Аферистка

Раздел 4

После холодного дождливого апреля потеплело, и за две недели поля и луга укрылись плотными зелеными шубками, смелее защебетали птицы, зацвели сады, готовились к цветению кусты сирени и черемухи, даже затоптанные с осени дорожки зазеленели травой и укрылись желтыми доверчивыми глазками одуванчиков.

Юрий Вспышкин подъехал ко двору, где жила Надежда Рухляковая, посигналил пару раз, не сходя с мотоцикла, удерживая равновесие широко расставленными ногами.

— Ну чего шумишь? — показалась на веранде мать Надежды. — Твоя железяка и так дребезжит, как проклятая, на всю округу слышно, что ты к нам прибыл, — тетка Варька набросила на голову платок и пошла на птичий двор заниматься хозяйством.

Скоро появилась Надежда. Неспешно пересекла двор. Подошла к Юрию, невесело улыбнулась.

— Чего ты? — спросил Юрий.

— Что «чего»?

— Чего невеселая?

— А тебе не все равно? — спросила Надежда и, закусив губу, отвернулась, пошла прогулочным шагом вдоль улицы.

На какой-то миг Юрий растерялся и задержался на месте, затем подался следом без включения мотора, отталкиваясь от земли то одной ногой, то другой, в конце концов поравнялся с ней, покатил рядом:

— Садись, покатаемся, — пригласил Надежду, кивая на заднее сидение.

Девушка села сзади, обхватила Юрины плечи, отчего по всему его телу пробежала теплая волна, и он рванул с места. Выехали на проселок, повернули на целину, по низовью проехали вдоль речушки, добрались до каменки, где об этой поре цвела кашка — мелкие бледно-голубые кисточки на коротких ножках, настоящего названия которым никто не знал. А он узнал недавно, это были степные пролески — гиацинтики беловатые. А еще здесь разливали чрезвычайно волнительное благоухание фиалки.

— Ой, — Надежда подняла ноги, захлестанные влажными травами. — Снова туфли намочила, мама заругает.

Юрий подкатил мотоцикл к большому камню с вытертой до блеска спиной — здесь любила гулять и греться на солнце детвора.

— Садись на сухое.

Он вслед за Надеждой соскочил с мотоцикла, уселся рядом на валуне.

Юрий оправдывал свою фамилию — был таким заводным, что рядом с ним никому не удавалось оставаться самым собой, вместе с тем каждый беззаботно растворялся в его воле. Это просто счастье, что та воля касалась не чего-то предосудительного, а наоборот — мальчик организовывал детей, своих ровесников и друзей на полезный досуг, на пение, танцы, музицирование и подобные дела. А у кого не было способностей к художественному проявлению, тот оставался его величеством слушателем и зрителем и считал это званием самым почетным, так как артист без публики ничего не значит.

Так было в детсаде, так оставалось и в школе. С той разницей, что в старших классах Юрий из неформальных лидеров перешел на вполне официальную должность учителя пения, совмещая работу с учебой, — так случилось, что посреди учебного года эта должность неожиданно освободилась. После уроков он теперь руководил школьным хором, для которого сам писал песни. Учителя и все причастные к деятельности Юрия Васильевича, как стали называть Юрия ученики, а также их родители, гордились его достижениями — школа неизменно занимала первые места на районных и областных олимпиадах художественной самодеятельности. А еще ему приходилось руководить хором в сельском клубе. Ну, там работы было еще больше — люди в селе петь любили и без конца куда-то ездили на смотры, конкурсы и просто выступления. К такому хорошему учителю музыки и руководителю хора, который не жалел для работы своего свободного времени, здесь так привыкли, что с неприятным удивлением восприняли новость, что скоро он оканчивает школу и планирует учиться дальше.

Зачем учиться, если его и так высоко ценят, знают даже в области? Деньги он зарабатывает хорошие, дай Бог каждому, да и заработанного авторитета на его век хватит. Но не все рождаются бескрылыми, которые только и способны размышлять подобным образом. Юрий был человеком крылатым и от жизни ждал, даже требовал большего — богатых знаний, интересной работы, великих свершений и полнокровной жизни. Ему, как это было с Фридрихом Ницше, когда тот оканчивал университет, не потребовалось сдавать выпускные экзамены — учителя, как искренние коллеги, и так поставили в его аттестат хорошие оценки.

Конечно, когда по окончанию школы этот непоседа надумал махнуть аж в столицу, чтобы поступить там в соответствующее его задаткам учебное заведение, никто не сомневался, что он своего добьется. Но более других от такого развития событий проигрывала Надежда Рухлякова. Она загрустила сразу, как услышала от матери, что Юрий переписывается с московскими музыкальными училищами, — тетка Варька работала на почте и знала, кто куда посылает открытки и откуда получает корреспонденцию.

— Поедет отсюда твой избранник и забудет о нас, — сказала она дома дочке. — Кто мы такие по сравнению со столичными штучками, певуньями, как и он?

— Что же делать? — растерялась девушка. — Как быть?

— Совет один: чтобы не чувствовать себя брошенкой, лучше самой дать ему отставку.

И вот только здесь, на каменке, девушка поняла, убедилась по своим предчувствиям, что мать права. Надежда посмотрела на Юрия и со жмущей болью в сердце как бы увидела его в другой обстановке, не здесь, а где-то далеко, в замечательном мире, где есть большие аудитории с высокими потолками и огромными окнами, где чуть слышно звучит спокойная, ненавязчивая музыка и раздаются сдержанные голоса людей. То ли от него струилась какая-то не замечаемая раньше необычность, то ли излучалась его мечта и, пружиня прозрачной материальностью, отдаляла его от этих мест, людей и событий? Неизвестно, но сейчас он перестал вписываться в существующую реальность. В самом деле, эта нетронутая первозданность забудется им в шуме и гаме города, а вместе с нею забудется и какая-то там Надежда — троечница, считающая за счастье работать после школы у матери на почте. Еще хорошо, что тетка Мария Сударская идет на пенсию и там освобождается место. А то пришлось бы в колхоз проситься, на свекольные грядки.

— Чего ты молчишь? — спросила Надежда.

— А о чем говорить, когда вокруг такая красота? — не отводя глаз от мглистой дали, ответил Юрий.

— Чувствую, что скоро ты уедешь, — сказала она, — и больше мы не побываем здесь. Насматривайся, пока есть время.

— Побываем еще, — растягивая звуки, возразил Юрий. — Я же буду приезжать.

— Может, и так, но кто тебя будет ждать…

Мальчишка провел взглядом кобчика, барражирующего над недалеким холмом, — тот охотился на мышей. Затем сдвинул фуражку на затылок и улыбнулся небу. Минуту спустя вздохнул почти по-стариковски, повернулся к девушке.

— Ты только в первый год замуж не выскакивай, хорошо?

— Почему именно в первый?

— А потом убедишься, что между нами ничего не изменилось, — сказал Юрий. — Конечно, пока я не получу образование, о женитьбе говорить нечего, но сразу после этого я тебя заберу отсюда. Веришь мне?

— Дело не в моей вере.

— А в чем?

— В том, что домашняя думка в дорогу не годится. Разве все в далеких краях будет зависеть от тебя одного? Нет уж. Забудь обо мне.

— Так есть прямо сейчас забыть? — попробовал перевести этот разговор на шутку мальчишка.

Уверившись, что Надежда приняла какое-то твердое решение, он выругал себя: надо было своевременно известить ее о намерениях, поделиться планами на будущее. Теперь она обо всем узнала от матери и, конечно, перестала верить ему. Отрицать то, что он готовится уехать отсюда, неразумно, уверять, что собирался посоветоваться о своей учебе и почему-то не посоветовался, — поздно, а клясться в преданности еще каким-то способом он не умел.

— Отвези меня домой, и покончим с этим, — заупрямилась девушка. — Я тебе все сказала. Разные у нас дороги.

— Садись, — резко бросил Юрий и ударил ногой по заводному рычагу мотоцикла, одновременно поворачивая ручку газа до упора.

Он резче обыкновенного вскочил на мотоцикл, подождал, пока усядется Надежда, и рванул с места. Дорога домой показалась длинной, так как в ее конечной точке не было ни ожидания, ни надежды. У ворот мальчишка задержал Надежду, примеряясь к спокойному продолжению разговора.

— Я должен был тебе сразу сказать, что собираюсь учиться дальше, — он взял ее за руку и крепко держал, заглядывая в глаза. — Но, во-первых, думал, ты и сама это понимаешь, а во-вторых, не хотел распространяться раньше времени, хотел сначала определиться, куда податься. Извини и не думай плохого, — тем не менее он видел, что его слова не оказывают на Надежду нужного впечатления, поэтому продолжил: — Ты имеешь основания сомневаться. Дескать, скрывал свои планы… Только я не скрывал, а не информировал о них раньше времени, вот и все.

Надежда попробовала выдернуть руку.

— Подожди, — придержал ее Юрий. — Хорошо, сделаем так. Я принимаю твой вызов, а ты учти мою просьбу и в ближайший год не выходи замуж. Примитивные девушки часто так поступают: выскакивают за любого подвернувшегося назло бывшему парню, а потом всю жизнь мучаются и жалеют. Не повтори их ошибки.

— Ты хочешь, чтобы я в девках засиделась?

— Не хочу. А ты хочешь, чтобы я при своем таланте остался неучем, темным чурбаком?

— Не хочу…

— Ну вот. Пойми, я не влюбился бы в обычную девушку, — чуть успокоившись, вздохнул Юрий. — Ты у меня не дурочка какая-нибудь, чтобы нерассудительно поступать. Итак, договорились?

Надежда покорно кивнула и молча пошла в дом.

Видно, не просто складывались дела у Юрия Вспышкина с поступлением на учебу, потому что весь август от него нечего не было слышно: поехал и как пропал. Может, мало помогали рекомендации, которыми он запасся из школы и районо, гарантийные письма из сельсовета и колхоза, о том, что для него здесь будут держать вакансию художественного руководителя поселкового клуба, пока он не выучится. А может, как раз они и помогли. Как бы там ни было, а в сентябре он в конце концов приехал домой уже студентом Государственного музыкального училища эстрадно-джазового искусства.

— И чего же тебя на этот джаз понесло? — встретив его, когда он шел со станции в село, спросила классная руководительница Полина Карповна. — Зачем нам в селе джаз?

— Это просто училище так называется, — посмеиваясь, объяснил Юрий. — А я поступил на факультет эстрады, получу специальность «руководитель эстрадного коллектива». Это и хором можно руководить, и отдельными вокалистами. Плохо не это.

— А что? Жить там негде?

— Нет, общежитие есть, даже в хорошем месте. Просто учащимся этого училища не дают права на отсрочку от армии. Придется из-за армии прерывать учебу.

— Ну, ты же, будучи студентом музыкального училища, не попадешь служить, например, в строительный батальон! — логично рассудила учительница.

— Это правда. Единственное утешение, что где-то буду играть в военном оркестре, — согласился Юрий. — Но жалко терять время.

Дома он застал невеселую картину: бабушка старела и слабела; отец болел, и никто не знал, чем ему можно помочь, так как в больницу Василий Прокопович обращаться не хотел; а мать разрывалась между ними, тянула всю домашнюю работу на своем горбу.

За дни, пока Юрий был дома, он успел ощутимо помочь ей по хозяйству, убраться с огородом, приготовить к зимовке дом: перестирать занавески и скатерки, высушить и почистить ковровое покрытие пола, достать с чердака, перемыть и поставить двойные рамы на окна, кое-что подкрасить, что летом облупилось, и разное другое.

А вечерами они с мамой беседовали на пару, засиживаясь до ночи на ступенях веранды, планировали, как оно у них все будет дальше. Мама плакала, что нет денег для сына даже на первое время, все израсходовала на лекарство для Василия Прокоповича.

— Далеко ты заехал, а был бы ближе, так как-то перебивались бы небольшими сумами, а со столицы сюда не наездишься за червонцами, — вздыхала она. — Я, пока ты не приехал, и так и сяк примерялась — никак не выходит выкрутиться, придется твой мотоцикл продавать.

Юрий передернул плечами, сразу не найдя аргументов для возражения, а потом попробовал предложить другой выход.

— Польза от того что я буду жить в большом городе, пусть хоть и далеко отсюда, очевидная. Я там не буду баклушничать, а снова устроюсь на работу или на временные подработки. Все равно деньги заработаю. Вот только бы сейчас перехватить у кого-то… одолжить.

— Какое одолжить? Не видишь? Отец не добытчик, бабушка хворает — на них тоже деньги нужны. Нет, я сама не осилю с долгом рассчитаться.

— А через месяц-другой я уже буду присылать тебе что-то, — буркнул Юрий.

— Давай не рисковать, — настаивала мать. — Тебе сколько лет учиться?

— Четыре.

— Ну вот. И в армию заберут, еще три года сюда прибавь. Будет стоять твой мотоцикл семь лет без пользы, ржаветь. Ради чего? Да ты, если будет возможность, за это время себе на новый соберешь. Да и мотоциклы к тому времени новые будут, лучше этого.

Последний довод успокоил Юрия. В самом деле, его стригунок уже старый, теперь такие чудеса появляются чуть не ежедневно, что любо-дорого посмотреть. Правда, хорошие мотоциклы стоят дороже машины. А что дальше появится! Да и возраст у него по окончанию учебы будет уже не мальчиковый, чтобы на простеньком мотоцикле гонять.

Под вечер второго дня не удержался он, поехал к Надежде. От матери Юрий знал, что его девушка держится в селе достойно, в кино ходит, самодеятельность посещает, как и раньше, а на танцы не бегает. Работает не на почте, а в собесе — обслуживает в селе одиноких пенсионеров. Это трудная работа, хлопотливая, вся на ногах да на нервах. Так, бывает, за день набегаешься, что никаких танцев не захочешь.

Юрий заприметил Надежду еще в восьмом классе, хотя они и учились вместе все время. Девушка, правда, была нелюдимой, даже подругам не много времени уделяла, поэтому и на Юрины ухаживания ответила не сразу. А уже в выпускном классе они, можно сказать, не расставались. Но теперь — что за судьба? — Юрий имел мало свободного времени, так как должен был подрабатывать. К концу школы по взаимной договоренности они разбили кувшин — Юрий понимал, что Надежда небезразлична к нему, что она просто страхуется на случай того, вдруг он в столице найдет себе другую. Умно, взвешено, предусмотрительно, ничего не скажешь. И он тоже не ударит в грязь лицом. Знает цену серьезным отношениям, себе и гламурным дивам модных тусовок. И чем лучше он понимал мотивы Надиных поступков и разделял их, тем меньше собирался трогать тот кокон, в который она законсервировалась до поры. Но, не выводя ее из равновесия, не смущая душу, хотел и должен был подавать девушке знаки, что с его стороны ничего не изменилось.

Надежда была дома сама — мать собирала кукурузные корни на огороде, очищала землю под зиму.

— Тебя можно поздравить? — спросила девушка, поздоровавшись. — Говорят, ты успешно выдержал конкурс в хорошее столичное заведение. Ну, успехов, тебе, маэстро.

Юрий сник — поступил он не туда, куда хотел, да это уже мелочи и пройденный этап.

— Да, — подтвердил. — Спасибо. Можно присесть?

— Пожалуйста, — Надежда оставила перетирать помытую посуду и тоже присела на мягкую кушетку в веранде. — Как поживаешь?

— Пришел засвидетельствовать, что у меня все идет по плану. Вот уже устроился в общежитие, сейчас приехал проститься, наш курс отправляется на сельхозработы в Пензенскую область. Будем собирать там яблоки в колхозных садах. Затем буду учиться и работать, буду приезжать на каникулы домой и приходить к тебе, а после учебы насовсем возвращусь в село.

— Возвратишься, как же! — скептически хмыкнула Надежда. — Для этого можно было удовлетвориться и Днепропетровским музыкальным училищем, а не ехать за тридевять земель. Хорошо, не будем трогать эту тему. Что у тебя дома? Как отец, мама, бабушка?

— Жизнь не остановишь. Отца начали беспокоить травмы, полученные когда-то на работе. Помнишь, как его ударило в грудь деталью, отлетевшей от станка?

— Да, ему еще операцию делали в областной больнице.

Юрий утвердительно кивнул.

— Уже второй месяц на бюллетене, а обследоваться в больницу не едет. Боится услышать диагноз. Но я посмотрел на него и заподозрил, что он боится не без оснований. Кажется, на его зарубцевавшуюся рану село что-то плохое.

— Он это видит?

— Да оно же прямо на глазах расцветает. Конечно, видит.

— И что говорит?

— Говорит, что это аллергия на витамины, которые он принимает, и на другое лекарство.

— Может, как раз надо поторопиться с обследованием?

Юрий только махнул рукой.

— Боюсь, уже поздно. Да и никто не знает, как в таком случае лучше действовать. Думаю, со временем ему потребуется серьезная помощь. Тогда и обследуется. Но…

— Что? — быстро спросила Надежда.

— Мать на эту беду уже все сбережения израсходовала, самая понимаешь — лекарство, процедуры, диета, усиленное питание. А здесь еще и мне надо с собой что-то взять, не ехать же в чужое место без копейки.

— Надо мотоцикл продавать, — посоветовала Надежда. — Он тебе не нужен.

Юрий с облегчением вздохнул — приятно убедиться, что избранная тобой девушка достойна того, понимает тебя с полуслова, разделяет твои мысли.

— И мама то же самое советует. А я уже не успеваю обернуться. Поможешь?

— Оформляй завтра гарантийную доверенность и помогу, конечно, — согласилась Надежда.

— Тогда, может, погуляем сегодня последний раз в полях, покатаемся?

Надежда улыбнулась.

— Чтобы люди говорили? — но, увидев умоляющий взгляд Юрия, решилась: — Хорошо, подъезжай. Все равно с продажей твоего мотоцикла разговоров не избежать.

По возвращении с осенних сельскохозяйственных лагерей студенты-первокурсники училища начали готовить показательный концерт для преподавателей и студентов старших курсов, чтобы презентовать себя и вместе с тем наработать репертуар для предстоящих выступлений. Приближались октябрьские праздники, и от трудовых коллективов уже поступали заявки на участие с художественными программами в торжественных собраниях. Это была обычная практика.

Собственно, те, кто в этом году влился в классы училища и обязан был в будущем обогатить его славу, готовились к внутреннему конкурсу дарований. А октябрьские концерты — это было понятие растяжимое, так как обыкновенно они начинались 25 октября и продолжались до 10 ноября — дня профессионального праздника работников милиции. За две недели студенты зарабатывали немало денег на счета училища, и этим не только улучшали свою жизнь, но и приобретали первые отзывы о себе, а позже использовали их для трудоустройства или временных приработков в Росконцерте. Кроме того, каждая группа училища имела подшефные предприятия, куда студенты выезжали на концерты и где при дворцах культуры проходили курсовую или преддипломную практику. Причем эти предприятия лежали далеко за пределами столицы — надо было охватывать культурным влиянием как можно более широкие пространства провинций.

Юрий позаботился заранее, с чем будет выступать на концерте, поэтому в течение месяца, проведенного на яблоках, писал канцонетту с соло для аккордеона. Эта пьеса посвящалась, конечно, годовщине революции и должна была быть не столько мелодичной по форме, сколько в дополнение к традиционной героике нести в себе мотивы вечной весны, вечного обновления в круговороте жизни.

— Что ты написал? — даже испугался Николай Лобода, новый друг и сосед по комнате в общежитии, которому Юрий показал свои ноты и кое-что из написанного наиграл на аккордеоне. — Это же чистейшей воды диалектическое отрицание, вызванное внешними факторами! Ты что, хочешь, чтобы тебя обвинили в контрреволюции? Зачем нашу революцию обновлять, что тебе в ней не нравится?

Юрий остолбенел.

— Какие внешние факторы и отрицание?

— А твоя канцонетта, она разве не является призывом к такому отрицанию?

Николай приехал в Москву из Пушкино — небольшого городка под Ленинградом, и, конечно, имел более основательную музыкальную и общеобразовательную подготовку, чем Юрий.

— Иначе говоря, это ты так истолковал мое произведение? — спросил начинающий горе-автор, еле ворочая пересохшим от испуга языком.

— Не я истолковал, а другие могут такое тебе предъявить. Отползай, мой друг, назад в традицию, ограничивайся героикой и радуйся, что тебе неплохая мелодия пришла в голову.

— Ведь что-то же в природе развивается и нуждается в усовершенствовании, — еще гоношился Юрий.

— Наша революция уже состоялась, — твердо ответил Николай. — Это факт истории, а не философская категория для слюнтяев. Или ты хочешь сказать, что она должна без конца продолжаться, смущать умы людей, заводить кое-кого на ложные пути, вырождаться во что-то другое?

Пришлось Юрию дорабатывать свое произведение, заложив в развитие мелодии другую форму, а именно: принцип циклона — все повторяется, но с каждым разом на более высоком уровне, интенсивнее по глубине. Так он выразил мысль, что к отдельному обновляющемуся в социальном смысле факту народ никогда не привыкает, каждое поколение переосмысливает его заново и обогащает своими достижениями в реальных делах. Обогащает, прибавляет количественно, а не изменяет качественно. Работал, пока Николай не одобрил его произведение.

Сольная партия аккордеона была сложна в исполнительском смысле, красивая по форме и чрезвычайно проникновенная по смыслу — Юрий писал ее для себя. А потом долго репетировал, пока не отшлифовал так, что исполнял безупречно.

Занятия в классах дополняли самостоятельную творческую работу. Юрий писал и другие произведения, не прекращал работу над песнями, чем занимался еще в школе. Но теперь это имело несравнимо другой уровень, будто попадало в магнитное поле, где все элементы выстраивались в нужном порядке. У Юрия начал формироваться и проявляться собственный стиль, и его музыка узнаваемо отличалась от произведений соучеников.

Концерт организовали с размахом, пригласив на него, как традиционно полагалось, известных издателей музыки и музыкальных журналов, критиков, специалистов по теории музыки, практикующих композиторов, исполнителей, даже зачем-то поэтов. Основательная организация, по всем канонам концертов классической музыки, требовала от студентов выглядеть соответствующим образом: фрак, брюки под него с широким высоким поясом, бабочка под широким воротником сорочки. Взять такой костюм было негде. Разве что в ателье по прокату театральной одежды. Только там сорочка обязательно оказалась бы желтоватой, брюки резали бы в паху, фрак трещал бы под руками, а все вместе вообще разило чужим духом и химикатами, неспособными убить его. Нет, премного благодарен, решил Юрий, избалованный чистотой сельской жизни, где в доме не было человеческой давки, а свободные пространства со всех сторон продувались свежими ветрами. Значит, концертную одежду надо было покупать. Посматривая искоса на ребят из музыкально-театральных семей, которые не знали этих хлопот, Юрий искал, где взять деньги.

Как-то, возвращаясь после занятий домой, он проходил мимо тумбы с концертными афишами и обратил внимание на одну, с которой к прохожим улыбался красивый юноша. Этому уже довольно известному певцу коллеги по цеху предъявляли обвинение в исполнении ремейков, в отсутствии новых песен в репертуаре. Ну, еще пару лет благодаря своей привлекательности он продержится, а потом потеряет выигрышную внешность и его, едущего на этой старой кляче, обскачут другие наездники, подумал Юрий. И вдруг понял, что может помочь популярному исполнителю и заодно выручит себя.

Уже назавтра он достучался до Кирилла Хабибова и предложил ему свои песни, правда, тоже старые, написанные еще в селе для самодеятельных исполнителей в пору завоевания Надеждиного сердца. Зато эти песни были апробированы на публике, и получили ее одобрение, так как в них говорилось о любви вообще и о любви к юной весне в частности. Возраст Хабибова еще позволял взять их в свой репертуар.

Общий язык нашли быстро, так почему-то удивительно совпали их ауры и ничто друг в друге их не напрягало.

— Ноты с тобой? — спросил Кирилл, с любопытством отреагировав на предложение посетителя. — Принес? — переспросил, когда тот кивнул утвердительно.

— Зачем? Они у меня тут, — Юрий стукнул себя по лбу. — Но, конечно, запишу для тебя, если сторгуемся.

— Ты поешь? — Кирилл, похоже, был человеком малоразговорчивым, хотя понятливым и деловым. — Как у тебя с голосом?

— Скажем так — могу показать любую песню, — понял Юрий, что от него требуется.

— Пошли!

Кирилл пригласил гостя в комнату, где основное пространство занимал рояль, и показал на стульчик, стоящий перед клавиатурой, он был без спинки, но с шарниром в единственной крепкой ножке.

Юрий сел, удобно устроился на чуть прогнутом сидении, крутнулся вокруг оси, осваиваясь, размял пальцы и положил их на клавиши.

— Поехали? — зачем-то спросил у хозяина.

— Я слушаю, — сухо ответил тот, пристально наблюдая за его приготовлениями.

И вдруг после сказочно-поэтического музыкального вступления объем комнаты заполнили модуляции чрезвычайно чистого высокого голоса, который, однако, был баритоном, как и у Кирилла. Этот голос лился свободно, меняя свои переливы, высоту и тембр, воссоздавая мелодию — проникновенную и волнительную. Так прозвучала одна песня, вторая, третья. А потом Кирилл потерял счет и просто слушал, как поет Юрий. А Юрий, не останавливаясь, показывал по одном куплету каждой песни своего прошлого репертуара, акцентируя внимание на припевах, которые у него особенно здорово получались. Правда, слова песен были простенькими, зато содержательными. Только вот это не всегда отвечало вкусам городской публики, привыкшей к цинизму в любых проявлениях. Именно об этом он и сказал, когда остановился.

— Горожане любят сальности… Сельская аудитория более добродетельна, здесь уж нечего обижаться, — прибавил Юрий, — но я доработаю, если ты пожелаешь, напишу о поцелуях ниже пояса.

— Боже избавь! Проглотят что есть, — с энтузиазмом бросил Кирилл. — Ничего дорабатывать не надо, так как произведения потеряют цельность и органичность. Слова тоже твои?

— Мои. Но взвесь все хорошенько, пока я у тебя есть.

— Сколько ты просишь? — Кирилл не отвечал на шутки посетителя, имел озабоченный вид, будто куда-то спешил.

Юрий назвал свои условия и прибавил:

— Если забираешь все, то завтра можем отправляться к нотариусу. Это недорого. Вот ты прибавишь сюда кое-что из своих наработок, и…

— Какие наработки ты имеешь в виду? — поднял брови Хабибов.

— Твои собственные, — уточнил Юрий. — Ведь ты и сам немного пишешь, я знаю, — хозяин отвел взгляд в сторону, изумленно подняв брови. — Ну вот. И тогда будешь иметь полноценный новый концерт. Заказывай костюмы и — вперед.

Хабибов покачал головой, вроде, взвешивая все сказанное, а глазами показывал, что это приемлемо.

— Это будет нечто в стиле «Моя волшебная пейзанка»! — эти слова Кирилла сопровождались нервным смешком, и Юрий понял, что тот просто нервничает, потому что боится вспугнуть удачу, шедшую ему в руки.

— И костюмы исключительно в народном стиле. От тебя этого не ждут. Это будет бомба! — загорелся Юрий Кирилловым энтузиазмом. — Пусть до некоторой степени стилизация, пусть даже глянец, но не безобразный гламур, ржавчиной проевший нашу эстраду.

— Как-то же надо преодолевать безвкусицу! Я рискую, — и Хабибов согласился на соглашение с Юрием.

Дальше Юрий пригласил Кирилла на концерт в своем училище.

— Может, тебе еще кто-то понравится, и ты расширишь свои творческие связи, — соблазнял он Хабибова, радуясь, что нашел не только деньги, но и, наверное, постоянного заказчика.

Теперь он не будет бедствовать, вылечит или хотя бы поддержит отца, поможет маме с бабушкой — пока Кирилл будет петь его песни, ручеек доходов не будет мелеть.

— Я, конечно, приду на концерт, — вывел Юрия из задумчивости Кирилл, — но исключительно для того, чтобы у меня не украли тебя. Во-первых, ты пока что не избалован деньгами и берешь по-человечески, а во-вторых, ты — настоящий свежий ветер нашей эстрады, никого не копируешь, никому не подражаешь. Чудесно самобытный мальчик! И дьявольски талантливый. Слушай, на новые песни будем заключать соглашения с более высоким тарифом, обещаю.

— Конечно, — засмеялся Юрий. — Сейчас это была трейдерская сделка, так как ты выступил оптовым покупателем, правда, для розничного использования товара. А мне очень нужны были деньги. Я тебе признателен, друг.

— О, вижу, ты хорошо знаешь теории современной экономики! Значит, не продешевил, как мне сначала показалось, а сознательно отдал дешево? А я трясся, чтобы ты не передумал.

Парни дружно засмеялись. Они разошлись, довольные друг другом. Юрий удивлялся, как своевременно судьба повела его мимо той афиши, бросила в глаза Кириллову мордашку, подбросила воспоминание о его ремейках; как помогла разом продать много своих песен. И радовался этому. А Кирилл благодарил судьбу за то, что у него сорвался концерт и он оказался дома, когда пришел Юрий. Иначе парень пошел бы искать деньги к кому-то другому, и нашел бы. А так теперь именно он, Кирилл, получил своего поставщика песен — неповторимого и плодотворного. И даже одно это соглашение позволит ему по меньшей мере с десяток лет успешно выступать и безбедно жить, а в случае продолжения их сотрудничества, принесет долгую волну высокой популярности и сверхмощных прибылей.

На следующий день Юрий пошел к руководителю своего курса и попросил в исключительном порядке, дополнительно к его канцонетте, включить в репертуар показательного концерта песню, которую исполнит Кирилл Хабибов.

— Это же эстрадник! — воскликнул Михаил Денисович. — А у нас концерт классической музыки, не забывай. Мальчик, чтобы обогащать мир своим творчеством, надо хорошо знать его фундамент — классику; а также изучить работы своих предшественников. Эстрада — это побочное искусство, как не крути, причем потребительское. А мы занимаемся настоящим творчеством.

— Вы не имеете права так говорить, — вырвалось у Юрия. — Надо уважать свое поприще.

— А я уважаю. Ведь что такое легкий жанр и в силу каких нужд он возник? Что такое эстрадная песня и где ее истоки? Легкий жанр, как совершенно справедливо называли эстрадное искусство раньше, это музыка для массовых развлечений. Она писалась к кинофильмам и спектаклям, для проведения общественных мероприятий, увеселений или зрелищ. И вот песни и просто мелодии из этих цельных творений со временем уходят в автономную жизнь, становятся популярными. Понимаете, мальчик, со временем — иначе говоря, после проверки временем. Так что же они несут в себе в таком случает, что время утвердило в них, по каким признакам избрало? Эти песни должны сохранять и нести в себе смысловой контекст и эмоциональное настроение того большого рассказа, в который они были вмонтированы автором при написании, из которого их извлекли. Именно это и передается публике при их исполнении, нравится ей, служит напоминанием о прошлых моментах, волнует ее.

А совсем не на пустом месте выдуманная грохочущая балаганщина, да еще с фиглярством в исполнении на фоне голых органов и подкожного силикона. Понял? В основе песни должно лежать что-то грандиозное, мощное, содержательное. Песня — это его представитель, ласточка, визитная карточка. Слушая ее, человек должен понимать гораздо больше того, что в ней звучит.

Юрий пристыжено понурился, а потом извинился и продолжил:

— Мы с Хабибовым, в самом деле, готовим большое цельное произведение — мюзикл на темы современного села. Называется «Моя волшебная пейзанка». Так я предлагаю послушать отрывок из него. Я подумал, что училище эстрадное, а этот отрывок написан в форме классического романса…

— Хорошо, если так, иди к художественному руководителю концерта и покажи ему, что ты предлагаешь. Скажи, что со мной согласовано. В конце концов, Кириллу надо помочь, — и Михаил Денисович объяснил, разведя руками: — бывший воспитанник.

Осчастливленный Юрий целый день выяснял детали: каким в перечне номеров будет стоять отрывок из его «Пейзанки», как он условно называл свой мюзикл, кто будет аккомпанировать Кириллу, как изменится график репетиций в связи с введением в программу этого отрывка и тому подобное — затем побежал звонить Кириллу по телефону.

— Да ты сущая находка! — воскликнул тот, когда Юрий сообщил новость, извинившись, что предварительно не согласовал вопрос о выступлении на их концерте. — Разве о таких грандиозных подарках выясняют? Слушай, ты просто сокровище. Вот уже и рекламу мне делаешь, продвигаешь меня, торишь путь новому концерту, так естественно навесив на него бирку водевиля из жизнь современного села. Чудесно! Это что-то полностью новое, не только по смыслу, но и по форме!

Тот концерт оброс слухами, так как стал настоящим явлением культурной жизни столицы. О нем много говорили в новостях, в аналитических программах и ток-шоу, посвященных вопросам культуры.

Так начала всходить звезда Юрия Вспышкина.

В армию его провожали уже как известного композитора, который любит и пишет легкую музыку.

— Известный в узком кругу, — шутил он о себе, смущаясь от комплиментов.

Отчасти так оно и было. В самом деле, где бы ни исполнялись его песни, самого Юрия туда не приглашали, и его фамилию на афишах писали нонпарелью[25]. Где бы ни обсуждались спектакли, сопровождаемые созданными им саундтреками, его там едва называли и никогда не акцентировали внимание на музыке. Короче, никто целеустремленно не занимался его продвижением. Юрия целиком удовлетворяла побочная реклама от промоушена произведения, где он был соавтором. Он считал, что еще не настало время вкладывать деньги в раскрутку личного бренда, сначала надо было нарастить мышцы, накопить творческий потенциал, заготовить хорошую наработку, в конце концов отслужить в армии, а потом уж кукарекать.

Но добрая слава хоть и не бежит впереди, а едва волочится за нами, однако она есть. Поэтому Юрий и попал в главный оркестр военного контингента, расположенного в Восточной Германии. Работы здесь хватало, и состояла она не только из традиционных концертов и участия во всех праздниках государства расположения или внутренней жизни контингента, но и из выступлений на международных форумах и соревнованиях, в частности при проведении футбольных матчей европейского или мирового уровня, разных спартакиад, и т. п.

И все-таки свободного времени было намного больше, чем во время учебы. Во-первых, ему заказывали музыкальное оформление мероприятий, торжеств и всего вышеупомянутого, и он мог под этим поводом сколько угодно писать что-то свое. Уж не говоря о том, что и созданное на заказ потом перерабатывал и приспосабливал для своих будущих нужд. А во-вторых, здесь не надо было заниматься бытом, сидением на лекциях или беготней по приработкам — просто сиди и работай на себя, пока есть возможность. Три года службы не прошли даром, они разрешили Юрию так продвинуться в собирании собственного творческого материала, что лучшего времени нечего было и ждать.

Было и еще одно ощутимое преимущество его службы в армии — он имел возможность ближе познакомиться с культурами других народов. Это совсем не то же самое, что, например, слушать у себя дома, в родной стране музыку Ричарда Вагнера или Вольфганга Моцарта, сделанную по их нотам твоими согражданами. И дело не в аранжировках. Нет. Слушая Вагнера или Моцарта в живом исполнении их непосредственных культурных потомков, носителей их духовного строя и менталитета, слушая эту музыку в самом аутентичном лоне, где она родилась, ощущаешь нечто другое, чем дома, понимаешь мир шире, воспринимаешь больше его оттенков и смыслов, будто к тебе обращается сам необъятный космос — одновременно молчаливый и говорливый мир, существующий здесь от начала истории и по сей день. Теперь Юрий понимал, для чего существуют зарубежные стажировки, обмены опытом и просто странствия, как понял и то, насколько наша планета маленькая и беззащитная, а мир культуры — просто горстка энтузиастов.

Вплетались в его службу и семейные события, иногда нарушая душевное равновесие, но в целом не изменяя палитру жизни.

На первом году исполнения своего мужского долга перед Родиной, когда Юрий встречал первую весну в военной форме, пришла телеграмма от Анны Аполлоновны, что Василий Прокопович находится в тяжелом состоянии и жить ему осталось не более нескольких суток. Телеграмма сопровождалась справкой из больницы.

Юрий обратился к командиру военной части, в составе которой находился оркестр.

— Товарищ полковник, — козырнул он, подчеркнуто четко и звонко подставляя одну ногу к другой. — Разрешите написать рапорт с просьбой об отпуске для поездки к больному отцу.

— Вольно! — скомандовал командир. — Что случилось, сержант?

Юрий подал телеграмму. Командир пробежал глазами ее строки, вздохнул — на носу было Первое мая, хоть и не военный праздник, зато международный, и их оркестр по этому поводу должен был выступать в городских парках. Это уже стало здесь традицией. А за этим шел День Победы — об отпуске и речи не могло быть.

— Ты у нас из прошлогоднего осеннего призыва?

— Так точно! — еще раз козырнул Юрий, вытянувшись и застыв в такой позе.

— Рановато для отпуска.

— Разрешите застать отца живым, товарищ полковник! Он у меня ветеран труда, а я у него единственный сын. Разве не заработал старик?

— Пиши рапорт, — сказал командир.

На следующий день Юрий переступил родительский порог.

Отец спал. А рядом сидела Надежда.

— Я по работе, — словно оправдываясь, сказала она и встала со стула, увидев, кто вошел. — Анна Аполлоновна уже измучилась: работает, ведет хозяйство и ночью возле больного сидит, а бабушка едва успевает стирать, еду готовить.

Юрий положил на кухонный стол дорожный ранец, подошел к девушке, крепко обнял, прижал к себе, задрожал, сдерживая или слезы горя, или свое чувство к девушке.

— Спасибо за все, — при этих словах он отступил назад, начал раздеваться. — Что надо делать? Давай я тебя подменю.

— Ты меня прогоняешь?

— Нет! Ты что? Но ты устала.

— Без писем твоих устала, не писать тебе тоже устала.

— Надя, не растравляй себя, не говори так, — садясь на стоящий рядом стул, сказал Юрий. — Нам еще долго придется жить в разлуке. Ведь я только начал служить. Я много работаю, закладываю фундамент нашего будущего. Займи себя работой, отвлекись, не думай обо мне. Я никуда от тебя не денусь, — уговаривал ее Юрий.

— Года берут свое, — наклонила голову Надежда.

Тихо застонал Василий Прокопович, разлепил веки, провел глазами по комнате.

— Кто возле меня есть?

— Это я, отец, — отозвался Юрий. — Как вы здесь?

— Да как? Спал вот. А ты уже уроки поучил? Чего сидишь без дела?

Надежда толкнула Юрия в бок, дескать, не возражай и не поправляй, он сам сейчас все припомнит. Она отошла к столику, на котором стояли бутылочки и упаковки с лекарством, разные напитки. Налила виноградного сока, подала стакан Юрию.

— Отец, попей сока, — Юрий встал, поднес к губам больного стакан. — Или соломинку подать?

— Подай, — лаконично попросил отец, и видно было, что он уже полностью пришел в себя. — Ты давно дома? — спросил после нескольких глотков.

— Только что прибыл.

— А чего? Отпуск дали?

— Да, перед праздниками дали неделю погулять, — доложил Юрий. — На праздник Победы должен быть в части.

— Успеешь, — кивнул головой Василий Прокопович, неизвестно что имея в виду. — Проведи девушку домой, у нее служба уже закончилась. А нам с тобой поговорить надо, пока мать не вернулась с работы.

Надежда поднялась, пошла к выходу, Юрий послушно бросился выполнять приказ отца.

На улице девушка остановилась, осмотрела лицо Юрия при свете солнца.

— Года свое берут, — еще раз повторила она, продолжая прерванную беседу. — Не время о себе говорить, я буду держаться. Да?

— Да, — согласился Юрий. — Ты молодец. А время мы победим и своего счастья дождемся.

— Какая несчастная судьба нам с тобой выпала, лучшие годы провести не вместе, — снова чуть не скисла Надежда. Но здесь же взяла себя в руки: — Ты уколы ставить умеешь?

— Приходилось.

— Там на столе есть «трамадол» и шприцы. Введи отцу внутримышечно, если он пожалуется на боль.

— Так надо? — переспросил Юрий.

— Так надо, я уже дважды его колола. У него несколько дней тому назад появились боли. Слушай, твой отец время от времени впадает в кому, и продолжительность ее с каждым днем увеличивается. Так что поговори с ним хорошенько, не избегай. Пусть он выговорится, а то другой возможности, может, уже не будет.

— Как?

— Он может не очнуться до самой остановки сердца. Юра, не бойся, — успокоила Надежда парня. — Вдруг что, зови меня.

Пока Юрия не было в доме, Василий Прокопович допил сок и держал стакан, поставив себе на грудь, — не имел силы дотянуться до столика, что стоял рядом с кроватью. Тем не менее поговорить ему с Юрием удалось позже, когда парня увидели и обцеловали бабушка и Анна Аполлоновна, возвратившаяся с работы. Затем женщины пошли готовить ужин, и больной со снисхождением вздохнул.

— Надоели они мне, — пожаловался сыну. — Хлюпают носами украдкой, а ты здесь лежи и делай вид, что ничего не замечаешь, ничего не понимаешь. Бабы! Ну как ты служишь, солдат?

— У меня не служба, а удовольствие. Я же при музыке. Играю себе, а служба идет.

— Это хорошо, — вздохнул больной. — Так вот я и говорю: бабы. Что с них взять? Как меня не станет, пропадут они тут.

— Чего это… — начал было что-то возражать Юрий, а потом вспомнил слова Надежды, что не надо мешать больному выговариваться, и замолк.

— Ну считай, — тихо продолжил Василий Прокопович. — Тебе еще служить более двух лет. А потом заканчивать обучение. За это время мать здесь изведется с бабушкой. Работать надо? Надо, так как без денег не проживешь! Хозяйство держать надо? Надо, так как свои продовольствия лучшие купленных! Дом поддерживать надо? Надо, а то крыша быстро протечет и стены осядут!

— Я буду помогать деньгами… — пообещал Юрий.

— Помогай, конечно. Как же без этого? А руки где взять? А силу где взять?

— Что ты предлагаешь, отец?

— Пишет нам с Кубани материн брат Егор. Это твой дядя, значит. Пишет, что тяжело ему, бездетному, вдовствовать. Знаешь, что он сам остался?

— Знаю, — буркнул Юрий.

— Так вот, зовет он нас к себе. Он же еще работает. И работа у него хорошая, только дурак может бросить такую. Домина свой в три этажа. И он там сам-один как перст в том доме живет! Вот и зовет. Дескать, мать свою, это твою бабушку, присмотрю и вам помогу. Пусть Юрий не отвлекается на вас от карьеры. Мы вместе без него не пропадем, как-то будем выживать. Я считаю, что это разумно. Или как?

— Да, ничего, — согласился Юрий. — И климат там лучше нашего, снова же природа чище.

— Короче, как решится вопрос со мной, езжайте на Кубань к Егору. Вот таким есть мое пожелание относительно моей жены и тещи. Теперь относительно тебя. Ты для чего мучаешь эту девушку, Надежду?

— Чем я ее мучаю?

— Чего не женишься на ней? Женись и забирай к себе, не переводи ей молодость.

— Куда же я ее заберу? В Германию?

— Отслужишь и забирай, — не сдавался Василий Прокопович.

— Вот поедет она по квартирам со мной слоняться, а здесь бросит свой дом и старую мать! Что за выдумки?

— Значит, завтра записывайся с ней и тогда езжай служить дальше.

— Да не хочет она так, отец!

— Ну, делайте как знаете. Но не дай Бог бросишь ее, так я тебя с того света достану и выпорю. Все, спать хочу.

Отец или заснул, или снова провалился в кому, но до самого отъезда Юрия не пришел в себя. Три дня Юрий не отходил от него: насматривался, наслушивался его дыхания. Только после праздника Победы к Юрию пришло сообщение, что отец отошел в мире, не увидевшись больше с родными. Его похоронили и все сделали, как полагается.

Вопрос о переезде Юриных родных из Славгорода в Краснодар с повестки дня не снимался. Дядя Егор настаивал и торопил мать и старшую сестру все бросать и не медлить. А женщины медлили, причем каждая выставляла свои резоны. Бабушка не желала бросать могилы мужа и зятя, а Анна Аполлоновна говорила то о возвращении Юрия с армии, то о его женитьбе на Надежде. Хотя обе они понимали, что ехать к Егору — это лучший выход, так как тяжело им жить в доме без удобств и без помощников: таскать воду из колодца, пользоваться уличным туалетом, самим следить за капризным отопительным устройством в доме, считать электроэнергию и бегать платить за все в разные концы поселка.

Так прошло девять, потом сорок дней по смерти Василия Прокоповича, истекло полгода, год. Следующей весной Юрий снова прибыл в отпуск, и вся осиротевшая семья дружно выбрала и установила памятник на могиле своего покойника.

— Я уж не знаю, что отвечать дяде Егору, — сказала Анна Аполлоновна Юрию. — Приросли мы здесь, так тяжело отрываться. Что делать, как ты думаешь? Может, мы не сможем в городе жить?

— Надо поехать и посмотреть, что это за город, какой там климат, что вам предложит дядя Егор. С моей точки зрения, вместе лучше. Но ведь трое старых людей…

— Конечно, он боится сам оставаться, возле него же нет ни одной родной души, — предположила Юрина мать, и он с тем согласился.

В конце концов женщины решились на поездку. Только это уже произошло после Юриной демобилизации. Как раз наступала тихая южная осень и поток пассажиров на дорогах уменьшился. Дядя Егор прислал за родственниками служебное авто. На самом деле это только говорят о Кубани или Краснодаре, а имеют в виду весь Краснодарский край. Конкретно же дядя Егор жил в Кореновске. Это была степная черноземная часть края, находящаяся далеко от моря и морских курортов.

Небольшой городок Кореновск стоял всего лишь на реке с бестолковым названием Левый Бейсужек. Довольно длинная, эта река не была полноводной, хоть многочисленными плотинами ее и сделали шире. Других водоемов поблизости не имелось, разве что еще одна речушка — Кирпилы, которая, казалось, где-то начиналась и куда-то пропадала, словно на поверхность выходили многочисленные родники, крались по земле, перехватывали в себя воды Кирпили, а затем проваливались вниз без признака и следа.

Езды было не больше шестисот километров, и светового дня должно было бы хватить, чтобы прибыть на место. Поэтому Юрий не волновался за мать и бабушку, он помог им собраться в поездку, сесть в машину, дал обнадеживающие напутствия, провел со двора, помахал вслед рукой и через несколько часов тоже покинул дом — поехал в Москву приступать к обучению. Там он должен был попасть в новую группу и присоединиться к студентам, моложе его возрастом. Это неприятный факт — он ведь уже видавший виды мужчина, а вынужден будет общались с желторотиками. Но, может, возвратятся с армии и другие его соученики, например, Николай Лобода? Ведь они вместе призывались на службу. Вот было бы чудесно! Увидим, — ободрял он себя дорогой, примеряясь снова к столичной жизни.

А тем временем дорогу на юг поливал дождь. Он начался при въезде на донецкую землю и не прекращал лить до конца поездки. Дождь разошелся, и шипение воды смешивалось с шумом едущей машины и с шорохом мокрых колес, что не позволяло ни вкусить осенней тишины, ни насладиться свободным гулом птиц над бескрайними полями вдоль дороги. Единственное, что было доступно, это видеть исписанные дождевыми потеками стекла машины, мокрую дорогу и отмытые от старой пыли ландшафты. Из-за этой непогоды ехали немного дольше и прибыли на место уже затемно.

— Как доехали? — сочувственно спросил Егор родственниц, помогая им выйти из машины. — Как себя чувствуете?

— Примелькались те «дворники», что и во сне будут мерещиться, — пожаловалась бабушка, обнимая и расцеловывая сына. — Ну, слава Богу, дождались встречи.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил хозяин Анну Аполлоновну. — Раздевайтесь, отдыхайте, осваивайтесь.

— Благосостояния и благополучия этим стенам и их жителям, — по давней славянской традиции трижды кланялась Анна Аполлоновна дому, куда ее занесла судьба, переступая его порог.

На следующий день после завтрака хозяин умышленно пошел на работу пораньше, чтобы гости свободнее себя чувствовали. А на женщин насела неуверенная печаль, хотя они понимали, что это неотвратимо, так всегда бывает на новом месте. Поэтому решили осмотреть городок.

Здесь сохранилось много старинных зданий, без преувеличения, покрытых мхами вечности, и по ним можно было угадывать историю края. Как раз это был ярмарочный день, и на главной площади города установили временные прилавки и ларьки, а посредине соорудили большой круглый помост для выступлений самодеятельных коллективов. Вокруг, где только случалось свободное место, примостились грузовика с выгоревшим брезентовым верхом и даже гужевой транспорт с крытыми повозками. Повсюду толпился народ с преобладанием людей сельского вида, а над ним стояло благоухание свежей зелени, кофе и жаренного лука. Кое-где эта ароматическая смесь перебивалась духом свойских животных и птицы.

— Глянь, — обратилась бабушка к Анне Аполлоновне, — у нас уже не продают на базарах живых коров и кур, а здесь их полно. И даже козы есть, — показала она рукой дальше от себя.

В самом деле, то здесь, то там возле продавцов виднелись небольшие загородки, в которых блеяли овцы, козы, гоготали гуси, болботали индюки. В больших, сплетенных из провода клетках, терлись боками куры, а к забитым столбикам были привязаны коровы и молодые бычки. Они сообразительно озирались, притворяясь, что заняты жеванием жвачки.

— Кажется, это недалеко от нас, а как много отличий, — продолжала делиться с матерью впечатлениями Анна Аполлоновна. — Даже люди немного иначе одеты.

— Здесь больше сохранилось казацкого духа.

Так, переговариваясь, они долго наблюдали, как две женщины торговались за рыжую курицу. Хозяйка одной рукой держала ее за ногу, свесив головой вниз, а второй рукой показывала на свой товар и что-то досказывала покупательнице. Бедная курица кричала и била крыльями, выгибалась, чтобы достать и клюнуть руку, которая так пренебрежительно с ней обращалась.

Потом видели, как из буфета вышел захмелевший мужчина и начал пересчитывать свои деньги, почесывая затылок и, наверное, сокрушаясь, что много пропил. В стороне другой мужчина продавал малых поросят, толстеньких и хорошеньких живых игрушек. А потом вдруг закричал, что у него украли деньги. Он крутился во все стороны, показывая зевакам, мигом здесь собравшимся, свои штаны, где был карман. Грабители вырезали его вместе с частью штанов и теперь на том месте сверкала голая нога и трепетал на ветру лоскут семейных трусов.

— Пошли отсюда, такое зрелище вредно для здоровья, — сказала бабушка и потащила дочурку домой.

О результатах поездки Юрий узнал недели через две из письма. Мама писала, что городок им с бабушкой вообще понравился, главное, что тихий, не суматошный, застроен в основном частными домиками с большими участками земли. Значит, проживание там ничем не будет отличаться от славгородского, только и того, что дом намного просторнее, удобнее и вообще лучше. На первом этаже в нем располагался гараж с мастерской, сарай, прачечная с сопредельной комнатой для глажки, оборудованной комодами для хранения белья; на втором — кухня со столовой, зал, две вместительные гардеробные комнаты, библиотека с несколькими рабочими столами, где можно было также посмотреть телевизор; на последнем — три спальни, каждая со своими санузлами. Через все этажи проходят туалетные комнаты с душем и буквально игрушечный лифт, хотя в доме есть и широкие лестницы. Егор Аполлонович все распланировал: сам собирался поселиться в библиотеке, кое-что переставив там, а верхний этаж полностью отдать родственникам: женщинам и Юрию, когда он приедет сюда жить.

«Кажется мне, почему бы не жить вместе? — писала Анна Аполлоновна. — Домработницу дядя Егор освободит, и я возьму эти хлопоты на себя. Бабушка еще бодро крутится на кухне, возится на огороде, поэтому тоже будет помогать мне. Живность держать не будем — в фермерском хозяйстве, где дядя Егор работает юристом, мяса хватает. Зато вокруг — чистый воздух, ощущается, что недалеко есть море и горы, ей-богу. Не только степь, перетертый чернозем и ветер. А может, погода была такая благоприятная — влага, без пыли и грязи в воздухе. Мы с бабушкой решили перезимовать дома, а по весне отправляться на новое место».

Спустя время женщины возвратились в Славгород, затаив в себе соответствующее настроение, чтобы готовиться к переселению в Кореновск. Теперь их собственный дом показался маленьким, тесным и очень несчастным, каким-то обиженным. Да, к хорошему привыкаешь быстро. Зато все вокруг, даже вредные соседи, стали роднее, все время думалось о вечной разлуке с ним и это было невыносимо. А потом снова потянулось то же самое — ранней весной не удержались и засадили огород, потом жалко стало бросать посаженное, решили собрать урожай и уже после этого ехать отсюда. А там еще что-то случилось, и снова отъезд со Славгорода откладывался.

На последнем курсе Юрий в конце концов получил от Надежды согласие выйти за него замуж. Начали готовиться к свадьбе. Какой здесь может быть переезд, когда новой семье надо дать толк? — совещались между собой мать и бабушка Юрия. Тем не менее, как бедному жениться, так и… без помех не обходится. Так и здесь — снова пришлось отложить свадьбу, потому что в конце лета тетка Варвара, Надина мать, простудила почки и серьезно заболела — перестаралась женщина и в знойную пору не убереглась от сквозняков. С учетом того, что Надежда других родных или хотя бы родственников не имела, не годилось — тем паче после такого долгого ожидания — торопиться, не считаться с материной болезнью.

На общем совете двух семей, Юриной и Надиной, решили подождать со свадьбой до Нового года — тетка Варвара обещала придерживаться всех врачебных предписаний и обязательно выздороветь. Дядя Егор готовил единственному племяннику хороший подарок и держал дом в полной готовности к приему своих родственниц, которые не позже конца зимы обещали, в конце концов, распродаться и покинуть Славгород.

Надежда шила свадебные наряды и собирала приданое, заодно присматривая за матерью, соблюдением ею диеты и правильным употреблением целебных напитков. А Юрий, умоляя судьбу, чтобы на этот раз ничего не изменилось, заботился об одном: чтобы на все траты хватило денег, тем более знал — его студенческая братия не дремлет, и друзья не дадут ему отвертеться от мальчишника.

С каждым днем становилось все холоднее. Зимнее небо, как глаза слепца, бесцветно и близко нависало над землей, безуспешно стараясь сохранить там хоть какой-нибудь уют. Но все зря. Стужа усиливалась за счет ветров, по-злодейски выхватывающихся то из-за угла, то из подъезда, то из длинного закрытого переулка, и похищающих отовсюду едва устоявшееся или созданное людьми тепло. Дома и улицы большого города, столицы, посинели от мороза и взялись инеем, как белыми мхами; уменьшенные в размерах деревья сиротливо жались друг к другу, к закоченевшим зданиям, к склонам московских холмов, дружно леденея насквозь. Черные фигуры людей, одетых до похожести на ходячие подушки, быстро передвигались туда и сюда, чернея на фоне белого снега и портя его вид, будто это были корки заживающих ран.

Выйдя из метро станции «Домодедовская», Лиза, движимая естественным инстинктом, не стала ждать, пока рассеется нашпигованная колючками елок толпа, а растолкала людей, ловко прошмыгнула между ними со своей здоровенной сумкой, пересекла проспект, где получалось, и махнула рукой такси, приглашая остановиться рядом. Она не хотела ехать дальше троллейбусом или автобусом, потому что была измучена спешкой последних дней. Работы у нее было выше крыши — надо было своевременно сдать курсовую работу и несколько зачетов, пошить к Новому году новый наряд, так как была приглашена в интересную компанию на празднование, подготовиться и собраться к продолжительному отъезду из дому. Кроме того, двое последних суток она без сна сидела над проектом росписи кулис Дворца культуры Ивановской ткацкой фабрики, куда как раз скоро отбывала на полугодичную практику. Это была необязательная работа, что-то наподобие конкурсной, но она давала шанс показать себя с лучшей стороны и по окончании лицея получить от этого предприятия приглашение на работу в качестве молодого специалиста. С проектом росписи кулис Лиза опаздывала — срок его представления на рассмотрение истек еще вчера. Это хорошо, что преподаватель, курирующий сбор проектов со стороны учебного заведения, был ее далеким свояком, даже не родственником, и согласился принять работу завтра утром, до начала рабочего дня, чтобы зарегистрировать ее задним числом. И под этим предлогом обязал Лизу отвезти все отобранные художественным советом лицея работы в Иваново на своем горбу.

— А ты за это поможешь мне, согласна? — доверчиво спросил он, когда они с Лизой договаривались о завтрашней встрече.

— Чем? — Лиза съежилась, не очень желая иметь любые обязанности и перед кем-либо.

— Отметишь там мое удостоверение о командировке, а я пару-тройку дней поработаю дома.

Девушка согласилась — надо идти людям навстречу, если они тебе помогают. И вот теперь ей пришлось на ночь глядя переться со своего Орехово-Зуева, чтобы здесь переночевать у подруги и завтра утром успеть сдать проект кулис.

Лиза Паперовская уже третий год училась в Московском профессиональном лицее декоративно-прикладного искусства имени Карла Фаберже, готовясь стать мастером росписи по тканям. Она сюда поступила после окончания девяти классов и до сих пор гордилась этим. Конечно, Иваново хоть и город невест, пропащее с точки зрения устройства личной судьбы место, но выбирать все равно не из чего: в Москве она не найдет дешевого, по своим возможностям, жилья; а дома — не найдет работы. Ездить же всю жизнь за тридевять земель от дома на работу, как она ездила в лицей, — спасибо большое, уже не желает. Не хочет утром вставать с зарей, а вечером укладываться спать с петухами. Так вот, лучшего места для трудоустройства, чем Ивановская ткацкая фабрика, она не представляла. Эти мысли заняли ее, и она не заметила, как доехала до места. Рассчиталась с таксистом и, зябко согнувшись, побежала в подъезд жилого дома.

Подруга встретила Лизу с искренней радостью, и Лиза заподозрила, что той что-то от нее надо. «Снова поссорилась со своим Даном и теперь будет просить меня помирить их. Как они мне надоели! О своих потерях не успеваю поплакать, а здесь грусти за компанию с дурочкой. Я бы этого Дана и к руке своей не подпустила, не то что к сердцу. Охо-хо, недаром говорят, что браки от любви не зависят».

А Неля продолжала крутиться вокруг Лизы, пока та раздевалась, и цокотала, как она рада подруге, как хорошо, что она сегодня у них ночует, вообще, как чудесно, что они подруги. Лиза не выдержала.

— С Даном поссорилась?

— Совсем нет! С чего ты взяла?

— Так, показалось, — придержала язык Лиза.

— Просто меня сегодня пригласили на вечеринку к ребятам из эстрадно-джазового колледжа. А я же не могу пойти туда одна. Неудобно. Пойдем вдвоем?

— Кто пригласил?

— Мальчик один, Николай Лобода, я с ним познакомилась на автозаводе имени Лихачова.

— О! — удивилась Лиза. — Какое завод имеет отношение к эстрадно-джазовому искусству? Покажи, где я буду спать? — спросила она, раздеваясь и собираясь переодеться в домашнюю одежду. Девушка достала из сумки байковый халат и шлепанцы. — Люблю дома в свободном ходить. Ничего, если я буду в халате?

Неля будто не слышала извинений подруги, только махнула рукой и показала на небольшое раскладывающееся кресло в своей спальне.

— Не очень раздевайся, нам скоро идти, — предупредила она. — Сейчас мама нас покормит, и мы отправимся.

— Ты можешь толком рассказать, что и как? — вздохнула Лиза. — А как же Дан?

— Вот о Дане давай не вспоминать! Может, передо мной приоткрывается новая перспектива, как и перед тобой, кстати. Это ребята серьезные.

Неля принялась рассказывать все по очереди. Несколько дней тому назад она была на автозаводе, куда командирована на практику и где должна расписывать рабочую столовую, вводимую в действие после капитального ремонта. А там как раз были ребята из эстрадно-джазового училища — репетировали праздничный концерт по поводу этого же самого события.

— Понимаешь, у них по коллективному договору столовую надо запустить в работу в конце нынешнего года, вот профсоюз и готовит концерт к этому событию. Хотя доводку художественного оформления они сделать не успевают, но можно кормить работников и при голых стенах, так ведь? А нас пригласили на практику, чтобы к первомайским праздникам расписать и приделать гобелены и настенные панно. Короче, это неважно. Так вот там я познакомилась с музыкантами и сразу влюбилась в Николая. Мы с ним уже три раза встречались, ходили в кино и на концерт в его училище. Он меня с друзьями познакомил, в частности, с Юрием Вспышкиным. Это очень талантливый мальчик. Программу Кирилла Хабибова «Моя волшебная пейзанка» знаешь?

— А кто же ее не знает?

— Так вот все эти песни писал Юрий!

— Да ты что?! — восторженно ахнула в конце концов и Лиза. — И ты с ним познакомилась?! Это же какой талантище!

— Это именно у него будет какой-то праздник, то ли какую-то новую программу сдает, нового ли заказчика хорошего получил — не знаю. Но Николай сказал, что готовится сабантуй и пригласил прийти.

Николай ждал подруг в коридоре общежития. Он ходил вдоль него широкими шагами, чуть замедляясь у входной двери. Не предупредив Юрия, он пригласил на вечеринку Нелю, девушку, которую недавно встретил и которая ему понравилась. В конце концов, взвесил Николай, у них намечался не настоящий мальчишник, а простые проводы Юрия в супружескую жизнь. Здесь должны были быть и девушки из их группы, не пригласить которых было неудобно, неучтиво и без которых было бы неинтересно. Именно их девушки, узнав, что Юрий завязывает с холостой жизнью, с энтузиазмом взялись за подготовку к вечеринке, писали сценарий, разрабатывали режиссуру, готовили выступления. Ведь на самой свадьбе, которая должна произойти где-то в украинских степях, побывать никому из них не удастся, а поздравлять уже после свадьбы — это что-то не то, так как у новобрачного исчезнет дух стремления к желаемому событию, уймется святое нетерпение, отступит дрожь в сердце. А значит не сработает и магия пожеланий, которые непременно сбываются только тогда, когда оплодотворяются сильным ожиданием, владеющим тем, кому посылаются. По этим соображениям лучше и результативнее «пропить» парня до его невечного прыжка в брак.

— Ты так и не сказал, по какому поводу вечеринка, поэтому мы без подарка. Вот только торт несем, — сказала Неля, передавая сверток Николаю. — Познакомься с моей подругой. Это Елизавета Афанасьевна Паперовская, будущий мастер росписи по тканям.

— Можно просто Лиза, — подала руку девушка.

— Повод к вечеринке простой — наш друг собирается жениться, — объяснил Николай девушкам и сразу заметил, как потухли у них глаза. — Но у нас здесь холостяков хватает, не надо хмуриться!

— Кто хмурится? — огрызнулась Неля. — Просто Лиза поссорилась со своим кавалером и ей досадно, что лучшие ребята достаются другим. Разве это не естественно? А Юрий ей давно нравится, она любит его песни. Может, и своему Косте из-за этого отставку дала, что он не дотягивал до ее идеала.

— Это серьезно, — сник Николай. — Но мы что-то придумаем и вам скучать не дадим. Пошли быстрее, там уже все за столом собрались.

У Лизы, в самом деле, роман не удался, и она переживала не лучшие времена. Константин — красивый, трудолюбивый, а главное, с виду ответственный и самостоятельный, — был старше ее почти на десять лет. Конечно, не мальчик. Девушка это понимала, и, когда дело дошло до серьезных отношений и обсуждения общего будущего, она, боясь его потерять и доверяя его намерениям, отбросила тормоза и решилась на близкие отношения — под августовскими звездопадами отдала Косте свое целомудрие.

— На этой неделе подадим заявление в ЗАГС, — пообещал Константин, провожая в тот вечер ее домой. — Завтра я приду к вам на помолвку. Твои родители знают о наших отношениях, и, думаю, дадут согласие, — размышлял Константин вслух. — И на последний курс своего обучения ты придешь уже замужней женщиной, с брачным кольцом на правом безымянчике.

Лиза сначала обрадовалась и запрыгала вокруг Кости, потом растерялась, а дальше совсем скисла.

— Наверное, не получится так быстро, — и, увидев, что Константин вопросительно поднял брови вверх, прибавила: — Нет, на помолвку приходи, но… Родители предложат подождать до следующего лета. Мы же подождем?

— Почему? — Костю, видно, что-то из Лизиных слов задело за живое. — Я тебе или твоим родным не подхожу?

— Совсем нет! Вот глупенький, — засмеялась Лиза. — Просто мое совершеннолетие случится только в марте. А обращаться за специальным разрешением в исполком они не захотят. Мои родители — люди старой формации, для них это позор, понимаешь? Отец скорее выпорет меня ремешком, чтобы знала, когда можно трусики снимать.

— Вот оно что, — прошептал Константин. — Значит, я на несовершеннолетнюю напоролся! А ты же говорила, что уже заканчиваешь учебу в своем заведении?

— Да, но я поступила туда после девяти классов.

— О! — воскликнул Константин, качая головой, будто его дубиной огрели по затылку так, что и мозги отшибли.

Из рассказов Кости Лиза знала, что он уже дважды сватался и оба раза получил от ворот поворот: одной избраннице показался не совсем образованным и заслуженным, а другой — нищим, хотя работал электриком на железной дороге и считал себя приличной партией. И по простоте своей жаловался новой возлюбленной, что теперь требования к будущим мужьям изменились, нынче хорошеньким девушкам подавай научных работников, звезд искусства, а уж если ты невежа, то хотя бы кучу денег. Но Лиза себя резонно красавицей не считала и вдобавок Костю просто любила. Сказать этого она не отважилась, а просто выслушала его и промолчала, решив, что этим помогла ему излить душу.

При разговоре о женитьбе Лиза сначала не думала о предыстории, о случившихся с Костей досадах в стремлении создать семью. А потом, когда вспомнила, подчеркнула, что просьба подождать с регистрацией до весны связана лишь с ее возрастом, с нежеланием огорчать родителей ранними, как они говорили, гульками, и ни с чем-то другим.

Откуда ей было знать, что этими словами да уточнениями она лишь ухудшает дело, так как реакция Кости на ее отказ объяснялась совсем не его комплексами. На самом деле все было намного проще — бедняга испугался ответственности за то, что обольстил несовершеннолетнюю. Какая там помолвка? Да Лизин отец, только пусти пару с уст, что надо немедленно жениться, ухватит его за грудки и потащит в милицию!

И Константин исчез из Лизиной жизни, да так далеко куда-то удрал, что Лиза его не нашла ни дома, ни на работе. А искать тщательнее считала для себя неприемлемым.

— Ты о чем призадумалась? — спросил ее Николай, когда гости вышли из-за стола и начали танцевать. Лиза не успела что-то сказать, а Николай продолжил: — Пошли, я тебя с Юрием познакомлю. Кстати, ты заметила, что он на тебя все время посматривал через стол?

— Да я же здесь новенькая… Ему, видно, интересно, как я здесь оказалась.

Юрий, попав в Москву, не растворился в ее масштабе, а тихо и неизбывно грустил по синему воздуху степей, по их просторам, свитым из сухого разнотравья и расстояний, даже грустил по жаре и запахе мокрой от дождя пыли. Грустил от того, что рядом не было незаселенных раздолий, чистых нетронутых далей, одному ему принадлежащих уголков. В свободное время, которого у него почти не было, он любил мерять улицы и проспекты столицы своими широкими, размашистыми шагами. И ходил здесь так, как ходят по бескрайним полям и холмам, — монотонно и напористо, заодно изучая и запоминая все увиденное, каждый кустик, каждый ров или ручеек воды. Он знал столицу и любил, желал ей вечного благоденствия, дорожил ею, только хотел, чтобы она держалась здесь без него, чтобы отпустила его домой.

Неизвестно, может, так в нем проявлялось понимание того, что он должен возвращаться к своим родным.

А здесь появилась эта девушка с чистыми глазами, непосредственным выражением лица, какая-то своя, не из этого корыстолюбивого, завистливого, ревнивого к чужим успехам мира. Она, как сирота, посматривала вокруг, не стремясь влиться в общее веселье.

— Ты откуда? — спросил у нее, пригласив на танец сразу после знакомства.

— Из Орехово-Зуево, — сразу поняв, что он имеет в виду, ответила Лиза. И спросила: — Тебе здесь неуютно?

— Как ты угадала? — Юрий рассмеялся. — Никто не понял, почему я работаю, как угорелый, готовы были упрекать меня в жадности, а ты будто в душе прочитала.

Юрий, конечно, не был святошей, хотя нигде не заводил шуры-муры себе на головную боль: ни в армии, ни здесь. Но эта девушка чем-то зацепила его. Ее зеленоватые с желтыми крапинками глаза тихо мутили его разум, он изнемогал от вожделения, от непонятного родства с нею до потери внимательности и самоконтроля.

Поздно вечером к Лизе подбежала раскрасневшаяся Неля:

— Николай приглашает меня гулять здесь до утра. Ты как, выдержишь?

— Гости начинают расходиться… — намекнула Лиза на соблюдение пристойности.

Но ее подругу уже подхватил ураган страсти, безоглядной, как выпитая в один присест рюмка хмельного напитка.

— Пусть! А мы останемся!

Лиза только пожала плечом.

— Не пожалеешь?

— Или пан, или пропал, подруга! — качнула растрепавшейся прической Неля. — Хочу замуж, а на Дана надежды напрасные. Через полгода окончится учеба и мы попадем в трудовые коллективы, где ни одного холостяка уже нет. Из кого тогда выбирать? И ты не хлопай ушами, хватай свое счастье за грудки.

Я уже пробовала хватать; выскальзывает, если не судьба, — подумала Лиза, но подруге ничего не ответила. Нелины опьяненные глаза подсказывали, что к словам она прислушиваться не способна, по крайней мере сегодня. Тем не менее отравляющие миазмы ее отчаянности, молодой задор, дерзновенность в стремлении дожать благоприятный момент, в конце концов просто азарт в поединке с шансом передались и Лизе. Вдруг ей подумалось, что она слишком осмотрительна, что сердце не часто поднимается до неба такими вспышками неистовства, и, вообще, не каждый способен разжечь его в девичьем естестве. Это только в юности солипсические[26] желания воспринимаются остро, как боль, так как они являются первыми, еще не освоенными сознанием. Ведь душа более близка природе, чем склонный к взвешиваниям разум, поэтому ее и всколыхнуть проще, но вот отойдет пора цветения, и все потребности человеческие уже будут восприниматься привычно и бестрепетно, ибо разум вступит в свои права.

Лизе стало жалко себя из-за этой борьбы добра и зла в душе, из-за ее двойственности, с одной стороны, не терять головы, а с другой стороны, настоятельно рисковать той бедной головой. Невыносимая любовь настигла ее неожиданно и сверкнула преобразованием мира, выводящим поступки за грани добра и зла — она больше не хотела тех мучений взвешивания, тех терзаний сомнения. Все равно не убереглась.

Неля и Николай вышли на кухню, они устроились у окна, смотрели на ночную Москву, о чем-то говорили, не замечая и не слыша, как девушки-эстрадницы собирали со стола посуду, как мыли ее и убирались в комнате, как балагурили ребята, а потом все вместе распрощались и разошлись.

— Ну, что будем делать? — спросил Юрий у Лизы. — Я как хозяин гулянки должен позаботиться о влюбленных. Да?

— А чего о них заботиться? Они, кажется мне, так до утра и будут стоять. Им надо просто не мешать.

— И все-таки одну кровать я бы им подбросил на кухню.

Юрий позвал Николая.

— Ты конь выносливый, закаленный, и я не пропаду, а девушкам надо утром идти на занятия. Может, они захотят отдохнуть, лечь поспать? — сказал озабочено.

— Какое поспать? Мы же вам не мешаем? — отмахнулся Николай. — Мы останемся на кухне.

— Так, может, когда настоитесь, сам подремлешь на стуле, а Неля пусть на кровать приляжет?

В конце концов Николай согласился. Ребята устроили одно место для отдыха на кухне, а одно осталось в комнате.

Едва Юрий и Лиза останься вдвоем, как между ними возникла напряженность и острое осознание присутствия друг друга, их сковало и превратило в единое существо взаимное тяготение, окропленное, однако, неприязнью к самому этому ощущению. Да они этому непобедимому тяготению и не сопротивлялись. Наоборот, оно лишь прибавило молодым воодушевления любиться в самозабвении до рассвета. Они еще и еще насыщались экстазами, отдыхали от них и снова сливались в набрякших от дикой похоти оргазмах. Они кусали себе губы и руки от невозможности прибавить к мышечным разрядкам еще и вопли, стенания, звериный вой удовлетворения. Их совокупления были лишены целомудрия, вместе с тем щеголяли бесстыдством выделений и запахов, откровенным стремлением к еще большему взаимному поглощению. В моменты наивысшего наслаждения Лиза рыдала и билась в конвульсиях, а Юрий, размазывая густые девичьи слезы, грубо хватал ее за волосы, резким движением поворачивал голову набок и впивался раскаленным языком в ухо, в шею или еще ниже. Девушка исходила усиленными судорогами, и уже не было в ней ни одной живой косточки или сустава, не вывернутого наизнанку. Она стегала свою плоть сексом до изнеможения, выпивая Юрия изнутри, слизывая струйки, текшие по его лицу.

Только утром, ощущая сосущую опустошенность и звонкую легкость в членах, с брезгливостью вспоминая ночные соития с Лизой, Юрий понял, что его к ней потянуло, — это было большое желание обнимать в миг, когда его поздравляли с приближением свадьбы, свою Надежду. Простое желание разделить с любимой девушкой не только будущее счастье, но и эти приготовления к нему, эти его предчувствия. Чистый и святой огонь прошлой ночи выжег, вызолил в нем тлеющие до этого остатки долгого мужского воздержания. Юрий был благодарен Лизе за это, но видеть ее еще раз не хотел.

Повторить подобную ночь снова с той самой женщиной не дано. Это как высочайший взлет в спорте, как высочайшие достижения в искусстве, после которых люди сходят с арены и возвращаются в обычную жизнь. Ведь новая их встреча, если бы и планировалась, была бы заряжена еще большими ожиданиями, удовлетворить которые просто невозможно из-за ограниченности человеческой природы. Она только испортила бы воспоминания. А он не хотел, чтобы в Лизином сознании застрял шип, способный со временем обрасти неприязнью к нему. Поэтому нельзя было допускать возникновение этого шипа, этого разочарования и горького воспоминания о нем, Юрии. Нет, встречаться им второй раз, пусть только глазами, взглядом, не стоило.

Он познал чистосердечно неудержимую по размаху, неутолимую по интенсивности, бесстыдно-находчивую по форме, инфернальную по силе похоть и пресытился ею, сгорел в ней. Теперь он жаждал только любви к Надежде как чистого, глубокого, ласкового взаимного уважения, как беспрерывной заботы друг о друге. Странным и неожиданным было это приключение для Юрия, зато оно хорошо приготовило его к браку.

А Лиза на следующий день завершила все дела в лицее, и уехала домой, чтобы проститься с родителями и оттуда отбыть на долгую практику в Иваново.

Молодым можно только позавидовать, и не только самой молодости — это было бы весьма банально, но и тому, что время для них течет медленнее, а интересные или определяющие события происходят чаще. Что значат полгода или год в возрасте, когда тебе за сорок? Тьху! — и пролетел этот отрезок времени, причем незаметно и без каких-либо изменений. А в восемнадцать-двадцать лет как раз в течение таких отрезков спрессовано куется судьба.

Встретились бедовые подруги Неля и Лиза на выпускных экзаменах, и убедились, что у обеих заметно распухла талия. Только Неля сумела выйти замуж, кстати, совсем не за Николая Лободу, от которого и забеременела, а за непутевого Дана, припугнув его будущим ребенком. Но это дела не наши, сумела — и молодец. Теперь она выглядела почтенной, холенной молодкой, спокойной и уверенной в себе, и за тем образом беременность как таковая почти не просматривалась. А Лиза, наоборот, была худой, издерганной, брюхатой гарпией.

— Господи, так ты тоже тогда влипла! — первое, что сказала Неля при встрече.

— И за это благодарю тебя с утра до вечера, — зло отрезала Лиза. — Да пропади пропадом тот день и вечер, когда я торопилась сдать свой проект кулис Дворца культуры на конкурс.

— Чего ты психуешь? — огрызнулась Неля. — Родители знают?

— Нет, конечно.

— Как тебе удается скрывать от нее свое состояние?

— Ну, сначала я часто ездила домой, а потом начала говорить, что устроилась на фабрике на постоянную работу. Дескать, теперь приходится работать сверхурочно и в выходные дни, а я не хочу терять хорошую должность, которая меня ждать не станет.

— Поверили?

— Если захочешь, то сочинишь так, что поверят.

— Ну и успокойся. Если работа есть, то не страшно и ребенка от дорогого человека родить.

— Какая работа?

— Но ты же говоришь, что пригласили… Да и в лицее говорили, что ты выиграла тот конкурс, твой проект признали лучшим и ты на самом деле расписываешь кулисы.

— Правильно говорили, выиграла и расписала. Только в моем состоянии это все ничего не значит. Мне сказали, что на работу не возьмут, если я буду на последних месяцах беременности. Даже расписку взяли, что я не буду претендовать на трудоустройство в период декретного отпуска.

— И ты согласилась дать такую расписку?

— Разве я имела выбор?

— Но они должны были предложить тебе что-то другое, — буркнула Неля. — Чего это ты ни за что, ни про что сделала им любезность?

— Предложили, конечно, там не глупые сидят.

— Что?

— Что на самом деле возьмут меня на работу и помогут с жильем, как я и обещала родителям. Но при условии, что ребенка не будет.

— Вот жлобы! — воскликнула Неля.

— Ой, ты наблюдаешь, что в стране делается? Что ты хочешь?

— Давай найдем твоего Костю и провернем тот же вариант, которым я воспользовалась? Напугаем его ребенком, пусть женится!

— То, чем можно было напугать начинающего чиновника, безразлично для рабочего. И срок беременности не совпадает в моими с ним встречами. Но дело даже не в этом — просто я не хочу за него выходить.

В самом деле, если бы Даниил не работал в пожарной части инженером по технике безопасности, то чихать бы он хотел на Нелю и ее брюшко. А так не захотел терять непыльную работенку и хороший, а главное, стабильный заработок.

Неля чувствовала свою вину в том, что случилось с подругой, и по-своему пыталась ответить за это, помочь ей. Она вошла в затруднения Лизы и пообещала что-то придумать. Но что здесь придумаешь, если ребенок уже на полную силу ногами мамку толчет?

— Слушай, надо любыми правдами и неправдами дотянуть до родов, родить и передать ребенка в хорошие руки. Как тебе этот план?

Лиза задумалась, припоминая ту одну-единственную неистовую ночь, когда забеременела. Взвесив все аргументы и контраргументы, решилась ответить:

— После той ночи мне страшно видеть то, что может родиться. Мы были не людьми, а дикими зверями, в состоянии сверхнормального возбуждения. Но это не главное, это во мне говорит эмоциональное воспоминание. Главное, что я материально не готова содержать ребенка, я его не выкормлю и сама погибну. А мать нагружать не хочу, она и так еле-еле держится, ее давление изводит, гипертония.

— Тогда положись на меня, я на эти дела изобретательна, — успокоила Неля подругу. — На фабрике пообещай, что ребенка отдашь сестре, свату, брату, кому угодно, заверь их, пусть не сомневаются.

— Кто же мне на слово поверит? Да я и не поеду туда больше, практика уже закончилась.

— Но ты же была там зачислена на должность. Да?

— Ну была. Но меня уволят в связи с окончанием практики.

— Сколько тебя там еще могут продержать?

— Ну, еще месяца два, почти до самых родов. Никто же не знает точно, какой у меня срок.

— Ага. Значит, малыш появится где-то приблизительно в середине сентября. Так? Ты встала на учет в женской консультации?

— Говорю же тебе, что нет. Сказала, что состою на учете дома, по месту прописки. Да не очень меня там об этом и расспрашивали.

Подруги договорились, что Лиза вернется на фабрику и будет работать сколько сможет, а потом приедет к Неле. А дальше Неля все возьмет на себя.

— Только надо сделать вот что, — прищурила хитрый глаз Неля. — Надо у кого-то забрать пропуск на фабрику. Надо запастись чужим документом. Сможешь?

— Запросто, — не понимая, для чего это надо, сказала Лиза. — Туда недавно приехала стажироваться группа молодых разинь с какого-то местного ПТУ. Я в душевой что хочешь у них стибрю.

Девушки сидели в сквере возле своего лицея и наслаждались хорошей погодой. Только что отцвели липы и лето воцарилось по-настоящему. Нависающее над землей легкое марево жары прятало в своей вязкости лишние звуки, расширяя границы тишины. Все прошлые интересы, девичьи развлечения и благосклонности теперь были прочь сметены с лица жизни, и на чистом просторе будущего сурово обрисовывались контуры новых обязательств, избежать которых никому не дано.

— Ты тоже готовишься стать матерью, — тихо сказала Лиза. — И представляешь, как тяжело мне будет расставаться с ребенком. Не думай, что я ненормальная. Просто я все взвесила и понимаю, что таким способом спасаю маму, себя и этого малыша. Мне просто требуется время, чтобы встать на ноги. Я не знаю, что ты придумаешь, но умоляю тебя, придумай такое, чтобы года через два-три я смогла забрать свое дитя домой.

Неля обещала, что именно так и будет.