Адвокат вольного города.6

Глава 22 Пилоты

В тот же день я заехал на Чёрный рынок и заспешил в учётную службу:

— Николай Викторович?

— Иван Иванов! Здравствуйте, Аркадий Ефимович, — несгибаемо упрямо ответил хозяин кабинета.

— Добрейший денёчек. Хотел спросить, продвинулась ли ситуация с моей лицензией на полёты?

Он снисходительно усмехнулся, потому что таким словом «лицензия», её называл только я, больше никто.

— Было много разговоров, первый из которых касается того, что формально Вы не являетесь частью нашего сообщества и не обязаны спрашивать нашего разрешения.

— Являюсь, не являюсь. А есть какие-то критерии?

— Вы не беглый каторжник и не занимаетесь нарушением закона на систематической основе.

— Я адвокат и по долгу своей профессии обхожу закон на весьма и весьма систематической основе.

— Вы и сейчас, как юрист, хотите меня переспорить, — скорее утвердительно ответил он.

— Ну, может у Вас процедура вступления, как в клуб?

— Нет, — он отрицательно помотал головой. — Достаточно сказать, что Вы — не являетесь. С другой стороны, мы отмечаем, что Вы ни разу не подвели своего подрядчика, то есть людей, которых Вы нанимаете для решения самых разных вопросов и в некоторых случаях помогали участникам сообщества, например, Шаману.

— Было дело, работа такая.

— Суть в том, что у Вас хорошая репутация, мы считаем, и тут моё слово было первым, что Вы адекватный и перспективный человек, что в нашем мире редкость, увы. Поэтому, вопрос с лицензией вполне себе решаем… Но есть пара условий.

— Какие? — с готовностью ответил я, потому что, когда начинается предметный торг, дело пахнет конкретикой. А где-то впереди замаячил результат.

— Вы обещаете не летать на большие расстояния?

— Куда конкретно? Что значит большие? Скажите лучше, куда нельзя?

— Кавказ, Афганистан, Китай. Для начала.

— В империю можно?

— Можно, но тут есть следующее пожелание.

— Слушаю?

— Мы просим не заниматься перевозкой макров. По крайней мере, не на коммерческой основе, этим Вы можете подорвать монополии некоторых кланов на услуги логистики. Да, мы понимаем, что Вы работаете с китайцами…

— Их макры уходят железной дорогой…

— Простите, но я прошу не перебивать. Так вот. Своим китайцам, себе лично, может для своих предприятий, да, возите. Но если Вы начнёте перевозить по просьбе третьих лиц контрабанду, макры или артефакты, контрабандные приборы, то некоторые люди в городе обидятся и… Не будет устного предупреждения. Они берутся наказать Вас.

— А если, — подумал я вслух, — Ко мне обратятся бандиты и потребуют везти то или иное имущество? Как мне быть? Это ведь не моя инициатива?

— Если Вам приставят к голове пистолет, то и претензий не будет. Но если у Вас будет возможность, сообщите нам, мы вмешаемся. Мы договорились?

— Да.

— Что касается ранее оговорённого, если Вам что-то станет известно в результате авиаразведки, мы просим сообщить.

— Принято.

— На Вашем авиационном транспорте не должно быть оружия.

— Я почти всегда вооружён пистолетом, — продемонстрировал ему кольт, который, впрочем, на него не произвёл никакого заметного впечатления.

— Мы имеем в виду пулемёт, ракетную установку, магический артефакт по метанию молний, огненных шаров, ледяных копий, тёмной энергии, иной магической поражающей субстанции, навесные мины, бомбы, метательные заряды, стреломёты, шрапнельные заряды.

— Нет, мы мирный транспорт для путешествий и деловых встреч.

— Путешествий, — скептически повторил Иванов, а в глазах его сталью блеснули бескрайние степи, полные самобытных и опасных племён, народов, головорезов, работорговцев, бывших и нынешних разбойников. — Никакой документ мы не выдаём, это устные договорённости, которые мы тем не менее будем исполнять.

— Я тоже.

…

Канцлер крутил в задумчивости сигарету. Обычно он не курил, но весёлое солнышко и свежий ветерок навели его на мысль о полупустой пачке сигарет, которая лежала у него в столе.

За этим занятием, достойным принца Гамлета с его «быть или не быть», профессионального фальсификатора застал немного запыхавшийся и изрядно не выспавшийся, зато с озорным блеском в глазах, барон Филинов.

Канцлер со вздохом и крайне аккуратно сложил сигарету в жёсткую пачку с надписью «SIOUX. Von Eicken. Tobacco passion since 1770». На его памяти его был седьмой раз, когда сигарета покидала пачку и возвращалась в неё, не подвергнувшись воздействию огня.

— Готово? — многозначительно спросил Филинов.

…

— Даже упаковано, — Канцлер сделал приглашающий жест в свой офис, где на полу и правда была тщательно и с любовью оклеенная коробка напечатанных брошюр, бланков, печати и вообще все оговоренные товары.

— А можно взвесить? — обратился я с несколько неожиданным вопросом к Канцлеру.

Тот равнодушно пожал плечами и достал механические продуктовые весы, положил коробку на товарную площадку, то есть на большую сторону, затем добавил гири на вторую площадку.

— Двенадцать килограмм, восемьсот сорок девять грамм. Габариты мерять? Это для почты? Я думал, будет курьерская доставка.

— Достаточно веса. Что там по смете, уложились или надо добавить?

— Ещё девяносто два рубля десять копеек, — Канцлер задумчиво крутил в руках пачку сигарет.

Я доплатил, он рассеянно отсчитал сдачу.

— Канцлер, не знаете, что там с экспертизой? Не в курсе случайно?

— Экспертиза? А Вы какого результата ждёте?

— Ну, гарантий, что документы пройдут проверку Вы не давали, но всё же они очень высокого качества.

— Высокого…. да… Ну, ждите. Всё будет нормально, Аркадий… Хотя.

— Что «хотя»?

— А будет премия, если пройдёт?

— Будет, — уверенно выдал я, многозначительно сдвинув брови.

— Ну, хорошо, тогда и закурю, — что-то решил для себя Канцлер и понёс пачку сигарет к своему бюро.

В Кустовом не было геодезической службы, во всякой случае такой, о которой я бы знал.

Поэтому нам оставалось только надеяться, что всё хорошо.

Навигации в степи нет, навигаторов в этом мире тоже не изобрели, но всё же я купил несколько самых подробных карт того региона. Там даже были отмечены «летняя стоянка кагана» и «зимняя стоянка кагана».

Зимняя была возле озера и каких-то гор.

Летняя — на изгибе мелководной реки.

Я купил консервов, соли, патронов на свой кольт, новенькую армейскую фляжку, и лёгкие походные ботинки.

Кроме подготовки к полёту, как к путешествию, мне пришлось побродить по рынку, чтобы купить Юбе несколько подарков, в том числе кожаный портфель, куда я положу деньги кочующего монарха.

На подготовку мы отвели два дня. Техника ладилась, смазывалась, заправлялась.

Салона, как впрочем и кабины, в смысле места, где сидит пилот, и он был бы защищён от потоков воздуха, в этом самолёте нет.

В документации оно было обозначено как «место пилота 1» и «место пилота 2». Эдакие гнёзда. Вообще модель типа кабриолет, наши головы торчат наружу, хотя и слегка защищены от потоков воздуха изогнутыми кусками прозрачного пластика.

Переднее под крылом, защищено от ветра и солнца. Заднее — менее комфортабельное. Сразу за ним находится открывающийся сбоку грузовой отсек. Грузить его я боялся, так что, кроме минимума продуктов и коробок с полезным грузом, там ничего не было, он оставался полупустым даже с учётом двенадцати полных канистр топлива.

Внутри конструкции были ремешки, которыми груз крепился, чтобы не болтался при полёте, так что я всё тщательно затянул.

Судебные процессы по фирме Грюнк и спору с фискальной службой застряли на экспертизе, дело Мещерякова отложено, документы по прииску подписаны, Тайлер вывозит мусор, попутно вынюхивая тайны графа. Словом, время на короткое пробное путешествие есть.

— Скажи, тебя зовут Фёдор? — спросил я у своего первого пилота.

— Так в паспорте написано, — уклончиво ответил он, однако и не опроверг.

— Как дядя Фёдор в мультфильме?

— Как в где? — не понял младший Иваныч. — Аркадий, зови меня Фёдор и не гневи душу. Ты готов?

— Вроде да.

Мы были одеты, собраны и всячески подготовлены к полёту, если к полёту в качестве второго пилота, когда твой «первый» обучался всего две недели, вообще можно быть готовым.

Зато Фёдор эти несколько дней не вылезал из-за штурвала и даже пробовал выполнять несложные пилотажные фигуры.

— Сходите в кусты, а то в небе захочется, а некуда… — наставительно погнал нас дядя Ваня.

Ветер дул в лицо и это мы ещё не взлетели. В очки ударился жук или ещё какая-то бумажка, я выругался, вытер рукой в перчатке стекляшку, которая стала слегка грязной.

— Проверка руля горизонта! Проверка руля высоты! Проверка корпуса, в порядке. Баки… полные. Датчик высоты… в порядке. Датчик горизонта… работает… Наверное. Аптечка на месте, сигнальный на месте, второй пилот… на месте?

— На месте! Пристёгнут

Это он шпарит по инструкции. У нас были написанные каллиграфическим почерком шпаргалки проверки перед полётом и ещё несколько бумажек. Написано совершенно не крестьянским почерком Дяди Вани, а приклеил их средний, каким-то термоядерным клеем, бумажки пропитались янтарным клеем и окаменели, насмерть приклеившись к пустым участкам панели.

Панели у нас были одинаковые, когда Фёдор двигал руль, он двигался и у меня. Это так же означало, что в критической ситуации мы должны закладывать виражи вместе. А вообще создатели предполагали заведомо две ситуации: пилот будет сидеть на одном из мест на выбор или один из пилотов по той или иной причине помрёт в полёте. Тогда второй посадит самолёт.

— От винта!

— Есть от винта! — Средний Иваныч резким движением крутанул винт, двигатель послушно завёлся, трехлопастной винт превратился в большую гудящую окружность.

Если пилот один, он сам кричит, сам дёргает, сам потом бежит карабкаться на крыло и в «гнездо пилота».

Двигатель полминуты привычно погудел, Фёдор отжал тормоз (он был только на передних колесах), тяга винта потянула нас вперёд, всё быстрее и быстрее.

Во время испытаний я поднимался в воздух всего два раза, так что и сейчас я не воспринимал взлёт, как само собой разумеющееся, для меня это был процесс волнительный, восторгающий и отбивающий печёнки на неровностях поля.

Ничего такого, что помешало бы взлёту, на поле не было, так что оно позволило нам разогнаться всё быстрее и быстрее, когда Фёдор резко двинул штурвалом, и машина взмыла, оторвав все три колеса разом, поднимаясь на всё большую высоту.

Согласно не очень достоверным показаниям приборов (они могли здорово врать в зависимости от атмосферного давления), мы поднялись на полтора километра. Дороги превратились в нитки, люди не были бы видны, если бы шастали по степи.

Теперь мы ориентировались по компасу. Их было два, в обоих «гнёздах», но компас в переднем гнезде пилота был дороже и точнее. Если у моего стрелка плясала, то Фёдор проложил очень точное, с точностью до пары градусов направление и всё, что он теперь делал, это держал этот курс и иногда насвистывал себе под нос.

Лицо и правда обдувало, так что хорошо, что я его намазал, в очках нихрена не было видно так что я позволил себе их стянуть вниз.

Вообще-то гнёзда защищены кусками прозрачного материала от потоков воздуха, но работало это только при отсутствии бокового ветра.

Расстояние, насколько мы могли посчитать, примерно полторы тысячи километров. Ну, было бы меньше, никакого смысла в самолёте не было бы.

Самолёт был по местным меркам не отсталый, контрабандисты купили поистине современную и мощную модель из не пассажирских, она могла развивать до двухсот восьмидесяти километров в час. Федор, в соответствии с его характером, выжал из машины всё.

Теперь, двигаясь по компасу и ничего не понимая в местности, над которой мы летим, через час полёта я попросил Федора что называется «порулить», для чего пришлось наклониться и орать. Расстояние до него было что-то около полуметра, только ветер мешал.

— Чего орёшь? Я тебя слышу. Хочешь порулить, давай. Только сильно не дёргай.

Я управлял машиной минут двадцать, не больше. Оказывается, что всё это время был боковой ветер, и чтобы машину не сбросило в штопор, нужно давать крен, непрерывно напрягая руки, смещая самолёт влево против опрокидывающего вектора.

Как Фёдор это выдерживал, я не знаю, но я посчитал, что для первого раза достаточно и вернул управление.

Через шесть часов полёта, когда мои часы показывали час дня, мы коротко переговорили и решили сделать небольшую посадку, проигнорировав стойбище степняков, зато в пятидесяти километрах усмотрев небольшое на шесть домов селение на берегу реки с лодками и сетями.

Мы приземлились на большом выкошенном поле, чем произвели на троих детей и свору собак полный фурор.

Местное, более взрослое население встретило нас достаточно скептическими рожами и демонстрацией охотничьих ружей.

Но зато между едкими матюками слышалась родная речь, это были не стяпняки.

— Эй, земляки, мы ищем стоянку кагана Юбы. Знаете такую или такого?

— Ну, дык. Только мы тебе не земляки, мы чалдоны, а вы нет. Мы с властями дел не имеем, живём, никого не трогаем, да и себя не даём трогать.

— Мы не власти. Просто подскажите, где чертов Юба и мы улетим.

— А что, это можно.

При помощи мата и пантомимы местные, которые поняли, что мы не прилетели похищать их рыбу, показали, что осталось ещё сотня километров.

— А что, вы сами чьих будете? — спросил худой бородатый мужик, который выглядел слегка разочарованным от того, что стрельба отменяется.

— Кустовские мы, — ответил я.

— А что, можете нам патронов привезти и соли, мы вам шкурами оплатим?

— В следующий раз. Впрочем, соли можем и сейчас дать, если покормите нас с дороги. А мы поедим и дальше полетим?

Они переглянулись.

— Прошка, — обратился крепкий чалдон к одному из детей, — Ходь на женскую половину, мамку кликни. Скажи, двум небопроходцам надо дать позюргать.

…

Местные принесли стол, лавки и посадили нас в центре, как если не дорогих гостей, то хотя бы эдакую диковинку.

— А что, как место ваше называется-то? — неосознанно копируя манеру местного произношения, спросил я, попутно прихлёбывая чудесную густую рыбную похлёбку.

— Дровец.

— А что, вы к землям кагана относитесь?

— Относимся, ясак платим, но по ихним законам не живём. Мы чалдоны.

— А что это значит?

— Живём от Чалки и до Дона.

— Русские?

— Знамо дело, — подтвердил худой.

— Только желтопупые, — хохотнул молодой парень, практически подросток, но на него шикнули, видимо он сказал что-то не совсем общепринятое.

— А как же степняки? Они вам не мешают? — продолжал интересоваться я.

— Не уж помогают, конечно. Но они на равнинах живут, там, где пасут стада. А мы скорее в лесах. Есть ещё вогулы, они и в лесах ходят и по горам, по сопкам.

— То есть у каждого своё место? Не воюете?

— Как в хорошем доме, — многозначительно пожал плечами бородатый, чья супруга нас кормила.

Я прикинул ширину реки. Баржи тут не пройдут.

— Рыбой живёте, или хлеб сеете?

— И так, и эдак. И коров держим, свиней, кур.

— Картошка?

— А что за картошка?

Ага, значит, картошки тут не знают.

— Это клубень. В следующий раз привезём.

— И табака! — выставил вперёд палец худой.

Я крякнул. То есть картошку мы не знаем, а табак уже просочился. Ладно.

— А Юба?

— А что нам Юба? Живём, хлеб жуём.

— А если город построят, вы сможете со степняками соседствовать?

— А что, мы ж и так соседствуем. Только откуда тут город?

— Но ежели в ём табак будет, соль и патроны, тогда мы будем рады.

Я улыбнулся и вернул посуду, встав и поклонившись хозяйке в универсальном благодарственном жесте.

Я смотрел на бескрайние леса, и они казались мне похожи на леса Канады в книгах, что-то дикое и прекрасное.

Но было тут и отличие. Английские колонисты, французские, голландцы — воспринимали индейцев, как нечто чужеродное и беспрерывно с ними воевали.

Мы такое называем ёмким словом геноцид, ведь они не столько воевали, сколько истребляли, включая детей и семьи. Для них был выбор «мы или они». Белые бывают очень жёсткими.

Тут всё иначе. Чалдоны (что бы это ни значило) соседствовали со степняками и каким-то чужим себе народом вогулы много поколений. И те соседствовали. Это не было дружное и весёлое соседство с яркими флагами и легкомысленными танцами.

Народ тут, по всему видать, суровый. Но при проявлении суровости нас и не застрелили. Да, не улыбались. Но накормили, причём вкусно.

— Пора уж вам лететь, — подытожил худой чалдон. — Гони соль.