Афины. История великого города-государства

3 Золотые годы (479–432 до н. э.)

Простым афинянам, которым предстояло заново отстроить почти полностью уничтоженный город, будущее, должно быть, казалось сомнительным. Война нанесла им, особенно детям, глубокую и долго не заживающую рану. Они прятались на острове Саламин или в другом безопасном месте, глядя, как от святейшей скалы города поднимается в синее небо Аттики дым. Несомненно, некоторые из них тайно поклялись восстановить честь Афин, когда вырастут. Как оказалось, они стояли на пороге полувека, считавшегося позднейшими поколениями вершиной развития греческой цивилизации, славных лет, в течение которых Афины были признанным светочем среди эллинских городов. Но в то время никто об этом не догадывался.

Саламин доказал, что персы при всем их богатстве, всей их численности, всей их умудренности вовсе не непобедимы на море. Более того, теперь Афины могли уверенно претендовать на роль ведущей морской державы среди греков. Но для устранения непосредственной угрозы сердцу эллинского мира потребовалась еще одна битва. Она произошла летом 479 г. до н. э. к северу от Афин, вблизи беотийского города Платеи. Именно отсюда происходили храбрые мужи, бывшие единственными союзниками афинян при Марафоне.

Предыдущей зимой Ксеркс и его свита убрались из Греции; с ними ушли и многие войска, но остался военачальник Мардоний, а с ним – силы, казавшиеся достаточными, чтобы обеспечить заслуженное наказание греческих противников царя. Войска, оставшиеся под началом Мардония, поражали своим разнообразием: там были воины из Центральной и Северной Греции (из Фив и окружающей этот город Беотии, а также из Фокиды, Фессалии и Македонии) и конница из самых дальних стран Востока, вплоть до Индии и Бактрии (нынешнего Афганистана).

Мардоний разбил укрепленный лагерь на местности, удобной для его конницы. Большое войско греческой коалиции, в которую входили спартанцы, афиняне и другие, осаждало его стан в течение одиннадцати дней, а затем начало отступать. Персы стали его преследовать, и в этот момент греки развернулись и вступили в бой, в котором они нанесли тяжелый урон легковооруженной персидской пехоте и убили самого Мардония. Персы, оставшиеся в лагере, были окружены и перебиты. Каким бы ни было отступление греков, истинным или притворным, персы уже не в первый раз переоценили расстройство в рядах неприятеля. Их поражение устранило внешнюю угрозу материковой Греции – во всяком случае, на пару поколений.

Кроме того, в сражениях при Саламине и при Платеях закрепилось своего рода разделение труда между Спартой и Афинами. Спартанцы, обеспечившие победу при Платеях, утвердились в положении сильнейшей сухопутной державы Греции; афинянам же хитроумная тактика, использованная при Саламине, помогла закрепить превосходство на море. Такое положение вещей могло стать основой для неустойчивого, но все же сосуществования. Некоторые выдающиеся деятели в обоих городах надеялись, что так и будет. Если бы два города-государства и дальше действовали самостоятельно, у них была бы возможность достичь взаимоприемлемого симбиоза.

Но ситуация осложнялась по мере того, как каждый из них становился ядром крупного, неустойчивого союза. Интересы двух блоков неизбежно должны были столкнуться. Иногда нарушителями спокойствия становились мелкие союзники – точно так же две с половиной тысячи лет спустя малые страны маневрировали между американским и советским лагерями, используя к собственной выгоде противостояние периода холодной войны. В середине V в. до н. э. почти ни одного года не проходило без того, чтобы Афины ни с кем не воевали, шла ли речь о стычках с другими греческими городами, навязывании своей воли непослушным союзникам или использовании удобных возможностей потрепать персов в каких-нибудь отдаленных местах. Тем не менее благодаря Марафону, Саламину и Платеям афиняне могли быть уверены, что существованию самой их родины ничто не угрожает.

В военных судьбах города бывали взлеты и падения, не обходилось и без многочисленных неудач. И все же, подобно Соединенным Штатам до 2001 г., Афины ощущали все бо́льшую уверенность в неприступности их собственной территории. По мере роста могущества и мастерства афинского флота город получал возможность отстаивать свои интересы вплоть до самых окраин известного мира, не опасаясь собственного уничтожения. Благодаря усиливающемуся ощущению безопасности росло экономическое и геополитическое влияние Афин, множились их культурные и научные достижения, все изощреннее становилась их энергичная внутриполитическая деятельность. Некоторые из афинян испытывали парадоксальное восхищение железной самодисциплиной спартанцев, но их собственный живой дух создавал совершенно иную атмосферу, атмосферу неукротимой свободы. В течение этой так называемой пентеконтаэтии – пятидесятилетия – не утихала борьба за власть внутри самого города, как и борьба между Афинами и их соперниками, и разобраться в событиях этого времени бывает непросто даже исследователям, посвятившим изучению мельчайших их подробностей всю свою жизнь в науке. Существуют два главных письменных источника информации об этом периоде. Первый из них – великий историк Фукидид, бывший почти, но все же не вполне современником событий: он родился через пару десятилетий после великих побед над персами. Второй источник – это живо написанные биографии Плутарха, который жил на 500 лет позже, но писал с уверенностью и непосредственностью, заслуживающими уважения. У обоих этих авторов были свои пристрастия. По счастью, однако, у нас есть возможность сопоставлять сведения, изложенные в их трудах, с археологическими находками, сделанными в течение прошлого века.

Фукидид описывает яркий пример афинских махинаций, относящийся ко времени непосредственно после поражения персов. Его рассказ позволяет почувствовать, какая глубокая пропасть быстро образовывалась между двумя главными городами Греции. Когда спартанцы увидели, что афиняне восстанавливают и расширяют свои фортификации, они заподозрили недоброе. Фемистокл, все еще бывший предметом восхищения всего греческого мира в связи с той ролью, которую он сыграл при Саламине, отправился в Спарту, якобы чтобы уверить спартанцев в благовидности афинских намерений. Но там он стал тянуть время, утверждая, что переговоры нельзя начинать, пока в его делегации не хватает некоторых высокопоставленных афинян. Это затягивание переговоров было частью его плана. Пока спартанцы ждали, афинские женщины и дети лихорадочно трудились на постройке стен из любых материалов, какие попадались им под руку; их не заботило даже, что в дело шли произведения искусства. Вот что пишет Фукидид:

Некоторые из этих «скульптурных фрагментов» были обнаружены в 1922 г. В их число входит произведение, известное под названием «Хоккеисты», – мраморный рельеф, изображающий двух юношей с клюшками с загнутыми концами, пытающихся завладеть мячом; за ними наблюдают две пары друзей, стоящие по обе стороны от игроков. Этот завораживающий снимок жизни около 510 г. до н. э. украшал постамент надгробной статуи, предположительно состоятельного молодого человека. В число других высокохудожественных произведений, которые запихнули между грубо обделанных камней, входит пара сфинксов коварного и таинственного вида, обнаруженных только в 2002 г. при проходке туннелей для афинского метро.

Но для города, неистово стремившегося обеспечить собственную защиту, важна была только прочность этих предметов, а не их красота. Сами стены, в точности такие импровизированные, какими описывает их Фукидид, можно увидеть в нескольких точках нынешних Афин – на кладбище Керамика (где их можно сравнить со стенами других эпох) и в подвалах обычных современных зданий, например банка на улице Эолу.

Когда афинские руководители наконец прибыли в Спарту, они шепнули Фемистоклу, что стены уже пригодны к обороне, и он передал эту неприятную новость спартанцам. Еще до этого он позаботился, чтобы несколько спартанцев остались в Афинах заложниками, чтобы обеспечить безопасное возвращение его делегации. Спартанцам пришлось смириться со свершившимся фактом и позволить гостям уехать восвояси.

Город, защищенный этими надежными укреплениями, мог процветать и расти. Постепенно – до совершенства – оттачивалось мастерство в сферах кораблестроения и войны на море. Все более утонченными становились театральные, музыкальные и танцевальные представления. У кораблестроения и культурных мероприятий была одна общая черта: и то и другое требовало добровольного сотрудничества сотен людей, а также совместного использования общественных средств и частных пожертвований. Такого рода совместная деятельность стала отличительной особенностью города. Тем временем Афины распространяли свое господство на десятки меньших городов, особенно в Эгейском море и на анатолийском побережье, используя для этого как свой престиж, так и грубую силу.

Возможно, самой заметной чертой афинской жизни, отличавшей Афины от всех прочих государств, существовавших ранее, было вот что: в Афинах на самом деле существовало то, что можно назвать политическими дискуссиями с непредрешенными результатами. Общественные и личные вопросы разрешались путем открытого обсуждения, в котором мог сказать свое слово каждый гражданин. Тем, кто хотел занять высокую должность или повлиять на принятие решений, приходилось полагаться на убедительность своих доводов в дебатах, исход которых не был определен заранее. Победители добивались своего не заискиванием перед капризным самодержцем и не сбором вооруженных шаек для запугивания оппонентов. Нужно было убеждать, и никто не знал заранее, кто из спорящих окажется убедительнее. Политический процесс был открытым и осознанным. Граждане занимались своими делами в соответствии с определенными, общепризнанными правилами. Также подразумевалось, что эти правила могут быть изменены, но и это могло произойти только в соответствии с тщательно прописанной процедурой.

Первые десятилетия после Саламина стали временем некоторых эпизодов наиболее беспощадной борьбы за власть между ведущими военачальниками и политиками города. То были мужи в высшей степени самолюбивые и остро ощущавшие обиды, причиненные их предкам. Соперничество между величайшими семействами могло не утихать на протяжении многих поколений, в точности как это происходит в нынешней греческой политике. Но в отличие от предыдущего столетия, в котором претенденты на власть в Афинах организовывали перевороты и вторжения с иностранной помощью, эта борьба за власть велась в общепризнанных рамках. Политические бои, разгоревшиеся после Саламина, так или иначе не выходили за рамки афинской политической системы. Начиналось формирование правового государства в современном понимании этого термина.

Действия любого человека, стремившегося достичь верховной власти, были ограничены несколькими факторами. Одним из этих ограничений была растущая власть собрания свободных граждан мужского пола, согласие которого было необходимо для принятия любого важного решения в сферах внутреннего управления или ведения войны. (В первые два десятилетия после Саламина противовесом этой власти служила власть ареопага, совета отставных должностных лиц, среди которых превалировали представители старых богатых семейств.)

Другое ограничение накладывала система правосудия, кажущаяся из нашего времени смехотворно простой и в то же время парадоксально запутанной. Все дела разбирались судом присяжных, которых отбирали по жребию из числа афинских граждан, предложивших свои услуги и получавших за эту службу плату. Процесс отбора присяжных был таким сложным, что довести дело до суда бывало почти что невозможно. Все обвинения были частными; не было ни профессиональных адвокатов, ни государственных прокуроров. В период, когда такая афинская демократия действовала лучше всего, в ней существовала система отчетности, которой позавидовали бы многие из нынешних несовершенных государств. Хотя государственные должности по большей части распределялись по жребию, исполнители самых важных из них (в особенности предполагавших распоряжение крупными суммами из общественных фондов) определялись на ежегодных выборах. Такие должностные лица могли быть привлечены к ответу в связи с исполнением ими своих должностей. Однако эта система не была свободна от злоупотреблений. Одним из самых простых способов осадить человека, достигшего чрезмерного могущества, было привлечь его к суду за растрату общественных средств или военную некомпетентность, и надуманные обвинения входили в число популярных политических приемов.

Третьим инструментом политической борьбы был остракизм, необычный и поразительный элемент афинской системы. Работала эта процедура следующим образом. В начале каждого года на голосование избирателей ставился вопрос о том, улучшится ли общественная атмосфера в случае изгнания одного неприятного им деятеля. Если ответ был положительным, два месяца спустя проводился опрос о непопулярности, и человек, набравший в нем больше всего голосов, должен был покинуть город сроком на десять лет. Эта система успешно просуществовала около семидесяти лет, совпавших с золотым веком афинской демократии. Мы знаем об остракизме не только от древних писателей, но и по материальным свидетельствам – керамическим черепкам, на которых простые афиняне выцарапывали имена тех, чьего изгнания из города они хотели добиться. Название «остракизм» происходит от слова остракон (ὄστρακον), обозначающего те самые черепки, на которых граждане выписывали имена.

За последний век было найдено около 11 000 остраконов. Подавляющее большинство, около 9000, нашли в одном и том же месте немецкие археологи, проводившие раскопки в конце 1960-х гг. Черепки были свалены в кучу на дне реки, пересохшей в результате строительства стен. Насколько мы можем восстановить эту процедуру, часть Агоры отгораживали канатами, причем устраивали отдельные входы для всех десяти фил. Затем граждане опускали в сосуды черепки, на которых были написаны имена тех, кого они хотели изгнать. За подсчет голосов отвечали городские сановники – архонты; это укрепляло доверие к процедуре. Люди влиятельные могли организовывать кампании за остракизм своих противников, но в этом процессе было и нечто случайное и непредсказуемое. Граждане могли голосовать за изгнание кого угодно, по каким угодно причинам. Некоторые остраконы были настоящими произведениями искусства. На одном из них надпись мастерски выжжена с использованием техники чернофигурной керамики, на другом записан поэтический отрывок. Однако в большинстве своем они были кустарными, и в них часто встречались ошибки и непристойности.