Агент Их Величеств, Часть первая

Глава 7

Наташа Филч проглотила стоявший поперёк горла ком, быстро промокнула слёзы, выступившие в уголках глаз, и посмотрелась в карманное зеркальце. Хуже, чем могло бы быть, но куда лучше, чем в первый раз. Спокойно. Просто дыши глубже, и не делай попыток улыбаться. Принеси этому странному толстячку из ДДД ужин, пожелай приятного аппетита, молча возьми любую сумму, которую он предложит в качестве чаевых, поклонись, и выйди, прикрыв за собой двери. Ничего сложного, так ведь?

Ах, если бы.

Сложности начались, едва она вошла в комнату, толкая перед собой тележку с супом, свежеиспечённым хлебом и шкварками (ещё там была пара сосисок, половика колбасного кольца, луковая нарезка, и, кажется, яйцо всмятку – ничего так ужин на одну персону, однако).

Толстячок (Фигаро, его зовут Фигаро, не забывай), неловко поклонился, отошёл в сторону, пропуская девушку вперёд, и тут же захлопнул дверь у неё за спиной, щёлкнув задвижкой.

Она вздрогнула, едва не уронив на пол упаковку салфеток. Нет, она не боялась чего-то вроде... непристойного поведения, о нет. В Серебряной Пагоде это было невозможно. Но этот человек, этот следователь, всё же, был колдуном, так что...

А толстячок, тем временем, сложил пальцы правой руки в замысловатую фигуру, и быстро-быстро что-то забормотал себе под нос.

Она почувствовала... что-то, словно ей в лицо ударила волна холодного воздуха – ударила и улетела куда-то. Следователь приложил палец к губам, заговорщицки подмигнул, и опять принялся начитывать какие-то странные бессмысленные вирши («заклятья, он читает заклятья»).

Пока Наташа раздумывала, стоит ли ей пугаться, и если да, то до какой степени, толстячок молча указал на кресло, ещё раз приложив палец к губам.

На негнущихся ногах она прошла через комнату, и села на краешек кресла, поджав под себя ноги. Мягкая обивка чуть заметно скрипнула под её весом – не сильнее, чем если бы на сиденье запрыгнула кошка.

- Я заблокировал все каналы связи с внешним миром. – Лицо следователя стало серьёзным; он поднял палец, точно проверяя направление ветра, и, похоже, остался чем-то удовлетворён. – Теперь никто не может подсмотреть или подслушать, то, что здесь происходит. Ни человек, ни колдун, ни даже Другой. Можете говорить совершенно свободно. Никакой угрозы нет.

Она молча хлопала глазами, чувствуя, как рыдания горячим тараном рвутся сквозь маску притворного безразличия.

«Он... он... какой-то особый следователь? Колдун высокого класса, или как там это правильно называть? Да брось. Это бесполезно. Всё бесполезно. Или...»

- Вы можете говорить. Я вижу, что вы что-то знаете, Наташа. Что-то о том, что происходит в этом городе. Здесь только два человека, которые по какой-то причине несчастны: вы и городской голова Форт. С Фортом у меня поговорить не особо получилось, так что остаётесь вы. Смело всё выкладывайте, и ничего не бойтесь. Я сумею вас защитить.

Она задохнулась; её согнуло пополам, и слёзы хлынули из глаз, точно кипяток из водопроводного крана.

- Вы... Вы не сможете... Никто не сможет... Это бесполезно... Вы... Он... Здесь... – Горло сжал очередной спазм; она закашлялась, и, схватив со стола полотенце, прижала его к лицу.

- Я просто хочу напомнить, что комната защищена от любого вида...

- Нет. – Она яростно помотала головой. – Нет. Не защищена. Но, возможно...

- Наташа, – толстячок выглядел растерянным, хотя изо всех сил пытался держаться официально, – мне нужна ваша помощь. А вам – моя. И, пожалуйста, не плачьте. Я понятия не имею, как утешать плачущих женщин. Хотите воды? Или рома?

Но она уже взяла себя в руки. В той мере, в которой смогла.

- Нет. – Она решительно встала с кресла. – Я... не могу вам ничего рассказать. Прямо – нет. Это... Зап... Не поло... А-а-а-а-а, дьявол! – Наташа вцепилась руками в волосы, пытаясь изо всех сил подобрать слова, пытаясь как-то обойти, как-то обмануть ТО, что не давало, не позволяло... Послушайте. Послушайте, прошу вас. Откройте дверь. Выпустите меня.

- Наташа...

- Я пошлю вам весточку. Обещаю. Только придумаю, как. Сейчас пять часов вечера. К восьми я... Я всё сделаю. Время ещё есть. А сейчас – быстро. Дайте мне чаевые и отпустите.

Он молча достал из кармана золотую монету и протянул её. Наташа так же молча взяла её, и положила в карман, не говоря ни слова.

Следователь отпер дверь и вопросительно взглянул на неё. Его губы сложились в некое подобие улыбки, и он ещё раз почти-что-твёрдым-голосом произнёс:

- Я... могу вас защитить.

- Нет. – Она заглянула в его глаза, уже не скрывая ни своего яростного отчаяния, ни безнадёжной решительности приговорённой преступницы. – Не сможете. Но, может быть, у вас получится...

Не договорив, она резко рванулась к двери. Её шатнуло – толстячок едва успел подхватить её под локоть – но она скользкой от ледяного пота рукой всё-таки сумела повернуть дверную ручку, коротко поклонилась, и выбежала в коридор.

Мерно печатая шаг, точно автоматон, Наташа на негнущихся ногах дошла до лестницы, где её вырвало прямо на пол. Руки тряслись; сердце бешено колотилось о рёбра.

«Время. Ради всего святого, ради себя, ради этого смешного следователя, ради всех, прошу тебя – не теряй времени»

Она сглотнула, и её вырвало снова.

Фигаро был ошарашен.

Он думал, что морально подготовлен ко всему, чему угодно; даже если бы Наташа Филч заявила, что она – демон Па-Фу, и сбросила с себя человеческую личину, он бы, наверное, не слишком удивился. Чёрт, он был готов даже к тому, что она начнёт метать шаровые молнии и боевые кинетики – сейчас на следователе висел полный Малый набор боевых щитов.

Но это...

- Что-то не так, что-то очень не так с этим чёртовым городом, – прошептал Фигаро. – Что-то ужасно не так.

«Стоп. Она может быть просто сумасшедшей девицей с манией преследования»

«Нет, не может. Я посмотрел на неё через эфир, и её аура оказалась аурой совершенно нормального человека. Измотанного психически – да, нечастного – ещё как, но не ненормального. С психикой у Наташи Филч всё в порядке: никаких смещений слоёв, ни малейших отклонений в вита-центрах, ни единого патологического артефакта – вообще ничего»

Кроме этих странных серебристых нитей, что на мгновение окутали её голову, когда девушка пыталась что-то ему сказать. Пыталась – и не смогла.

Псионическое влияние? Да нет, какая, к дьяволу, псионика: ни заклятья, ни «врождённый» психократ не сумели бы скрыть воздействие такого рода. Тут было что-то другое. Будто сам эфир на секунду выпустил из себя тончайшие яркие спицы...

«И что? Она на грани нервного срыва. Конечно, в её ауре будут наблюдаться различного рода аберрации. Ни в одном справочнике на свете невозможно описать все виды эфирных искажений. К тому же они были не особо сильными»

«Либо это зацепка, – Выдуманный Артур в его голове был явно озадачен ничуть не меньше, – либо очередная пустышка. Впрочем, мы скоро это выясним. До восьми вечера осталось два часа. Даже меньше»

- Она сказала, – Фигаро не особо смущал тот факт, что он говорит это вслух, – что пошлёт мне весточку. Что бы это ни значило. И почему-то не смогла ничего объяснить напрямую. Никакие уговоры на неё не подействовали, но если бы она была под пси-контролем...

«Нить постоянного пси-контроля твои заклятья, конечно, разорвали бы. Но если у неё в голове есть психические блоки, которые были внедрены туда заранее, то щиты бесполезны. И ты отлично это знаешь»

- Психические блоки проявляются не так. Она бы даже не поняла, о чём я говорю и что вообще имею в виду. Строила бы из себя дурочку и удивлённо хлопала ресницами.

«Это если блок ставил профессионал»

- Ты хочешь сказать, что она – жертва неумелого псионика? Девушка с повреждённым мозгом?.. Стоп, нет, опять чушь: мозг у неё цел и невредим, я видел по ауре. Думаем дальше.

«На самом деле не очень-то он и цел. Помнишь ту красную полосу, похожую на рубец в верхнем вита-центре?»

- И что? След застарелой травмы. Когда-то, скорее всего, в детстве, она сильно расшибла себе голову. Но этот удар, хотя и оставил на ней след, не затронул её психику. Может, она иногда роняет ложки на пол, или не может отличить собаку от кошки, или не чувствует запаха черешни, но Наташа Филч уж точно не сумасшедшая.

«Резонно. Который там час?»

- Половина седьмого. Черти и демоны, как же долго летит время, когда чего-то ждёшь!

«А ты не просто жди. Ты думай. Напрягай голову, она тебе дана не только для того, чтобы в неё есть»

Но вместо того, чтобы что-то напрягать, следователь аккуратно переставил свой ужин со столика на колёсиках на большой стол, не забыл предварительно накинуть сверху скатерть, кое-как заткнул за шиворот салфетку, и принялся есть. Суп ещё не успел остыть, да и шкварки ещё сохраняли приятное тепло, а колбаса буквально таяла на языке.

Умолотив ужин менее чем за полчаса, Фигаро достал из ящика стола бутылку коньяка, налил себе в стакан на два пальца, и, с наслаждением вдохнув коньячный аромат, выпил, а потом и ещё. Откуда-то из центра живота (судя по всему, еда и коньяк активировали какую-то очень важную чакру в организме следователя) начало распространяться приятное успокаивающее тепло. Мозг Фигаро, наконец, стабилизировался, выдохнул, и заработал в привычном ритме.

«Так. У девицы ещё сорок минут. Я подожду до восьми часов... ладно, до девяти, шут с ним, а потом найду эту Наташу, вкачу её полтора кубика алхимического тоника, наброшу Чары правды, и пусть рассказывает, что там у неё за проблемы... И ведь именно что у неё, заметь, а не у всего города! Ты об этом даже не подумал, да? Представь себе ситуацию с её точки зрения: у девицы чёрная меланхолия: бросил парень или муж, а, может, и вообще случилась несчастная любовь. И вот она заходит в комнату к приезжему следователю – кстати, колдуну – а он дверь на замок, заклятья бормочет, а потом – вываливай всё, как есть, женщина!.. Ну, ладно, допустим, я вёл себя прилично, и всё же. Может, она решила, что я из какого-нибудь столичного Бюро Разбитых Сердец, мало ли. И сейчас ка-а-а-а-ак вывалит мне всё про свою несчастную личную жизнь. А ты будешь слушать. Внимательно слушать, и кивать головой, в нужные моменты похлопывая её по плечу, ослиная твоя башка, потому что, во-первых, девушку напугал до чёртиков, а, во-вторых, сам же подписался в защитники. «Я смогу вас защитить», ишь ты! Принц на белом козле...»

Он забил трубку, с наслаждением затянулся (после полупачки «Королевских» любой табак показался бы следователю манной небесной), и принялся неспешно мерить комнату шагами. От двери до балкона, двадцать два шага в одном направлении, двадцать два шага в другом. Если ходить так тридцать минут, то можно засчитать себе вечернюю прогулку, а если час, то и утреннюю пробежку подумал Фигаро. Однако же, как тянется время. И откуда это странное беспокойство, этот холодок в желудке, словно ты проглотил кубик льда? Ох, не любишь ты ждать, не любишь...

За окнами пели птицы, цокали по брусчатке каблуки. Вот хлопнули где-то рядом ставни, раздалось характерное шипение, с которым включается газовый фонарь – не рано ли? Ещё светло на улице. Хотя, может быть, тут фонари зажигает часовой механизм. А вот визг тормозов – длинный скрипящий посвист. Конечно, в любом городе есть свои лихачи. Даже если на весь город из транспорта всего два мопеда, то на одном из них неизбежно будет гонять какой-нибудь господин, ничего не знающий о существовании тормозного рычага, и в другого обязательно врежется. Так уж устроен мир, ничего не поделаешь... А вот дребезжит телефон за стойкой – мерный сонный звук, ничуть не похожий на душераздирающий вопль конторских аппаратов, которые орут, требуют и вопят, подпрыгивая от собственной лихости, едва не падая на пол со столешниц. А это... ну да, тоже очень характерный звук: двойное «др-р-р-рын!» жандармского колокола. Несутся стражи порядка на своей двуколке, подпрыгивая на ухабах: вязать, цеплять наручники, бить морды и...

Стоп.

Жандармы? Здесь? В Серебряной Пагоде?

Фигаро нахмурился. Ноктус говорил, что тут имеется троица жандармов, которая занимается всякими добрыми делами, вроде спасения застрявших котиков, но кто, скажете на милость, выезжает снимать кота с дерева с включённым «колотуном»? Нет, ну, в принципе, возможно, конечно...

А звук приближался: вот колокол грохочет за углом, вот уже на площади, а вот и совсем рядом... и вдруг затих – перестали крутить ручку сигнальной коробки. Почти под окнами «Ратуши». Странно.

Внизу забегали, застучали дверями, кто-то вскрикнул – протяжно и страшно, голоса тяжёлым облаком громыхнули, разбились на отдельные фразы, выплеснулись на улицу. Вспорол воздух полицейский свисток: чистый и пронзительный звук.

На площади что-то происходило, причём нечто из ряда вон выходящее.

Фигаро схватил котелок, с размаху нахлобучил его на голову и, выскочив из комнаты, ринулся к лестнице. Его обуревали самые что ни на есть мерзкие предчувствия.

Лестница, опять лестница, чёртова ваза на подставке в виде колонны, в которую следователь, конечно же, влетел, едва не уронив на пол, поворот, снова лестница, и, наконец, холл. Темно; горит только керосиновая лампа за стойкой, дверь распахнута настежь, за дверью голоса: всхлипывают женщины, ругаются мужчины, и звонкий молодой голос тихо, но уверенно командует: «р-р-разойтись! Не толпиться! Всем стать у фонаря!.. Да, кучнее, кучнее!..»

На негнущихся ногах следователь переступил порог и вышел на улице. Каким-то десятым чувством он уже знал, что увидит. Мир посерел, точно во сне, а в вечернем воздухе, напоённом ароматами цветов и листвы, разлился ощутимый привкус ирреальности, словно у Фигаро на носу неведомый зубодёр защёлкнул прищепку с веселящим газом.

У ярко горящего фонаря стояла «керосинка» – большой крытый мотофургон, похожий на фанерный ящик. Тут же, под фонарным столбом, в круге яркого света столпились люди («пассажиры, – понял Фигаро, – просто люди, что ехали по своим делам»): пара крепких мужиков в синих рабочих штанах, расстёгнутых рубахах и тяжёлых ботинках, три дамы преклонного возраста из тех, что вечно куда-то едут и вечерами и в самый ранний утренний час, напомаженный усатый господин в котелке очень похожим на тот, что был на голове у следователя, и старичок с тросточкой.

Здоровенный, просто-таки огромный мужчина в серой рубашке, тёмном жилете и «шахтёрских» штанах мерно курит тоненькую сигаретку. На боку коробка с револьвером, на груди маленький золотой щиток с имперским орлом – жандарм. Точнее, главный жандарм, судя по значку. На вид – лет под шестьдесят; седые волосы аккуратно уложены, виски выбриты, ухоженные усики чуть подкручены, но руки – руки рабочего – мозолистые и сильные.

А вот молодой человек в сливочно-белой форме с «птичкой» первого помощника на рукаве. Одет по уставу... хотя нет, не хватает шлема-шишки и каучуковой палки за поясом (в Столице их называли «клюшками), но револьвер на месте, а бляха широкого пояса начищена до блеска. Жандарм успокаивающе положил руку на плечо старой женщине, уткнувшейся в кружевной платочек – Кларисса Дейл. Хозяйка «Ратуши» всхлипывала и бормотала:

- Вышла буквально же на пять минут, на почту... Она каждый вечер выходила... Почта, а потом молочник... Я как тормоза услышала, у меня сердце оборвалось – как чувствовала...

А на брусчатке, в паре футов от колеса «керосинки»...

Наташа Филч лежала, широко раскинув руки, и, к счастью, лицом вниз. Из её уха вытекло немного крови – буквально пара капель. Униформа девушки каким-то невероятным образом всё ещё хранила девственную чистоту: ни складки, ни пылинки, точно робу с фартуком только что вынули из магазинной картонки. В футе от Наташи Филч лежала большая кожаная сумка, даже, скорее, портфель, закрытый на аккуратный латунный замок-защёлку, и сигарета. Сигарета всё ещё тлела, и это, пожалуй, было самым жутким во всей этой картине.

Чувство ирреальности усилилось: яркий свет фонаря, похожий на свет софитов, неестественный угол, под которым была повёрнута голова девушки, запах магниевой вспышки (откуда? А, у помощника главного жандарма в руке фотоаппарат – старенький «Объектрон» на алхимических кассетах, музыка – торжественная траурная фуга, то взлетающая ввысь на мрачных крыльях скрипок, то падающая на брусчатку, где она разбивалась на тысячи чёрных, как ночь осколков... А, вот: в открытом окне первого этажа «Ратуши» стоит патефон; наверное, там комнаты Клариссы Дейл. Но...

Фигаро медленно, как во сне, сделал несколько шагов по направлению к телу Наташи Филч.

- Эй, господин, – голос молодого жандарма был спокойным и приятным, но в нём тут же появились стальные нотки, – сюда нельзя. Несчастный случай.

«Они уже определили это как несчастный случай. Быстро, однако. Даже слишком быстро»

Следователь машинально достал из кармана удостоверение и ткнул жандарму под нос.

Жандарм хмыкнул; на его лице появилось растерянное выражение. С одной стороны, жандармерия и ДДД редко пересекались; их юрисдикции лежали в совершенно разных плоскостях. Однако же, если в городе не было редута Инквизиции (а его здесь нет), то старший следователь Департамента автоматически становился представителем Их Величеств во всём, что, так или иначе, связано с потусторонними виляниями. Иными словами, сейчас Фигаро, с одной стороны, был, как бы выше жандармов по рангу, а, с другой, лез совершенно не в своё дело.

Молодой жандарм секунду помедлил... и сделал шаг в сторону, пропуская следователя.

Не приближаясь к телу (то, что Наташа Филч мертва было понятно и без коронера) Фигаро приложил «очки» из больших и указательных пальцев рук к глазам.

Алый. Алый, бордовый, много алого, чёрного и бордового. Пассажиры «керосинки» были в глубоком шоке, и излучения их «вита» застилали всё вокруг подобно дыму. Чуть ярче сверкали ауры жандармов (те тоже были, мягко говоря, не в своей тарелке), черным трауром переливался свет вокруг Клариссы Дейл (как ни странно, её скорбь была совершенно неподдельной), и...

Тонкие разноцветные «веретёна» похожие на дымок затухающего костра поднимались над телом Наташи Филч. Аура девушки уже практически рассосалась, и было видно, что призрака от неё не останется. Быстрая, неожиданная и странно-спокойная смерть, точно девушка, наконец, расправив плечи, и свободно вздохнув, расправила невидимые крылья, и рванула прочь от земных сфер, оставляя за собой лишь печаль. Красный росчерк-линия чуть ниже подбородка: результат крайне неудачного стечения обстоятельств. «Керосинка» двигалась медленно, водитель успел затормозить, но, очевидно, девушка споткнулась, и в самый последний момент...

- Колесо, – пробормотал Фигаро, – просто колесо сломало ей шею.

- Да, – за его спиной раздался спокойный мужской голос, – всё верно. И куча свидетелей.

Фигаро обернулся.

Главный жандарм стоял у него за спиной; на лице седого великана застыло странное выражение то ли раздражения, то ли любопытства, то ли того и другого вместе взятых.

Следователь молча протянул руку. Жандарм, помедлив, так же молча пожал её. Рукопожатие у него вышло крепким, но, в то же время, очень деликатным.

- Абрахам Ашер, начальник жандармерии Серебряной Пагоды.

- Александр Фигаро, старший следователь Департамента Других Дел. Простите, что вторгаюсь, но... Менее двух часов назад эта девушка принесла мне ужин, и я...

- Понимаю. – Ашер, поморщившись, кивнул. – Шофер мотофургона у нас в «будке»; офицер Лайсон отпаивает его коньяком. Похоже, действительно, просто несчастный случай: девушка выскочила на дорогу из-за фонаря – видите, какие здесь кусты? И в этом месте нельзя переходить дорогу. Вон, даже знак повесили. Шофер ударил по тормозам, но... – жандарм развёл руками. – А вы, кстати, что скажете? Я вижу, вы колдовали, или что-то в этом духе.

- К сожалению, ничего сверх того, что сказали вы, господин Ашер. – Следователь поджал губы. – Признаков насильственной смерти нет. Хотя, конечно, я бы послушал, что скажет коронер.

- Он сейчас на приёме у госпожи Флай. – Ашер скривился и безнадёжно махнул рукой. – Уже, небось, нахлебался пунша и перешёл на водку с лимонным соком. В другой ситуации я, разумеется, притащил бы его сюда хоть полуживого, и взглядом не моргнул. Но тут, похоже, всё предельно ясно. Сейчас успокоим шофера, постелим ему в участке, а наутро возьмём показания, да только вряд ли они буду чем-то отличаться от показаний пассажиров... Дьявол, а какой хороший был вечер! – Жандарм скрипнул зубами и тихонько выругался. – А вот и газетчики. Легки на ногу, с-с-сукины дети...

- Прогоните?

- Не могу. Закон о свободе прессы, чтоб его... Ладно, господин Фигаро, бывайте. Выпейте коньяку и попробуйте успокоиться. Ну а если не получится, так я в участке до поздней ночи. Приходите, хлопнем по двести, в картишки перекинемся. У нас тут ДДД нечасто бывает.

- Спасибо. – Фигаро глубоко вдохнул свежий вечерний воздух, и помассировал виски. – И извините за вторжение. Это...

- Инстинкты следователя, понимаю. – Жандарм усмехнулся, но веселья в его голосе не было. – Ничего страшного. Спокойной ночи.

И он ушёл к жандармской «будке»: обитому железом фургону, что тихо постукивал в сторонке разбитым мотором («клапана вразнос, – подумал Фигаро, – недолго эта машинка пробегает...»). Хлопнула дверь, скрипнули рессоры. Где-то заливисто защебетала в ветвях птица.

Захлопали вспышки фотоаппаратов; это репортёры, наконец-таки, нашли лучшие ракурсы, и теперь изо всех сил давили на гашетки спусковых механизмов, с жужжанием перематывая плёнку в барабанах новеньких «Пентаграммов». Фигаро отвернулся. Он не то чтобы не любил газетчиков, но если бы перед ним встал выбор – пристрелить либо журналиста, либо адвоката, то следователь бы серьёзно задумался.

- Расслабьтесь, – донеслось откуда-то из-за спины, – они просто стервятники. Милые птички, питающиеся мышками и ящерками, но уж если почуют сочную падаль...

Следователь вздохнул, тихонько пробормотав проклятье. Похоже, у обитателей Серебряной Пагоды подкрадываться со спины входило в список местных традиций.

- Кто на что учился, – сказал он, не оборачиваясь, – хотя я бы на такое даже учиться не пошёл. Уж лучше в жандармы.

- Зря. – За спиной тихонько рассмеялись. – То же дерьмо, только в профиль. Это я вам как вовлечённое лицо говорю.

Фигаро, наконец, обернулся.

Это был молодой жандарм с «птичками» первого помощника, приехавший на место трагедии одетый по форме, и следователь, наконец, понял, почему.

Жандарму было лет двадцать, и сейчас, в свете фонаря, наконец, стало заметно, что он не просто молод, но и очень хорош собой: тонкие черты лица, глубокие синие глаза и копна золотистых, чуть вьющихся волос, свободно падающая на плечи. В новенькой форме, да ещё при таком освещении на фотографиях в завтрашних газетах он будет выглядеть просто шикарно, так что и молодые незамужние девицы, и уже не юные, но всё ещё бойкие вдовушки в ближайшие несколько месяцев будут засыпать с фото златокудрого жандарма в обнимку.

Юноша чуть улыбнулся, словно понимая, о чём думает следователь, дал газетчикам сделать ещё несколько снимков, и, похлопав Фигаро по плечу, шепнул ему на ухо:

- Предлагаю отойти в сторонку и перекурить. Сейчас тут будет чёрт знает что: шеф будет отвечать на вопросы, тело станут грузить в фургон... бр-р-р-р! Не поймите меня неправильно, я не чистоплюй, но, как по мне, Ашер газетчикам попустительствует. Ну, пусть фотографируют, чёрт с ними. Но ответить на вопросы можно и на ежемесячной конференции, право слово.

- И часто у вас случаются ежемесячные конференции? – Следователь фыркнул.

Первый помощник Ашера немного подумал.

- Если я правильно помню, то последняя была два года назад, под День труда... Или под День работника... Короче, осенью... Да идёмте же... Вон туда, за ратушу. Там есть лавочка, и нет фонаря. Всё равно это надолго.

...На какой-то миг Фигаро показалось, что они с жандармом буквально нырнули в плотную бархатистую темноту летнего вечера, так резок был контраст между зажатым в круге фонарного света женским телом с окружившей его толпой, и остальным пространством. В лицо словно дунули нашатырём; думать и дышать сразу стало намного легче.

- А говорят, у нас в городе никогда ничего не происходит. – Молодой жандарм вздохнул. – Если бы... Совсем молодая, ей бы жить да жить. И вот выходит девушка вечером из дома, думает, наверно, о чём-то своём, женском, и тут – бах. Не думаю, что она страдала. Но это ведь тоже страшно: её, получается, как будто выключили. Клац. И нет человека. В прошлом году на фабрике ремонтник по пьяни попал в станок, тоже приятного мало, скажу я вам.

- Но, – Фигаро сунул руку в карман и поморщился – он опять умудрился оставить трубку в комнате, – несчастные случаи – это одно, а убийства – совсем другое. Вы где-нибудь служили до Серебряной Пагоды?

- Да. – Жандарм спокойно выдержал взгляд следователя, достал из кармана красивую картонную пачку «Вензеля» и протянул Фигаро. – В Затхлых Отдушинах. Город углежогов и шахтёров в сорока верстах от Верхнего Тудыма. Знаете такое место?

- Знаю. – Следователь, благодарно кивнув, взял сигарету, тут же прикурив заклятьем, и прикрыл глаза от удовольствия. Всё же, «Вензель» был отменной маркой сигарет; возможно, даже лучше «Звезды». – И почему перевелись в Пагоду?

- Меня перевели. – Молодой жандарм невесело усмехнулся, сделав ударение на первом слове. – Как выяснилось, я совершенно не подхожу для такой работы. Тела, кровища, перестрелки... Это папенька был жандармом до мозга костей, да и дед тоже оттуда. Считалось, что я продолжу династию, ха-ха... Поначалу я был не против. Мне, откровенно говоря, вообще было плевать, куда поступать; в четырнадцать лет, сами знаете, в голове ветер. Окончил академию с отличием, открывал выпускную церемонию, всё такое. А потом случились Затхлые Отдушины. Когда я... – да, вот и скамейка, кстати... – когда я на первом же задании проблевался прямо на труп, а на втором не смог выстрелить в спину убегающему бандиту, меня едва не вышвырнули с позором. Помогли связи папеньки, Эфир ему пухом, и мне оформили перевод сюда.

- Серебряная Пагода настолько известна? – Фигаро сел на скамейку, затянулся, и покосился на молодого жандарма. – Я думал, об этом городе почти никто не знает.

- Да все о нём знают, – первый помощник махнул рукой, – просто туману напускают для пущей таинственности. Маленький городок в горах, где никто не совершает преступлений. Вы что, думаете, меня ни разу не расспрашивали насчёт Пагоды приезжие колдуны вроде вас? Нет-нет, вы не подумайте, я ничего не имею против. Сто раз уже было, так пусть будет и сто первый – от меня не отвалится. Думаете, я дурак, и не понимаю, что вы не из ДДД, а совсем из другой конторы? Молчите, не отвечайте. Вы сейчас будете всё отрицать, я строить ехидные рожи – этот ритуал можем пропустить. Просто скажу: да в Серебряной Пагоде нет преступников. Здесь нет убийц, нет воров, нет грабителей и насильников. Даже хулиганов нет, можете себе представить?

- Теперь, немного пожив в вашем замечательном городе, могу. – Следователь пыхнул сигареткой и с наслаждением вытянул ноги. Вокруг тихо шептала на ветру тяжёлая зелёная листва, где-то лениво мяукал кот, шуршали сухие листья, задевая высокую каменную ограду. – Но вам не кажется всё это, мягко говоря, странным?

- Кажется. – Молодой жандарм щелчком пальца по дну пачки выбил сигарету, тут же прикурив от крошечной золотой зажигалки. – И что? Причина здешней мирной атмосферы мне неизвестна, и, скорее всего, лежит за пределами моего понимания. Пусть её поисками занимаются люди вроде вас. А мне просто нравится, что существует такой вот городишко, где самым ужасным событием за год стала смерть молодой женщины под колёсами мотофургона. Я не хочу отсюда уезжать. Это мой дом, господин... кстати, а как вас зовут-то? – Юноша тихо засмеялся. – А то я не расслышал, пока вы с шефом болтали.

- Фигаро. Александр Фигаро, старший...

-...старший следователь ДДД, понятно. Вашу «корочку» я заметить успел. Я Льюис Максара, но лучше называйте меня просто Ллойд – это моё второе имя. «Льюис» у меня от деда, а «Максара» – от матери. Она у меня из Лютеции; фамилия, в целом, обычная, но в школе мне всё равно доставалось.

- Хорошо... Ллойд. – Следователь хмыкнул.

- Так вы говорите, девушка умерла от... естественных причин?

- Я бы не назвал естественной причиной наезд мотофургона, но если вы имеете в виду именно что причины неестественные, то нет, никаких Других виляний я не заметил. Её не толкали под колёса кинетиком, не держали на пси-контроле – ничего такого. Что у неё в крови скажет коронер, а исправность тормозов «керосинки» проверит механик, это уже дело не моё, но что касается всяких... виляний, которые по моей части, то я таковых не обнаружил.

- А почему искали? – В глазах юноши искрился плохо скрываемый интерес. – С чего вы вдруг решили, что на эту Наташу могли воздействовать... нетрадиционными методами?

- При нашей последней встрече, – Фигаро говорил медленно, тщательно подбирая слова, – эта девушка показалась мне несколько... возбуждённой и расстроенной. А зная о том, что в вашем милом городишке способов расстроиться довольно мало, я заинтересовался, что же могло так на неё повлиять.

- И ничего не нашли. – Молодой жандарм задумчиво потёр подбородок, на котором пробивалась едва заметная светлая щетина. – Потому что если бы нашли, то скрывать не стали бы.

- Это почему вы так решили? – Следователь иронично поднял бровь. – А вдруг это я сам её под фургон и пристроил?

- А пристроили?

- Нет, – Фигаро немного растерялся, – но...

- Если это ваша работа, то я никак и никогда об этом не узнаю. Я не колдун, а Инквизиции у нас нет. А если я ничего не узнаю, то ничего не смогу сделать, а если ничего не смогу сделать, то с чего мне вообще переживать? – Ллойд тихо засмеялся. – Но я не думаю, что господин Фигаро приехал в наш город для того чтобы убить прислугу в «Ратуше». Разве что за всем этим стоит какая-нибудь удивительная история, в которой замешаны шпионы, алмазы, древний колдун и таинственный заговор – знаете, как в этих вокзальных романчиках по девяносто девять медяшек? Вот только я в такие истории не верю. Мир устроен намного прозаичнее.

- Ну-у-у-у, – протянул следователь, – мир – штука неоднозначная. В нём всякое случается.

- Да бросьте!

- Вы не романтик?

- Я, – юноша усмехнулся, – романтик по необходимости. С какой-нибудь девицей, которая любит жандармов романтического склада ума я – романтик. А так – нет, не особо. Хотите ещё сигарету? Они там только начали грузить тело в фургон.

- Да, не откажусь... Спасибо. А куда её отвезут? В морг городского госпиталя?

- Хотите присутствовать на вскрытии? – Ллойд, казалось, совершенно не удивился. – Могу устроить. Завтра в три часа подъезжайте на Линейную пять, там жандармерия. Я вас встречу и проведу. У нас в подвале собственные кабинет, лаборатория и ледник; думаю, девушку туда и отвезут.

- Брр-р-р-р... – Следователь содрогнулся. – Спасибо, но нет. С чего вы вообще взяли, что я люблю вскрытия? Мне хватит и отсчёта коронера, если вы, конечно, не против.

- Да ради всего святого, какие проблемы. Будет вам отчёт, наслаждайтесь. А что до вскрытий, то в прошлом году один приезжий инквизитор вообще заставил нас заниматься эксгумацией – вот это, я вам скажу, был номер. Выкапывать покойника, которой уже пятьдесят лет как в земле – пф-ф-ф! Я сразу сознание потерял. Ещё до того как гроб открыли. А к вскрытиям ничего, понемногу привык. Главное, хлопнуть коньяку до и сразу после.

- Я не инквизитор. Вскрытие мне без надобности, и никаких покойников я выкапывать не стану. Я вообще сюда приехал с инспекцией вашего кладбища.

- Да, да, конечно. – Юноша зевнул. – А я – слесарь Гичка из Косого преулка. Врёте вы всё, следователь Фигаро. Врёте и не краснеете... Знаете, что? Вы к нам в город приезжайте насовсем. Оформите перевод, и будет у нас свой личный представитель Департамента. Оперативник, колдун, и вообще. Вам же здесь нравится, признайтесь.

- Нравится. – Фигаро кивнул и с наслаждением затянулся сигаретой. Дерево скамейки ещё хранило накопленное за день тепло, приятно согревая спину, прохладный ветер приносил ароматы костров, зелени и влаги. Ошалело цвели липы, и их запах, такой ностальгически-мягкий, обволакивающий, доставал из памяти полузабытые, но всё равно дорогие сердцу воспоминания. Трещали цикады, где-то нестройный хор голосов что-то пел под расстроенную гитару. Следователь улыбнулся и выпустил сигаретный дым почти идеальными колечками.

- Нравится, – повторил он, – но ваш город расслабляет просто до одури. У него есть очень опасное свойство: он с восхитительной простотой делает человека счастливым. Причём непонятно, как и почему. А счастье... понимаете, Ллойд, счастье похоже на дом – его нужно построить. Серебряная Пагода – гостиница: да, в ней отличное обслуживание, чудесные номера, прекрасная кухня и при желании в ней можно даже жить в своё удовольствие. Но это чужой дом, чужие стены. Я не смогу положить перед камином свой любимый затоптанный коврик в полосочку – даже не потому, что мне не разрешат, а потому что он совершенно не впишется в обстановку и будет смотреться глупо. И моя пижама тоже вдруг окажется лишней, а стол будет стоять чуть не так, как я его обычно ставлю, и картины на стенах будут просто картинами. Да, наверное, при желании всё это можно исправить, переделать под себя, но... Стоит ли оно того?

- Это потому, – глаза юноши загадочно блеснули в темноте, – что вы – счастливый человек. Поэтому вам и не нужно никаких Серебряных Пагод. У вас и так всё есть.

- С чего вы взяли? – Фигаро озадачено нахмурился. – В смысле, почему вы решили, что я счастливый человек?

- Потому что со знанием дела рассуждаете о счастье. Вы знаете, что это такое. А ведь в счастье нельзя заглянуть через замочную скважину; его невозможно симулировать; его можно только пережить. Счастливым, Фигаро, можно только быть, и у вас это отлично получается безо всяких волшебных городов. – Молодой жандарм грустно улыбнулся, и рассеяно посмотрел, как ветер уносит искры сорвавшиеся с его сигареты. – А вот у меня так не выходит. И у многих других. Знаете, сюда, в основном, приезжают старики. Их словно тянет в этом место, и я понимаю, почему. Возможно, когда вам стукнет девяносто, и вы почувствуете, что набегались за домовыми, то тоже решите... – Юноша чуть дёрнул плечами.

- Всё может быть. – Фигаро внезапно почувствовал себя очень, очень уставшим. – Не могу сказать «нет», и не могу сказать «никогда». Никто не знает своего будущего. Но вы правы в одном: город у вас тут очень занимательный.

- Ладно, – Ллойд встал с лавочки, и, отряхнув колени, метко отправил окурок в урну щелчком пальцев, – спасибо вам за беседу, Фигаро. Мне пора; там мои уже скоро едут. Да и газетчики разбежались. Так, говорите, хотите получить копию отчёта коронера?

- А если я просто... ну, зайду в гости? И быстренько просмотрю этот чёртов отчёт, а мы с вами выпьем по чашечке кофе?

- Можно и не по кофе. – Юноша улыбнулся. – Всегда рад побеседовать с новыми интересными людьми, особенно с колдунами. Я тоже колдуном стать хотел, хотя кто в детстве не хочет. Но – увы! – нет природных способностей... Доброй ночи. И постарайтесь сегодня, всё же, выспаться.

Часы на башне ратуши сипло взохнули, зашипели, зашуршали, и, наконец, медленно и торжественно пробили два раза. Словно бы в ответ на их мелодичный перезвон прохладный ночной ветер неожиданно окреп, закружил маленькие пыльные смерчи на брусчатке площади, спугнул уснувших под стрехой гостиного двора голубей, и улетел куда-то к реке, над которой уже приоткрывала свой кошачий глаз растущая луна.

Отделение городской жандармерии на Линейной улице, пятый номер занимало целое здание, а именно большой двухэтажный дом, в общем-то, никак не выбивавшийся из архитектурного ансамбля города: покатая черепичная крыша, высокие узкие трубы из красного кирпича, высокие узкие окна и скромные белёные пилястры по углам. Широкая двухстворчатая дверь, даже, скорее, ворота, отдельный заезд для машин со двора, погрузочная платформа, которую по старинке называли «дебаркадером», и два фонаря-шара над входом – старый символ, что заменял жандармерии табличку.

Табличка, впрочем, тоже имелась: аккуратный покрытый лаком квадрат горчичного цвета, где лихо закрученные чёрные буквы складывались в плохо различимые за изысками шрифта слова – «Королевская жандармерия Серебряной Пагоды, ул Линейная 5»

Когда часы пробили два часа ночи, у стены жандармерии, на которой висела табличка, медленно проплыла тень.

Стороннему наблюдателю, буде таковой нашёлся бы здесь в этот глухой ночной час, показалось бы, что ветер пронёс мимо стены сухой лист, или что свет старинного газового фонаря на миг закрыла крыльями летучая мышь. Но в это время на Линейной улице не было ни единой живой души, и заметить странную тень было некому.

Фигаро достал из кармана палочку-концентратор, и прикоснулся её наконечником к дверному замку на входной двери.

Замок сказал едва слышное «тик-так!», и дверь, скрипнув, чуть приоткрылась. Следователь быстро шмыгнул внутрь, не забыв аккуратно прикрыть дверь за собой, закрыл замок изнутри и тихонько вздохнул. Не то чтобы он ожидал, что попасть в участок будет сложно, но большого опыта в проникновении со взломом у него не было.

Малое Заклятье Отклонения Света – тот предел маскировки, который был доступен Фигаро без использования вспомогательных амулетов Особого Отдела – не было в полном смысле этого слова заклятьем невидимости: когда следователь не двигался его, действительно, практически невозможно было заметить, но в движении заклинание не выдерживало никакой критики; казалось, что по воздуху летит мерцающая полупрозрачная сфера. Заклятье чуть-чуть запаздывало с поправкой на искажение света по своей границе, и этого было достаточно, чтобы, например, попасть в Фигаро из револьвера, или жахнуть шаровой молнией.

Зато Малое Отклонение Фигаро наколдовал на себя сам, чем страшно гордился. Он бы, возможно, даже рискнул использовать что-нибудь более мощное, вроде Полной Малой Невидимости, но там ошибка колдуна стоила последнему куда дороже. Ещё можно было использовать заранее подготовленный амулет – их выдавали в Отделе – но следователь был из тех, кто до последнего держит козырь в рукаве, причём даже тогда, когда это уже никому не нужно. Что поделать, Фигаро был апологетом вечного Чёрного Дня, который когда-нибудь непременно наступит (и, как правило, никогда не наступает). Дурацкую привычку экономить на мелочах не смогла выбить из следователя даже тётушка Марта.

Гулкое эхо тиканья больших напольных часов мерным «тик-так» отскакивало от теряющихся в сумраке стен; сквозь вымытые до кристальной прозрачности окна в холл заглядывала молодая луна. Это был самый обычный холл самого рядового участка жандармерии за единственным исключением: вся мебель в нём была накрыта белыми чехлами, а на выставленной в центр помещения урне красовалась табличка: «Приём граждан – второй этаж, комната 4. С 8.00 до 18.00. Телефон круглосуточного дежурного – 55-1»

«Ну да, – подумал следователь, – тут же работает всего три человека. Всего три жандарма на весь город. Всё равно это как-то не укладывается в голове... Так, ну, на второй этаж нам не надо, нам надо в подвал... Ага, а вот и коридор к уборным, душевая, столовая, поворот налево, и, конечно же, крепкая стальная дверь с табличкой «Только для персонала». Хорошо, что все участки всех жандармерий в Королевстве строят под копирку... Ну, разумеется: закрыто. И дверь железная – простым заклятьем не взять. Ничего, мы тоже не лыком шиты»

Фигаро открыл замочек маленькой поясной сумки, и достал на свет божий Её Величество Универсальную Отмычку – цилиндрик серого металла размером с палец. Далее нужно было просто завести пружину, освободить центральный штырь, и вставить отмычку в замочную скважину.

Для того чтобы зафиксировать все шпеньки в нужном положении, отмычке понадобилось полтора завода и около минуты времени. Замок в двери оказался старым, но надёжным английским «Пинкертоном»: не бог весть что, но, не захвати Фигаро отмычку, дверь пришлось бы плавить заклятьями.

Короткая широкая лестница, освещённая слабыми аварийными лампочками (алхимические светильники, почти испустившие дух жалобно трепетали в стеклянных колбах, но следователь подумал, что погаснут они всё равно не раньше, чем через год-два) привела Фигаро в широкий коридор, пол которого был покрыт кафельной плиткой, а на стене справа красовался ряд аккуратных указателей: «Морг», «Оружейная», «Лаборатория», «Тир», и, наконец, «Спецхран».

«Мда, – подумал следователь, – в хранилище вещественных доказательств замки, как правило, хороши. Отмычка берёт девять замков из десяти, но что если мне по закону подлости попадётся этот хренов десятый? Жечь? Плавить? Можно, конечно, но как-то не хочется»

Однако проблема, как это иногда (и, к сожалению, не так часто, как хотелось бы) случается в нашей жизни, решилась сама собой: в замке спецхранилища торчала связка ключей. Кто-то захлопнул дверь, повернул ключ пару раз, да так и оставил стальное кольцо с биркой «Жандармерия, подвал» болтаться прямо в двери.

«Дико, конечно. Но ты забываешь, что тут никто ничего не крадёт, не нарушает закон, не проникает со взломом... Стоп, минуточку. А ты сам разве не являешься исключением из этого правила? Что, магия города на тебя не действует, или как?»

«Строго говоря, – голос Выдуманного Артура в голове звучал сонно, но всё так же ехидно, – как раз ты закон сейчас не нарушаешь, потому что, являясь королевским агентом, обладаешь практически неограниченными полномочиями. Увы, но таким способом проверить твою теорию не получится. Хотя эксперимент был бы презабавный: привезти сюда какого-нибудь форточника из столицы, и заставить свистнуть из комнаты госпожи Дейл ей панталоны... Хотя стоп, тоже не вариант: форточник будет действовать по твоему приказу, а значит... Короче говоря, нам нужно незамедлительно привезти сюда матёрого рецидивиста, и понаблюдать за его поведением. Я голосую «за», ты, разумеется, тоже, так что единогласно. Завтра потребуй у Ноктуса выслать тебе бандита»

- Обойдусь, – пробормотал следователь, и, провернув ключ в замке, открыл дверь в хранилище.

Вещи Наташи Филч лежали на широком металлическом столе, одиноко стоявшем в центре просторной комнаты, в стены которой были вмурованы десятки несгораемых шкафов с латунными номерными бирками. Нижнее бельё, серая роба прислуги, белый фартук с пепельной кляксой пыли, аккуратные туфли-лодочки. Тут же рядом стояла сумка-портфель, вокруг которой было разложено её содержимое: потрёпанный бумажник из свиной кожи, маленькие карманные часики, пачка «Востока» – довольно дрянных мятных сигарет, и стопка писем. Папка с первичным протоколом осмотра лежала тут же, на краю стола.

Затянутыми в плотные кожаные перчатки ладонями Фигаро аккуратно взял папку, и открыл, быстро пробежавшись взглядом по убористому рукописному тексту: личные вещи... деньги, сигареты, часы... письма...

«Она шла на почту», вспомнил он всхлипывания Клариссы Дейл. Тогда понятно, откуда письма. Но...

«Я найду способ передать вам весточку»

Следователь отложил папку, и принялся осторожно перебирать заклеенные конверты.

«Предположим, по какой-то причине Наташа Филч не могла рассказать тебе о чём-то прямо. Написать письмо? Логика в этом есть: если бы она написала Фигаро, а затем бросила письмо в ящик перед самым закрытием почты... Что сделает городской почтальон? Да то же, что делают все городские почтальоны в таких вот маленьких городах перед окончанием смены: быстро просмотрит письма из верхней стопки, и, если некоторые из адресатов живут по пути домой, то забросит им корреспонденцию. Почтальон наверняка на велосипеде; торопиться ему некуда: там поболтать с хозяйкой, там пригласят на чай, а там, глядишь, и на стопку наливки... Но неужели Наташа просто написала на конверте «Следователю Фигаро»? Она, конечно, была странной и очень нервной девушкой, но никак не идиоткой»

Счета, опять счета, письмо с показаниями газового счётчика, письмо с показаниями водяного счётчика, письмо в бакалейную лавку, письмо в скобяную лавку, письмо в аптеку, письмо некоей Анне Дейл – то ли сестре, то ли дочери хозяйки. Скорее всего, сестре – дочери в наши дни редко отвечают на письма, им ближе телефонный аппарат... Письмо с просьбой о продлении подписки – а зачем ещё старушка может писать в редакцию газеты? – и...

Письмо в «Ратушу».

Огромный тёмно-синий конверт – в таких часто пересылают документы. Три почтовые марки по медяку штука, обратного адреса нет, адрес назначения – «Гостиный двор «Ратуша», доставить на стойку. С меня кофе, господин Пуль!»

Наташа отправила письмо в «Ратушу»? А не проще ли было оставить его на стойке, да и дело с концом?

«Нет, не проще. Она понимала, что, случись с ней что-нибудь, то ты обязательно обратишь внимание на этот конверт. А если бы его доставили? Наташа, скорее всего, не могла передать тебе весточку лично в руки, и не могла попросить об этом. Совсем другое дело – письмо... Да, девушка была явно не дурой, особенно с учётом того, что её пришлось придумывать план буквально на ходу»

Конверт был, разумеется, заклеен, но эти пустяки, даже не стоили лишних телодвижений с хитрыми устройствами Отдела; чужие письма следователь научился открывать ещё до того, как сотворил первое заклятье: для этого были нужны всего-то плита и кипящий чайник.

Теперь же это стало совсем просто.

Совсем несложно зажечь на кончике пальца огонёк, ещё проще добавить в него воды, что, как правило, в изобилии имеется в воздухе. Раз! – и вот палец Фигаро превратился в некое подобие носика чайника: тонкая струйка пара свистела, казалось, прямо из него (хотя, строго говоря, появлялась в полудюйме от кончика ногтя, в фокусе заклятья).

Для того чтобы размокнуть почтовому клею понадобилось около двух минут. Следователь аккуратно поддел уголок конверта кончиком карманного ножа, и достал... ещё один конверт.

Чуть меньше размером, плотная розоватая бумага, лёгкий аромат духов; в таких дамы присылают кавалерам ответы на их вирши и признания. Конверт без марок, но тоже аккуратно заклеен, а в правом верхнем углу тонким женским почерком короткая надпись: «А. Фигаро».

Фигаро запечатал большой конверт по новой, сунул послание мёртвой девушки за пазуху, и, проверив контуры заклятья Малого Отклонения, развернувшись на каблуках, скрылся в тенях.