыхнуло пламя, и в огонь полетела первая пачка.

Горели враги «национальной Германии», освобождая народ от порчи, открывая дорогу росту национальных сил. Толпа одобрительными возгласами провожала в огонь все новые и новые книги. Отправляя в костер очередную пачку, распорядитель церемонии громогласно провозглашал:

— Против классовой борьбы и материализма! За народную общность и идеалистический образ жизни! Я предаю огню сочинения Маркса и Каутского!

— Против декаданса и морального разложения! За строгость и нравственность в семье и государстве! Я предаю огню сочинения Генриха Манна, Эрнста Глезера и Эриха Кестнера!

— Против искажения нашей истории и принижения ее великих героев! За благоговейное отношение к прошлому! Я предаю огню сочинения Эмиля Людвига и Вернера Хагемана!

— Против антинародного журнализма космополитически-еврейского толка! За исполненное ответственности сотрудничество в деле национального строительства! Я предаю огню книги Теодора Вольфа и Георга Бернхарда!

В разгар событий на площади появился Геббельс. Он был доволен происходящим, но понимал, что сожжение книг окончательного решения проблемы не принесет. Как всякий плохой писатель, он ненавидел критиков и тремя годами позже издал приказ об уничтожении целого литературного жанра: «Поскольку и тридцать шестой год не принес заметного улучшения художественной критики, я окончательно запрещаю с сегодняшнего дня дальнейшее функционирование художественной критики…»

10 мая 1933 года костры горели не только в Берлине. Книги сжигали в Мюнхене, Дрездене, Франкфурте-на-Майне… Все ли, кто участвовал в этом, были сторонниками новой власти и разделяли программу нацистов? Нет. Но им внушили — или они поверили в то, что только таким образом можно сохранить национальную культуру, помочь народу обрести веру в свои силы, выйти из кризиса и занять подобающее место в мире.

Ветер разносил по площади несгоревшие листы, бросал пригоршни пепла под ноги завороженных зрелищем берлинцев. В воздухе ощутимо пахло горелым, но самое тонкое обоняние не уловило тогда запаха горящего человеческого мяса.

Никто из стоявших на Оперной площади не понял, что вместе с пачками книг в костер полетели и их собственные жизни. То, что началось сожжением книг, для противников режима закончилось печами лагерных крематориев; для тех, кто восторженно аплодировал штурмовикам, обернулось могилами в Сталинграде; их семьи сгорели в огромных кострах Гамбурга и Дрездена, зажженных авиацией союзников…

Но до этого было еще далеко, а пока что Геббельс наслаждался своим высоким положением.

Только со стороны могло показаться, что высокопоставленный чиновник принимает посетителя. На самом деле это была встреча двух мастеров слова. Старший всемирно признан. Младший — своего рода литературный изгой, с презрением отвергнутый литературной критикой.

Правда, последние десять лет печаталось все, что выходило из-под его пера, но червь сомнения отравлял счастье: не министерский ли его пост — причина внимания издателей всей страны? Он нисколько не сомневался в своих литературных дарованиях, но жаждал их подтверждения — и не от собственных столоначальников или им же возвеличенных соловьев партии. Он жаждал чистого признания со стороны равных ему по дарованию. И этот день настал.

В мае 1943 года лауреат Нобелевской премии по литературе норвежец Кнут Гамсун выразил восхищение литературным творчеством своего молодого собеседника — имперского министра народного образования и пропаганды Иозефа Геббельса. Восьмидесятичетырехлетний норвежец даже прослезился, и министр-писатель понял, что может верить в искренность патриарха мировой литературы.

Кнут Гамсун преподнес имперскому министру драгоценный подарок — нобелевскую медаль, присужденную ему в 1920 году за его романы «Виктория», «Пан», «Голод», «Соки земли». Литературная слава Гамсуна была огромной. На родине о нем говорили как о «Гомере наших дней». Максим Горький называл написанное им «священным писанием». Томас Манн говорил о свойственном ему сочетании «необыкновенной утонченности с эпической простотой».

Гамсун согласился приехать в Вену, чтобы принять участие во Втором международном конгрессе нацистских журналистов.

На конгрессе в Вене выступать престарелому писателю было тяжело. Его заранее написанную речь зачитали. Вот что лауреат Нобелевской премии считал нужным поведать журналистам из оккупированных или союзных нацистской Германии стран:

— Англия хотела войны, и Гитлер обнажил меч. Он, крестоносец и реформатор, желал создать новую эпоху и новую жизнь для всех стран, прочное международное единство на благо каждой страны. Вот чего он хотел. И труды его не пропали даром, народы и нации поддержали его, стали с ним плечом к плечу, народы и нации решили бороться вместе с ним и победить. Он держится, Адольф Гитлер, этот выдающийся человек, который потихоньку-полегоньку поставил весь мир на ребро и теперь переворачивает его на другой бок! Он справится! С ним рядом его великий итальянский соратник, с ним главные континентальные державы Европы. Сообща они справятся — и войне придет конец! Но я совершенно убежден: недостаточно победить большевиков и янки, необходимо одолеть Англию, иначе миру на земле не бывать. Англию на колени!..

Геббельс понял, что тоже должен сделать что-то для собрата по перу. Высшая награда литературного мира уже была присуждена Гамсуну. Геббельс решил преподнести ему высшую награду политического мира — выхлопотать аудиенцию у фюрера.

На конгрессе в Вене престарелый писатель назвал Гитлера крестоносцем, который поставит Англию на колени.

В Вену за Гамсуном прислали четырехмоторный «фокке-вульф», обслуживавший фюрера. 26 июня 1943 года на аэродроме Гамсуна ждал личный «мерседес» Гитлера. Писателя доставили в альпийскую резиденцию фюрера под Берхтесгаденом.

Фюрер был сама любезность. Подали чай, и Гитлер снисходительно сказал писателю:

— Я чувствую себя если не полностью, то очень сильно обязанным вам, потому что моя жизнь в известном смысле так похожа на вашу.

Кнут Гамсун, сын портного, ученик сапожника, голодный бродяга, уехавший на заработки в Америку и добившийся мировой славы, и в самом деле вызвал симпатию у склонного к сентиментальности диктатора, который часто вспоминал о своей неприкаянной юности.

Гитлер настроился на приятный лад. Ему хотелось отвлечься от войны, поговорить о литературе. Но беседа сразу же приняла неожиданный оборот. Кнут Гамсун начал жаловаться на руководителя немецкой оккупационной администрации в Норвегии имперского комиссара, обергруппенфюрера СА Иозефа Тербовена.

Тербовен вступил в партию в 1923 году и был известен безоговорочной преданностью фюреру. После захвата Норвегии был отправлен туда наместником, ввел чрезвычайное положение и приказывал расстреливать за малейшую провинность. Даже военное командование не одобряло его методов.

Глухой и потому говоривший очень громко Кнут Гамсун вновь и вновь повторял:

— Методы имперского комиссара не годятся для нас. Пруссачество для нас неприемлемо. И потом, эти казни — мы больше не хотим никаких казней!

В беседе участвовали статс-секретарь министерства народного образования и пропаганды обергруппенфюрер СС Отто Дитрих, а также переводчики — немец Эрнст Цюхнер и норвежец Эгиль Холмбуэ, начальник отдела в норвержском министерстве внутренних дел. Сначала переводил Цюхнер, но писатель настоял на том, чтобы его слова излагал фюреру норвежец.

После войны, отсидев пять лет, Отто Дитрих издал воспоминания «Двенадцать лет с Гитлером». Он писал, что ему никогда больше не приходилось видеть, чтобы кто-то отважился перебивать Гитлера, как это делал старый Гамсун. Переводчик Холмбуэ даже не решался переводить все, что произносил писатель.

К удивлению присутствующих, Гитлер не желал ссориться с лауреатом Нобелевской премии и отвечал очень спокойно:

— Вы должны понять жестокость Тербовена. Власть вынуждена силой прокладывать себе дорогу. Ей приходится мириться с тем, что она может и не вызывать симпатий.

Гитлер стал говорить о схожей ситуации на Украине. Но Гамсуна Украина не интересовала.

— Тербовен не хочет существования самостоятельной Норвегии, — продолжал писатель. — Он желает превратить нашу страну в протекторат… Будет ли он когда-нибудь заменен?

Отто Дитрих напишет потом, что он просто не верил своим ушам, когда Гитлер практически сдался и признал:

— Имперский комиссар — человек войны. Перед ним в Норвегии поставлены исключительно военно-политические задачи. Когда закончится война, он вернется в Эссен, где был гауляйтером.

У Гамсуна слезы текли по щекам.

— Мы не против оккупации, — повторял он, — но этот человек разрушит в Норвегии больше, чем вы сможете создать.

Переводчик даже не пытался воспроизвести эту фразу по-немецки. Он старался остановить Гамсуна:

— Не говорите больше об этом! Фюрер уже обещал вам заменить имперского комиссара.

Но остановить Гамсуна было невозможно. Гитлер же сослался на создание в 1942 году чисто норвежского правительства во главе с Видкуном Квислингом. Это ли не знак доброй воли со стороны Германии?

Но Гамсун только качал головой:

— Мы говорим как со стеной.

Переводчик не решился перевести эту фразу. Гитлер продолжал оправдывать свою политику на оккупированных территориях. Он даже немного обиделся:

— Немецкому народу приходится в этой войне нести самый тяжелый груз, а политические жертвы других европейских государств совершенно незначительны.

Гамсун предпринял последнюю попытку убедить фюрера:

— Мы верим в вас, но ваша воля искажается! Происходящее в Норвегии — это ошибка!

Последние слова писателя до Гитлера не дошли, но в любом случае он решил, что с него достаточно. Фюрер встал, сожалеюще развел руками и со словами: «Да, да, господа» вышел на террасу. Аудиенция была окончена. Когда плачущий Гамсун ушел, Гитлер дал волю своему гневу:

— Я не желаю больше видеть здесь таких людей!

Он запретил Геббельсу принимать Гамсуна, но других последствий внутри рейха неудачная беседа не имела. Провожать Гамсуна поехал шеф партийной канцелярии Мартин Борман. А в Осло в аэропорту Форнебу Гамсуна встречал имперский комиссар Тербовен. Его не успели посвятить в содержание беседы на горе Оберзальцберг, поэтому он счел служебным долгом проявить внимание к одному из своих подопечных, удостоившемуся внимания фюрера. Фотография как бы склонившегося в поклоне перед нацистским наместником Гамсуна обошла все газеты.

Никто в Норвегии не знал, о чем Гамсун говорил с Гитлером, и после этой встречи писатель стал самым ненавидимым — после Квислинга — человеком. Визит к Гитлеру некогда самого любимого и уважаемого писателя был истолкован как высшая степень предательства. В Норвегии одного за другим казнили участников Сопротивления, а Гамсун поехал на поклон к фашистскому преступнику номер один, который в 1940 году приказал оккупировать Норвегию!

После освобождения страны Видкуна Квислинга повесили. Само его имя стало нарицательным. Иозеф Тер-бовен 8 мая 1945 года покончил с собой.

Кнута Гамсуна и его жену посадили под домашний! арест. Марие как коллаборационистку отправили в тюрьму. Сажать на скамью подсудимых восьмидесятишестилетнего лауреата Нобелевской премии не хотели. Власти откладывали и откладывали процесс, надеясь, что «природа вмешается в это дело».

Старика спровадили в психиатрическую больницу, где после четырехмесячного обследования диагностировали «стойкое ослабление умственных способностей». Это спасло писателя от суда, но суда он как раз и не боялся. Он готов был ответить за свои симпатии и антипатии. Он не был ни трусом, ни приспособленцем.

В декабре 1946 года его приговорили к штрафу в несколько сот тысяч крон. Так он должен был возместить ущерб, нанесенный стране его сочувствием нацистам.

Его последняя хвалебная статья о национальном социализме и Гитлере была опубликована 7 мая 1945 года — это был некролог фюрера. «Мы, верные сторонники Гитлера, — писал Гамсун, — склоняем свои головы перед лицом его смерти». Он, как нибелунг, остался верен себе, хранил верность своей слепой любви к немцам.

Почему Кнут Гамсун называл себя сторонником Гитлера?

В 1934 году, через год после прихода нацистов к власти в Германии, он поддержал их публично. Его жена Марие, которая была на двадцать два года моложе писателя, и сын Торе вступили в Национальное собрание — партию, которую возглавлял Квислинг. Другой сын писателя, Арилд, вступил в добровольческие формирования СС и сражался на Восточном фронте против Красной армии.

Когда в апреле 1940 года немецкий экспедиционный корпус вошел в Норвегию, Гамсун увидел в этом шанс для его родины «занять подобающее ей место в великогерманском мировом сообществе, которое сейчас создается». И он потребовал ог своих соотечественников не сопротивляться немецким оккупантам.

Кнут Гамсун не был ни слепым фанатиком, ни сторонником тоталитарного государства, ни поклонником национально-социалистических идей. Упрямый, ироничный индивидуалист, что общего он имел с этими партийными чинушами, которые даже в туалет хотели бы водить народ строем?

Старый писатель увидел в национальных социалистах силу, противостоящую цивилизации, развитию техники и технологии, наступлению городов и рационализму капиталистического общества. Ненависть к асфальту, машинам, разрушению патриархального быта заставила Гамсуна, привязанного к земле, возненавидеть Америку и Англию, которые в его представлении олицетворяли городскую цивилизацию.

Его давняя любовь к старой Германии, мысль о единстве судеб северных народов умножились на уверенность в том, что только национальный социализм способен противостоять разрушению привычной жизни.

Видимо, существует нечто общее для Гамсуна и для некоторых российских писателей, которые тоже прониклись симпатиями к идеям национального социализма. Различие состоит в том, что Гамсун не опускался до антисемитизма и не разделял уверенности наших почвенников в превосходстве природного начала над свободной личностью. Но их роднит ненависть к городам, к современной культуре, к «асфальтовой», как говорил Геббельс, литературе.

Не стоит забывать о том, что, когда нацисты пришли к власти, Гамсуну было уже за семьдесят. Он жил уединенно в своей усадьбе. Возраст и глухота постепенно отдаляли его от окружающего мира…

С мая 1945 года Гамсун вел лирический дневник «На заросших тропинках». Он так описал свой первый допрос:

«А как я отношусь к злодеяниям немцев в Норвегии, о которых теперь стало известно?

Поскольку начальник полиции запретил мне читать газеты, я ничего об этом не знаю.

Вы не знали об убийствах, терроре, пытках?

Нет. До меня доходили смутные слухи перед моим арестом».

И это говорил Гамсун, который за два года до этого умолял Гитлера прекратить расстрелы в Норвегии и убрать имперского комиссара Тербовена!

Все-таки в сорок пятом Гамсуну было восемьдесят шесть лет. Дневниковая проза так же кристально чиста, как его ранние романы, принесшие ему Нобелевскую премию. Но чувствуется: живой и понятной для него осталась только природа. Весь остальной мир, включая людей, он считал чужим и чуждым. Он перестал понимать этот мир, который полвека назад так легко и свободно поддавался его анализу. Оставшись один на один с собой, он многое переосмыслил и осознал преступный характер нацистского режима. Его дневник тех лет опубликован, и каждый может прочитать его размышления на сей счет.

Последние годы стали для него тяжким испытанием. Он обиделся на жену и не хотел видеть ее четыре года, потому что она рассказывала психиатру о его ревности, упрямстве и вспыльчивости.

— Он испытывает чувство неполноценности, — говорила Марие Гамсун. — Он совершенно перестал владеть собой, теряет самоконтроль, бросается вещами. Он всегда был слишком привязан к своей матери и потому быстро разочаровывается в женах.

Но в 1950 году Кнут Гамсун внезапно захотел, чтобы жена вернулась. Без всякого вступления и объяснения однажды вечером он сказал невестке:

— Тебе надо бы позвать мать домой.

Ему было тогда девяносто лет. Марие застала мужа страдающим всеми старческими недугами, неспособным обходиться без посторонней помощи. Она писала подруге за несколько месяцев до его смерти: «Это трагедия, что ему приходится испить всю чашу до дна! Он всегда ненавидел этот возраст и проявлял черствость к тем, кто позволил себе стать старым и беспомощным. Наверное, это Немезида, как говаривала одна женщина в тюрьме. Его отталкивало все неэстетичное и некрасивое. Он не находил в старом лине ничего достойного, зато говорил, что каждое молодое лицо прекрасно. Не говоря уже о том, как его злили неаппетитные детали жизни слабоумных людей. И как раз это выпало на его долю!»

В июле 1924 года молодой национальный социалист Йозеф Геббельс записал в дневнике: «Нам в Германии не хватает сильной руки… Германия тоскует об Одном, о Муже, как земля летом тоскует о дожде».

Прошло девять лет, нацисты взяли власть. Геббельс один из хозяев Германии. И что же? В его дневнике появилась новая запись: «Был бы я фюрером, я знал бы, что сейчас делать. Но думаю, что виновных не привлекут к ответственности. Ведь в Германии в общем-то можно делать все, что хочешь. Нет сильной руки — нет и соответствующих мер против подобных преступлений, совершаемых теми, кто не выполняет своего долга…»

Для него достаточно сильной рукой может быть только его собственная рука, которая владыка.

Йозеф Геббельс выделялся среди малограмотной нацистской шпаны. Он получил приличное образование, умел изысканно выражаться. В системе пропаганды многое взял у коммунистов. Он мастерски использовал музыку, марши. Он украл у противника лучшее и самое эффективное.

— Народные массы примитивнее, чем мы их себе представляем, — повторял Геббельс. — Поэтому пропаганда должна быть максимально простой и бить в одну точку.

В январе 1933 года он получил в свое распоряжение полный набор инструментов тотального манипулирования общественным мнением. Не только в сфере массовой информации, но и в сфере изобразительных искусств, театра. литературы. Такой власти над общественным мнением не имел никто — ни до Геббельса, ни после него. Например, он не любил джаз, называл его «негритянским искусством» и запретил.

Он почувствовал, что немцы, которые со стороны кажутся стопроцентными материалистами, в реальности падки на пафос и высокие слова. Для них ощущение принадлежности к великой державе важнее материального благополучия. Немцы затаив дыхание ловили его фразы:

— Мы вспоминаем о солдатах немецкой революции, принесших свои жизни на алтарь будущего. Мы склоняем головы перед мертвыми. Германия пробуждается в отблесках пролитой вами крови. Пусть грохочет поступь коричневых батальонов. Солдаты бури, армия мертвых марширует вместе с вами!

Никто не врал так легко, как он. В июне 1932 года Геббельс говорил:

— Мы не получаем никаких средств ни от банков, ни от фондовых бирж, ни от олигархов. Как партия рабочих мы вынуждены сами финансировать себя.

Хотя люди осведомленные знали, какие деньги германские промышленники и финансисты закачивали в партийную кассу…

Он считал себя выдающимся манипулятором людскими душами. Но не стоит забывать, что немецкая пропаганда была действенной, пока вермахт одерживал победы. Геббельс всегда оказывался впереди немецких войск. Он прогнозировал, например, взятие определенного города, и через два-три дня немецкие войска его действительно брали. Это повышало доверие к пропаганде. Но к концу 1942 года все это начало рушиться, и остались только лозунги и призывы «держаться до последнего».

В том же самом 1942 году в Англии вышла книга под названием «Эксперимент Геббельса». Ее написал будущий лорд Джордж Уэйденфелд. Он родился в Вене, где окончил дипломатическую академию. После прихода нацистов и ареста отца бежал в Англию, где работал на Би-би-си. Тогда он заинтересовался техникой геббельсовской пропаганды.

— В нацистском справочнике для работников радио я нашел слово «Hoerfang» — слуховой захват. Это означало, что радиокомментатор должен был уже во второй или третьей фразе смешать факт и мнение и выдать одно за другое — в духе национально-социалистического народного просвещения.

Пропаганда могла многое. После разгрома Франции летом 1940 года определенные британские круги жали на премьер-министра Уинстона Черчилля, требуя, чтобы он заключил мир с Германией.

Гитлер тогда произнес в рейхстаге знаменитую речь, фактически предлагая Англии договориться. Это был миг, когда Германия, искусно используя военные успехи и пропаганду, могла пробудить среди англичан сильные пацифистские настроения и вынудить правительство заключить мир.

Геббельс очень старался деморализовать англичан, подорвать их мораль. Это была действенная пропаганда. Черчиллю понадобилось все его политическое мужество, чтобы убедить в своей правоте сограждан и продолжить войну.

Третий рейх был деспотией с весьма выраженными восточными чертами. Каждая сфера поручалась двум-трем руководителям. Гитлер, который был весьма ленив, заставлял их трудиться в поте лица и интриговать друг против друга. Фюрер в дарвинистском духе делал ставку на «выживание сильнейшего».

Геббельсу приходилось конкурировать с шефом прессы Отто Дитрихом, с имперским руководителем прессы Максом Аманном, с министром иностранных дел Иоахимом фон Риббентропом, которые тоже пытались давать указания прессе. Геббельс, более ловкий и умелый, неизменно побеждал в этих бюрократических интригах — до самой гибели: его собственной, его семьи и режима.

Министр Геббельс был непревзойденным мастером льстить фюреру. Герман Раушнинг, председатель сената Данцига, описал поразившую его сцену. Поздним вечером он оказался в гостях у Гитлера. Гитлер смотрел кино. Показывали какую-то патриотическую ерунду, прославляющую Фридриха Великого.

Первым после сеанса пришел Геббельс. Он сказал, что фильм просто великолепен:

— Потрясающий фильм. Это то, что нам надо.

Вслед за ним вошел Гитлер.

— Как вам понравился фильм? — спросил гауляйтер Данцига Альберт Форстер.

— Ужасная дрянь! Его надо просто запретить. Хватит с нас этой патриотической халтуры.

— Конечно, мой фюрер, — тут же подхватил его слова Геббельс. — Слабая, очень слабая вещь. Нам предстоит еще большая воспитательная работа.

Август-Вильгельм принц Прусский, который сопровождал Гитлера, непринужденно бросил:

— Есть закон о дурном обращении с животными. Почему до сих пор нет закона о дурном обращении с историей?

В своей семье принц считался заблудшей овцой в коричневой рубашке.

Министр Геббельс получал от партийных издательств миллионные гонорары, приобретал дома и бесценные произведения искусства, держал прислугу, вообще жил на широкую ногу, подражая аристократам прошлого. Говорили, что он каждый день появляется в новом костюме. Сам он был уверен, что ведет спартанский образ жизни.

— Сегодня мы олицетворяем величие государства, — витийствовал Геббельс. — Мы его представители. Мы больше не хулиганье, плюющее на пол.

В партийном аппарате его ненавидели и презирали.

— Такие типы, как Геббельс, мне неприятны, — говорил в своем кругу Гиммлер. — Я всегда предпочитал воздерживаться от высказывания своего мнения. Но сегодня это человек, которого ненавидит вся Германия. Он министр, поэтому позволяет себе сексуальные домогательства к своим подчиненным.

Нацистские бонзы терпеть не могли друг друга, но вели себя очень похоже. Генрих Гиммлер сделал одну из своих секретарш любовницей и построил ей дом. Хедвиг Потт-гаст родила ему двоих детей вне брака. При этом рейхсфюрер СС считал себя образцом морали.

Обещание Геббельса посвятить себя жене оказалось недолговечным. Магду он не уважал. Однажды, принимая гостей, откровенно сказал:

— Природа позаботилась о том, чтобы наши дети унаследовали ее красоту и мой ум. Как было бы ужасно, если бы все оказалось наоборот!

Став министром, он получил контроль над немецким театром и кинематографом и завидную возможность одержать окончательную победу над искалеченной ногой. Все немецкие актрисы отныне были в его власти. Он не давал молоденьким актрисам роли, не получив эротической предоплаты.

Однажды Лени Рифеншталь пришло от Геббельса приглашение посмотреть «Мадам Баттерфляй!» в Берлинской опере. Министр занимал главную ложу.

«Он предложил мне место рядом с ним с правой стороны, — вспоминала Рифеншталь. — Его супруга сидела с итальянским послом позади нас. Слева сидел его адъютант принц Шаумбург-Липпе.

Когда театр погрузился во тьму, а оркестр заиграл увертюру, я со страхом почувствовала, как рука Геббельса скользнула мне под платье. Он дотронулся до моего колена, потом бедра и поднялся выше. Возмущенная, я схватила его руку и хотела ее расцарапать, но не смогла, так как мешал шелк платья. Какой все-таки пошляк был этот человек!

Во время антракта я пересела к Магде Геббельс, которая доверительно сообщила мне, что опять ждет ребенка. Она простодушно рассказывала, сколько усилий прилагает, чтобы выглядеть достойно рядом со своим мужем, которого постоянно окружают красивые актрисы.

По всей Германии ходили сплетни о любовных похождениях Геббельса. Бедная Магда, подумала я, она и не знает, что вышла замуж за дьявола».

Несколько лет Магда терпела его измены, пока у Геббельса не начался серьезный роман с молодой и популярной чешской актрисой Лидой Бааровой. Магда не хотела жить втроем. У нее тоже возник роман — с заместителем ее мужа в министерстве народного образования и пропаганды Карлом Ханке, который был ее моложе.

Магда обратилась к Гитлеру и сказала, что намерена развестись. Фюрер запретил ей разводиться — во имя интересов государства — и позаботился о том, чтобы Геббельс и Магда провели ночь в одной комнате.

Министру Шпееру Гитлер недовольно сказал:

— С женщинами Геббельс циничен до предела.

Лиду Баарову отправили в протекторат Богемия и Моравия и запретили его покидать. Фильмы с ее участием сняли с проката. Геббельс получил нагоняй и впал в немилость. Но умелый царедворец сумел восстановить свои позиции. Фюрер вновь его приблизил.

В мае 1933 года в Германии в последний раз побывал первый возлюбленный Магды Хаим Арлазоров, руководитель политического департамента Еврейского агентства для Палестины. Он позвонил Магде Геббельс. Очевидно, он хотел из первых рук получить информацию о том, как нацисты намерены поступить с немецкими евреями.

Но его звонок напугал Магду. Она пробормотала:

— Не звони мне! Речь идет о моей жизни.

И бросила трубку. Через, месяц, 16 июня, Арлазорова застрелили, когда он вечером гулял по Тель-Авиву. Убийцы так и не были найдены.

Магда старалась забыть своих еврейских друзей и родственников. Она попросила первого мужа своей матери Оскара Ричеля удочерить ее. Она больше не хотела быть дочерью еврея. Рихарда Фридлендера, отчима Магды, работавшего официантом в кафе, в 1938 году отправили в концлагерь Бухенвальд. Через семь месяцев он погиб. Его прах отправили домой в урне, родным пришлось заплатить государству за эту услугу девяносто три марки.

Магда сделала вид, что не заметила исчезновения и смерти своего отчима, словно он вообще никогда не существовал.

Французский посол в Германии Андре-Франсуа Понсе, познакомившись с Магдой Геббельс, пробормотал:

— Никогда еще я не видел женщины с такими ледяными глазами…

Лучшим другом родителей Геббельса был адвокат Йозеф Йозеф, еврей. В его честь и назвали будущего нациста. Это он привил юному Геббельсу любовь к немецкой литературе и истории. До Магды Геббельс собирался жениться на одной молодой учительнице. Она призналась, что ее мать — еврейка. Роман продолжался до тех пор, пока Геббельс не возглавил берлинскую партийную организацию. Карьеру он ставил выше семейного счастья.

Избавление от неудобного родственника выглядит как метафора немецкого предательства по отношению к евреям. Семейные, любовные и дружеские отношения с евреями были когда-то свойственны даже и будущим нацистским вождям, которые потом поспешно избавлялись от своих родных, друзей, любовников и любовниц с помощью гестапо и концлагерей…

Геббельс обеспечивал пропагандистское прикрытие войны с Россией. Он изображал Россию как огромную тюрьму, в которой люди живут в грязи и голодают. Он делал упор на расовой неполноценности славян. Русских именовал грязными монголоидными ублюдками. Немецких солдат призывали смотреть на русских как на вредных микробов, подлежащих уничтожению.

Министра Геббельса раздражало упорное сопротивление русских солдат: «Крысы больше приспособлены для борьбы, чем домашние животные, потому что они живут в таких ужасных условиях, что им необходимо уметь драться, чтобы выжить».

Это Геббельс придумал, что Сталин — всего лишь марионетка в руках еврея Кагановича, и Геббельс первым стал составлять списки евреев — сотрудников НКВД.

В 1940 году по указанию министра пропаганды был снят антисемитский фильм «Еврей Зюсс», рассчитанный на разжигание ненависти к евреям. Фильм, объяснял автор сценария Эберхард Вольфганг Меллер, должен был показать зрителям, что между евреями и неевреями нет и не может быть ничего общего, поскольку еврей и не человек вовсе. Фильм использовали в прикладных целях и особенно часто показывали накануне депортации евреев.

Для съемок привлекли самых известных актеров нацистского периода. Режиссер Файт Харлан превратил главного героя в воплощение зла. Первые же кадры выводят на первый план главного героя — с колючими глазами, длинными пейсами, одетого в черный кафтан. Этот образ, как установили историки, не имел ничего общего с историческим персонажем.

После Второй мировой войны копии фильма легли в сейфы судебных властей. В 1949 году режиссера фильма Файта Харлана посадили на скамью подсудимых. И в зале суда попытались выяснить, был ли в реальной действительности Зюсс Оппенгеймер таким же сладострастным и невероятно жадным, каким его изображали нацисты?

Йозеф Зюсс Оппенгеймер родился в Гейдельберге в конце XVII века. Точная дата его рождения неизвестна, как и многое в его жизни. Юношей он совершил путешествия в Прагу, Вену и Амстердам, где изучал торговое и банковское дело. Судя по всему, он был прирожденным финансистом, хотя начинал свою предпринимательскую деятельность с торговли. Во Франкфурте и Манн-гейме он торговал драгоценностями, бархатом и шелком. Старательный и исполнительный, он знал, как обращаться со своими знатными покупателями.

В 1732 году его представили в Вильдбаде герцогу Карлу-Александру Вюртембергскому. Тот происходил из боковой ветви знаменитого рода и не мог рассчитывать на трон. Он посвятил себя военной карьере, отличился на поле боя. Кайзер произвел его в генерал-фельдмаршалы и назначил наместником в Сербии.

В 1712 году герцог неожиданно перешел в католическую веру. Его родной Вюртемберг был протестантским, и переход в другую веру изумил вюртембержцев. Поначалу, впрочем, это не имело большого значения. Но… сначала сей мир покинул наследник престола Фридрих-Людвиг, за ним, 31 декабря 1733 года, и герцог Эберхард-Людвиг. Престол достался Карлу-Александру. Герцогом Вюртембергским стал католик, властный, жадный, тщеславный и шумливый человек. Его малоприятные манеры позволили ему приобрести лишь немногих друзей.

Монархия в Вюртемберге была конституционной. Депутаты были настоящими хозяевами небольшого государства. Они определяли размеры налогов и бюджет. Это невероятно раздражало герцога, поскольку его склонность к помпезности поглощала больше денег, чем ему выделяли.

И он вспомнил о человеке, с которым встречался когда-то в Шварцвальде, — о Зюссе Оппенгеймере, ловком банкире и торговце. Герцог сразу его оценил. Он рекомендовал его наследному принцу Гессенскому: «Услугами этого субъекта люди вроде нас могут воспользоваться с хорошей для себя прибылью».

Герцог призвал к себе в Штутгарт Зюсса Оппенгеймера и назначил его советником при своем дворе. Оппенгеймер должен был пополнить оскудевшую казну и вообще навести порядок в герцогстве.

Зюсс проявил удивительные таланты в сфере финансов и экономики. Он реорганизовал налоговую систему. Создал различные монополии, оказавшиеся крайне выгодными для казны. Заставил работать таможню, которая стала приносить доход. Он сдавал в аренду государственные земли, что тоже оказалось куда более выгодным, чем отдавать их в распоряжение управляющих на твердом жалованье. Он наладил при дворе торговлю титулами и должностями, которые можно было приобрести за наличные.

Вся Европа двигалась к капиталистическому устройству. Вюртемберг двигался к этому семимильными шагами. Герцог поддерживал своего советника, поскольку давно назревшие преобразования были выгодны ему самому. Он охотно предоставил свободу рук Оппенгеймеру, который наладил безотказный механизм пополнения казны.

За несколько лет Вюртемберг возродился, опираясь на современное хозяйство. Однако от этой модернизации пострадали традиционные гильдии и местные сословные представительства или, как бы теперь сказали, чиновничество, бюрократический аппарат. Они лишились своих привилегий и возненавидели Оппенгеймера.

В нацистские времена его изображали «злым гением», который, используя черную магию, манипулирует продажным и постоянно пьяным герцогом Карлом-Александром. В реальности он был всего лишь послушным исполнителем герцогских планов, его верным и умелым помощником. Даже его ненавистники не могли не признавать его талантов и дарований.

Скорее всего, Зюссу Оппенгеймеру простили бы и личное богатство, и его влияние на правителей страны, если бы он не пытался стать таким же, как и все остальные придворные. Вот в чем его ошибка! Другие евреи изо всех сил старались не привлекать к себе внимание. Зюсс забыл об осторожности. Он пытался забыть о том, что он еврей и ему не позволено то, что является естественным для христиан. Он одевался не так, как остальные евреи. Ездил в карете, жил на широкую ногу и не скрывал своего достатка. Тем самым он пробудил ненависть и зависть среди местных чиновников, которые не простили ему то, что он попрал права до той поры полновластных сословных представительств.

Попытка налоговой реформы, которая должна была равномерно распространить бремя на все население, провалилась. Местные чиновники сохранили свои привилегии и возбудили в народе возмущение против новых налогов. Гнев был обращен не против герцога и его министров. Мишенью нападок оказался «еврей Зюсс». Герцог и его придворные избежали ответственности благодаря устойчивым представлениям о «еврейских паразитах», которые высасывают кровь из народа.

12 марта 1737 года, на Масленицу, герцог Карл-Александр Вюртембергский скоропостижно скончался от легочной недостаточности. Той же ночью «еврей Зюсс» был арестован, его дом опечатан, все состояние конфисковано. Обвинили его в государственной измене, оскорблении его величества и ограблении государственной казны. Он был осужден заранее. Ни у кого не было сомнений ни в том, что «кровопийца и дьявольское отродье» виновен, ни в том, как именно ему предстоит ответить за свои преступления — «еврей должен быть повешен».

Его отправили в крепость Хоенансперг для особо опасных преступников, поместили в узкое и неотапливаемое подземелье и заковали в цепи. К нему никого не пускали. Ему не приносили писем и запрещали их писать.

Однако судебный процесс затянулся на многие месяцы, так как доказать преступность его деяний не удавалось.

На допросах судьи интересовались не столько его финансовой деятельностью, сколько амурными приключениями. Его называли местным Казановой, считали, что он не только снабжал герцога «драгоценными камнями, золотом, вином и лошадьми, но и был доверенным товарищем в охоте на женщин».

Зюссу предъявили обвинение в нарушении запрета на «плотскую связь» с христианками. Судьи насчитали двадцать шесть таких преступных эпизодов, но вынуждены были отказаться от этого обвинения. Закон требовал смертной казни не только для Зюсса, но и для дам, принимавших участие в запретных развлечениях. Судьям пришлось бы устроить кровавую баню женской половине высшего общества Штутгарта, а этого никто не хотел.

Но и рассчитывать на помилование Зюссу Оппенгеймеру не приходилось. Слишком многие влиятельные персоны при дворе, да и по всей стране желали его исчезновения. Они и представить себе не могли, что еврей будет вести такой же образ жизни, как и они сами. Вюртембержцы увидели знак Божий во внезапной смерти Карла-Александра и свержении его еврейского тайного советника. Роль Оппенгеймера в жизни Вюртемберга казалась полным переворотом «определенного порядка взаимоотношений между евреями и христианами».

Процесс превратился в фарс. Судьи как только могли препятствовали защите Оппенгеймера, они не предоставили тюбингенскому адвокату Михаэлю Андреасу Мёр-лингу ни документов дела, ни протоколов допроса. Не помогло и то, что Зюсс вновь и вновь повторял, что он не был чиновником и не приносил государству присягу.

Судьи признали его виновным в государственной измене, хотя ни один пункт обвинения не был подкреплен доказательствами. 13 декабря 1737 года вынесли приговор, которого все ждали: «Смертная казнь через повешение». Из Оппенгеймера сделали козла отпущения задела его сиятельных господ. Он был принесен в жертву антисемитизму. После его ареста и казни началась травля евреев.

Зюсс отказался перейти в христианство, хотя это могло его спасти. Его казнили во вторник, 4 февраля 1738 года.

«На верхней виселице, при ярком солнечном свете, а до того и после того несколько дней была дождливая и сумрачная погода», — скрупулезно отметил писарь, составивший протокол исполнения приговора.

Более тысячи солдат охраняли место казни на северной окраине Штутгарта. Толпы валили к возвышению, на котором находилась городская виселица. Среди любопытных не было евреев. Власти предупредили, что «заезжие евреи должны немедленно покинуть город, а местные не должны показываться на улицах до повешения».

Иозефа Зюсса Оппенгеймера доставили к месту казни на тачке живодера. Он был в пурпурно-красном кафтане, штанах такого же цвета, белых чулках, парике и зеленой шляпе. Но после года, проведенного в заключении, после года пыток и унижений мало кто мог узнать этого некогда элегантного и даже красивого человека.

Преподаватель из Тюбингена Бернхард участвовал в процессе над Оппенгеймером и дважды побывал в тюрьме.

«От прежде столь представительного человека осталось полумертвое тело, — писал Бернхард. — Боль и страх обглодали мясо с костей обвиняемого. Его искаженное лицо заросло черным густым волосом, как череп покойника мхом».

Его вздернули на десяти. метровой виселице. Мертвое тело приказано было оставить висящим на веревке — «для устрашающего примера каждому».

Завораживающая карьера и трагический конец этого блестящего человека на протяжении столетий занимали историков, писателей, режиссеров театра и кино. Правда, их труды редко основывались на фактах, поскольку вюртембергские герцоги до 1918 года держали документы процесса над Оппенгеймером в секрете.

Известный немецкий писатель Лион Фейхтвангер обрел мировую известность, когда в 1922 году вышел в свет его роман «Еврей Зюсс». Его роман, изданный миллионными тиражами и переведенный на многие языки, стал литературной основой для пьес, радиопостановок и телеэкранизаций. Гитлеровская Германия лишила Фейхтвангера гражданства именно из-за этого романа, который показывает механизмы разжигания антисемитизма.

Писатель рисует своего героя бонвиваном и игроком, представителем униженного меньшинства, который всеми силами и любыми средствами пытается выбраться из-под груза установленных обществом ограничений. И только смерть дочери (выдуманный персонаж), которая уходит из жизни из-за преследований герцога, заставляет его задуматься над своей жизнью. Этот пересмотр жизненных позиций происходит слишком поздно. Но все же Зюсс остается человеком, способным на поступок…

С ним по одному делу проходили еще пятеро обвиняемых — канцлер двора, генерал и три правительственных советника. Они уже вышли на свободу, хотя с правовой точки зрения они куда больше, чем Зюсс, были виновны в махинациях герцога.

Один из героев романа Фейхтвангера возмущенно говорит:

— Разве это справедливо, что разбойники сидят и смеются и пожирают свою добычу, а еврею приходится оплачивать их счет?

Всем обвиняемым — кроме Зюсса — сохранили жизнь, потому что они происходили из знатных семейств и были христианами.

Имперский министр народного образования и пропаганды Йозеф Геббельс упивался своей властью над толпой. Но какой же жалкой была толпа, столь охотно подчинявшаяся этому человеку! 18 февраля 1943 года, через месяц после указа Гитлера о «привлечении всех мужчин и женщин к обороне рейха», Геббельс выступил в берлинском Дворце спорта с речью, в которой призвал немецкий народ к тотальной войне.

— Я спрашиваю вас, — кричал в микрофон министр, — готовы ли вы быть опорой фюреру до тех пор, пока победа не будет в наших руках? Готовы ли вы и немецкий народ работать для нашей победы, если потребуется, по десять, двенадцать, а то и по четырнадцать часов в сутки?

После окончания речи раздались долго не смолкавшие аплодисменты. В дневнике самодовольный Геббельс записал: «Идиоты! Если бы я сказал им, что надо прыгнуть с третьего этажа, они бы послушались».

Нацистская Германия ввезла из оккупированных стран для работы в военной промышленности, сельском хозяйстве и строительстве восемь миллионов человек. Но и этих рабочих рук было недостаточно для терпящей поражение Германии.

В Берлине скопилось много иностранных рабочих. Они стали серьезной проблемой для СД и гестапо. Держать их всех под контролем не удавалось. Между иностранцами и немками вспыхивали романы, хотя это было строжайше запрещено. Но остановить это оказалось совершенно невозможным. Геббельс тревожился, что растет число немок, которые беременеют от иностранцев, это размывает чистоту немецкой крови…

Когда Гитлер начинал свою политическую карьеру, он запрещал себя Фотографировать, но постепенно вошел во вкус

Безработной молодежи нравилось маршировать в нацистской форме и кричать «Хайль Гитлер!»

Почтовые марки с изображением фюрера выпускались огромными тиражами, с каждой проданной марки Гитлер получал отчисления

Гитлер обожал быструю езду и загородные пикники

Продажа книги «Майн кампф» сделала Гитлера богатым человеком

Став хозяином страны, фюрер любил позировать в такой позе: на голове военная фуражка, напоминание о его военном прошлом, взгляд устремлен в будущее

Когда он шел к власти, то предпочитал образ мрачного, самоуверенного и загадочного вождя

Если священнослужители тянут руку в немецком приветствии, это означает, что фюрер для них выше Бога?

Ненависть фюрера вызывал мюнстерский епископ Клеменс Аугуст граф фон Гален, который осудил программу эвтаназии умерщвления «недостойных жизни»: неизлечимо бо явных, умственно и физически неполноценных, детей-инвалидов

Гитлер презирал церковь, но священнослужители сами искали его милости и готовы были присягнуть на верность

С такими епископами Гитлер готов был мириться

Семейное древо Адольфа Гитлера. Кто был его дедом с отцовской стороны, так и осталось загадкой

Отец фюрера Алоиз Шикльгрубер появился на свет незаконнорожденным и обрел отца в сорокалетием возрасте.

Мать фюрера, Клара Гитлер, вполне возможно, приходилась своему мужу еще и племянницей. Похоже, Гитлера преследовала мысль о том, что он появился на свет в результате инцеста. Он боялся увидеть следы вырождения в себе самом и отказался от мысли иметь детей (если, конечно, он мог их иметь)

Гитлер не дорожил семенными узами. Он вспомнил о сестре, успевшей овдоветь Ангеле Раубаль, когда ему понадобилась домоправительница

Выше звания ефрейтора Гитлер в Первую мировую не поднялся

Его сестра Паула родилась нездоровой, но Гитлер никогда ей не помогал

Рудольф Гесс был верным соратником фюрера и его заместителем по партии, пока Гитлер не утратил к нему интерес. А ведь Гесс вместе с фюрером сидел в тюрьме и печатал под его диктовку рукопись книги «Майн кампф»

В компании друзей молодые Гитлер (первый слева) и Гесс (второй справа)

Это групповой снимок первого правительства, которое 30 января 1933 года сформировал Гитлер. Страна не поняла, что началась новая, трагическая для Германии и всего мира эпоха

Чем дольше продолжалась война, тем больше Гитлер брал на себя руководство боевыми действиями. Но выезжать на фронт боялся

Герман Геринг был в рейхе вторым человеком после фюрера. Он стал председателем рейхстага, премьер- министром Пруссии., главнокомандующим военной авиацией, уполномоченным по выполнению четырехлетнего плана и еще главным охотником рейха

Руководил канцелярией Гитлера, как вождя партии, обергруппенфюрер СС и рейхсляйтер Филипп Боулер. Он решал, доводить ли до сведения фюрера обращения о помощи и спасении

Нацистские врачи решали судьбу детей — «расовополноценным» сохраняли жизнь. Остальных отправляли на смерть

Некоторые из чернокожих французских солдат понравились немкам. Нацисты искали их детей; обнаружив «примесь негроидной расы», детей стерилизовали

Йозеф Геббельс, человек со множеством комплексов, неуверенный в себе, зависел от расположения фюрера. А настроение Гитлера было весьма изменчивым

Долгое время Геббельс находился под влиянием соперника Гитлера внутри партии Грегора Штрассера (слева). Потом предал его. В 1934 году Штрассера расстреляли

Молодой Геббельс долго не мог найти работу по душе. Его жизнь устроилась, когда в нацистской партии оценили его непревзойденный талант к демагогии

Будущий имперский министр пропаганды и руководитель столичной партийной организации появился на свет колченогим и посвятил жизнь доказательству того, что он не хуже других

Став министром, Геббельс наслаждался дамским обществом, которого был лишен в юности

Когда во власти Геббельса оказалась культура целой страны, деятели искусств не знали, как завоевать его расположение. Художникам было просто: они рисовали выдающегося государственного деятеля

У Геббельса едва не начался серьезный роман с молодой и популярной чешской актрисой Лидой Бааровой (слева)

Министру пропаганды достаточно долго удавалось поддерживать в немецком народе определенные настроения. У него были сильные козыри, например страх перед Красной армией. Перед каждым противником нацистского режима стояла моральная дилемма: защищать свой дом или пойти вместе с русскими? А куда они приведут, знали только убежденные коммунисты.

Но никакие усилия Гитлера и Геббельса не могли остановить Красную армию и спасти национальный социализм в Германии. Вожди Третьего рейха метались в страхе. Только Магда Геббельс до последнего сохраняла некое хладнокровие. Возможно, к этому времени в ней не осталось уже ничего человеческого.

1 февраля 1945 года она заказала в берлинском шляпном салоне «зеленую бархатную шляпу, черный тюрбан и коричневую матерчатую шляпку с норкой». Сумма заказа — двести двадцать рейхсмарок.

Накануне имперский министр военной промышленности Альберт Шпеер сообщил Гитлеру, что экономики страны больше не существует. Вермахт не получает ни горючего, ни боеприпасов. Советские танки уже приближаются к Берлину. В эти дни Гитлер вызвал к себе Геббельса и предложил ему переселиться со всей семьей в бункер фюрера.

В день рождения Гитлера, 20 апреля, дети Геббельсов вручили фюреру самодельные подарки. Впрочем, это был уже не фюрер, а нечто в наркотическом полубезумии, развалина с мучнистым лицом. А подземный бункер вскоре превратится в клуб самоубийц. И детоубийц.

«Они слишком хороши для той жизни, которая наступит после нас, и милостивый Господь поймет меня, если я сама позабочусь о них и избавлю от этой жизни» — так говорится в последнем письме, которое Харальд Квандт получил от своей матери Магды.

Впрочем, оригинала письма никто не видел.

Магда Геббельс силой заталкивала ампулы с синильной кислотой в горло своим детям. Когда они были мертвы, она вернулась в бункер. Делать ей было нечего. Она раскладывала пасьянс, мечтательно курила.

К ней вернулось прежнее ощущение пустоты — совсем как в те годы, когда она еще не познакомилась с Геббельсом и Гитлером. Разница состояла в том, что эти двое убили миллионы людей и превратили собственную страну в руины. А она только что убила шестерых детей и сама готовилась к смерти.

1 мая Геббельсы покончили с собой, их тела облили бензином и подожгли.

Трупы четы Геббельс и их детей обнаружили офицеры управления военной контрразведки Смерш 1-го Белорусского фронта. По аппарату правительственной междугородней ВЧ-связи они доложили о находке в Москву — наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии и начальнику Смерша Виктору Семеновичу Абакумову. В разрушенной Германии судьба Геббельсов никого не интересовала.

За что повесили журналиста Штрайхера?

После прихода нацистов к власти в Германии начал выходить журнал, которому обеспечено совершенно особое место в истории мировой журналистики, — «Штюрмер». Его издатель Юлиус Штрайхер был казнен по приговору международного военного трибунала в Нюрнберге.

Толстый и лысый Штрайхер своими руками не убил ни одного человека. Он вообще не участвовал во Второй мировой войне. Не состоял в СС. Он был всего лишь издателем журнала «Штюрмер», который сам же и основал.

В 1945 году, говоря о необходимости наказать немецких военных преступников, Томас Манн говорил:

— А что же с очень и очень виновным слоем интеллектуалов, которые выступали за национальный социализм и обслуживали его? Что с философами, которые подготовили ему путь и создали для него идеологическое обоснование? Что с геополитиками, военными географами, профессорами в области расовых и военных вопросов, судьями, которые сознательно извращали закон, верша нацистское право? С врачами, которые занимались опытами на русских, поляках и евреях? С журналистами нацистской печати, издателями журналов, которые в течение двенадцати лет кормили народ роковым духовным наркотиком и травили его? Разве они не военные преступники?

Судьи международного трибунала придерживалисьтой же точки зрения. Преступления нацистского режима начинались за письменным столом.

Других нацистских журналистов наказали куда менее сурово. Главный редактор центральной партийной газеты «Фёлькишер беобахтер» и президент имперского объединения германской прессы обергруппенфюрер СА Вильгельм Вейс был приговорен к трем годам тюремного заключения и десяти годам запрета заниматься журналистикой.

А вот издание журнала «Штюрмер» Международный военный трибунал в Нюрнберге счел величайшим преступлением. Судьи пришли к выводу, что вина Штрай-хера безмерна: «Неделя за неделей, месяц за месяцем он отравлял немцев ядом антисемитизма». Юлиуса Штрай-хера казнили за его вину не перед еврейским, а перед немецким народом. Штрайхер губил души своих соотечественников.

Если перевести и напечатать сейчас тексты из «Штюр-мера», российский читатель, должно быть, удивится: за что же его повесили? Тексты-то все знакомые — историческая вина евреев перед народом, всемирный еврейский заговор, разрушительная роль евреев в истории. Да такой литературы на российских книжных прилавках море разливанное! После мая сорок пятого подобная литература в Европе процветает, пожалуй, только в России, стране, сокрушившей гитлеровский режим.

Вот, скажем, что писал наш соотечественник доктор медицины Владимир Барабаш, бывший главный психиатр Ленинграда: «Случайная связь с представителем «малого народа» (даже если связь была за несколько лет до беременности от другого мужчины) может закончиться рождением ребенка с признаками вырождения».

Задолго до него о том же писал в своем журнале Юлиус Штрайхер:

«При совокуплении мужское семя частично или полностью впитывается стенками матки и таким образом поступает в кровь. Достаточно одного-единственного полового сношения еврея с арийской женщиной, чтобы навсегда отравить ее кровь.

Вместе с чужеродным белком она впитает в себя и чужеродную душу. Даже если потом она выйдет замуж за мужчину-арийца, у нее уже никогда не будет чисто арийских детей, а только метисы, в крови которых живут две души и в телесном облике которых заметно смешение рас. И их дети тоже будут гибридами с безобразной наружностью и с нетвердым характером, со склонностью к уродству».

Немецкий историк Йоахим Фест считает антисемитизм Штрайхера «порнографическим» и пишет о его «безудержных фантазиях насчет ритуальных убийств, еврейского сластолюбия, кровосмешений и маниакального представления о черноволосых похотливых бесах, сопящих над непорочной арийской женской плотью».

Психиатры, осматривавшие подсудимых на Нюрнбергском процессе, пришли к выводу, что Штрайхер обладал самым низким интеллектом среди всех подсудимых. Но он не был душевнобольным или невменяемым.

Исследователи «Штюрмера», которые ознакомились с читательскими письмами, приходившими в редакцию, обнаружили, что между сотрудниками журнала и его читателями существовала особая общность взглядов, своего рода менталитет «Штюрмера».

У «Штюрмера» был огромный для Германии тираж — в разное время расходилось от полумиллиона до восьмисот тысяч экземпляров. В год выходило двадцать два выпуска.

Редакция строила свою работу на принципах социалистической журналистики: она отказалась от платных корреспондентов и сообщений информационных агентств. Читатели считали себя своего рода рабкорами и селькорами на общественных началах. Редакция специализировалась, говоря современным языком, на интерактивной журналистике, охотно вела диалог с читателями, с удовольствием отвечала на письма.

Вот как это выглядело. Пятнадцатилетняя девушка с огорчением сообщала «Штюрмеру», что в ее классе многие продолжают дружить с еврейками. И встречала полнейшее сочувствие. В людях, озверело ненавидящих евреев, есть нечто общее. И только в своем кругу они чувствуют себя хорошо.

Скажем, читатель, задолжавший еврею, обращался в редакцию за советом: нельзя ли ему, как настоящему арийцу, просто не возвращать долг?

Читатели присылали в редакцию доносы, которые печатались под рубрикой «Чего не может понять народ»:

учительница Мария Шмидт поцеловала свою золовку, чистокровную еврейку, на виду у всех на улице;

семья Леонарда Бройнига почти ежедневно ходит к еврею Розенбауму;

торговка молочными продуктами вдова Тайссен позволяет еврейкам свободно входить в ее дом и продает им молочные продукты, жизненно важные для немецкого народа — такие, как масло и сыр;

из продуктовой лавки «Норден» вышла еврейка Леви с покупками. Читатель возмущался: «Я даже и не подозревал, что и сегодня в Германии еще находятся продавцы, которые что-то продают евреям»;

представительница немецкого народа фрау Бройер регулярно дружески беседует на улице с евреем Рандератом;

пастор Шюнеман в Гарце принадлежит к местной масонской ложе «Храм согласия»… Читатель многозначительно замечал: «Надеюсь, что этим сообщением оказал вам услугу».

Люди с помощью журнала Юлиуса Штрайхера сводили личные счеты с теми, кого ненавидели:

«Как верный читатель и подписчик «Штюрмера», я прошу напечатать мое сообщение о том, насколько глубоко некоторые представители немецкого народа сроднились с еврейской чумой: Юлиус Хофмайстер послал еврейке Раммерландер ящик яблок»;

«В нашей местности, как и везде, собирали пожертвования. Все подавали от чистого сердца, поскольку мы чувствуем себя членами народного сообщества, разбуженного фюрером. Лишь один крестьянин отказался жертвовать. Отвратительнее всего то, что для партии у него ничего не нашлось, а местному еврею он с радостью подарил гуся. Население нашего района запомнит этого человека».

«Штюрмер» печатал много читательских писем:

«Долой евреев из окружения немцев, согнать их в концентрационные лагеря! Надо построить для них деревянные бараки, по возможности низкого качества, чтобы многие из них умерли. В качестве надсмотрщиков приставить к ним людей безжалостных».

«Штюрмер» — прекрасный журнал, и папа часто дает его мне почитать. Надеюсь, все народы скоро увидят, что во всех несчастьях виноват еврейский сброд… Мне тринадцать лет».

«Дорогой «Штюрмер», пишу тебе с Восточного фронта, из России. Неделю назад я получил очередной номер вашего журнала. Неожиданный подарок с родины всегда заставляет крепче биться солдатские сердца. Когда я вспоминаю боевые денечки нашей борьбы в штурмовых отрядах, то думаю, что мы боролись и за «Штюрмер». Когда я сейчас думаю о боях в России, то во мне растет сознание того, что для нас нет более святой задачи, чем окончательное уничтожение еврейства».

«Дорогая редакция!

У нас в реальном училище в Гамбурге, к сожалению, еще много школьниц-евреек. С ними многие немецкие девушки дружат. Я считаю такую дружбу очень опасной, поскольку еврейки разлагают своими порочными взглядами немецкие души, а наши девушки еще слишком неопытны, чтобы понять действительные намерения еврейских подруг.

Мне самой только что исполнилось пятнадцать лет, я еще не в состоянии доказать своим школьным подругам, насколько глупы их воззрения, объяснить, что сочувствие к евреям, нашим самым большим врагам, является чистым самоубийством — я узнала об этом из «Штюрмера».

Я очень бы хотела помочь редакции в просветительском деле и стать вашей сотрудницей. Что для этого надо знать и уметь?

Урсула М., «Союз немецких девушек».

Ответ из редакции не заставил себя ждать:

«Дорогая маленькая Урсула!

Твое письмо порадовало «Штюрмер». Ты девушка, какие нужны в наше время. Хотя тебе всего пятнадцать лет, в своем знании о евреях ты ушла намного дальше многих людей, которые гораздо старше тебя. Мы принимаем тебя в наши сотрудницы. Всегда пиши нам откровенно, не стесняясь, о том, что приказывает тебе твое молодое сердце»…

Уже после войны, осенью 1961 года, известный баварский политик Франц Йозеф Штраус, будучи министром обороны ФРГ, приехал в Соединенные Штаты. В Нью-Йорке он встречался с членами лиги евреев — ветеранов войны. Президент лиги, участник Первой мировой, подошел к Штраусу и представился:

— Я был командиром роты в баварском резервном пехотном полку, а когда нацисты стали мне угрожать, уехал в Соединенные Штаты.

Штраус стал рассказывать, что Германия стала другой, но ветеран горел желанием поделиться воспоминаниями:

— Да знаете ли вы, господин министр, что в 1914 году была крупная битва в Лотарингии? Мы понесли тогда ужасные потери. Я был лейтенантом. Мой командир роты был убит, и я принял командование на себя. Я поднял людей в атаку на французские позиции. И тут я вижу трусливую свинью, которая при команде «Встать, вперед марш!» осталась лежать. Я дал ему пинка и сказал: «Ты, трусливая свинья!» После боя меня вызвал командир батальона: «В королевской баварской армии запрещено оскорблять подчиненных или пускать в ход кулаки. Если есть повод, нужно доложить мне, но действовать не так, как вы, господин лейтенант!» — «Слушаюсь, господин майор!» А знаете, кто был этой трусливой свиньей, господин министр? Юлиус Штрайхер!»

После Первой мировой Штрайхер работал преподавателем в школе. Его постоянно привлекали к суду за клевету. В декабре 1923 года он был уволен, потому что служба на ниве школьного образования была сочтена несовместимой с пропагандой национально-социалистических, расистских взглядов.

Уволенный учитель посвятил весь темперамент травле евреев. В 1922 году он вступил в партию Гитлера, а во время мюнхенского путча 9 ноября 1923 года приветствовал путчистов торжественной речью перед зданием ратуши. Штрайхер никогда не поднимался высоко в партийной иерархии Третьего рейха, но Гитлер по-своему очень его любил. У них было родство душ.

В апреле 1942 года во время одной из застольных бесед в ставке верховного командования вермахта Гитлер вдруг заговорил о Штрайхере:

— В деле привлечения рабочих на сторону движения особые заслуги снискал Юлиус Штрайхер. И ныне ему можно поставить в заслугу то, что он завоевал цитадель марксизма — Нюрнберг, население которого — в той степени, в какой оно интересовалось политикой, — состояло только из евреев и рабочих, членов социал-демократической партии и компартии.

Тем, что Штрайхер все время упрямо ругал последними словами евреев, ему удалось отделить пролетариев от их вождей-евреев, хотя нюрнбергские рабочие состояли в основном из металлургов, то есть были в достаточной степени интеллигентными людьми и свято верили в марксизм. И об этих заслугах Штрайхера нужно помнить всегда…

В дневниках Йозефа Геббельса есть описание «митинговой тактики» Штрайхера:

«19 августа 1924 года. (Идет съезд национальных социалистов в Веймаре.) Выступает Юлиус Штрайхер. Он тут же заговорил напрямую об антисемитизме. Фанатик с поджатыми губами. Берсеркер (свирепый воин. — Авт.). Пожалуй, немного патологичен. Но таким-то он и хорош. Такие нам нужны, чтобы увлечь массы. Должен же Гитлер с этого что-то иметь…

22 августа. В Вюрцберге выступал яростный и фанатичный Юлиус Штрайхер. За четыре часа он так взвинтил своей страстностью толпу, что она спонтанно запела германский гимн.

26 октября 1925 года. Битва на улицах с распаленной красной сволочью. У нас сорок девять раненых!.. Битком набитый зал. Говорит Штрайхер. Свински. Но тем не менее устанавливается тишина.

29 июня 1929 года. Выступал Штрайхер. По моим понятиям, разрушительно. Этот голый антисемитизм слишком примитивен… Но Штрайхер все-таки молодец».

В отличие от циничного Геббельса Гитлер сам верил в то, что проповедовал Штрайхер и о чем писалось в «Шгюрмере» — в еврейские ритуальные убийства, в то, что «одного-единственного сношения с евреем достаточно, чтобы навсегда испортить кровь немецкой женщины».

Гитлер назвал «Штюрмер» и публикуемые в журнале карикатуры на евреев «формой порнографии, разрешенной в Третьем рейхе». Заметно было, писал один из его собеседников, что фюрера «искренне радует вся эта гадость».

Идеи «Штюрмера» стали в нацистской Германии государственной доктриной. Придя к власти, немецкие национальные социалисты быстро осуществили лозунги, которые так радуют сердца антисемитов.

Шаг за шагом евреи, граждане Германии, вытеснялись из жизни. Вот как это происходило.

Директива президента земли Гессен (март 1933 года): «Делом чести немецкой прессы является исключение чужеродного, космополитического еврейского влияния на печать».

Циркулярное письмо городского правления (март 1933 года):

«В Кельне спортсменам-евреям запрещается пользоваться спортивными площадками».

Предписание городского правления Берлина (март 1933 года):

«Еврейские адвокаты и нотариусы в дальнейшем не имеют права работать в правоохранительных учреждениях Берлина».

Распоряжение обер-бургомистра Мюнхена (апрель 1933 года):

«Врачи еврейской национальности в больницах города имеют право обслуживать только пациентов-евреев».

Циркулярное письмо обер-бургомистра Кельна (май 1933 года):

«Прописывать больным лекарственные препараты, произведенные лицами еврейской национальности, следует только в том случае, если не имеется других препаратов сходного действия».

Распоряжение имперского министерства труда (август 1933 года):

«Каждому лицу, состоящему на государственной службе и желающему вступить в брак, надлежит доказать документально, что лицо, с которым он (она) желает заключить брак, является представителем арийской расы».

Объявление (август 1933 года):

«В следующих районах объявляется запрет на купание (нахождение на пляжах, общественных купальнях и так далее) для евреев — пляж в Берлин-Ванзее, Фулда, Бойтен, Шпайер…»

Имперский закон о редакторах (октябрь 1933 года):

«Редактором может быть только лицо арийского происхождения, не связанное браком с лицом неарийского происхождения».

Решение правления студенческого союза (октябрь 1933 года):

«Национально-социалистический союз германских студентов запрещает всем своим членам посещать репетиторов-евреев. Запрет вступает в силу немедленно».

Имперский закон о защите немецкой крови и немецкого брака (сентябрь 1935 года):

«Заключение браков между евреями и лицами германской или родственной с ней крови запрещается. Заключенные, несмотря на запрет, браки считаются недействительными.

Внебрачная связь между евреями и лицами германской или родственной с ней крови запрещается».

Распоряжение имперской палаты кинематографии (октябрь 1935 года):

«Владельцам кинотеатров еврейской национальности надлежит продать свои кинотеатры арийцам до 10 декабря с. г.»

Предписание партийной канцелярии (январь 1936 года): «В целях предотвращения плохого впечатления на приезжающих из-за границы надлежит убрать таблички экстремистского содержания. Достаточно наличия табличек со словами: «Евреи здесь нежелательны».

Приказ имперского министра юстиции (октябрь 1937 года):

«Судей, имеющих еврейских родственников, следует использовать только при составлении поземельных книг и тому подобных делах».

Предписание имперского министерства внутренних дел (октябрь 1937 года):

«Германские заграничные паспорта, выданные евреям, отныне недействительны. Выданные ранее паспорта должны быть сданы».

Ко всем женским еврейским именам было приказано добавлять Сара, к мужским — Израиль. Евреям запретили покупать газеты и держать животных. Один запрет следовал за другим…

Уже в наши дни один молодой российский журналист написал сгоряча в московской газете: «Гитлер и его ближайшие соратники были в тридцатые годы весьма популярными людьми в светских салонах, в которых собирались интеллектуалы, чтобы поговорить о высоких материях: они были молоды, умны, обаятельны…»

Тут ошибка во всем: в окружении Гитлера не было ни очень умных, ни, тем более, обаятельных людей. Принимал их — до прихода нацистов к власти — весьма узкий круг людей. Что касается интеллектуалов, то разговаривать с национальными социалистами позволяли себе лишь очень немногие в Германии. Остальные нацистов сторонились.

Характерен для круга нацистов был обергруппен-фюрер СА Юлиус Штрайхер, мерзкий тип, которого презирали даже многие руководители его собственной партии.

Вожди национальных социалистов, в первую очередь Геббельс, считали Штрайхера нечистоплотным, примитивным уголовником. Заместитель фюрера Рудольф Гесс называл издателя «Штюрмера» помешанным, Гиммлер — дураком, редактор главной нацистской газеты «Фёльки-шер беобахтер» Дитрих Эккарт — идиотом, руководитель нацистского радиовещания Ганс Фриче — противной свиньей. Даже профессиональные антисемиты жаловались на то, что Штрайхер их только «компрометирует»…

Командующий немецким флотом гросс-адмирал Карл Дёниц говорил, что никто из его офицеров не дотронется до грязного «Штюрмера» и щипцами. Министр иностранных дел Риббентроп жаловался Гитлеру, что пропаганда «Штюрмером» погромов вредит интересам Германии. Но фюрер не хотел сурово судить старого товарища и отказывался закрыть журнал.

В 1938–1939 годах гауляйтер национальных социалистов во Франконии (вроде как первый секретарь обкома) Штрайхер очень выгодно для себя и своих партийных товарищей провел «ариезацию», то есть ограбил евреев и набил свой карман.

Штрайхера, его журналистов и читателей объединяли не только ненависть к евреям, но и зависть, жадность и бешеное желание навредить ближнему.

Один из немногих выживших нюрнбергских евреев вспоминал после войны: «У евреев забирали все имущество. Заставляли «продавать» автомашины за пятьдесят марок. Всех, и мужчин и женщин, избивали».

Машины выгодно перепродавали заслуженным членам партии. Заместитель Штрайхера перевел на себя все земельные участки, отобранные у евреев. Сам гауляйтер оказался владельцем солидного пакета акций.

Забыв о собственном лозунге — «Евреи — это наше несчастье», он попытался устроить свое собственное счастье как раз с помощью евреев.

Но товарищи по партии сочли, что Штрайхер берет не по чину и наживается в ущерб Германии, поэтому в феврале 1940 года он был вызван в высший партийный суд. Председательствовал обергруппенфюрер СС Вальтер Бух, тесть Мартина Бормана. Рядом с ним сидели заместитель фюрера Рудольф Гесс, шесть гауляйтеров и представитель Геринга генерал авиации Карл Боденшатц. Гитлер запретил строго наказывать Штрайхера, поэтому суд просто лишил его всех партийных должностей. Отныне он мог управлять только своим журналом.

Штрайхер надеялся, что опале рано или поздно придет конец. Старых знакомых он просил передать Гитлеру:

— Скажите моему фюреру, что я ничего так не желаю, как умереть рядом с ним, если отечество постигнет катастрофа.

В 1945 году он напомнил о себе Гитлеру — об этом можно прочитать в дневниках Геббельса:

«Фюрер получил письмо от Штрайхера. Смысл письма сводится к тому, что сейчас, в минуты крайней опасности для отечества, он, Штрайхер, просит дать ему какую-нибудь работу, так как он не в состоянии спокойно сидеть в своем поместье…

Штрайхер человек очень энергичный. Он мог бы выступать с ходу с пятиминутными речами, которые мне не пришлось бы заранее долго обрабатывать. Я свяжусь со Штрайхером. Во всяком случае, ясно, что фюрер был бы счастлив, если бы я нашел для Штрайхера какое-то занятие. Он чувствует по отношению к Штрайхеру определенную вину: ведь Штрайхер — человек большого размаха, лишь однажды сбившийся с верного пути.

Фюрер очень рад, что я берусь подыскать работу для Штрайхера. Штрайхер уж очень запал ему в сердце…»

Геббельс не успел подыскать новую работу для издателя «Штюрмера». Нацистская Германия была разгромлена. Геббельс покончил с собой. Юлиуса Штрайхера посадили на скамью подсудимых. Допрашивать Штрайхера советский обвинитель на Нюрнбергском трибунале Роман Руденко поручил своему помощнику Марку Рагин-скому. Быть допрашиваемым евреем — это было последнее унижение Штрайхера на этом свете.

На допросе Штрайхер утверждал, что ничего не имел против евреев, напротив, стремился устроить их судьбу:

— Я по убеждениям сионист и последователь доктора Герцля и всегда интересовался судьбой евреев. Я, в частности, предлагал переселить всех евреев на остров Мадагаскар и предполагал созвать с этой целью международную конференцию, однако Франция не согласилась уступить для этой цели Мадагаскар, и поэтому конференция не состоялась.

Во время суда Штрайхер, не зная, как спасти свою шкуру, изъявил готовность отправиться в Палестину:

— Если евреи готовы признать меня одним из них, то я стану сражаться за них.

По свидетельству очевидцев, сидевшие рядом с ним на скамье подсудимых бывший министр Розенберг и бывший генерал Йодль чуть не умерли со смеху.

Юлиус Штрайхер — единственный из приговоренных к смерти нацистских преступников, кто устроил истерику, когда за ним пришли, и к виселице его пришлось тащить. 16 октября 1946 года он был казнен в городе, где выпускал свой журнал.

«Помесь», или судьба «представителей смешанной расы»

11 мая 1935 года фюрер великогерманского рейха Адольф Гитлер присутствовал на церемонии обручения одного из своих ближайших соратников Эмиля Мориса.

Эмиль Морис был по профессии часовщиком. Он вступил в партию еще в 1919 году и имел членскую карточку СС № 2. Гитлер обратил внимание на привлекательного и веселого молодого человека. Он сделал Мориса своим водителем и приблизил к себе. Эмиль Морис принял участие в «пивном путче», тоже сел в тюрьму и отбывал наказание вместе с Гитлером.

Эмиль прислуживал Гитлеру, следил за его гардеробом, отдавал вещи в стирку. Он же командовал первыми группами штурмовиков, которые охраняли фюрера и устраивали драки с коммунистами. Гитлер обожал быструю езду, а Эмиль гонял с максимально возможной в ту пору скоростью.

Эмиль Морис нравился женщинам. У него был роман с Гели Раубаль, племянницей фюрера, к которой сам Гитлер питал особые чувства. Гитлер ревновал. Он настойчиво советовал Эмилю Морису жениться, обещал:

— Когда ты женишься, я к тебе буду приходить каждый день ужинать.

Перед свадьбой, поскольку Морис состоял в СС, он был обязан представить в главное управление СС по вопросам рас и поселений свидетельства безукоризненности собственного происхождения и чистоты крови невесты. Аппарат госбезопасности, не сомневаясь, что дело чисто формальное, проверил генеалогическое древо жениха. Педантичные чиновники обнаружили присутствие в его жилах еврейской крови.

Генрих Гиммлер предложил изгнать Мориса из состава СС. Адольф Гитлер попросил сделать исключение для его бывшего водителя и телохранителя.

Тогда Гиммлер составил строго секретный документ следующего содержания:

«1. Штандартенфюрер СС Эмиль Морис, как свидетельствует его родословная, не может считаться арийцем.

2. Я доложил фюреру, что в связи с этим Морис должен быть исключен из состава СС.

3. Фюрер принял решение, что только в этом и единственном случае будет сделано исключение. Морис и его братья могут остаться в составе СС, потому что Морис был первым соратником фюрера, братья Морис и вся их семья служили Движению храбро и преданно в первые и самые трудные месяцы и годы его существования.

4. Я приказываю: Морис не может быть включен в родословную книгу СС, и ни один из потомков Мориса не будет принят в СС.

5. Начальник Главного управления по вопросам рас и поселений получит копию этой записки, которая должна держаться в секрете. С ее содержанием следует ознакомить только руководителя управления родословной СС.

6. Для себя самого и всех моих преемников я, как первый рейхсфюрер СС, постановляю: только Адольф Гитлер лично вправе сделать исключение в вопросе крови. Ни один рейхсфюрер СС не вправе отступать от требований СС в вопросе о чистоте крови.

7. Я обязываю всех моих преемников неукоснительно следовать позиции, изложенной в пункте № 6».

Гиммлер также распорядился:

«1. Две копии этой записки отправить в Главное управление по вопросам рас и поселений;

а) одну копию в закрытом и запечатанном виде хранить в деле о женитьбе Мориса;

б) вторая копия предназначается для ознакомления начальника главного управления и руководителя управления родословной.

2. Записку хранить в личном деле Мориса, также в закрытом и запечатанном деле, ознакомив в доверительном порядке:

начальника административного управления СС (Хойс-майер)

начальника Главного управления безопасности (Гейдрих)

старшего адъютанта (Вольф)

начальника управления персонала (Шмидт)».

Все четверо, прочитав составленную рейхсфюрером записку, расписались.

Забота фюрера хранила Эмиля Мориса.

Его сделали депутатом рейхстага, хотя он отошел от политической деятельности и не получил должности в государственном аппарате. Он владел часовым магазином. В конце года Гиммлер отправил ему памятный подарок — канделябр со знаками СС. Морис сохранил звание штандартенфюрера СС. А 30 января 1939 года, в очередную годовщину прихода нацистов к власти, он получил повышение — его произвели в оберфюреры (звание, приравненное к армейскому полковнику).

Хранившаяся в глубокой тайне история человека из ближайшего окружения фюрера отражала сложность ситуации, с которой столкнулись нацисты.

Они пришли к власти с программой, сердцевину которой составлял антисемитизм. Евреев стали увольнять с работы. 1 апреля 1933 года нацисты объявили бойкот всем немецким евреям. Некоторые немцы возмутились столь откровенным расизмом. 4 апреля высказал свое мнение и президент страны Пауль фон Гинденбург. Он написал Гитлеру:

«Государственные служащие, судьи, учителя и адвокаты, которые были ранены на войне или вообще сражались на фронте, и их дети, а также те, кто потерял сыновей на фронте, — если они не дали повода относиться к ним иначе, — должны получить право работать и дальше.

Раз они проливали кровь и умирали во имя Германии, то они заслужили право на почтительное отношение со стороны отечества».

Адольф Гитлер не посмел спорить с президентом страны и генерал-фельдмаршалом, героем войны. На следующий день фюрер уведомил президента: «В течение недели будет готов закон, который учтет тех евреев, которые служили в армии, кто пострадал на войне и кто долго служит государству; они не будут увольняться».

7 апреля 1933 года появился закон «О государственных служащих». Параграф третий (так называемый «арийский параграф») гласил: «Служащие неарийского происхождения подлежат увольнению». Этот закон позволял изгнать всех евреев с государственной службы, из юриспруденции, вооруженных сил и из системы образования.

Как и было обещано Гинденбургу, исключение делалось для тех, кто был принят на государственную службу еще до Первой мировой, для тех, кто воевал, и для тех, чьи отцы или дети погибли на фронте.

11 апреля появилось разъяснение к закону, в котором говорилось, что неарийцем считается тот, у кого один из родителей или даже кто-то из бабок или дедов — еврей.

Но у нацистского аппарата возникли проблемы с осуществлением расовой политики. Оказалось, что в Германии есть множество людей, которые верно служили отечеству в кайзеровской армии и проливали свою еврейскую кровь на фронте. Исключений приходилось делать слишком много, и через три месяца, 14 июля 1933 года, Гитлер разъяснил своим подчиненным: «Исключение делать только для тех, кто непосредственно принимал участие в боях, а не просто находился на фронте, в районе боевых действий. Всякий раз нужно точно выяснять военное прошлое».

Привычная нам по советскому времени графа «национальность» в немецких документах отсутствовала. Нацисты изучали записи в церковных книгах, ориентируясь на религиозную принадлежность. Но в отличие от средневековых времен в нацистской Германии религия не имела значения, учитывалась только кровь. Еврей, принявший христианство, для нацистов все равно оставался евреем. Зато христиане, перешедшие в иудаизм, приравнивались к евреям. Иудаизм партия считала дьявольской религией.

Руководитель партийной канцелярии и секретарь фюрера рейхсляйтер Мартин Борман разъяснил местным парторганам, что фюрер не требует от всех арийцев быть христианами. В 1943 году Гитлер подтвердил:

— Религиозная вера — это личное дело.

1 сентября 1933 года министр внутренних дел Вильгельм Фрик инструктировал своих подчиненных:

— При определении, кто ариец, а кто нет, решающую роль играет не религия, а происхождение, кровь, раса. Закон требует исключить всех, кто имеет неарийское происхождение. Если и родители не исповедовали иудаизм, неарийское происхождение должно быть установлено иным способом.

Состав крови определяли, копаясь в родословной, выясняли, какую религию исповедовали прадеды и прапрадеды. После 1871 года рождение, вступление в брак и смерть подданных Германской империи регистрировались в бюро записи актов гражданского состояния. Во время регистрации отмечалась религиозная принадлежность. Потомки всех, кто исповедовал тогда иудаизм, считались евреями.

5 апреля 1933 года Гитлер доложил президенту Гинденбургу, что офицерский корпус «расово чист», потому что именно офицеры воплощают арийскую честь и мужество. Военный министр генерал-полковник Вернер фон Бломберг в октябре подтвердил, что в рейхсвере евреев нет и быть не может.

28 февраля 1934 года министр официально распространил действие «арийского параграфа» закона о служащих на рейхсвер. Офицеры-евреи подлежали немедленному увольнению.

Фюрер распорядился проверить арийское происхождение всех офицеров. Задача оказалась непосильной для нацистского аппарата. Ни Гитлер, ни Бломберг даже не представляли, как много солдат и офицеров с еврейской кровью служило в рейхсвере. Причем служили по собственному желанию, считая военную службу исполнением долга перед родиной и призванием, ведь в Веймарской Германии отменили воинскую повинность, армия была добровольческой.

Когда нацисты стали выяснять, кто в армии и на флоте еврей, и начали их увольнять, кадровые офицеры, посвятившие себя службе отечеству, просто не понимали, что происходит и в чем они провинились перед родиной.

Например, с флота изгнали двух братьев — обер-лейтенанта Ганса Генриха Лебрама и лейтенанта Вальтера Лебрама. Старший из братьев пытался попасть на прием к командующему флотом адмиралу Эриху Редеру. Тот не принял офицера, ответил письмом, в котором «крайне сожалел», что вынужден подписать приказ о его демобилизации, но таков закон. Младший из братьев, не выдержав изгнания со службы, покончил с собой.

Генерал-лейтенант Людвиг Бек, начальник Генерального штаба сухопутных сил, отправил нескольких уволенных из армии «неарийцев» в качестве советников в Китай, где охотно принимали офицеров рейхсвера.

Среди них был лейтенант Клаус фон Шмелинг-Дирингсхофен, более не нужный рейхсверу, поскольку оказалось, что он на четверть еврей. Его изгнали из армии в июне 1934 года. Начальник штаба округа полковник Эрих фон Манштейн (будущий генерал-фельдмаршал) пытался ему помочь, но безуспешно. Лейтенант, не представлявший себя вне воинской службы, отправился в Китай военным советником. Его сослуживец Дитрих Белиц, который со временем станет генералом вермахта, вспоминал:

— Я не мог поверить, когда его уволили. В нем не было ничего еврейского. Шмелинг-Дирингсхофен выглядел как настоящий ариец. Его кличка была Blubo — от немецких слов Blut und Boden (кровь и почва). Если существует настоящий немецкий солдат, то это Шмелинг.

Полковник Манштейн обратился к командованию рейхсвера с письмом. Он писал, что история с лейтенантом Клаусом фон Шмелинг-Дирпнгсхофеном заставила его задуматься, справедлива ли расовая политика партии. Если страна требует от молодых людей жертвовать своей жизнью, нельзя говорить им, что они «теперь не настоящие немцы». Готовность отдать жизнь за рейх, писал Манштейн, есть лучшее доказательство арийского происхождения солдата, и не имеет значения, кем была его бабка.

Командующий округом генерал-майор Эрвин фон Вицлебен поддержал своего подчиненного Манштейна. Его письмо поступило к начальнику аппарата военного министерства полковнику Вальтеру фон Рейхенау (тоже будущему генерал-фельдмаршалу). Тот доложил о письме военному министру. Но сочувствия у Бломберга, во всем поддерживавшего нацистов, не нашел.

12 ноября 1935 года министр Бломберг заявил:

— Каждый солдат, без сомнения, является национальным социалистом, даже если у него еще нет партийного билета.

Министр приказал главнокомандующему сухопутными силами генералу Вернеру фон Фричу наказать вольнодумца Манштейна в дисциплинарном порядке.

У будущего генерал-фельдмаршала Манштейна были личные причины возражать против расовой политики в армии. Два его внучатых племянника, служившие в армии, тоже имели еврейскую кровь. Нацисты подозревали, что и у самого Манштейна были еврейские корни. Он был сыном генерала Эдуарда фон Левински. Юношу усыновил бездетный родственник генерал Георг фон Манштейн. Бдительные нацисты предполагали, что фамилия его родного отца Левински — всего лишь польский вариант распространенной еврейской фамилии Леви.

Когда весной 1944 года фюрер, разочаровавшись в его военных талантах, отстранил генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна от командования группой армий, им занялось гестапо. Стали, ясное дело, выяснять, не еврей ли он…

После смерти президента Гинденбурга Гитлер не только принял на себя все его полномочия. Все военнослужащие отныне приносили присягу лично Гитлеру. Бломберг приказал, чтобы каждый военнослужащий обращался к Гитлеру со словами «мой фюрер».

16 марта 1935 года была введена всеобщая воинская повинность, вооруженные силы Германии стали называться вермахтом. 21 мая военный министр Бломберг запретил военнослужащим вступать в брак с неарийцами. 15 июля он запретил солдатам делать покупки в магазинах, принадлежавших евреям.

Офицеры вермахта обязаны были представить свое генеалогическое древо, а солдаты — подписать декларацию об арийском происхождении. Обман сурово наказывался, хотя проверить всех власть не могла.

Обер-лейтенант Пауль Людвиг Хиршфельд переехал в другой город, уничтожил старые документы и зарегистрировался как ариец. Он спасся один из всей семьи — все его родственники, в том числе брат и сестра, погибли в концлагерях.

Лейтенант Ганс Иоахим Кёрнер скрыл, что у него мать еврейка. Тайна открылась, когда местный партийный руководитель информировал командование части, где лейтенант служил, что мать офицера депортирована в концлагерь. Лейтенанта Кёрнера судили и отправили в тюрьму.

Такая же судьба постигла капитана Эдгара Якоби. Местный партийный руководитель узнал от его сестры, что ее брат все еще состоит на военной службе, и немедленно сигнализировал воинскому начальству. Капитан Якоби служил в армии еще в Первую мировую, получил за храбрость Железный крест. Но прежние заслуги не имели значения. Капитан предстал перед военным трибуналом, с него сорвали погоны и отправили в концлагерь.

В армии началось доносительство на сослуживцев сомнительного происхождения. В 1935 году генерал Генрих Дёла доложил начальству, что его подчиненному майору Карлу Хельвигу нельзя доверить обучение новобранцев, потому что он наполовину еврей. Одни доносили по идеологическим соображениям, другие просто избавлялись от тех, кого не любили, или от тех, кто мешал их собственной карьере.

Впрочем, известны несколько случаев, когда командование закрывало глаза и позволяло офицеру сомнительного происхождения остаться в армии.

Гестапо сообщило командованию 17-го армейского корпуса, что капитан Вернер Киниц — наполовину еврей. Но кто-то из вышестоящих командиров игнорировал донос, капитан продолжал служить. По рекомендации командования он получил от фюрера персональное право считаться арийцем. Вернер Киниц дослужился до полковничьих погон, был награжден Золотым германским крестом, Рыцарским крестом и в результате тяжелого ранения потерял ногу.

15 сентября 1935 года вступили в силу принятые на партийном съезде в Нюрнберге расовые законы. Они писались в страшной спешке или, точнее, в предсъездовской лихорадке, потому что Гитлер хотел представить законы делегатам съезда.

Законы лишали евреев германского гражданства, они не могли голосовать, браки между арийцами и неарийца-ми запрещались. Исключения, которых требовал покойный президент Гинденбург, больше не делались. К 31 декабря 1935 года все евреи, даже герои Первой мировой войны, были изгнаны из армии.

Только один офицер посмел возразить. Это был знаменитый полководец Первой мировой генерал-фельдмаршал Август фон Маккензен. 3 декабря 1935 года он написал Гитлеру, что необходимо позаботиться о евреях — ветеранах войны, которые были тяжело ранены или получили инвалидность, потому что теперь они окажутся в тяжелейшем положении.

Гитлер с уважением относился к фельдмаршалу Мак-кензену, но на письмо не ответил. Фельдмаршал обратился к военному министру Бломбергу, считая, что проявить заботу о ветеранах — в интересах армии. Министр тоже не счел нужным ответить.

Сразу после принятия расовых законов в партийном аппарате и в органах госбезопасности возник спор, как быть с детьми от смешанных браков. Считать ли их евреями?

Нацисты ввели понятие der Mischling — метис, гибрид или помесь, «представитель смешанной расы». Они воспользовались сельскохозяйственным термином, обозначающим животное или растение, выведенное в результате скрещивания различных пород или сортов.

14 ноября 1935 года имперское министерство внутренних дел выпустило комментарии к нюрнбергским законам, которые вводили понятие — «помесь первой степени», это те, в ком пятьдесят процентов еврейской крови, и «помесь второй степени» — двадцать пять процентов еврейской крови.

Если «представитель смешанной расы» исповедовал иудаизм или вступал в брак с еврейкой, это рассматривалось как отягчающее обстоятельство и такой человек считался уже полным евреем со всеми трагическими для него последствиями.

Появление законов позволило множеству нацистских чиновников найти себе занятие по душе. Им поручили увлекательное дело — выискивать скрытых евреев и подсчитывать процент еврейской крови у «помеси». Скажем, сотрудники личного штаба рейхсфюрера СС с участием экспертов по расовым вопросам вели длительные дискуссии, как классифицировать тех, у кого было пять восьмых еврейской крови, — приравнять их к полным евреям или только к полуевреям?

Имперский руководитель национально-социалистического союза врачей и уполномоченный партии по народному здоровью Герхард Вагнер несколько раз встречался с Гитлером. Он доказывал фюреру: не надо заниматься исчислением процента еврейской крови. Если она есть, человек должен считаться евреем и от него надо избавляться. Герхард Вагнер внушал фюреру, что сочетание еврейской и арийской крови делает «помесь» самым опасным для рейха врагом.

Вильгельм Штуккарт, статс-секретарь имперского министерства внутренних дел, доказывал, что немец (немка), вступивший в брак с еврейкой (евреем), теряет свою немецкость; дети «смешанной расы» должны приравниваться к евреям.

Штуккарт доказывал своему министру Фрику, что немка, хотя бы раз вступившая в интимные отношения с евреем, уже не сможет рожать стопроцентных арийских детей.

Слова Штуккарта не могли не найти отклика у Гитлера. В декабре 1942 года он запретил военнослужащим жениться на немках, которые в прежнем браке были замужем за евреем.

Личный врач фюрера профессор Теодор Морель привез из Вены диетсестру Хелен Марию (ее называли Мар-леной) фон Экснер. Прежде она работала у хозяина Румынии маршала Антонеску. Она следила за тем, чтобы фюрер-вегетарианец получал исключительно диетические блюда.

Оказавшись в узком кругу приближенных Гитлера, Марлена фон Экснер влюбилась в личного адъютанта фюрера эсэсовца Фридриха Даргеса. Поскольку о расовой чистоте членов СС заботились особо, ее биографией занялась эсэсовская служба безопасности, СД. Марлен рассказывала, что ее бабушка по материнской линии — подкидыш и ее происхождение выяснить невозможно. Но сотрудники службы безопасности выявили наличие у диетсестры еврейской крови по материнской линии.

Брак с адъютантом фюрера разрушился. Гитлер уволил диетсестру со словами:

— Мне жаль вас терять, но я не могу поступить иначе. Я не могу сделать для себя исключение и отменить собственные законы.

И семья Экснер испытала все радости жизни «помесей». Сама Марлена осталась без работы, ее сестра не могла изучать медицину, старшего брата лишили медицинской практики, а младший не мог стать офицером…

В вермахте нельзя было стать офицером, не имея «свидетельства о происхождении». Иногда этот документ назывался Ariernachweis — «свидетельство об арийском происхождении». Надо было также иметь и Ahnenpass («паспорт предков»), в этой маленькой книжечке была указана вся родословная до 1750 года. Документ был необходим, чтобы пользоваться всеми правами гражданина рейха.

Хорста фон Оппенфельда, которого подозревали в наличии еврейской крови, в 1938 году отправили за документами о его предках. В родном городе Штеттине чиновник местного самоуправления, ветеран войны, увидев, что отец фон Оппенфельда, капитан кавалерии, и трое его братьев воевали в Первую мировую и двое из них погибли на фронте, захлопнул папку со словами:

— Какая глупость!

И выдал офицеру спасительную справку.

В Первую мировую войну сто тысяч мужчин-евреев надели серый мундир немецкого рейха и отправились на фронт. Треть из них получили государственные награды, свыше двух тысяч стали офицерами. На фронте, защищая кайзеровскую Германию, погибли двенадцать тысяч солдат-евреев. Это больше, чем погибло евреев во всех войнах, которые вел Израиль.

Франц Йозеф Штраус, будучи министром обороны ФРГ, написал предисловие к книге писем немецких евреев, погибших в Первую мировую войну:

«Самый молодой доброволец немецкой армии Йозеф Циппес, четырнадцати лет, был евреем, так же как Вильгельм Франкль, один из первых кавалеров прусского ордена «За заслуги» в немецкой авиации. Франкль погиб в 1917 году в воздушном бою.

Через двадцать лет его имя нельзя было найти в списке кавалеров ордена «За заслуги». Оно было вычеркнуто, так как, по официальному мнению гитлеровского государства, евреи не могли быть храбрыми. Они не могли даже, как дико это ни звучит, умереть за Германию. Имена погибших солдат-евреев, как того хотели национальные социалисты, должны были исчезнуть даже с обелисков в честь героев…»

«За заслуги» («Pour le Merite») — орден, введенный прусским королем Фридрихом Великим в 1740 году. В Первую мировую орден считался высшей наградой за храбрость в немецкой армии. Летчику надо было сбить не меньше восьми боевых машин врага, чтобы его заслужить. Среди первых немецких летчиков сто двадцать были евреями.

Немецкие евреи хотели быть немцами и преданно служили стране. Они доказывали свою любовь к Германии службой в армии. В 1760 году прусский король Фридрих Великий произвел еврея Константина Наганаэля фон Залемона в генералы. Его сын тоже стал прусским офицером. 11 марта 1812 года первый прусский канцлер Карл Август фон Гарденбер позволил евреям поступать на военную службу, поскольку военный министр Герхард фон Шарнхорст хотел сформировать большую армию.

После битвы при Ватерлоо, где Наполеон потерпел поражение, семьдесят два еврея были награждены Железными крестами. Евреи служили и в баварской армии, где нравы были еще либеральнее. Здесь отличившиеся на службе евреи становились офицерами.

XIX век принес немецким евреям хотя и неполное, но равноправие. Они быстро интегрировались в немецкое общество, это привело к большому числу смешанных браков.

В XIX веке примерно семьдесят тысяч евреев в Германии и Австро-Венгрии перешли в христианство. На переломе веков число перешедших в христианство значительно увеличилось. Немецкое общество охотно принимало евреев-христиан. Антисемитизм носил преимущественно религиозный характер. К еврею-христианину претензий не было. Накануне Первой мировой каждый третий еврей (еврейка) вступал(а) в брак с немкой (немцем).

В Первую мировую вопрос об этническом происхождении вообще не задавался. В кайзеровской армии было несколько генералов и адмиралов — полуевреев.

Евреи-христиане служили и в армии Австро-Венгрии. Еврейское население Австро-Венгрии в 1900 году составляло четыре с половиной процента, а в офицерском корпусе евреев было вдвое больше — восемь процентов. Среди них было шесть генералов, один адмирал и семнадцать полковников.

В Первую мировую в Австро-Венгрии триста тысяч евреев служили в армии, двадцать пять тысяч погибли, столько же получили офицерский чин. Двадцать четыре стали генералами.

Сотни тысяч немецких христиан имели еврейские корни. Эти семьи давно утратили связь с еврейской общиной. Они не считали себя евреями, многие даже не подозревали о своих еврейских предках, пока Гитлер им об этом не напомнил. Они верно служили стране, ведь их предки жили в Германии на протяжении столетий. Они искренне считали себя немецкими патриотами. В 1933 году большинство из них не относили себя к евреям и совершенно не предполагали, что приход нацистов к власти им чем-то угрожает. Когда в 1935 году были приняты первые расовые законы, они вдруг поняли, что они евреи.

Такие люди просто не могли поверить, что и их тоже зачислили в разряд ненастоящих немцев.

Гейнц Герлах писал министру науки, образования и культуры обергруппенфюреру СА Бернгарду Русту: «Я просто не могу поверить, что моя мать — стопроцентная еврейка. Никло из наших родственников и знакомых тоже в это не верит. В ней нет ни одной еврейской черты!»

Рольф фон Зюдов писал: «Я не хожу в синагогу. Я не похож на еврея. Я немец. Я принадлежу к немецкой аристократии. Я ненавижу моих бабку и деда…»

В 1940 году унтер-офицер Дитер Бергман (у него выявили четвертую часть еврейской крови) писал своей матери: «Ты же понимаешь, насколько глубоко я врос в Германию. Моя жизнь была бы печальна без родины, без чудесного немецкого искусства, без веры в великое прошлое Германии и в ее мощное будущее. А мой брат, доказавший любовь к отечеству своей смертью героя на поле сражения…»

Отставной подполковник Альберт Бенари, полуеврей и известный военный писатель, 25 сентября 1933 года обратился к германскому правительству с письмом по поводу «арийского параграфа», запрещавшего неарийцам состоять на государственной службе: «Я уверен, что у меня есть право просить не обращаться со мной как с немцем второго сорта».

Полковник Вальтер фон Рейхенау, его влиятельный сослуживец, написал письмо в его защиту, но оно не возымело действия. Отставной подполковник не понял, что нацистов не интересуют его предки. Гитлер ненавидел всех, в чьих жилах течет еврейская кровь.

Посаженный в тюрьму после провала «пивного путча» в ноябре 1923 года, Адольф Гитлер часами разглагольствовал в кругу своих новых поклонников, развивая идеи будущего переустройства Германии и избавления от «неполноценных рас». И до поздней ночи он в камере диктовал свою книгу «Майн кампф» Рудольфу Гессу, тот печатал на машинке. Это довольно скучная, хотя и претенциозная книга. Гитлер потом говорил, что если бы в 1924 году он знал, что станет рейхсканцлером, то не стал бы ее писать.

Одно бросается в глаза при чтении — мрачные галлюцинации Гитлера и его сосредоточенность на сексуальных проблемах, причем он думает и говорит исключительно об извращениях и кровосмешении. Эта книга написана человеком, чье половое созревание проходило сначала в мужском общежитии, а потом в тюремной камере.

Евреи стали для Гитлера олицетворением всех пороков и преступлений. Он считал их виновными во всех бедах и несчастьях человечества. Он вообще отрицал право евреев считаться людьми и видел их в обличье дьявола на земле.

Гитлер и десяти минут не мог проговорить без того, чтобы не завести речь о евреях.

Один из его приятелей утверждал, что в юности Гитлер влюбился в белокурую девушку. Она отвергла будущего фюрера и предпочла более симпатичного юношу-еврея. И с тех пор озлобленному Гитлеру повсюду виделись картины соблазнения белокурых немецких девушек инородцами.

В 1933-м и в 1939 годах в Германии проводилась перепись населения. Занимался этим Фридрих Бургдёрфер, который с 1929 года возглавлял имперскую статистическую службу. Он также состоял в Германском обществе расовой чистоты и служил референтом в расово-политическом отделе центрального аппарата партии. Ему в 1935 году поручили подсчитать количество «чистокровных евреев» в германском рейхе, а в 1938 году пересчитать все «мировое еврейство».

Фридрих Бургдёрфер жаловался, что первая попытка зарегистрировать немецких и австрийских евреев провалилась. Большинство опрошенных в ответе на вопрос о расе писали «белая». Он позаботился о том, чтобы при переписи 1939 года ошибка не повторилась: «Я надеюсь, что с помощью всеобщего и полного учета мы в старом рейхе и в Австрии приблизимся к нашей цели — установить всех евреев и детей от смешанных браков с евреями».

И действительно — пионер немецкой демографической статистики добился устрашающего успеха, за который сотни тысяч евреев заплатили жизнью.

В 1933 году в Германии было шестьсот тысяч евреев. К 1939 году осталась половина. Тридцать тысяч евреев состояли в браке с арийцами. 17 мая 1939 года Гитлеру доложили, что в Германии обнаружены семьдесят тысяч полуевреев и сорок тысяч евреев на четверть.

Известно, что нет ничего более опасного для ревнителей чистоты своего происхождения, чем реальные генеалогические изыскания. Немцы в особенности представляют собой смешение различных этнических групп, хотя многие из них не желали об этом слышать. Изучение собственной родословной стало ударом даже для некоторых правоверных нацистов. Они и не подозревали, что в их жилах течет часть еврейской крови, что один из дедов или одна из бабок были евреями.

Выявить всех, у кого есть примесь еврейской крови, было трудно, хотя партийный аппарат и эксперты расового ведомства трудились с полной нагрузкой. Они обнаружили, что очень много заметных и влиятельных в обществе людей женаты на еврейках. Немецкие аристократические семьи не отказывались от браков с евреями. Объединитель страны и первый канцлер Германии Отто фон Бисмарк это только приветствовал.

Когда нацисты пришли к власти, они сочли все формы ассимиляции евреев попыткой подорвать Германию изнутри. Гитлер считал ассимилированных евреев самыми опасными, потому что их не сразу узнаешь и они изнутри разлагают общество.

Немецкие евреи были в отчаянии. Когда они пытались держаться в стороне от жизни страны, где они оказались волею судьбы, их считали врагами. Когда они пытались стать частью общества, служить государству так же, как все, их считали еще более опасными врагами.

Один из самых популярных писателей того времени Якоб Вассерман с горечью писал: «Еврею совершенно бесполезно быть в стороне. Они скажут: трус, он прячется, потому что у него нечистая совесть. Бесполезно идти к ним и протягивать руку. Они скажут «то это он себе позволяет со своей еврейской настырностью? Бесполезно хранить им верность в качестве соратника. Они скажут: зачем он нам нужен? Бесполезно помогать им сбросить цепи с рук и ног. Они скажут: уж он и на этом свою выгоду знает. Бесполезно обезвреживать яд. Они сварят новый».

«Выйти из строя!»

В апреле 1940 года Гитлер запретил полуевреям служить в вермахте. Ставший жертвой этого приказа Ульрих Энгельберт писал Гитлеру, что его отец служил офицером в Первую мировую и получил Железный крест первого класса, что его дед служил в армии во время войны с Францией в 1870–1871 годах, а прадедушка добровольцем вступил в немецкую армию во время войны за независимость в 1813 году. И человека с такой родословной считают врагом Германии?

Летом 1936 года Гитлер и военный министр Бломберг договорились, что «представители смешанной расы» будут служить в вермахте, но только рядовыми. Выше ефрейтора они могли подняться лишь по специальному разрешению фюрера. Даже в унтер-офицеры производили лишь с согласия Гитлера.

Офицерам вермахта было велено представить не только документы о своем происхождении, но и родословную жен. I марта 1936 года министр Бломберг потребовал от всех офицеров доказать арийское происхождение своих жен. Выяснилось, что многие женаты на женщинах с долей еврейской крови. Женатым на неарийках предлагали сделать выбор между военной карьерой и женой. 20 января 1939 года Гитлер приказал уволить всех офицеров, женатых на неарийках.

Рейхсмаршал авиации Герман Геринг покровительствовал своему подчиненному генералу Бернхарду Кюлю, женатому на еврейке. Но в 1938 году Геринг потребовал от генерала принять окончательное решение — или остаться в люфтваффе, или развестись. Генерал развелся. Его сыну лейтенанту Гейнцу Юргену Кюлю позволили продолжить службу в вермахте, Гитлер выдал ему личное разрешение считаться немцем. Лейтенант служил в Африканском корпусе и был убит в 1942 году.

Расовые приказы практически не действовали в африканском корпусе генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля. Здесь полуевреи продолжали служить, и их не трогали. Скорее всего, потому, что корпус был оторван от Германии и Роммель действовал совершенно самостоятельно.

А капитан-лейтенант Арнольд Техель, старый друг главнокомандующего флотом Редера, поставленный перед таким же выбором, не оставил жену-еврейку и был уволен.

После принятия нюрнбергских законов некоторые мужчины-арийцы не нашли в себе мужества остаться со своей еврейкой-женой. Еврейские жены сами предлагали мужьям уйти, чтобы не ломать себе жизнь. Некоторые еврейские супруги совершали самоубийство, чтобы избавить от себя мужа или жену, которые теряли работу, а потом и карточки.

Нацистская идеология разрушала семьи и родственные чувства. Валери фон Бергман, тетя «помеси» Дитера Бергмана, вступившая в партию, сказала своему племяннику:

— Мой дорогой мальчик, во имя того, чтобы наша страна сохранила свою чистоту и одолела марксистско-еврейский заговор, такие люди, как ты, должны быть уничтожены. Извини меня, мой мальчик.’ Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Но многие мужчины, и женщины хранили верность своим супругам-евреям. Это спасало от концлагеря. Что касается детей от смешанных браков, то если они воспитывались в «еврейской традиции» и сами женились на еврейках, то нацисты именовали их Geltugsjude («евреями по факту») и отправляли в лагерь. Если дети получали «немецкое воспитание», то есть не были зарегистрированы в еврейской общине, то они не подлежали депортации.

В 1938 году Гитлер разрешил детям семейств, где отец еврей, а мать немка, служить в вермахте. Если же отец — ариец, а мать — еврейка, таких детей следовало считать евреями и в армию не брать. Гитлер считал, что немка, которая вышла замуж за еврея, не так виновата, как ариец, спутавшийся с еврейкой.

Солдаты — «представители смешанной расы», приезжая домой, видели, что их отца и мать уже лишили работы, что их родители не имеют права войти в обычный магазин и что соседи смотрят на них с презрением.

Клара фон Меттенхейм написала 8 декабря 1939 года командующему сухопутными войсками генерал-полковнику Вальтеру фон Браухичу письмо: «Я обращаюсь к Вам как мать троих сыновей, которые служат в вермахте, и как жена старого солдата. Мои мальчики солдаты с головы до ног. Но они — «помесь» из-за меня. Когда мои сыновья были на фронте, мы здесь подвергались унижениям и оскорблениям. Пожалуйста, прекратите такое отношение к солдатам-«помесям» и их родителям».

Ее сын, ефрейтор Дитер Фишер, приехав в отпуск с фронта, отправился вместе с матерью получать специальные документы, которые обязаны были иметь все евреи, чтобы их не принимали за немцев. Ее сын был в форме вермахта, на которой красовались Железный крест и значок за ранение. Его потрясло, как нацистские чиновники обращались с его матерью. Его проявленная на фронте храбрость не имела значения, потому что у его матери были еврейские корни.

Поскольку семья имела тесные связи с такими видными фигурами, как бывший командующий рейхсвером генерал Ганс фон Сект, письмо Клары фон Мегтенхейм достигло адресата.

Старший военный адъютант фюрера полковник Рудольф Шмундт доложил о письме Гитлеру. Гитлер сказал, что это недопустимо. Или надо оставить в покое родителей, или убрать из армии всех «помесей». Раздра-' женный такого рода протестами, Гитлер, который уже называл нюрнбергские законы «чересчур гуманными», потребовал 16 января 1940 года сообщить ему, сколько же «представителей смешанной расы» служит в вермахте. Но получить точный ответ не мог.

28 марта 1940 года Вернер Бланкенбург, заместитель начальника партийно-политического отдела канцелярии фюрера, доложил адъютанту фюрера по сухопутным войскам капитану Герхарду Энгелю, что родители служащих в армии «помесей» не могут сходить со своими сыновьями в кино, что им не выдают карточек на продовольствие. Бланкенбург обращал внимание адъютанта фюрера на то, что это может сказаться на моральном состоянии войск. Все, в ком еврейская кровь, могут стать врагами рейха.

Заместитель начальника партийно-политического отдела вовсе не предлагал смягчить отношение к «помеси». Напротив, настаивал на том, что все носители еврейской крови должны исчезнуть из жизни рейха.

8 апреля 1940 года начальник верховного командования вермахта (личного военного штаба фюрера) генерал Вильгельм Кейтель подписал приказ об увольнении из армии всех полуевреев, а также солдат, женатых на еврейках и полуеврейках.

«Помесь второй степени» пока оставили. Нацисты учитывали самую малую толику еврейской крови. Два брата, сражавшиеся в вермахте, не стали офицерами, потому что у них обнаружили по двенадцать с половиной процентов еврейской крови.

В армейских частях командиры приказывали всем, у кого есть еврейская кровь, выйти из строя. Некоторые оставались на месте и скрывали свое происхождение. Тайна раскрывалась, когда их родителей стали отправлять в лагеря, и партийные чиновники и сотрудники гестапо, оформляя документы, выясняли, что сын депортированных служит в армии. Они оповещали командование.

Как правило, сослуживцы не выдавали тех, кто скрывал свое происхождение, говорили:

— Знаешь, с евреями, конечно, что-то не так. Но ты не такой, как другие евреи. Ты — правильный парень.

Оставшиеся в армии «помеси» старались доказать, что они настоящие немцы, были первыми в спортивных состязаниях, а на фронте демонстрировали свое мужество и гибли в бою.

Они шли в армию, надеясь, что военная служба спасет их от гестапо и что среди солдат они не будут чувствовать себя людьми второго сорта. Они хотели опровергнуть расовую теорию, доказать, что могут быть храбрыми и смелыми солдатами. И на фронте быстро убеждались в том, что они ничем не хуже стопроцентных арийцев.

Уличенный в том, что у него четверть еврейской крови, солдат вермахта Фриц Биндер вспоминал:

— Забавно было видеть, как представители расы господ напускали в штаны, когда начинался бой.

Один из исследователей этой сложной темы, американский военный историк Брайан Ригг изучил судьбы тысячи шестисот семидесяти одного солдата вермахта с примесью еврейской крови. Он установил, что из них двести сорок четыре были награждены Железным крестом, девятнадцать Золотым германским крестом и восемнадцать Рыцарским крестом — это высшая военная награда в Германии.

Рыцарский крест получили три летчика с примесью еврейской крови: капитан Зигфрид Симч — он сбил девяносто пять самолетов противника, обер-лейтенант Оскар Ромм (девяносто два сбитых самолета), фельдфебель Рудольф Шмидт (пятьдесят один сбитый самолет). Вице-адмирал Бернгард Рогге был на четверть евреем, он получил не только Рыцарский крест, но и дубовые листья к Рыцарскому кресту.

Многие стремились остаться в армии любыми средствами, чтобы сохранить жизнь родителям.

Вальтер Хамбургер, когда его отца отправили в концлагерь Дахау, попытался вступить в вермахт добровольцем, надеясь, что это спасет его отца.

В марте 1941 года Гитлер распорядился не трогать родителей, живущих в смешанном браке, если их сын погиб в бою. Нескольким людям это спасло жизнь. В начале 1945 года гестаповцы явились в дом Марианны Гертнер, чтобы отправить ее в концлагерь. Она показала свидетельство о смерти ее сына на фронте. Гестаповец зло буркнул:

— Твой сын спас тебе жизнь.

И ушел.

На самом деле ее спас разгром Германии.

7 июня 1941 года начальник имперской канцелярии обергруппенфюрер СС Ганс Генрих Ламмерс доложил руководителю партийной канцелярии Борману, что Гитлер распорядился: после войны на территории Германии не должно остаться ни одного еврея. Иначе говоря, распоряжение фюрера не трогать пока родителей убитых солдат носило временный характер — на период боевых действий.

А некоторые с удовольствием снимали военную форму, чтобы не служить Гитлеру. Они не знали, что дома их ждет встреча с гестапо и дорога в концлагерь, как это происходило с их несчастными родителями.

Лейтенант Юрген Краков спас своего отца-полуеврея в последний момент. В своей черной форме танкиста он прибежал прямо на станцию, откуда отходил поезд с депортированными евреями. Старший гестаповец скептически посмотрел на лейтенанта:

— Если ваш отец — полуеврей, то вы?..

— Еврей на четверть, — прямо ответил лейтенант. — У меня есть личное разрешение фюрера продолжать службу в вермахте. Показать?

Его отца отпустили.

В 1943 году лейтенант Иоахим Коэн в мундире с наградами явился в концлагерь Заксенхаузен и потребовал свидания с отцом. Комендант лагеря не знал, как быть, у заключенных-евреев не могло быть сыновей-героев, фронтовиков. Он послал за заключенным. Глядя на награды лейтенанта, он предположил, что свое мужество молодой человек унаследовал от матери-арийки. На что лейтенант возразил, что его отец воевал в Первую мировую и был ранен. Им разрешили поговорить в течение пяти минут.

— Когда война закончится, папа, ты выйдешь отсюда, — со слезами на глазах сказал лейтенант Иоахим Коэн. — Гитлер сказал, что мы получим право считаться арийцами. Папа, на фронте я делаю все, что могу, чтобы заслужить это…

Еще одному солдату помог в 1940 году генерал пехоты Вальтер фон Брокдорф-Алефельд, командир 28-го армейского корпуса, расквартированного в Потсдаме. Солдат умолял спасти больного отца, которого отправляли в концлагерь. Генерал потребовал, чтобы местные власти позаботились об отце солдата. Генерал Брокдорф-Алефельд, как это стало известно после войны, был противником нацизма и Гитлера.

Обер-лейтенант Эрнст Прагер, который получил Железный крест и разрешение Гитлера считаться арийцем, был тяжело ранен на фронте. Вернувшись домой, он обнаружил, что отца-полуеврея, дядю и его жену отправили в концлагерь. Обер-лейтенант добрался до самого Адольфа Эйхмана, который занимался в госбезопасности уничтожением евреев.

Оберштурмбаннфюрер Эйхман не мог отказать в приеме герою войны. Встретившись с ним, горячо рассказывал, что концлагерь Терезиенштадт — замечательное место, новый дом для евреев, где они могут жить в мире и спокойствии.

Эрнст Прагер не выдержал:

— Вы мне еще скажите, что сожалеете, что вы сами не еврей и не можете провести отпуск в концлагере Терезиенштадт!

Адольф Эйхман сбавил тон и сказал, что он ничего не может сделать для родственников обер-лейтенанта. Они уже в концлагере и, следовательно, вне его компетенции. Он ведает исключительно отправкой евреев…

Капитан вермахта Эрих Розе тоже узнал, что его родных отправили в Терезиенштадт. Сослуживцы пытались ему помочь, сумели заинтересовать его делом адъютанта Гитлера полковника Шмундта. Но попытки спасти его родных не удались.

— Я свинья, — сказал Эрих Розе в отчаянии своему другу. — Нацисты убивают мою семью, а я им служу!

Он искал смерти в бою и нашел ее.

В 1943 году Дитер Бергман тайно навестил свою бабушку-еврейку, Элли Ландсберг. Он знал, что это опасно. Именно в этот день явились эсэсовцы, чтобы ее увести. Увидев унтер-офицера вермахта, они ретировались. Но он напрасно радовался. Когда он вернулся на фронт, эсэсовцы пришли вновь и забрали его бабушку. Ее отправили в Терезиенштадт, затем в Освенцим. Там ее убили.

Мать-еврейка солдата Германа Шухта 15 октября 1942 года покончила с собой. Луиза Шухт не питала никаких иллюзий относительно жизни при нацистах. Она не желала дать нацистам возможность убить ее и предпочла уйти из жизни сама. Она оставила сыну прощальное письмо:

«Мой дорогой сын!

Не обижайся на меня за то, что я ухожу из жизни, не попрощавшись с тобой. Я уверена, что это лучший выход для нас обоих. У тебя достаточно собственных проблем, и твоя дорогая жена будет рядом с тобой, она поддержит тебя, когда настанут трудные времена. А у меня не осталось иного выхода.

Я нежно целую и люблю тебя.

Твоя мама».

Еврейский дедушка Роберта Чемпина, унтер-офицера вермахта, потерявшего ногу на фронте и награжденного Железным крестом, не захотел, чтобы его отправили в концлагерь, и принял яд. Он оставил внуку прощальную записку:

«Если бы я не покончил с собой, у тебя появились бы лишние проблемы. Поверь, так лучше для всех нас. Мне уже много лет, и я, по крайней мере, умру в своей постели. Это значительно лучше, чем быть убитым какими-то мерзавцами.

Я старался прожить свою жизнь достойно, следуя Божьим завета Vi. Наверное, это звучит странно, но во мне больше прусского, чем еврейского. Нацисты лишили меня всего, чю у меня было. Вспоминай иногда дедушку, который так сильно тебя любил.

Бог защитит тебя».

Некоторые солдаты вермахта знали, что их родственники-евреи куда-то исчезли, но даже не предполагали, что их просто убили.

Многие женщины, пытаясь спасти детей, настаивали на том, что подлинным отцом их детей был не законный муж-еврей, а любовник-ариец.

Таким путем был признан стопроцентным арийцем генерал-фельдмаршал авиации Эрхард Альфред Рихард Мильх, статс-секретарь министерства авиации. Его мать, происходившая из дворянского рода, вышла замуж за Антона Мильха, в чьих жилах текла еврейская кровь. Эрхард Мильх участвовал в Первой мировой, был награжден Железным крестом первого и второго класса. После войны перешел в гражданскую авиацию, в 1926 году возглавил «Люфтганзу».

Мильх познакомился и сблизился с Германом Герингом. Видя в нацистах силу, предоставил Гитлеру самолет «Люфтганзы». В 1933 году было создано имперское министерство авиации. Геринг стал министром, Мильх — статс-секретарем, то есть его заместителем. Поскольку Геринг, дорвавшийся до высшей власти, патологически не любил работать, Мильху, как умелому организатору, поручили руководить созданием военной авиации.

Гитлер сказал Эриху Мильху:

— Мне вы известны недавно, но вы знаете дело. И это главное. У нас в партии малолюден, которым известно об авиации столько, сколько вам. Поэтому остановились на вас. Вы должны взяться за это дело. Вы нужны Германии.

Успешной карьере теперь мешала только неясность происхождения статс-секретаря министерства авиации.

Его мать Клара Мильх обратилась к своему крестному сыну Фрицу Генриху Герману, местному полицай-президенту, с заявлением. В нем говорилось, что отец ее шестерых сыновей — не законный муж, Антон Мильх, а ее покойный дядя Карл Бройер.

1 ноября 1933 года Геринг обсуждал расовые проблемы своего заместителя с Гитлером, заместителем фюре-pa по партии Рудольфом Гессом и военным министром Бломбергом. Вернувшись, Геринг сказал Мильху, что все в порядке. Гитлер распорядился считать заявление его матери подлинным. Эрхарда Мильха признали сыном Карла Бройера, то есть он автоматически превратился в арийца.

7 августа 1935 года Геринг отправил официальное письмо Курту Майеру, руководителю имперского управления по изучению наследственности, с просьбой выдать Мильху новые документы и свидетельство о его арийском происхождении.

Мильх не только сам сумел остаться в авиации, но и спас свою дочь Хельгу, страдавшую синдромом Дауна, от программы эвтаназии.

Поразительно, что руководители нацистской партии не возмутились очевидным инцестом (сожительство дяди с племянницей!). На это они закрыли глаза, а вот примесь еврейской крови в их глазах была тяжким преступлением.

Рейхсмаршал Герман Геринг пренебрежительно говорил жене, что не верит в расовую теорию, что евреи такие же люди, как и все. При этом он принял активное участие в уничтожении еврейского народа. Зато сохранял у себя в аппарате тех, кто ему был нужен. Геринг позволил нескольким офицерам с примесью еврейской крови продолжить службу в авиации. Трое из них стали генералами.

Среди них был генерал авиации Гельмут Вильберг. Под руководством генерала фон Секта он тайно создавал авиацию в веймарской Германии. Генерал Вильберг командовал эскадрильей «Кондор», которая была послана в Испанию на помощь мятежному генералу Франко. Он был создателем тактики поддержки авиацией наземных войск.

Гельмут Вильберг командовал бы немецкой военной авиацией, а не Геринг, если бы нацисты не сомневались в его происхождении. Считается, что его мать была еврейкой. Но он доложил командованию (и этот документ сохранился в его личном деле): «После серьезного исследования моей родословной я обнаружил, что во мне нет еврейской крови».

Считается, что Геринг сказал своим подчиненным:

— Я решаю, кто здесь еврей!

Но Герингу пришлось обращаться за поддержкой к Гитлеру. Генерал Вильберг стал арийцем по личному указу Гитлера. В Третьем рейхе только фюрер решал, кто еврей, а кто нет. Генерал погиб в авиационной катастрофе 20 ноября 1941 года.

Геринг помог знаменитой летчице графине Мелитте Шенк фон Штауфенберг. Ведомство госбезопасности обнаружило у храброй графини присутствие еврейской крови. Ее девичья фамилия Шиллер, она была дочерью прусского чиновника и инвалида войны, происходившего из еврейской семьи.

После Высшего технического училища Мелитта работала в институте воздухоплавания и сама научилась летать. Она стала летчиком-испытателем и вышла замуж за графа Александра Шенка фон Штауфенберга, брата полковника Клауса фон Штауфенберга, который 20 июля 1944 года попытается убить Гитлера.

Графиню уволили со службы. Но поскольку ее работа была признана имеющей военное значение, Гитлер по просьбе рейхсмаршала Геринга подписал документ, приравнявший ее к арийке. Это спасло всю семью от депортации в концлагерь.

Талантливый инженер и смелый летчик, она участвовала в разработке навигационного оборудования. Вторая женщина после любимой летчицы фюрера Ханны Рейтч, она получила почетное звание летчик-капитан. Занималась испытанием приборов наведения на штурмовиках. Совершила две с половиной тысячи испытательных вылетов. Получила Железный крест второго класса.

Полковник Клаус фон Штауфенберг посвятил ее в планы уничтожения Гитлера. Он просил доставить его в ставку фюрера на самолете и забрать обратно. Мелитта была готова принять участие в покушении. Но в ее распоряжении был только «физелер-шторьх», требовавший дозаправки. Она не смогла помочь заговорщикам. Тем не менее ее с мужем арестовали после 20 июля. Но быстро выпустили, поскольку она была нужна люфтваффе.

8 апреля 1945 года ее самолет сбил американский истребитель. Мелитта сумела посадить подбитую машину, но через несколько часов умерла от смертельных ранений. Она всегда считала себя немецкой патриоткой, как и вся семья Штауфенберг. Неверно понятый патриотизм долго мешал ей понять, что она служит не Германии, а преступному режиму…

Так же, как мать генерал-фельдмаршала Мильха, действовали тысячи немок по всей Германии, пытаясь спасти своих детей, рожденных от мужей-евреев. Но нацистские суды сохраняли бдительность.

Когда мать Вольфганга Шпира заявила, что и ее сын, и дочь Рут родились не от мужа, а от романа с любовником-арийцем, суд отправил обоих в гамбургский расовобиологический институт. Там их долго обмеряли и изучали и решили, что Рут действительно арийка, а вот у Вольфганга нашлись еврейские черты, и он остался полуевреем.

Гейнц Лёвен сам отправился в гестапо и заявил, что его мать — проститутка и что они с братом Иоахимом родились от ее клиентов-арийцев. Им поверили и выдали свидетельства об арийском происхождении. Оба пошли в армию и погибли на фронте.

Спорные вопросы передавались на рассмотрение экспертов имперского министерства внутренних дел. В составе четвертого отдела (народное здоровье) министерства внутренних дел образовали подотдел «Расовые вопросы».

Как выглядели заключения экспертов?

Например, Курт Бломе, заместитель заведующего отделом народного здравоохранения аппарата партии и заместитель имперского руководителя здравоохранения, отправил в канцелярию фюрера свое мнение, что имеющий примесь еврейской крови вахмистр Эрнст Либшер может быть ариезирован, поскольку он проявил храбрость; он также имеет право вступить в брак.

Заключения экспертов пересылались в канцелярию вождя партии. Руководил канцелярией старый партиец обергруппенфюрер СС и рейхсляйтер Филипп Боулер. Он с 1921 года работал в центральном партийном органе газете «Фёлькишер беобахтер», в 1925 году стал имперским делопроизводителем партии. После прихода нацистов к власти — полицай-президеш Мюнхена и председатель комиссии по защите национально-социалистической литературы.

После создания личной канцелярии фюрера в 1934 году Филипп Боулер стал ближайшим сотрудником Гитлера (в 1945-м он тоже покончил жизнь самоубийством вместе с женой). Канцелярия фюрера занималась обращениями членов партии к своему вождю и знакомила с ними Гитлера, чтобы он знал «заботы своего народа». Сюда поступали сотни тысяч писем, петиций, жалоб и просьб.

В составе канцелярии существовал партийно-политический отдел, им руководил оберфюрер СС Виктор Брак, состоявший в дружеских отношениях с рейхсфюрером Гиммлером. Он был также председателем Германского союза велосипедистов и руководил программой эвтаназии душевнобольных, затем участвовал в кампании уничтожения евреев. После войны Виктора Брака судили в Нюрнберге и повесили.

Заместителем Брака был оберфюрер СС Вернер’ Блан-кенбург. После войны он сменил фамилию и долго скрывался. Его жена обратилась в суд с просьбой признать его умершим…

4 октября 1937 года Гитлер распорядился, чтобы все обращения к нему шли через Ламмерса. 25 октября Ламмерс уведомил об этом государственный и военный аппарат.

Доктор права Ганс Генрих Ламмерс вдень прихода нацистов к власти, 20 января 1933 года, стал начальником имперской канцелярии, то есть аппарата Гитлера как канцлера. Фюрер руководил правительством через Ламмерса. Лысый и одноглазый Ганс Ламмерс читал большинство писем, поступавших на имя фюрера. В 1941–1942 годах выросла роль Мартина Бормана, руководившего партийным аппаратом, и Ламмерс отошел на задний план.

Когда кто-то из «помесей» обращался с просьбой признать его арийцем, оберфюреры Брак и Бланкенбург готовили на рассмотрение Гитлера документы. Даровать такое разрешение мог только фюрер. Если Гитлер делал для кого-то из «представителей смешанной расы» исключение, то лично подписывал соответствующие бумаги.

Существовали три варианта «помилования», которое даровал фюрер.

Во-первых, он мог разрешить «помеси» продолжить службу в армии, и тот даже мог получить повышение.

Подобный документ звучал так:

«Я позволяю производство в очередное звание ефрейтора Вильгельма фон Гвиннера из 3-й противотанковой роты в военное время.

После войны в зависимости от того, как он проявит себя как солдат, я решу, можно ли считать, что в жилах Вильгельма фон Гвиннера течет немецкая кровь».

Сколько людей получили такое разрешение? С января 1940-го по сентябрь 1943 года Гитлер позволил продолжить службу ста тридцати «представителям смешанной расы» из полутора тысяч обратившихся.

Во-вторых, он мог признать, что в жилах обратившегося к нему за помощью течет немецкая кровь. Это позволяло указывать в справках, что человек «расово полноценен».

И наконец, фюрер мог причислить заявителя к арийской расе, что давало все права арийца, кроме права состоять в партии и владеть землей.

В таком случае человек получал бланк, подписанный самим фюрером. Иногда там были и подписи генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля и шефа имперской канцелярии Ганса Ламмерса. После этого произведенный в арийцы получал официальную справку от Курта Майера, руководителя имперского управления по изучению наследственности.

Гитлеру докладывали об обращениях тех, у кого были влиятельные родственники или знакомые.

Например, лейтенант Вильгельм фон Гвиннер, еврей на четверть, приходился племянником генерал-лейтенанту Бигославу фон Штудницу, который был назначен первым комендантом оккупированного в 1940 году Парижа.

Капитан третьего ранга Георг Лангхельд, у которого тоже нашли еврейскую кровь, в 1934 году обратился за помощью к адмиралу Герману Бёму, начальнику штаба командующего флотом.

— Вы были моим боевым товарищем много лет, — торжественно ответил адмирал, — и им останетесь.

С помощью Бёма и командующего военным флотом Редера капитан третьего ранга Лангхельд получил право считаться арийцем. Редер помог и отставному адмиралу Карлу Кюленталю, полуеврею, женатому на еврейке. Если бы не Редер, всю семью отправили в концлагерь. Командующий флотом разрешил сыновьям знаменитого адмирала Вольфа Вегенера, полуеврея, остаться на флоте.

Отставному морскому офицеру Эриху Кацу гросс-адмирал Эрих Редер ответил письменно: «Я понял, что Вы попали в трудное положение. Чтобы поддержать Вас, я вложил в конверт рекомендательное письмо, которое Вы можете использовать в известных ситуациях. Я желаю Вам успеха».

Редер нашел способ довести до сведения тех, кто мог навредить бывшему военному моряку Кацу, что им не следует этого делать. В гестапо Кацу сказали, что письмо адмирала спасло ему жизнь.

Исключение было сделано и для генерала Карла Липмана, чьи два внука оказались «помесью». Нацистские эксперты установили, что дочь генерала вышла замуж за полуеврея, следовательно, дети имели четверть еврейской крови. Обоим разрешили остаться в вермахте. Один из внуков генерала, Вальтер, военный летчик, дослужился до полковника, он сделал сто шестьдесят вылетов на бомбардировщике «Юнкерс-88» и получил Рыцарский крест за храбрость.

Тех, кто не имел покровителей, ждала ужасная участь. Австрийский полуеврей фельдмаршал Йоханн Фридлендер отказался разводиться со своей женой-еврейкой, поэтому был занесен в списки полных евреев.

Он пытался доказать, что его настоящим отцом был ариец-любовник, а не еврейский муж матери. Но ничего не помогло. Его с женой отправили в Терезиенштадт. Она умерла там. Его в 1944 году отправили в Освенцим. 20 января 1945 года, когда он не смог устоять на ногах, эсэсовский охранник застрелил его.

У адмирала Бернгарда Рогге, типичного прусского офицера, выявили четверть еврейской крови. К тому же он женился на еврейке. Нацисты травили адмирала, и его жена и теща покончили с собой. В 1939 году командующий флотом Редер обратился к Гитлеру, и тот даровал адмиралу право быть арийцем. Бернгард Рогге сражался с британским флотом и получил Рыцарский крест.

Одна из бабушек генерал-адмирала Ганса Георга фон Фридебурга была еврейкой. Потом установили, что бабушка была полуеврейкой. То есть в нем была всего одна шестнадцатая еврейской крови. Но и это для нацистов было невыносимо. Гросс-адмирал Редер спас его, поскольку Фридебург служил когда-то его адъютантом. После того как флот возглавил адмирал Дёниц, Фридебург стал командовать всем подводным флотом и был награжден Рыцарским крестом. 8 мая 1945 года он подписал акт о безоговорочной капитуляции Германии, после чего покончил с собой.

Генерал Гюнтер Блюментрит, в бытность первым обер-квартирмейстером Генерального штаба сухопутных войск, помог стать арийцами двум боевым товарищам, у которых обнаружили примесь еврейской крови. Это генерал Ганс Генрих Зике фон Армин, впоследствии получивший Золотой германский крест и Рыцарский крест, командир 113-й пехотной дивизии, и генерал Гюнтер Закс, удостоенный тех же высоких наград, командир 12-й дивизии.

27 февраля 1940 года командующий сухопутными войсками генерал-полковник фон Браухич писал Ирмгард фон Брокхузен, дочери покойного президента Гинденбурга, хлопотавшей о друге семьи Вильгельме фон Готт-берге: «Мне доставляет особое удовольствие сообщить, что фюрер и Верховный главнокомандующий вермахтом позволил обер-фенриху Вильгельму фон Готтбергу вернуться на воинскую службу. Он получит документ, подтверждающий его расовую полноценность. Но фюрер не желает, чтобы его ариезация распространилась на его родных».

За Вильгельма фон Готтберга, у которого обнаружили еврейскую кровь по материнской линии, вступились очень влиятельные персоны. В том числе его дядя — обер-группенфюрер СС Курт фон Готтберг, который станет начальником СС и службы безопасности в оккупированном Минске, организатором массовых репрессий и покончит с собой в мае сорок пятого… В 1940 году крупный эсэсовец Курт фон Готтберг был крайне заинтересован в том, чтобы среди его родственников неарийцы не числились. Так что он тоже приложил усилия к тому, чтобы все его родственники получили от Гитлера ариезацию.

В одной семье бывало так, что один брат получал ари-езацию, а второй — из-за внешнего облика — нет.

Генерал Карл Цукерторт, состоявший на воинской службе с 1909 года, попросил признать его арийцем в 1939 году. Его начальники высоко ценили генерала. 3 июля 1940 года ему сообщили, что его дело будет решено только после войны. В конце концов генерал Цукерторт, не выдержав гнета ощущения человека второго сорта, подал в отставку. Через год, в апреле 1942 года, Гитлер даровал Цукерторту и его сыновьям право считаться настоящими немцами, но в армию не вернул.

А второй брат, генерал Йоханнес Цукерторт, артиллерист, человек более толстокожий, продолжал служить в вермахте. Его не трогали, хотя документ об ариезации он получил позже, в 1944 году.

Генерал Бодевин Кейтель (брат Вильгельма), начальник управления личного состава верховного командования сухопутных войск, говорил на совещании в Цоссене, что к тем «представителям смешанной расы», кто проявил себя на поле боя достойно, надо относиться либерально.

2 октября 1940 года старший военный адъютант фюрера Рудольф Шмундт написал начальнику личной канцелярии фюрера рейхсляйтеру Филиппу Боулеру, что все «помеси», которые отличились на фронте и получили награды, должны немедленно получить свидетельство о том, что они арийцы.

Но 10 мая 1942 года Гитлер недовольно сказал начальнику штаба оперативного руководства вермахтом генералу Альфреду Йодлю, что он сделал слишком много исключений для «помесей». Фюрер беспокоился о том, что таким образом еврейская кровь будет переходить из поколения в поколение.

— Наш народ только вредит себе, когда позволяет лицам со смешанной кровью поступать на военную службу и тем самым дает им возможность приравнять себя к чистокровным немцам. Дальнейшее осквернение нашей крови расово чуждыми элементами недопустимо. Исключение следует допускать только в самых крайних случаях.

Он привел в пример известного партийца барона фон Либиха. Фюрер заподозрил в нем чуждое партии начало.

Ему казалось, что у товарища по партии есть еврейские черты. Все уверяли Гитлера, что он ошибается и фон Либих — чистый ариец. Гитлер все же сомневался, и расовые эксперты продолжили изыскания.

— Меня, правда, заверили в том, что в очень древнем роде барона нет примесей неарийской крови, — рассказывал сам фюрер. — Но меня отталкивала ярко выраженная еврейская внешность барона. И тут случайно выяснилось, что среди далеких предков барона была дочь чистокровных евреев, появившаяся на свет во Франкфурте-на-Майне в 1616 году.

Даже капля еврейской крови, торжествовал Гитлер, может определить сущность человека!

С 1942 года Мартин Борман оттеснил Ламмерса. Гитлер высоко ценил Бормана, говорил:

— Этот человек мне нужен, чтобы выиграть войну.

Не государственный, а партийный аппарат стал играть ключевую роль в Германии. Теперь все прошения о признании военнослужащего арийцем проходили через Бормана. Он контролировал доступ к фюреру и отсекал прошения, которые считал неверными. А он был принципиальным противником ариезации. Борман доказывал, что называть «помесь» арийцем — ошибка, потому что «представители смешанной расы» получают право укрыться в вермахте, и это скрытое еврейство очень опасно.

Борман хотел полностью сменить окружение Гитлера, в частности избавиться от слишком влиятельных военных адъютантов, от капитана Энгеля прежде всего.

Капитан Герхард Энгель, чья обязанность состояла в поддержании связей с командованием сухопутных войск, старался помочь офицерам, у которых обнаруживалась примесь еврейской крови.

В конце 1941 года Хелен Крюгер была отправлена в концлагерь. Трое ее внуков служили в вермахте, а их отец-ариец был другом адъютанта фюрера Энгеля. Капитан Энгель согласился помочь. Он доложил фюреру, что все трое внуков Хелен Крюгер получили по Железному кресту. Гитлер согласился освободить фрау Крюгер. В гестапо ей настоятельно рекомендовали забыть все, что видела.

В марте 1943 года Энгель покинул пост адъютанта фюрера и был отправлен на фронт. «Представители смешанной расы» утратили человека, им сочувствующего.

Старший военный адъютант Шмундт помог нескольким офицерам, имевшим еврейскую кровь. Но настроения в окружении фюрера изменились. Когда в 1943 году его вновь попросили помочь, Шмундт ответил очень раздраженно:

— Я сожалею, что вы продолжаете обращаться ко мне с подобного рода вопросами. Это противоречит моей позиции. Особенно сейчас, когда евреи атакуют нас со всех сторон. Интересы государства выше интересов отдельной личности.

Мартин Борман обвинял вермахт в том, что в рядах армии остаются «помеси», следовательно, военное командование не выполняет своего долга перед партией и народом. Он привел в качестве примера еврея на четверть полковника Феликса Брюкнера, начальника военного училища и личного друга Кейтеля. Борман настаивал на том, что еврейская кровь Брюкнера дает о себе знать.

26 марта 1943 года Кейтель записал в дневнике: «Феликс Брюкнер прислал мне очень подробное письмо. Он встретил какое-то непонятное сопротивление со стороны Шмундта, который ни за что не хочет дать ему должность. Но заявлять по этому поводу протест фюреру для меня — дело невозможное».

Генерал-фельдмаршал Кейтель не посмел заступиться за друга и уволил Брюкнера. Кейтель не пришел на помощь даже родной тетке Отилии, чей муж-еврей Макс Людвиг и дети были отправлены в лагерь.

Гитлера раздражало, что слишком много чиновников пытаются просить о помиловании знакомых-евреев:

— Количество уважаемых евреев, за которых они заступаются, превышает число евреев в Германии. Это позор!

Об этом говорил и рейхсфюрер СС Гиммлер 4 октября 1943 года, выступая перед подчиненными:

— Ко мне все приходят! Буквально все восемьдесят миллионов немцев, и каждый знает одного достойного еврея. Конечно, все остальные евреи паразиты, но этот прекрасный человек!

Многие видные чиновники нацистского режима действительно просили за евреев, с которыми сражались в Первую мировую, с которыми дружили или даже породнились, которым были обязаны чем-то важным.

Гитлер и Борман договорились, что исключение должно быть сделано только для тех, кто сам не знал, что у него есть еврейская кровь и кто присоединился к партии еще в трудные двадцатые годы. Просителей обязывали получить рекомендацию местного гауляйтера. В 1943–1944 годах членство в партии стало критерием получения ариезации.

Аппарат рейхсфюрера СС Гиммлера возражал против ариезации, потому что она позволяла евреям обрести защиту. Кроме того, «представители смешанной расы» не перестают биологически оставаться евреями, следовательно, партийным секретарям следует быть осторожными, рекомендуя кого-либо для ариезации.

2 января 1944 года Гитлер приказал Шмундту составить список действующих офицеров с долей еврейской крови или женатых на еврейках. Он решил всех уволить.

Составление списка оказалось трудным делом. Нашли семьдесят семь офицеров, из них двенадцать генералов. Борман составил такой же список из гражданских чиновников.

29 июля 1944 года Гиммлер потребовал от армии снять с должности командира дивизии генерала Курта Закса, отмеченного множеством наград. Рейхсфюреру СС доложили, что у генерала чуть ли не четверть еврейской крови. Фюрер собственноручно разрешил ему считаться арийцем. Но теперь этот документ ничего не стоил. 9 сентября новый старший военный адъютант фюрера и начальник управления кадров сухопутных сил генерал Вильгельм Бургдорф уволил комдива. Бургдорф, пользовавшийся доверием фюрера, сменил генерала Шмундта, который умер в октябре от ран, полученных во время покушения на Гитлера 20 июля 1944 года.

После неудачного покушения на Гитлера выдача свидетельств об ариезации практически прекратилась.

Примерно шестьдесят тысяч солдат вермахта с той или иной частью еврейской крови служили в вермахте, из них около восьми тысяч получили Железный крест второго класса, почти две с половиной тысячи — Железный крест первого класса. Но даже этой высокой награды не было достаточно для того, чтобы обратиться с прошением об ариезации.

Аппарат СС теперь активно зачищал офицерский корпус.

15 сентября 1944 года оберштурмбанифюрер Зуханек из аппарата Гиммлера обратился к генералу Бургдорфу, сообщая о просьбе рейхсфюрера СС снять с должности полковника Эрнста Блоха и отправить его в трудовой батальон. 26 сентября Бургдорф ответил аппарату Гиммлера, что поручение выполнено. Полковник Блох просил отправить его на передовую, несмотря на раны, полученные в Первую мировую, но внезапно обнаруженная у него еврейская кровь перечеркнула его заслуги перед родиной…

Призывая в армию «помесь», новобранца подвергали придирчивому осмотру, пытаясь найти в его облике еврейские черты. 24 ноября 1936 года сотрудник партийного суда в Мюнхене рекомендовал имперскому управлению по изучению наследственности не считать члена партии Генриха Ноймана арийцем, поскольку он выглядит как еврей.

Министр внутренних дел Вильгельм Фрик предложил в обязательном порядке проверять расовое происхождение чиновников, если у них есть очевидные еврейские черты.

В середине января 1937 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер выступал перед командным составом вермахта на занятиях по национально-политической подготовке:

— Я начал с того, что потребовал, чтобы люди были определенного роста. Я не брал тех, чей рост был ниже метра семидесяти сантиметров. Я прошу вас понять меня правильно — я знаю, что люди, чей рост превышает определенное количество сантиметров, должны иметь желаемую кровь. Конечно, во всех этих вещах нельзя обойтись без исключений, так как нигде не сказано, что люди, чей рост не достигает этой величины, не могут иметь нужной нам крови. Это само собой разумеется. Существует лишь большая вероятность, что черпать следует именно из этого резервуара.

Я лично рассматривал фотографию каждого и прикидывал: нет ли в лице отчетливых примет чужой крови, то есть сильно выделяющихся скул, из-за которых говорят: монгольская или славянская внешность. Вспомните типов из солдатских советов 1918-го и 1919 годов. Те из вас, кто в то время служил, наверняка лично знали таких людей. Это были люди, выглядевшие как-то нелепо для нашего немецкого глаза, имевшие черты, в которых каким-то образом проглядывала чуждая кровь. Это был тот тип, который поддается укрощению и хорошо вписывается в мирные времена. Во время войны они даже смелы, отважны и дерзки. Но в тот момент, когда предстоит испытание на прочность характера и нервов, они из-за своей крови могут подвести…

Адольф Гитлер тоже придавал большое значение внешнему облику. К каждому прошению прилагались фотографии анфас и в профиль. Без фотографий фюрер прошение не рассматривал. Если он находил внешность еврейской, следовал отказ.

Гитлер сильно ошибался. Большинство немецких евреев ничем не отличались от немцев — ни образом жизни, ни образом мыслей. Возможно, не было больших немецких патриотов, чем немецкие евреи. И внешне они были такими же, как немцы.

Фотография ефрейтора Вернера Гольдберга появилась в армейской газете с подписью «образцовый солдат вермахта». В реальности он был полуевреем.

Георг Майер, у которого обнаружили четверть еврейской крови, обратился к Гитлеру, потому что хотел жениться на любимой женщине, дочери генерала Ганса Рюле фон Лилиенштерна. Вся семья была поражена: жених с голубыми глазами и белокурыми волосами казался олицетворением арийца. С помощью тестя-генерала он получил право считаться арийцем, дослужился до звания подполковника, был награжден Железным крестом и погиб на фронте, как и двое его братьев.

Почему Гитлер, помешавшийся на евреях, разрешал кому-то из «представителей смешанной расы» считаться арийцем?

Некоторые историки полагают, что причиной была неясность в его собственной биографии. Может быть, фюрер думал о том, что его бабка по отцу могла забеременеть, работая в еврейской семье? Известно, что Гитлер неизменно впадал в гнев, когда узнавал, что какая-то немка работает служанкой в еврейской семье.

Другие полагают, что Гитлеру нужны были солдаты и он закрывал глаза на их происхождение.

Скорее причина в другом.

Адольф Гитлер попал в ловушку, которую сам себе поставил. Он так долго доказывал, что определенные качества свойственны определенной расе, что не смог от этого отступить. Он утверждал, что евреи — плохие солдаты и трусы, а храбрыми и мужественными могут быть только арийцы. Когда речь шла о героях войны, белокурых, с голубыми глазами, ему ничего не оставалось, как признать «представителей смешанной расы» арийцами.

Первые проблемы возникли еще во время Олимпийских игр 1936 года. Гитлер был уверен, что настоящими спортсменами могут быть только арийцы. В ведомстве спорта получили указание выставить стопроцентно арийскую команду, но среди самых выдающихся спортсменов Германии оказались полуевреи.

Легкоатлетку Гретль Бергман лишили возможности участвовать в Олимпиаде. За две недели до начала соревнований ей сказали, что ее не допустят, поскольку в ее жилах течет еврейская кровь. А она считалась бесспорным кандидатом на золотую медаль за прыжки в высоту.

Но некоторые спортсмены нужны были Германии позарез. Ради того, чтобы их заполучить, нацисты шли на все.

В 1935 году фехтовальщицу Хелен Майер, которая уже уехала в Соединенные Штаты, попросили выступить за немецкую команду. Она была полуеврейкой. Хелен Майер ответила, что выступит только в том случае, если и ей, и ее семье вернут немецкое гражданство, которого они были лишены. Хелен не собиралась возвращаться в нацистскую Германию, но это был вопрос принципа. Гитлеру пришлось согласиться. Она завоевала серебряную медаль.

После соревнований среди женщин по фехтованию Гитлер отказался поздравлять Хелен Майер, а также спортсменок, завоевавших золотую и бронзовую медали. У всех троих была еврейская кровь! Для Гитлера с его расовой теорией это был удар.

Будущий канцлер ФРГ Гельмут Шмидт в годы Второй мировой войны служил в вермахте офицером, хотя один из его дедушек был евреем. В семье это держалось в строжайшем секрете.

Гельмут. Шмидт считал, что таких, как он, в армии было человек пятнадцать — двадцать. В реальности офицеров, имевших часть еврейской крови или женатых на еврейках, было намного больше.

После уничтожения всех евреев нацисты намеревались стерилизовать, а затем и уничтожить всех полуевреев.

Руководитель имперской канцелярии Ламмерс еще 20 февраля 1936 года информировал своих подчиненных, что цель фюрера состоит в том, чтобы «помесь» исчезла.

В марте 1941 года Вальтер Гросс, начальник расовополитического отдела аппарата партии, заявил, что всех полуевреев пора приравнять к полным евреям и уничтожить, потому что они столь же нежелательны в немецком обществе. Если от них не избавиться, еврейский расовый элемент сохранится.

2 октября 1941 года Вальтер Гросс договорился с Ламмерсом о том, что всех четверть-евреев нужно стерилизовать. Это был первый шаг к уничтожению. Гросс хотел запретить «помесям» вступать в брак, чтобы не дать еврейской крови сохраниться.

Но И июня 1942 года Франц Радемахер, руководитель еврейского отдела министерства иностранных дел, сообщил, что стерилизация всех полуевреев потребует почти миллиона койко-дней, что невозможно, потому что все медицинские ресурсы страны нужны армии.

Через месяц руководитель канцелярии фюрера Боулер тоже писал Борману, что его страшно беспокоит проблема большого числа детей, которые рождаются у «помесей». Он жаловался, что уже давно предлагает ряд необходимых мер, но партия игнорирует его предупреждения. Борман, надо сказать, терпеть не мог Боулера. Но они оба считали, что значительно проще уничтожить всех «представителей смешанной расы».

Третий рейх приступил к массовому уничтожению евреев, и число «помесей», чьи родители отправлялись в концлагеря, росло. Нацисты видели, что в этой ситуации и от «помесей» им лучше избавиться. В армии тех, у кого была самая малая толика еврейской крови, стали отправлять в штрафные батальоны, которые несли огромные потери.

В армии разрешили остаться тем, кто получил личное разрешение фюрера считаться арийцем.

17 марта 1943 года Рихард Хильдебрандт, руководитель главного управления СС по делам рас и поселений, доложил Гиммлеру, что его подчиненные рекомендуют в будущем провести проверку всех «помесей второй категории», чтобы выяснить степень их расовой неполноценности. 22 мая Гиммлер написал Борману, что четвертая часть еврейской крови — это слишком много; те, в ком черты чужой расы очевидны, должны быть стерилизованы.

Нацисты не успели принять решение об уничтожении «представителей смешанной расы» потому, что проиграли войну.

Некоторые офицеры узнали о своих еврейских корнях уже после войны. Гейнцу Дикману, обер-лейтенанту вермахта, награжденному многими орденами, только после войны рассказали, что один из его дедушек — еврей.

После войны таким людям было не легче. Кто они — евреи или немцы? Должны они разделить вину вместе со всеми или они принадлежат к числу жертв нацистского режима?

В одном из немецких учебников есть раздел: «Сопротивление без народа». Речь идет о том, что в других странах антифашистское движение опиралось на поддержку народа. Но не в Германии. Юные антифашисты Ганс и Софи Шолль были одиночками. И попытка офицеров убить Гитлера 20 июля 1944 года тоже не встретила широкого понимания среди населения страны.

Историк Дэниэл Гоулдхэген написал обширную книгу о том, что немцы охотно участвовали в преступлениях нацистского режима. Не потому, что им трудно жилось. не потому, что страна пережила унижения после поражения в Первой мировой, и не в силу какого-то особого психологического устройства, а просто потому, что они ненавидели «чужих». Они не хотели видеть рядом с собой евреев и так охотно поддержали политику национальных социалистов. Поэтому они убивали безоружных евреев, женщин и детей, уничтожали миллионы невинных людей систематически и без сожаления…

По существу, историк назвал немцев «нацией убийц». Поразительным образом книга имела колоссальный успех именно в Германии. Многие немцы откликнулись на его труд. Издали целую книгу писем Дэниэлу Гоулд-хэгену. Немцы узнали правду о себе, и в определенном смысле это стало для них облегчением. Как на занятиях у психотерапевта, когда выясняется, что вокруг полно людей с такими же тяжелыми проблемами.

Конечно, при известных обстоятельствах многие люди способны стать преступниками, как показывают исследования психологов. Но огромную роль сыграла тотальная нацистская пропаганда, разжигавшая ненависть к евреям и вообще к «чужим», «другим», «не своим».

И лишь немногие немцы в нацистские времена находили в себе мужество подчиниться требованиям совести и своим моральным принципам.

Фантастическая история произошла на Розенштрассе, неподалеку от Александерплац, в самом центре Берлина, в феврале 1943 года. Йозеф Геббельс, как руководитель столичной партийной организации, приказал очистить Берлин от последних евреев. Столица Третьего рейха должна была стать judenfrei, «свободной от евреев». Геббельс был доволен: «Наконец-то мы от них избавились!»

Немногие сохранившиеся евреи были мужьями немок, которые прошли через невероятные страдания, но сохранили семьи. Всех свезли на Розенштрассе, бывшее здание еврейской общины, превращенное в пересыльный центр. Оттуда началась депортация в концлагеря. И вдруг случилось невероятное. Жены депортированных, несколько сотен немок, собрались на Розенштрассе и стали требовать вернуть им мужей. К ним присоединились дети, другие родственники. Они стояли там целый день, с раннего утра. Эта маленькая улочка была забита людьми.

Туда пригнали полицию и СС. Женщины их не боялись, кричали: «Убийцы!» Для нацистов это был афронт, немыслимая сцена. Семьи не расходились целую неделю. Самое поразительное в том, что, столкнувшись с протестом женщин, нацистские власти капитулировали. Геббельс распорядился отпустить тех, кто ждал депортации. Несколько человек даже вернули из Освенцима. Гестаповцы только удостоверились, что побывавшие в лагере уничтожения станут молчать о том, что успели увидеть. Всех подвергли короткому допросу, проверяя готовность давать «правильные» ответы:

— Как кормили?

— Хорошо.

— Гебя били?

— Нет.

— Видел, чтобы кого-то били?

— Нет!

Кому-то эта история покажется оправдывающей немцев — не все в Третьем рейхе были нацистами. В реальности эта история перечеркивает всеобщую уверенность в том, что тоталитарному режиму сопротивляться бесполезно.

Воспитание в Иерусалиме (Адольф Эйхман)

В июне 1941 года линия его судьбы пересеклась с линией жизни нескольких миллионов наших сограждан. Остальных спасло то, что в декабре линия фронта остановилась у самой Москвы, а затем неостановимо двинулась на запад. В мае 1945 года настала его очередь уклоняться от встреч с людьми, за которыми он столько лет охотился.

Когда нацисты были разгромлены, его охватила паника — как жить в мире, где тобой больше никто не командует.

— Я чувствовал себя совершенно неспособным жить самостоятельно и впал в глубокую депрессию.

После разгрома Германии он обзавелся фальшивыми документами и несколько лет после войны работал на ферме, разводил кур. Накопив денег, в 1950 году уехал в Италию. Там ему изготовили паспорт на имя Рикардо Клемент. Аргентинский консул в Генуе с удовольствием помог еще одному бывшему нацисту, надеявшемуся спастись в Латинской Америке, получить въездную визу.

Роли поменялись. Теперь уже искали его. Искали пятнадцать лет и нашли в Аргентине, где он скромно жил под чужой фамилией. Его тайно вывезли в Иерусалим и там посадили на скамью подсудимых.

Открытый процесс продолжался четыре месяца. Еще четыре месяца судьи совещались. Они знали, что приговор по этому делу должен быть безукоризненным и беспристрастным. За судьями следили не только миллионы простых людей по всему миру, но и множество профессиональных юристов и ученых.

История юриспруденции знает подсудимых с более громкими именами и высокими званиями. Человек, которого тридцать лет назад судили в Иерусалиме, имел скромный чин подполковника и возглавлял сравнительно небольшое подразделение в крупном ведомстве. Он, возможно, остался бы безвестным функционером нацистского аппарата, если бы не итоги его деятельности.

Оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман отвечал в Главном управлении имперской безопасности за «окончательное решение еврейского вопроса». Он мечтал стать штандартенфюрером (полковником в армейской иерархии), но при его должности звание подполковника было кадровым потолком. Имея всего несколько подчиненных, он привел в действие гигантский механизм, который за несколько лет уничтожил шесть миллионов людей.

Для выживших Адольф Эйхман был воплощением зла, дьяволом во плоти. Его мало кто видел. Узники лагерей знали только своих непосредственных мучителей — надзирателей. Эйхман никого не избизал, не загонял в газовую камеру, вообще редко появлялся в лагерях. Но каждый еврей, оказавшийся сначала в гетто, а затем и в лагере уничтожения, знал, что нашел его и отправил туда Адольф Эйхман.

Считается, что с самого начала у Гитлера не было четкого плана уничтожения евреев. План разрабатывался постепенно. Да и надо было приучить немцев к тому, что люди, которые живут рядом с ними, должны быть уничтожены.

В 1933 году в Германии насчитывалось полмиллиона евреев. За первые сто дней гитлеровского правительства было принято несколько законов «в защиту расы и государства». Для начала нацистское государство запретило евреям состоять на государственной службе и вступать в браки с арийцами. Всего за несколько лет в Германии была создана система унижения и преследования целого народа.

Молодой человек по имени Феликс Франкфуртер, изучавший медицину в швейцарском городе Берне, в отместку за убийство евреев надеялся убить Гитлера, но, убедившись в том, что это технически невозможно, 4 февраля 1936 года застрелил представителя национально-социалистической партии в Швейцарии ландесгруппенляйзера Вильгельма Густлова.

В честь убитого чиновника назвали судно, которое в конце войны потопил знаменитый советский подводник Александр Иванович Маринеско…

Для начала из Германии стали изгонять евреев, которые были родом из соседней Польши. 27 октября 1938 года восемнадцать тысяч евреев, граждан Польши, ночью привезли к границе и заставили покинуть территорию Германии. Но теперь уже польские власти отказались их принять.

Узнав о страданиях своих родственников, оказавшихся в нейтральной полосе между двумя странами, семнадцатилетний Гершель Гриншпан 7 ноября 1938 года пришел в немецкое посольство в Париже. Он намеревался застрелить посла графа Йоханнеса фон Вельчека, но выстрелил в первого же сотрудника посольства, который попался ему на глаза.

По злой иронии судьбы им оказался секретарь посольства Эрнст фон Рат, за которым присматривало гестапо, поскольку его подозревали в антинацистских взглядах. Он был смертельно ранен и вскоре скончался.

Покушение на Эрнста фон Рата нацисты использовали для тотальной антиеврейской акции по всей Германии. В ночь на 10 ноября рейхсфюрер Гиммлер, начальник эсэсовской службы безопасности Рейнхард Гейдрих и начальник гестапо Генрих Мюллер организовали массовые нападения на евреев, еврейские магазины и синагоги. В историю этот погром вошел под названием «хрустальная ночь».

В приказе по штурмовым отрядам от 9 ноября говорилось: «Все еврейские магазины должны быть разрушены членами СА в униформе. Затем выставлены посты, заботящиеся о том, чтобы не были расхищены материальные ценности. Синагоги немедленно поджечь».

Больше тысячи человек погибло. Пострадали двести шестьдесят синагог. Это стало началом уничтожения евреев.

После «хрустальной ночи» всем евреям было приказано носить желтую звезду. Если кто-то смел появиться на улице без звезды, его отправляли в концлагерь.

Поначалу речь шла об изгнании всех евреев. Даже самые фанатичные нацисты пока еще понимали под «окончательным решением еврейского вопроса» только депортацию.

В очередную годовщину «пивного путча», 8 ноября 1938 года, рейхсфюрер СС Гиммлер заявил:

— Надо изгнать евреев — сначала из Германии, затем из Италии и Польши. Затем из других стран, чтобы для евреев не осталось места на земле.

Бежать евреям было некуда.

По предложению американского президента Франклина Делано Рузвельта в июле 1938 года в Эвиане собралась международная конференция с целью помочь еврейским беженцам из Германии. Представители разных стран, один за другим, объясняли, что политическая и экономическая ситуация не позволяет им принимать беженцев.

Евреи бежали в соседние страны. Франция (пока не была оккупирована) их принимала, Швейцария закрыла границу.

«Sonderfall Schweiz» — Швейцария — это особый случай. Такая формула была придумана союзниками в годы войны. О швейцарцах говорили с восхищением: эти люди, окруженные со всех сторон нацистами, вели себя героически. В реальности Швейцария пожертвовала почти всеми своими принципами, лишь бы только не злить нацистскую Германию.

«Das Boot ist vol!» — лодка переполнена. Так говорили швейцарцы, заворачивая евреев на границе и обрекая их на верную смерть. Швейцария отказала во въезде примерно тридцати тысячам евреев, которых нацисты отправили в концлагеря.

Кантон Тургау стоит на швейцарской стороне озера Констанс, которое отделяет Швейцарию от Германии. Озеро широкое, но, когда в 1942 году граница была закрыта, беженцы пытались перебраться через озеро, покрывшееся льдом. Полиция возвращала их назад, и люди попадали в гестапо.

После победы над нацистской Германией в кантоне Тургау напрочь забыли, что еще недавно симпатизировали нацистам. Глава кантонального правительства 9 мая 1945 года уничтожил все компрометирующие его документы. Теперь швейцарцы обижаются, когда им припоминают старое.

Через много лет после войны один немецкий еврей обвинил швейцарское правительство в смерти его родителей.

14 августа 1942 года его родители, он сам и сестра были арестованы швейцарской полицией в небольшом городке рядом с границей, куда они бежали из оккупированной Бельгии, и высланы из страны.

До войны его отец часто ездил по делам в Швейцарию, там у него были знакомые и партнеры. Швейцарское объединение часовой промышленности поддержало его просьбу о политическом убежище и было готово предоставить финансовые гарантии. Но и это не помогло. Как раз накануне того дня, когда они прибыли в Швейцарию, начальник полиции Генрих Ротмунд приказал пограничникам высылать всех евреев-беженцев…

Но один швейцарский полицейский по имени Пауль Грюнингер не подчинился приказу правительства. Он служил на границе с Австрией, которую Швейцария закрыла для евреев 19 августа 1938 года. Он знал, что евреев, которых отправляли назад в Австрию, ждет неминуемая смерть. Подчиняясь своей совести, он проставил трем тысячам австрийских евреев в паспорта старые штампы — как будто они въехали в страну до закрытия границы.

Возмущенное начальство обвинило его в подделке документов. Он был признан виновным и потерял работу. Он умер сломленным человеком. Но до конца своих дней продолжал говорить, что «жестокий отказ впустить этих эмигрантов не соответствует нашим основным гуманитарным и христианским принципам».

Только через четверть века после его смерти, в ноябре 1995 года, суд в Швейцарии пересмотрел вердикт 1940 года и посмертно его реабилитировал. Швейцарские юристы в конце концов пришли к выводу, что полицейский имел право подделать въездные документы ради того, чтобы спасти невинных людей от нацистов…

В годы Второй мировой войны британская и американская пресса почти не сообщала о массовых преступлениях, совершаемых немцами на оккупированных территориях. Высокопоставленные западные политики, которые что-то знали, молчали. В результате ничего не было сделано для того, чтобы остановить эти преступления. Факты не использовались даже в пропаганде, которая, кстати, могла бы сыграть сдерживающую роль. Гитлер болезненно реагировал на сообщения иностранной прессы, а не игнорировал их, как можно было бы предположить.

В Англии двое польских евреев-социалистов покончили с собой из-за того равнодушия, которое союзники проявляли к судьбе целого народа. Равнодушие было осознанным и политически мотивированным.

Гитлеровская пропаганда твердила: это война против евреев. Поэтому среди союзников существовала своего рода договоренность помалкивать относительно судьбы евреев на оккупированных территориях. Возникла некая форма интеллектуального или эмоционального безразличия.

Некоторые историки полагают, что Гитлер не решился бы умертвить шесть миллионов человек, если бы Черчилль и Рузвельт твердо сказали немцам: «Вы жестоко поплатитесь за истребление евреев». Гитлер опасался реакции Запада, но ничего не происходило. И фюрер уверовал в безнаказанность.

Некоего «первого выстрела», одного-единственного, принятого в какой-то определенный день решения не было. Это был процесс, в ходе которого высшее руководство рейха ободряло, поддерживало и развивало инициативу подчиненных.

Гитлер дополнял старания подчиненных все более радикальными указаниями. Он старательно избегал письменных приказов. Но его доверенные лица, прежде всего Гиммлер, тонко улавливали пожелания фюрера и немедленно их исполняли.

— Я не делаю ничего, о чем не знает фюрер, — говорил рейхсфюрер СС генералам вермахта, соучастникам преступлений СС и полиции безопасности.

И Гитлер и Гиммлер были в одинаковой степени охвачены расовой ненавистью и расовым безумием. Рейхсфюрер СС все время подталкивал Гитлера, например, когда off в мае 1940 года, после успешной военной кампании во Франции, очень ловко передал ему свой меморандум об «обращении с чуждыми народами на Востоке». И получил поддержку фюрера, опередив тех прагматиков, которые были больше заинтересованы в эксплуатации еврейского труда, чем в депортациях. Скажем, Герман Геринг в своем кругу говорил:

— Нам значительно важнее выиграть войну, чем проводить расовую политику.

В 1939 году на территории Германии оставалось около двухсот тысяч евреев, в основном стариков. В результате завоевания Польши в руки немцев попали сразу еще два миллиона евреев. И с каждым новым территориальным приобретением еврейское население под властью нацистов все увеличивалось, усиливая расовый фанатизм высокопоставленных нацистов. Кроме того, на востоке власти рейха намеревались очистить земли для фольксдойче, этнических немцев, живших за пределами Германии.

Как временное решение в конце 1939 года началась депортация евреев на территорию оккупированной Польши, в гетто в Лодзи, Варшаве, Кракове, Радоме, Люблине. Руководителям рейха было ясно, что со временем переполненные гетто, где люди умирали от голода и болезней, должны будут исчезнуть. Но как и когда, еще никто не знал. Хотя никто и не сомневался, какая судьба ждет евреев.

Часть Польши, включенная в состав Германии, стала называться Вартеландом. Гауляйтером Вартеланда назначили группенфюрера СС Артура Грейзера, нациста из Данцига (Гданьска). Группенфюрер Грейзер, которого в 1947 году повесят в Польше, объяснил подчиненным, что ждет оказавшихся в их власти поляков, евреев и цыган:

— Выселение. Эксплуатация. Уничтожение.

На польской территории нацисты и предполагали покончить с еврейским народом. Эта территория была превращена в «первую большую лабораторию национальносоциалистических экспериментов».

Подготовительным шагом к «окончательному решению» стали убийства в рамках программы эвтаназии. Первыми в августе 1941 года умертвили газом семьдесят тысяч немецких инвалидов, проходивших лечение в стационарах.

Тотальное уничтожение началось после нападения на Советский Союз. Отождествление евреев с большевиками лишь усилило антисемитизм наступавших немецких войск. Первые недели щадили женщин и детей, убивая только евреев-мужчин как «партизан». 15 августа 1941 года карательный отряд сообщил из Каунаса (Литва) о расстреле большой группы детей.

Штандартенфюрер Карл Ягер, местный руководитель СД и полиции безопасности, с гордостью доложил в Берлин, что сто сорок три еврейских ребенка были убиты в Каунасе и пятьсот девяносто девять отвезли в лес и расстреляли: «Для этой работы мы использовали восемьдесят литовцев. Шестьдесят — в роли водителей и охранников, еще двадцать вместе с моими людьми расстреливали».

Карл Ягер был старым членом партии и в СС вступил еще до прихода нацистов к власти. С 1935 года он служил в концлагерях. Война дала ему возможность развернуться.

«Еврейский вопрос здесь почти решен, — докладывал Ягер 1 декабря 1941 года. — Практически евреев в Литве не осталось. Евреев, оставленных для работы, следует уни-итожить зимой. Пока что евреев-мужчин надо стерилизовать. Если еврейка забеременеет, ее надо уничтожить».

Штандартенфюрер Ягер избежал ареста сразу после войны. Он скрывался и работал на ферме. В 1959 году его нашли и арестовали. Он повесился в тюрьме…

Убийство детей было вехой, после которой уже нельзя было повернуть назад. Летом 1941 года Гитлер и дал сигнал к разработке программы уничтожения европейских евреев, которая должна была осуществиться после казавшейся близкой победы над Россией. Геринг поручил подготовку этой программы Рейнхарду Гейдриху.

Через три месяца после нападения на Советский Союз Эйхмана вызвал начальник Главного управления имперской безопасности Рейнхард Гейдрих и поставил задачу:

— Фюрер приказал физически уничтожить евреев.

В оккупированных странах этим занимались айнзатц-группы, сформированные из сотрудников Главного управления имперской безопасности и войск СС.

Вот типичный состав айнзатцгруппы: солдаты войск СС — 340 человек, мотоциклисты — 172, административный персонал — 31, криминальная полиция — 41, гестапо — 89, вспомогательная полиция (местные добровольцы) — 87, охранная полиция — 33, переводчики — 51, операторы телетайпа — 3, радисты — 8. Общая численность — 890 солдат и офицеров, усиленный батальон.

Большое число мотоциклистов делало айнзатцгруппы мобильными. Они имели свой транспорт и быстро передвигались по оккупированной советской территории. Они делились на зондеркоманды численностью от двадцати до тридцати человек, которые непосредственно занимались расстрелами. Айнзатцгруппы подчинялись только своему командованию, которое пересылало рапорты непосредственно Гиммлеру. Потом, когда оккупированные территории поделили на зоны, команды подчинялись местному начальнику полиции безопасности.

Адольф Эйхман старался не жаловаться, но товарищам по партии объяснял, какую тяжелую задачу он выполняет. Прежде всего он скрупулезно выяснил, скольких придется уничтожить. Составил подробные карты расположения еврейского населения в Европе, затем подробные списки. Он настоял на том, чтобы все евреи носили желтую звезду, дабы легче было их опознать, сселял их в гетто — оттуда проще отправлять в лагерь.

Евреев расстреливали и вешали, но темпы этой работы не устраивали ни Эйхмана, ни его начальство, хотя активно действовали созданные еще в 1941 году, накануне вторжения в Советский Союз, специальные подразделения войск СС — айнзацтгруппы, которые по мере продвижения вермахта должны были уничтожать еврейское население.

Эйхман снова озабочен: достаточно ли эффективно работают эти подразделения? Неподалеку от захваченного Минска он устроил проверку. Колонну евреев поставили перед рвом. Эсэсовцы стреляли им в затылок.

Эйхман неосмотрительно встал слишком близко к одной из женщин, державшей в руках ребенка. Эсэсовцы сначала застрелили женщину, потом ребенка. Эйхман был поражен неаккуратностью эсэсовцев: кровь и мозги из простреленной головы ребенка испачкали его кожаное пальто, которое потом отчистил шофер.

Расстрел как метод не понравился Эйхману: слишком медленно, слишком неаккуратно и слишком дорого. Германия должна экономить патроны для фронта. Он доложил свои впечатления начальнику гестапо группенфю-реру СС Генриху Мюллеру. Тот был, как обычно, немногословен, но с подчиненным согласился.

Гейдрих велел Эйхману съездить к группенфюреру СС Одило Глобочнику, которого после оккупации Польши назначили руководителем СС и полиции в Люблинском округе. В июле сорок первого года Глобочника утвердили личным представителем рейхсфюрера по созданию концлагерей на территории генерал-губернаторства (то есть оккупированной Польши).

— Рейхсфюрер уже дал ему соответствующие указания, — пояснил Гейдрих. — Посмотрите, как у него идут дела, чем он там пользуется для уничтожения евреев.

В хозяйстве Глобочника Эйхман впервые увидел душегубки — грузовые автомобили с герметически закрывающимися кузовами. Кузов забивали людьми и пускали газ. Глобочника после разгрома Германии арестовали. Он покончил с собой в камере. Его главный помощник Германн Хёфле, тоже выходец из Австрии, успешно скрывался от правосудия. Его арестовали только в 1961 году. Хёфле тоже повесился в камере…

После пробного уничтожения газом советских военнопленных в конце октября 1941 года в концлагере Заксенхаузен заказали тридцать грузовиков, переоборудованных в «душегубки».

Но автомобилей не хватало и для вермахта. Сама акция длилась долго, а вытаскивать трупы было вредно для здоровья. Эсэсовцы жаловались на головную боль после экзекуций.

Тогда появилась идея устроить газовые камеры прямо в концлагерях. Эйхман понял, что найдено настоящее решение. В газовые камеры загоняли людей целыми партиями прямо из эшелонов, а трупы сжигали здесь же в лагерных крематориях.

— Вот это производительность! — гордо сказал Эйхману комендант Освенцима, который первым оценил эффективность газа «циклон Б».

Когда заработали газовые камеры, Эйхман почувствовал себя счастливым. Он понял, что сможет выполнить порученное ему дело. Нацисты отличились тем, что создали индустрию для уничтожения целого народа. Они не были маньяками. Они рассматривали уничтожение евреев как повседневную рутинную работу, которую следует хорошо исполнять.

20 января 1942 года на дачном объекте службы безопасности у берлинского озера Ванзее начальник Главного управления имперской безопасности Рейнхард Гейдрих объяснил высшим чиновникам Третьего рейха, что задача партии и государства уничтожить всех евреев. Эйхман снабдил Гейдриха цифрами для доклада и вел протокол совещания.

В августе 1944 года он доложил Гейдриху и Мюллеру, что четыре миллиона евреев уже уничтожены и еще два миллиона находятся в руках немцев.

Он без устали колесил по Европе, выискивая неучтенных евреев, договариваясь с транспортным ведомством и местными властями о вывозе евреев в лагеря уничтожения. Власти почти всегда шли ему навстречу. Только в Дании и Голландии у Эйхмана возникли затруднения: здесь не хотели выдавать евреев.

Адольф Эйхман с возмущением реагировал на любые попытки спасти евреев, полуевреев или евреев на одну четверть. Он воспринимал это как личную обиду, словно его лишали самого дорогого в жизни.

— Значительно разумнее уничтожить их всех, — объяснял он заблуждающимся товарищам.

Он обижался на попытки отдельных немцев спасти знакомых евреев и не понимал других чиновников Третьего рейха, которые не проявляли рвения в уничтожении евреев и заставляли его писать лишние бумаги.

Через много лет уже в роли подследственного он жаловался израильскому следователю, который вел его дело, на неповоротливость германской бюрократии:

— Каждое центральное ведомство твердо защищало свою сферу деятельности. Если бы не местничество, вся эта писанина была бы не нужна. Строго по инструкции, со всей своей пунктуальностью и аккуратностью они писали и писали. От этого и получились тонны бумажных дел.

Эйхман постоянно докладывал начальству о том, как плохо и медленно идет вывоз евреев в лагеря уничтожения, сколько сложностей встречается на каждом шагу. Зато он обнаружил, что кое-кто обошелся даже без его помощи. Особенно в Прибалтике. Литовцы, латыши и эстонцы сами уничтожили своих евреев. На стороне нацистской Германии в общей сложности сражались сорок тысяч латышей, из них двадцать тысяч — в добровольческих формированиях войск СС. Десять тысяч латышей немецкое командование отметило Железными крестами первого и второго класса.

В войска СС по собственной воле вступили и пятнадцать тысяч эстонцев. Важно подчеркнуть — по собственной воле. Все затхлое, тупое и ленивое словно ждало прихода вермахта.

А ведь Гитлер вовсе не собирался предоставлять Литве, Латвии и Эстонии государственную самостоятельность. Кто имел глаза, видел это и понимал, как нацисты относятся к Прибалтийским государствам. Что же заставляло литовцев, латышей, эстонцев называть себя союзниками, поддерживать Гитлера, восхвалять нацизм?

Прибалты воевали на стороне нацистской Германии не только потому, что успели возненавидеть НКВД и Красную армию после присоединения трех республик к Советскому Союзу. Они ощутили духовное и идеологическое родство с германскими нацистами, их объединяла общность целей и идеалов.

Согласившиеся служить немецким оккупантам литовцы, латыши и эстонцы оказались соучастниками военных преступлений гитлеровского режима против собственного и других народов.

Немецкие войска еще не успевали вступить в прибалтийские города, а местные жители уже убивали коммунистов и устраивали еврейские погромы. В Прибалтике евреи чувствовали себя как в пустыне. Им негде было спрятаться. Соседи оказались страшнее немцев.

4 июля 194! года в Риге сожгли Большую хоральную синагогу, куда согнали около трехсот латвийских и литовских евреев. В Латвии уничтожили около ста тысяч евреев. Немцам помогала вспомогательная латышская полиция.

Историк Маргер Вестерман, изучающий историю уничтожения евреев в Латвии, в мае 1994 года прочитал лекцию в Латвийской академии наук о том, как вспомогательная латышская полиция занималась уничтожением евреев при нацистской оккупации. Когда он закончил выступление, в зале стояла тишина. Позже выступление назвали «позорящим честь Латвии». Родители, братья и сестры Вестермана погибли в рижском гетто.

В Литве с 1941-го по 1944 год в общей сложности уничтожили двести двадцать тысяч евреев, девяносто четыре процента всего еврейского населения республики. Это было сделано в основном местными силами. Литовская полиция не только преданно исполняла указания немцев, но и проявляла инициативу — полицейские сами выискивали повсюду евреев, коммунистов и тех, кто им помогал. Либо сами убивали, либо передавали немцам.

Так что язык не поворачивается называть прибалтийских эсэсовцев борцами за национальную независимость.

Ветераны добровольческих формирований войск СС в Прибалтике получают теперь пенсию от немецкого правительства. Ни один из немногих выживших в Прибалтике евреев, которых уничтожали эти эсэсовцы, ничего не получает.

Когда Литва в 1991 году обрела независимость, то амнистировала всех осужденных советской властью, в том числе и участвовавших в уничтожении евреев. Им даже выдали пособие как невинно пострадавшим… Когда раздались голоса протеста, литовские интеллектуалы возмутились:

— Как эти люди смеют нас в чем-то обвинять? Мы — жертвы, а не они!..

Так же нещадно местное население уничтожало евреев на Украине и в Хорватии. Когда немцы пришли в 1941 году во Львов, националистически настроенные украинцы провозгласили свое государство и первым делом устроили еврейский погром.

В Минске немцы в конце 1943 года создали марионеточное правительство — Белорусскую центральную раду из четырнадцати человек под руководством Радослава Казимировича Островского. Проверкой на лояльность немцам было участие в уничтожении евреев. Нашлись люди, которые помогали айнзатцгруппам — они сбрасывали детей в ров, бросали туда гранаты, младенцам разбивали головы о камни. Председатель рады Радослав Островский пожелал обзавестись собственной армией, и нашлось тридцать тысяч добровольцев, готовых служить нацистам.

С удовольствием избавлялись от евреев поляки. Практически все лагеря уничтожения были построены на территории Польши. Не потому ли, что немцы знали: поляки в массе своей возражать не станут?

В середине девяностых в Варшаве я провел несколько часов, беседуя-с прекрасным польским артистом Даниэлем Ольбрыхским. Рассказывая о своей жизни, он заметил с грустью:

— Я провел детство на востоке Польши, где жили не только поляки. У нас были три костела и одна православная церковь. Каждое воскресенье сперва подавали голос костелы, а затем начинался перезвон колоколов православной церкви. К сожалению, уже не осталось ни одной синагоги — евреев либо убили, либо изгнали.

До войны в Варшаве проживало полмиллиона евреев, после начала войны прибавилось около двухсот тысяч беженцев. Все они были согнаны в гетто — квартал, обнесенный четырехметровой стеной, и понемногу уничтожались.

16 февраля 1943 года рейхсфюрер СС Гиммлер подписал секретный приказ: «По соображениям безопасности снести Варшавское гетто. Предварительно следует провести инвентаризацию всего пригодного к использованию жилого фонда и материальных ценностей любого рода».

«Непригодными к использованию» и, следовательно, подлежащими уничтожению оказались оставшиеся в гетто четыреста тысяч еще живых евреев.

17 апреля в Варшаву прибыл новый начальник службы безопасности и полиции группенфюрер СС Юрген Штроп. Бывший чиновник местного самоуправления в городе Детмольде, он осенью 1932 года вступил в СС. Он, возможно, ничего не добился бы в СС, если бы не счастливый случай. В его родных местах оказался сам Гитлер. Во время «хождения фюрера в деревню» высокие эсэсовские начальники положили глаз на расторопного, честолюбивого Штропа. Он пошел в гору.

«Постоянно готов действовать, находчив по форме и существу, поэтому способен занять любую должность», — говорилось в его характеристике после окончания курсов СС в Дахау. Штроп понадобился после начала войны. Он занимался тем, что «зачищал» оккупированные территории от славянских и еврейских «недочеловеков»; руководил службой безопасности во Львове, Кировограде, Херсоне.

19 апреля 1943 года Штроп приступил к исполнению приказа Гиммлера. Два батальона СС ворвались в гетто. Они должны были отправить всех евреев в концлагерь. Операцию группенфюрер Штроп планировал завершить в три дня.

Но в Варшавском еврейском гетто вспыхнуло восстание. Узники гетто оказали отчаянное сопротивление. В немецких солдат полетели бутылки с зажигательной смесью. Евреи сражались за каждый дом, за каждый метр улицы.

Сначала эсэсовцы отступили, затем стали штурмовать квартал при поддержке артиллерии и огнеметов. Многие сгорели заживо. Оставшихся в живых эсэсовцы построили в длинные колонны и отправили в Треблинку.

Сражавшийся в Варшавском гетто Йосеф Раковер оставил завещание, датированное 28 апреля 1943 года: «Варшавское гетто погибает с боем, с выстрелами, в пламени, но без воплей. Евреи не кричат от ужаса».

Сражение в гетто продолжалось почти месяц.

«Большая акция, — докладывал Юрген Штроп в Берлин, — была закончена лишь 16 мая 1943 года в 20.15 взрывом варшавской синагоги».

Он приказал три экземпляра подробного отчета об уничтожении гетто переплести в кожу. Для историков и судей, перед которыми после войны предстал группен-фюрер Штроп, сохранился экземпляр, врученный Гиммлеру.

Последние участники сопротивления до начала июня скрывались в развалинах. После восстания в Варшаве Гитлер приказал ликвидировать все гетто. Юрген Штроп был переведен в Афины. Ему поручили организовать отправку греческих евреев в Освенцим. В конце войны он был высшим чином в СС и полиции безопасности, служил в Висбадене. Перед его дверями стояли две большие машины — «майбах» и «хорьх». Он ходил с моноклем. Порядок в парке, окружавшем его резиденцию, поддерживали рабы, ввезенные в Германию.

После войны его арестовали американцы и в 1947 году приговорили к смертной казни. Но приговор не был приведен в исполнение, потому что выдачи Штропа потребовали польские власти. Сокамерник спросил бывшего эсэсовца:

— Вы сами-то бывали в гетто?

— Конечно, — ответил Штроп, — мне приходилось дышать этой мерзкой еврейской вонью. Вечером я возвращался к себе, принимал ванну и обтирался одеколоном.

— А вам не кажется, что восставшие защищали свое человеческое достоинство и честь своего народа?

— Еврей, — убежденно сказал Штроп, — не является полноценным человеком. У них нет ни чести, ни достоинства. Евреи — недочеловеки. У них кровь другая.

Этот немец к тому времени несколько лет просидел в тюрьме. За его плечами был американский суд, вынесший ему смертный приговор. Ему предъявили тысячи документов, и десятки свидетелей подтвердили его преступления. Но ничто не тронуло его душу. Он продолжал твердить: то, что было правильным, не может стать неправильным. Он выполнял приказ законных властей Германии.

В 1951 году Штропа еще раз приговорили к смертной казни в Варшаве и повесили.

По-настоящему мир узнал об уничтожении евреев после того, как советские войска освободили Маутхаузен. Постоянно возникает вопрос: что сами немцы знали о концлагерях и казнях?

Дочь личного фотографа фюрера Генриетта Гоффман (она вышла замуж за руководителя молодежи германского рейха рейхсляйтера Бальдура фон Шираха) рассказывала, как она однажды посмела заговорить с фюрером о том, что происходит на оккупированных территориях.

В апреле 1943 года она ездила к друзьям в Амстердам и увидела депортацию евреев. Она ужаснулась тому, как беззащитных женщин загоняли в вагоны, чтобы отправить в концлагеря. Вернувшись, позвонила Гитлеру и напросилась к нему в Оберзальцберг.

Ужин подали около двенадцати ночи. Гитлер не мог заснуть и не желал оставаться в одиночестве. Он явился в плохом настроении после чтения сводок с фронта. Вошел, вытирая глаза платком, и сел между Генриеттой Гоффман и Евой Браун. Гитлер поцеловал даме ручку, рассеянно поинтересовался:

— Вы были в Голландии?

— Да, поэтому я хотела с вами поговорить. Я видела ужасные вещи. Я не могу поверить, что там действительно исполняют вашу волю.

Фюрер посмотрел на нее с удивлением:

— Идет война.

— Да, но это были женщины, беспомощные, бедные женщины, которых отправляли в лагерь. Все вещи у них отобрали, семьи их больше не существуют. Я так понимаю, что они не вернутся назад…

— Вы сентиментальны, фрау фон Ширах. — Недовольный Гитлер встал. — Что эти евреи в Голландии с вами сделали?

Она тоже встала. Гитлер взял ее за руку:

— Поймите, каждый день погибает десять тысяч моих людей, незаменимых людей, лучших! Тех, других, не убивают. Они выживают даже в лагерях, эти неполноценные существа. Баланс не в нашу пользу. Что станет с Европой через сто лет? Я несу ответственность только перед собственным народом. Вы должны научиться ненавидеть! Я научился…

На всех уровнях немецкое общество демонстрировало одобрение и готовность помогать в депортации и уничтожении евреев. Многие проявляли энтузиазм и личную инициативу, щедро вознаграждаемую. На изгнании евреев наживались не только бургомистры и полицейские, но даже уборщицы, которые за личный досмотр еврейских женщин получали надбавку к жалованью. А соседи просто занимали квартиры депортированных и забирали их имущество.

Оберштурмбаннфюрер Адольф Эйхман повсюду находил единомышленников: они помогали ему отправлять евреев поближе к газовым камерам. За редчайшим исключением никто не пожелал помочь евреям. Этот мотив возникнет потом и во время суда над Эйхманом в Иерусалиме.

Сотни тысяч людей жили рядом с лагерями смерти. Они шли пешком на работу, вдыхая запах горящего человеческого мяса. Когда они смотрели в ту сторону, то видели нескончаемые клубы дыма, поднимавшиеся в небеса.

Сколько было свидетелей этой трагедии! Они стояли и смотрели, как избивали евреев, как их штыками загоняли в вагоны. Видели, как их заставляли — полумертвых, едва осознающих себя, в крови и экскрементах — бежать в «раздевалку», откуда открывалась «дорога в небеса», как говорили надзиратели, — в газовые камеры.

Что чувствовали эти свидетели террора? За малым исключением они оставались равнодушны к происходившему. Или даже были благодарны эсэсовцам:

— Евреи сами во всем виноваты. Разве они не были богатыми? Разве они не контролировали весь капитал? Разве они не эксплуатировали нас?

Даже католики, которым тоже досталось при Гитлере, увидели в нацистах инструмент, избавивший мир от «народа, распявшего Христа». Вполголоса они говорили друг другу:

— После войны поставим за это памятник Адольфу!

Семьдесят тысяч венгерских евреев загнали в гетто в Пеште, на берегу Дуная. В этой трагедии участвовали два исторических персонажа — Адольф Эйхман, занимавшийся «окончательным решением еврейского вопроса», и шведский дипломат Рауль Валленберг, который пытался спасти евреев.

Венгерских евреев стали отправлять в нацистские лагеря уничтожения после того, как в октябре 1944 года местные фашисты свергли правившего страной Миклоша Хорти, пытавшегося разорвать союз с Гитлером и договориться с союзниками о перемирии. При Хорти анти-еврейские акции были редкостью. Когда он узнал, что вывезенных из страны евреев сразу убивают, он приказал прекратить депортации евреев из Венгрии… Новые властители Венгрии рьяно принялись за дело.

Эйхман позднее, на суде в Иерусалиме расскажет, что венгерские фашисты действовали более эффективно, чем гестапо: они отправили в нацистские лагеря шестьсот тысяч евреев всего за пять месяцев. Те семьдесят тысяч, кого не отправили в лагеря, а оставили в гетто, медленно умирали от голода и холода. Уничтожение гетто прекратилось в январе 1945 года, когда советские танки вошли в Будапешт.

Очень многое зависело от порядочности местных властей. Болгария хотя и была союзником Гитлера, но отказалась выдать для депортации в концлагеря своих евреев и спасла пятьдесят тысяч человек…

После войны Адольфа Эйхмана искали полтора десятка лет. За это время в воображении людей он превратился в настоящее чудовище. Агенты израильской разведки, которые вывезли его из Аргентины, были поражены, увидев самого обычного, скорее даже жалкого человечка. И это убийца шести миллионов?

На суд в Иерусалим приехали многие видные ученые — они хотели понять феномен Эйхмана. Среди них была Ханна Арендт, крупнейший немецкий социолог и философ. Она пришла к выводу, показавшемуся тогда неожиданным.

«Во время суда каждый мог убедиться, что этот человек не чудовище, — писала Ханна Арендт. — Он нормальная среднестатистическая личность. Не слабоумный, не зацикленный идеологически, не циничный».

Эйхман — не дьявол, не фанатик, не маньяк, не садист. Он был образцовым немецким чиновником. Полдюжины психиатров подтвердили, что Эйхман — вполне нормален.

Этот вывод подтвердил знаменитый психологический эксперимент, проведенный в шестидесятых годах в университетском городке Нью-Хейвен под руководством социопсихолога Стэнли Милгрэма. Он хотел понять, почему немцы так легко подчинились властям в Третьем рейхе. Неповторимой чертой германского национального социализма было обилие послушных исполнителей.

Стэнли Милгрэм полагал, что в немцах есть что-то особенное, а американцы, как свободные люди, поведут себя иначе и откажутся выполнять бесчеловечные приказы.

Он пригласил добровольцев участвовать в экспериментах по обучению силовыми методами. Добровольцы могли стать «учителями» или «учениками». Все предпочли роль «учителей». Они не видели своих «учеников», общались с помощью переговорного устройства.

Если «ученик» давал некорректный ответ, его наказывали электрическим разрядом. Ток включал «учитель». Перед началом эксперимента всех участников угостили электрошоком в сорок пять вольт — они убедились, что смогут причинить реальную боль.

По переговорному устройству «учитель» задавал вопрос и называл варианты ответов. В случае неправильного ответа нажимал кнопку, наказывая «ученика» электрошоком. После каждой ошибки «учитель» увеличивал уровень напряжения. Постепенно «ученики» стали испытывать настоящую боль, и «учителя» слышали их крики.

Результат экспериментов оказался ужасающим: двое из трех добровольных «учителей», войдя во вкус, дали своим «ученикам» дозу, которая была бы смертельной, если бы это не был просто лабораторный эксперимент.

Стэнли Милгрэм продолжил эксперименты в условиях, когда «учитель» видел своего «ученика». «Учитель» должен был сам класть руки «ученика» на электропроводящие подлокотники кресла. Каждый третий «учитель» настолько втянулся в порученное ему дело, что продолжал мучить своих учеников, видя их страдания.

Какой вывод сделал Стэнли Милгрэм?

Если люди верят, что они действуют в интересах государства, если они исполняют приказ, высшую волю, если «так надо», они легко отбрасывают все моральные соображения, превращаются в монстров и готовы совершать преступления неслыханной жестокости.

У всех народов есть светлые и мрачные периоды в жизни. Приход к власти Уинстона Черчилля с его неукротимым характером было счастьем для Англии, чья судьба висела на волоске.

— Когда меня назначили премьер-министром, — говорил Черчилль, — я вдруг почувствовал себя свободным: наконец-то вся ответственность будет лежать на мне одном.

Англичане уверены, что они вели бы себя в условиях оккупации иначе, чем другие народы Европы. Возможно, они ошибаются. Если бы президент Рузвельт умер раньше, а Гитлер подписал с американцами пакт о ненападении и не напал на Советский Союз, а оккупировал Британию, то все было бы по-другому, несмотря на мужественный британский характер. И многие англичане, не исключено, точно так же сотрудничали бы с немцами и преследовали евреев, как это происходило во многих частях Европы.

Единственный метод самообороны против привычки подчиняться власти — воспитание индивидуальности, внутренней самостоятельности. Коллективизм, привычка маршировать строем, превращение государства в арбитра всех проблем подрывает независимость личности. Если ее нет, человек легко принимает идеологию и практику национального социализма.

Человек существует не для того, чтобы им управляли. Не быть управляемым, не позволять манипулировать собой, сохранить пространство внутренней свободы — вот один из уроков, извлеченных из опыта Освенцима.

Французский философ Андре Глюксман писал, что он ребенком был свидетелем того, как его родственников отправили в Освенцим. С таким же успехом они могли оказаться в ГУЛАГе.

Но вот открытие, которое потрясло: в каждом человеке заложен потенциал быть не только жертвой концентрационных лагерей, но и самому строить лагеря или же, по крайней мере, не возражать против их существования. Слепой Фауст мечтает о свободе, жаждет изменить мир, но в итоге роет сам себе могилу.

Немцы действительно склонны к подчинению. Но тут проблема не генетическая, а историческая. У немцев было меньше времени, чем у американцев или голландцев, понять, что такое свободный гражданин в свободной стране.

Об этом писал немецкий философ Теодор Адорно в эссе «Воспитание после Освенцима»: «После распада кайзеровского рейха люди психологически оказались неподготовленными к свободе, которая упала им в руки. Именно готовность быть заодно с властью и подчиняться тому, что сильнее, создала образ мучителей… Единственной силой против Освенцима могла бы быть внутренняя автономность, сила, необходимая для неучастия».

Самым важным в смысле недопущения нового Освенцима Теодор Адорно считал «необходимость противодействия господству любого коллектива… Люди, которые слепо встраиваются в коллективы, сами превращают себя в нечто вроде материала, уничтожают в себе способность к самоопределению».

Нацизм выглядел как помрачение ума целого народа, как безумие, способное ослепить целое общество. Маленький, ничем не примечательный, обыкновенный человек, поддавшись этому безумию, совершает невиданные в истории преступления. На самом деле это не было безумием.

«Банальность зла» — такова формула Ханны Арендт. Это объяснение позволяет понять необъяснимое: нормальный, с точки зрения психиатров, человек годами методично убивает людей и считает это своим долгом.

Адольф Эйхман готов был принять это объяснение, считая, что подобное толкование его поступков равнозначно избавлению от ответственности.

— Вы должны мне поверить, — убеждал Эйхман захвативших его израильских оперативников. — Я ничего не имею против евреев. Я просто выполнял порученное мне дело. Я никогда не был антисемитом. Мне даже нравились евреи. У меня в начальной школе был друг-еврей. Когда я приехал перед войной в Палестину, то в Хайфе нанял еврея-таксиста, а не араба. Евреи мне нравились больше, чем арабы.

В тот момент он, кажется, даже верил в то, что говорил.

— Вы же солдат, вы выполняете приказ, — внушал он израильскому офицеру. — Почему вас удивляет, что и другие делают то же самое? Идея состояла в том, чтобы создать государство, свободное от евреев. Первоначально мы хотели всех евреев выслать. Но ни одно государство не согласилось принять всех евреев. Кто же виноват в их гибели — Германия или западный мир?

На суде Эйхман не отрицал своего участия в «окончательном решении еврейского вопроса», но наотрез отказывался признавать себя убийцей:

— Я никогда никого не убивал. Я занимался только тем, что находил евреев и отправлял их в лагеря. Таков был приказ фюрера. Я должен был подчиняться. Выбора у меня не было.

«Выполнение приказа было самым главным для меня. Возможно, это в природе немца», — писал Адольф Эйхман в своих записках, пытаясь объяснить, почему он сыграл такую роль в уничтожении европейского еврейства.

Он рисовал себя человеком, который исполнял свой служебный долг, а вовсе не руководствовался чувством ненависти. Эйхман, находясь в израильской тюрьме, написал тысячу двести страниц, которые в 1999 году израильское министерство юстиции передало немецким ученым для изучения и публикации:

«С детства исполнительность была чрезвычайно важным для меня качеством. Когда в двадцать семь лет я поступил на военную службу, то обнаружил, что необходимость подчиняться не показалась мне чем-то сложным. Для меня было немыслимым не подчиниться приказу…

Когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что жизнь, основанная на привычке подчиняться и исполнять при-казн, это очень комфортная жизнь. Это сводит к минимуму необходимость размышлять».

Адольф Эйхман родился в Золингене в Рейнской области. Когда мальчику было шесть лет, его отца, бухгалтера, перевели в австрийский город Линц, где вырос и Гитлер. Семья осталась в Австрии. Эйхман-старший основал в Зальцбурге горно-промышленную компанию, но собственный бизнес у него не получился.

Молодой Эйхман торговал керосином и надеялся заняться смазочными маслами. Его отец был к нему очень строг. Сам Адольф считал, что был «послушным ребенком».

В апреле 1932 года он вступил в национально-социалистическую партию и в СС. Его отец был хорошо знаком с отцом Эрнста Кальтснбруннера, будущего начальника Главного управления имперской безопасности.

Кальтенбруннер-младший и привел Адольфа Эйхмана к нацистам. Штурмбаннфюрер Кальтенбруннер дал Адольфу Эйхману рекомендательные письма, когда тот в 1933 году решил перебраться в рейх. Эйхмана сразу отправили служить в австрийский легион СС, сформированный с дальним прицелом — подготовить кадры для работы на австрийской территории после ее присоединения к Германии. Потом он изъявил желание перейти в имперскую службу безопасности, СД, и был принят.

Начинал с того, что разбирал картотеку масонов под руководством оберштурмбаннфюрера Грегора Шварц-Бостунича, о котором еще пойдет речь в этой книге. Потом Эйхмана перевели в «еврейский» отдел СД и поручили собирать все материалы, относящиеся к немецким евреям и их организациям. Эйхман засел за книги о евреях, масонах, всемирном сионистском заговоре, издававшиеся нацистами, — теперь их можно прочитать и в нашей стране.

После создания Главного управления имперской безопасности в 1939 году Адольфа Эйхмана перевели в гестапо. Четыре отделения (реферата) занимались церковными делами. Первое ведало «политическим католицизмом», второе — «политическим протестантизмом», третье — другими церквами и масонами.

Эйхман стал начальником реферата IVB4 — «еврейские дела, очистка рейха, конфискация имущества враждебных народу и государству лиц».

Он ведал отправкой евреев в концлагеря. Без его подписи не отправлялся ни один эшелон. Характерно, что во время войны, когда для вермахта имел значение каждый состав, каждый локомотив, Эйхман не знал отказа. Отправка евреев к местам уничтожения шла по категории «военные перевозки особо важного значения».

Он считал себя невиновным, потому что всю жизнь всего лишь выполнял приказ. На допросе он говорил израильскому следователю:

— Если бы мне в то время сказали: «Твой отец изменник» и я должен его убить, то я бы сделал это. Ибо предполагалось одно: приказ начальника — это приказ. Пятки вместе, носки врозь и отвечать «Так точно!».

Так кем же был Эйхман? «Нормальным» человеком с испорченным общественными условиями характером, пленником безвыходного положения или же гнусным и подлым негодяем?

В свое время иерусалимский суд поручил психиатру установить, является ли подсудимый психически вменяемым и способен ли он предстать перед судом. Среди прочего израильский психиатр попросил Эйхмана сделать несколько рисунков, позволяющих заглянуть в характер человека.

Через двадцать лет после суда на основании этих рисунков была организована еще одна экспертиза. Пятерых известных американских психиатров ознакомили с рисунками, не называя имени автора.

Вот их заключения:

— Это очень агрессивный человек. Он был когда-то воинственным, а теперь не имеет больше власти продолжать эту войну…

— Это человек, вызывающий страх. Ему свойствен садизм. В нем есть нечто от хичкоковских персонажей, он словно играет роль в фильме ужасов…

— Он чудовищно агрессивен, его гнев не знает границ…

— Этот человек буквально кипит от злости, но старается ее скрыть…

— Ярко выраженный садомазохистский тип. Агрессор, способный быть очень жестоким…

Анализ рисунков может показаться не очень надежным методом исследования, но на самом деле он давно входит в инструментарий психиатров, позволяя определить интеллектуальные способности, уровень умственного развития и характерные черты подсознания. Клинический опыт, который собирается годами, позволяет психиатрам ставить точный диагноз. Нервозный, жестокий, не терпящий возражений — вот каким увидели психиатры Эйхмана. Другие черты его характера: холодный, недоверчивый, эгоцентричный, неспособный к дружбе.

Рисунки, утверждают психиатры, свидетельствуют о том, что в родительском доме он вырос без тепла, радости. Вместо любви в семье культивировалась дисциплина. Строгость наказания воспитала страх перед начальником, способным причинить боль. Его собственные потребности и интересы подавлялись. Это сделало Эйхмана неврастеником, склонным к паранойе.

Одержимый порученным ему делом, он педантично следил за исполнением каждой детали приказа, трусливо думал только о том, как угодить начальнику, и больше всего боялся не справиться…

Личность Эйхмана, считают психиатры, исследовавшие несколько сот нацистских военных преступников, была характерной для того режима, которому он столь преданно служил. Режима неукоснительного бюрократического порядка и опустошающей жестокости.

Само понятие «банальность зла» помогло многое понять в механизме тоталитарного государства. Тем не менее это объяснение представляется недостаточным.

Уничтожение евреев стало для Эйхмана не просто выполнением приказа, а делом всей жизни. Он был словно заворожен этой целью. Он не думал ни о чем другом.

Бывший комендант Освенцима на нюрнбергском трибунале рассказывал об Эйхмане. В его представлении Эйхман предстает идейным убийцей:

«Он был совершенно убежден в том, что если ему удастся уничтожить биологическую базу евреев на Востоке, то от этого удара еврейство в целом никогда больше не оправится. Он был совершенно одержим своей миссией.

Он настаивал на акциях уничтожения и возражал против отбора из эшелонов работоспособных евреев. Он считал это препятствием лля окончательного решения еврейского вопроса, которое должно быть осуществлено как можно скорее, потому что невозможно предвидеть исход войны».

Эйхман продолжал уничтожать евреев и в самом конце войны, когда руководители рейха лихорадочно искали пути спасения и даже Гиммлер велел притормозить осуществление «окончательного решения».

— Гиммлер хотел, чтобы я остановился, — признался Эйхман израильтянам. — Он решил, что нам всем пора спасать наши шкуры. Я продолжал действовать. Если человеку поручено дело, он обязан довести его до конца…

Оберштурмбаннфюрер Эйхман позволил себе свысока смотреть на рейхсфюрера, проявившего непозволительную слабость.

В сентябре 1940 года Генрих Гиммлер напутствовал офицерский состав одного из полков СС:

— Я хотел бы сказать вот что: мы должны, в том числе и в войсках СС, замечать и уважать деятельность службы безопасности и полиции, понимая, что люди в черных мундирах так же заслуживают этого, как и вы. Работа сотрудника СД или гестапо составляет жизненно важную часть нашего общего дела. Во многих случаях значительно легче идти со своей ротой в атаку, чем сдерживать с этой ротой культурно отсталое, отвратительное население, производить казни, отправлять транспорты с людьми, удалять визжащих и плачущих женщин…

Но сам Гиммлер едва не лишился чувств, когда в концлагере ему показали процесс уничтожения узников. Эйхман в обморок не падал.

Иерусалимский суд вынес вердикт 10 декабря 1961 года: виновен в преступлениях против человечности. Адольф Эйхман единственный человек, приговоренный к смерти в Государстве Израиль. Смертный приговор не может вызвать радость. Да и история антисемитизма на Эйхмане не закончилась. Но если думать о торжестве справедливости, то мысль о том, что 31 мая 1962 года, около полуночи, Адольфа Эйхмана повесили в Иерусалиме, вызывает некое мрачное удовлетворение.

Через тридцать два года после его казни, в мае 1995 года, Рикардо Эйхман был назначен профессором археологии в Тюбингенском университете в юго-западной части Германии.

Он собрал студентов и сказал:

— Меня зовут Рикардо Эйхман. Я думаю, вы знаете, что связано с именем Эйхмана. Адольф Эйхман был моим отцом. Если вы думаете, что я нацист, то лучше покиньте аудиторию прямо сейчас, потому что я не нацист.

Рикардо Эйхман родился в Аргентине в 1955 году. Он поздний ребенок. Его матери Вере Эйхман было тогда сорок пять лет. Его отцу Адольфу Эйхману, который жил под именем Рикардо Клемент, минуло пятьдесят.

— Я помню, как он держал меня за руку, — вспоминал Рикардо. — Я помню, как он отвел меня в кондитерскую и купил шоколадку. И я помню, как сидел на ступеньках каждый вечер и думал: когда же папочка вернется домой?

В 1995 году сын Адольфа Эйхмана Рикардо встретился в Лондоне с бывшим агентом израильской разведки Цви Аарони, одним из тех, кто тайно вывез бывшего руководителя нацистской программы массового уничтожения евреев из Аргентины в Израиль. Испытывал ли Рикардо ненависть к этому человеку?

— Нет, — твердо ответил он. — Адольф Эйхман заслужил, чтобы его привлекли к суду. Я видел приказы о депортации, подписанные моим отцом. Я никогда не сомневался в том, что именно он все это сделал. Я противник смертной казни, но я понимаю, почему они его повесили.

Он говорит о своем отце как о совершенно чужом человеке. Рикардо было всего пять лет, когда его отца поймали и вывезли в Израиль, и семь, когда его отец стал первым в Израиле преступником, которому вынесли смертный приговор.

Вера Эйхман оставила двоих старших сыновей в Аргентине, а младших повезла в Федеративную Республику.

Рикардо чувствовал себя очень одиноко:

— Я знал, что мой отец умер, но не знал где и почему. Моя мать хранила все вырезки о нем под кроватью. Там я их и нашел. Я понял кусочки, но не понял картины в целом. Когда я спрашивал мать, она говорила: «Lass das» — оставим это. Эта тема оставалась табу до ее смерти.

Своими чувствами Рикардо не делится с братьями и вообще поддерживает отношения только с одним из них. Его старший брат Хорст в юном возрасте любил примерять эсэсовскую форму. Рикардо завидует детям, чьи отцы погибли в автомобильной катастрофе или умерли от болезни.

— Мне было тринадцать или четырнадцать лет, когда в журнале я увидел фотографию виселицы, на которой был повешен мой отец. Однажды учительница в школе рассказывала об Эйхмане. Потом она сказала мне, что не хотела меня как-то обидеть. Я краснел, когда в моем присутствии упоминали нацистов и эсэсовцев.

Он ни к кому не испытывает ненависти. Ни к израильтянам, ни к матери, которая так и не рассказала ему правду:

— Мне очень жаль, что у меня не было отца. Но я любил мою мать, а она любила моего отца.

Ему звонят бывшие нацисты с выражениями симпатии. Бывшие узники концлагерей, напротив, считают, что фашизм наследуется генетически.

— Я ничего не могу поделать, — с болью говорит Эйхман-младший. — Изменить фамилию? Зачем? Невозможно убежать от себя, от своего прошлого.

Всю жизнь он живет с ярлыком: сын Эйхмана. Что же он в юности говорил друзьям об отце?

— Что он погиб в результате войны. Вероятно, они представляли себе какую-то героическую картину. Когда я познакомился с будущей женой, она знала о моем отце больше, чем я, потому что профессионально занималась историей Третьего рейха.

Рикардо Эйхман мечтал стать летчиком. Но во время занятий по химическому оружию услышал, как кто-то распорядился: «А теперь в газовую камеру имени Эйхмана». Он ушел из авиации и стал археологом. Своих детей — двоих сыновей — Эйхман-младший учит терпимости и рассказывает им о негодяях в коричневой униформе. Он не думает, что нацисты вновь придут к власти в Германии. Но на всякий случай у него всегда наготове маленький чемоданчик, чтобы немедленно бежать из страны вместе с детьми.

Ангел смерти (Йозеф Менгеле)

Этот человек вошел в историю как один из символов нацистского рейха. Его улыбка и мягкие манеры заставили узников концлагеря Освенцим называть его «ангелом смерти».

В памяти жертв он остался именно таким: аккуратный пробор, темно-зеленая форма выглажена, эсэсовская фуражка сдвинута набок, сапоги, начищенные до идеального блеска, слегка расставлены. Большой палец на ремне с кобурой. Он встречал эшелоны с новыми узниками и приказывал им идти либо налево, либо направо.

Налево — смерть, направо — жизнь. Жить или умереть — это решал врач Йозеф Менгеле. Он распоряжался жизнями людей совершенно бесстрастно. Огонек интереса загорался в его глазах только тогда, когда он видел близнецов.

Доктор Менгеле был генетиком. Свои научные занятия он продолжал и в Освенциме. Пребывание в лагере было для него своего рода научной командировкой. Менгеле отправлял близнецов на операционный стол и разделывал их, как чудесный подопытный материал, — во имя науки, которой он служил. Можно резать кроликов, можно — обезьян. Доктор Менгеле работал с более полезным в научном смысле материалом.

Один из узников Освенцима, врач по профессии, вспоминал о Менгеле:

— Бессчетное число часов провел он, склонившись над своими микроскопами, у своего инкубатора, у своих пробирок. Терпеливо выстаивал он у анатомического стола в фартуке, забрызганном кровью, с руками также обагренными кровью, все что-то искал и исследовал, как помешанный…

О Менгеле рассказывали самые фантастические истории, ему посвящены книги и даже художественные фильмы.

На самом деле стены его кабинета не были украшены коллекцией глаз сотен убитых детей — глаза его тоже не интересовали. Сомнительной кажется история о том, что Менгеле бросал в печь новорожденного или вырезал из живота беременной женщины живой эмбрион. Он, не колеблясь, сделал бы это, но наука этого не требовала.

Иозеф Менгеле происходил из католической семьи. В небольшом городке Гюнцбурге на берегу Дуная семейству принадлежала крупнейшая в городе фабрика. Фамилия Менгеле по-прежнему написана огромными буквами на фасаде фабрики. В городе есть улица Карла Менгеле, основателя фабрики и отца Йозефа.

Его отец быстро сообразил, что пора вступать в партию. Когда Гитлер приехал к ним в тород, то выступил с речью именно на фабрике Менгеле. При нацистах фабрика получила хорошие заказы.

Предполагалось, что Йозеф, как старший сын, продолжит семейное дело. Но мальчик с детства был очень амбициозным. Однажды он сказал приятелю:

— Когда-нибудь ты увидишь мое имя в энциклопедии.

Он сдал школьные экзамены в 1930 году и первоначально хотел стать зубным врачом — в городке не было ни одного дантиста, это обещало выгодную практику. Но потом решил, что стоматология — слишком узкая специализация, и отправился продолжать образование в Мюнхен.

Менгеле изучал медицину, но сразу понял, что его больше интересует происхождение человека, нежели исправление его недостатков. Он оказался в окружении ученых, уверенных в том, что некоторые живые существа вовсе недостойны жизни. Он учился у доктора Эрнста Рудина, который полагал, что медики должны избавить человеческую расу от недостойных особей. Рудин примет активное участие в составлении законов о стерилизации, которые войдут в силу в июле 1933 года.

Эрнст Рудин утверждал, что способен определить, есть ли у человека еврейская кровь, даже по фотографии. Под его руководством Менгеле защитил диссертацию, в которой доказывал, что можно определить расовое происхождение человека по его челюсти. Одновременно он сдал экзамены и приступил к работе в медицинской клинике при Лейпцигском университете.

В этой клинике работали врачи, которые объясняли партийному руководству, что дети, рожденные слепыми, безногими или умственно неполноценными, должны быть подвергнуты эвтаназии, то есть убиты. Гитлер легализовал эвтаназию 1 сентября 1939 года, вдень, когда началась Вторая мировая война.

В Лейпциге Менгеле познакомился с будущей женой. При установлении ее арийского происхождения, как и в истории с Гитлером, возник вопрос относительно одного из дедушек. Она не могла доказать, что он действительно был полноценным немцем. В конце концов более тщательное изучение ее расового дела и показания друзей, подтвердивших ее нордический характер, спасли брак.

Но Йозеф Менгеле лишился возможности быть занесенным в «Родовую книгу», где значились имена тех, кто смог подтвердить полноценное арийское происхождение с 1750 года. Это также лишило детей Менгеле посеребренных ложек, которые Гиммлер дарил каждому арийски чистому младенцу.

Сомнений в происхождении самого Менгеле не возникало, хотя он сам больше походил на цыгана, чем на истинного арийца. У него была смуглая кожа и темные волосы. По расовой классификации Менгеле был отнесен к динарско-восточной расе, то есть к южным германцам.

1 января 1937 года Менгеле поступил на работу в престижный Институт наследственности, биологии и расовой чистоты при Франкфуртском университете. Он стал работать под руководством одного из самых известных европейских генетиков профессора барона Отмара фон Фершуэра, который очень интересовался близнецами.

Профессор восхищался Гитлером как «первым политиком, который по достоинству оценил наследственную биологию и расовую гигиену». Со временем профессор убедит Менгеле принять назначение в Освенцим. Он станет во время войны директором Института антропологии, человеческой наследственности и генетики имени кайзера Вильгельма в Берлине.

В этом научном учреждении исходили из того, что можно очищать расу от дурных примесей и оставлять на земле только особей, чья жизнь достойна продолжения.

Принятый в сентябре 1935 года закон «Об охране немецкой крови и немецкой чести» превратил интимные отношения между людьми «неодинаковой крови» в наказуемое деяние.

Брак или внебрачные интимные отношения с евреями карались каторжной тюрьмой. Глава еврейской обши-ны Нюрнберга Леман Катценбергер был приговорен к смерти за то, что он публично поцеловал немку Ирен Зайлер.

Менгеле и его профессор выступили в качестве экспертов по одному из таких дел: человек, чей отец был евреем, обвинялся в любовной связи с немкой.

Обвиняемый доказывал, что на самом деле он стопроцентный ариец, поскольку появился на свет от внебрачной связи его матери-немки с настоящим немцем. Оба генетика, изучив его с антропологической точки зрения, пришли к выводу, что он еврей. Любопытно, что суд не прислушался к их выводу и оправдал обвиняемого. Оскорбленный в лучших чувствах молодой ученый Йозеф Менгеле подал жалобу на то, что к мнению науки не прислушались.

Придя в 1933 году к власти, Гитлер объявил четырехлетний мораторий на прием в партию новых членов. Фюрер боялся, что в нее хлынут люди, которые могут изменить линию партии в более либеральном направлении. Когда мораторий закончился, в мае 1937 года Менгеле написал заявление и получил партийный билет.

На следующий год Менгеле вступил еще и в СС. Одновременно получил докторскую степень по медицине. Жизнерадостный поклонник институтских секретарш, Менгеле поверил в то, что он служит великому делу, помогая Гитлеру спасти арийскую расу от самоуничтожения.

Когда началась Вторая мировая война, доктора Менгеле призвали на военную службу и в звании унтерштурмфюрера СС отправили в оккупированную Польшу в генеалогическую секцию главного управления СС по делам расы и поселений. Вместе с другими эсэсовскими врачами он устанавливал расовую ценность тех жителей Польши, которые утверждали, что в них есть арийская кровь.

Слабый физически, Гиммлер восхищался мифическими подвигами нордических предков и мечтал о создании совершенного человека.

Имперский комитет по защите здоровья нации опубликовал памятку будущим супругам:

В личном штабе рейхсфюрера СС действовала организация Lebensborn, которая должна была позаботиться о появлении достаточного количества арийских младенцев. Гиммлер обратился к эсэсовцам с призывом серьезно отнестись к своему потомству. Он распорядился не посылать на фронт бездетных эсэсовцев раньше, чем они обзаведутся потомством, и требовал, чтобы армейское командование предоставляло молодым эсэсовцам такую возможность. Около десяти тысяч младенцев появились на свет в родильных домах организации Lebensborn, где производили на свет детей незамужние немки с подходящими расовыми характеристиками.

По всей Европе отбирали детей арийского происхождения, которых отдавали на воспитание в эсэсовские семьи — как будущих солдат. Особенно высоко Гиммлер ценил норвежскую кровь, «кровь викингов». Несколько тысяч детей родились в результате сознательного «скрещивания» солдат немецких оккупационных войск и норвежек. Родильные дома Lebensborn появились во Франции, Бельгии и Люксембурге.

В июне 1941 года Йозефа Менгеле отправили на Украину, где он получил Железный крест второго класса. В январе 1942 года его назначили в медицинский отряд дивизии СС «Викинг». Здесь его наградили Железным крестом первого класса — за спасение двух раненых танкистов, которых он вытащил из подбитой машины.

В конце 1942 года его перевели в центральный аппарат главного управления СС по делам расы и поселений. Благодаря этому он смог вернуться и к работе в Институте антропологии, человеческой наследственности и генетики имени кайзера Вильгельма в Берлине.

Директор института уговорил Менгеле принять назначение в Освенцим. Профессор выделял деньги для научных исследований Менгеле в Освенциме, а Менгеле отправлял в институт свои научные отчеты.

До войны в Освенциме располагались казармы польской армии. Рядом, в Биркенау, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер построил новые бараки. Лагерь так и назывался — Освенцим-Биркенау. Там было пять крематориев и газовых камер. В хорошую ясную погоду дым, поднимавшийся из труб крематория, был виден на тридцать с лишним километров.

Максимума производительности газовые камеры достигли летом 1944 года: девять тысяч человек в сутки. Простым эсэсовцам за участие в умерщвлении людей полагался дополнительный паек: десять сигарет в день, четверть литра водки, полкило колбасы. Офицерский состав СС кормили очень хорошо. Вот воспоминания одного из лагерных офицеров: «Сегодня прекрасный воскресный обед — томатный суп, половинка цыпленка с картофелем и красной капустой, чудесное ванильное мороженое».

Для эсэсовского персонала в концлагере работали большой стадион, библиотека, театр, плавательный бассейн, симфонический оркестр и публичный дом.

Доктор Менгеле буквально расцвел в лагере. Все остальные делали только то, что входило в их обязанности. Менгеле занимался все новыми и новыми проектами. Его даже ошибочно считали главным врачом лагеря. На самом деле главным врачом был доктор Эдуард Вирте, который назначил Менгеле старшим врачом женских бараков.

Менгеле начал с того, что остановил эпидемию тифа. Он отправил тысячу с лишним цыган, среди которых обнаружились заболевшие, в газовую камеру. В конце 1943 года в другом блоке вновь появился тиф. Он опять-таки отправил весь блок, шестьсот женщин, в газовую камеру. Он бы не стал этого делать, если бы нашел другой способ остановить эпидемию. Но другого способа он не придумал.

Менгеле как-то сказал одному из коллег, что в мире существуют только две одаренные нации — немцы и евреи — и задача состоит в том, чтобы устранить всех евреев.

В августе 1943 года Менгеле навестила в Освенциме его жена Ирена. В 1944 году у них родился сын Рольф.

В Освенциме не один Менгеле занимался исследовательской работой. Некоторые высокопоставленные нацисты считали, что не стоит сразу убивать всех евреев, лучше заставить их сначала поработать, только на всякий случай их надо кастрировать или стерилизовать. Этим занималась особая бригада медиков — они стерилизовали узников рентгеновскими лучами. Возглавлял бригаду доктор Хорст Шуман.

Два врача назначались дежурными на приемку очередного эшелона с узниками. Они решали, кого сразу отправить в газовую камеру, а кого в барак, их смерть откладывалась примерно на три месяца. Некоторые эсэсовские врачи ненавидели эту работу и после дежурства напивались до беспамятства. Менгеле занимался этим с явным удовольствием. Он иногда улыбался и насвистывал опереточный мотив.

— Близнецы! — это слово слышали от него поступающие в Освенцим новоприбывшие узники, если он видел тех, кто его интересовал больше всего.

После войны Менгеле мечтал стать профессором, он думал только о будущей научной карьере. Ему построили лабораторию при крематории № 2 в Биркенау, где предполагалось проводить вивисекцию только что убитых узников. Лабораторию снабдили современным оборудованием.

Партия поставила перед наукой задачу — поднять рождаемость. Одним из путей считалось искусственное увеличение числа двойней и тройней. Разумеется, только в том случае, если потомство будет арийским — голубоглазым и светловолосым. Однако исследование близнецов, чтобы выяснить, что наследуется, а что приобретается, требует длительного наблюдения за близнецами. В условиях Освенцима это было невозможно. Что же придумал Менгеле?

Близнецов помещали в 14-м бараке в Биркенау, где поставили нормальные кровати. Близнецам давали приличную еду. Менгеле приносил им сладости. Трудно сказать, сколько пар близнецов прошло через его руки. По некоторым подсчетам, одновременно в его распоряжении было около двухсот пар.

Его подручные совершали тщательные антропологические замеры близнецов, искали самые мелкие детали того, что в них было общего и различного.

Дальше начинались пытки. Он вводил близнецам возбудитель тифа, ампутировал отдельные органы, наносил раны — чаще всего безо всякой анестезии. Он хотел увидеть разницу в реакции близнецов на одно и то же вмешательство. Он переливал кровь от одного к другому.

Умертвив близнецов, он тщательно исследовал их внутренние органы. Только в Освенциме могли быть созданы такие уникальные условия для его работы: близнецы, умерщвленные одновременно. Однажды Менгеле сам убил четырнадцать пар близнецов-цыган, готовясь к исследованиям. Он вводил им сначала снотворное, затем хлороформ прямо в сердце.

Менгеле захотел выяснить, не сможет ли он менять цвет глаз. Отобрал тридцать шесть детей, сделал им болезненные уколы. После опытов детей, ослепших и ненужных, отправили в газовую камеру. Результаты опытов пересылались в Берлин, научному руководителю Менгеле. На посылках стояла пометка: «Материалы военного значения — срочно».

Менгеле обратил внимание на двух братьев, один из которых чудесно пел, а у другого не было голоса. Менгеле вырезал обоим голосовые связки, чтобы понять, в чем различие.

Менгеле обратил внимание на искалеченную ногу одного из близнецов. Убили обоих. Менгеле приказал варить трупы, чтобы с костей слезла кожа, затем скелеты мыли бензином, чтобы они стали чистыми и белыми. Скелеты очень нравились Менгеле. Он позвал к себе нескольких коллег. Они тщательно осматривали скелеты и что-то обсуждали. Скелеты, тщательно упакованные, тоже отправились в Институт имени кайзера Вильгельма.

Его ценили в Освенциме. Главный врач лагеря характеризовал его как «энергичного, настойчивого работника, который в труднейших условиях боролся с эпидемиями и доказал, что может выполнить приказ в любой ситуации». Главный врач отмечал, что Менгеле «тратил свое свободное время для продолжения самообразования, используя научный материал, который был в его распоряжении, для того, чтобы значительно продвинуться в своих антропологических изысканиях».

Менгеле относился к узникам, как обычный исследователь к лабораторным крысам. Он не уставал от работы. Будучи бесконечно амбициозным, решил, что когда будет покончено с евреями, то возьмется за поляков.

Не был ли он просто садистом, испытывавшим патологическое наслаждение при виде чужих страданий?

Он пунктуально исполнял свои обязанности в лагере уничтожения, и это наполняло его гордостью, помогало подавлять любые импульсы протеста против смертоубийства. Видимо, вера в национальный социализм позволяла ему с полной отдачей сил и без ущерба для психики заниматься тем, что он делал в Освенциме. Он мог, осваивая новые методики, избавить нескольких узников от редкой болезни и, убедившись в том, что он нашел лечение, отправить выздоровевших узников в газовую камеру.

Ему, возможно, нравилось ощущать себя человеком, которому подвластны жизнь и смерть. В нем достигло крайней степени различие, существующее между врачами, которые на все смотрят с чисто научной точки зрения, и врачами, которые хотят вылечить своих пациентов.

Западногерманские следователи, которые вели дело Менгеле, собрали множество свидетельств его необычайной даже для эсэсовца жестокости.

Есть показания бывших врачей-узников, людей, которые наблюдали Менгеле в лаборатории. Они рассказали о том, что ему не всегда удавалось сохранить маску холодного небожителя, взирающего на жалких недочеловеков. Он, как минимум, сам избивал узников. К удивлению коллег, Менгеле сам делал смертельные инъекции, а иногда бросал в камеру капсулы со смертельным газом и смотрел, как умирают заключенные.

В конце июля 1944 года Менгеле приказал за ненужностью уничтожить целый лагерь цыган — три тысячи человек. Всех отправили в газовую камеру.

Жене он говорил, что рассматривает работу в Освенциме как службу на передовой. Он выполняет свой долг, как положено солдату. На самом деле его интересовала только научная карьера. Наверное, он убил бы родную мать, если бы это помогло карьере.

В разгар войны в Освенциме устроили научную конференцию. Главным докладчиком был Йозеф Менгеле. Тема доклада: «Примеры работы в сфере антропологии и наследственной биологии в условиях концентрационного лагеря».

В конце 1944 года настроение Менгеле стало ухудшаться. Он понял, что война, скорее всего, проиграна. Он боялся, что все его научные открытия достанутся победителям.

К нему во второй раз приехала его жена, Ирена. Они жили в отдельном домике, ему полагалась прислуга. Они гуляли, собирали черную смородину, и Ирена варила из нее джем. Она не задавала лишних вопросов, Менгеле ничего лишнего не рассказывал.

17 января 1945 года под грохот артиллерии наступающей Красной армии Менгеле покинул Освенцим. Было приказано уничтожить все материалы проводившихся в лагере экспериментов. Наиболее важные бумаги Менгеле взял с собой.

Первые советские солдаты вошли в Освенцим днем 27 января и обнаружили тела шестисот пятидесяти узников, расстрелянных эсэсовцами.

Менгеле получил назначение в концлагерь в Силезии, где с начала 1942 года над советскими военнопленными проводились опыты в сфере подготовки бактериологической войны. Но там он долго не задержался. Остановить наступление советских войск было уже невозможно. Менгеле двигался на запад вместе с отступающими частями. Он выбросил личные документы и сменил мундир офицера СС на китель офицера вермахта.

2 мая Менгеле оказался в Судетах, в военном лазарете № 2/591. Среди врачей нашелся знакомый с довоенных времен доктор Ганс Отто Калер. Он тоже занимался вполне официальными исследованиями близнецов у того же профессора во Франкфурте-на-Майне.

В тот же день, 2 мая, по радио сообщили о том, что Гитлер мертв. Менгеле попросил старого приятеля устроить его в штат лазарета. Здесь в лазарете он сошелся с одной медсестрой, которой очень доверял. Он даже передал ей свои лагерные записи. Он понял, что в плену медсестру держать не станут и принадлежащие ей бумаги никого не заинтересуют.

Лазарет передвигался на запад. Врачи надеялись, что на них вообще никто не обратит внимания. Но в конце июня американцы всех задержали и отправили в лагерь для военнопленных. Как и предполагал Менгеле, медсестру сразу отпустили.

Когда он оказался в плену, Менгеле спасло то, что у него не было обычной для эсэсовцев татуировки — им под мышку наносили группу крови.

В свое время он убедил начальство, что в татуировке нет смысла: профессиональный врач в любом случае сделает элементарный анализ крови, прежде чем начинать переливание. Впрочем, его жена говорила, что Менгеле просто не захотел портить татуировкой свою гладкую кожу. Менгеле боготворил собственное тело и подолгу рассматривал себя в зеркало.

Иозеф Менгеле, лагерный врач из Освенцима, был включен в список военных преступников, составленный комиссией ООН по военным преступлениям. Оставшиеся в живых узники Освенцима описывали польским, французским, югославским, чешским и британским властям врача-эсэсовца, который проводил преступные эксперименты на живых людях.

Но в послевоенной неразберихе Менгеле удалось ускользнуть. Список разыскиваемых преступников распространялся по лагерям для интернированных солдат вермахта, но, вероятно, попадал не во все лагеря, и, надо полагать, не все союзнические офицеры внимательно его изучали.

Американцы старались быстрее освободить бывших солдат вермахта, чтобы они занялись восстановлением разрушенной Германии. Старые друзья снабдили Менгеле фальшивыми документами и отправили работать в деревню, считая, что там его не станут искать. Крестьяне охотно нанимали молодых парней, не успевших снять форму вермахта.

Хозяйство было небольшим — выращивали картофель, пшеницу, держали дюжину молочных коров. Хозяева уставили весь дом горшками с геранью. Менгеле жил в спартанской обстановке: в комнате была только кровать и умывальник.

Хозяева запомнили Менгеле как человека, который съедал все, что ставилось на стол, и выпивал целый литр молока. Говорил он мало. Никогда еще он так много не работал. Он был крепок и со всем справлялся. Не умел только доить коров. Он выполнял все, что ему приказывали, и пребывал в хорошем настроении. К нему никто не приходил, и он не покидал ферму. Хозяева сочувствовали Менгеле, молодому парню, которому приходится скрываться.

Только один раз Менгеле почувствовал непосредственную угрозу. На ферму пришли двое немецких полицейских. Он показал свои фальшивые документы, и они ушли.

В 1946 году Менгеле попросил хозяев подписаться на местную газету. Он увидел, что его имя мелькает в газетах. Бывший комендант Освенцима давал показания на Нюрнбергском процессе. Он рассказывал о медицинских экспериментах и о роли Менгеле. В декабре 1946 года американцы посадили на скамью подсудимых двадцать три врача-эсэсовца. Семерых приговорили к смертной казни, пятерых — к пожизненному заключению.

Среди повешенных был доктор Карл Гебхард из женского лагеря в Равенсбрюке. Участник «пивного путча», группенфюрер СС и личный врач Гиммлера, он лечил немецкую элиту и одновременно занимался экспериментами над узниками концлагерей. Заражал их смертельными вирусами, подвергал переохлаждению. В частности, он проверял эффективность сульфаниламида в борьбе с ранами. Для этого узницам наносились раны, затем их пытались вылечить. По приговору американского военного трибунала Карла Гебхарда повесили.

Семья Менгеле тем временем пыталась доказать американским властям, что Иозефа нет в живых. Его родные рассказывали всем, что Менгеле оказался в советской зоне оккупации и от него нет никаких вестей, следовательно, он мертв.

Менгеле понял, что в Германии у него нет будущего, и решил бежать в Латинскую Америку. Семья выбрала Аргентину, там были деловые партнеры, к тому же в Аргентине неплохо относились к нацистам. Менгеле рассчитывал, что жена с сыном последуют за ним, когда он устроится. Но Ирена не хотела уезжать из Европы, она уже встретила человека, который станет ее вторым мужем.

На поезде он отправился в Инсбрук. Австрийские таможенники удовлетворились тем, что только спросили, откуда он. Никто не заглянул в его бумаги. Через итальянскую границу ночью его перевели люди, которые работали на местный филиал фабрики Менгеле.

В Италии школьный друг, тоже работавший на семью Менгеле, привез ему доллары на поездку и чемодан с вещами. Ему купили билет на пароход, который отплывал из Генуи.

Там Менгеле получил и подлинные документы швейцарского Международного комитета Красного Креста на имя Гельмут Грегор. Руководители Красного Креста скрывали этот факт почти сорок лет, пока ответа не потребовал государственный секретарь Соединенных Штатов Джордж Шульц — после сенатских слушаний, посвященных Менгеле.

Менгеле прошел медицинский осмотр, получил справку и представил ее в аргентинское консульство, чтобы ему выдали въездную визу. Теперь ему не хватало только выездной итальянской визы. В это время полицейский чиновник, который помогал друзьям Менгеле, ушел в отпуск.

Оставалось три дня до отплытия судна. Менгеле попытался подкупить полицейских, но его арестовали. Полицейские установили, что документы у него фальшивые. Но тут вернулся из отпуска нужный человек. Он объяснил, что Менгеле — еврей, который бежит из Германии, и его отпустили. На пароходе он отправился в Аргентину.

В те годы Аргентина была несомненным лидером на латиноамериканском континенте. Это была самая богатая страна и абсолютно пронацистски настроенная. В отличие от других латиноамериканских государств она даже под давлением Соединенных Штатов не хотела разрывать дипломатические отношения с фашистской Германией.

Еще до войны большая немецкая община заняла в Аргентине прочные позиции. Из восемнадцати ежедневных газет, издававшихся в столице, три выходили на немецком.

В июне 1943 года власть в стране захватил полковник Хуан Доминго Перон. Полковник прежде служил военным атташе в Италии, и ему нравилась концепция фашистского государства.

Летом 1945 года Перон распорядился выделить десять тысяч незаполненных паспортов для немецких нацистов, которые попытаются бежать в Аргентину. Считается, что Перону заплатили за это хорошие деньги. Четыре немца, которые занимались переводом денег в Аргентину, были убиты один за другим при странных обстоятельствах.

В столице Аргентины Йозефа Менгеле никто не встретил. Он бродяжничал, безуспешно искал работу, пока не познакомился с аргентинцами, сочувствовавшими нацистам, и с обосновавшимися здесь немцами, старавшимися ему помочь.

Его свели с бывшим оберштурмбаннфюрером СС Адольфом Эйхманом, который жил в Буэнос-Айресе под именем Рикардо Клемент. Время от времени они встречались в кафе в центре города, но друзьями не стали. Менгеле не нравилась атмосфера страха, которая сгустилась вокруг Эйхмана.

Иозефу Менгеле помог известный архитектор Фреде-рико Хаазе. Он был женат на дочери министра финансов Парагвая, где с 1954 года единолично правил Альфредо Стресснер. В 1959 году влиятельные парагвайцы помогли Менгеле получить гражданство Парагвая.

Менгеле познакомился с полковником Гансом Ульрихом Руделем, самым известным летчиком люфтваффе. Ру-дель летал на пикирующих бомбардировщиках, воевал на Восточном фронте и был сбит в советском небе. Он добрался до своих и опять был сбит, потерял правую ногу, но продолжал летать. Гитлер придумал специальную награду для него — Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

В 1948 году он уехал в Аргентину. Ганс Рудель написал несколько книг, рисуя себя мужественным человеком, который, несмотря на искусственную ногу, всегда в движении — на теннисном корте, на водных лыжах, с альпинистским снаряжением в горах. Он пытался доказать, что дух Третьего рейха жив.

Рудель помогал устроиться бывшим нацистам, а также с большой пользой для себя содействовал известным немецким фирмам, включая «Сименс», в продвижении на латиноамериканском континенте. Рудель взял Менгеле с собой в Парагвай, где тот выступил в роли коммивояжера семейной компании, предлагая местным фермерам сельскохозяйственное оборудование.

Два человека помогли ему обосноваться в Парагвае. Один из них — Вернер Юнг, активист нацистской группы, которая активно сотрудничала с парагвайской фашистской партией, существовавшей с 1932-го по 1946 год. Второй — капитан парагвайской армии Алехандро фон Экштейн. Экштейн был близким другом парагвайского президента Стресснера.

К Йозефу приезжали отец и брат Алоиз с женой.

Старший Менгеле носился с идеей женить Йозефа на вдове другого своего сына — Карла, который умер молодым в 1949 году. Старший Менгеле хотел сохранить семейный бизнес, не дать акциям уйти на сторону.

Первые годы Йозеф Менгеле жил совершенно свободно. Он даже позволил себе съездить в Европу, чтобы повидаться с родными. Он обратился с просьбой выдать ему заграничный паспорт и получил его. В марте 1956 года он вылетел в Швейцарию. В Женеве Йозеф Менгеле впервые увидел своего юного сына, которому на всякий случай представился «дядей Фрицем».

Он развлекал мальчика рассказами о латиноамериканских джунглях и об охоте на партизан во время Второй мировой войны. Рольфу «дядя Фриц» очень понравился, он дал мальчику карманные деньги — первые в его жизни.

Из Швейцарии Менгеле поехал в Германию, в родной Гюнцбург, где, наконец, повидал родных. Он взял напрокат автомобиль и отправился в Мюнхен. Но случайность едва не привела к его разоблачению. Он попал в дорожно-транспортное происшествие. Полицейский попросил его не покидать Мюнхен, пока все не будет улажено.

Испуганный Менгеле позвонил родным. Примчался отец, дал полицейским денег, те отпустили Йозефа. На следующий день он от греха подальше покинул Европу.

В какой-то момент Менгеле решил сделать пластическую операцию, но едва началась операция, остановил хирурга, увидев, что тот плохо знает свое дело. Впрочем, беспокоиться ему было незачем. В 1956 году еще не было и намека на ордер на его арест. Он мог спокойно жить под собственным именем.

Он решил купить хороший дом, но не хотел регистрировать собственность по фальшивым документам. Он обратился в посольство ФРГ с просьбой подтвердить, что он и есть Йозеф Менгеле. Никто в посольстве и не подумал о том, чтобы свериться со списком разыскиваемых военных преступников.

С посольской справкой Менгеле получил новое аргентинское удостоверение личности — уже на подлинную фамилию (до этого он жил под именем Гельмут Грегор). Ему вручили и законно выданный западногерманский паспорт. Послом ФРГ в Аргентине был бывший член партии Вернер Юнкере, который в конце войны служил специальным посланником имперского министра иностранных дел в усташеской Хорватии.

В октябре 1956 года Менгеле зажил новой жизнью, к нему присоединилась Марта, вдова его рано умершего младшего брата, и ее сын Карл Хайнц. Вместе с бывшим полковником Руделем они съездили в феврале 1957 года в Чили, где встретились с еще одним военным преступником Вальтером Рауффом. Штандартенфюрер СС Рауфф служил во втором, организационно-административном, управлении Главного управления имперской безопасности. Он придумал «душегубки», герметически закрывающиеся фургоны, в которых людей убивали газом.

В 1958 году Марта и Менгеле поженились. В Аргентине Менгеле по совету отца купил долю в фармацевтической компании. Он считал, что худшее позади, и ошибся.

Австриец Германн Лангбайн, который прошел через Освенцим (он был писарем в отделе главного врача), стал собирать на Менгеле досье. Ему невыносимо было сознавать, что этот чудовищный преступник избежал наказания.

Через полтора месяца после того, как Марта и Йозеф Менгеле начали новую жизнь, Лангбайн отдал свое досье в министерство юстиции ФРГ в надежде, что немцы выдадут ордер на арест Менгеле. На самом деле ему пришлось долго обивать пороги, прежде чем он нашел прокурора, пожелавшего заняться этим делом.

Тем временем Менгеле отправился в Парагвай. Возможно, ему сообщили, что на родине им вновь заинтересовались. Он решил окончательно перебраться в Парагвай. В этой малоразвитой, бедной стране, где население жило за счет контрабанды, нацисты чувствовали себя уверенно: здесь все покупалось и продавалось.

Парагвайский диктатор Альфредо Стресснер принимал всех, кому нравилась такая жизнь и у кого были деньги.

В мае 1959 года Менгеле обосновался в Парагвае, на юго-востоке, в приграничном с Аргентиной районе, который именовался Новой Баварией.

Начало этому поселению положил помешавшийся на антисемитизме Бернард Форстер. Он был школьным учителем в Берлине. А в свободное время собирал подписи под петицией с предложением регистрировать всех евреев и убрать их из немецкой жизни. Но канцлеру Бисмарку эти идеи не нравились. Форстер подвергся такому остракизму, что убрался из Германии и поселился в Парагвае.

Здесь после войны обосновалась колония в шестьдесят тысяч человек, которые по-прежнему вывешивали портреты Гитлера и свастику.

Усилия Лангбайна все-таки дали результат. 5 июня 1959 года был выдан первый ордер на арест Менгеле, обвинявшегося в нескольких убийствах. Министерство иностранных дел ФРГ потребовало у Аргентины его выдачи. Правительство Аргентины ответило отказом, мотивировав тем, что все обвинения против Менгеле «носят политический, а не уголовный характер».

С Парагваем у Западной Германии соглашения о выдаче преступников не было. Парагвайские власти были поставлены в известность о том, что власти ФРГ требуют выдачи Менгеле, но это совершенно не помешало ему натурализоваться и стать гражданином Парагвая. Он все же не решился тайком приехать в Германию на похороны отца.

Делом Менгеле заинтересовался и Израиль. Но в 1957 году Моссад получила сведения о том, что в Аргентине скрывается Адольф Эйхман, цель номер один. В мае 1960 года оперативная группа израильской разведки захватила в Аргентине Эйхмана. Его вывезли в Израиль и посадили на скамью подсудимых.

Одновременно хотели вывезти в Израиль Йозефа Менгеле. Но его не нашли. Когда Эйхмана доставили в Израиль, Менгеле находился в Парагвае, он был смертельно напуган.

Западногерманское правительство назначило награду в двадцать тысяч марок за голову Менгеле, надеясь соблазнить кого-нибудь из аргентинцев, но никто не откликнулся. Аргентинская полиция действовала спустя рукава. В бумагах, представленных немецкой прокуратурой аргентинским коллегам, постоянно находились какие-то огрехи, и дело двигалось очень медленно.

Но Менгеле решил, что в Парагвае его обязательно найдут израильтяне. И он стал подумывать о переселении в Бразилию. Ему помог бывший вождь гитлерюгенда в австрийском городе Граце Вольфганг Герхард. Он перебрался в Бразилию еще в 1948 году, хотя считал бразильцев полуобезьянами и представителями второсортной расы.

Герхарда даже его друзья называли фанатичным фашистом. Такой же была его жена Рут. Однажды она преподнесла владелице дома, где они жили, два куска мыла, приготовленного в 1943 году из трупов убитых в Освенциме узников.

Переезд в Бразилию разрушил жизнь Менгеле. Марта разошлась с ним, хотя он успел привязаться к ее сыну — Карлу Хайнцу.

Федеративная Республика добилась того, что президент Парагвая Стресснер отдал приказ арестовать Менгеле. Но покровитель местных нацистов министр внутренних дел сначала выяснил у Руделя, где Менгеле, и только убедившись, что тот давно в Бразилии, выписал ордер.

Не только юристы, но и охотники за нацистами по-прежнему считали, что Менгеле скрывается в Парагвае.

В 1963 году канцлер ФРГ Конрад Аденауэр предложил Стресснеру десять миллионов марок (два с половиной миллиона долларов) за выдачу Менгеле. Западногерманскому послу ответили, что предложение канцлера отвергается.

Когда западногерманский посол заметил Стресснеру, что Менгеле получил гражданство Парагвая с нарушениями закона (он должен был прожить в стране не менее пяти лет, прежде чем обратиться с просьбой о натурализации) и хотя бы за это его следует лишить гражданства, Стресснер вышел из себя и, стукнув кулаком по столу, ответил:

— Парагваец всегда остается парагвайцем!

Естественно, это убедило немцев в том, что Менгеле находится в стране, но ему покровительствует и президент, и другие высшие руководители Парагвая.

Неуклюжесть германского правосудия и нерасторопность латиноамериканских полицейских помогли появлению легенды о Менгеле. Ходили слухи, что Менгеле продолжает свои опыты в труднодоступных районах Латинской Америки, что он создал подпольную организацию из старых и новых фашистов, что он готовит восстановление нацистского рейха.

В художественных фильмах и книгах он предстал неуязвимым человеком, у которого полно денег, оружия и телохранителей. Именно таким играет его Грегори Пек в популярном когда-то фильме «Мальчики из Бразилии».

В легендах он всегда на шаг опережал израильских агентов, которые на него охотились. В 1960 году в Аргентине погибла одна женщина, считалось, что она охотится за Менгеле, который ее опередил. Утверждали, что женщина была в Освенциме, что Менгеле ставил на ней опыты и теперь узнал ее в гостинице…

Время от времени появлялись сообщения о том, что Менгеле где-то видели. Однажды бразильская полиция арестовала человека, который сознался, что он и есть Менгеле. Выяснилось, что он не вполне адекватен. Поймали еще одного человека, который жил под чужим именем, поскольку служил в СС, но в списке военных преступников он не значился.

А на самом деле Йозеф Менгеле, «ангел смерти», врач из Освенцима, чувствовал себя совершенно одиноким. Менгеле представлял опасность только в эсэсовском мундире и только в отношении беззащитных людей. Когда война закончилась, он превратился в трусливого беглеца. Он и не помышлял о продолжении борьбы за идеалы национального социализма. Он думал только о том, как спастись.

Когда он узнал, что Адольфа Эйхмана по приговору суда повесили в Иерусалиме, его охватил ужас. Он выходил на улицу только в окружении целой стаи собак. Построил высокую наблюдательную вышку и часами наблюдал за окрестностями, ожидая, когда за ним придут израильтяне.

Он даже не подозревал, что Моссад, занятая противоборством с арабскими спецслужбами, его и не ищет. В полном одиночестве и ожидании неизбежной кары прошли последние годы его жизни.

В 1964 году Франкфуртский университет призвал Менгеле приехать и ответить на обвинения в нарушении клятвы Гиппократа. Менгеле, естественно, не приехал, но Марта наняла адвоката, одного из тех, кто защищал врачей на освенцимском процессе. Адвокат доказывал, что не все врачи, которые участвовали в экспериментах на людях, подлежат наказанию. Но ректоры Мюнхенского и Франкфуртского университетов лишили Менгеле степеней в медицине и антропологии «из-за преступлений, совершенных им в Освенциме».

Докторская степень была очень важна для Менгеле, ему очень льстил этот титул. Ему нравилось, когда к нему обращались «господин доктор».

В 1977 году Менгеле получил в свое распоряжение бразильское удостоверение личности, которое ему отдал Вольфганг Герхард, который поехал в Австрию «попытать счастья».

С помощью хорошего фотографа Менгеле наклеил на удостоверение свое фото. В 1972 году ему потребовалась медицинская помощь. Он предъявил удостоверение в больнице. Врач удивился: пациент явно старше указанного в документах возраста. Но Менгеле сказал, что была допущена ошибка и что ему скоро выдадут новое удостоверение.

Менгеле впал в глубокую депрессию и стал болеть — высокое давление, боли в спине, мигрени, аллергия, бессонница, ревматические боли суставов рук. Ему нужно было сделать операцию на простате. И его не покидал страх, что израильтяне рано или поздно найдут его.

В мае 1976 года у него случился инсульт, что для него, как врача, не было секретом.

В шестнадцать лет его сына Рольфа сочли достаточно взрослым, чтобы открыть ему главную тайну семейства: мифический «дядя Фриц» — на самом деле его отец, Йозеф Менгеле.

— Я всегда думал, — говорил Рольф Менгеле, — что мой отец погиб во время войны в России. Когда мне сказали, что мой отец жив, что он доктор из Освенцима, я почувствовал себя отвратительно. Плохо быть сыном Йозефа Менгеле.

В октябре 1977 года Рольф решил навестить отца. Он откладывал эту поездку четыре года. Менгеле настаивал на том, чтобы Рольф использовал фальшивый паспорт и позаботился о конспирации. Рольф не захотел таиться и оказался прав: западногерманская полиция не следила за семьей Менгеле.

Они не виделись двадцать один год. Во время прошлой встречи в Альпах юный Рольф полагал, что перед ним всего-навсего дальний родственник. За эти два десятилетия Рольф узнал, что его отец был монстром.

Рольф расспрашивал его обо всем, в том числе и об Освенциме. Менгеле защищал свои расистские взгляды и не признавал за собой даже малой вины.

В разговорах с сыном Менгеле говорил, что не он придумал Освенцим и не может отвечать за все, что там происходило. Его работа состояла в том, чтобы отделить «способных к работе» от «неспособных». Но что он мог поделать, когда привозили полумертвых и больных людей? Менгеле пытался убедить сына в том, что евреи — другие, чем остальные люди, что в них есть что-то ненормальное и опасное. Сына он не убедил.

Менгеле заинтересовался происхождением второй жены Рольфа и многозначительно заметил:

— Впервые кто-то из Менгеле берет жену или мужа с севера. Я думаю, присоединение нордических генов надо приветствовать, от этой комбинации следует ожидать хороших результатов.

В конце 1978 года Менгеле потерял волю к жизни. Он бродил без всякой цели. Однажды его чуть не сбил автобус. В начале 1979 года он несколько дней не выходил из комнаты. 7 февраля отправился на пляж. Вошел в воду. Прямо в воде у него случился второй инсульт.

На берегу ему пытались сделать искусственное дыхание, но Йозеф Менгеле уже закончил свой земной путь.

Узнав о смерти отца, Рольф Менгеле испытал облегчение. Это было решение его моральных проблем. Он понимал, что отца не выбирают, но его преследовали видения Освенцима.

Семья Менгеле решила не оповещать никого о смерти Йозефа, поскольку боялась, что эта весть повредит ее успешным финансовым операциям. Менгеле хотел, чтобы его кремировали. Если бы его воля исполнилась, никто и не узнал бы о его жизни в Бразилии. Но его похоронили.

Позволю себе небольшое отступление.

В конце восьмидесятых в Париже я познакомился с адвокатом Сержем Кларсфельдом. Серж и его жена Беата всю жизнь занимались поиском нацистских преступников. Это они практически в одиночку нашли в Латинской Америке бывшего начальника лионского гестапо Клауса Барби, которого с опозданием на много лет, но все-таки посадили на скамью подсудимых.

Это очень интересная, необычная пара. Отец Сержа, французский еврей, был убит немцами во время оккупации. Отец Беаты, немец, служил в вермахте.

Беата принадлежит к поколению немцев, которые решили, что они обязаны искупить грехи отцов. Ее имя в первый раз прогремело на весь мир, когда студентка Беата Кларсфельд в 1968 году дала пощечину канцлеру Федеративной Республики Германии Курту Георгу Кизингеру за его нацистское прошлое.

Кларсфельды — Серж и Беата — знают подлинную цену нацистам, эсэсовцам, гестаповцам, полицаям. Знают, что это трусливые подонки, которые были храбрыми только тогда, когда служили в концлагерях или расстреливали пленных.

В мае 1985 года Беата Кларсфельд встала на ступеньках верховного суда Парагвая с плакатом в руках: «Президент Стресснер, вы лжете, когда утверждаете, что не знаете, где находится эсэсовец Менгеле.

Беату попросили немедленно покинуть Парагвай.

Но буквально через две недели останки Иозефа Менгеле были эксгумированы. Судебные медики не оставили сомнений — Менгеле мертв. Его могила обнаружилась далеко от Парагвая, в Бразилии, в тридцати с лишним километрах от Сан-Пауло. Все это выяснила западногерманская полиция.

Связь с Йозефом Менгеле поддерживал некий Ганс Зельдмайер, который всю жизнь работал в семейной компании. Он ездил к нему в Южную Америку, передавал письма и забирал ответные послания для семьи.

В середине 1964 года полиция устроила в доме Зельд-майера обыск, но ничего не нашла. В местной полиции у него был свой человек, который заранее его предупредил об обыске.

В мае 1985 года, после того как он признался одному знакомому, что поддерживал отношения с Менгеле, в его доме вновь провели обыск и на сей раз обнаружили письма, которые привели полицию прямо к тем, кто укрывал Менгеле, и позволили найти его могилу. К этому времени «свой человек» в местной полиции уже ушел в отставку…

В определенном смысле Йозефу Менгеле не повезло. Некоторые другие нацисты окончили свои дни на родине, правда, тоже под чужим именем.

Антон Бургер, служивший в концлагере Терезиен-штадт, соучастник уничтожения пятнадцати тысяч евреев, ушел от наказания на Рождество 1991 года, когда умер в Эссене в больнице от рака в возрасте восьмидесяти лет под именем Вильгельм Бауэр.

Ни соседи, ни сослуживцы, ни его сожительница не подозревали, что этот малосимпатичный человек, который не любил говорить о войне, — бывший высокопоставленный эсэсовец.

Сразу после войны полиция схватила Бургера в деревне в Бад-Аусзее и передала американцам. В 1947 году он просто сбежал из лагеря. Четыре года спустя австрийская полиция вновь его схватила, и он вновь убежал.

Адольф Эйхман очень ценил исполнительность своего подчиненного Бургера, о чем рассказал на суде в Иерусалиме. С июля 1943-го по февраль 1944-го Бургер руководил отправкой десяти тысяч евреев из Терезиенштадта в Освенцим. Затем он руководил депортацией пяти тысяч евреев из Греции. В пути двадцать больных детей забили насмерть. Одного узника Бургер застрелил сам, увидев в его руке хлеб.

После войны бывшие сослуживцы помогли Бургеру скрыться. Никто из них не сообщил о нем в полицию. Укрыться в Германии было еще легче, чем в Латинской Америке: столько старых товарищей были готовы укрыть его от правосудия!

В 1962 году Бургер раздобыл себе новые документы, нашел работу и обосновался в Эссене. Он выдавал себя за немца, бежавшего из Чехословакии, что объясняло наличие у него коллекции предвоенных чехословацких марок (отобранных, вероятно, у кого-то из узников концлагеря) и отсутствие свидетельства о рождении.

Больше других ему помогал эсэсовец Рольф Бартельс. Тридцать лет спустя в квартире вдовы Бартельса нашли адрес «Бауэра» и записанную в календаре его дату рождения, совпадавшую с датой рождения Антона Бургера. Бургер к тому времени уже умер. Исследовав его фотографии и образцы почерка, полиция окончательно установила, что Бургер и Бауэр — одно и то же лицо.

Антон Бургер значился в списке десяти тысяч главных нацистских преступников, которые укрылись от преследования. Список составил центр документации Симона Визенталя в Вене в 1987 году. Лишь немногие из этого списка были наказаны. Остальные, вероятно, уже умерли.

Все-таки Бургер жил в страхе перед разоблачением, и это было своего рода наказанием…

В начале июня 1943 года в Освенцим прибыли два молодых ученых, стремительно делавшие карьеру. Из Мюнхена приехал Бруно Бегер, из Тюбенгена Ганс Фляйшха-кер, который за день до отъезда стал доцентом.

Тридцать лет спустя они объяснят франкфуртскому окружному суду, что приехали в Освенцим проводить различные антропологические замеры заключенных для подготовки экспедиции на Кавказ с целью внести вклад в расовую науку.

В реальности они выполняли поручение эсэсовской научной организации «Аненэрбе», которая поддерживала научные изыскания профессора анатомии Августа Хирта.

Когда-то его познакомили с рейхсфюрером Генрихом Гиммлером. Тот предложил молодому ученому вступить в СС. Гауптштурмфюрер СС Хирт стал руководителем анатомического института при университете в Страсбурге.

Профессор Хирт намеревался создать коллекцию черепов, которые можно было бы использовать как экспонаты в пропаганде расовой теории. Он попросил «Аненэрбе» подобрать ему достаточное количество русских военнопленных: «Собирая и сохраняя черепа еврейско-большевистских комиссаров, воплощающих отвратительные, но характерные признаки недочеловека, мы имеем возможность получить наглядный научный материал».

Профессор намеревался провести антропологические исследования военнопленных, а затем их убить: «Для сохранения и исследования полученного таким образом черепного материала новый имперский университет в Страсбурге мог бы стать самым подходящим местом».

От идеи собрать «коллекцию черепов» прибывшие в Освенцим молодые ученые перешли к идее «коллекции скелетов». Зачем им военнопленные, когда под рукой заключенные концлагеря? План был утвержден руководством «Аненэрбе».

Бегеру и Фляйшхакеру поручили отобрать среди заключенных сто пятьдесят мужчин и женщин. Оба работали с удовольствием. Бегер говорил на судебном заседании:

— Попав впервые в Освенцим и увидев большую группу евреев, я был поражен ее антропологическим разнообразием.

Из-за эпидемии тифа им пришлось прервать работу. Уже отобранные узники были временно помещены в карантин. 30 июля 1943 года их отправили в эльзасский концлагерь Натцвайлер-Штрутхоф, где предполагалось завершить «научную работу». Заключенные, которых отправляли в Эльзас, радостно прощались с остальными, думая, что они покидают лагерь смерти и, следовательно, останутся живы.

Через три дня двадцать девять женщин и пятьдесят семь мужчин были доставлены к месту назначения. Лагерные ученые сделали рентгеновские снимки черепов и определили у каждого группу крови. После чего узников передали в распоряжение коменданта лагеря.

Тот в четыре дня умертвил восемьдесят шесть человек в газовой камере. Казнь растянулась на четыре дня, потому что газовая камера была небольшой. Под нее переоборудовали холодильную камеру местной гостиницы. Здесь профессор Август Хирт проводил эксперименты с боевыми отравляющими газами, эффективность которых проверял на заключенных. Он выполнял поручение Гиммлера создать препараты, которые бы спасали солдат, ставших жертвами химического оружия.

Трупы заключенных на грузовиках переправили в университет в Страсбург; их разместили в специальных контейнерах в анатомическом институте профессора Хирта. Но обработка трупов и превращение их в экспонаты для нацистской пропаганды застопорилась.

Красная армия и войска союзников наступали, положение Германии ухудшалось, материалов не хватало. Приоритетными стали другие задачи. Когда англо-американские войска приблизились, из Берлина пришло распоряжение эвакуировать имперский университет в Тюбинген. Возник вопрос: как поступить с трупами?

«Можно удалить плоть и добиться тем самым неузнаваемости, — доложил рейхсфюреру Генриху Гиммлеру управляющий делами «Аненэрбе» штандартенфюрер СС Вольфрам Зиверс, — раз уж все равно работа прошла впустую».

Хирт и его помощники понимали, что занимаются преступным делом. Как и все убийцы, они пытались скрыть следы преступлений и сделать трупы неузнаваемыми. Семьдесят отрезанных голов они отправили в городской крематорий. Безголовые трупы расчленили и перемешали. Шестнадцать нетронутых трупов они уложили, «как сардины» (по словам свидетеля), в три чана.

23 ноября 1944 года войска союзников освободили Страсбург от вермахта. Через три недели французская военная юстиция начала расследование. С большим трудом удалось установить место преступления и приблизительные обстоятельства его совершения.

Откуда взялись заключенные, которых постигла такая ужасная судьба, выяснилось только в апреле 1945 года во время допроса гауптштурмфюрера СС Йозефа Крамера. Бывший электрик, Крамер рано вступил в партию и служил в частях СС «Мертвая голова». Он был последовательно комендантом лагерей Натцвайлер, Биркенау (Освенцим-2) и Берген-Бельзен.

Вскрытие трупов, оставшихся в анатомическом театре, началось в июле 1945 года во время подготовки Нюрнбергского процесса над врачами.

Коменданта концлагерей гауптштурмфюрера СС Йо-Зефа Крамера повесили в декабре 1946 года.

Управляющего делами «Аненэрбе» штандартенфюрера СС Вольфрама Зиверса повесили в июне 1948 года.

Профессора Августа Хирта военный суд в Метце 23 декабря 1953 года приговорил к смертной казни. Приговор был вынесен в отсутствие обвиняемого. Считалось, что профессор-преступник избежал наказания. На самом деле он месяц после крушения Третьего рейха скрывался, а 2 июня 1945 года пустил себе пулю в лоб.

Врачи из концлагеря Бруно Бегер и Ганс Фляйшхакер предстали перед судом лишь в 1970 году как соучастники массового убийства. Земельный суд Франкфурта-на-Майне вообще освободил Фляйшхакера от ответственности. Ему разрешили продолжить свою научную работу в местном университете. Бегера все-таки судили. За соучастие в убийстве восьмидесяти шести человек его приговорили к трем годам тюремного заключения. Но сидеть ему не пришлось — зачли интернирование после войны и срок предварительного заключения. А остальное списали за «хорошее поведение».

Все эти десятилетия личности восьмидесяти шести убитых узников, чьи скелеты должны были стать пособием в системе политического и расового воспитания нацистской Германии, оставались неизвестными. От них не осталось ничего, кроме лагерных номеров.

Только в 1998 году этой историей заинтересовался немецкий журналист Ганс Иоахим Ланг. В результате долгой работы в архивах он сумел перевести лагерные номера в имена. Узников доставили в Освенцим двумя эшелонами — 1 декабря 1942-го и 19 мая 1943 года. Эти мужчины и женщины были уроженцами восьми стран. Девятнадцать женщин и двадцать шесть мужчин были вывезены из Греции, двадцать три мужчины и три женщины из Германии, шесть женщин из Бельгии, четверо мужчин из Польши, двое мужчин из Голландии, двое из Франции, один из Норвегии.

«Преступникам не должно принадлежать последнее слово, — объясняет свою цель Ганс Иоахим Ланг, который потратил шесть лет на эти изыскания. — Их имена уходят в картотеку преступников; кто захочет, может их там найти. Мне же нужно было найти и сохранить в людской памяти тех, кто был убит во имя мнимо научных целей и кого лишили имени.

Электротехник Пауль Кротошинер, арестованный гестапо во время «зачистки» фабрики. Дюссельдорфская портниха Брандель Груб, бежавшая от нацистов в Бельгию и попавшая в руки гестапо после оккупации страны. Жанетт Пассман, урожденная Фогельзанг, вдова коммерсанта из Гельзенкирхена. Франк Захновиц, семнадцатилетний норвежец. Ихай Литчи, который родился в Греции и был сапожником в Париже, отец четверых детей, дочери и троих сыновей, одного из которых зовут Анри.

Анри жив. Ему уже под семьдесят. Он живет в Париже и работает в аптеке. От родителей у него не осталось ни фотографии, ни письма».

В октябре 1943 года в Лондоне была создана комиссия Объединенных Наций по расследованию военных преступлений нацистской Германии.

Главная задача комиссии состояла в том, чтобы составить список нацистских преступников. Каждая из стран антигитлеровской коалиции сообщала комиссии имена преступников, которые действовали на ее территории.

Комиссия завершила работу в 1948 году. Тогда в списке было тридцать шесть тысяч имен. Из них двадцать пять тысяч относились к категории А — то есть имелись веские основания для того, чтобы этих людей судить. И тем не менее, абсолютное большинство нацистов, которые значатся в этом списке, благополучно избежали наказания.

Больше шести миллионов немцев, в основном в американской зоне оккупации, прошли через суды, которые рассортировали их по пяти категориям:

главные виновники — примерно тысяча семьсот нацистов,

уличенные в преступлениях — двадцать три тысячи, уличенные в менее значительных преступлениях — сто пятьдесят тысяч,

попутчики — миллион с лишним, оправданные — почти четыре миллиона.

Пользуясь послевоенной неразберихой в Европе, многие нацисты бежали и укрылись в Латинской Америке или на Ближнем Востоке, где можно было легко затеряться.

В том числе такие преступники, как гауптштурмфюрер СС Алоиз Бруннер, которого называют «вторым Эйхманом». Из нацистов, оставшихся в живых и избежавших наказания, Алоиз Бруннер был самым мерзким.

Он родился в Австрии и меньше всего походил на тех белокурых и голубоглазых эсэсовцев, которых изображали на рекламных плакатах. Он был невысоким, темноволосым, товарищи по партии за глаза называли его «наш еврей».

В девятнадцать лет он вступил в партию. После присоединения Австрии к Германии вступил в СС. Его произвели в унтерштурмфюреры по случаю дня рождения фюрера 20 апреля 1940 года, в оберштурмфюреры — 9 ноября того же года и гауптштурмфюреры 30 января 1942 года, в годовщину прихода нацистов к власти. Это было признанием его заслуг в депортации из Вены сорока семи тысяч евреев. Эйхман перевел его в центральный аппарат в Берлин.

Бруннер руководил депортацией евреев из Словакии, Греции, Австрии и Франции в лагеря уничтожения. После крушения Третьего рейха он по поддельному паспорту на имя Алоиз Шмальдинст работал водителем грузовика. Когда в 1954 году его выследили, он получил египетскую визу и приехал в Каир. На Ближнем Востоке нацисты пользовались большим спросом. В конце пятидесятых он нашел убежище в Сирии, где ему предоставили работу по специальности. Многие страны обращались к сирийскому правительству с просьбой выдать военного преступника Бруннера. В Дамаске неизменно отвечали, что такого человека на территории Сирии нет.

Других от виселицы и от тюрьмы спасла «холодная война», когда Запад так испугался коммунистов, что перестал бояться бывших нацистов, и их стали пускать в Америку, Англию, Канаду и Австралию. Они обжились там и даже получили гражданство.

Демократия, которую они так ненавидели в нацистские времена, защищала права даже своих злейших врагов. В военное время в странах антигитлеровской коалиции не думали о том, чтобы собрать полновесные доказательства преступлений нацистов. Часто это были некорректно оформленные показания свидетелей, иногда повторявших чужие слова. В странах с развитой юридической системой этого оказалось недостаточно для того, чтобы посадить человека на скамью подсудимых. Можно сказать, что в борьбе с нацистскими преступниками правосудие потерпело унизительное поражение.

Тот факт, что они смогли скрыться, создал вокруг нацистов некий героический ореол. Дескать, вот они какие — умелые да смелые. А на самом деле их просто не искали.

Архив ООН находится на последнем этаже старого двенадцатиэтажного здания в Нью-Йорке. Возле лифта в стеклянной будке сидит охранник, который по просьбе посетителей вызывает ооновских архивистов. Здесь хранится досье на примерно тридцать семь тысяч военных преступников — немцев, австрийцев, японцев и восточноевропейцев. Это результаты работы комиссии ООН по военным преступлениям, созданной в Лондоне в октябре 1943 года.

С каждым годом поиск нацистских преступников усложнялся. Главный противник следователей — время. Свидетели умирали, их память слабела. Да и не всегда они хотели свидетельствовать против старых товарищей, часть свидетелей — те же бывшие нацисты и их пособники.

В какой-то степени можно утешить себя тем, что, хотя многим нацистам и удалось избежать суда и тюрьмы, они все же были наказаны. Они были наказаны страхом. Все послевоенные годы они прожили в ожидании разоблачения.

Считалось, что бывшие нацисты, укрывшиеся в Латинской Америке, создали черный интернационал, что они не сдались, а продолжают сражаться за идеалы Адольфа Гитлера. Мартина Бормана и Йозефа Менгеле называли вождями уцелевших нацистов.

Все это оказалось мифом.

«Цыганам вход запрещен» (Лени Рифеншталь)

Немецкие национальные социалисты уничтожили за двенадцать лет не только шесть миллионов евреев, но и шестьсот тысяч цыган, которых они называли прирожденными преступниками и продуктом опасного смешения рас.

С тех пор как почти тысячелетие назад цыгане покинули Северную Индию, сохранив в языке немало слов из санскрита, они безостановочно кочуют по Европе в поисках такого места, где им будут рады. Чтобы их по ошибке не принимали за «египтян» (это случалось с англичанами, которые именовали их «джипси»), самая многочисленная группа стала именовать себя в XV веке «темными людьми», на их языке — «атцыган».

В спокойные периоды европейской истории к племени искусных ремесленников и прирожденных музыкантов относились снисходительно. В тяжелые времена доведенные до истерического состояния, озверевшие толпы гнали отовсюду «этих мошенников».

Почему в нацистской Германии уничтожали цыган?

На бытовом уровне ответ покажется нам знакомым. Темноволосые, с оливковой кожей люди всегда были подозрительными в глазах добропорядочных граждан.

Цыгане не только говорили на своем языке и по-своему одевались, но и селились отдельно, кочевали, не ходили в церковь, не водили детей в школу. Это нежелание быть как все более всего и раздражает окружающих.

— От этих цыган всего можно ждать… Они похищают маленьких детей… Они воры.

Завидев цыган, хозяйки хватали детей и закрывали двери. Мужчины злобно переговаривались:

— Почему этих цыган до сих пор не пересажали?

Но это еще не причина для того, чтобы изгонять и убивать. Причину нашли обладатели научных степеней и званий.

В Антропологическом институте Тюбингенского университета до недавнего времени хранилась картотека двадцати тысяч умерщвленных цыган: шестнадцатиметровые стеллажи, уставленные папками сданными обмеров, фотографиями, отпечатками рук и ног, с таблицами и схемами, с перечнем близких и дальних родственников. А также акты расово-генетической экспертизы, заменявшей в нацистские времена судебный приговор.

Вердикт «смертная казнь» выносился не юристами, а немецкими биологами, которые, изучив личное дело, неизменно приходили к выводу: данный экземпляр не только не представляет ценности для общества, но и опасен для него.

Немецкие биологи утверждали:

«Цыгане являются продуктом скрещивания рас, причем они преимущественно скрещиваются с уголовными преступниками, что привело к созданию цыганско-воровского люмпен-пролетариата. Мы признали цыган изначально примитивными. Отставание в умственном развитии делает их неспособными к жизни в обществе».

Сотрудник франкфуртского Института чистоты расы Роберт Риттер представил «научный труд» о цыганах, сделав следующий вывод: «Только если окончательно будет пресечено размножение этого смешанного народа, удастся избавить будущие поколения немецкого народа от этого бремени».

16 декабря 1938 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер приказал «зарегистрировать в полиции всех лиц, ведущих цыганский кочевой образ жизни, и проверить их по расово-биологическим признакам».

Выполняя его указание, глава имперской службы безопасности Рейнхард Гейдрих провел в сентябре 1939 года совещание, на котором было решено депортировать всех цыган в концлагеря, создаваемые на территории Польши.

Уполномоченный по «окончательному решению еврейского вопроса» оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман предложил «прицеплять по нескольку вагонов с цыганами к каждому эшелону с евреями», отправляемыми в концлагеря. Но имперские железные дороги были перегружены военными перевозками, и службе безопасности приходилось набивать цыганами местные концлагеря или же создавать новые.

5 июля 1940 года советник уголовной полиции Зальцбурга штурмбаннфюрер СС Бёмер докладывал начальству в Берлин: «Шеф охранной полиции и службы безопасности санкционировал переселение цыган из Остмарк (так немцы именовали Австрию после ее присоединения к рейху. — Авт.). Для лучшего и безостановочного исполнения приказа я намереваюсь заранее собрать всех цыган в сборном лагере в Зальцбурге, иначе может быть упущена благоприятная возможность избавиться от них в обозримом будущем».

Согнанные сюда цыгане сами построили себе лагерь на заболоченном лугу зальцбургского предместья Макс-глан: поставили бараки, здание для охраны, две сторожевые вышки, обнесли территорию колючей проволокой…

После войны историей лагеря для цыган займется австрийский суд. Вот что он установит: «Лагерный повар регулярно выезжал из лагеря в город за покупками. Он садился в телегу и запрягал в нее мальчиков-заключенных. Если они тянули телегу слишком медленно, он бил их палкой или плетью. Взрослых заключенных постепенно отправляли в Освенцим или Бухенвальд, откуда через какое-то время приходили извещения о смерти».

Однажды в лагере появилась Лени Рифеншталь — знаменитая актриса и еще более знаменитый режиссер. В юности она хотела танцевать и заниматься живописью. Девушка танцевала всего одно лето, потом повредила колено. Когда она увидела фильм Арнольда Франка «Гора как судьба», кинематограф захватил ее полностью. Лени дебютировала в 1926 году в ленте «Священная гора», затем последовали «Белый ад на вершине Палю», «Белый дурман».

В 1932 году совместно с Белой Балашем она поставила «Голубой свет». Альпийская девушка, которую считают ведьмой, танцуя, приближается к загадочному голубому свету на горных вершинах, пока однажды ее не находят мертвой.

Она ставила фильмы и снималась в них. В том году она решила экранизировать оперу д’Альбера с романтическим сюжетом. Прекрасная танцовщица оказывается во власти жестокого властителя, который угнетает местных крестьян.

Танцовщицу играла сама Лени Рифеншталь. А кто же исполнит роли испанских крестьян, графа, челяди? Кинематограф способен справиться с любыми проблемами, используя грим, костюмы, декорации. Фильм будут смотреть не этнографы, а обычные люди. Но Лени Рифеншталь никогда не добилась бы успеха, если бы шла проторенными тропами… Испанцев сыграют цыгане, решает она.

Любому режиссеру такие массовки обошлись бы недешево: надо собрать большое количество цыган, уговорить их сниматься и переехать на место съемок, всем хорошо заплатить. Любому, но не Лени Рифеншталь.

Перед ней в Третьем рейхе открыты любые двери. После фильмов о партийном съезде «Триумф воли» и об Олимпиаде 1936 года в Берлине она ни в чем не встречает отказа. Руководство страны высоко ценит художников, руководствующихся в своем искусстве идеалами партийности и народности.

Рифеншталь приступает к съемкам в 1940 году. Съемки продолжаются несколько лет. Уже идет кровавая война с Россией, но партия не забывает о Рифеншталь. В списке работ оборонного значения на 1942 год значится и художественный фильм «Низменность» режиссера Рифеншталь, «производство которого осуществляется по заказу фюрера и при поддержке имперского министерства народного просвещения и пропаганды».

В том же году секретарь фюрера Мартин Борман переслал шефу имперской канцелярии и министру без портфеля Гансу Ламмерсу обращение Лени Рифеншталь к Гитлеру:

«Срочно! Лично! С курьером!

По поводу запроса «Общества с ограниченной ответственностью Рифеншталь» о предоставлении валюты в размере 450 тысяч итальянских лир».

На следующий год Борман пересылает Ламмерсу аналогичное распоряжение:

«Срочно!

Как подчеркнул сегодня фюрер, после завершения фильм предположительно окупится за границей и принесет значительные суммы в валюте. По этой причине фюрер выразил желание, чтобы фрау Рифеншталь было выплачено 240 тысяч испанских песет».

С разрешения Главного управления имперской безопасности в сопровождении эсэсовцев Лени Рифеншталь отправляется в концлагерь Максглан, где содержат цыган.

— Однажды на машине приехала Лени Рифеншталь вместе с эсэсовцами, — вспоминает цыган Йозеф Рейнхардт. — Нам велели построиться. И она стала выбирать людей. В том числе выбрала пятерых из нашей семьи в девятнадцать человек. Они заперли нас в сарае, окна были забраны решетками.

Лени Ришеншталь отобрала себе восемьдесят статистов, которых под охраной отправили на съемки.

Съемки и монтаж ленты продолжались всю войну. Увлеченная работой, Рифеншталь стремилась к художественному совершенству. Она вновь и вновь объясняла цыганам из концлагеря, как именно следует изображать счастливую жизнь испанских крестьян.

Один цыганский юноша из числа тех, кто особенно долго снимался, посмел обратиться к ней за помощью:

— Наша семья пользуется хорошей репутацией. Никто из нас не был судим. Может быть, вы сможете как-то помочь нам?

Лени Рифеншталь думала только о фильме и легко согласилась помочь:

— Конечно, я попытаюсь освободить всю вашу семью или, как минимум, отправить в Берлин.

Но съемки закончились. Цыган, которые недолго побыли испанцами, вернули в концлагерь. В мае 1943 года рекомендацией оберштурмбаннфюрера СС Эйхмана наконец воспользовались. Лагерь Максглан закрыли, цыган отправили в Освенцим, лагерь уничтожения.

— У меня особая любовь к цыганам, — скажет позднее Лени Рифеншталь, довольная своим фильмом. — Я всегда оказывала им особое предпочтение. Бог тому свидетель.

Есть и другие свидетели. В Освенцим, как и на съемки к Рифеншталь, цыган отправляли семьями. Из тех, кто снимался в ее фильме, почти никто не выжил.

Остался жив только тот цыганский юноша, который обратился в свое время к Рифеншталь с просьбой о помощи. Один из всей семьи, приобщившейся к киноискусству.

Через много лет после войны он рассказал, что все, кто снимался у Рифеншталь, ждали от нее помощи. Ничего они не дождались. Лени Рифеншталь была не просто режиссером, но и образцовым носителем германского национального сознания.

Она была очень счастливой женщиной — здоровье, правильный образ жизни, клеточное омоложение в одной альпийской клинике позволили ей дожить до девяноста восьми лет и удостоиться премии на кинофестивале в городе, который, когда он назывался Ленинградом, больше других пострадал от ее друзей-нацистов. Причем эта премия была ей вручена в нашей стране 22 июня 2001 года, словно в насмешку над чувствами людей, которые еще не забыли войну.

Сама Лени Рифеншталь говорила, что это самая дорогая для нее награда, что она «ошеломлена» приемом, который ей оказали в России. Это верно. После 1945 года этой женщине порядочные люди не подавали руки, и уж тем более ншде в Европе ее не встречали так восторженно, с таким пиететом, к. к в Питере, пережившем блокаду…

Арнольд Шварценеггер и Курт Вальдхайм

В известном фильме «Вспомнить все» героя Арнольда Шварценеггера всесильные спецслужбы, способные управлять даже разумом и памятью, заставляют забыть прошлое?

В реальной жизни сам Шварценеггер, знаменитый актер и начинающий политик, многое хотел бы забыть — из того, что происходило с ним и его семьей в давние времена.

Через тридцать пять лет после того, как он перебрался в Соединенные Штаты, актер ушел в политику и был избран губернатором штата Калифорния. У него были для этого все данные.

Его имя в стране известно всем, хотя не каждый американец сумеет правильно выговорить длинную немецкую фамилию, чуждую англосаксонскому уху. И он сам все еще говорит с сильным немецким акцентом. Впрочем, такой же акцент не помешал Генри Киссинджеру стать государственным секретарем Соединенных Штатов, хотя поначалу президент Ричард Никсон просил Киссинджера пореже высказываться на публике, чтобы не компрометировать правительство. Ничего, американцы привыкли к его акценту.

Конечно, избирателей больше интересует отношение Шварценеггера к текущим проблемам.

Известно, что, приехав в Америку, он придерживался крайне правых взглядов. Но жена-американка сильно повлияла на него, и он стал либеральнее. Теперь уже Шварценеггер спокойно говорит, что женщины имеют право на аборт, а гомосексуалисты и лесбиянки могут наслаждаться жизнью, как и все остальные.

— Я не знаю, что такое хорошо и что такое плохо в сексе, — сказал Шварценеггер журналистам. — Для меня гомосексуалист — это человек, который получает удовольствие, занимаясь сексом с мужчиной. Я предпочитаю женщин. Но и то и другое — законно.

Шварценеггер, который во всех фильмах предстает вооруженным с головы до ног, высказывается против свободной продажи оружия.

Он признал, что в молодости принимал стероиды, гормоны, помогающие наращивать мышечную массу. Говорят, что это пагубно сказалось на его здоровье. Ходили слухи, что он находится на диализе, то есть врачи вынуждены очищать ему кровь. Эти слухи он легко опроверг. Стероиды политической карьере не повредят. Если что-то и могло помешать ему стать губернатором штата Калифорния, то это прошлое его семьи.

Будущий губернатор родился в Австрии. Его мать — домохозяйка, отец — полицейский, страстный поклонник военных маршей, что неудивительно для брутального немца из провинции, каким и был Шварценеггер-старший. Арнольд, похоже, не самый любящий сын на земле. Во всяком случае, на похороны отца он не поехал. Объяснял потом невнятно, что не то был слишком занят тренировками, не то вообще оказался в больнице из-за спортивной травмы.

Дело не в том, что будущему киногерою в детстве доставалось от сурового предка. Арнольд стесняется своего отца, чье прошлое не вызывает симпатий у американцев.

Отец Арнольда летом тридцать восьмого года, вскоре после насильственного присоединения Австрии к великогерманскому рейху, вступил в нацистскую партию. Он в составе частей вермахта участвовал во Второй мировой войне и занимался наведением порядка на временно оккупированных советских территориях.

В 1986 году Шварценеггер женился на Марии Швайвер из влиятельного и респектабельного клана Кеннеди. Этот брак сразу же сделал актера частью американской элиты.

Шварценеггер решил не ударить в грязь лицом, показать, что он тоже вращается в высшем обществе, и пригласил на свадьбу человека, известного всему миру. Это был Курт Вальдхайм, Генеральный секретарь ООН, который оставил свой пост, чтобы баллотироваться в президенты Австрии. Вальдхайм охотно приехал на свадьбу земляка. Шварценеггер растроганно говорил о Вальдхайме: «Я его люблю». О чем вскоре пожалел.

Выяснилось, что Курт Вальдхайм — военный преступник.

Кто такие эти австрийцы? Те же немцы? Или какая-то отдельная нация? Сами австрийцы не сразу нашли ответ на этот вопрос. Австрия образовалась после Первой мировой войны. Потерпевшую поражение Австро-Венгерскую империю победители просто поделили.

В восемнадцатом году славянские народы и венгры вышли из состава империи. Тогда в Европе высокомерно говорили: «Австрия — это то, что осталось». От великой державы, от Австро-Венгерской империи осталась маленькая страна Австрия, большинство населения которой родились немцами.

Быть ли этому остатку самостоятельным государством или же присоединиться к Германии, этот вопрос решился не сразу.

В тридцатых годах некоторые австрийцы думали, что если они действительно немцы, то странно им жить вне Германии. К тому же Австрия казалась маленькой и незавидной страной, случайным и временным образованием на политической карте. Австрийцы в промежутке между двумя мировыми войнами не успели полюбить свою страну.

Австрия напоминает огромную роскошную коробку шоколада, перевязанную ленточкой. Или, во всяком случае, она хочет таковой казаться. Эти белые альпийские вершины, Венская опера, голубой Дунай, по которому плывут вызывающие ностальгию старые буксиры, вальсы Штрауса, любовь к старому порядку вещей, gemut-lichkeit.

Почему в Австрии антисемитизм был еще истеричнее, злее, чем в самой Германии?

До аншлюса в Австрии жило сто девяносто тысяч евреев. Каждый третий погиб в лагерях.

Ответ надо искать в психологии наполненных предрассудками альпийских крестьян, которые не могли справиться со своим страхом, когда рухнула империя.

В 1920 году от Австро-Венгерской империи осталась территория немногим большая, чем средневековое габсбургское княжество. В армии служили в основном венгры. Бедняки славяне из Богемии, Моравии, Польши, с Балкан хлынули в Вену в поисках работы.

У Австрии, самой католической из всех немецких государств, было мало друзей в протестантском Берлине. Отто фон Бисмарк ее не любил. Пруссия не возражала против исключения Австрии из германской конфедерации в 1866 году.

Австрия была непрошеным гостем в большом семействе немецких государств. Так что аншлюс, присоединение к Германии в 1938 году, казался облегчением, долгожданным окончанием столетнего периода отверженности. Вот почему Австрия культивировала в себе все германское и дала волю ненависти к славянам, евреям и цыганам, которая потрясла Европу.

В результате в 1938 году Гитлер легко присоединил Австрию к великогерманскому рейху.

Курт Вальдхайм появился на свет Куртом Ваилавиком. Шел 1918 год. Страна еще называлась Австро-Венгерской империей, но доживала последние дни. Когда отец Курта вернулся из армии после окончания Первой мировой войны, он попал в другую страну. От старой империи остались только немецкие провинции.

Большую часть жизни отец Курта носил чешскую фамилию, в Австро-Венгерской империи все перемешалось. Но в новой Австрии он быстро сообразил, что с чешской фамилией карьеры не сделаешь. Тогда Вацлавик стал Вальдхаймом. Со временем Курт Вальдхайм понял, что менять можно не только фамилию.

В тридцать восьмом семья Вальдхайм была против присоединения Австрии к нацистской Германии. Когда это совершилось, отец Вальдхайма, школьный учитель, потерял работу и на короткое время даже попал в тюрьму. Зато Вальдхайм-младший быстро сориентировался в ситуации. Он вступил в нацистский студенческий союз и в штурмовые отряды. Совсем как отец Арнольда Шварценеггера.

Когда началась война, Курт Вальдхайм надел мундир офицера вермахта. А отец Шварценеггера, как полицейский, оказался в полевой жандармерии.

45-я пехотная дивизия группы армий «Центр», в которой воевал Вальдхайм, летом сорок первого брала Брестскую крепость. За участие в кровопролитных боях лейтенант Вальдхайм был награжден Железным крестом второго класса и медалью. Он участвовал в уничтожении оказавшихся в окружении частей Красной армии, которые упорно пробивались к своим, на восток.

После начала контрнаступления Красной армии под Москвой в декабре сорок первого удача покинула Вальдхайма. Его ранило осколком снаряда. Ему хотели ампутировать правую ногу, но врачи ногу спасли. Вальдхайма отправили в военный госпиталь сначала в Минск, затем в Вену. А отец Арнольда Шварценеггера воевал под Ленинградом, и судьба его хранила.

После войны Вальдхайм напишет в своих воспоминаниях, переведенных и на русский язык, что он был комиссован и с сорок второго по сорок четвертый год изучал в Вене юриспруденцию. В войне он уже больше не участвовал.

Это неправда. Генеральный секретарь ООН врал. Медицинская комиссия признала Курта Вальдхайма годным к продолжению военной службы и после ранения. Так что в марте сорок второго лейтенанта Вальдхайма перевели в штаб 12-й немецкой армии. Она находилась на территории разорванной войной Югославии, где шла партизанская война.

Вальдхайм получил назначение в боевую группу в Западной Боснии. Там югославские партизаны Иосипа Броз Тито наносили чувствительные удары по армии независимой Хорватии.

Первое в истории самостоятельное хорватское государство возникло благодаря Гитлеру и Муссолини. Главой государства стал Анте Павелич, руководитель хорватских националистов усташей. Командование вермахта приняло решение помочь хорватским союзникам и очистить район от партизан.

Бои продолжались несколько недель. Партизаны отчаянно сопротивлялись. Всех пойманных с оружием в руках партизан было приказано расстрелять, а гражданское население, которое им помогало, направить в Германию на принудительные работы.

Вальдхайм вместе с другими немецкими офицерами решал судьбу боснийцев: физически крепких отправляли на работу в рейх, слабых отдавали хорватской полиции на уничтожение. По своей жестокости усташи не знали равных — своим врагам они перерезали горло специальными кривыми ножами.

После боев Вальдхайма включили в список отличившихся офицеров. Глава фашистской Хорватии Анте Паве-лич наградил его серебряной медалью короля Звоиимира с дубовыми листьями — «за мужество, проявленное в боях с мятежниками».

В апреле сорок четвертого обер-лейтенант Вальдхайм без отрыва от военной службы защитил докторскую диссертацию, в которой именовал нацистскую Германию «спасительницей Европы». В армии новоиспеченный доктор права тоже успешно продвигался по служебной лестнице. Его перевели в штаб группы армий «Е», расположенной в Греции.

Командующим был генерал-полковник авиации Александр Лёр. Как и Вальдхайм, он был австрийцем и дослужился до должности командующего военно-воздушными силами Австрийской республики. После аншлюса был переведен в люфтваффе. Генерал-полковник Лёр командовал всеми немецкими войсками на юго-востоке Европы, их задача состояла в поддержании оккупационного режима.

Вальдхайм, аккуратный и исполнительный офицер оперативного отдела, вел дневник военных действий. Приказы и донесения о депортации евреев из Греции, о карательных акциях против партизан, о массовой высылке гражданского населения проходили через его руки.

Потом Вальдхайм клялся, что ничего не знал. Но дотошные историки обнаружили в архивах вермахта написанные его рукой донесения. Он знал обо всем. И в меру своих сил участвовал в том, что впоследствии пытался забыть. Его роль была небольшой, но необходимой. Он был маленьким, но надежным винтиком гитлеровской машины уничтожения.

Можно принять утверждение Вальдхайма о том, что у него не оставалось иного выбора, кроме как выполнять приказы своих начальников. Он обычный человек, который хотел спокойно жить и работать. Но это, быть может, важнейший урок Третьего рейха: без помощи таких людей Гитлеру не удалось бы уничтожить столько миллионов.

Осенью сорок третьего Вальдхайма перевели в разведывательный отдел и поручили изучать протоколы допросов пойманных партизан — еще одна деталь, о которой он пытался забыть. В одиннадцатую годовщину прихода Гитлера к власти, в сорок четвертом, Вальдхайм получил новую награду — крест «За заслуги» второго класса с мечами. В мае сорок пятого обер-лейтенант Вальдхайм сдался американцам. Но его быстро отпустили домой.

Союзники колебались. Что делать с австрийцами? Наказать их так же, как и немцев, ведь они тоже были частью Третьего рейха? Или считать Австрию первой жертвой Германии? Выбрали второй вариант. В Австрии решили наказывать только больших начальников, рядовые нацисты могли рассчитывать на прощение.

Точно так же и отец Арнольда Шварценеггера нисколько не пострадал. Его не включили в категорию военных преступников, и он получил возможность вернуться к любимому делу — служить в полиции. Через два года после войны у него родился сын, будущий герой мирового кинематографа.

Поскольку Курт Вальдхайм поступил на государственную службу, в министерство иностранных дел, он должен был пройти процедуру денацификации. Его дело отправили в комиссию, но комиссия была перегружена работой, и Вальдхайма без рассмотрения дела уведомили, что он чист. Вот тебе и хваленая немецкая аккуратность.

Но Вальдхайма подстерегала новая опасность — со стороны Югославии, на территории которой он воевал. У маршала Иосипа Броз Тито были свои счеты к Австрии. Он настаивал на том, что одна из австрийских земель — Каринтия — должна отойти к Югославии.

Австрия не соглашалась расстаться с частью территории. Тогда в Югославии напомнили, что в австрийском правительстве и особенно в министерстве иностранных дел слишком много бывших нацистов. Один военнопленный охотно подтвердил, что Вальдхайм — «нацист со стажем» и лично виновен в расстреле немцами югославских заложников. Югославское правительство подготовило документы с требованием внести австрийского дипломата Вальдхайма в список нацистских военных преступников и выдать его для суда.

Это не было пустой угрозой. Генерал-полковник люфтваффе Александр Лёр, под началом которого служил Вальдхайм, был в феврале 1947 года приговорен в Белграде к смертной казни и расстрелян. Вальдхайму повезло.

В последний момент в Белграде отказались от своего намерения. Вальдхайма назначили в австрийское посольство во Франции, и он больше не занимался проблемой Каринтии. Дело было закрыто, а возможности для большой карьеры открыты.

Вальдхайм успешно действовал на дипломатическом поприще, а политика важнее исторической справедливости. Югославские власти сделали выбор в пользу хороших отношений с соседней Австрией. Через несколько лет глава Югославии Иосип Броз Тито лично вручил Вальдхайму югославский орден. Это была вторая награда, полученная им в этой стране. Первую вручил военный преступник лидер хорватских усташей Анте Павелич.

Удивительно, но никто и никогда даже не интересовался, чем же занимался Курт Вальдхайм в годы Второй мировой войны, когда все молодые немцы служили в армии.

Ни в международных справочниках, ни в официальных биографиях сомнительные эпизоды его жизни просто не упоминались. Когда же его спрашивали о военных годах, Вальдхайм с достоинством отвечал:

— Разумеется, меня призвали в вермахт, как всех. Я был кавалеристом на русском фронте, а после ранения меня демобилизовали.

Кто же мог поставить Вальдхайму в вину судьбу поколения? Впрочем, есть основания полагать, что спецслужбы и Соединенных Штатов, и Советского Союза знали о преступном прошлом Генерального секретаря ООН, поэтому, обращаясь к нему, ни в чем не получали отказа.

В 1971 году великие державы сделали Курта Вальдхайма Генеральным секретарем ООН. Потом переизбрали. Заместителем Вальдхайма по политическим вопросам был советский дипломат Аркадий Николаевич Шевчеи-ко, бывший помощник министра иностранных дел Громыко. В 1978 году он перебежал к американцам. Шевченко рассказывал, что Вальдхайм во всем шел навстречу советским представителям.

Когда истек второй пятилетний срок пребывания Вальдхайма в ООН, обладатель единственной в мире должности вернулся на родину в ореоле мировой славы и все еще жаждущий активной деятельности. Чувствующие себя провинциалами Европы, австрийцы надеялись, что знатный земляк поможет им занять более заметное место в жизни мирового сообщества.

Но в самый разгар президентской кампании в левых австрийских изданиях появились сенсационные разоблачения: профессиональный миротворец доктор Курт Вальдхайм — нацистский военный преступник.

Отнюдь не всех австрийцев это смутило.

Австрийцы составляли всего восемь процентов населения Третьего рейха. Но нацисты, выходцы из Австрии, убили половину из шести миллионов евреев, уничтоженных при Гитлере. Антисемитизм в Австрии был сильнее, чем в Германии. Местные нацисты были идеологически готовы принять участие в уничтожении целого народа. Семь лет пребывания в составе Третьего рейха, семь лет нацистской пропаганды не прошли даром. Нацистские идеи, пустившие глубокие корни, не исчезли в мае 1945 года.

Сразу после войны социалистическая партия Австрии приняла решение не продвигать бывших нацистов на ответственные партийные посты.

В 1970 году из одиннадцати австрийских министров (все они принадлежали к социалистической партии) четверо были бывшими активными нацистами, один из них еще и состоял в СС:

министр внутренних дел Отто Рёш (партбилет № 8595796);

министр строительства Йозеф Мозер (партбилет № 6269837);

министр транспорта Эрвин Фрюбауэр (партбилет № 10033793);

министр сельского хозяйства Ганс Ёллингер служил в СС унтерштурмфюрером.

Жену Геббельса Магду фюрер считал красивой и умной женщиной и не понимал, почему министр изменяет ей направо и налево

Магда вышла замуж за главного пропагандиста нацистской партии. а собиралась связать свою жизнь с пламенным сионистом. В промежутке она успела побывать замужем за одним из самых богатых людей! Германии

Гитлер в узком кругу говорил, что Магда Геббельс могла бы стать его постоянной спутницей, но все-таки сделал выбор в пользу непритязательной Евы Браун

Актриса и режиссер Лени Рифеншталь надеялась на роман с Гитлером, но он бежал от женщин с железным характером

Лени Рифеншталь наслаждалась поклонением нацистов. После войны ей в Европе не подавали руки

Ева Браун ничего не требовала и ни о чем не просила, поэтому фюрер держал ее при себе до самого конца

Нацисты поощряли высокую рождаемость. Многодетных матерей награждали орденом «Крест за материнство»

10 мая 1934 года нацисты, «очищая культуру от всего чуждого национальному духу», устроили сожжение книг

Вернер Гейзенберг, которого травили коллеги-нацисты, хотел было покинуть Германию, но за него вступился рейхсфюрер Гиммлер. Историки так и не сумели ответить на вопрос: Вернер Гейзенберг не хотел создавать Германии ядерную бомбу или не мог?

Гитлер был уверен, что Олимпийские игры 1936 года докажут: настоящими спортсменами могут быть только арийцы

Но среди самых выдающихся спортсменов Германии оказались люди с еврейской кровью. Среди них фехтовальщица Хелен Майер, которая завоевала золотую медаль

В концлагере Освенцим узники попадали в руки военного врача Иозефа Менгеле, который занимался опытами на живых людях

После войны Менгеле, «врач из Освенцима», бежал в Латинскую Америку, где жил под чужим именем

Менгеле пришлось доказывать арийское происхождение своей невесты. Брак ему разрешили. Но его сын не получил посеребренные ложки, которые Гиммлер дарил каждому арийски чистому младенцу

Мир ужаснулся, увидев, что сотворила гитлеровская машина уничтожения

Менгеле искали. Он прожил остаток жизни в страхе, что его найдут и посадят на скамью подсудимых

Полковник Ганс Ульрих Рудель, самый известный летчик люфтваффе, был награжден придуманной для него наградой — Рыцарским крестом с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. После войны он помог Менгеле устроиться в Парагвае

Фотография нобелевского лауреата Кнута Гамсуна, как бы склонившегося в поклоне перед нацистским наместником в Норвегии Иозефом Тербовепом, обошла все газеты

На конгрессе нацистских журналистов в Вене Кнут Гамсун назвал Гитлера выдающимся человеком

Дочь личного фотографа фюрера Генриетта Гоффман (она вышла замуж за руководителя гитлерюгенда Бальдура фон Шпраха) однажды посмела заговорить с фюрером о том, что происходит на оккупированных территориях. Гитлер не захотел развивать неприятную тему

Оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман отвечал в Главном управлении имперской безопасности за «окончательное решение еврейского вопроса». Он был восхищен порученной ему задачей — уничтожить целый народ

Эйхман гордился тем, что наладил в концлагерях учет и контроль. Так что недостатка доказательств его вины в чудовищных преступлениях против человечества не было. В мае 1962 года его повесили в Иерусалиме

Генерал Андрей Власов в период контрнаступления под Москвой находился в зените военной славы. «Красная звезда» прислала к нему знаменитого писателя Илью Эренбурга, чтобы тот восславил полководца

В плену Андрей Власов не захотел носить генеральский мундир, считая, что перерос генеральское звание. Ему сшили особую форму. Фотографировался он часто и с удовольствием

Немецкое командование не знало, что делать с Власовым. Одни не могли преодолеть брезгливости, имея дело с представителем «низшей расы». Другие считали, что в борьбе с Красной армией вермахту нужны любые союзники

В последний год существования нацистской Германии Власов успел создать собственную армию из переодетых в форму вермахта русских людей

К Власову прибились и те советские граждане, которых привезли в нацистскую Германию работать на рейх

Среди тех, кто пришел к Власову, было много бывших военнопленных. Для них это был выбор между жизнью и смертью

Генерал Власов в компании с генералом Малышкиным и переводчиком бывшим капитаном Фрелихом. Они в штатском. Разгром Германии неизбежен. Они рассчитывают найти понимание на Западе

На оккупированных территориях немцы вели себя так, что невозможно понять, как можно было служить им по доброй воле

Оккупационной политикой ведал Альфред Розенберг, прибалтийский немец, ненавидевший русских и евреев

Только когда австриец Курт Вальдхайм перестал быть генеральным секретарем ООН, мир узнал, что бывший обер-лейтенант вермахта после войны был внесен в список военных преступников

В мае 1932 года кубанский казак Павел Горсудов, объявивший себя вождем национал-фашистской партии, убил французского президента Поля Думера. Это был один из самых громких терактов начала тридцатых годов

Немалое число казаков присоединилось к немецкой армии и воевало против России. Нацистское правительство признало казаков союзниками Германии

Глава Международного комитета Красного Креста швейцарец Карл Якоб Буркхардт (справа) много мог бы сделать для спасения советских военнопленных, у него были хорошие отношения с немцами. Но Сталин с Молотовым не захотели сотрудничать с Красным Крестом

Бывший эсэсовец после скандала подал в отставку по причине «слабого здоровья». На посту министра сельского хозяйства его сменил Оскар Вайс, тоже бывший нацист (партбилет № 1089867).

Осенью 1975 года, накануне парламентских выборов, стало известно, что на пост вице-канцлера намечается лидер либеральной партии Фридрих Петер. Выяснилось, что в составе 1-й пехотной бригады войск СС он воевал на Восточном фронте. На территории Советского Союза бригада летом сорок первого «отличилась» уничтожением мирного населения. Эти материалы были представлены президенту Австрии Рудольфу Кирхшлегеру.

Фридрих Петер стал объяснять, что он был только солдатом, он никогда не участвовал в расстрелах мирных жителей и даже не знал о них. Если такие экзекуции и проводились, то, вероятно, в тот момент, когда он находился в отпуске… Но, судя по документам, летом сорок первого ни одному эсэсовцу из 1-й бригады отпуска не предоставили. А расстрелы, которыми занимались подразделения бригады, проходили каждый день, неделю за неделей. По подсчетам, 1-я бригада уничтожила больше трехсот тысяч советских людей…

Фридрих Петер не стал вице-канцлером, но он оставался депутатом парламента и лидером партии, пока его не сменил более молодой политик.

В Австрии известный охотник за нацистами Симон Визенталь, бывший узник концлагеря, обнаружил гестаповца, который арестовал еврейскую девочку Анну Франк. Эта девочка вместе с родителями и несколькими друзьями скрывалась от гестапо в Амстердаме. Она вела дневник. Гестаповец, которому попались в руки эти листки, дневником не интересовался. Он искал какие-либо ценности, чтобы арест этих евреев был полезным не только для рейха, но и для него лично.

Девочку убили в концлагере Берген-Бельзен в марте 1945 года. Дневник нашли и издали. Возможно, это самая главная книга о Третьем рейхе. В австрийском городе Линце местный театр поставил спектакль по книге Анны Франк. Молодые неонацисты устроили демонстрацию возле театра. Симон Визенталь разговаривал с одним из молодых парней, который твердо сказал ему:

— Нет никаких оснований считать, что Анна Франк существовала на самом деле. Это просто подтелка. Ее написали евреи, чтобы вызвать к себе жалость.

— Но ее отец выжил и рассказал ее историю, — возразил Визенталь.

— Это не доказательство!

— Как же так? Ее отец рассказал, как их всех арестовало гестапо!

Юноша качал головой.

— Хорошо, — сказал Визенталь, — а если бы нашелся гестаповец, который арестовал Анну Франк, это было бы доказательством для тебя?

Юноша ухмыльнулся:

— Если бы он сам в этом признался.

Визенталь стал его искать. Голландец, который помогал семье Франк, рассказывал после войны, что он ходил в гестапо, пытаясь выяснить их судьбу, и разговаривал с арестовавшим их сотрудником. Он был из Австрии. Фамилия начиналась как Зильбер…

Визенталь нашел восемь Зильберманов, которые состояли в партии или в СС. Ни один не подошел. Через несколько лет в Амстердаме он раздобыл телефонный справочник управления гестапо в оккупированной Голландии. Там было триста имен. Просматривая справочник, Визенталь дошел до реферата (отделения) 1VB4, занимавшегося депортацией евреев в концлагеря. Отделение было маленьким. Всего четыре фамилии:

Кемпин

Бухман

Шерф

Зильберман.

Сотрудники «еврейского реферата» набирались в основном из числа немецких и австрийских полицейских. Скорее всего, после войны нужный ему человек вернулся на прежнее место работы — в полицию. Визенталь не ошибся. Из шести Зильберманов, которые служили в венской полиции, один, Курт, в 1944 году служил в гестапо в Амстердаме. Визенталь потребовал провести расследование. Бывшего гестаповца временно отстранили от службы.

Первыми Курга Зильбермана нашли журналисты.

— Вы сожалеете о том, что сделали? — спросили его.

— Конечно. Теперь в транспорте я должен, как все, покупать себе билет. Мне запрещено пользоваться полицейским удостоверением.

— А как насчет Анны Франк? Вы читали ее дневник?

— На той неделе я купил эту книжонку. Хотел посмотреть, упоминается ли там мое имя. Моего имени нет.

Симон Визенталь ожидал, что тот юный неонацист из Линца придет к нему и признается:

— Вы были правы.

Но признать свою ошибку — для этого требуется мужество. А вот это качество неонацистам не свойственно.

Что касается арестовавшего девочку по имени Анна Франк гестаповца Курта Зильбермана, то он отделался выговором и вернулся к службе в полиции австрийской СТОЛИЦЫ.

Вот на таком фоне появились публикации об участии кандидата в президенты Вальдхайма в военных преступлениях. Курту Вальдхайму позвонил Симон Визенталь.

— Господин доктор Вальдхайм, — спросил Визенталь, — еврейская община в греческом городе Салоники была одной из старейших и самых больших в мире. Штаб, в котором вы служили, находился всего в нескольких километрах от Салоник. Неужели вы ничего не знали о депортации евреев?

— Поверьте мне, я ничего об этом не знал, — ответил Вальдхайм.

— Депортации продолжались полтора месяца. Каждый день в концлагеря вывозили примерно две тысячи евреев. Военные составы доставляли боеприпасы для вермахта, а назад везли обреченных на смерть евреев.

— Я не имел к этому никакого отношения.

— Вы наверняка часто заходили в офицерский клуб. Неужели никто из офицеров никогда не заговаривал о депортациях?

— Никто и никогда.

— СС не кормили депортированных евреев, поэтому вермахт обязали выделить некоторое количество хлеба. Каждый штабной офицер, занимавшийся снабжением армии, знал об этом. Неужели ни от кого из них вы ничего не слышали?

— Нет.

— Вы часто приезжали в Салоники. Евреи составляли треть населения этого города. Неужели вы ничего не заметили? Еврейские лавочки закрылись. Людей под конвоем вели к месту погрузки. И вы это не видели.

— Нет, я ничего не замечал, — отвечал Вальдхайм.

Симон Визенталь закончил бессмысленный разговор словами:

— Я вам не верю.

В июне 1986 года группа уважаемых историков взялась выяснить правду. В феврале 1988 года она закончила работу. Вывод историков: Вальдхайм лгал, когда говорил, что ему ничего не было известно.

Когда разразился мировой скандал, упрямые австрийцы из духа противоречия избрали Вальдхайма президентом страны. Но изменить уже ничего было нельзя.

Конечно, венский дворец Хофбург, резиденцию главы государства, трудно назвать тюрьмой. Но когда президентом Австрии был Курт Вальдхайм, он чувствовал себя так, словно находится в заточении. Как главе государства ему отдавали высшие почести. Но за пределами Австрии с ним почти никто не желал иметь дело. Въезд в Соединенные Штаты, где он провел лучшие годы своей жизни в роли Генерального секретаря ООН, ему и вовсе был запрещен. Американский министр юстиции внес его имя в список разыскиваемых преступников, подлежащих немедленному аресту.

В 1988 году президент Соединенных Штатов Рональд Рейган отправил послом в Вену Генри Анатоля Грюн-вальда, главного редактора журнала «Тайм». Грюнвальд получил возможность с триумфом вернуться в страну, из которой когда-то вынуждены были бежать его родители-евреи. Задача родившегося в Австрии Грюнвальда состояла в том, чтобы выразить недовольство Вашингтона тем, что пост президента страны занимает Курт Вальдхайм, сотрудничавший с нацистами в годы войны.

Австрийцы обиделись на историю с Куртом Вальдхаймом. Обиделись не на себя за то, что выбрали не того человека, а на других, считая, что мир не смеет судить Австрию и всех австрийцев. Они не понимают, почему к ним отнеслись так сурово.

И только канцлер Франц Враницкий обратился к стране со смелой речью. Он говорил, что австрийцы в долгу перед евреями, в том числе за расцвет духовной жизни в Вене в начале XX столетия. Что австрийцы должны честно осознать то зло, которое они совершили, что они поддерживали систему, которая сделала возможным уничтожение евреев, и не надо пытаться все это забыть и переписать историю…

У нас и у жителей Австрии есть много общего. Австрийцы когда-то испытали близкое и понятное нам теперь чувство. Только что они были подданными великой империи, которую соседи боялись, и вдруг превратились в граждан сравнительно небольшого государства, от которого мало что зависит в мировой политике. Что же делать в такой ситуации?

Попытаться создать новую империю, новое великое государство, чтобы заставить окружающих бояться себя, или же начать новую, нормальную жизнь?

Австрийцы испробовали оба варианта. Присоединение к гитлеровскому рейху вернуло им ненадолго сладостное чувство имперского величия. Но если среди австрийцев и были люди, которые не мыслили себе жизни вне единой Германии, то крушение рейха излечило их от этого заблуждения. Присоединение к Германии привело австрийцев к полной катастрофе. Вот тогда они избавились от любви к сильной руке и научились ценить свободу.

После войны Австрия, как и поверженная Германия, тоже была поделена на оккупационные зоны. Но Австрии удалось то, что не удалось Германии. Австрия сохранилась как единое государство. Десять лет продолжались тяжелые переговоры о будущем страны, оказавшейся между двумя мирами. В разгар «холодной войны» ни Запад, ни Восток не хотели уступать другому эту стратегически важную территорию.

15 мая 1955 года министры иностранных дел четырех оккупационных держав вместе с министром иностранных дел Австрии подписали Государственный договор. Австрия вернула себя свободу и независимость, обещав быть нейтральной вовеки веков. Нейтралитет был той ценой, которую австрийцы заплатили за право иметь собственное государство.

Народ, который столетиями принимал участие практически во всех европейских конфликтах, не сразу осознал, что он обязан держаться в стороне от драк и схваток, что он ни во что не должен вмешиваться. Мешали воспоминания о славном прошлом.

Австро-Венгерская монархия занимала в Европе второе место по площади после России, а по населению третье место после России и Германии. С 1529 года Австрия была ядром великой державы, и австрийцы привыкли жить в крупном политическом сообществе.

Но оказалось, что и небольшое государство может быть родиной, и очень благополучной родиной. Когда впоследствии выяснилось, что это государство еще и способно к экономическому процветанию, то любовь к Австрии усилилась невероятно.

Могучая империя исчезла, оставив после себя небольшое и, как казалось, неприспособленное к жизни государство, которое не просто выжило, но и стало процветать.

Современный австриец трезво смотрит на мир. Он не страдает из-за того, что живет в маленьком государстве, а не в великой империи. В Австрии мало кто вспоминает о потерянной империи. Австрийцы избавились от имперского прошлого. Им нравится их хорошая и спокойная жизнь. И за исчезнувшую державу им совершенно не обидно.