Адорно в Неаполе

Присмотреться к текстам – цель этой книги

Если сейчас составить список самых нужных новых книг, то вряд ли высокое место в этом списке займет очередная книга об Адорно – сегодня, спустя десять лет после столетия со дня рождения философа. Казалось бы, философские труды Адорно уже выполнили свою миссию. Адорно задавал тон в критике современности, его теория как мало какая иная мощно повлияла на интеллектуальный репертуар и жаргон минимум одного поколения. Но еще в то время, когда философия Адорно не была сформулирована окончательно, проявилась резкая ответная реакция, зазвучали подозрения в том, что Адорно боится последствий собственного безжалостного диагноза обществу – и в результате триумфальное распространение теории Адорно сопровождалось ее не менее активным отрицанием[23].

А что сейчас? Создается впечатление, что после выхода в 2003 году трех биографий и бесчисленных статей по поводу столетия с его дня рождения история противоречивого восприятия работ Адорно подошла к своему более или менее уравновешенному концу[24]. Адорно утвердился в качестве одной из икон новейшей истории философии, а его теория становится частью истории – к недовольству всех тех, кто до сих пор настаивает на эффективности применения теории Адорно для анализа современности[25].

Так зачем же нужна еще одна книга об Адорно? Тем более книга об Адорно в Неаполе, как будто имеющая своей целью осветить последние неизвестные детали из частной жизни Адорно, как если бы теперь, когда его теория утратила всякую актуальность, оставалось только описывать поведение Адорно на отдыхе во время каких-то малозначимых поездок. Раньше никто не интересовался пребыванием Адорно в Неаполе, да и с какой стати? Обычно в связи с Адорно в голову приходят другие места, например Вена, где Адорно впервые проявил себя в творчестве, где он брал уроки композиции у Альбана Берга. Аморбах – место вечного возвращения к идиллии детства. Нью-Йорк и Лос-Анджелес – города эмиграции, центры популярной культуры и эмпирической социологии[26]. Париж, который под влиянием Вальтера Беньямина стал для Адорно столицей XIX века; в его собственной биографии Париж ознаменовал первую встречу с Европой после возвращения из эмиграции[27]. И, разумеется, его родной город Франкфурт, в котором Адорно после войны вместе с Максом Хоркхаймером возродил Институт социальных исследований, где «Франкфуртская школа» стала именно школой.

А что Неаполь, этот жаркий, хаотичный, тяжелый город? Которому трудно найти место в оппозиции «культурного» европейского города и американского пустыря без прошлого? Если уж брать Италию, то пусть лучше это будет Генуя, в которой Адорно в свое время фантазировал о благородстве своего фамильного древа[28]. Полное игнорирование Неаполя в ментальной картографии Адорно кажется абсолютно обоснованным. Письменные свидетельства его поездки в 1925 году ограничиваются двумя письмами Альбану Бергу и небольшим текстом о рыбаках с Капри. Правда, в Неаполе он встретился «для философской битвы» [29] с Вальтером Беньямином и Альфредом Зон-Ретелем, которые устроились на юге Италии получше, чем Адорно и Кракауэр, – и утверждал затем, что вышел из этой битвы без потерь. Каким же образом Неаполь мог сыграть хоть какую-то роль для Адорно, не говоря уже о его теории?

Когда Адорно в сентябре 1925 года, причем как раз в свой день рождения, приехал вместе с Кракауэром в Неаполь, он встретил там пеструю публику, состоящую из нонконформистов, эгоцентриков, прожектеров и революционеров, которые, каждый на свой лад, осваивали Неаполитанский залив – ментально или реально. Адорно выделил для себя сердцевину этой кутерьмы, группу, для которой были характерны разномастные революционные настроения, инспирированные именно Неаполем. Неаполитанская жизнь оказывала свое влияние даже на самых мрачных и задумчивых участников философских диспутов, вынуждала обратить свой взор на внешний облик окружающего мира и в нем искать революционный потенциал. Но мало этого: у всех проявлялся, пусть и в разных формах, странный порыв – а не попытаться ли перенести ошеломительный средиземноморский характер Неаполя, культ мертвых и бьющую через край витальность в новую форму философского дискурса?

Кажется, на Адорно все это поначалу не производило особого впечатления. Ему потребовалось время, чтобы неаполитанский опыт окончательно закрепился в его теоретической нервной системе – по этой причине и мы в этой книге не сразу приступим к рассмотрению текстов Адорно. Зато потом именно ему удалось лучше всех, осознанно это произошло или нет, обратить Неаполь в философию. Как в «Поединке» Генриха фон Клейста, вопреки всем законам вероятности, маленькая царапина у мнимого победителя разрастается до смертельной раны, так и смятение неаполитанской битвы вместе с пятью эссе, которые участники боев написали о событиях на берегах Неаполитанского залива, стали родовыми схватками для философии Адорно.

Клавеля с его башней, этого покорителя воды, Адорно сначала считает идеальным композитором, а потом не слишком идеальным просветителем. Таинственный, сказочно зловещий Позитано становится сосредоточием взбесившейся современности. Если достаточно близко подойти к стеклу в неаполитанском аквариуме с его морскими дьяволами, то можно ощутить на коже туристические мурашки и обучиться «памяти о природе в субъекте», то есть альтернативному взгляду на покорение природы. Чудо святого Януария в работах Адорно тоже становится средством от злого колдовства. А та самая пористость, которую Беньямин и латышская актриса Ася Лацис обнаружили и в стенах, и в социальной жизни Неаполя, станет констелляцией, воплощающей идеальную структуру текстов самого Адорно. Неаполь, поначалу кажущийся нам второстепенным маршрутом в теории Адорно, ведет к ее центру.

Эту метаморфозу из ландшафта в текст можно исчерпывающе показать на примере двух ранних эссе Адорно. В принципе, для этого хватит короткой поездки из Неаполя в Позитано и обратно – в ходе такой прогулки можно увидеть всю историю человечества. А уже потом, во второй половине книги, дело дойдет до изображения всех сложностей, деформаций и интерпретаций этой неаполитанской структуры в текстах Адорно, оказавшихся такими мощными. Мы станем свидетелями постепенного моделирования теории, в центре которой окажется катастрофа; впрочем ландшафт, породивший эту теорию, о катастрофе пока ничего не знает. Адорно пронесет неаполитанскую структуру через годы фашизма и спасет ее, а она даст его философии в Германии пятидесятых и шестидесятых годов продуктивность и влияние: страна мечты на юге Италии станет базовой матрицей одной из самых известных и влиятельных теорий в послевоенной истории Западной Германии.

Неаполитанские впечатления стали частью материала, обогатившего тексты Адорно – в дальнейшем мы попытаемся рассмотреть все случаи такого влияния. Но гораздо важнее для нас превращение Неаполя в структурирующий композиционный принцип текстов, поскольку осознание этой структуры позволяет нам совершенно по-новому взглянуть на интеллектуальную биографию Адорно. Может быть, теперь, когда утихли споры об актуальности и истинности аргументов Адорно, пришло время немного модифицировать оптику и взглянуть на тексты именно под таким углом, чтобы разглядеть логику, в соответствии с которой структурированы эти аргументы – подобно тому, как Сьюзен Сонтаг в эссе «Против интерпретации» шестидесятых годов призывала не надевать на произведения искусства лишний корсет интерпретации, а заниматься их фактическим содержанием? [30] Такого подхода сам Адорно требовал для идеального способа прослушивания музыки: с его точки зрения, нужно стараться понять композиционную структуру, а не просто радоваться красивым фрагментам. В будущем этот отказ от интерпретации пойдет на пользу самому Адорно. Аргументы Адорно и красивые фрагменты его текстов часто привлекали к себе повышенное внимание. Мы же в этой книге уделим основное внимание структурному принципу композиции этих текстов. И покажем, что именно этот принцип является их главным аргументом. От ранней работы об опере Альбана Берга «Воццек» и до опубликованной посмертно «Эстетической теории» Адорно предстает мастером изображения, которого многим и ранее удавалось разглядеть в нем[31]. Основные механизмы этого искусства сформировались именно в Неаполе. А тексты Адорно, которые так часто упрекали в излишней сложности, оказываются увлекательным продолжением того неаполитанского безумия.