Александр II и его время: Кн. 1

ЛИТЕРАТУРА

Время, связанное с именем Александра II широко отражено в дворянско-буржуазной и послеоктябрьской историографии. Всю эту литературу можно разложить на составляющие, описывающие биографию монарха, подготовку, проведение и реализацию Великих реформ, международные отношения, общественно-политические движения и др.

Лучшая и наиболее полная до настоящего времени биография самодержца от рождения до смерти, на широком фоне разворачивающихся событий, была создана С. С. Татищевым в его фундаментальном двухтомном труде «Император Александр II. Его жизнь и царствование», вышедшем в С.-Петербурге в 1903 г. «Зародышем», по словам Татищева, этой книги было составленное им в 1896 г. «жизнеописание императора Александра II, помещенное в I томе «Русского биографического словаря», издаваемого Императорским Русским Историческим Обществом». Свою задачу биограф видел в том, чтобы «воскресить пред современниками незабвенный», «величавый и обаятельный образ царя-освободителя, которому он верою и правдою служил семнадцать лет»¹. В работе С. С. Татищева огромное количество фактов из правительственных архивов, материалов различных совещаний, комиссий, встреч и писем царя, его родственников, общественных и государственных деятелей.

Наиболее сильно и с «большим знанием дела»² изложены главы, посвященные внешней политике России и международным отношениям. В то же время этот несомненно талантливый фолиант создан с позиций апологетики существовавшего строя.

С этих же позиций отдельные частные вопросы биографии царя Александра Николаевича изложены в небольших брошюрах П. Устимовича, П. Ф. Алисова, Н. С. Гоппена, Д. Плетнева, П. П. Гадзяцкого, А. Клеванова, В. К. Надлера, А. Шумахера, А. П. Сафонова, А. Н. Ломана, С. И. Пономарева, А. И. Александрова, Е. А. Ефимова, П. Козлова, А. Г. Авчинникова, А. С. Рождествина, Н. П. Дучинского, И. И. Иванова³ и др. Научная ценность этих работ, к сожалению, невелика.

Жизнь Александра Николаевича с момента рождения до совершеннолетия в ее главных чертах прослежена в заключительном очерке «Александр II и В. А. Жуковский» в книге Б. Б. Глинского «Царские дети и их наставники»⁴.

Автор, не преследуя целей научного изложения, давал легкое историческое чтение юношеству, как пособие к тем курсам отечественной истории, начиная с Петра I, которые изучались в свое время в учебных заведениях.

Глинский пытался показать, под чьим воздействием — родительского дома, классной комнаты и окружающей бытовой обстановки — сложились характер, наклонности и кругозор будущего императора.

Следует заметить, что длительное время, начиная с октября 1917 г. и примерно до конца 80-х годов, во всех исторических работах советских исследователей времени царствования Александра II четко просматривался классовый подход.

Всячески подчеркивалось преимущество марксистско-ленинской методологии и с этим связывалось «подлинно научное» изучение исторических событий. Особая роль отводилась классикам марксизма-ленинизма, каждый тезис которых, любое их высказывание считалось истиной в последней инстанции. Научность любой работы непосредственно связывалась с цитированием К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. Чем больше было ссылок на классиков, тем более научной считалась работа. И в этой характерной особенности, на мой взгляд, не было вины самих историков. В противном случае их работы могли быть просто не опубликованы. Несмотря на такую одиозность, многие публикации выполнялись на довольно приличном научном уровне.

В первые десятилетия после Октябрьской революции наблюдался резкий спад интереса к личности Александра II и его окружению. Видимо, это объясняется методологической установкой для советских литераторов и ученых, которые в отличие от «буржуазных авторов», исходящих из идеалистических концепций о решающей роли личности в истории, обращали основное внимание на историю народных масс — «подлинных ее творцов и созидателей материальных благ». Свое влияние оказывали регулярные идеологические проработки против чуждого влияния «буржуазной науки», борьба с «великодержавным шовинизмом»⁵, принудительная высылка литераторов и историков за границу⁶.

Выходящие в эти годы очерки об Александре II далеки от объективности, и по форме и по содержанию они напоминают памфлеты, несущие на себе печать социально-политического обличения.

В 1922 г. в журнале «Былое» появилось небольшое повествование Н. Н. Фирсова «Александр Второй»⁷, в котором давалась резко критическая оценка личности Российского императора.

Справедливо подметив двойственность характера властителя России, автор старательно обошел прогрессивные стороны Великих реформ, начатых по инициативе монарха.

Через два года в издательстве «Петроград» С. Любош опубликовал брошюру «Последние Романовы», в которой есть очерк и об Александре II⁸. С первых до последних строк этого краткого описания ощущается концептуальная заданность — сознательно принизить большие шаги во внутренней и внешней политике Александра II и всячески возвеличить роль революционеров-террористов.

В 1927 г. вышла книга писателя Г. И. Чулкова «Императоры: Психологические портреты», переизданная издательством «Московский рабочий» в 1991 г.⁹ В предисловии к книге в сентябре 1927 г. Чулков отмечал: «Мне кажется, наступило время, когда мы можем писать не только страстные памфлеты против поверженных монархов, но и спокойно зарисовывать их личины. События и люди красноречивы сами по себе». Он так определил творческий метод создания психологических портретов российских императоров (от Павла I до Александра III): «...в своем изложении фактов я как бы становлюсь время от времени на точку зрения самих царей». Вместе с тем важно отметить, писатель предлагает и собственное видение минувших событий, с которым не всегда можно согласиться.

Ряд суждений писателя об Александре II и его времени не находят подтверждения в изученных мною архивах и противоречат логике событий и фактов. Например, чего стоит такое выражение: «В галерее государственных деятелей «эпохи реформ» вы найдете людей иногда противных и ничтожных, иногда, напротив, внушающих к себе уважение и сочувствие, но в этой галерее вы тщетно стали бы искать людей, сознающих свое право на власть»¹⁰. Разве брат царя великий князь Константин Николаевич, граф М. Т. Лорис-Меликов или братья Н. А. и Д. А. Милютины не отвечают этим требованиям?

В целом, несмотря на проявленное незаурядное литературное дарование, Г. И. Чулков создал малосимпатичный и, на мой взгляд, недостаточно объективный образ Александра II. Автор вскользь, как бы мимоходом, вспомнил о великих преобразованиях в империи.

В 1992 г. в исторической серии издательства «Знание» опубликована небольшая брошюрка А. И. Яковлева «Александр II и его эпоха»¹¹. Автор в довольно сдержанных тонах анализирует личность и деятельность Александра Николаевича Романова, как консервативного революционера, воссоздает исторически достоверный, противоречивый портрет царя-освободителя. В сжатой форме Яковлев рассказывает об основных реформах Александра II. Кратко показана положительная роль великого князя Константина Николаевича, великой княгини Елены Петровны, Я. И. Ростовцева, Н. А. и Д. А. Милютиных. Достойно сожаления, что автор изначально отбросил показ деятельности Александра II в сфере внешней политики.

В том же году журнал «Вопросы истории» (№ 6 и 7) напечатал под рубрикой «Исторические портреты» очерк доктора исторических наук, профессора МГУ Л. Г. Захаровой «Александр II»¹². Богатый педагогический и научно-исследовательский опыт, кропотливый и тонкий труд позволили автору ёмко и выразительно на нескольких страницах создать правдивое жизнеописание российского монарха от рождения до его трагической смерти на фоне сложнейших событий внутренней и внешней жизни страны. Публикация отличается высоким научным уровнем, документальной обоснованностью, четкостью и доходчивостью, что, впрочем, характерно для всех печатных исторических работ Л. Г. Захаровой. К сожалению, из очерка трудно понять отношение автора к революционному терроризму.

В 1993 г. указанный материал в несколько расширенном виде был помещен в сборнике «Российские самодержцы (1801—1917)»¹³.

О жизни и деяниях Александра II в издательстве «Владос» в 1994 г. вышла брошюра Л. М. Ляшенко¹⁴. Опираясь на многие печатные источники автор приводит внушительный набор характеристик реформаторов и ретроградов второй половины XIX в. В работе основное внимание уделено подготовке крестьянской реформы и очень немного, мимоходом говорится о других реформах Александра II. Из поля зрения Ляшенко совсем выпали вопросы Дальневосточной политики России и присоединения Кавказа. Всего несколько строчек посвящено Среднеазиатской политике. Кое-где допускаются досадные неточности. Так, вскоре после рождения Александра Николаевича, Ляшенко в тексте называет его цесаревичем, тогда как этот официальный титул тот получил после смерти великого князя Константина Павловича манифестом Николая I от 30 августа 1831 г. На с. 14 говорится о том, что один из совоспитанников Александра Николаевича Иосиф Виельгорский был послан императрицей в Крым для распределения помощи раненым, наладил дело, заразился тифом и умер. На самом деле Иосиф Виельгорский задолго до этого, в 1839 г. умер в Италии. Или, например, автор ошибочно пишет, что Александр II скончался после последнего покушения через девять часов. На самом деле царь умер через 1 час 50 минут.

Большой интерес для исследователей представляют письма, дневники и воспоминания современников Александра II, собранные В. А. Чернуха в книге «Александр Второй», выпущенной Пушкинским фондом в СПб в 1995 г.

Жизнеописание Александра II привлекало и зарубежных авторов. О нем писали М. Палеолог, С. Грэхем, Г. Троят, Е. Альмединген, Вс. Николаев¹⁵ др.

Морис Палеолог — бывший посол Франции в России с июля 1914 г. по май 1917 г., помимо своих мемуаров оставил потомкам небольшое, но удивительной по содержанию историческое исследование «Александр II и Екатерина Юрьевская», вышедшее в Париже в 1922 г., а в 20-х годах переведенное на русский язык. Палеолог описывает интимные отношения Александра II с морганатической супругой княгиней Е. М. Долгоруковой-Юрьевской со слов ее самой или близких к ней лиц. Кроме того, в его распоряжении была личная переписка, которую княгиня передала послу незадолго до своей кончины в 1922 г. Известно, что вся переписка между Александром II и его второй супругой велась на французском языке. Лишь редкие отдельные слова и выражения были русские, случайно включенные в эти письма. Позже письма Александра II и княгини Долгоруковой-Юрьевской были переведены на английский язык и изданы Александром Тарсаидзе¹⁶.

Особого внимания заслуживает историческая биография Александра II, созданная академиком Всеволодом Николаевым. В свое время В. А. Николаев был директором Института истории при Болгарской академии наук, затем попал из Болгарии на Запад, работал в Бельгии, а с 1960 г. — в США. В своей объемной работе, состоящей из 5 частей (31 глава), автор значительное место отводит детству, отрочеству и юности будущего императора и периоду Крымской войны (16 глав). Многие главы написаны ярко и эмоционально, с большой симпатией к Александру II — человеку, государственному деятелю, политику и дипломату. Достойны похвалы страницы книги об отношениях России с США, Англией, Францией, освобождении Болгарии от турецкого ига. В то же время непонятно, почему автор обошел молчанием завершение Кавказской войны, политику России на Дальнем Востоке и Средней Азии. В книге имеются отдельные погрешности. Например, говоря об общественных силах, автор утверждает, что славянофильское движение возникло во время нашествия полчищ Наполеона на Россию как оппозиция западничеству. На самом деле славянофильство выступило впервые в виде целостной системы взглядов в 1839 г. Описывая Берлинский конгресс, Вс. Николаев в числе трех основных представителей от России вместо Убри называет Гирса, который в то время находился в С.-Петербурге. Горчакову было на конгрессе не 85 лет, как пишет автор, а 80 (родился 4 июля 1798 г.).

Перечисленными выше работами в основном исчерпывается историография, непосредственно посвященная биографии Александра II.

Однако историография, связанная с периодом его царствования, многогранна и обширна.

Крымская война получила освещение во многих отечественных и зарубежных работах. Русские дворянские историки — генералы М. И. Богданович, Н. Ф. Дубровин, А. М. Зайончковский¹⁷ и другие ввели в научный оборот внушительное число фактов, подробно раскрыли ход боевых действий, показали многих участников героической обороны Севастополя. Они оправдывали внешнюю политику Петербурга и объясняли причины поражения России ошибками отдельных генералов, не решаясь критиковать порочность крепостнических порядков, экономическую и военную отсталость своей страны, паразитизм и тупость части военно-чиновничьей верхушки и аристократического офицерства. Некоторые отечественные историки (Н. И. Николаев)¹⁸ считали причиной поражения России «превосходство западной культуры» и делали из результатов Крымской войны выводы о необходимости буржуазных преобразований.

Своеобразную историческую концепцию Крымской войны сформулировал М. Н. Покровский в 1908—1924 гг.¹⁹ Бичуя внешнюю политику самодержавия, он в то же время не дал объективного освещения Крымской войны: обошел молчанием агрессивную политику европейской буржуазии, не обмолвился ни словом о героическом сопротивлении русских солдат и матросов в осажденном Севастополе. Для работ советских историков 20-х—начала 30-х годов характерна классовая оценка социально-экономического положения, недостаточность источниковедческой базы, умаление храбрости и героизма защитников нашего Отечества.

В дальнейшем фундаментальный труд Е. В. Тарле (1943 г.), работы 50—60-х годов Б. И. Зверева, А. Степанова, Л. Горева, И. В. Бестужева, В. Поликарпова, Г. И. Семина²⁰ и других дали более подробный анализ дипломатической и военной истории 1853—1856 гг., показали ее подлинных героев. Наиболее полным и глубоким исследованием Крымской войны, несмотря на отдельные пробелы и ошибки, является двухтомник Е. В. Тарле, написанный с позиций высокого патриотизма. Большое место автор отвел дипломатической истории этого военного столкновения. По-новому и более детально он осветил ряд проблем, например, о вступлении Австрии во враждебную России коалицию, о сложной, роковой и вполне удавшейся прусским и австрийским дипломатам интриге, которая безнадежно рассорила Николая I с Наполеоном III, о роли И. Ф. Паскевича в уходе русских войск из Молдавии и Валахии, о предыстории парижских мирных переговоров и о тайной антианглийской политике Наполеона III, о неожиданной существенной помощи, которую он оказал в этой связи А. Ф. Орлову в феврале и марте 1856 г. и др.

Некоторые идеи Тарле были развиты в 1950-е годы в монографиях Л. А. Горева и И. В. Бестужева²¹. Вопросы русского военного искусства, доблесть и мужество защитников Севастополя, просчеты командования одной и другой стороны нашли отражение в работах Л. Г. Бескровного, Б. И. Зверева и Г. П. Мещерякова²².

В 1960—1970 гг. опубликованы исследования Е. Е. Бурчуладзе, А. М. Погосяна, X. М. Ибрагимбейли²³, в которых показано участие кавказских народов в Крымской войне, их взаимоотношения с Россией, Турцией и Ираном.

Зарубежные историки К. Базанкур, А. Кинглек, X. Темперлей, А. Мале, К. Виллами²⁴ и другие стремились исказить саму постановку вопроса о «виновниках» Крымской войны, найти оправдание политике правящих кругов союзников и преувеличить успехи их войск.

Подробно ход Крымской войны осветили К. Маркс и Ф. Энгельс в серии своих статей, вошедших в 9, 10 и 11-й тома сочинений (второе издание, 1957—1958 гг.)²⁵. Статьи содержат ценные выводы о политике правящих кругов, ввергнувших народы в войны, анализируют условия военных действий, стратегию и тактику и представляют немалый интерес, в первую очередь, для военных специалистов и историков военного искусства. При чтении военных статей Энгельса следует учитывать, что, располагая часто только тенденциозной информацией западноевропейской прессы, Энгельс иногда допускал одностороннюю оценку некоторых военных операций, как например, синопского сражения или взятия Бомарсунда.

В более поздних работах западных исследователей появляются новые, ранее неизвестные документы. Например, в монографии В. Моссе²⁶ приведены данные о подписании англо-австро-французского секретного соглашения против России, включавшего создание так называемой Крымской системы.

При всей широте диапазона исследований, посвященных Крымской войне, целый ряд ее проблем еще не разработан до конца. Специальных исследований заслуживают интересы западноевропейских держав и Турции в восточном вопросе, реальные действия их правительств. Анализ основных сражений войны требует всестороннего учета объективных и субъективных факторов, более широкого освещения непосредственных участников событий с привлечением отечественных и иностранных источников. До сих пор недостаточно полно исследована история Парижского конгресса и борьба России за отмену его решений.

Весомое место в дореволюционной историографии о царствовании Александра II отведено периоду Великих реформ. Самым ярким произведением из этого ряда литературы является книга известного либерального публициста Г. Джаншиева «Эпоха великих реформ»²⁷, выдержавшая с 1892 по 1907 г. 10 изданий.

Как отмечал А. Ф. Кони, в этом документальном повествовании «Тщательное изложение хода законодательных работ» перемежается «с яркими образами работников и отголосками литературных мнений»²⁸. Причем, как неоднократно подчеркивалось, Джаншиеву свойственны «образность языка, выпуклость характеристик и остроумие политических страниц», «и хотя почти отсутствует очерк подготовки реформ, совершенно нет классового характера крестьянской реформы, не выяснены ее экономические предпосылки, тем не менее почетный титул «первого историка эпохи великих реформ», который дан Джаншиеву таким компетентным судьею, как П. Н. Милюков, вполне им заслужен»²⁹.

О различных сторонах преобразований во времена Александра II писали А. А. Головачев, А. Вертеловский, В. О. Ключевский, А. А. Титов, А. А. Корнилов³⁰ и др.

Публицист А. А. Головачев, состоящий постоянно в оппозиции к правительству, в своих исследованиях указывал на разрыв между проектами реформ 60-х годов и их реальным осуществлением. Он уверял, что пореформенный строй «весь проникнут началами крепостного права»³¹.

Несколько иную оценку реформам дал знаменитый историк В. О. Ключевский. «Русская жизнь, — писал он, — стала передвигаться на основании, общем с теми началами, на каких держится жизнь западноевропейских обществ, следовательно, давно усвоенные идеи, составлявшие весь запас европейской культуры, теперь нашли себе родственную почву»³².

Историк и общественный деятель А. А. Корнилов, для работ которого характерен легкий слог, умелый подбор и систематизация фактического материала, был последовательным сторонником либеральных реформ, отвергал крайние эксцессы как революции, так и реакции.

В послеоктябрьский период реформы 1860—1870-х годов нашли отражение прежде всего в учебниках для вузов³³. Помимо этого впервые обобщенный материал о реформах второй половины XIX в. вышел отдельной брошюрой в 1988 г. как межвузовский сборник научных трудов³⁴. В сборник вошли работы историков и юристов по вопросам крестьянской, судебной, университетской, городской и цензурной реформам. В нем также была дана критическая оценка либеральных реформ в России в освещении англо-американской историографии. Все материалы сборника написаны с позиций ярко выраженного классового подхода.

На принципиально другой основе сборник о Великих реформах был издан в 1992 г.³⁵ В нем использованы материалы научной конференции, состоявшейся в мае 1989 г. в Пенсильванском университете США. Представленные в сборнике исследования российских и зарубежных ученых отличаются новыми, оригинальными подходами, не изучавшимися ранее аспектами реформ, а также широкими концептуальными обобщениями и выводами. Книга посвящена памяти профессора Московского государственного университета П. А. Зайончковского.

Изучением грандиозных преобразований в России XIX в. занимались многие крупные зарубежные ученые. Среди них следует назвать К. Кардонна, Ж. Еекардта, А. Леруа-Болье, Э. Омана, С. Томпкинса, В. Моссе, Н. Рязановского³⁶.

Большинство из них дает высокую оценку осуществлению реформ и прежде всего крестьянского «освобождения». Они отмечают благородство замыслов императора Александра II и непреходящую моральную ценность эмансипации крестьян.

Дореволюционные историографы в своих книгах, посвященных преобразованиям Александра II, больше всего уделили внимания крестьянской реформе 1861 г., знаменовавшей начало буржуазной России.

В числе первых различные аспекты реформы поднимали в своих работах Г. Янсон, Л. В. Ходский, И. Иванюков, В. Ленский, М. И. Сухомлинов, Н Дружинин, Н. П. Семенов, В. Сваричевский, Н. Сахаров³⁷. Среди них наиболее глубокой книгой о реформе, основанной на документальных материалах, явилась монография экономиста И. Иванюкова «Падение крепостного права в России», вышедшая в 1882 г.

Иванюков основное внимание уделил процессу подготовки реформы, только в главе «Наделы и повинности крестьян» остановился на их экономическом положении после отмены крепостного права³⁸.

Широкую известность в свое время имела и работа Л. В. Ходского «Земля и земледелец»³⁹, в которой автор посвятил специальную главу реализации «Положений» 19 февраля 1861 г. Так же, как и предыдущий исследователь, в восторженных тонах освещает крестьянскую реформу известный публицист Г. Джаншиев в книге «Эпоха великих реформ».

В канун революции 1905 г. появились публикации историка А. А. Корнилова⁴⁰, в которых он отдавал предпочтение в разработке крестьянской реформы либеральному дворянству. Корнилов привлек к обоснованию своих материалов немало мемуарных и эпистолярных источников.

Крупным шагом вперед в изучении крестьянской реформы в связи с ее 50-летием явилось шеститомное издание «Великая реформа»⁴¹. В этом издании, состоящем из нескольких десятков научно-популярных статей, принимали участие видные демократически настроенные исследователи-историки В. Д. Бонч-Бруевич, А. К. Дживелегов, И. И. Игнатович, С. П. Мельгунов, А. 3. Попельницкий, В. И. Пичета и др.

В целом, подводя итоги дореволюционной историографии реформы 1861 г., следует подчеркнуть, что из большого круга проблем меньше всего была исследована наиболее важная из них — реализация реформы.

В первые послереволюционные годы верховенство «школы» М. Н. Покровского тормозило изучение проблемы эмансипации крестьян. Он ошибочно считал, что реформа 1861 г. задержала развитие капитализма в стране.

В 1920—1930-е годы начинают проводиться конкретно-исторические исследования по подготовке и проведению реформы, основанные на привлечении источников центральных и местных архивов, в том числе и в национальных районах⁴². Одной из заметных работ стал научно-популярный очерк Е. А. Мороховца «Крестьянская реформа 1861 г.»⁴³, где история падения крепостного права фактически заменялась «описанием классовой борьбы крестьян против крепостничества и реформы, проведенной крепостниками-магнатами»⁴⁴.

Слабой стороной всех работ того времени явилось полное пренебрежение сравнительно-историческим методом, сопоставлением изучаемых процессов с аналогичными явлениями в странах Запада. Более детальное и глубокое изучение крестьянских реформ начинается со второй половины 1940-х годов. Пишутся статьи и монографии, основанные на местных материалах, появляются общие труды по истории крестьянского движения XIX в.⁴⁵

Крупными обобщающими исследованиями реформы явились работы талантливого профессора истории Московского государственного университета П. А. Зайончковского «Отмена крепостного права в России» и «Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г.»⁴⁶ Обе эти книги написаны на основе глубокого осмысления обширного круга исторических источников. Первая работа основательно раскрывает социально-политическое положение России первой половины XIX в., освещает ход подготовки реформы, подробно анализирует «Положения» 19 февраля 1861 г. Большое внимание в ней уделено вопросам реализации реформы: составлению уставных грамот, заключению выкупных актов и крестьянскому движению в начале 60-х годов. Вместе с тем в работе характеризуются реформа государственных и удельных крестьян и условия отмены крепостного права на Кавказе и в Бессарабии. Данная монография была переиздана в 1960 и 1968 годах. Во 2-м и 3-м изданиях ее была существенно увеличена глава о деятельности Секретного комитета по крестьянскому вопросу, что позволило расширить представление о борьбе в правящих кругах и позиции самого Александра II.

Вторая книга посвящена реализации реформы в различных экономических районах России, в том числе на Украине, в Белоруссии и Литве.

В 1960—1990-х годах историография крестьянской реформы обогащается серьезными исследованиями Н. М. Дружинина, И. Д. Ковальченко, Б. Г. Литвака, Л. Г. Захаровой, В. А. Федорова⁴⁷. Большим достоинством работ Литвака и Захаровой является показ формирования правительственной программы через деятельность готовивших реформу людей, в столкновении их взглядов и позиций. В последней работе Б. Г. Литвака (1991) рассматривается влияние крестьянской и других реформ на ускорение процесса развития капитализма в России. В книге Л. Г. Захаровой приводится высоко аргументированное историографическое предисловие о крестьянской реформе.

Общий недостаток исследователей отмены крепостного права в послеоктябрьское время проявляется в тенденции к преувеличению крестьянского движения периода подготовки и реализации реформы.

История реформы 1861 г. привлекала внимание и зарубежных авторов. Первыми иностранными авторами, писавшими о крестьянской реформе в России, были французы Леруа-Болье и Кардонн⁴⁸. Среди немецких исследователей крестьянской реформы одним из первых был Энгельман⁴⁹.

Наиболее насыщенный этап зарубежной историографии крестьянской реформы начинается примерно со второй половины 1960-х годов. В американской литературе появляются два весомых исследования: Т. Эммонса «Русское поместное дворянство и освобождение крестьян в 1861 году» (1968) и Д. Филда «Конец крепостничества. Дворянство и бюрократия в России. 1855—1861» (1976)⁵⁰. Обе книги основаны на широкой источниковой базе, большая часть которой опубликована. В работе Эммонса значительное место отводится либеральному движению, подчеркивается определяющая его роль в подготовке реформы. Филд в своей книге, разбирая причины реформы, отрицает концепцию «революционной ситуации». В обоих исследованиях содержится немало спорных суждений.

В 1970—1980-е гг. опубликовали свои работы Д. Бейрау, Б. Линкольн, Д. Орловский, У. Пинтнер, К. Ровней, В. Николаев⁵¹ и другие, в них освещаются различные аспекты крестьянской реформы. В книге Всеволода Николаева кратко прослеживаются основные этапы подготовки реформы и даны интересные характеристики некоторым членам Секретного и Главного комитетов по крестьянским делам.

Приведенная историография крестьянской реформы, естественно, далеко не полна. Несмотря на значительное число различных публикаций, комплекс проблем, связанных с отменой крепостного права, во многом не исчерпан. Дальнейшего всестороннего изучения требуют как подготовка, так и результаты реформы в различных регионах России (работа губернских дворянских комитетов, деятельность мировых посредников, уставные грамоты, выкупные сделки и др.).

Богатейший документальный материал реформы нуждается в новом объективном осмыслении, без излишней идеологизации и политизации. Особенно важно непредубежденным взглядом оценить влияние реформы на последующее экономическое и политическое развитие России.

Дореволюционная историография земской реформы весьма обширна.

Исследованием проблем земства в прошлом веке в числе первых занимались В. Н. Лешков, А. И. Васильчиков, Б. Н. Чичерин, А. А. Головачев, В. П. Безобразов⁵² и др.

Взгляды профессора юридического факультета Московского университета В. Н. Лешкова и видного экономиста князя А. И. Васильчикова, связанные с идеями славянофилов, выражали так называемую «общественную» теорию самоуправления. Авторы этой теории противопоставляли земские учреждения государственным, как и государству вообще. Правильное развитие земской организации, по их мнению, должно привести к мирному разрешению всех социальных, аграрных и политических вопросов. Проанализировав системы самоуправления Англии, Франции и Пруссии, А. И. Васильчиков сделал вывод, что ни одна из этих систем не может быть перенесена на русскую почву.

Видный теоретик государства и права Б. Н. Чичерин считал, что введение представительных учреждений потребует сильной власти в лице самодержавия, которое будет контролировать и местные дела.

Общественный деятель и публицист А. А. Головачев утверждал, что земские учреждения могут принести «действительную пользу» только в том случае, если они будут действовать самостоятельно, а не под контролем администрации. Наоборот, экономист В. П. Безобразов в своей работе, напечатанной в 1874 г., единственный путь к процветанию земства видел в объединении его с государственным управлением.

Теория местного самоуправления получила дальнейшее развитие в работах членов Юридического общества при Петербургском университете А. Д. Градовского, Н. М. Коркунова, М. И. Свешникова, К. К. Арсеньева⁵³ и др. Ими были подготовлены многочисленные и интересные исследования по проблемам местного управления в России и ряде стран Европы, вопросам о пределах власти и ответственности губернаторов, о всесословной волости, о фиксации земского обложения, о земельной адвокатуре и об отношении земства к народному образованию.

Видный государственный деятель России С. Ю. Витте в своей конфиденциальной записке «Самодержавие и земство»⁵⁴, напечатанной в Штутгарте в 1901 г. и позже переизданной в Петербурге, доказывал, что земские учреждения «не соответствуют самодержавному строю» и что при дальнейшем развитии они должны будут привести к конституции.

Наиболее полным, обобщающим фундаментальным исследованием земства явилась четырехтомная монография московского ученого и публициста Б. Б. Веселовского «История земства за 40 лет»⁵⁵, вышедшая в 1909—1911 гг. Работа изобилует конкретными сведениями о различных прогрессивных сторонах деятельности земских учреждений.

Важным шагом в историографии земства можно считать появление специальных работ об отдельных направлениях земской жизни: кооперации, народном образовании, медицине, статистике⁵⁶ и др.

В связи с юбилеями земств выходили обзорные исследования их деятельности⁵⁷.

Немало ценных материалов содержат юбилейные издания центральных органов, в той или иной мере осуществлявших руководство земствами.

Для подготовки настоящего исследования были также использованы «Краткий очерк деятельности Министерства внутренних дел за двадцатипятилетие 1855—1880 гг. (СПб., 1880); «Министерство внутренних дел. Исторический очерк» (СПб., 1901); «Государственный Совет. 1801—1901 годы» (СПб., 1901); «История Сената за 200 лет, 1711—1911» (СПб., 1911).

Декретом Советского правительства земства были упразднены в 1918 г. Произошел резкий спад публикаций по этой тематике. В 1920—1930-е годы были написаны немногие работы, в которых отражались лишь отдельные вопросы земства⁵⁸. Стала намечаться тенденция отрицания позитивного значения земской реформы. В этом плане влияние оказала позиция академика М. Н. Покровского⁵⁹, считавшего введение земского самоуправления в 1864 г. шагом назад.

В 1940—1960-е годы в советской историографии определился более объективный взгляд на значение земских учреждений. Появились хорошо аргументированные исследования, освещающие разные аспекты земской реформы. В докторской диссертации В. В. Гармизы (1948), вышедшей отдельной монографией в 1957 г.⁶⁰, подробно исследован вопрос о подготовке земской реформы 1864 г. Книга Л. Г. Захаровой (1968) убедительно раскрыла причины принятия земской контрреформы 1890 г.⁶¹ Вопросы истории земского самоуправления затрагивал в своих работах известный профессор МГУ П. А. Зайончковский⁶².

С конца 1950-х годов историография земской реформы пополнилась исследованиями о местном самоуправлении в отдельных губерниях⁶³.

Наиболее основательное освещение земская проблематика получила в обобщающих работах Н. М. Пирумовой 1977 и 1986 гг.⁶⁴ В первой книге показана история земского либерального движения, во второй — земской демократической интеллигенции.

Завершающий, драматический период существования земства и его ликвидации в 1917—1918 гг. раскрыт в работе Г. А. Герасименко «Земское самоуправление в России» (1990)⁶⁵. Автор, к сожалению, находясь на позициях классового подхода, не нашел добрых слов в защиту такой влиятельной системы местного самоуправления как земство В 1992 г. об учреждениях земства в 1864—1879 гг. со знанием дела рассказал в своем научном очерке сотрудник Государственного Исторического музея Ф. А. Петров⁶⁶.

Крупным вкладом в дальнейшее изучение отечественного местного самоуправления стала книга Л. Е. Лаптевой «Земские учреждения в России» (1993)⁶⁷. Автор скрупулезно провела специальное юридическое исследование проблем функционирования земских учреждений в нашей стране, созданных реформой 1864 г. В работе глубоко, с широким привлечением нового документального материала анализируются особенности правового положения земств, их статус в системе государственных учреждений России и основные направления деятельности.

Из числа источниковедческих работ обращают на себя внимание исследования В. А. Нардовой и В. Г. Чернухи (1978)⁶⁸, раскрывающие динамику подготовки отдельных законов земства.

Зарубежная историография традиционно представляет земскую реформу как стремление самодержавия подражать западным образцам. Такой подход, например, ясно просматривается в работах Д. Маккензи Валласа, А. Леруа-Болье и С. Ф. Старра⁶⁹. Англо-американские ученые В. Рубол, Р. Мэннинг и Т. Эммонс⁷⁰ много внимания в своих исследованиях уделяют последствиям земской реформы, влиянию либеральной оппозиции, кризису самодержавия.

В итоге следует отметить, что историография земской реформы 1864 г. также требует своего дальнейшего развития. Ведь большая часть исследований по земству написана в дореволюционный период. Нужны новые подходы и поиски, непредвзятый взгляд на развитие местного управления. Особенно важно установить, что следует ныне заимствовать из полувекового опыта хозяйственной деятельности земских учреждений, их влияния на народное образование и здравоохранение, организацию благотворительных заведений, страхование имущества, местной торговли, почты и др.

Историография городской реформы 1870 г. разработана весьма скудно.

Первопроходцами в дореволюционный период по этой теме были И. И. Дитятин, Г. А. Джаншиев, К. А. Пажитнов, В. И. Пичета, Г. И. Шрейдер⁷¹. Правовед Дитятин посвятил свое исследование подготовке Городового положения, а другие названные авторы основное внимание уделили критическому анализу самого закона 1870 г.

Целый ряд обзорных материалов о деятельности городского самоуправления появился в свет в связи с 40-летием Городового положения и 100-летием Жалованной грамоты городам⁷². Среди этих изданий обращает на себя внимание отчет о десятилетии С.-Петербургского городского общественного управления. Автор этого отчета гласный думы, видный либеральный общественный деятель, редактор журнала «Вестник Европы» М. М. Стасюлевич критически проанализировал избирательный закон, процедуру рассмотрения думских ходатайств, отсутствие четкой разграниченности обязанностей общественного управления и администрации, совмещение обязанностей председателей думы и управы и др.

Толковый материал по истории разработки городской реформы и разбор Городового положения содержится в объемистом труде «Столетие с.-петербургского городского общества»⁷³, подготовленном И. И. Дитятиным, ставшим к тому времени профессором Харьковского университета. Выражая несогласие с консервативными силами, пытавшимися перечеркнуть положительную деятельность органов самоуправления, автор в заключительной главе работы приводит убедительный перечень конкретных полезных мероприятий думы.

Серию интересных статей и очерков, посвященных истории и разным сторонам деятельности Московского городского управления создал гласный этой думы, а затем редактор ее периодического органа М. П. Щепкин⁷⁴. Любопытный материал собрал в своей книге «К вопросу о реформе городского общественного управления» (1890) харьковский городской голова И. О. Фисенко⁷⁵. Исходя из личного опыта, он попытался проанализировать 20-летнюю деятельность городских учреждений и выявить основные причины, тормозящие успешное развитие городского хозяйства и благоустройства.

Повышенный интерес к городской реформе 1870 г. проявлялся в начале XX в. в связи с изменением избирательного закона в С.-Петербурге и неприятием контрреформы 1892 г.⁷⁶ В литературе этих лет наблюдается некоторая идеализация закона 1870 г. Единственным серьезным минусом Городового положения 1870 г. признавался избирательный закон.

Развернутая характеристика городской реформы предпринята в статьях Г. И. Шрейдера и В. И. Пичеты⁷⁷.

В советское время историко-научных исследований городского самоуправления России проводилось немного. Более всего повезло истории Московского городского общественного управления. Она проанализирована в диссертациях Б. В. Златоустовского («Московское городское самоуправление в период буржуазных реформ 60-х годов XIX в.»), Э. А. Павлюченко («Московское городское управление в 70—80-х годах XIX в.») и Л. Ф. Писарьковой («Московское городское общественное управление с середины 1880-х годов до первой русской революции»), освещающих период с 1860 по 1905 гг.

Подробные очерки о самоуправлении в столичных центрах содержатся в многотомных изданиях «История Москвы» и «Очерки истории Ленинграда»⁷⁸.

Ряд аспектов правительственной политики в вопросах общественного управления в некоторых губернских городах отражен в работах М. А. Горловского, Н. Н. Байдаковой и Л. Ф. Писарьковой⁷⁹.

В 1984 г. вышла в свет монография В. А. Нардовой, которая в следующем году была защищена как докторская диссертация⁸⁰. Автор весьма удачно исследовала взаимоотношение самодержавия и местного самоуправления на материалах городского общественного управления.

В работе обоснованно ведется речь о сословном составе, источнике получения избирательного права, принадлежности к одному из трех имущественных разрядов и частоте сменяемости руководителей городского общественного управления за весь период действия Городского положения 1870 г.

В последующем автор развила некоторые положения монографии в своих статьях, опубликованных в 1986 и 1992 гг.⁸¹

Процесс становления институтов городского самоуправления в России в определенной степени интересовал и зарубежных исследователей. Об этом писали в своих работах X. Бэрри, С. Ф. Старр, Л. Ч. Хюттон⁸² и др.

Отдавая должное отечественным и иностранным историографам городской реформы, следует отметить, что многие вопросы преобразования городского общественного управления нуждаются в дальнейшем осмыслении. Например, требует более детального изучения самоуправление не только в российских губернских городах XIX в., но и в крупных центрах развитых зарубежных стран с целью сопоставления и выявления положительного опыта в решении разнообразных хозяйственных и бытовых задач.

Большая часть дореволюционных исследований по судебной реформе, ее подготовке и проведению создана в XIX в. представителями либерально-буржуазной историографии, в частности представителями государственной школы.

История дореформенного суда, крупные недостатки действовавшей в стране системы судоустройства и судопроизводства обстоятельно показаны в работах К. Д. Кавелина, Ф. М. Дмитриева, В. Линовского и Я. И. Баршева⁸³.

По истории судебной реформы в пореформенный период наиболее крупные работы были созданы М. А. Филипповым, Г. А. Джаншиевым и А. Тимановским⁸⁴. Хотя этим работам присуща всемерная идеализация судебных уставов, все они представляют значительный интерес.

Более детальное изучение истории подготовки судебной реформы и всех ее институтов возобновляется в начале XX в. Наиболее заметными являются исследования И. В. Гессена и коллективные монографии «Судебные уставы 20 ноября 1864 года за пятьдесят лет», «Судебная реформа»⁸⁵. Работа Гессена хороша тем, что в ней обобщается судебная практика вновь созданных судебных органов, сравниваются многие судебно-процессуальные институты пореформенной России с подобными институтами стран Западной Европы. Однако в ней отсутствует история судебной реформы. В двух названных коллективных монографиях привлекается богатый архивный материал, однако, изложение ряда вопросов нуждается в большей полноте и точности.

Для уяснения истории судебной реформы значительный интерес представляют сочинения А. Ф. Кони и особенно его книга «Отцы и дети судебной реформы»⁸⁶. Все работы этого выдающегося судебного деятеля и ученого-юриста пронизаны идеями гуманизма и справедливости.

Неплохо изложена история разработки и содержание судебных уставов в учебных курсах И. Я. Фойницкого, Е. В. Васьковского и В. К. Случевского⁸⁷. Этих авторов можно упрекнуть в том, что они несколько идеализируют судебную реформу и не вводят в оборот новых данных по ее истории.

После Октябрьской революции одним из первых исследователей судебной реформы стал М. Н. Покровский⁸⁸. В характерной для него манере Покровский выводит необходимость судебной реформы из развития капитализма в России. Не вводя в научный оборот новых данных, все изложение судебной реформы он основывает, главным образом, на работах И. В. Гессена, П. Барсукова и А. А. Головачева.

Глубокое изучение судебной реформы возобновляется после Покровского только в 50-е годы. В 1957 г. появляется книга профессора М. А. Чельцова-Бебутова⁸⁹, в которой серьезно анализируются судебные уставы, принятые 20 ноября 1864 г. Вместе с тем в работе не рассматривается история принятия этих уставов и идейная борьба вокруг судебного преобразования.

В дальнейшем углубленное изучение истории судебной реформы провел Б. В. Виленский, который опубликовал две фундаментальные работы в 1963 и 1969 гг.⁹⁰ Однако, он, как и его предшественники, обошел молчанием подготовку и принятие «Основных положений преобразования судебной части в России». Не раскрыт им также вопрос о борьбе различных группировок за содержание судебной реформы, не выяснена взаимосвязь крестьянской реформы с судебной. Во многом эти пробелы устранены в исследовании М. Г. Коротких⁹¹.

Судебная реформа и ее последующая судьба были освещены также в вузовских учебниках⁹².

В зарубежной историографии до сих пор не создано работ, которые бы приводили новые идеи, источники или данные по судебной реформе. В XX столетии к судебной реформе обращались М. Карпович, Бернард Парес, В. Гитерман, Б. Уортман, Ф. Кайзер⁹³ и др. Во всех этих работах развиваются концепции, выдвинутые еще русскими дореволюционными авторами. Из современных зарубежных исследований заслуживают внимания работы Теодора Тарановски, поместившего свою статью в сборник «Великие реформы в России 1856—1874», вышедшей в издательстве МГУ⁹⁴.

Несмотря на все приведенные работы, целый ряд вопросов, связанных со смыслом, характером и целями судебной реформы 1864 г., продолжает оставаться до конца не выясненным.

Реформа телесных наказаний, по жалуй, как ни одна другая реформа Александра II, разработана в отечественной историографии весьма слабо. Может быть, здесь сказалось распространенное отвращение во многих «мыслящих и сердечных людях» к этим способам воздействия и нежелание лишний раз возбуждать их на страницах печати. Сама специфика этой темы была доступна прежде всего юристам и, конечно, наиболее смелым и талантливым политическим деятелям, писателям и публицистам, способным вынести проблемы телесных наказаний на всеобщее обозрение, как укор существующему строю.

Одним из первых настаивал на отмене телесных наказаний практически во всех своих работах по судебному преобразованию видный государственный деятель, опытный законовед и «блестяще образованный человек» Д. А. Ровинский⁹⁵.

Также постоянно в своих работах выступали за пересмотр архаичного русского права, возражали против крайне суровых телесных наказаний известные юристы, специалисты в области уголовного права Н. А. Буцковский и В. Д. Спасович⁹⁶.

Как крупную победу милосердия, благородной отважной веры в силу добра и доверия отметили в своих публикациях отмену жестоких телесных наказаний историк Г. А. Джаншиев и публицист Г. И. Студеникин⁹⁷.

Работа Джаншиева носит характер политического памфлета, в котором дана испепеляющая критика российских законов, допускавших телесные наказания, и их приверженцев. Автор благоволит к борцам против телесных наказаний.

С середины 80-х годов XIX в. до 1917 г. авторами ряда работ, резко критиковавшими полицейский режим, применение смертной казни и телесных наказаний, стали члены Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова — Д. Н. Жбанков и В. И. Яковенко⁹⁸.

С. С. Татищев в своем труде об Александре II упоминает о реформе телесных наказаний буквально на одной странице⁹⁹.

В общедоступном изложении — на 8 страницах — об отмене телесных наказаний рассказал А. А. Титов в книге «Реформы Александра II и их судьба» (1910)¹⁰⁰. И Татищев, и Титов не рассматривают телесные наказания в их историческом развитии.

Краткий обзор телесных наказаний в России со средних веков до начала XX в. прослеживает в своей работе публицист И. Гольденберг¹⁰¹. Год выхода его брошюры не помечен. Однако приведенные в ней данные позволяют сделать вывод, что она напечатана не позднее 1913 г. Автор предстает перед нами как яростный противник телесных наказаний, настоящий борец против неисчислимых страданий народа.

В период самодержавия страстными обличителями телесных наказаний выступали наши знаменитые писатели Ф. М. Достоевский, Н. Г. Помяловский, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, В. Г. Короленко, историк В. И. Семевский¹⁰².

В советские годы историография телесных наказаний практически не разрабатывалась. О реформе телесных наказаний умалчивалось даже в исторической энциклопедии. По всей видимости, причиной этого являлась специфика развития нашего общества и государства. Со второй половины 1930-х годов, потеряв зрение, до конца жизни (16 января 1953 г.) исследованием царских тюрем почти за 200 лет занимался профессор МГУ М. Н. Гернет¹⁰³. В его обстоятельном 5-томном сочинении затрагиваются и некоторые вопросы телесных наказаний заключенных.

В зарубежной историографии телесных наказаний внимание привлекает двухтомное издание шотландского историка и литератора Д. Г. Бертрама «История розги (во всех странах, с древнейших времен)»¹⁰⁴. Его сочинение отличается документальностью, профессионализмом и живой художественностью изложения. Книга впервые была издана в Лондоне в 1870 г. под названием «Флагелляция и флагеллянты: история розги во всех странах с древнейших времен и до наших дней». Автор выступил под псевдонимом члена Британской академии Вильяма М. Купера. В России эта книга впервые вышла в 1906 г. В советские годы она не издавалась ни разу.

Включенный в эту книгу раздел «Розга в России» составлен русским переводчиком доктором медицины А. 3-им, который допустил ряд неточностей. Например, ему не известно было, что телесные наказания отменены для дворянства — при Екатерине II, а для духовенства — при Павле I.

В целом проблематика реформы телесных наказаний требует своего дальнейшего изучения. Так, недостаточно еще изучены причины распространения телесных наказаний в различных регионах России в XIX в. Заслуживают отдельных исследований и подвижники, борцы за отмену телесных наказаний, их жизнь и деятельность.

История финансовых реформ в царствование Александра II не нашла широкого освещения в дореволюционной России и крайне слабо представлена после октября 1917 г. Одним из первых глубокий и критический анализ финансовых реформ дал уже упоминаемый нами А. А. Головачев в 4-х главах книги «Десять лет реформ 1861—1871»¹⁰⁵, составленной главным образом из серий статей в журналах. Нарисовав картину финансового положения России перед раскрепощением крестьян, Головачев последовательно разбирает реформы податной и налоговой системы, а также реорганизацию сметных правил, создание бюджетного и кассового единства и преобразование государственного контроля. Динамика проведения финансовых реформ 60-х годов XIX в. объективно изложена в работе П. Сабурова «Материалы для истории русских финансов. 1866—1897»¹⁰⁶ (1899) и в юбилейном издании «Министерство финансов. 1802—1902»¹⁰⁷ (1902). В общедоступном изложении финансовые реформы представлены в небольшой брошюре А. А. Титова «Реформы Александра II и их судьба»¹⁰⁸, составленной автором по поручению Исторической комиссии учебного отдела Общества распространения технических знаний еще в 1904 г., однако появилась в свет она только в 1910 г.

Немалый интерес представляет книга А. Н. Куломзина и В. Г. Рейтерна «М. X. Рейтерн. Биографический очерк»¹⁰⁹ о «неутомимо-ревностном» министре финансов, возглавлявшем это ведомство в течение 16 лет и руководившем всею экономической политикой России. В тексте помещены записки Рейтерна 1866, 1876 и 1877 гг., а также рескрипт на его имя в связи с отставкой 7 июля 1878 г. О создании системы государственного контроля много примечательных страниц написано в очерке М. Кремяновского «Государственный контроль в России за 100 лет»¹¹⁰, напечатанном в журнале «Вестник Европы» (1915). Книга «Государственный банк. Краткий отчет о деятельности за 1860 по 1910 годы»¹¹¹ рассказывает о том, как он был учрежден в 1860 г. и стал крупнейшим коммерческим банком России.

В советское время о финансовых реформах 60-х годов XIX в. первым появился материал А. П. Погребинского в 1951 г. в журнале «Вопросы истории»¹¹². Автор ставил своей целью, опираясь на труды классиков марксизма и используя марксистскую методологию, критически проанализировать официальные материалы финансовой политики России после реформы 1861 г. В 1954 г. вышла его монография «Очерки истории финансов дореволюционной России (XIX—XX вв.)»¹¹³, в которой предыдущий материал был несколько расширен и составил один из трех разделов книги. Погребинский стремился осветить лишь центральные проблемы финансов дореволюционной России. В книгу были включены также специальные главы, посвященные строительству железных дорог в пореформенный период. К сожалению, автору не удалось разработать все разделы книги с достаточной полнотой, поскольку некоторые стороны финансовой политики самодержавия были засекречены и не отражены даже в архивных документах.

В последующем разные стороны финансовых реформ были рассмотрены в работах А. И. Коняева, И. Ф. Гиндина¹¹⁴ и др.

В зарубежной историографии финансовые реформы Александра II нашли некоторое освещение в трудах Д. Филда, А. Гершенкзона, С. Хока¹¹⁵.

В целом финансовые реформы 60-х годов XIX в. требуют своего дальнейшего изучения в контексте с другими преобразованиями того времени. Особое значение имеет углубленное изучение мероприятий российского правительства по стабилизации курса рубля, укреплению кредитной системы и ликвидации инфляции.

Реорганизация народного образования в период царствования Александра II нашла широкое отражение в научной литературе до октября 1917 г. В 1850—1860-х годах появляются педагогические статьи хирурга Н. И. Пирогова, педагогов К. Д. Ушинского и В. Я. Стоюнина¹¹⁶, в которых они выступали за просвещение народа, за всестороннее, лишенное всякого давления извне, общечеловеческое образование. Вопросы совершенствования высшего образования, в том числе и среди женщин, нашли отражение в работах общественных деятелей Н. И. Костомарова, Б. Н. Чичерина, В. С. Иконникова, писательницы А. Н. Анненской¹¹⁷.

Особо следует отметить четырехтомник «Материалы для истории женского образования» публициста Е. О. Лихачевой¹¹⁸. Четвертый том посвящен периоду с 1856 по 1880 г. Лихачева в своей работе показала богатую, едва ли не полную картину возникновения, становления и развития женского образования и воспитания в России. В журнале «Русская мысль» охарактеризовали труд как «превосходный» — «автор сумел придать жизнь этому сухому архивному материалу»¹¹⁹. К «Материалам...» Лихачевой примыкает очерк «Начало женских гимназий в России»¹²⁰.

Ход и результаты учебной реформы досконально обсуждались в работах В. Модестова, А. Я. Абрамова, М. Н. Каткова¹²¹.

Одним из солидных трудов, в котором говорится о преобразовании системы народного просвещения, является юбилейный «Исторический обзор деятельности Министерства народного образования. 1802—1902», составленный С. В. Рождественским¹²². Работа по подготовке этого труда была начата в 1899 г. по распоряжению министра Народного просвещения Н. П. Боголепова под председательством товарища министра (заместителя) Н. А. Зверева. Из-за краткости времени, остававшегося до юбилея, было решено издать краткий исторический очерк, содержащий биографические сведения о лицах, стоявших во главе министерства, обзор законодательства и перечень важнейших административных распоряжений по ведомству народного просвещения.

Составленный на основании этого решения сжатый исторический обзор организации министерства и учреждений, ему подведомственных, естественно, не дает полной и всесторонней картины и оценки их деятельности.

В 1912 г. в Москве книгоиздательством «Польза» была выпущена книга Н. В. Чехова «Народное образование в России с 60-х годов XIX века»¹²³, в 11-ти главах которой автор доступным языком рассказывает о педагогическом движении 50-х и 60-х годов, о земских, городских школах и школах особых типов. Особое внимание Чехов уделяет народным учителям и внешкольному образованию.

Широкий обзор реформ народного просвещения представлен в IV и VII томах «Истории России в XIX веке» под редакцией М. Н. Покровского¹²⁴.

В советский период интересующей нас теме одними из первых посвятили свои исследования Ш. И. Ганелин, В. 3. Смирнов и Р. Г. Эймонтова¹²⁵. В книге проф. Ганелина рассматривается история гимназии с 60-х — до конца 90-х гг. XIX в., когда открывается новая страница в истории школы. В издании сделана попытка показать живую школу со всеми ее сильными и слабыми сторонами, во всем многообразии опыта ее работы. Исследование построено на использовании архивных материалов, официальных изданий, общей и педагогической периодики. В монографии проф. Смирнова дается краткая характеристика проектов реформы начальной и средней школы, подготовленных ученым комитетом Министерства народного просвещения и другими организациями, а также «Положения об начальных народных училищах» и «Устава гимназий и прогимназий», принятых в 1864 г. В работе подробно рассматриваются выступления представителей различных педагогических направлений, причем в основном педагогов-практиков и деятелей по народному образованию, по основным вопросам начального и среднего образования, получившим отражение в подготавливаемых проектах реформы.

В 1976 г. вышли в свет «Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР. Вторая половина XIX в.»¹²⁶. Книга написана большим коллективом ученых, представляет собой первый обобщающий труд по истории школы и педагогической мысли народов нашей страны второй половины XIX столетия. Книга воссоздает картину развития школы и педагогики в России в пореформенный период (до середины 90-х годов прошлого века). История школы и педагогической мысли народов России рассматривается в тесной взаимосвязи с общественной жизнью и социально-экономическим развитием страны. Безусловно, данный труд не может претендовать на исчерпывающее освещение проблемы. Я полностью согласен с мнением авторского коллектива, что масштабность темы, ее многогранность требуют дальнейших углубленных разысканий. Последующее изучение темы предполагает фронтальное проблемное исследование наиболее актуальных вопросов истории школы и педагогической мысли. Ключевые проблемы должны быть определены совместными усилиями специалистов по теории и истории педагогики. Этот путь наиболее перспективен и для создания капитальной истории отечественной школы и педагогической мысли.

Среди зарубежных исследований заслуживают внимания работы Е. Шмида¹²⁷.

В дореволюционной историографии насчитывается немного работ, которые в той или иной мере рассматривали реформы русской армии 60—70-х годов XIX в. Ряд фактических сведений по этой теме дает «Исторический очерк деятельности Военного Управления в России в первое двадцатипятилетие благополучного царствования государя императора Александра Николаевича (1855—1880)»¹²⁸, опубликованный в шести томах в период 1879—1881 гг. Первоэлементами данного очерка, собранного и обработанного генерал-майором Максимовским и полковником Хорошихиным, под редакцией военного историка генерала Богдановича, являются «всеподданнейшие» отчеты Военного министерства и его отдельных управлений.

К сожалению, читатель найдет в этой работе материал в односторонне позитивном ключе, без критического подхода к теме, интересных обобщений и выводов. Важнейшей проблеме военных реформ — введению всесословной воинской повинности — посвятил свой очерк «Воинский устав 1 января 1874 года» (по поводу двадцатилетия) известный либеральный публицист и историк Г. Джаншиев и включил его в уже упоминаемую книгу «Эпоха великих реформ» в виде отдельной главы¹²⁹. Опираясь на архивные материалы Государственного совета, автор подробно освещает ход подготовки Закона о всеобщей воинской повинности.

Особое внимание уделяется усилиям военного министра Д. А. Милютина, его борьбе с графом Д. А. Толстым из-за льгот для имеющих среднее и высшее образование. В то же время Джаншиев упустил важные моменты начального периода подготовки реформы. По-видимому, ему была неизвестна записка П. А. Валуева «Мысли невоенного о наших военных силах», сыгравшая важную роль в начале реформы. Автор упустил в очерке также деятельность комиссии о воинской повинности, созданной Военным министерством в начале 1871 г.

В 1888 г. вышли в свет «Учебные записки по военной администрации профессора Николаевской академии Генерального штаба генерала А. Ф. Редигера, получившие в последующих изданиях наименование «Комплектование и устройство вооруженной силы» (ч. 1 и 2)¹³⁰. Работа Редигера хорошо аргументирована, отличается богатством фактического материала. Слабой ее стороной является рассмотрение военных вопросов вне связи с политическим и экономическим положением страны.

Для уяснения сущности военных реформ весьма полезным является ознакомление с 13-томным изданием «Столетие Военного министерства. 1802—1902» под общей редакцией генерала Д. А. Скалона, выходившим с 1902 по 1914 г.¹³¹

Особенно важный фактический материал содержится в этом издании в очерке П. А. Данилова «Развитие военного управления в России» и описаниях управлений Военного министерства.

В советской историографии военные преобразования XIX в. долгое время не являлись предметом специального исследования. Обстоятельная монография П. А. Зайончковского «Военные реформы 1860—1870 годов в России» появилась лишь в 1952 г.¹³² В этой работе автор, будущий профессор Московского государственного университета, использовал широкий круг источников — фонды Военного министерства, Государственного совета, Совета министров и многочисленные частные фонды. Зайончковский осветил важнейшие вопросы военных реформ: комплектование армии, ее организацию, перевооружение, боевую подготовку войск, а также перестройку военно-учебных заведений. После него вопросы реформы поднимались лишь в ряде статей обзорного характера и в некоторых учебных пособиях.

В зарубежной историографии наиболее квалифицированно военные реформы 1860—1870-х годов в России рассматриваются в работах Ф. Миллера, Е. Брукса, Д. Брэдли¹³³.

О модернизации российского флота писали В. Трейве и Д. Кипп¹³⁴.

В заключение следует сказать, что военные реформы 60—70-х годов XIX в. требуют дальнейшего углубленного изучения и обобщения. Предстоит раскрыть преобразования, проведенные в это время в Военно-Морском Флоте, а также целый ряд вопросов организации и устройства армии: интендантство, состояние крепостей, инженерных сооружений, военно-санитарной части, военно-судебного ведомства, состояние иррегулярных войск и др.

В дореволюционной историографии работы по вопросам внешней политики правительства Александра II появлялись значительно реже, чем по внутриполитическим проблемам. По всей видимости, такое положение объясняется сугубой секретностью документов по вопросам международных отношений. Доступ в государственные архивы получали лишь немногие исследователи, пользовавшиеся особым доверием властей.

Среди работ, затрагивающих общие вопросы взаимоотношений России с другими странами, следует назвать книгу Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», изданную в Петербурге в 1871 г.¹³⁵ Автор — блестящий публицист, социолог и естествоиспытатель, призывал в сфере внешней политики следовать только «нашим особенным русско-славянским целям» и не жертвовать ими во имя «человечества, свободы, цивилизации». Удел России, отмечал он, «удел счастливый: не покорять и угнетать, а освобождать и восстанавливать». Установление всемирного господства одного культурно-исторического типа, писал Данилевский, было бы гибельным для человечества, ибо господство одной цивилизации, одной культуры лишило бы человеческое общество необходимого условия совершенствования — элемента разнообразия.

«Всемирная ли монархия, — по его мнению, — всемирная ли республика, всемирное ли господство одной системы государств, одного культурно-исторического типа — одинаково вредны и опасны для прогрессивного хода истории»¹³⁶.

Время показало полную несостоятельность обвинений в примитивном капитализме, выдвигаемых кое-кем против Н. Я. Данилевского. Имя Н. Я. Данилевского ныне в западной философии и социологии культуры упоминается первым в ряду таких мыслителей, как О. Шпенглер, А. Тойнби, Ф. Нортроп, А. Шубарт, П. А. Сорокин, объединяемых общим критическим отношением к европоцентрической однолинейной схеме общественного прогресса.

Большой интерес для понимания исторических событий, происшедших на международной арене и связанных с периодом правления «царя-освободителя», представляют «Сборник, изданный в память двадцатипятилетия управления Министерством иностранных дел государственного канцлера, светлейшего князя Александра Михайловича Горчакова. 1856—1881 гг.», «Очерк истории Министерства иностранных дел 1802—1902», труды К. А. Скальковского, С. С. Татищева, Б. Э. Нольде, М. Н. Соболева¹³⁷.

Во всех этих работах главная заслуга в осуществлении внешнеполитического курса России, безусловно, отводилась прежде всего императору и министру иностранных дел. Каждая из этих книг глубоко специфична.

«Сборник», вышел в Петербурге в 1881 г. Составители сборника отмечали 15 апреля того же года, что среди выдающихся государственных людей столь богатого великими деяниями царствования Александра II история отведет одно из почетнейших мест государственному канцлеру А. М. Горчакову, как «одушевленному истинно русским чувством и высоко даровитому выразителю мудрых намерений государя во всем, что касается внешней политики России»¹³⁸. В «Сборник» вошел перечень международных актов и распоряжений Горчакова по Министерству иностранных дел, а также собрание важнейших подписанных им дипломатических депеш.

Изданный в ознаменование исполнившегося 8 сентября 1902 г. столетия учреждения министерств Александром I Благословенным, «Очерк истории Министерства иностранных дел. 1802—1902» в настоящее время является библиографической редкостью. Он представляет собой историческое описание устройства ведомства иностранных дел с древнейшего времени и общий обзор главных событий русской внешней политики XIX столетия, с изложением важнейших договоров, заключенных Россией с иностранными державами. Он основывается на составленных делопроизводителями архивов министерства С. А. Белокуровым, князем Н. В. Голициным, Н. П. Павловым-Сильвянским и другими исследованиях о посольском приказе, о государственной коллегии иностранных дел и о политических системах императоров Николая I и Александра II, а также на исследованиях по истории внешних сношений непременного члена Совета Министерства иностранных дел, профессора Ф. Ф. Мартенса, помещенных в издаваемом министерством «Собрании трактатов и конвенций». Издание богато иллюстрировано. В числе иллюстраций большей частью неизданные ранее портреты лиц, стоявших во главе управления ведомством иностранных дел, начиная с «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателя» Ордина-Нащокина, и собрание портретов императорских послов и посланников, пребывавших при дворах великих держав в течение минувшего столетия.

Сочинение видного публициста, международника К. А. Скальковского «Внешняя политика России и положение иностранных держав» (1897 г.) имело целью ознакомить образованную публику с внутренним политическим положением всех держав мира и изложить точку зрения на реальные отношения с ними нашей страны.

Работа необычайно интересна. Автор при рассмотрении стран всех континентов, в большинстве которых побывал сам, кроме Австралии, использует материалы редакций иностранного отдела «С.-Петербургских ведомостей» времен В. Ф. Корша и «Нового времени» А. С. Суворина, где деятельно трудился на протяжении четверти века.

Скальковский отмечает, что очень благоприятное влияние на успех России на дипломатическом поприще имело то, что все государи ее, включая и Александра II, лично чрезвычайно внимательно относились к вопросам иностранной политики и что общее число руководителей этой политики было невелико, поэтому каждый из них обладал значительным опытом.

В книге немало интересных мыслей о российской дипломатии и ее видных представителях в лице К. К. Нессельроде, А. М. Горчакова, А. Г. Жомини и др. К сожалению, в сочинении мало истории отечественной дипломатии. Кроме того, автор не пользовался материалами архивов, в сочинении его нет ссылок на исторические документы.

В книге профессора барона Б. Э. Нольде «Внешняя политика» (1915) к интересующим нас проблемам ближе всего находятся три исторических очерка из имеющихся девяти: «Босфор и Дарданеллы», «Россия, Пруссия, Польша (1861—1863)» и «Из прошлого франко-русских отношений». В первом очерке автор резонно отмечает, как еще Наполеон говорил, что политика государств определяется их географией. Анализируя договоры 1841, 1856 и 1871 гг. о черноморских проливах, он приходит к выводу, что решение проблемы Босфора и Дарданелл для России непосредственно связано с разрешением восточного вопроса. Второй очерк рассматривает взаимоотношения России и Пруссии в ходе Польского восстания 1863 г. и принятие 27 января того же года в Петербурге конвенции Альвенслебена, названной так в честь генерал-адъютанта прусского короля. Третий очерк посвящен материалам XV тома собраний трактатов Ф. Ф. Мартенса, в которых рассматриваются сношения между Россией и Францией с 1822 по 1856 г., в период служения России «великому союзу», созданному во имя охраны консервативных начал в Европе. Высоко оценивая труд Мартенса, Нольде сожалеет, что тот не остановился на документах парижского конгресса с несколько большей подробностью. «История этого конгресса, — отмечает он, — весьма затруднена тем, что протоколы его составлялись весьма искусственно и не дают картины истинного хода переговоров».

В целом работа Нольде, бессменного редактора журнала «Известия Министерства иностранных дел» (1908—1917), видного специалиста в области международного права, выполнена высоко профессионально. Один из недостатков ее в том, что переписка Александра II с Вильгельмом I приводится на французском языке, без перевода на русский.

После Октябрьской революции 1917 г. в числе первых к исследованию вопросов дипломатии и внешней политики царской России приступил видный советский историк М. Н. Покровский¹³⁹. Он подверг внешнеполитическую деятельность самодержавия уничтожающей критике, порицая и клеймя ее позором. Покровский справедливо утверждал, что Россия имела два лица: одно — с которым она выступала на Западе, и другое — с которым она представала перед Востоком¹⁴⁰.

Однако в большинстве оценочных положений внешней политики России этот ученый не избежал традиционных идеологических клише.

В 1940 г. вышел сборник, посвященный анализу трудов М. Н. Покровского, в котором особо следует выделить статью А. Л. Попова¹⁴¹. Этот ученый, как и другие соавторы книги, возражал против упрощенного понимания Покровским взаимодействия социальной основы и направления внешней политики России, против характерного для него «выведения мотивов русской внешней политики непосредственно из экономики, а вернее — из внешней торговли». Попов показал, что на внешнюю политику оказывает влияние целый ряд факторов, среди которых, прежде всего, сама международная обстановка и, конечно, внутренняя политика страны.

В 30-х годах советская историческая литература пополнилась целым рядом исследований международной политики России 50—70-х годов XIX в.¹⁴².

Заметным событием для предвоенной советской историографии стал выход в свет первого тома «Истории дипломатии» (авторы глав Е. В. Тарле, А. В. Ефимов, А. Л. Нарочницкий, В. М. Хвостов). Издание было создано на основе нового подхода к внешнеполитической истории России. Оно резко отличалось от прежней трактовки, где стремились представить внешнеполитическую деятельность как цепь ошибок и поражений, а отечественных дипломатов изображали в виде неловких и косных неудачников. Теперь на страницах «Истории дипломатии» возник живой, насыщенный фактами исторический рассказ¹⁴³.

В 1940—1970-х годах историография по проблемам внешней политики России времен Александра II заметно углубилась. В историческое исследование был введен мощный пласт документальных материалов. Содержательные исследования по общим проблемам дипломатии и внешнеполитической деятельности западноевропейских держав провели В. М. Хвостов, А. С. Ерусалимский, А. 3. Манфред¹⁴⁴ и др. Хорошо продуманный, законченный очерк истории внешней политики России с 1856 г. до конца XIX в. был создан В. М. Хвостовым и Л. И. Нарочницкой на основе современных данных в главах пятого тома «Истории СССР» (М., 1968).

В работах А. Л. Нарочницкого, Р. И. Рыжовой, Н. С. Киняпиной, Л. М. Шнеерсон, В. Г. Ревуненкова, М. Т. Панченковой¹⁴⁵ и других показана эволюция внешней политики России после поражения в Крымской войне, сложные отношения ее с державами Западной Европы, стремление Петербурга восстановить утраченные позиции в восточном вопросе и на Балканах, добиться отмены статей Парижского договора, ограничивавших суверенные права России на Черном море.

Среди названных работ хотелось бы особенно выделить книгу Н. С. Киняпиной «Внешняя политика России второй половины XIX в.» (1974), в которой убедительно показана прогрессивная роль России в освобождении балканских народов и дана четкая периодизация внешней политики России, исходя из задач государства и расстановки сил в Европе.

В 1980—начале 1990-х годов историография внешней политики России периода царствования Александра II обогащается новыми интересными и содержательными исследованиями.

Неоценимое значение для изучения историографии международной политики России имеет коллективная монография «Итоги и задачи изучения внешней политики России» (1981)¹⁴⁶. В ней впервые определены основные достижения отечественной историографии, охватывающие период с IX в. до 1917 г. В 4-й и 5-й главах этой книги сформулированы проблемы внешней политики, направления исследований и дана обширная литература по всем вопросам. Как бы продолжением этой фундаментальной работы явился содержательный труд «Внешняя политика России (Историография)». (1988)¹⁴⁷.

В работе над главами о внешней политике правительства Александра II я неизменно стремился следовать рекомендациям последних названных книг. Обе эти работы обоснованно призывают к написанию обобщающих трудов по внешней политике России и изучению такого немаловажного направления, «как позиция общественности по кардинальным внешнеполитическим проблемам»¹⁴⁸.

В числе работ 1980-х годов видное место занимает монография Л. И. Нарочницкой «Россия и отмена нейтрализации Черного моря 1856—1871 гг.»¹⁴⁹ Важно подчеркнуть, что автор рассматривает проблему отмены унизительных ограничений Парижского трактата в широком контексте европейской политики России в целом. В исследование привлечено немало новых архивных материалов.

Среди зарубежной литературы, более или менее объективно отражающей общие вопросы внешней политики России во II половине XIX в., следует выделить работы С. Уальполя, Ш. Морни, Шарля Ру, Франсуа Жюля, Лависса и Рамбо, А. Дебидура, А. Тэйлора, К. Грюнвальда¹⁵⁰.

Отмечая определенные успехи историографов в изучении внешней политики России в Западной Европе, следует заметить, что до сих пор не создано крупных обобщающих работ по этой проблеме периода царствования Александра II. Углубленного изучения требуют отношения России с Францией, Великобританией, Австро-Венгрией, Испанией, Португалией, Швейцарией, Голландией, скандинавскими странами. Недостаточно еще освещены взаимоотношения с Грецией и другими балканскими странами. В специальных исследованиях нуждается позиция России в ходе объединения германских государств и государств Италии в период Рисорджименто. Большой интерес для широкого круга читателей нашло бы издание научных биографий известных политических деятелей и дипломатов нашего Отечества. Новое прочтение источников и документов с позиций современных знаний и подходов может многое дать для осмысления процессов развития внешней политики России в прошлом веке, по достоинству оценить высокий профессионализм русской дипломатической школы.

Отечественная дореволюционная историография главное внимание уделяла военным и дипломатическим сторонам политики России на Кавказе. В работах П. Г. Буткова, Н. Ф. Дубровина, Н. Н. Муравьева (Карского), Р. А. Фадеева, В. А. Потто, А. Л. Зиссермана, И. Иванина, С. С. Эсадзе, Н. Н. Белявского, Чернявского¹⁵¹ и других собран огромный фактический материал, заложен богатейший фундамент для дальнейших исследований. В книгах этих авторов раскрывается своеобразие политической обстановки на Кавказе, прослеживаются этапы утверждения русского владычества, изнурительная вооруженная борьба, тянувшаяся годами и десятилетиями.

Наиболее крупным исследованием явилось многотомное издание генерала Н. Ф. Дубровина «История войны и владычества русских на Кавказе». Помимо детального обзора военных действий в работе содержится обширный материал по внутреннему строю и быту народов Кавказа.

Советские кавказоведы, отказавшись от апологии самодержавия, рассматривали политику России на Кавказе с классовопартийных позиций, нередко в ущерб объективному анализу исторических фактов. В 1920—1930-е годы историки предпочтение отдавали в основном раскрытию колониальной политики самодержавия и национально-освободительного движения на Кавказе¹⁵².

В то же время из поля зрения исследователей выпадали многие весомые вопросы, связанные с прогрессивным характером присоединения Кавказа к России, добрососедскими отношениями народов, а также агрессивной политикой западных держав в этом регионе.

В 1940—1990-е годы в публикациях С. Б. Бушуева, А. В. Фадеева, В. Г. Гаджиева, X. М. Ибрагимбейли, Н. А. Смирнова, А. Д. Даниялова, М. М. Блиева¹⁵³ и других анализируются международные противоречия на Кавказе, более детально исследуются социально-экономические отношения в различных районах, убедительно доказываются положительные последствия вхождения Кавказа в состав России.

История взаимоотношений народов России и Кавказа вызывает неослабный интерес и у зарубежных ученых. Одними из первых этим проблемам посвятили свои труды Т. Лапинский, К. Ган, П. Моран, Д. Бадделей¹⁵⁴. Ряд современных западных историков признают присоединение Кавказа к России в целом прогрессивным явлением¹⁵⁵. Другие исследователи видят в присоединении Кавказа завоевание¹⁵⁶.

При очевидных достижениях интернационального кавказоведения многие аспекты русско-кавказских отношений требуют более глубокого изучения. До сих пор недостаточно разработаны вопросы о времени и характере присоединения к России отдельных кавказских народов, деятельности русской администрации с целью предотвращения межнациональных конфликтов в регионе, развития экономики, науки и культуры на Кавказе, защиты от внешней экспансии.

Проблемы балканского кризиса и войны России и Турции 1877—1878 гг. занимают видное место в отечественной историографии. До 1917 г. вышло несколько десятков публикаций, посвященных этой теме, которые можно разделить на два направления. Яркими представителями одного были А. Н. Куропаткин, А. К. Пузыревский, М. А. Домонтович, П. А. Гейсман, П. Д. Зотов¹⁵⁷. Они комментировали события войны, оправдывали принятие установок высшего военного командования, реабилитировали просчеты военного руководства. И другое направление, характерными выразителями которого являются Н. М. Седельников, Е. И. Мартынов, К. М. Войде, Н. А. Епанчин¹⁵⁸, а также авторы «Описания русско-турецкой войны 1877—1878 гг. на Балканском полуострове». Эти исследователи стремились извлечь подлинные уроки из войны, отметили ряд серьезных просчетов военного руководства, сделали важные военно-исторические обобщения.

Весомый вклад в развитие военного искусства России в конце XIX в., разработку его теоретических и методологических проблем на основании исследования русско-турецкой войны 1877—1878 гг. внесли военные ученые Г. А. Леер, Д. Ф. Масловский, А. Н. Петров, Н. П. Михневич¹⁵⁹.

В конце XIX столетия довольно поучительное сопоставление двух договоров — Сан-Стефанского и Берлинского, подведших итог войны, провел публицист Н. В. Креницын¹⁶⁰.

Поток публикаций по войне 1877—1878 гг. продолжился и после октября 1917 г. Одним из первых с небольшим анализом этой войны выступил А. И. Верховский в своих «Очерках по истории военного искусства в России XVIII и XIX вв.»¹⁶¹. В 1928 г. вышла солидная монография А. А. Свечина «Эволюция военного искусства»¹⁶², в которой одна из глав второго тома посвящена русско-турецкой войне 1877—1878 гг. Автор анализирует в основном проблемы военного характера.

В 1930—1940-е годы появляются публикации Л. С. Еремеева и С. О. Макарова, А. Коленковского и В. Белолипецкого, Н. Н. Яковлева, Ф. Жемайтиса, К. Иванова¹⁶³, в которых привлекаются новые архивные документы, резкий крен делается на классовую обусловленность русско-турецкой войны.

В 1950—1970-е годы выходят содержательные исследования П. К. Фортунатова, В. Д. Конобеева, Н. И. Беляева, Л. Г. Бескровного, В. И. Виноградова, В. А. Золотарева¹⁶⁴ и других, в которых большое внимание уделяется военным действиям, боевому содружеству народов нашей страны с балканскими народами, международной позиции России и ее отношениям с европейскими державами. Особо высокой оценки заслуживают капитальный труд Н. И. Беляева «Русско-турецкая война 1877—1878 гг.» и монография Института военной истории «Русско-турецкая война 1877—1878 гг.» (в составе авторского коллектива В. И. Ачкасов, А. П. Барбасов, В. И. Виноградов, И. И. Ростунов, болгарский ученый И. Митев)¹⁶⁵. Обе эти работы охватывают большой комплекс военных и военно-политических проблем войны.

Привлекая новый фактический материал, Л. И. Нарочницкая¹⁶⁶ в своей книге показывает различные формы помощи России. Это и действия русской дипломатии в защиту балканских народов, и освободительный поход русской армии на Балканы, и широкое общественное движение в России в поддержку славян. В исследовании К. А. Поглубко, а также в книге Д. Б. Мельцера и болгарского историка И. Тончева¹⁶⁷ красной нитью проходит идея связи болгарского освободительного движения с русско-турецкой войной 1877—1878 гг.

Среди отечественных публикаций 1980 — начала 1990-х годов, связанных с последней русско-турецкой войной, следует отметить работы В. М. Хевролиной, В. А. Золотарева, А. П. Барбасова, К. Б. Виноградова¹⁶⁸.

В своем четком обзоре новейшей литературы за 1976—1979 гг. по проблемам Восточного кризиса 70-х годов XIX в. и последовавшей русско-турецкой войны В. М. Хевролина справедливо подчеркивает значительный вклад советских историков в разработку указанных вопросов. В монографиях В. А. Золотарева широко представлены основные проблемы войны в источниковедении и историографии, приведен богатейший статистический материал, иллюстрирующий ее экономические, военные и демографические показатели. В монографии 1991 г. удачно подведены итоги осуществленных до настоящего времени исследований и определены наиболее актуальные направления дальнейшего изучения многообразных проблем последней русско-турецкой войны. Безусловно, спорным в этой работе является утверждение (с. 217), что захват Константинополя и проливов являлся целью Петербурга в войне¹⁶⁹.

В книге А. П. Барбасова, В. А. Золотарева «О прошлом во имя грядущего» живо освещаются традиции боевого содружества русского и болгарского народов, показано развитие военного искусства русской армии, победы которой сыграли решающую роль в завоевании национальной независимости Болгарии, Румынии, Сербии и Черногории.

В исследовании К. Б. Виноградова «Мировая политика 60—80-х годов XIX века» среди других очерков в превосходной научной и увлекательной форме впервые за многие годы проанализирована работа Берлинского конгресса 1878 г., ставшего гигантским компромиссом Англии, России и Австро-Венгрии в результате русско-турецкой войны.

За прошедшие сто с лишним лет по проблемам русско-турецкой войны сложилась обширная зарубежная историография. Интересный фактический материал можно найти в исследованиях Ф. Рюстова, А. Шпрингера, Т. Трота, Ф. Грина, Ф. Грюне, Ф. Морица, Генова Цонко¹⁷⁰ и др.

Особенно непреходящ интерес к проблемам этой войны у турецких историков. Анализу причин войны посвящены работы Ахмеда Мидхата «Достоверные истины», Мехмеда Арифа «Несчастье, постигшее нас», Ахмеда Джевата «Военная история», Ахмеда Джемаля «Оборона Плевны»¹⁷¹ и др. Как выразительно отмечает историк В. А. Золотарев, в большинстве своем турецкие ученые трактуют цели и характер войны, исходя из националистической концепции величия и могущества Османской империи. Участие России в войне однозначно оценивается ими как «нашествие неверных», «посягательство на мусульманский мир». Национально-освободительное движение балканских народов определяется современными турецкими историками как «антиправительственные восстания», «прорусское движение» и т. п., солидарность русского народа с христианским населением Болгарии в его борьбе против турецкого ига считается грубым вмешательством в дела Оттоманской империи.

Но как бы турецкие ученые ни оценивали причины и результаты военных столкновений с Россией, истина состоит в том, что война 1877—1878 гг. была порождением соответствующей исторической эпохи¹⁷². В целом, оценивая результаты более чем столетнего изучения русско-турецкой войны, надо отметить, что многие весьма существенные стороны этого крупного вооруженного столкновения до сих пор остаются в тени, либо же освещаются довольно односторонне. Заслуживают специального исследования и более широкого освещения героические подвиги русских солдат и матросов, действия наших добровольцев во главе с генералом М. Г. Черняевым, боевые дела таких военачальников, как Н. Г. Столетов, П. С. Ванновский, Ф. Ф. Радецкий, М. И. Драгомиров, И. В. Гурко, Э. И. Тотлебен, М. Т. Лорис-Меликов и др. Громадный накопленный фактический материал требует дальнейшего объективного осмысления и всестороннего обобщения с современных позиций, без излишней идеологизации и политизации.

В основу многих книг и статей дореволюционного времени, посвященных среднеазиатской политике самодержавия, была положена концепция, выраженная в «циркулярной ноте» (1864 г.) министра иностранных дел России А. М. Горчакова о «неопреодолимом стремлении правильно организованного государства» распространять свое влияние на соседние территории, где, как считалось, не существовало «твердого порядка».

Книги М. А. Терентьева, М. И. Венюкова, Н. И. Веселовского, В. В. Григорьева, С. В. Жуковского¹⁷³ во многом объясняли и оправдывали колониальные завоевания самодержавия. Острое соперничество в Азии между Россией и Великобританией ярко охарактеризовано в работах М. Грулева, Ф. Ф. Мартенса, А. П. Субботина, М. А. Терентьева¹⁷⁴.

В послереволюционные годы наиболее углубленно история присоединения среднеазиатских территорий была разработана Н. А. Халфиным, М. К. Рожковой, М. Н. Тихомировым¹⁷⁵. В этих работах анализируются социальные, экономические, политические условия в Средней Азии и ее связи с Россией. Решающими мотивами продвижения России на Среднем Востоке авторы считают экономические. В хорошо аргументированной монографии Г. А. Хидоятова¹⁷⁶ довольно вразумительно показана враждебная России политика Англии, которая во что бы то ни стало хотела утвердиться в Средней Азии. Автор убеждает, что главной причиной продвижения России в среднеазиатские ханства было стремление ограничить экспансионистские действия Великобритании в Средней Азии.

Среди зарубежных историков больше всего о политике европейских держав в Средней Азии писали англичане. Британские историки и публицисты Д. Уркхарт, Г. Роулинсон, Дж. Керзон и другие¹⁷⁷ объясняли завоевания Англии надуманной «угрозой Индии» со стороны Российской империи. В своих выводах они ссылались на «завещание Петра I» — фальшивку, впервые появившуюся во Франции во второй половине XVIII в., в которой без всякого основания Петру I приписывались фантастические планы захвата всей Европы, Османской империи, Ирана, Индии и других стран. Некоторые зарубежные историки, признавая отсталость и изолированность Средней Азии от мира, одобрительно отзываются о «порядке и стабильности», принесенных Россией в этот регион¹⁷⁸.

Современные англо-американские и французские историки перешли к многоплановому и более детальному изучению среднеазиатских проблем, политики российской администрации и отношений между народами Средней Азии и России¹⁷⁹.

Пришло время и отечественным исследователям пересмотреть многие ранее устоявшиеся взгляды на политику России в Средней Азии. Была ли «экспансия русского медведя» в незащищенные и бедные среднеазиатские ханства, о чем на разные голоса твердила в свое время «просвещенная Европа»? И что принес русский народ народам Средней Азии: варварство, грабежи или цивилизацию, мир и сотрудничество?

Можно с уверенностью утверждать, что в отечественной историографии существовал постоянный, все возрастающий интерес к изучению политики России на Дальнем Востоке. Среди дореволюционных исследователей по этой тематике было немало выдающихся ученых своего времени, внесших бесценный вклад в мировую науку.

Богатством содержания отличаются труды известных ученых А. Корсака, И. Бичурина, бывшего русского консула в Китае и исследователя И. Захарова, статьи и очерки о русско-китайской торговле К. Скачкова, книги публициста и ученого М. И. Венюкова, юриста и историка Ф. Ф. Мартенса¹⁸⁰. Например, А. Корсак дал подробный обзор сношений между Россией и Китаем с 1689 по 1854 г. Сочинения И. Бичурина проникнуты глубоким уважением к высокой культуре Китая и его народу.

Остро и верно отражали в своих статьях, очерках и сборниках вопросы дальневосточной политики И. Барсуков, А. Я. Максимов, М. П. Федоров, П. Головачев, И. К. Можайский, Н. В. Богоявленский, В. Мельников, В. С. Кадников¹⁸¹ и др.

Книга умеренно-либерального публициста Максимова «Наши задачи на Тихом океане» выдержала с 1894 по 1901 г. четыре издания. В своих политических этюдах автор изложил краткие обзоры отношений России на Крайнем Востоке с Китаем, Японией, Кореей и Англией.

В советский период важную роль в разработке вопросов дальневосточной политики оказало издание «Истории дипломатии» (под ред. академика В. П. Потемкина), содержащей общий анализ международных отношений и изучаемого периода (главы члена-корр. АН СССР В. М. Хвостова).

В исторической литературе выделяются работы П. И. Кабанова и А. Л. Нарочницкого¹⁸². В книге Кабанова «Амурский вопрос» показано значение заселения Восточной Сибири для подготовки воссоединения Приамурья с Россией и включения ее в состав Южно-Уссурийского края. Исследование внесло значительный вклад в дипломатическую историю вопроса и обоснование исторических прав России на эти земли.

Досконально разбирает вопросы дальневосточной политики России академик А. Л. Нарочницкий в своем фундаментальном исследовании «Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке. 1860—1895». На основе солидного документального материала в книге раскрываются отношения России с Китаем, Японией, Кореей, западноевропейскими державами, США на Дальнем Востоке¹⁸³.

Весомый вклад в изучение внешней политики России в этом регионе представляет коллективная монография «Международные отношения на Дальнем Востоке»¹⁸⁴. В первой книге этого обобщающего труда (авторы — А. Л. Нарочницкий, А. А. Губер, М. И. Сладковский, И. Я. Бурлингас) собраны важные сведения за период с XVI в. до 1917 г. и намечены основные тенденции политики России с ее дальневосточными соседями: с Китаем, Японией, Кореей. Довольно подробно в книге проанализированы дальневосточные отношения России с США и Англией.

Вышедшее в свет в 1974 г. учебное пособие Р. В. Макаровой учитывает исследовательскую работу историков в области дальневосточной политики России 50—60-х годов XIX в.¹⁸⁵ Некоторые особенности англо-русских противоречий на Дальнем Востоке показал в своей монографии Н. П. Клименко¹⁸⁶.

Исследование русско-японских отношений наиболее полно осуществлено учеными-востоковедами Э. Я. Файнбергом и Л. Н. Кутаковым¹⁸⁷. Если Файнберг рассматривает отношения между странами в 1697—1875 гг., то Кутаков — с XVIII до начала XX в. Оба автора подробно останавливаются на усилиях российской дипломатии, направленных на установление контактов, торговых и политических отношениях с официальными кругами Японии.

Многие аспекты русско-американских отношений рассмотрены в трудах С. Б. Окуня, М. М. Малкина, Т. М. Батуевой, Г. П. Куропятника, Н. Н. Болховитинова¹⁸⁸. Высочайшую оценку заслуживают работы члена-корреспондента РАН Н. Н. Болховитинова, посвятившего проблемам русско-американских отношений более 30 лет неустанного подвижнического труда. Занимаясь историей продажи Аляски, ученый убедительно доказал необходимость этой сделки между Россией и США. В противном случае Русская Америка могла бы отойти к США бесплатно.

Дальневосточная политика России широко отражена в работах таких зарубежных авторов, как Е. Ровенштейн, К. Маркс, Ф. Энгельс, С. Новаковский, Г. Стайгер¹⁸⁹.

Продажа Аляски описана в книгах В. Фэрара «Присоединение Русской Америки к Соединенным Штатам» и А. В. Шилса «Покупка Аляски»¹⁹⁰.

В 1991 г. вышел первый том обширного исследования профессора Канзасского университета Нормана Сола¹⁹¹, в которой он скрупулезно анализирует российско-американские отношения за период 1763—1867 гг. Хотя во многом американский историк идет по следам изысканий Н. Н. Болховитинова, тем не менее его содержательная работа вносит большой вклад в изучение проблемы многосторонних отношений России и США.

Перечень основных публикаций, посвященных дальневосточной политике правительства Александра II, показывает ряд пробелов отечественной исторической литературы. По всей видимости, прежде всего требуются комплексные исследования, рассматривающие все основные проблемы отношений России на Дальнем Востоке с ведущими державами мира и тихоокеанскими государствами.

Особо нуждаются в дополнительном исследовании торгово-экономические и культурные связи России с Китаем и Японией.

В дореволюционной историографии Польское восстание 1863 г. обстоятельно освещено в работах Н. В. Берга, корреспондента «С.-Петербургских ведомостей», историков С. С. Татищева и Б. Б. Глинского¹⁹².

Берг пытается исторически к психологически объяснить сложные отношения между русскими и поляками на протяжении последних веков. Он показывает ежегодные посещения Польши Александром II с 1856 по 1860 г., подробно описывает драматические события в Варшаве с начала 1861 г., приводит массу интересного фактического материала, говорит о руководстве и движущих силах восстания. Несмотря на участие в восстании крестьянства, Берг считал, что движущими силами мятежа были лишь городские слои населения, отчасти представители шляхты. Руководство восстанием на местах, по его мнению, принадлежало выходцам из средней и мелкой буржуазии. Автор осуждает жестокости как со стороны инсургентов, так и со стороны царских войск.

Берг показал также попытку переправить отряд добровольцев из Англии в один из пунктов балтийского побережья.

Татищев последовательно раскрыл ход подготовки, проведение мятежа и его последствия, много внимания уделил переписке Александра II с наместниками в Царстве Польском — М. Д. Горчаковым, К. К. Ламбертом, А. Н. Лидерсом, великим князем Константином Николаевичем.

Глинский привел данные о военном заговоре в Западном крае, Польском восстании 1863 г., обращении польских революционеров к редакции «Колокола», фабрикации царской грамоты в Казани, описал деятельность М. Н. Каткова в «Московских ведомостях», настроения в правительственных сферах.

Ряд проблем восстания 1863 г. нашли освещение в работах либеральных историков В. Д. Спасовича, А. А. Корнилова, 3. Ленского¹⁹³.

Каждый из них высказал свою точку зрения на восстание. Например, Спасович, признавая национальный характер восстания и главное значение в нем аграрного вопроса, основной движущей силой мятежа считал «польский романтизм».

3. Ленский охарактеризовал восстание как мещанское, руководство в котором принадлежало выходцам из буржуазии¹⁹⁴.

В советское время Польское восстание привлекло внимание целого ряда историков. В числе первых появились работы С. Агурского и М. Н. Покровского¹⁹⁵. Агурский показал в своей книге восстание 1863 г. на территории Белоруссии, приведя в приложении документы на русском и польском языках. Покровский назвал Польское восстание 1863 г. «политической мелкобуржуазной революцией» и изобразил его в виде небольшой вспышки — «легкой войны»¹⁹⁶.

В 1940—1950-х годах в печати появились исследования М. В. Миско, С. Н. Драницына, В. Н. Кондратьевой, А. Я. Манусевича, И. С. Миллера, И. М. Белявской, М. Найдёнова, У. А. Шустера¹⁹⁷ и др. В них более глубоко, с позиций господствующей классовой точки зрения рассматривались отдельные проблемы восстания 1863 г.

Накопленный ранее материал позволил в 1960-х годах создать сравнительно подробную историю восстания в монографиях М. В. Миско, А. Ф. Смирнова, Г. П. Марахова, В. А. Дьякова, И. С. Миллера¹⁹⁸ и др.

Польское восстание 1863 г. нашло отражение и в зарубежной историографии.

Уже в 60-х годах прошлого столетия появились работы немецкого историка Т. Штрэттера и английского ученого Е. Сатерленда¹⁹⁹.

Наиболее полное описание истории восстания среди зарубежных авторов дали поляки. Выдающийся польский историк В. Смоленьский, писавший под псевдонимом В. Грабеньский, в 1910 г. воспроизвел историю восстания 1863 г., его подготовку и последствия²⁰⁰.

В 1950—1960-х годах восстание 1863 г. фундаментально исследовали польские ученые С. Киневич, П. Лозовский и 3. Мийнарский²⁰¹.

И хотя Польское восстание 1863 г. неплохо отражено в международной историографии, это не значит, что все вопросы его исчерпаны. В дальнейшем объективном исследовании нуждаются причины, ход, движущие силы и последствия восстания, позиция общественности разных стран того времени, характеристики инсургентов, участников подавления и др.

Первыми историками революционного движения 60—70-х годов XIX в. были сами участники его. Начало осмысления опыта революционной борьбы было заложено в трудах А. И. Герцена, Н. П. Огарева, Н. Г. Чернышевского. Большое число оппозиционных материалов напечатано в «Голосах из России» (с 1856), в «Полярной звезде» (с 1855), в «Колоколе» (с 1857). Среди них материалы о бездненском деле, о студенческих волнениях 1861 г. Заслуживают особого внимания статьи Герцена исторического, обзорного характера, такие как «Новая фаза русской литературы», «VII лет», «Еще раз Базаров»²⁰². В последующем интересующая нас тема разрабатывалась в сочинениях А. М. Скабичевского, А. Л. Волынского, М. П. Драгоманова²⁰³.

Сотрудник «Отечественных записок», критик и историк литературы Скабичевский в своих «Очерках» справедливо выступил против авторов, стремившихся отождествить воззрения Герцена и славянофилов. В 1874 г. его очерки были уничтожены цензурой и вошли впоследствии в собрание сочинений под названием «40 лет русской критики».

Литературный критик и искусствовед Волынский (наст. фамилия — Флексер) с начала 90-х годов в серии статей в журнале «Северный вестник» резко критиковал Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Михайловского. После Белинского в их идеях он видел только «какой-то странный бред публицистических недоразумений»²⁰⁴. В 1896 г. статьи были собраны в его книге «Русские критики».

Публицист и этнограф Драгоманов, находясь в основном в эмиграции, позволял себе критическое отношение к политике александровского царствования, к деятельности либералов, а также к представителям революционного крыла — Герцену, Чернышевскому, Бакунину.

В 80-х годах появился обстоятельный очерк С. С. Татищева «Социально-революционное движение в России»²⁰⁵, последовательно излагающий события и факты оппозиционной жизни. В 1880 г. публицист А. П. Малыпинский в «Обзоре социально-революционного движения в России» утверждал, что революционная пропаганда явилась не результатом влияния идей социализма, пришедших извне, а следствием разложения общества, «потерявшего свое равновесие»²⁰⁶. В 80-х годах появляются и первые марксистские работы Г. В. Плеханова, посвященные истории и критике народнического революционного движения, а также некоторым вопросам идейно-политического движения 40— 60-х годов, особенно взглядам Чернышевского²⁰⁷.

Одним из первых (1881) посвятил «хождению в народ» несколько страниц своей книги «Подпольная Россия» революционный народник С. Степняк-Кравчинский²⁰⁸. Он показал влияние политической эмиграции, Интернационала и Парижской коммуны на представителей интеллигенции России, раскрыл взаимодействие западноевропейского и русского социалистического движения.

Публицист Н. П. Голицын в своей истории социально-революционного движения в России (1887) считал, что русская политическая эмиграция, «цюрихские революционеры», снарядили целую армию глашатаев и наставников по бакунинскому завету «в леса и народ». Но народ устоял, подчеркнул он, не послушался корифеев революционной эмиграции²⁰⁹.

В 90-х — начале 900-х годов наблюдается заметный рост изданий различного характера и масштаба по отдельным темам революционных выступлений в пореформенный период, а также об идейных вдохновителях этого движения.

В это время публикуется целый ряд работ В. И. Ленина, где он определил главные черты «первых русских социалистов» («Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?»), дал свою характеристику пореформенной эпохи («Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве») и утверждал, что именно марксисты являются верными хранителями и продолжателями традиций передовых шестидесятников' («От какого наследства мы отказываемся?»)²¹⁰.

В годы первой русской революции Ленин развивает свои взгляды на народничество. В статье «О народничестве» он убежденно пишет: «Крестьянская демократия — вот единственное реальное содержание и общественное значение народничества»²¹¹.

Один из видных идеологов народничества П. Л. Лавров в 1895 г. в Женеве издал книгу «Народники-пропагандисты», в которой обстоятельно показал роль и влияние политической эмиграции на «хождение в народ»²¹².

В 1905 г. легальными в России стали имена А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, М. Л. Михайлова, братьев Н. А. и А. А. Серко-Соловьевичей, Н. В. Шелгунова и других революционеров. Были опубликованы сочинения Герцена, Чернышевского, следственные материалы, переписка, мемуарные источники, документальные сборники по истории революционного движения.

В 1909 г. довольно подробно «хождение в народ» было изложено в книге либерального историка Л. Барриве «Освободительное движение в царствование Александра второго». В работе отмечается наличие элементов организованности в движении разночинцев и единство целей его участников²¹³.

Богатый фактический материал о правительственной политике и революционном экстремизме содержит книга крупного либерального историка А. А. Корнилова «Общественное движение при Александре II»²¹⁴. В книге «легального марксиста» В. Я. Богучарского (основной из литературных псевдонимов историка В. Я. Яковлева) «Активное народничество семидесятых годов» (1912) приведен обстоятельный анализ основных идейных течений революционной мысли. Как отметил Б. С. Итенберг, автор допустил принципиальную ошибку: он сблизил идеологию революционного народничества со славянофильством²¹⁵.

В 1913 г. появилась уже упоминавшаяся книга историка публициста Б. Б. Глинского «Революционный период русской истории. 1861—1881 гг.», в которой автором собран обильный материал.

В первые годы советской власти по интересующей нас теме публикуются работы Ю. М. Стеклова, В. И. Невского, М. Н. Покровского²¹⁶. К сожалению, ничего существенного эти авторы не внесли в историю революционного движения 60—70-х годов.

В 1929 г. вышла книга Феликса Кона «История революционного движения в России»²¹⁷, в которой автор сделал ряд важных обобщений о «хождении в народ». В частности, он указал, что помимо воли участников «хождения в народ» стихийно создавалась «своеобразная организация».

В следующем году М. Поташ в книге о народническом социализме проанализировал идейные предпосылки и значение «хождения в народ» в развитии программных и тактических установок народников²¹⁸. С середины 1930-х годов под влиянием культа личности Сталина разработка темы народничества по существу была приостановлена и заменена негативными, односторонними оценками.

После XX съезда КПСС (1956) вновь началась активная исследовательская работа в области народничества. За ее разработку принялись не только историки, но и литературоведы, философы и экономисты. Свою роль сыграли и проведенные в октябре 1959 г. дискуссии в МГУ, на страницах журналов «Вопросы литературы» и «Истории СССР».

Оживление в исторической науке породило многообразие форм публикаций — от книг и статей до авторефератов диссертаций и тезисов различных конференций. Для работ, опубликованных в конце 1950-х и в 1960-х годах, присущи во многом качественно новая направленность исследования, многоплановость и сложность рассматриваемой проблемы.

Особого внимания из них заслуживает книга Ш. М. Левина «Общественное движение в России в 60—70-е годы XIX века»²¹⁹, явившаяся итогом многолетнего труда автора. В работе рассматриваются практически все основные идейные течения в русском обществе и правительственном лагере на протяжении двух пореформенных десятилетий. Находясь на железных рельсах классового подхода, Левин всемерно прославлял террористов-народников, раскалывавших общество, разжигавших ненависть к существовавшему строю. К числу достижений он относил и резкую оппозиционность социально-революционного народничества русскому либерализму. Автор «пел дифирамбы» экстремистам, их верности идее насильственного ниспровержения самодержавия, нисколько не задумываясь, к чему это вело, закрывая глаза на предпринимаемые в стране широкие реформы во всех сферах жизни общества.

Примерно в таком же стиле написана брошюра Р. В. Филиппова «Первый этап «хождения в народ (1873—1874)»²²⁰, в которой показаны попытки народников найти «организующие начала движения» и рассказывается об их пропаганде в некоторых районах России.

С тех же позиций, вместе с тем глубоко и аргументированно, показывает народнические кружки и «хождение в народ» в 70-х годах XIX в. Б. С. Итенберг в своей книге «Движение революционного народничества», вышедшей в 1965 г.²²¹

Революционное движение 60—70-х годов XIX в. нашло свое отражение и за рубежом.

Вскоре после первых покушений на Александра II видный английский буржуазный журнал «Фортнайтли Ревью» опубликовал обширную статью русского писателя и журналиста П. Боборыкина «Нигилизм в России». Считается, что это была первая попытка в английской печати более глубоко проанализировать начавшееся в России движение разночинцев²²².

В 1883 г. немецкий либерально-буржуазный профессор Базельского университета Альфонс Тун в книге «История революционных движений в России», показав события 60-х годов, основное внимание посвятил революционному движению народнического и народовольческого периода²²³. Интересно, что у Чернышевского он отрицал всякие оригинальные идеи «в социально-экономической области», считая его «демократом и социалистом в смысле школы Сен-Симона и Фурье»²²⁴.

Итальянский историк Франко Вентури в 1952 г. напечатал свой капитальный труд «Русское народничество»²²⁵, в котором рассмотрел революционно-демократическое движение в России с начала зарождения русского утопического социализма до 1881 г. включительно. Автор провел добротный анализ теоретических источников русского крестьянского социализма. Вместе с тем, «народники нигде не смогли вызвать бунт или мятеж, — подчеркивает профессор Вентури. — Повсюду крестьяне слушали этих необычных странников с изумлением, удивлением, а иногда с подозрительностью»²²⁶.

В 1955 г. в Голландии вышла книга Д. Майера «Знание и революция. Русская колония в Цюрихе», в которой автор оценил народничество как чисто интеллектуальное движение²²⁷.

Преподаватель Варшавского университета М. Ваврикова в 1963 г. напечатала свою монографию «Революционное народничество семидесятых годов XIX века», где проанализировала историю революционного народничества с середины 50-х годов до конца 1878 г.²²⁸

Ряд англо-американских историков не сомневается в объективно отрицательной роли революционных демократов. Нет сомнения, пишет Б. Пейрс, «они никогда не были способны ни на что, кроме вреда для России». А в ореоле революционеров повинно само правительство, своими неумелыми действиями превращавшее их в героев²²⁹.

Английский исследователь Д. Броуэр в своем труде (1975) дал достоверную оценку влияния системы просвещения России на формирование революционной молодежи²³⁰. М. Партридж предложила хорошо аргументированную трактовку развития революционной деятельности А. И. Герцена²³¹.

Краткий обзор историографии революционного движения 60—70-х годов XIX в., усложнение идеологических и познавательных задач убеждают, что объективное, научное разрешение сложной проблематики общественного движения в пореформенной России требуют дальнейшего беспристрастного, комплексного их изучения в тесной связи с другими вопросами без вульгарных и примитивных извращений.