Актриса и Президент (СИ)

13. Ты у меня одна…

Легкий поцелуй мужа не разбудил Варю, а оставил пребывать в сладкой неге.

Маленький Сашка еще спал, и она надеялась, немного насладится тишиной прекрасного, летнего утра.

Но вдруг раздался звонок внутреннего телефона.

За этот год семейной жизни это случилось впервые. Сердце сжалось от страха: «Саша, что то случилось!»

Она подняла трубку, и услышала женский, незнакомый голос.

— Варвара Николаевна?

— Да, что с Александром?

— С ним все в порядке, а вот ваше время закончилось.

— Я не понимаю о чем вы, кто вы?

— Это жена законная, венчанная. А вы для нас с Саней, всего лишь суррогатная мать. Вот кормить грудью закончили и все, в глушь, в деревню, — и на том конце правительственной связи, громко рассмеялись.

В трубке еще развались короткие гудки, из детской послышалось сопение сына, а Варя никак не могла прийти в себя от услышанного.

Потом она положила трубку на рычаг, встала и прошла к сыну в комнату.

Тот уже стоял и приплясывал в кроватке. увидев маму он заулыбался, и протянул к ней ручки.

Разумом женщина понимала, надо держать себя в руках, ее рыдания могут испугать малыша. Но порог ее сил был исчерпан, она прижала сына к груди и зарыдала в полный голос.

Остановил весь этот акт отчаяния сынок.

— Ням, ням, ма-ма-ма, — запел он, вырываясь из Вариных рук.

После завтрака она позвонила подругам, договорилась с Зинаидой Павловной, что та посидит с сыном. И поехала в Москву.

Тщательный макияж не мог скрыть припухших от слез глаз. Она надела темные очки.

Подруги были совершенно свободны, кафе было новомодное, что-то мистическое. Жутко пурпурные тона обивки, черные шторы.

Машка заказала капучино, Лера махито. Обе были за рулем, впереди еще долгий трудный день.

Варя впервые за два года заказала себе алкоголь, какой — то фирменный коктейль. Цвет у напитка был зловеще рубиновым.

Она рассказала подругам о звонке.

Машка логично спросила:

— Ты мужу звонила? Что он говорит?

— Нет.

— Связи нет?

— Есть, но в самом крайнем случае.

— А ну да, это не крайняк, всего лишь ссылка, — усмехнулась Лера.

— Девочки, если это правда, то он мне чем поможет? Скажет, да, жена мне она, а не ты. Ребенка я не отдам!

— Да уж не знаю, тут даже Павел Остохов бессилен. Они тебя так закроют, что никто и не вспомнит.

— И нас заметь, тоже могут, — вторила Машке Лера.

Варя посмотрела в эти единственно близкие ей теперь лица.

Одна, один на один с бедой, с болью.

— Ну ты не кипяшись, у тебя же американское гражданство, тебе только до посольства с Сашкой добраться, а там они тебя не достанут.

— А если просто сесть на самолете и улететь в Лос-Анджелес или на ранчо? Мне бы только от охраны отвязаться.

Машка оглянулась на охранника стоящего в дверях зала, скептически улыбнулась.

— Пробовать надо, только надо все обсудить, Я тебе, как никто понимаю, если бы моих спиногрызов кто-то бы отнял, пусть даже Колян. Горло бы перегрызла.

— Если у меня детей нет, то это значит, что я не чувствую Варькину боль. Надо все продумать. Как сценарий, все разложить по полочкам. Тут тачка, можно переодеться в Машку, и на ее тачке в аэропорт. Вот мальца, как поменять, Машкины то уже большенькие, мне, что ли, у кого дитеныша на время взять понянчить?

План был дельный. Варино сердце до этого сжатое от страха, распустилось словно цветок, щеки порозовели, и вдруг когда улыбка надежды затеплилась в уголках губ…

— Скорую, скорую вызовите, женщине плохо.

Варя сползла со стула и лежала без сознания. Вокруг суетилась охрана, Лера хотела набрать номер службы спасения, но в глазах стояла кромешная тьма. Она упала рядом с подругой на ковер.

Машка еще смогла положить устало голову на стол, и тоже потеряла сознание.

В Москве шло совещание Совета Безопасности, Президент слушал очередное выступление, делая пометки в блокноте. Вдруг кто-то за спиной склонился и шепнул — Александр Александрович, пожалуйста пройдите в приемную.

Он удивленно посмотрел на своего прессекретаря. Лицо Лескова было бледным. Когда он стараясь не торопится, вошел в приемную, первых кого они увидел, были Сергей и Дмитрий.

— Саша, крепись.

— Сашка, Варя?

— Варвара Николаевна, уже в Склифе, будем, надеется. Стабильно-тяжелое. Лучшие токсикологи.

Вертолет летел медленно, он кусал губы, он держался, до того самого момента, пока не вошел в реанимационный бокс, и не увидел прежней своей Вари.

Кукла, надувная кукла, бело-синее лицо, словно панна в «Вие».

Провода, трубочки. Маска на лице.

Он рыдал беззвучно, только дрожали плечи и из груди вырывались редкие хрипы.

Врач, налил ему пятьдесят коньяка, потом себе.

— Ситуация сложная, но не безнадежная. Яд, нервнопаралитического действия. Ситуацию с Вашей женой, Александр Александрович, усугубляет наличие алкоголя в крови. Две другие женщины тоже без сознания, но их положение не такое тяжелое. Все будет ясно, когда Варвара Николаевна придет в себя. Я хотел бы вас попросить подписать один документ.

— О чем? — ему вдруг стал противен этот врачи, тут горе, а он автографы собирает.

Он брезгливо поморщился и подвинул к себе лист с текстом.

— Ваша жена была беременна.

— Я не знал, — ошарашено, еле выговорил он.

— Срок небольшой, скорее всего она и сам не знала. Недели три не больше. Но яд может повлиять на формирование плода. Надо ваше разрешение на аборт.

— Вы что, ее еще и резать будете? — шепотом прокричал он.

— Нет срок маленький, медикаментозный аборт.

Он подписал, необходимые бумаги и попросил оставить его одного.

Лучшее сейчас лекарство работа, но он налил себе еще пятьдесят коньяка, и пошел в палату, к жене.

Ему хотелось одного — остаться с любимой один на один. Прижаться к руке без этих иголок и лейкопластырей, отдать тело, душу, власть, лишь бы выжила.

Он находился в палате минут пятнадцать, потом вышел уже прежним, собранным и с холодным разумом.

— Кто дело ведет?

— ФСБ, четвертый отдел.

— На Манежную. Сюда усиленную охрану. Мне докладывать каждые полчаса.

В кафе народу было мало, поэтому арестованных было немного — повара, техперсонал и одна супружеская пара. Всех не отпускали, ждали «самого». Он приехал, пожал начальнику отдела руку, и попросил ознакомить с первыми результатами.

— Подозреваемый один. Официант, обслуживающий стол. Но и другие версии рассматриваем.

— Заказчик, имя?

— Заказчика, как такового нет. — полковник увидел, как «сам» порывается, что-то сказать.

— Это абсолютно точно. Официант, невменяем, дал показания, отдал флакон из-под вещества. Ему тридцать шесть, мать старуха недавно умерла, жена умерла от рака груди. Сами посмотрите и послушайте.

Офицер отодвинул темную штору и нажал на невидимую кнопку.

Сотрудник госбезопасности допрашивал официанта. Высокий, рыжий мужчина, довольно симпатичный. Правда про лица такие говорят — себе на уме.

— Вы их знали до этой встречи, Борис?

— Да, давно уже приходила, Лера, несчастная женщина. Часто в синяках, редко трезвая. Вторая, это же известная актриса. Одинокое неприкаянное сердце. Женя, моя Женя, шепнула, помоги. Зачем им мучиться.

— Женя, это его умершая жена, — шепотом пояснил кто-то.

— Ей такие подруги в радость. Ведь, вы же понимаете, господин следователь, в обычной жизни, они бы и не встретились.

— Хорошо, я вас понял. Но третья, женщина, ее вы знали?

— Нет, красивая, правда?

— Очень, — согласился офицер. — И очень счастливая.

— Ах, не говорите ерунды. Она, как раз самая несчастная. Муж ребенка решил отобрать. Очень влиятельный человек, очень. Я сам слышал, даже Павел Остохов бы не помог.

— Что за бред, о ком он?! — не выдержал президент.

— Вы о ком говорите? О женщине за этим столиком, или другим?

— Да, что вы все путаете. Конечно, они все вместе сидели. Красивая собралась бежать в Америку, эти две ей помогать решили. Женя просила, скорей скорей, а то уйдут. Женя такая чувствительная к чужому горю. Вот первой я насыпал той, красивой, потом уже Маша, та почти и не пила, просто кофе горячий, поэтому тоже без сознания.

— Хорошо, где яд взяли.

— Это не яд, мамино лекарство Маме выписывали, я не давал, зачем. Женя сказала, это бесполезно, не поможет. Надо тем, кому плохо. Да и не дружила она с моей мамой.

— Александр Александрович, — в темную комнату заглянул еще один сотрудник. — Мария пришла в себя.

— Едем, бред полный, не верю, что это он сделал.

Маша лежала и ела яблоко. На мгновение ему стало обидно, Варя там мучается, а эта, — но потом он взял себя в руки. У этой двое детей.

— А что случилось? Девки где? — как всегда грубовато спросила Варина подруга.

— Маша, они в соседних палатах. Перескажите мне вашу встречу. Что Варя говорила.

— Не могу, вот честно не могу. Пусть сама если хочет, говорит.

— Послушайте, Вы, моя любимая женщина, мать моего годовалого сына в реанимации. Кончайте выеживаться. Что за бред, о том, что сына отниму.

— Не орите, сами все затеяли.

— Маша, четко, ясно и быстрее! — снова сорвался он на крик.

— Все просто. Ваша бывшая, позвонила Варе по вертушке, сказала, что вы повенчаны, что она всего лишь живот для Сашки, и скоро ее в Саратов, а пацана Вам, старикам.

— Причем Саратов?

— Ну помните, у классика, в деревню, глушь, Саратов.

Он дал распоряжение проверить внутреннюю связь, кто звонил, по минутам, а сам слушал подробный рассказ Машки.

И пытался понять, что это — чудовищная несправедливость, стечение обстоятельств, или чья — то темная воля.

Потом был звонок доктора, положение тяжелое-стабильное.

Потом из резиденции — звонили в их с Варей спальню из Москвы, из приемной.

Ему неожиданно вспомнился эпизод, из «Семнадцати мгновений весны» — Штирлиц звонит Борману из бункера правительственной связи. Там нет прослушки. Нет прослушки. Значит все?

Он понимал, что огромная отлаженная машина сыска уже перемалывает в своих жерновах огромное количество людей, информации.

Но веры в справедливость не было даже у него.

Спать он лег поздно, взял в кровать сына. Обложил кровать подушками. Собрав все диванные подушки, раскидал на полу у кровати. Вдруг уснет, а сын с кровати упадет. Но уснуть так и не мог. Сашка спал на животике, попой кверху. Он слушал его легкое дыхание, прижимался щекой к подушке пахнущей Вариными любимыми духами, слез не было. Облегчения не наступало.

Из клиники звонили каждые полчаса. Черная полоса не кончалась.

Он кормил сына. Варя бы конечно отругала бы за это. Шла борьба за самостоятельность. Но сейчас Варя была в больнице, а сын так радостно стучал пластиковой ложкой по столику.

— За папу, за маму, — по инерции сказал президент.

— Мама, мама! — и сын скуксился, готовясь заплакать.

— Где мама? — спросил отец.

Это была их игра, Варя пряталась, а они ее искали. Сашка смешно выставлял вперед ручки, и очень четко выговаривал — Нету.

И пожимал плечиками, потом конечно мама находилась, и они смеялись все вместе.

Ночная тоска сгущалась в ненависть.

В вертолете летящим в больницу, он просматривал последние материалы допроса. По Кремлю по прежнему ничего не было.

Зацепка одна — женский голос.

Кто, кто его ненавидел, или любил так, что хотел уничтожить Варю?

У жены, продолжалась очистка крови, ее теперь держали в искусственной коме, так пояснил врач.

Ему не совсем это было понятно, хотелось заглянуть в любимые глаза, услышать — Сашенька.

Но не спорить же с медициной.

Лера была под капельницей. У нее было испуганнее лицо, когда она его увидела с цветами.

— Как вы, выздоравливайте.

— Александр, — он остановился в дверях не оборачиваясь, лицо его искажала гримаса ненависти. — Про этот звонок. Варе этот голос был знаком, она так и сказала, с женой вашей бывшей никогда не общалась, а этот голос где-то слышала.

— Спасибо, Лера, — вспомнил он ее имя.

Сумасшедший официант написал уже целую повесть о своей Жене и о любви к ней.

Ничего к делу это не прибавляло, искать надо было в резиденции. Они с руководителем отдела встретились у той самой «вертушки».

— Господа офицеры! — раздалось в приемной.

Все мужчины встали. Сережа и Дима встали тоже.

Совещание лучших аналитиков началось.

— Все не так уж плохо, Александр Александрович. Камер здесь нет, но они есть во всех близлежащих коридорах. Все они уже просматриваются. Но хорошо бы знать точное время, его знает только Варвара Николаевна. Но работа идет, все кто были в первой половине дня, а звонок был, до двенадцати часов дня, со всеми ведется работа, пишется поминутный трафик: где были, что делали.

— Пока проверяем всех. Ведь вдруг какие то скрытые таланты у нас тут ходят, а мы и не знаем, — громко добавил Дмитрий Анатольевич.

Кроме отпечатков Лескова и секретаря Михаила Ивановича, других на трубках телефонов, и столе не было. Он вспомнил, как сам приказал волевым решением убрать камеры из кабинета и приемной, мотивируя тем, что враг дожжен быть остановлен, до этого сердца власти.