Александрийская гемма

Глава одиннадцатая САЛОН НА МАЛОЙ БРОННОЙ

Весть о таинственном происшествии в деревне Веретенниково, соответствующим образом препарированная стоустой молвой, потрясла и без того пылкое воображение вдовы академика Рунге. Гости, обычно собиравшиеся у Дины Мироновны по четвергам, внесли немалую лепту в сотворение очередной сенсации, взволновавшей многочисленных любителей пустозвонных чудес. Собственно, именно эта, не охваченная заботой демографов, категория населения и составляла основной костяк весьма разношерстной компании, облюбовавшей для еженедельных сборищ просторную квартиру на Малой Бронной. Не следует полагать, однако, что вокруг шестидесятисемилетней вдовы, сохранившей благодаря поистине героическому подвижничеству известную привлекательность, клубились сплошь доморощенные экстрасенсы и йоги. Ничуть не бывало. Серый солидный дом довоенной постройки с подвальными помещениями и черным ходом, каких уж немного сохранилось в Москве, привлекал и публику более чем достойную. В подворотню, ведущую прямехонько к подъезду Дины Мироновны, слывшей не без основания тонкой кулинаркой, хаживали и солидные ученые мужи, и писатели, и корифеи медицины. Впрочем, большинство составляли все-таки лица иного плана: блиставшие дорогими туалетами модные парикмахерши и массажистки, могущественная властительница стола заказов близлежащего гастронома и, разумеется, бойкие молодые люди скромных, а то и вовсе не определенных занятий. Всех их объединяла фанатичная приверженность любому модному поветрию, будь то летающие тарелки, Бермудский треугольник или же махатмы — мудрецы гималайских вершин.

Надо ли говорить, что Дина Мироновна жгуче ощущала свою особую причастность к загадочному событию. Она не только лично знала того, о ком с таким жадным апломбом судачили теперь в косметических кабинетах и химчистках, но даже пользовалась его лечебными рекомендациями. Сама судьба звала ее выйти на авансцену. Справедливо рассудив, что отрывочных воспоминаний о безвременно почившей супруге Георгия Мартыновича, с которой она столь опрометчиво ухитрилась на старости лет раздружиться, надолго не хватит, хозяйка салона приступила к решительным действиям. Узнав от состоявшего при ее особе сорокапятилетнего недоросля и адепта учений Востока Валерочки, что в дачной истории определенно не обошлось без философского камня, она принялась наводить на сей счет подробные справки.

Постижение нового символа веры шло заведенным порядком. После нескольких консультаций у единомышленников Дина Мироновна окончательно уверилась в том, что древняя и порядком забытая всеми алхимия является чуть ли не последним достижением человеческой мысли, вроде сыроедения и лечения по телефону. Она всегда была особенно чутка к новейшим веяниям. Скорее всего в силу того, что не приходилось преодолевать старые заблуждения. Полученное на заре юности незаконченное среднее образование в счет не шло, а более ничему, удачно выскочив замуж за весьма зрелого к тому моменту академика, Дина Мироновна не научилась.

С помощью последнего академического справочника, который по старой памяти продолжал высылать знакомый референт, ей удалось разыскать самых ведущих химиков. Однако, к великому ее удивлению, все они чуть ли не с хохотом открестились от философского камня. Заподозрив, будто от нее скрывают что-то необыкновенно секретное, энергичная вдова спустилась на уровень членов-корреспондентов. Здесь ей повезло чуточку больше. Один из опрошенных в алфавитном порядке ученых выбранил Дину Мироновну за легковерие и посоветовал связаться с кем-нибудь из специалистов по истории науки.

Оторвав от дел великое множество абсолютно незнакомых людей, она получила, наконец, номер телефона Гордея Бариновича, единственного в стране знатока волнующего ее предмета. Готовясь завлечь в свои сети исследователя средневекового чернокнижья, не подозревавшего о том, какие тучи сгущаются над его головой, Дина Мироновна терпеливо собирала агентурные данные. Вскоре ей уже было известно, что Баринович защитил кандидатскую по химии, а докторскую по философии, что он в довершение всего пишет стихи, а в позапрошлом году опубликовал потрясающе интересную книгу.

Такой человек не может не откликнуться на призыв, решила она, хотя уговорить его будет, по-видимому, непросто. Во-первых, одержим работой, во-вторых, отец троих ребятишек и домосед, в-третьих, до неприличия принципиален. Но нашлись и обнадеживающие моменты: любит покушать и по наивности откликается на самую откровенную лесть. С такими шансами можно было смело играть.

Следующей жертвой массированной обработки намечалась Наташа Гротто. Не сумев залучить ее в прошлый раз, Дина Мироновна не отчаивалась. Мудро умалчивая об истинной причине своих домогательств, продолжала с удвоенным рвением уламывать непокорную. Разве их не связывали узы пусть дальнего, но все же родства? Или не она играла с Талочкой, когда та еще пешком под стол ходила? Помнила ее папу и маму, бывала в доме Георгия Мартыновича?

Нет, шалишь, когда Дине Мироновне что-то втемяшивалось, то она шла до конца. Ее терпеливая, липко обволакивающая настырность действовала почти гипнотически.

Ни давно прирученная Наташа Гротто, воспринимавшая свою семиюродную тетку как неизбежное зло, ни даже Баринович, слывший вдобавок ко всему неуживчивым грубияном, не решились на открытый бунт. Пусть не в тот четверг, как первоначально намечалось, а лишь на следующем приеме, но они были поданы к столу, вместе с заливной рыбой и жареной уткой.

В силу деликатности ситуации гости званы были с особым разбором. За овальным павловским столом, сервированным старинным фарфором и тяжелым хрусталем с неизвестными вензелями, собрались самые избранные. Каждый прибор был обозначен отпечатанной на машинке карточкой. Правое от себя место хозяйка предназначила Бариновичу, левое — как обычно, Валерочке. Наташу усадили по другую сторону — между бодрячком-гляциологом и тоже весьма почтенным писателем-фантастом Тугановым. И тот, и другой оказались личностями весьма примечательными. Глазырев хоть и считался в своей области крупным авторитетом, но известность снискал не столько исследованиями по физике льда, сколько научно-популярными публикациями насчет электромагнитной природы биополя. Широкие массы телезрителей знали его как завзятого моржа и приверженца талой воды, будто бы предупреждающей в силу особой структуры развитие многих иммунных болезней. В Наташином кругу такие вылазки за грань узкой специализации справедливо считались дилетантскими, но факт был налицо: восьмидесятилетний старикан исправно потягивал водочку и отпускал игривые комплименты.

Что же касается фантаста, то с ним вообще все было предельно ясно. Добиться известности ему помогли исключительно инопланетяне. Стоило где-нибудь мелькнуть хотя бы тени загадки, как Туганов уже был тут как тут с готовым рассказом-гипотезой. Судя по всему, его не слишком заботило, о чем конкретно шла речь: о свершениях великих цивилизаций прошлого или последних завоеваниях научно-технической мысли. Его отмычка подходила к любым замкам. И египетские пирамиды, и полученные на ускорителях первые античастицы становились отправной точкой для фантастических спекуляций. Даже в детородных органах, гипертрофированно начертанных доисторическим художником на скалах в Сахаре, он ухитрился увидеть детали скафандра. Корзины на головах африканок, которые и по сей день предпочитают такой способ носки, он принял за гермошлемы с антеннами. О зареве в небе Петрозаводска и говорить не приходится. Писатель обрушил на голову доверчивой публики армаду космических кораблей. Приходится признавать, что многие попадались на его удочку.

Наташа невольно улыбнулась, вспомнив негодующее опровержение по сему поводу в научном журнале. В сравнении с тиражами газет, восторженно превозносивших тугановские откровения, это была капля в море. Дина Мироновна, во всяком случае, ничего подобного не читала, хотя вести о постоянно возникавших вокруг Туганова скандалах докатывались и до нее. Она даже попробовала установить истину, но успеха не имела, потерпев временное поражение в попытке зазвать заклятого недруга и оппонента Туганова. По мысли Дины Мироновны, столкновение двух знаменитых писателей могло прославить ее салон. Ведь что там ни говори, а самую стойкую память оставляют о себе все-таки склоки.

Ужин на первых порах протекал довольно скованно. Баринович, о котором каждому было что-то нашептано, определенно не торопился явить себя во всем интеллектуальном блеске. Зато много и жадно ел, усердно запивая вином, белым и красным, без разбора. Ни на писателя, ни на философа он никак не походил. Наташа сперва было приняла его за борца или штангиста. Низко посаженная голова, сидит, набычившись, и стрижка короткая, и манеры опять же…

Не спешили развязать языки и остальные гости, ожидавшие, очевидно, сигнала. Так, перебрасывались незначительными замечаниями по большей части гастрономического характера. Глазырев, например, похвалил сациви, подложив Наташе побольше орехового соуса с зернышками граната, а фантаст обнаружил недюжинную эрудицию по части солки грибов. Пожилая дама в лиловом, отделанном кружевами платье, о которой было известно, что она экстрасенс, задумчиво ковыряла вилкой. Бородач-художник, работавший под Лактионова, не обращая внимания на соседей, напористо ухаживал за хорошенькой кассиршей из гастронома «Диета», и это ей определенно нравилось. Загадочно улыбаясь, Люси, как все ее называли, не забывала налегать на острые закуски и украдкой поглядывала на скучающего додекафониста в смокинге. Модный композитор, чья космически бесстрастная музыка холодно изливалась квантованными импульсами из скрытых динамиков, вообще не раскрыл рта, отрешенно катая хлебные шарики. Что-то определенно разладилось в механизме застолья. Общая беседа никак не завязывалась. Даже балаболка Валерочка ограничился лишь одним плоским, не к месту пересказанным анекдотом и примолк, нервно вздрагивая, когда Дина Мироновна неожиданно кидалась в кухню, откуда долетало благоухание шипящего жира.

Окончательно успокоившись насчет протекающего в духовке процесса и возвратившись к столу, хозяйка наконец оценила создавшуюся ситуацию. Самое время было выправлять положение. Приступать впрямую, однако, не годилось из-за риска задеть племянницу, которую и без того еле удалось вытащить. Требовалось во что бы то ни стало встряхнуть Бариновича, который — и это начинало серьезно тревожить — чем больше пил, тем глубже замыкался.

— Ваша книжка про это… средневековье для меня целый мир! — Дина Мироновна томно возвела очи, искусно передвинув бутылку композитору, потягивавшему исключительно боржоми. — Это вообще моя настольная книга. Вы действительно так любите алхимию?

— Обожаю, — промычал Баринович, не переставая жевать. — Где вам удалось раздобыть каперсы? Сто лет их не видел.

— А вот и удалось! — Дина Мироновна кокетливо засмеялась. — Ну, так расскажите же нам, расскажите… — Она капризно выпятила полные губы, украдкой сдувая прилепившуюся к вишневому бархату крошку. — Мы умираем от любопытства.

— Расскажите! — решительно тряхнув сапфировыми сережками, поддержала хозяйку косметичка Альбина, о которой было известно, что она состоит в тесных отношениях с самим Протасовым, всемогущим директором близлежащего гастронома.

— Право не знаю. — Баринович покончил с куском осетрины и с некоторым сожалением покосился на остатки желе. — Вас интересует какой-то определенный вопрос?

— Некоторые аспекты действительно приобретают известную значимость, — невнятно промямлил Глазырев, — в определенном ракурсе.

— Это в каком же? — сыто прищурясь, спросил Баринович, не испытывая особого пиетета к чужим рангам и титулам.

— В медицинском хотя бы, — уточнил Глазырев, садясь на своего конька, чем немало порадовал хозяйку. — Мы переживаем период вновь пробудившегося интереса к воззрениям древних на первопричину недугов. Я давно говорю, что не болезни надо лечить, а человека. Организм мудр. Нужно лишь помочь ему мобилизовать на борьбу весь комплекс защитных средств.

— Верно сказано! — бранчливо встрял писатель, которому изрядно поднадоели подобные разглагольствования. — Я про другое хочу спросить. — Он тяжело и настороженно глянул на Бариновича из-под насупленных бровей. — Вы знакомы с «Утром магов» Повеля и Бержье?.. Вашей книги я, простите, не читал.

— Знаком. — Баринович кивнул, силясь надеть на вилку ускользающую маслину.

— И ваше отношение? Меня интересует раздел, где говорится о ядерном катализаторе?

— Чушь. — Баринович устало поморщился.

— Это почему же, позвольте спросить? — негодующе взвизгнул Туганов. — Ведь Бержье описывает то, что случилось с ним лично! Не с чьих-то там слов! Нет-нет, давайте разберемся!

— Чего уж тут разбираться, если заведомое вранье? — Баринович тоже повысил голос. — Философского камня не было, нет и быть не может, а ядерный катализатор, тайной которого якобы владели в средние века, нонсенс.

— Но вы ведь признались, что обожаете? — стремясь внести разрядку, Дина Мироновна игриво погрозила мизинчиком.

— Так смотря в каком смысле. Во-первых, это мой хлеб, а во-вторых, интереснейшее поле для исследования. Почти нетронутое притом. И именно по той простой причине, что мне выпало счастье его обрабатывать, я особенно болезненно воспринимаю измышления шарлатанов, вроде Бержье. Наука раз и навсегда отодвинула алхимию в область теней. И нечего воскрешать то, что заведомо мертво. — Баринович сердито засопел и решительно придвинул к себе остатки салата.

— Не спешите отрицать, не спешите, — с улыбкой тайной осведомленности предостерег Валерочка. — Кибернетику с генетикой тоже отрицали, а чем это кончилось?

— Вот именно! — Туганов значительно прокашлялся в кулак. — Послушать иных узких специалистов, так ничего замечательного в мире не было и нет — никаких тайн, никаких загадок. Они вечно готовы пресечь стремление человека к звездам, на корню раздавить самую способность мечтать.

— Мечтать о чем? О том, что заведомо невозможно? Но это пустые бредни, а выдавать желаемое за действительное — обман, — невозмутимо отпарировал Баринович.

— Я с вами полностью солидарна, — поддержала Наташа, раздражаясь уже самой близостью клокотавшего гневом вздорного старикашки. — Люди настолько заморочены всяческими спекуляциями, что не отличают уже, где правда, где ложь. Все принимается на веру: маленькие зеленые человечки, гуманоиды всякие, которых выдают то за пришельцев, то за снежного человека, экстрасенсы…

Идет расследование обстоятельств загадочного исчезновения профессора-химика Георгия Мартыновича Следователь прокуратуры Гуров и сотрудник угрозыска Люсин устанавливают у что профессор увлекался опытами по расшифровке старых, позабытых лекарственных рецептов. Этим и объясняется взрыв на даче в день исчезновения Георгия. Кроме того, они узнают, что в этот же день профессор взял из сберкассы большую сумму денег. Гурову кажется, что здесь не обошлось без участия домработницы Аглаи Степановны: ведь именно ей Солитов завещал дачу и деньги.

Продолжение. См. «Огонек» №№ 1–6.

Вы и в экстрасенсов не верите? — поразилась женщина в лиловом платье, обласкав Наташу улыбкой мудрого всепрощения. — Спросите вашу тетю, она вам кое-что объяснит.

— Не обижайтесь, Дианочка, — поспешно пришла на помощь хозяйка. — Талочка просто увлеклась в своем полемическом задоре… Однако я на минуточку должна отлучиться, прошу извинить. Главное — без меня ничего не рассказывайте! — И она поспешно умчалась на кухню, откуда вскоре донеслись грохот и лязг раскаленных противней.

Готовый было вновь разгореться спор приостановило торжественное шествие Дины Мироновны. Пылая от кухонного жара и гордости, она внесла круглое блюдо, на котором дымилась туго набитая и обложенная печеными яблоками утка.

— Боюсь, что немного сыровата! — пожаловалась хозяйка.

— Сейчас посмотрим. — Диана Сергеевна повелительно выпростала из-под кружев жилистые руки. — Давайте сюда!

— Поразительно! — ахнула заранее потрясенная Альбина.

Второпях очистили место на скатерти, прибирая и складывая опустевшую посуду, и над вызывающе румяной утиной грудкой нависли чуткие ищущие пальцы экстрасенсорной женщины. Наташа изумленно ахнула и поспешно потупилась, пряча глаза. Ее душил смех. Поражала не столько сама сцена священнодействия, сколько оказанное ею воздействие. Особенно на Бариновича. Багроволикий, с отпавшей челюстью, он напоминал обиженного ребенка, которому ни за что ни про что-дали подзатыльник. Известное удивление выразил и художник, не принадлежавший, очевидно, к узкому кружку посвященных.

— Чего это она? — Он вопрошающе тронул свою даму за локоток, следя за пассами Дианы Сергеевны. — Игра, что ли, такая?

— Готова? — впервые за весь вечер раскрыл рот композитор, чем навлек на себя мимолетное внимание. — В самый раз?

— В самый, — подтвердила Диана Сергеевна, роняя руки. — Вы удивительно вовремя, милочка. — Она устало улыбнулась хозяйке. — Еще чуть-чуть, и мясо бы стало подсыхать.

— Я очень рада! — Дина Мироновна послала приятельнице воздушный поцелуй. — Какая вы все-таки душка!

— И что? — К Бариновичу наконец вернулся дар речи. — Она действительно видит, чувствует? — Потянувшись к Наташе, он грузно навис над столом. — У жареных уток, значит, тоже есть биополе?

Наташа лишь красноречиво взыграла очами.

— Утку должен разрезать Архип Михайлович, — попросила Дина Мироновна, торжественно вручая Глазыреву выгнутые серпом ножницы. — В наказание за вашу противную диету. Может, сделаете сегодня исключение?

— И не уговаривайте! — Он ловко прижал утиное крылышко специальной вилкой. — Ни-ни! А разрезать могу. Отчего не подсобить? — И с хрустом вгрызся в костяк.

— Ишь ты! — бесхитростно восхитился художник. — В самой поре!

Крыть было нечем. Запеклось действительно образцово, к вящей гордости Дины Мироновны за свой кулинарный опыт и феноменальный, поистине рентгеновский дар подруги.

— Удалось на славу! — подтвердил Глазырев, виртуозно разделывая истекающую соком птицу. Оделив каждого облюбованным куском, он взял себе на тарелку лишь одно яблочко, менее остальных забрызганное жиром.

— Вы хоть поешьте как следует! — наказала хозяйке ясновидящая Диана. — А я вам пока сосудики помассирую.

Столь сложную и недоступную современному уровню медицины операцию она провела в завидном темпе, не выпуская при этом утиную ножку. И даже не смотрела на разомлевшую пациентку, справедливо полагая, что излученный флюид сам доберется, куда надо.

— Уже ощущаете? — спросила она, обглодав косточку и вытирая губы бумажной салфеткой.

— Какое блаженство! — разнеженно прошептала Дина Мироновна, откидываясь на спинку стула. — Прямо как на свет народилась!

— Потрясающе, — деликатно жуя, оценил композитор.

— Нет, господа рационалисты! — Туганов торжествующе постучал по столу костяшками заметно усохших пальцев. — Мир далеко не столь прост, как вы тщитесь представить!

— Вижу, — не стал спорить Баринович.

— Кстати, Дина Мироновна. — Разделавшись с противником, неустанный воитель почувствовал себя властелином положения. — Вы, кажется, говорили, будто какой-то ваш знакомый успешно занимается практической алхимией? Что за таинственная история?

Все взгляды, словно по команде, нацелились на Наталью Андриановну. Она вспыхнула, ощутив себя вознесенной на гигантских качелях, когда все внутри обмирает и отжимается книзу.

— В самом деле. — Дина Мироновна мимолетно коснулась пальцами лба. — Талочка, деточка! — залебезила она. — Как ты понимаешь, все мы ужасно обеспокоены этим кошмарным происшествием. Ты ничего не знаешь?

— Насколько я понимаю, присутствующих глубоко волнует судьба Георгия Мартыновича Солитова? — Разгадав истинную причину очередного прилива родственных чувств тети Дины, Наташа полностью уяснила сложившуюся ситуацию. — Не хочу никого разочаровывать, но, судя по всему, он стал жертвой бандитского ограбления.

— И только-то? — пренебрежительно протянул Туганов.

— Какой ужас! — Баринович был глубоко потрясен. — Я же ровным счетом ничего не знал! Бедный Георгий Мартынович… Как он себя чувствует?

— Удивительно все же. — Дина Мироновна неодобрительно поджала губы. — Разве вы не знаете, что он бесследно исчез?

Баринович лишь угнетенно пожал плечами.

— Вся Москва только об этом и говорит, — заметила Альбина, поправляя затейливую прическу. — И объявления висят.

— Какие объявления? — не понял Баринович.

— «Найти человека», господи! — Альбина глянула на него, как на безнадежно больного.

— Ах, так! — Баринович понимающе закивал. — А ведь я определенно что-то такое про него слышал… Позвольте, позвольте. — Он сосредоточенно подпер щеку ладонью. — Ну да! Мне предложили купить книгу, которую он почему-то не взял. Очень редкая, знаете, книга. Но мне не по средствам, так что я отказался…

— И все-таки тут далеко не так просто. — Туганов стукнул кулаком по столу и недоверчиво покосился на Наташу. — Знаем мы эти ограбления! Ничего более оригинального придумать не смогли.

— Извините, но мне пора. — Наташа решительно встала из-за стола, осторожно отставив недопитую чашку. — Спасибо, тетя. Все было необыкновенно вкусно.

— Позвольте, я вас провожу! — Баринович обрадованно вскочил, вызвав веселое оживление столь пылкой галантностью.

Не отличаясь особой ловкостью, он ухитрился опрокинуть хрупкий, как яичная скорлупа, фарфор с изображением дамы в напудренном парике. Чашка жалобно звякнула, но не разбилась, подхваченная рукой бдительной хозяйки. Этот небольшой инцидент окончательно вычеркнул Бариновича из списков на будущее. Все нашли, что он абсолютно неинтересен.

— Как вам наш бомонд? — спросила она, когда они с Бариновичем вышли на улицу.

— А вам? — осторожно поинтересовался он, с наслаждением вдохнув теплый вечерний воздух. В теплом сумраке едва уловимо веяло духами.

— Паноптикум, — откликнулась Наташа, когда миновали мрак подворотни. — Гойя.

— Да-да, очень странно. — Он подтвердил верность ее ощущений. — А кто эта женщина в лиловом?.. Сейчас много появилось таких.

— Скромный инженер-экономист. — Наташа усмехнулась. — И вот, поди ж ты, открылся дар!

— Я допускаю, что возможно особое видение, редкая чувствительность и все такое. История человечества полна свидетельствами разного рода феноменов. Но чтобы так, в массовом порядке… Кто теперь только не подвизается на этом сомнительном поприще — неудавшиеся физики и разочарованные врачи, даже откровенные психопаты. И все она, мода!

— Не только. Здесь и досуг, который не знают чем занять, и вечно дремлющая в человеке надежда на чудо. О чудесных излечениях, сколько я себя помню, всегда говорили. То там, то здесь объявлялся очередной кудесник. Но насчет массовости вы точно заметили. Нынче экстрасенс попер косяком. И ведь название какое выдумали респектабельное! — Наташа по обыкновению не шла, а летела по улице, и Баринович едва за ней поспевал.

— Именно! А на поверку все тот же знахарь, шаман или медиум. — Пытаясь шагать в ногу, он радостно волновался столь удивительному согласию в мыслях.

— Чего стоят одни разговоры про излечение по телефону или диагноз по фотокарточке… А возьмите филиппинских знахарей! Вот уж чушь так чушь! Тут, казалось бы, для здравомыслящего человека никаких доказательств не требуется: ловкий трюк, виртуозный обман. Но ведь находятся ярые защитники! Ссылаются на очевидцев, на фильмы. А чего не сделаешь с помощью кино?

— Врет, как очевидец, — подсказал Баринович… — Вы очень торопитесь, Наталья Андриановна? — Испытывая давным-давно позабытый трепет, он осторожно взял ее под руку.

— Ничуть. — Она замедлила шаг. — Привычка.

— Вы говорили о бескровной хирургии филиппинцев. Я слышал, что создали специальную комиссию?

— Будь моя воля, я бы не стала тратить времени на проверку. Все изначально ясно. Допустив даже в мыслях возможность такого, мы должны отказаться от научной картины мира.

— Не слишком ли дорогая плата? И во имя чего? Чтобы уверовать в четвертое измерение, в магию, кто знает во что?

— Как вы удивительно точно схватили! — Наташа почти с восхищением взглянула на Бариновича, который уже не казался ей таким комично нескладным. — Она-то и лежит в основе случайных удач самозваных целителей — вера. Как и вы, я тоже не исключаю какого-то физического влияния на организм человека через глаза, руки… Хоть и не обольщаюсь, если честно сказать, потому что привыкла доверять лишь строго доказанному. Но основная причина — это вера больного в то, что ему помогут. Человек слепо верит и потому исцеляется. Чья тут первоочередная заслуга: врачевателя, лекарства или собственных защитных сил, — особого значения не имеет. Работает весь комплекс, активизируя мозг, который и подает подсознательные команды. Резервы тут, конечно, колоссальные.

— Не знаю, как насчет резервов, — с осторожным скептицизмом заметил Баринович, — но кое-какой опыт человечество все же накопило. Заблуждаться, я имею в виду невольные заблуждения, тоже все скопом не могут. Таким образом, разумно будет записать в наш актив несколько чудесных, внушающих оптимизм случаев, пусть даже несколько десятков. Но не сотен, не тысяч тем более! Посмотрим теперь, что окажется в пассиве: многие миллионы человеческих жизней, которые унесли «черная смерть», оспа, холера, наконец, «испанка» в начале века. В Англии, например, претендующей на сомнительную славу родины европейского колдовства, в четырнадцатом столетии чума выкосила три четверти населения. Целиком вымирали деревни, города, графства. И это, подчеркиваю, в четырнадцатом веке, когда лечили с помощью трав, алхимических снадобий или колдовства. Экстрасенсов и тогда, надо полагать, было предостаточно, хоть отбавляй. Сами судите, сколь многого достигли они своими пассами и наложением рук.

— Не могу возразить вам, даже если бы очень хотела… Ваш исторический экскурс весьма убедителен. Хоть мы и ругаем современную медицину, альтернативы ей нет. Хочешь не хочешь, а надо искать все новые антибиотики, синтезировать все более сложные в химическом отношении препараты. Знаем, что вредны, что организм привыкает и вирусы приспосабливаются, но что дальше? Об отказе не может быть и речи. Стоит лишь ослабить усилия в борьбе со всевозможными недугами, и на мир обрушатся нарастающие валы опустошительных эпидемий. Про СПИД, надеюсь, слышали?

— Временами мне кажется, что мы читаем мысли друг друга.

— Мне тоже, — с обезоруживающей откровенностью призналась Наташа. — Как будто знаем друг друга тысячу лет. Правда?

— А может, так оно и есть. Ведь ваша фамилия Гротто?

— Да, а в чем дело?

— Тогда, может статься, что мне посчастливилось знавать вашу пра… пра… бабушку. Такое имя, как Лита Гротто, ничего вам не говорит?

— Нет, — не сразу ответила Наташа. — Впервые слышу.

— Очень жаль, Наталья Андриановна, потому что я пережил несколько незабываемых часов, прослеживая запутанные перипетии ее судьбы, подкупающе романтической и злосчастной.

— Вы меня интригуете, Гордей Павлович.

Они не заметили, как миновали площадь Маяковского, и, свернув за угол, пошли к Белорусскому вокзалу. Ощущение времени и пространства растворилось в наполнявшем обоих благодарном чувстве единомыслия. Безотчетно хотелось продлить его до нового перекрестка, где в таинственном безлюдье Брестских улиц перемигивались совиные глаза светофоров.

— Я работал тогда в архивах города Кельна, — начал рассказывать Баринович. — Меня интересовала история одного алхимика, сваренного живьем по приговору магистрата. Судя по некоторым указаниям, он имел определенное отношение к тому самому алхимику, чью лабораторию в поисках эликсира долголетия посетил Фауст.

— Ничего себе, — одобрила Наташа. — Завлекательное начало.

— Тем более, что прямого касательства к вашей пра… пра… бабушке оно не имеет, — засмеялся Баринович. — Упоминание о ней я обнаружил совершенно случайно, когда разбирал счета, предъявленные к оплате регенсбургским палачом. Бедная женщина была сожжена по обвинению в злокозненном чародействе в 1589 году. Ее казнь обошлась магистрату в три талера и два гроша. Не знаю почему, но меня это вдруг взволновало, и я принялся за розыски. Какие тени прошли передо мною, Наталья Андриановна! Прекрасная, беззаветно любящая женщина, проданная бездушным мужем своему влиятельному сеньору. Изувер инквизитор, утонченное коварство, чудовищный, наглый обман… Может быть, это и хорошо, что вы ничего не знаете об этой несчастной. Что мы вообще знаем о себе, дети двадцатого века? Не дальше трех-четырех поколений. А ведь прошлое никогда не умирает совсем. Как чахлая тень, оно влачится по нашим стопам, мучая несовершенную память, увлекая на кем-то пройденные когда-то круги. Или встает на перепутье, как болотный туман, колыхаясь и застилая глаза…

— Из дальних предков я знаю только капитана Андреа Гротто. — Наташа невольно вздрогнула. — Он, как тогда говорилось, «вышел» из Ливонии и поступил на царскую службу. Это было незадолго перед кончиной Петра Алексеевича.

— Андреа… А вы Андриановна?

— Натальи и Андрианы у нас в роду. От бабки мне осталась венчальная икона с этими именами… Неопалимая купина.

— И нет документов, писем?

— Никаких! — Она мечтательно улыбнулась. — Если что было, то сгинуло после развода… Мы разошлись с мужем, прожив вместе много лет. Я ни о чем не жалею, у меня есть сын Тема, почти совсем взрослый, и мы очень счастливы с ним вдвоем.

— А у меня целых три! И в этом мое спасение. Иначе бы я влюбился в вас до смерти и стал бы несчастнейшим из смертных.

— Это еще почему?

— Да хотя бы потому, что матушка не нарекла меня Андрианом.

— Значит, так тому и быть. — Наташа решительно повернула к метро. — Но прежде чем распрощаться, я бы хотела узнать…

— О Лите Гротто?

— Нет, на сей раз не угадали. Меня беспокоит другое. Расскажите как можно подробнее о том вашем разговоре по поводу травника. — Она высвободила руку и выжидательно остановилась под навесом «Белорусской-кольцевой».

— Думаете, это что-нибудь даст? — Баринович прислонился плечом к колонне. — Впрочем, кто знает?.. Короче говоря, позвонил мне один книжный жучок на прошлой неделе. Человек он тертый и в своем бизнесе ас. Не только знает все мало-мальски ценные издания, но и ведет учет частным библиотекам. Не успеет кто-нибудь из коллекционеров отдать душу, как он мгновенно узнает об этом по какому-то тайному телеграфу. Форменный стервятник. Раньше он частенько снабжал меня всякими редкостями. Теперь же, к сожалению, мне такая роскошь не по карману. Во-первых, обременен семейством, во-вторых, цены возросли настолько, что и не подступишься.

— И все-таки он обратился к вам с предложением?

— Очевидно, по старой памяти. Да и книжка уж больно занятная. Притом с личной печатью Макропулоса, которого считают лейб-медиком Рудольфа Второго, императора Священной Римской империи, австрийского эрцгерцога и чешского короля. Аккурат по моей части. Откровенно говоря, у меня слюнки потекли. Но я сразу сказал, что не потяну, и посоветовал обратиться к Георгию Мартыновичу. Как-никак такие антики попадаются не часто. Один раз в сто лет, можно сказать.

— И что он ответил?

— Сказал, что уже звонил Георгию Мартыновичу и обо всем с ним договорился, но тот, видимо, передумал.

— Так-так…

— Каюсь, но тогда я не придал этому особого значения. Лишь пожалел мимоходом, что книга уйдет в совершенно чужие руки. Только теперь, когда узнал о случившемся…

— Понятно, — опережая мысль собеседника, выводила свои заключения Наталья Андриановна. — Сколько он просил за книгу?

— Две, но намекнул, что можно договориться. Только о чем договариваться, когда мне и тысячи не наскрести?

— Более-менее ясно. Поймите меня правильно, но вам придется еще раз рассказать все это в милиции. Я дам сейчас телефон. Это совершенно необходимо. Обещайте мне, что позвоните, не откладывая.

— Ну, если вы настаиваете, то конечно, — без особой охоты пообещал Баринович. — Раз надо…

— Сейчас, именно сейчас, я с полной абсолютностью поняла, что это совершенно необходимо. На месте Георгия Мартыновича могли оказаться вы, я, кто угодно… Представьте себе, что его убили, да, скорее всего убили, сразу после того, как он взял в сберкассе полторы тысячи рублей. Наверняка чтобы купить этот дьявольский травник, который не стоит ни единого часа человеческой жизни. Прошлое действительно не умирает. Вы были глубоко правы. Оно все еще требует крови, и убивает, и мстит.