Только богам открыты предначертания судьбы.
Не рассчитывай на завтрашний день, пока он не наступил, ибо никто не знает, какие беды этот день принесет.
Кто видит слишком далеко, не спокоен сердцем. Не печалься же ни о чем заранее и не радуйся тому, чего еще нет.
Помни: только эта жизнь имеет цену!
Спокойствие страны – в справедливости.
Истина рано или поздно все равно выйдет на свет, и ложь будет повержена в прах.
Ложь кормится истиной, на ней она расцветает, но жизнь ее недолга.
Добро хорошо тогда, когда это истинное добро. Справедливость же всегда бессмертна. Кривыми путями не добраться барке до гавани. Лишь тот, кто честен и добр, благополучно достигает берега.
Кто расставляет сети, сам в них попадется; кто роет яму, сам в нее свалится; кто точит меч, сам от меча погибнет.
Даже разум глупца мирится с истиной.
Если не исправишь зло, оно удвоится.
Не сделаешь косноязычного красноречивым, не превратишь лентяя в прилежного, не сделаешь мудрецом невежду, не заставишь поумнеть дурака.
Полезно слушать слова других!
Кто будет предотвращать злодеяния, если тот, кто обязан бороться с пороками, сам им подвержен?
Вкус пищи знает лишь тот, кто ест; ответить может лишь тот, кого спрашивают; сны видит лишь тот, кто спит; а для злодея наилучшим примером служит судья, сам достойный суда.
Всякое беспристрастно решенное дело лишает ложь силы, утверждает истину, создает добро и уничтожает зло подобно пище, которая уничтожает голод, подобно одежде, которая прикрывает наготу, подобно тому, как небо после свирепой грозы проясняется и солнце согревает всех замерзших, подобно огню, который жарит то, что было сырым, подобно воде, которая утоляет жажду.
Как несчастен приходящий с жалобой! Удел несчастного быть просителем.
Мошенничество несовместимо с правосудием. Лишь когда всё меряешь правильной мерой, правосудие торжествует. Преувеличения и излишества к добру не ведут. Если можешь сделать добро ближнему, делай его сразу. Если же будешь молчать и слишком долго глотать слова, даже истина может устареть и оказаться некстати.
Чтобы сохранить друзей, нужно прощать.
Что может быть хуже неверных весов, фальшивой гири или справедливого и честного человека, сделавшегося обманщиком?
Поступай с человеком так, как он сам поступает с другими.
Как ни скор человек на слово, он порою слишком торопится. Как ни быстро откликается на все его сердце, ему не поспеть за его страстями.
Вспыльчивый никогда не познает истину.
Что бы тебе ни сказали, ни с кем не говори так, словно он не имеет права с тобой разговаривать.
Нужно быть благодарным тому, кто оказал тебе благодеяние.
Кто убивает, тоже будет убит. Кто приказывает убить, тоже будет убит по приказу.
Истинно великий не может быть жадным.
Жадность бездонна – в эту пропасть можно падать бесконечно. Корыстный часто не знает, чего он хочет, и единственное, что его ждет, – это конечная неудача.
Нет приятного прошлого для немилостивого, нет друзей у того, кто глух к справедливости, нет праздничного дня для корыстолюбца.
(VIII – VII вв. до н.э.)
писец ассирийского царя Синахериба (время правления 705—681 гг. до н.э.)
Лучше получить от умного сто ударов, чем разрешить глупцу вылить на твою голову благовонные масла.
Да не изрекают уста твои слов, которые не обдуманы в сердце. Ибо лучше споткнуться мысленно, чем споткнуться в разговоре.
Если доведется тебе услышать дурное слово, закопай его в землю на глубину в семь локтей.
Если услышишь слово секретное, то пусть в душе твоей оно и умрет. Никому не открывай того секрета, дабы он не стал пылающим углем во рту твоем, не обжег языка твоего, не причинил страданий душе твоей и не заставил тебя возроптать против бога.
Не следует слишком часто навещать своего друга, дабы он не пресытился тобой и не возненавидел тебя.
Истинная красота женщины – в кротости ее характера, а прелесть ее – в кротости ее речей.
Как нет пользы от колец в ушах для дикого осла, нет пользы от женщины с важной осанкою, если она лукава в словах своих, лишена мудрости, словоохотлива и многоречива.
Многих сгубила женская красота, ибо любовь красавицы подобна испепеляющему пламени.
Никогда не принимай участия в обручении женщины, ибо, если ей придется плохо, она будет проклинать тебя, а если ей будет хорошо, она о тебе и не вспомнит.
Я ворочал камни, но не нашел ничего столь тяжелого, как зять, живущий в доме тестя своего.
Не забывайся с глупцом и не имей общения с нецеломудренным.
Подобно тому, как ветки и плоды украшают дерево, а густой лес – гору, так мужа украшают его дети и его жена. Человек, у которого нет ни братьев, ни жены, ни сыновей, незначителен в глазах своих врагов. Он подобен дереву, растущему на перекрестке дорог: каждый прохожий рвет его плоды, все звери полевые объедают его.
Не пребывай там, где люди ссорятся, ибо ссора часто ведет к убийству.
Спеши бежать из того места, где спорят, и душа твоя будет умиротворенной.
Я поднимал железо и свинец, но не нашел ничего тяжелее хулы и клеветы.
Чьи одеяния великолепны, того и слова весомы, но кто бедно одет, словам того не придают значения.
(ок. 640 – ок. 547 гг. до н.э.)
родоначальник греческой философии, математики и астрономии
Все полно богов.[1]
Мудрее всего – время, ибо оно раскрывает все.[2]
[Фалес] сказал, что между жизнью и смертью нет разницы. – «Почему же ты не умрешь?» – спросили его. «Именно поэтому», – сказат Фалес.[3]
[Фалеса] спросили, что на свете трудно? – «Познать себя». Что легко? – «Советовать другому».[4]
Какая жизнь самая лучшая? – «Когда мы не делаем того, что осуждаем в других».[5]
На вопрос, что он видел самого удивительного, Фалес ответил: «Тирана в старости».[6]
Из диких [животных] хуже всех тиран, из домашних – льстец.[7]
Врагам и в вероятном не верь, друзьям и в невероятном верь.[8]
Фалес, которому мать неотступно советовала жениться, уклонялся от ее настояний, говоря сначала: «Еще не время, матушка», а позднее: «Уже не время, матушка».[9]
Фалес (…) будто бы (…) утверждал, что за три вещи благодарен судьбе: во-первых, что он человек, а не животное; во-вторых, что он мужчина, а не женщина; в-третьих, что он эллин, а не варвар.[10]
(ок. 635 – ок. 560 гг. до н.э.)
афинский законодатель и поэт
Никого при жизни нельзя считать счастливым.[11]
Во всяком деле нужно иметь в виду его исход, чем оно кончится.[12]
Ничего слишком![13]
Чего не клал, того не бери.[14]
Не советуй угодное, советуй лучшее.[15]
О тайном догадывайся по явному.[16]
Прежде чем приказывать, научись повиноваться.[17]
Когда его [Солона] спросили, самые ли лучшие законы он дал афинянам, он ответил: «Да, самые лучшие из тех, какие они могли принять».[18]
Законы подобны паутине: если в них попадется бессильный и легкий, они выдержат, если большой – он разорвет их и вырвется.[19]
На вопрос, почему он [Солон] не установил закон против отцеубийц, он ответил: «Чтобы он не понадобился».[20]
Знаешь – так молчи.[21]
Когда Питтак спросил молчавшего за столом Солона, отчего он не говорит – оттого ли, что не находит предмета для разговора, или по глупости, он получил ответ: «Ни один дурак не может молчать за столом».[22]
Когда он оплакивал сына, кто-то ему сказал: «Ведь это бесполезно!» – «Оттого и плачу, что бесполезно», – ответил Солон.[23]
Питтак (…) уселся у алтаря как проситель и требовал освободить его от власти. На расспросы митиленцев о причине этого Питтак ответил, что трудно быть благородным. Узнав об этом, Солон сказал: «Прекрасное – трудно», и отсюда эти слова вошли в поговорку.[24]
(ок. 650 – ок. 580 гг. до н.э.)
правитель и законодатель города Митилены (о-в Лесбос)
Дело умных – предвидеть беду, пока она не пришла, дело храбрых – управляться с бедой, когда она пришла.[25]
На вопрос, что лучше всего, он ответил: «Хорошо делать, что делаешь».[26]
На вопрос Креза, какая власть сильней, [Питтак ответил:] «Та, что резана на дереве», то есть законы.[27]
Митиленяне дали ему [Питтаку] надел земли. (…) Он отделил себе от нее лишь малую часть и сказал: «Половина – больше целого!»[28]
Кто совершит проступок во хмелю, с того взыскание вдвое против трезвого.[29]
Самое великое, заключающееся в самом малом, есть здравый ум в теле человека.
Победы должны быть бескровными.
Человека выказывает власть.
Задумав дело, не говори о нем: не удастся – засмеют.
Неудачей не кори – бойся себе того же.
Не злословь ни о друге, ни даже о враге.
Храни правду, верность, опытность, ловкость, товарищество, усердие.
Знай всему пору.
Трудно быть хорошим.
С неизбежностью и боги не спорят.
(ок. 625 – ок. 540 гг. до н.э.)
философ из Приены (Малая Азия)
Жизнь надо размеривать так, будто жить тебе осталось и мало и много.[30]
Лучше разбирать спор между своими врагами, чем между друзьями, – ибо заведомо после этого один из друзей станет твоим врагом, а один из врагов – другом.[31]
Друзей [надо] любить так, будто они тебе ответят ненавистью, – ибо большинство людей злы.[32]
Однажды он плыл на корабле среди нечестивых людей; разразилась буря, и они стали взывать к богам. «Тише! – крикнул Биант, – чтобы боги не услышали, что вы здесь!»[33]
Один нечестивец стал его спрашивать, что такое благочестие, – Биант промолчал. Тот спросил, почему он молчит. «Потому что ты спрашиваешь не о своем деле», – сказал ему Биант.[34]
Когда его родная Приена была захвачена врагом и все жители бежали, захватив с собой чуть ли не все свое имущество, [Биант] на обращенный к нему чей-то совет поступить таким же образом, ответил: «А я так и поступаю, потому что все свое ношу с собой».[35]
(VI в. до н.э.)
философ из Линда (о-в Родос)
Дочерей надобно выдавать замуж по возрасту девицами, по разуму женщинами.[36]
Нужно услужать друзьям, чтобы укрепить их дружбу, и врагам, чтобы приобрести их дружбу.[37]
С женой при чужих не ласкайся и не ссорься: первое – знак глупости, второе – бешенства.[38]
Пьяного раба не наказывай: покажешься пьян.[39]
В счастье не возносись, в несчастье не унижайся.[40]
Лучшее – мера.[41]
Бери жену из ровни, ибо, если возьмешь из тех, кто знатнее тебя, приобретешь не родственников, а господ.[42]
Насмешкам остряка не смейся, не то будешь ненавистен тем, на кого они направлены.[43]
Добродетели свойственно, а пороку не свойственно избегать несправедливости.
В счастье не следует быть чрезмерно самоуверенным, а в беде не следует терять уверенность.
Превратности судьбы умей выносить с благородством.
Больше слушай, чем говори.
Силой ничего не верши.
С враждой развязывайся.
Над осмеиваемыми не тешься – наживешь в них врагов.
(VIв. до н.э.)
спартанский законодатель
Ничего сверх меры.
Познай самого себя.[44]
Если тебе причинили ущерб – примирись, если оскорбили – отомсти.[45]
Не грозись: это дело бабье.[46]
Мертвых не хули.[47]
Языком не упреждай мысль.[48]
Когда говоришь, руками не размахивай – это знак безумства.[49]
Счастлив тиран, который умрет у себя дома своей смертью![50]
Пробным камнем испытывают золото, а золотом испытывается человек.
Не позволяй твоему языку опережать твою мысль.
Сдерживай язык, особенно в застолье.
Не злословь о ближнем, чтобы не услышать такого, чему сам не порадуешься.
За порукой – расплата.
Самому умному философу трудно отвечать на глупые вопросы.
К друзьям спеши проворнее в несчастье, чем в счастье.
Чужой беде не смейся.
Истрачивая деньги на ненужное, ты мало будешь иметь их на необходимое.
Хорошо начальствовать учись на своем доме.
Лучше избирай наказание, нежели гнусную корысть, ибо первое огорчит на один раз, а второе навсегда.
Избегай постыдного.
О мертвых следует говорить или хорошо, или ничего.
(VI в. до н.э.)
легендарный мудрец, скиф по происхождению
Анахарсис на вопрос, почему не заводит детей, сказал: из любви к детям.[51]
Анахарсис, посетив Народное собрание [в Афинах], выражал удивление, что у эллинов говорят мудрецы, а дела решают невежды.[52]
В Элладе участвуют в состязаниях люди искусные, а судят их неискусные.[53]
Удивительно (…), как эллины при начале пира пьют из малых чаш, а с полными желудками – из больших.[54]
Лоза приносит три грозди: гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения.[55]
Афинянин попрекал его [Анахарсиса], что он скиф; он ответил: «Мне позор моя родина, а ты позор своей родине».[56]
Чтобы не стать пьяницей, достаточно иметь перед глазами пьяницу во всем его безобразии.
Первая чаша принадлежит жажде, вторая – веселью, третья – наслаждению, четвертая – безумию.
Безопасные корабли – это вытащенные на берег корабли.
Лучше иметь одного друга многоценного, чем многих малоценных.
Рынок – это место, нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга.
Злой человек похож на уголь: если не жжет, то чернит тебя.
(ок. 448 – ок. 405 гг. до н.э.)
драматург-трагик, дружил с Платоном и Еврипидом
Ведь только одного и богу не дано:
Не бывшим сделать то, что было сделано.[57]
Вероятно и то, что много происходит невероятного.[58]
Каждый, кого коснется Эрот, становится поэтом.[59]
Агафон охотно и обильно пользовался антитезами. Когда кто-то, словно для того, чтобы исправить его драмы, хотел повычеркивать из них антитезы, он сказал: «Любезнейший, (…) ты (…) вычеркиваешь Агафона из Агафона».[60]
Даже боги не могут изменить прошлое.
(ок. 500 – ок. 428 гг. до н.э.)
философ и ученый, входил в близкое окружение Перикла
Все содержится во всем. (Вариант: Во всем содержится доля всего.)[61]
Есть два урока смерти: время до рождения и сон.[62]
Человеку, спросившему, станут ли когда-нибудь морем лампсакийские холмы, он [Анаксагор] (…) ответил: «Да – хватило бы только времени».[63]
На вопрос, для чего он родился на свет, он [Анаксагор] ответил: «Для наблюдения солнца, луны и неба».[64]
В конце концов, отказавшись от всего, он [Анаксагор] занялся умозрением природы, не тревожась ни о каких делах государственных. Его спросили: «И тебе нет дела до отечества?» Он ответил: «Отнюдь нет, мне очень даже есть дело до отечества!» – и указал на небо.[65]
Анаксагор, потеряв сына, сказал: «Я знал, что породил смертного».[66]
[Анаксагор был изгнан из Афин.] Ему сказали: «Ты лишился общества афинян». Он ответил: «Нет, это они лишились моего общества».[67]
Кто-то сокрушался, что умирает на чужбине; Анаксагор сказал ему: «Спуск в Аид отовсюду одинаков».[68]
Ничего нельзя узнать, ничему нельзя научиться, ни в чем нельзя удостовериться: чувства ограниченны, разум слаб, жизнь коротка.
(ок. 455 – ок. 360 гг. до н.э.)
ученик Горгия и Сократа, основатель философской школы киников
Человека можно научить добродетели.[69]
Характерным для мудрости является умение найти для каждого свой род мудрости, а невежеству свойственно к разным людям обращаться с однообразной речью.[70]
Влюбленные часто обманывают и обещают невозможное.[71]
Начало образования состоит в исследовании слов.[72]
[О платоновских «идеях»:] Человека и лошадь я вижу, а человечности и лошадности не вижу.[73]
Глазами его [бога] нельзя увидеть, он ни на что не похож.[74]
Безвестность есть благо.[75]
Не пренебрегай врагами: они первыми замечают твои погрешности.[76]
Образованного и умного человека трудно переносить, так как неразумие – вещь легкая и необременительная, а разум непреклонен, непоколебим, тяжесть его неодолима.[77]
Добродетель и для мужчины, и для женщины одна.[78]
Удовольствие – благо, но [только] когда оно не вызывает раскаяния.[79]
Львы взяли слово, когда, собравшись на совет, зайцы потребовали для всех равноправия.[80]
Праздник – это повод для обжорства.[81]
Следует домогаться удовольствий, которые идут за трудами, а не перед трудами.[82]
С политикой следует обращаться как с огнем: не подходить слишком близко, чтобы не обжечься, и не очень удаляться, чтобы не замерзнуть.[83]
Не замечай ошибки старца: старое дерево бесполезно пересаживать.[84]
Невежественные люди похожи на бодрствующих в состоянии сна.[85]
На вопрос, какую женщину лучше брать в жены, он [Антисфен] ответил: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая – твоим наказанием».[86]
На вопрос, что блаженнее всего для человека, он [Антисфен] сказал: «Умереть счастливым».[87]
На вопрос, что дала ему философия, он [Антисфен] ответил: «Умение беседовать с самим собой».[88]
На вопрос, какая наука самая необходимая, он [Антисфен] сказал: «Наука забывать ненужное».[89]
Узнав однажды, что Платон дурно отзывается о нем, он [Антисфен] сказал: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное».[90]
Кто-то сказал, что война уничтожает бедняков; (…) Антисфен заметил: «Напротив, она их рождает во множестве».[91]
Когда его однажды хвалили дурные люди, он [Антисфен] сказал: «Боюсь, не сделал ли я чего дурного?»[92]
Когда Платон в своей школе о чем-то долго рассуждал, Антисфен заметил: «Не оратор является мерой слушателя, а слушатель – мерой оратора».[93]
Когда какой-то человек спросил Антисфена. чему надо учить сына, он ответил: «Если он собирается общаться с богами, то философии, если же с людьми, то риторике».[94]
Умер он от чахотки. (…) Однажды, когда он воскликнул: «Ах, кто избавит меня от страданий!», Диоген показал ему кинжал и произнес: «Вот кто» – «Я сказал: от страданий, а не от жизни!» – возразил Антисфен.[95]
Государства погибают тогда, когда перестают отличать дурных от хороших.
Братская близость единомыслящих крепче всяких стен.
Чтобы быть счастливым, достаточно быть добродетельным.
Добродетель – орудие, которого никто не сможет отнять.
Добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний.
Справедливого человека цени больше, чем родного.
Лучше сражаться среди немногих хороших людей против множества дурных, чем среди множества дурных против немногих хороших.
Сдержанность нужнее тем, кто слышит о себе дурное, нежели тем, в кого бросают камнями.
Как ржавчина съедает железо, так завистников – их собственный нрав.
Лучше достаться стервятникам, чем попасть к льстецам. Те пожирают мертвых, а эти – живых.
Удовольствиями пользоваться можно по праву только после трудов, а не прежде них.
Сходиться нужно с теми женщинами, которые сами за это будут благодарны.
Мудрец женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин; он не будет избегать и любовных связей – ибо только мудрец знает, кого стоит любить.
(2-я пол. IV в. до н.э.)
живописец, придворный художник Александра Македонского
Законченные работы он [Апеллес] выставлял в открытой беседке и сам, скрываясь за картиной, выслушивал замечания проходящих, так как считал народ более внимательным судьей, чем самого себя. Однажды, говорят, зритель-сапожник отметил, что на сапоге изображено с внутренней стороны одной петлей меньше должного. На следующий день, возгордившись тем, что указанное им упущение исправлено, сапожник стал изощряться об изображении ноги. Тогда разгневанный художник вышел из укрытия и воскликнул: «Сапожник, суди не выше сапога».[96]
(ок. 435 – после 366 гг. до н.э.)
философ, основатель школы киренаиков
Я везде чужеземец.[97]
Ни в коем случае я не ставлю себя в число тех, которые хотят властвовать. Трудное дело – добывать для себя самого что нужно; но лишь совершенный безумец (…) может, не довольствуясь этим, налагать на себя еще новое бремя – доставлять всем гражданам что им нужно.[98]
На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он [Аристипп] ответил: «Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему».[99]
На вопрос Дионисия, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи – к дверям философов, он [Аристипп] ответил: «Потому что одни знают, что им нужно, а другие не знают».[100]
Кто-то привел к нему в обучение сына, Аристипп запросил пятьсот драхм. Отец сказал: «За эти деньги я могу купить раба!» – «Купи, – сказал Аристипп, – и у тебя будут целых два раба».[101]
Человека, который порицал роскошь его стола, он [Аристипп] спросил: «А разве ты отказался бы купить все это за три обола?» – «Конечно, нет», – ответил тот. «Значит, просто тебе дороже деньги, чем мне наслаждение».[102]
Заметив (…) Аристиппа, входящего вместе с сицилийским тираном Дионисием, [Антисфен) сказал: «Аристипп, если бы ты довольствовался такой пищей, как я, то тебе не пришлось бы следовать по пятам за тираном». (…) Аристипп возразил: «А если бы ты мог запросто беседовать с тираном, то не довольствовался бы такой пищей».[103]
Дионисий дал ему [Аристиппу] денег, а Платону – книгу; в ответ на упреки Аристипп сказал: «Значит, мне нужнее деньги, а Платону – книга».[104]
Право же, щедрость никогда не разорит Дионисия [правителя Сиракуз]: нам, которые просят много, он дает мало, а Платону, который ничего не берет, – много.[105]
Когда преподавание принесло ему [Аристиппу] много денег, Сократ спросил его: «За что тебе так много?» А он ответил: «За то же, за что тебе так мало».[106]
Однажды Аристипп плыл на корабле; захваченный бурей, он сильно перепугался. Один из спутников спросил его: «И ты, Аристипп, трусишь, как все?» А он: «И с полным правом: вас эта опасность заставляет тревожиться за вашу бедственную жизнь, а меня – за мою блаженную».[107]
Как съедающие очень много не бывают здоровы более, нежели употребляющие в пищу самое необходимое, так и истинно ученые бывают не те, которые читают многое, но те, которые читают полезное.
Много пить и не быть пьяным свойственно и мулу.
Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов.
Лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй лишен образа человеческого.
Твое право – ругаться, мое право – не слушать.
Разве не все равно, занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил? И не все ли равно, плыть на корабле, где уже плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал? Вот так же все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал.
Лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им.
Детей надо учить тому, что пригодится им, когда они вырастут.
(384—322 гг. до н.э.)
ученик Платона, воспитатель Александра Македонского, основатель школы перипатетиков, из Стагиры (п-ов Халкидика)
Об избрании [на государственные посты] всегда хлопочут не столько порядочные, сколько случайные.[108]
Добродетель (…) есть некая середина между противоположными страстями. (…) Оттого и трудно быть достойным человеком, ведь в любом деле трудно держаться середины.[109]
Человек с чувством юмора – это и тот, кто умеет отпустить меткую шутку, и тот, кто переносит насмешки.[110]
Бог выше всякой добродетели, и не добродетелью определяется его достоинство, потому что в таком случае добродетель будет выше бога.[111]
Вопреки мнению некоторых, не разум – начало и руководитель добродетели, а, скорее, движения чувств.[112]
Самому любить лучше, чем быть любимым: любить – это некое действие, доставляющее наслаждение, и благо, а быть любимым не вызывает в предмете любви никакой деятельности. (…) Тем не менее люди из честолюбия предпочитают быть любимцами, а не сами любить, поскольку быть любимцем связано с каким-то превосходством.[113]
Дурной (…) [человек] никогда не бывает себе другом, он всегда во вражде с самим собой.[114]
Почему отец любит сына сильнее, чем сын отца? (…) Потому что сын – его создание. (…) Все бывают благосклонны к тому, что они сами создали.[115]
Узнать самого себя – это и самое трудное, (…) и самое радостное, (…) но самих себя своими силами мы не можем видеть (…); при желании видеть свое лицо мы смотримся в зеркало (…), при желании познать самих себя мы можем познать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы говорим, это «второе я». (…) Знать себя невозможно без помощи друга.[116]
Ярость выводит человека из себя. Вот почему и поведение кабанов имеет вид смелости, хотя это и не настоящая смелость.[117]
Имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием.[118]
Опыт есть знание единичного, а искусство – знание общего.[119]
Признак знатока – способность научить.[120]
Владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.[121]
В поэтическом произведении предпочтительнее вероятное невозможное, чем невероятное, хотя и возможное.
Одни [искусства] – для удовлетворения необходимых потребностей, другие – для времяпрепровождения; изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды.[122]
Мудрость (…) занимается причинами и началами.[123]
Более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин.[124]
Удивление побуждает людей философствовать.[125]
Знание о чем бы то ни было есть знание общего.[126]
Для счастья (…) нужна и полнота добродетели, и полнота жизни.[127]
Может быть, (…) вообще никого не следует считать счастливым, покуда он жив (…)? Если в самом деле признать такое, то не будет ли человек счастлив лишь тогда, когда он умер?[128]
Камень, который по природе падает вниз, не приучишь подниматься вверх, приучай его, подбрасывая вверх хоть тысячу раз.[129]
Добродетель мы обретаем, прежде что-нибудь осуществив, так же как и в других искусствах. (…) Строя дома, становятся зодчими, а играя на кифаре – кифаристами. Именно так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно – благоразумными, действуя мужественно – мужественными. (…) Короче говоря, повторение одинаковых поступков порождает соответствующие нравственные устои.[130]
Искусство и добродетель всегда рождаются там, где труднее.[131]
Совершать проступок можно по-разному (…), между тем как поступать правильно можно только одним-единственным способом (недаром первое легко, а второе трудно, ведь легко промахнуться, трудно попасть в цель).[132]
Мужественные совершают поступки во имя прекрасного. (…) В противном случае мужественными, пожалуй, окажутся даже голодные ослы, ведь они и под ударами не перестают пастись.[133]
Скупость (…) неизлечима (…); она теснее срослась с природой человека, чем мотовство. Большинство ведь, скорее, стяжатели, чем раздаватели.[134]
Порок уничтожает сам себя, и если он достигает полноты, то становится невыносимым для самого его обладателя.[135]
Какие насмешки не стесняются выслушивать, такие и сами говорят.[136]
Человек (…) свободнорожденный будет вести себя так, словно он сам себе закон.[137]
Молодые люди становятся геометрами и математиками (…), но (…) не бывают рассудительными. Причина этому в том, что рассудительность проявляется в частных случаях, с которыми знакомятся на опыте, а (…) опытность дается за долгий срок.[138]
Как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и богу, но у него есть нечто, ценимое выше добродетели.[139]
Не способный к раскаянию неисцелим.[140]
Те, что твердят, будто под пыткой (…) человек счастлив, если он добродетелен, вольно или невольно говорят вздор. (Возражение эпикурейцам.)[141]
Для ищущего чрезмерных удовольствий страданием будет уже отсутствие чрезмерности.[142]
При чрезмерных страданиях люди ищут чрезмерного удовольствия, (…) полагая, что оно исцеляет.[143]
Телесных удовольствий, как сильнодействующих, ищут те, кто не способен наслаждаться иными: эти люди, конечно, сами создают себе своего рода жажду.[144]
Юноши быстро становятся друзьями, а старики – нет: не становятся друзьями тем, от кого не получают наслаждения.[145]
Быть другом для многих при совершенной дружбе невозможно, так же как быть влюбленным во многих одновременно. (…) А нравиться многим (…) можно.[146]
Люди, наделенные могуществом, используют друзей (…) с разбором: одни друзья приносят им пользу, а другие доставляют удовольствие, но едва ли одни и те же – и то и другое.[147]
Большинство – друзья подхалимов, так как подхалим – это друг, над которым обладают превосходством, или человек, который прикидывается, что он таков.[148]
Раб – одушевленное орудие, а орудие – неодушевленный раб.[149]
От природы человек склонен образовывать, скорее, пары, а не государства – настолько же, насколько семья первичнее и необходимее государства.[150]
Бездетные скорее разводятся: дети – это общее обоим благо, а общее благо объединяет.[151]
Большинство (…) желает получать благодеяния, а делать добро избегает, как невыгодного занятия.[152]
Благодетели больше питают дружбу к облагодетельствованным, нежели принявшие благодеяние – к оказавшим его.[153]
Все больше дорожат доставшимся с трудом. (…) Не случайно матери (…) любят детей сильнее, чем отцы, ведь рождение ребенка требует от них больших усилий и они лучше отцов знают, что это их собственное создание.[154]
У кого много друзей (…), [те] ни для кого (…) не друзья.[155]
Отдых (…) существует ради деятельности.[156]
Мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведем, чтобы жить в мире.[157]
Нет, не нужно следовать увещеваниям «человеку разуметь человеческое» и «смертному – смертное»; напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия и делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом себе; право, если по объему это малая часть, то по силе и ценности она все далеко превосходит.[158]
Обратить к нравственному совершенству большинство рассуждения не способны, потому что большинству людей по природе свойственно подчиняться не чувству стыда, а страху и воздерживаться от дурного не потому, что это позорно, но опасаясь мести.[159]
Страсть (…) уступает не рассуждениям, а насилию.[160]
Врачами становятся не по руководствам.[161]
Рука есть орудие орудий.[162]
Принять за исходную посылку ложь и принять за исходную посылку невозможное – не одно и то же. Из невозможной предпосылки следует невозможное заключение.[163]
[Из всех животных] только человек (…) способен смеяться.[164]
Из ложных посылок можно вывести истинное заключение.[165]
Человек по природе своей есть существо политическое.[166]
Человек есть существо общественное в большей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные.[167]
Тот, кто в силу своей природы (…) живет вне государства, (…) либо животное, либо божество.[168]
Раб – некая одушевленная собственность.[169]
Одно мужество свойственно начальнику, другое – слуге.[170]
К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается наименьшая забота.[171]
При общности имущества для благородной щедрости (…) не будет места, и никто не будет в состоянии проявить ее на деле, так как щедрость сказывается именно при возможности распоряжаться своим добром.[172]
Бедность – источник возмущений и преступлений.[173]
Если исправление закона является незначительным улучшением, (…) не столько будет пользы от изменения закона, сколько вреда, если появится привычка не повиноваться существующему порядку. (…) Легкомысленно менять существующие законы на другие, новые – значит ослаблять силу закона.[174]
В чем разница: правят ли женщины, или должностные лица управляются женщинами? Результат получается один и тот же.[175]
Покупающие власть за деньги привыкают извлекать из нее прибыль.[176]
Государство есть совокупность граждан.[177]
Толпа о многих вещах судит лучше, нежели один человек, кто бы он ни был.[178]
Средний достаток (…) всего лучше. (…) Трудно следовать доводам разума человеку (…) сверхсильному, сверхзнатному, сверхбогатому или наоборот, человеку сверхбедному, сверхслабому, сверхуниженному.[179]
Одни не способны властвовать и умеют подчиняться только той власти, которая имеется у господ над рабами; другие же не способны подчиняться никакой власти, а властвовать умеют только так, как властвуют господа над рабами.[180]
Те государства имеют хороший строй, где средние (…) сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности.[181]
Государственный строй губит скорее алчность богатых, нежели простого народа.[182]
Внутренние распри [в государстве] возникают не по причине мелочей, но из мелочей.[183]
Распри среди знатных приходится расхлебывать всему государству.[184]
Общий страх объединяет и злейших врагов.[185]
[Прежде] демагоги [вожди народа] были из среды полководцев (…), теперь же (…) демагогами становятся те, кто умеет красно говорить.[186]
Олигархия разрушается (…), когда в ней образуется другая олигархия.[187]
Самое главное при всяком государственном устройстве – (…) устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться.[188]
В демократиях следует щадить состоятельных людей и не подвергать разделу не только их имущество, но и доходы.[189]
Многое из того, что кажется свойственным демократии, ослабляет демократию.[190]
Демагогам [вождям народа] (…) следовало бы всегда говорить в пользу состоятельных, а (…) олигархи должны были бы радеть об интересах народа.[191]
Большинство тиранов вышли, собственно говоря, из демагогов, которые приобрели доверие народа тем, что чернили знатных.[192]
Ненависть более рассудочна [чем гнев]: ведь гнев сопряжен с горестным чувством, так что нелегко быть рассудительным; напротив, вражда горечи в себе не содержит.[193]
Крайняя демократия – та же тирания, только разделенная среди многих.[194]
Чем меньше полномочий у царской власти, тем она долговечнее.[195]
И демос [народ] желает быть своего рода монархом. Поэтому и тут (…) льстецы в почете (…) (ведь демагог – льстец народа).[196]
Уделять (…) почести должен сам тиран, а наложение кары поручать другим.[197]
Для сохранения (…) единодержавной власти [следует] (…) никого в отдельности не возвеличивать, а если уж приходится делать это, то возвышать нескольких лиц, потому что они будут следить друг за другом.[198]
Одно из условий свободы – по очереди быть управляемым и править.[199]
Власть над свободными людьми более прекрасна (…), чем господство над рабами.[200]
Гражданин должен (…) властвовать над своим (…) государством.[201]
Большинство государств, обращающих внимание лишь на военную подготовку, держатся, пока они ведут войны, и гибнут, лишь только достигают господства. Подобно стали, они теряют свой закал во время мира.[202]
Конечной целью войны служит мир, работы – досуг.[203]
Тело должно быть развито, но не посредством изнурительных упражнений и не только в одну сторону, как это бывает у атлетов.[204]
Мы всегда больше любим наши первые впечатления.[205]
Для умения пользоваться досугом в жизни нужно кое-чему учиться, кое в чем воспитаться.[206]
Физическое напряжение препятствует развитию ума, напряжение умственное – развитию тела.[207]
Еще вопрос, служит ли музыка к облагораживанию нравов.[208]
Чтобы уметь судить о деле, нужно самому уметь его делать.[209]
Смешное есть некоторая ошибка и уродство, небезболезненное и безвредное; так, (…) смешная маска есть нечто безобразное и искаженное, но без боли.[210]
Поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история – о единичном.[211]
Даже известное известно лишь немногим.[212]
Большая разница, случится ли нечто вследствие чего-либо или после чего-либо.[213]
Поэзия – удел человека или одаренного, или одержимого.[214]
Чудесное приятно; это видно из того, что все рассказчики, чтобы понравиться, привирают.[215]
В поэзии предпочтительнее невозможное, но убедительное, возможному, но неубедительному.[216]
Хорошо составленные законы (…) должны (…) оставлять как можно меньше произволу судей, (…) потому что (…) законы составляются людьми на основании долговременных размышлений, судебные же приговоры произносятся на скорую руку.[217]
Если позорно не уметь владеть своим телом, то не менее позорно не уметь владеть словом.[218]
Дело врачебного искусства заключается не в том, чтобы делать всякого человека здоровым, но в том, чтобы, насколько возможно, приблизиться к этой цели, потому что вполне возможно хорошо лечить и таких людей, которые уже не могут выздороветь.[219]
Риторика (…) имеет в виду то, что убедительно для всех (…). Ведь и сумасшедшим кое-что кажется убедительным.[220]
От одинаковых причин получаются одинаковые следствия.[221]
Счастье есть благосостояние, соединенное с добродетелью.[222]
Сущность богатства заключается более в пользовании, чем в обладании.[223]
Красота (…) различна для каждого возраста.[224]
То, ради чего совершено много трудов и сделано много издержек, (…) [уже поэтому] представляется благом.[225]
Хорошие (люди] – те, которых не порицают даже враги.[226]
Терпеть несправедливость лучше, чем делать несправедливость.[227]
Из двух вещей приятнее та, которая доставляет удовольствие с меньшей примесью горечи и более продолжительное время.[228]
Лучше то, что труднее.[229]
Из двух благ (…) лучше то, что бывает в конце жизни, ибо то, что бывает под конец, в большей степени обладает свойствами цели.[230]
Цель демократии – свобода, олигархии – богатство, аристократии – воспитание и законность, тирании – защита.[231]
Хорошо казаться человеком, действующим со гласно заранее принятому намерению; поэтому случайности и нечаянности следует считать за нечто, входившее в наше намерение.[232]
Когда ты хочешь хвалить, посмотри, что бы ты мог посоветовать, а когда хочешь дать совет, посмотри, что бы ты мог похвалить.[233]
Не от богатства и бедности люди поступают несправедливо.[234]
Между местью и наказанием есть разница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев.[235]
Мы не гневаемся на того, кого считаем недоступным нашей мести.[236]
И в горестях и в слезах есть (…) своего рода наслаждение: горечь является вследствие отсутствия любимого человека, но в припоминании и некоторого рода лицезрении его – что он делал и каков он был – заключается наслаждение.[237]
Быть объектом удивления приятно уже потому, что с этим связан почет.[238]
[Обижают] и врагов, и друзей, потому что первых обидеть легко, а вторых приятно.[239]
Правда заключается (…) в том, чтобы (…) иметь в виду не закон, а законодателя, не букву закона, а мысль законодателя, не самый поступок, а намерение человека, не часть, а целое.[240]
И забывчивость может вызывать гнев, например, забвение имен, хотя это вещь незначительная. Дело в том, что забывчивость кажется признаком пренебрежения.[241]
Умеющие перенести шутку и прилично пошутить (…) доставляют одинаковое удовольствие своему ближнему.[242]
Никто не любит того, кого боится.[243]
Гнев врачуется временем, ненависть же неизлечима.[244]
Страшны и обиженные (…), потому что всегда выжидают удобного случая [отомстить]. Страшны и обидевшие, (…) потому что они боятся возмездия.[245]
[Для того чтобы испытывать страх] человек должен испытывать некоторую надежду на спасение того, за что он тревожится; доказательством этому служит то, что страх заставляет людей размышлять, между тем как о безнадежном никто не размышляет.[246]
Смелость есть надежда, причем спасение представляется близким, а все страшное – далеким.[247]
Во время морского путешествия смело смотрят на предстоящие опасности люди, незнакомые с бурями, и люди, по своей опытности знающие средства к спасению.[248]
Больше стыдятся того, что делают на глазах у других и явно, откуда и пословица «стыд находится в глазах».[249]
Разглашать склонны люди обиженные.[250]
Мы (…) стыдимся не одного и того же перед знакомыми и незнакомыми.[251]
Сострадание [есть] некоторого рода печаль при виде бедствия (…), которое могло бы постигнуть или нас самих, или кого-нибудь из наших близких. (…) Потому-то люди, совершенно погибшие, не испытывают сострадания: они полагают, что больше ничего не могут потерпеть, ибо все уже потерпели.[252]
Мы чувствуем сострадание к людям знакомым, если они не очень близки нам, к очень же близким относимся так же, как если бы нам самим предстояло несчастье; потому-то и Амазис, как рассказывают, не плакал, видя, как его сына ведут на смерть, но заплакал при виде друга, просящего милостыню: последнее возбудило в нем сострадание, а первое ужас.[253]
Ужасное (…) уничтожает сострадание и часто способствует возникновению противоположной страсти.[254]
Люди малодушные завистливы, потому что им все представляется великим.[255]
Люди завидуют тем, кто к ним близок по времени, по месту, по возрасту и по славе.[256]
Юноши (…) любят почет, но еще больше любят победу, потому что юность жаждет превосходства.[257]
Юноши (…) добродушны, потому что еще не видели многих низостей. Они легковерны, потому что еще не во многом были обмануты. (…) Они великодушны, потому что жизнь еще не унизила их и они не испытали нужды.[258]
У юношей будущее продолжительно, прошедшее же кратко: в первый день не о чем помнить, надеяться же можно на все.[259]
Юноши (…) легко доступны состраданию, потому что считают всех честными и слишком хорошими: они мерят своих ближних своей собственной неиспорченностью.[260]
Остроумие есть отшлифованное высокомерие.[261]
[Старики] сильно не любят и не ненавидят, но, согласно совету Бианта: любят, как бы готовясь возненавидеть, и ненавидят, как бы намереваясь полюбить.[262]
[Старики] подозрительны вследствие своей недоверчивости, а недоверчивы вследствие своей опытности.[263]
Старость пролагает дорогу трусости, ибо страх есть охлаждение.[264]
[Старики] привязаны к жизни, и чем ближе к последнему дню, тем больше.[265]
Полезное есть благо для самого человека, а прекрасное есть безотносительное благо.[266]
[Старики] более живут воспоминанием, чем надеждой, потому что для них остающаяся жизнь коротка, прошедшая длинна (…). В этом же причины их болтливости: они постоянно говорят о прошедшем, потому что испытывают наслаждение, предаваясь воспоминаниям.[267]
И старики доступны состраданию, но не по той самой причине, по какой ему доступны юноши: эти последние – вследствие человеколюбия, а первые – по своему бессилию, потому что на все бедствия они смотрят, как на близкие к ним.[268]
Ворчливое противоположно смешному.[269]
Тело достигает цветущей поры от тридцати до тридцати пяти лет, а душа – около сорока девяти лет.[270]
Характер, сообщаемый богатством, есть характер человека неразумного и счастливого.[271]
Быть вновь разбогатевшим значит как бы быть невоспитанным богачом.[272]
По большей части будущее подобно прошедшему.[273]
Пользоваться изречениями прилично (…) относительно того, в чем человек опытен (…), употребление же изречений по поводу того, в чем человек неопытен, есть признак неразумия и невоспитанности.[274]
Люди необразованные в глазах толпы кажутся более убедительными, чем образованные.[275]
Одна жрица не позволяла своему сыну говорить политические речи, сказав: «Если ты будешь говорить справедливое, тебя возненавидят люди, если несправедливое – боги». Но можно также сказать, что должно говорить такие речи, ибо если ты будешь говорить справедливое, тебя полюбят боги, если несправедливое – люди.[276]
Прорицатели выражаются о деле общими фразами именно потому, что здесь менее всего возможна ошибка. Как в игре в «чет и нечет» скорее можно выиграть, говоря просто «чет» или «нечет», чем точно обозначая число.[277]
Написанное должно быть удобочитаемо и удобопонимаемо, а это – одно и то же.[278]
Речь должна обладать ритмом, но не метром, так как в последнем случае получатся стихи.[279]
Ямб есть (…) форма речи большинства людей.[280]
Стиль речи письменной – самый точный, а речи полемической – самый актерский.[281]
Ирония отличается более благородным характером, чем шутовство, потому что в первом случае человек прибегает к шутке ради самого себя, а шут делает это ради других.[282]
Одни копят, словно должны жить вечно, а другие тратят, словно тотчас умрут.[283]
Друг – это одна душа в двух телах.[284]
Мудрец не свободен от страстей, а умерен в страстях.[285]
Один болтун, сильно докучавший ему [Аристотелю] своим пустословием, спросил его: «Я тебя не утомил?» Аристотель ответил: «Нет, я не слушал».[286]
[Аристотеля] попрекали, что он подавал милостыню человеку дурного нрава; он ответил: «Я подаю не нраву, а человеку».[287]
[Аристотелю] сказали, что кто-то бранит его заочно; он сказал: «Заочно пусть он хоть бьет меня!»[288]
Человек по своей природе есть существо общественное.
Надежда – это сон наяву.
У всякого человека в отдельности и у всех вместе есть, можно сказать, известная цель, стремясь к которой они одно избирают, другого избегают.
Жизнь требует движения.
Невежда удивляется, что вещи таковы, каковы они суть, и такое удивление есть начало знания; мудрец, наоборот, удивился бы, если бы вещи были иными, а не таковыми, какими он их знает.
Это долг – ради спасения истины отказаться даже от дорогого и близкого.
Человек, достигший полного совершенства, выше всех животных; но зато он ниже всех, если он живет без законов и без справедливости. Действительно, нет ничего чудовищнее вооруженной несправедливости.
Более подходит нравственно хорошему человеку выказать свою честность.
Платон – друг, но истина дороже.
Назначение человека – в разумной деятельности.
Деяние есть живое единство теории и практики.
Каждый человек должен преимущественно браться за то, что для него возможно и что для него пристойно.
Начало есть более чем половина всего.
Ничто так не истощает и не разрушает человека, как продолжительное физическое бездействие.
Лучше в совершенстве выполнить небольшую часть дела, чем сделать плохо в десять раз более.
Учителя, которым дети обязаны воспитанием, почтеннее, чем родители: одни дарят нам только жизнь, а другие – добрую жизнь.
Между человеком образованным и необразованным такая же разница, как между живым и мертвым.
Воспитание – в счастье украшение, а в несчастье – прибежище.
Ученикам, чтобы преуспеть, надо догонять тех, кто впереди, и не ждать тех, кто позади.
Тот, кто обозревает немногое, легко выносит суждение.
Совершенно очевидно, что из числа полезных (в житейском обиходе) предметов следует изучать те, которые действительно необходимы, но не все без исключения.
Каждому человеку свойственно ошибаться, но никому, кроме глупца, не свойственно упорствовать в ошибке.
Мудрость – это самая точная из наук.
Ошибаться можно различно, верно поступать можно лишь одним путем, поэтому-то первое легко, а второе трудно; легко промахнуться, трудно попасть в цель.
Разумный гонится не за тем, что приятно, а за тем, что избавляет от неприятностей.
Достоинство речи – быть ясной и не быть низкой.
Чересчур блестящий слог делает незаметными как характеры, так и мысли.
Ясность – главное достоинство речи.
Всего приятнее для нас те слова, которые дают нам какое-нибудь знание.
Из привычки так или иначе сквернословить развивается и склонность к совершению дурных поступков.
Хвалить людей в лицо – признак лести.
Все льстецы – прихвостни.
Шутка есть ослабление напряжения, поскольку она отдых.
Шутить надо для того, чтобы совершать серьезные дела.
Остроумен тот, кто шутит со вкусом.
Хороша книга, если автор в ней высказывает только то, что следует, и так, как следует.
Свойство тирана – отталкивать всех, сердце которых гордо и свободно.
Кто спрашивает, почему нам приятно водиться с красивыми людьми, тот слеп.
Природа дала человеку в руки оружие – интеллектуальную моральную силу, но он может пользоваться этим оружием и в обратную сторону, поэтому человек без нравственных устоев оказывается существом и самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых инстинктах.
Не для того мы рассуждаем, чтобы знать, что такое добродетель, а для того, чтобы стать хорошими людьми.
Хорошо рассуждать о добродетели – не значит еще быть добродетельным, а быть справедливым в мыслях – не значит еще быть справедливым на деле.
Нравственные качества обнаруживаются в связи с намерением.
Добродетель посредине.
Мужество – добродетель, в силу которой люди в опасностях совершают прекрасные дела.
Никто лучше мужественного не перенесет страшное.
Мужественным называется тот, кто безбоязненно идет навстречу прекрасной смерти.
Наслаждаться общением – главный признак дружбы.
Друг – это одна душа, живущая в двух телах.
У кого есть друзья, у того нет друга.
Друг всем – ничей друг.
О, друзья мои! Нет на свете друзей!
Нравственный человек многое делает ради своих друзей и ради отечества, даже если бы ему при этом пришлось потерять жизнь.
Дружба не только неоценима, но и прекрасна; мы восхваляем того, кто любит своих друзей, и иметь много друзей кажется чем-то прекрасным, а некоторым даже кажется, что быть хорошим человеком и другом – одно и то же.
Дружба – самое необходимое для жизни, так как никто не пожелает себе жизни без друзей, даже если б он имел все остальные блага.
Дружба довольствуется возможным, не требуя должного.
Раб предпочитает раба, господин – господина.
Не любит тот, кто не любит всегда.
Любить – значит желать другому того, что считаешь за благо, и желать притом не ради себя, но ради того, кого любишь, и стараться по возможности доставить ему это благо.
Властвует над страстями не тот, кто совсем воздерживается от них, но тот, кто пользуется ими так, как управляют кораблем или конем, то есть направляют их туда, куда нужно и полезно.
Когда гнев или какой-либо иной подобного рода аффект овладевает индивидом, решение последнего неминуемо становится негодным.
Каждый может разозлиться – это легко; но разозлиться на того, кого нужно, и настолько, насколько нужно, и тогда, когда нужно, и по той причине, по которой нужно, и так, как нужно, – это дано не каждому.
Кто двигается вперед в науках, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед.
Гнев есть зверообразная страсть по расположению духа, способная часто повторяться, жестокая и непреклонная по силе, служащая причиною убийств, союзница несчастия, пособница вреда и бесчестия.
Благодарность быстро стареет.
Есть люди столь скупые, как если бы они собирались жить вечно, и столь расточительные, как если бы собирались умереть завтра.
Многое может случиться меж чашей вина и устами.
Излишество в удовольствиях – это распущенность, и она заслуживает осуждения.
Привычка находить во всем только смешную сторону – самый верный признак мелкой души, ибо смешное лежит на поверхности.
Преступление нуждается лишь в предлоге.
Чтобы разбудить совесть негодяя, надо дать ему пощечину.
Женщины, предающиеся пьянству, рожают детей, похожих в этом отношении на своих матерей.
Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает.
Хотя мы и смертны, мы не должны подчиняться тленным вещам, но, насколько возможно, подниматься до бессмертия и жить согласно с тем, что в нас есть лучшего.
Музыка способна оказывать известное воздействие на этическую сторону души; и раз музыка обладает такими свойствами, то, очевидно, она должна быть включена в число предметов воспитания молодежи.
Комедия имеет намерение отображать людей худших, а трагедия – лучших, чем существующие.
Серьезное разрушается смехом, смех – серьезным.
Целью войны является мир.
Музыка облагораживает нравы.
Человек – политическое животное.
Высшей истинностью обладает то, что является причиной следствий, в свою очередь, истинных.
Привычка – вторая натура.
(ок. 445 – ок. 385 гг. до н.э.)
поэт-комедиограф
Прекрасная вещь – общение с мудрецом.
От слов и ум к высотам устремляется. И возвышает человека.
Не корми словами вместо хлеба.
У короткого ума – длинный язык.
Тот истинный мудрец, кто многое сказать умеет коротко и ясно.
Не насладится муж, когда жене не любо наслажденье.
Умный многому сумеет научиться у врага.
Хитрить, как лиса, человеку стыдно, сумой переметной быть не следует.
Быть крылатым от рожденья лучше всех на свете благ.
Против злословия клеветника нет лекарства.
Когда мне должен кто, отлично помню я, но если должен я, не помню, хоть убей.
Где хорошо, там и родина.
(2-я половина VII в. до н.э.)
поэт-лирик
Несравненный дар – могучая стойкость души. С нею в жизни ничего не страшно.
(ок. 287—212 гг. до н.э.)
греческий ученый
Будь в моем распоряжении другая земля, на которую можно было бы встать, я сдвинул бы с места нашу.[289]
Дайте мне точку опоры, и я сдвину Землю.
(II в. н.э.)
поэт-баснописец
Острее жалит боль, когда ее причиняет кто-нибудь из близких.
Гнев порабощает и унижает даже достойнейшего человека.
(VI в. до н.э.)
мыслитель
Следует любить друга, помня при этом, что он может стать врагом, и ненавидеть врага, помня, что он может стать другом.
Кто хочет иметь друга без недостатков, тот остается без друзей.
Медленно приступай к делу, но, взявшись за дело, твердо держись его.
(конец IV в. – ок. 240 гг. до н.э.)
странствующий философ-киник
Царство красоты может быть уничтожено одним волоском.[290]
Скупцы так много заботятся о богатстве, словно оно их собственное, но так мало им пользуются, словно оно чужое.[291]
Великое несчастье – неумение переносить несчастье.[292]
Старость он [Бион] называл пристанищем для всех бедствий, потому что все несчастья скопляются к этому возрасту.[293]
Агамемнон у Гомера (…) «От горя рвет нестриженые волосы», – строка, над которой посмеялся Бион, сказав, что нужно быть очень глупым царем, чтобы в скорби рвать на себе волосы, как будто лысая голова свободна от горя.[294]
С шуткой обращайся осторожно.
Ты, возможно, будешь понят ложно.
Самомнение – помеха успеху.
Тревожнее живется тому, кто больше всего жаждет благоденствия.
Уродливая жена будет тебе наказанием, красивая общим достоянием.
Не следует бранить старость: ведь мы и сами рады были бы дожить до старости.
Завистник печален или потому, что его самого постигло несчастье, или потому, что кому-то другому повезло.
(конец VI – начало V вв. до н.э.)
эфесский философ-диалектик, представитель ионийской школы
Если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, когда они находят горох для еды.[295]
Солнце – не только новое каждый день, но вечно и непрерывно новое.[296]
Если бы все существующее превратилось в дым, то органом познания были бы ноздри.[297]
Из всего – одно, и из одного – все.[298]
Все движется.[299]
Не чая нечаянного, не выследишь неисследимого и недоступного.[300]
Родившись, они [люди] стремятся жить и, тем самым, умереть, лучше же сказать – успокоиться, и оставляют детей, порожденных для смерти.[301]
Смерть – все, что мы видим, когда бодрствуем, а все, что мы видим, когда спим, есть сон.[302]
Людей ждет после смерти то, чего они не ожидают и не предполагают.[303]
Космос (…) не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий.[304]
Многознайство уму не научает.[305]
За закон народ должен биться, как за городскую стену.[306]
Границ души тебе не отыскать, по какому бы пути ты ни пошел: столь глубока ее мера.[307]
Один для меня – десять тысяч, если он наилучший.[308]
В одни и те же воды мы погружаемся и не погружаемся, мы существуем и не существуем.[309]
Гармония мира натянута в противоположные стороны, как у лиры и лука.[310]
Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство над миром принадлежит ребенку.[311]
Война есть отец всего. Она сделала одних богами, других людьми, одних рабами, других свободными.[312]
Скрытая гармония лучше явной.[313]
Путь вверх-вниз один и тот же.[314]
Бессмертные – смертны, смертные – бессмертны; смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают.[315]
Прекраснейшая из обезьян безобразна в сравнении с человеческим родом.[316]
У бодрствующих один, общий мир, а спящие отворачиваются каждый в свой собственный.[317]
В одну и ту же реку нельзя войти дважды.[318]
Не будь солнца, мы бы не знали, что такое ночь.[319]
Без солнца не было бы ночи.[320]
Глаза – более точные свидетели, чем уши.[321]
Для бога все прекрасно и справедливо; люди же одно признали несправедливым, другое – справедливым.[322]
Людям не было бы лучше, если бы исполнялись все их желания.[323]
Болезнь делает приятным здоровье, зло – добро, голод – насыщение, усталость – отдых.[324]
Характер человека есть его демон. (Т. е. характер определяет судьбу.)[325]
Природа любит скрываться.[326]
Холодное теплеет, теплое холодеет, влажное высыхает, сухое увлажняется.[327]
Взрослый муж слывет глупым у бога, как ребенок – у взрослого мужа.[328]
На вопрос, почему он молчит, Гераклит ответил: «Чтобы вы болтали».[329]
Просьбою эфесцев дать им закон он [Гераклит] пренебрег, ибо город был уже во власти дурного правления. Удалившись в храм Артемиды, он играл с мальчишками в бабки, а обступившим его эфесцам сказал: «Чему дивитесь, негодяи? разве не лучше так играть, чем управлять в вашем государстве?»[330]
Ум – бог для каждого.
Звери, живя вместе с нами, становятся ручными, а люди, общаясь друг с другом, становятся дикими.
Мышление – великое достоинство, и мудрость в том, чтобы говорить истинное и чтобы, прислушиваясь к природе, поступать с ней сообразно.
Доверять неразумным ощущениям – свойство грубых душ.
Народ должен защищать закон, как свой оплот, как охранительную свою стену.
Правда настигает лжецов и лжесвидетелей.
Своеволие следует гасить скорее, чем пожар.
Взаимную беседу следует вести так, чтобы каждый из собеседников извлек из нее пользу, приобретая больше знаний.
(ок. 485 – ок. 425 гг. до н.э)
автор первого известного исторического сочинения («История»)
Пока человек не умрет, воздержись называть его блаженным, но лучше удачливым. (Приписано Салону.)[331]
Ушам люди доверяют меньше, чем глазам.[332]
Женщины вместе с одеждой совлекают с себя и стыд.[333]
Всякое божество завистливо и вызывает у людей тревоги.[334]
Человек – лишь игралище случая.[335]
Нет столь неразумного человека, который предпочитает войну миру. В мирное время сыновья погребают отцов, а на войне отцы – сыновей.[336]
Предопределенного Роком не может избежать даже бог.[337]
Нет для них [персов] ничего более позорного, как лгать, а затем делать долги. Последнее – по многим другим причинам, а особенно потому, что должник, по их мнению, неизбежно должен лгать.[338]
[У эллинов] посреди города есть определенное место, куда собирается народ, обманывая друг друга и давая ложные клятвы. (Царь Кир о рынках.)[339]
По моему мнению, о богах все люди знают одинаково мало.[340]
[В Египте] на пиршествах у людей богатых после угощения один человек обносит кругом деревянное изображение покойника, лежащего в гробу (…) со словами: «Смотри на него, пей и наслаждайся жизнью! После смерти ведь ты будешь таким!»[341]
Стрелок натягивает свой лук, только когда он нужен, и спускает тетиву, когда нет нужды. Ведь если бы лук был постоянно натянут, он бы лопнул. (?) Такова же и человеческая природа если бы человек вздумал всегда предаваться серьезным делам, не позволяя себе никаких развлечении и шуток, то либо неприметно впал бы в безумие, либо сразу был бы разбит параличом.[342]
Если бы предоставить всем народам на свете выбирать самые лучшие из всех обычаи и нравы, то каждый народ, внимательно рассмотрев их, выбрал бы свои собственные.[343]
Лучше возбуждать зависть, чем сожаление[344]
Не исправляй беду бедою.[345]
Недопустимо (…), спасаясь от высокомерия тирана, подпасть под владычество необузданной черни. Ведь тиран по крайней мере знает, что творит, а народ даже и не знает.[346]
С ростом тела растут и духовные силы, а когда тело начинает стареть, то с ним вместе дряхлеет и дух и дух уже неспособен к великим свершениям.[347]
Малые создания вовсе не возбуждают зависти божества. (…) Бог мечет свои перуны в самые высокие дома и деревья.[348]
Клевета двоих делает преступниками, а третьего – жертвой.[349]
Обычно (…) люди видят во сне то, о чем они думают днем.[350]
Обстоятельства правят людьми, а не люди обстоятельствами.[351]
Если бы все люди однажды вынесли на рынок все свои грешки и пороки, то каждый, разглядев пороки соседа, с радостью (…) унес бы свои домой.[352]
Мой долг передавать все, что рассказывают, но (…) верить всему я не обязан.[353]
Людей у персов много, а мужей среди них мало.[354]
Мощь у царя превышает человеческую, и руки у него загребущие.[355]
Клевета ужасна потому, что жертвой ее несправедливости является один, а творят эту несправедливость двое: тот, кто распространяет клевету, и тот, кто ей верит.
Издревле есть у людей мудрые и прекрасные изречения; от них следует нам поучаться.
Людям, решившимся действовать, обыкновенно бывают удачи; напротив, они редко удаются людям, которые только и занимаются тем, что взвешивают и медлят.
Если не высказаны противоположные мнения, то не из чего выбирать наилучшее.
Истинно мужественный человек должен обнаруживать робость в то время, когда на что-либо решается, должен взвесить все случайности, но при исполнении необходимо быть отважным.
Лучше быть предметом зависти, чем сострадания.
(VIII – VII вв. до н.э.)
древнегреческий поэт
Знай время.
Истинно велик тот человек, который сумел овладеть своим временем!
Медлительный борется с бедами всю свою жизнь непрерывно.
То слово не исчезнет совершенно, которое повторяется многими в народе.
Все огляди хорошо, чтоб не на смех соседям жениться.
(390—322 гг. до н.э.)
оратор, ученик Исократа, один из вождей афинской демократии
Не тот гражданин хорош, (…) кто, незаконным путем доставив городу доход в данный момент, уничтожает законные доходы города.[356]
Если будет опасно приобретать имущество и делать сбережения, кто захочет рисковать?[357]
[Обращаясь к суду присяжных:] Не добавляйте ничего от самих себя к обвинению, а лучше – к защите.[358]
Человек не начинает прелюбодействовать в возрасте пятидесяти лет, или он всегда был таковым.[359]
Заслугой стратега является принятие разумных решений, а побеждают в сражении те, которые добровольно рискуют своей жизнью.[360]
Для благоденствия людей нужно, чтобы силу имел голос закона, а не гнев какого-либо человека, чтобы свободные люди опасались улик, а не обвинения.[361]
Грех называть погибшими людей, потерявших жизнь (…) ради прекрасной цели.[362]
[В ответ на обвинение в том, что для защиты Афин в войне с Македонией он, Гиперид, предложил дать свободу рабам и восстановить в правах граждан-изгнанников, хотя закон запрещал вносить подобные предложения:] Оружие македонян закрывало от меня буквы этих законов.[363]
Не тронь лиха, пока тихо.[364]
(ок. 460 – ок. 370 гг. до н.э.)
врач, родоначальник медицинской науки и медицинской этики (с острова Кос)
Жизнь коротка, путь искусств долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно.[365]
В самых сильных болезнях нужны и средства самые сильные.[366]
Старики весьма легко переносят пост; во вторую очередь – люди взрослые, труднее – люди молодые, а всех труднее – дети, и из этих последних – те, которые отличаются слишком большой живостью.[367]
Если сон облегчает страдания, болезнь не смертельна.[368]
Сон и бессонница, то и другое сверх меры проявляющееся, – дурной знак.[369]
Беспричинная усталость предвещает болезнь.[370]
У всех, кто, страдая какой-либо частью тела, не чувствует совсем страдания, у тех болен ум.[371]
Питье вина утоляет голод.[372]
Во всякой болезни не терять присутствия духа и сохранять вкус к еде – хороший признак, противоположное – дурной.[373]
Полезнее избирать и питье, и пищу, менее хорошие по качеству, но более приятные, чем лучшие по качеству, но неприятные.[374]
Старики (…) меньше болеют, чем молодые. Но если у них бывают какие-либо болезни хронические, эти последние большей частью кончаются вместе с жизнью.[375]
Из двух страданий, происшедших в одно время, но не в одном и том же месте тела, более сильное ослабляет другое.[376]
Привыкшие нести обычные труды, даже если они будут люди слабые или старые, переносят эти труды легче, чем люди крепкие и молодые, но непривычные.[377]
Кто часто держит себя в тепле, у того происходят следующие вредные последствия: изнеженность мышц, слабость нервов, тупость ума, кровотечения, обмороки; все это имеет следствием смерть.[378]
Бред, бывающий вместе со смехом, менее опасен, но бред серьезный более опасен.[379]
Чего не излечивает лекарство, излечивает железо. А чего железо не излечивает, излечивает огонь. А чего огонь не излечивает, то должно считаться неизлечимым.[380]
Я направлю режим больных к их выгоде (…), воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости.[381]
Что бы при лечении (…) я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной.[382]
Поспешность и чрезмерная готовность, даже если бывают весьма полезны, презираются.[383]
Есть люди, которые проявляют свое искусство в злословии искусств.[384]
Добиваться в болезнях двоякого – приносить пользу или не навредить.[385]
Больной должен вместе с врачом бороться с болезнью.[386]
Лечит болезни врач, но излечивает природа.
Медицина поистине есть самое благородное из всех искусств.
Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно. Поэтому не только сам врач должен употреблять в дело все, что необходимо, но и больной, и окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности.
Наши пищевые вещества должны быть лечебным средством, а наши лечебные средства должны быть пищевыми веществами.
Действия диетических средств – продолжительны, а действия лекарств – скоропреходящи.
Противоположное излечивается противо– положным.
Врач – философ; ведь нет большой разницы между мудростью и медициной.
Не вреди (больному).
Чего не лечат лекарства, излечивает железо; чего не врачует железо, исцеляет огонь; чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым.
Гимнастика, физические упражнения, ходьба должны прочно войти в повседневный быт каждого, кто хочет сохранить работоспособность, здоровье, полноценную и радостную жизнь.
Как суконщики чистят сукна, выбивая их от пыли, так гимнастика очищает организм.
Лица, подверженные ежедневно трудам, переносят их, хотя бы были слабы и стары, легче, нежели люди сильные и молодые, без привычки.
Праздность и ничегонеделание влекут за собой порочность и нездоровье – напротив того, устремление ума к чему-либо приносит за собой бодрость, вечно направленную к укреплению жизни.
Ни насыщение, ни голод и ничто другое не хорошо, если преступает меру природы.
Пьянство – причина слабости и болезненности детей.
Сколько звезд на небе, столько обманов таит женское сердце.
(между 12—7 вв. до н.э.)
легендарный эпический поэт
Гибок язык человека; речей в нем край непочатый.
Время на все есть: свой час для беседы, свой час для покоя.
Глупец познает только то, что свершилось.
Нет ничего худшего, чем блуждать в чужих краях.
Дым отечества сладок.
Прекрасное недолговечно.
Я – тебе, ты – мне.
Бог находит виновного.
Сделанное и дурак поймет.
Приятны завершенные труды.
Какое слово скажешь, такое в ответ и услышишь.
Об одном следует говорить, а о другом – молчать.
Женщину украшает молчание.
Нет ничего пагубнее женщины.
Не навязывай услуг против воли.
(483—375 гг. до н.э.)
оратор и философ-софист, основоположник риторики, учитель Антисфена и Исократа, из Леонтин (Сицилия)
Ничто не существует; (…) если и существует, то оно не познаваемо (…); если оно и познаваемо, то (…) непередаваемо.[387]
Трагедия – это обман, где обманщик справедливее честного, а обманутый мудрее необманутого.[388]
Следует серьезность противника отражать шуткой, а шутку – серьезностью.[389]
Кто посеет позор, пожнет несчастье.[390]
Искусство убеждать людей много выше всех искусств, так как оно делает всех своими рабами по доброй воле, а не по принуждению.[391]
Серьезные доводы противника опровергай шуткой, шутки – серьезностью.
Слово – величайший владыка: видом малое и незаметное, а дела творит чудесные – может страх прекратить и печаль отвратить, вызвать радость, усилить жалость.
(I в. н.э.)
греческий ритор
Страстность и сила [выражения] исчезают в растянутой речи. И как животные сжимают тело, вступая в драку, так речь как бы стягивается в кольцо для усиления выразительности.[392]
Значительная мысль, выраженная в сжатой форме, приобретает вид мудрости, подобно тому как уже в семени прозревает большое дерево.[393]
Гнев не нуждается в искусной отделке.[394]
Выспренность [в стиле] походит на хвастовство.[395]
Письмо пишется и посылается как своего рода подарок.[396]
Каждый, кто пишет письмо, дает почти что изображение своей души.[397]
Во всяком сочинении словесного искусства можно разглядеть характер пишущего.[398]
Слишком длинные и напыщенные письма по-настоящему должны бы называться не письмами, а статьями, к которым только приписано «здравствуй!».[399]
Письмо – это выражение дружбы, сжато говорящее о простом деле простыми словами.[400]
Краткость (…) повелительна, тоща как пространность уместна в мольбах и просьбах.[401]
Самое сильное выражение следует приберегать к концу.[402]
Подразумеваемое действует сильнее, а «разжеванное» вызывает пренебрежение.[403]
(ок. 470/460 – ок. 380/370 гг. до н.э.)
философ-материалист, основоположник атомистики, из Абдер (Фракия)
Смелость – начало дела, но случай – хозяин конца.[404]
[Я] предпочел бы найти одно причинное объяснение, нежели приобрести себе персидский престол.[405]
По уговору холод, по уговору тепло, по существу же лишь атомы и пустота.[406]
Несвоевременные удовольствия порождают неудовольствия.[407]
Ищущим блага оно достается с трудом, зло же приходит само и без искания.[408]
Быть хорошим человеком – значит не только не делать несправедливости, но и не желать этого.[409]
Если даже ты наедине с собой, не говори и не делай ничего дурного. Учись гораздо более стыдиться самого себя, чем других.[410]
Совершающий несправедливость несчастнее несправедливо страдающего.[411]
Враг не тот, кто наносит обиду, но тот, кто делает это преднамеренно.[412]
Если перейдешь меру, то самое приятное станет самым неприятным.[413]
Кто в чем-либо нуждается, тот не богат, а кто ни в чем не нуждается, тот не беден.[414]
Глупцы желают долгой жизни, не испытывая радости от долгой жизни.[415]
Глупцы, боясь смерти, желают себе старости.[416]
Не стремись знать все, чтобы не стать во всем невеждой.[417]
Не относись ко всем с недоверием, но будь со всеми осторожен и тверд.[418]
Кто сам не любит никого, того (…) тоже никто не любит.[419]
Кому попался хороший зять, тот приобрел сына, а кому дурной, тот потерял и дочь.[420]
Ложе уничтожает ссору любовников.[421]
Старик уже был юношей, а юноша еще неизвестно, доживет ли до старости. Итак, благо, уже осуществившееся, лучше блага, которое еще в будущем и неизвестно, осуществится ли оно.[422]
Старость есть повреждение всего тела при полной неповрежденности всех частей его.[423]
Гражданская война (…) и для победителей и для побежденных (…) одинаково гибельна.[424]
Бедность в демократии настолько же предпочтительнее так называемого благополучия граждан при царях, насколько свобода лучше рабства.[425]
Прекрасные вещи вырабатывает учение посредством трудов, скверные же вещи без трудов, сами собой производятся.[426]
Больше людей становятся хорошими от упражнения, чем от природы.[427]
Многие, не учившиеся ничему разумному, тем не менее живут разумно.[428]
Должно или быть хорошим, или подражать хорошему.[429]
Чувств больше пяти у животных, мудрецов и богов.[430]
Для меня один человек – что целый народ, а народ – что один человек.[431]
Свободным я считаю того, кто ни на что не надеется и ничего не боится.
Некоторые люди, не зная о разрушении смертной природы человека, терзаемые дурно проводимой жизнью, пребывая в треволнениях и страхах, измышляют лживые басни о том, что будет после смерти.
Честный и бесчестный человек познаются не только из того, что они делают, но и из того, чего они желают.
Должно препятствовать совершению несправедливого поступка. Если же мы этого не в состоянии сделать, то, по крайней мере, мы не должны содействовать несправедливому поступку.
Истина в глубине.
Хорошими люди становятся больше от упражнения, чем от природы.
Быть верным долгу в несчастье – великое дело.
Всякий вид работы приятнее, чем покой.
Если бы дети не принуждались к труду, то они не научились бы ни грамоте, ни музыке, ни гимнастике, ни тому, что наиболее укрепляет добродетель, стыду. Ибо по преимуществу из этих занятий обычно рождается стыд.
Не из страха, но из чувства долга должно воздерживаться от дурных поступков.
Ни искусство, ни мудрость не могут быть достигнуты, если им не учиться.
Многие многознайки не имеют ума.
Суть дела не в полноте знания, а в полноте разумения.
Благоразумие отца есть самое действительное наставление для детей.
Лучше изобличить собственные ошибки, чем чужие.
Лучше думать перед тем, как действовать, чем после.
Причина ошибки – незнание лучшего.
Не телесные силы и не деньги делают людей счастливыми, но правота и многосторонняя мудрость.
Из мудрости вытекают следующие три особенности: выносить прекрасные решения, безошибочно говорить и делать то, что следует.
Выражение лица в зеркале видится, души же – в беседах проявляются.
Для меня слово мудрости ценнее золота.
Откровенная речь – свойство свободного духа, однако опасно выбрать для нее неподходящий момент.
Слово – тень дела.
Многие, совершающие постыднейшие поступки, говорят прекрасные речи.
Не слово, а несчастье есть учитель глупцов.
Тот, кто склонен противоречить и много болтать, не способен изучить то, что нужно.
Должно говорить правду и избегать многословия.
Законы бесполезны как для хороших людей так и для дурных: первые не нуждаются в законах, вторые от них не становятся лучше.
Закон обнаруживает свое благотворное действие лишь тем, кто ему повинуется.
Должно приучать себя к добродетельным делам и поступкам, а не к речам о добродетели.
Мужество делает ничтожными удары судьбы.
Мужествен не только тот, кто побеждает врагов, но и тот, кто господствует над своими страстями.
Страх порождает лесть.
Узнав секрет от друга, не выдавай его, сделавшись врагом: ты нанесешь удар не врагу, а дружбе.
Не стоит жить тому, у кого нет ни одного истинного друга.
Дружба одного разумного человека дороже дружбы всех неразумных.
Не родственные связи создают друзей, но общность интересов.
Единомыслие создает дружбу.
Тот человек, у которого истинные друзья не остаются долго, имеет тяжелый нрав.
В счастье легко найти друга, в несчастье же – в высшей степени трудно.
Многие, которые кажутся друзьями, на самом деле не суть друзья, и наоборот, некоторые, не кажущиеся друзьями, на самом деле друзья.
Мы не столько нуждаемся в помощи друзей, сколько в уверенности, что мы ее получим.
Украшенье женщины – молчаливость; похвальна также и простота наряда.
Только та любовь справедлива, которая стремится к прекрасному, не причиняя обид.
Вражда с родными гораздо тягостнее, чем с чужими.
Если не желаешь многого, то и немногое будет казаться тебе многим.
Умеренность умножает радости жизни и делает удовольствие еще большим.
У кого характер упорядочен, у тех и жизнь благоустроена.
Признак ума – предотвратить обиду, не ответить же на нанесенную обиду – признак бесчувственности.
Жить дурно, неразумно, невоздержанно – значит не плохо жить, но медленно умирать.
Должно стыдиться самого себя столько же, как и других людей, и одинаково не делать дурного, останется ли оно никому не известным или о нем узнают все. Но наиболее должно стыдиться самого себя.
Раскаяние в постыдных делах есть спасение жизни.
Делающий постыдное должен прежде всего стыдиться самого себя.
Постыдно чужие недостатки тщательно примечать, а на свои не обращать внимания.
Забвение своих собственных прегрешений порождает бесстыдство.
Желающий учить того, кто высокого мнения о своем уме, попусту тратит время.
Завистливый человек причиняет огорчение самому себе, словно своему врагу.
Зависть полагает начало раздору среди людей.
Жадность до денег, если она ненасытна, гораздо тягостней нужды, ибо чем больше растут желания, тем больше потребности они порождают.
Все говорить и ничего не желать слушать есть признак гордости.
Наихудшее, чему может научиться молодежь, легкомыслие. Ибо последнее порождает те удовольствия, из которых развивается порок.
Сильно вредят дуракам те, кто их хвалит.
Если не можешь признать похвал заслуженными, то считай их лестью.
Лучше, чтобы хвалил нас кто-нибудь другой, чем хвалить самого себя.
Счастлив тот, кто при малых средствах пользуется хорошим расположением духа, несчастлив тот, кто при больших средствах не имеет душевного веселья.
Благоразумен тот, кто не печалится о том, чего не имеет, и, напротив, рад тому, что имеет.
Подобно тому, как бывает болезнь тела, бывает также болезнь образа жизни.
У всех тех, которые предаются удовольствиям желудка и переходят надлежащую меру в еде, в вине или в наслаждениях любви, удовольствия бывают кратковременные и быстротечные, продолжающиеся, лишь пока они едят или пьют; страдания же, получающиеся в результате этой невоздержанности, бывают многочисленны и продолжительны.
Отказывайся от всякого удовольствия, которое не полезно.
Медицина – сестра философии.
Приятен старик, который приветлив и серьезен.
Сила и красота суть блага юности, блага же старости – расцвет рассудительности.
Из удовольствий наиболее приятны те, которые случаются наиболее редко.
(II в.)
философ-киник, родом с Кипра
Демонакт пришел к человеку, который, запершись в темном помещении, горько оплакивал своего сына. Философ заявил, что он маг и может вывести на землю тень умершего, при том, однако, условии, что несчастный отец назовет ему имена трех человек, которым никогда не приходилось никого оплакивать. Человек, потерявший сына, (…) не мог никого назвать. «Не смешон ли ты, – сказал Демонакт, – считая, что только сам невыносимо страдаешь, и не зная никого, кто был бы незнаком с горем?»[432]
Один приятель попросил Демонакта: «Пойдем в храм Асклепия и помолимся за моего сына». – «Ты, должно быть, считаешь Асклепия глухим, полагая, что он не услышит нас, если мы будем молиться на этом месте», – сказал философ.[433]
Кто-то спросил Демонакта, считает ли он, что душа бессмертна. «Бессмертна, – ответил он, – но не более, чем все остальное».[434]
Увидев как-то прорицателя, который за плату предсказывал будущее кому угодно, Демонакт сказал: «Я не понимаю, за что ты берешь деньги: ведь если ты можешь изменять предначертанное – сколько бы ты ни потребовал, этого все равно будет мало; если же все свершится так, как угодно божеству, – к чему вообще твои пророчества?»[435]
Кто-то ради насмешки спросил философа: «Если я сожгу тысячу мин дерева, сколько получится мин дыма?» – «Взвесь, – сказал Демонакт, – золу, все остальное вес дыма».[436]
[Плохому] оратору (…) Демонакт посоветовал заниматься упражнениями. (…) Тот ответил, что все время произносит речи наедине с самим собой (…). «Тогда понятно, почему ты плохо говоришь, ведь у тебя такой глупый слушатель».[437]
Некий Полибий, человек совершенно невежественный и не умеющий грамотно разговаривать на своем родном греческом языке, сказал: «Император почтил меня римским гражданством». – «Лучше бы, – возразил Демонакт, – он сделал из тебя грека, а не римлянина».[438]
[О споре невежд:] Один (…) доит козла, а другой ему подставляет решето.[439]
Моясь однажды в бане, Демонакт никак не мог решиться зайти в горячую воду. Кто-то стал yпрекать его в трусости. «Скажи, ради отечества, что ли, должен я сделать это?» – возразил Демонакт.[440]
Когда кто-то удивился, неужели такой философ, как Демонакт, с удовольствием вкушает медовые лепешки, он ответил: «Не думаешь ли ты, что только для дураков строят пчелы свои соты?»[441]
Некий человек, заметив на ногах Демонакта явные признаки старости, спросил: «Что это такое, Демонакт?» А он с улыбкой ответил: «Следы от зубов Харона».[442]
Когда кто-то спросил его: «Как ты думаешь, что из себя представляет подземное царство?» – Демонакт ответил: «Подожди немного, и я тебе напишу оттуда».[443]
Пользуйся чаще ушами, чем языком.
(ок. 410 – ок. 320 гг. до н.э.)
философ-киник, последователь Антисфена, из Синопы (Малая Азия)
[Диоген] говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек – самое разумное из живых существ, но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, (…) то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека.[444]
[Диоген] говорил, что, протягивая руку друзьям, не надо сжимать пальцы в кулак.[445]
[Диоген] говорил, что берет пример с учителей пения, которые нарочно берут тоном выше, чтобы ученики поняли, в каком тоне нужно петь им самим.[446]
Увидев однажды женщину, непристойным образом распростершуюся перед статуями богов, и желая избавить ее от суеверия, он [Диоген] подошел и сказал: «А ты не боишься, женщина, что, быть может, бог находится позади тебя, ибо все полно его присутствием, и ты ведешь себя непристойно по отношению к нему?»[447]
Когда он [Диоген] грелся на солнце (…), Александр [Великий], остановившись над ним, сказал: «Проси у меня, чего хочешь»; Диоген ответил: «Не заслоняй мне солнца».[448]
Когда кто-то читал длинное сочинение и уже показалось неисписанное место в конце свитка, Диоген воскликнул: «Мужайтесь, други: виден берег!»[449]
Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: «Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев», Диоген ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: «Вот платоновский человек!» После этого к определению было добавлено: «И с широкими ногтями».[450]
Человеку, спросившему, в какое время следует завтракать, он [Диоген] ответил: «Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь».[451]
Когда кто-то задел его бревном, а потом крикнул: «Берегись!» – он [Диоген] спросил: «Ты хочешь еще раз меня ударить?»[452]
Среди бела дня он [Диоген] бродил с фонарем в руках, объясняя: «Ищу человека».[453]
Тем, кто боялся недобрых снов, он [Диоген] говорил, что они не заботятся о том, что делают днем, а беспокоятся о том, что им приходит в голову ночью.[454]
Когда кто-то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром [Македонским], Диоген заметил: «Вот уж несчастен тот, кто и завтракает и обедает, когда это угодно Александру!»[455]
Об одной грязной бане он спросил: «А где мыться тем, кто мылся здесь?»[456]
[Диоген] просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Чтобы приучить себя к отказам».[457]
На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: «Молодым еще рано, старым уже поздно».[458]
Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски. «Смешно, – сказал Диоген, – если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета».[459]
Спрошенный кем-то, почему люди подают попрошайкам, а философам – никогда, Диоген ответил: «Потому что предполагают, что хромыми и слепыми они еще могут стать, а философами – никогда».[460]
Возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, он [Диоген] ответил: «Народу много, а людей немного».[461]
На вопрос, откуда он, Диоген сказал: «Я – гражданин мира».[462]
Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых местах, он сказал: «Солнце тоже заглядывает в помойные ямы, но от этого не оскверняется».[463]
У расточителя он [Диоген] просил целую мину; тот спросил, почему у других он выпрашивает обол, а у него целую мину. «Потому, – ответил Диоген, – что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя, одним богам ведомо».[464]
Увидев прихорашивающуюся старуху, Диоген сказал: «Если для живых – ты опоздала, если для мертвых – поторопись».[465]
Увидев судачивших женщин, Диоген сказал: «Одна гадюка у другой берет яд взаймы».[466]
Поучать старца – что лечить мертвеца.[467]
Однажды Диоген, завтракая в харчевне, позвал к себе проходившего мимо Демосфена. Тот отказался. «Ты стыдишься, Демосфен, зайти в харчевню? – спросил Диоген, – а ведь твой хозяин бывает здесь каждый день!» – подразумевая весь народ и каждого гражданина в отдельности.[468]
Как-то Диоген, прибыв в Олимпию и заметив в праздничной толпе богато одетых родосских юношей, воскликнул со смехом: «Это спесь». Затем философ столкнулся с лакедемонянами в поношенной и неопрятной одежде. «Это тоже спесь, но иного рода», – сказал он.[469]
Когда распространился слух, чти Филипп [Македонский] приближается, на коринфян напал ужас, и все принялись за дело: кто готовил оружие, кто таскал камни, кто исправлял стену (…). Диоген, видя это (…), стал усерднейшим образом катать взад и вперед (…) большой горшок, в котором он тогда жил. На вопрос кого-то из знакомых: «Что это ты делаешь, Диоген?» – он отвечал: «Катаю мой горшок, чтобы не казалось, будто я один бездельничаю, когда столько людей работает».[470]
Некий софист спросил Диогена: «Я – это не ты, верно?» – «Верно», – сказал Диоген. «Я – человек». – «И это верно», – сказал Диоген. «Следовательно, ты – не человек». – «А вот это, – сказан Диоген, – ложь, и если ты хочешь, чтобы родилась истина, начни рассуждение с меня».[471]
Диоген, увидев, как ехавший на колеснице олимпионик Диоксипп все больше поворачивал назад голову, заглядевшись на красивую женщину, смотревшую на шествие, и не в силах оторвать от нее глаз, воскликнул: «Смотрите, как бы девчонка не свернула молодцу шею!»[472]
Однажды афинянин смеялся над ним [Диогеном] в таких словах: «Почему ты, когда хвалишь лакедемонян и порицаешь афинян, не отправляешься в Спарту?» (…) – «Врачи обыкновенно посещают больных, а не здоровых».[473]
Диоген (…) велел бросить себя без погребения. «Как, на съедение зверям и стервятникам?» – «Отнюдь! – ответил Диоген. – Положите рядом со мной палку, и я буду их отгонять». – «Как же? Разве ты почувствуешь?» – «А коли не почувствую, то какое мне дело до самых грызучих зверей?»[474]
Ищу человека!
С правдой надо жить, как при огне: ни сильно приближаться, чтоб не ожег, ни далеко отходить, чтобы холодно не было.
Торжество над самим собой есть венец философии.
Для того чтобы жить как следует, надо иметь или разум, или петлю.
Все находится во власти богов; мудрецы – друзья богов; но у друзей все общее; следовательно, все на свете принадлежит мудрецам.
Если ты подаешь другим, то подай и мне; если нет, то начни с меня.
Народу много, а людей немного.
Отцы и дети не должны дожидаться просьбы друг от друга, а должны предупредительно давать потребное друг другу, причем первенство принадлежит отцу.
Те безрассуднее скотов, кто утоляет жажду не водой, а вином.
Причинять муки своим завистникам – это быть в хорошем настроении.
Льстец – самый опасный из ручных животных.
Из этой жизни хорошо уйти, как с пира: не жаждая, но и не упившись.
(ок. 90—21 гг. до н.э.)
историк
При ссоре с кем-либо нужно иметь в виду, чтобы эта ссора сменилась впоследствии дружбой.
(40—120 гг. н.э.)
оратор и философ, из Прусы (Вифиния)
[О слушателях Диогена:] Когда он сыпал шутками и насмешками (…), они приходили в восторг, но если он начинал говорить более возвышенно и с жаром, они не могли стерпеть его резкости. (…) Подобным же образом дети охотно играют с породистыми собаками, но если те рассердятся и залают громче, (…) пугаются до смерти.[475]
Людей учить трудно, а морочить легко.[476]
Люди морочат не только друг друга, но еще и самих себя.[477]
Учиться трудно, но еще трудней переучиваться.[478]
Время во всем лучший судия.[479]
Почти у всех людей душа так глубоко извращена жаждой славы, что им желанней слышать, как на всех углах кричат об их ужасных несчастьях, нежели остаться безвестными.[480]
Люди (…) страстно жаждут, чтобы как можно больше было о них разговоров, а каких именно – это им все равно.[481]
Из людей Гомер был самым отчаянным вралем и, когда лгал, проявлял не меньше спокойствия и важности, чем когда говорил правду.[482]
Большинство людей (…) ничего не знает в точности, а только повторяет, что твердит молва, даже если они современники событий; что же до следующего и третьего поколений, то уж они и вовсе ни о чем не имеют понятия и, что им ни скажут, все охотно принимают на веру.[483]
Коль скоро что-то немыслимое было однажды усвоено, то уже становится немыслимо не верить этому.[484]
Поистине, род человеческий готов лишиться чего угодно, но не голоса и речи; в этом одном уже неизмеримое его богатство.
Если от грязных ног, идущих по глине и кучам мусора, вред невелик, то от невежественного языка немалый урон бывает слушателям.
(ок. 60 – ок. 5 гг. до н.э.)
ритор и историк, долго жил и преподавал в Риме
Во всяком деле перемена – приятная вещь.[485]
В разнообразии перемен красота остается вечно новой.[486]
У лучших прозаиков и поэтов достоинства речи бывают одни и те же.[487]
Стиль – это человек.[488]
В сомнительных случаях время – лучший истолкователь.[489]
История – это философия в примерах.[490]
Его безыскусственность (…) крайне искусственна. (О риторе Лисии.)[491]
(ок. 480—406 гг. до н.э.)
афинский драматург-трагик
Не верь женщине, даже если она говорит правду.[492]
Существует ли более сильное и более мучительное страдание, чем бегство из родной страны?
От малой искры до пожара
Людей язык доводит…
Невоздержанный язык – худшее из зол.
О Зевс! Зачем ты дал людям верные признаки отличить настоящее золото от поддельного, тогда как у человека нет на теле ни одной приметы, по которой можно было бы узнать мерзавца.
От подношений и боги становятся сговорчивыми.
Когда двое говорят и один из них сердится – тот, кто уступает, – умнее.
От дара подлых рук добра не жди.
Не может быть добрым рожденный от злого отца.
У истинных друзей все общее.
Лишь ласковый имеет дар пленять.
Прекрасно сказано, что в споре двух сторон суд обе стороны обязан выслушать.
Как нельзя порицать за невольный проступок, так нельзя и хвалить за вынужденное благодеяние.
Звание свободного человека дороже всего.
(ок. 336—264 гг. до н.э.)
философ, основатель школы стоиков, родился на Кипре, учился и преподавал в Афинах
Школьные учителя выживают из ума оттого, что вечно возятся с мальчиками.[493]
Обладает добродетелью лишь тот, кто постоянно ею пользуется.[494]
Все хорошие люди – друзья друг другу.[495]
Однажды он [Зенон] порол раба за кражу. «Мне суждено было украсть!» – сказал ему раб. «И суждено было быть битым», – ответил Зенон.[496]
(ок. 490—422 гг. до н.э.)
поэт
Юноша! Скромно пируй и шумную Вакхову влагу
С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай.
(436—338 гг. до н.э.)
афинский оратор и публицист, учитель Демосфена, основатель знаменитой школы красноречия в Афинах
Прекращай занятия, оставаясь в состоянии еще заниматься.[497]
Приучайся быть не угрюмым, а сосредоточенным, ибо угрюмость создаст тебе репутацию надменного человека, сосредоточенность же – рассудительного.[498]
Остерегайся клеветы, даже если она лжива, ибо большинство людей истины не знает, в своих суждениях же следует за молвой.[499]
Упражняй себя добровольными трудами, чтобы при случае быть в состоянии переносить и вынужденные.[500]
Многие сочувствуют своим друзьям в их несчастье, в счастье же – завидуют.[501]
Будь доволен тем, что есть, однако стремись к лучшему.[502]
Никого не попрекай неудачей, ибо судьба распоряжается всеми, и будущее неизвестно.[503]
Часто, задев кого-либо словами, люди расплачиваются за это делами.[504]
С кем хочешь подружиться, о тех отзывайся с похвалою перед людьми, которые могут передать о твоих словах. Ведь похвала – начало дружбы, поношение же – вражды.[505]
Обдумывай решения медленно, приводи их в исполнение быстро.[506]
Если намерен посоветоваться с кем-нибудь по поводу своих дел, посмотри сначала, как этот человек управляется с собственными.[507]
Повинуйся царским законам, однако самым сильным законом считай царскую волю.[508]
У многих язык опережает мысль.[509]
[Совет правителю:] Не делай ничего в гневе, однако делай вид, что ты раздражен, когда тебе это удобно.[510]
Так относись к более слабым государствам, как ты хотел бы, чтобы более сильные относились к тебе.[511]
В Афинах для приезжего всегда праздник.[512]
Малым государствам можно прибегать к любому способу, чтобы выжить.[513]
Наши мирные договоры бессмысленны: мы не прекращаем, а лишь откладываем войны.[514]
Не будет между нами согласия до тех пор, пока мы не найдем себе общего врага.[515]
Исократ, когда его на пирушке попросили сказать что-нибудь, (…) [ответил:] «В чем я силен, это сейчас не ко времени, а что сейчас ко времени, в том я не силен».[516]
Когда хочешь посоветоваться с кем-нибудь о своем деле, обрати прежде всего внимание на то, как он устраивает свои собственные дела.
Ученость – это сладкий плод горького корня.
Что постыдно делать, о том и говорить не считай приличным.
Если нельзя не говорить о том, что раньше сказали другие, то следует попытаться сказать это лучше них.
Настоящему мастеру слова следует не с пустяками возиться и не то внушать слушателям, что им бесполезно, а то, что и их избавит от бедности, и другим принесет великие блага.
Принимайся говорить в двух случаях: или когда предмет своей речи обдумал ты ясно, или когда сказать о чем-нибудь необходимо; потому что только в этих двух случаях речь лучше молчания, а в остальных случаях гораздо лучше молчать, чем говорить.
Доверенные тебе тайны храни с большею тщательностью, нежели порученное тебе имущество, так как честные люди должны являться людьми, имеющими характер надежнее самой клятвы.
Не скоро становись другом, а сделавшись раз, старайся им оставаться, потому что одинаково постыдно – не иметь ни одного друга и менять многих друзей.
Одна из первых обязанностей дружбы состоит в том, чтобы предупреждать просьбы друзей.
Друзья при счастливых обстоятельствах должны являться лишь по приглашению, – а в несчастьях – без приглашения, сами по себе.
Не делай частых и долгих посещений к одним и тем же лицам: ведь от всего бывает пресыщение.
К родителям относись так, как ты желал бы, чтобы твои собственные дети относились к тебе.
Не думай, что, сделавши что-либо нехорошее, ты можешь скрыться, так как, скрывшись от других, ты не скроешься от своей совести.
Люди плачут над вымыслами поэтов, а на подлинные страдания… взирают спокойно и равнодушно.
(ок. 396—314 гг. до н.э.)
греческий философ, ученик Платона
Одному человеку, который не знал ни музыки, ни геометрии, ни астрономии, но желал стать его учеником, он [Ксенократ] ответил так: «Ступай прочь: тебе не за что ухватить философию!»[517]
Жалеть о сказанном мне приходилось, о несказанном – никогда.
(ок. 570—478 гг. до н.э.)
поэт и философ, основатель школы элеатов, из Колофона (Малая Азия)
Если бы руки имели быки и львы или кони, (…)
Кони б тогда на коней, а быки на быков бы похожих
Образы рисовали богов.[518]
Эфиопы пишут своих богов черными и с приплюснутыми носами, фракийцы – рыжими и голубоглазыми, мидяне и персы – также подобными самим себе.[519]
[Бог] весь зрение и весь – слух (…); и он весь – ум, разумение и вечность.[520]
Все есть бог.[521]
С тиранами нужно говорить или как можно меньше, или как можно слаще.[522]
Эмпедокл однажды сказал (…), что невозможное дело – найти мудреца. «Конечно, – ответил Ксенофан, – ведь нужно самому быть мудрецом, чтобы найти мудреца».[523]
(ок. 430—354 гг. до н.э.)
историк и писатель, ученик Сократа, из Афин
Нельзя просить у богов победы в кавалерийском сражении тем, кто не умеет ездить верхом.[524]
Предводитель должен отличаться от подчиненных не роскошным образом жизни, а трудолюбием и умением предвидеть события.[525]
Трудно прокормить одного бездеятельного человека, еще труднее прокормить целое семейство, но труднее всего содержать войско, проводящее время в праздности.[526]
Тот, кто намерен добиться победы [на войне], должен стать коварным, скрытным, хитрым, лукавым, вором и грабителем.[527]
Воины, предавшиеся грабежу, сами становятся добычей.[528]
Если люди трусят, то чем больше их, тем более ужасному и паническому страху они поддаются.[529]
Кир (…) считал (…) совершенно нелепым, если полководец, желая дать какое-нибудь распоряжение, будет приказывать так, как это делают у себя дома некоторые из господ: «Пусть кто-нибудь сходит за водой» или «Пусть кто-нибудь нарубит дров». (…) При таких приказаниях все только смотрят друг на друга, но никто не берется выполнять распоряжение, все виновны, но никто не стыдится (…). Вот по этим-то причинам он и называл по имени всех, кому отдавал какое-либо приказание.[530]
Убеждение, что ими пренебрегают, делает хороших воинов малодушными, а дурных – более наглыми.[531]
Оружие (…) уравнивает слабых с сильными.[532]
Великое дело – завладеть властью, но еще более трудное – однажды захватив, сохранить ее за собой.[533]
Счастье доставляет тем больше радости, чем больше потрудишься, прежде чем достигнешь его. Ведь труд – приправа к счастью.[534]
Не так страшно не достичь счастья, как горько лишиться уже достигнутого.[535]
У царя много очей и много ушей. А если кто думает, что у царя есть только одно избранное око, то он ошибается.[536]
(314—393 гг.)
глава ораторской школы в Антиохии
Молва определяет нравы.[537]
Добродетель – выгодна.[538]
Умел он [император Юлиан] делать зараз три дела, именно слушать, говорить и писать.[539]
Человек существо ненасытное и неблагодарное.[540]
Приходится более восхищаться законностью данной власти, чем ее обширностью.[541]
(ок. 120 – ок. 190 гг.)
оратор и писатель, мастер сатирического диалога, из Самосаты (Сирия)
В пляске каждое движение преисполнено мудрости, и нет ни одного бессмысленного движения. Поэтому митиленец Лесбонакт (…) прозвал танцоров «мудрорукими».[542]
Знающий целое может знать и его часть, но знающий часть еще не знает целого. (…) Мог бы Фидий, увидавший львиный коготь, узнать, что он – львиный, если бы никогда не видал льва целиком?[543]
Жизнь коротка, а наука долга.[544]
Кормилицы (…) говорят о своих питомцах, что надо их посылать в школу: если они и не смогут научиться там чему-нибудь доброму, то, во всяком случае, находясь в школе, не будут делать ничего плохого.[545]
Среди мертвецов равноправие.[546]
Похвала приятна только тому, кого хвалят, остальным же она надоедает.[547]
Да будет мой историк таков: (…) справедливый судья (…), чужестранец, пока он пишет свой труд, не имеющий родины.[548]
Лучше, когда мысли мчатся на коне, а язык следует за ними пешком, держась за седло и не отставая при беге.[549]
Невежество делает людей смелыми, а размышление – нерешительными. (Перефразированный Фукидид.)[550]
Только раз в жизни римляне бывают искренни – в своих завещаниях.[551]
Количеством нужд дети превосходят взрослых, женщины – мужчин, больные – здоровых. Короче говоря, всегда и везде низшее нуждается в большем, чем высшее. Вот почему боги ни в чем не нуждаются, а те, кто всего ближе стоит к богам, имеют наименьшие потребности.[552]
Где надежды значительнее, там всегда и зависть губительнее, и ненависть опаснее.[553]
Ненавижу тех, кто помнит, что было на пиру.[554]
Дым отечества (…) светлее огня на чужбине.[555]
«Что такое люди?» – «Смертные боги» – «А что такое боги?» – «Бессмертные люди».[556]
Сама забота не без отрады, так как доставляет некоторое занятие. Что бы мы делали, не имея никого, о ком позаботиться?[557]
Огонь не потухает оттого, что от него зажгут другой.[558]
Следует класть на язык свой печать, чтоб слова не молвить
Лишнего, – пуще богатства надо слова охранять.
Надо пользоваться не красотой книг и не их количеством, но их речью и всем, что в них написано.
Пока ты счастлив, у тебя есть друзья среди людей, есть друзья и среди богов; последние охотно выслушивают твои просьбы. Но случись с тобой несчастье, с тобой перестанут водить дружбу; с переменой счастья все разом становятся во враждебные отношения к тебе.
Красоте присуще столь многое, что и для тех, кто придет на смену нам, всегда найдется, о чем сказать во славу красоты.
Начало – половина всего.
Много дружеских связей расторгнуто, много домов обращено в развалины – доверием к клевете.
Нам кажется недостаточным оставить тело и душу детей в таком состоянии, в каком они даны природой, – мы заботимся об их воспитании и обучении, чтобы хорошее стало много лучшим, а плохое изменилось и стало хорошим.
Брак обеспечивает необходимую преемственность рода человеческого.
Ты делаешь из мухи слона.
Слушай и молчи.
(ок. 342 – ок. 297 гг. до н.э.)
драматург, из Афин
Богов любимцы умирают юными.[559]
Как можется, живем, а не как хочется.[560]
И у богов, похоже, суд неправедный.[561]
Как из машины бог, ты появляешься.[562]
Не речью убеждают, а характером.[563]
Бог совершает все, храня молчание.[564]
Ошибки совершать всем людям свойственно.[565]
Да, время – лучший лекарь неизбежных зол.[566]
Нет в мире ничего отважней глупости.[567]
Соображаешь слабо, крепко выпивши.[568]
Женитьба (…) зло, но зло необходимое.[569]
Говорят, кто-то из друзей сказал Менандру: «Дионисии на носу, Менандр, а ты не написал комедии?» Менандр же ответил: «Клянусь, я как раз написал. Комедия придумана, остается только стихи сочинить».[570]
Как великолепен человек, если это человек настоящий!
Время залечивает все раны.
Живет лишь тот, кто не для одного себя живет.
Жить только для себя не значит жить.
Власть придает словам отпечаток правды.
Не во всем и не всем нужно верить.
В споре часто побеждают дерзость и красноречие, а не истина.
Нравственные качества справедливого человека вполне заменяют законы.
Справедливый человек не тот, который не совершает несправедливости, а тот, который, имея возможность быть несправедливым, не желает быть таковым.
Со временем всякая правда обнаружится.
Не исследуй темного, если ты пренебрег ясным.
Мы все умны, когда дело идет о том, чтобы давать советы, но когда надо избегать промахов, мы не более как дети.
Тот, кто потерял любимого человека, не должен впадать в отчаяние. Сильно страдая, он только себя истязает, а покойнику нет от этого никакой пользы. Тот, кто умен, со слезами провожает умершего на кладбище, но, предав его земле, изгоняет из сердца скорбь. Он вспоминает, что и сам смертен, что и ему уготована та же участь.
Кто на многое отваживается, тот неизбежно во многом и ошибается.
Способно мудрое слово печаль врачевать.
Да, слово – врач страданий человеческих,
Что в силах душу из недуга вызволить.
И в бурьяне бывает красивый цветок, и у простых людей – мудрое слово.
Тех избегай, кто откровенен в словах.
Глубокий смысл в невысказанных словах.
Паче всего приучись сдерживать язык.
Молчание может быть самым тяжким обвинением.
Язык, который умудрен знаниями, не будет запинаться.
Презирай болтуна, который прерывает собеседника, желая обязательно вставить слово.
Душе израненной доброе слово – лекарство.
Добро говорящему ничего враждебного слову его не предпринимай.
Дурной человек в речах познается.
Нет ничего сильнее слова.
Необдуманно вырвавшееся слово так же трудно удержать, как брошенный камень.
Множимое языками причиной бывает бед.
Никакого порока нет злей клеветы: чужой поступок обсуждая, клеветник на себя принимает позор.
Обвинитель и судья не могут совмещаться в одном лице.
Лучше встретить зло лицом к лицу, чем думать о нем.
Блажен тот, кому повезет с верным другом.
Никакое добро не лучше друга.
Выявит друга время, как злато – огонь.
Желая быть верным, имей и верных друзей.
Не избегай друга, в беде находящегося.
Благородство нужно, чтобы друзьям служить.
Многие – угощенью друзья, а не дружбе.
Даже во гневе тайны друга своего не открывай.
Если ты направился к другу в гости, то вид его детей, еще до того как ты зашел в дом, скажет тебе, почитаем ли ты своим другом. Если дети встретят тебя радостно, можешь быть уверен, что друг любит тебя и ты ему дорог. Но если его дети не вышли тебе навстречу, значит твой друг не желает тебя видеть. Тогда повернись и, не раздумывая, возвращайся домой.
И друзей, и недругов нужно судить равной мерой.
Друга своего хваля, себя хвалишь.
Во вражде друг ничем не отличается от врага.
Не радуйся кончине врага, ибо все люди смертны и ждет их дом вечности. Если есть у тебя враг, не моли Бога о его кончине, ибо, умерев, он ускользнет от всех земных зол. Молись, чтобы он обеднел, остался жив и всю жизнь стонал от горя.
Гляди на женские нравы, но не подражай им.
Не красота всякой женщины – золото, но ум и молчание.
Любовь растет от ожиданья долгого
И быстро гаснет, быстро получив свое.
Гнев любящего недолог.
Ссоры любящих длятся недолго.
Взаимная любовь скрепляется детьми.
Хорошую жену нелегко сыскать.
Решив жениться, расспроси соседа, уже женатого.
Если собираешься жениться, то прежде разузнай, каков язык той женщины, которую ты себе выбрал в жены. Языкастая жена – это сущий ад.
Если хочешь прожить без печали, не женись.
Мгла солнцу наносит вред, а распутная жена имуществу мужа своего.
Никогда не обвиняй ложно жены своей.
Плохой муж – горше смерти.
Добрая жена в доме как муравей, а злая жена как дырявая бочка.
Злая жена – навсегда печаль.
Женские ссоры выжигают весь дом.
Родителей всегда почитай наравне с Богом.
Когда ссорятся братья, не иди к ним и не пытайся их рассудить. Стой в стороне и не вмешивайся в их дела. Родные братья снова помирятся, а тебя возненавидят в сердце своем.
Если сын твой вышел из отроческого возраста дерзким и бесстыжим, склонным к воровству и лжи, сделай его гладиатором. Дай ему в руки меч или нож и молись Богу, чтобы он скорее был растерзан зверьми или убит. Ибо если он останется в живых, то из-за его пороков ты погибнешь. Не жди от него ничего хорошего. Плохой сын пусть лучше умрет.
Тот является отцом, кто воспитывает, а не тот, кто родит.
Благодарность приятна вовремя.
Когда ты наполнил свой живот вином, удались прочь. Неужели чревоугодие не позволит тебе оставить собрание друзей?
Побеждает всегда подстрекатель.
Никогда не помни прежних обид.
Нет ничего ужаснее гнева.
Умеющий гнев сдержать, позорных дел никогда не совершит.
Скитальца и нищего встретив, не обходи.
Для человека нет ничего хуже печали.
Много вина – мало ума.
Обилие выпитого вина ведет к болтливости.
Выше высокомерия нет гнуснее порока.
Не будь сварливым и неуживчивым, такие люди никогда не выходят из нищенского состояния.
Презирай распущенных людей, закосневших в пороке. Их нельзя исправить, как нельзя обуздать ветер.
Не следует ежедневно есть хлеб у того, кто богаче тебя. Когда ты бываешь у него за столом, он специально для тебя ничего не тратит, но если он придет к тебе, ты потратишь сразу все, что накопил за месяц, а потом тебя будут мучить угрызения совести.
Никто не хочет быть в родстве с нищим.
Будучи юным, повинуйся старшим.
Старость не высмеивай – ведь ты идешь к ней.
(ок. 180—100 гг. до н.э.)
философ-стоик
Нестойкую душу нельзя вверять ни вину, ни красоте, ни лести, ни другим соблазнительным приманкам.
(ок. 660 – ок. 585 гг. до н.э.)
тиран (правитель) Коринфа
На вопрос, почему он остается тираном, он [Периандр] ответил: «Потому что опасно и отречение, и низложение».[571]
Кто хочет править спокойно, пусть охраняет себя не копьями, а общей любовью.[572]
Прекрасен покой, опасна опрометчивость, мерзостна корысть.
Наслаждение бренно – честь бессмертна.
В счастье будь умерен, в несчастье разумен.
Почему правитель боится оставить власть? – Потому что опасно и отречение, опасно и низложение.
Сговора держись. Тайн не выдавай.
Наказывай не только за проступок, но и за намерение.
К друзьям и в несчастье будь неизменен.
В усердии – все.
(ок. 490—429 до н.э.)
афинский стратег, вождь демократической группировки
Юношество, погибшее на войне, – как изъятая из года весна.[573]
У алтаря кончаются права дружбы, сказал Перикл, отказываясь от участия в ложной клятве.[574]
Перикл, избираемый стратегом, всякий раз, надевая военный плащ, говорил себе: «Осторожней, Перикл: ты начальствуешь над свободными людьми, и к тому же над эллинами, и к тому же над афинянами».[575]
Однажды, когда он [Перикл] вместе с Софоклом участвовал в морской экспедиции в должности стратега и Софокл похвалил одного красивого мальчика, Перикл ему сказал: «У стратега, Софокл, должны быть чистыми не только руки, но и глаза».[576]
Умирая, он [Перикл] сказал в похвалу себе, что никому из афинян не пришлось надеть из-за него траур.[577]
Рождение – благо для тех, кто своими делами оставит вечную о себе память.
(ок. 518—442 или 438 гг. до н.э.)
поэт-лирик
Непоколебимое основание государства – справедливость.
Склонность к ссоре, поношению и зависти – спутник пустых людей.
(VI в. до н.э.)
философ, математик, религиозный и политический деятель, основатель пифагорейской школы, родился на о-ве Самос
Числу все вещи подобны.[578]
Все, что познается, имеет число, ибо невозможно ни понять ничего, ни познать без него.[579]
Гармония есть (…) согласие разногласного.[580]
Мудрецом, по его [Пифагора] словам, может быть только бог, а не человек. (…) А философ ["любомудр"] – это просто тот, кто испытывает влечение к мудрости.[581]
Жизнь (…) подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные – торговать, а самые счастливые – смотреть; так и в жизни иные, подобные рабам, рождаются жадными до славы и наживы, между тем как философы – до единой только истины.[582]
Похоти уступай зимой, не уступай летом; менее опасна она весной и осенью, опасна же во всякую пору и для здоровья нехороша.[583]
У друзей все общее, и дружба есть равенство.[584]
Дружба есть равенство.[585]
Душа совершает круг неизбежности, чередою облекаясь то в одну, то в другую жизнь.[586]
Уходя на чужбину, не оборачивайся.[587]
[Пифагор] запрещает молиться о себе, потому что, в чем наша польза, мы не знаем.[588]
Жизнь человеческую он [Пифагор] разделял так: «Двадцать лет – мальчик, [еще] двадцать – юнец, [еще] двадцать – юноша, [еще] двадцать – старец».[589]
«Огня ножом не вороши», то есть человека гневного и надменного резкими словами не задевай.[590]
«Уходя, не оглядывайся», то есть перед смертью не цепляйся за жизнь.[591]
«Будь с теми, кто ношу взваливает, не будь с теми, кто ношу сваливает», – этим он велел поощрять людей не к праздности, а к добродетели и к труду.[592]
Без ума человек не познает ничего здравого, ничего истинного и даже не способен ничего уловить какими бы то ни было чувствами, – только ум сам по себе все видит и все слышит,прочее же и слепо и глухо.[593]
Где (…) необходимость, там и возможность.[594]
Будем относиться благоразумно и справедливо ко всем, не только к благоразумным и справедливым, и не будем честными с честными и злыми со злыми.[595]
Если совершается с удовольствием постыдное, то удовольствие проходит, а стыд остается; если же совершается с усилием достойное, то усилие проходит, а достойное остается.[596]
Чаще теряют меру в питье, чем в еде.[597]
Пифагор запрещает без приказания полководца, то есть божества, оставлять свой сторожевой пост, покидая жизнь. (О самоубийстве).[598]
Среди говорящих тварей есть боги, есть люди, а еще есть Пифагор.[599]
Будь благословенно божественное число, породившее богов и людей.
Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные – торговать, а самые счастливые – смотреть.
Кубок жизни был бы сладок до приторности, если бы не падало в него горьких слез.
Если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди галок.
Две вещи делают человека богоподобным: жизнь для блага общества и правдивость.
Будь другом истины до мученичества, но не будь ее защитником до нетерпимости.
Что бы о тебе ни думали, делай то, что ты считаешь справедливым. Будь одинаково равнодушным и к порицанию, и к похвале.
Статую красит вид, а человека – деяния его.
Просыпаясь утром, спроси себя: «Что я должен сделать?» Вечером, прежде чем заснуть: «Что я сделал?»
Делай великое, не обещая великого.
Не закрывай глаз, когда хочешь спать, не разобравши всех своих поступков за прошедший день.
Погрешности свои старайся не прикрывать словами, но врачевать обличениями.
Одному только разуму, как мудрому попечителю, должно вверять всю жизнь.
Все исследуй, давай разуму первое место.
Полезнее камень наобум бросить, чем слово пустое.
Как ни коротки слова «да» и «нет», все же они требуют самого серьезного размышления.
Одно и то же, что от полыни горечь отнять и что у слова дерзость отсечь.
Шутку, как и соль, должно употреблять с умеренностью.
Для познания нравов какого ни есть народа старайся прежде изучить его язык.
Молчи или говори что-нибудь получше молчания.
Лесть подобна оружию, нарисованному на картине: она доставляет приятность, а пользы никакой.
Избери себе друга; ты не можешь быть счастлив один: счастье есть дело двоих.
Живи с людьми так, чтобы твои друзья не стали недругами, а недруги стали друзьями.
Человек умирает в опьянении от вина; он беснуется в опьянении от любви.
Благоразумная супруга! Если желаешь, чтобы муж твой свободное время проводил подле тебя, то постарайся, чтоб он ни в каком ином месте не находил столько приятности, удовольствия, скромности и нежности.
Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле.
Омывай полученную обиду не в крови, а в Лете, реке забвения.
Прежде всего не теряй самоуважения!
Не делай ничего постыдного ни в присутствии других, ни втайне. Первым твоим законом должно быть уважение к себе самому.
Во время гнева не должно ни говорить, ни действовать.
Как старинное вино непригодно к тому, чтобы его много пить, так и грубое обращение непригодно для собеседования.
Пьянство есть упражнение в безумстве.
Неразумные при выпивании вина доходят до опьянения, а при несчастьях – до совершенной потери ума.
Спроси у пьяницы, как бы он мог перестать пьянствовать? Я отвечу за него: пусть почаще вспоминает о делах, какие он делает в пьяном виде.
У хвастунов, так же как и в позлащенном оружии, внутреннее не соответствует наружному.
Только неблагородный человек способен в глаза хвалить, а за глаза злословить.
Никто не должен преступать меру ни в пище, ни в питии.
(427—347 гг. до н.э.)
афинский философ, ученик Сократа
Покажи мне свою немногословность, а многословие покажешь в другой раз.[600]
Поступать несправедливо хуже, чем терпеть несправедливость.[601]
Я слышал от одного мудрого человека, что теперь мы мертвы и что тело – наша могила.[602]
[Единоличных правителей] власть толкает (…) на самые тяжкие и нечестивые проступки. (…) Худшие преступники выходят из числа сильных и могущественных.[603]
Трудно (…) и потому особенно похвально – прожить всю жизнь справедливо, обладая полной свободою творить несправедливость.[604]
Не казаться хорошим должно человеку, но быть хорошим.[605]
Если первое благо – быть справедливым, то второе – становиться им, искупая вину наказанием.[606]
Как поэты любят свои творения, а отцы – своих детей, так и разбогатевшие люди заботливо относятся к деньгам – не только в меру потребности, как другие люди, а так, словно это их произведение. Общаться с такими людьми трудно: ничто не вызывает их одобрения, кроме богатства.[607]
Самое великое наказание – это быть под властью человека худшего, чем ты, когда сам ты не согласился управлять.[608]
Мусическое [музыкальное] искусство (…) всего более проникает в глубь души и всего сильнее ее затрагивает.[609]
[В государствах] заключены два враждебных между собой государства: одно – бедняков, другое – богачей; и в каждом из них опять-таки множество государств.[610]
Не бывает потрясения в стилях музыки без потрясения важнейших политических законов.[611]
В образцово устроенном государстве жены должны быть общими, дети – тоже, да и все их воспитание будет общим.[612]
Пока в государствах не будут царствовать философы, либо (…) нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, (…) до тех пор (…) государствам не избавиться от зол.[613]
… Люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. (…) Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине (…). Разве ты думаешь, что (…) люди что-нибудь видят, (…) кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры? (…) Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого.[614]
Есть два рода нарушения зрения (…): либо когда переходят из света в темноту, либо из темноты – в свет. То же самое происходит и с душой.[615]
Не следует, чтобы к власти приходили те, кто прямо-таки в нее влюблен. А то с ними будут сражаться соперники в этой любви.[616]
Тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство.[617]
Когда появляется тиран, он вырастает (…) как ставленник народа.[618]
Первой его [тирана] задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе. (…) А если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю.[619]
Самое тяжелое и горькое рабство – рабство у рабов.[620]
Какой-то страшный, дикий и беззаконный вид желаний таится внутри каждого человека, даже в тех из нас, что кажутся вполне умеренными; это-то и обнаруживается в сновидениях.[621]
Нет более жалкого государства, чем управляемое тиранически, и более благополучного, чем то, в котором правят цари.[622]
Нельзя ценить человека больше, чем истину.[623]
[О поэзии, не приносящей пользу государству:] Мы выслали ее из нашего государства.[624]
Добродетель не есть достояние кого-либо одного, почитая или не почитая ее, каждый приобщится к ней больше либо меньше. Это – вина избирающего, бог не виновен.[625]
Несправедливые люди при всей их ловкости действуют как те участники забега, которые в один конец бегут хорошо, а на дальнейшее их не хватает; сперва они бегут очень резво, а под конец делаются посмешищем и, не добившись венка, уходят с поникшей головой и повесив нос. Между тем подлинные бегуны достигают цели, получают награды и увенчиваются венками; не так ли большей частью случается и с людьми справедливыми?[626]
В жизни (…) всегда надо уметь выбирать средний путь, избегая крайностей; в этом – высшее счастье человека.[627]
Все находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни и каждый – с самим собой.[628]
Победа над собой есть первая и наилучшая из побед. Быть же побежденным самим собой всего постыдней и хуже.[629]
Хороший законодатель (…) станет устанавливать законы, касающиеся войны, ради мира, а не законы, касающиеся мира, ради военных действий.[630]
Закон – владыка над правителями, а они – его рабы.[631]
Любящий слеп по отношению к любимому.[632]
Одновременно быть и очень хорошим, и очень богатым невозможно.[633]
В серьезных делах надо быть серьезным, а в несерьезных – не надо.[634]
Человек (…) это какая-то выдуманная игрушка бога (…). Этому-то и надо следовать (…). Надо жить играя.[635]
Без смешного нельзя познать серьезного.[636]
Как говорят каменщики, большие камни не ложатся хорошо без малых.[637]
Человека [совершившего преступление из-за страстей] правосудие постигнет не за совершенное деяние – ведь свершившееся никогда уже не сможет стать несвершившимся, – но ради того, чтобы в будущем он (…) возненавидел несправедливость, – а также чтобы возненавидели ее все те, кто видел суд над ним.[638]
С ума сходят многие и по-разному.[639]
Поэт – существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка. (…) Ради того бог и отнимает у них рассудок и делает своими слугами, божественными вещателями и пророками, чтобы мы, слушая их, знали, что не они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам бог и через них подает свой голос.[640]
О, если бы (…) большинство способно было делать величайшее зло, с тем чтобы быть способным и на величайшее добро! Хорошо бы это было! А то ведь оно не способно ни на то, ни на другое: оно не может сделать человека ни разумным, ни неразумным, а делает что попало.[641]
Воздавать злом за зло, как этого требует большинство, (…) несправедливо.[642]
Бесстрашное существо и существо мужественное – это не одно и то же. (…) Мужеству и разумной предусмотрительности причастны весьма немногие, дерзкая же отвага и бесстрашие, сопряженные с непредусмотрительностью, свойственны очень многим – и мужчинам, и женщинам, и детям, и животным.[643]
Величайшая дружба существует между крайними противоположностями. (…) Ведь противоположное питает противоположное, тогда как подобное не получает ничего от подобного.[644]
[Об отцах и матерях павших воинов:]
Надо (…) не причитать вместе с ними, ибо не надо ничего добавлять к их печали (…), а, наоборот, следует ее исцелять и смягчать, напоминая им, что (…) молили они богов не о том, чтобы дети их стали бессмертными, но о том, чтобы они были доблестными и славными.[645]
Судьба – путь от неведомого к неведомому.[646]
Человек – существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями; единственное из существ, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях.[647]
Стыд – страх перед ожидаемым бесчестием.[648]
Воспитание есть усвоение хороших привычек.[649]
Любящий божественнее любимого, потому что вдохновлен богом.[650]
Каждый из нас – это половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину.[651]
По мнению большинства, боги прощают нарушение клятвы только влюбленному, поскольку, мол, любовная клятва – это не клятва.[652]
Любить – значит искать свою половину.[653]
Соитие мужчины и женщины есть (…) дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном.[654]
Рожденье – это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу. (…) А значит, любовь – это стремление и к бессмертию.[655]
… Самое главное – исследование вопроса, хотя может случиться, что при этом мы исследуем и того, кто спрашивает, то есть меня самого, и того, кто отвечает.[656]
Трудно становиться хорошим, хотя это и возможно, но быть хорошим – невозможно.[657]
Быть человеку хорошим, то есть постоянно хорошим, невозможно, стать же хорошим можно; но тот же самый человек способен стать и дурным.[658]
Мужественные бывают смелыми, но не все смелые мужественны.[659]
Никто (…) не выберет большего [зла], если есть возможность выбрать меньшее.[660]
Как раз философу свойственно испытывать (…) изумление. Оно и есть начало философии.[661]
Число составляет всю суть каждой вещи.[662]
[Время] – движущееся подобие вечности.[663]
Время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно.[664]
Поэт – если только он хочет быть настоящим поэтом – должен творить мифы, а не рассуждения.[665]
Есть люди, которым лучше умереть, чем жить, и, размышляя о них, (…) ты будешь озадачен, (…) почему они обязаны ждать, пока их облагодетельствует кто-то другой.[666]
Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним – умиранием и смертью.[667]
Истинные философы много думают о смерти, и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди.[668]
Если иные (…) мужественно встречают смерть, то не из страха ли перед еще большим злом? (…) Стало быть, все, кроме философов, мужественны от боязни, от страха.[669]
[Знание – это своего рода припоминание. (…) Те, о ком мы говорим, что они познают, на самом деле только припоминают, и учиться в этом случае означало бы припоминать.[670]
Нужно достигнуть одного из двух: узнать истину от других или отыскать ее самому либо же, если ни первое, ни второе не возможно, принять самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем, точно на плоту, попытаться переплыть через жизнь; если уже не удается переправиться на более устойчивом и надежном судне – на каком-нибудь божественном учении.[671]
Я рискую показаться вам не философом, а завзятым спорщиком, а это уже свойство полных невежд. Они, если возникнет разногласие, не заботятся о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутствующим свое мнение – вот что у них на уме.[672]
Когда кто влюблен, он вреден и надоедлив, когда же пройдет его влюбленность, он становится вероломным.[673]
Кто (…) без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых.[674]
Во влюбленном, словно в зеркале, он [любимый] видит самого себя.[675]
… Во всей трагедии и комедии жизни (…) страдание и удовольствие смешаны друг с другом.[676]
Платон увидел одного человека за игрой и кости и стал его корить. «Это же мелочь», – ответил тот. «Но привычка не мелочь», – возразил Платон.[677]
Однажды, когда к нему вошел Ксенократ, Платон попросил его выпороть раба: сам он не мог этого сделать, потому что был в гневе. А какому-то из рабов он и сам сказал: «Не будь я в гневе, я бы тебя выпорол!»[678]
Платон, говорят, (…) сказал: «Аристотель меня брыкает, как сосунок-жеребенок свою мать».[679]
[Кинику Диогену:]
Какую же ты обнаруживаешь спесь, притворяясь таким смиренным![680]
Платон, умирая, восхвалял своего гения и свою судьбу за то, что, во-первых, родился человеком, во-вторых, эллином, а не варваром и не бессловесным животным, а также и за то, что жить ему пришлось во времена Сократа.[681]
Стараясь о счастье других, мы находим свое собственное.
В своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и все что угодно, но только не себя самих.
Бог в нас самих.
Кто не совершает несправедливости – почтенен; но более чем вдвое достоин почета тот, кто и другим не позволяет совершать несправедливостей.
Крайняя несправедливость – казаться справедливым, не будучи таким.
Сократ – друг, но самый близкий друг – истина.
Хорошее начало – половина дела.
Никто не становится хорошим человеком случайно.
Разумный наказывает не потому, что был совершен проступок, а для того, чтобы он не совершался впредь.
Очень плох человек, ничего не знающий, да и не пытающийся что-нибудь узнать. Ведь в нем соединились два порока.
Невежественными бывают только те, которые решаются такими оставаться.
Круглое невежество – не самое большое зло: накопление плохо усвоенных знаний еще хуже.
Глупца можно узнать по двум приметам: он много говорит о вещах, для него бесполезных, и высказывается о том, про что его не спрашивают.
Ничто не является более тягостным для мудрого человека и ничто не доставляет ему большего беспокойства, чем необходимость тратить на пустяки и бесполезные вещи больше времени, чем они того заслуживают.
Основа всякой мудрости есть терпение.
Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину того, о чем он собирается говорить?
Красиво сказанная речь о прекрасных деяниях остается в памяти слушающих, к чести и славе тех, кто эти дела совершил.
Недобросовестные ораторы стремятся представить плохое хорошим.
Кто в верности не клялся никогда, тот никогда ее и не нарушит.
В шутку, а не всерьез.
Речь истины проста.
Книга – немой учитель.
Человек, поглупевший от суеверия, есть презреннейший из людей.
Угождать во имя добродетели прекрасно в любых случаях.
Тесная дружба бывает у сходных меж собою людей.
Чтобы приобрести расположение друзей и приятелей при житейских сношениях с ними, следует оценивать их услуги, оказываемые нам, выше, чем это делают они сами; наоборот, наши одолжения друзьям надо считать меньшими, чем это полагают наши друзья и приятели.
Сколько рабов, столько врагов.
Любимое часто ослепляет любящего.
Относительно всякого брака пусть соблюдается одно предписание: каждый человек должен заключать брак, полезный для государства, а не только наиболее приятный для самого себя.
Не прибавляй огонь к огню.
Быть обманываемым самим собою – хуже всего, потому что в таком случае обманщик постоянно присутствует при обманываемом.
Для соразмеренности, красоты и здоровья требуется не только образование в области наук и искусства, но и занятия всю жизнь физическими упражнениями, гимнастикой.
Гимнастика есть целительная часть медицины.
Время уносит все; длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу.
Изменчивей хамелеона.
(ок. 46 – ок. 127 гг.)
философ, писатель и историк, из Херонеи (Беотия)
Высшая мудрость – философствуя, не казаться философствующим и шуткой достигать серьезной цели.[682]
Беседа должна быть столь же общим достоянием пирующих, как и вино.[683]
Начальником пьющих должен быть надежнейший из пьющих. А таковым он будет, если и опьянению нелегко поддается, и не лишен вкуса к выпивке.[684]
Старики скорее подвергаются опьянению, чем молодые, впечатлительные – скорее, чем спокойные, грустные и озабоченные – скорее, чем беззаботные и веселые.[685]
Самое приятное в мореплавании – близость берега, а в сухопутном хождении – близость моря.[686]
Нам приятно, когда нас спрашивают о том, о чем мы склонны рассказать и без чьей-либо просьбы.[687]
Старикам, готовым говорить по всякому поводу, хотя бы и не к делу, доставит удовольствие любой вопрос, идущий навстречу этой их склонности.[688]
Подшучиванье иной раз сильнее задевает, чем брань. (…) Кто попрекает человека, назвав его торговцем соленой рыбой, тот попросту выразит пренебрежение к его ремеслу; а кто скажет: «Знаем, что ты локтем нос утираешь», – добавит к этому издевку. (…) Острота насмешки сообщает длительность ее действию, как зазубрина на стреле, и чем больше она забавляет окружающих, тем больше уязвляет того, против кого направлена: восхищаясь сказанным, слушатели как бы присоединяются к содержащемуся в нем поношению. (…) Всякий насмешник как бы косвенно призывает окружающих сочувственно присоединиться к содержащемуся в его словах уязвлению.[689]
Что родилось раньше, курица или яйцо?[690]
Пение, смех и пляска свойственны умеренно выпившему; а болтать, о чем не следовало, – признак перепившего и пьяницы.[691]
Совместная выпивка помогает лучше узнать друг друга. (…) Вино показывает каждого таким, каков он есть.[692]
Старческой природе самой по себе присущи явные признаки опьянения: дрожание членов, косноязычие, излишняя болтливость, раздражительность, забывчивость, рассеянность. (…) Нет ничего более похожего на старика, чем пьяный молодой человек.[693]
Дети любят в рассказываемом им некоторую загадочность, а из игр предпочитают такие, которые содержат в себе нечто сложное и трудное.[694]
В начале обеда гостям бывает тесно, а позднее – просторно.[695]
[Некий римлянин], пообедав в одиночестве, (…) сказал: «Сегодня я поел, но не пообедал».[696]
Истинные цари боятся за подданных, а тираны – подданных, и поэтому вместе с могуществом возрастает у них боязливость: чем больше людей им подвластно, тем больше у них оснований для страха.[697]
Поэзии нет дела до правды.[698]
Многие цари и властители, которым недостает ума, подражают неумелым ваятелям: как те воображают, будто их колоссы будут казаться исполненными величия и мощи, если они их изваяют с широко расставленными ногами, напряженными мышцами и разверзнутым ртом, так и они думают посредством сурового голоса, мрачного взгляда, грубого обращения, нелюдимого поведения придать достоинство и значительность своей власти.[699]
Знаки доверия порождают обратное доверие и проявления любви – такую же любовь.[700]
Ловля с помощью отравы позволяет легко и быстро добыть рыбу, но портит ее, делая несъедобной; так и жены, которые ворожбою и приворотными зельями стараются удержать при себе мужей, чувственными наслаждениями пленяют их, но живут потом с умалишенными и безумными. Даже Кирке [Цирцее] никакой не было пользы от заколдованных ею, и не знала она, что с ними делать, превращенными в ослов и свиней, зато в Одиссея, который оставался в здравом уме и держался с нею осмотрительно, влюбилась до беспамятства.[701]
Эллинам, служившим в войске у Кира, военачальники приказали встречать врага молча, если он нападет с криком, и, наоборот, бросаться на него с криками, если враг молчит. Умная жена, пока разгневанный муж кричит и бранится, хранит молчание, и лишь когда он умолкает, заводит с ним разговор, чтобы смягчить его и успокоить.[702]
Есть люди, которые оттого, что не имеют, чем им заняться всерьез, бросаются в общественные дела, превращая их в некий род препровождения времени.[703]
[Об афинянах:] Едва ли кому можно доставить так много удовольствия похвалами, но так мало огорчения насмешками. Начальников своих они заставляют трепетать, а врагам являют милость.[704]
Придворные льстецы (…), словно птицеловы, подражают голосам и перенимают повадки тех, на кого охотятся.[705]
[Совет государственному мужу:]
Спеши развить и украсить собственный характер, затем что тебе предстоит жить, словно в театре, на глазах у зрителей.[706]
Беременных женщин подчас тянет поесть камней, а страдающие морской болезнью требуют соленой воды или еще чего-нибудь в этом роде – а чуть позже взятое в рот выплюнуто и смотреть на него не хочется. Вот так и народ по легкомыслию, или по надменности, или по недостатку в более достойных вождях может прибегнуть к услугам кого попало, но не перестает выказывать им презрение и отвращение и всегда рад услышать насмешки над ними.[707]
В Лакедемоне, когда некий человек дурных нравов внес однажды дельное предложение, народ его отверг, а эфоры велели одному из старейшин, выбранному для этого по жребию, повторить предложение от своего лица, как бы перенеся его из нечистого сосуда в чистый и тем сделав приемлемым для сограждан. Такую силу имеет в государственных делах доверие или недоверие к личной порядочности деятеля.[708]
Пословица говорит, что волка за уши не удержишь, но граждан и государство только за уши и следует вести, не подражая тем, кто, по невежеству и неспособности в искусстве слова, прибегает к приемам пошлым и низменным, обращается вместо слуха к утробам и кошелькам.[709]
Непристойные речи [политика] позорят больше того, кем, чем того, про кого они говорятся.[710]
Если одна нога закована в колодку, то не надо просовывать в колодку и голову.[711]
С народом (…) надо обращаться как с влюбленным, держась от него подальше и заставляя тосковать о своем отсутствии.[712]
[Греку, решившему заняться политической деятельностью:]
Попроще надо шить хламиду (…) и не возлагать непомерно горделивых украшений на свой венок, видя римский сапог над головой. Подражай лучше актерам, которые влагают в представление свою страсть, свой характер, свое достоинство, но не забывают прислушиваться к подсказчику, чтобы не выйти из меры и границ свободы, данной им руководителем игр. Если ты собьешься, тебя ждет не свист, не смех, не пощелкиванье языком; многих уже постиг «Топор-головосек, судья безжалостный».[713]
Государственный муж обязан считать предпочтительнее поражение от сограждан, нежели победу ценой насилия и урона для городских установлений.[714]
Умение повелевать и умение повиноваться связаны между собою. (…) При демократическом устройстве человек недолгое время приказывает, но всю остальную жизнь слушается.[715]
Благороднейшее и полезнейшее искусство – повиноваться тому, кто над тобой законно поставлен, даже если ему по случайности недостает могущества и славы. Принято же на сцене, чтобы актер для первых ролей, будь то хоть сам Феодор или Пол, представал перед исполнителем третьих ролей как служитель и почтительно к нему обращался, если у того венец и скипетр.[716]
Кто способен извлекать корысть из общественных дел, способен и на окрадывание могил.[717]
Ни на одну из трехсот статуй [тирана] Деметрия Фалерского не успела сесть ни ржавчина, ни грязь, потому что все они были уничтожены еще при его жизни.[718]
Говорят, что погубил народ тот, кто первым его подкупил; (…) толпа теряет свою силу, когда ставит себя в зависимость от подачек. Но подкупающим стоит поразмыслить над тем, что себя они тоже губят, когда тщатся ценой великих затрат приобрести продажную славу и этим делают толпу уверенной и дерзкой, ибо ей кажется, что в ее власти что угодно дать и что угодно взять.[719]
Болтуны никого не слышат, ибо сами говорят беспрерывно.[720]
Два главнейших и величайших [блага] – слушать и быть выслушану. Ни того ни другого не дано болтунам, и даже в самой страсти своей терпят они неудачу. (…) Они жаждут слушателей, но не находят их, напротив: всякий от болтуна бежит без оглядки.[721]
Глупые речи превращают захмелевшего в пьяного.[722]
Ни одно произнесенное слово не принесло столько пользы, сколько множество несказанных.[723]
Говорить учимся мы у людей, молчать – у богов.[724]
Слово, доколе известно одному человеку, действительно остается тайным, а перейдя ко второму, становится достоянием молвы.[725]
Брат – это друг, дарованный нам природой.[726]
Если осел тебя лягнул, не отвечай ему тем же.[727]
Если дружишь с хромым, сам начинаешь прихрамывать.[728]
Признак недоброжелательного характера историка – стремление из двух или многих версий рассказа всегда отдавать предпочтение той, которая изображает исторического деятеля в более мрачном свете.[729]
Метко ответил некий египтянин на вопрос, зачем он обернул свою ношу со всех сторон: «Чтобы не знали зачем!»[730]
Злословие непременно сопутствует любопытству.[731]
Все опасаются любопытного и прячутся от него. (…) Так что часто открытое слуху и зрению всех других укрыто только от любопытных глаз и ушей.[732]
В слабых душах возможность причинить боль ведет к тем более жестокому приступу гнева, чем тягостнее сознание собственной слабости. Поэтому женщины гневливее мужчин, больные – здоровых, старые – молодых, бедствующие – благополучных.[733]
Должен сказать себе всякий, кого гнев побуждает к возмездию: «Если он провинился сегодня, то останется провинившимся и завтра, и послезавтра». Опасаться надо не того, что он будет наказан с опозданием, а того, что, наказанный немедленно, он навсегда окажется наказанным незаслуженно, как это уже нередко случалось. Кто из нас так жесток, чтобы на пятый или десятый день подвергать раба побоям за то, что он пережарил блюдо, или опрокинул стол, или был медлителен, выполняя приказание?[734]
Не следует (…), наказывая, упиваться этим как местью, а наказав – раскаиваться; первое по-зверски, второе – по-женски.[735]
Таково приносимое богатством благополучие: без зрителей и свидетелей оно превращается в ничто.[736]
Семирамида, будучи женщиной, снаряжала походы, вооружала войска, строила Вавилон, покоряла эфиопов и арабов, переплывала Красное море, а Сарданапал, родившись мужчиной, ткал порфиру, восседая дома среди наложниц; а по смерти ему поставили каменный памятник, который изображал его пляшущим на варварский лад и прищелкивающим пальцами у себя над головой, с такой надписью: «Ешь, пей, служи Афродите: все остальное ничто».[737]
[Александру] некоторые ставят в упрек чрезмерную склонность к вину, но в своей деятельности он оставался трезвым, и его не опьяняла власть, вкусив которой другие не могут совладать с собой самими.[738]
Безбожие – это нечувствительность к божеству и незнание блага, а суеверие – чрезмерная чувствительность, которая в благе видит только зло.[739]
Ты утверждаешь, что отрицающий богов кощунствует? Но разве не в большее кощунство впадает тот, кто признает их такими, каковыми считают их суеверные? Да я предпочел бы, чтобы люди говорили, что Плутарха вовсе нет и никогда не было, чем говорили бы, что Плутарх человек непостоянный, легкомысленный, раздражи– тельный и вспыльчивый, мелочно мстительный, злопамятный – словом, такой, что если обойдешь его приглашением на обед, если за недостатком времени не явишься к нему в гости или не заговоришь с ним при встрече, то он тебя начнет со света сживать: или поймает и забьет до смерти твоего раба, или выпустит тебе на поля скотину и потравит весь твой урожай.[740]
Безбожник всего лишь полагает, что богов нет, а суеверный страстно желает, чтобы их не было, и верит он в них против воли, потому что боится не верить. (…) Суеверный по своим наклонностям – тот же безбожник, только ему не хватает смелости думать о богах то, что он хочет.[741]
Иные, спасаясь от суеверия, впадают в упорное, неизлечимое безбожие, проскочив мимо лежащего посередине благочестия.[742]
Один римлянин по имени Габба угощал как-то обедом Мецената. Заметив, что тот обменивается знаками внимания с его женой, он потихоньку склонил голову, как будто уснув. Но когда кто-то из рабов, подбежав из другой комнаты, попытался унести вино, Габба, отбросив позу спящего, воскликнул: «Мошенник, разве ты не видишь, что я сплю только для одного Мецената?»[743]
В браке большее благо любить, чем быть любимым.[744]
Мальчишка бросил камнем в собаку, а попал в мачеху и промолвил: «И то неплохо».[745]
Солон показал себя мудрым законодателем в вопросах брака, предписав сближаться с женами не реже чем трижды в месяц, не ради наслаждения, а с тем, чтобы, обновляя брак, освободить его от набирающихся при всей взаимной благожелательности в повседневной жизни разногласий – наподобие того, как государства время от времени возобновляют свои дружественные договоры.[746]
Власть многим нехороша, а хороша только одним – честью и славою, да и то лишь, если это власть лучшего над хорошими и величайшего над великими. А кто думает не о достоинстве, а только о своей безопасности, тот пускай пасет овец, лошадей и коров, а не людей.[747]
Сибариты, говорят, рассылали своим женщинам приглашения за год, чтобы им достало времени принарядиться для пира.[748]
С кем приходится плыть на корабле или служить на войне, тех мы поневоле терпим и на борту и в шатре; но в застолье сходиться с кем попало не позволит себе никакой разумный человек.[749]
Кто недоволен местом за столом, тот обижает не столько хозяина, сколько соседа, и врагами ему делаются оба.[750]
[Хороший правитель] добьется, чтобы подданные боялись не его, а за него.[751]
В том государстве лучше всего правление, (…) где дурным людям нельзя править, а хорошим нельзя не править,[752]
Лучший дом тот, (…) в котором у хозяина меньше всего дела.[753]
Жизнь есть последовательность человеческих дел, большая часть которых имеет предметом добывание и приготовление пищи.[754]
Пища нам не только средство к жизни, но и средство к смерти.[755]
Тело есть орудие души, а душа орудие бога.[756]
Взаимное послушание и благожелательство, достигнутое без предварительной борьбы, есть проявление бездеятельности и робости и несправедливо носит имя единомыслия.[757]
Славное отличается от позорного более всего надлежащей мерой.[758]
Следовало бы сказать народу: «Один и тот же человек не может быть у вас вместе и правителем и прислужником».[759]
Больше всего толпа почитает тех, перед кем испытывает страх.[760]
Добровольная смерть должна быть не бегством от деяний, но – деянием. Позорно и жить только для себя, и умереть ради себя одного.[761]
Как всегда бывает с людьми, лишенными разума, ему [египетскому царю Птолемею] стало казаться, что самое безопасное – бояться всех и не доверять никому.[762]
Ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем битвы, в которых гибнут десятки тысяч, руководство огромными армиями и осады городов.[763]
Бог – это общий отец всех людей, но (…) особо приближает к себе лучших из них.[764]
Ответы индийских мудрецов Александру Македонскому:
Кого больше – живых или мертвых? —
(…) Живых, так как мертвых уже нет.
Какое из животных самое хитрое? —
(…) То животное, которое человек до сих пор не узнал.
Что было раньше – день или ночь? —
(…) День был на один день раньше.
Что сильнее – жизнь или смерть? —
(…) Жизнь сильнее, раз она способна переносить столь великие невзгоды.[765]
Задающий мудреные вопросы неизбежно получит мудреные ответы.[766]
Наибольшей любви достоин такой человек, который, будучи самым могущественным, не внушает страха.[767]
Всем людям свойственно, потерпев крушение, вспоминать о требованиях долга и чести.[768]
Не только среди животных бывают такие, что прекрасно видят в потемках, но днем слепнут (…), – точно так же встречаются люди, красноречие и ум которых при сиянии солнца и зычных криках глашатая пропадают, но если дело вершится втихомолку и украдкой, способности их вновь обнаруживаются в полном блеске.[769]
Бессмертия, чуждого нашей природе, и могущества, зависящего большей частью от удачи, мы жаждем и домогаемся, а нравственное совершенство – единственное из божественных благ, доступных нам, – ставим на последнее место.[770]
Поистине подобает полководцу иметь чистые руки.[771]
Говорят греки, что истина – в вине.[772]
Главная причина кровожадности тиранов – это трусость, тогда как источник доброжелательства и спокойствия – отвага, чуждая подозрительности. Вот и среди животных хуже всего поддаются приручению робкие и трусливые, а благородные – смелы и потому доверчивы и не бегут от человеческой ласки.[773]
Хиосец Феодот (…) [предложил] принять Помпея, а затем его умертвить. (…) Дескать, мертвец не укусит.[774]
Мудрость (…) отнюдь не хвалит невинности, кичащейся неведением зла, но считает ее признаком незнания того, что обязан знать всякий человек, желающий жить достойно.[775]
Великие натуры могут таить в себе и великие пороки, и великие доблести.[776]
Народ часто ненавидит именно тех, кому воздает почести и кто с ненасытимой алчностью и спесью принимает их от недоброхотных даятелей.[777]
Дело не только в том, что вместо красоты и добра они [безнравственные цари] гонятся за одной лишь роскошью и наслаждениями, но и в том, что даже наслаждаться и роскошествовать по-настоящему они не умеют.[778]
Я живу в маленьком городке и, чтобы он не сделался еще меньше, охотно в нем остаюсь.[779]
Один кивок человека, внушающего к себе доверие, весит больше многих и пространных периодов.[780]
Я (…) полагаю свойством (…) созданной для государственных дел души (…) хранить свое достоинство куда тщательнее, нежели актеры, которые играют царей (…) и которых мы видим на театре плачущими или же смеющимися не тогда, когда им хочется, но когда этого требует действие или роль.[781]
Первыми предатели продают себя самих.[782]
Учитель гимнастики Гиппомах, по его словам, издали узнавал своих учеников (…), даже если видел только одно – как человек несет с рынка мясо.[783]
Законом установлено, что мстить обидчику справедливее, чем наносить обиду первым, но по природе вещей и то и другое – следствие одной и той же слабости.[784]
Дети способные легче припоминают услышанное однажды, но у тех, кто воспринимает слова учителя с усилием, с напряжением, память более цепкая: все, что они выучат, словно выжженное огнем, запечатлевается в душе.[785]
Согласие проще всего найти там, где слабее всего способность сомневаться.[786]
Его боятся, сынок, еще больше, чем ненавидят. (Сарпедон, наставник Катона Младшего, в ответ на его вопрос, почему никто не убьет диктатора Суллу.)[787]
Нет ни одного нравственного качества, чья слава и влияние рождали бы больше зависти, нежели справедливость, ибо ей обычно сопутствует и могущество, и огромное доверие у народа. Справедливых не только уважают, как уважают храбрых, не только дивятся и восхищаются ими, как восхищаются мудрыми, но любят их, твердо на них полагаются, верят им, тогда как к храбрым и мудрым питают либо страх, либо недоверие. (…) Именно по этой причине и враждовали с Катоном все видные люди.[788]
Клятву, данную врагу, нарушают из страха перед ним, а данную богу – из пренебрежения к нему.[789]
И в государственной деятельности есть свой круг побед, и когда он завершен, пора кончать. В состязаниях на государственном поприще – ничуть не меньше, чем в гимнасии, – тотчас обнаруживается, если борца покидают молодые силы.[790]
В речи гораздо более, чем в лице, как думают некоторые, открывается характер человека.[791]
Катон (…) никогда не скупился на похвалы самому себе и отнюдь не избегал прямого хвастовства, считая его спутником великих деяний.[792]
Невозможность похвастаться богатством люди полагают равной его потере, а хвастаются всегда вещами излишними, а не необходимыми.[793]
Государство есть некая совокупность объединившихся частных домов и сильно лишь в том случае, если преуспевают его граждане – каждый в отдельности.[794]
В Спарте полководец, достигший своей цели благодаря хитрости и убедительным речам, приносит в жертву быка, а победивший в открытом бою – петуха. Так даже столь воинственный народ, как спартанцы, полагал слово и разум более достойными и подобающими человеку средствами действия, нежели силу и отвагу.[795]
Робкие врачи, не решающиеся применить нужные лекарства, потерю сил у больного принимают за ослабление болезни.[796]
Вечно у него будет какой-нибудь повод снова попытать счастья: после удачи – уверенность в себе, после неудачи – стыд![797]
Народ (…) боится презирающих его и возвышает боящихся. Ведь для простого народа величайшая честь, если люди высокопоставленные им не пренебрегают.[798]
Народ в некоторых случаях с удовольствием использует опытных, сильных в красноречии и рассудительных людей, однако всегда с подозрением и страхом относится к их таланту, старается унизить их славу и гордость.[799]
Нет ничего постыдного в том, чтобы бежать от гибели, если только не стараешься спасти жизнь бесчестными средствами, равно как нет и ничего хорошего в том, чтобы спокойно встретить смерть, если это сочетается с презрением к жизни. Вот почему Гомер самых неустрашимых и воинственных мужей выводит в бой хорошо и надежно вооруженными, а греческие законодатели карают того, кто бросит свой щит, а не меч или копье, желая этим указать, что каждому (а главе государства или войска – в особенности) надлежит раньше подумать о том, как избежать гибели самому, нежели о том, как погубить врага.[800]
Настоящий полководец должен умереть от старости или, по крайней мере, под старость.[801]
Кони, запряженные в колесницу, бегут быстрее, нежели поодиночке, – не потому, что общими усилиями они легче рассекают воздух, но потому, что их разжигает соревнование и соперничество друг с другом.[802]
Трудно путем исследования найти истину, когда позднейшим поколениям предшествующее время заслоняет познание событий, а история, современная событиям и лицам, вредит истине, искажая ее, с одной стороны, из зависти и недоброжелательства, с другой – из угодливости и лести.[803]
Хорошее искусство – то, которое современникам кажется старинным, а потомкам – новым.[804]
Поскольку поток времени бесконечен, а судьба изменчива, не приходится (…) удивляться тому, что часто происходят сходные между собой события. (…) Если (…) события сплетаются из ограниченного числа подобных частиц, то неминуемо должны помногу раз происходить сходные события, порожденные одними и теми же причинами.[805]
Среди полководцев самыми воинственными, самыми хитроумными и решительными были одноглазые, а именно Филипп [Македонский], Антигон, Ганнибал.[806]
Полководец должен чаще смотреть назад, чем, вперед.[807]
Лучше жить ничтожнейшим гражданином Рима, чем, покинув родину, быть провозглашенным владыкой всего остального мира. (Приписано мятежному римскому полководцу Серторию.)[808]
Душе человека (…) от природы присуща потребность любить, (…) [поэтому] к тем, у кого нет предмета любви, закрадывается в душу и там укрепляется что-нибудь постороннее. (…) Посмотришь иногда – человек не в меру сурово рассуждает о браке и рождении детей, а потом он же терзается горем, когда болеют или умирают дети от рабынь или наложниц (…). Даже при смерти собак и лошадей некоторые от печали доходят до такого позорного малодушия, что жизнь становится им не мила.[809]
Законодатель при составлении законов должен иметь в виду то, что возможно для человека, если он хочет наказывать малое число виновных с пользой, а не многих – без пользы.[810]
Солон приноравливал законы к окружающим обстоятельствам, а не обстоятельства к законам.[811]
Нам, эллинам, бог дал способность соблюдать во всем меру. (Приписано Солону.)[812]
Полновластье делает явными глубоко спрятанные пороки.[813]
Всего больше изумления вызывала она [Корнелия], когда без печали и слез вспоминала о сыновьях [Тиберии и Гае Гракхах] и отвечала на вопросы об их делах и их гибели, словно бы повествуя о событиях седой старины. Некоторые даже думали, будто от старости или невыносимых страданий она лишилась рассудка и сделалась бесчувственною к несчастиям, но сами они бесчувственны, эти люди, которым невдомек, как много значат в борьбе со скорбью природные качества, хорошее происхождение и воспитание: они не знают и не видят, что, пока доблесть старается оградить себя от бедствий, судьба нередко одерживает над нею верх, но отнять у доблести силу разумно переносить свое поражение она не может.[814]
Прибегать к железу без крайней необходимости не подобает ни врачу, ни государственному мужу – это свидетельствует об их невежестве, а во втором случае к невежеству надо присоединить еще несправедливость и жестокость.[815]
Судьба (…) приводит в движение одно посредством другого, сближает вещи самые отдаленные и переплетает события, казалось бы, ничего общего друг с другом не имеющие, так что исход одного становится началом другого.[816]
Нет слов – позора дулжно избегать и стыдиться, незачем, однако, боязливо прислушиваться к любому порицанию – это свойство человека совестливого и мягкого, но не обладающего подлинным величием.[817]
Если заглянуть в будущее, ничто в настоящем не может считаться ни великим, ни малым.[818]
Страдание, (…) перегоревши, обращается в гнев.[819]
Начало победы – смелость.[820]
Как обыкновенно бывает при большой опасности, в трудных обстоятельствах, толпа ожидает спасения больше от чего-то противоречащего рассудку, чем от согласного с ним.[821]
Господство на море рождает демократию, а олигархией меньше тяготятся земледельцы.[822]
Зависть (…) радуется унижению выдающихся людей.[823]
Телесные качества и образ жизни атлета и солдата во всем различны (…): атлеты долгим сном, постоянной сытостью, установленными движениями и покоем стараются развивать крепость тела и сохранять ее, так как она подвержена переменам при малейшем нарушении равновесия и отступлении от обычного образа жизни; тело солдата, напротив, должно быть приучено к любым переменам и превратностям, прежде всего – способно легко переносить недостаток еды и сна.[824]
Искусство красноречия – это (…) умение в немногом выразить многое.[825]
Человек, не принимающий богатого подарка, богаче того, кто его делает.[826]
Беды делают характер желчным, обидчивым, вспыльчивым, а слух чересчур раздражительным (…). Осуждение промахов и неверных поступков кажется тогда насмешкой над несчастиями, а откровенные, прямые речи – знаком презрения. (…) Так же и государство, терпящее бедствие, слишком малодушно и, по слабости своей, слишком избалованно, чтобы вынести откровенные речи, хотя в них-то оно как раз больше всего и нуждается (…). Поэтому такое государство в высшей степени ненадежно: того, кто ему угождает, оно влечет к гибели вместе с собою, а того, кто не хочет ему угождать, обрекает на гибель еще раньше.[827]
После гибели Антигона [I], когда его убийцы стали притеснять и мучить народ, один фригийский крестьянин, копавший землю, на вопрос, что он делает, с горьким вздохом ответил: «Ищу Антигона», – подобные слова могли бы сказать (…) многие, вспоминая (…) умерших царей.[828]
Оружие и законы не уживаются друг с другом.[829]
«Грек!», «Ученый!» – самые обычные и распространенные среди римской черни бранные слова.[830]
Нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть.[831]
Успех возвышает даже мелкие от природы характеры.[832]
Чувствуя, что (…) его боятся и только ждут удобного случая, чтобы его умертвить, Эвмен сделал вид, что нуждается в деньгах, и занял большие суммы у тех, кто особенно сильно его ненавидел, чтобы эти люди (…) оставили мысли о покушении, спасая таким образом свои деньги. (…) В то время как другие ради собственного спасения дают деньги, он единственный обеспечил себе безопасность тем, что взял деньги в долг.[833]
Пожалуй, тот человек любит войну, кто ставит властолюбие выше собственной безопасности, но великий воин – тот, кто войной приобретает себе безопасность.[834]
[Эвмен] просил о милосердии врага, которому принадлежало только его тело, и тем самым отдал ему свою душу.[835]
Глядя в историю, словно в зеркало, я стараюсь изменить к лучшему собственную жизнь.[836]
Некий римлянин, разводясь с женой и слыша порицания друзей, которые твердили ему: «Разве она не целомудренна? Или не хороша собой? Или бесплодна?» – выставил вперед ногу, обутую в башмак (…), и сказал: «Разве он нехорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»[837]
Правда необорима, если ее высказывают умело.
Правдивое дело, раз оно правильно изложено, несокрушимо.
Из самых диких жеребят выходят наилучшие лошади, только бы их как следует воспитать и выездить.
Непрестанно учась, к старости я прихожу.
Два основных достояния человеческой природы – это ум и рассуждения.
Речь политического деятеля не должна быть ни юношески пылкой, ни театральной, как речи парадных ораторов, плетущих гирлянды из изящных и увесистых слов… Основу его речей должна составлять честная откровенность, истинное достоинство, патриотическая искренность, предусмотрительность, разумное внимание и забота… Правда, что политическое красноречие, гораздо больше, чем судебное, допускает сентенции, исторические параллели, выдумки и образные выражения, умеренное и уместное употребление которых в особенности хорошо действует на слушателей.
Когда из мира уходит солнце, все омрачается, так же и беседа, лишенная дерзости, вся не на пользу.
Подчас не без пользы бывает заткнуть обидчику рот остроумной отповедью; такая отповедь должна быть краткой и не обнаруживать ни раздражения, ни ярости, но пусть она умеет со спокойной улыбкой немного укусить, возвращая удар: как стрелы отлетают от твердого предмета обратно к тому, кто их послал, так и оскорбление словно бы летит от умного и владеющего собой оратора назад и попадет в оскорбителя.
Когда ты бранишь других, смотри, чтобы ты сам был далек от того, за что другим выговариваешь.
Или как можно короче, или как можно приятнее.
Есть три способа отвечать на вопросы: сказать необходимое, отвечать с приветливостью и наговорить лишнего.
Мы часто задаем вопрос, не в ответе нуждаясь, а стремясь услышать голос и снискать расположение другого человека, желая втянуть его в беседу… Опережать с ответами других, стремясь захватить чужой слух и занять чужие мысли, – все равно что лезть целоваться к человеку, жаждущему поцелуя другого, или устремленный на другого взор стараться привлечь к себе.
Злоречивый язык выдает безрассудного.
Клеветы и злоречия надо остерегаться, как ядовитого червя на розе, – они скрыты тонкими и лощеными оборотами.
Кто хочет соблюсти пристойность в насмешках, должен понимать различие между болезненным пристрастием и здравым увлечением… насмешки над первым оскорбляют, а над вторым воспринимаются благосклонно…
Очень важно также следить за тем, чтобы насмешка пришлась кстати в обстановке общего разговора, в ответ на чей-либо вопрос или шутку, а не вторгалась в застолье как нечто чуждое и заранее подготовленное.
Научись слушать, и ты сможешь извлечь пользу даже из тех, кто говорит плохо.
Болтун хочет заставить себя любить и вызывает ненависть, хочет оказать услугу – и становится навязчивым, хочет вызвать удивление – и делается смешным; он оскорбляет своих друзей, служит своим врагам.
У наказываемого не остается повода упорствовать против исправления, если он сознает, что наказан не в порыве гнева, а на основании беспристрастного изобличения.
Победившие спят слаще побежденных.
Мужество и стойкость потребны людям не только против оружия врагов, но и равным образом против всяких ударов.
Совершать дурные поступки – низко, делать добро, когда это не сопряжено с опасностью, – вещь обычная.
Хороший человек – тот, кто делает большие и благородные дела, даже если он при этом рискует всем.
Смелость – начало победы.
Мне не нужно друга, который, во всем со мной соглашаясь, меняет со мною взгляды, кивая головой, ибо тень то же делает лучше.
Человек здравомыслящий должен остерегаться вражды и озлобления.
Если похвально благотворить друзьям, то нет постыдного и в том, чтобы принимать помощь от друзей.
Из золотой чаши пить отраву и от друга коварного совет принять – одно и то же.
Порядочная женщина… даже разговоры не должна выставлять напоказ, и подавать голос при посторонних должно быть ей так же стыдно, как раздеваться при них, ибо голос выдает и нрав говорящей, и свойства ее души, и настроение.
Украшает женщину то, что делает ее более красивой, но делает ее таковою не золото, изумруды и пурпур, а скромность, благопристойность и стыдливость.
Не прав был Геродот, сказав, что вместе с одеждой женщина совлекает с собой стыд; напротив, женщина целомудренная, снимая одежду, облекается в стыд, и чем больше стыдливости между супругами, тем большую любовь это означает.
Подобно огню, который в тростнике, соломе или заячьем волосе легко вспыхивает, но быстро угасает, если не найдет себе другой пищи, любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью и телесной привлекательностью, но скоро угаснет, если ее не будут питать духовные достоинства и добрый нрав юных супругов.
Супружеский союз, если он основан на взаимной любви, образует единое сросшееся целое; если он заключен ради приданого или продолжения рода, то состоит из сопряженных частей; если же – только затем, чтобы вместе спать, то состоит из частей обособленных, и такой брак правильно считать не совместной жизнью, а проживанием под одной крышей.
Любовь всегда многообразна как во многих отношениях, так и в том, что затрагивающие ее шутки одних тяготят и вызывают у них негодование, а другим приятны. Тут надо сообразовываться с обстоятельствами момента. Подобно тому как дуновение может погасить возникающий огонь вследствие его слабости, а когда он разгорится, придает ему питание и силу, так и любовь, пока она еще тайно возрастает, возмущается и негодует против раскрытия, а разгоревшаяся ярким пламенем находит в подшучиваниях пищу и отвечает на них с улыбкой.
Жениться следует не глазами и не пальцами, как это делают некоторые, подсчитывая, сколько за невестой приданого, вместо того чтобы выяснить, какова она будет в совместной жизни.
Целомудренная супруга должна показываться на людях не иначе как с мужем, а когда он в отъезде, оставаться невидимой, сидя дома.
Сластолюбивый муж делает жену распутной и похотливой; супруга порядочного и добродетельного человека становится скромной и целомудренной.
Заводить собственных друзей жена не должна; хватит с нее и друзей мужа.
Разговаривать жена должна только с мужем, а с другими людьми – через мужа, и пусть этим не огорчается.
Злобе и вспыльчивости не место в супружеской жизни. Замужней женщине к лицу строгость, но пусть эта резкость будет полезной и сладкой, как у вина, а не горькой, как у алоэ, и неприятной, словно лекарство.
Суровость делает отталкивающим целомудрие жены, равно как и неопрятность – ее простоту.
Всякое дело у разумных супругов решается с обоюдного согласия, но так, чтобы главенство мужа было очевидным и последнее слово оставалось за ним.
Справедливый муж повелевает женою не как хозяин собственностью, но как душа телом; считаясь с ее чувствами, и неизменно благожелательно.
Поначалу особенно следует молодоженам остерегаться разногласий и стычек, глядя на то, как недавно склеенные горшки легко рассыпаются от малейшего толчка; зато со временем, когда места скреплений станут прочными, ни огонь, ни железо их не берут.
Избегать столкновений мужу с женой и жене с мужем следует везде и всегда, но больше всего на супружеском ложе… Ссорам, перебранкам и взаимному оскорблению, если они начались на ложе, нелегко положить конец в другое время и в другом месте.
Жена невыносима такая, что хмурится, когда муж не прочь с ней поиграть и полюбезничать, а когда он занят серьезным делом, резвится и хохочет: первое означает, что муж ей противен, второе – что она к нему равнодушна.
Кто держится с женой слишком сурово, не удостаивая шуток и смеха, тот принуждает ее искать удовольствий на стороне.
Не на приданое, не на знатность, не на красоту свою следует полагаться жене, а на то, чем по-настоящему можно привязать к себе мужа: на любезность, добронравие и уступчивость, и качества эти проявлять каждодневно не через силу, как бы нехотя, но с готовностью, радостно и охотно.
Характер есть не что иное, как долговременный навык.
Предатели предают прежде всего себя самих.
Немного пороков достаточно, чтобы омрачить многие добродетели.
Лесть подобна тонкому щиту, краской расцвеченному: смотреть на него приятно, нужды же в нем нет никакой.
Как вороны налетают, чтобы выклевать очи мертвых, так и льстецы, обсев, богатство неразумных растаскивают.
Те, кто жадны на похвалу, бедны заслугами.
Почести меняют нравы, но редко в лучшую сторону.
Кто рассчитывает обеспечить себе здоровье, пребывая в лени, тот поступает так же глупо, как и человек, думающий молчанием усовершенствовать свой голос.
Движение – кладовая жизни.
Никакое тело не может быть столь крепким, чтобы вино не могло повредить его.
Сила речи состоит в умении выразить многое в немногих словах.
(ок. 200 – ок. 120 гг. до н.э.)
историк, из Мегалополя (Аркадия)
Невозможно, чтобы люди, занятые государственными делами, были всегда непогрешимы, равно как неправдоподобно и то, чтобы они постоянно заблуждались.[838]
Из двух путей к исправлению, существующих для всех людей, – собственные превратности судьбы или чужие, первый путь (…) действительнее, зато второй (…) безвреднее.[839]
Люди менее всего способны переносить легчайшее испытание, я разумею молчание.[840]
Будущее всегда кажется лучше настоящего.[841]
[На войне] для неудачи в замыслах достаточно первой случайной мелочи, тогда как для успеха едва достаточно всей совокупности благоприятных условий.[842]
Разъяснение дела зависит столько же от вопрошающего, сколько и от рассказчика. (…) Человек несведущий не в состоянии ни расспросить свидетелей-очевидцев, ни уяснить себе совершающееся у него на глазах.[843]
(2-я пол. V в. до н.э.)
скульптор, современник и соперник Фидия, из Аргоса
Красота заключается в пропорции частей.[844]
Совершенство зависит от малого во множестве деталей.[845]
Самая трудная работа – это последняя отделка изваяния ногтем.[846]
Поликлет изваял две статуи, изображавшие одно и то же: одну по вкусу толпы, другую по законам искусства. Первую в угоду толпе он создавал так: по желанию всякого, кто к нему приходил, Поликлет послушно делал изменения и поправки. Наконец он выставил обе статуи. Одна вызвала всеобщее одобрение, другая была осмеяна. Тогда Поликлет сказал: «Статую, которую вы ругаете, изваяли вы, а ту, которой восхищаетесь, – я».[847]
(480—410 гг. до н.э.)
философ, основатель научной грамматики, один из первых софистов, из Абдер (Фракия)
Человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих.[848]
О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка.[849]
О всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом.[850]
Теория без практики (упражнения) и практика без теории есть ничто.[851]
Однажды он [Протагор] требовал платы со своего ученика Еватла, а тот ответил: «Но я ведь еще не выиграл дела в суде!» Протагор сказал: «Если мы подадим в суд и дело выиграю я, то ты заплатишь, потому что выиграл я; если выиграешь ты, то заплатишь, потому что выиграл ты [как мой ученик].[852]
Упражнение дает больше, чем хорошее природное дарование.
Нет ни искусства без упражнения, ни упражнения без искусства.
(2-я пол. II в. – нач. III в.)
философ-скептик и врач
Тот человек близок к сумасшествию, кто не желает придерживаться речи, принятой подобно монете, но [предпочитает] создавать свою собственную.[853]
Подобно тому как литературный [речевой] обиход подвергается осмеянию у обывателей, так же и обывательский – у литературно образованных людей.[854]
Мы не нуждаемся в грамматике, для того чтобы чисто говорить по-гречески.[855]
Полезного для жизни больше открываю! прозаические писатели, чем поэты. Ведь первые стремятся к истине, в то время как вторые изо всех сил стремятся привлечь души, а души привлекает больше ложь, чем истина.[856]
(ок. 556 – ок. 468 гг. до н.э.)
поэт, родился на о-ве Кеос, жил в Афинах, Фессалии, на Сицилии
Сказавши, часто в том раскаиваешься, а промолчавши – никогда.[857]
Справедливо отдавать каждому должное.[858]
С неизбежностью и боги не спорят.[859]
Живопись – молчащая поэзия, а поэзия – звучащая живопись.[860]
[Молчащему гостю на пирушке:] Если ты глуп, то поступаешь умно, но если умен, то поступаешь глупо.[861]
Изречение Симонида, обращенное к жене Гиерона, спросившей, кем лучше быть – богатым или мудрым? Богатым, сказал он, потому что приходится видеть, как мудрецы постоянно торчат у дверей богатых.[862]
Симонид, когда победитель на мулах предложил ему незначительную плату, отказался написать стихотворение под тем предлогом, что он затрудняется воспевать «полуослов». Когда же ему было предложено достаточное вознаграждение, он написал: «Привет вам, дочери быстроногих, как вихрь, кобылиц».[863]
Если ты спросишь меня, что такое бог и каков он, то я сошлюсь на Симонида, который, когда его спросил об этом же тиран Гиерон, потребовал себе один день на размышление. Когда Гиерон повторил свой вопрос на следующий день, Симонид попросил уже два срока. Когда же он каждый раз стал удваивать число дней, удивленный Гиерон спросил, почему он так делает? Потому, ответил тот, что чем дольше я размышляю, тем этот вопрос кажется мне более темным.[864]
Против необходимости не властны и сами боги.
(470—399 гг. до н.э.)
философ, ученик Анаксагора, из Афин
Никто не может ничему научиться у человека, который не нравится.[865]
В молитвах он [Сократ] просто просил богов даровать добро, ибо боги лучше всех знают, в чем состоит добро.[866]
[Сократ] советовал избегать таких кушаний, которые соблазняют человека есть, не чувствуя голода. (…) Он шутил, что и Кирка [Цирцея], должно быть, превращала людей в свиней, угощая их такими кушаниями в изобилии; а Одиссей (…) держался от чрезмерного их употребления и оттого не превратился в свинью.[867]
[О хвастунах:] Невыгодно считаться богатым, храбрым и сильным, не будучи таковым: к ним предъявляют требования, (…) превышающие их силы.[868]
Тех, кто желает и сам иметь много хлопот и другим доставлять их, я (…) поставил бы в разряд годных к власти.[869]
Если, живя среди людей, ты не захочешь ни властвовать, ни быть подвластным и не станешь добровольно служить властителям, то, думаю, ты видишь, как умеют сильные (…) и целые общины, и каждого порознь держать в рабстве.[870]
Не очень-то легко найти работу, за которую не услышишь упреков; очень трудно сделать что-нибудь так, чтобы ни в чем не ошибиться.[871]
Завистники (…) только те, кто горюет по поводу счастия друзей.[872]
Трудно (…) найти врача, который знал бы лучше, чем сам человек, (…) что полезно ему для здоровья.[873]
[Перед началом суда над Сократом один из его друзей спросил:] «Не следует ли (…) подумать тебе и о том, что говорить в свою защиту?» – Сократ (…) отвечал: «А разве (…) вся моя жизнь не была подготовкой к защите?»[874]
Горячо преданный Сократу, но простодушный человек, некий Аполлодор, сказал: «Но мне особенно тяжело, Сократ, что ты приговорен к смертной казни несправедливо». Сократ, говорят, погладил его по голове и сказал: «А тебе (…) приятнее было бы видеть, что я приговорен справедливо?»[875]
Ходил я к поэтам (…) и спрашивал у них, что именно они хотели сказать, чтобы, кстати, и научиться у них кое-чему. Стыдно (…) сказать вам правду, а сказать все-таки следует. (…) Чуть ли не все там присутствовавшие лучше могли бы объяснить то, что сделано этими поэтами, чем они сами. (…) Не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою-то прирожденною способностью и в исступлении, подобно гадателям и прорицателям; ведь и эти тоже говорят много хорошего, но совсем не знают того, о чем говорят.[876]
Мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость.[877]
Нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал откровенно противиться (…) большинству и хотел бы предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен.[878]
[Сократ] говаривал, что сам он ест, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть.[879]
Если бы кто-нибудь должен был взять ту ночь, в которую он спал так, что даже не видел сна, сравнить эту ночь с остальными ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, то, я думаю, не только всякий простой человек, но и сам Великий царь нашел бы, что сосчитать такие дни сравнительно с остальными ничего не стоит. Так если смерть такова, я (…) назову ее приобретением, потому что таким-то образом выходит, что вся жизнь ничем не лучше одной ночи.[880]
Поменьше думайте о Сократе, но главным образом – об истине.[881]
[Последние слова:] Мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте. (Петуха приносили Асклепию, богу врачевания, выздоравливающие. Сократ считал, что смерть для его души – выздоровление и освобождение от земных невзгод.)[882]
Говорят, Еврипид дал ему [Сократу] сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: «Что я понял – прекрасно; чего я не понял, наверное, тоже».[883]
Часто он [Сократ] говаривал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить!»[884]
Удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, – настолько они не в цене.[885]
[Красота -] недолговечное царство.[886]
[Сократ] говорил (…), что он знает только то, что ничего не знает.[887]
Человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, он [Сократ] ответил: «Делай, что хочешь, – все равно раскаешься».[888]
Когда он [Антисфен] стал выставлять напоказ дыру в своем плаще, то Сократ, заметив это, сказал: «Сквозь этот плащ я вижу твое тщеславие!»[889]
Сократу однажды пришлось увещевать (…) [Алкивиада], который робел и страшился выступать с речью перед народом. Чтобы ободрить и успокоить его, Сократ спросил: «Разве ты не презираешь вон того башмачника?» – и философ назвал его имя. Алкивиад ответил утвердительно; тогда Сократ продолжал: «Ну, а этого разносчика или мастера, шьющего платки?» Юноша подтвердил опять. «Так вот, – продолжал Сократ, – афинский народ состоит из подобных людей. Если ты презираешь каждого в отдельности, тебе следует презирать и всех купно».[890]
Когда ему [Сократу] сказали: «Афиняне осудили тебя на смерть», он ответил: «А природа осудила их самих».[891]
Видя, что правительство тридцати [тиранов] убивает самых славных граждан и преследует тех, кто обладает значительным богатством, Сократ (…) сказал: «(…) Никогда не было столь отважного и дерзкого трагического поэта, который вывел бы на сцену обреченный на смерть хор!»[892]
Когда в старости Сократ захворал и кто-то спросил его, как идут дела, философ ответил: «Прекрасно во всех смыслах: если мне удастся поправиться, я наживу больше завистников, а если умру – больше друзей».[893]
Нетрудно хвалить афинян среди афинян.[894]
Сократ, когда он уже был приговорен к смерти и заключен в темницу, услышав, как один музыкант распевал под аккомпанемент лиры стихи Стесихора, попросил того учить его, пока есть еще время; на вопрос певца, какая ему от этого польза, когда ему предстоит умереть послезавтра, Сократ ответил: «Чтобы уйти из жизни, зная еще чуть-чуть больше».[895]
У солнца есть один недостаток: оно не может видеть самого себя.
Я знаю только то, что ничего не знаю.
Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.
Кто хочет сдвинуть мир, пусть сдвинет себя!
Хорошее начало не мелочь, хоть начинается с мелочи.
Воспитание – дело трудное, и улучшение его условий – одна из священных обязанностей каждого человека, ибо нет ничего более важного, как образование самого себя и своих ближних.
Есть одно только благо – знание и одно только зло невежество.
Высшая мудрость – различать добро и зло.
Мудрость – царица неба и земли.
Людям легче держать на языке горячий уголь, чем тайну.
Хороший советник лучше любого богатства.
Добрым людям следует доверяться словом и разумом, а не клятвой.
Заговори, чтобы я тебя увидел.
Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре.
Без дружбы никакое общение между людьми не имеет ценности.
Хорошо было бы, чтобы человек осмотрел себя, сколько он стоит для друзей, и чтобы старался быть как можно дороже.
Любви женщины следует более бояться, чем ненависти мужчины. Это – яд, тем более опасный, что он приятен.
Распаляется пламя ветром, а влечение – близостью.
Красота – это королева, которая правит очень недолго.
Брак, если уж говорить правду, зло, но необходимое зло.
Женись, несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена, будешь исключением, а если плохая – станешь философом.
В одежде старайся быть изящным, но не щеголем; признак изящества – приличие, а признак щегольства – излишество.
Когда слово не бьет, то и палка не поможет.
Какой человек, будучи рабом удовольствий, не извратит своего тела и души.
Тот наиболее богат, кто доволен малым, ибо такое довольство свидетельствует о богатстве натуры.
Я хочу при помощи гимнастики всего тела сделать его более уравновешенным.
Лучшая приправа к пище – голод.
Нельзя врачевать тело, не врачуя души.
Если человек сам следит за своим здоровьем, то трудно найти врача, который знал бы лучше полезное для его здоровья, чем он сам.
(ок. 496—406 гг. до н.э.)
афинский драматург-трагик
На свете все когда-то было в первый раз.[896]
Не восхваляй его, пока он жив![897]
Софокл говорил, что сочиняет людей такими, как они должны быть, а Еврипид – как они есть.[898]
Софокл, уже под бременем лет, когда его спросили, предается ли он любовным утехам, (…) ответил: «Да хранят меня боги от этого! Я с радостью бежал от них, как от грубого и бешеного хозяина».[899]
Как страшен может быть разум, если он не служит человеку.
Не помогает счастье нерадивым.
Счастье сопутствует не малодушным.
Великие дела не делаются сразу.
На тех, кто впал без умысла в ошибку, не гневаются сильно.
Ум, несомненно, первое условие для счастья.
Лучше будь прост да честен, чем умен и лжив.
Много говорить и много сказать – не есть одно и то же.
Мудрость – родная мать счастья.
Кого бог хочет погубить, того он сначала лишает разума.
(2-я половина VI в. до н.э.)
поэт-лирик
Пресыщение рождает наглость, когда человеку дурному выпадает на долю счастье и когда человек этот не обладает здравым умом.
Обдумывай по дважды и по трижды то, что приходит тебе на ум.
Различным образом испытывай нрав друзей, особенно же смотри, каков кто во гневе.
Не сообразно жене молодой принадлежать мужу старому, ибо подобно челноку, привязанному к кораблю, она не может сообразоваться с движениями кормы и не имеет под собою якоря, но, оторвав веревки, часто по ночам находит другую пристань.
Мне ненавистны жена-непоседа и муж ненасытный,
Любящий плугом своим ненасытным пашню чужую пахать.
Вино, если его пить не в меру, и неблагоразумного и мудрого человека делает одинаково легкомысленными.
Добрые речи ведите, за чашей веселою сидя,
И избегайте душой всяческих ссор и обид.
(конец IV—1-я половина III вв. до н.э.)
поэт
Любящему часто и некрасивое кажется красивым.
(372—287 гг. до н.э.)
естествоиспытатель, философ, из Эреса (о-в Лесбос)
Льстец, покупая вместе с кем-либо сапоги, забегает вперед со словами: «Твоя нога гораздо изящнее этой обуви».[900]
Человек неотесанный – тот, кто поет в бане.[901]
[О тупоумном:] На вопрос: «Сколько покойников, по-твоему, вынесено за Могильные Ворота?», он отвечает: «Нам бы с тобой столько покойников».[902]
[О ворчуне:] Случись ему найти на дороге кошелек, он говорит: «А вот клада-то я никогда еще не находил!»[903]
[О злоязычном:] Злословие – это для него и свобода слова, и демократия, и независимость.[904]
Полководец должен умирать смертью полководца, а не рядового.[905]
Если ты не воспитан и молчишь, то воспитан, если же воспитан и молчишь, то прекрасно воспитан.
Если ты неуч и молчишь, то ведешь себя умно, если же учен и молчишь, то глупо.
Надежней конь без узды, чем речь без связи.
Едва начав жить, мы умираем; поэтому нет ничего бесполезнее, чем погоня за славой.
В жизни больше пустого, чем полезного.
Стыдись себя сам, тогда другой тебя не пристыдит.
Нравственное уродство – равнодушие к плохим поступкам и словам.
Гордость – это своего рода презрение ко всем другим, кроме самого себя.
Ни тщеславием, ни красотой одежд или коней, ни украшением не добывай чести, но мужеством и мудростью.
Время – самое драгоценное из всех средств.
Самая большая трата, какую только можно сделать, это трата времени.
Молодиться – это значит поздно приниматься за образ жизни, не соответствующий возрасту.
(ок. 178 – ок. 248 гг.)
греческий ритор, жил в Риме
К занятиям, потребовавшим затрат, мы более внимательны, чем к тому, что дается даром.[906]
Раз уж богам все известно, явившийся в храм должен по совести возносить одну-единственную молитву: «Боги, воздайте мне по заслугам».[907]
Все стирается временем, но само время пребывает благодаря памяти нестареющим и неуничтожимым.[908]
Уважай многих, а доверяй немногим.[909]
О Зевс, дай мне начальство над мудрецами, а мудрецам – надо мною! (Приписано императору Веспасиану.)[910]
Тираны бывают двух родов: одни убивают без суда, другие – после судебного дознания. (…) Тут тиран именует законом всего лишь отсрочку гнева своего.[911]
Подражание может изобразить только зримое, а воображение – и незримое.[912]
Никакое слово не приносит пользы, ежели сказано не с глазу на глаз.[913]
Речь в письме должна казаться и более аттической [изысканной], чем обычная речь, и более обычной, чем аттическая. (…) Пусть украшением ей служит отсутствие прикрас.[914]
(ок. 460 – ок. 400 гг. до н.э.)
историк
Людей (…) больше раздражает несправедливость, якобы им причиненная, нежели самое жестокое насилие: в этом они усматривают пренебрежение со стороны равных себе, в другом – необходимость подчиняться насилию более могущественного.[915]
Начиная войну, люди сразу же приступают к действиям, с которыми следовало бы повременить, и уж после неудач обращаются к рассуждениям.[916]
Успех в войне зависит не от оружия, а от денежных средств, при которых оружие только и приносит пользу.[917]
Не следует строить расчеты на ожидаемых ошибках противника.[918]
Никто (…) не бывает равно предусмотрительным, задумывая план и приводя его в исполнение. В рассуждениях мы тверды, а в действиях уступаем страху.[919]
Очень редко войну ведут по заранее определенному плану, но чаще война сама выбирает пути и средства в зависимости от обстоятельств.[920]
Благородно мстить лишь равному себе и в равном положении.[921]
Люди с большим воодушевлением принимают решение воевать, чем на деле ведут войну, и меняют свое настроение с переменой военного счастья.[922]
Любое требование – малое или большое, – выставляемое против равных себе до решения суда, притязает на порабощение.[923]
Вещи существуют для людей, а не люди для них.[924]
Рассудительность и полная казна важнее всего для военного успеха.[925]
Люди верят в истинность похвал, воздаваемых другим, лишь до такой степени, в какой они считают себя способными совершить подобные подвиги. А все, что свыше их возможностей, тотчас же вызывает зависть и недоверие.[926]
Признание в бедности – не позор, но позорно не стремиться избавиться от нее трудом.[927]
Невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность.[928]
Оказавший услугу другому – более надежный друг, так как он старается заслуженную благодарность поддержать и дальнейшими услугами. Напротив, человек облагодетельствованный менее ревностен: ведь он понимает, что совершает добрый поступок не из приязни, а по обязанности.[929]
[Афины] – школа всей Эллады.[930]
Гробница доблестных – вся земля.[931]
Считайте за счастье свободу, а за свободу – мужество.[932]
При жизни доблестные люди возбуждают зависть, мертвым же (они ведь не являются уже соперниками) воздают почет без зависти.[933]
Та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.[934]
Процветание города в целом принесет больше пользы отдельным гражданам, чем благополучие немногих лиц при всеобщем упадке.[935]
Добиваться тирании несправедливо, отказаться от нее – опасно.[936]
Страх отнимает память.[937]
Только взаимный страх делает союз надежным.[938]
Все люди склонны совершать недозволенные проступки как в частной, так и в общественной жизни, и никакой закон не удержит их от этого. Государства испробовали всевозможные карательные меры, все время усиливая их. (…) Со временем почти все наказания были заменены смертной казнью. (…) Однако и от этой меры преступления не уменьшились. Итак, следовало бы либо придумать еще более страшные кары, либо признать, что вообще никаким наказанием преступника не устрашить.[939]
Следует на насилие (…) отвечать насилием.[940]
… Война, учитель насилия.[941]
Большинство людей предпочитает слыть ловкими плутами, нежели честными глупцами.[942]
Стрелы ценились бы гораздо дороже, если бы умели отличать людей доблестных. (Ответ пленного афинянина на насмешливый вопрос победителя, были ли павшие в бою людьми доблестными.)[943]
Я упрекаю не тех, кто стремится к господству, а тех, кто слишком поспешно готов этому подчиниться. Ведь человек по своей натуре всегда желает властвовать над теми, кто ему покоряется.[944]
Будущее (…) исполнено неопределенности, но (…) эта обманчивость будущего (…) является величайшим благом.[945]
В человеческих взаимоотношениях право имеет смысл только тогда, когда при равенстве сил обе стороны признают общую для той и другой стороны необходимость. В противном случае более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться.[946]
Надежда по природе расточительна.[947]
Для тирана и для могущественного города, господствующего над другими городами, все, что выгодно, то и разумно.[948]
Если как враг я причинил вам столько бед, то я могу быть полезным другом. (Алкивиад – спартанцам.)[949]
Город – это люди, а не стены.[950]
Когда спартанский царь Архидам спросил Фукидида [представителя знатного афинского рода], кто лучше в кулачном бою – он или Перикл, тот ответил: «Право, не знаю; если даже я собью его с ног, он будет уверять, что не падал, убедит всех присутствующих и победит».[951]
Не должно гордиться случайными неудачами противника. Уверенность в себе следует питать тогда только, когда превзойдены планы его.
История – это философия в примерах.
Дальше всех уйдет тот, кто не уступает равному себе, сохраняет достоинство в отношениях с сильнейшим и умеет сдерживать себя по отношению к беззащитным.
(ок. 280 – ок. 204 гг. до н.э.)
философ, ученик Клеанфа, сформировал канон стоического учения, из Сол (Киликия)
Кто раскрывает таинства непосвященным, тот кощунствует. Но первосвященник именно раскрывает таинства непосвященным. Стало быть, первосвященник кощунствует.[952]
Душа дана [свинье] вместо соли, чтобы мясо ее не испортилось.[953]
Кто-то попрекал его [Хрисиппа], что он не ходит слушать Аристона [Хиосского], как все. «Если бы я делал все, как все, я не был бы философом», – ответил Хрисипп.[954]
[Хрисипп] подкреплял себя множеством выписок: так, в одном сочинении он переписал почти целиком «Медею» Еврипида, и недаром какой-то его читатель на вопрос, что у него за книга, ответил: «Медея» Хрисиппа![955]
(VI в. до н.э.)
легендарный баснописец, по происхождению фригиец
Когда ты при царском дворе, то все, что ты слышишь, пусть в тебе и умрет, чтобы тебе самому не пришлось безвременно умереть.[956]
С женою будь хорош, чтобы не захотелось ей испытать и другого мужчину.[957]
Если кому-нибудь везет, не завидуй ему, а порадуйся с ним вместе, и его удача будет твоей.[958]
Лучше научиться поздно, чем никогда.[959]
В супружеской жизни жена – твой противник, который всегда при оружии и все время измышляет, как бы тебя подчинить.[960]
Живи тем, что у тебя есть, а сегодняшний излишек сохраняй на завтра: лучше добро оставить врагам, чем самому побираться по друзьям.[961]
Плохо придется людям, когда каждый потребует своего.[962]
Одна ласточка весны не делает.
Истинное сокровище для людей – умение трудиться.
Для людей работа является наслаждением.
Если человек берется за два дела, прямо противоположных друг другу, – одно из них непременно не удастся ему.
Благодарность – признак благородства души.
Старайтесь присоединить к красоте прочные качества.
Велико ли, мало ли зло, его не надо делать.
Истинный друг познается в несчастье.
Не заводи знакомства с теми, кто новых друзей предпочитает старым. Знай: как изменили нам, своим испытанным товарищам, так изменят и новым.
Когда посетит тебя горе, взгляни вокруг и утешься: есть люди, доля которых еще тяжелее твоей.
Лаской почти всегда добьешься больше, чем грубой силой.
Надменный и упрямый делает все по-своему, не слушает ничьих советов и скоро становится жертвой своих заблуждений.
Вдвойне тяжелее переносить обиды со стороны тех людей, от которых мы всего менее вправе ожидать их.
Ненасытное честолюбие помрачает ум человека, и он не замечает грозящих ему опасностей.
Кто хвастает перед тем, кто его знает, заслуженно поднимает себя на смех.
Если тебе не спастись от смерти, умри, по крайней мере, со славой.
Не всегда будет лето.
(341—270 гг. до н.э.)
философ, родился на о-ве Самос
Никакое наслаждение само по себе не есть зло; но средства достижения иных наслаждений доставляют куда больше хлопот, чем наслаждений.[963]
Кто праведен, в том меньше всего тревоги, кто неправеден, тот полон самой великой тревоги.[964]
Нельзя получить от бесконечной жизни больше наслаждения, чем от того времени, которое мы представляем конечным.[965]
Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто принимает мнения толпы о богах.[966]
Ничего нет страшного в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни.[967]
Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых.[968]
Большинство людей то бегут смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом.[969]
Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.[970]
Все, чего требует природа, легко достижимо, а все излишнее – трудно достижимо.[971]
Лучше уж верить басням о богах, чем покоряться судьбе, выдуманной физиками, – басни дают надежду умилостивить богов почитанием, в судьбе же заключена неумолимая неизбежность.[972]
Лучше с разумом быть несчастным, чем без разума быть счастливым.[973]
Жизнь гибнет в откладывании, и каждый из нас умирает, не имея досуга.[974]
Никто, видя зло, не выбирает его, но попадается, прельщенный злом, как будто оно есть добро в сравнении с большим, чем оно, злом.[975]
В философии рядом с познанием бежит удовольствие: не после изучения бывает наслаждение, а одновременно бывает изучение и наслаждение.[976]
Иные всю жизнь готовят себе средства к жизни.[977]
Мы не столько имеем надобность в помощи друзей, сколько в уверенности относительно помощи.[978]
Кто говорит, что все происходит в силу необходимости, тот не может сделать никакого упрека тому, кто говорит, что все происходит не в силу необходимости: ибо он утверждает, что это самое происходит в силу необходимости.[979]
Глупо просить у богов то, что человек способен сам себе доставить.[980]
При философской дискуссии более выигрывает побежденный – в том отношении, что он умножает знания.[981]
Если бы бог внимал молитвам людей, то скоро все люди погибли бы, постоянно желая зла друг другу.[982]
Большие страдания быстро выводят из жизни, а длительные не велики.[983]
Кому малого недостаточно, тому ничего не достаточно.[984]
Законы изданы ради мудрых – не для того, чтобы они не делали зла, а для того, чтобы им не делали зла.[985]
Кто кажется страшным, тот не может быть свободным от страха.[986]
Живи незаметно![987]
Даже под пыткою мудрец счастлив.[988]
Гадания не существует, а если бы оно существовало, то предсказываемое следовало бы считать совершающимся помимо нас.[989]
Эпикур (…) считает худшей душевную боль, потому что тело мучится лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего. Точно так же и наслаждения душевные больше, чем телесные.[990]
Каждый уходит из жизни так, словно только что вошел.[991]
Никогда не хотел я нравиться народу – ведь народ не любит того, что я знаю, а я не знаю того, что любит народ.[992]
Ни один глупец не является счастливым, ни один мудрец не является несчастным. (Мнение эпикурейцев.)[993]
Лучше не бояться, лежа на соломе, чем быть в тревоге на золотом ложе.
Всем желаниям следует предъявлять такой вопрос: что будет со мною, если исполнится то, чего я ищу, вследствие желания, и – если не исполнится?
Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно.
Величайший плод справедливости – безмятежность.
Из всего того, что мудрость доставляет себе для счастья всей жизни, самое важное есть обладание дружбой.
Мудрый выбирает себе друга веселого и сговорчивого.
Смерть для человека – ничто, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем.
Привыкай думать, что смерть для нас – ничто; ведь все, и хорошее, и дурное, заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений.
Совсем ничтожен тот, у кого есть много причин для ухода из жизни.
Редко судьба препятствует мудрому.
(2-я пол. VI—1-я пол. V вв. до н.э.)
сицилийский комедиограф
Мертвым быть – ничуть не страшно, умирать – куда страшней.[994]
Ум и видит, ум и слышит, неразумный глух и слеп.[995]
А рука-то руку моет: дай-ка, и получишь сам.[996]
Что до меня говорили двое, с тем справляюсь я один.[997]
Не говорить ты умеешь, но молчать ты не способен.[998]
Если ищешь чего-нибудь мудрого, то подумай об этом ночью.[999]
Будь трезв и умей сомневаться.[1000]
(ок. 525 – 456 гг.)
афинский драматург-трагик
Удачливый глупец – большое бедствие.[1001]
Мудр знающий не многое, но нужное.[1002]
Скажу открыто: ненавижу всех богов.
Не повышайте голоса, рассказ ведя
Неторопливо. Строгого спокойствия
Пусть будут ваши лица и глаза полны.
Двойною плетью хлещут празднословного.
Любовь, если можно любовью назвать,
Безумной похоти женской власть,
Опасней чудовищ, страшнее бури.
Хоть плохо мне, но это не причина,
Чтоб доставлять страдания другим.
Мудр – кто знает нужное, а не многое.
Мудр не тот, кто знает много, а тот, чьи знания полезны.
Если сила соединится со справедливостью, то что может быть сильнее этого союза?
Легко счастливому поучать несчастного.
Незавидна участь того, кому никто не завидует.
Страшен брак по принуждению.
(ок. 390 – 314 гг. до н.э.)
афинский оратор
Речи благородного человека, даже если они составлены коряво и безыскусно, будут полезны для слушателей, тогда как речи мерзавца… не принесут слушателям никакой пользы.
Опьянение показывает душу человека, как зеркало отражает его тело.
(рубеж VI – V вв. до н.э.)
врач, философ, ученый
Легче уберечься от врага, чем от друга.[1003]
(ок. 440 – 390 гг. до н.э.)
афинский оратор
Следует пользоваться прошедшим как факелом для освещения будущего.[1004]
(ок. 480 – 411 гг. до н.э.)
афинский оратор
Кормление стариков похоже на кормление детей.[1005]
Болезнь для ленивых есть праздник.[1006]
(ок. 300 – после 245 гг. до н.э.)
поэт, ученый-филолог глава Александрийской библиотеки
Ничто не высыхает так быстро, как слезы.[1007]
(III в. до н.э.)
философ-стоик
Хороший царь должен друзьям делать добро, а врагов делать друзьями.[1008]
(314—241 гг. до н.э.)
философ-платоник
На вопрос, почему из других школ к эпикурейцам ученики перебегают, а от эпикурейцев к другим никогда, он [Аркесилай] ответил: «Потому что из мужчины можно стать евнухом, а из евнуха мужчиной нельзя».[1009]
(I в. до н.э.)
философ-стоик, учитель императора Августа
Моли богов лишь о том, о чем можно молить во всеуслышанье.[1010]
В гневе (…) ничего не говори и не делай, пока не скажешь про себя все двадцать четыре буквы азбуки.[1011]
(I в. н.э.)
философ-стоик
Хочешь, чтобы тебя любили, – люби.[1012]
(106—48 гг. до н.э.)
римский полководец
О (…) великих людях нужно судить не по сомнительным и слабым местам, а по их многочисленным удачам.[1013]
(ок. 160 – ок.230 гг.)
ритор
Общеизвестное изложить по-новому, а новое – общим для всех языком.[1014]
(конец V – 1-я пол. IV в. до н.э.)
философ мегарской школы
Потеряв один волос, еще не становишься лысым; потеряв второй волос – тоже; когда же начинается лысина?[1015]
Чего ты не терял, то ты имеешь. Рогов ты не потерял. Стало быть, ты рогат.[1016]
Если лжец говорит «я лгу», он лжет, значит, говорит правду; но если он говорит правду, значит, он лжет (и т. д.).[1017]
(рубеж IV – III вв. до н.э.)
математик, работал в Александрии
То, что принято без доказательств, может быть отвергнуто без доказательств.[1018]
Нет царского пути в геометрии. (Ответ Евклида египетскому царю Птолемею I, просившему указать ему более легкий путь изучения геометрии.)[1019]
(III – II до н.э.)
философ-стоик
Уже одно притворство в добродетели незаметно производит стремление и привычку к ней.[1020]
(ок. 490 – 430 до н.э.)
философ-элеат
Легче окунуть в воду мех, наполненный воздухом, чем заставить силой какого-либо хорошего человека совершить что-либо вопреки его воле.[1021]
Когда тиран [Дионисий, правитель Сиракуз] пытал Зенона Элейского, чтобы он выдал сообщников, тот сказал: «Будь у меня сообщники, ты бы уже не был тираном».[1022]
(ок. 400 – ок. 330 гг.)
ритор, автор сочинений «Против Гомера» и «Порицание Гомера»
Зоил из Амфиполя (…) писал против Гомера, против Платона и против других (…). Один ученый спросил его: почему он про всех говорит дурное? А он: «Потому что я хотел бы сделать им дурное, да не могу».[1023]
(V в. до н.э.)
философ-софист
Законы (…) устанавливают слабосильные, а их большинство. Ради себя и собственной выгоды устанавливают они законы.[1024]
(214—219 гг. до н.э.)
философ, представитель скептического направления в платоновской школе
[Красота -] владычество без охраны.[1025]
Всем народам, процветающим благодаря своему могуществу, в том числе и самим римлянам, чья власть простирается над всем миром, – если только они пожелают быть справедливыми, то есть возвратить чужое, – придется вернуться в свои хижины и влачить жизнь в бедности и нищете.[1026]
(331 – ок. 231 гг. до н.э.)
философ-стоик
Желающего судьба ведет, не желающего – влачит.[1027]
Перипатетики [ученики Аристотеля] похожи на лиры: звучат прекрасно, а сами себя слушать не умеют.[1028]
Всякая наука есть указательница пути и учредительница порядка.[1029]
(IV – III вв. до н.э.)
философ-киник
Любовь проходит с голодом, а если ты не в силах голодать, петлю на шею, и конец.[1030]
Кратет (…) увидал однажды гуляющего в одиночку юнца и спросил его, что он тут делает один. «Разговариваю с самим собой!» – был ответ. На это Кратет сказал: «Будь осторожен (…): ведь твой собеседник – дурной человек!»[1031]
(ок. V в. до н.э.)
ученик Сократа, поэт и философ глава «Тридцати тиранов»
Больше хороших людей благодаря воспитанию, чем от природы.[1032]
(?—206 г. до н.э.)
философ
Философа Лакида пригласил к себе пергамский царь Аттал, но Лакид сказал: «На статуи лучше смотреть издали!»[1033]
Геометрией он [Лакид] занялся поздно; кто-то спросил: «Разве теперь время для этого?» – «Неужели еще не время!» – переспросил Лакид.[1034]
(ок. 390 – ок. 324 гг. до н.э.)
афинский оратор и государственный деятель
Государство существует, охраняемое личным участием каждого.[1035]
Трое составляют сущность государственного строя – правитель, судья и частный человек.[1036]
(III в. до н.э.)
философ и политический деятель в г. Эретрия (о-в Евбея)
Кто-то говорил, что высшее благо иметь все, чего желаешь; он [Менедем] возразил: «Нет, гораздо выше – желать того, что тебе и взаправду нужно».[1037]
(IV в. до н.э.)
философ-скептик, ученик Демокрита
Мы не знаем, знаем ли мы что-нибудь или ничего не знаем.[1038]
(ок. 540 – ок. 480 гг.)
философ и поэт, основатель философской школы элеатов
Мыслить и быть одно и то же.[1039]
(204—270 гг.)
философ, основатель неоплатонизма
Любят все, но мучатся не в равной мере; есть такие, которые мучатся особенно. Их-то и называют любящими.[1040]
(ок. 135 – 51 гг. до н.э.)
философ-стоик, основал свою философскую школу на о-ве Родос
Один день образованного человека дольше самого долгого века невежды.[1041]
Править значит не властвовать, а исполнять обязанность.[1042]
Закон должен быть краток, чтобы невеждам легче было его усвоить. Он – как божественный голос свыше: приказывает, а не обсуждает.[1043]
(ок. 470 – после 400 гг. до н.э.)
софист
Удвоенное желание есть страсть, удвоенная страсть становится безумием.[1044]
Из всех приправ самая лучшая – огонь.[1045]
(ок. 64 – 23 гг. до н.э.)
географ и историк
Единственный мудрец – это поэт.[1046]
(после 110 – ок. 40 гг. до н.э.)
поэт и философ-эпикуреец
Стихи если и приносят пользу, то не как стихи.[1047]
Слова «хорошо подражать Гомеру и ему подобным» (…) не позволяют считать хорошим само творчество Гомера и ему подобных, – ведь они-то не подражали сами себе![1048]
(ок. 435 – ок. 380 гг. до н.э.)
поэт
Самое вкусное мясо не похоже на мясо, а самая вкусная рыба не похожа на рыбу.[1049]
(конец V в. до н.э.)
ритор, софист
Устанавливает (…) законы всякая власть в свою пользу.[1050]
Во всех государствах справедливостью считается (…) то, что пригодно существующей власти.[1051]
Справедливость (…) люди ценят из-за своей собственной неспособности творить несправедливость. (Главкон, развивающий у Платона взгляды Фрасимаха).[1052]
(ок. 490 – ок. 430 гг. до н.э.)
философ, поэт, врач
Акрагантяне едят так, словно завтра умрут, а дома строят так, словно будут жить вечно. (Акрагант – город в Сицилии, родина Эмпедокла).[1053]
Собаки – это хозяйки.[1054]
Когда водой подавишься, чем запивать?[1055]
Ни читать, ни плавать не умеют.[1056]
Божьи не сразу трут жернова, но трут они мелко.[1057]
Жизни ничтожную часть успеваем прожить.[1058]
Многое может случиться меж чашей вина и устами. (Пословица, восходящая к одному из греческих мифов.)[1059]
(ок. 422 – ок. 353 гг. до н.э.)
царь Спарты, полководец и дипломат
Трудно быть одновременно и милосердным и рассудительным.[1060]
Жители Малой Азии – никуда не годные свободные граждане, но как рабы они превосходны.[1061]
Храбрость не имеет ценности, если с ней не сочетается справедливость; но если бы все были справедливыми, не было бы нужды в храбрости.[1062]
Получив в Олимпии нужный оракул от Зевса, он [Агесилай] по приказу эфоров должен был обратиться с тем же вопросом и к пифийскому оракулу; и он послал в Дельфы спросить так: «Подтверждает ли Феб [т. е. Аполлон] слова отца своего?»[1063]
Если Агесилай слышал, что кого-либо хвалят или порицают, он полагал, что не менее важно знать характер тех, кто говорит, чем тех, о ком судят.[1064]
Когда некий врач предписал ему [Агесилаю] тщательно разработанный курс лечения, выполнять который было очень трудно, царь воскликнул: «Клянусь богами, нигде не сказано, что мне непременно нужно жить и на все идти ради этого».[1065]
Агесилай особенно любил детей: дома, играя с маленькими в лошадки, он скакал на палочке. Когда за этим занятием его застал один из друзей, царь попросил его не рассказывать об этом никому, пока сам не станет отцом.[1066]
В битве при Левктре многие спартанцы побежали с поля битвы и, согласно закону, подлежали за это лишению гражданской чести (атимии). Однако эфоры, видя, что город таким образом в момент крайней нужды в воинах потеряет своих мужчин, не знали, как избегнуть атимии и вместе с тем соблюсти законы. Тогда законодателем избрали Агесилая. Придя на площадь народного собрания, он сказал: «Я не согласился бы стать законодателем, чтобы вводить новые законы; и в нынешние я не стану вносить ни сокращений, ни изменений. Наши нынешние законы хороши и должны сохраняться во всей силе… начиная с завтрашнего дня».[1067]
(V в. до н.э.)
сын Архидама, царь Спарты в 427-402 гг. до н.э.
Лакедемоняне о врагах спрашивают не сколько их, а где они.[1068]
Агид, слыша похвалы элейцам за прекрасное и справедливое устройство олимпийских игр, заметил: «Вот уж, впрямь, великое дело – раз в четыре года блюсти справедливость».[1069]
Один старец жаловался Агиду, уже достигшему преклонного возраста, что старые законы пришли в забвение, а новые – плохи, и что все в Спарте перевернулось вверх дном. Царь рассмеялся и сказал: «Если так, то все идет своим порядком. В детстве я слышал от моего отца, что и в его время все перевернулось вверх дном».[1070]
(? – ок. 370 г. до н.э.)
спартанский флотоводец и дипломат
Когда один софист хотел произнести похвалу Гераклу, Анталкид спросил: «Разве кто-нибудь его порицает?»[1071]
(400—338 гг. до н.э.)
сын Агесилая II, царь Спарты
Кто умеет говорить, знает и время для этого.[1072]
Архидам в Пелопоннесской войне, когда союзники потребовали определить их точные взносы, ответил: «У войны пайков нету».[1073]
Когда кто-то спросил Архидама, сына Зевксидама, кто стоит во главе Спарты, тот ответил: «Законы и власти, действующие по закону».[1074]
После битвы при Херонее Филипп [Македонский] обратился к Архидаму, сыну Агесилая, с письмом, написанным весьма надменно. Тот ответил: «Если ты, царь, измеришь свою тень, то обнаружишь, что она не стала больше, чем была до победы».[1075]
Во время войны с Филиппом некоторые считали более выгодным завязать битву подальше от дома. «Не об этом следует думать, – сказал Архидам, – а о том, чтобы там, где придется сражаться, быть сильнее противника».[1076]
сын Архидама, спартанец
Увидев в Академии Ксенократа, уже пожилого человека, обсуждавшего философские вопросы со своими знакомыми, Евдамид, сын Архидама и брат Агида, поинтересовался, кто этот старец. Ему сказали, что это один из тех мудрецов, что заняты поисками добродетели. «Когда же, – спросил Евдамид, – он воспользуется ею, если теперь он ее только ищет».[1077]
спартанец
Когда кто-то спросил Еврикрата Анаксандра, почему спартанцы не держат деньги в общественной сокровищнице, тот ответил: «Чтобы не совращать тех, кто будет ее охранять».[1078]
(? – 401 до н.э.)
спартанский полководец, начальник греческих наемников в войске Кира Младшего
Солдат должен бояться своего начальника больше, чем врагов.[1079]
(ок. 507 – 480 гг. до н.э.)
спартанский царь, погиб в битве при Фермопилах
Когда кто-то сказал Леониду, что он ведет в бой слишком мало людей, он ответил: «Слишком много – ведь они обречены на смерть».[1080]
Когда жена во время отъезда спросила его [Леонида], не скажет ли он ей чего-нибудь на прощанье, он сказал, обернувшись: «Желаю тебе доброго мужа и добрых детей».[1081]
Когда во время боя [при Фермопилах] кто-то воскликнул: «Из-за варварских стрел не видно солнца», – Леонид сказал: «И хорошо, будем сражаться в тени».[1082]
[Один из спартанцев] сказал: «Варвары уже рядом». Леонид ответил: «Стало быть, и мы рядом с ними».[1083]
[Леонид] приказал своим воинам завтракать, объявив, что обедать они будут уже в Аиде.[1084]
(IX – VIII вв. до н.э.)
легендарный спартанский законодатель
Ликург Лакедемонский советовал согражданам заботиться о своих прическах: прическа делает красивых еще красивее, а некрасивых еще страшнее врагам.[1085]
Человеку, который предлагал установить в городе демократию, он [Ликург Лакедемонский] сказал: «Сперва установи демократию в своем доме».[1086]
(? – 395 г. до н.э.)
спартанский полководец
Когда ему [Лисандру] говорили, что потомкам Геракла не подобает добиваться побед при помощи хитрости, он отвечал на эти упреки презрительным смехом. «Где львиная шкура коротка, там надо подшить лисью», – говорил он.[1087]
Лисандр (…) советовал (…) обманывать взрослых людей клятвами, как детей игральными костями.[1088]
Лакедемонянин Лисандр делал выговор (…) солдату, сошедшему [во время похода] с пути. Когда тот сказал, что отошел от отряда без цели что-либо похитить, Лисандр ответил: «Я хочу, чтобы ты даже не походил на пытающегося пограбить».[1089]
(ок. 510 – ок. 470 гг. до н.э.)
спартанский полководец
Один врач сказал Павсанию: «Ты стал стар». – «Потому, – отвечал царь, – что не лечился у тебя».[1090]
спартанский военачальник, участник Пелопоннеской войны
Педарит, не избранный в число трехсот [лучших воинов], ушел, сияя и радуясь, что в городе есть триста человек лучших, чем он.[1091]
(V в. до н.э.)
сын Леонида, царь Спарты в 480-459 гг. до н.э.
Плистарху передали, что один очень злоязычный человек отзывается о нем хорошо. «Уж не сказал ли ему кто-нибудь, – удивился Плистарх, – что я умер?»[1092]
спартанец
Полистратид с товарищами прибыли посольством к полководцам персидского царя; те осведомились, явились ли они по частному делу или от лица государства. «Если все будет ладно – от лица государства, если нет – по частному делу», – ответил Полистратид.[1093]
мегалополитанец
Как-то Феарид точил свой меч. Его спросили, достаточно ли он остер. «Острее злословия», – ответил он.[1094]
спартанец
Феопомп первым из царствовавших в Спарте разделил власть с пятью эфорами. Когда его после этого бранила жена, укоряя, что он-де передаст детям меньше власти, нежели унаследовал сам, он возразил: «Да, меньше, но настолько же и прочнее!»[1095]
спартанец
Кто-то спросил Харилла, почему спартанцы выводят на люди женщин в накидках, а девушек без. «Девушкам, – сказал Харилл, – надо искать мужей, а женщинам держаться тех, которых имеют».[1096]
Однажды, когда самосские послы говорили чересчур долго, спартанцы сказали им: «Первую часть вашей речи мы забыли, а последующую не поняли, так как забыли первую».[1097]
Как-то во время пребывания в Спарте нескольких хиосцев они, пообедав в зале эфоров, оставили на полу следы рвоты и даже справили нужду на кресла, на которых сидели. Спартанцы провели тщательное расследование, не сделал ли это кто из сограждан, но когда выяснилось, что это были хиосцы, то через глашатая объявили: «Хиосцам разрешается гадить».[1098]
Какой-то юноша не уступил (…) места [знаменитому полководцу Деркеллиду] и сказал так: «Ты не родил сына, который бы в свое время уступил место мне».[1099]
[Спартанец], которого хороначальник поставил в хоре с самого краю, (…) сказал: «Молодец, что придумал, как и это место сделать почетным!»[1100]
Спартанка, вручая сыну шит, внушала ему: «Или с ним, сын мой, или на нем».[1101]
Мать сказала сыну, которого обвиняли в преступлении: «Сын мой, уничтожь или обвинение, или себя».[1102]
Когда сыновья одной спартанки, бежав с поля сражения, явились к ней, она сказала: «Трусливые рабы! Куда вы бежите? Может, хотите спрятаться здесь, откуда появились на свет?» И с этими словами она задрала платье.[1103]
(ок. 450 – 404 гг. до н.э.)
афинский политик и полководец
У Алкивиада была собака, удивительно красивая, которая обошлась ему в семьдесят мин, и он приказал отрубить ей хвост, служивший животному главным украшением. Друзья были недовольны его поступком и рассказывали Алкивиаду, что все жалеют собаку и бранят хозяина, но тот лишь улыбнулся в ответ и сказал: «Что же, все складывается так, как я хочу. А хочу я, чтобы афиняне болтали именно об этом, – иначе как бы они не сказали обо мне чего-нибудь похуже!»[1104]
Когда он [Алкивиад] пришел однажды к Периклу, ему сказали: «Он занят: обдумывает, как дать отчет афинянам». Алкивиад сказал: «Лучше бы он подумал, как не давать им никакого отчета».[1105]
Вызванный из Сицилии в Афины по уголовному обвинению, он [Алкивиад] скрылся бегством, сказавши, что нелепо спасаться от приговора, когда можно спастись от суда.[1106]
Прослышав, что его с товарищами приговорили к смерти, он [Алкивиад] воскликнул: «Так покажем им, что мы еще живы!» – и, перейдя на сторону лакедемонян, он поднял против афинян Декелейскую войну.[1107]
(ок. 540 – 467 гг. до н.э.)
афинский полководец
Когда афиняне шумели о том, чтобы изгнать его [Аристида] остракизмом, к нему подошел какой-то человек, неученый и неграмотный, с черепком в руке и попросил написать ему имя Аристида. «Ты знаешь Аристида?» – спросил Аристид. «Нет, – ответил тот, – но мне надоело слушать, как все его только и зовут, что Справедливый да Справедливый». И Аристид, не сказав ни слова, написал свое имя и отдал ему черепок.[1108]
(ок. 380 – 318 гг. до н.э.)
афинский оратор, противник Демосфена
Когда среди афинян разнесся слух о смерти Александра Македонского, Демад сказал: «Александр не умер, афиняне, иначе бы весь мир почуял запах его трупа».[1109]
Македоняне, потеряв Александра, по силе стали равны циклопу, потерявшему глаз.[1110]
афинянин
Как-то [Демократ], войдя в Народное собрание, (…) заявил, что в нем, как и в государстве, силы мало, а вони много.[1111]
(ок. 360 – ок. 275 гг. до н.э.)
афинский политик, оратор антимакедонской партии
Благожелательно выслушав [афинских] послов, Филипп [Македонский] обратился к ним с такими словами: «Скажите мне, что я мог бы сделать для афинян приятного». – «Повеситься», – тотчас ответил ему Демохар.[1112]
(ок. 419 – 353 гг. до н.э.)
афинский политик и полководец
Располагаясь станом в земле союзной и дружеской, он [Ификрат] заботливо окружал его и рвом, и тыном. А на вопрос: «Чего ты боишься?» – он ответил: «Нет хуже, чем когда полководец говорит: „Этого я не ожидал!“»[1113]
Ификрат, когда его переговорил Аристофонт, сказал: «У противной стороны лучше актер, у меня – драма».[1114]
Гармодий, потомок древнего рода Гармодия, попрекал его [Ификрата] безродностью. Ификрат ответил: «Мой род на мне начинается, твой на тебе кончается».[1115]
(? – 414 г. до н.э.)
афинский военачальник
[Полководец] Ламах делал выговор за ошибку одному сотнику, тот уверял, что больше этого не повторится. «На войне никто дважды не ошибается», – сказал Ламах.[1116]
(ок. 435 – 380 гг. до н.э.)
афинский оратор
Однажды Лисий передал какому-то человеку, имевшему тяжбу, написанную для него речь; тот, прочтя ее несколько раз, пришел к Лисию унылый и сказал, что при первом знакомстве речь показалась ему превосходной, а после второго и третьего чтения – вялой и никчемной, на что Лисий, засмеявшись, спросил: «А разве не один раз собираешься ты говорить ее перед судьями?»[1117]
(середина VI в. до н.э.)
тиран (правитель) Афин
Когда молодой Фрасибул, влюбленный в его [Писистрата, тирана Афинского] дочь, поцеловал ее при встрече и жена Писистрата очень на это рассердилась, Писистрат сказал: «Если наказывать тех, кто нас любит, то что же делать с теми, кто нас не любит?» – и выдал девушку за Фрасибула.[1118]
Гурьба гуляк привязалась к его [Писистрата] жене и много ей говорила и делала обидного; а наутро они пришли в слезах и стали умолять Писистрата о снисхождении. Тот сказал: «В другой раз будьте умнее; а моя жена, знайте, вчера и не выходила из дому».[1119]
(IV в. до н.э.)
странствующий кифарист и острослов
В Эносе [город во Фракии] стоит восемь месяцев мороз и четыре стужа.[1120]
Однажды упала балка и убила одного дурного человека. «Видите, граждане, – воскликнул Стратоник, – есть боги! а если нет богов, то есть, по крайней мере, балки».[1121]
В городе Пелле Стратоник подошел к колодцу и спросил, можно ли пить здешнюю воду. «Да мы-то пьем», – отвечали водоносы. «Стало быть, нельзя», – сказал Стратоник, потому что водоносы были бледные и худые.[1122]
(ок. 527 – ок. 460 гг. до н.э.)
афинский политик и полководец
Фемистокл, продавая поместье, велел глашатаю объявить, что у него и сосед хороший.[1123]
Из числа женихов своей дочери он [Фемистокл] отдал предпочтение хорошему человеку перед богатым, потому что, говорил он, он ищет человека, которому нужны деньги, а не деньги, которым нужен человек.[1124]
Фемистокл (…) говорил, что его сын самый сильный человек в Элладе, потому что эллинам дают свои веления афиняне, афинянам – он сам, ему самому – мать его сына, а матери – сын.[1125]
Фемистокл однажды спросил друзей: «Что вы за меня дадите, если мне еще никто не завидует?»[1126]
Когда он [Фемистокл] был стратегом, а Симонид Кеосский просил у него чего-то незаконного, он ответил ему, что как он, Симонид, не был бы хорошим поэтом, если бы в своих стихах не соблюдал законов cтихосложения, так и он, Фемистокл, не был бы хорошим правителем, если бы в угоду кому-нибудь поступал противозаконно.[1127]
Из уважения к Спарте главным начальником флота был Эврибиад, человек слабовольный и боявшийся опасности. Он хотел сняться с якоря и плыть к Истму, где было собрано и сухопутное войско пелопоннесцев. Фемистокл стал возражать ему (…). Эврибиад поднял палку, чтоб его ударить, а Фемистокл сказал: «Бей, но выслушай».[1128]
Уроженец Серифа сказал Фемистоклу, что он своей славой обязан не себе, а своему городу. «Правда твоя, – отвечал Фемистокл, – как я не прославился бы, если бы был уроженцем Серифа, так и ты, если бы был афинянином».[1129]
(397—317 гг. до н.э.)
афинский политик и военачальник
Хабрий решил отправить Фокиона собрать подать с островов и давал ему двадцать кораблей, но Фокион (…) возразил: «Если меня посылают на войну, нужны силы побольше, а если к союзникам – хватит и одного корабля».[1130]
[Фокион] излагал перед народом какое-то свое суждение (…). Видя, что все одобряют его речь, он обернулся к друзьям и спросил: «Уж не сказал ли я ненароком что-нибудь неуместное?»[1131]
Когда умер Филипп [Македонский], Фокион отговаривал народ приносить благодарственные жертвы богам. Во-первых, сказал он, неблагородно радоваться по такому поводу, а во-вторых, сила, стоявшая против них при Херонее, сделалась меньше всего лишь на одного человека.[1132]
Александр потребовал у афинян кораблей, и народ подступил к Фокиону, чтобы тот высказал свой совет. Фокион встал и сказал: «Советую вам или быть сильными, или дружить с сильными».[1133]
Когда разнеслась глухая весть о кончине Александра и ораторы один за другим вскакивали на помост и требовали немедленно браться за оружие, Фокион предложил подождать и сперва проверить – сведения: «Если он мертв сегодня, – сказал он, – то будет мертв и завтра и послезавтра».[1134]
Антипатр хотел, чтобы он [Фокион] сделал что– то несправедливое; Фокион ответил: «Нельзя, Антипатр, иметь в Фокионе сразу и друга и льстеца».[1135]
Фокион со своими сторонниками был приговорен к смерти по политическому обвинению. Осужденные выпили цикуту, но ее оказалось недостаточно, а палач потребовал двенадцать драхм – стоимость полной порции яда. «В Афинах даже умереть даром нельзя», – сказал Фокион.[1136]
(? – 354 г. до н.э.)
афинский военачальник
Стадо оленей во главе со львом страшнее, чем стадо львов во главе с оленем.[1137]
Афинская старуха, с которой заговорил Феофраст, сразу признала в нем чужеземца; а на вопрос, почему, ответила: «Уж больно правильно ты говоришь».[1138]
(ок. 432 – 367 гг. до н.э.)
тиран (правитель) Сиракуз с 406 г. до н.э.
Нельзя отказываться от власти, пока ты на коне, можно – когда тащат за ноги.[1139]
[Дионисия Старшего] укоряли, что он чествует и выдвигает одного человека, дурного и всеми нелюбимого. Он ответил: «Я хочу, чтобы хоть кого-то люди ненавидели больше, чем меня».[1140]
[Дионисий Старший] наложил на сиракузян побор: они плакались, взывали к нему и уверяли, что у них ничего нет. Видя это, он приказал взять с них и второй побор, и третий. Но когда, потребовав еще большего, он услышал, что сиракузяне над ним смеются и издеваются у всех на виду, то распорядился прекратить побор. «Коли мы им уже смешны, – сказал он, – стало быть, у них уже и впрямь ничего больше нет».[1141]
На вопрос, есть ли у него свободное время, он [Дионисий Старший] ответил: «Нет, и никогда пусть не будет!»[1142]
В самом начале его правления он [Дионисий Старший] был осажден восставшими против него гражданами, и друзья советовали ему сложить власть, если он не хочет умереть насильственной смертью; но он, посмотрев, как быстро падает бык под ударом мясника, сказал: «Не стыдно ли мне, убоявшись столь краткой смерти, отказаться от долгой власти?»[1143]
Тиран Дионисий (…) однажды оказался в окружении осаждавших его карфагенян; не было никакой надежды на спасение; когда же он (…) решил спастись бегством, отплыв на корабле, один из его друзей решился сказать ему: «Прекрасный саван – единоличная власть».[1144]
(IV в. до н.э.)
сын Дионисия Старшего, правитель Сиракуз в 367-357 гг. и 346-344 гг.
Дионисий Младший говорил, что кормит стольких софистов не потому, что восхищается ими, а для того, чтобы они восхищались им.[1145]
(356—323 гг. до н.э.)
царь Македонии, полководец
Нет ничего более рабского, чем роскошь и нега, и ничего более царственного, чем труд.[1146]
Александр говорил, что сон и близость с женщиной более всего другого заставляют его ощущать себя смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же слабости человеческой природы.[1147]
Когда приближенные спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари!»[1148]
Филиппу я обязан тем, что живу, а Аристотелю тем, что живу достойно.[1149]
Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном.[1150]
Когда Дарий предложил ему [Александру] 10 000 талантов и половину власти над Азией, Парменион сказал: «Я принял бы, если бы я был Александром». – «И я, свидетель Зевс, – ответил Александр, – если бы я был Парменионом».[1151]
Как над землею не бывать двум солнцам, так над Азиею двум царям. (Александр Македонский – персидскому царю Дарию.)[1152]
Приближенные посоветовали Александру напасть на врагов ночью. Тот ответил: «Я не краду победу».[1153]
Однажды, прочтя длинное письмо Антипатра с обвинениями против Олимпиады, Александр сказал: «Антипатр не знает, что одна слеза матери заставит забыть тысячи таких писем».[1154]
Философу Ксенократу он [Александр] послал в подарок 50 талантов, но тот отказался, сказав, что не нуждается в деньгах. «Неужели у Ксенократа даже нет друга? – спросил Александр. – А моим друзьям едва хватило даже всех богатств царя Дария».[1155]
[Александр] сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга, а после смерти – великого глашатая своей славы.[1156]
Вижу, что будет великое состязание над моей могилой.[1157]
(ок. IV в. до н.э.)
полководец Филиппа и Александра Македонского, царь Македонии в 306-301 гг. до н.э.
Люблю собирающихся предать, но ненавижу уже предавших.[1158]
Гермодот в своих стихах назвал его [Антигона] сыном Солнца. Антигон сказал: «Неправда, и это отлично знаем я да тот раб, что выносит мой ночной горшок».[1159]
Киник Фрасилл просил у него [Антигона] драхму – Антигон ответил: «Не к лицу царю столько давать!» Тот сказал: «Тогда дай талант!» Антигон ответил: «Не к лицу кинику столько брать!»[1160]
Для Антигона ничего не было легче, как приказать казнить двоих солдат, которые, прислонясь к стенке царской палатки, высказывали вслух все, что они думают плохого о своем царе – то есть занимались тем, что все люди на свете делают и с наибольшим риском и с наибольшей охотой. Антигон, разумеется, все слышал, потому что между ним и беседовавшими не было ничего, кроме занавески; он легонько пошевелил ее и сказал: «Отойдите подальше, а то как бы царь вас не услышал».[1161]
Антигон, заметив, что его сын самовластен и дерзок в обращении с подданными, сказал: «Разве ты не знаешь, мальчик, что наша с тобой власть почетное рабство?»[1162]
(ок. V в. до н.э.)
царь Македонии в 413-399 гг. до н.э.
Болтливому цирюльнику на вопрос, как его постричь, он [македонский царь Архелай] сказал: «Молча!»[1163]
(319—273 гг. до н.э.)
царь Эпира, полководец
Однажды в Амбракии кто-то ругал и позорил Пирра, и все считали, что нужно отправить виновного в изгнание, но Пирр сказал: «Пусть лучше остается на месте и бранит нас перед немногими людьми, чем, странствуя, позорит перед всем светом».[1164]
Как-то раз уличили юношей, поносивших его во время попойки, и Пирр спросил, правда ли, что они вели такие разговоры. Один из них ответил: «Все правда, царь. Мы бы еще больше наговорили, если бы у нас было побольше вина». Пирр рассмеялся и всех отпустил.[1165]
Если мы одержим еще одну победу над римлянами, то окончательно погибнем. (Пирр после сражения под Аускулом в 279 г.)[1166]
Видя, что Пирр готов выступить в поход на Италию, [его советник] Киней (…) обратился к нему с такими словами: «(…) Если бог пошлет нам победу (…), что даст она нам?» Пирр отвечал: «(…) Если мы победим римлян, то ни один (…) город в Италии не сможет нам сопротивляться (…)»? – «А что мы будем делать, царь, когда завладеем Италией?» (…) – «Совсем рядом лежит Сицилия, цветущий и многолюдный остров». (…) – «Значит, взяв Сицилию, мы окончим поход?» Но Пирр возразил: «Если бог пошлет нам успех и победу, (…) как же нам не пойти на Африку, на Карфаген, если до них рукой подать? (…)» – Но когда все это сбудется, что мы тогда станем делать?" И Пирр сказал с улыбкой: «Будет у нас, почтеннейший, полный досуг, ежедневные пиры и приятные беседы». Тут Киней прервал его, спросив: «Что же мешает нам теперь, если захотим, пировать и на досуге беседовать друг с другом?»[1167]
(ок. 382 – 336 гг. до н.э.)
царь Македонии с 356 г. до н.э., отец Александра Македонского, покоритель Греции
Собравшись сделать остановку в красивом месте, но вдруг узнав, что там нет травы для вьючного осла, он [Филипп] сказал: «Вот наша жизнь: живем так, чтобы ослам было по вкусу!»[1168]
Когда он [Филипп] хотел взять одно хорошо укрепленное место, а лазутчики доложили, будто оно отовсюду труднодоступно и необозримо, он спросил: «Так ли уж труднодоступно, чтобы не прошел и осел с золотым грузом?»[1169]
Когда его друзья возмущались, что на Олимпийских играх его освистали пелопоннесцы, с которыми он так хорошо обошелся, он [Филипп] сказал: «Что же было бы, если бы я с ними дурно обошелся?»[1170]
(начало IV в. до н.э.)
флейтист
Флейтист Антигенид сказал своему ученику, очень холодно принимаемому публикой: «А ты играй для меня и для Муз!»[1171]
поэт
Поэт Антифонт, приговоренный к смертной казни по повелению Дионисия, сказал, видя, как люди, которым предстояло умереть вместе с ним, закрывали себе лица, проходя через городские ворота: «Для чего вы закрываетесь? Или для того, чтобы кто-нибудь из них не увидел вас завтра?»[1172]
(V в. до н.э.)
сын царя Ксеркса, царь Персии в 465-424 гг. до н.э.
Лаконцу Эвклиду, который бывал с ним слишком дерзок, (…) [персидский царь Артаксеркс] передал (…): «Ты можешь что угодно говорить, но я-то могу не только говорить, а и делать».[1173]
(101—177 гг.)
ритор и меценат
Какой бы он ни был, дадим ему несколько монет – не потому, что он человек, а потому, что мы люди. (Герод Аттик – неприятному и назойливому просителю.)[1174]
(I в. н.э.)
малоазиатский ритор
[Когда Марк Антоний] обложил города [Малой Азии] налогом во второй раз, (…) Гибрей (…) отважился произнести (…): «Если ты можешь взыскать подать дважды в течение одного года, ты, верно, можешь сотворить нам и два лета, и две осени!»[1175]
(V в. до н.э.)
лирический поэт, обвинявшийся в безбожии
Диагор (тот, кому присвоили прозвище «Безбожник») приехал однажды в Самофракию, и там один его друг задал ему вопрос: «Вот ты считаешь, что боги пренебрегают людьми. Но разве ты не обратил внимания, как много в храме табличек с изображениями и надписями, из которых следует, что они были пожертвованы по обету людьми, счастливо избежавшими гибели во время бури на море (…)?» – «Так-то оно так, – ответил Диагор, – только здесь нет изображений тех, чьи корабли буря потопила».[1176]
Тот же Диагор в другой раз плыл на корабле, и началась сильная буря. Оробевшие и перепуганные пассажиры стали говорить, что эта беда приключилась с ними не иначе как оттого, что они согласились взять его на корабль. Тогда Диагор, показав им на множество других кораблей, терпящих то же бедствие, спросил, неужели они считают, что и в тех кораблях везут по Диагору.[1177]
(I в.)
римский философ-стоик
Философ Каний, когда узнал об обвинении, предъявленном ему Калигулой, что он был замешан в заговоре, направленном против императора, ответил: «Если бы я знал об этом, ты бы не знал».[1178]
владелец корабля
Когда собственника корабля, Лампида, спросили, каково ему было нажить богатство, он ответил: «Большое богатство – легко, но маленькие деньги – с большим трудом».[1179]
кифарист
Он мал в великом искусстве, а я велик в малом.[1180]
хиосский политик
Хиосский народный вождь Ономадем, придя к власти во время смуты, не дозволил изгнать всех противников поголовно, дабы, как сказал он сам, «за недостатком врагов не начать ссориться с друзьями».[1181]
(ок. 410 – 364 гг. до н.э.)
фиванский полководец
[Фиванец Пелопид] шел на войну, и жена просила его поберечь себя. «Это надо говорить другим, – сказал Пелопид, – а полководец должен беречь своих сограждан».[1182]
(IX в. до н.э.)
царица Ассирии
Семирамида, выстроивши себе гробницу, написала на ней так: «Кому из царей будет нужда в деньгах, тот пусть разорит эту гробницу и возьмет, сколько надобно». И вот Дарий [персидский царь] разорил гробницу, но денег не нашел, а нашел другую надпись, так гласившую: «Дурной ты человек и до денег жадный – иначе не стал бы ты тревожить гробницы мертвых».[1183]
фессалиец
Фессалиец Скопас, когда у него попросили какую-то излишнюю и бесполезную вещь из его домашнего убранства, ответил: «Но ведь нас делает счастливыми именно это излишнее, а не то, что всем необходимо».[1184]
(конец IV – нач. III в. до н.э.)
комедиограф
Сочинитель комедий Филиппид (…) на вопрос [фракийского] царя Лисимаха: «Чем из моего достояния поделиться с тобой?» – молвил: «О царь, только не твоими тайнами!»[1185]
(ок. 418 – 362 гг. до н.э.)
фиванский полководец
На вопрос, какой полководец лучше, Хабрий или Ификрат, он [Эпаминонд] ответил: «Нельзя сказать, пока все мы живы».[1186]
Эпаминонд (…) отказал Пелопиду в его просьбе выпустить из тюрьмы одного кабатчика, но тут же отпустил его по просьбе гетеры, сказав при этом: «Есть услуги, Пелопид, которые подружкам испрашивать не стыдно, а полководцам стыдно».[1187]
Эпаминонд, (…) когда фиванцы из зависти и в насмешку избрали его таксиархом, (…) не счел это ниже своего достоинства, но сказал: «Не только должность делает честь человеку, но и человек должности». И этой службе, которая до него сводилась к надзору за уборкой мусора и стоком воды, он сумел придать значительность и достоинство.[1188]
Некая женщина, которую Филипп [Македонский] хотел силком привести к себе, взмолилась: «Отпусти меня! В темноте все женщины одинаковы».[1189]
[Александр Македонский], заспорив с одним музыкантом о некоторых вопросах гармонии, думал, что убедил его. Однако тот, слегка улыбнувшись, сказал: «Да не постигнет тебя, царь, такая беда, чтобы ты лучше меня понимал это».[1190]
Тебе достанется столько земли, сколько хватит для твоего погребения. (Индийские мудрецы – Александру Македонскому.)[1191]
(ок. 330 – ок. 400 гг.)
историк из Антиохии
Сарацин [ближневосточных бедуинов] нам лучше бы не иметь ни друзьями, ни врагами.[1192]
Сборщики податей доставляли ему [императору Констанцию] больше ненависти, чем денег.[1193]
Он был старше доблестью, чем годами. (Об императоре Юлиане).[1194]
Больные раздражительнее здоровых, женщины – мужчин, старики – юношей и несчастные – счастливых.[1195]
Многие отрицают богов на небесах, а сами боятся выйти из дому, позавтракать, взять ванну, прежде чем не справятся, где, положим, находится Меркурий или какую часть созвездия Рака закрывает луна.[1196]
(ок. 124 – 170 гг.)
писатель, адвокат, философ школы Платона
Мера богатства – не столько земли и доходы, сколько сама душа человека: если он терпит нужду из-за жадности и ненасытен к наживе, то ему не хватит даже золотых гор, он постоянно будет что-нибудь выпрашивать, чтобы приумножить нажитое прежде. Но ведь это и есть настоящее признание в бедности, потому что всякая страсть к стяжательству исходит из предположения, что ты беден, и несущественно, насколько велико то, чего тебе не хватает.[1197]
Голого раздеть и десяти силачам не удастся.[1198]
Неполно счастье тех, богатство которых никому не ведомо.[1199]
Люди порознь смертны, в совокупности – вечны.[1200]
Время [людей] крылато, мудрость медлительна, смерть скорая, жизнь жалкая.[1201]
Коли в суждениях доверяться больше глазам, нежели разуму, то мы мудростью далеко уступили бы орлу.[1202]
Всему (…) есть цена, и не малая: ее платит тот, кто просит (…), – поэтому все необходимое удобнее покупать, чем клянчить.[1203]
От богов человеку ничто хорошее не дается без примеси хоть какой-нибудь неприятности, в самой радости есть хоть толика горести.[1204]
Первую чашу пьем мы для утоления жажды, вторую – для увеселения, третью – для наслаждения, а четвертую – для сумасшествия.[1205]
То, что мы знаем, – ограничено, а что не знаем – бесконечно.
Не на то надо смотреть, где человек родился, а каковы его нравы, не в какой земле, а по каким принципам решил он прожить свою жизнь.
Прекращение деятельности всегда приводит за собой вялость, а за вялостью идет дряхлость.
Нет в мире ничего, что могло бы достичь совершенства уже в зародыше, напротив, почти во всяком явлении сначала – надежды робкая простота, потом уж – осуществления бесспорная полнота.
Обвинить можно и невинного, но обличить – только виновного.
Стыд и честь – как платье: чем больше потрепаны, тем беспечнее к ним относишься.
Нет для меня уважения дороже, чем уважение человека, которого сам больше всех по заслугам уважаю.
Собственная нравственная нечистоплотность – это знак презрения к самому себе.
Все, чем бы ты в жизни ни пользовался, оказывается скорее обременительным, чем полезным, если только выходит за пределы целесообразной умеренности.
Каждый человек в отдельности смертен, человечество же в целом бессмертно.
Храбрость занимает среднее место между самонадеянной отвагой и робостью.
Во всем мире и на все времена.
Не дано увидеть те силы, которые позволено только ощущать.
(ок. 480 – 524 гг.)
философ, христианский богослов и поэт
Если существует Бог, то откуда зло? И откуда добро, если Бога нет? (Со ссылкой на Эпикура).[1206]
Всякое благо (…) выше того, кому принадлежит.[1207]
Некто заявил человеку, похвалявшемуся званием философа, что признает его таковым, если он перенесет наносимые ему оскорбления спокойно и терпеливо. Тот долго выслушивал брань и наконец с насмешкой спросил: «Теперь-то ты веришь, что я действительно философ?» На это первый ответил: «Я бы поверил, если бы ты промолчал».[1208]
Многие обретают в детях своих мучителей.[1209]
Только мудрые могут достигать всего, чего пожелают, дурные же обычно делают то, что угодно их чувственности, того же, чего действительно желают, они достичь не могут.[1210]
Наградою добрым служит сама их порядочность, а наказанием дурным – их порочность.[1211]
Вечность есть совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни.[1212]
Одно дело вести бесконечную во времени жизнь (…), а другое – быть всеобъемлющим наличием бесконечной жизни, что возможно лишь для божественного разума. (…) Итак, (…) назовем Бога вечным, а мир – беспрестанным.[1213]
Нет ничего существующего во времени, что могло бы охватить сразу всю протяженность своей жизни, ибо оно, не достигнув еще завтрашнего, уже утратило вчерашнее. Ваша нынешняя жизнь не больше, чем текущее и преходящее мгновение. (…) Такая жизнь может быть бесконечно долгой, но она не может объять и охватить всю свою протяженность одновременно. Ведь будущего еще нет, тогда как прошедшее уже утрачено.[1214]
Бог созерцает все в своем вечном настоящем.[1215]
(85—43 гг. до н.э.)
политический деятель
Не господство устранено, а переменили господина.[1216]
[Об Октавиане, будущем императоре Августе:] Как, если он не хочет, нас не будет? Лучше не быть, чем быть с его согласия.[1217]
Отвергли не рабство, но условия рабства.[1218]
Я (…) признбю для себя Римом всякое место, где только можно будет быть свободным.[1219]
Ни одно условие рабства, каким бы хорошим оно ни было, не отпугнет меня от войны с самим рабством, то есть (…) с могуществом, которое хочет быть превыше законов.[1220]
Лучше никем не повелевать, нежели у кого-либо быть в рабстве; ведь без первого можно с почетом жить; жить со вторым нет никакой возможности.[1221]
Все (…) для нас ясно и твердо определено, неизвестно только одно – предстоит ли нам жить, сохраняя свою свободу, или же умереть вместе с нею.[1222]
[О своих друзьях в Риме:] Они сами больше, чем тираны, виновны в том, что влачат рабскую долю, если терпеливо смотрят на то, о чем и слышать-то непереносимо![1223]
[После поражения от Октавиана и Марка Антония] кто-то промолвил, что (…) надо бежать, и Брут, поднявшись, отозвался: «Вот именно, бежать, и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног».[1224]
(1-я половина I в. н.э.)
писатель, историк
Имеет все тот, кто ничего не желает.[1225]
Клочок земли, у которого больше хозяев, чем требуется работников. (О бедном крестьянском хозяйстве).[1226]
Счастье и умеренность плохо уживаются друг с другом.
Чрезмерное пристрастие к вину закрывает дверь для всех достоинств и открывает ее для всех пороков.
Умеренность есть как бы мать хорошего здоровья.
(конец IV – нач. V вв.)
военный писатель
Знание военного дела питает смелость в бою.[1227]
Северные народы (…) менее разумны, но зато (…) особенно склонны к битвам.[1228]
Главную силу войска надо пополнять набором из деревенских местностей; (…) меньше боится смерти тот, кто меньше знает радостей в жизни.[1229]
В сражениях (…) наказание следует тотчас же за ошибкой.[1230]
Кто хочет мира, пусть готовится к войне.[1231]
Само себе (…) создает предателя то войско, чей разведчик попадает в руки врагов.[1232]
Легче вызвать чувство храбрости у новонабранных воинов, чем вернуть его у тех, которые уже перепуганы.[1233]
Часто больше пользы приносит местность, чем храбрость.[1234]
Солдат исправляют на местах стоянок страх и наказание; а в походах их делают лучшими надежды и награды.[1235]
Что нужно сделать, обсуждай со многими; но что ты собираешься сделать – с очень немногими и самыми верными, а лучше всего – с самим собой.[1236]
В военных делах быстрота обычно приносит больше пользы, чем доблесть.[1237]
Война приятна только тем, кто ее не испытал.
(20 до н.э. – ок. 31 гг. н.э.)
историк, современник Тиберия
Самое великое в нем [Гомере] то, что не было до него никого, кому бы он мог подражать, и не нашлось после него никого, кто смог бы подражать ему.[1238]
Ненависть, порождаемая соперничеством, переживает страх и не прекращается по отношению к побежденным даже после исчезновения самого предмета ненависти.[1239]
Соперничество питает талант, (…) и то, чего добиваются с наивысшим рвением, достигает наивысшего совершенства.[1240]
Рвение ослабевает вместе с надеждой. Если мы не можем догнать, перестаем гнаться.[1241]
Один город Аттики на протяжении многих лет прославился большим числом мастеров слова и их творений, чем вся Греция, так что можно подумать, будто части тела греческого народа распределены между другими городами, дух же заперт за стенами одних Афин.[1242]
[О Гае Марии:] Наилучший на войне, наихудший в мирных условиях.[1243]
Страх римского народа перед диктатором был большим, чем страх, заставляющий прибегнуть к диктатуре.[1244]
Редко завидуют славе тех, чьего могущества не боятся.[1245]
Помпеи определенно выдающийся человек, и даже чересчур выдающийся для свободного государства.[1246]
Помпеи (…) там, где ему должно было быть первым, всегда хотел быть единственным.[1247]
Едва ли не глупо было «бы перечислять гениев, которых мы еще помним, (…) ведь насколько велико восхищение, настолько затруднительна оценка.[1248]
Безделью сопутствует зависть.[1249]
Если прежде ему [Помпею Великому] не хватало земли для побед, то теперь не хватило земли для погребения.[1250]
К настоящему мы относимся с завистью, перед прошлым же преклоняемся, считая, что одно нас затмевает, а другое учит.[1251]
Источником бедствий чаще всего служит беспечность.
(70—19 гг. до н.э.)
поэт
[Вергилий] говорил, что рождает свои стихи наподобие медведицы: как это животное производит детей бесформенных и безобразных, а затем, облизывая, уже рожденным придает вид и облик, так и плоды его дарования тотчас после рождения бывают грубы и несовершенны, и он лишь потом, отделывая их и обрабатывая, придает им черты лица и выразительности.[1252]
Каждому назначен свой день.
Судьбы прокладывают путь.
Счастлив, кто мог познать причины вещей и поверг под ноги все страхи и неумолимую судьбу, и шум волн жадного Ахеронта.
Слепой случай меняет все.
Опыт – самый лучший наставник.
Мудрость сильнее рока.
Молва – это бедствие, быстрее которого нет ничего на свете.
Крепнет молва на ходу и сил набирает в движеньи.
Мы должны стремиться не к тому, чтобы нас всякий понимал, а к тому, чтобы нас нельзя было не понять.
Да не сбудутся эти слова!
Не смертного голос звучит.
Молва растет по мере своего распространения.
Бог рад нечетному числу.
Ужели сколько гнева в душах богов.
Любые невзгоды следует превозмогать терпением.
Не отступай перед бедой, а прямо иди ей навстречу.
Не поддавайся несчастью, но иди ему навстречу с удвоенным мужеством.
Выдержите и останьтесь сильными для будущих времен.
Мужайтесь и храните себя для благоприятных времен.
Не все ли равно, хитростью или доблестью победил ты врага?
Перековать серпы на мечи.
Нет никакого спасения в войне.
Нет блага в войне, все мы просим у тебя мира.
Отчего бы нам не жить в мире?
Они могут (добиться победы), потому что они в этом убеждены.
Одно спасение у побежденных – не надеяться ни на какое спасение.
Боюсь данайцев, даже дары приносящих.
Смелым помогает судьба.
Человеческие судьбы трогают душу.
Слезы сочувствия есть, и земное трогает души.
Меня дело касается, когда горит стена у соседа.
Любовь у всех одна и та же.
Все побеждает любовь, покоримся ж и мы ее власти.
Не заживает рана в сердце.
Что ни случись, мы терпеньем и волею все превозможем.
Берегитесь заходить слишком далеко.
Сокрытие зла питает и оживляет его.
Да восстанет когда-нибудь мститель из наших костей!
Шадить покоренных, обуздывать непокорных.
Всякого влечет своя страсть.
Не слишком доверяйся внешнему виду.
Велика сила первых привычек.
Пожнут твои плоды потомки.
О, на что только ты не толкаешь алчные души людей, проклятая золота жажда!
Наша забота пусть останется нашим потомкам.
Приятно воспоминание о невзгодах минувших.
О, если бы Юпитер возвратил мне минувшие годы!
Время уносит все.
Но между тем бежит, бежит невозвратное время, пока мы, плененные любовью к предмету, задерживаемся на всех подробностях.
Не может любая земля родить любое растение.
Ужасно вновь воскрешать боль.
Будь благосклонен к смелым начинаниям.
В движении сила растет и набирает мощь.
Начинания принесут одному трудную жизнь, другому же счастье.
Никто не может быть ни всезнающим, ни всемогущим.
(9—79 гг.)
римский император
Когда он [рабби Йоханан] прибыл в стан римлян [осаждавших Иерусалим], он сказал: «Приветствую тебя, о император!» Веспасиан сказал ему: «Ты дважды приговорен к смерти. Первый раз за то, что назвал меня императором, хотя я вовсе не император, а второй раз за то, что не пришел ко мне сразу, если я император».[1253]
Один из его любимых прислужников просил управительского места для человека, которого выдавал за своего брата; Веспасиан велел ему подождать, вызвал к себе этого человека, сам взял с него деньги, выговоренные за ходатайство, и тотчас назначил на место; а когда опять вмешался служитель, сказал ему: «Ищи себе другого брата, а это теперь мой брат».[1254]
Тит упрекал отца [Веспасиана], что и нужники он обложил налогом; тот взял монету из первой прибыли, поднес к его носу и спросил, воняет ли она. «Нет», – ответил Тит. «А ведь это деньги с мочи», – сказал Веспасиан.[1255]
Когда посланцы доложили ему [Веспасиану], что решено поставить ему на общественный счет колоссальную статую немалой цены, он протянул ладонь и сказал: «Ставьте немедленно, вот постамент».[1256]
Веспасиан, почувствовав приближение смерти, произнес: «Увы, кажется, я становлюсь богом». (Императоров после смерти обожествляли.)[1257]
Император должен умереть стоя. (Последние слова Веспасиана).[1258]
Деньги не пахнут.
(12—69 гг.)
римский император
Труп врага хорошо пахнет.
(ок. 157—86 до н.э.)
римский полководец, семикратный консул, вел гражданскую войну против Суллы
В войне с кимврами отличилась тысяча воинов из Камерина, и он [Гай Марий] всем им дал права гражданства, не имея на то никаких законных прав; а на упреки заявил, что за лязгом оружия голос законов был ему не слышен.[1259]
[Во время Союзнической войны] Помпедий Силон, пользовавшийся среди италийцев наибольшей властью и влиянием, сказал ему [Марию]: «Если ты великий полководец, Марий, выйди и сразись со мной»; на это Марий ответил: «Если сам ты великий полководец, то заставь меня сразиться с тобой против моей воли».[1260]
(129—199 гг.)
врач, грек по происхождению
Народ жаждет лекарств.
Ни днем, ни ночью не может он перестать подгонять себя и напрягаться, чтобы изучить в совершенстве все, что было сказано наиболее знаменитыми из древних… Для такого человека мой трактат окажется полезным. Такие люди немногочисленны. Для других эта книга будет столь же излишня, как история, рассказанная ослу.
Ничего лишнего.
(II в. н.э.)
писатель
Истина – дочь времени.
Если чего-нибудь нет, обхожусь без него.
Лира галке ни к чему.
Выдерживай и воздерживайся (девиз стоиков).
Дурной совет больше всего вредит советчику.
Вижу бороду, но не вижу мудреца.
От колоса до пирога путь очень долог.
Между ртом и куском многое может произойти.
Дурной умысел против того и оборачивается, кто его замыслил.
(65—8 гг. до н.э.)
поэт
Отрадно и почетно умереть за отечество.
Что нам искать земель, согреваемых иным солнцем?
Кто, покинув Отчизну, сможет убежать от себя?
Я не тот, кем был раньше.
Всему есть определенные границы.
К чему нам в быстротечной жизни домогаться столь многого?
Не бывает счастья без червоточин.
Не спрашивай о том, что будет завтра.
Гони природу вилами, она все равно вернется.
Приятным будет наступление часа, на который ты не надеялся.
Человек, хорошо подготовленный, сохраняет надежду в несчастье и боится перемены судьбы в счастливое время.
Урвемте же, други, часок, пока благосклонен к нам случай.
Многое может возродиться из того, что уже умерло.
Мы лишь прах и тень.
Пусть бог не вмешивается.
Не все восхищаются одним и тем же и не все любят одно и то же.
Пользуйся нынешним днем, менее всего доверяя грядущему. Лови мгновение!
Если ныне нам плохо, то не всегда так будет и впредь.
Что будет завтра, бойся разгадывать,
И каждый день, судьбою нам посланный,
Считай за благо!
Золотая середина.
К чему нам в быстротечной жизни домогаться столь многого?
Счастлив тот, кто вдали от забот своими волами обрабатывает отцовскую землю.
Нет ничего счастливого во всех отношениях.
Невозможно благополучие во всех отношениях.
Невозможно человеку знать и предчувствовать, когда от чего страховаться.
Мне приятно, когда меня называют честным человеком.
Кто мешает, смеясь, говорить правду?
И то, что скрыто под землей, время покажет при свете дня!
Трудно по-своему выразить общеизвестные истины.
Голая правда.
Ничто в жизни не достается без большого труда.
Нет ничего невозможного для людей.
Ставь себе лишь достижимые цели.
Не уклоняйся от дела, но и не суетись через меру.
Достиг всеобщего одобрения тот, кто соединил приятное с полезным.
Чему бы ты ни учил, будь краток.
Невозможно все знать.
Сердцем чистым слова впивай и вверяйся мудрейшим.
Запах, который впитал еще новый сосуд, сохранится долгое время.
Испытавший опасается.
Желание избежать ошибки вовлекает в другую.
Осторожность никогда не бывает излишней.
Отличай прямое от кривого.
Дерзай быть мудрым!
Человек не в состоянии предусмотреть, чего ему должно избегать в то или иное мгновение.
Не важно, будет ли он заблуждаться по глупости или в припадке гнева.
Есть и такие ошибки, которые мы извиняем.
Мера должна быть во всем.
Краткость нужна, чтобы речь стремилась легко и свободно,
Чтобы в словах не путалась мысль и ушей не терзала.
Насмешка часто разрешает важные задачи лучше и сильнее, чем строго обличительная речь.
Шутка, насмешливое слово часто удачнее и лучше определяют даже важные вещи, чем серьезное и глубокое изучение.
Как листья ежегодно сменяются на деревьях, так и слова, прожив свой век, уступают место вновь нарождающимся.
Когда суть дела обдумана заранее, слова приходят сами собой.
Если заочно злословит кто друга или, злоречье
Слыша другого о нем, не промолвит ни слова в защиту;
Если для славы забавника выдумать рад небылицу
Или для смеха готов расславить приятеля тайну:
…вот кто опасен, кто черен! Его берегися!
Чаще взвешивай, что и кому говоришь обо всяком.
Надо сегодня сказать лишь то, что уместно сегодня.
Прочее все отложить и сказать в подходящее время.
Чаще зачеркивай написанное.
Овладей предметом, а слова найдутся.
Выпущенное слово не поймаешь.
Однажды выпущенное слово улетает безвозвратно.
Стараюсь быть кратким, делаюсь непонятным.
Рассказывать басню глухому ослу.
Если у тебя есть нечто лучшее – предложи, а если ж нет – покоряйся.
Не наказывай грозным бичом того, кто заслуживает лишь плетки.
За преступлением следует наказание.
Какая польза в напрасных законах там, где нет нравов? Что значат пустые законы без обычаев?
Что значат законы без нравов, что значат нравы без веры?
Что б ни творили цари-сумасброды – страдают ахейцы.
Сильнее тот, кто первый.
По одному и тому же закону необходимость воздаст и великим и малым.
Чистую совесть иметь – не знать за собой прегрешений.
Серебро дешевле золота, золото – нравственных достоинств.
Ненавидим добродетель здравствующую, с завистью ищем исчезнувшую с глаз.
Для тебя добродетель слово, а священная роща – дрова.
Войны прокляты матерями.
Скрытая доблесть мало чем отличается от могильной бездеятельности.
Жили храбрецы и до Агамемнона.
Чтобы жить – будь настороже.
Если хочешь, чтобы друг твой горбов у тебя не заметил, сам не смотри на его бородавки.
Прислушайся к тому, что советует друг.
Если сосед твой горит, беда и тебе угрожает.
Узнай характер друга, чтобы ты не возненавидел его.
Недостатки подруги ускользают от внимания влюбленного.
Добродетель родителей – большое приданое.
Не хмурь бровей!
Подчиняй свой дух. Управляй своим настроением.
В трудных обстоятельствах сохраняй рассудок.
Старайся и в горькие минуты сохранять присутствие духа.
Управляй своим настроением, ибо оно если не повинуется, то повелевает.
Пытаюсь подчинить себе обстоятельства, а не подчиняться им.
Сладко бывает предаться безумию там, где это уместно.
Тот, кто весел, и тот, кто грустит, не выносят друг друга.
Не носи в лес дрова, безумец.
Гнев – кратковременное безумие.
Кто спасает человека против его воли, тот поступает не лучше убийцы.
Легче переносить терпеливо то, что нам не дано исправить.
Большие обещания уменьшают доверие.
Стремясь избежать одних пороков, глупцы впадают в другие.
От вина гибнет красота, вином сокращается молодость.
Неистовствовать свойственно женщинам.
Бережливый не похож на скупого.
Иногда и добрый Гомер дремлет.
Глупые, избегая пороков, впадают в противоположные.
В грязный сосуд что ни влей, непременно прокиснет.
Прожил не худо и тот, кто безвестным родился и умер.
Народ меня освистывает, но сам я себе рукоплещу.
Бойся дешевых похвал, прикрытых лисьею шкурой.
Знатным понравиться людям – не последняя честь.
Скупой всегда нуждается.
С ростом богатства растут и заботы.
Наживайся честно, если можешь, а если нет, то любым способом.
Скряга близок к безумцу.
Кто хмур от честолюбия, а кто – от сребролюбия.
Богатством не изменишь происхождения.
Деньги либо господствуют над своим обладателем, либо служат ему.
Если не бегаешь, пока здоров, придется побегать, когда заболеешь.
Если у тебя все в порядке с желудком, грудью, ногами, никакие царские сокровища не смогут ничего прибавить.
Ни дом, ни поместья, ни груды бронзы и золота не изгонят из больного тела их владельца горячку, а из духа его – печаль: если обладатель всей этой груды вещей хочет хорошо ими пользоваться, ему нужно быть здоровым.
Кто медлит упорядочить свою жизнь, подобен тому простаку, который дожидается у реки, когда она пронесет свои воды.
Будем держаться всегда сообразно с возрастом каждым.
Лишь один раз приходится совершать смертный путь.
Смерть стучится ко всем одинаково.
Смерть – последняя черта человеческих дел.
Имей в виду, что любой день может оказаться для тебя последним.
Все мы приходим в одно и то же место.
Всех ожидает одна и та же ночь, всем придется когда-нибудь вступить на смертную тропу.
Живи, помня, как коротка жизнь.
Нужно разным характерам и возрастам придавать то, что с ними совместимо.
Выпрягай состарившегося коня.
Смерть настигнет и того, кто от нее бежит.
Неудержимо летит время.
Чему не угрожает губительное время?
Мы говорим, время же завистное мчится.
Увы! Уходят безвозвратно быстротечные годы.
Стремительно уходят годы.
Не те уж годы, да и настроение не то.
Кто знает, добавят ли боги завтрашние времена к прожитым дням?
Всё, что прошло, прошлое.
Час увлекает за собой день.
Хотел бы я знать, какая давность придает сочинению ценность.
Годы бегут, и у нас одно за другим похищают:
Отняли шутки, румянец, пирушки, любви шаловливость.
Один день вытесняется другим.
Знай же, художник, что нужны во всем простота и единство.
Поэту посредственных строчек ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки.
Ничто не может быть красиво со всех точек зрения.
Художникам, как и поэтам, издавна право дано дерзать на все что угодно.
Кто многого добивается, тому многого недостает.
Люди лицом своим смеются со смеющимися, а с плачущими плачут.
Волк зубами, бык рогами угрожает.
Я воздвиг памятник, долговечнее бронзы.
под этим именем сохранился сборник латинских изречений, сложившийся не позднее IV в. н.э.
Тех, кого любит супруг, жена никогда не полюбит.[1261]
День, что истек без потерь, ты должен записывать в прибыль.[1262]
Правят ли нами бессмертные боги, узнать не старайся.
Помни, ты – смертный и должен заботиться только о смертном.[1263]
…неповинно вино; ты, пьющий, виновен.[1264]
Добрая слава дается не деньгам твоим, а поступкам.[1265]
Женщина, плача, уже замышляет коварство.[1266]
Случай сегодня кудряв, а завтра, глядишь, облысеет.[1267]
Ни с кем не будет в согласии, кто сам с собой не согласен.[1268]
Речь дана всем, (…) ум – немногим.[1269]
Не верь мнению других о себе больше, чем веришь себе.[1270]
Знающий (…) о себе дурное думает, что все говорят о нем.[1271]
Что (…) можешь дать, (…) не обещай дважды.[1272]
Будь сам себе самым близким.[1273]
Не старайся гаданиями узнать намерения бога: то, что он решил про тебя, он обдумал сам, без тебя.[1274]
Жизнь без науки есть подобие смерти.[1275]
Поэты воспевают достойное удивления, а не доверия.[1276]
Не обижай мать, желая быть добрым к отцу.[1277]
Куда бы ты ни пошел, за тобой следует смерть, тень тела.[1278]
Боль врачует боль.[1279]
(234—149 гг. до н.э.)
политик, полководец, оратор, правовед, знаток сельского хозяйства, писатель
Карфаген должен быть разрушен.
Фраза, которой Катон заканчивал
свои выступления в сенате[1280]
Антиох ведет войну письмами, сражается пером и чернилами.[1281]
Прикиньте в глубине души своей: если вы с трудом сделаете что-нибудь достойное, труд для вас быстро кончается, а содеянное добро остается с вами на всю жизнь; но если ради удовольствия вы сделаете что-нибудь дурное, удовольствие быстро оставит вас, а дурное дело всегда останется на вас.[1282]
Частные воры влачат жизнь в колодках и узах, общественные – в золоте и пурпуре.[1283]
[Отнимая коней у слишком тучных представителей сословия всадников:] Какая польза может быть государству от тела, в котором все от ног до головы – сплошной живот?[1284]
Одно дело успевать, другое – спешить: кто вовремя делает одно дело, тот успевает, кто хватается за многое и ничего не кончает, тот спешит.[1285]
Если ты скрываешь правду, то тебя считают обманщиком, а если сочиняешь неправду – вруном.[1286]
Нету такого закона, который был бы хорош для всех.[1287]
Едва станут они [женщины] вровень с вами, как тотчас окажутся выше вас.[1288]
Ужель хотите вы (…), чтобы жены ваши старались добыть украшения, другим недоступные, а те, что победнее, выбивались из сил, чтобы не подвергнуться презрению за эту свою бедность. И конечно, как только женщины начнут стыдиться того, что вовсе не стыдно, они перестанут стыдиться того, чего должно стыдиться и в самом деле. Та, что сможет, будет на свои деньги покупать украшения, та, что не сможет, станет требовать деньги у мужа. Горе и тому, кто уступит просьбам, и тому, кто останется непреклонным, ибо непреклонный вскоре увидит, как жена его берет у другого то, в чем отказал ей он.[1289]
[Воюя в Испании.] Катон запретил подрядчикам закупать хлеб для войска и отослал их обратно в Рим, сказавши: «Война сама себя кормит».[1290]
Гнев от безумия отличается лишь продолжительностью.[1291]
Кто серьезен в смешных делах, тот будет смешон в серьезных.[1292]
Хорошие дела нужно перекрывать новыми хорошими делами, чтобы не выдохлась добрая слава.[1293]
Лишнее всегда дорого.[1294]
Во всем мире мужья повелевают женами, всем миром повелеваем мы, а нами повелевают наши жены.[1295]
Царь – животное плотоядное.[1296]
Душа влюбленного живет в чужом теле.[1297]
Греки произносят речи языком, а римляне – сердцем.[1298]
Тот, кто бьет жену или ребенка, поднимает руку на самую высокую святыню.[1299]
И превозносить, и поносить себя – одинаково нелепо.[1300]
[О гурманах:] Люди, у которых язык более тонко чувствует, чем сердце.[1301]
Удивляюсь, как может удерживаться от смеха один гаруспик [прорицатель, гадающий по внутренностям птиц], когда смотрит на другого.[1302]
Распутник спереди и сзади. (Катон об одном из своих противников.)[1303]
[Катон] был недоволен, что граждане каждый год переизбирают одних и тех же лиц на государственные должности: «По-вашему, стало быть, – говорил он, – или власть немногого достойна, или власти немногие достойны».[1304]
Глядя на множество воздвигнутых статуй, он сказал: «А обо мне пусть люди спрашивают, почему Катону нет памятника, чем почему ему стоит памятник».[1305]
Однажды, когда римский народ несвоевременно домогался раздачи хлеба, Катон, желая отвратить сограждан от их намерения, начал свою речь так: «Тяжелая задача, квириты [римляне], говорить с желудком, у которого нет ушей».[1306]
[Катон] сравнил римлян с овцами, которые порознь не желают повиноваться, зато все вместе покорно следуют за пастухами. «Вот так же и вы, – заключил Катон. – Тем самым людям, советом которых каждый из вас в отдельности и не подумал бы воспользоваться, вы смело доверяетесь, собравшись воедино».[1307]
[Катон] был под судом чуть ли не пятьдесят раз, причем в последний раз – на восемьдесят седьмом году. Тогда-то он и произнес свои знаменитые слова: «Тяжело, если жизнь прожита с одними, а оправдываться приходится перед другими».[1308]
Добавь радость к заботам.
Труд кончается, но хорошо исполненная работа не пропадет.
Нет такого закона, который бы удовлетворял всех.
Отцу семейства пристойнее продавать, а не покупать.
Жизнь с женой – дело нелегкое, но жизнь без нее вообще невозможна.
Не всегда будет лето.
Покупай не то, что нужно, а то, что необходимо.
Какую пользу государству может принести тело, в котором все, от горла до промежности, – одно лишь брюхо?
Из молодых людей лучше те, которые краснеют, а не те, которые бледнеют.
Ученость есть сладкий плод горького корня.
Речь дается многим, но мудрость редким.
Остерегайся сам того, чего не одобряешь в других.
Говоря с мудрым, употребляй немного слов.
Если кто-либо похвалит тебя, проверь сам, верно ли это.
Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен.
(ок. 87 – ок. 54 гг. до н.э.)
поэт
То, что говорит женщина любящему ее человеку, писано на ветре и быстротекущей воде.
Нет ничего глупее глупого смеха.
Будь упорен и тверд.
(ок. 35 – ок. 96 гг.)
ритор и писатель, учитель наследников императора Домициана
Тупые и неспособные к ученью умы – вещь столь же противоестественная, как чудовищные телесные уродства; но ведь и встречаются они редко. (…) Подавляющее множество детей подает добрые надежды; если все это с возрастом угасает, ясно, что повинна в этом не природа, а воспитание.[1309]
Невежество (…) вредит и нравам.[1310]
Я предпочел бы, чтобы ребенок начинал говорить по-гречески, ибо латыни, на которой говорят все вокруг, он обучится даже в том случае, если бы мы этого не хотели.[1311]
Быстрые умы, подобно преждевременным плодам, почти никогда совершенно не дозревают.[1312]
Наказывать детей телесно (…) низко и свойственно только рабам. (…) Ребенок, которого не исправляют выговоры, привыкнет к побоям и будет переносить их с рабским упрямством.[1313]
Грамматик не может быть совершенным без некоторого понятия о музыке, поскольку он должен объяснять звуки и размеры.[1314]
Из новых слов лучше те, что постарше, а из старых – что поновей.[1315]
В грамматике вредно только то, что излишне.[1316]
[При чтении вслух] во всяком случае, необходимо одно предварительное условие: чтобы ученик понимал смысл.[1317]
Стихотворение не дулжно читать, как прозу, ибо оно есть «песнь» и поэты, по их собственному выражению, поют. Но чтение не должно переходить в доподлинное пение. (…) О таком роде чтения сохранилось меткое замечание Гая Цезаря, сделанное еще в бытность мальчиком: «Если это называется пением, то поешь ты скверно; а если чтение, зачем поешь?»[1318]
Музыка неотделима от вещей божественных.[1319]
Частое подражание становится собственным нравом.[1320]
Искусство [оратора] (…) прежде всего заключается в том, чтобы никто не замечал искусства.[1321]
Легче заниматься многими предметами [попеременно], нежели одним продолжительно.[1322]
Утомляет не столько сам труд, сколько мысли о нем.[1323]
Во многих рождается отвращение к учению оттого, что выговоры в устах иных учителей походят на явную ненависть.[1324]
Ученики должны искать одобрения учителя, а не учитель – одобрения учеников.[1325]
Переучивать несравненно трудней, чем учить. Поэтому Тимофей, знаменитый флейтист, требовал двойной платы с тех, кто приходил к нему от других учителей.[1326]
[Пусть бы] плохие учителя научили хоть не многому, да только не худому.[1327]
Кто хочет, тот и может.[1328]
Чем меньше ума, тем напыщенней речь; так малорослые тянутся вверх на цыпочках.[1329]
Учитель чем меньше имеет способностей, тем для ученика темнее.[1330]
Почти во всем помогают не столько правила, сколько опыт.[1331]
Люди с удовольствием слушают то, чего бы сами сказать не хотели.[1332]
Неученые кажутся богаче словами, ведь у них что на уме, то и на языке.[1333]
Кто, найдя лучшее, ищет иного, тот хочет худшего.[1334]
Судьи часто бывают неопытны, и только обманом их можно удержать от ошибок.[1335]
Кто сбился с прямой дороги, того вернуть на нее можно только окольным путем.[1336]
Искусство без материала ничто, материал даже без искусства имеет ценность; зато совершенное искусство прекрасней наилучшего материала.[1337]
Истинное часто неправдоподобно, и напротив, ложное нередко бывает правдоподобно.[1338]
Каждый судья охотнее подтверждает приговор другого судьи.[1339]
Обвинять легче, чем защищать: легче наносить раны, чем исцелять их.[1340]
Судья, который слушает нас с удовольствием, почти уже верит нам.[1341]
Стилистические фигуры должны украшать, а – не затмевать речь.[1342]
Лучшие выражения почти неразлучны с мыслями и находятся сами собой.[1343]
Есть даже такие, кто нарочно старается быть темным. (…) Отсюда родилась замечательная похвала: «Это прекрасно: я и сам ничего не понял».[1344]
Нужно стараться, чтобы нас не только понимали, но и не могли не понять.[1345]
Краткое известие (…) меньше трогает.[1346]
Вредить легко, помогать трудно.[1347]
Излишнее старание в выборе слов заставляет усомниться в искренности чувств: где избыток искусства, там подозревают недостаток истины.[1348]
Оратор не должен слепо подражать поэтам. (…) Поэзией можно только любоваться издали.[1349]
Необходимо быть свободным от предубеждения, что каждое слово великого писателя носит на себе печать совершенства. (…) Случается, (…) что те, кто считает законом для оратора все, что на ходят в великих писателях, подражают их ошибкам – что легче – и высшую степень сходства с великими людьми считают в том, что разделяют их недостатки.[1350]
Осуждают то, чего не могут понять.[1351]
История должна рассказывать, а не доказывать.[1352]
Кто идет следом, всегда должен отставать.[1353]
[О подражании:] Легче сделать более, нежели то же.[1354]
Сама природа не производит на свет быстро ничего великого. (…) Чем больше животное, тем дольше оно вынашивается.[1355]
Пиша быстро, нельзя научиться писать хорошо. Хорошо пиша – можно научиться писать скоро.[1356]
Неужели ты хочешь выражаться лучше, чем можешь?[1357]
Работа пера не менее серьезна, когда оно стирает написанное.[1358]
Ум (…) должен выражаться в том, чтобы расширить тесное (…), увеличить – малое, разнообразить – похожее, возбудить интерес к обыкновенному и красиво говорить о малом.[1359]
Как кормчий меняет курс, смотря по направлению ветра, так адвокат меняет свой план в процессе, смотря по переменам в ходе этого процесса.[1360]
Никогда не стану я восторгаться и стройной импровизацией, раз вижу, что этого не занимать стать даже у сварливых баб.[1361]
Кто любит выказывать свою ученость среди глупцов, того сочтут глупцом люди ученые.[1362]
Ничто так не укрепляется старанием и ничто так не слабеет от нерадения, как память.[1363]
Тверже запечатлевается в памяти то, над чем мы больше трудились.[1364]
Людей распознают по выговору, как монету по звуку.[1365]
Всякому приятно свое собственное пение.[1366]
Без содействия рук всякая речь слаба и недостаточна.[1367]
Притвориться философом можно, а оратором нет.[1368]
Лучше, чтобы одобрили дело, защищаемое оратором, нежели самого оратора.[1369]
Злоязычный от злодея отличается только тем, что первый не имеет случая злодействовать на самом деле.[1370]
Хорошо говорить и хорошо писать – одно и тоже.[1371]
Только то дело кажется долгим, которое делаешь без охоты.[1372]
И в старости можно научиться всему, была бы охота.[1373]
Счастливы были бы искусства, если бы о них судили одни художники.[1374]
Не для того я живу, чтобы есть, а ем для того, чтобы жить.
Практика без теории ценнее, чем теория без практики.
Правда, законность, добродетель, справедливость, кротость – все это может быть объединено в понятии «честность».
Силу нужно поддерживать постоянным упражнением.
Что может быть честнее и благороднее, как научить других тому, что сам наилучшим образом знаешь?
Отучить от чего-нибудь – труд более тяжелый и первоочередной, чем научить чему-то.
Учиться никогда не поздно.
Тот, кто быстро пишет, не научится писать хорошо; но тот, кто пишет хорошо, научился писать быстро.
Главное в ораторском искусстве состоит в том, чтобы не дать приметить искусства.
Слишком старательные поиски слов часто портят всю речь. Лучшие слова – это те, которые являются сами собой; они кажутся подсказанными самою правдой.
Сила духа и страсть делают людей красноречивыми.
Письменные упражнения шлифуют речь, а упражнения в речах оживляют письменный стиль.
Всякое слово где-нибудь да оказывается подходящим.
Краткость речи не должна лишать ее изящества, иначе речь будет груба.
В языке нянек не должно быть погрешностей.
Что говорится в народе, то, не имея определенного автора, становится как бы общим достоянием.
Есть такие краткие изречения или пословицы, которые всеми приняты и употребляются. Такие изречения не переходили бы из века в век, если бы всем людям не казались истинными.
Только случай мешает человеку злоречивому стать злодеем.
От смеха недалеко до высмеивания.
Судят люди невежественные, и часто их нужно обманывать, чтобы они не заблуждались.
Свобода и распущенность – понятия одно другому совершенно противоположные.
То, что в одних случаях называется свободой, в других – называется распущенностью.
Совесть – тысяча свидетелей.
Если война причина зол, то мир будет их исцелением.
Уничтожь деньги – уничтожишь войны.
Лучше отказаться от острого словца, чем от друга.
Честолюбие само по себе, может быть, и порок, но оно часто является источником достоинства.
Лжец должен обладать хорошей памятью.
Кто ни с кем себя не сравнивает, тот, естественно, мнит о себе слишком много.
Ничто так не обязательно всему роду человеческому, как медицина.
Всему свойственна своя прелесть.
Ничто не сохнет легче слез.
(ок. 375 – после 404 гг.)
поэт, по происхождению грек, из Александрии
Поздно признаваться в ошибке, когда весь корабль под водою.
Помышляй не о том, что ты можешь сделать, а о том, что должен.
Будь первым исполнителем своих приказаний.
Настоящая победа только та, когда сами враги признают себя побежденными.
Присутствие уменьшает славу.
(ок. 175 – ок. 235 гг.)
прозаик
Слава (…) не имеет ни безошибочного глаза, ни совершенного слуха и поэтому нередко впадает в ошибки.[1375]
Любящим нравится, поссорившись с возлюбленным, мириться с ним вновь, – ничто не может доставить им большего удовольствия.[1376]
Залевк из Лотр ввел множество справедливых и полезных законов, один из них таков: буде во время болезни житель Эпизефирийских Локр без совета врача выпьет неразбавленного вина, даже если выздоровеет, будет наказан смертью, так как отведал того, что ему не было предписано.[1377]
На острове Крит (…) полагалось заучивать законы вместе с определенной мелодией, чтобы благодаря музыке легче запоминались слова, и, преступив какой-нибудь запрет, нельзя было отговориться неведением.[1378]
Деньги что еж, которого легко словить, но непросто удержать.[1379]
Тираническая власть не переходит дальше второго колена – оно либо сразу, как сосну, подрубает жизнь тирана, либо отбирает у наследников.[1380]
Во времена, когда митиленцы еще удерживали свое морское господство, они наказали отложившихся от них союзников, запретив им обучать своих детей грамоте и музыке, ибо считали самым тяжким лишением не уметь читать и писать и не иметь понятия о музыке.[1381]
Мир постепенно изнашивается.[1382]
Надежда – сновидение бодрствующих. (Со ссылкой на Платона).[1383]
Гиппоник, сын Каллия, хотел воздвигнуть статую в дар отечеству. Когда кто-то посоветовал ему заказать эту статую у Поликлета, он сказал, что ему не надобно такого приношения, слава которого достанется не дарителю, а ваятелю. Ибо ясно было, что все, кто увидит, как искусно сделана статуя, будут восхищаться не Гиппоником, а Поликлетом.[1384]
(I в.)
историк
Хорошая лошадь слушается даже тени всадника.[1385]
Чем больше ты имеешь, тем с большей жадностью стремишься к тому, чего у тебя нет. (…) Война у тебя рождается из побед. (Скифы – Александру Македонскому.)[1386]
Войны зависят от славы, и часто та ложь, которой поверили, становится истиной. (Так Александр объясняет, почему он позволил себя обожествить.)[1387]
Торопливость задерживает.[1388]
Никакой бурный прилив не может поднять таких волн, какими бывают движения в толпе, особенно если она упивается новой и недолговечной свободой.[1389]
Судьба никогда не благоприятствует нам с подлинной искренностью.
Не может быть дружбы между господином и рабом.
За вину предков платят потомки.
Предпочитаю сетовать на свою судьбу, чем стыдиться победы.
Кто считает войско в победе или бегстве?
Боязливая собака сильнее лает, чем кусает.
Необходимость выше расчетов.
(105—43 до н.э.)
поэт и драматург
Могущественный и когда просит, принуждает.
Честь для всех одна.
К высотам славы долог восхожденья путь,
Неверен вверх, а спуск с него стремителен.
Нельзя быть всем одновременно первыми.
(39—65 гг.)
поэт
Преуспевающий человек никогда не должен думать, что его любят за его собственные качества.
Если осталось еще что-нибудь доделать, считай, что ничто не сделано.
Во время войны законы молчат.
Все преходящее подвержено случайностям.
Пожертвовать жизнью ради победы.
Предоставить мечу решать судьбу мира.
Не дается даром победа над тем, кто готов подставить под удар свою грудь.
От пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд.
Добродетель тем отраднее, чем больших трудов она стоит сама по себе.
Праздность всегда порождает в душе непостоянство.
Следует подчиняться времени.
(99—55 гг. до н.э.)
поэт и философ-материалист
Человек сам не знает, чего он хочет, и постоянно ищет перемены мест, как будто это может избавить его от бремени.
Оттого только страх всех смертных объемлет, что много видят они явлений на земле и на небе нередко, коих причины никак усмотреть и понять не умеют, и полагают, что все это божьим веленьем творится. Если же будем мы знать, что ничто не способно возникнуть из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим наших заданий предмет: и откуда являются вещи, и каким образом все происходит без помощи свыше.
Дна никакого нет у вселенной нигде, и телам изначальным остаться негде на месте, раз нет ни конца, ни предела пространству.
Дух силен радостью.
Все совершенствует природа.
Ложь опровергнуть непреложными фактами.
Если чувства будут не истинны, то и весь наш разум окажется ложным.
Дело само говорит за себя.
Человек гибнет, дело остается.
Ничто, по-видимому, не совершается столь же быстро, как то, что замышляет и приводит в исполнение сам ум.
Ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно.
Выражай смертными словами бессмертные вещи.
На сколько страшных злодейств толкнула людей религия!
Правда, бывают трудные минуты, но сопротивляйся им – повернись к дурному спиной, и твоя внутренняя весна не обманет тебя. Даже старость и та не всегда сгибается под холодным мраком ночи.
Каждый чувствует, каковы его силы, на которые он может рассчитывать.
Лучше спокойно подчиняться, чем властвовать самому.
Дырявого кувшина не наполнишь.
После того как тело расслабили тяжкие удары времени, после того как руки и ноги отяжелели, утратили силу, разум тоже начинает прихрамывать, язык заплетается и ум убывает.
Неминуемый конец предстоит смертным.
Бессмертная смерть.
Не все подходит ко всему.
(ок. 230 – 160 гг. до н.э.)
полководец, победитель македонского царя Персея
Устроить пир и выстроить боевую линию – задачи весьма сходные: первый должен быть как можно приятнее в глазах гостей, вторая – как можно страшнее в глазах врагов.[1390]
(ок. 180 – 102 гг. до н.э.)
поэт
Если труд, то труд такой уж, чтоб и польза была, и честь.
Сосредотачивать мысль всегда на пользе отчизны. После – на пользе родных, а потом уж на собственной пользе.
Если бы то, чего человеку достаточно, удовлетворяло его, он был бы вполне обеспечен.
Не всякому всякое дело под силу.
Глуп, кто меж плясунов и сам пускается в пляску.
Возносись душою в счастьи и смирись, когда беда.
Доблесть – всегда сознавать последствия наших поступков,
Доблесть – всегда разбирать, где честь, где право, где польза,
Что хорошо и что нет, что гнусно, бесчестно и вредно.
Доблесть – предел полагать и меру нашим желаниям,
Доблесть – способность познать настоящую цену богатства,
Доблесть – то почитать, что действительно чести достойно.
(IV – V вв. н.э.)
политический деятель, писатель
Хорошие законы порождаются дурными нравами.[1391]
Неразвитый ум охотнее верит примеру, чем доводу.[1392]
Природа питает всю вселенную.
Подобное радуется подобному.
Все побеждает упорный труд.
(I в. н.э.)
поэт
Все подчинено определенному закону.
Человек не ценит того, что у него есть.
Рождаясь, мы умираем, конец предвещается началом.
Истина сокрыта глубоко.
И на долю неблагоразумия приходит успех: благоразумие часто обманывает, и фортуна, мало разбираясь в заслугах, не всегда благоприятствует правому делу. Непостоянная, она переходит от одного к другому, не делая никакого различия.
(121—180 гг.)
римский император с 161 г., покровитель науки и философии, философ-стоик
Не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея.[1393]
Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой краткой. Ведь настоящее для всех равно, а следовательно, равны и потери – и сводятся они всего-навсего к мгновенью. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы отнять у меня то, чего я не имею?[1394]
Все от века единообразно и вращается по кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долго. (…) И долговечнейший, и тот, кому вот-вот умирать, теряет ровно столько же.[1395]
Каждое дело исполняй как последнее в своей жизни.[1396]
Жизнь – борьба и странствие по чужбине; посмертная слава – забвение.[1397]
Кто чувствует и вдумывается поглубже, что происходит в мировом целом, тот вряд ли хоть в чем-нибудь из сопутствующего природе не найдет, что оно как-то приятно пристроено. (…) Своими здравомысленными глазами он сумеет увидеть красоту и некий расцвет старухи или старика, и прелесть новорожденного.[1398]
Не сделаешь ничего человеческого хорошо, не соотнеся это с божественным, и наоборот.[1399]
Жить, не рассчитывая на тысячи лет. Нависает неизбежность. Покуда жив, покуда можно – стань хорош.[1400]
Что же такое вечная слава? Сущая суета. (…) Все мимолетно: и тот, кто помнит, и то, о чем помнят.[1401]
Вот сказал бы тебе кто-нибудь из богов, что завтра умрешь или уж точно послезавтра – не стал бы ты ломать голову, как умереть именно послезавтра, а не завтра, если ты, конечно, не малодушен до крайности. В самом деле, велик ли промежуток? Точно так же через много лет или завтра – не думай, что велика разница.[1402]
Несчастный я, такое со мной случилось! – Нет! Счастлив я, что со мной это случилось, а я по-прежнему беспечален, настоящим не уязвлен, перед будущим не робею. Случиться-то с каждым могло такое, но беспечальным остаться сумел бы не всякий.[1403]
Ни с кем не случается ничего, что не дано ему вынести.[1404]
Нет (…) ничего устойчивого, а рядом с нами безмерная бездна прошедшего и грядущего, в которой все исчезает.[1405]
Хоть бы и с трудом тебе давалось что-нибудь – не признавай это невозможным для человека, а напротив, что возможно и свойственно человеку, то считай доступным и для себя.[1406]
Азия, Европа – закоулки мира. Целое море – для мира капля. (…) Всякое настоящее во времени – точка для вечности.[1407]
Нет, что они делают! – людей, живущих в одно с ними время и вместе с ними, они хвалить не желают, а сами тщатся снискать похвалу у потомков, которых они никогда не видели и не увидят. Отсюда совсем уже близко до огорчения, что предки не слагали тебе похвальных речей.[1408]
Кто видел настоящее, тот уже видел все, бывшее в течение вечности, и все, что еще будет в течение беспредельного времени.[1409]
Город и отечество мне, Антонину, Рим, а мне, человеку, мир.[1410]
Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет.[1411]
Скоро ты забудешь обо всем, и все, в свою очередь, забудет о тебе.[1412]
Лицо, искаженное гневом, есть нечто совершенно противоестественное. Если такое выражение повторяется часто, оно как бы умерщвляет человеческий облик, совершенно погашает его, так что никоим образом нельзя его восстановить. Из этого уже можно понять, что оно противоречит разуму.[1413]
О боли: что непереносимо, уводит из жизни, а что затянулось, переносимо.[1414]
Как морской песок ложится покровом поверх прежнего, так прежнее в жизни быстро заносится новым.[1415]
Безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или же десяти тысяч лет. Ибо что увидишь ты нового?[1416]
Представь себе, что ты уже умер, что жил только до настоящего момента, и оставшееся время жизни, как доставшееся тебе сверх ожидания, проводи согласно с природой.[1417]
Люби только то, что случается с тобой и предопределено тебе. Ибо что могло бы более соответствовать тебе?[1418]
Искусство жизни более напоминает искусство борьбы, нежели танцев. Оно требует готовности и стойкости и в отношении к внезапному и непредвиденному.[1419]
Вполне возможно стать богоподобным человеком, оставаясь никому не известным.[1420]
Совершенство характера – (…) чтобы всякий день проводить как последний.[1421]
Боги бессмертны, а не сетуют, что уж придется им целую вечность терпеть вечно великое множество прескверных людей; более того, боги всячески о них заботятся; а ты, который вот-вот прекратишься, зарекаешься.[1422]
Смешно, стараясь избежать чужой порочности – что невозможно, не стараться избежать своей собственной – что вполне возможно.[1423]
Ты сделал добро, другому – сделано добро. Что же ты, как безумный, ищешь что-то третье сверх этого? чтобы еще и знали, как хорошо ты сделал, или чтобы получить что-то взамен?[1424]
Люди будут делать одно и то же, как ты ни бейся.[1425]
Старайся расположить к себе современников. Те, кто предпочитает гнаться за славой у потомства, забывают, что грядущие поколения ничем не будут отличаться от настоящего, которым они тяготятся. И эти поколения тоже смертны.[1426]
Хочешь, чтобы тебя хвалил человек, который за один час трижды тебя обругает? хочешь нравиться тому, кто сам себе не нравится?[1427]
Люди рождены друг для друга. Значит, переучивай или переноси.[1428]
Либо боги ничего не могут, либо могут. Если не могут, зачем молишься? А если могут, почему бы не помолиться лучше о том, чтобы не бояться ничего такого, ни к чему такому не вожделеть и ни о чем таком не печалиться?[1429]
Погрешающий погрешает против себя; несправедливый, делая себя злым, делает себе зло.[1430]
Когда тебя возмутит чье-то бесстыдство, тотчас же спроси себя: «Возможно ли, чтобы в мире не было людей без стыда?» Нет, невозможно. Не требуй же невозможного.[1431]
Если делаешь добро человеку, чего еще хочешь? мало тебе сделать нечто сообразное со своей природой – еще ты мзды себе ищешь? все равно как глаз требовал бы плату за то, что смотрит, или ноги – за то, что ходят.[1432]
Тот, кто во всем следует разуму, не суетлив и в то же время деятелен, весел и вместе с тем уравновешен.[1433]
Все происходящее ничем не отличается от происходившего ранее и имеющего произойти в будущем. (…) Повсюду одно и то же, только действующие лица другие.[1434]
Нет такого счастливца, чтобы по смерти его не стояли рядом люди, которым приятна случившаяся беда. Был он положителен, мудр – так разве не найдется кто-нибудь, кто про себя скажет: «наконец-то отдохну от этого воспитателя. Он, правда, никому не досаждал, но я-то чувствовал, что втайне он нас осуждает».[1435]
Презирающие друг друга – друг другу угождают, а желающие превзойти друг друга – пресмыкаются друг перед другом.[1436]
Я часто дивился тому, что каждый, любя себя больше других, в то же время своему убеждению о себе придает меньшее значение, нежели убеждению других (…) Мы более стесняемся своих ближних – что-то они подумают о нас, – нежели самих себя.[1437]
Ни на богов нельзя сетовать (они-то не погрешают ни вольно, ни невольно), ни на людей (эти не иначе, как невольно). Сетовать, выходит, не на кого.[1438]
Не все же разглагольствовать о том, каким должен быть человек, пора и стать им.
Люди рождены, чтобы помогать друг другу, как рука помогает руке, нога ноге и верхняя челюсть – нижней.
Не все ли равно, если твоя жизнь будет продолжаться триста или даже три тысячи лет? Ведь живешь только в настоящем мгновении и, кто бы ты ни был, утрачиваешь только настоящий миг. Нельзя отнять ни нашего прошлого, потому что его уже нет, ни будущего, потому что мы его еще не имеем.
Если бы ты хотел этого, ты не можешь отделить свою жизнь от человечества. Ты живешь в нем, им и для него. Мы все сотворены для взаимодействия, как ноги, руки, глаза.
Приставлять одно доброе дело к другому так плотно, чтобы между ними не оставалось ни малейшего промежутка, – вот что я называю наслаждаться жизнью.
Ни один человек не счастлив, пока он не считает себя счастливым.
Задача жизни не в том, чтобы быть на стороне большинства, а в том, чтобы жить согласно с внутренним, сознаваемым тобою законом.
Терпит вред тот, кто упорствует в заблуждении и невежестве.
Не довольствуйся поверхностным взглядом. От тебя не должны ускользнуть ни своеобразие каждой вещи, ни ее достоинство.
Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии.
Не делай того, что осуждает твоя совесть, и не говори того, что не согласно с правдой. Соблюдай это самое важное, и ты выполнишь всю задачу своей жизни.
Во-первых, не делай ничего без причины и цели. Во-вторых, не делай ничего, что бы не клонилось на пользу обществу.
Помни, что изменить свое мнение и следовать тому, что исправляет твою ошибку, более соответствует свободе, чем настойчивость в своей ошибке.
Человека хорошего, благожелательного и искреннего можно узнать и по его глазам.
Настоящий способ мстить врагу – это не походить на него.
Если кто меня оскорбил – это его дело, такова его наклонность, таков его нрав; у меня свой нрав, такой, какой мне дан от природы, и я останусь в своих поступках верен своей природе.
Совершенство нравов состоит в том, чтобы проводить каждый день так, как если б он должен был быть последним, без тревоги, без трусости, без притворства.
Измени отношение к вещам, которые тебя беспокоят, и ты будешь от них в безопасности.
Самый презренный вид малодушия – это жалость к самому себе.
Если бы ты ведал, из какого источника текут людские суждения и интересы, то перестал бы домогаться одобрения и похвалы людей.
Пусть дела твои будут такими, какими ты хотел бы их вспомнить на склоне жизни.
Если что-либо тебе не по силам, то не решай еще, что оно вообще невозможно для человека. Но если что-нибудь возможно для человека и свойственно ему, то считай, что оно доступно и тебе.
Для меня, как Антонина, град и отечество – Рим, как человека – мир. И только полезное этим двум градам есть благо для меня.
Боги или безвластны, или же властны. Если они безвластны, то зачем ты молишься им? Если же они властны, то не лучше ли молиться о том, чтобы не бояться ничего, не желать ничего, не огорчаться ничем, нежели о наличности или отсутствии чего-либо?
Без соображения с божественным не сделаешь хорошо ничего человеческого, и наоборот.
Чем больше человек любит самого себя, тем больше он зависит от чужого мнения.
(116—27 гг. до н.э.)
ученый и писатель
В жене пороки или исправь, или терпи: исправишь – жена твоя будет лучше, а стерпишь – лучше будешь сам.[1439]
Такого и больному ведь не взбредится,
Чего б уже не молвили философы.[1440]
[О скупце:] Ежели целый мир ему достанется в долю,
Он (…) у себя самого воровать
и откладывать будет.[1441]
Иным легче учить, чем научиться тому, чего они не знают.[1442]
Наследник плачет, как невеста: плач обоих скрытый смех.[1443]
Число гостей должно быть не меньше числа Граций и не больше числа Муз [т. е. от трех до девяти].[1444]
(ок. 40 – ок. 104 гг.)
поэт
Бесчестно поступает тот, кто изощряет свое остроумие на чужой книге.[1445]
Книжки мои соблюдать приучены меру такую: лиц не касаясь, они только пороки громят.
Правдивей правды.
Не могу жить ни с тобой, ни без тебя.
Люби, чтобы тебя любили.
Тот, кто всюду живет, нигде не живет.
Порядочный человек всегда простак.
Грабь, хватай, копи, владей – все придется оставить.
Жизнь легко презирать, когда очень трудно живется; мужествен тот, кто сумел добрым в несчастии быть.
Истинна скорбь у того, кто втихомолку скорбит.
Слава, которая приходит к тому, кто стал уже прахом, – запоздалая слава.
Сам бог повелевает тебе помнить о смерти.
Не бойся последнего дня, но и не призывай его.
Уметь наслаждаться прожитой жизнью – значит жить дважды.
(ок. 270 – 201 гг. до н.э.)
драматург и поэт
Приятна похвала из уст людей, достойных похвалы.
Что нечестно приобретено, то прахом пойдет.
(ок. 100 – 25 гг. до н.э.)
историк
Таков общий порок, великих и свободных государств: зависть сопутствует там славе, унижению подвергаются люди, которые кажутся слишком высоко стоящими, и бедняки с раздражением глядят на недоступное им богатство богачей.[1446]
Мир создается войной.
Каждому человеку судьбу создают его собственные нравы.
На войне ничем не стоит пренебрегать.
Излишняя уверенность обыкновенно ведет к беде.
(43 г. до н.э. – ок. 18 г. н.э.)
поэт
Не подлежит сомнению мудрость итакийца (т. е. Одиссея), желающего увидеть дым отечественных очагов.
Тем, чем мы были и чем являемся, завтра уже не будем.
Все изменяется, ничто не исчезает.
Пользуйся юностью; жизнь быстро проходит: последующие радости не будут столь же прекрасны, как первые.
Души не умирают. Покидая прежнее местопребывание, они живут в других местах, которые вновь принимают их.
Бог в нас самих.
Мы восхищаемся древностью, но живем современностью.
Мгновения вечно сменяют друг друга.
Каждый в пределах своей пусть остается судьбы.
Чистая совесть ни лжи не боится, ни слухов, ни сплетен.
О деле суди по исходу.
Трудитесь, пока позволяют силы и годы.
Или не берись, или доводи до конца.
Сказано – сделано.
Результат оправдывает действие.
Чего мы не сделали сами, того я нашим не назвал бы.
Какие кто сознает за собой деяния, такие надежды или страхи и порождает это в глубине его сердца.
И у врага дозволено учиться.
Опыт – самый лучший наставник.
Верь опыту.
К неизвестному нет влечения.
Позволь мне остаться в своем заблуждении.
Чтобы тебя любили, будь достойным любви, а этого не дадут тебе исключительно красивая наружность или стройная фигура, – ты должен физическую красоту соединить с даром ума. Красота – ненадежное преимущество: чем больше стараешься ты, тем сильнее блекнет она, само время заставляет ее увядать. Не всегда цветут фиалки и фиолетовые лилии; на цветочном стебле розы, когда на ней опадут лепестки, остаются одни шипы. И у тебя, красавец, скоро покажутся седые волосы, придут в свое время и бороздящие тебе лицо морщины. Старайся образовать ум – нечто прочное – и сделать из него помощника красоте: только ум остается с нами до могилы!
Несчастных прежде всего оставляет разум.
Средний путь – самый безопасный.
Словом вождь побуждает смело сражаться в бою.
Молодые римляне, прошу вас, изучайте ораторское искусство, но не исключительно для защиты испуганных подсудимых! Как сдается народу серьезный судья или Сенат, состоящий из лучших членов общества, так и сдается девушка, побежденная твоим ораторским талантом. Скрывай, однако, свои силы, не выставляй напоказ своего красноречия! Отнюдь не употребляй изысканных фраз и выражений!
Первое слово всегда тревожит вам слух и вниманье.
Вечно и всюду молчать – небольшая в этом заслуга. Но грешно говорить то, о чем должно молчать.
Словами подобает скрашивать зло.
Молчи, мой язык, говорить больше не о чем.
Слезам присуща подчас сила слова.
В легком деле кто угодно сможет блистать красноречием.
Посулами всякий может быть богат.
Говорливая молва, которая любит прибавить к правде ложь, растет с каждой самой маленькой ложью.
Законы для того и даны, чтобы урезать власть сильнейшего.
Всякая надежда, основанная на заслуге, законна.
Пусть не хватает сил, но желание все же похвально.
Для добродетели ни одна дорога не является непроходимой.
Положить конец войнам.
Пусть воюют другие.
То, что упало, топтать – подлого труса почин.
Храброму вся земля – родина.
Вам, красавицы, полезно смешиваться с толпой. Почаще выходите из дому, хоть и без определенной цели! Чтобы поймать одну овцу, волчица гоняется за несколькими. Орел налетает разом на нескольких птиц. Пусть и хорошенькая женщина выставляет себя напоказ – быть может, из многих она увлечет хоть одного! Всюду она должна стараться нравиться и все мысли посвятить заботе о привлечении большого числа поклонников. Везде решающее значение имеет случай, поэтому у тебя всегда должна быть закинута удочка: рыба попадается и на такой глубине, на какой ты меньше всего ожидаешь ее встретить.
Счастлив, кто смело берет под свою защиту то, что любит.
Пока ты счастлив, у тебя множество друзей; когда времена омрачаются, ты останешься один.
Слова женщины легче падающих листьев, которые вода и ветер несут куда им угодно.
Трудно верить, между тем женщины берут уроки даже смеха и здесь также стараются быть хорошенькими! Открывать рот при смехе надо умеренно: на щеках должны быть видны две ямочки и нижняя губа чуть-чуть приоткрывать низ верхних зубов… Смех должен быть, если можно так выразиться, легким и чем-то женственным для уха! Есть женщины, безобразящие себе рот неумеренным смехом. Другие, смеясь, трясутся; можно думать, что они плачут. У третьих смех какой-то хриплый, отвратительный. Когда они смеются, думаешь, что это противный рев ослицы у мельничного жернова.
Небезопасно хвалить предмет своей любви приятелю – стоит ему поверить твоим похвалам, он пойдет по твоим стопам.
Мы, мужчины, ненавидим переходящую всякую меру спесь – верьте человеку опытному! – и часто, даже не сказав с женщиной ни слова, начинаем ненавидеть ее за один ее взгляд.
Учитесь ходить, как следует женщине. В походке есть своего рода красота, пренебрегать которой не годится. Она или привлекает, или отталкивает от себя незнакомых мужчин. Одна женщина движется грациозно, распустив платье по ветру и гордо ступая. Другая… разгуливает сама не своя, огромными шагами.
Чего не сможет искусство? – Женщины умеют и красиво плакать! Они плачут, когда хотят и как хотят!
Вино располагает к нежностям и разжигает. От выпитого в большом количестве неразбавленного вина бегут, исчезая, заботы. Тогда на сцену является смех, тогда и бедняк собирается с духом, тогда проходят грусть, заботы и морщины на лбу, тогда намерения становятся искренними – что так редко в наш век, вино уничтожает всякую искусственность. Здесь красавицы часто пленяли сердца молодых людей, и любовь в вине оказывалась огнем в огне.
Будь уверен прежде всего, что овладеть можно любою женщиной, – и овладеешь ею, расставляй только свои сети! Скорей перестанут петь птицы, летом стрекотать кузнечики, скорей аркадская собака пустится бежать от зайца, чем ответит отказом женщина на вкрадчивые предложения молодого человека! Согласится даже та, о согласии которой ты не мог бы и думать.
У женщин разные характеры, а на тысячу разных сердец нужно действовать и тысячею разных средств… Сколько на свете разных физиономий, столько и характеров… Одних рыб ловят острогою, других – удочкой, третьи попадаются в натянутую для них сеть. Так и ты не должен применять одного и того же средства для обольщения женщин всех возрастов. Если ты покажешься образованным невежде или нахалом жеманной, она, бедняжка, тотчас перестанет доверять себе. Оттого-то женщина, боящаяся отдаться честному, падает иногда в грязные объятия мерзавца.
Не вздумай ставить на вид женщине ее недостатки.
Часто прикидывающийся влюбленным влюбляется не на шутку и, начав с притворства, кончает серьезно. Тем снисходительнее должны вы, женщины, относиться к разыгрывающим из себя влюбленных – прежний мнимый любовник превратится в настоящего.
Страдания, неразлучные с любовью, бесчисленны, как раковины на морском берегу.
Если хочешь, чтобы женщина продолжала любить тебя, старайся внушить ей мысль, что в восторге от ее красоты. Будет она в красном платье, хвали красное платье, будет она в платье из легкой материи, говори, что оно идет к ней. Если на ней золотые украшения, скажи, что лично тебе она дороже золота; если она вздумает надеть костюм из зимней материи, похвали ее, что она надела костюм – из зимней материи. Подойдет она в одной рубашке, кричи: «Ты жжешь меня!…» – и умоляющим голосом проси ее не простудиться. Если ее волосы искусно расчесаны на две косы, восторгайся, что они расчесаны на две косы; если эти волосы завиты, хвали завивку. Восхищайся и ее руками, в танцах, и голосом, когда она поет; если же она перестанет, заяви сожаление, что она рано кончила.… Смотри только не покажись притворным на словах и не наноси смертельного удара выражению своих чувств – своею физиономией: тайная хитрость полезна, но, если ее разгадают, она заставляет краснеть и заслуженно лишает доверия навсегда.
Кто может скрыть любовь?
При ухаживании помогают и слезы – слезами ты размягчишь хоть алмаз! По возможности, старайся, чтобы красавица видела твои мокрые от слез щеки. Если не будет слез – не всегда же они являются вовремя, – намочи кончики пальцев и приложи к глазам.
Без размолвок недолго длится любовь.
Какой умный человек не примешает к нежностям поцелуев? Пусть красавица откажется подарить тебе поцелуй – срывай их, если тебе отказываются дать их! Быть может, сперва она начнет упираться и скажет: «Бессовестный». Но, и упираясь, она захочет быть побежденной! Берегись только бесцеремонно срывать поцелуи с ее нежных губок и давать повод жаловаться на грубость! Кому удавалось получить поцелуй, заслуживает потерять и то, что ему дали, – если не добудет остального. Много ли оставалось сделать после поцелуя для исполнения всех своих желаний?
Ночь любовь и вино не пробуждают скромных желаний: ночь прогоняет стыдливость, а вино и любовь – робость.
Слишком горячая и пылкая любовь нагоняет на нас в конце концов скуку и вредна точно так же, как слишком вкусная пища для желудка.
Ревность наносит смертельный удар самой прочной и самой сильной любви.
Безобразное явление – старческая любовь.
Ночь, да еще вино не позволяют судить о красоте… Ночь скрывает недостатки и не дает составить понятия ни о каких отрицательных сторонах; эти часы любую женщину делают красавицей.
Чтобы любовь заслужить, мало одной красоты.
Любовь травами не лечится.
Всякий влюбленный – солдат, и есть у Купидона свой (военный) лагерь.
Ты был бы уступчив и снисходителен к мольбам, если бы прежде пылал любовью к кому-либо.
Время исцеляет любовную тоску.
Что делать женщинам, если мужчины легкомысленнее их?
Сколько на небе звезд, столько и девушек в Риме.
Влюбленный всегда готов поверить в реальность того, чего он опасается.
Смелому помогают и Венера и счастливый случай.
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно.
Запретный плод сладок.
Страж жены – добродетель. Добродетельная только та, которую не принуждает страх, а кто верна из боязни, совсем не верна.
Та, которая не согрешает потому, что это не дозволено, та согрешает.
Занятия налагают отпечаток на характер.
Груз становится легким, когда несешь его с покорностью.
Кротость людям к лицу, гнев подобает зверям.
Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного.
Приходят посмотреть, приходят, чтобы и на них посмотрели.
Как хрупкий лед проходит гнев, если переждать.
Способен на любой обман тот, кто привык делать из черного белое и из белого черное.
Есть некоторое наслаждение и в слезах.
Мы плохо верим тому, чему неприятно поверить.
Остерегайтесь чьи-либо пороки приписывать всему миру.
Мелочи прельщают легкомысленных.
На чужом поле жатва всегда обильнее, у соседского скота вымя кажется крупнее.
Зависть терзает и сама терзается.
Потерпевший кораблекрушение и тихой воды боится.
Почести приносят доходы.
Сберечь приобретенное – не меньшее искусство, чем его приобрести.
Бедный повержен везде.
Смотри, как разрушается от безделья ленивое тело,
Как портится в озере без движения вода.
Больная душа не выносит ничего тягостного.
Противодействуй болезни вначале; поздно думать о лекарствах,
Когда болезнь укоренилась от долгого промедления.
Не всегда во власти врача исцелить больного.
Подчас болезнь оказывается сильнее медицины.
Я хочу, чтобы смерть застигла меня посреди трудов.
Менее мучительна сама смерть, чем ее ожидание.
Все может ослабить время, но не мою печаль.
Капля долбит камень, изнашивается от употребления кольцо.
Ни река, ни быстротечное время остановиться не могут.
Время тянется так медленно, что кажется, будто оно остановилось.
Время уходит, и мы молчаливо с годами стареем,
Дни убегают, и нам их невозможно сдержать.
Всепожирающее время.
Молодость быстро летит: лови уходящее время.
День миновавший всегда лучше, чем нынешний день.
Искусства смягчают нравы.
Делать из ручья большую реку.
(63 до н.э.—14 н.э.)
римский император с 30 г. до н.э.
Измена мне мила, а изменники противны.[1447]
Пакувий Тавр, настойчиво добиваясь подарка от императора Августа, сказал ему, что уже масса народа говорит о том, что он якобы получил от Августа немалую сумму денег. «А ты, – сказал Август, – им не верь».[1448]
Геренния, юношу, предававшегося порокам, Август приказал выгнать из своего лагеря. Тот умолял о прощении и говорил: «Как я вернусь к себе домой, что я скажу отцу?» – «Скажи, что я тебе не понравился», – ответил Август.[1449]
Торопись медленно. (Излюбленная поговорка Августа).[1450]
[Август] никогда не начинал сражения или войну, если не был уверен, что при победе выиграет больше, чем потеряет при поражении. Тех, кто домогается малых выгод ценой большой опасности, он сравнивал с рыболовом, который удит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок – никакая добыча не возместит потери.[1451]
Одному оробевшему просителю он [Август] (…) сказал в шутку, что тот подает ему просьбу, словно грош слону.[1452]
Когда Август с триумфом вернулся после победы [над Марком Антонием] при Акциуме, то навстречу ему среди поздравляющих поспешил человек, держащий в руке ворона, наученного говорить: «Привет Цезарю, победителю, императору». Цезарь в восторге купил приветливую птицу за двадцать тысяч сестерциев. Приятель этого ремесленника, который ничего не получил от щедрости Августа, заверил императора, что у того есть и другой ворон, и просил, чтобы заставили принести и его. Принесенный ворон ясно произнес заученные слова: «Привет Антонию, победителю, императору». Август, нисколько не рассердившись, ограничился тем, что приказал виновному разделить полученные деньги с приятелем.[1453]
[Август в письме к своему сыну Тиберию:] Не слишком возмущайся, если кто-то говорит обо мне дурно: довольно и того, что никто не может нам сделать дурного.
(Светоний. «Божественный Август», 51, 3)
[Август о Тиберии, своем наследнике:] Бедный римский народ, в какие он попадет медленные челюсти![1454]
Я принял Рим кирпичным, а оставляю его мраморным.[1455]
(220—130 гг. до н.э.)
драматург и художник
У кого друзья, у того богатство.
(34—62 гг.)
поэт-сатирик
Будем веселиться: нынешний день – наш.
Брось пустые слова!
Час убегает, в нем и то, что я говорю.
Разумом дух покорен и старается быть побежденным.
Живи по своей жатве.
Предупреждайте болезнь, когда она только наступает.
(? – 66 г. н.э.)
писатель
Трудно хорошо пахнуть, живя на кухне.[1456]
[Учителям] поневоле приходится бесноваться среди бесноватых [т. е. учеников].[1457]
[О Риме:] Бога здесь легче встретить, чем человека.[1458]
Глоток горячего вина – лучшая шуба.[1459]
[Об умершем:] Он присоединился к большинству.[1460]
Далеко бежит тот, кто бежит от своих.[1461]
Человек всегда в центре неба.[1462]
Кто не может по ослу, тот бьет по седлу.[1463]
От змеи не родится канат.[1464]
Каждый грешит за себя.[1465]
Учитель не из очень ученых, да зато старательный, который учит большему, чем сам знает.[1466]
Каков хозяин, таков и слуга.[1467]
Это уже мое дело предусмотреть в завещании, чтобы я после своей смерти не претерпел обиды.[1468]
Любовь к творчеству еще никого не обогатила.[1469]
Я (…) стараюсь использовать всякий день, точно это последний день моей жизни.[1470]
Всякий охотно слушает, когда его уговаривают есть или жить.[1471]
Весь мир занимается лицедейством.[1472]
Попади только на чужбину, так начнешь уверять, что у нас свиньи жареные разгуливают.
Только сердце делает человеком – все остальное вздор.
Никто ничем никогда не довольствуется.
Солнце светит всем.
Все лучшее в природе принадлежит всем вместе.
Если мы знаем, что обречены на смерть, почему же нам сейчас не пожить в свое удовольствие?
Весь мир играет комедию.
Мы люди, а не боги.
Рожденным в лачуге о дворцах мечтать не пристало.
Чего нет сегодня, то будет завтра: в том вся жизнь проходит.
Минуя нас, судьба вершит дела.
У другого ты видишь вошь, а у себя и клеща не замечаешь.
Всякому приходится расплачиваться за свои грехи.
Если что-нибудь затеваешь, кончай поскорее.
Чему бы ты ни учился, ты учишься для себя.
Наука – это клад, и ученый человек никогда не пропадет.
Человек благородного ума не терпит пустословия, и дух его не может ни зачать, ни породить ничего, если его не оросит живительная влага знаний.
Хуже всего то, что кто смолоду плохо обучен, тот до старости в этом не сознается.
Всякий из нас ошибается.
Не произносить цветистых фраз, а говорить по существу.
Кто поверит нам на слово?
Что делать законам там, где царствуют одни деньги?
Испорченному уму кажется ничтожным то, что позволено, и душа такого человека, охваченная заблуждением, считает достойными противозаконные действия.
Враг порока, раз и навсегда избравший в жизни прямой путь и так уклонившийся от нравов толпы, вызывает всеобщую ненависть – ибо ни один не одобрит того, кто на него не похож.
Дома – львы, вне дома – лисицы.
Тот, кто врага не добьет, – победитель вдвойне.
В беде познаешь друга.
В нужде познаются друзья.
Оскорбивший незнакомцев зовется разбойником, оскорбивший друзей приравнивается почти что к отцеубийце.
Где дело пошатнулось, там друзья за дверь.
Любовь ранит даже богов.
Старая любовь не забывается.
Почему же только любовь должна красть, а не получать в награду?
Порицания достойны родители, не желающие воспитывать своих детей в строгих правилах.
Долго лежит снег на необработанных диких местах; но где земля сияет, укрощенная плугом, он тает скорее инея. Так же и гнев в сердце человеческом: он долго владеет умами дикими, скользит между утонченных.
Лучше давать повод к смеху, чем к насмешкам.
Всякий сам себе грешен.
Легковерие никогда до добра не доводит.
Нет ничего нелепее глупых человеческих предрассудков и пошлее лицемерной строгости.
Боятся поверить собственным глазам.
Не понимаю, как это бедность может быть сестрой высокого ума.
Те, кто стремится лишь к обогащению, не желают верить, что есть у людей блага выше тех, за которые держатся они.
Врач – не что иное, как утешение для души.
За смертью далеко ходить не надо.
Душа жаждет того, что утратила, и уносится воображением в прошлое.
Искусство никогда не умирает.
Кто снесет теленка, снесет и быка.
Легкодоступное мало ценится.
Змея веревки не родит.
Где сладко, там и горько.
На что спрос, то и кажется самым лучшим.
Всюду, где есть сладкое, найдешь и кислое.
(ок. 250 – ок. 184 гг. до н.э.)
комедиограф
Кто бежит от своих, тому долго придется бежать.
Неожиданное случается в жизни чаще, чем ожидаемое.
Судьба лепит и мнет как ей заблагорассудится.
Ни у кого не бывает постоянного счастья.
Истинно честен тот, кто всегда спрашивает себя, достаточно ли он честен.
За добро воздается добром, а на зло отвечается злом.
Дело тем верней свершишь, чем важней его считаешь.
То, что сделано, не может стать несделанным.
Один человек не может быть всезнающим.
Приятнее, если ты поумнел от опыта других, чем другие от твоего.
Не всякий возраст подходит для школьной учебы.
Знакомое зло есть зло наименьшее.
Легко стать мудрым тому, кто научился на чужой беде.
Нужда всему научит тех, кого она коснется.
Не годами, а природным дарованием достигается мудрость.
Мудрый сам кует себе счастье.
К чему лишние слова?
Двух слов довольно умному.
Совет дороже золота.
Если что-нибудь сказано в шутку, того не обращай в серьезное.
На ваших языках мед, а в сердцах желчь.
Голого раздеть невозможно.
Из свидетелей лучше один видевший, чем десять слышавших.
Рабство – тюрьма души.
Позорит человека лишь то наказание, которое он сам заслужил.
Будь верен тому, кто верен тебе.
Душевное спокойствие – лучшее облегчение в беде.
Мужество в несчастье – половина беды.
Человек человеку – волк.
Всем умным людям следует находиться во взаимном общении.
Предпочитаю, чтобы мои недруги завидовали мне, чем я моим недругам.
У человека среди многих друзей мало верных.
Когда состояние пришло в упадок, тогда и друзья начинают разбегаться.
Тот тебе друг, кто в несчастье помогает делом, когда в этом есть необходимость.
Любовь обильна и медом и желчью.
Снаружи – Елена, внутри – Гекуба.
Нам надо делать то, что родители приказывают.
Спокойствие в несчастье – отличная приправа.
Кто утратил стыд, того нужно считать погибшим.
Кто в гневе мягок, тот умней гораздо.
Не заставляй себя ждать.
Не бей по камню, чтобы не остаться без руки.
Все люди опытны в том, что касается их выгоды.
Злому делать добро так же опасно, как доброму зло.
Наглухо закрытое сердце.
Плохая штука – старость.
Любимцы богов умирают молодыми.
Кто желает съесть орех, должен разбить скорлупу.
Делать все, что душе угодно.
Черпать воду решетом.
Искать узлы в тростнике.
Бить кулаками по остриям.
Одновременно дуть и глотать нелегко.
(62 – ок. 113 гг.)
государственный деятель, оратор и писатель, племянник Плиния Старшего
Недостойно оказывать больше почестей правителям, радующимся больше рабству граждан, нежели их свободе.[1473]
Тот, кто будет управлять всеми, должен быть избран среди всех.[1474]
Страх – ненадежный учитель правды.[1475]
Признак доброты – радость за друг их[1476]
Мы завидуем нравственному благородству, но гораздо больше тому, что его прославляют, и не судим вкривь и вкось только о добрых делах, покрытых мраком[1477]
Спроси любого: «Что ты делал сегодня?», он ответит: «Присутствовал на празднике совершеннолетия, был на сговоре или на свадьбе. Один просил меня подписать завещание, другой защищать его в суде, третий прийти на совет». Все это было нужно в тот день, когда ты этим был занят, но это же самое, если подумаешь, что занимался этим изо дня в день, покажется бессмыслицей, особенно если ты уедешь из города. И тогда вспомнишь: «сколько дней потратил я на пустяки!»[1478]
Я разговариваю только с собой и с книжками.[1479]
Лучше (…) ничем не заниматься, чем заниматься ничем.[1480]
Как о художнике, скульпторе, резчике может судить только мастер, так и мудреца может постичь только мудрец.[1481]
Неблагодарное дело услуга (…), если за нее требуют благодарности.[1482]
Нельзя ценить его труды ниже потому, что он наш современник. Если бы он славен был среди людей, которых мы никогда не видели, мы разыскивали бы не только его книги, но и его изображения, но он живет в наше время, он нам уже надоел, и слава его тускнеет. Неправильно и зло не восхищаться человеком, достойным восхищения, потому что тебе довелось его видеть, с ним разговаривать, его слышать.[1483]
[Будет] предательством [в судебной речи] бегло и кратко коснуться того, что следует втолковывать, вбивать, повторять. Для большинства в длинном рассуждении есть нечто внушительное, весомое; меч входит в тело не от удара, а более от нажима: так и слово в душу.[1484]
Как со всем хорошим, так и с хорошей речью: она тем лучше, чем длиннее.[1485]
Одна и та же речь может, правда, показаться хорошей, когда ее произносят, и плохой, когда ее читают, но невозможно, чтобы речь, хорошо написанная, оказалась плоха при слушании.[1486]
Каждому милы его собственные измышления, и если кто-то другой скажет то же самое, что он предполагал, то для него это уже сильнейший довод.[1487]
Как-то Регул, с которым мы защищали одно и то же дело, сказал мне: «по-твоему, надо исследовать все, относящееся к делу, а я сразу вижу, где горло, и за него и хватаю». Он, конечно, хватал то, на что нацелился, но в выборе цели ошибался часто. Ему (…) случалось принять за горло колено или пятку.[1488]
В плохой покупке всегда каешься, потому особенно, что это укор хозяину в его глупости.[1489]
Мнения ведь подсчитывают, не взвешивают. (…) В самом равенстве столько неравенства! Разум не у всех одинаков, а права одинаковы.[1490]
Старая слава молодую любит. Так уж устроено: если ты не добавишь к старым услугам новых, прежних как не бывало.[1491]
Как бы ни были обязаны тебе люди, если ты им откажешь в чем-нибудь одном, они только и запомнят, что этот отказ.[1492]
Ничто так не выделяет свет, как тени.[1493]
Люди больше ценят славу не великую, а широко разошедшуюся.[1494]
Умный и тонкий читатель не должен сравнивать между собой произведения разных литературных видов, но, взвесив их в отдельности, не почитать худшим то, что в своем роде совершенство.[1495]
Как в человеке, так и в государстве, тяжелее всего болезнь, начинающаяся с головы.[1496]
В этом (…) мире (…) нельзя ни в чем отчаиваться и нельзя ни на что полагаться.[1497]
Хорошо и почтенно идти по стопам предков, если, конечно, они шли прямым путем.[1498]
Несправедливо, конечно, но так уж повелось, что в зависимости от успеха или неудачи те же самые решения или признают хорошими, или осуждают как плохие. Поэтому обычно одни и те же поступки определяют как рвение и как тщеславие, как щедрость и как безумие.[1499]
Недоделанное – то же самое, что неначатое.[1500]
Открытая рана боится прикосновения врачующей руки, потом терпит ее и, наконец, требует; так и свежая душевная боль отталкивает слова утешения и бежит от них, но затем их хочет и успокаивается от добрых, ласковых слов.[1501]
Лучше сказать лишнее, чем не сказать необходимого. А потом судить о том, что лишнее, ты можешь, только прослушав все.[1502]
Я считаю счастливыми людей, которым боги дали или свершить подвиги, достойные записи, или написать книги, достойные чтения; к самым же счастливым тех, кому даровано и то и другое.[1503]
То, что ускользнуло от читателя, не может укрыться от переводчика.[1504]
Следует читать много, но не многое.[1505]
Толпа от самой многочисленности своей приобретает некий большой коллективный здравый смысл, и те, у кого по отдельности рассудка мало, оказавшись все вместе, имеют его в изобилии.[1506]
Никто не выслушивает порицаний терпеливее людей, больше всего заслуживающих похвал.[1507]
Рабство прошлого времени повлекло за собой невежество и забвение в области многих благородных занятий, между-прочим и в области сенатского права. (…) Поэтому возвращенная свобода застигла нас несведущими и неопытными; упоенные ее сладостью, мы вынуждены иногда раньше действовать, а затем уже узнавать.[1508]
Трудно не перезабыть сведений, которым нет применения.[1509]
Время кажется тем короче, чем оно счастливее.[1510]
Человеку свойственно чувствовать и испытывать страдания, но в то же время бороться с болью и слушать утешения, а не просто не нуждаться в утешениях. (…) Есть некоторое наслаждение и в печали, особенно если ты выплачешься на груди у друга, который готов или похвалить твои слезы, или извинить их.[1511]
Мало разницы в том, потерпел ты несчастье или ждешь его; только для печали есть граница, а для страха – никакой.[1512]
Людской слух радуется новизне.[1513]
Как занятия дают радость, так и занятия идут лучше от веселого настроения.[1514]
Мы имеем обыкновение отправляться в путешествие и переплывать моря, желая с чем-нибудь познакомиться, и не обращаем внимания на то, что находится у нас перед глазами. (…) Мы не интересуемся близким и гонимся за далеким; откладываем (?) посещение того, что всегда можно увидеть, в расчете, что мы часто можем это видеть.[1515]
От многочисленных изменений измененным кажется и то, что осталось таким, как было.[1516]
Рабы всех страстей сердятся на чужие пороки так, словно им завидуют, и тяжелее всего наказывают тех, кому больше всего им хотелось бы подражать.[1517]
Я считаю самым лучшим и самым безупречным человека, который прощает другим так, словно сам ежедневно ошибается; и воздерживается от ошибок так, словно никому не прощает.[1518]
Он был особенно умен тем, что считал других умнее себя; особенно образован тем, что хотел учиться.[1519]
О несчастных забывают так же, как об усопших.[1520]
Плохо, если власть испытывает свою силу на оскорблениях; плохо, если почтение приобретается ужасом: любовью гораздо скорее, чем страхом, добьешься ты того, чего хочешь. Ведь когда ты уйдешь, страх исчезнет, а любовь останется, и как он превращается в ненависть, так она превращается в почтение.[1521]
Я сказал, думается, удачно об одном ораторе нашего века, безыскусственном и здравомыслящем, но не очень величественном и изящном: «У него нет никаких недостатков, кроме того, что у него нет никаких недостатков». Оратор ведь должен иногда возноситься, подниматься, иногда бурлить, устремляться ввысь и часто подходить к стремнинам: к высотам и крутизнам примыкают обычно обрывы. Путь по равнине безопаснее, но незаметнее и бесславнее. (…) Риск придает особенную цену как другим искусствам, так и красноречию.[1522]
И самый длинный день скоро кончается.[1523]
Я не хочу, как человек праздный, писать длинные письма, а читать их хочу, как человек изленившийся. Ведь нет ничего бездеятельнее изленившихся людей и любопытнее праздных.[1524]
Очень одобряю, что ты предпринял прилежный пересмотр своих трудов. Тут есть, однако, некоторая мера: (…) излишнее старание больше уничтожает, чем исправляет.[1525]
Хорошие люди слабее плохих.
Загляни в собственную душу.
Молвы боятся многие, совести – кое-кто.
В какие узкие пределы втиснута жизнь множества людей!
Мудрые люди говорят, что хорошо и почтенно идти по стопам предков, если, конечно, они шли прямым путем.
История не должна переступать пределов истины, и для честных поступков достаточно одной истины.
История пишется для установления строгой истины.
Честность оскорбляет людей в ту минуту, когда она им во вред, потом они же ею восторгаются и ее превозносят.
Честность для нас значит не меньше, чем для других необходимость.
О честности обвинителя лучше всего судить по самому обвинению.
Честную душу сдерживает совестливость, а негодяй крепнет от своей дерзости.
Никогда один человек не мог обмануть всех, да и все не могли обмануть одного человека.
Лучше ничем не заниматься, чем заниматься ничем.
Нет более справедливого дохода, чем тот, который принесут земля, небо, год.
Важно не звание человека, а его дело.
Если ты рассчитываешь на потомков, то для них недоделанное – то же самое, что неначатое.
Привычка к одним и тем же занятиям вырабатывает умение, но не развивает способностей, внушает не уверенность в себе, но самодовольство.
Люди по своей природе любознательны; и ничем не прикрашенное знакомство с фактами прельщает даже тех, кто с удовольствием слушает болтливые небылицы.
Считаю крайней глупостью выбирать для подражания не самое лучшее.
И радость и утешение – в науках.
Никто не может быть мудрым во всякую минуту.
Подобно тому, как почвы обновляются разнообразным и переменным посевом, так и наш ум обновляется размышлением то об одном, то о другом.
Беда часто делает людей остроумными.
Живой голос, как говорится, производит гораздо больше впечатления. Пусть то, что ты читаешь, будет сильнее, но в душе глубже засядет то, что запечатлевают в ней манера говорить, лицо, облик, даже жест говорящего.
У несчастных одни речи, у счастливых – другие.
Оратор должен иногда возноситься, подниматься, иногда бурлить, устремляться ввысь и часто подходить к стремнинам: к высотам и крутизнам примыкают обычно обрывы. Путь по равнине безопаснее, но незаметнее и бесславнее; бегущие падают чаще тех, кто ползает, но этим последним, хотя они и не падают, не достается никакой славы, а у тех она есть, хотя бы они и падали. Риск придает особенную цену как другим искусствам, так и красноречию.
Ораторы, говорящие сидя, если даже речь их обладает в значительной степени такими же достоинствами, что и речь говорящих стоя, одним тем, что они сидят, ослабляют и принижают свою речь. А у тех, кто читает речь, связаны глаза и руки, которые так помогают выразительности. Ничего удивительного, если внимание слушателей, ничем извне не плененное и ничем не подстрекаемое, ослабевает.
Гремит, сверкает и приводит в смятение не речь увечная и обкорнанная, а возвышенная, льющаяся широким великолепным потоком.
Опыт и есть и считается лучшим учителем красноречия.
Книги надо не прочитывать, но читать и перечитывать.
Всякая хорошая книга тем лучше, чем она больше.
Тот истинно благороден, кто легко прощает заблуждения людей и в то же время так боится сделать что-нибудь дурное, как будто он никогда никого не прощал.
Чистое не становится хуже, если им займутся люди плохие; вообще же оно удел хороших.
Для печали есть предел, для страха – нет.
Страх – суровейший исправитель.
Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами.
Лицемерная любовь хуже ненависти.
Так уж устроено природой: ничто не усиливает любовь к человеку, как страх его лишиться.
Величайшая радость в жизни человека – быть любимым, но не меньшая – самому любить.
Кротость особенно похвальна тогда, когда причина гнева вполне справедлива.
Чрезмерное усердие больше портит, чем улучшает.
Люди, преданные наслаждениям, живут будто одним днем: кончилось сегодня – и нет причины жить.
Печаль изобретательна на скорбные выдумки.
Общепринято приписывать вину правдивость.
Справедливо, чтобы человек выступал иногда ради собственной доброй славы.
Людей охватила такая страсть к наживе, что, по-видимому, они больше находятся под властью своего имущества, чем сами владеют им.
Изобразить нельзя, как одушевляют действия ума телодвижения.
Молодость и средний возраст мы должны посвятить родине, старость – себе.
Можно мириться с беспорядочной сумятицей в жизни юноши; старикам к лицу спокойная упорядоченная жизнь: напрягать свои силы поздно, добиваться почестей стыдно.
О тех, кто сами призвали смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить.
Неизменным и великим утешением в смерти людей, скончавшихся от болезни, служит ее неотвратимость.
Постараемся же, пока нам дана жизнь, чтобы смерти досталось как можно меньше того, что она сможет уничтожить.
Те, кто думают о будущих поколениях и хотят жить в своих произведениях, умирают всегда преждевременно, потому что смерть всегда обрывает у них что-то начатое.
Все, однако, можно если не победить, то смягчить искусством и старанием.
Змеи змей не кусают.
(ок. 23 – 79 гг.)
государственный деятель, писатель, ученый
Нет ни одного животного, которое проливало бы слезы, и притом с первого дня своего появления на свет. А ведь смех, (…) самый первый смех, появляется у человека только на сороковой день его жизни![1526]
Никого нельзя назвать счастливым. Вернее будет сказать, что тот, к кому судьба была благосклонна и добра, не был несчастлив; ибо, если не говорить о всем прочем, у человека всегда остается страх перед изменчивостью судьбы, а раз такой страх сидит в сознании, не может быть прочного счастья.[1527]
Природа швырнула голого человека на голую землю.[1528]
Никто из смертных не может быть умен всегда.[1529]
В [душевной] болезни ум отражает сам себя.[1530]
О каждом дне можно судить только по следующему за ним дню, а о всех прожитых днях может произвести приговор только последний из них. Благо никогда не равно злу, даже если счастливые обстоятельства по количеству равняются несчастным; ведь нет той радости, как бы она ни была велика, которая могла бы уравновесить малейшее огорчение. (…) Не считать надо дни, а взвешивать.[1531]
Когда кораблю предстоит затонуть, все крысы с него убегают.[1532]
Обзаводясь землей, приглядись прежде всего к воде, дороге, соседу.[1533]
Больше пользы приносит хозяйский лоб, чем затылок.[1534]
Италию погубили латифундии.[1535]
Земледелие основано на труде, а не на расходах.[1536]
Когда говорят об отсутствующих, у них в это время звенит в ушах.[1537]
Как много дел считались невозможными, пока они не были осуществлены.[1538]
Без выписок он [Плиний Старший] ничего не читал и любил говорить, что нет такой плохой книги, в которой не найдется ничего полезного.[1539]
Ничего нет более жалкого и более великолепного, чем человек.
Нам отказано в долгой жизни; оставим труды, которые докажут, что мы жили!
Нет наслаждения, которое в конце концов не приводило бы к пресыщению.
Стыдно признаться, но ведь из всех живых существ лишь один человек не знает, что для него полезно.
Ни дня без строчки.
Человеческая природа жадна на новизну.
Хозяйский глаз важнее всего.
Наилучший наставник во всем – привычка.
Нет худа без добра.
Каждому свое нравится.
Никто из смертных не бывает всякий час благоразумен.
Болезням числа нет.
Нет искусства полезнее медицины.
(ок. 50 – ок. 15 гг. до н.э.)
поэт
Удел гения – бессмертная слава.
Все мы, увы, не ко всем делам одинаково годны.
Не все одинаково пригодно для всех.
Пусть юность воспевает любовь.
Любовь не признает иного врача, кроме себя самой.
Истинная любовь не знает меры и границ.
Тот, кто безумствам конца ожидает, безумен: настоящей любви нет никаких рубежей.
Нет вражды более злобной, чем та, которую порождает любовь.
Спутником красоты всегда было легкомыслие.
Пусть каждый соблюдает свою дорогу.
(I в. до н.э.)
драматург и актер, родом из Сирии
Коль добр отец – люби его, коль зол – терпи.[1540]
Чужим милее наше, а чужое – нам.[1541]
Великое берет начало с малого.[1542]
Кто глуп и понял это, тот уже не глуп.[1543]
Кто глуп, тому не впрок советы умного.[1544]
Недоброе всегда быстрее доброго.[1545]
На просьбу вежливый отказ – молчание.[1546]
Чтоб погубить – судьба лишает разума.[1547]
И раны не болят у победителей.[1548]
Молчанье для глупца – замена мудрости.[1549]
Снося обиду – вызываешь новую.[1550]
Бедности не хватает немногого, скупости – всего.[1551]
Блажен, кто умрет прежде, чем сам позовет смерть.[1552]
Боль заставляет лгать даже невинного.[1553]
Больше всего бойся того, кто не боится умереть.[1554]
Большое утешение – погибнуть вместе со всей вселенной.[1555]
Боязливый называет себя осторожным, скупой – экономным.[1556]
В любви всегда ищут причину для осуждения.[1557]
В чрезмерных спорах истина теряется.[1558]
В штиль каждый может быть кормчим.[1559]
Вдвойне дает тот, кто дает быстро.[1560]
Вдвойне победитель тот, кто после победы побеждает себя самого.[1561]
Великая судьба – великое рабство.[1562]
Вещь стоит столько, сколько за нее можно взять с покупателя.[1563]
Виновный боится закона, невиновный – судьбы.[1564]
Воспоминание о прошлом несчастии – новое несчастье.[1565]
Всегда бойся того, кто однажды тебя обманул.[1566]
Глаза и уши толпы – плохие свидетели.[1567]
Готовые слезы указывают на хитрость, а не на печаль.[1568]
Даже повеситься приятно на красивом дереве.[1569]
Даже тончайший волос отбрасывает тень.[1570]
Даже совершающий несправедливость ее ненавидит.[1571]
Деньги, если умеешь ими пользоваться, рабы, если не умеешь – господа.[1572]
Дешево удовлетворяется голод, дорого – пресыщение.[1573]
Для несчастного сама жизнь – несправедливость.[1574]
Долго готовься к войне, чтоб быстрей победить.[1575]
Должник не любит видеть порог своего кредитора.[1576]
Дружба или связывает равных, или делает равными.[1577]
Если двое делают одно и то же, это не одно и тоже.[1578]
Если не восходит новая слава, то теряется и старая.[1579]
Если ничего не хочешь бояться, опасайся всего.[1580]
Если ты повинуешься неохотно, ты раб; если охотно – служитель.[1581]
Еще ни один достойный человек не стал вдруг богатым.[1582]
Желающая казаться красавицей ни в чем не отказывает.[1583]
Желающий плохо поступать всегда найдет причину.[1584]
Женщина либо любит, либо ненавидит; третьего нет.[1585]
Живущий только для себя (…) мертв для других.[1586]
Жизнь (…) коротка, но несчастья делают ее длиннее.[1587]
Заботиться о женщинах – значит отчаяться иметь досуг.[1588]
Завтрашний день – ученик вчерашнего.[1589]
Злословящие о других чаще всего осуждают самих себя.[1590]
Знай меру и в речи, и в молчании.[1591]
Знать, когда истечет твое время, – значит постоянно умирать.[1592]
Играющая старуха – развлечение для смерти.[1593]
Изгнанник, нигде не имеющий дома, – мертвец без погребения.[1594]
Иногда счастье содержит в себе частицу глупости.[1595]
Ищет одиночества желающий жить только с невинными.[1596]
Когда любишь, не знаешь, а когда знаешь, не любишь.[1597]
Когда Фортуна нас ласкает, она хочет нас соблазнить.[1598]
Кому дозволено больше, чем следует, желает больше дозволенного.[1599]
Конец любви кладет не разум, а время.[1600]
Красивое лицо – немая рекомендация.[1601]
Кроткие в большей безопасности, зато они рабствуют.[1602]
Кто многое терпит, дождется того, чего он не сможет терпеть.[1603]
Кто ругается с пьяным, бранит отсутствующего.[1604]
Кто сносит пороки друга, делает их своими.[1605]
Кто теряет честь, сверх того уже ничего потерять не может.[1606]
Лучше внушать зависть, чем жалость.[1607]
Любви и смерти избежать невозможно.[1608]
Маленькие пороки великих неизбежно становятся великими.[1609]
Мертвого льва кусают даже щенки.[1610]
Многим угрожает тот, кто наносит оскорбление одному.[1611]
Многого не хватает роскоши, жадности – всего.[1612]
Мы, люди, всегда находимся на одинаковом расстоянии от смерти.[1613]
На кого не хочешь часто сердиться, рассердись один раз.[1614]
На предусмотрительности вождя зиждется мужество воинов.[1615]
Напрасно винит Нептуна тот, кто терпит кораблекрушение дважды.[1616]
Нарушение любовных клятв ненаказуемо.[1617]
Не победишь опасность без опасности.[1618]
Не попробовав, никто не знает, на что он способен.[1619]
Не потеряно то, о потере чего не знаешь.[1620]
Не прощать никому и прощать всем – одинаково жестоко.[1621]
Не считается обманутым знающий, что он обманут.[1622]
Не умеет молчать тот, кто не умеет говорить.[1623]
Небольшой долг создает должника, долг побольше – врага.[1624]
Нелегко сберечь одному то, что нравится многим.[1625]
Немногие не хотят грешить, умеют же все.[1626]
Несправедливость легче переносят уши, чем глаза.[1627]
Никто не живет таким бедным, каким (…) родился.[1628]
Ничего нельзя сделать (…) осторожно и быстро.[1629]
Нравы говорящего убеждают больше, чем его речь.[1630]
Нужно долго подумать, прежде чем твердо решить.[1631]
Оправдание виновного – приговор судье.[1632]
Отвращай гнев любящего слезами.[1633]
Переносить зависть может или сильный, или счастливый.[1634]
Плач наследника – смех под маской.[1635]
Плох тот план, который нельзя изменить.[1636]
Повторенная ошибка становится виной.[1637]
Подозрения любовника – как сон наяву.[1638]
Подозрительный ум всегда видит темную сторону вещей.[1639]
Полезно быть побежденным, если победа вредна.[1640]
Получать, когда не можешь вернуть, – значит грабить.[1641]
Потеря друга – величайшая из потерь.[1642]
Принимать благодеяние – значит продавать свою свободу.[1643]
Приятно пятно от крови врага.[1644]
Разгневанный всегда считает, что может больше, чем может.[1645]
Разгневанный, придя в себя, гневается на себя самого.[1646]
Раненому лекарство от боли – боль врага.[1647]
Рану любви лечит тот, кто ее нанес.[1648]
С двойной благодарностью принимается даваемое сверх необходимого.[1649]
Скупого возбуждают, а не насыщают деньги.[1650]
Скупому не хватает и того, что у него есть, и того, чего у него нет.[1651]
Сперва отказать, затем сделать, – значит обмануть.[1652]
Спешить в судопроизводстве – значит отыскивать вину.[1653]
Счастливые обстоятельства создают друзей, печальные – их испытывают.[1654]
Счастье само по себе дело неспокойное.[1655]
Труднее разбирать тяжбу между друзьями, чем между врагами.[1656]
Увещевай друзей втайне, хвали прилюдно.[1657]
Укрепляй корабль двумя якорями.[1658]
Фортуна делает дурнем того, к кому слишком благоволит.[1659]
Фортуна многое дает в пользование, ничего – в собственность.[1660]
Фортуна ничего не отнимает у нас, кроме того, что дала.[1661]
Фортуна сделана из стекла: чем ослепительнее, тем хрупче.[1662]
Хорошая жена повелевает мужем, подчиняясь ему.[1663]
Хорошее дело – искоренять зло, а не злодеев.[1664]
Хорошо задуманное часто плохо удается.[1665]
Часто в сомнительных обстоятельствах смелость заменяет разумное решение.[1666]
Чаще сбываются опасения, чем надежды.[1667]
Человек умирает столько раз, сколько раз [он] теряет близких.[1668]
Чем искуснее игрок, тем больший он мошенник.[1669]
Щади плохого, если (…) с ним должен погибнуть хороший.[1670]
Юноши охотно слушают дурные советы.[1671]
Человек не подарен жизни, а взаймы ей дан.
Счастлив не тот, кто таким кому-то кажется, а тот, кто таким себя чувствует.
Важно не то, кем тебя считают, а кто ты на самом деле.
Славнейшая победа – победа над самим собой.
Неразумно бояться того, что неизбежно.
Упущенный случай редко повторяется.
Существует всеобщий закон, по велению которого рождаются и умирают.
Последующий день – ученик предыдущего дня.
Судьба – стекло: блестя, разбивается.
Легка Фортуна: что дала, то вновь возьмет.
Сам виноват, так на судьбу не жалуйся.
Счастье легче найти, чем сохранить.
В чем счастье, как не в силе и терпении?
В излишних спорах теряется истина.
Дай свободно высказаться, если хочешь услышать правду.
Кто быстро судит, тот быстро и раскаивается.
Преступна спешка в умозаключениях.
Когда порок доходен – правда убыльна.
Удваивают память наши бедствия.
В беде уже поздно о совете спрашивать.
Лишать чести другого – значит лишаться своей.
Плохо то решение, которое нельзя изменить.
Дорога к славе прокладывается трудом.
Для спасения человека можно причинить ему и боль.
И срам хорош, когда за дело доброе.
Лучше совсем не знать чего-либо, чем знать плохо.
Видя чужие пороки, умный избавляется от своих.
Есть разница, кто с виду, а кто по сути мудр.
Кто мудр – врага боится и бессильного.
Сомнение есть первый подступ к разуму.
Чужим пороком мудрый исправляет свой.
Раздумье научает смертных разуму.
Кого удача любит, тот глупеет вдруг.
Кто быстро исправляет свою ошибку, тот смягчает ее.
Кто добр лишь на словах, вдвойне негоден тот.
Когда убеждает золото, речь бессильна.
Речь – образ души.
В ласковых речах бывает яд.
Совет всегда отсутствует тогда, когда он наиболее нужен.
Доброе слово лучше богатства.
Злой язык – признак злого сердца.
Любой слух может наделать бед.
Всегда сохраняй меру и в речи, и в молчании.
Молчаливость – мудрость глупца.
Важно точно знать, в каком смысле разуметь каждое слово.
Лучше разумно молчать, чем глупо говорить.
Отрава скрыта в речи слишком вкрадчивой.
У человека всегда на языке одно, а на уме другое.
Смолчав, усугубляешь преступление.
Желая правды, языка не сдерживай.
Приняв услугу, расстаешься с вольностью.
Судья, осуждающий невинного, осуждает самого себя.
Кто защищает виновного, тот сам навлекает на себя обвинение.
Лишь временной бывает безнаказанность.
Оправдание преступника – это осуждение судьи.
Там, где законы в силе, – и народ силен.
От всякой боли средство есть – терпение.
Умей прощать, и мощь твоя умножится.
Думай больше о совести, чем о репутации.
О своей репутации заботятся многие, о своей совести – лишь некоторые.
Взаимная благожелательность есть самое близкое родство.
Стыду научить нельзя, с ним нужно родиться.
Раны совести никогда окончательно не зарубцовываются.
Хуже рабства угрызения совести.
Не делать зла – и то благодеяние.
Лук ломается от напряжения, дух – от расслабления.
Кто благороден, тот обид не ставит в счет.
От всех обид спасение – в забвении.
Много прощая, сильный становится еще сильнее.
У кого меньше всего желаний, у того меньше всего нужды.
У победителей раны не болят.
Где единение, там и победа.
Всегда победа с теми, в ком согласие.
Невидимое зло всего тревожнее.
Вседневный страх есть та же казнь вседневная.
Стерпев пороки друга, наживешь их себе.
Дружба, которая прекратилась, никогда, собственно, и не начиналась.
Притворный друг гораздо хуже злейшего врага.
Не веришь другу – и тебе не верит друг.
Друга долго ищут, с трудом находят и трудно его сохранить.
Потерять друга – величайшая из потерь.
Кто опасается друга, тот учит, чтобы и друг его опасался.
Женщина любит или ненавидит: третьего у нее нет.
В любви наружность значит больше, чем авторитет.
Иногда и за поцелуями скрывается ненависть.
Крайне трудно уберечь то, что нравится многим.
Любовь несовместима со страхом.
Забудь покой, кто вздумал править женщиной.
Любить и быть разумными едва ли могут даже боги.
В любви тоска соперничает с радостью.
От смерти и любви никто не скроется.
Любовь можно снискать лаской, а не силой.
Под плачем наследника часто скрыт веселый смех.
Повторный брак – всегда предмет злословия.
Доброе имя – как наследство от отца.
Будь осторожен даже в безопасности.
Не стыдно подчиняться обстоятельствам.
Нет хуже наказанья, чем раскаянье,
Кто духом тверд – не знает колебания.
Другим прощай часто, себе – никогда.
Обсуждать надо часто, решать – однажды.
Другим прощай многое, себе – ничего.
Слышать упреки в несчастье тяжелее самого несчастья.
Часто лучше не замечать обиду, чем мстить за нее.
Не забывай услуг, тебе оказанных, но забудь про те, которые ты сам оказал.
Нигде так не полезно промедление, как в гневе.
Щади дурного, чтоб спасти хорошего.
Раздор придает большую ценность согласию.
Не жди благодеяний тот, кто сам их не оказывает.
Кого добром не сдержишь – силой сдерживай.
Согласие усиливает даже слабые силы.
Терпенье может обернуться страстью.
Простив проступок, побуждаешь к худшему.
Безумен тот, кто, не умея управлять собой, хочет управлять другими.
Кто попустительствует дурным людям, тот вредит хорошим.
Кто не стыдится своего проступка, тот вдвойне виноват.
Завистник говорит не то, что есть, а то, что может причинить зло.
Стремиться к излишеству – значит гоняться за лишениями.
Ссора – всегда наихудший аргумент.
Привычка к благополучию – наихудшая привычка.
Кто отроду бесстыден – не исправится.
Обманщик тот, кто берет, зная, что не сможет вернуть.
Добьется льстивый, где спасует доблестный.
Обиду легче стерпит слух, чем зрение.
Обидеть легче, чем обиду вытерпеть.
Беда принуждает ко лжи даже честных.
Кого уважают, тем никогда не льстят, потому что уважение чтит, лесть насмехается.
Оскорбления и почести толпы следует принимать безразлично: не радоваться одним и не страдать от других.
Кто меньше хочет, в меньшем и нуждается.
Жадного деньги возбуждают, а не насыщают.
Скупой ничего не делает полезного, разве что когда умирает.
Скупому все враги, а главный сам себе.
У скупого никогда дело не станет за причиной отказа.
Нас учит бедность жизненному опыту.
Жизнь коротка, но в бедах долгой кажется.
Умри, пока тебя ласкает жизнь.
Тот страшен, кто за благо почитает смерть!
Прекрасно умереть – позорно рабствовать.
Промахи, свойственные возрасту, с возрастом и проходят.
Власть времени – это закон, достойный уважения.
(86 – ок. 35 гг. до н.э.)
историк, государственный деятель
Когда дурным людям достаются награды, безвозмездно быть честным нелегко.[1672]
Не называйте рабства покоем, изменяя смысл понятий в меру своей трусости.[1673]
Немногие желают свободы, (…) большинство – справедливых господ.[1674]
Прежде, чем начинать, надо подумать, а подумав – действовать быстро.[1675]
Если (…) ты упомянешь о великой доблести и славе честных людей, то каждый равнодушно примет то, что он, по его мнению, и сам может легко совершить; но то, что превыше этого, признает вымышленным и ложным.[1676]
Жаден до чужого, расточитель своего. (О Катилине).[1677]
Царям честные люди подозрительнее, чем дурные, и чужая доблесть всегда их страшит.[1678]
Подвиги афинян (…) были достаточно блиста тельны и великолепны, но гораздо менее значительны, чем о них говорит молва. Но так как в Афинах появились писатели чрезвычайного дарования, то деяния афинян и прославляются во всем мире как величайшие.[1679]
У римского народа (…) все лучшие люди предпочитали действовать, а не говорить, – чтобы другие прославляли их подвиги, а не сами они рассказывали о чужих.[1680]
Алчность всегда безгранична, ненасытна и не уменьшается ни при изобилии, ни при скудости.[1681]
Каждый измерял опасности степенью своей боязни.[1682]
Пожар, грозящий мне, я потушу под развалинами. (Угроза Катилины.)[1683]
С наиболее высокой судьбой сопряжена наименьшая свобода: таким людям [занимающим высшее положение] нельзя ни выказывать свое расположение, ни ненавидеть, а более всего – предаваться гневу.[1684]
Все дурные дела порождались благими намерениями.[1685]
Наглость сильнее там, где защита слабее.[1686]
Не обеты и не бабьи молитвы обеспечивают нам помощь богов; бдительность, деятельность, разумные решения – вот что приносит успех во всем; пребывая в беспечности и праздности, умолять богов бесполезно: они разгневаны и враждебны.[1687]
Быть честным, а не казаться им предпочитал он. Таким образом, чем меньше искал он славы, тем больше следовала она за ним. (О Катоне Младшем.)[1688]
Один лишь победитель достигает мира ценой войны.[1689]
Сознание неизбежности (…) даже трусов делает храбрыми.[1690]
Большинство повелителей заблуждается, полагая, что чем ничтожнее те, кем они повелевают, тем надежнее их защита.[1691]
Всякая жестокая власть скорее сурова, чем долговечна и (?) того, кто внушает страх другим, в конце концов самого охватит ужас.[1692]
Мудрые ведут войну ради мира.[1693]
Большинство отказывается от нее [свободы] из страха.[1694]
Все возникшее уничтожается, а растущее стареет.[1695]
[Югурта] больше всех делал, меньше всех говорил о себе.[1696]
Согласием малые государства укрепляются, от разногласия величайшие распадаются.[1697]
Во всякой борьбе более могущественный, даже если он терпит обиду, все же, так как он сильнее, кажется обидчиком.[1698]
Для человека, охваченного каким-либо желанием, все делается недостаточно быстро.[1699]
Всякую войну развязать легко, но очень трудно прекратить, ее начало и завершение – не во власти одного и того же человека; начать ее способен любой, даже трус, но кончится она – когда на это будет воля победителей.[1700]
Все люди – одинакового происхождения, но все храбрейшие – они и самые благородные.[1701]
Чем славнее жизнь предков, тем позорнее нерадивость потомков; она не оставляет во тьме ни их достоинств, ни их пороков.[1702]
Изящество подобает женщинам, мужчинам – труд.[1703]
Трусость еще никого не сделала бессмертным.[1704]
[Тому], кто взял в руки оружие, не подобает искать помощи у безоружных ног.[1705]
Многие люди, рабы желудка и сна, проводят жизнь без образования и воспитания, подобно бродягам, причем, вопреки природе, тело служит им для наслаждения, а душа – в тягость.
При единении и малое растет, при раздоре и величайшее распадается.
Прихоть случая управляет миром.
Ставь божеское на один уровень с человеческим.
Для тела и имущественных благ есть как начало, так и конец, и все, что зарождается, гибнет, и что умножается, оскудевает.
Каждый кузнец своего счастья.
Трудным представляется писать историю.
Дела важнее слов.
Слова сопоставлять с делами.
Стоя – одно, сидя – другое (говорит).
Мы в цвете лет, мы сильны духом.
Всякую войну легко начать, но крайне трудно кончить.
Победа, купленная кровью.
Дорогой мужества стремиться к славе.
Отвага заменяет крепостные стены.
Иметь общие желания и общие отвращения – именно в том состоит прочная дружба.
Кто больший друг, как не брату брат?
Страстность и гнев – худшие советчики.
На кого не действуют ни слава, ни опасности, того напрасно уговаривать.
Хороший человек, если на него не обращать внимания, становится только менее деятельным, а дурной более преступным.
Люди свое ценят дешево, желают чужого.
Богатство не уменьшает жадности.
Корыстолюбие отнимает у людей самые заветные чувства – любовь к отечеству, любовь семейную, любовь к добродетели и чистоте.
Скупость, словно пропитанная вредоносными зельями, расслабляет дух.
Больший позор – потерять приобретенное, чем совсем не быть приобретшим.
В печали и в несчастьях смерть не мучение, а упокоение от тягот.
(ок. 70 – ок. 140 гг.)
историк
Самых хищных чиновников (…) он [Веспасиан] нарочно продвигал на все более высокие места, чтобы дать им поживиться, а потом засудить, – говорили, что он пользуется ими, как губками, сухим дает возможность намокнуть, а мокрое выжимает.[1706]
Загладить позор былой своей скупости ему [Веспасиану] не удалось. (…) И даже на его похоронах Фавор, главный мим, выступая, по обычаю, в маске и изображая слова и дела покойника, во всеуслышанье спросил чиновников, во сколько обошлось погребальное шествие? И услышав, что в десять тысяч миллионов, воскликнул: «Дайте мне десять тысяч и бросайте меня хоть в Тибр!»[1707]
До сих пор речь шла о правителе, далее придется говорить о чудовище.[1708]
Под конец жизни он [Цезарь] стал осторожнее принимать бой: чем больше за ним побед, рассуждал он, тем меньше следует полагаться на случай, так как никакая победа не принесет ему столько, сколько может отнять одно поражение.[1709]
[Клавдий] уверял, будто нарочно притворялся глупцом при Гае [Калигуле], так как иначе не остался бы жив и не достиг бы своего положения, однако никого этим не убедил, так как немного спустя появилась книжка под заглавием «Вознесение дураков», в которой говорилось, что притворных глупцов не бывает.[1710]
Правителям (…) живется хуже всего: когда они обнаруживают заговоры, никто им не верит, покуда их не убьют.[1711]
Насколько Нерон потерял добродетели своих предков, настолько же он сохранил их пороки, словно родовое наследство.[1712]
Тиберий долго колебался, прежде чем принять верховную власть после смерти Августа. (…) Кто-то в лицо ему заявил, что иные медлят делать то, что обещали, а он медлит обещать то, что уже делает.[1713]
Цезарю подобает умереть стоя.
Хороший пастух снимает с овец шерсть, а не шкуру.
Кто не порицает клеветников, тот поощряет их.
Лиса меняет шкуру, но не нрав.
(ок. 4 гг. до н.э. – ок. 65 гг. н.э.)
сын Сенеки Старшего, писатель, философ-стоик, воспитатель и советник Нерона
Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для благодеяния.[1714]
Вина не должна падать на наш век. И предки наши жаловались, и мы жалуемся, да и потомки наши будут жаловаться на то, что нравы развращены, что царит зло, что люди становятся все хуже и беззаконнее. Но все эти пороки остаются теми же (…), подобно тому как море далеко разливается во время прилива, а при отливе снова возвращается в берега.[1715]
Страх внушают не только самые отважные животные, но и самые неподвижные, благодаря своему вредоносному яду.[1716]
Поздно оказал благодеяние тот, кто оказал его просящему.[1717]
Не следует принимать благодеяний от всех. От кого же принимать? (…) От тех, кому мы сами желали бы их оказать.[1718]
В благодеяниях кредитора следует выбирать с большей тщательностью, чем в деньгах.[1719]
Кто принял благодеяние с благодарностью, тот (…) уплатил уже первый взнос за него.[1720]
Кто приносит благодарность, удаляя свидетелей, тот человек неблагодарный.[1721]
Некоторые знатные и благородные женщины считают свои годы не по числу консулов, а по числу мужей, и разводятся, чтобы выйти замуж, а выходят замуж, чтобы развестись.[1722]
Дело дошло уже до того, что ни одна женщина не имеет мужа для чего-либо иного, как только для возбуждения любовника.[1723]
Награда за высокие подвиги заключается в них самих.[1724]
Никто, обладая здравым умом, не боится богов, так как неразумно страшиться спасительного, и никто не любит тех, кого боится.[1725]
Бывает красноречивым даже тот, кто молчит, и храбрым даже тот, кто сидит сложа руки, или даже – у кого руки связаны.[1726]
Общественное мнение – (…) дурной истолкователь.[1727]
Лучше (…) помогать и злым ради добрых, чем лишать помощи добрых ради злых.[1728]
Луций Сулла уврачевал отечество средствами более тяжкими, чем были самые опасности.[1729]
Пусть каждый спросит себя: не жалуются ли все на чью-нибудь неблагодарность? Но не может быть того, чтобы все жаловались, если не надо жаловаться на всех. Следовательно, все неблагодарны.[1730]
«На этой стороне явное большинство». – Значит, именно эта сторона хуже. Не настолько хорошо обстоят дела с человечеством, чтобы большинство голосовало за лучшее: большая толпа приверженцев всегда верный признак худшего.[1731]
Когда я вспоминаю все свои речи, я завидую немым.[1732]
Всякая жестокость происходит от немощи.[1733]
Что я хочу извлечь из добродетели? Ее саму. (…) Она сама себе награда.[1734]
Не наука добродетели, а наука нищеты была главным делом его жизни. (О кинике Деметрии, который доходил до крайностей аскетизма).[1735]
Перестань корить философов богатством: никто не приговаривал мудрость к бедности.[1736]
Карман у него [мудреца] будет открытый, но не дырявый: из него много будет выниматься, но ничего не будет высыпаться.[1737]
Некоторые из мудрых мужей называли гнев кратковременным помешательством.[1738]
Что-что, а вредить все люди умеют неплохо.[1739]
Никакое лечение не может считаться жестоким, если его результат – выздоровление.[1740]
Любое чувство – столь же плохой исполнитель, сколь и распорядитель.[1741]
Всякое почти вожделение (…) мешает осуществлению того, к чему стремится.[1742]
Гнев делает мужественнее лишь того, кто без гнева вообще не знал, что такое мужество.[1743]
Насколько человечнее (…) не преследовать их [грешников], но попытаться вернуть назад! Ведь если человек, не зная дороги, заблудится среди вспаханного поля, лучше вывести его на правильный путь, чем выгонять с поля палкой.[1744]
Согрешающего нужно исправлять: увещанием и силой, мягко и сурово; (…) тут не обойтись без наказания, но гнев недопустим. Ибо кто же гневается на того, кого лечит?[1745]
Гнев – самый женственный и ребяческий из пороков. – «Однако он встречается и у мужей». – «Конечно, потому что и у мужей бывает женский или детский характер».[1746]
Честолюбие [тиранов] (…) хочет (…) заполнить одним-единственным именем весь календарь, назвать в честь одного имени все поселения на земном шаре.[1747]
Мы начинаем смеяться со смеющимся, печалимся, попав в толпу горюющих, и приходим в возбуждение, глядя, как другие состязаются.[1748]
Самый мужественный муж, берясь за оружие, бледнеет; у самого неустрашимого и яростного солдата при сигнале к бою немного дрожат коленки; (…) и у самого красноречивого оратора, когда он готовится произнести речь, холодеют руки и ноги.[1749]
Есть люди, отличающиеся постоянной свирепостью и радующиеся человеческой крови. (…) Это не гнев, это зверство. Такой человек вредит другим не потому, что его обидели; наоборот, он готов принять обиду, лишь бы получить возможность вредить.[1750]
Всякий гнев превращается в печаль либо из-за раскаяния, либо от неутоленности.[1751]
[Люди толпы] живут, точно в гладиаторской школе: с кем сегодня пили, с тем завтра дерутся.[1752]
Мудрец никогда не перестанет гневаться, если начнет. (…) Если, по-твоему, мудрец должен чувствовать гнев, какого требует возмутительность каждого преступления, то ему придется не гневаться, а сойти с ума.[1753]
Среди прочих недостатков нашей смертной природы есть и этот – (…) не столько неизбежность заблуждения, сколько любовь к своим заблуждениям.[1754]
Если (…) сердиться на молодых и старых за то, что они грешат, (…) придется сердиться и на новорожденных – за то, что они непременно будут грешить.[1755]
Нужно либо смеяться надо всем, либо плакать.[1756]
Отдельных солдат полководец может наказывать по всей строгости, но если провинилось все войско, ему придется оказать снисхождение. Что удерживает мудреца от гнева? Обилие грешников.[1757]
Вокруг (…) столько скверно живущих, а точнее сказать, скверно гибнущих людей.[1758]
Постоянному и плодовитому злу должен противостоять медленный и упорный труд: не для того, чтобы уничтожить его, но для того, чтобы оно нас не одолело.[1759]
Гнев сам по себе безобразен и не страшен. (…) Мы боимся гнева, как дети – темноты, как звери – красных перьев.[1760]
Страх всегда возвращается и, словно волна, окатывает тех, кто его вызывает.[1761]
Кто возвеличился за счет чужого страха, не бывает свободен от собственного. Как дрожит сердце в львиной груди от малейшего шороха! (…) Все, что внушает ужас, само трепещет.[1762]
Дух добьется всего, что сам себе прикажет.[1763]
Иной приучил себя довольствоваться коротким сном и бодрствует почти сутки напролет, нисколько не утомляясь; можно выучиться бегать по тоненькой и почти отвесно натянутой веревке; переносить чудовищные грузы, неподъемные для обычного человека; погружаться в море на непомерную глубину и долго обходиться под водой без дыхания. (…) За столь упорные занятия не получают либо вовсе никакого, либо несоразмерно маленькое вознаграждение. (…) И тем не менее, несмотря на то, что награда ожидала их совсем небольшая, они довели свой труд до конца.[1764]
Многие утверждали, что путь к добродетелям крут и тернист; ничего подобного: можно дойти и по ровной дороге. (…) Что требует от вас меньше напряжения, чем милосердие, и больше, чем жестокость? Стыдливость не доставит вам хлопот, сладострастие вечно занято по горло. Одним словом, блюсти любую добродетель совсем не трудно, пороки же требуют постоянного внимания.[1765]
Есть ли (…) такой порок, у которого был бы недостаток в защитниках?[1766]
«Разве не бывает случаев, возбуждающих гнев?» – Вот именно в этих случаях и нужно решительнее всего подавлять его. (…) Пирр, знаменитейший наставник в гимнастических состязаниях, всем, кого тренировал, давал, говорят, одно и то же наставление: не поддаваться гневу. Ибо гнев нарушает все правила искусства.[1767]
«Иногда оратору полезно бывает разгневаться – он тогда говорит лучше». – Совершенно верно, но не разгневаться, а изобразить гнев. Так и актеры, произнося стихи, волнуют народ не гневом своим, а хорошим подражанием гневу. То же самое относится (…) к выступающим на сходках. (…) И часто сыгранное чувство производит куда более сильное действие, чем подлинное.[1768]
Легко придать правильную форму душе, пока она еще мягкая; трудно искоренить пороки, которые повзрослели вместе с нами.[1769]
Умеренное удовольствие снимает душевное напряжение.[1770]
Дух растет, когда ему дают волю; поникает, когда его принуждают к рабскому повиновению.[1771]
Нельзя, чтобы ему [мальчику] пришлось терпеть унижения или рабство; пусть ему никогда не придется ни просить, ни умолять; то, что он когда-то был вынужден просить, не пойдет ему на пользу; пусть без просьб получает все в подарок – ради самого себя, или совершённых добрых поступков, или ради того добра, которого мы ждем от него в будущем.[1772]
В борьбе надо стремиться не сделать другому больно, а победить.[1773]
Не сможет противостоять ударам тот, кому никогда ни в чем не было отказа.[1774]
Разве ты не видишь, что люди чем счастливее, тем гневливее? Это особенно заметно у богатых, знатных и чиновных.[1775]
Надо, чтобы мальчик никогда ничего не мог добиться гневом; мы сами предложим ему, когда он будет спокоен, то, чего не давали, пока он требовал с плачем.[1776]
Отложенное наказание мы всегда можем при вести в исполнение, но уже исполненное никак нельзя забрать назад.[1777]
Самое великодушное прощение – это не знать, в чем кто перед тобой провинился.[1778]
У подозрительности никогда не будет недостатка в доводах.[1779]
Что совершено без умысла – не обида.[1780]
Глупо гневаться на животных, но не умнее и на детей, а также на всех прочих, мало чем отличающихся от детей в рассуждении благоразумия.[1781]
Боги (…) и не желают, и не умеют причинять зло (…); обидеть кого-нибудь для них так же немыслимо, как побить самих себя.[1782]
Если мы желаем быть во всем справедливыми судьями, то давайте прежде всего убедим себя в том, что никто из нас не без греха. Ведь именно в этом главный источник нашего возмущения: «Я-то ни в чем не виноват» и «ничего не сделал». Ничего подобного: просто ты ни в чем не признаешься! (…) Если в чем-то мы и остались невинны, то только потому, что нам не удалось преступить закон – не повезло.[1783]
Часто бывает, что, желая польстить одному, обижают при этом другого.[1784]
Чужие пороки у нас на глазах, а свои за спиной.[1785]
Главное лекарство от гнева – отсрочка.[1786]
Если кто-то хочет сообщить тебе нечто [о другом человеке] не иначе, как по секрету, тому (…) нечего тебе сообщить.[1787]
Тебя обидел добрый человек? – Не верь. Дурной? – Не удивляйся.[1788]
Внутри каждого из нас царская душа, каждый хочет, чтобы ему было все позволено, но не хочет быть жертвой чужого произвола.[1789]
Фабий [Кунктатор] говорит, что нет ничего позорнее для полководца, чем оправдываться: «Я не думал, что так выйдет». По-моему, нет ничего позорнее для человека вообще.[1790]
Наказание всегда должно считаться не с прошлым, а с будущим, ибо оно есть выражение не гнева, а предосторожности.[1791]
Самый обидный род мести – признать обидчика недостойным нашей мести.[1792]
Многие, ища возмездия за легкие обиды, сами делают их более глубокими для себя. Велик и благороден тот, кто спокойно слушает лай мелких собачонок, как крупный и сильный зверь.[1793]
Обиды от власть имущих нужно сносить не просто терпеливо, но с веселым лицом: если они решат, что и впрямь задели вас, непременно повторят.[1794]
Стоит прислушаться к примечательным словам человека, состарившегося в услужении у царей. Когда кто-то спросил его, как ему удавалось достичь столь редкой при дворе вещи, как старость, он отвечал: «Я принимал обиды и благодарил за них».[1795]
Ссориться с равным рискованно, с высшим – безумно, с низшим – унизительно.[1796]
В душах, развращенных большим успехом, есть самая скверная черта: они ненавидят тех, кого обидели.[1797]
Так все слабые существа: если до них только чуть дотронуться, им кажется, что их уже ударили.[1798]
Пускай кто-то сердится: ты в ответ сделай ему что-нибудь хорошее. Вражда сама угаснет, если од на из двух сторон откажется ее поддерживать: сражаться могут лишь двое равных соперников.[1799]
Если человек подошел к зеркалу, готовый перемениться, значит, он уже переменился.[1800]
Если мы полагаем, что кто-то выказал нам презрение, мы не можем не быть мельче его.[1801]
Мщение есть признание, что нам больно.[1802]
Обидчик либо сильнее тебя, либо слабее; если слабее, пощади его, если сильнее – себя.[1803]
Есть люди, не желающие браться за легкие дела, но желающие, чтобы все, за что они ни возьмутся, давалось легко.[1804]
Самые тяжелые и неукротимые от природы характеры терпеливы к ласке. Ни одно существо не бросается в испуге на того, кто его гладит.[1805]
Борьба питает сама себя и не выпускает того, кто слишком глубоко в нее втянулся. Легче удержаться от ссоры, чем потом из нее выйти.[1806]
По старой поговорке «усталый ищет ссоры»; то же можно сказать и об изнуренном голодом или жаждой, да и обо всяком другом, сильно чем-нибудь удрученном человеке. (…) Пораженная недугом душа возмущается от любой мелочи, вплоть до того, что простое приветствие, письмо, вопрос или несколько незначащих слов вызывают иных людей на ссору.[1807]
Усталым глазам полезно смотреть на зелень.[1808]
Не полезно все видеть и все слышать. Нас миновали бы многие обиды – ведь большинство из них не задевают того, кто о них не знает. Ты не хочешь быть гневливым? – Не будь любопытным.[1809]
Большинство людей сердятся из-за обид, которые они сами сочинили, придавая глубокий смысл пустякам.[1810]
Гнев приходит к нам часто, но чаще мы приходим к нему.[1811]
Пока ты в гневе, тебе не должно быть дозволено ничего. Почему? Именно потому, что ты желаешь, чтобы было дозволено все.[1812]
Разгладим лицо, сделаем голос тише, а походку – медленнее; постепенно в подражание внешнему преобразуется и внутреннее.[1813]
Всякое возмущение подневольного человека обращается ему же в мучение. (…) Нет такого тесного ярма, которое не причинило бы меньше боли тому, кто влачит его, чем тому, кто пытается его сбросить.[1814]
Если благоразумный человек сказал что-то неприятное нам – поверим ему; если дурак – простим.[1815]
Признак истинного величия – не ощущать ударов. Так огромный зверь не спеша оглядывается и спокойно взирает на лающих собак.[1816]
Все, что не нравится нам в других, каждый из нас может, поискав, найти в себе самом (…) Нужно быть терпимее друг к другу, нам приходится жить дурными среди дурных.[1817]
Гневаемся все мы дольше, чем ощущаем причиненную [нам] боль.[1818]
Иногда боль, а иногда случай делают слабого сильнее самого сильного.[1819]
Большая часть того, что вызывает в нас гнев, – ото препятствия, а не удары.[1820]
Неправость нашего гнева делает его более упорным: мы расходимся все пуще и не желаем перестать, словно сила нашей вспышки может служить доказательством ее справедливости.[1821]
Никогда не будет счастлив тот, кого мучит мысль, что есть кто-то счастливее. Я получил меньше, чем надеялся? – но, может быть, я надеялся на большее, чем заслуживал.[1822]
Среди убийц божественного Юлия было больше друзей, чем недругов, ибо он не исполнил их неисполнимых надежд. (…) Вот так и вышло, что он увидал вокруг своего кресла своих бывших соратников с обнаженными мечами, (…) ставших помпеянцами лишь после смерти Помпея.[1823]
Кто смотрит на чужое, тому не нравится свое.[1824]
Человек, завидующий немногим, не видит за собственной спиной огромного скопления зависти всех тех, кому далеко до него.[1825]
Ты лучше благодари за то, что получил. Остального жди и радуйся, что не получил всего.[1826]
Ты ведешь неверные записи в своей расчетной книге: то, что ты дал, оцениваешь дорого, то, что получил, – дешево.[1827]
Деньги насквозь пропитаны нашей кровью.[1828]
Насколько достойнее смеха то, из-за чего мы то и дело льем слезы![1829]
Поверь мне, все, что зажигает нас страшным пожаром, – сущие пустяки, не серьезнее тех, из-за которых дерутся и ссорятся мальчишки.[1830]
Кто никогда ничему не выучился, тот не хочет ничему учиться.[1831]
Этого ты предостерег правильно, но чересчур свободным тоном: и вместо того, чтобы исправить, обидел человека. На будущее смотри не только то, правду ли ты говоришь, но и на того, кому говоришь: переносит ли он правду.[1832]
Баловень счастья (…) считает, что труднодоступная дверь – первый признак блаженного и могущественного человека. Видимо, он не знает, что труднее всего открываются ворота тюрьмы.[1833]
Ты косо глядишь на кого-то из-за того, что он дурно говорил о твоем таланте. Неужели ты считаешь каждое его слово законом? И неужели Энний [римский трагик] должен возненавидеть тебя оттого, что его поэмы не доставляют тебе удовольствия, (…) а Цицерон – стать твоим врагом из-за того, что ты пошутил насчет его стихов?[1834]
Первую вспышку гнева мы не осмелимся унимать словами. Она глуха и безумна. (…) Лекарства приносят пользу, если давать их в промежутках между приступами.[1835]
Гнев, (…) когда окостенеет, затвердеет, (…) превращается в ненависть.[1836]
В перерывах между утренними зрелищами нам обычно показывают на арене сражение привязанных друг к другу быка и медведя: они рвут и терзают друг друга, а рядом их поджидает человек, которому поручено в конце прикончить обоих. То же самое делаем и мы, нанося удары людям, с которыми мы связаны, а рядом с победителем и побежденным уже стоит их конец, причем очень близкий. Нам ведь осталось-то столечко! Что бы нам прожить эту капельку времени в мире и покое![1837]
Часто ссору прекращает раздавшийся по соседству крик «Пожар!».[1838]
Что хуже смерти можешь ты пожелать тому, на кого гневаешься? Так успокойся: он умрет, даже если ты палец о палец не ударишь.[1839]
Я скорее прощу того, кто нанес врагу рану, а не того, кто мечтает посадить ему чирей: тут уже не только злая, но и ничтожно мелкая душонка.[1840]
О сколь презренная вещь – человек, если не поднимается он выше человеческого![1841]
Что такое бог? – Все, что видишь, и все, чего не видишь.[1842]
Уже старик, он [Ганнибал] не переставал искать войны в любом уголке света: настолько, обходясь без родины, не мог он обходиться без врага.[1843]
Нет числа тем, кто владел народами и городами; тех, кто владел собой, можно перечесть по пальцам.[1844]
Все происходит по божественному определению: плакать, стонать и жаловаться – значит отпасть от бога.[1845]
Свободен тот, кто избежал рабства у самого себя: это рабство – постоянное и неодолимое, день и ночь равно гнетущее, без передышки, без отпуска.[1846]
Быть рабом самого себя – тяжелейшее рабство.[1847]
Добродетель найти трудно, требуется и наставник и руководитель; а порокам живо выучиваются без всякого учителя.[1848]
Если я и бываю доверчив, то только до известной степени и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.[1849]
Люди растрачивают всю свою жизнь, чтобы достать то, что им будто бы нужно для жизни.[1850]
Изящно возразил мудрый [Гай] Лелий какому-то человеку, сказавшему: «В мои шестьдесят лет…» – «Скажи лучше „не мои шестьдесят“». Привычка исчислять утраченные нами годы мешает нам понять, что суть жизни – в ее неуловимости, а удел времени – всегда оставаться не нашим.[1851]
Покамест все идет как обычно, грандиозность происходящего скрадывается привычкой. Так уж мы устроены, что повседневное, будь оно даже достойно всяческого восхищения, нас мало трогает. (…) У солнца нет зрителей, пока оно не затмится. (…) Настолько больше свойственно нам от природы восхищаться новым, нежели великим.[1852]
Кто думает, будто природа может делать лишь то, что она делает часто, тот сильно недооценивает ее возможности.[1853]
Люди грядущего поколения будут знать многое, неизвестное нам, и многое останется неизвестным для тех, кто будет жить, когда изгладится всякая память о нас. Мир не стоит ломаного гроша, если в нем когда-нибудь не останется ничего непонятного.[1854]
И ты удивляешься, что мудрость до сих пор еще не исполнила своего предназначения! Даже испорченность – и та еще не показала себя целиком; она только-только выходит на свет. А ведь ей мы отдаем все свои силы.[1855]
Победа без риска – победа без славы[1856]
Для самопознания необходимо испытание: никто не узнает, что он может, если не попробует.[1857]
Всякий, кто кажется избежавшим зла, просто его еще не дождался.[1858]
От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.[1859]
Самая крепкая часть тела – та, которой чаще всего пользуются.[1860]
«Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?» – А он не допускает. Он ограждает их от всех несчастий: от преступлений и гнусностей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей?[1861]
Презирайте бедность: никто не бывает при жизни так беден, как был при рождении. Презирайте боль: она уйдет от вас, либо вы от нее уйдете.[1862]
Короткую жизнь мы не получаем, а делаем ее такой; мы не бедны, а расточительны.[1863]
Нет человека, желающего разделить с другими деньги, а скольким раздает каждый свою жизнь![1864]
Марк Цицерон (…) ни в счастье не был спокоен, ни в несчастье – терпелив.[1865]
Каждый торопит свою жизнь и страдает от тоски по будущему и отвращения к настоящему.[1866]
Время твоей жизни (…) движется беззвучно, ничем не выдавая быстроты своего бега.[1867]
Есть ли на свете кто-нибудь глупее людей, которые хвастаются своей мудрой предусмотрительностью? (…) За счет своей жизни они устраивают свою жизнь, чтобы она стала лучше.[1868]
Откладывать что-то на будущее – худший способ проматывать жизнь: (…) вы отдаете настоящее в обмен на обещание будущего.[1869]
Грядущее неведомо; живи сейчас![1870]
Самая короткая жизнь – у занятых людей.[1871]
Души занятых людей, словно волы, впряженные в ярмо, не могут ни повернуть, ни оглянуться.[1872]
Один из (…) любителей наслаждений, (…) после того как его на руках вынесли из бани и усадили в кресло, спросил: «Я уже сижу?» Ты полагаешь, что человек, не знающий, сидит ли он, в состоянии уразуметь, живет ли он?[1873]
Если только у мертвых сохраняется какое-то чувство, [Гай Калигула] ужасно злится, что он умер, а римский народ все еще живет.[1874]
Некоторые болезни следует лечить, не рассказывая о них больному. Многие умерли оттого, что узнали, чем больны.[1875]
[Людей], через тысячу унижений достигших высочайших почестей, тревожит ужасная мысль, что они страдали всего лишь ради надгробной надписи.[1876]
Гнусен тот, кто, утомленный скорее жизнью, чем трудом, умирает при исполнении служебных обязанностей.[1877]
Большинство людей (…) жаждут работать дольше, чем могут, (…) и сама старость лишь оттого им в тягость, что не позволяет работать.[1878]
Гай Туранний, (…) когда более чем в девяностолетнем возрасте (…) получил (…) освобождение от должности прокуратора, попросил, чтобы его положили на кровать и чтобы стоящие вокруг домочадцы причитали, словно над покойником. (…) Неужели так приятно умереть занятым человеком?[1879]
Добровольно решиться на отдых людям труднее, чем заслужить его по закону.[1880]
Гераклит всякий раз, как выходил на люди, плакал, а Демокрит смеялся: одному все, что мы делаем, казалось жалким, а другому – нелепым.[1881]
Мысль о боли мучит нас не меньше самой боли.[1882]
Как мы относимся к детям, так мудрец относится ко всем людям, ибо они не выходят из детства ни к зрелости, ни до седых волос, ни когда и седых волос уже не останется.[1883]
Если нас очень огорчает чье-то презрение, значит, нам особенно приятно было бы уважение именно этого человека.[1884]
Вступая в препирательство с кем-то, мы признаем его своим противником, а следовательно, равным себе, даже если мы и победим в стычке.[1885]
Один и тот же рассказ может рассмешить нас, если нас двое, и возмутить, если его слышит много народу; мы не позволяем другим заикнуться о том, о чем сами говорим постоянно.[1886]
Чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды.[1887]
Отвоюй себя для себя самого.[1888]
Смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, – ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти.[1889]
Все у нас чужое, лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает.[1890]
Все меня прощают, никто не помогает.[1891]
Кто везде – тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множество, а друзей нет.[1892]
Ничто так не вредит здоровью, как частая смена лекарств.[1893]
Если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь, – и довольно.[1894]
Во всем старайся разобраться вместе с другом, но прежде разберись в нем самом.[1895]
Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право быть вероломным.[1896]
Порок – и верить всем, и никому не верить, только (…) первый порок благороднее, второй – безопаснее.[1897]
Некоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное.[1898]
Нас чтут как стариков, хотя в нас живут пороки мальчишек, и не только мальчишек, но и младенцев; ведь младенцы боятся вещей пустяшных, мальчишки – мнимых, а мы – и того и другого.[1899]
Никакое зло не велико, если оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе.[1900]
Спокойная жизнь – не для тех, кто слишком много думает о ее продлении.[1901]
Кто презирает собственную жизнь, тот стал хозяином твоей.[1902]
Гнев рабов погубил не меньше людей, чем царский гнев.[1903]
Само имя философии вызывает достаточно ненависти.[1904]
Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить.[1905]
Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной.[1906]
Слаб духом тот, кому богатство не по силам.[1907]
Одна цепь связывает стража и пленного.[1908]
Нас мучит и будущее, и прошедшее. (…) Никто не бывает несчастен только от нынешних причин.[1909]
Некоторых больных надо поздравлять и с тем, что они почувствовали себя больными.[1910]
Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку.[1911]
Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров.[1912]
Нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься.[1913]
Люди учатся, обучая. [Отсюда пословица: «Уча, учимся».][1914]
«Но ради чего я учился?» – Нечего бояться, что труд твой пропал даром: ты учился для себя самого.[1915]
Фортуна не сбивает с пути – она опрокидывает и кидает на скалы.[1916]
Как много поэты говорят такого, что или сказано, или должно быть сказано философами![1917]
Художнику приятней писать картину, чем ее окончить. (…) Пока он писал, его радовало само искусство. Отрочество наших детей щедрее плодами, но их младенчество нам милее.[1918]
Кто завел друга, чтобы тот выручил из цепей, тот покинет его, едва загремят оковы.[1919]
Люди (…) шепотом возносят (…) богам постыднейшие мольбы.[1920]
Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.[1921]
Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.[1922]
Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.[1923]
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.[1924]
Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.[1925]
Смерть (…) должна быть перед глазами и у старика, и у юноши – ведь вызывают нас не по возрастному списку.[1926]
Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.[1927]
Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. (…) Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: «Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен». А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.[1928]
Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.[1929]
Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.[1930]
Воображение (…) доставляет нам больше страданий, чем действительность. (…) Многое мучит нас больше, чем нужно, многое – прежде, чем нужно.[1931]
Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.[1932]
Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.[1933]
Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)[1934]
До чего противно легкомыслие тех, (…) кто перед кончиной начинает надеяться заново. (…) Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?[1935]
Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.[1936]
Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.[1937]
Мы не должны ни во всем уподобляться (…) толпе, ни во всем от нее отличаться. (…) Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.[1938]
Чего ты дожидаешься? (…) Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! (…) Такова цепь желаний: одно родит другое.[1939]
Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.[1940]
Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.[1941]
Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.[1942]
Малая ссуда делает человека твоим должником, большая – врагом.[1943]
[Благодеяния надо] не разбрасывать, а распределять. (…) Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.[1944]
Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.[1945]
Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.[1946]
Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.[1947]
Все заботятся, не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно – это всем доступно, жить долго – никому.[1948]
Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.[1949]
Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. (…) Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А (…) некоторые кончают жить, так и не начав.[1950]
Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо (…) чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.[1951]
Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.[1952]
Поверь мне, (…) смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.[1953]
Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.[1954]
Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.[1955]
Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. (…) «Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих».[1956]
Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.[1957]
Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть (…) еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.[1958]
Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего не стоит.[1959]
Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.[1960]
«Размышляй о смерти!» – Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж наверное вне всякой власти.[1961]
Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость покупается ежедневно.[1962]
Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя? (Со ссылкой на Сократа).[1963]
Насколько выше была б ему цена, если б толпа ценила его пониже.[1964]
Передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным временное улучшение заменяет здоровье.[1965]
Не смей пересчитывать всех, кто тебе страшен. (…) К твоей смерти доступ открыт только одному, сколько бы врагов тебе ни угрожало.[1966]
Только низким путем можно снискать любовь низких.[1967]
По-моему, умирая, человек мужественнее, чем перед смертью. Когда смерть пришла, она и невежде дает силу духа не бежать от неизбежного.[1968]
Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти и сама есть лишь путь к ней.[1969]
Мы боимся не смерти, а мыслей о смерти – ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах.[1970]
Стыдно человеку, который одолел самые высокие вершины, обременять богов. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым![1971]
Из тесного угла можно вознестись к небу – только воспрянь.[1972]
Жизнь наша коротка, и сами мы еще больше сокращаем ее своим непостоянством, каждый раз начиная жить наново. Мы дробим ее на мелкие части и рвем в клочки.[1973]
Где что-нибудь выдается и бросается в глаза, там не все ровно. (…) [У] величайших людей (…) каждая черта в произведении так сплетена с другою, что невозможно что-либо изъять, не разрушив целого.[1974]
Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у кого весь облик не позволит восхищаться отдельными чертами.[1975]
Одно дело помнить, другое знать! (…) Знать – это значит делать и по-своему, (…) не оглядываясь всякий раз на учителя. (…) Не становись второю книгой![1976]
Идущий следом за другим ничего не найдет, потому что не ищет.[1977]
Истина открыта для всех, ею никто не завладел.[1978]
Говорят, что начало – это уже полдела; то же относится и к нашей душе: желание стать добродетельными – полпути к добродетели.[1979]
Дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред.[1980]
Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся в уме смерти не боятся – и позор тем, кому разум не дает такой же безмятежности, какую дарует глупость.[1981]
В пространных рассуждениях, написанных заранее и прочитанных при народе, шуму много, а доверительности нет. Философия – это добрый совет, а давать советы во всеуслышанье никто не станет.[1982]
Великая душа пренебрегает великим и предпочитает умеренное чрезмерному.[1983]
Нет несчастнее зашедших так далеко, что прежде излишнее становится для них необходимым.[1984]
Нет лекарства для того, у кого пороки стали нравами.[1985]
В речах перед народом нет ни слова истины: их цель – взбудоражить толпу, мгновенно увлечь неискушенный слух, они уносятся, не давая над собою подумать.[1986]
Пусть оратор (…) говорит не быстрей и не больше, чем могут выдержать уши.[1987]
Многим не хватает только благосклонности судьбы, чтобы сравняться жестокостью, и честолюбием, и жаждой роскоши с самыми худшими. Дай им силы на все, чего они хотят, и ты узнаешь, что хочется им того же.[1988]
Мы считаем купленным лишь приобретенное за деньги, а на что тратим самих себя, то зовем даровым (…) Всякий ценит самого себя дешевле всего.[1989]
Кто сохранил себя, тот ничего не потерял, но многим ли удается сохранить себя?[1990]
Мы живем так, что внезапно увидеть нас – значит поймать с поличным.[1991]
Все, если взглянуть на изначальное происхождение, ведут род от богов.[1992]
За всеми нами одинаковое число поколений, происхожденье всякого лежит за пределами памяти.[1993]
Нет царя, что не произошел бы от раба, и нет раба не царского рода. (Со ссылкой на Платона).[1994]
Одной молитвой опровергаем другую. Желания у нас в разладе с желаниями.[1995]
Жизнь любого занята завтрашним днем. (…) Люди не живут, а собираются жить.[1996]
Мы лжем и без причин, по одной привычке.[1997]
Обходись со стоящими ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обходились стоящие выше.[1998]
Нет рабства позорнее добровольного.[1999]
Любовь не уживается со страхом.[2000]
Цари забывают, как сильны они сами и как слабы другие, и чуть что – распаляются гневом, словно от обиды. (…) Для того и нужна им обида, чтобы кому-нибудь повредить.[2001]
Разве что-нибудь было не «совсем недавно»? Совсем недавно я был мальчиком и сидел у философа Сотиона, совсем недавно начал вести дела в суде, совсем недавно потерял к этому охоту, а там и силы. Безмерна скоротечность времени, и ясней всего это видно, когда оглядываешься назад. Взгляд, прикованный к настоящему, время обманывает, ускользая при своей быстроте легко и плавно. (…) Минувшее пребывает в одном месте, равно обозримое, единое и недвижное, и все падает в его глубину.[2002]
Что ты веселишься, если тебя хвалят люди, которых сам ты не можешь похвалить?[2003]
Ты заблуждаешься, полагая, что только в морском плавании жизнь отделена от смерти тонкою преградой: повсюду грань между ними столь же ничтожна. Не везде смерть видна так близко, но везде она стоит так же близко[2004]
Рассказывать сны – дело бодрствующего; признать свои пороки – признак выздоровления.[2005]
Мы думаем, будто смерть будет впереди, а она будет, и была. То, что было до нас, – та же смерть.[2006]
Изнеженность обрекла нас на бессилие, мы не можем делать то, чего долго не хотели делать.[2007]
Постоянство и упорство в своем намерении – вещи такие замечательные, что и упорная лень внушает уважение.[2008]
Голос мешает больше, чем шум, потому что отвлекает душу, тогда как шум только наполняет слух и бьет по ушам.[2009]
Взгляни на него: (…) он ворочается с боку на бок, стараясь (…) поймать хоть легкую дрему, и, ничего не слыша, жалуется, будто слышит. Какая тут, по-твоему, причина? Шум у него в душе: ее нужно утихомирить, в ней надо унять распрю; нельзя считать ее спокойной только потому, что тело лежит неподвижно.[2010]
У каждого потемнеет в глазах, если он, стоя у края бездны, взглянет в ее глубину. Это – не страх, а естественное чувство, неподвластное разуму. Так храбрецы, готовые пролить свою кровь, не могут смотреть на чужую, так некоторые падают без чувств, если взглянут на свежую или старую, загноившуюся рану либо прикоснутся к ней, а другие легче вынесут удар меча, чем его вид.[2011]
Никто не остается в старости тем же, чем был в юности, завтра никто не будет тем, кем был вчера. Наши тела уносятся наподобие рек. (…) Я сам изменяюсь, пока рассуждаю об изменении всех вещей. Об этом и говорит Гераклит: «Мы входим, и не входим дважды в один и тот же поток». Имя потока остается, а вода уже утекла.[2012]
[В мире] пребывает все, что было прежде, но иначе, чем прежде: порядок вещей меняется.[2013]
Что такое конец жизни – ее отстой или нечто самое чистое и прозрачное (…). Ведь дело в том, что продлевать – жизнь или смерть.[2014]
Многих красота какого-нибудь полюбившегося слова уводит к тому, о чем они писать не собирались.[2015]
Лесть всех делает дураками, каждого в свою меру.[2016]
[Истинная радость], не будучи чужим подарком, (…) не подвластна и чужому произволу. Что не дано фортуной, того ей не отнять.[2017]
Я стараюсь, чтобы каждый день был подобием целой жизни.[2018]
Несчастен не тот, кто делает по приказу, а тот, кто делает против воли.[2019]
Кратчайший путь к богатству – через презрение к богатству.[2020]
Мы ищем в слезах доказательство нашей тоски и не подчиняемся скорби, а выставляем ее напоказ. (…) И в скорби есть доля тщеславия![2021]
Для меня думать об умерших друзьях отрадно и сладко. Когда они были со мной, я знал, что я их утрачу, когда я их утратил, я знаю, что они были со мной.[2022]
Перестань дурно истолковывать милость фортуны. То, что ею отнято, она прежде дала![2023]
Кто не мог любить больше, чем одного, тот и одного не слишком любил.[2024]
Ты схоронил, кого любил; ищи, кого полюбить! (…) Предки установили для женщин один год скорби – не затем, чтобы они скорбели так долго, но чтобы не скорбели дольше.[2025]
[Об умерших:] Те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед.[2026]
Сочинения иных ничем не блещут, кроме имени.[2027]
Что такое смерть? Либо конец, либо переселенье. Я не боюсь перестать быть – ведь это все равно что не быть совсем; я не боюсь переселяться – ведь нигде не буду я в такой тесноте.[2028]
Что можно добавить к совершенному? Ничего; а если можно, значит, не было и совершенства.[2029]
Способность расти есть признак несовершенства.[2030]
Одиссей спешил к камням своей Итаки не меньше, чем Агамемнон – к гордым стенам Микен, – ведь любят родину не за то, что она велика, а за то, что она родина.[2031]
Если что перед глазами, оно не ценится; открытую дверь взломщик минует. Таков же обычай (…) У всех невежд: каждый хочет ворваться туда, где заперто.[2032]
Ты схоронил, кого любил; ищи, кого полюбить! (…) Предки установили для женщин один год скорби – не затем, чтобы они скорбели так долго, но чтобы не скорбели дольше.[2033]
[Об умерших:] Те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед.[2034]
Сочинения иных ничем не блещут, кроме имени.[2035]
Что такое смерть? Либо конец, либо переселенье. Я не боюсь перестать быть – ведь это все равно что не быть совсем; я не боюсь переселяться – ведь нигде не буду я в такой тесноте.[2036]
Что можно добавить к совершенному? Ничего; а если можно, значит, не было и совершенства.[2037]
Способность расти есть признак несовершенства.[2038]
Одиссей спешил к камням своей Итаки не меньше, чем Агамемнон – к гордым стенам Микен, – ведь любят родину не за то, что она велика, а за то, что она родина.[2039]
Если что перед глазами, оно не ценится; открытую дверь взломщик минует. Таков же обычай (…) У всех невежд: каждый хочет ворваться туда, где заперто.[2040]
Как распрямляется сжатое силой, так возвращается к своему началу все, что не движется непрерывно вперед.[2041]
Не так радостно видеть многих у себя за спиной, как горько глядеть хоть на одного, бегущего впереди.[2042]
Боги не привередливы и не завистливы; они пускают к себе и протягивают руку поднимающимся. Ты удивляешься, что человек идет к богам? Но и бог приходит к людям и даже – чего уж больше? – входит в людей.[2043]
Мы сетуем, что все достается нам и не всегда, и помалу, и не наверняка, и ненадолго. Поэтому ни жить, ни умирать мы не хотим: жизнь нам ненавистна, смерть страшна.[2044]
Немногим удается мягко сложить с плеч бремя счастья; большинство падает вместе с тем, что их вознесло, и гибнет под обломками рухнувших опор.[2045]
Пусть будет нашей высшей целью одно, говорить, как чувствуем, и жить, как говорим.[2046]
Век живи – век учись тому, как следует жить.[2047]
Почему он кажется великим? Ты меришь его вместе с подставкой.[2048]
Мы слышим иногда от невежд такие слова: «Знал ли я, что меня ждет такое?» – Мудрец знает, что его ждет все; что бы ни случилось, он говорит: «Я знал».[2049]
Разве не счел бы ты глупцом из глупцов человека, слезно жалующегося на то, что он еще не жил тысячу лет назад? Не менее глуп и жалующийся на то, что через тысячу лет он не будет жить.[2050]
Сатия (…) приказала написать на своем памятнике, что прожила девяносто девять лет. Ты видишь, старуха хвастается долгой старостью; а проживи она полных сто лет, кто мог бы ее вытерпеть?[2051]
Жизнь – как пьеса: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна.[2052]
Самое жалкое – это потерять мужество умереть и не иметь мужества жить.[2053]
Умрешь ты не потому, что хвораешь, а потому, что живешь.[2054]
Каждый несчастен настолько, насколько полагает себя несчастным.[2055]
Кто из нас не преувеличивает своих страданий и не обманывает самого себя?[2056]
Болезнь можно одолеть или хотя бы вынести. (…) Не только с оружьем и в строю можно доказать, что дух бодр и не укрощен крайними опасностями; и под одеялом [больного] видно, что человек мужествен.[2057]
Слава – тень добродетели.[2058]
Чтобы найти благодарного, стоит попытать счастье и с неблагодарными. Не может быть у благодетеля столь верная рука, чтобы он никогда не промахивался.[2059]
Мы ничего не ценим выше благодеянья, покуда его домогаемся, и ниже – когда получим.[2060]
Нет ненависти пагубнее той, что рождена стыдом за неотплаченное благодеянье.[2061]
Римский вождь (…), посылая солдат пробиться сквозь огромное вражеское войско и захватить некое место, сказал им: «Дойти туда, соратники, необходимо, а вернуться оттуда необходимости нет».[2062]
Усталость – цель всяких упражнений.[2063]
Луций Писон как однажды начал пить, так с тех пор и был пьян.[2064]
Опьяненье – не что иное, как добровольное безумье. Продли это состояние на несколько дней – кто усомнится, что человек сошел с ума? Но и так безумье не меньше, а только короче.[2065]
Велика ли слава – много в себя вмещать? Когда первенство почти что у тебя в руках, и спящие вповалку или блюющие сотрапезники не в силах поднимать с тобою кубки, когда из всего застолья на ногах стоишь ты один, когда ты всех одолел блистательной доблестью и никто не смог вместить больше вина, чем ты, – все равно тебя побеждает бочка.[2066]
Напившись вином, он [Марк Антоний] жаждал крови. Мерзко было то, что он пьянел, когда творил все это, но еще мерзостнее то, что он творил все это пьяным.[2067]
Так называемые наслаждения, едва перейдут меру, становятся муками.[2068]
Тот, кому завидуют, завидует тоже.[2069]
На чьей земле ты поселенец? Если все будет с тобою благополучно – у собственного наследника.[2070]
Стремиться знать больше, чем требуется, – это тоже род невоздержности. (…) Заучив лишнее, (…) из-за этого неспособны выучить необходимое.[2071]
Достоверно (…) только то, что нет ничего достоверного.[2072]
[В нынешних] книгах исследуется, (…) кто истинная мать Энея, (…) чему больше предавался Анакреонт, похоти или пьянству, (…) была ли Сафо продажной распутницей, и прочие вещи, которые, знай мы их, следовало бы забыть.[2073]
Все (…) познается легче, если (…) расчленено на части не слишком мелкие (…). У чрезмерной дробности тот же порок, что у нерасчлененности. Что измельчено в пыль, то лишено порядка.[2074]
Вы [чревоугодники] несчастны, ибо (…) голод ваш больше вашей же утробы![2075]
Говори (…), чтобы (…) услышать и самому; пиши, чтобы самому читать, когда пишешь.[2076]
Самый счастливый – тот, кому не нужно счастье, самый полновластный – тот, кто властвует собою.[2077]
Природа не дает добродетели: достичь ее – это искусство. (…) [Древние] были невинны по неведенью; а это большая разница, не хочет человек грешить или не умеет.[2078]
Безопасного времени нет. В разгаре наслаждений зарождаются причины боли; в мирную пору начинается война.[2079]
Судьба городов, как и судьба людей, вертится колесом.[2080]
Беда не так велика, как гласят о ней слухи.[2081]
Прах всех уравнивает: рождаемся мы неравными, умираем равными.[2082]
Пока смерть подвластна нам, мы никому не подвластны.[2083]
Наслажденье – это благо для скотов.[2084]
Наполнять надо душу, а не мошну.[2085]
Много ли радости прожить восемьдесят лет в праздности? (…) Прожил восемьдесят лет! Но дело-то в том, с какого дня считать его мертвым.[2086]
По-твоему, счастливее тот, кого убивают в день [гладиаторских] игр на закате, а не в полдень? Или, ты думаешь, кто-нибудь так по-глупому жаден к жизни, что предпочтет быть зарезанным в раздевалке, а не на арене? Не с таким уж большим разрывом обгоняем мы друг друга; смерть никого не минует, убийца спешит вслед за убитым.[2087]
Каждый в отдельности вмещает все пороки толпы, потому что толпа наделяет ими каждого.[2088]
Несчастного Александра гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. (…) Он идет дальше океана, дальше солнца. (…) Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести, для которых конец паденья – на дне.[2089]
Не думай, будто кто-нибудь стал счастливым через чужое несчастье.[2090]
Само по себе одиночество не есть наставник невинности, и деревня не учит порядочности.[2091]
Блаженствующие на взгляд черни дрожат и цепенеют на этой достойной зависти высоте и держатся о себе совсем иного мнения, чем другие. Ведь то, что прочим кажется высотою, для них есть обрыв.[2092]
Мы часто про себя желаем одного, вслух – другого, и даже богам не говорим правды.[2093]
Войны (…) – это прославляемое злодейство.[2094]
Запрещенное частным лицам приказывается от лица государства. За одно и то же преступление платят головою, если оно совершено тайно, а если в солдатских плащах – получают хвалы.[2095]
Человек – предмет для другого человека священный.[2096]
Природа (…) родила нас братьями.[2097]
[О Катоне Младшем]: Сколько в нем силы духа, сколько уверенности среди общего трепета! (…) Он единственный, о чьей свободе речь не идет; вопрос не о том, быть ли Катону свободным, а о том, жить ли ему среди свободных.[2098]
Богу я не повинуюсь, а соглашаюсь с ним и следую за ним не по необходимости, а от всей души.[2099]
Злодеянья могут быть безнаказанны, но не безмятежны. (…) Первое и наибольшее наказанье за грех – в самом грехе.[2100]
Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья![2101]
Кто страдает раньше, чем нужно, тот страдает больше, чем нужно.[2102]
[Мудрец] считает одинаково постыдным бежать и от смерти, и от жизни.[2103]
Мы ищем причин для страданья и хотим сетовать на судьбу даже неоправданно, когда она не дает нам повода к справедливым жалобам.[2104]
Расстоянье между первым и последним днем [жизни] изменчиво и неведомо; если мерить его тяготами пути, оно велико даже у ребенка, если скоростью – коротко даже у старца.[2105]
Люди стонут более внятно, когда их слышат.[2106]
Человеку ничего не обещано наверняка, и фортуна не должна непременно довести его до старости, но вправе отпустить, где ей угодно.[2107]
Пусть (…) память [об умерших] будет долгой, а скорбь – короткой.[2108]
Более велик тот, кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает высочайшей оценки.[2109]
Не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью.[2110]
Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес.[2111]
Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить человека приятно.[2112]
Привыкшая к слепому страху душа неспособна заботиться о собственном спасенье: она не избегает, а убегает, а опасности легче ударить нас сзади.[2113]
Многое, что ночью представляется ужасным, день делает смехотворным.[2114]
К ним [власть имущим] нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже самой болезни.[2115]
У всякого есть человек, которому доверяют столько же, сколько ему самому доверено. Пусть да же первый (…) довольствуется одним слушателем, – их получится целый город.[2116]
Кто ждет наказанья, тот наказан, а кто заслужил его, тот ждет непременно.[2117]
Дела за нами не гонятся – люди сами держатся за них и считают занятость признаком счастья.[2118]
В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы, а не для жизни.[2119]
Жизнь – вещь грубая. Ты вышел в долгий путь – значит, где-нибудь и поскользнешься, и получишь пинок, и упадешь, и устанешь, и воскликнешь «умереть бы!» – и, стало быть, солжешь.[2120]
Равенство прав не в том, что все ими воспользуются, а в том, что они всем предоставлены.[2121]
Ничтожен и лишен благородства тот, кто (…) хотел бы лучше исправить богов, чем себя.[2122]
Целым овладевают по частям.[2123]
Многие приходят слушать, а не учиться. (…) Некоторые приходят даже с письменными дощечками – затем, чтобы удержать не мысли, а слова, и потом произнести их без пользы для слушающих, как сами слушали без пользы для себя.[2124]
Разве ты не видел, каким криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны (…)? «Имеет все, кто хочет, сколько надобно». Слыша это, (…) те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и проклинают деньги.[2125]
Лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет.[2126]
Мера (…) ближе к воздержанию и, может быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем сохранять умеренность.[2127]
[О вегетарианстве]: Человеку и бескровной пищи хватит; (…) [а] там, где резня служит удовольствию, жестокость переходит в привычку.[2128]
То, что было философией, становится филологией.[2129]
Сама старость есть неизлечимая болезнь.[2130]
Из одного и того же каждый извлекает лишь нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет лишь траву, собака – зайца, аист – ящерицу.[2131]
«Жизнь ему в тягость». – Не спорю, а кому она не в тягость? Люди и любят, и ненавидят свою жизнь.[2132]
Речь – убранство души.[2133]
С тех пор как они [деньги] в чести, ничему больше нет заслуженной чести: делаясь поочередно то продавцами, то товаром, мы спрашиваем не «какова вещь?», а «какова цена?»[2134]
Всем кажется лучшим то, от чего отказались.[2135]
Мы защищаем наши пороки, так как любим их, и предпочитаем извинять их, а не изгонять. (…) «Не хотим» – вот причина; «не можем» – только предлог.[2136]
Тебе кажется высоким то, от чего ты далеко, а взойди наверх – и оно окажется низким. Пусть я буду лжецом, если тебе и тогда не захочется взойти выше: то, что ты считал вершиной, – только ступенька.[2137]
Деньги никого не сделали богатыми, – наоборот, каждого они делают еще жаднее до денег.[2138]
Необходимое не приедается.[2139]
Расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не умеющим беречь – разница огромная.[2140]
Великое дело – играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики. (…) Порой о человеке, с которым виделись вчера, по праву можно спросить: «Кто это?»[2141]
Даже бессловесным и тупым скотам, как бы ни были они неуклюжи во всем прочем, хватает ловкости и вниманья, чтобы жить. (…) Даже те из них, что для других бесполезны, для своей цели ничего не упустят.[2142]
Только не имея некоторых вещей, мы узнаем, что многие из них нам и не нужны.[2143]
Тут испустил он дух и перестал притворяться живым.[2144]
Нигде в мире мы не найдем чужой нам страны; отовсюду одинаково можно поднять глаза к небу.[2145]
Гай Цезарь [Калигула], которого природа создала словно затем, чтобы показать, на что способны безграничная порочность в сочетании с безграничной властью, однажды устроил пир, стоивший миллионов сестерциев; и хотя изобретательность всех была к его услугам, он лишь с трудом добился того, чтобы один обед поглотил доходы с трех провинций.[2146]
Никто не может быть презираем другими до тех пор, пока он не научился презирать самого себя.[2147]
Нельзя найти такого несчастного дома, который не имел бы утешения, видя другой дом, еще более несчастный.[2148]
Никому не дано счастья – безнаказанно родиться.[2149]
Ничто так не нравится, как погибшее; тоска по отнятому делает нас несправедливыми к оставшемуся.[2150]
Смерть – лучшее изобретение природы.[2151]
Ничто так не обманчиво, как жизнь; (…) поистине, ее не принял бы никто, если бы не получил против воли.[2152]
Если рост прекратился, близок конец.[2153]
Ничто не вечно, немногое долговечно, (…) конец у вещей различный, но все, что имеет начало, имеет и конец.[2154]
Этот страдает от того, что у него есть дети, тот – что потерял детей: слезы у нас иссякнут скорее, чем повод для печали.[2155]
Природа (…) пожелала, чтобы первым плачем был плач при рождении человека.[2156]
Цезарю [т. е. императору], которому все позволено, по тем же причинам многое не позволено. (…) Он себе уже не принадлежит, и подобно звездам, без отдыха совершающим свой путь, ему никогда не дозволяется ни остановиться, ни делать что-либо для себя.[2157]
[Об умершем]: Наконец он свободен, наконец он в безопасности, наконец он бессмертен.[2158]
Каждый в свое время, но все мы направляемся в одно и то же место.[2159]
Доля утешения: разделить свою скорбь со многими.[2160]
Не чувствовать своего горя – не свойственно человеку, а не перенести его – недостойно мужа.[2161]
Не может заниматься чужим утешением тот, кого осаждают собственные несчастья.[2162]
Любят родину не за то, что она велика, а за то, что своя.
Ни один человек не является неблагожелательным судьей по отношению к самому себе.
Человек для человека должен быть святыней.
Гораздо тяжелее кажется то наказание, которое назначается мягким человеком.
Человек по своей природе – Животное чистое и изящное.
Никто не становится хорошим человеком случайно.
Кто везде, тот нигде.
Кому не на что надеяться, тому не в чем отчаиваться.
Судьба ничего не дает в вечную собственность.
Истинная радость – дело серьезное.
Будем наслаждаться своим уделом, не прибегая к сравнениям, – никогда не будет счастлив тот, кого мучит вид большего счастья… Когда тебе придет в голову, сколько людей идет впереди тебя, подумай, сколько их следует сзади.
Неизбежное прими достойно.
Избежать этого нельзя. Но можно все это презирать.
Как басня, так и жизнь ценятся не за длину, но за содержание.
Важно не то, долго ли, а правильно ли ты прожил.
Благо – не всякая жизнь, а жизнь хорошая.
Жизнь долга, если она полна… Будем измерять ее поступками, а не временем.
Пока человек жив, он никогда не должен терять надежды.
Есть люди, которые живут без всякой цели, проходят в мире, точно былинка в реке: они не идут, их несет.
Когда человек не знает, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным.
Пока есть возможность, живите весело!
Человек, который думает только о себе и ищет во всем своей выгоды, не может быть счастлив. Хочешь жить для себя, живи для других.
Пользуйся настоящими удовольствиями так, чтобы не повредить будущим.
Никогда не считай счастливым того, кто зависит от счастливых случайностей.
Не дано легких путей от земли к звездам.
Природа дает достаточно, чтобы удовлетворить естественные потребности.
Сравнивая нашу Землю со Вселенной, мы находим, что она всего лишь точка.
Несовершенное неизбежно приходит в упадок и гибнет.
Всякий человек столь же хрупок, как все прочие: никто не уверен в своем завтрашнем дне.
Жизнь – единственное благо.
Жизнь как пьеса в театре: важно не то, сколько она длится, а насколько хорошо сыграна.
Пока человек жив, он должен надеяться на всё.
Несчастна душа, исполненная забот о будущем.
Трудно изменить природу.
Никогда человек идеальный не бранил судьбу.
Чем больше нам дано, тем больше мы желаем.
Учись веселиться!
Те, кто жили до нас, много свершили, но ничего не завершили.
Сколь многие недостойны света, и все-таки день начинается.
Кто принимает решение, не выслушав обе стороны, поступает несправедливо, хотя бы решение это и было справедливое.
Все люди одинаковы по существу, все одинаковы по рождению, знатнее тот, кто честен по природе.
Язык правды прост.
Истина не терпит отсрочек.
Наградой за доброе дело служит свершение его.
Долог путь поучений, короток и успешен путь примеров.
Чти тех, кто пытается совершить великое, даже если им это не удалось.
Великих людей питает труд.
Свои способности человек может узнать, только применив их на деле.
Лучше не начинать, чем остановиться на полпути.
Похвально делать то, что подобает, а не то, что дозволяется.
Поспешность сама себе мешает.
Пороки праздности следует преодолевать трудом.
Каждому делу – свое время.
Выбери того, чья жизнь и речь, и даже лицо, в котором отражается душа, тебе приятны; и пусть он всегда будет у тебя перед глазами либо как хранитель, либо как пример.
Мы учимся, увы, для школы, а не для жизни.
Незнание – плохое средство избавиться от беды.
Уча других, мы учимся сами.
Сколько б ты ни жил, всю жизнь следует учиться.
Наука о добре и зле, которая только и составляет предмет философии.
Философия есть нечто не побочное, а основное.
Досуг без занятий наукой – это смерть и погребение живого человека.
Ученому нетрудно быть незаносчивым и независтливым.
Не бывало великого ума без примеси безумия.
Для мудрости нет ничего ненавистнее мудрствования.
Человек не заблуждается один. Заблуждаясь, всякий распространяет свое заблуждение между окружающими.
Научись сперва добрым нравам, а затем мудрости, ибо без первых трудно научиться последней.
От мелких неисправимых ошибок легко перейти к крупным порокам.
Тяжелая ошибка часто приобретает значение преступления.
Полезнее знать несколько мудрых правил, которые всегда могли бы служить тебе, чем выучиться многим вещам, для тебя бесполезным.
Следует спокойно выслушивать поправки невежд.
Если бы мудрость дарилась природою с обязательным условием держать ее в себе и ни с кем не делиться ею, я бы от нее отказался.
Мудрость освобождает умы от тщеславия.
Один только разум может обеспечить безмятежный покой.
Избыток пищи мешает тонкости ума.
У заблуждения нет предела.
Люди верят больше глазам, чем ушам.
Трех слов связать не может.
Чаще пользуйся ушами, чем языком.
Больше пользы приносит речь, которая малыми долями прокрадывается в душу. В пространных же рассуждениях, написанных заранее и прочитанных при народе, шуму много, а доверительности нет.
Если хочешь, чтобы о чем-то молчали, молчи первый.
Речь – убранство души: если она старательно подстрижена, и подкрашена, и отделана, то ясно, что и в душе нет ничего подлинного, а есть некое притворство.
Кто просит робко, напросится на отказ.
Замолчи, не давай безрассудным речам
Свободно течь из смятенной души.
Правдивая речь проста.
Речь людей такова, какой была их жизнь.
Малые печали словоохотливы, глубокая скорбь безмолвна.
Прежде чем сказать что-либо другим, скажи это себе.
Кто молчать не умеет, тот и говорить не способен.
Тот, кто в беде дает совет неясный, отказывает в нем.
В словесности, как и во всем прочем, мы страдаем невоздержанностью.
Давайте говорить то, что думаем; думать то, что говорим; пусть слова будут в согласии с жизнью.
Больше звону, чем смысла.
Хорошо учит говорить тот, кто учит хорошо делать.
Что у кого болит, тот о том, естественно, и говорит.
Польза не во многих, но в хороших книгах.
Если прочтешь что-либо, то из прочитанного усвой себе главную мысль. Так поступаю и я: из того, что я прочел, я непременно что-нибудь отмечу.
Что приобретается при чтении посредством пера – превращается в плоть и кровь.
Большая библиотека скорее рассеивает, чем поучает читателя. Гораздо лучше ограничиться несколькими авторами, чем необдуманно читать многих.
Чрезмерное обилие книг распыляет мысли.
Закон должен быть краток, чтобы его легко могли запомнить и люди несведущие.
Осуждение невинного – есть осуждение самих судей.
Щадя преступников, вредят честным людям.
Одни преступления открывают путь другим.
Задуманное, хотя и не осуществленное преступление есть все же преступление.
Кто, имея возможность предупредить преступление, не делает этого, тот ему способствует.
Преступник может иногда избежать наказания, но не страха перед ним.
Некоторые неписаные законы тверже всех писаных.
Чего не запрещает закон, то запрещает стыд.
Необходимость ломает все законы.
Разбить оковы рабства.
Кто раскаивается в своем прегрешении, тот уже почти и невиновен.
Кто нуждается в снисхождении, пусть и сам в нем не отказывает.
Интересуйся не количеством, а качеством твоих почитателей: не нравиться дурным – для человека похвально.
Первое условие исправления – сознание своей вины.
Чистая совесть – есть постоянный праздник.
Величие души должно быть свойством всех людей.
Деятельная добродетель многого добивается.
Ценность добродетели в ней самой.
Большая разница – не хотеть или не уметь согрешить.
Несчастье – удобное время для добродетели.
Без борьбы и доблесть увядает.
Мужество есть презрение страха. Оно пренебрегает опасностями, грозящими нам, вызывает их на бой и сокрушает.
Мужество без благоразумия – только особый вид трусости.
Бедствие дает повод к мужеству.
Не чувствовать страданий не свойственно человеку, а не уметь переносить их не подобает мужчине.
Ничего на свете не заслуживает такого уважения, как человек, умеющий мужественно переносить несчастья.
Жить – значит бороться.
Доблесть жаждет опасности.
Мы на многое не отваживаемся не потому, что оно трудно; оно трудно именно потому, что мы на него не отваживаемся.
Никогда счастье не ставило человека на такую высоту, чтобы он не нуждался в друге.
Дружба кончается там, где начинается недоверие.
Верность друга нужна и в счастье, в беде же она совершенно необходима.
Без товарища никакое счастье не радует.
Сколько рабов, столько врагов.
Золото пробуют огнем, женщину – золотом, а мужчин – женщиной.
Если хочешь быть любимым, люби.
Уродство до сих пор лучшее средство для сохранения женщиной ее добродетели.
Власть над собой – самая высшая власть, порабощенное, своими страстями – самое страшное рабство.
Цезарю многое непозволительно именно потому, что ему дозволено все.
Что естественно, то не постыдно.
Часто бывает так, что лучше не заметить оскорбления, чем потом мстить за него.
Раздор пусть исходит от других, от тебя же примирение.
Тому, кем овладевает гнев, лучше повременить с принятием решения.
Тот, кто делает добро другому, делает добро самому себе, не в смысле последствий, но самим актом делания добра, так как сознание сделанного добра само по себе дает уже большую радость.
Есть приличие и в горе. И в слезах должно знать меру. Только неразумные люди бывают неумеренны в выражениях как радости, так и скорби.
Страсти придают ума самым глупым людям и делают глупыми самых умных.
Об услуге пусть рассказывает не оказавший, а получивший ее.
Ты возмущаешься тем, что есть на свете неблагодарные люди. Спроси у совести своей, нашли ли тебя благодарным все, кто оказывал тебе одолжения.
С кем поведешься, от того и наберешься.
Доверие, оказанное вероломному, дает ему возможность вредить.
Всякое зло легко подавить в зародыше.
Кто собирается причинить обиду, тот уже причиняет ее.
Пьяный делает много такого, от чего, протрезвев, краснеет.
Почему человек не признается в своих пороках? Потому что он все еще погружен в них. Это все равно что требовать от спящего человека рассказать его сон.
Утраченный стыд не вернется.
Каждое зло как-то компенсируется. Меньше денег меньше забот. Меньше успехов – меньше завистников. Даже в тех случаях, когда нам не до шуток, нас угнетает не неприятность сама по себе, а то, как мы ее воспринимаем.
Пьянство – это добровольное сумасшествие.
Пить вино так же вредно, как принимать яд.
Жестокость всегда проистекает из бессердечия и слабости.
Кто громоздит злодейство на злодейство, свой множит страх.
Всякое излишество есть порок.
Никто не записывает благодеяний в календарь.
Люди в чужом деле видят больше, чем в своем собственном.
Вы сами, покрытые множеством язв, высматриваете чужие волдыри.
Нет места лекарствам там, где то, что считалось пороком, становится обычаем.
Порицание со стороны дурных людей – та же похвала.
Высшее богатство – отсутствие жадности.
Поздно быть бережливым, когда все растрачено.
Довольствующийся немногим желудок освобождает от очень многого.
Кто хорошо сжился с бедностью, тот богат.
Они нуждаются, обладая богатством, а это самый тяжкий вид нищеты.
Не тот беден, кто мало имеет, а тот, кто хочет многого.
Деньгами надо управлять, а не служить им
Высшее богатство – отсутствие прихотей.
Худший из недугов – быть привязанным к своим недугам.
Одно из условий выздоровления – желание выздороветь.
Некоторые лекарства опаснее самих болезней.
Ничто так не препятствует здоровью, как частая смена лекарств.
Пока мы откладываем жизнь, она проходит.
Если присмотреться, то окажется, что наибольшая часть жизни многих растрачивается на дурные дела, немалая часть – на безделье, а вся жизнь в целом вообще не на то, что нужно.
Кого ты мне назовешь, кто хоть сколько-нибудь умел бы ценить время?
Береги время.
Только время принадлежит нам.
Скупость благородна только в расходовании времени.
Сначала мы расстаемся с детством, а затем – с юностью.
Никто не ощущает, как уходит молодость, но всякий чувствует, когда она уже ушла.
И старость полна наслаждений, если только уметь ею пользоваться.
Нет ничего безобразнее старика, который не имеет других доказательств пользы его продолжительной жизни, кроме возраста.
Смерть мудреца есть смерть без страха смерти.
Глупо умирать из страха перед смертью.
После смерти нет ничего.
Первый же час, давший нам жизнь, укоротил ее.
До старости я заботился о том, чтобы хорошо жить, в старости забочусь о том, чтобы хорошо умереть.
Старость – неизлечимая болезнь.
Мы дорого ценим умереть попозднее.
Смерть – разрешение и конец всех скорбей, предел, за который не преступают наши горести.
Никто не опаздывает прийти туда, откуда никогда не сможет вернуться.
Всякое искусство есть подражание природе.
Искусства полезны лишь в том случае, если они развивают ум, а не отвлекают его.
И после плохого урожая надо сеять.
Идти с шилом на льва.
Приятно иногда и подурачиться.
Тяжело не перенести горе, а переносить его все время.
(ок. 55 до н.э. – 40 гг. н.э.)
ритор, историк, отец Сенеки Младшего родился в Кордубе (Испания)
Бесчеловечно не протянуть руку помощи падающему.[2163]
Любовь легче умертвить, чем умерить.[2164]
Друзья попросили Овидия исключить из его книги три стиха, на которые они укажут. Он согласился, при условии сохранить три, на которые укажет он. Стихи, которые они предложили для исключения, а Овидий для сохранения, оказались одни и те же.[2165]
Женщина может сохранить лишь ту тайну, которой она не знает.[2166]
Уметь говорить [для оратора] менее важное достоинство, нежели уметь остановиться.[2167]
Молчание равносильно признанию.[2168]
Изучи лишь красноречие, от него легко перейти к любой науке.[2169]
Никогда подражателю не сравниться со своим образцом. (…) Копия всегда ниже оригинала.[2170]
Марку Антонию Цицерон не враг, а угрызение совести.[2171]
Пусть мы молчим, однако дела наши говорят.
Ошибаться – человеческое свойство.
В остальном пусть судьба решает, как ей угодно.
Всякое благо делает счастливым того, кто им обладает.
(ок. 40 – ок. 96 гг.)
поэт, продолжатель Вергилия
Первых на свете богов создал страх.
(ок. 55 – ок. 120 гг.)
государственный деятель, историк
Деяния Тиберия и Гая [Калигулы], а также Клавдия и Нерона, покуда они были всесильны, из страха перед ними были излагаемы лживо, а когда их не стало – под воздействием оставленной ими по себе еще свежей ненависти.[2172]
Без гнева и пристрастия. (Девиз историка).[2173]
Со временем [дурные] толки теряют свою остроту, а побороть свежую ненависть чаще всего не под силу и людям, ни в чем не повинным.[2174]
Громче всех оплакивают смерть Германика те, кто наиболее обрадован ею.[2175]
Превознося старину, мы недостаточно любопытны к недавнему прошлому.[2176]
Правители смертны – государство вечно.[2177]
Большие события всегда остаются загадочными, ибо одни, что бы им ни довелось слышать, принимают это за достоверное, тогда как другие считают истину вымыслом, а потомство еще больше преувеличивает и то и другое.[2178]
Больше всего законов было издано в дни наибольшей смуты в республике.[2179]
Я считаю главнейшей обязанностью анналов сохранить память о проявлениях добродетели и противопоставить бесчестным словам и делам устрашение позором в потомстве.[2180]
Медленно, но зато верно.[2181]
Страх ослабляет даже искушенное красноречие.[2182]
Во главе погребальной процессии несли изображения двенадцати знатнейших родов (…). Но ярче всех блистали Кассий и Брут – именно потому, что их изображений не было видно.[2183]
В век порчи нравов чрезмерно льстить и совсем не льстить одинаково опасно.[2184]
Благодеяния приятны лишь до тех пор, пока кажется, что за них можно воздать равным; когда же они намного превышают такую возможность, то вызывают вместо признательности ненависть.[2185]
Оставленное без внимания забывается, тогда как навлекшее гнев [правителя] кажется справедливым.[2186]
Потомство воздаст каждому по заслугам. (…) Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять, память даже у будущих поколений.[2187]
Толпе свойственно приписывать всякую случайность чьей-либо вине.[2188]
Непреклонными были требования закона вначале, [но], как это почти всегда бывает (…), под конец никто не заботился об их соблюдении.[2189]
Все, (…) что почитается очень старым, было когда-то новым. (…) И то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером.[2190]
Единственное средство против нависших опасностей – сами опасности.[2191]
Тем, кто ни в чем не повинен, благоразумие не во вред, но явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости.[2192]
Мысль о браке [при живом муже] (…) привлекла ее [Мессалину] своей непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение растратившие все остальное.[2193]
[Об Агриппине, матери Нерона:] Она желала доставить сыну верховную власть, но терпеть его властвования она не могла.[2194]
Все запретное слаще.[2195]
[К Аникету, убийце его матери, Нерон] проявлял мало расположения, а в дальнейшем проникся глубокою ненавистью, ибо пославшие на преступления видят в их исполнителях живой укор для себя.[2196]
Добытая домогательствами хвала должна преследоваться с не меньшей решительностью, чем злокозненность, чем жестокость.[2197]
Наше старание нравиться часто влечет за собой более пагубные последствия, нежели возбуждение нами неудовольствия.[2198]
Жажда господства (…) берет верх над всеми остальными страстями.[2199]
Ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства.[2200]
[Одни и] те же люди (…) любят безделье и (…) ненавидят покой.[2201]
Добрые нравы имеют (…) большую силу, чем хорошие законы.[2202]
Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам – помнить.[2203]
От поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости.[2204]
Одобрение и громкая слава (…) более благосклонны к ораторам, чем к поэтам; ведь посредственные поэты никому не известны, а хороших знают лишь очень немногие.[2205]
[Об ораторах времен империи:] Обреченные льстить, они никогда не кажутся властителям в достаточной мере рабами, а нам – достаточно независимыми.[2206]
Мало не быть больным; я хочу, чтобы человек был смел, полнокровен, бодр; и в ком хвалят только его здоровье, тому рукой подать до болезни.[2207]
Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.[2208]
Великое и яркое красноречие – дитя своеволия, которое неразумные называют свободой; оно неизменно сопутствует мятежам, подстрекает предающийся буйству народ, безрассудно, самоуверенно; в благоустроенных государствах оно вообще не рождается. Слышали ли мы хоть об одном ораторе у лакедемонян, хоть об одном у критян? А об отличавших эти государства строжайшем порядке и строжайших законах толкуют и посейчас. Не знаем мы и красноречия македонян и персов и любого другого народа, который удерживался в повиновении твердой рукою.[2209]
Пусть каждый пользуется благами своего века, не порицая чужого.[2210]
Мы (…) явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было бы столько же в нашей власти, как безмолвствовать.[2211]
Лишь в малом числе пережили мы их [казненных] и, я бы сказал, даже самих себя, изъятые из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет.[2212]
Не всегда молва заблуждается, порой и она делает правильный выбор.[2213]
Для подчиненных одинаково пагубны как раздоры между начальниками, так и единодушие их.[2214]
Во всякой войне (…) удачу каждый приписывает себе, а вину за несчастья возлагают на одного.[2215]
Все неведомое кажется особенно драгоценным.[2216]
Создав пустыню, они говорят, что принесли мир. (Британцы о римлянах.)[2217]
Боязнь и устрашение – слабые скрепы любви: устранить их – и те, кто перестанет бояться, начнут ненавидеть.[2218]
Честная смерть лучше позорной жизни.[2219]
Человеческой душе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление.[2220]
Если историк льстит, чтобы преуспеть, то лесть его противна каждому, к наветам же и клевете все прислушиваются охотно; оно и понятно: льстец мерзок и подобен рабу, тогда как коварство выступает под личиной любви к правде.[2221]
Я думаю (…) рассказать о принципате Нервы и о владычестве Траяна, о годах редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает.[2222]
У кого нет врагов, того губят друзья.[2223]
Дурные люди всегда будут сожалеть о Нероне; нам с тобой следует позаботиться, чтобы не стали жалеть о нем и хорошие. (Император Гальба – своему преемнику Пизону.)[2224]
Тебе (…) предстоит править людьми, неспособными выносить ни настоящее рабство, ни настоящую свободу. (Император Гальба – Пизону.)[2225]
Правители всегда подозревают и ненавидят тех, кто может прийти им на смену.[2226]
Смерть равняет всех, таков закон природы, но с ней приходит либо забвение, либо слава в потомстве. Если же один конец ждет и правого и виноватого, то достойнее настоящего человека погибнуть не даром.[2227]
На преступление [государственный переворот] шли лишь немногие, сочувствовали ему многие, а готовились и выжидали все.[2228]
Власть, добытую преступлением, еще никто никогда не сумел использовать во благо.[2229]
Преступлению (…) нужна внезапность, доброму делу – время.[2230]
В позоре спасения нет.[2231]
Трудно сказать, был ли Пизон в самом деле врагом Виния или враги Виния хотели в это верить: всегда легче считать, что человеком движет ненависть.[2232]
Стремясь стать владыкой, он вел себя, как раб. (О заискиваниях будущего императора Отона перед толпой.)[2233]
Как бывает обычно, (…) лучшими казались те меры, время для которых было безвозвратно упущено.[2234]
Частным человеком казался он [Гальба] выше частного и, по общему мнению, мог бы править, если бы не был правителем.[2235]
[О междоусобной войне:] Победитель все равно будет хуже побежденного.[2236]
Человек всегда спешит примкнуть к другим, но медлит быть первым.[2237]
Во время гражданских смут самое безопасное – действовать и идти вперед, а не рассуждать.[2238]
Подлость – более короткий путь к должностям, которые даются обычно в награду за доблесть.[2239]
Преступно захваченную власть не удержать, внезапно вернувшись к умеренности и древней суровости нравов.[2240]
В гражданской войне (…) победители и побежденные никогда не примиряются надолго.[2241]
Погибнут оба – один оттого, что проиграл войну, другой – оттого, что ее выиграл.[2242]
Лучших вела любовь к отечеству, многих подталкивала надежда пограбить, иные рассчитывали поправить расстроенное состояние. И хорошие люди, и дурные – по разным причинам, но с равным пылом – жаждали войны.[2243]
Так уж устроены люди: с неодобрением смотрят они на каждого, кто внезапно возвысился, и больше всего скромности требуют от человека, который недавно был им равен.[2244]
В веселии чернь столь же необузданна, как и в ярости.[2245]
Во время гражданской войны солдатам позволено больше, чем полководцам.[2246]
Много говорит о смерти лишь тот, кто ее боится.[2247]
Легче увлечь за собой целую толпу, чем спастись от коварства одного человека.[2248]
Когда человек задумал какое-то дело, близкие обычно предсказывают ему успех.[2249]
Каждому, кто попадает на вершину могущества, в первую минуту глаза как бы застит туманом.[2250]
Армия, которую еще никто не видел, всегда кажется опаснее.[2251]
Деньги – становая жила войны.[2252]
Неограниченная власть никому не внушает доверия.[2253]
Дело воина – стремиться в бой, дело командира – не торопиться.[2254]
Самое худшее, что можно выбрать в беде, – средняя линия.[2255]
Как часто бывает в минуты смертельной опасности, все командовали, и никто не выполнял команд.[2256]
[Вителлий] думал, что дружбу приобретают не верностью, а богатыми подарками, и поэтому окружали его не друзья, а скорее наемники.[2257]
Во время смут и беспорядков чем хуже человек, тем легче ему взять верх; править же в мирное время способны лишь люди честные и порядочные.[2258]
Единственное благо – честность, единственное зло – подлость; власть же, знатность и все прочее, постороннее душе человеческой, – не благо и не зло.[2259]
Плохим императорам нравится неограниченная власть, хорошим – умеренная свобода.[2260]
У победителей никто объяснений не требует.[2261]
Особенно трусят те, кто кричат больше всех.[2262]
Война привлекала его больше, нежели ее исход. (Об одном из полководцев Вителлин.)[2263]
Люди уходят, примеры остаются.[2264]
Лучший день после смерти дурного государя – первый день.[2265]
Молва всегда раздувает до невиданных размеров и правду и ложь.[2266]
Развязать войну могут и трусы, а бороться с ее опасностями приходится смелым.[2267]
Чем ближе люди по родству, тем более острое чувство вражды питают друг к другу.[2268]
[О гражданской войне:] Война всех со всеми. [2269]
Арабы были особенно опасны для иудеев, ибо эти два народа питали один к другому ненависть, обычную между соседями.[2270]
Все неизвестное представляется величественным.
Отдаленность увеличивает обаяние.
Земля удивительно плодородна.
Каждому свою честь воздает потомство.
Создают пустыню и называют это миром.
На редкость счастливое время, когда можно думать то, что хочешь, и говорить, что думаешь.
Людям свойственно смотреть сердитыми глазами на новых счастливцев и ни от кого не требовать столько умеренности в пользовании фортуной, как от тех, кого они видели равными себе.
Насмешки оставляют в душе смертельные уколы, когда они основаны на правде.
Истина подкрепляется зрением и временем, а ложь поспешностью и неопределенностью.
Упражнения рождают мастерство.
Выставляют свою скорбь напоказ больше всего те, кто меньше скорбит.
Не всегда молва ошибается, иногда и правильно разберется.
Умы, пораженные однажды, склонны к суеверию.
Хорошие законы порождены дурными нравами.
Лишь глупцы называют своеволие свободой.
Чем ближе государство к падению, тем многочисленнее его законы.
Добрые нравы имеют большее значение, чем хорошие законы.
В военных делах наибольшую силу имеет случайность.
Поспешность близка к страху.
Великая общая ненависть создает крепкую дружбу.
Вражда между близкими бывает особенно непримирима.
Обеспечить нормальное течение своих семейных дел часто не легче, чем управлять провинцией.
Воспитывать детей для потомства.
Пренебреги клеветой – и она зачахнет.
Предателей презирают даже те, кому они сослужили службу.
Льстецы – худшие из врагов.
Кто славу презирает, тот легко пренебрегать будет и добродетелью.
Окружить мир ореолом славы.
Даже мудрецов жажда славы покидает в самую последнюю очередь.
Кто же столько самонадеян, чтобы рассчитывать на бессмертную славу?
Лекарства действуют медленнее, чем болезнь.
(ок. 195 – 159 гг. до н.э.)
комедиограф
Я человек и считаю, что ничто человеческое мне не чуждо.
Вся моя надежда – на себя самого.
Не покупаю надежду за деньги.
Одна ложь родит другую.
Воздавайте равным за равное.
Сколько людей, столько и мнений.
Лесть порождает друзей, правда – ненавистников.
Так как вы не можете делать все, что хотите, то желайте только того, что можете сделать.
Когда двое делают одно и то же, это уже не одно и то же.
Дурное начало – дурной конец.
С умного хватит и намека.
Быть мудрым – значит видеть не только то, что под ногами, но и предвидеть будущее.
Мудрому все дела следует решать словами, а не оружием.
Ничего нельзя сказать такого, что не было бы сказано раньше.
Нет ничего такого, что нельзя было бы извратить плохим пересказом.
Крайнее соблюдение законности может оказаться крайним беззаконием.
Когда двое делают одно и то же, то одному это можно делать безнаказанно, а другому – нельзя.
Высшее право часто есть высшее зло.
Глубоко заблуждается тот, кто считает более прочной и твердой власть, покоящуюся на силе, чем ту, которая основана на любви.
Рабство – тюрьма души.
Главное правило в жизни – ничего сверх меры.
Благоразумному подобает все испробовать, прежде чем прибегать к оружию.
Смелым помогает судьба.
Женщина женщину скорее поймет.
Ссора влюбленных – возобновление любви.
Любовь может изменить человека до неузнаваемости.
Это замысел безумных, а не влюбленных.
Когда дух колеблется, можно любой малостью склонить его в ту или иную сторону.
У всякого свой нрав.
Никто не хочет быть в родстве с нищим.
Все мы, когда здоровы, легко даем хорошие советы больным.
С годами мы умнеем.
Старость – сама по себе болезнь.
(50—19 гг. до н.э.)
поэт
В одиночестве будь сам себе толпой.
Надежда всегда твердит, что в будущем будет легче.
Для нас достаточно того, что у нас было желание.
Надо дерзать: смелым помогает сама Венера.
Твое нежное сердце – не из камня.
Хотя ты меня уже больше не любишь, будь счастлива и да будет светлой твоя судьба.
Из года в год земля сбрасывает свой багряный наряд.
Что за безумие бросать вызов мрачной смерти?
(59—17 гг. до н.э.)
историк
[Римское] государство, начав с малого, так разрослось, что страдает уже от своей громадности.[2271]
Мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах.[2272]
Без силы гнев тщетен.[2273]
Меж царями товарищество ненадежно.[2274]
Ратная служба ожесточает сердца.[2275]
Страх перед богами – действеннейшее средство для непросвещенной и (…) грубой толпы.[2276]
… Подвиг, стяжавший в потомках больше славы, чем веры.[2277]
Ненавидя жестокость, вы сами выказываете жестокость и, не обретя еще свободы, уже хотите господствовать над противником. (Сенаторы Луций Валерий и Марк Гораций – восставшим плебеям.)[2278]
Люди пугают других, чтобы не бояться самим.[2279]
Лучше поздно воспротивиться наглости и безрассудству, чем никогда.[2280]
Из врагов не осталось никого, кто мог бы сообщить о поражении.[2281]
Несчастье наставляло нас в благочестии.[2282]
Войны существуют для молодых.[2283]
Мир надежен там, где его условия приняты добровольно, а там, где хотите иметь рабов, нечего рассчитывать на верность.[2284]
Убегая от судьбы он, как это обычно бывает, мчится ей навстречу.[2285]
Оружие благочестиво в руках у тех, у кого уже ни на что не осталось надежды.[2286]
[Об Александре Македонском:] Каким бы громадным ни казалось нам величие этого человека, оно остается величием всего лишь одного человека, которому чуть больше десяти лет сопутствовала удача.[2287]
Как это обыкновенно бывает, большая часть восторжествовала над лучшей.[2288]
На первом месте стоит человек, который сам может подать дельный совет; на втором – тот, кто этого совета послушается; а тот, кто сам совета не даст и не подчинится другому; тот – последний дурак. (Перефразированная цитата из Гесиода).[2289]
Чем меньше страха, тем меньше опасности.[2290]
Как больной человек ничтожное заболевание переносит труднее, чем здоровый тяжелую болезнь, так и больное потрясенное государство не перенесет никакой беды, и не потому, что эта так тяжела, а потому, что нету сил поднять еще какое-то бремя.[2291]
Доверие обязывает к доверию.[2292]
Легче всего терпеть знакомое зло.[2293]
В больном теле одна застарелая немощь порождает другую.[2294]
В обстоятельствах трудных, когда надеяться почти не на что, отчаяннейшие решения всего правильнее.[2295]
Пылкие и дерзостные замыслы хороши лишь на первый взгляд: осуществление их мучительно, а результаты печальны.[2296]
Суеверие в мелочах видит волю богов.[2297]
Страх все истолковывает в худшую сторону.[2298]
Добавленное напоследок всегда кажется самым важным.[2299]
Люди, оправдывая себя, бывают удивительно красноречивы.[2300]
Всякая толпа (…) похожа на море: (…) его могут всколыхнуть и легкий ветерок, и ураган.[2301]
Всякое преступление безрасчетно.[2302]
У нападающего всегда больше воодушевления, чем у обороняющегося.[2303]
Неизвестное больше страшит.[2304]
Муж и вождь не упускает счастливого случая и подчиняет его своим замыслам.[2305]
Люди к благу менее чувствительны, чем к беде.[2306]
Прошлое легче порицать, чем исправить.[2307]
Счастью следует доверять всего меньше, когда оно всего больше.[2308]
Лучше (…) вечный мир, чем мечты о победе.[2309]
Условия мира предписывает не тот, кто просит о нем, а тот, кто его дает.[2310]
Редко даруются людям сразу и счастье, и здравый смысл.[2311]
Римляне расширили свою державу не столько победами, сколько милостивым отношением к побежденным.[2312]
Долго пребывать в покое ни одно большое государство не может, и если нет внешнего врага, оно найдет внутреннего: так очень сильным людям бояться, кажется, некого, но собственная сила их тяготит.[2313]
Завершив рассказ о Пунической войне, я испытываю такое же облегчение, как если бы сам разделил ее труды и опасности.[2314]
С вооруженным врагом надобно быть безжалостным, но с побежденным важнее всего великодушие.[2315]
Часто, а на войне особенно, видимость имеет такую же силу, что и самое действие; кто поверил, что помощь будет, все равно что получил ее.[2316]
Сципион [Старший] уже десятый год был постоянно у всех на глазах, а пресыщаясь великим человеком, люди уже не так чтят его.[2317]
Стратег не участвует в голосовании по вопросу о предстоящей войне.[2318]
Ни один отдельный гражданин не должен стоять так высоко, чтобы его нельзя было, согласно законам, призвать к ответу. Ничто так не отвечает равенству и свободе, как возможность привлекать к суду любого, и даже самое могущественное лицо. Что же (не говоря уж о высшей должности в государстве) можно было б без страха кому бы то ни было поручить, если бы не нужно было отчитываться в своих действиях?[2319]
Дерзко начав, и продолжать надобно (…) дерзко, ведь порою дерзость оборачивается в исходе благоразумием.[2320]
Нет человека, настолько презирающего молву, чтобы не дрогнуть перед ней душой.[2321]
С берега кораблем не правят.[2322]
Вообще людские выдумки бывают чаще хороши лишь на словах, а если попробовать их на деле, там, где надобно их применить, а не рассуждать об их применении, то они не оправдывают ожиданий.[2323]
Лишь тот сможет зваться мужем, кого попутный ветер не увлечет, а встречный не сломит.[2324]
Долгий опыт – единственный поверщик законов.[2325]
Самой природой так заведено.
Мы становимся непохожими на своих предков.
Чем больше счастье, тем меньше следует ему доверяться.
Истина может порой быть затемненной, но никогда не гаснет.
Хотя труд и наслаждение различны по своей природе, все же между ними имеется какая-то естественная связь.
Если нужно сделать, на это нужно решиться.
Исход крупных дел часто зависит от мелочей.
Промедление опасно.
Лучше поздно, чем никогда.
Исход дела – наставник неразумных.
Все говорят одно и то же.
Где не было умысла, там нет и вины.
Никакое преступление не может иметь законного основания.
Нет такого закона, который бы удовлетворял всех.
Законы, которые во время мира изданы, большей частью отменяет война, а которые изданы во время войны, отменяет мир.
Поступать по праву, а не действовать силой.
Ганнибал, побеждать ты умеешь, но пользоваться победой не умеешь.
Ганнибал у ворот!
Уничтожать огнем и мечом.
Иногда большая часть побеждает лучшую.
Достигнутый мир лучше и надежнее ожидаемой победы.
Необходимость является последним и самым мощным оружием.
Чем меньше испытываешь страх, тем меньше опасность.
Дружба должна быть бессмертной, а вражда смертной.
Оказанное доверие обычно вызывает ответную верность.
Если не будешь спешить, все будет для тебя ясно и надежно; торопливость опрометчива и слепа.
Богатство порождает скупость.
Ни один день не проходит без чего-либо.
Не в последний же раз закатилось солнце.
(53—117 гг.)
римский император с 98 г.
Никто еще не убил своего преемника.[2326]
Лучше оставить преступление безнаказанным, чем осудить невиновного.[2327]
Безымянный донос о любом преступлении не должно принимать во внимание. Это было бы дурным примером.[2328]
Вручая, по обычаю, префекту претория (…) знак его власти – кинжал, [Траян] неоднократно ему напоминал: «Даю тебе это оружие для охраны меня, если я буду действовать правильно, если же нет, то против меня».[2329]
[Траян] не разрешал исполнять приказы, данные после долго затянувшихся пиров.[2330]
(ок. 170 – 228 гг.)
юрист
Образ мыслей ненаказуем.
(275—203 гг. до н.э.)
полководец
Ради отечества следует жертвовать даже славой.
Если не будешь спешить, все будет для тебя ясно и надежно; торопливость опрометчива и слепа.
(ок. 15 до н.э. – 65 н.э.)
баснописец, родом из Греции
Со сменой правителя для бедняка не меняется ничего, кроме имени господина.[2331]
Ум выше храбрости.
Преуспеяние дурных – соблазн для многих.
Друзей немало; дружба только редкостна.
Имя «друг» звучит повседневно, но дружеская верность редка.
Тот, кто оказывает услугу негодяю, совершает двойную ошибку: во-первых, помогает тому, кто помощи не заслуживает, а во-вторых, подвергает опасности себя самого.
Льстясь на чужое, своего лишаешься.
Плохо приходится простому народу, когда сильные заспорят между собой.
Осторожным полезны ошибки других.
Выслушивать нужно все, но не спешить с доверием.
На примерах учимся.
(II в. н.э.)
историк
Всегда надеяться, никогда не отчаиваться – таково свойство человека большой души.
Муж праведный и мудрый сочтет истинной только ту победу, которая достигнута с соблюдением безупречной честности и незапятнанного достоинства.
(II в.)
философ, критик христианства
Они [христиане] рисуют себе бога по своему подобию.[2332]
Бездействие ослабляет тело, а труд укрепляет: первое приводит к преждевременной старости, а последний удлиняет молодость.
Чрезмерное наполнение желудка вредно для здоровья
Покой – наилучшее лекарство.
Не важно, что вызывает болезнь, важно, что ее устраняет.
Быстро, безопасно и приятно (должен лечить врач).
Действие хирургии среди разделов медицины – самое очевидное.
Болезни не красноречием, а лекарствами лечатся.
(III – II вв. до н.э.)
комедиограф
Живи как можешь, раз нельзя как хочется.
Человек для человека бог, коль ведает свой долг.
Послушать глупость я готов, а слушаться не буду.
Бери, что дают, коль не дают желанного.
Всегда чти следы прошлого.
Часто мудрость мы находим под убогим рубищем.
Вытерплю несправедливость, только не бесчестье.
Да, жалок тот, кто скрыть своих несчастий не способен.
Доверился кому, так доверяй во всем.
(106—43 гг. до н.э.)
государственный деятель, оратор, писатель
Я (…) доблестью своей освещал путь своим предкам, так что они, если и не были известны ранее, памятью о себе обязаны мне.[2333]
Наши слезы высыхают быстро, особенно если мы льем их над чужою бедой.[2334]
Величайшая свобода порождает тиранию и несправедливейшее и тяжелейшее рабство.[2335]
Не прочна судьба народа, когда она (…) зависит от воли, вернее, от нрава одного человека.[2336]
Наш народ, защищая своих союзников, (…) покорил весь мир.[2337]
Где существует тиран, там не просто дурное государство, (…) а (…) вообще не существует никакого государства.[2338]
Не понимаю, почему понятие государства (…) применимо к владычеству толпы; (…) для меня на родом является только такой, который удерживает вместе согласие относительно прав.[2339]
Граждан (…) следует оценивать по их весу, а не по их числу.[2340]
Сам бог не может знать того, что произойдет случайно и произвольно. Ибо если знает, то это определенно произойдет, а если определенно произойдет, то не случайно.[2341]
Для нас знание будущих событий даже и не является полезным. (…) Или, ты считаешь, [ней Помпеи, трижды избираемый консулом, трижды получив триумф, покрытый славой своих великих подвигов, мог бы всему этому радоваться, если б знал, что он, потеряв свое войско, будет однажды зарезан на пустынном берегу Египта?[2342]
В каждом куске мрамора (…) заключаются (…) головы, достойные резца хоть самого Праксителя. (…) То, что изваялось, (…) [уже] находилось внутри.[2343]
Чего хотят бессмертные боги, во-первых, посылая нам предзнаменования, которые мы без толкователей и понять не можем, и предвещая то, чего мы все равно не можем избежать? Так даже порядочные люди не поступают, не пророчат своим друзьям надвигающееся на них несчастье, которого те никоим образом не смогут избежать. (…) Всякое предсказывание зла только тогда – доброе дело, когда оно сопровождается советом, как это зло отвести. (…) Если считать, что знамения посылаются богами, то почему они были такими темными? Если боги действительно хотели открыть нам будущее, надо было возвестить его вполне ясным образом; если хотели скрыть, то не надо было об этом сообщать даже в туманной форме.[2344]
То, что не может произойти, никогда не происходит; то, что может, – не чудо. Следовательно, чуда вовсе не бывает.[2345]
[По поводу астрологии:] Неужели все погибшие в битве при Каннах родились под одной и той же звездой?[2346]
Когда богатейшему царю Азии Крезу был выдан оракул: «Крез, через Галис проникнув, великое царство разрушит», то этот царь посчитал, что ему суждено разрушить вражеское царство, а разрушил он свое.[2347]
Право же, какую можно высказать еще нелепость, которая бы уже не была высказана кем-нибудь из философов![2348]
Даже из видений безумцев или пьяных можно путем толкования извлечь много такого, что будет выглядеть как относящееся к будущему. Если человек целый день бросает в цель копье, он когда-нибудь да попадет.[2349]
Мы обычно не верим лжецу, даже когда он говорит правду. Но (…) если какой-то один сон оправдался, то вместо того, чтобы отказать в вере одному, поскольку множество других не оправдались, поступают наоборот: считают нужным верить в бесчисленное множество, ссылаясь на то, что один оправдался.[2350]
Только ученые люди да еще греки привыкли рассуждать без подготовки на заданную тему.[2351]
Дружба может соединять лишь достойных людей.[2352]
Не стремление к пользе порождает дружбу, а дружба приносит пользу с собой.[2353]
Неужели найдется человек, который согласится жить в богатстве и проводить дни во всяческом довольстве, но притом и самому никого не любить, и ответной любви не знать? Так ведь живут одни тираны – не ведая ни доверия, ни любви (?) Можно ли полюбить того, кого сам боишься или подозреваешь, что он боится тебя?[2354]
Фортуна не только сама слепа, но и ослепляет каждого, кого заключит в объятья.[2355]
Как часто идем мы ради друга на то, на что ради самих себя никогда не пошли бы![2356]
Требовать в дружбе равенства услуг и чувств (…) – значит подчинить дружбу самому черствому и жалкому расчету: расход должен равняться приходу. Подлинная дружба (…) богаче и щедрее, она не подсчитывает постоянно, не отдано ли больше, чем получено.[2357]
Самое постыдное требование: во сколько каждый сам себя ценит, во столько же пусть ценят его и друзья. Разве редко бывает, что человек и духом слаб, и надежд на успех в жизни у него немного, но не следует ведь отсюда, что друг должен относиться к нему так же, как он относится к себе сам; скорее напротив – дело друга напрячь все силы и добиться, чтобы он воспрял душой, пробудить в нем надежду, заставить его думать о себе лучше.[2358]
Подлинная дружба встречается реже всего среди вечно занятых государственными делами и борьбой за почести, и где тот человек, который откажется от высокой должности в пользу друга?[2359]
Дружбе неведомо пресыщение, столь свойственное другим чувствам, она как выдержанное вино – чем старше, тем слаще.[2360]
Самое трудное в дружбе – быть вровень с тем, кто ниже тебя.[2361]
Тот, кому она [услуга] оказана, должен о ней помнить, а оказавший – не напоминать о ней.[2362]
Есть (…) такие, дружить с которыми (…) тягостно из-за постоянства их опасения, будто их презирают; но случается это (…) лишь с теми, кто в глубине души уверен, что их и следует презирать.[2363]
Давать же каждому можно лишь в меру сил – и собственных, и того, кому стремишься помочь. (…) Если ты и в силах оказать другому любую услугу, взвесь прежде, по плечу ли она ему.[2364]
Все прекрасное редко.[2365]
Существует (…) множество людей, одержимых странным – чтобы не сказать бесстыдным – желанием иметь другом такого человека, каким сами стать не в силах, и получать от него все, чего ему дать не могут.[2366]
Надо судить человека, прежде чем полюбил его, ибо, полюбив, уже не судят.[2367]
Справедливы слова, которые любил повторять, кажется, тарентинец Архит (…): «Если бы кто, взойдя один на небо, охватил взором изобилие вселенной и красоту тел небесных, то созерцание это не принесло бы ему никакой радости; и оно же исполнило бы его восторгом, если бы было кому рассказать обо всем увиденном»: Природа не выносит одиночества.[2368]
Мы, если нас побуждает быть честными мужами не стремление к доблести, а та или иная польза и выгода, хитры, а не честны.[2369]
Самая большая несправедливость – желать платы за справедливость.[2370]
…Человек обозрит небо, землю, моря и всю природу, (…) воспримет, можно сказать, существование самого божества, правящего и царящего над всем этим, а себя самого признает не жителем какого-то ограниченного места, окруженного городскими стенами, а гражданином всего мира, как бы единого града.[2371]
У всех (…) две родины: одна по рождению, другая по гражданству. (…) Никогда не откажу я первой в названии родины, даже если вторая будет более обширной, а первая будет только входить как часть в ее состав.[2372]
Магистрат [выборная власть] – это закон говорящий, а закон – это безмолвный магистрат.[2373]
Высшим законом для них [консулов] да будет благо народа.[2374]
Только тот оратор велик, который кажется великим народу, (…) Что одобряет толпа, то приходится одобрять и знатокам.[2375]
Я (…) уверен, что, хотя и существует великолепно написанная Софоклом «Электра», я [как римлянин] должен читать «Электру», плохо переведенную Атилием.[2376]
От самой глубокой древности едва ли найдутся три пары истинных друзей.[2377]
Славна гибель полководца. Философы же обычно умирают в своей постели. Однако важно, как умирают.[2378]
Причиной и началом философии должно быть незнание.[2379]
По большей части, желающим научиться авторитет учителя приносит даже вред, потому что они перестают сами рассуждать (…). Я не одобряю того, что известно о пифагорейцах, которые, когда что-то утверждают при обсуждении и при этом у них спросишь: «Почему так?» – обычно отвечают: «Сам сказал!» «Сам» – это значит – Пифагор.[2380]
Со смертью людей не погибают (…) их мнения; им, может быть, только недостает того сияния, которое исходило от их авторов.[2381]
Почему создатели мира внезапно проснулись, после того как проспали бесчисленные века? Ведь, если не было никакого мира, века-то были? (…) По тому что и в сознании не вмещается, что было какое-то время, когда никакого времени не было.[2382]
Вы обычно говорите, бог все это [мироздание] устроил ради людей. Ради мудрецов? В таком случае он затратил столь много усилий для весьма малого числа людей. Или для глупцов? (…)
Чего же он этим достиг, если все глупцы, без сомнения, несчастнейшие люди больше всего оттого, что они глупы (…)?[2383]
Ко всему истинному присоединено нечто ложное, и притом (…) подобное истинному.[2384]
Не так легко приходят в голову доводы в защиту истинного, как в опровержение ложного.[2385]
Я не знаю никого другого, кто бы больше боялся того, чего, как он [Эпикур] утверждает, вовсе не следует бояться: я имею в виду смерти и богов. Он провозглашает, что страх перед ними владеет умами всех людей, между тем как среднего человека это вовсе так сильно не волнует. Сколько тысяч людей разбойничают, хотя за это полагается смертная казнь. Другие грабят все храмы, какие только могут; не очень-то страшит одних страх перед смертью, а других – перед богами.[2386]
Не боги имеют человеческий облик, а люди – божественный. (Мнение стоиков.)[2387]
Добродетель деятельна.[2388]
Провидение правит миром. (Мнение стоиков.)[2389]
[Об эпикурейском учении о сотворении мира из случайного движения атомов:] Почему бы (…) не поверить также, что если изготовить (…) в огромном количестве все двадцать одну букву [латинского алфавита], а затем бросить эти буквы на землю, то из них сразу получатся «Анналы» Энния, так что их можно будет тут же и прочитать.[2390]
Наши руки как бы создают в природе вторую природу.[2391]
Боги пекутся о великом, но малым пренебрегают.[2392]
Доказательствами только ослабляется очевидность.[2393]
Часто даже не полезно знать, что произойдет в будущем: ведь это несчастье – сокрушаться о том, чему нельзя помочь, и не иметь последнего и, однако, всеобщего утешения – надежды.[2394]
С помощью разума совершаются как добрые дела, так и злые. Причем добрые дела совершаются немногими и редко, а злодеяния – и часто, и многими. (…) Если бы боги хотели причинить вред людям, то лучшего способа, чем подарить им разум, они бы не смогли найти.[2395]
Боги, если и рассматривают человеческие дела, то, судя по их приговорам, не видят между добродетелью и злодейством никакой разницы.[2396]
Счастье следует просить у бога, мудрость – приобретать самому.[2397]
О поразительное правосудие богов! Разве потерпело бы любое государство такого законодателя, который бы внес такой закон, чтобы за преступление, совершенное отцом или дедом, был осужден сын или внук?[2398]
Достигнуть ее [старости] желают все, а достигнув, ее же винят.[2399]
Трудно поверить, чтобы она [природа], правильно распределив прочие части нашей жизни, могла, подобно неискусному поэту, пренебречь последним действием.[2400]
Ни разу я не слыхал, чтобы кто-либо от старости позабыл, где закопал клад.[2401]
Никто (…) не стар настолько, чтобы не рассчитывать прожить еще год.[2402]
Даже и теперь я не более завидую силе молодых (…), чем прежде завидовал силе быка или слона. Что у тебя есть, тем и подобает пользоваться, и что бы ты ни делал, делай в меру своих сил.[2403]
Тело от излишних упражнений устает – ум же от упражнения укрепляется.[2404]
Отсутствием того, чего не желаешь, не тяготишься.[2405]
Как Турпион Амбивий [известный актер] больше удовольствия приносит зрителям, сидящим в первых рядах, но получают удовольствие и сидящие в последнем, так молодость, глядя на наслаждения вблизи, пожалуй, больше радуется им; но ими услаждается в достаточной мере и старость, глядящая на них издали.[2406]
[В старости] душа, словно отбыв свой срок на службе у похоти, честолюбия, соперничества, вражды, всяческих страстей, может побыть наедине с собой и, как говорится, жить ради себя![2407]
Венец старости – всеобщее уважение и влияние. (…) Те, кто блистательно удостоился этих наград, мне кажется, до конца доиграли драму жизни и в последнем действии не осрамились, как бывает с неискушенными актерами.[2408]
Все, что имеет конец, уже недолговечно. Конец наступает – и оказывается, что прошлое уже утекло. (…) Какой век отпущен каждому, тем он и должен быть доволен. Ведь актер может иметь успех и не играя от начала до конца драмы, достаточно ему понравиться в тех выходах, какие у него есть; так же и мудрым нет надобности доходить до последнего «Рукоплещите!».[2409]
Молодые умирают, как мощное пламя, на которое обрушились с силой воды, а старики – как догоревший костер, который тухнет и сам.[2410]
Предел старости не положен, не существует, и жизнь стариков оправдана, покуда они могут нести бремя долга и презирать смерть. Поэтому старость даже мужественнее и сильнее молодости. Потому-то, когда тиран Писистрат спросил Солона, что дает ему силы столь храбро сопротивляться, – Солон, говорят, ответил: «Старость».[2411]
He всякое вино и не всякий нрав портится с возрастом.[2412]
Если я (…) заблуждаюсь, веря в бессмертие души человеческой, то заблуждаюсь охотно и не хочу, чтобы у меня отнимали мое заблуждение, услаждающее меня, пока я живу; если же я по смерти ничего не буду чувствовать, как думают некие ничтожные философы, то мне нечего бояться насмешек умерших философов.
Если нам не суждено стать бессмертными, то для человека все-таки лучше угаснуть в свой срок; ведь природа устанавливает меру для жизни, как и для всего остального, старость же – последняя сцена в драме жизни.[2413]
Войны надо начинать с целью (…) жить в мире.[2414]
Если бы кто-нибудь из богов подарил мне возможность возвратиться из моего возраста в детский и плакать в колыбели, то, конечно, я отказался бы и, конечно, не пожелал бы, чтобы меня, как бы пробежавшего все ристалище, отвели бы вспять от конечной черты к начальной.[2415]
Войну с кимврами мы вели как войну (…) из-за того, кто из противников будет существовать, а не из-за того, кто из них будет повелевать.[2416]
Надо стараться воздавать каждому по его заслугам; это – основа справедливости.[2417]
Пусть каждый знает свои возможности и будет проницательным судьей своим хорошим и дурным качествам, дабы не показалось, что актеры проницательней нас. Ведь они выбирают себе не наилучшие, но наиболее подходящие им трагедии. (…) – Итак, актер поймет это на сцене, но этого не поймет мудрый человек в жизни?[2418]
Что делать не позорно, (…) называть непристойно. (О «зазорных» частях тела).[2419]
Люди приносят людям и величайшую пользу, и величайший вред.[2420]
Те, кто захочет, чтобы их боялись, сами неминуемо будут бояться именно тех, кто будет бояться их.[2421]
Дело судьи – при разборе дел всегда следовать правде; дело защитника – иногда защищать правдоподобное, даже если это не вся правда.[2422]
Всякий раз как люди, раздавая, начинают нуждаться в средствах, они оказываются вынужденными забирать себе чужое имущество.[2423]
Государство больше, чем на чем бы то ни было, держится на кредите.[2424]
В делах государственных (…) ничто жестокое не бывает полезным.[2425]
Позорное не полезно никогда.[2426]
Только тот человек вправе зваться свободным, который хоть изредка бывает без дел.[2427]
История – свидетельница времени, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины.[2428]
Никто не может быть хорошим поэтом (…) без душевного горения и как бы некоего вдохновенного безумия.[2429]
Однажды мне случилось познакомиться с некоторыми греческими книгами под заглавием «О смешном». (…) Однако те, кто пытался подвести под это остроумие какие-то научные основы, сами оказались настолько неостроумны, что впору было смеяться над их тупостью. Вот почему мне и кажется, что остроумию никоим образом нельзя научиться.[2430]
Смех исключительно или почти исключительно вызывается тем, что обозначает или указывает что-нибудь непристойное без непристойности.[2431]
Легче всего подвергается насмешке то, что не заслуживает ни сильной ненависти, ни особенного сострадания.[2432]
Чрезмерное наслаждение граничит с отвращением.[2433]
Наибольшая польза обыкновенно несет в себе и наибольшее величие, и даже наибольшую красоту.[2434]
Самое длительное сочетание слов [в ораторской речи] – это то, какое может быть произнесено на одном дыхании.[2435]
Пусть [каждый] (…) идет по тому пути, по какому может, ибо если стремиться стать первым, то не позорно быть и вторым, и третьим.[2436]
Проза (…) труднее поэзии, ибо там есть известный твердо определенный [ритмический] закон, которому необходимо следовать, в речи же ничего не установлено наперед.[2437]
Сначала в уме намечается мысль, тотчас затем сбегаются слова, и ум с несравненной быстротой рассылает их на свои места, чтобы каждое откликалось со своего поста. Этот намеченный строй в разных случаях замыкается по-разному, но все слова – и начальные, и срединные – всегда должны равняться на концовку.[2438]
[О речи, не учитывающей требования ритма:] Уму этого достаточно, а слуху недостаточно.[2439]
Если ты возьмешь хорошо слаженное построение тщательного оратора и нарушишь его перестановкой слов – развалится вся фраза. (…) Малейшее перемещение слов, хотя бы слова оставались те же, превращает все в ничто, когда заменяет складность беспорядком.[2440]
Молнии блистали бы слабее, не будь они напряжены ритмом.[2441]
Изгнание страшно для тех, кто как бы огородил для себя место, где должно жить, но не для тех, кто считает весь мир единым градом.[2442]
Если актер хотя бы чуть-чуть нарушит ритм в своих движениях или произнесет стих, ошибившись в краткости или долготе хотя бы одного слога, он будет освистан или ошикан, а в жизни, которая требует больше меры, чем любое движение, которая должна быть слаженнее любого стиха, ты полагаешь возможным допустить ошибку хотя бы в едином слоге?[2443]
Хотя твое изложение (…) показалось мне несколько взъерошенным и непричесанным, но его украшает именно пренебрежение к украшениям, подобно тому как женщины кажутся хорошо пахнущими именно оттого, что они ничем не пахнут.[2444]
Теперь ничто не пользуется таким признанием у народа, как ненависть к народным вождям.[2445]
После того как Тираннион привел мои книги в порядок, мне кажется, что мое жилище получило разум.[2446]
Вершина всех зол – это победа в гражданской войне.[2447]
Лучше погибнуть в отечестве, нежели повергнуть отечество, спасая его.[2448]
Тот, кто господствует на море, хозяин положения.[2449]
Долго бояться – большее зло, нежели то самое, чего боишься.[2450]
Несчастье склонно к обвинению.[2451]
Я всегда полагал, что друзей [наших] недругов не надо преследовать, особенно друзей, стоящих ниже, и лишать самого себя этого оплота.[2452]
Никогда не было ни поэта, ни оратора, который считал бы кого-нибудь лучше, чем он сам; это удел даже дурных.[2453]
Стыдливому человеку тяжело просить о чем-нибудь большом того, кого он считает в долгу у себя, чтобы не показалось, что того, чего он просит, он больше требует, чем испрашивает, и рассматривает скорее в качестве платы, чем благодеяния.[2454]
Знаю я вас, великих защитников [т. е. адвокатов]: тому, кто захочет воспользоваться вашей помощью, надо, по крайней мере, убить человека.[2455]
[О правлении Юлия Цезаря:] Говорить то, что думаешь, пожалуй, нельзя; молчать вполне дозволяется.[2456]
В гражданских войнах все является несчастьем (…). Но нет ничего несчастнее, чем сама победа. (…) Победителю, уступая тем, с чьей помощью он победил, многое приходится делать даже против своего желания.[2457]
При встречах я давно делал попытки говорить с тобой об этом, но меня пугал какой-то почти деревенский стыд; на расстоянии я изложу это более смело: письмо ведь не краснеет.[2458]
Тому, кто однажды перешел границы скромности, надлежит быть вполне бесстыдным до конца.[2459]
Ничто не может доставить читателю большего удовольствия, чем разнообразие обстоятельств и превратности судьбы.[2460]
Воспоминание о былых страданиях, когда находишься в безопасности, доставляет удовольствие.[2461]
Непозволительно назвать несчастным того, кто может поддержать себя сознанием правоты своих наилучших намерений.[2462]
Никому не следует особенно скорбеть из-за того, что случается со всеми.[2463]
Не существует никакого великого зла, кроме чувства вины.[2464]
Каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится.[2465]
Утешение на основании несчастий других (…) – самое слабое утешение.[2466]
Пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из-за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства.[2467]
Государство не может пасть, пока стою я.[2468]
Я предпочитал даже самый несправедливый мир самой оправданной войне.[2469]
Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет – лучше его собственным.[2470]
Приятно то прославление, которое исходит от тех, кто сам прожил со славой.[2471]
Сулла, суждение которого мы должны одобрить, когда увидел, что философы не согласны во мнениях, не спросил, что такое добро, но скупил все добро.[2472]
Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестности.[2473]
Он (…) не имеет соперника в любви к самому себе. (О Помпее Великом.)[2474]
При столь тяжкой ране следует скорбеть, во избежание того, чтобы самая свобода от всякого чувства скорби не была большим несчастьем, чем скорбь.[2475]
Люди почему-то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы.[2476]
Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.[2477]
Их молчание – громкий крик.[2478]
[Римская] свобода не внушает страха жестокостью казней, а ограждена милосердием законов[2479]
Недолог путь жизни, назначенный нам природой, но беспределен путь славы.[2480]
Цезарь не забывает ничего, кроме обид.[2481]
Никто (…) не станет плясать (…) в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме.[2482]
Кто остался доволен, забывает, кто обижен, помнит.[2483]
Природные качества без образования вели к славе чаще, чем образование без природных качеств.[2484]
Эти занятия [науками] воспитывают юность, веселят старость, при счастливых обстоятельствах служат украшением, при несчастливых – прибежищем и утешением.[2485]
Занятия другими предметами основываются на изучении, на наставлениях и на науке; поэт же обладает своей мощью от природы, он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа.[2486]
Природа велела мне быть сострадательным, отчизна – суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа.[2487]
Будем надеяться на то, чего мы хотим, но то, что случится, перенесем.[2488]
На людей известных ссылаться не следует, так как мы не знаем, хотят ли они быть названными по имени.[2489]
Собаки (…) не могут отличить воров от честных людей, но все же дают знать, если кто-нибудь входит в Капитолий ночью. И так как это вызывает подозрение, то они – хотя это только животные, – залаяв по ошибке, своей бдительностью приносят пользу. Но если собаки станут лаять и днем, когда люди придут поклоняться богам, им, мне думается, перебьют лапы за то, что они проявляют бдительность и тогда, когда для подозрений оснований нет. Вполне сходно с этим и положение обвинителей.[2490]
Если возможно применить законы, то преступного гражданина, вернее внутреннего врага, надо сломить судом, но если насилие препятствует правосудию или его уничтожает, то наглость надо побеждать доблестью, бешенство – храбростью, дерзость – благоразумием, шайки – войсками, силу – силой.[2491]
Мы всегда считали подати жилами государства.[2492]
Выдающийся император [полководец] должен обладать следующими четырьмя дарами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом, удачливостью.[2493]
Если нашей жизни угрожают какие-либо козни, насилие, оружие разбойников или недругов, то всякий способ самозащиты оправдан. Ибо молчат законы среди лязга оружия.[2494]
Я (…) скорблю из-за того, что в то время как государство должно быть бессмертно, оно держится на дыхании одного человека [т. е. Юлия Цезаря].[2495]
Жил довольно для славы, но для отчизны мало.[2496]
Различие между миром и рабством огромно. Мир – это спокойная свобода, рабство же – это худшее из всех зол, от которого мы должны отбиваться не только войной, но и ценой жизни.[2497]
[Цезарь], то внушая страх, то проявляя терпение, приучил свободных граждан к рабству.[2498]
Каждому человеку свойственно заблуждаться, упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу.[2499]
В учености и словесности всякого рода Греция всегда нас превосходила, – да и трудно ли здесь одолеть тех, кто не сопротивлялся?[2500]
Я охотнее готов заблуждаться вместе с Платоном, чем разделять истину с нынешними знатоками.[2501]
«Душа так бессильна, что не видит и самой себя!» – Точно так же, как и глаз: душа, не видя себя, видит все остальное.[2502]
Надеяться разумнее, чем бояться.[2503]
Смерть не имеет отношения ни к мертвым, ни к живым – одних уж нет, а других она не касается.[2504]
Итак, долой этот бабий вздор, будто умереть раньше времени – несчастье! Раньше какого времени? Данного нам природою? Но она дала нам жизнь, как деньги, только в пользование, не оговорив, до которого дня. Что же ты жалуешься, если она требует свое обратно по первому желанию? Таково было ее условие с самого начала.[2505]
Какую же жизнь считать долгой? и что вообще может быть долгого в жизни человека? (…) Долгим и коротким мы называем все на свете только по сравнению с тем, что людям дано и на что они рассчитывают. На реке Гипанисе, что течет в Понт с европейской стороны, живут, по словам Аристотеля, существа-однодневки: так вот, кто из них прожил восемь часов, тот умирает уже в преклонном возрасте, а кто дожил до заката, тот достигает глубокой дряхлости, – особенно если это было в день летнего солнцестояния. Сравни человеческую долговечность с вечностью – и окажется, что мы почти все такие же поденки, как и эти твари.[2506]
Если толпа и судит порой справедливо о достойных людях, то это больше к чести для самой толпы, чем к счастью для таких людей.[2507]
[Достойный человек в смерти не] обретет ни малейшего зла. Он даже предпочтет умереть, пока все дела его идут на лад, ибо не так отрадно накопление благ, как горько их лишение. Именно это, думается мне, имелось в виду в словах одного спартанца: когда знаменитый олимпийский победитель Диагор Родосский в один день увидел олимпийскими победителями двух своих сыновей, тот спартанец подошел к старику и поздравил его так: «Умри, Диагор, живым на небо тебе все равно не взойти!»[2508]
Труд как бы создает некую мозолистую преграду против боли.[2509]
Старушки часто не едят по два-три дня – а отними на один день еду у атлета, и он с криком восплачется к Юпитеру Олимпийскому, которому служит, что он так больше не может. Велика сила привычки![2510]
Стенать мужчине иногда позволительно, хоть и редко; вопить непозволительно даже и женщине. (…) Если и случится вскрикнуть мужу сильному и мудрому, то разве лишь затем, чтобы усилить свое напряжение, – так бегуны, состязаясь, кричат что есть сил, так, упражняясь, подают голос атлеты, так кулачные бойцы, ударяя противника, вскрикивают, (…) – это не потому, что им больно или что они струсили, а потому, что при крике все тело напрягается и удар получается сильнее.[2511]
Для полководца и солдата одни и те же труды тяжелы по-разному – полководцу они легче, потому что ему за них выше честь. (Свободное изложение мысли Ксенофонта).[2512]
Душе приходится судить о своей болезни лишь тогда, когда то, что судит, само уже больное.[2513]
Сострадание есть горе о чужом несчастье, (…) зависть есть горе о чужом счастье.[2514]
Тиран Дионисий, изгнанный из Сиракуз, в Коринфе учил малых детей – так не хотелось ему расставаться хоть с какой-то властью![2515]
Единственное зло в нашей жизни – это вина, а вины не бывает там, где случившееся не зависит от человека.[2516]
Гай Гракх, вконец опустошивший казну даровыми раздачами, на словах всегда был защитником казны.[2517]
Непредвиденное поражает сильнее.[2518]
Женоненавистничество возникает из страха.[2519]
Искать меры в пороке – это все равно что броситься с Левкадской скалы и надеяться удержаться на середине падения.[2520]
Мужество бывает и без ярости, а гнев, напротив, есть черта легкомыслия. Ибо нет мужества без разума.[2521]
Мужество не нуждается в помощи гнева: оно и само приучено, готово, вооружено ко всякому отпору. Иначе можно сказать, что и пьянство, а то и безумие тоже полезно мужеству, так как и пьяные и безумные тоже отличаются силою.[2522]
Соперник томится о чужом добре, которого у него нет, а завистник – о чужом добре, потому что оно есть и у другого.[2523]
Если есть любовь на свете – а она есть! – то она недалека от безумия.[2524]
Думают даже, будто старую любовь, как клин клином, можно выбить новой любовью.[2525]
Слава – суд толпы, состоящей из глупцов и подлецов.[2526]
Из всех поэтов, которых я знал, (…) каждый считал себя лучше всех.[2527]
Где хорошо, там и отечество.[2528]
Для человека ученого и образованного жить – значит мыслить.[2529]
Глуховат был Марк Красе, но глуховат несчастливо: то, что против него говорилось дурного, он слышал.[2530]
…Красивые слова, пустое колебание воздуха. [2531]
Когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он [Юлий Цезарь] почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя.[2532]
Победив Помпея, Цезарь приказал с честью восстановить его поверженные статуи. Цицерон сказал: «Восстанавливая статуи Помпея, Цезарь укрепляет свои собственные».[2533]
Гирций (…) в речи своей против Пансы сказал об одной женщине, что она десять месяцев носила сына своего «в утробе». «Как? – подхватил он [Цицерон], – неужели другие носят в кармане?»[2534]
Цицерон, увидя, что его зять Лентул, человек маленького роста, опоясан длинным мечом, сказал: «Кто привязал моего зятя к мечу?»[2535]
Однажды, когда Цицерон ужинал у Дамасиппа, тот, угощая его посредственным вином, сказал: «Выпей этого фалернского, ему сорок лет». – «Право, – сказал Цицерон, – оно не по летам молодо».[2536]
Только одно отечество заключает в себе то, что дорого всем.
На первом месте должны быть родина и родители, потом дети и вся семья, а затем (остальные) родственники.
Нет места милее родного дома.
Человек часто сам себе злейший враг.
Познай самого себя.
Каждый человек – отражение своего внутреннего мира. Как человек мыслит, такой он и есть (в жизни).
Главная склонность человека направлена на то, что соответствует природе.
Некоторые бывают людьми не по существу, а только по названию.
Привычка – вторая натура.
Лицо – зеркало души.
Ничто не сравнится в быстроте с душевной деятельностью.
Как чаша весов опускается под тяжестью груза, так и дух наш поддается воздействию очевидности.
Предусмотрительная природа, подняв людей с земли, сделала их высокими и прямыми.
Это существо, которое мы зовем человеком, одно лишь из стольких родов живых существ получило в удел разум и способность мыслить, тогда как остальные существа все лишены этого.
Родившиеся одновременно имеют и природу, и жизнь несходную.
Очевидно, что по природе каждый себе дорог.
Каждому свое красиво.
Собственное понимание добродетели и пороков самое главное. Если этого понимания нет, все становится шатким.
Природа не терпит одиночества.
Мировой организм есть неразрывное целое.
Мир по своей природе не только художественное произведение, но и художник.
Мир держит все в своих объятиях.
Нет ничего более упорядоченного, чем природа.
Нет ничего более изобретательного, чем природа.
Обычай не мог бы побороть природу – ибо она всегда остается непобежденной.
Вся природа стремится к самосохранению.
Все элементы мироздания гармонично связаны между собой.
Земля вращается вокруг своей оси.
Земля никогда не возвращает без излишка то, что получила.
Сила природы очень велика.
Ничто так не свойственно нашей душе, как числовая соразмерность.
Ежедневно сама природа напоминает нам, в сколь немногих, в сколь малых вещах она нуждается.
При руководстве природы ошибаться никоим образом нельзя.
Все, что делается согласно природе, должно считать счастливым.
Природа довольствуется малым.
Самой природой не дано нам познать пределы вещей.
То, что имеет силу в отношении большего, должно иметь силу и в отношении меньшего.
Необходимость – страшное оружие.
Необходимость не знает отдыха.
Не только целесообразно, но и необходимо.
Удивительно, как это жрецы-предсказатели, взглянув друг на друга, могут еще удерживаться от смеха.
Что посеешь, то и пожнешь.
Природа предоставила нам временное пристанище, но не постоянное жилье.
Природа породила и создала нас для каких-то больших (более значительных) дел.
Следует жить в соответствии с природой.
Если человек не страдает, значит ли это, что он наслаждается высшим благом?
Дух неизбежно стремится ввысь (к идеалам).
За вероломство и нравственную испорченность боги бессмертные обыкновенно сердятся и гневаются на людей.
Душа помнит о прошедшем, зрит настоящее, предвидит будущее.
Бренное тело дух вечный двигает.
Мы должны здраво обдумывать, что несет нам грядущий день.
Благодеяния, оказанные недостойному, я считаю злодеяниями.
Следует не только выбирать из зол наименьшее, но и извлекать из них самих то, что может быть в них хорошего.
Все ненавидят непомнящее благодеяние.
Каждому надо оказывать добра столько, сколько, во-первых, сам можешь сделать, а затем еще сколько может принять его тот, кого любишь и кому помогаешь.
О времена! о нравы!
Не философы, а ловкие обманщики утверждают, что человек счастлив, когда может жить сообразно со своими желаниями: это ложно. Преступные желания верх несчастья. Менее прискорбно не получить того, чего желаешь, чем достичь того, что преступно желать.
О обманчивая надежда человеческая!
Ошибаются те, которые во время благополучия думают, что навсегда избавились от невзгод.
Сущность счастливой жизни в целом усматриваю в силе духа.
Если боль мучительна, она не продолжительна, а если продолжительна, то не мучительна.
Величайшее зло – страдание.
Кто страдает, тот помнит.
Первый закон истории – бояться какой бы то ни было лжи, а затем – не бояться какой бы то ни было правды.
Природа наделила человека стремлением к обнаружению истины.
Не стыдно ль физику, то есть исследователю и испытателю природы, искать свидетельства истины в душах, порабощенных обычаем?
Разуму не приходится выбирать, если выбор стоит между истиной и выдумкой.
Нет ничего слаще, чем свет правды.
Через сомнения приходим к истине.
Истина сама себя защищает.
Не понимаю, почему, не веря видениям безумных, должны мы верить видениям спящих, которые гораздо более смутны.
Лжецу мы не верим даже тогда, когда он говорит правду.
Разве порядочному человеку пристало лгать?
Справедливость есть высшая из всех добродетелей.
Существуют два первоначала справедливости: никому не вредить и приносить пользу обществу.
Справедливость без мудрости значит много, мудрость без справедливости не значит ничего.
Наиболее полезно то, что наиболее справедливо.
Несправедливость достигается двумя способами: или насилием, или обманом.
Справедливость в вопросах доверия именуется добросовестностью.
Справедливость проявляется в воздаянии каждому по его заслугам.
Справедливость не может быть отделена от полезности.
Невелика заслуга, если человек честен лишь потому, что никто и не пытается его подкупить.
Чем честнее человек, тем меньше он подозревает других в бесчестности. Низкая душа предполагает всегда и самые низкие побуждения у благородных поступков.
Чем человек умнее и искуснее, тем он становится более ненавистным, когда он утратил свою репутацию честности.
Те, кто много обманывают, стараются казаться честными людьми.
Ни один умный человек никогда не считал возможным верить предателю.
Труд делает нечувствительным к огорчениям.
Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга.
Память слабеет, если ее не упражняешь.
Дело стоит труда.
Труд притупляет горе.
Тела юношей закаляются трудом.
Нет ничего красивее хорошо возделанного поля.
Именно действие придает добродетели истинную ценность и достоинство.
Сделай, если можешь.
Ум человеческий всегда стремится к какой-либо деятельности и ни при каких обстоятельствах не терпит непрерывного покоя.
Это очевидно, что мы рождены для деятельности.
Я больше, чем сделал, сделать не могу.
Стремление к деятельности крепнет с годами.
Раз начатое не может быть остановлено.
Ни одно изобретение не может сразу стать совершенным.
Осторожно действовать еще важнее, чем разумно рассуждать.
Следует осмотрительно делать то, что делаешь.
Должно соблюдать меру, наслаждаясь удовольствием.
Живет свободно только тот, кто находит радость в исполнении своего долга.
Знание, далекое от справедливости, заслуживает скорее названия ловкости, чем мудрости.
Какую пользу или какую прибыль мы имеем в виду, когда желаем знать то, что сокрыто от нас?
Невежество – ночь ума, ночь безлунная и беззвездная.
Человеческий ум воспитывается учением и мышлением.
Чем талантливее и способнее человек, тем с большей раздражительностью и мучением он учит.
Порядок больше всего помогает ясному усвоению.
Обучать есть дело долга, развлекать же – дело уважения (к слушателям).
Найдется ли кто-либо, кто, бросая целый день дротик, не попадет однажды в цель?
Занятия наукой питают юность, а приносят усладу старости, украшают в счастье, служат убежищем и утешением в несчастье.
Не знать истории – значит всегда быть ребенком.
История – свидетель прошлого, свет истины, живая память, учитель жизни, вестник старины.
Свести философию с неба на землю.
Философия – мать всех наук.
Философия является медициной души.
Геродот – отец истории.
Изучение и наблюдение природы породило науку.
Найдется ли такой человек, на которого не произвела бы впечатления древность, засвидетельствованная и удостоверенная столькими славнейшими памятниками?
Мы должны знать изобретения наших предков.
Мудрость Сократа состояла в том, что он не думал, что знал то, чего не знал.
Нет величайшей нелепости, которая не была бы сказана кем-либо из философов.
Недостаточно обладать мудростью, нужно уметь пользоваться ею.
Поступки мудрых людей продиктованы умом, людей менее сообразительных – опытом, самых невежественных – необходимостью, животных природой.
Чем кто умнее, тем он скромнее.
Обязанность мудреца – иметь попечение о своем достоянии, не поступая ни в чем против обычаев, законов, установлений.
Мудрецу несвойственно делать то, о чем ему пришлось бы потом жалеть.
Как бы ты ни был мудр, а если тебе будет холодно, задрожишь.
Мудрость всегда удовлетворена тем, что есть, и никогда не досадует на себя.
Более поздние мысли обычно бывают более разумными.
Никакая острота ума человеческого не бывает так велика, чтобы могла проникнуть в небо.
Нет пользу мудрому в мудрости, если он сам себе не может помочь.
Мудрость – источник наук.
Предвидение будущего должно опираться не на предсказания и приметы, а на мудрость.
И в этом, несомненно, та высшая и божественная мудрость – глубоко понять и изучить дела человеческие, не удивляться ничему, что случилось, и ничто не считать невозможным до того, как оно произойдет.
Ничто так не противоречит рассудку и порядку, как случайность.
Каждому надо иметь свое суждение.
Храбрым помогает не только судьба, как поучает старинная поговорка, но гораздо более – разумное суждение.
Ни у глупцов никто не бывает счастлив, ни у мудрецов никто не бывает несчастлив.
Я предпочитаю ошибаться вместе с Платоном, чем разделять правильное суждение с этими людьми.
Каждый человек может заблуждаться, но упорствует в заблуждении только глупец.
Глупость, даже достигнув того, чего она жаждала, никогда не бывает довольной.
Сколь глубоки корни глупости!
Я не только досадую на свою глупость, но и стыжусь ее.
Очевидность умаляется доказательствами.
Что может быть отраднее и свойственнее человеческой природе, чем остроумная и истинно просвещенная беседа?
Не знаю ничего прекраснее, чем умение силою слова приковывать к себе толпу слушателей, привлекать их расположение, направлять их волю куда хочешь и отвращать ее откуда хочешь.
Как в жизни, так и в речи нет ничего труднее, как видеть, что уместно.
Краткость – лучшая рекомендация как для речи сенатора, так и оратора.
Поэтами рождаются, ораторами становятся.
Чистота речи совершенствуется посредством чтения ораторов и поэтов.
Суди не по отдельным словам, а по их общей связи.
Истинно красноречив тот, кто обыкновенные предметы выражает просто, великие – возвышенно, а средние – с умеренностью.
Ораторское искусство немыслимо, если оратор не овладел в совершенстве предметом, о котором хочет говорить.
Речь должна вытекать и развиваться из знания предмета. Если же оратор не обнял и не изучил его, то всякое красноречие является напрасным, ребяческим усилием.
Простой речи с первого взгляда как будто легче всего подражать, между тем первые опыты покажут, что нет ничего труднее.
Перо – лучший учитель, написанная речь лучше только продуманной.
Перестань, пожалуйста, говорить общими фразами.
Письмо развивает искусство владения словом.
Множество мыслей порождает многословие.
Образное изложение делает предмет речи видным.
Дела влекут за собой слова.
Факты не согласуются с речами.
Бумага не краснеет.
Не столь прекрасно знать латынь, сколь постыдно ее не знать.
Больше всего превосходим мы животных только одним: что говорим между собою и что можем словами выражать свои чувства.
Оживить речь юмором.
Нужно быть умеренным и в шутках.
В шутку, а не всерьез.
Предпочитаю сдержанную разумность болтливой глупости.
Величайшее из достоинств оратора – не только сказать то, что нужно, но и не сказать того, что не нужно.
Хвастливые речи – первый признак слабости, а те, кто способен на большие дела, держат язык за зубами.
Где дело само за себя говорит, к чему слова.
Лесть – помощница пороков.
Должно остерегаться открывать уши для льстецов и позволять им льстить нам.
Не хочу быть хвалителем, чтобы не казаться льстецом.
Лишь только однажды кто-нибудь даст ложную клятву, тому после верить не следует, хотя бы он клялся несколькими богами.
Сочинения прекрасны именно отсутствием прикрас.
Дом, в котором нет книг, подобен телу, лишенному души.
Я ставлю ни во что чтение без всякого удовольствия.
Религия – это культ богов.
Когда гремит оружие, законы молчат.
Мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными.
Мы должны искоренять пороки и насаждать добродетели.
Крайняя строгость закона – крайняя несправедливость.
Судья – это говорящий закон, а закон – это немой судья.
Честный человек, садясь в судейское кресло, забывает о личных симпатиях.
Когда выступают с обвинением против кого-либо, то нет ничего несправедливее останавливаться на длинном перечне фактов, говорящих против обвиняемого, и умалчивать о фактах, говорящих в его пользу.
Нельзя полагаться на показания озлобленного свидетеля.
Имеющий деньги не может быть наказан.
По справедливости можно сказать, что начальник есть говорящий закон, а закон – немой начальник.
Высшая законность – это высшее беззаконие.
Знание законов заключается не в том, чтобы помнить их слова, а в том, чтобы постигать их смысл.
Благо народа – вот высший закон.
Закон повелевает то, что следует делать, и запрещает противное этому.
Даже у разбойников есть свои законы.
Законы изобретены для блага граждан.
Сила совести судьи велика.
Правосудие следует рассматривать, как воздание каждому своего.
Решать юридически, а не оружием.
Величайшее поощрение преступления – безнаказанность.
Наибольший соблазн преступления заключается в расчете на безнаказанность.
Преступно брать деньги за вынесенные приговоры; еще преступнее осудить того, с кого возьмешь деньги за оправдание.
Обвинение предполагает наличие преступления.
Для обвиняемого желательнее всего признание обвиняемого.
Мы истинно свободны, когда мы сохранили способность рассуждать самостоятельно, когда необходимость не заставляет нас защищать навязанные и, в некотором роде, предписанные нам мнения.
Воспоминание неволи делает свободу еще сладостнее.
Лучше умереть, чем быть рабами.
Рабство – тягчайшее из всех несчастий.
Только то общество, в котором народ пользуется верховной властью, есть истинное вместилище свободы.
Превосходно, если мы сами в состоянии управлять собой.
Есть разница между легкомыслием демагогов и натурой подлинно демократической.
Как в дружбе, так и в государственной деятельности должны быть исключены притворство и лесть.
Ценить дороже то, что кажется полезным, чем то, что кажется нравственным, в высшей степени позорно.
Что безнравственно, то, как бы оно ни скрывалось, все-таки не может никоим образом сделаться нравственным.
Кто однажды перешел границу скромности, тот делается постоянно и открыто бесстыжим.
Мягкость и кротость заслуживают одобрения, но с тем ограничением, чтобы применялась строгость.
Между добрыми людьми – все доброе.
Щедрость не знает границ.
Для государства полезно, чтобы знатные люди были достойны своих предков.
Мы жалеем больше тех, которые не ищут нашего сострадания.
Пусть каждый познает свои способности и пусть строго судит себя, свои достоинства и пороки.
Добродетель состоит в защите людей.
Нет никакого извинения проступку, даже если сделаешь его ради друга.
Грешить никому не полагается.
Велико могущество совести: оно дает одинаково чувствовать, отнимая у невинного всякую боязнь и беспрестанно рисуя воображению виновника все заслуженные им наказания.
Самое главное украшение – чистая совесть.
Моя спокойная совесть важнее мне, чем все пересуды.
Хотя всякая добродетель нас к себе влечет, однако всего более это делают справедливость и щедрость.
Быть свободным от вины – великое утешение.
Война требует быстроты.
Пусть оружие уступит место тоге, воинские лавры – гражданским заслугам.
Самый несправедливый мир я предпочел бы самой справедливой войне.
Нужно сделать все, чтобы не допустить вооруженной борьбы.
Если мы хотим пользоваться миром, приходится сражаться.
Мир должен быть добыт победой, а не соглашением.
Достигнутый мир лучше и надежнее ожидаемой победы.
Нет ничего радостнее победы.
Мир и согласие для побежденных полезны, для победителей только похвальны.
Деньги – нерв войны.
Битва за алтари и очаги.
Малую цену имеет оружие вне страны, если нет благоразумия дома.
Кто мужествен, тот и смел.
Добродетель, которая противится грядущему злу, называется храбростью.
Доблесть имеет много ступеней.
Кто уверен в себе, тому чуждо чувство страха. А так как предающийся печали испытывает также страх, то отсюда следует, что храбрость с печалью несовместима.
В страхе больше зла, чем в самом предмете, которого боятся.
Какая тревога мучила бы нечестивых людей, если был бы уничтожен страх перед наказанием?
С добрыми и злыми нельзя вести себя одинаково.
Они научились говорить перед другими, но не сами с собой.
Ничто так не сближает, как сходство характеров.
Легче переносится удар от друга, чем от должника.
Иначе живешь с тираном, иначе с другом.
Всем этим можно пренебречь, если речь идет о нас, но нельзя, когда речь идет о наших близких.
Равные больше всего сходятся с равными.
Без истинной дружбы жизнь – ничто.
Как много делаем мы для друзей, чего никогда не сделали бы для самих себя.
Сколько различных выгод соединяет в себе дружба! Куда бы вы ни обратились, она к вашим услугам; она повсеместна; никогда она не докучает, никогда не приходит некстати, она придает благополучию новый блеск, и неудачи, которые она разделяет, в большей степени теряют свою остроту.
В мире нет ничего лучше и приятнее дружбы; исключить из жизни дружбу все равно, что лишить мир солнечного света.
Как много прелести утратило бы наше счастье, если бы никто не радовался ему вместе с нами! Как трудно было бы перенести наши несчастия без друга, который испытывает их еще сильнее нас!
Истинный друг должен быть нашим вторым "я"; он никогда не потребует от друга ничего, кроме нравственно-прекрасного; дружба дана нам природой, как помощница в доблестях, а не как спутница в пороках.
Дружба может быть прочна только при зрелости ума и возраста.
Истинная дружба должна быть откровенна и свободна от притворства и поддакивания.
Основа дружбы заключается в полном согласии воли, вкусов и мнений.
Искренней дружбе присуще давать советы и выслушивать их.
Только в одном случае нам нечего бояться оскорбить друга, это когда дело идет о том, чтобы высказать ему правду и таким образом доказать ему свою верность.
Дружба проникает в жизнь всех людей, но для сохранения ее порой приходится сносить и обиды.
Кто настолько глух, что даже от друга не хочет услышать правды, тот безнадежен.
Непременное условие дружбы – не предъявлять и не исполнять требований против духу чести.
Отделить льстивого друга и распознать при известном старании так же можно, как все подкрашенное и поддельное от чистого и истинного.
Дружба возможна только между хорошими людьми.
Ни водой, ни огнем мы не пользуемся так часто, как дружбой.
Каждый любит самого себя не с тем, чтобы получать какую-либо награду за свою любовь, а потому, что каждый сам себе дорог. Если не применить то же самое к дружбе, то мы никогда не найдем истинного друга; ведь друг для каждого – это второй он сам.
Вообще о дружбе можно судить лишь по отношению к людям зрелого возраста и зрелой души.
Насколько кто сам себя ценит, настолько и друзья его ценят.
Враги всегда говорят правду, друзья – никогда.
Так как уединение и жизнь без друзей полны интриг и страха, то сам разум советует обзавестись дружбой.
Где найдешь того, кто честь друга ставил бы выше своей?
У кого уши закрыты для правды так, что он не может слышать правду от друга, на спасение того надо отложить надежду.
Человек – твой злейший враг.
Затаенная вражда опаснее явной.
Иные думают, что старую любовь надо выбивать новой любовью, как клин клином.
Выбирай, кого будешь любить.
Нельзя любить ни того, кого боишься, ни того, кто тебя боится.
Любовь – это стремление добиться дружбы того, кто привлекает своей красотой.
Для любящего нет ничего трудного.
Быть любимым и дорогим – приятно.
Брачный союз – первая ступень человеческого общества.
Любовь к родителям – основа всех добродетелей.
Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину.
Дети забавляют себя тем или иным занятием даже тогда, когда ничего не делают.
Человек должен научиться подчиняться самому себе и повиноваться своим решениям.
Нам не пристало падать духом.
Людей ослепляет страсть.
Что прилично, то достойно уважения, а что достойно уважения, то всегда прилично.
Не следует завладевать разговором как вотчиной, из которой имеешь право выжить другого; напротив, следует стараться, чтобы каждый имел свой черед в разговоре, как и во всем остальном.
Когда нечем гордиться в настоящем, хвастаются вчерашними заслугами.
Влюбленный в себя соперников не имеет.
Коварство предпочитает зло добру.
Сколько тысяч людей занимается разбоем, хотя за это положена смерть!
Алчность есть преступное желание чужого.
Глупости свойственно видеть чужие пороки, а о своих забывать.
Никакое притворство не может продолжаться долго.
Презренны те, которые, как говорится, ни себе, ни другим; в ком нет ни трудолюбия, ни усердия, ни заботливости.
Кто не стыдится, того я считаю заслуживающим не только порицания, но и наказания.
Расточительность подражает щедрости.
Гнев – начало безумия.
Жизнь коротка, но слава может быть вечной.
Тело мужей храбрых и великих людей смертно, а деятельность души и слава их доблести вечны.
Слава – вещь основательная.
Слава есть согласная похвала хороших людей, неподкупный голос людей, правильно судящих о выдающейся добродетели.
Слава, как тень, следует за добродетелью.
Не быть жадным – уже богатство, не быть расточительным – доход.
Бережливость – важный источник благосостояния.
Пусть мудрецы решатся презирать богатство.
Размеры состояния определяются не величиною доходов, а привычками и образом жизни.
Заменять богатство проворством ног.
Плод богатства – обилие, признак – обилия довольство.
Есть и пить нужно столько, чтобы наши силы этим восстанавливались, а не подавлялись.
Тщательно заботься о своем здоровье.
Высшее благо достигается на основе полного физического и умственного здоровья.
Помни, что сильные страдания завершаются смертью, слабые дают нам частые передышки, а над умеренными мы владыки.
Добросовестный врач прежде, чем назначить больному лечение, должен узнать не только его болезнь, но и привычки его в здоровом состоянии, и свойства тела.
Иногда можно застонать и мужчине.
Пока у больного есть дыхание, говорят, есть и надежда.
Все хотят дожить до старости, а когда доживут, ее же винят.
Потери наших сил гораздо чаще являются последствием порывов юности, чем разрушительного действия лет. Невоздержанная и сластолюбивая молодость передает старости изношенное тело.
Мне нравятся в молодом человеке какие-либо хорошие черты старости, а в старике – какие-либо хорошие качества молодости.
Легкомыслие свойственно цветущему возрасту.
Каждому возрасту присущи свои особенности.
Упражнение и умеренность могут даже и в старости сохранить до некоторой степени прежнюю силу.
Ничего так не следует остерегаться в старости, как лени и безделья.
Умеренные, уживчивые и неугрюмые старики проводят сносную старость; нетерпимость и угрюмость тяжелы во всяком возрасте.
Старость крепка благодаря основам, заложенным в молодости.
Старость отвлекает от занятия делами.
Остаются способности у стариков, лишь бы только оставался у них интерес к делу и трудолюбие.
Старость от природы слишком болтлива.
Свои пороки и свою вину неразумные люди слагают на старость.
В чем смысл старческой скупости – не понимаю.
Никто не может избежать смерти.
Путь в подземное царство отовсюду одинаков.
Жизнь мертвых продолжается в памяти живых.
От зол удаляет смерть, а не от благ.
Смерть обща всякому возрасту.
Ничто не цветет вечно.
Что прошло, того уж нет.
Ни одно искусство не замыкается в самом себе.
Все искусства состоят в исследовании истины.
(239—169 гг. до н.э.)
поэт
Истинный друг познается в беде.
Кто на тебя клевещет, тот не друг тебе.
Благодеяния, оказанные недостойному, я считаю злодеяниями.
Я знаю женскую натуру: когда ты хочешь, они не хотят, когда же ты не хочешь, их охватывает страстное желание.
(ок. 50 – ок. 140 гг.)
греческий философ-стоик, родился в Гиерополе (Фригия), жил в Риме
Свободный – это тот, у кого все происходит в соответствии с его свободой воли и кому никто не может помешать. Что же, сумасбродство ли свобода? Ни в коем случае! Ведь безумие и свобода несовместимы.[2537]
Таких, которые толкуют о стоических рассуждениях, вы можете показать тьму. Да разве в эпикурейских они разбираются не с такой же обстоятельностью? (…) Покажите же мне кого-нибудь, кто болеет, и все же счастлив, кто в опасности, и все же счастлив, кто умирает, и все же счастлив. Покажите. Я жажду, клянусь богами, увидеть какого-нибудь стоика. (…) Сделайте мне такую милость, не откажите старому человеку увидеть зрелище, которого я до сих пор не видел.[2538]
Если кто-то – один, это не значит, что тем самым он и одинок, так же как если кто-то – в толпе, это не значит, что он не одинок.[2539]
Помни, что дверь открыта. Не будь труслив, но как дети, когда им не нравится игра, говорят: «Я больше не играю», так и ты, когда тебе что-то представляется таким же, скажи: «Я больше не играю» и удались, а если остаешься, то не сетуй.[2540]
Как хорошие участники трагедийного хора не могут петь одни, но могут вместе с многими, так некоторые не могут гулять одни. Человек, если ты кто-то, и один гуляй, и с самим собой беседуй, и не прячься в хоре. Пусть насмеются над тобой когда-нибудь, пусть оглядят тебя, пусть встряхнут тебя, для того чтобы ты узнал, кто ты.[2541]
Человек – это душонка, обремененная трупом.[2542]
Нет насилия, которое могло бы лишить нас свободы выбора.[2543]
«Лаская своего ребенка, – говорил Эпиктет, – следует сказать самому себе: быть может, завтра он умрет». – «Но ведь это – накликание беды». – «Ничего подобного, – отвечал он, – это обозначение одного из действий природы. Иначе и слова: „Колосья пожинаются“ – также являлись бы накликанием беды».[2544]
Пьяному все равно не убедить трезвого, как трезвому не уговорить пьяного.[2545]
Удивительна наша природа и жизнелюбива (…). Нет ничего противнее, гаже нашего тела, и все же мы любим его и хвалим; если нужно было бы походить только пять дней на наших ближних, мы не согласились бы на это. Представь себе, как приятно вставать рано поутру и чистить другому зубы или, когда справит свои естественные надобности, мыть ему седалище. Надо только удивляться, как это мы любим то, что ежедневно требует столько ухода, сопряженного с неприятностями.[2546]
Один молодой хвастун говорил в театре, что он умен, потому что беседовал со многими философами. Эпиктет заметил ему: «Вот и у меня много знакомых богачей, а все же я не богач».[2547]
Настоящая мудрость есть не что иное, как умение выяснять и устанавливать истинную меру добра и зла; и задача всякого разумного человека состоит в том, чтобы прикладывать эту меру ко всем делам жизни.
Истинное добро заключается в правильных понятиях и в добрых желаниях. Истинное зло – в неправильных понятиях и в порочных желаниях.
Чего не следует делать, того не делай даже в мыслях.
Зависть – враг счастливых.
Если человек имеет возможность рассуждать и может созерцать солнце, луну и звезды, и наслаждаться дарами земли и моря – он не одинок и не беспомощен.
Когда ты чем-нибудь мирским встревожен или расстроен, то вспомни, что тебе придется умереть, и тогда то, что тебе раньше казалось важным несчастьем и волновало тебя, станет в твоих глазах ничтожной неприятностью, о которой не стоит и беспокоиться.
Чем реже удовольствие, тем оно приятнее.
Нужно позволить себе не всякие удовольствия, но только те, в которых нет ничего дурного.
С простыми людьми поменьше говори о теориях, а побольше поступай согласно им.
Не берись судить других, прежде чем не сочтешь себя в душе достойным занять судейское место.
Из всех творений самое прекрасное – получивший прекрасное воспитание человек.
Чем более собеседник твой заблуждается, тем важнее и желательнее, чтобы он понял и оценил то, что ты хочешь ему доказать.
Когда ты хочешь показать твоему собеседнику в разговоре какую-нибудь истину, то самое главное при этом – не раздражаться и не сказать ни одного недоброго или обидного слова.
Если хочешь быть беспристрастным судьею, смотри не на обвинителя, а на самое дело.
Где человек находится противясь, там его тюрьма.
К свободе ведет лишь одна дорога: презрение к тому, что не зависит от нас.
Выдерживай и воздерживайся.
Не то жалко, что человек лишился своих денег, дома, имения, – все это не принадлежит человеку. А то жалко, когда человек теряет свою истинную собственность – свое человеческое достоинство.
С безумным не умножай речи, а к неразумному не ходи.
В несчастье познается друг и изобличается враг.
Любовь свойственна только здравомыслящему человеку.
Строгость отца – прекрасное лекарство: в нем больше сладкого, чем горького.
Владей страстями, иначе страсти овладеют тобою.
Умный борется со страстью, глупец – становится ее рабом.
Кто крепок телом, может терпеть и жару и холод. Так и тот, кто здоров душевно, в состоянии перенести и гнев, и горе, и радость, и остальные чувства.
Жизнь короткую, но честную всегда предпочитай жизни долгой, но позорной.
(ок. 60 – ок. 127 гг.)
поэт-сатирик
Посвяти жизнь служению истине.
Познай самого себя.
Мудрый соблюдает меру и в достойных делах.
Мудрость не скажет того, что противно природе.
Высказать слова своей души.
Тому возмездием за преступление был крест, а этому царская диадема.
Суд прощает воронов, но не прощает голубок.
Никакая медлительность не бывает слишком велика, когда речь идет о смерти человека.
Добродетель хвалят, но она мерзнет.
Плохие люди опасаются проступков, страшась наказания, хорошие – из-за любви к добродетели.
… Нежнейшее сердце
Дать человеку в удел замыслила, видно, природа,
Коль наделила слезами.
Ни одна добродетель не искупает пороков.
Первое наказание для виновного заключается в том, что он не может оправдаться перед собственным судом.
Путник, у которого ничего нет при себе, может распевать в присутствии разбойника.
(100—44 гг. до н.э.)
государственный деятель, полководец, писатель
Счастье во всем играет большую роль, особенно же в делах войны.[2548]
На войне часто незначительные обстоятельства приводят к большим переменам.[2549]
На солдат (…) оказывают большое влияние нравы тех стран, где они долго стоят.[2550]
Задача полководца – побеждать столько же умом, сколько мечом.[2551]
Следует прикрывать слабые стороны (…) войска так же, как и раны на теле.[2552]
Кто (…) уверен в получении всего, не удовольствуется половиной.[2553]
[Проезжая мимо бедного городка:] Я предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме.[2554]
Почетное нужно предоставлять сильнейшим, а необходимое – слабейшим.[2555]
Цезарь решительно пригрозил Метеллу, что убьет его, если тот не перестанет ему досаждать. «Знай, юнец, – прибавил он, – что мне гораздо труднее сказать это, чем сделать».[2556]
Пришел, увидел, победил. (О битве при городе Зеле против царя Фарнака).[2557]
[В ответ на предложение окружить его телохранителями:] Лучше один раз умереть, чем постоянно ожидать смерти.[2558]
Получив донос о том, что Антоний и Долабелла замышляют мятеж против него, он [Цезарь] сказал: «Я не особенно боюсь этих длинноволосых толстяков, а скорее – бледных и тощих», – намекая на Кассия и Брута.[2559]
Речь зашла о том, какой род смерти самый лучший. Цезарь раньше всех вскричал: «Неожиданный!»[2560]
Когда Публий Клодий, обольститель его жены Помпеи, был по этому поводу привлечен к суду за оскорбление святынь, то Цезарь, вызванный свидетелем, заявил, что ему ничего не известно (…). А на вопрос, почему же он тогда развелся с женою, ответил: «Потому что мои близкие (…) должны быть чисты не только от вины, но и от подозрений».[2561]
[После прихода к власти:] Республика – ничто, пустое имя без тела и облика.[2562]
[Цезарь] ответил плебею, величавшему его царем: «Я Цезарь, а не царь!»[2563]
[Правителя] не так легко столкнуть с первого места на второе, как потом со второго на последнее.[2564]
Когда при высадке на африканский берег Цезарь оступился, сходя с корабля, то обратил это в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!»[2565]
Есть две вещи, которые утверждают, защищают и умножают власть, – войска и деньги, и друг без друга они немыслимы.[2566]
Воспоминание о жестокости – плохая опора в годы старости.[2567]
Каждый кузнец своей судьбы.
Победа зависит от доблести легионов.
Рубикон перейден.
Прокладывать себе дорогу силой.
Снискать себе славу.
Таков порок, присущий нашей природе: вещи невидимые, скрытые и непознанные, порождают в нас и большую веру и сильнейший страх.
Опыт всему учитель.
Люди охотно верят тому, чему желают верить.
На мою жену не должна падать даже тень подозрения.
Нельзя обижать гостя.
Легче находятся такие люди, которые добровольно идут на смерть, чем такие, которые терпеливо переносят боль.
(170 – ок. 80 до н.э.)
драматург-трагик
Пусть ненавидят, лишь бы боялись![2568]
Честь хороша от чтимых.[2569]
(I в. н.э.)
библиотекарь императора Августа; под его именем дошел астрономо-мифологический трактат, относящийся уже ко II в. Ночью мы называем тень земли, когда она застилает свет солнца.[2570]
(середина IV в.)
грамматик, учитель Иеронима Стридонского
Да будут прокляты те, кто раньше нас высказал наши мысли![2571]
(37 – после 100 г.)
историк
Труслив и тот, кто не хочет умереть, когда нужно, и тот, кто хочет умереть, когда не нужно.[2572]
У римлян даже победа без приказа не приносит славы.[2573]
Наказать одного человека должно действием, а при наказании целой толпы можно ограничиться только словами.[2574]
Людям не дано избегнуть своей судьбы, даже когда они предвидят ее.[2575]
(I в. н.э.)
государственный деятель, агроном и писатель
Возможность тратиться на хозяйство не имеет такого значения, как одно лишь присутствие хозяина.[2576]
У пунийцев, народа весьма проницательного, говорилось: «имение должно быть слабее хозяина».[2577]
Ничего не делая, люди учатся делать дурное.[2578]
(ок. 168—102 до н.э.)
поэт-сатирик
Гай Луцилий, человек ученый и очень тонкого ума, говаривал, что не хотел бы иметь своими читателями ни ученейших мужей, ни неучей, потому что последние ничего бы в его стихах не поняли, а первые поняли бы, пожалуй, больше, чем он сам.[2579]
(I в. до н.э.)
комедиограф
Если не умеешь говорить – учись читать.[2580]
(III в.)
грамматикКниги имеют свою судьбу, смотря по тому, как их принимает читатель.[2581]
(I в.)
оратор, философ, один из учителей Сенеки
Для борьбы со страстями нужно напрягать силы, а не подыскивать тонкие аргументы.[2582]
(II в.)
оратор и адвокат, воспитатель Марка Аврелия
Причиняет боль своему собутыльнику тот, кто выпивает слишком большой кубок вина: ведь он пьет не для удовольствия, а чтобы опьянеть.[2583]
Для подарков (…) подходит сочетание большой умеренности и самых малых расходов. Да и кому (…) мы можем сказать, что подаркам подобает быть роскошными? Беднякам? Но они не в состоянии их получать. Богатым? Но они не нуждаются в том, чтобы их получать.[2584]
(IV в.)
ритор
Когда сталкиваешься с горюющим, утешай кратко, так как рана кровоточит даже тогда, когда к ней прикасаются ладонью.[2585]
(II – III вв.)
историк
Скифам больше пользы приносит незнание пороков, чем грекам знание добродетели.[2586]
Мудрый побеждает так, что его победу никто не чувствует.[2587]
Страх отнимает (…) ум (…) и ослабляет физические силы.[2588]
Удача придает римлянам силу, а неудачи – мужество.[2589]
Судьба (…) приберегает для взысканных ее милостью более суровые удары.[2590]
Гладиатор принимает решение на арене.[2591]
Благодеяние разбойника – не убить.
Дружба должна быть бессмертной, смертной – вражда.[2592]
Если сомневаешься, воздержись.[2593]
Лучше свобода, исполненная опасностей, чем спокойное рабство.
Лысина не порок, а свидетельство мудрости.
Кто много награбил и немного дал защитникам, тот уцелеет.[2594]
Сколько рабов, столько врагов.[2595]
Пьяные рабы кажутся себе свободными.
Хочешь старости долгой – состарься пораньше.[2596]
Что сделано достаточно хорошо, сделано достаточно быстро.[2597]
Лучше потерять друга, чем острое слово.[2598]
Совесть – тысяча свидетелей.[2599]
Лжецу нужна хорошая память.[2600]
Родись либо царем, либо дураком.[2601]
Старое дерево скорее сломаешь, чем выпрямишь.[2602]
Триумфатору на (…) торжественной колеснице (…) шепчут: «Оглянись! Помни, что ты [всего лишь] человек!»[2603]
(214—275 гг.)
император с 270 г.
Он родился не для того, чтобы жить, а для того, чтобы пить. (Аврелиан об одном из своих полководцев.)[2604]
(76—138 гг.)
император с 117 г.
Одному человеку, голова которого уже седела, он [Адриан] в чем-то отказал; когда тот, покрасив волосы, вторично обратился к нему с просьбой, он ответил: «Я уже отказал в этом твоему отцу».[2605]
Когда одному из них [друзей Адриана] жена написала, что он, увлеченный удовольствиями и купаниями, не хочет к ней вернуться, – об этом через тайных агентов узнал Адриан. В ответ на его просьбу дать ему отпуск император упрекнул его за купания и удовольствия. «Неужели, – воскликнул тот, – и тебе жена написала то же, что и мне?»[2606]
(51—96 гг.)
император с 81 г.
Правитель, который не наказывает доносчиков, тем самым их поощряет.[2607]
Правителей, которые мало расточают наказаний, следует называть не добрыми, а удачливыми.[2608]
(37—68 гг.)
император с 54 г.
Когда ему [Нерону] предложили на подпись указ о казни какого-то уголовного преступника, он воскликнул: «О если бы я не умел писать!»[2609]
Кто-то сказал в разговоре: «Когда умру, пускай земля огнем горит!» – «Нет, – прервал его Нерон, – Пока живу!»[2610]
Пришли вести, что взбунтовались и остальные войска. (…) [Нерон] бросился искать (…) опытного убийцу, чтобы от его руки принять смерть, – но никого не нашел. «Неужели нет у меня ни друга, ни недруга?» – воскликнул он.[2611]
Какой великий артист погибает! (Последние слова Нерона).[2612]
(208—235 гг.)
император с 222 г.
Я был всем, и все это ни к чему. (Последние слова).[2613]
(42 до н.э.—37 н.э.)
император с 14 г.
Оскорбление богов – дело самих богов.[2614]
Пусть ненавидят, лишь бы соглашались.[2615]
Оскорбительные о нем стишки он [Тиберий] переносил терпеливо и стойко, с гордостью заявляя, что в свободном государстве должны быть свободны и мысль, и язык.[2616]
Наместникам, которые советовали ему обременить провинции налогами, он [Тиберий] ответил, что хороший пастух стрижет овец, но не сдирает с них шкуры.[2617]
Сенат предложил назвать именем Тиберия месяц (…), тот ответил: «А что вы будете делать, если у вас будет тринадцать цезарей?»[2618]
(39—81 н.э.)
император с 79 г.
Когда однажды за обедом он [император Тит Флавий] вспомнил, что за целый день никому не сделал хорошего, то произнес (…): «Друзья мои, я потерял день!»[2619]
(331—363 гг.)
римский император с 361 г., автор писем, речей и памфлетов
Чего же нам просить? Чтобы боги послали беднякам (…) золотой дождь? Но если бы даже так и случилось, мы тотчас же послали бы своих слуг и расставили всюду сосуды, чтобы отогнать всех и нам одним захватить дары богов, предназначенные для всех.[2620]
Кто пренебрегает возможным, делая вид, что стремится к невозможному, на самом деле и не старается достигнуть одного и не выполняет другого.[2621]
Если пророки и толкователи какого-либо бога были негодными, это не мешает ему быть великим богом.[2622]
Убеждать и поучать людей надлежит не кулаками, (…) а разумными доводами.[2623]
Нумерий, недавно бывший наместником Нарбоннской провинции, был привлечен к ответственности за хищения (…). Так как обвиняемый отпирался и не удавалось ни в чем изобличить его, то Дельфидий, весьма горячий обвинитель, расстроился оттого, что доказательства оказывались недостаточными, и воскликнул: «Может ли кто-либо оказаться виновным, (…) если достаточно отрицать обвинение?» На это Юлиан немедленно дал остроумный ответ: «Может ли кто оказаться невинным, если достаточно предъявить обвинение?»[2624]
(I в.)
консул, отец императора Вителлия
[Луций Вителлий] воскликнул, поздравляя [императора] Клавдия со столетними играми: «Желаю тебе еще не раз их праздновать!»[2625]
(1-ая пол. II в. до н.э.)
консул, отец народных трибунов Гая и Тиберия Гракхов
Когда лузитане заявили Тиберию Гракху, что у них продовольствия на десять лет и потому они не боятся осады, Гракх сказал: «Значит, я вас покорю в одиннадцатом году». (…) Лузитане (…) тотчас cдались.[2626]
(?—59 н.э.)
оратор и государственный деятель
Государь, который хочет все знать, окажется перед необходимостью много прощать.[2627]
(I в. н.э.)
полководец
Врага надо побеждать топором (т. е. военными сооружениями).[2628]
(95—46 до н.э.)
государственный деятель, противник Цезаря
Время (…) истощает силу всякой тирании.[2629]
Цезарь один из всех берется за государственный переворот трезвым.[2630]
Некоторые предлагали верховный надзор за выборами поручить Помпею, Катон (…) возражал, говоря, что не законам нужно искать защиты у Помпея, а Помпею у законов.[2631]
Какой-то неразумный человек, не узнав Марка Катона [Младшего], побил его в бане: сознательно никто не поднял бы руку обидеть такого мужа! Когда впоследствии этот человек пришел просить прощения, Катон ответил: «Я не помню, чтобы меня побили».[2632]
(ок. 117 – ок. 56 до н.э.)
полководец, сторонник Суллы;
прославился богатством, роскошью и пирами
Когда однажды он [Лукулл] обедал в одиночестве и ему приготовили один стол и скромную трапезу, он рассердился и позвал приставленного к этому делу раба; тот ответил, что, раз гостей не звали, он не думал, что нужно готовить дорогой обед, на что его господин сказал: «Как, ты не знал, что сегодня Лукулл угощает Лукулла?»[2633]
консул 143 г. до н.э.
Один из молодых трибунов спрашивал его [Цецилия Метелла], каковы его замыслы. Он ответил: «Если бы их знала хотя бы моя рубаха, я бы тут же бросил ее в огонь».[2634]
консул 146 г. до н.э.
[Консул Луций Муммий] был настолько невежествен, что, когда по взятии Коринфа грузил для отправки в Италию картины и статуи, выполненные руками величайших мастеров, он велел предупредить сопровождающих, что если они их потеряют, то должны будут вернуть новые.[2635]
(1-ая пол. I в.)
оратор, знаменитый острослов
Крисп Пассиен – человек самый тонкий во всех отношениях из всех, кого я встречал на своем веку, в особенности же тонко разбиравшийся в пороках, говаривал, что перед лестью мы не запираем дверей, а только слегка прикрываем, как делаем перед приходом возлюбленной; нам приятно, если она, придя, распахнет дверь; еще приятнее, если она на своем пути вовсе разнесет ее в щепки.[2636]
Когда Гай [Калигула] спросил его наедине, сожительствует ли Пассиен со своей родной сестрою, как он сам, то Пассиен ответил: «Еще нет», – весьма пристойно и осторожно, чтобы не оскорбить императора отрицанием и не опозорить себя лживым подтверждением.[2637]
Никогда не бывало ни лучшего раба, ни худшего господина. (Пассиен Крисп о Калигуле).[2638]
(108—48 до н.э.)
полководец
У восходящего солнца больше поклонников, чем у заходящего.[2639]
[Однажды, когда Помпею нужно было срочно отплыть в Рим,] поднялась буря, и кормчие не решались сняться с якоря. Тогда Помпей первым взошел на борт корабля и, приказав отдать якорь, вскричал: «Плыть необходимо, а жить – нет!»[2640]
О себе самом он [Помпей] смело сказал, что всякую власть он получал раньше, чем ожидал сам, и слагал раньше, чем ожидали другие.[2641]
Катон его сурово корил за то, что он [Помпей] не слушался его, Катона, предупреждений, что не на благо республике будет умножение власти Цезаря; Помпей ответил: «Ты больше был пророком, я больше был другом».[2642]
Либо победить, либо умереть свободными. (Помпей, ведя войну против Цезаря.)[2643]
римлянин
Публий, видя Муция, весьма недоброжелательного человека, более грустным, чем обыкновенно, сказал: «Или с Муцием случилось что-нибудь неприятное, или, не знаю с кем, – что-либо хорошее».[2644]
(138—78 до н.э.)
полководец, в 82 – 79 гг. диктатор
Сулла (…) однажды на сходке, когда плохой уличный поэт подбросил ему тетрадку с написанной в честь Суллы эпиграммой (…), тотчас же приказал вручить поэту награду (…), но с условием, чтобы тот впредь ничего не писал![2645]
(ок. 235 – ок. 183 до н.э.)
полководец, победитель Ганнибала во II Пунической войне
Я никогда не делаю больше, чем тогда, когда не делаю ничего, и никогда не бываю менее один, чем тогда, когда я один.[2646]
Сципион Старший свое свободное от военных и государственных дел время проводил в ученых занятиях, говоря, что на досуге у него особенно много дела.[2647]
Аппий Клавдий, соперничая с ним [Сципионом Старшим] за цензорство, похвалялся, что сам он каждого римского гражданина приветствует по имени, а Сципион не знает почти никого. «Ты прав, – сказал Сципион, – я старался не о том, чтобы всех знать, а о том, чтобы меня все знали».[2648]
(ок. 185 – ок. 129 до н.э.)
полководец, победитель Ганнибала в III Пунической войне
Хороший полководец, как хороший врач, берется за клинок лишь в крайней надобности.[2649]
Ни Риму пасть, пока стоит Сципион, ни Сципиону жить, когда Рим падет.[2650]
Сципион Африканский [Младший], (…) когда некоторые говорили, что он мало участвовал в боях, заявил: «Мать родила меня повелителем, а не рубакой».[2651]
Кто-то (…) показал ему [Сципиону Младшему] щит с прекрасной отделкой. «Отличный щит, – сказал Сципион, – только римлянину больше пристало полагаться не на то, что в левой руке, а на то, что в правой».[2652]
(IV в. до н.э.)
последний царь Рима; изгнан римлянами
В изгнании [царь] Тарквиний сказал, что он научился отличать истинных друзей от ложных только теперь, когда уже не в силах воздать по заслугам ни одним, ни другим.[2653]
(III в. до н.э.)
полководец, воевал против эпирского царя Пирра
Когда Публий Корнелий, считавшийся человеком жадным и вороватым, однако же храбрецом и хорошим полководцем, благодарил Гая Фабриция за то, что тот, его враг, выдвинул его в консулы, да еще во время большой и тяжелой войны, Фабриций сказал: «Нечего тебе меня благодарить, просто я предпочел быть ограбленным, чем проданным в рабство».[2654]
Когда [консулу] Фабрицию посол эпирцев Киней давал в дар большое количество золота, он не взял его, сказав, что предпочитает повелевать владеющими золотом, чем владеть им.[2655]
(82—48 до н.э.)
политический деятель и оратор
Оратор Целий был гневлив до чрезвычайности. (…) Обедал с ним как-то (…) один клиент редкого терпения. (…) Он рассудил за лучшее соглашаться с каждым словом и не делать ничего наперекор. Целий не выдержал поддакивания и воскликнул: «Возрази хоть что-нибудь, чтобы нас стало двое!»[2656]
(I в. до н.э.)
политик, брат Марка Туллия Цицерона
[Избиратели] считают себя нашими друзьями, если мы знаем их по имени.[2657]
Если услышишь или почувствуешь, что тот, кто обещал тебе свою поддержку, как говорится, перекрасился, то скрой, что ты услыхал или знаешь; если же он захочет обелить тебя в своих глазах, чувствуя, что на него пало подозрение, то подтверди, что ты никогда не сомневался (…) в его добрых намерениях.[2658]
Лесть, (…) будучи порочной и постыдной при прочих условиях жизни, при соискании [политических должностей] необходима.[2659]
Люди хотят не только обещаний, (…) но обещаний, даваемых щедро и с почетом для них.[2660]
В том, чего ты не можешь сделать, либо отказывай мягко, либо вовсе не отказывай.[2661]
Выражением и словами людей привлекают более, чем самим одолжением и делом.[2662]
Все склонны предпочитать ложь отказу.[2663]
Заботься о том, чтобы (…) о твоих соперниках распространялись соответствующие их нравам позорные слухи (…) – либо о преступлении, либо о разврате, либо о мотовстве.[2664]
(160—104 до н.э.)
царь Нумидии; казнен римлянами после поражения в войне
Продажный город, обреченный на скорую гибель, если только найдет себе покупателя! (О Риме).[2665]
Нумантийские старейшины укоряли разбитых, что они побежали перед теми, кого столько раз побеждали; а кто-то им на это ответил: «Бараны перед нами те же, да пастух другой».[2666]
Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше. (Римские консулы, передавая свои полномочия преемнику.)
(75 до н.э.—5 н.э.)
государственный деятель
Хорошо ведя [судебные] дела, я стал вести их часто; ведя часто, стал вести нехорошо.[2667]
консул 127 г. до н.э.
Знаменитый Луций Кассий, которого римский народ считал справедливейшим и мудрейшим судьей, обычно спрашивал во время суда: «Кому выгодно?»[2668]
(ум. в 33 или 37 г. н.э.)
оратор
Я привык смотреть не на слушателя, а на судью; я привык отвечать не себе самому, а противнику.[2669]
(? – 212 гг.)
юрист, советник императора Септимия Севера;
убит по приказу императора Каракаллы
Император Каракалла, убив брата, велел знаменитому юристу Папиниану оправдать это деяние в сенате и перед народом, но тот ответил, что не так легко оправдать братоубийство, как совершить его.[2670]
Толстому истцу, имевшему тяжбу с малолетним ребенком, принесенным в собрание на руках защитника, сказал его адвокат: «Что же мне делать? Я тебя на руки взять не могу».[2671]
Высший закон – высшее противозаконие.[2672]
Что непозволительно женщинам, то равно непозволительно и мужчинам.
Формула римского права, уравнивавшая мужчин и женщин в бракоразводном
процессе
По естественному праву все рождаются свободными.[2673]
Предписания права суть следующие: жить честно, не чинить вред другому, предоставлять каждому то, что ему принадлежит.[2674]
Право не может существовать без правоведов, которые каждодневно совершенствуют его.[2675]
Право должно быть главным образом приспособлено к тому, что случается часто и легко, а не весьма редко.[2676]
Когда закон что-либо извиняет в прошлом, он запрещает это на будущее.[2677]
Поступает против закона тот, кто совершает запрещенное законом; поступает в обход закона тот, кто, сохраняя слова закона, обходит его смысл.[2678]
Обычай является лучшим толкователем закона.[2679]
Свобода есть естественная возможность делать то, что хочется, если этому не препятствует насилие или право.[2680]
Судебное решение принимается за истину.[2681]
Заслуживает помощи слабость женщин, а не лукавство.[2682]
С изменением формы может пропасть сущность вещи.[2683]
Доказательство должен представить тот, кто утверждает, а не тот, кто отрицает.[2684]
Те, кому можно приказать свидетельствовать, – неподходящие свидетели.[2685]
Никто не может быть подходящим свидетелем в собственном деле.[2686]
Не глупым нужно помогать, а ошибающимся.[2687]
Использовать в случае сомнения более благоприятное [для ответчика] толкование – столь же справедливо, сколь осмотрительно.[2688]
Цивильное право пишется для бдительных. [Т. е. тот, кто не пользуется своим правом, сам виноват в своем ущербе.][2689]
Насилие дозволено отражать силой.[2690]
Один лишь умысел украсть что-либо никого не делает вором.[2691]
Невозможно нанести оскорбление без умысла оскорбить.[2692]
Степень оскорбления возрастает пропорционально положению оскорбителя.[2693]
Умысел не наказуется.[2694]
Каждый отвечает за последствия своего поступка и никто не является преемником чужого преступления.[2695]
Безвинного сына нельзя наказывать за преступления его отца.[2696]
Кто уплатил позже, уплатил меньше.[2697]
Нельзя считать имуществом то, что приносит больше вреда, чем пользы.[2698]
Большая небрежность – вина, большая вина – злой умысел.[2699]
Компаньон моего компаньона – не мой компаньон.[2700]
Свобода не поддается никакой оценке.[2701]
Кто молчит, тот не всегда признается; однако верно и то, что он не отрицает.[2702]
Не все, что дозволено, достойно уважения.[2703]
Невозможное не может вменяться в обязанность.[2704]
Если нельзя найти безупречное решение, надо избрать наименее несправедливое из решений.[2705]
Трое составляют коллегию.[2706]
Законы должны быть понятны каждому.[2707]
Никто не должен быть сам себе судьей или сам для себя устанавливать право.[2708]
Если не будет доказано противное, каждый считается честным.
Формулировка, утвердившаяся после Юстиниана
Нет преступления, не указанного в законе.
После Юстиниана
Общая собственность – мать раздоров.
После Юстиниана
Суров закон, но [это] закон.
После Юстиниана
Что касается всех, должны одобрить все.
После Юстиниана
Человек ты – значит, смертен. Помни это. Будь здоров.
Быстро (…) из ничего вновь переходим в ничто.
Жизнь – это благо и зло, а смерть ни то ни другое.
Бани, вино и любовь разрушают вконец наше тело. Но и жизнь создают бани, вино и любовь.
Не было, нет и не будет человека, достойного одного лишь осуждения или одной лишь хвалы.
И злым, и добрым, и заслуживающим смерти должен сочувствовать благородный. Ибо нет человека, свободного от вины.
Высшей власти достигает тот, кто видит во всех существах себя и все существа – в себе.
Разве бывает что-либо прекрасно или безобразно само по себе? Что нравится человеку, то для него и прекрасно.
Каковы те, кто ему служат, каковы те, кому он служит, таков и сам человек.
Как две щепки встречаются в великом океане и, встретившись, расходятся, так встречаются и люди.
Словно отблеск луны в воде, непрочна жизнь смертных; зная это, непрестанно твори добро.
Все наши дела, мысли и речи следуют за нами творите же добро!
Богатство и постоянное здоровье, друг и сладкоречивая жена, послушный сын и полезное знание – вот шесть благ в этом мире.
Хороши новая одежда, новый зонт, новобрачная и новый дом. Но хороши также старый слуга и старый рис.
Друг, жена, слуга, рассудок и отвага познаются в беде.
Друг познается в беде, герой – в битве, честный – в уплате долга, жена – в бедности, родственники – в невзгодах.
Пропадает знание без дела, пропадает человек без знания, пропадает войско без полководца, пропадают женщины без мужчин.
Несбыточны сны, что приходят к больным, опечаленным, ожесточенным, влюбленным и пьяным.
Безумный утешается прошедшим, слабоумный будущим, умный – настоящим.
В детстве глупец думает лишь об отце с матерью, в молодости – лишь о возлюбленной, в старости лишь о детях. Так и не успевает он подумать о самом себе.
Тот, чье сердце не стремится ни к наукам, ни к битвам, ни к женщинам, напрасно родился на свет, похитив юность матери.
Юность мчится невозвратимым потоком. Так предадимся радости – ведь дарованы радости смертным!
Два пути перед мудрыми в этом бесплодном и непостоянном мире: вкушать нектар высшего знания или наслаждаться юными красавицами.
За счастьем следует несчастье, за несчастьем – счастье. Не бывает непрерывного несчастья, не бывает непрерывного счастья.
То, что судьба судила нам получить, мы получим и лежа в постели. То, чего не судила, – не получим, каких бы усилий ни прилагали.
Чему суждено быть – то и будет со мной. Неотвратим путь событий, мое дело – следовать ему.
Радуйся выпавшей тебе радости, переноси выпавшее тебе горе, жди всего, что приносит время, как земледелец ждет урожая.
Раб своих надежд – раб всех людей, повелитель своих надежд – повелитель всего мира.
Надежда – источник великой тревоги, свобода от надежд – источник великого покоя.
Плод победы – ненависть, удел побежденного – печаль. Спокоен и счастлив тот, кто отказался и от победы, и от поражения.
Нет добродетели выше правдивости, нет порока хуже лжи.
Дела должны вести нас к счастью. Но где нет справедливости, нет счастья. Поступай же справедливо.
Даже о правде следует умолчать, если она принесет несчастье.
Говори правдивое и приятное; не говори правдивого, но неприятного; не говори приятного, но неправдивого – вот извечная заповедь.
Что невозможно, то невозможно; что возможно, то возможно. Повозка не движется по воде, корабль не плывет по суше.
Пусть драгоценность валяется под ногами, а стекло украшает голову – драгоценность остается драгоценностью, а стекло – стеклом.
Исполняй свой долг, не думая об исходе; исполняй свой долг, принесет ли это тебе счастье или несчастье. Кто исполняет долг и спокойно, не радуясь и не печалясь, встречает любые последствия, тот поистине велик душою.
Нельзя посеять одно, а получить другое. Какое семя посеяно, то и даст всходы.
Лучше худо исполнять свой долг, чем хорошо – чужой. Не совершает греха тот, кто следует собственной природе.
Не сегодня, так завтра погибнет наше тело среди горестей и болезней. Что пользы преступать ради него долг?
Дело стоит рядом со стоящим, идет за идущим, творит с творящим. Оно следует за нами подобно тени.
Все задуманное можно осуществить человеческими усилиями. То, что зовем мы судьбою, есть лишь незримые свойства людей.
Не катится колесница на одном колесе, не совершается судьба без людских усилий.
Того посещает богиня счастья, кто трудится подобно льву. Лишь ничтожные говорят: «Все от судьбы!» Одолевай судьбу мужественными делами; если же усердие твое не увенчается успехом, то нет на тебе вины!
Не приносят пользы мудрые наставления тому, кто страшится действия. Что проку от светильника в руках слепого?
Человек должен трудиться – плохо ему, когда он бездействует.
Мир и труд – вот источники благополучия.
Что пользы от учености, направленной на зло? Что пользы в светильнике, накрытом горшком?
Сами собой разрастаются масляное пятно на воде, чужой секрет в устах сплетника, малый дар у достойного и знание у разумного – такова природа вещей.
Нередко заблуждается наш разум, и вещи кажутся иными, чем они есть. Плоским представляется нам небо и огоньком – светлячок, но небо не плоское, а светлячок не огонь.
Женщины учены от природы, мужчины – от книг.
Лишь ученому ведомо утомление ученых, не поймет бесплодная болей роженицы.
Нет преграды, равной преграде невежества.
Сладость губ, упругость грудей, острота женских взоров и красота поэзии понятны лишь знатоку.
Конь, оружие, наука, лютня, речь, мужчина и женщина бывают хороши или дурны – все зависит от того, как с ними обращаются.
Науки ведут к скромности, лишь глупец кичится ученостью. Так свет усиливает наше зрение и делает слепыми сов.
Что пользы от науки тому, у кого нет ума? На что зеркало тому, кто лишен глаз?
Когда время действовать, то знание, сокрытое в книгах, – не знание, а деньги в чужих руках – не деньги.
Что проку от знаний тому, кто, изучив все науки и проникнув в их суть, не извлечет из них пользы? Одно утомление.
Даже в гнусном теле мудрец найдет добродетель, которую надо почитать и уважать.
Украшение человека – мудрость, украшение мудрости – спокойствие, украшение спокойствия – отвага, украшение отваги – мягкость.
Давать советы глупцу – только злить его.
Неистинное представляется истинным, а истинное неистинным – таково многообразие бытия. Будьте же разумны!
Жизнь одна – тел много, истина одна – заблуждений много, знание одно – ересей много. Какой мудрец разберется во всех противоречиях?
Разумный оценивает по собственному суждению, глупец доверяет молве.
Не берись ни за какие дела – вот первый признак мудрости. Взявшись же за дело, доводи его до конца вот второй признак мудрости.
Когда все гибнет, мудрец сберегает половину и с этой половиной достигает своей цели.
Не станет разумный ради малого губить великое. Малым сберечь великое – вот истинная мудрость.
Если ты мудр, не противоречь богачу, правителю, ребенку, старику, аскету, мудрецу, женщине, дураку и учителю.
Когда надо давать советы другим, каждый – кладезь премудрости. Когда надо самому следовать этим советам, то и мудрец не умнее дурака.
У кого не хватит ума поучать другого? Лишь великий разумом сам способен следовать надлежащим путем.
Мудрые отдают время поэзии и наукам, глупые порокам, сну и ссорам.
Мудрый не горюет о потерянном, об умершем и о прошлом. Тем он и отличается от глупца.
Огонь заливают водой, от солнца укрываются зонтом, от болезни спасаются лекарством. От всего есть средство – нет средства лишь от глупости.
Кого боги задумали погубить, того они лишают рассудка, и всё представляется ему в ложном свете.
Беспричинная ссора – вот признак глупости.
Умен человек – и все же он служит царю, поглощает отраву и наслаждается женщинами.
Радости полон мир для того, кто смотрит на всех без вражды и предубеждения.
Одно полезное слово, услышав которое становятся спокойными, лучше тысячи речей, составленных из бесполезных слов.
Хорошо сказанное слово человека, который ему не следует, столь же бесплодно, как и прекрасный цветок, но лишенный аромата.
Все определяется словом, коренится в слове, вышло из слова. Кто лжет в слове, тот лжет во всем.
Заживает рана, нанесенная стрелой, вновь поднимается лес, вырубленный топором, но не заживает рана, нанесенная злым словом.
Нельзя остановить пения безумца, лепета ребенка и слов женщины.
Молчание лучше слов.
Тело старится от странствий, гора – от воды, женщина – от неудовлетворенных желаний, сердце от злых речей.
Не рассказывай о том, что задумал: не бывает успеха у замысла, что открыт другому.
Лучше мгновение, прожитое в законе, чем миллионы лет беззаконной жизни.
Не живи в стране, которой никто не правит, правят многие, правит женщина или правит дитя.
Тогда лишь стоит родиться, когда тебе уготована свобода. Если рабство – жизнь, что же такое смерть?
Где чтут недостойных и презирают достойных, там находят себе прибежище трое: голод, смерть и страх.
Добродетель в том, чтобы делать ближним добро и не причинять зла. А делать ближним добро – это делать для них то, чего желал бы самому себе.
Не видно следа птицы в воздухе и рыбы в воде таков и путь добродетельных.
С великим трудом поднимаем мы камень на гору, а вниз он падает мгновенно – так же влекут нас вверх добродетели, а вниз пороки.
Поборов гордость, человек становится приятным. Поборов гнев, он становится веселым. Поборов страсть, он становится преуспевающим. Поборов алчность, он становится счастливым.
Сердце злодея твердо в счастье и мягко в несчастье; сердце достойного мягко в счастье и твердо в несчастье.
Неизменно сердце доброго – пусть его гневают; не нагреется океан от горящей соломы.
Терпение – добродетель бессильного и украшение сильного.
Обилие плодов клонит ветвь книзу, пышный хвост замедляет походку павлина, быстроногого коня стреножат. Так сами достоинства причиняют зло.
Герой, ученый и красавица куда бы ни пошли, везде найдут приют.
Разум без отваги – свойство женщины; отвага без разума – свойство скотины.
Когда один смел в битве, все войско делается смелым; когда один труслив, все становятся трусами.
Если нельзя избежать опасности, что толку в трусости, которая все равно не защитит тебя?
Бойся опасности, пока ее нет; когда же опасность пришла, не бойся, а борись с ней.
Пусть никто не соединяется с плохими друзьями, пусть никто не соединяется с плохими людьми. Привяжитесь к хорошим друзьям, привяжитесь к благородным людям.
«Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня». У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается. Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она…
Ненависти можно положить конец не ненавистью, а только любовью.
Даже тот, кто далеко, стоит рядом, если он в твоем сердце; даже тот, кто стоит рядом, далек, если твои мысли далеки от него.
Лучше враждовать с умным, чем дружить с дураком.
Ни матери, ни жене, ни брату, ни собственным детям нельзя довериться так, как истинному другу.
Давать, брать, делиться тайной, расспрашивать, угощать, принимать угощение – вот шесть признаков дружбы.
Не занимай у друга и не одалживай другу. Долг, словно ножницы, разрезает дружбу.
Пройдет время, и друг станет врагом, а враг – другом. Ибо собственная выгода сильнее всего.
Не победить сильным слабых, если те держатся вместе; не страшен ураган кустам, что растут близко друг к другу.
Любовь к женщине острее крюка, которым укрощают диких слонов, горячее пламени; она подобнее стреле, вонзающейся в душу человека.
Здоровье, стойкость, могущество – великие блага, но они бесполезны, если нет наслаждения любовью.
При любовном наслаждении уста женщины всегда чисты.
Томимый страстью не уснет и на мягком ложе; удовлетворивший страсть сладко уснет и на шипах.
Кокетство с любимым заменяет у женщины признание в любви.
Можно поймать тигра в чаще, птицу в небесах, рыбу в пучине вод, но нельзя поймать непостоянное сердце женщины.
Женщина создана рожать, мужчина – производить потомство.
Хорошая жена трудится на тебя, как слуга; дает советы, как советник; прекрасна, как богиня красоты; спокойна и вынослива, как земля; кормит тебя, как мать, и услаждает тебя, как гетера. Хорошая жена шесть лиц в одном.
Женщина сияет – весь дом сияет, женщина мрачна весь дом погружен во мрак.
Хозяйка дома – вот что такое дом. А дом без хозяйки подобен лесу.
Не звучит лютня без струн, не катится повозка без колес, несчастлива женщина без мужа – пусть у нее сотня родичей.
Как ни плох родной сын – невоспитан, уродлив, глуп, распутен, зол, – он все же радует сердце.
Не вмешивайся в дела мужа с женой, не вмешивайся в дела отца с сыном.
До пяти лет обращайся с сыном, как с царем, с пяти до пятнадцати – как с слугой, после пятнадцати – как с другом.
Нет места, нет случая, нет пожелавшего – тогда и чиста женщина. Пусть достанется ей сам бог любви она пожелает другого мужчину. Такова уж природа всех жен.
Уже одна ревность мужа влечет жену к другому. Разумный охраняет жену, не показывая ревности.
До тех лишь пор бывает человек хозяином своих дел, пока в ухо ему не вонзается стрекало женских речей.
Что сделает злодей тому, в чьей руке меч спокойствия? Когда огонь не находит травы, он сам успокаивается.
Мягкость побеждает мягких, мягкость побеждает суровых. Нет ничего недостижимого для мягкости. Мягкость сильнее всего.
Победи сначала самого себя, а потом – врагов. Как может владеть другими не владеющий собой?
Когда случается упасть, достойный человек падает как мяч, ничтожный – как ком глины.
Смотрите благожелательно на все сущее: пусть каждое ваше слово будет спокойно, приветливо, благосклонно; пусть каждое действие ваше служит к исправлению, к развитию добра.
Избегайте легкомыслия, чуждайтесь страсти и наслаждения, ибо лишь серьезный и вдумчивый достигает великого счастья.
Не совершай того, чего не следует делать – даже под угрозой смерти; не откладывай того, что следует сделать, – вот извечная заповедь.
He делай другому того, что было бы неприятно тебе самому.
Как ни мало благодеяние, оно пустит сотню ростков, если оказать его достойному.
Ты думаешь: «Я один» – и не знаешь, что сердце твое не покидает мудрец, взирающий на добро и зло, творимые тобою.
Никакое добро не пропадает даром.
Побеждай гнев мягкостью, зло – добром, жадность щедростью, ложь – правдой.
Нет подвижничества, равного терпеливости; нет счастья, равного удовлетворенности; нет дара, равного дружбе; нет добродетели, равной состраданию.
Говори приятное, но не льсти; будь героем, но без хвастовства; будь щедрым, но не к недостойным; будь смелым, но без дерзости.
На восходе солнце красно, красно оно и на закате. И в счастье и в несчастье неизменны великие.
Тот велик, кто становится слепым перед чужими женами, хромым в погоне за чужим богатством, немым, слыша хулу на ближних.
Суть миллионов книг – в одном стихе: заслуга добре ближнему, грех – в зле ближнему.
Как ловок благородный, когда надо скрыть чужой порок! Как неловок он, когда приходится обнаруживать свои достоинства.
Подражай хорошему даже во врагах, не подражай дурному даже в родителях.
Внимай полезной речи, пусть она исходит от ребенка; не слушай дурных речей, пусть они исходят от старца.
Кто, зная о злодействе и имея силу ему воспрепятствовать, не сделал этого – виноват наравне со злодеем.
Шестеро не помнят тех, кто помогал им раньше: ученик – учителя, женатый сын – мать, разлюбивший муж – жену, достигший цели – помощника, выбравшийся из чащи – проводника, больной – врача.
Не сердись на рассерженного, отвечай мягкостью на грубость, не говори суетного и лживого.
Тот настоящий человек, кто сбрасывает подступивший гнев, как змея сбрасывает старую кожу.
Кто не отвечает гневом на гнев, спасает обоих – и себя, и другого.
Не будь груб ни с кем – тебе ответят тем же. Сердитая речь причиняет боль, и тебя постигнет возмездие.
Кто не отвечает ни на излишнюю хвалу, ни на порицание, кто не отвечает ударом на удар, кто не желает зла обидчику, тому завидуют боги.
Будь внимателен к гостю – пусть он твой враг. Даже лесорубу с топором дерево не отказывает в тени.
Человек, творящий зло, – враг самому себе: ведь сам он и вкусит плоды своего зла.
Ничтожен тот, кто способен говорить о чужих недостатках или о своих добродетелях. Ни о чужих недостатках, ни о своих добродетелях не говорит истинно достойный.
Благородный говорит лишь о достоинствах ближнего, хоть тот лишен их; низкий – лишь о недостатках. И пусть оба они лгут – первый идет на небо, второй – в преисподнюю.
Не подобает разумному вести в собрании дурные речи о другом.
Один лишь раз приказывает царь, один лишь раз высказывает свое суждение достойный, один лишь раз отдают замуж девушку – три эти дела делают лишь раз.
Два средства есть от телесных и душевных недугов: или примени противодействие, или не думай о них.
Лекарство от несчастья – не думать о нем. Когда думаешь о несчастье, оно не проходит, а возрастает.
Терпение – украшение мужчины, скромность украшение женщины; однако получивший оскорбление должен ответить силой, а предающаяся любовным наслаждениям – оставить сдержанность.
Когда книга, жена или деньги попадают в чужие руки, то они пропадают для нас; если же возвращаются, то книга – истрепанной, жена испорченной, а деньги – по частям.
Глупец суетится вовсю, затеяв пустяк, – умный сохраняет спокойствие, берясь за великое дело.
К умному и честному стремись, с умным и лживым будь настороже, честного и глупого жалей, лживого и глупого избегай.
Кое-что можно открыть женам, кое-что друзьям, кое-что детям – ведь все они достойны доверия. Но всего каждому открывать нельзя.
Не будь ни слишком близко, ни слишком далеко от царей, огня, старших и женщин: окажешься слишком близко – они погубят тебя; окажешься слишком далеко – они будут бесполезны для тебя.
Не будь ни слишком грубым, ни слишком упрямым ни слишком мягким, ни слишком склонным к доказательствам, ни слишком гневливым. Излишек в чем бы то ни было опасен: грубость раздражает людей, упрямство отталкивает, мягкость вызывает презрение, излишние доказательства обижают, слепая вера делает смешным, неверие ведет к пороку.
Занозу, расшатанный зуб и дурного советника надо удалять с корнем – вот условие покоя.
Пусть тебя озолотят, не доверяй врагу и нелюбящей женщине – иначе ты погиб.
Избегай дел, зависящих от других; стремись лишь к тому, что зависит от тебя самого.
Не следуй неумеренным желаниям, но не подавляй всех желаний.
Не успокаивается желание от наслаждения желанным; еще сильнее вспыхивает огонь, в который подлили масла.
Побеждай жадного деньгами, гордого – мольбой, глупого – потворством, мудрого – правдивостью.
Сколько достоинств у человека, столько и пороков. Никто не родится на свет без пороков.
Достоинства не так бросаются в глаза, как пороки.
Чаше весов подобен ничтожный человек: чуть что он возносится, чуть что – падает.
Жестокость – даже к злым – ведет в ад. Что же говорить о жестокости к добрым?
Невелика мудрость – обмануть доверчивого. Невелико мужество – убить заснувшего на твоей груди.
Не одолеть сильному слабого, когда тот недоверчив. Но даже слабый одолеет сильного, когда тот доверчив.
Вялость, женолюбие, болезненность, привязанность к родным местам, довольство жизнью, боязливость вот шесть преград на пути к величию.
Знание зависит от ученья, почет – от дел, благополучие – от усердия, награда – от судьбы.
Никто не бывает от природы ни высоким, ни низким лишь собственные дела ведут человека к почету или презрению.
Два упущения возможны при владении богатством: давать недостойному и не давать достойному.
Лучше всего деньги, добытые собственным трудом, хуже – добытые по наследству, еще хуже – от брата, хуже всего – от женщины.
Человек служит не человеку – человек служит деньгам.
Для жадного нет дельного и не дельного, нет славного и позорного, нет доброго и злого – для него есть только выгодное и невыгодное.
Две ошибки совершил творец: создал женщин и золото.
Нет друга, равного здоровью; нет врага, равного болезни.
Остатки долга, огня и болезни способны снова возрастать – уничтожайте их до конца.
Живи в молодости так, чтобы быть счастливым в старости.
Ничто не грозит спелому плоду, кроме падения; ничто не грозит рожденному на свет, кроме смерти.
Время никого не любит и никого не ненавидит, время ни к кому не равнодушно – оно уносит всех.
Даже с собственным телом невозможно быть вечно что же говорить о других существах?
Мудрый не оплакивает ни умерших, ни живых.
(IV-III вв. до н.э.)
автор канонического сочинения даосизма «Дао Дэ Цзин»
Голос истины неизящен, а изящная речь лжива. Нравственный человек не красноречив, а красноречивый – лжец.
Закон достойных – творить добро и не ссориться.
Великий человек держится существенного и оставляет ничтожное. Он все делает по правде, но никогда не будет опираться на законы.
Легко достигнутое согласие не заслуживает доверия.
Голос истины противен слуху.
Кто, предпринимая дело, спешит наскоро достичь результата, тот ничего не сделает. Кто осторожно оканчивает свое дело, как начал, тот не потерпит неудачи.
Хотя в мире нет предмета, который был бы слабее и нежнее воды, но она может разрушить самый твердый предмет.
Кто делает вид, что много знает и ко всему способен, тот ничего не знает и ни к чему не способен.
Кто думает, что постиг всё, тот ничего не знает.
Знающий людей разумен, а знающий себя самого прозорлив.
Знающий много молчалив, а говорящий много не знает ничего.
Истинно просвещенный человек никогда не воюет.
Кто, зная много, держит себя, как не знающий ничего, тот – нравственный муж.
Умные не бывают учены; ученые не бывают умны.
Достойный муж всегда старается быть беспристрастным, не придавать ценности труднодобываемым вещам и не слушать бесплодного учения.
Достойный муж делает много, но не хвалится сделанным; совершает заслуги, но не признает их, потому что он не желает обнаружить свою мудрость.
Мудрый человек… не выставляет себя на свет, поэтому блестит; он не говорит о себе, поэтому он славен; он не прославляет себя, поэтому он заслужен; он не возвышает себя, поэтому он является старшим среди других.
Мудрец избегает всякой крайности.
Кто много говорит, тот часто терпит неудачу.
Хотя война ставит, быть может, целью спокойствие, но она несомненное зло.
Причина того, что трудно управлять народом, заключается в том, что народ просвещается и в нем много умных.
Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников.
Люди высшей нравственности не считают себя нравственными; поэтому они имеют высшую нравственность.
Когда вы благополучны, то подумайте, что нужно предпринять во время беды, так как великая беда начинается с незначительной.
Беда всего мира происходит из мелочи, как великое дело – из малых.
Достойный муж надевает на себя худую одежду, но в себе имеет драгоценный камень.
Только что распустившееся растение нежно и слабо. Засохшее растение твердо и не гибко. Отсюда ясно, что нежное и слабое живет.
Побеждающий других силен, а побеждающий самого себя могуществен.
Превосходный воин никогда не разгневается.
Не ссорящийся не осуждается.
Кто, зная границы своей деятельности, не приблизится к опасностям, тот будет жить долго.
Нет греха тяжелее страстей.
Нет беды тяжелее незнания удовлетворения.
Знающий меру доволен своим положением.
Воздержание – это первая ступень добродетели, которая и есть начало нравственного совершенства.
Кто ведет войну ради человеколюбия, тот победит врагов.
Кто храбр, не зная человеколюбия, кто щедр, не зная бережливости, кто идет вперед, не зная смирения, тот погибнет.
Нет беды тяжелее, чем презирать врагов.
Кто, не зная ничего, держит себя как знающий много, тот болен.
Почесть и позор от сильных мира (для мудреца) одинаково странны.
Довольствующийся самим собой – богач.
Потеря есть начало размножения, множество – начало потери.
Если вещь не годна для одной цели, ее можно употребить для другой.
Когда нет врагов, то не бывает войны.
Будьте внимательны к своим мыслям – они начало поступков.
(ок. 551-479 гг. до н.э.)
мыслитель, основатель этико-политического учения
Тот, кто красиво говорит и обладает привлекательной наружностью, редко бывает истинно человечен.
Достойный человек не может не обладать широтой познаний и твердостью духа. Его ноша тяжела, а путь его долог.
Мудрый не знает волнений, человечный не знает забот, смелый не знает страха.
Превозмогать себя и возвращаться к должному в себе вот что такое истинная человечность. Быть человечным или не быть – это зависит только от нас самих.
По своим природным задаткам люди друг другу близки, а по своим привычкам друг от друга далеки.
Совершенный человек все ищет в себе, ничтожный – в других.
Учиться и, когда придет время, прикладывать усвоенное к делу – разве это не прекрасно! Беседовать с другом, приехавшим издалека, – разве это не радостно! Не быть по достоинству оцененным светом и не таить обиду – разве это не возвышенно!
Самые достойные мужи избежали оков целого света, за ними шли те, которые избежали привязанности к определенному месту, за ними – те, которые избежали соблазнов плоти, за ними – те, которые смогли избежать злословия.
Того, кто не задумывается о далеких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности.
Благородный муж с достоинством ожидает велений Неба. Низкий человек суетливо поджидает удачу.
Достойный человек не идет по следам других людей.
Благородный муж в душе безмятежен. Низкий человек всегда озабочен.
Ученый, ищущий истину, но стыдящийся бедной одежды и грубой пищи! О чем тут еще говорить!
Утром познав истину, вечером можно умереть.
Стрельба из лука учит нас, как надо искать истину. Когда стрелок промахивается, он не винит других, а ищет вину в самом себе.
Оценивая мирские дела, благородный муж ничего не отвергает и не одобряет, а все меряет справедливостью.
Истинно человечный муж добивается всего собственными усилиями.
Благородный муж превыше всего почитает долг. Благородный муж, наделенный отвагой, но не ведающий долга, может стать мятежником. Низкий человек, наделенный отвагой, но не ведающий долга, может пуститься в разбой.
Каждый может стать благородным мужем. Нужно только решиться им стать.
Слово должно быть верным, действие должно быть решительным.
Благородный человек знает только долг, низкий человек знает только выгоду.
Если в человеке естество затмит воспитанность, получится дикарь, а если воспитанность затмит естество, получится знаток писаний. Лишь тот, в ком естество и воспитанность пребывают в равновесии, может считаться достойным мужем.
Тот, кто учится, не размышляя, впадет в заблуждение. Тот, кто размышляет, не желая учиться, окажется в затруднении.
Давай наставления только тому, кто ищет знаний, обнаружив свое невежество. Оказывай помощь только тому, кто не умеет внятно высказать свои заветные думы. Обучай только того, кто способен, узнав про один угол квадрата, представить себе остальные три.
Даже в обществе двух человек я непременно найду, чему у них поучиться. Достоинствам их я постараюсь подражать, а на их недостатках сам буду учиться.
Почтительность без знания должного превращается в самоистязание. Осторожность без знания должного превращается в трусость. Храбрость без знания должного превращается в безрассудство. Прямодушие без знания должного превращается в грубость.
Нелегко встретить человека, который, отдав учению три года жизни, не мечтал бы занять высокий пост.
В древности люди учились для того, чтобы совершенствовать себя. Ныне учатся для того, чтобы удивить других.
Учитесь так, словно вы постоянно ощущаете нехватку своих знаний, и так, словно вы постоянно боитесь растерять свои знания.
Только самые мудрые и самые глупые не поддаются обучению.
Не познав судьбы, нельзя стать благородным мужем. Не познав должного, нельзя обрести опору в жизни. Не научившись понимать истинный смысл слов, нельзя знать людей.
Блажен тот, кто ничего не знает: он не рискует быть непонятым.
Не беспокойся о том, что люди тебя не знают, но беспокойся о том, что ты не знаешь людей.
Благородный муж не стремится есть досыта и жить богато. Он поспешает в делах, но медлит в речах. Общаясь с людьми добродетельными, он исправляет себя.
Тот, кто, обращаясь к старому, способен открывать новое, достоин быть учителем.
Учитель сказал: «Мое дело, кажется, безнадежно. Я еще не встречал человека, который, зная о своих ошибках, признал бы свою вину перед самим собой».
Единственная настоящая ошибка – не исправлять своих прошлых ошибок.
Благородный муж ни от кого не ожидает обмана, но когда его обманывают, он первый замечает это.
Не поговорить с человеком, который достоин разговора, – значит потерять человека. А говорить с человеком, который разговора не достоин, – значит терять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слов.
Каждый ошибается в зависимости от своей пристрастности. Вглядись в ошибки человека познаешь степень его человечности.
Не огорчаюсь, если люди меня не понимают, огорчаюсь, если я не понимаю людей.
Радом с благородным мужем допускают три ошибки: с ним говорить, когда слова не доходят до него, – это опрометчивость; не говорить, когда слова бы до него дошли, – это скрытность; и говорить, не наблюдая за выражением его лица, – это слепота.
Не происходит изменений лишь с высшей мудростью и низшей глупостью.
Три пути у человека, чтобы разумно поступать: первый, самый благородный, – размышление; второй, самый легкий, – подражание; третий, самый горький, – опыт.
Люди в древности не любили много говорить. Они считали позором для себя не поспеть за собственными словами.
Достаточно, чтобы слова выражали смысл.
Молчание – верный друг, который никогда не изменит.
Жаловаться на неприятную вещь – это удваивать зло; смеяться над ней – это уничтожить его.
Когда не знаешь слов, нечем познавать людей.
Благородный муж стремится говорить косноязычно, а действовать искусно.
В стране, где есть порядок, будь смел и в действиях, и в речах. В стране, где нет порядка, будь смел в действиях, но осмотрителен в речах.
Однажды Конфуций проезжал неподалеку от горы. Какая-то женщина в голос рыдала над могилой. Склонившись в знак почтения на передок колесницы, Конфуций слушал ее рыдания. А затем послал к той женщине своего ученика, и тот спросил ее:
– Вы так убиваетесь – похоже, скорбите не впервой?
– Так оно и есть, – ответила женщина. – Когда-то от когтей тигра погиб мой свекор. После от них же погиб мой муж. А теперь вот от них погиб и мой сын.
– Отчего же вы не покинете эти места? – спросил Конфуций.
– Здесь нет жестоких властей, – ответила женщина.
– Запомни это, ученик, – сказал Конфуций. – Жестокая власть – свирепее тигра.
Добродетель не останется в одиночестве. У нее обязательно найдутся соседи.
Благородный муж помогает людям увидеть то, что есть в них доброго, и не учит людей видеть то, что есть в них дурного. А низкий человек поступает наоборот.
Если человек тверд, решителен, прост и несловоохотлив, то он уже близок к человечности.
Попытайтесь быть хотя бы немного добрее, и вы увидите, что окажетесь не в состоянии совершить дурной поступок.
Прекрасно там, где пребывает милосердие. Разве достичь мудрости, если не жить в его краях?
Посылать людей на войну необученными – значит предавать их.
Не имей друзей, которые бы уступали тебе в моральном отношении.
Только истинно человечный человек способен и любить, и ненавидеть.
Почтительный сын – это тот, кто огорчает отца и мать разве что своей болезнью.
Служа отцу с матерью, увещевайте их как можно мягче. Если ваши советы не возымеют действия, будьте по-прежнему почтительны и смиренны. Даже если вы раздосадованы в душе, не высказывайте своего недовольства.
Тот, кто не может наставить к добру своих домашних, не может учиться сам.
Ныне почитать родителей – это значит уметь кормить. Но и лошади, и собаки могут тоже получить пропитание. Как же отличить одно от другого, если не будет самой почтительности?
Благородный муж стойко переносит беды, а низкий человек в беде распускается.
Кто не может сосредоточиться в себе или увлекается чем-нибудь, тот видя не увидит, слыша не услышит, вкушая не различит вкуса.
He беспокойся о том, что у тебя нет высокого чина. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы иметь высокий чин. Не беспокойся о том, что тебя не знают. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы тебя знали.
При встрече с достойным человеком думай о том, как сравняться с ним. Встречаясь с низким человеком, присматривайся к самому себе и сам себя суди.
Если будешь чрезмерно усерден на службе, потеряешь расположение государя. Если будешь чрезмерно радушен в дружбе, потеряешь расположение друзей.
У сдержанного человека меньше промахов.
Будучи вне дома, держите себя так, словно вы принимаете почетных гостей. Пользуясь услугами людей, ведите себя так, словно совершаете торжественный обряд. Не делайте другим того, чего себе не пожелаете. Тогда ни в государстве, ни в семье не будет недовольства.
В отношениях с друзьями советуй им делать лишь то, что они способны сделать, и веди их к добру, не нарушая приличий, но не пытайся действовать там, где нет надежды на успех. Не ставь себя в унизительное положение.
Некто спросил: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: «А чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости, а за добро – добром».
Будьте строги к себе и мягки к другим. Так вы оградите себя от людской неприязни.
Благородный муж знает о своем превосходстве, но избегает соперничества. Он ладит со всеми, но ни с кем не вступает в сговор.
Благородный муж в своей жизни должен остерегаться трех вещей: в юности, когда жизненные силы обильны, остерегаться увлечения женщинами; в зрелости, когда жизненные силы могучи, остерегаться соперничества; в старости, когда жизненные силы скудны, остерегаться скупости.
Строить правильно отношения труднее всего с женщинами и низкими людьми. Если приблизишь их к себе – они станут развязными, если удалишь от себя – возненавидят.
Люди хотят для себя богатства и славы; если то и другое нельзя обрести честно, следует их избегать.
Если у вас есть возможность явить милосердие, не пропускайте вперед даже учителя.
Люди страшатся бедности и безвестности; если того и другого нельзя избежать, не теряя чести, следует их принять.
Благородный муж живет в согласии со всеми, а низкий человек ищет себе подобных.
Секрет доброго правления: правитель да будет правителем, подданный – подданным, отец – отцом, а сын – сыном.
Не делай другому того, чего себе не пожелаешь.
Когда пути неодинаковы, не составляют вместе планов.
Уважать всякого человека, как самого себя, и поступать с ним, как мы желаем, чтобы с нами поступали, – выше этого нет ничего.
Не усвоив приличий, не утвердишься.
Плати за зло чистосердечием, а за добро плати добром.
Не жалуйтесь по поводу того, что на крыше соседа лежит снег, если ваш собственный порог не очищен.
Благородные люди живут в согласии с другими людьми, но не следуют за другими людьми, низкие следуют за другими людьми, но не живут с ними в согласии.
Владеть собой настолько, чтоб уважать других, как самого себя, и поступать с ними так, как мы желаем, чтобы с нами поступали, – вот что можно назвать учением о человеколюбии.
Если сам прям, то всё исполнят и без приказания. А если сам не прям, то слушаться не будут, даже если им прикажут.
Благородный муж, привязанный к домашнему уюту, не достоин зваться таковым.
Благородный муж стойко переносит беды. А низкий человек в беде распускается.
Изощренные слова губят добродетель. Несдержанность в мелочах погубит великое дело.
Тот, кто, дожив до сорока лет, вызывает лишь неприязнь, конченый человек.
Как можно иметь дело с человеком, которому нельзя доверять? Если в повозке нет оси, как можно в ней ездить?
Из всех преступлений самое тяжкое – это бессердечие.
Если у тебя не будет дурных мыслей, не будет и дурных поступков.
Сердитый человек всегда полон яда.
Посещать и слушать злых людей – это уже начало злого дела.
Благородный муж винит себя, малый человек винит других.
Когда исходят лишь из выгоды, то множат злобу.
Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, то постыдны богатства и почести.
Если мы так мало знаем о жизни, что можем мы знать о смерти?
К молодым людям нельзя относиться свысока. Очень может быть, что, повзрослев, они станут выдающимися мужами. Только тот, кто ничего не достиг, дожив до сорока или пятидесяти лет, не заслуживает уважения.
(ок. 313 – ок. 238 гг. до н.э.)
древнекитайский философ, последователь Конфуция
Если не знаешь, каковы твои дети, посмотри на их друзей.
Тот, кто правильно указывает на мои ошибки, – мой учитель; тот, кто правильно отмечает мои верные поступки, – мой друг; тот, кто мне льстит, – мой враг.
Когда совершенный человек обладает большими знаниями да к тому же ежедневно проверяет себя и анализирует свое поведение, тогда он мудр и не совершает ошибок.
Не поднявшись на высокую гору, не узнаешь высоты неба. Не взглянув в глубокое ущелье в горах, не узнаешь толщины земли. Не услышав заветов предков, не узнаешь величия учености.
Новорожденные везде плачут одинаково. Когда же они вырастают, у них оказываются неодинаковые привычки. Это – результат воспитания.
Беды приходят тогда, когда люди в своей лени забывают заботиться о себе.
В учении нельзя останавливаться.
Если будешь поступать слишком жестоко, тебя постигнет неудача; если же будешь действовать слишком мягко, сам окажешься в оковах.
Дурные качества и поступки человека зависят от него самого.
Породистый скакун одним прыжком не сможет покрыть расстояния в тысячу ли. На кляче можно преодолеть это расстояние за десять дней, если не останавливаться на полпути.
Нет более быстрого пути к овладению знаниями, чем искренняя любовь к мудрому учителю.
Земляной червь не имеет острых когтей и клыков, у него нет крепких мышц и костей, и все же на поверхности он питается пылью, а под землей – пьет подземную воду. Это происходит потому, что он весь – старание! Краб имеет восемь ног и две клешни, однако он поселяется в уже готовых ходах, сделанных змеями и угрями, другого пристанища у него нет. Это происходит потому, что краб нетерпелив. Поэтому тот, кто не имеет глубоко скрытых желаний, не сможет обладать блестящей мудростью; тот, кто не отдается целиком делу, не будет иметь блестящих успехов.
Учиться надо всю жизнь, до последнего дыхания!
Когда задают неприличный вопрос, отвечать на него не следует. Когда рассказывают о неприличном, не следует задавать вопросов. Когда рассказывают неприличные вещи, не следует слушать.
С тем, кто любит спорить, не надо вступать в пререкания.
Когда видишь хорошее, следует отнестись к нему почтительно и проверить, есть ли у тебя эти качества. Когда видишь плохое, следует отнестись к нему с презрением и проверить, нет ли у тебя этих качеств.
Человек должен делать те дела, которые хотя и требуют тяжелого физического труда, но успокаивают его разум.
Когда у человека много свободного времени, он немногого достигнет.
Полагаться на законы и к тому же понимать их положения – только так можно добиться согласия.
Мудрых и способных людей надо выдвигать на должности независимо от их положения; ленивых и неспособных людей нужно немедленно отстранять от должности; главных злодеев нужно казнить, не дожидаясь их перевоспитания; обычных, средних людей нужно воспитывать, не дожидаясь, когда к ним придется применить меры наказания.
Правителя можно сравнить с лодкой, а народ – с водой: вода может нести лодку, а может ее и опрокинуть.
Взимание непомерных налогов – это путь, вызывающий разбой, обогащение врага, приводящий к гибели государства.
Заниматься делом – это то, что ненавидят люди; заслуги и власть – это то, что они любят.
Физический труд – это то, что служит добродетели.
Когда не обращают внимания на критику и похвалу народа и спокойно мирятся с потерей его симпатий – это недостойный путь управления страной.
То, что совершается без участия труда человека, и то, что он получает помимо своих желаний, составляет деятельность неба… Когда человек отказывается делать то, что ему предназначено, и ждет, что небо сделает все за него, – он заблуждается.
Вместо того чтобы возвеличивать небо и размышлять о нем, не лучше ли самим, умножая вещи, подчинить себе небо? Вместо того чтобы служить небу и воспевать его, не лучше ли, преодолевая небесную судьбу, самим использовать небо в своих интересах?
Готовность пожертвовать собой ради выполнения долга есть основа поддержания жизни.
Музыка – источник радости мудрых людей, она способна вызывать в народе хорошие мысли, она глубоко проникает в его сознание и легко изменяет нравы и обычаи.
Человек по своей природе зол, его добродетельность порождается практической деятельностью.
Пусть даже человек от природы и обладает прекрасными свойствами и мудростью – он должен еще получить мудрого учителя и следовать ему, он должен выбирать себе в друзья хороших людей и дружить с ними.