Франция. Афера с вином

Глава седьмая

В длинной очереди на предполетный досмотр Сэм с сочувствием наблюдал за злоключениями стоящего перед ним пассажира, толстого жизнерадостного немца. Тот имел неосторожность улыбнуться сотруднику службы безопасности и даже сделал попытку пошутить: «Сегодня снимаем туфли, а завтра дойдет и до штанов, ха-ха?» Сотрудник с каменным выражением лица молча поднял на него глаза, а потом, очевидно заподозрив шутника в попытке тайком пронести в самолет представляющее потенциальную опасность чувство юмора, приказал бедняге отойти в сторонку и там дожидаться старшего инспектора.

Пока лишенное ремня и обуви тело Сэма ощупывали и проверяли портативным металлоискателем, он раздумывал о тяготах, выпадающих в наши дни на долю путешественника: переполненные, иногда не слишком чистые аэропорты, неприветливый персонал, частые задержки и отмены рейсов, а перед каждым полетом — унизительная и нудная процедура досмотра. Неудивительно, что, оказавшись наконец в самолете, большинство пассажиров первым делом просят чего-нибудь выпить.

После сутолоки и духоты аэропорта салон первого класса показался особенно просторным и тихим. Сэм с облегчением разулся, вытянул ноги, пригубил принесенное стюардессой шампанское и углубился в меню. Как и обычно, его составители с завидным оптимизмом пытались имитировать блюда, предлагаемые в обычном наземном ресторане. В этом сезоне в особом почете были соусы. Сэму на выбор предлагали рагу из ягненка под сладким пряным соусом, обжаренного на сковороде морского черта под соусом из шалфея, овощные оладьи с соусом из сливок и базилика, каннеллони с копченой лососиной под соусом «Бальзамик». Все это звучало весьма соблазнительно, но было чистой воды враньем. Сэм точно знал, что на самом деле еда окажется пересушенной и скучной, а спешно разогретые соусы — загустевшими и безвкусными.

Он никогда не мог взять в толк, с какой стати авиалинии так упрямо стараются покорять высоты haute cuisine,[4] имея в своем распоряжении лишь крошечный камбуз да микроволновку. Все их попытки всегда заканчивались провалом. Сэм решил ограничиться хлебом, сыром и хорошим вином, но даже они его разочаровали. Этикетка на бутылке была вполне достойной и год хорошим, но почему-то на высоте девять тысяч метров вкус у вина всегда оказывался не таким, как на земле. Поднимаясь в небо, оно как будто теряло плотность, а турбулентность плохо влияла на букет и гармонию. По словам одного из прославленных экспертов, «Между всеми этими болтанками при взлетах и посадках вину просто не хватает времени прийти в себя». Сделав только один глоток, Сэм переключился на воду, а вместо десерта принял таблетку снотворного. Проснулся он рано утром, когда самолет уже начал снижаться над Ла-Маншем.

Каждое возвращение в Париж было праздником для Сэма. Пока такси по бульвару Распай двигалось в сторону Сен-Жермен, он в который уже раз восхищался красотой пропорций перестроенного бароном Османом города — благородной шириной главных улиц, домами большими, но не угнетающими своей величиной, великолепными садами, неожиданными, карманной величины сквериками. А еще здесь была Сена с нарядными изгибами мостов, много зелени и памятников и обилие изумительных перспектив. Все это, вместе взятое, и делало Париж одним из самых приятных для жизни мест на свете. И вдобавок, по стандартам мегаполисов, город был чистым: ни нагромождения пластиковых мешков с мусором на тротуарах, ни завалов пенопласта, промасленных упаковок и смятых сигаретных пачек в канавах.

Прошло почти два года с тех пор, как Сэм в последний раз останавливался в «Монталамбере» — тогда они провели здесь упоительный уик-энд с Эленой Моралес, — но в небольшом отеле на рю дю Бак, к счастью, ничего не изменилось. Он остался таким же уютным, по-парижски элегантным и приветливым. Два раза в год, во время осенних и весенних показов, в него слетались посланницы мира моды из тех, что помоложе. Бар оккупировали писатели, их агенты и издатели: с серьезным видом они прихлебывали виски и сокрушались по поводу гонораров и состояния современной французской литературы. Хорошенькие девушки то и дело мелькали в вестибюле. Антиквары и владельцы галерей, облюбовавшие этот квартал, заглядывали сюда, чтобы за бокалом шампанского отпраздновать удачную сделку. Все чувствовали себя здесь как дома.

Этой располагающей атмосферой отель был обязан как тщательно подобранному персоналу, так и продуманному интерьеру. На относительно небольшой площади первого этажа удачно разместились бар, маленький ресторан и крошечная библиотека с действующим камином. Эти помещения разделяли не глухие стены, а разный уровень освещенности: яркий свет в ресторане, приглушенный — в библиотеке. Первый — для деловых ланчей, второй — для романтических свиданий.

Заполняя бланк у стойки, Сэм почувствовал соблазнительный аромат кофе. Он поднялся в номер, быстро принял душ, побрился и спустился в ресторан, где за чашкой горячего café crème[5] с круассаном обдумал планы на день. Сегодня он решил устроить себе выходной и побыть туристом. Весь маршрут можно будет проделать пешком: для начала визит в музей Орсе, потом короткий переход по Понт-Рояль к Лувру, легкий ланч в кафе «Марли», а затем через сад Тюильри на Вандомскую площадь, в «Шарве».

Погода в Париже никак не могла решить, продолжается ли зима, или уже началась весна, и шагавшие по бульвару Сен-Жермен девушки, которыми Сэм любовался, тоже расходились во мнении на этот счет. Некоторые еще кутались в пальто, шарфы и перчатки, другие, невзирая на промозглый ветерок с Сены, уже надели легкомысленные курточки и короткие юбки. Но, как бы они ни были одеты, походка у всех была одинаковая, совершенно особенная, парижская: торопливые мелкие шажки, голова высоко поднята, сумка висит на плече, а руки сложены на груди таким хитрым способом, что не только поддерживают ее, но и эффектно подчеркивают — своего рода soutien-gorge vivant.[6] Предаваясь таким приятным наблюдениям, Сэм едва не пропустил поворот на улицу, ведущую к набережной и музею Орсе.

Разумеется, нечего было и пытаться осмотреть все за один визит. На этот раз Сэм решил ограничиться вторым этажом, где импрессионисты соседствовали со своими коллегами постимпрессионистами. Но даже отказавшись от осмотра скульптуры и замечательной коллекции ар-нуво, он провел в музее весь остаток утра и взглянул на часы, только когда почувствовал легкий голод. Мысленно попрощавшись с Моне и Мане, Дега и Ренуаром, Сэм вышел на набережную и направился к мосту, за которым его ждали Лувр и ланч.

Французы наделены особым талантом к созданию прекрасных ресторанов, в том числе и очень больших. Например, в знаменитом «Куполе», который в 1927-м, в год своего открытия, считался самым просторным обеденным залом в Париже, посетитель, несмотря на величину помещения, чувствует себя вполне комфортно. Кафе «Марли» хоть и меньше, чем «Купол», тоже отличается внушительными размерами. Но внутри множество тихих уголков, и все устроено таким образом, что у посетителя никогда не возникает ощущения, будто он обедает в огромной столовой размером с бальный зал. Самое приятное место там — длинная крытая веранда, выходящая на стеклянную пирамиду во дворе Лувра. Именно здесь Сэм нашел себе маленький столик.

Человек, вернувшийся в Париж после долгого отсутствия, испытывает сильный соблазн попробовать сразу все. Называйте это жадностью или последствиями длительного голодания, но как можно добровольно отказаться от дюжины лучших устриц из Бретани, запеченного в травах ягненка из Систерона, двух-трех видов сыра, а потом и от артистически поданного десерта? Однако Сэм, помня, что впереди его ждет обед, сумел взять себя в руки и ограничился скромной порцией севрюжьей икры с ледяной водкой.

Позже, за кофе, он выполнил священную обязанность каждого туриста и написал несколько открыток: одну Элене («масса работы, очень занят»), другую Букману («Париж прекрасен, чего и вам желаю») и третью Алисе, старшей горничной из «Шато Мармон», которая никогда в жизни не покидала Лос-Анджелеса, но вместе с Сэмом объездила весь мир. Надо купить ей маленькую Эйфелеву башню, напомнил он себе.

В ту самую минуту, когда Сэм вышел из забитого людьми двора Лувра, робкое парижское солнце на несколько минут пробилось сквозь тучи и осветило строго упорядоченную гармонию сада Тюильри. Он остановился ненадолго, чтобы полюбоваться великолепным видом Елисейских Полей и Триумфальной арки. Пока Париж оправдывал все его ожидания. На Вандомскую площадь Сэм прибыл в приподнятом и даже легкомысленном настроении, что довольно опасно, если собираешься делать покупки в «Шарве».

Вот уже сто пятьдесят лет этот знаменитый магазин снабжал привилегированные слои общества рубашками и галстуками. Сэма влекла сюда давняя страсть к неброско-элегантным и очень дорогим, сшитым вручную сорочкам. Он любил их не только за то, что они были стильными, удобными и всегда отлично сидели. Ему нравился весь длинный ритуал заказа: подбор ткани, неспешное обсуждение кроя и фасона воротника с манжетами и, главное, твердая уверенность, что в результате он получит именно то, что ему надо. А как бонус — величественный интерьер заведения, которое язык не поворачивался назвать просто магазином.

«Шарве» занимал несколько этажей здания, расположенного не где-нибудь, а на Вандомской площади. Едва Сэм шагнул внутрь, как от витрины с шелковыми шарфами и галстуками отделилась высокая сутулая фигура и двинулась ему навстречу. Это был Жозеф, тот самый маг, который много лет назад впервые посвятил его в таинства ручных швов и пуговиц из натурального перламутра. Вдвоем они поднялись в маленьком лифте на второй этаж, где были выставлены ткани. Там, среди рулонов хлопка сиайленд, льна, фланели, батиста и шелка, Сэм и провел остаток дня. На внутреннем шве каждой из дюжины заказанных им сорочек, как на вине, на маленькой бирке будет указан год производства.

По дороге обратно в отель Сэм вспоминал все, что знает, о человеке, с которым ему предстояло встретиться. Аксель Шредер долгие годы считался одним из самых удачливых в мире воров. Он крал — или, как сам он предпочитал выражаться, организовывал смену собственника — драгоценности, картины, облигации на предъявителя, антиквариат и многое другое. Не для себя, всегда поспешно напоминал Шредер, сам он человек без претензий, но для своих алчных клиентов. С Сэмом они познакомились, когда в одном деле случайно столкнулись их профессиональные интересы. Результатом этого столкновения стало глубокое взаимное уважение, и с тех пор они старались не вмешиваться в проекты друг друга. Сэм точно знал, что у Шредера имеются действующие паспорта трех разных стран, и подозревал, что тот не раз прибегал к помощи пластической хирургии, чтобы изменить отпечатки пальцев. Аксель Шредер был очень предусмотрительным человеком.

Он уже ждал Сэма в баре отеля «Монталамбер», на столике перед ним стоял бокал шампанского. С виду этот стройный, седовласый, одетый в слегка старомодный светло-серый костюм мужчина с альпийским загаром и свежим маникюром напоминал крупного промышленника на пенсии.

— Рад видеть тебя, старый жулик! — воскликнул Сэм, протягивая руку.

— Мой милый мальчик, — широко улыбнулся Шредер, — имей в виду, что лестью ты ничего не добьешься. Неужели твои друзья в Лос-Анджелесе наконец-то опомнились и вышибли тебя вон? — Жестом он подозвал официанта. — Бокал шампанского для моего друга, пожалуйста. И не забудьте включить это в его счет.

Будучи человеком информированным, Шредер, разумеется, знал, что Сэм успел распрощаться с криминалом и перейти на сторону закона. Понятно, что это не способствовало откровенности беседы. Несколько минут приятели ходили вокруг да около, обменивались пустыми комплиментами и, словно игроки в покер, ждали, кто первым откроет карты.

— Что-то на тебя это не похоже, Аксель. Мы разговариваем уже десять минут, а ты даже не спросил, что я делаю в Париже.

Шредер неторопливо поднес бокал к губам и отхлебнул шампанского.

— Ты же меня знаешь, Сэм, я человек деликатный. А любопытство вообще вещь очень вредная. — Из нагрудного кармана он достал шелковый платок и промокнул губы. — Но раз уж ты сам об этом заговорил… Так что же привело тебя в Париж? Собираешься побегать по магазинам? Или за девушками? Или после всех этих чизбургеров хочешь прилично поесть?

Рассказывая о краже коллекции Рота, Сэм не сводил глаз со Шредера, но никакой реакции не заметил. Старик слушал молча, изредка кивал, и его лицо оставалось непроницаемым. Сэм попытался выяснить, известно ли ему хоть что-нибудь о происшествии в Лос-Анджелесе, но на все вопросы, даже самые скромные, Аксель отвечал улыбкой и молчанием. Полчаса спустя Сэм сдался. Они уже направились к выходу, когда он решил сделать последнюю попытку:

— Аксель, мы ведь так давно знаем друг друга. Ты можешь быть уверен, что я никогда не упомяну твоего имени. Признайся, кто тебя нанял?

Шредер посмотрел на него с видом оскорбленной невинности.

— Милый мальчик, я даже не понимаю, о чем ты.

— Ты всегда так говоришь.

— Да, я всегда так говорю. — Шредер ухмыльнулся и похлопал его по плечу. — Но ради нашей старой дружбы обещаю, что наведу справки и, если что-то выясню, свяжусь с тобой.

В окно Сэм видел, как старик вышел на улицу и нырнул в заднюю дверцу стоящего у тротуара «мерседеса». Когда машина тронулась с места, он уже прижимал к уху трубку мобильного телефона. Притворялся ли старый мошенник, что ничего не знает? Или, наоборот, притворялся, будто что-то знает, но не хочет рассказывать? Сэм решил, что обдумает все за обедом.

Сегодня его ждал еще один маленький подарок — ранний обед в «Сигаль Рекамье». Он собирался поесть в одиночестве и точно знал, что скучно ему не будет. Еще обучаясь на курсах в Сюз-ла-Русс, Сэм услышал фразу, приписываемую финансисту Нубару Гюльбекяну: тот утверждал, что обедать лучше всего вдвоем — «Ты и сомелье» (сомелье был личным выбором Сэма, сам Гюльбекян упоминал официанта).

В современном, склонном к гиперобщительности мире фигура человека, обедающего в одиночку, порой вызывает чуть ли не жалость. Средний обыватель просто не в силах понять, что некоторые люди могут наслаждаться своей собственной компанией. Никто не отвлекает их разговорами, и они могут спокойно отдать должное вину и кухне. Ловя случайно долетающие до них реплики, они узнают массу интересного, а для человека, наделенного наблюдательностью, нет ничего занятнее, чем созерцание живого человеческого калейдоскопа.

«Сигаль Рекамье», скромно прячущийся в конце маленького тупичка на рю де Севр, всего в пяти минутах ходьбы от отеля, был одним из любимых заведений Сэма. Обстановка в нем отличалась простотой, а кухня — высоким профессионализмом. Официанты работали здесь по многу лет, свое дело знали до тонкостей, а винную карту давно уже выучили наизусть. Клиентура представляла собой довольно интересную смесь: наряду с обычными парижанами в ресторан захаживали и министры, и известные актеры, и титулованные теннисисты. А главной приманкой здесь были суфле — воздушные и нежные, острые или сладкие. При желании можно было составить целый обед из одних только суфле.

Сэма провели к маленькому столику у массивной колонны посреди ресторана. Он сел к ней спиной так, чтобы видеть перед собой одну часть зала и отражение другой в зеркальной стене. Идеальное место для ресторанного вуайериста.

Официант принес ему бокал шабли, меню и указал на черную доску, на которой мелом были перечислены блюда дня. Сэм выбрал бараньи котлеты — простые, честные, розовые, великолепно приготовленные, а на десерт два сорта сыра и карамельное суфле. Сделав заказ, он с удовольствием откинулся на спинку стула и вспомнил свой последний обед в Лос-Анджелесе.

Тогда они с Букманом решили для пробы посетить жутко модный ресторан в Санта-Монике, работающий в стиле фьюжн. Восторженный ресторанный критик в своем обзоре окрестил его «гастрономической лабораторией». По правде говоря, уже одно это должно было бы их насторожить. Обед состоял из длинной череды блюд, одно миниатюрнее другого. Некоторые подавались в чайной ложке, другие — в пипетке; а соусы прыскали на тарелку шприцем. Очень строгий официант давал им подробные инструкции, как следует есть каждое блюдо. По мере того как одна крошечная порция сменялась другой, Букман становился все угрюмее. Он попросил принести хлеб, но ему вежливо объяснили, что шеф-повар не одобряет употребление хлеба со своими шедеврами. Когда дело дошло до десерта — мороженого со вкусом яичницы с беконом, — терпение иссякло и у Сэма. Они спаслись бегством и отправились искать какое-нибудь заведение, где можно будет поесть.

Ресторан постепенно заполнялся. За столиком напротив Сэма сидела интересная пара: хорошо одетый мужчина средних лет, судя по всему завсегдатай, и рядом с ним прелестнейшая девушка не старше восемнадцати, похожая на юную Жанну Моро. Они смотрели в одно меню, и девушка внимательно слушала то, что говорил ей спутник. Взгляд Сэма то и дело возвращался к ним.

— Elle est mignonne, eh?[7] — шепнул официант, доставивший ему котлеты. — Месье наш старый клиент, а девушка его дочь. Он учит ее обедать с мужчиной.

Такое возможно только во Франции, подумал Сэм. Только во Франции.

Позже, возвращаясь в отель, он перебирал в памяти весь свой выходной: от Моне и Мане до бараньих котлет и дивного карамельного суфле. В этот день он узнавал Париж заново, и радость открытия сменялась легкой ностальгией. Даже в начале весны, с голыми и черными деревьями, город был головокружительно хорош. Парижане, несмотря на свою репутацию людей холодных и высокомерных, казались милыми и приветливыми. Звучащая вокруг музыка французской речи, запах свежевыпеченного хлеба, доносящийся из boulangeries,[8] стальной блеск Сены — все было точно таким, как он помнил, и все-таки новым. Такой уж это город, Париж.

День получился на редкость удачным. Чувствуя приятную усталость, Сэм полчаса полежал в горячей ванне и уснул как убитый.