Не застав Наталью Андриановну в институте — ему сказали, что у нее библиотечный день, — Люсин не без колебаний решился позвонить ей домой.
— Не уделите мне часик? — попросил с обезоруживающей откровенностью. — Сугубо лично…
Она согласилась, затаив удивление, и, недолго думая, назначила встречу на пристани у Киевского вокзала, неподалеку от дома.
Люсин узнал ее лишь в самый последний момент, когда она, легко перебежав через дорогу, нерешительно замедлила шаг. Скорее догадался, робко устремившись навстречу, что это она. И лишь после того, как Наталья Андриановна протянула руку в перчатке, он позволил себе улыбнуться. Мимолетная эта улыбка получилась натянутой, вымученной. Владимир Константинович никак не ожидал, что память сыграет с ним столь злокозненную шутку. Высокая женщина в коротком, перетянутом пояском плащике предстала невозвратимо чужой и как-то совершенно иначе, нежели запомнилось, красивой.
Не испытав тайно лелеемой радости и не находя подходящих слов от нахлынувшего волнения, Люсин увлек ее к лестнице, спускавшейся к причалу.
— Покатаемся на пароходике? — неожиданно для самого себя предложил Владимир Константинович.
— Вы странный человек. — Подняв воротник, Наталья Андриановна зябко передернула плечиками. — Какой пронизывающий ветер!
— Дрожь вселенского одиночества, — грустно усмехнулся Люсин. — Так назвал осень один мой друг. Она особенно остро переживается в городе, где природа зажата прямолинейностью камня.
— Он поэт, ваш друг?
— Что-то в этом роде. Да и какое это имеет значение? Главное, что он прав. Даже небо не свободно от города. — Люсин кивнул на белые клубы, застывшие над высокими трубами ТЭЦ. — Одурманенное дымом, оно безъязыко корчится в паутине проводов. Я еще помню, когда по Бородинскому мосту ходили трамваи. Кажется, тридцать первый и сорок второй. А тридцатый делал круг возле Киевского, высекая искры и требовательно звеня. Мы с ребятами вскакивали на ходу и мчались, стоя на подножках, навстречу обманчивым осенним ветрам.
— Так вот отчего вас вдруг потянуло совершить эту прогулку!
— А вот, кстати, и наш дредноут… Ну как, рискнем? — Не дожидаясь ответа, Люсин просунул деньги в окошко кассы. — До конца и обратно, пожалуйста.
В полном одиночестве они прошли через турникет. На верхней палубе цепенела старуха с лохматым псом, а несколько поодаль самозабвенно обнималась парочка.
— Здесь слишком ветрено. — Наталья Андриановна капризно наморщила нос. — А внизу душно и пахнет бензином.
— Соляркой, — непроизвольно поправил Люсин.
— Тем хуже. Не переношу угара.
— Если память мне не изменяет, на корме должно быть укромное местечко. И воздух свежий, и от ветра защищено. Все сто двенадцать удовольствий. — Сойдя на’ две ступеньки, он подал ей руку. — Почему вы решили, что я странный человек, Наталья Андриановна?
— Не знаю. — Она медленно покачала головой, покорно спускаясь по узкому трапу. — Согласитесь, что все сегодня немного странно. И вообще мы явно не о том говорим. Ведь вам нужно о чем-то спросить меня? Верно?
— Еще не знаю, — ушел от прямого ответа Люсин, сильно подозревая, что выглядит в ее глазах чуть ли не идиотом.
— Если у вас действительно есть ко мне дело, мы могли бы увидеться в более подходящей обстановке. — Наталья Андриановна без особого удовольствия опустилась на влажную скамью.
— Например? Я бы скорее утопился, чем рискнул пригласить вас в уголовный розыск.
— Кафедра вас уже не устраивает?
— Не хочу лишний раз мелькать перед вашими сослуживцами. Да и комплекс вины, если быть до конца честным, мешает. Ведь дальше этой проклятой сберкассы мы не продвинулись ни на шаг. Погонят меня к чертовой бабушке и будут правы.
— Ой-ёй, какой ужас! Вне милиции вы, конечно, своей жизни не представляете? — заметила она подчеркнуто иронично. — Суровый ветер романтики дует в ваше лицо. Вы прирожденный сыщик!
— Зачем вы так, Наталья Андриановна? — Люсин почувствовал себя задетым. — Я ведь вам, как на духу, признался…
— Как на духу? — Она словно прислушалась к тайному значению слова. — Но я никудышный исповедник, Владимир Константинович. Я жестока и рациональна до мозга костей. Поэтому говорите поскорее, в чем суть.
— А если ни в чем? Если я осмелился побеспокоить вас просто так? Это что, преступление?
— Вы серьезно? — Наташа взглянула на него с веселым удивлением.
— В самом деле, куда мне было вас повести? — уловив перемену в ее настроении, он немного приободрился и обрел спасительный юмор: — В киношку? Для этого я слишком стар. В театр? Но где взять приличные билеты, если я не располагаю ни временем, ни знакомствами? Что же остается, милая моя Наталья Андриановна? Ресторан? — В притворном ужасе он закрыл лицо. — Об этом даже подумать страшно, ведь вы можете как-то не так понять…
— Отвечу откровенностью на откровенность. — Удивительно похорошев, Наталья Андриановна едва отдышалась от беззвучного смеха. — Я обожаю кино и могу спокойно прожить без театра. Не помню, когда и была там в последний раз. Поэтому предлагаю сойти в ближайшем порту и поискать чего-нибудь поинтересней. — Расстегнув плащ, она вытащила свою электронную висюльку.
— Вы изумительны, Наталья Андриановна! — восхищенно признал Люсин. — И если вы позволите мне звать вас просто по имени, то я поверю, что чудесное слово «будущее» имеет ко мне хоть какое-то отношение.
— Охотно. — Она кивнула с видом королевы, приветившей мимоходом пажа. — А теперь выкладывайте, что у вас на уме, — потребовала она совершенно будничным тоном.
— Но мне действительно очень хотелось увидеть вас, — признался он с непонятной обидой. — И это самое главное…
— Понимаю. — Она ободряюще кивнула. — Теперь давайте второстепенное.
— Прямо допрос какой-то! — пожаловался Люсин. — Если вы так уж добиваетесь правды, то да, признаюсь, предлог для встречи у меня заготовлен. На всякий случай.
— Вот и прекрасно.
— Но я хочу, чтобы вы знали: это всего лишь предлог. Я бы не рискнул потревожить вас из-за подобной мелочи… Вам не очень холодно, Наташа?
— Нет, ничего. — Она выжидательно нахмурилась. — Не люблю околичностей.
— Что такое Абраксакс, Наталья Андриановна? — спросил Люсин, словно позабыв о дарованной ему привилегии на более интимное обращение. — А заодно и Абракадабра?
— Вы нашли его! — Она испуганно вздрогнула. — Я так и знала…
— Простите? — выжидательно прищурился Люсин. — Вы это о чем? — Он осторожно коснулся ее затянутой в шелковую перчатку руки.
— Не нужно. — Наталья Андриановна с гримасой досады отстранилась. — У меня достаточно крепкие нервы, и я не упаду в обморок…
— Ей-богу, ничего не пойму! — Люсин умоляюще прижал руки к груди. — Объясните, пожалуйста, в чем дело?
— Вы меня спрашиваете? — Ее испуг сменилсярастерянностью. — Но разве вы не нашли… Георгия Мартыновича?
— Да с чего вы взяли! — Уязвленный до глубины души Люсин едва сдерживался. — Разве я стал бы скрывать? Тем более обманывать? Мило же я выгляжу в ваших глазах!
— Простите. — Уголки ее ярких, утонченно очерченных губ виновато дрогнули. — Я сама не ведаю, что несу. Но откуда тогда вы узнали про браслет? Ну, конечно, — Гротто облегченно вздохнула, — как я сразу не догадалась! Вам рассказал кто-то из наших?
— Час от часу не легче! Какой еще браслет? Никто и ничего мне не рассказывал.
— Тогда почему вас заинтересовало слово Абраксакс?
— Да все оттуда же: из его записей и набросков. Даже рисунок нашел со змеями. Не понимаю, почему это вас так удивило…
— Не сердитесь, — примирительно промолвила Наталья Андриановна. — У меня и в мыслях не было вас обидеть. Просто я страшно испугалась. Вроде бы давно готова к самому худшему и надежды никакой нет, но стоило вам вспомнить про этого Абраксакса, сердце так и оборвалось… Сейчас-сейчас все объясню, — заторопилась она. — Дело в том, что это слово было вырезано на камне, который я подарила шефу на его шестидесятилетие. Теперь понимаете?
— По крайней мере начинаю понимать. — Владимир Константинович прояснел взором. — Вы меня тоже простите за невольный эмоциональный всплеск…
— Меня это ничуть не задело. Даже совсем наоборот. Вы совершенно правильно возмутились. Но не будем сводить мелочные счеты. Инцидент исчерпан и вычеркнут из памяти.
— Вы слишком великодушны, Наташа. — Люсину так нравилось повторять ее имя. — Единственное, что меня извиняет, так это чистота помыслов. Когда вокруг полный тупик и нигде ничего не светит, хватаешься за соломинку. Я вообще стараюсь прояснять все до конца, любую мелочь. Отсюда и возник этот чертов Абраксакс.
— Вы как будто извиняетесь.
— Так оно и есть, — с проникновенной грустью подтвердил он. — Мне необыкновенно приятно быть с вами. Но у жизни есть дурацкая особенность. То, что еще минуту назад представлялось нам почти пустяком, вдруг неожиданно вырастает и становится исключительно важным. Предлог — вы просто вынудили меня признаться, что я его… почти выдумал, — сделался чуть ли не самоцелью. — Боясь, что будет превратно понят, Люсин умоляюще заглянул ей в глаза. — Расскажите, ну пожалуйста, про этот ваш камешек, Наташа?
— Да-да, конечно. — Мимолетным касанием пальцев она как бы заверила, что все поняла, уловив даже недосказанное. — Это может оказаться очень нужным для вас, потому что Георгий Мартынович никогда не расставался с подарком. Я, надо признать, здорово угодила ему. Дала повод немного позабавиться. Он сам набросал эскиз алхимического змея, а потом уговорил одного знакомого ювелира изготовить браслет из сплава семи металлов и вставить туда камень.
— Семь металлов древнего мира? Семь планетных стихий?
— Вы, я вижу, сильно продвинулись вперед. — Гротто одобрительно кивнула. — Сплав получился серебристо-зеленоватым, не похожим ни на один из металлов.
— Опишите подробнее камень.
— Карнеол-печатка в форме эллипса, притом необыкновенно яркого багряно-огненного оттенка. Он достался мне от бабушки. В самом центре, на длинной оси, надпись по-гречески: «Абраксакс». Я уже точно не помню, что она означает. Кажется, имя какого-то восточного божества. В древности это слово считалось магическим. Георгий Мартынович как-то объяснял, что численное произведение составляющих его букв дает триста шестьдесят пять — число дней солнечного года. Ему нравилось думать, что инталия была изготовлена во втором или третьем веке александрийскими гностиками.
— Наверное, это большая ценность?
— Только для тех, кто понимает.
При расследовании обстоятельств исчезновения профессора Солитова сотрудник уголовного розыска Люсин и следователь прокуратуры Гуров узнают, что Георгий Мартынович занимался на своей даче опытами по расшифровке старинных лекарственных рецептов. Что-то заставило Солитова срочно уйти с дачи, не отключив водяную баню. Этим и объясняется взрыв в его кабинете. В тот же день профессор взял из сберегательной кассы полторы тысячи рублей. Опрошены сотрудники и близкие Георгия Мартыновича, проверены «Скорая помощь» и больницы, объявлен всесоюзный розыск, но все безрезультатно. Майор Люсин ведет проверку тех, чьи телефоны обнаружены в записной книжке Солитова.
Продолжение. См. «Огонек» №№ 1—10.