Акула. Отстрел воров

Глава пятая

Акулов нажал выключатель.

Взорвалась лампочка люстры. Под ногами захрустели осколки.

Света из окна было достаточно, чтобы не расшибить колени о мебель и зажечь две настольные лампы, на своём и волгинском столах.

Закрыл жалюзи, и через середину кабинета пролегла тёмная полоса. Заглянул в шкаф. Месяц назад в нем наводили порядок, но всевозможное барахло опять успело скопиться в изрядном количестве. На полке, отведённой для инструментов, лежали плоскогубцы и молоток, набор отвёрток, гвозди, моток изоленты. Лампочек не было, хотя Андрею казалось, что Волгин недавно приносил несколько штук.

Ладно, сойдёт и так. Может, полумрак подтолкнёт к откровенности?

Акулов выглянул в коридор:

— Проходите.

Вдову Громова сопровождал адвокат Мамаев. Высокий, черноволосый. Расстёгнутое кожаное пальто, костюм из тонкой материи. Аромат туалетной воды, такой сильный, как будто правозащитник не брызгался, а купался. Если бы Акулов ездил в больницу вместо Сергея, то мог бы сказать, что адвокат пользуется той же водой, что и Громов. Выражение лица было таким, словно Мамаев репетировал свою роль на похоронах.

В том, что он там будет присутствовать, теперь можно было не сомневаться.

Александра Громова держала на руках ребёнка. Оказавшись в кабинете, девочка начала плакать, и несколько минут ушло на то, чтобы её успокоить. Когда это удалось, вдова посмотрела на сыщика:

— Мне не с кем было её оставить.

Прозвучало, как обвинение.

— Вы так настаивали на встрече, что…

Ещё один камушек в его огород.

И правда, настаивал. Когда удалось до неё дозвониться, она возмутилась:

— Что значит — я «где-то скрываюсь»? Кажется, я могу быть свободна в своих перемещениях. И не обязана сидеть дома… Вы должны понимать, как мне тяжело. Хотите со мной поговорить? О чем?

Акулов предложил два варианта. Он был готов как встретиться в управлении, так и навестить женщину по месту жительства.

— Нет, не надо ко мне приезжать! Зачем это надо? И вообще… Вы что, не можете подождать, пока пройдёт сорок дней?

Теперь Акулов сидел за столом и смотрел на Александру, занявшую «посетительский» стул. Клетчатая мини-юбка с разрезом, сапожки на «шпильке». Лёгкая куртка спортивного типа, с капюшоном. Кажется, великоватая размером и явно не соответствующая остальным деталям гардероба. Последствия нервного потрясения? Плохой вкус? Второпях накинула на плечи то, что подвернулось под руку?

Успокоив ребёнка, Александра передала его Мамаеву.

— Спрашивайте. Что вас интересует? — Одновременно она указала рукой на кожаное кресло у стены, предлагая Мамаеву сесть, но адвокат покачал головой и остался стоять, баюкая малышку.

Девочка задремала. То, с какой нежностью о ней заботился адвокат, наводило на определённые размышления.

Акулов задал первые вопросы. Ответы слушал в полслуха, не забывая изображать живой интерес и кивая, когда Александра делала паузы. Она, несомненно, могла рассказать много полезного — но столь же очевидным было и то, что ничего не расскажет. Ни сейчас, ни сорока днями позже.

Она не предупредила, что придёт с адвокатом. В принципе, Андрей имел основания указать Мамаю на дверь и пообщаться с дамочкой тет-а-тет. Дало бы это что-нибудь? Вряд ли. О причинах, по которым Александра пришла с адвокатом, можно было строить любые предположения, но одно не вызывало сомнений: никто её к этому не принуждал, никакая мафия не приставляла к ней соглядатая из опасений, что вдова наговорит лишнего. Сама этого захотела. И ребёнок… Акулов не верил, что его было не с кем оставить. Взяла с собой, чтобы иметь благовидный предлог в любой момент оборвать разговор или затянуть паузу для обдумывания опасного вопроса.

Спустя двадцать минут разговор был закончен.

Александра первой покинула кабинет, в дверях бросив короткое «до свиданья!». Адвокат с ребёнком задержался. Будучи заметно выше ростом Андрея, он тем не менее умудрился посмотреть как-то снизу и задушевно спросил:

— Скажите, а вообще есть надежда, что это убийство когда-нибудь будет раскрыто?

В его глазах плескалась скорбь.

Стоило труда удержаться от удара по челюсти.

— Ах, какой бандитизм… Что творится! Что творится, Господи, Боже мой…

Андрей в окно наблюдал, как они шли к машине. Во двор управления посторонний транспорт не допускали, но Мамаев как-то уломал постового и припарковал свою тачку возле крыльца. Акулов хоть и разбирался в автомобилях, но определить эту модель не мог. Большая новая иномарка, посреди крыши — стеклянный люк. Пискнула сигнализация, Мамаев, передав девочку матери, открыл заднюю дверь. Наклонился в машину, что там поправляя. Когда он выпрямился, стало видно детское сиденье, закреплённое на диване…

В процессе допроса Александра несколько раз подражала героине «Основного инстинкта», закладывая ногу на ногу таким образом, что Акулов теперь точно знал, какое нижнее бельё предпочитает вдова. Шёлковое, тёмного цвета, с орнаментом из цветочных бутонов. Анализируя разговор, он попытался увязать это со своими вопросами, но не нашёл явной зависимости. Вряд ли таким пикантным способом она хотела сбить его с толку или же заставить забыть о неосторожном ответе. Скорее всего, просто нервничала.

Было от чего.

Она не сказала ни слова правды, за исключением своих установочных данных.

Вкратце её рассказ был таков: с Громовым она познакомилась три года назад при обстоятельствах, которые не помнит. Спустя какое-то время он сделал ей предложение, и она его приняла. С тех пор нигде не работала, занималась домашним хозяйством (прежде была инструктором фитнес-клуба). О своей деятельности Василий Петросович жене не сообщал. Уходил, приходил. Клал на тумбочку деньги. Дарил на 8-е марта цветы. С друзьями не знакомил, о врагах не рассказывал. Каких-то людей она видела, когда они ходили в ресторан или поиграть в боулинг, — с мужем здоровались, говорили, рекомендовали новое блюдо или помогали выбрать шары.

— Вы их можете описать?

— Люди как люди.

— Тоже примета. Бывают люди как боги. Может быть, имена?

— Саша, Петя… Достаточно?

Спокойное лицо, прямой взгляд. Движение ног, блеск колготок. Разрез на юбке расходится, женщина не торопясь его поправляет. Акулов трёт подбородок, рисует чёртиков в блокноте. Можно прекращать допрос прямо сейчас, ничего ценного он не услышит, даже если выпроводит адвоката.

О том, кто мог покушаться на Громова, ей ничего не известно. Она была дома и в первый раз, и вчера.

— Значит, вы понятия не имеете, чем занимался ваш супруг?

— Мужчины о таких вещах не говорят.

— Да?

— Я думаю, ваша жена тоже не знает, чем вы занимаетесь на работе.

— Недавно он купил новый джип…

— Одолжил деньги у какого-то друга.

Акулов раскрывает паспорт Александры, смотрит штапм о прописке. Усмешка появляется невольно: он давно знает адрес, указанный там. Посёлок железнодорожников в тридцати километрах от города, улица Второй каланчи, барак номер пятнадцать. Смотрит на Александру. Она понимает без слов:

— Василий когда-то работал в депо.

— Стрелочником?

— Он ведь, как и я, иногородний, вы знаете. Когда был военным представителем на заводе, то жил в общежитии. Потом его оттуда попросили. Пришлось как-то устраиваться. Мы были прописаны там, но снимали в городе квартиры.

— Сразу несколько?

— Поочерёдно.

Акулов, переписав в блокнот данные, отдаёт паспорт:

— Вы приезжали в больницу?

— Как я могла не приехать? Сразу, как врачи разрешили.

— И он вам ничего не сказал?

— Мой муж прошёл Афган.

— Это не значит, что он должен был молчать.

— Это значит, что ни при каких обстоятельствах он не стал бы советоваться с женой. Странно, что вы этого не понимаете.

Движение ног, блеск колготок…

…Андрей прижался лбом к холодному стеклу.

Машина адвоката выехала за ворота. Постовой закрыл железные створки, повесил замок. Поправляя ремень автомата, направился в дежурную часть.

Акулов задумался о роли Мамаева во всей этой истории.

Тиканье настенных часов раздражало.

Этого прежде с Петушковым не бывало. Он вообще не обращал внимания ни на звук, достаточно громкий для изделия таких габаритов, ни на обратное движение стрелок, Сегодня обратил. И второй раз это сбило его с мысли.

Калмычный сидел за столом, опустив голову и положив перед собой руки. Разглядывал ногти.

Степанский развалился в кресле. Действительно, ни дать ни взять — плантатор. Ни за что не скажешь, что он эмигрировал в Мексику каких-то три года назад. Полное впечатление, что там родился и с детства привык командовать прислугой на вилле.

Вытянутые ноги Степанского почти касались двух чемоданов, которые принёс в кабинет начальник охраны. Он не поставил их у стены и не убрал в шкаф, а бросил чуть ли не посреди помещения. Недовольство, что ли, так выразил? Поставил и ушёл, сухо обещав явиться по первому зову. Остаться ему не предложили, хотя обсуждаемые проблемы его тоже касались. И, как оказалось в дальнейшем, не в последнюю очередь…

Все было сказано. Калмычный уложился в четыре минуты, вопросами его не перебивали.

— Позвони Громову.

Калмычный взялся за телефон. Набрал номер мобильника:

— Выключен.

— Звони домой.

— Он там не сидит.

— Моли Бога, чтоб он там не лежал… с ножом в глотке.

— Типун тебе на язык! — Иван Иваныч сильно удивился: обычно Степанский любые неприятности встречал с юмором и не уставал повторять, что без них жизнь казалась бы пресной; сейчас же он смотрел на бывших компаньонов так, словно они были во всем виноваты, тогда как он к той давней истории не имеет ни малейшего отношения.

— Звони.

На аппарате Калмычного был включён режим громкой связи.

Длинные гудки поплыли по кабинету.

— Недавно там автоответчик стоял, — удивился Николай.

Ответил незнакомый мужской голос:

— Алло.

Калмычный растерялся и, после секундного замешательства, посмотрел на дисплей, где светился набранный номер. Ошибки не было. Тогда он сказал:

— Мне нужен Василий Петросович.

— Кто спрашивает?

— Простите, а кто будете вы?

На лице Калмычного сильнее обозначились морщины. Он уже понял, что с Громовым случилась беда. Скорее всего, трубку в его квартире снял следователь. Представив, как его будут таскать на допросы, Иваныч решил оборвать разговор, если собеседник снова попытается выяснить его личность.

Помешкав, неизвестный вздохнул:

— Ладно, сейчас… — после этого он отошёл от аппарата, и дальнейшие его слова было разобрать трудно. — Саша… Там кто-то… Поговоришь?

Жену Громова Калмычный видел два раза, и она ему не понравилась. Конечно, Александра была привлекательной женщиной, но жить бы с ней Иваныч не стал. И другу бы не посоветовал.

— Да. Кто это?

— Калмычный.

— Васю убили. — Ни тени эмоций; голос — как у живой куклы.

— Когда?

— Ночью. Взорвали в машине. Мне звонил следователь.

Воротник рубашки стал тесным. Иваныч, засунув под него указательный палец, несколько раз сильно дёрнул.

— Где это… было?

— Господи, откуда я знаю?! Кажется, возле бани какой-то. И чего его туда понесло вместо дома? — Теперь эмоции проявились. Что-то близкое к истерике… Нет, скорее — сильное раздражение. Только непонятно на кого. На звонящих, донимающих одинаковыми вопросами? На убийц? Милицию? Мужа, позволившего себя уничтожить?

— Мы чем-нибудь можем помочь?

— Чем? Сама справлюсь! Вы бы ещё… — Александра неожиданно бросила трубку.

Перезванивать Калмычный не стал. Сидел, стараясь не встречаться со Степанским глазами. Кажется, тот готов был испепелить его взглядом. Поразила реакция Петушкова.

Бледный, как мел, Николай тихо спросил:

— Взорвали? Около бани? Не может этого быть…

Тиканье часов, голоса за дверью — кто-то разговаривал с секретаршей. «Только посетителей сейчас не хватало», — поморщился директор завода.

— Что тебя удивляет? — Степанский повернулся к Николаю. — Возле бани нельзя людей убивать?

— Они ведь и нас могли…

— Значит, не захотели. Вот что, ребята, — «плантатор», продолжая сидеть с вытянутыми ногами, несколько раз стукнул кулаками по подлокотникам, — я улетаю первым же самолётом. Можете думать все, что хотите, но я рисковать не собираюсь. И вам советую поступить так же.

— Куда я поеду? — Калмычный дёрнул щекой. — Тем более, мне пока никто не угрожал.

— Будешь ждать? Ну-ну. Героическое решение! А я, простите, слишком стар для таких подвигов. Мне врач прописал не волноваться. Я жить хочу.

— Но ведь должен быть какой-то выход, — пробормотал Петушков.

— Я вам его подсказал. А ты, если хочешь, можешь сходить в милицию. Только не забудь рассказать, из-за чего все началось. Тебе обеспечат охрану… тюремную.

— В той истории только Громов был виноват.

— Попробуй это кому-нибудь объяснить. Я что, возражаю? Глядишь, тебе и поверят.

— Не бывает так, чтоб не было выхода.

— Купи пулемёт.

— Можно попытаться договориться. Точно! Нужно предложить денег!

Степанский посмотрел на него, как на ребёнка, взявшегося рассуждать о взрослых вещах.

— Как ты собираешься это сделать? На кладбище отнесёшь, положишь к памятнику вместе с цветами?

— Он позвонит ещё раз.

— С чего ты взял?

— Мне так показалось.

— Ну-ну. Громову, я смотрю, позвонили. Так позвонили, что весь город услышал.

Петушков покачал головой:

— Ты не понимаешь…

Степанский, выслушав его, махнул рукой:

— Фигня все это, Лично я ничего платить не собираюсь. А вы поступайте, как знаете. Иваныч! Набери справочное аэропорта…

Через минуту он уже ругался с оператором:

— Что значит — погода нелётная? Только что была лётная! Я понимаю, как все быстро меняется, но… И когда? Здорово!

Положив трубку, он проворчал: «В России, как всегда, бардак» — и подошёл к окну. Долго стоял, уперев руки в бока и глядя на небо.

— И где они снегопад разглядели?

Возвращаясь к креслу, задумчиво посмотрел на Калмычного:

— Рвануть, что ли, на поезде?

Сел, снова побарабанил кулаками но подлокотникам. Принял решение:

— Останусь до завтра. Надеюсь, за это время новой революции не произойдёт?

— Не обещали. Делами заниматься не будешь?

— Да уж какие тут дела! По сравнению с вашими у меня не дела, а так, мелочишка! В гостиницу соваться нельзя. Как чувствовал, прихватил ключи от одной конуры.

В подтверждение последних слов он продемонстрировал увесистую связку, извлечённую из кармана пальто.

— Мне нужен Андреич.

— Зачем?

— Чемоданы носить. А если серьёзно — пусть со мной перекантуется до утра. Проводит на самолёт. Не возражаете?

Возразить мог бы только Калмычный. Иваныч кивнул седой головой:

— Бери.

— С деньгами его не обижу, можешь не переживать. Если понадоблюсь — звоните на «трубку».

— Адреса не оставишь?

— Зачем? В гости никого не приглашаю… Прилетайте ко мне в Акапулько — там и погуляем как следует. А сегодня, простите, не до того…

Молодой охранник положил Андреичу на стол заявление об увольнении, придавил бумагу ключами от «волги» и молча вышел. Прочитав корявые строчки, Андреич чертыхнулся. Догонять молодого не стал. Хлопнула тяжёлая дверь, потом силуэт охранника мелькнул за окном. Андреич взял ключи и вышел из одноэтажного кирпичного флигеля, в котором размещалась его служба.

Машина стояла под фонарём, так что можно было ещё раз оценить все повреждения кузова. Извлечение из кювета стоило «волге» дополнительных царапин и вмятин. Андреич вспомнил про новую машину, обещанную Калмычным. Это не вызвало ничего, кроме горькой усмешки. Обещания звучали постоянно, и не только из уст генерального. Столь же постоянно они не выполнялись. Директорат предприятия тратиться на безопасность не любил. Даже зарплату норовили постоянно урезать, так что уж говорить об оснащении.

Опробовать «двадцатьчетверку» на ходу он не успел, услышал, как в кабинете надрывается телефон, и поспешил ответить. Распоряжение шефа не вызвано энтузиазма. За последние годы Андреич не встречал человека более неприятного, чем Степанский, хотя и видел его в аэропорту первый раз. Однако пререкаться не стал, обещал все сделать на совесть.

— Я выпишу премию, — сказал Калмычный, прощаясь.

Андреич подогнал «волгу» ко входу в административный корпус. В кабинет Иваныча не пошёл. Сидел в машине, не глуша двигатель. Слушал магнитофон: единственную заезженную кассету, с блатняком. Проводил взглядом секретаршу, машинально отметив, что сегодня она припозднилась.

Степанский вышел в сопровождении Петушкова, который нёс чемодан жёлтого цвета. Чёрный «мексиканец» тащил сам, и было заметно, что ноша для него тяжела. Странно — ведь крепкий на вид мужик. Или у него там кирпичи? На заводе, что ли, украл? Иваныч, когда нёс его в аэропорту, так не сгибался.

Чемоданы погрузили в багажник. Они едва влезли — мешало запасное колесо. Степанский, поджав губы, наблюдал, как Андреич разгребает инструменты и ветошь, чтобы освободить место. Промолчал, хотя замечаний у него, наверное, хватало. Молча пожал руку Николаю и сел на заднее сиденье.

— Куда едем? — спросил Андреич, выруливая за ворота.

— В Южный район.

— Он большой…

— Я покажу.

За ними никто не следил — это точно. Ехали по таким улицам, где не смог бы оставаться незамеченным даже самый квалифицированный наблюдатель.

— Направо… Прямо… Давай в «карман». Налево. Ещё раз налево… — по мере приближения к месту Степанский начал корректировать маршрут.

— Здесь тормози.

Двор пятиэтажного дома был заполнен самыми разнообразными автомобилями и освещён только светом из окон. Казалось, что вокруг нет ни души. Андреич поставил машину так, чтобы она не бросалась в глаза, прикинул, как будет выезжать, если придётся спешно ретироваться, и выключил зажигание. Двигатель ещё «детонировал», когда они открывали двери — сказывалось низкое качество бензина.

С крышкой багажника пришлось повозиться. Когда она поднялась, Степанский поочерёдно выдернул и поставил к своим ногам оба чемодана, посмотрел на охранника и сказал:

— Знаешь, ты меня извини, если что-то было не так. Боюсь самолётов. Смешно, да? Вечно психую, когда приземлюсь. А потом ещё Иваныч твой нервотрёпки добавил. Не обижайся.

Сбитый с толку Андреич промолчал и все время, пока шли к подъезду, смотрел себе под ноги.

Они вошли в дом.

Радиомаячок на кузове «волги» исправно посылал в эфир сигналы.

Через несколько минут на двух машинах прибыли четверо мужчин. Они были исполнителями, довольно толковыми. Главарь руководил их действиями по сотовому телефону. Следуя его указаниям, они занялись поиском квартиры Степанского. Сомнений в успехе не возникало, но был готов и запасной вариант: дождаться у «волги».

Ни о чем не подозревая, Степанский и Андреич сели смотреть телевизор.

Это были последние развлекательные программы в их жизни.

После работы Андрей поехал в клинику военно-полевой хирургии, где лежала сестра. По дороге купил сок и фрукты — стандартный набор, с которым её навещал. Не повезло, вместо получаса, на которые рассчитывал, потратил все полтора. Пробки, ремонт, ДТП…

Вспомнился разговор с Катышевым.

Начальник подошёл, когда Андрей опечатывал дверь кабинета.

— Был у Сазонова?

— Был.

— Ну и что скажешь?

— Мудак он! Что ещё можно сказать?

Разговаривают в коридоре. На этаже пусто, только громыхает вёдрами уборщица, да треск печатной машинки доносится из одного кабинета.

— Это я и без тебя знаю. Надо выручать парня.

— Зачем?

— Все-таки свой…

— Папа с мамой его выручат. Лучше нас. И адвокат. Знаешь, кого ему наняли?

— Наслышан. Думаешь, он не при делах?

— Странный ты, Василич! Сначала хочешь спасать, а только потом спрашиваешь, виноват или нет.

— Странный? Был бы ты на его месте — так бы не говорил.

— А я был. Не на его, на своём месте. Целых два года. Что-то не заметил я вашей заботы… — Акулов, удовлетворившись качеством оттиска, убирает печать.

Катышев отводит глаза:

— Тогда были другие обстоятельства. Давай сейчас не будем об этом.

— Давай. А о чем будем? А-а, про Сазонова! Из автомата он не стрелял и джип не минировал, это точно. А что касается остального… Слишком многого не договаривает. Одно меня успокаивает: если бы он хоть каким-то боком был причастен к убийству Громова, то не преминул бы официально отметиться около бани после того, как заметил, что потерял ксиву. Никаких бы подозрений это не вызвало. Никто даже не стал бы спрашивать, как он там появился. Приехал бы, посуетился вместе со всеми. Утром бы и заявил: карман порвался. Неизвестно где, может там, может — в другом каком месте. Но не стал бы заморачиваться с фальшивкой. Хотя у Шурика могло мозгов не хватить. Есть у меня одна мысль, как все было на самом деле. Но её пока не проверить.

— Громова приходила?

— Полчаса назад ушла.

— И что она?

— С луны свалилась.

— Я бы удивился, если б было иначе.

— Почему? Бывает, у бандитов и разговорчивые вдовы остаются…

…Милицейский пост, который охранял Вику в первые дни, давно сняли.

В палате находилось пять человек. Она, ещё три женщины-пациентки и молодой человек симпатичной наружности.

Юра.

Юрий Борисович Лапсердак. Бывший бандит и неудавшийся предприниматель, ныне — жених Вики.

Он сидел у кровати и держал Викторию за руку. И он, и она улыбались. Лапсердак — мужественно. Виктория — с надеждой и восхищением. Они не объявляли о помолвке, но Андрею давно стало ясно: свадьба состоится, как только позволит состояние здоровья сестры.

Будущий зять его не радовал. Слишком тёмное прошлое, слишком неопределённое будущее. Приехал из Санкт-Петербурга, ввязался в афёру с заводом тяжёлого машиностроения. Друга, стоявшего у истоков этой афёры, убили, после чего Лапсердак как будто бы взялся за ум. Андрей считал, что Виктория достойна лучшего мужа. Проблема заключалась в том, что далеко не все его принципы находили понимание у Виктории. В частности, его работа. Правда, после гибели подруг и собственного ранения отношение изменилось. Но разногласия, тем не менее, оставались.

Андрей провёл небольшую проверку и выяснил, что к Ю. Б. Лапсердаку официальных претензий у властей нет. Во всяком случае, в розыск его никто не объявлял, да и петербургское управление на запрос Акулова ответило, что не располагает каким-либо компроматом. Претензии могли появиться, сообщи Андрей куда следует о некоторых фактах, ставших ему известными из рассказа самого Юры. Тот был достаточно откровенен, когда они познакомились — через несколько дней после ранения Вики. Откровенен настолько, что, наверное, сильно об этом жалел. Можно было поспорить, что его не единожды мучил вопрос: как оперативник, имеющий репутацию честного специалиста, распорядится полученной информацией.

Андрей не распорядился никак. Поначалу обманывал себя тем, что сперва надо разобраться с другими проблемами, а эта может и подождать. Не первостепенной важности дело! Да и сгоряча решать его нельзя. Нужно все хорошенько обдумать… Разобрался. Остыл. Не один раз подумал.

Ничего не решил.

Как-то поговорил с Волгиным. Сидели, выпивали… Выслушав, Сергей отреагировал сразу: «Приглядись повнимательней. Если ничего нового нет, то о старом можно забыть. В конце концов, представь, как твои действия воспримет сестра…»

— Привет! Как себя чувствуешь?

— Здравствуй, — Юра поднялся навстречу, протянул для пожатия руку.

Он перестал улыбаться и теперь выглядел очень серьёзным. Надёжным. Словно лишний раз хотел подтвердить: «Не волнуйтесь. Со мной Вика будет как за каменной стеной. Я смогу обеспечить наше общее будущее».

Хотелось бы верить…

Ирина Константиновна, мать Андрея и Вики, поначалу приняла Юрия сдержанно. Присматривалась, много расспрашивала. Андрею было известно, что Юра был с ней достаточно откровенным, но ряд фактов из биографии утаил — по согласованию с Викой. Уличать его Акулов не стал, согласившись с аргументом сестры: «Не будем лишний раз волновать». А недавно Ирина Константиновна как-то заметила, что Юрий импонирует ей больше всех остальных претендентов на руку дочери.

— Послезавтра выписывают.

— Точно?

— Доктор сказал, что теперь не о чем беспокоиться. Дома поправлюсь скорее.

Лапсердак предложил Акулову свой стул — все остальные стулья в палате были заняты. Акулов отказался.

— Ты торопишься? — Виктория положила обе руки поверх одеяла. На локтях темнели многочисленные следы от уколов.

Он неопределённо кивнул.

— Много работы?

— Хватает.

Лапсердак, как бы давая родственникам возможность пообщаться наедине, чуть отступил от кровати и оказался у Андрея за спиной. Это раздражало. Хотелось попросить его встать по-другому. И не выпускать его из поля зрения.

— Ты не видел… — сестра не закончила фразу, но Андрей понял, о ком она говорит. Её интересовал убийца — тот, кто застрелил Анжелику и Каролину и ранил её[9].

— Откуда? Меня теперь к нему и не подпустят.

Ложь далась легко и прозвучала правдоподобно.

Он видел преступника на прошлой неделе. Ездил в СИЗО по другим делам и встретился с ним в коридоре. Душегуба вели на допрос. Он раскланялся, уступая дорогу. От него пахло духами, под брюками, Акулов знал это от коллег из оперчасти тюрьмы, были надеты колготки. «Мокрая» статья не уберегла, в камере убивца сразу загнали под шконку, а на третью ночь опустили. Теперь адвокат таскал передачи, состоящие из женских вещей и косметики. Самое удивительное, что «мокрушника» такое положение дел как будто устраивало. Ни суицидных попыток, ни жалоб. Знакомые говорили, что он собирается стать «главпетухом»…

— Я договорился со «скорой помощью», чтобы нас довезли после выписки, — вступил в разговор Лапсердак.

Акулов мысленно чертыхнулся; он уже прикидывал, как повезёт Вику — на своей «восьмёрке», или кого из знакомых с более вместительной машиной можно найти.

— Ты решила, куда поедешь?

Обсуждение этого вопроса долго откладывалось. В том числе и потому, что Андрею хотелось бы услышать ответ в отсутствии Юры. Но это, похоже, было невозможно в принципе. Когда бы он ни приезжал к сестре, Лапсердак все время находился в палате. Уступал место, помалкивал и со значением пожимал руку. Так, словно напоминал: «У нас есть общий секрет. Пожалуйста, не проговорись».

— Мы поедем домой, — Вика перевела взгляд с Андрея на Юру и улыбнулась.

«Домой» означало — на съёмную квартиру.

— Нам там будет удобнее. — Вика снова посмотрела на брата. — Да и вам с мамой не будем мешать.

— Я купил новую мебель, — пояснил Юрий, как будто именно это обстоятельство являлось решающим…

…Акулова разбудил сигнал пейджера.

Пять часов утра, самый сон.

Пробуждаться не хотелось ужасно.

Сразу подумал, что разыскивает дежурный. Тормознутый Гунтере, который всегда опаздывает с новостями. Неужели опять что-то случилось?

Поднялся с кровати, нашарил на тумбочке пейджер и вышел в соседнюю комнату, чтобы прочитать сообщение. Коленом больно ударился о сервировочный столик. Зазвенело стекло, на пол свалилась пустая бутылка. Растирая ушибленное место, Акулов покосился на дверь, которую закрыл не слишком плотно, опасаясь щелчком замка разбудить Машу.

Кажется, она не проснулась. Или делает вид? За ужином они успели повздорить и помирились в кровати. По опыту Акулов знал, что предсказать её утреннее поведение после этого крайне сложно. С равной вероятностью может вспомнить как хорошее, так и плохое. Да ещё этот вызов — в последнее время она раздражалась, когда его тревожили в неурочное время. Как будто сама в милиции не работала…

На дисплее приборчика высвечивался номер сотового телефона. Без подписи. Номер был не знаком. Ошибка?

Голова отказывалась работать. Злясь на себя, Акулов дошлепал до ванной, умылся холодной водой. Взяв трубку комнатного радиотелефона, закрылся на кухне. Покурил «Беломор», пуская дым в форточку. Подумал, что придётся опять чистить зубы.

Ответила женщина. Голос был молодой, пьяный и наглый. Потом у неё телефон отобрали, и некоторое время были слышны всякие шорохи, стуки и бормотание магнитофона.

Андрей ждал, уже догадавшись, кому позвонил.

Наконец Валет пробасил:

— Внимательно слушаю.

— Это я.

— Кто?

— Догадайся.

— А-а-а, здравствуйте, Андрей Виталич! Погодите, я тачку остановлю.

Валет не только остановил машину, но и выгнал из неё всех девиц — их было не меньше трех, если судить по возмущённым голосам. Выключил музыку.

— Алле?

— Говори.

— Андрей Виталич, я все узнал! Помните, вы просили?

— Помню.

— Короче, там была баба. В натуре!

И тишина…

Акулов сосчитан до двадцати.

— Эй, ты где?

— А-а? — Осведомитель, видать, задремал. Пока управлял джипом — держался, а тут совсем развезло. Прямо на ходу стал вырубаться. — Бл-ли-ин! Чо это так? Короче, там была баба! Олей зовут. Работает в детской поликлинике на Чугунной. Черненькая такая. Детский врач. Из резерва.

— Какого резерва?

— А-а-а? Говорю, симпатичная. Говорят, отпадная девка. Слышь, Виталич! Говорят… Не п-жалеешь!

Валет угасал, голос становился все более неразборчивым, мысли скакали, как блохи. Доминировали те, что были посвящены Оле. Её сексуальным талантам. Как она делает то-то, какие позы предпочитает, сколько денег берет. Когда Валет пошёл с подробностями по третьему кругу, Акулов его оборвал.

Но закончить на этом разговор не удалось. К Валету прицепились гаишники. То ли они мимо ехали, то ли он сам внагляк остановился у стационарного поста. Его пытались вытащить из машины, он качал права и обещал всех уволить. Потом схватил позабытую в пылу ругани «трубку»:

— Слышь, Виталич! Отмажь, а? Скажи, что я твоё задание выполнял. Ну чо ты в самом деле-то, а? Нормальный ведь вроде мужик… Не, в натуре, скажи этим дятлам…

Андрей дал отбой.

Они сидели в кафе.

— Почему я продолжаю здесь работать? Потому что я люблю детей.

— Да? — Акулов посмотрел в окно, на здание поликлиники. Оно было плохо видно: сумерки, метель. Почти весь день ушёл на то, чтобы установить личность Ольги. Информация осведомителя подтвердилась, чему Андрей был несколько удивлён. Ночью он посчитал, что Валет просто наклюкался и, расхрабрившись, захотел набить себе цену.

— Да. Между прочим, все проститутки любят детей. Но я, в первую очередь, врач.

Андрей пил кофе и думал, что девушка ему нравится.

Тут было над чем поразмыслить, потому что обычно, оценивая нового человека, он в первую очередь обращал внимание на его род занятий. Древнейшая профессия не относилась к тем видам деятельности, которые он уважал. Просто относился терпимо, стараясь никого не осуждать раньше времени. Считал, что женщины ступают на эту стезю или от жизни, которой не позавидуешь, или по причине врождённой склонности к блядству, соединённой с нежеланием горбатиться у станка или месить глину на стройке.

Акулову доводилось общаться с большим количеством проституток. От наркоманок, зарабатывающих под фонарём на дозу белого друга, до элитных путан.

Ольга отличалась от всех известных ему категорий. Это очень быстро бросалось в глаза, стоило задать ряд вопросов и чуточку присмотреться.

Старше его на два года, городская, окончила педиатрический институт, с мужем в разводе. Ребёнку пять лет, девочка. Снимает комнату в коммуналке, с родителями давно не общается — какие-то семейные дрязги, о которых Андрей не посчитал нужным расспрашивать. По формальным признакам — вариант с трудной судьбой. Но что-то тут было не так…

— Меня подруга в баню пристроила.

— А там что, филиал публичного дома?

— Просто так всем удобнее. Раньше клиенты заказывали баб по объявлениям. Иногда возникали проблемы: клофелин, кражи. Вот и решили, что лучше держать своих.

— Кто решил?

— Не знаю, со мной не советовались. Когда я пришла, все уже было налажено. В вечер работали две-три девчонки. Там же сауна небольшая, и цены кусачие. Не каждый день работа бывала. Когда совсем глухо — отправлялись по другим баням; этим администратор занимался.

— Санёк?

— Почему только Санёк? Он там не один, все занимались.

— И сколько тебе с клиента перепадало?

— Когда как. Рублей сто, сто пятьдесят, двести. Но двести редко случалось. Это за час. Обычно бывало не больше двух клиентов. Каждый — по два-три часа.

— А сколько брали с клиента?

— Не меньше пятисот.

— Несправедливо. Куда же остальные деньги девались?

— У администраторов оставались. Они, наверное, ещё с кем-то делились.

— С хозяйкой?

— У Ларисы и без того денег хватает. Нужны ей такие копейки!

— А в поликлинике тебе сколько платят?

— Последний раз получила тысячу двести.

— А по медицинской линии что, никак не подработать?

— У меня не получилось.

Акулов всегда считал, что надо проституцию узаконить. Раз уж нельзя её искоренить (да и нужно ли это делать — спорный вопрос), то выгоднее, причём выгоднее со всех точек зрения, легализовать. Определённые места для занятий, строгий медицинский контроль, учёт занятых женщин. Налоги, естественно. Пусть лучше платят в казну, чем всяким бандитам и Санькам-сутенёрам.

— Давно ты там?..

Ольга посмотрела на свои электронные часики и усмехнулась:

— Сегодня ровно шесть месяцев. Я в так называемом резерве — вызывают из дома, когда много работы.

— А что же в основной состав не перейдёшь?

— Клиенты предпочитают более молодых.

— Ну, внешностью тебя Бог не обидел.

— Спасибо. — Ольга приняла комплимент с достоинством, удивительным для такой ситуации. Впрочем, Акулов ведь не издевался, говорил искренне.

— В тот день было много работы?

— Нет, но Санёк меня вызвал, потому что Громов заказал сауну. Обычно он парился один или два раза в неделю и, когда был не с женой, всегда звал девчонок. Но никогда ни за что не платил. Я, кстати, раньше никогда его не видела, но фамилию знала — предупреждали, что есть такой клиент.

— А почему он никогда не платил?

— Не знаю. «Крыша», наверное. Хотя Лариса, по-моему, и сама кого угодно разведёт.

— Значит, «субботник»?

— Куда ж без него? Приехала… Позвал он меня. Что ещё рассказать? Сделала ему… два раза.

Говоря, она смотрела Андрею в лицо, а он почувствовал желание отвернуться. Приди он с ребёнком в поликлинику — и с чистым сердцем доверил бы его Ольге. Заведующий, кстати, сказал, что она очень хороший специалист. Чуть ли не лучший. А при других обстоятельствах сам бы постарался с ней познакомиться. Можно быть уверенным — остался бы доволен знакомством. И ни опыт, ни интуиция не подсказали бы, чем она занимается в свободное от медицинской практики время.

— Он странный какой-то был.

— Странный?

— Напряжённый. Нервный. Даже когда шутил. Скажет что-нибудь — и ждёт, что я засмеюсь, а у самого веко дёргается. Он не раздевался, так и был все время в спортивном костюме, только… только брюки спустил. Но я заметила на его спине пластырь. Спросила, в чем дело. Знаете, у меня это профессиональное. Спросила и пожалела. Подумала, что разозлится… А он только усмехнулся и сказал, что его хотели убить. Ещё какую-то фразу такую ввернул, типа пословицы. Я точно не помню.

— Не пословицу, а поговорку, наверное. Сказал, что он — парень не промах?

— Да, точно! Надо же… Откуда вы знаете?

— У нас везде микрофоны стоят.

— А-а-а… Да, он так и сказал. Я, конечно, не стала ничего уточнять. Но он сам потом добавил… Я не помню дословно, но что-то типа… Э-э-э, я парень не промах, это враги вечно промахиваются… Им меня не достать, но я знаю, что надо делать. Что-то такое примерно!

— И как ты это поняла?

— Никак не поняла. Многие хвастаются, когда выпьют. И не такое слыхала.

— Бандиты хвастаются?

— Не, в этой бане бандитов почти не бывает. В основном, всякие бизнесмены. И… — Ольга посмотрела на Андрея с сомнением.

Он догадался:

— Менты?

Проверяя догадку, описал внешность зам начальника 13-го отделения Саши Борисова, своего давнего врага. Ольга кивнула:

— Приезжал раза два. Неприятный тип…

— Это точно.

— С ним ещё один был. — Она обрисовала наружность второго клиента. Память у девушки оказалась фотографической, словарный запас — очень ёмким. Шурик Сазонов угадывался моментально. — Этот получше, весёлый такой. Анекдоты рассказывал. И пушку свою в бассейн уронил.

— Хорошо, хоть не выстрелил…

Акулов припомнил последнюю беседу с Сазоновым. Шурик божился, что на территории ФОК никогда не был. Разве что проезжал мимо…

— Когда я уходила, Громов сказал, что, может быть, я его вижу в последний раз.

— Что?

— Так и сказал.

— Он имел в виду, что может погибнуть или что никогда больше не станет пользоваться твоими услугами?

— Я не поняла. Но, по-моему, он остался мною доволен. Я отношусь к этому как к обычной работе. Пусть она мне и не нравится, но должна быть какая-то ответственность. Стараюсь все делать как можно лучше.

— Хм… — Акулов покачал головой. Пытался понять. И не совсем понимал. Проклятое совдеповское воспитание! — Домой сразу поехала? Или ещё задержалась?

— Санёк сказал, что работы больше не будет. С ним поболтала, потом сходила в тренажёрный зал на полчасика… Когда уходила, столкнулась с одним человеком. Чуть дверью его не прищемила, поэтому и обратила внимание. Мне кажется, он шёл к Громову.

— Почему?

— Все спортивные группы уже отзанимались, да и не похож он был на спортсмена. В сауне — Громов, русскую парную тоже закрыли. Куда он ещё мог идти?

— Может, хотел просто узнать…

— Нет, у него другой вид был.

— Опиши.

— Моего роста, немолодой… — Как чуть раньше Сазонова, сейчас, столь же подробно, девушка обрисовала внешность Калмычного. — Он на машине приехал. Оранжевая иномарка. Я в них не разбираюсь, но там спереди эмблема такая приделана, я запомнила. Могу нарисовать.

Акулов достал авторучку.

На салфетке, прорывая стержнем тонкую бумагу, Ольга довольно точно изобразила эмблему «фольксвагена»: круг, на шесть частей разделённый пересекающимися прямыми линиями. Задав несколько вопросов, Акулов уточнил и модель.

— Номер, случайно, не разглядела?

— Я уже думала. Не могу сейчас вспомнить. Может быть, позже?

— Сразу позвони, — Андрей положил на стол визитную карточку.

Ольга повертела визитку, прочитала вслух:

— Оперуполномоченный группы по раскрытию умышленных убийств… Все, что я говорила, нужно будет опять повторять? Или вы на магнитофон пишете?

— Не пишу. Если понадобится — я тебя вызову.

— А в поликлинику вы сообщите? — спросила и затаила дыхание. Смотрела мимо Андрея. Визитка в пальцах дрожала.

— Не сообщу. Но с работой тебе надо что-то решать. Знаешь, все-таки это вещи несовместимые. Даже в нашей стране.

— А что вы сказали заведующему? Вы ведь у него спрашивали про меня?

— Не беспокойся.