Алексей Комнин - спаситель Византийской империи

1. Борьба под ковром

Что осталось от Византийской империи к тому времени, когда Алексей Комнин (1081–1118) пришел к власти? На северо-востоке Малой Азии — Трапезунд и прилегающие земли. Правда, они были отрезаны от остальной территории Византии и стремились к независимости. На юго-востоке такой же анклав составляли Антиохия, Эдесса, равнинная Киликия — там правил практически независимый Филарет Врахамий. В Крыму греки удержали богатый торговый город Херсонес (Севастополь). В Европе император контролировал территорию современных Греции, Албании, Македонии. Во Фракии за ним оставались Адрианополь и Константинополь. К северу от Балканского хребта хозяйничали сербы, болгары и печенеги, а в Малой Азии — сельджуки и туркмены.

Казна была пуста. Армия, принесшая Алексею победу, распалась сразу после взятия Константинополя. Предводители дружин увели свои отряды, часть наемников пришлось распустить, ополчение стратиотов оказалось не на что содержать.

Нужно было как-то восстанавливать страну. Главные участники переворота по привычке схватились в борьбе за власть. Они стояли на краю пропасти. Одно неверное движение — и все понеслись бы вниз. Однако на сей раз вопрос был принципиален. Кто воспользуется плодами победы над Никифором III: Дуки или Комнины?

Алексей I венчался на царство. Он сделал это один, без своей 14-летней жены Ирины. Такой демонстративный жест говорил о многом. Новый император представлял себя лишь временным правителем (об этом мы уже говорили в прошлой главе). Поэтому и не хотел видеть свою жену на престоле.

Во дворце поговаривали, что Комнин обещал своей прекрасной любовнице — базилиссе Марии — передать царство ее сыну Константину. Этот мальчик, как писали современники, походил на ангела, а не на человека, настолько он был прекрасен. Но Алексей хотел его возвести на трон вовсе не за красивые глаза. Маленький Константин был потомком старшей линии Дук. Сохраняя прежнюю династию, Алексей думал упрочить свое довольно шаткое положение.

Эту комбинацию неожиданно поддержала Анна Далассина. Таким образом она рассчитывала нейтрализовать младшую линию Дук, которую возглавлял кесарь Иоанн. Далассина ненавидела кесаря и боялась его. Ведь именно этот человек уничтожил в свое время Романа Диогена.

Иоанн имел свои планы на власть. Он желал возвести на трон свою внучку Ирину — жену Алексея Комнина, а старшую ветвь Дук — отстранить. Это означало, что семейство Дук раскололась. Кесарь нашептывал Алексею I, что императрицу Марию, мать Константина, следует удалить от двора и постричь в монахини. Алексей колебался. Он испытывал к этой женщине больше, чем дружбу. Но продолжение тайной связи могло расстроить брак с Ириной Дукиной — дочерью кесаря. А это привело бы к вражде с таким опасным человеком, как Иоанн.

Несколько апрельских дней продолжалась подковерная борьба. На Алексея давили со всех сторон. В интригу втянули патриарха Косьму. Он был человеком кесаря и хотел венчать его внучку Ирину на царство. Анна Далассина встревожилась. Ей казалось, что всесильный кесарь вот-вот захватит власть, подчинит Алексея своему влиянию и оттеснит ее саму. Решительная женщина тотчас предложила заменить патриарха своим ставленником — ловким монахом по имени Евстратий Гарида. Патриарх узнал об этом, разгневался и воскликнул:

— Я не уйду с патриаршего престола раньше, чем возложу царский венец на голову Ирины!

Иными словами, он готов был короновать Ирину, чтобы досадить Анне. Хотя патриарх в последние месяцы своего правления заметно обленился и стал вялым, на сей раз его слова не разошлись с делом. На седьмой день после коронации Алексея I Косьма венчал на царство Ирину Лукину. На этом его карьера закончилась. Косьма прекрасно понимал, что Анна Далассина не успокоится до тех пор, пока не отправит его в отставку.

Не дожидаясь грозы, патриарх добровольно сложил с себя сан и удалился в монастырь. Новым патриархом стал Евстратий Гарида (1081–1084). Византийские хронисты говорят, что он «прикидывался человеком благочестивым». Этот гибкий и честолюбивый политик был человеком Анны Далассины и выполнял ее шпионские задания еще во времена подготовки государственного переворота.^{17}

Начались кадровые перестановки в правительстве. Комнины назначали своих людей. Это были соратники Алексея или его родня. Сейчас эти имена мало что говорят читателю, их держат в памяти разве что специалисты. Среди других на вершине волны оказался храбрец Георгий Палеолог. А также и его отец Никифор. Последний перешел в лагерь Комнинов в последний момент и, благодаря ходатайству сына, получил высокий военный пост. Сенаторов и бюрократов отстранили от принятия решений. Со стороны казалось, что Алексей вместе с семьей захватил империю и делит ее в собственных интересах. Такова, например, точка зрения хрониста Зонары.

Хронист неправ. Кадровая политика Алексея отличалась тонкостью и эффективностью. Принимались во внимание личные заслуги людей. Им давались чины и должности. Старые аристократические роды сошли со сцены. Все эти Фоки, Куркуа, Склиры — герои прежних царствований — выродились и вымерли. Евнухи больше не получали высших чинов. На смену старой знати и чиновникам хлынули ко двору голодные и злые провинциальные дворяне. Они отлично умели воевать и жаждали опрокинуть старую знать, чтобы вырвать для себя побольше титулов и привилегий. Но они готовы были служить, сражаться и совершать подвиги во имя единства страны. Они сознавали себя ромеями, радовались успехам империи, терпели лишения ради абстрактной идеи величия страны. Их поведение — типичный признак пассионарных особей. В предыдущую эпоху они были отодвинуты от власти столичными бездарностями и ворами. Но этих пассионариев было много в провинции. Они при шли к власти вместе с Алексеем Комнином. Это была победа деятельных и талантливых людей, которые жаждали справедливости и создали власть порядка. Такая власть оказалась выгодна всем. Люди скоро почувствовали это. У них появилась надежда. Подчеркну еще раз: Комнин был только лидером творческой элиты — пассионариев, возродивших страну. Лидером выдающимся, спору нет. Но без храбрых «родственников и свойственников», готовых к самопожертвованию, он не смог бы сделать ровным счетом ничего.

Тот же Георгий Палеолог, о котором мы упоминали выше, получил в управление крепость Диррахий. И это — перед вторжением норманнов. Назначение оказалось крайне опасным, но Палеолог не подвел. О его подвигах мы еще расскажем. На этих страницах мы встретим десятки выдвиженцев, которые не могли похвастать древностью рода, зато верно служили империи. Монастра, Камица, Татикий… Алексей возвышал и награждал своих выдвиженцев. Но не бездумно, как это делал Вотаниат. Для такого расточительства не хватало ресурсов. Главное — Алексей окружил себя единомышленниками, которые готовы были жертвовать собой ради интересов страны. Он сумел сплотить вокруг себя лучшую, самую деятельную часть нации. И направил ее усилия на созидание. За этими словами — громадная работа царя и его соратников, которую переоценить трудно.

Это не значит, что при дворе не было интриг, зависти, мелкого соперничества. Такие вещи встречаются всегда и везде, такова человеческая натура. Точно так в любом, даже самом благополучном обществе есть тунеядцы, наркоманы, проститутки, вороватые чиновники. Вопрос в масштабах явления и общей эффективности правительственной политики. Во времена Алексея эта эффективность была высока.

Правда, диссонансом нашей хвалебной оде, спетой императору, послужит уже следующий параграф этой главы. В нем Алексей предстанет в довольно неприглядном свете. Однако мы пишем не панегирик небожителю, а биографию политика. В жизни любого из них встречаются отвратительные эпизоды. Чингисхан убивает брата, Фемистокл и Демосфен берут взятки от персов, Наполеон расстреливает герцога Энгиенского и взрывает культурные памятники Европы. Но оценивают лидеров не по этим поступкам. Для французов Наполеон — национальный герой, а убитые и обездоленные им люди других национальностей — «издержки производства». Для англичан — это претендент на мировое господство, которого нужно переиграть. А для русских — беспощадный завоеватель, разгром которого — вопрос выживания. То же можно сказать о любом правителе, душа которого — поле битвы между Богом и дьяволом, в которой дьявол обычно берет верх.

Вернемся к биографии Алексея Комнина и попытаемся соблюдать беспристрастие.

2. Утрата Малой Азии

Из всех назначенцев Алексея нам особенно интересен один — вчерашний мятежник Никифор Мелиссин. Еще недавно он занимал вместе с сельджуками города в Малой Азии. Но уже весной 1081 года договорился с Комнинами, распустил армию, переправился в Грецию, получил звание кесаря и город Фессалоники в управление. Это выглядело как плата за хорошо проделанную работу.

А что же Малая Азия, недоуменно спросит читатель? Какова судьба ромейских городов и провинций в этой части света? Куда подевались города и гарнизоны, которые еще недавно контролировал Мелиссин? Почему на их месте оказались сельджуки? Где Восточная армия греков? Ответить, собственно, нечего. Документов и летописных свидетельств об этом нет. Можно строить лишь гипотезы. Ясно, что после мятежа Мелиссина турки захватили земли в Малой Азии от Икония до Никеи. Восточнее этих земель правил туркмен Данишменд Гази. Он тоже расширил свои владения за счет византийцев в период смуты и даже пытался захватить Трапезунд, но был выбит оттуда храбрым военачальником Феодором Гаврой.

На западе, в Смирне, засел турецкий эмир Чакан. Каким образом он проник в Смирну, неясно. Гипотеза такова. Когда взбунтовался Мелиссин, Никифор III направил в Смирну своего слугу Чакана с отрядом турок-наемников, чтобы удержать приморские земли от мятежа. После свержения Никифора Чакан вернулся к исламу, провозгласил себя эмиром Смирны и формально подчинился иконийскому султану Сулейману ибн Куталмышу.

Султанат Смирны стал прообразом будущих греко-турецких владений в Малой Азии. Здесь господствовали ромейские привычки и вкусы, процветала культура. Греки были налогоплательщиками и солдатами. Командовали ими, однако, мусульмане. Чтобы сделать карьеру, требовалось принять ислам.

Эмират Смирны жил за счет пиратства. Чакан записывал в пираты любого желающего. Это роднило Смирну с будущей Османской империей, где кадровые вопросы решались точно также. Чакан сильно опередил свое время.

Обратимся, однако, к Мелиссину и турецким делам. Все-таки неясно главное: как Сулейман ибн Куталмыш сделался хозяином Малой Азии и почему Мелиссин так внезапно ее покинул? А самое важное: почему византийцы об этом стыдливо молчат, хотя обычно не стесняются признавать свои поражения? Видимо, за этим молчанием стоит вовсе не поражение, а что-то другое. Что же?

Вспомним, что сельджуки оказывали поддержку не только Мелиссину, но и самому Алексею. Они помогли Комнину выиграть решающую битву с Никифором Вриеннием Старшим. Они входили в состав мятежной армии, которая шла на Константинополь.

Тогда возникает вопрос: не отдал ли Алексей туркам после своей победы часть Малой Азии в уплату за помощь? Такое вполне возможно. Может быть, именно поэтому Мелиссин очистил малоазийские территории и они перешли к туркам? А солдат Восточной армии распустили по домам, потому что средств на их содержание не было. Выражаясь современным языком, произошла «оптимизация численности вооруженных сил». Причем вместе с «оптимизацией территории», которая в итоге досталась туркам.

Но договор с турками, если он существовал, был плохо прописан. Алексей рассматривал уступку земель как временную меру. Он мечтал вернуть малоазийские провинции. Там была его родина, там находилось имение деда, там он начинал военную карьеру, сражаясь против Урселя и кесаря Иоанна. Да и граница не была демаркирована. Трапезунд и Антиохия оставались во владениях империи. Но очень скоро выяснилось, что на эти земли претендуют сельджуки. К тому времени Сулейман захватил главные города на полуострове. Ему подчинялись Иконий и Филомелий, Анкира и Атталия. А самое главное — он захватил богатую и многолюдную Никею, вышвырнув оттуда греческий гарнизон Мелиссина.

Никея была крупным городом исторической области Вифиния. На эту провинцию и на этот город претендовал сам Алексей: император хотел обезопасить Константинополь с востока. Сулейман, однако, не думал уступать. Эти недоговоренности привели к новым конфликтам. Обе стороны жаждали округлить владения за счет соседа. Вчерашние союзники сделались врагами. Преимущество было, однако, на стороне сельджуков, и вот почему.

Отношение ромеев к туркам не отличалось непримиримостью. Сельджуков охотно привлекали на военную службу, крестили, позволяли делать карьеру. Мусульманских эмиров приобщали к ромейской культуре, с ними то воевали, то союзничали.

Турки в своих отношениях с византийцами поступали гораздо хитрее и эффективнее. Они просачивались в империю, захватывали города и деревни. Причем с местным населением обходились первое время очень лояльно. Снижали налоги на занятых территориях, заигрывали с христианским духовенством, добивались его поддержки. Зато потом, когда власть мусульман укреплялась, начинались гонения на православных и тотальное ограбление территорий. Церкви превращались в мечети, а христиане — в райят (скот). Даже сейчас достаточно проехаться по Турции или Северному Кипру, чтобы убедиться в отсутствии толерантности. Бывшие православные храмы удачно дополнены минаретами, и с них звучит тягучий призыв азанчи. О том, что эта страна когда-то была православной, нет и речи. Между тем у православных считается правилом хорошего тона держать на своей территории мечети и заботиться о правах мусульман.

Еще в X веке император Никифор II Фока понял опасность ислама для Византии и думал объявить крестовый поход. То есть войну насмерть, нечто вроде христианского джихада. Однако базилевс не нашел понимания у церковных иерархов. Считалось, что идея борьбы за веру чужда истинному христианству. За веру можно было лишь принять мученический венец. Никифор не получил от Церкви благословения на свой крестовый поход. Впрочем, это не помешало ему вырезать несколько мусульманских городов в Сирии. Однако подобная практика скоро закончилась. Верх снова взяла лояльность.

Итак, Византию погубили интернационализм и терпимость к другим нациям. Сами по себе это отличные качества. Но не в тех условиях, когда враги стремятся уничтожить тебя и твой народ. Тогда уместны любые лозунги — отечественной войны, крестового похода, войны на уничтожение или чего-то еще.

Впрочем, византийцы не могли стать другими. А значит, были обречены на гибель в том суровом мире, который сложился вокруг них.

И вновь диалектика. Толерантность не означала капитуляцию. Империя не сдавалась. Она мужественно сражалась, чем продлила себе жизнь почти на четыреста лет. После чего империю окончательно «оптимизировали».

Но прежде чем перейти к сражениям, расскажем еще немного о дворцовых делах.

3. Покаяние

Мелиссин получил титул кесаря — второй по значению в империи. Однако Комнины не были бы Комнинами, если бы не обманули своего родича. Сделано это было тонко, я бы даже сказал, интеллигентно.

Алексей изящно отодвинул Мелиссина. Дело было так. Молодой император придумал новый титул для своего брата Исаака и сделал его вторым после базилевса. А кесаря в славословиях автоматически отодвинули на третье место. Иначе говоря, Комнины выполнили свои обязательства перед Мелиссином. Он действительно стал кесарем. Но кесарский титул постепенно лишился былого значения. Заметим мягкость политики императора. Мелиссина не казнили за то, что много знал, не постригли, не ослепили. Всего лишь обманули, и с юридической точки зрения все выглядело безупречно. Таковы были нравы тогдашней цивилизованной Византии.

Что касается Исаака, то его титул назывался «севастократор» и состоял из двух греческих слов: «севаст» — это порусски «священный» (по-латыни будет «август»), «автократор» — «самодержец». Получается «август-самодержец». Это словосочетание ставило Исаака лишь чуть-чуть ниже самого императора. Так Алексей хотел примириться с братом и обеспечить его верность. Вроде бы они должны были править вдвоем. Хотя на самом деле реальная власть не принадлежала ни тому, ни другому. Ее отдали матери — Анне Далассине.

После переворота Анна сделала вид, что хочет отправиться в монастырь, так как дело всей жизни сделано — сын возведен на престол, Дуки отстранены. Однако Алексей удержал мать и оставил ее при дворе. Анна управляла дворцом и всей империей. В тех условиях это было целесообразно. Алексей часто находился в походах. Ему требовался прочный тыл. Такой тыл обеспечивала Анна Далассина. В решающий момент она спасала государство, разделяя ответственность за него с сыном. В чем состояли ее государственные обязанности, неясно. Внучка этой женщины Анна Комнина пишет, что бабушка управляла двором и занималась исправлением нравов. Но это была лишь часть обязанностей Далассины.

Через некоторое время Алексей закрепит ее полномочия специальным указом. Это был беспрецедентный случай в византийской истории. Женщина вознеслась к вершинам власти, не имея никакого отношения к прежней династии, и управляла страной долгие годы, не занимая никакого официального поста. Было много случаев, когда странами правили королевы или императрицы, но случай Далассины — действительно уникален.

В это же время, вскоре после переворота, была отстранена от власти императрица Мария. Новые правители пришли к выводу, что она им больше не требуется.

Но Мария как-никак оставалась законной царицей. Требовался какой-то спектакль, чтобы удалить ее под благовидным предлогом. Тогда Анна Далассина придумала устроить покаяние Алексея I.

Принцесса Анна передает семейное предание, которое сложилось по этому поводу. Якобы однажды вечером Алексей I явился к матери и стал ей плакаться. «И вот он является к матери, делится с ней достойными одобрения душевными муками и просит указать ему способ исцелиться и избавиться от угрызений совести». Далассина заключила царственного отпрыска в объятия и «радостно выслушала его слова». Тотчас она посоветовала, что надо делать. Пускай Комнин покается перед Церковью, как простой мирянин, и заслужит прощение. Казалось бы, при чем здесь императрица Мария? Но не будем спешить.

Во дворец вызвали церковных иерархов и пару авторитетных монахов. Пожаловал и сам патриарх. «Император, — рассказывает Анна Комнина, — предстал перед ними как подсудимый, как виновный, как скромный проситель». Он исповедовался. Рассказал о былом стремлении к власти, о заговоре, о своих действиях. Не умолчал и о причине восстания, говорит принцесса Анна. Читай: свалил все на Борила и Германа, которые, мол, задумали ослепить Комнина, чем и вынудили его к мятежу. «Он изложил все это со страхом и доверием», горячо попросил «исцеления» и был готов принять наказание. О нет, не светское. Речь шла о церковной епитимье — наказании для грешника. Действительно, патриарх наложил на Алексея суровую епитимью. А заодно подвергли наказанию всех его родственников и вообще участников мятежа, «велев им для умилостивления Бога поститься, спать на земле и соблюдать соответствующие обряды», — пишет принцесса. Недавние мятежники восприняли это как должное, прекратили есть мясо, били поклоны и спали на земле вместе с женами, которые не хотели бросить мужей в беде.

Читателю может показаться неуместным мой иронический тон. Как можно смеяться над благородным поступком государя императора, который всем сердцем жаждет духовного очищения!

Но есть один нюанс, который заставляет усомниться в искренности Алексея и его сотоварищей. Покаяние принимал еще патриарх Косьма, то есть мы вернулись в нашем повествовании немного назад. И это было последнее действие Косьмы в качестве патриарха. Алексей и его мать прекрасно знали, что Косьму в ближайшие дни, если не часы, ждет отставка. Они уже подготовили «добровольное» отречение этого человека. Зачем же им требовался спектакль с покаянием? А вот зачем. Наказать Алексея и отпустить ему грехи должен был не ставленник Комнинов на патриаршем престоле, а уважаемый человек. Таким был Косьма. Его высокие нравственные качества отмечали современники. Следовательно, перед своей отставкой патриарх как бы неформально благословил Алексея через религиозное наказание. Комнины чувствовали себя неуверенно. Подобные трюки были им крайне необходимы, чтобы закрепиться на троне.

А затем последовал второй акт фарса. Покаяние требовалось еще и для того, чтобы устранить императрицу Марию, отправив ее в монастырь. Алексей I кается, спит на полу с камнем под головой, не ест мяса, а под пурпурные одежды нацепил власяницу. Мария тоже замаливает грехи. В обстановке всеобщего благочестия и религиозного подъема это обычное дело. Отставка императрицы ни у кого не вызовет возмущения.

Так рассуждали Комнины. Их предположения полностью оправдались. «В то время можно было видеть, — отмечает Анна Комнина, — как весь дворец наполнился слезами и горем». Но не позорным, свидетельствующим о слабости, «а похвальным, доставляющим высшую, беспредельную радость». Покаяние продолжалось сорок дней. За это время сменился патриарх, а Мария — та отправилась в почетную ссылку в городок Манганы, где поселилась возле монастыря Св. Георгия. Царица уехала туда под конвоем Исаака Комнина. Молодой царь согласился принести любовь в жертву политике. «Париж стоит мессы».

Мария сыграла роль и должна была удалиться из большой политики. Ее счастье, что в империи царили мягкие нравы. В другие времена царицу заточили бы в тюрьму или уничтожили.

Разрыв между любовниками Марией и Алексеем прошел тем легче, что повзрослела Ирина Дукина. Алексей повел ее под венец совсем ребенком. Прошло время. Девочка-подросток превратилась в красивую девушку, с которой Алексей, так сказать, завершил брак. Ирина родит Алексею много детей. Постепенно император позабудет прежнюю коронованную любовницу и будет охвачен страстью к молодой жене. Согласимся, что с точки зрения большой политики эта страсть вспыхнет очень кстати. А главное — будет совершенно безопасна и даже полезна для продолжения династии. Первым ребенком молодой пары станет девочка, которую назовут в честь бабки — Анной. Это знаменитая Анна Комнина, труд которой мы цитируем на этих страницах.

Но это не значит, что Алексей был неблагодарным и бессердечным человеком. Впоследствии он задумал женить свою дочь Анну Комнину на сыне Марии — маленьком Константине. Так он хотел отблагодарить возлюбленную и восстановить на троне представителей старшей ветви Дук. Анна и Константин были обручены. Мальчик формально считался соправителем Комнина. Предполагалось, что Константин взойдет на престол после смерти Алексея I. Однако такое благодушие продолжалось недолго. Вскоре у Алексея родится сын, юного Константина лишат императорских регалий, а через несколько лет неудачливый принц умрет. С его смертью окончательно закатится звезда династии Дук. Правда, их кровь будет течь в жилах потомков Ирины Дукины и Алексея Комнина. Эту фамилию впоследствии примут еще несколько византийских царей, чтобы придать себе вес. Ведь Дуки утверждали, что происходят от самого Константина Великого.

В таких делах, интригах и заботах Алексей провел первые недели на троне. А потом пришли грозные новости с востока. Турки не соблюдали никакие соглашения с ромеями. Пока Византия была слаба, они расширяли свои территории. Султан Сулейман I ибн Куталмыш перенес свою столицу в Никею и отсюда отправлял лихих джигитов в набеги на Рум (малоазийскую Византию). Раньше такие набеги могли позволить себе только лишь вольные туркмены. А сейчас сам султан вел себя, как разбойник. Сулейман имел ясную цель: полностью захватить византийские владения в Малой Азии. Ему сильно мешали ромейские анклавы: все эти Антиохии, Трапезунды и Филадельфии. Следовательно, нужно покорить эти владения. Султан действовал агрессивно и нагло.

4. Поход на восток

Алексей довольно скоро понял, что долговременный мир с турками невозможен. Политика уступок только разжигала аппетиты сельджуков. Поэтому император задумал проучить зарвавшегося врага.

К началу войны с турками в Константинополе оставалось всего 300 воинов. Такую цифру приводит Анна Комнина. Это ничтожное число для обороны огромного города: всего две роты солдат. Ни о каком наступлении с этим отрядом и речи не было. Остальные воины разбрелись кто куда, дезертировали или были переброшены на западную границу, где со дня на день ожидали вторжения норманнов. Тем больше сочувствия вызывает Алексей, который предпринимал титанические усилия, чтобы создать новые армии.

Правда, не забудем, что прежние византийские армии развалил сам же Комнин. Такова диалектика революции.

Алексей стал терпеливо собирать людей под свои знамена. Дать рекрутов могли только мелкие военачальники на востоке. Комнин обратился к ним с письменными приказами вести солдат в Константинополь. Здесь выясняется, какие владения еще оставались у Византии помимо Трапезунда. Это торговый порт Гераклея Понтийская в Пафлагонии, какие-то замки в Каппадокии и город Хома, откуда происходили знаменитые воины-хоматинцы.

В Гераклее и Каппадокии находились византийские топархи, а не стратеги. То есть, переводя на наш язык, главы автономий, а не губернаторы. В Гераклее сидел топарх Пафлагонии грек Даватин. В каппадокийских районах и Хомах — православный армянин Вурца. Алексей сообщил им о своем восшествии на престол и приказал оставить часть войск для обороны вверенных территорий, а с остальными солдатами и свежим пополнением новобранцев идти в Константинополь. Оттуда последует поход на турок.

Сам император между тем снаряжал флот. Здесь были корабли, вооруженные «греческим огнем», транспортные суда и быстроходные триеры, с которых можно высаживать десанты в тыл врага.

При подготовке армии Алексей сделал ставку на обучение младшего командного состава — десятников. Этот «сержантский» состав должен был стать хребтом нового войска. Основную часть новой восточной армии составили греки и хоматинцы. Их разделили на две части, одним дав — легкое, а другим — тяжелое вооружение. Затем воинов посадили на корабли и отправили в морские набеги. Солдаты высаживались по ночам и нападали на турок, а потом стремительно возвращались обратно. Зная неопытность воинов, сообщает Анна Комнина, «Алексей приказал объявить гребцам, чтобы они гребли бесшумно и остерегались варваров, засевших в расщелинах скал». Император знал, что говорит. Ведь он несколько лет сражался с турками в Малой Азии, а потом бок о бок с ними воевал против Никифора III. Тактику врага он изучил в совершенстве.

Турки были шокированы действиями противника. Методы коротких набегов без объявления войны применили к ним самим. Причем не на суше, а на море. Преимущество явно было на стороне ромеев. Сельджуки стали проигрывать. Это возмутило Сулеймана, но поделать он ничего не мог. Турецкие отряды покинули прибрежную местность и отступили вглубь страны. Это была пусть маленькая, но победа византийцев. Она подняла моральный дух армии.

Узнав об успехах, Алексей I приказал ввести гарнизоны в прибрежные городки и раздал помещикам земельные владения, отбитые у турок. Эти городки византийцы использовали как базы для дальнейших набегов. Алексей строго-настрого запретил ввязываться в большие сражения. Ведь он и сам добивался успеха лишь в тех случаях, когда командовал небольшими отрядами и действовал с помощью хитростей и засад.

Турки продолжали отходить. Ромейские отряды получили новые пополнения. Прежние десятники были повышены в чине и стали командовать полусотнями солдат. Как пишет Анна Комнина, «прежние декархи стали пентеконтархами».

Теперь Алексей велел морякам пересесть на коней и нападать на турок при свете дня. Прибрежные районы Вифинии превратились в арену кровавой борьбы. Византийцы храбро атаковали сельджуков с утра до заката. «Затухавшая было искра Ромейского могущества мало-помалу разгоралась», — комментирует Анна Комнина. Сельджуков выбили из западной части Вифинии. Греки захватили даже Никомедию — столицу этой страны. Когда-то Никомедия претендовала на роль столицы восточной части Римской империи. Затем ее разрушило землетрясение. Город утратил мировое значение, но оставался важным тактическим пунктом.

Успехи могли бы продолжаться, но пришла грозная весть с запада. Норманны высадились в районе Диррахия, в современной Албании. Опасность была настолько серьезной, что Алексей заключил мир с деморализованным Сулейманом и поспешил на запад. Турки получили время, чтобы оправиться от поражений. Вскоре они вернут Вифинию. А эмир Чакан даже снарядит флот и будет угрожать Константинополю. Но Алексей пока ничего этого не знает. Вдохновленный победами своих войск, он спешит на запад, чтобы отразить опасного врага. На дворе стоял август 1081 года.

Отбывая на войну с норманнами, Алексей I особым указом назначил мать правительницей страны. Такие императорские указы назывались тогда хрисовулами. Текст хрисовула, объявляющего Анну Далассину правительницей, неоднократно приводился историками. Он содержится в сочинении Анны Комнины, а также в четвертом томе «Истории Византии» Ф. И. Успенского в переводе этого автора.

Алексей повелевал, чтобы Далассину считали полноправной императрицей.

Анна Комнина образно пишет, что Алексей, «выпустив из своих рук бразды правления, лишь бежал рядом с императорской колесницей». Современные ученые сомневаются в этих словах, но текст хрисовула говорит сам за себя. Алексей не просто любил мать. Он ценил ее как блестящего организатора. Эти способности Далассины проявились во время подготовки мятежа. Своим успехом Алексей наполовину обязан именно Анне. Поэтому он положился на нее в то время, когда империя погибала и ждала спасения. Анна управляла государственным кораблем в отсутствие сына, и управляла хорошо. А сам Алексей отправился на войну, чтобы защитить остатки державы от норманнских захватчиков.

1. Безутешный отец

История норманнов в Южной Италии полна неожиданных поворотов. По сути, это одно большое приключение. Или, как говорят французы, авентюра. Эту авентюру несколько раз подробно излагали исследователи — от Эдварда Гиббона и Федора Успенского до Джона Норвича, который написал двухтомную монографию о создании и гибели норманнского государства. Повторяться не будем. Достаточно сказать, что к 1080 году норманны завладели всей Южной Италией и значительной частью Сицилии (которую отбили у арабов). Жить в едином централизованном государстве эти буйные люди категорически не могли. Поэтому разделили захваченные земли на феоды. Самыми крупными владениями стали графство Сицилия и герцогство Апулия.

Народ, о котором идет речь, обычно называют норманнами. Но правильнее было бы звать его нормандцами. Это были офранцуженные викинги. Еще в X веке они захватили Нормандию — историческую область на севере Франции, которую, собственно, и назвали в свою честь. До них она звалась Арморика. Хватило двух поколений, чтобы захватчики усвоили язык и обычаи побежденных. Нормандия стала французской, хотя и управлялась собственным герцогом — потомком тех же викингов. От своих предков нормандцы усвоили страсть к путешествиям и завоеваниям. Это был алчный, жестокий и агрессивный народ.

Правда, переселения во многом оказались вынужденной мерой. Еще одной чертой норманнского этноса была необычайная сексуальная активность мужчин и плодовитость женщин. Это привело к перенаселению. Младшие сыновья норманнских рыцарей отправлялись вместе со слугами на поиски приключений. В 30-е годы XI века прошел слух, что византийцы охотно вербуют наемников в Южной Италии для войны с арабами. Туда хлынул поток искателей приключений из Нормандии. Впоследствии эти события обросли множеством противоречивых легенд, но факт остается фактом: византийцы пригласили норманнов в качестве своих наемников. Самыми доблестными вояками оказались сыновья норманнского рыцаря Танкреда д’Отвилля.

Одним из них был легендарный Роберт Гвискар, который захватил для себя Апулию. Гвискар родился около 1016 года. Следовательно, во время описываемых нами событий ему было за шестьдесят. Это был высокий блондин богатырского сложения. Такая стать являлась редкостью у низкорослых норманнов. Гвискар в переводе с французского — «хитрый». Прозвище как нельзя лучше подходило Роберту.

Итак, постепенно норманны из наемников превратились в захватчиков и вытеснили ромеев из Южной Италии. Из греков кто мог — спасся бегством. Остальные были порабощены и превратились в собственность норманнских баронов. Куртуазный век во Франции еще не наступил. Поэтому жадность, грубость и деловая хватка пришельцев с севера не ограничивалась никакими условностями.

В описываемое время апулийский герцог Роберт Гвискар считался среди норманнов за старшего. Он располагал самыми крупными силами, контролировал самую большую территорию и держал в узде представителей других этносов Южной Италии, которых норманны поработили. Таких этносов было несколько: лангобарды, греки, романские общины, говорившие на испорченной латыни, и даже немного арабов. Время от времени они восставали против норманнов. Поэтому Роберту следовало, что называется, держать ухо востро.

Жадность и тяга к приключениям побуждали Роберта искать новых врагов и делать новые завоевания, вместо того чтобы удерживать старые. С помощью войн можно было держать в узде беспокойных норманнов, в противном случае они начали бы резаться между собой. Кроме того, войны давали возможность обогатиться за счет грабежа. Наконец, благодаря победам можно было приобрести земли с крепостными и раздать их баронам, которые прибывали из далекой Нормандии и поступали на службу к апулийскому герцогу. Тем самым Роберт увеличивал армию.

Мысль о завоевании Византии появилась у Гвискара за несколько лет до описываемых событий. А именно в тот миг, когда до него дошло известие о захвате власти в Константинополе Никифором III и о свержении «Без-четверти-вора». Гвискар сообразил, что час норманнов пробил.

Для вторжения имелся отличный повод. Дело в том, что незадолго до этих событий «Без-четверти-вор» просил руки дочери Гвискара для своего сына — маленького Константина. Михаил VII «Без-четверти-вор» и его советники очень хотели этого брака. Гвискару были направлены три дружественных письма, прежде чем герцог соизволил ответить. Наконец Роберт отправил в Константинополь одну из своих дочерей для помолвки. Девочку крестили, назвали Еленой. Норманнка должна была пожить в Константинополе, прежде чем состоится ее свадьба с сыном императора. В переводе с языка дипломатии на обычный, произошло следующее. Роберта хотели сделать союзником империи, а его дочь взяли заложницей. Гвискара осыпали дорогими подарками, чтобы купить его лояльность. Иначе говоря, его задабривали замаскированной данью. Это была интересная дипломатическая комбинация, рассчитанная на годы вперед. Никто не думал, что режим «Без-четверти-вора» так скоро падет. После свержения Михаила VII все выгоды от соглашения с Гвискаром обернулись большой бедой. Царь Никифор III вернулся к великодержавной риторике и отнесся к норманнам с презрением. Помолвку с дочерью Гвискара расторгли, но девочку оставили в Константинополе без средств к существованию. Роберт был в ярости. Нельзя сказать, что именно расторжение помолвки послужило причиной войны. Она вспыхнула бы в любом случае, но именно теперь выдался подходящий повод. Роберт предстал в глазах норманнских баронов пострадавшим отцом и имел все права отомстить Византии.

Нашелся и претендент на корону Ромейской империи. Какой-то проходимец пытался выдать себя за Михаила «Без-четверти-вора». Он, мол, бежал из монастыря и претендует на власть. Хитрый Роберт сразу раскусил подлог. Но сделал вид, что верит самозванцу. Зачем отказываться от такого удобного прикрытия? Гвискар в своих посланиях объяснял ромеям, что ведет не захватническую войну, а освободительную. Кроме того, он заручился поддержкой римского папы Григория VII. Папа был рад поставить на колени неверных схизматиков и выиграть вековой спор между Римом и Константинополем о том, кто главнее. В общем, дела Роберта перед походом обстояли прекрасно. Чего не скажешь о Византии.

2. На западной границе

А теперь вернемся немного назад и расскажем, как обстояли дела на западной границе Византии перед восстанием Алексея Комнина.

В лучшие времена рубежи Ромейской империи простирались до Сиракуз на Сицилии. Неаполь, Бари, Амальфи были греческими городами. Теперь Неаполь и Амальфи превратились в самостоятельные республики, так как были отрезаны от Византии. Что касается Бари, то он стал резиденцией Роберта Гвискара. Западная граница Византии обрывалась на адриатическом побережье современной Албании. Главным опорным пунктом ромеев был хорошо укрепленный греческий город Диррахий. Итальянцы со свойственным им «цоканьем» переиначили его в Дураццо. Сейчас это Дуррес в Албании.

Войсками на западной границе долгое время командовал Василаки, но он поднял мятеж, был разбит, западная граница оказалась оголена, а должность с пышным названием дука Иллирика (то есть правитель Диррахия и окрестных районов) некоторое время оставалась вакантной.

При Никифоре III должность дуки Иллирика получил один из столичных придворных — Георгий Мономахат. Этот человек упоминается только в сочинении Анны Комнины. Писательница называет его приближенным императора, то есть одним из представителей малоазийской знати. Неясно, принадлежал ли он к семье Мономахов. Скорее всего — да, хотя у историков нет единого мнения. Мономахи происходили из Малой Азии. Поэтому Георгий мог быть отпрыском боковой ветви знатной фамилии.

Назначению он противился как мог. Все дело решили интриги. Мономахат рассорился с Борилом и Германом. Его буквально выслали из столицы под предлогом почетного назначения.

По прибытии в Диррахий Мономахат узнал сразу две новости. Первая — о приготовлениях «тирана Роберта» (так называет Гвискара Анна Комнина) к вторжению на Балканы. Вторая — о мятеже Алексея Комнина, который приступил к осаде Константинополя. С обеих сторон Георгию поступали предложения об измене. Роберт побуждал византийца сдать Диррахий, а Комнин — перейти на его сторону. Причем Роберт предлагал деньги, а Комнин, напротив, сам требовал финансовой помощи. «Мне нужны деньги, — писал Алексей, — без которых ничего нельзя сделать». Требование может показаться странным в устах мятежника. Но Алексей был начальником западных войск империи, а Георгий Мономахат — дукой. Эта должность означала в первую очередь военного наместника, который, однако, занимается и гражданскими делами. Как военный Георгий подчинялся старшему по должности — Алексею.

Мономахат не любил обоих — ни Роберта Гвискара, ни Алексея Комнина. В голову честолюбивого дуки пришла мысль поднять восстание и самому провозгласить себя императором. Для Византии подобные мятежи вообще не были редкостью, тем более — в смутное время.

Георгий, однако, повел себя осторожно. Денег он не дал, но с послами Алексея обошелся любезно. Наместник Диррахия писал, что рад бы послать деньги. «Но справедливая причина удерживает меня от того. Ведь если я сразу подчинюсь приказаниям, то тебе самому покажется, что я посту пил некрасиво по отношению к императору». Одновременно он вел двусмысленные переговоры с Гвискаром и сербским королем Михаилом.

После победы восстания Алексей должен был принять кадровое решение по Мономахату. Георгий был человеком ненадежным. Больше всего Алексей опасался, что наместник сдаст Диррахий норманнам. Поэтому направил дуке приказ: оставить должность и ехать в столицу. Мономахат впал в панику.

Император направил в Диррахий верного Георгия Палеолога с отрядом воинов. Палеолог должен был занять крепость и сменить Мономахата на его посту. Мономахат грезил о мятеже, но не имел сил и средств, чтобы его поднять. Сдать Диррахий норманнам он теперь тоже не мог. Осталось одно — бежать. Бывший дука покинул город и укрылся под защитой сербского короля Михаила, который правил Дуклей (нынешняя Черногория). Узнав об этом, Алексей I призвал дезертира вернуться на родину. При этом подписал охранную грамоту, что Георгию гарантируются жизнь, зрение и свобода. Молодой император понимал, что малейший неверный шаг может открыть ворота страны для интервенции. Поэтому готов был простить явного заговорщика. Комнин вел переговоры с королем Михаилом и рассчитывал на союз с сербами против норманнов. Мономахат мог разрушить этот союз. Наконец Алексей выманил его из соседней страны. Мономахат вернулся в Константинополь и не понес никакого наказания. Однако никаких должностей ненадежному чиновнику Комнин больше не давал. Карьера Мономахата закончилась. Алексей продолжил переговоры с сербами и занялся укреплением Диррахия. Георгий Палеолог пополнял гарнизон города и готовился к боям с норманнами.

3. Дипломатия Алексея Комнина

Расстановка сил в Европе того времени была крайне запутанна. Хотя западный мир сознавал свое единство, это не мешало европейцам воевать между собой и заключать причудливые союзы с мусульманами и православными. Другой вопрос, что войны между европейцами никогда не велись насмерть, тогда как со славянами и византийцами борьба часто велась на уничтожение.

В то время хорошим способом отличить один суперэтнос от другого была религия. В 1054 году произошел окончательный раскол христианства на две ветви. Западный мир исповедовал католицизм, Византия и Русь — православие. Другими словами, «ромеи» и «франки» чувствовали себя чужими по отношению друг к другу. Но это не означало, что между византийцами и отдельными франкскими государями невозможны политические союзы. Европа не была настолько едина, как сегодня.

Этими нюансами думал воспользоваться Алексей I, чтобы спасти страну, за которую он отвечал перед Богом и людьми.

Первым делом, как уже говорилось, император предложил союз королю Сербии Михаилу. Старый король доживал свой век, но не утратил политической активности. Он маневрировал между Востоком и Западом. Приморская Дукля, которой он правил, лежала на перекрестке торговых путей и никогда не была замкнутой территорией. Михаил искал выгоду. Некоторое время назад он договорился с папой Григорием VII, что признает власть Рима, а взамен папа даровал ему королевскую корону. Но подчинение сербов апостольскому престолу оказалось всего лишь дипломатическим ходом. Королевский титул помог Михаилу повысить свой статус в отношениях с соседними славянами и с Ромейской империей. Речь не шла о том, что сербы примут католичество. Они были чужды Западу. Так что предложение Алексея о союзе против норманнов не выглядело чем-то из ряда вон выходящим.

Однако Михаил должен был решить, кого он больше боится: норманнов или Византии. Ромейская империя казалась ослабевшей, а потому безвредной. Норманны могли покорить ее. Эти агрессивные соседи устраивали Михаила гораздо меньше, чем простой и понятный альянс с ромеями. Сербский король обещал Алексею I помощь и действительно прислал отряд воинов во главе со своим сыном Константином Бодином. Это был тот самый Константин, который несколько лет назад претендовал на царскую корону Болгарии, был захвачен Вриеннием, сослан в Антиохию и бежал.

В то же время Михаил хитрил. Он приказал сыну не ввязываться в борьбу очертя голову. Поэтому поведение сербов в кампании, о которой мы расскажем, очень похоже на предательское. Они почти не помогли византийцам. Но для Алексея это было все равно лучше, чем открытая вражда. Судьба Византии висела на волоске.

Союз сербов с Византией означал их разрыв с папой. С этого времени сербы окончательно порвут с католичеством и перейдут в православный лагерь. На беду или нет — вопрос другой.

Папа Римский поддержал норманнов. Апостольский престол давно претендовал на духовную власть в Ромейской империи. Норманны признали его своим сюзереном и должны были стать оружием Рима в борьбе с Византией.

Григорий VII и Роберт Гвискар нашли друг друга. Папа стремился к мировому господству. Роберт хотел расширить собственные владения. Но был еще один претендент на мировое господство: западно-римский император Генрих IV (по совместительству — германский король). Генрих был смертельным врагом папы. Вражда оказалась так сильна, что император сделался сатанистом.^{18}

Впрочем, мы отвлеклись. Алексей вступил в переговоры с Генрихом IV, чтобы натравить западного императора на папу. Долго просить не пришлось. Генрих с энтузиазмом откликнулся на предложение о союзе. Однако ему требовалось время — собрать силы. Задача Алексея состояла в том, чтобы выдержать первый удар норманнов. А потом немцы вступили бы в игру. Стратегический замысел Комнина — прост и изящен. Если бы германцы ударили на Рим и осадили папу в его владениях, норманны непременно пришли бы Григорию VII на подмогу: во-первых, как вассалы папы; во-вторых, из страха, что Генрих IV обрушится после Рима на Южную Италию. И война ушла бы с Балкан вместе с норманнами.

Словом, очень скоро у Алексея I появились два союзника — немцы и сербы. Те и другие оказались крайне ненадежны, но это было больше, чем ничего. Во всяком случае, Ромейской империи не грозила изоляция.

Третьего союзника Алексей обрел непосредственно в Италии — в тылу Роберта Гвискара. Южная Италия, только что захваченная Робертом и его родней, напоминала тогда лоскутное одеяло, скроенное из лангобардских княжеств, вольных городов, норманнских баронств. Враги Роберта сосредоточились на побережье Тирренского моря. Там располагались два владения, враждебных Гвискару и его семье. Это лангобардское княжество Капуя и норманнское графство Аверса. В Аверсе правила другая ветвь норманнов, не из рода д’Отвилля, вследствие чего норманны Аверсы часто враждовали с д’Отвиллями. Этим решил воспользоваться Алексей Комнин. Он попытался разжечь восстание в тылу Роберта. Рыцари Аверсы легко пошли на контакт с византийцами. История умалчивает о цене этого соглашения.

Был и еще один потенциальный союзник, на помощь которого рассчитывал Алексей Комнин. Это — Венецианская республика. Византийцы долгое время считали Венецию своей заморской территорией. Поначалу так оно и было. Венеция вместе со всей Италией входила в состав империи Юстиниана I.

Затем в Италию вторглись лангобарды. Жизнь на континенте становилась крайне опасной. Там разгорелась война. Итальянцы искали спасения в лагунах у побережья Адриатики. Другими словами — в Венеции, которая оставалась византийским дукатом. Этнический состав населения этого города постепенно изменился. Теперь доминировали итальянцы. Они сохранили греческие имена — Юстиниан, Петр, Маврикий, но произносили их на свой манер: Джустиниан, Пьетро, Маурицио. Само слово «дука» (правитель дуката) превратилось в итальянское «дож». А государство официально называлось «Республика Св. Марка».

Словом, этнос преобразился. Это давно поняли европейцы. Одни только ромейские императоры не хотели понимать и признавать новое положение вещей. Греки относились к венецианцам дружелюбно, как к своим. Эти люди говорят по-итальянски — ну и что? Византия — многонациональное государство. Они исповедуют католицизм? Но в состав Византии входят области, жители которых исповедуют разные варианты христианства — например, армяне-монофизиты или сирийцы-несториане. Ромейские императоры охотно давали венецианским дожам придворные звания и деньги за призрачную верность единству империи, которого давно уже не было. Правда, венецианские купцы платили пошлины за торговлю на территории Византии, как чужаки, но в целом ощущение былого единства оставалось. Этот имперский романтизм дорого обойдется правителям Византии. С точки зрения государственной выгоды была бы лучше прагматичная позиция по отношению к отпавшей окраине.

Алексей Комнин направил в Республику Св. Марка посольство с просьбой о помощи. Начались трудные переговоры. Венецианцы беспокоились о собственной выгоде. А выгодно им было одно: поддерживать равновесие сил на Адриатике. Коль скоро норманны пытались захватить византийский берег Адриатического моря, они были опасны. В случае успеха Роберт контролировал бы выход из Адриатики и легко мог блокировать Венецию. Казалось, чего проще — помочь византийцам и сдержать норманнов. Но Венеция была городом прагматичных купцов. Они беспокоились о том, как остаться с прибылью и получить максимальные уступки со стороны Византии. Поэтому переговоры затягивались.

Комнин и его дипломаты проявляли чудеса изворотливости. Заметим, что внешнеполитическая идеология Византии в это время резко меняется. Она резко отличается и от курса Михаила VII, и от устремлений Вотаниата.

«Без-четверти-вор» пытался задобрить норманнов и заигрывал с ними. Никифор III Вотаниат, напротив, пользовался великодержавной риторикой и дал повод норманнам для вторжения. Алексей на первых порах отказался от великодержавия в пользу прагматики. Он готов был договориться с кем угодно, чтобы остановить норманнов. Иначе говоря, Михаил VII практиковал политику слабости, Никифор III — политику имперского блефа, Алексей I — политику реализма. Дипломатия Византии стала активной и даже агрессивной. Империя искала друзей, чтобы опрокинуть врага. В то же время готовилась армия для отражения неприятеля. То есть присутствует ясное понимание, что дипломатия без военной поддержки — ничто. В этом видится почерк самого Алексея, а не его советников. Впоследствии мы увидим такой же почерк в страшные времена Крестового похода, когда судьба Византии повиснет на волоске.

Каковы результаты дипломатии Алексея? Сперва она не принесла никаких плодов. Но когда пришло время, плоды созрели. Скептики могли убедиться в уме и стратегическом таланте Комнина. Все союзы, которые он заключил, эффективно работали, а союзники вредили норманнам. В конечном счете, они и спасли империю. Но прежде Византии суждено пережить два-три тяжелых года.

Раньше всех откликнулся Генрих IV. Он готовил поход на Рим, чтобы поставить на колени папу Григория. Папа тотчас впал в панику и пытался, в свою очередь, помешать походу Роберта против ромеев, хотя еще недавно сам же поощрял это предприятие. Роберт проигнорировал папские мольбы о помощи. Первый удар византийской дипломатии пока не сработал.

Весной 1081 года норманны переправились на Балканы. Началось противостояние византийцев с самой сильной армией того времени.

4. Вторжение

Раньше всех на Балканы прибыл отряд старшего сына Роберта от первой жены. Этого сына звали Боэмунд Тарентский. Впоследствии он станет одним из самых опасных противников Алексея Комнина. В 1081 году Боэмунду исполнилось 27 лет. Это был светловолосый, румяный и широкоплечий рыцарь огромного роста, что являлось редкостью среди норманнов. Таким же ростом отличались разве что сам Роберт и его вторая жена Сигельгаита, которая сама сражалась на коне не хуже любого рыцаря. От своего отца Боэмунд унаследовал также хитрость и редкий цинизм. Любители исторических романов наверняка помнят образ коварного и беспринципного рыцаря Боэмунда, нарисованный Вальтером Скоттом в романе «Граф Роберт Парижский». Следует сказать, что этот портрет как нельзя лучше соответствует подлинному характеру исторического лица, о котором идет речь.

Первым делом Боэмунд захватил Авлону — порт напротив апулийского «каблука». Сейчас это Валона в Албании. Захватив его, норманны получили удобную базу. Затем последовало неудачное нападение на остров Корфу. Ромейский гарнизон острова отбил нападение врага. У Боэмунда не было осадных машин и припасов для долгой осады. Он отступил.

В мае 1081 года отправился в поход сам Роберт Гвискар. Он снарядил крупный флот, погрузил на него продовольствие, оружие, воинов, инженерный припас. Здесь имелось все для строительства осадных башен, больших метательных орудий и т. п. Целью первого этапа кампании был, конечно, Диррахий — главный город Византии на адриатическом побережье.

Численность норманнской армии определить, как всегда, трудно. Хроники и летописи редко приводят какие-либо цифры. А если они есть, то совершенно фантастичны. Анна Комнина поначалу пишет, что войска Роберта «неисчислимы». Очень точные сведения!

Но затем принцесса дает более верные данные. По ее словам, собственно рыцарей у норманнов имелось 1300 человек. Каждый рыцарь привел одного-двух оруженосцев. К этому следует добавить отряд сицилийских арабов, южных итальянцев и разношерстную вспомогательную пехоту. Да еще в Авлоне к Боэмунду присоединилось несколько пиратских кораблей из Дубровника. В итоге, по мнению Анны Комнины, вражеская армия насчитывала 30 тысяч солдат. Даже если в это число попали обозные, цифра все равно значительна. Византийцы располагали несколько меньшими силами.

Роберту с самого начала не повезло. В этих местах нередки шторма. В них попадали еще эпирский царь Пирр и Юлий Цезарь. Угодил в бурю и Роберт Гвискар со своим войском. С неба повалил густой снег, с гор подул порывистый ветер. Поднялись волны. У гребцов ломались весла. Раскромсанные реи со страшным грохотом падали на палубы кораблей. Раздавались громкие крики отчаявшихся воинов. Позабыв обо всем, они молились.

Корабль самого Роберта был наполовину разбит и едва не затонул. Съестные припасы пришлось выбросить за борт. Погибло некоторое число воинов и матросов. Но армия уцелела. Высадившись на берег, норманны отслужили молебен, похоронили трупы тех, кто погиб прямо на кораблях и не был смыт, после чего кинулись грабить цветущий балканский край.

Гвискар дал воинам отдых на целую неделю. За это время к нему приплыли подкрепления из Италии, а также подошел Боэмунд со своим отрядом.

В июне 1081 года Роберт выступил по направлению к Диррахию и обложил город с суши и моря.

5. Осада Диррахия

Жителей города при виде норманнов охватил страх. Лишь храбрец Георгий Палеолог ничуть не смутился. Этот мужественный воин, выдержавший много битв с туркменами, участник нескольких мятежей, патриот и герой, был готов драться до последнего вздоха.

Первым делом Роберт приказал соорудить огромную деревянную башню выше городских стен. Такие передвижные башни назвались гелеполидами. Ее покрыли сырыми кожами, чтобы уберечь от возможных попыток поджога. В башне установили метательные орудия — средневековую «артиллерию».

Впавшие в панику граждане Диррахия требовали переговоров. Георгий Палеолог послал на стену горластых глашатаев и сам двинулся следом. Глашатаи спросили:

— Архонт Роберт, зачем ты явился в земли Ромейской империи?

Гвискар не растерялся.

— Чтобы восстановить в правах моего зятя Михаила, изгнанного из империи! А еще — чтобы отомстить за него!

Палеолог не дал себя провести. Глашатаи отвечали:

— Если мы увидим Михаила и признаем его, то немедля преклоним перед ним колени и сдадим город!

— Хорошо! Я это сделаю! — был ответ.

Роберт немедленно велел обрядить самозванца, который прибыл вместе с ним, в самые роскошные одеяния. Под звуки труб и кимвалов Лже-Михаил явился к стенам Диррахия. Мнимого царя сопровождала внушительная свита из рыцарей и оруженосцев. Греки задали ему несколько вопросов, но не получили ответа. Со стен раздался хохот. Острые на язык греки осыпали самозванца градом насмешек. Автор средневековой рифмованной хроники Вильгельм Апулийский пишет, что ромеи кричали: «Да это же виночерпий, причем из самых последних!».

Пока норманны вели переговоры, ворота Диррахия распахнулись, оттуда выехал отряд ромеев и напал на врага. Завязалась беспорядочная стычка. Убив нескольких захватчиков, византийцы с победой вернулись в крепость. Этот маленький успех имел большое моральное значение. Георгий Палеолог сразу показал, что бить норманнов можно. Между осаждавшими и осажденными пролилась кровь. Это затруднило дальнейшие переговоры. Чего опять же и добивался Палеолог.

Георгий написал обо всем императору и попросил помощи. Именно поэтому Комнин прекратил операции против турок в Вифинии. После заключения очередного мира с сельджуками Алексей взял часть из них на службу в качестве наемников. Вчерашние враги стали соратниками.

Срочно были направлены послы в Венецию с новыми предложениями. Алексей готов был дать Республике Св. Марка большие привилегии за военную помощь против норманнов. Императору срочно требовался флот. Венецианцы могли бы отрезать войска Гвискара от подкреплений в Италии. В самой же Италии Комнин рассчитывал, как мы помним, на две вещи: восстание лангобардов и наступление немцев. Сухопутные силы Роберта Алексей планировал уничтожить в генеральном сражении у стен Диррахия. Если бы его планы полностью удались, с норманнами было бы покончено в том же году. Но судьба покровительствовала им.

Венецианцы долго и обстоятельно прорабатывали договор с Византией. Наконец они согласились помочь, но выговорили множество уступок и привилегий. Алексей позволил купцам Республики Св. Марка вести беспошлинную торговлю в нескольких городах империи. Иначе говоря, открыл ворота страны для иностранного торгового капитала. Беспошлинная торговля больно ударила по карману византийских купцов и промышленников. Венецианские товары оказывались дешевле ромейских. Правда, насытить огромный византийский рынок дешевыми товарами венецианцы не могли. Тем не менее договор был невыгоден для ромеев. Но взамен Алексей получил военную помощь в критический момент. Трудно осуждать императора за это.

Лишь только формальности были улажены, венецианский флот выступил против норманнов. Дож Доменико Сильвано (кстати, женатый на сестре Михаила «Без-четверти-вора») лично выступил во главе эскадры. У него было 14 больших военных кораблей и 45 вспомогательных судов. Вскоре эта армада достигла окрестностей Диррахия. Дипломатия Алексея Комнина принесла первый урожай.

Обнаружив у себя в тылу флот венецианцев, Гвискар послал против него Боэмунда с норманнской эскадрой. Боэмунд был молод, но славился осторожностью. Он вступил в переговоры с венецианцами и заявил, что ведет вместе с отцом справедливую войну. В норманнском лагере находится базилевс Михаил VII — брат жены венецианского дожа. Норманны, мол, хотят всего лишь восстановить его на престоле.^{19}

На театре военных действий разворачивались захватывающие события, жанровая принадлежность которых оказалась между драмой и фарсом.

Предлагаю вам совершить славословие по греческому обычаю в честь императора Михаила и его защитника — герцога Роберта, — обратился к венецианцам Боэмунд.

Но те «отложили славословие до следующего дня», иронизирует Анна Комнина. Другими словами, венецианцы ввели врага в заблуждение и стали готовиться к битве. Первым делом они связали большие корабли канатами, чтобы ловить, как рыбу в невод, вражеские суда. Затем подняли на мачты шлюпки, а в шлюпки посадили стрелков. Тем самым они сразу получили преимущество в битве, потому что обстреливали врага сверху. Это был старый прием византийской морской тактики, которую усвоили венецианцы. Кроме того, заготовили много тяжелых бревен, усаженных гвоздями. Норманнам эти хитрости были неизвестны.

Поутру явился Боэмунд и потребовал совершить славословие. Венецианцы рассмеялись ему в лицо. Принц не выдержал обидных насмешек и атаковал врага. Началась битва.

Норманны сражались яростно. Однако без своих боевых коней они лишились главного преимущества. В качестве морской пехоты они действовали гораздо хуже, чем в качестве кавалерии.

Зато венецианцы продемонстрировали образцы высокого боевого искусства. Они окружили врага, лишив его свободы маневра. Вот для чего понадобились веревки, которыми связывали суда. Норманны оказались, как в загоне.

Итальянский хронист Малатерра, оставивший самое подробное описание этого боя, утверждает, что один из венецианских кораблей был вооружен сифонами с «греческим огнем». Это грозное оружие наводило страх на всех врагов Византии. «Греческий огонь» горел даже на воде. Наведя сифоны на врага, венецианские моряки сожгли один из вражеских кораблей. Норманны атаковали на другом направлении — там, где «греческого огня» не было. Сам Боэмунд пошел на сближение с противником. Тогда на корабль принца обрушили бревно, усаженное гвоздями. Удар оказался точен. Бревно пробило борт и застряло в нем. Корабль пошел ко дну. Часть его команды утонула, другую часть перебили. Сам Боэмунд успел перескочить на другой корабль. Сражение продолжалось. В конце концов норманнам удалось прорвать канатное заграждение венецианцев и выбросить суда на берег. Венецианцы вошли в такой раж, что десантировались вслед за врагом и завязали бой прямо на пляже. Храбрец Георгий Палеолог сразу предпринял вылазку и ударил Боэмунду в тыл. Норманны сопротивлялись как могли, но силы были неравны. Бой откатился к самому лагерю Роберта Гвискара. Здесь победителям стало ясно, что пора прекращать преследование, иначе Роберт выведет в поле всю свою армию. Венецианцы отступили на корабли, а Палеолог ушел в город.

Узнав об этом сражении, Алексей Комнин отправил богатые подарки дожу и сенаторам Республики Св. Марка. Венецианцы оказались ценными союзниками.

Однако Роберта Гвискара не сломила неудача флота. Его сухопутная армия уцелела. С нею Гвискар мог продолжать осаду. Герцог приказал вытащить на берег свои корабли и продолжал атаки на Диррахий. Судьба города и всей кампании должна была решиться на суше. Тем временем Алексей спешил на выручку Палеологу вместе с войсками, которые успел собрать на Балканах.

6. Храбрость Георгия Палеолога

По пути Комнин присоединил корпус Григория Бакуриани, расквартированный в Македонии. Менее значительные воеводы привели свои гарнизоны на помощь царю из Фракии. Анна Комнина перечисляет подразделения. Отряд экскувитов (элитной городской стражи Константинополя) вел офицер Константин Опое. Македонцами командовали Антиох и Григорий Бакуриани, фессалийцами — Александр Кавасила. Крещеный турок Татикий вел отряд конных тюркских стрелков, которых цари Византии поселили в Македонии, на реке Вардар. Этих воинов называли вардариотами. С самим Татикием мы еще встретимся в этой книге.

Также в поход выступил отряд «приближенных», по-гречески — вестиаритов. Он состоял из норманнов и франков. Это была отборная гвардия Алексея. Он, как и его потомки, ценил боевые качества западноевропейских рыцарей и охотно вербовал солдат в католической Европе. У его внука Мануила это увлечение перерастет в откровенное западничество. Но метаморфоза случится гораздо позже. А пока мы видим, что Алексей постепенно старается заменить старую варяжскую гвардию, которая состояла из русских ратников, новыми воинами. Что касается отряда «приближенных», то им командовали двое отчаянных франков: Константэн д’Отвилль и некто Панукомит — то ли лангобард, то ли грек. А может, так прозвали француза.

В армии были даже болгарские еретики-богомилы. Члены этой крайне опасной секты решили поддержать Комнина, чтобы распространить свое учение в высших кругах византийских вельмож. Правда, это не вышло, и вскоре кратковременный союз между Алексеем и еретиками был разорван. Чуть позже Алексей издаст специальный указ, которым вообще освободит богомилов от военной службы.

Сектанты привели 2800 человек. Ими командовали некие Константин Ксанта и Кулеон.

Наконец, в войске присутствовал отряд варягов. В подавляющем большинстве это были русские искатели приключений.

Итак, Алексей выступил против франков. Западные хронисты говорят о «бесчисленном» войске Комнина. Некоторые авторы оценили армию Алексея в 170 тысяч человек. Нет нужды говорить, что эта цифра — абсолютный бред.

Можно принять данные о византийском войске, которые собрал современный британский историк Джон Хэлдон. По его мнению, Алексей привел под стены Диррахия 1820 тысяч солдат, в том числе: 1000 экскувиторов, 1000 вестиаритов, 5000 бойцов из Македонии и Фракии, 2000 турок-вардариотов, 1400 варягов, 2800 богомилов. К этому следует добавить небольшое число легкой пехоты и отряд франкских наемников. Сколько было людей в двух последних подразделениях, мы не знаем, но цифра в 20 тысяч воинов представляется немного завышенной. Византия вообще не знала огромных армий. Ромейские полководцы побеждали умением. Более справедлива цифра в 1517 тысяч солдат. То есть византийцев было вдвое меньше, чем норманнов.

Император продвигался по старой римской военной дороге. Войска шли с опаской, скрытно. Это лишний раз доказывает, что силы ромеев были невелики. По пути воины расспрашивали деревенских жителей о продвижении врага. Вели разведку. От разведчиков Алексей Комнин узнал подробности о ситуации вокруг Диррахия.

Норманны вели сильный обстрел города из осадных машин и начали приготовления к штурму. Палеолог задумал упредить врага. Ради этого организовал вылазку, не дожидаясь прихода царя с войском. Георгий надеялся уничтожить осадную технику. Это свело бы усилия норманнов на нет, а осажденные получали передышку. Ради этого стоило рискнуть.

Дрался Георгий отчаянно. Он бросил на карту все. Однако норманны перегруппировались и отбили атаку. Палеолог сражался в первых рядах и получил несколько ранений. Одна стрела ударила в открытое место под шлемом и вонзилась в голову около виска.

Приведите опытного лекаря! — прорычал Георгий своим. Не дожидаясь медицинской помощи, он сам обломал стрелу, причем острие и кусок древка остались в ране. Кое-как перевязав голову, чтобы остановить кровь, Палеолог ринулся в бой. Он сражался до самого вечера, пытаясь подобраться к метательным машинам врага. Битва шла в окопах, норманны не могли использовать свою знаменитую конницу. Византийская пехота демонстрировала стойкость и выучку. Продержавшись до сумерек, Георгий удалился в пределы крепостных стен. После этого Роберт Гвискар стал готовиться к штурму. Часть войск он разместил в окрестных долинах, чтобы отрезать осажденных от связи с внешним миром.

Георгий приказал принести к стенам нефть, смолу, сухие поленья и камнеметы. Этими средствами рассчитывал поджечь и разрушить гелеполиды норманнов. (Напомню, что гелеполидами назывались подвижные башни с метательными орудиями.) Предполагая, что штурм начнется со дня на день, Георгий соорудил деревянную башню внутри стены прямо напротив башни противника. Главным ее оружием стало бревно, которое должны были направить на гелеполиду норманнов, чтобы помешать использовать ее во время штурма. Ночью Георгий приказал провести испытания. Они прошли успешно. Полководец ожидал предстоящей битвы.

Поутру Гвискар вооружил своих воинов и начал штурм. В свою главную гелеполиду он ввел 500 пехотинцев и всадников. Лошади привели махину в движение. Башня приблизилась к стене. Верхние ворота этой конструкции должны были опуститься, чтобы по ним могли сойти на стену норманнские воины. Однако Палеолог придвинул свою контрбашню, приказал привести в действие бревно. Оно подперло ворота гелеполиды. Лучники Палеолога стали осыпать неприятеля градом стрел. Норманны укрылись внутри и не высовывались наружу. Георгий приказал поджечь сооружение. На гелеполиду обрушили метательные снаряды со смолой и нефтью. Норманны стремглав бросились вниз. Видя это, Палеолог вывел из города самых храбрых воинов с топорами. Они разнесли нижнюю часть башни. Сооружение рухнуло. Город был спасен на какое-то время. Но Роберт тотчас приказал соорудить новые башни для очередного штурма.

…Узнав об этом, Алексей I сообразил: дело плохо. Имперская армия получила приказ ускорить движение. Базилевс полагал, что решающая битва должна произойти под стенами Диррахия. Только так можно выручить город. По сути, Алексей I бросил все на кон, как и Георгий Палеолог.

Наконец византийские воины подошли к Диррахию. На дворе стоял октябрь 1081 года. Император приказал стать лагерем и огородить его рвом с одной стороны (другие стороны прикрывала река). Затем отправил к Роберту послов, которые спросили герцога, с какой целью норманны высадились на Балканах. Гвискар не удостоил послов аудиенции, но отвел войска, чтобы не оказаться меж двух огней.

7. Переговоры

Алексей послал в Диррахий за Георгием Палеологом, чтобы из первых рук узнать положение дел. Недоверчивый Палеолог отказался покинуть город. Он боялся, что это всего лишь хитрость со стороны норманнов. Лишь получив императорский перстень, Георгий решился уйти. Израненный, в шрамах, он предстал перед Алексеем. Здесь же встретил своего отца, Никифора Палеолога. Старый воин сопровождал царя в трудном походе.

Алексей подробно расспросил Георгия о действиях норманнов.

— Следует ли нам сразиться с ними в открытом поле?

— Нет, базилевс, — не задумываясь, отвечал Георгий.

Если бы такой совет дал какой-нибудь трус, чиновник или придворный, от него можно было легко отмахнуться. Но Палеолог доказал свой героизм. Почему же он не советовал драться с норманнами? Ответ возможен только один. Византийская армия уступала воинам Роберта численно, да и качественно. На кого мог положиться Алексей? На русский полк, на небольшую группу франков. И это все. Его армия была сборищем разношерстных отрядов. В большинстве — плохо обученных или утративших военные навыки. Рисковать не стоило. Палеолог предложил другой план. Следовало удерживать Диррахий, изматывать силы врага и атаковать с моря, тем более что флот венецианцев добился успеха. Роберт должен разбить лоб о стены Диррахия.

Мнение Палеолога поддержали некоторые военачальники. Они советовали отрезать Гвискара от подвоза продовольствия и постепенно измотать в мелких стычках.

Это здравое мнение отвергли молодые вельможи. Среди них были принц Константин (сын императора Константина X Дуки), предводитель варяжского отряда Намбит и дети Романа IV Диогена — Лев и Никифор.^{20}

Неожиданно прибыли послы норманнов. Роберт Гвискар вступил в переговоры, чтобы выиграть время. Гонцы передали его речь, обращенную к Алексею. «Я выступил, — утверждал Роберт, — не против твоего величества, а чтобы отомстить за обиду, причиненную императору Михаилу Дуке. Если ты хочешь мира со мной, то я с радостью приму его. Но сначала необходимо выполнить ряд условий».

Послы Роберта продиктовали пункты примирения. Норманнский герцог «поставил условия, совершенно невыполнимые и наносящие вред Ромейскому государству». Так их охарактеризовала Анна Комнина — явно со слов отца. Любопытно, что самих условий она не приводит. Говорит лишь о том, что Роберт обещал признать себя вассалом императора за Апулию. Обязался он также помогать Алексею в его военных предприятиях. Это позволяет домыслить и остальные пункты предлагаемого соглашения. Конечно, Роберт просил для себя какой-нибудь титул и прилагающееся к нему жалованье. Такое жалованье называлось в Византии руга. Это означало бы замаскированную дань. Подобные отношения практиковал с норманнами «Без-четверти-вор». Унизительно, однако терпимо. Алексей счел эти условия неприемлемыми. Может быть, Роберт выдвинул новые территориальные претензии? Например, потребовал сдать Диррахий? Скорее всего, так и было. Складывается ощущение, что Гвискар хотел поссориться с императором и открыть себе дорогу для новых завоеваний. Но в то же время выглядеть миротворцем в глазах «мирового сообщества». Репутация политика в глазах иностранных коллег была столь же важна в то время, как и теперь. От нее зависело отношение держав. А значит, национальная безопасность.

То, что агрессором был Гвискар, не вызывает сомнений. Именно он вторгся на Балканы. Именно он и его сын совершили впоследствии еще несколько подобных вторжений под разными предлогами. Роберт мечтал завоевать Византию. Но время еще не пришло.

Алексей ответил на предложения Гвискара холодным отказом. Роберт собрал своих рыцарей и произнес речь. В ней он опять предстал оскорбленным отцом, у которого злобные ромеи отобрали любимое чадо.

Вы знаете, — грохотал он, — какую обиду нанесли ромеи моей дочери. Она томится в Константинополе без средств к существованию. Я переправился через море, чтобы отомстить за обиды императору Вотаниату. Но сегодня он свергнут. Мы имеем дело с молодым императором Алексеем. Он отверг мои условия мира. Это опасный противник. Расслабляться нельзя. Нам необходимо единое командование. Давайте изберем предводителя, которому будем подчиняться беспрекословно. Я первый склоню перед ним голову.

Это было предложение установить военную диктатуру. Оно имело свою логику. Воевать по правилам норманнской вольницы можно было с Вотаниатом, но не с Алексеем. Буйные, но сообразительные норманны сразу это поняли. Предводителем бароны выкрикнули самого Роберта Гвискара. Тот поломался для приличия, а потом согласился взять власть.

Примем вызов и будем сражаться храбро! — воскликнул Роберт. — Мы должны вступить в бой так, как будто, едва родившись, готовы тотчас умереть!

Бароны отвечали нестройными одобрительными возгласами.

Пока Гвискар интриговал и навязывал диктатуру, Алексей I решил на него напасть. Базилевс продумал план ночной атаки. В тылу у норманнов располагались большие солончаки. Император знал, что они вполне проходимы. Он послал наемников под началом Константэна д'Отвилля, чтобы те обошли лагерь Роберта и напали на врага со стороны солончаков. Сам же Алексей с главными силами намеревался атаковать войска Гвискара в лоб. Это означает, что молодые сановники одержали верх в императорском совете и уговорили напасть первыми. Осторожный план Георгия Палеолога был отвергнут.

Возможна и еще одна причина неожиданной активности византийцев. На помощь им пришла армия сербов из Дукли. Ее вел наш старый знакомец Константин Бодин — сын и наследник дуклянского короля. Из врага византийцев он превратился в союзника.

Но даже теперь, с приходом сербов, Алексей колебался, предпочитая атаковать врага ночью. И не зря.

Вероятно, кто-то из приближенных изменил Алексею и доложил Роберту о плане ночного нападения. Гвискар поднял войско по тревоге и перестроил его, чтобы не дать себя окружить. А сам направил стопы в храм мученика Феодора, расположенный на морском побережье у небольшой лагуны. Здесь герцог молился и причастился Св. Тайн. После этого он выстроил армию спиной к лагуне и лицом к неприятелю. Центром командовал сам. Правое крыло, обращенное к морю, передал графу Амико из Джовиньяццо, левое — своему сыну Боэмунду.

Роберта сопровождала в походе его жена Сигельгаита — герцогиня лангобардского происхождения. Говорят, эта атлетически сложенная женщина была красива. Она обладала громадной силой и умела сражаться на коне, как заправский рыцарь. Молодая Сигельгаита приходилась мачехой Боэмунду.

Алексей понял, что враг вырвался из ловушки. Он тоже перестроил армию. Царь утвердился во мнении, что необходимо дать сражение. Может быть, учел настроения воинов. Отступить значило бы потерять армию — ненадежные солдаты готовы были разбежаться в разные стороны.

Император рискнул и вышел на битву.

Сам он оставался в центре. Один фланг поручил Григорию Бакуриани, другой — кесарю Никифору Мелиссину.^{21}

Мелиссин сражался против Боэмунда, а Бакуриани — против графа Джовиньяццо. Георгий Палеолог не принимал участия в битве. Вероятно, израненный герой остался в обозе. В Диррахий он не вернулся.

Далеко впереди Алексей выставил варяжский полк Намбита, вооруженный обоюдоострыми мечами. Воинов прикрывали щиты. Сражались варяги в пешем строю. Коней использовали только как транспорт. Все это боевые обычаи русов. Хотя имя их предводителя, скорее всего, скандинавское (возможно, оно означает «хищная птица» — по-исландски «набитр»), его воины — русского происхождения. Удивляться этому не следует. Даже в новое время русскими часто командовали генералы-немцы. Остерман, Миних, Манштейн и знаменитый Мюнхгаузен — все это немецкие офицеры на русской службе. В средние века мы тоже видим германцев во главе русских дружин.

Позади варягов царь выстроил лучников. В нужный момент русам надлежало расступиться и пропустить стрелков. Предполагалось, что лучники нанесут потери норманнским рыцарям или хотя бы перебьют их коней. Такой маневр мог обезопасить армию от страшных атак рыцарей-норманнов. А в пешем бою русы бы их уничтожили.

В то же время наемный франкский отряд Константэна д’Отвилля продолжал двигаться в сторону солончаков. Теперь их целью стал захват неприятельского лагеря. Алексей рассчитывал, что это деморализует воинов Гвискара.

Отдав необходимые приказы, Алексей повел главные силы вдоль морского берега на противника. Вдали на волнах покачивались венецианские суда. Союзники Комнина наблюдали за ходом битвы.

8. Битва при Диррахии

Константэн и его наемники успешно миновали солончаки и захватили лагерь норманнов, перебив его охрану. Помощь Константэну оказал гарнизон Диррахия, который совершил вылазку по приказу царя.

Гвискар игнорировал это нападение. Так что расчет Алексея на панику в рядах норманнов не оправдался. В это же время сам Гвискар атаковал главные силы ромеев. Герцог выслал вперед тяжелую конницу, чтобы ложной атакой втянуть византийцев в сражение. Конница была встречена залпами лучников и ударилась в притворное бегство. Но Алексей прекрасно знал этот прием по турецким войнам. Наверное, императора искренне удивил тюркский тактический ход в исполнении западных рыцарей, но это не означало, что стоило поддаться на хитрость.

Правое крыло норманнов выдвинулось вперед во время этих атак. Граф Амико из Джовиньяццо повел свой полк на варягов Намбита и вступил в отчаянную схватку. Роберт приотстал.

Варяги-русичи встретили удар воинов Джовиньяццо стеной щитов. Они остановили напор врага. На подмогу варягам прибыл Григорий Бакуриани со своими солдатами. Воинов Джовиньяццо опрокинули и загнали в море. Они молили о спасении у венецианцев, курсировавших вдоль берега. Но подданные Республики Св. Марка спокойно наблюдали, как норманны погибают в волнах.

В этот миг на выручку беглецам прискакала герцогиня Сигельгаита — жена Роберта. Эта бой-баба сурово взглянула на солдат Джовиньяццо «и оглушительным голосом», пишет Анна Комнина, выкрикнула:

Будьте мужчинами! Проявите доблесть!

Крик не возымел действия. Видя, что бегство продолжается, Сигельгаита в сопровождении оруженосцев помчалась на воинов Джовиньяццо с копьем наперевес. Она выполнила роль заградотряда. Поставленные перед возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади, беглецы вернулись назад.

Исход сражения далеко не был ясен, когда роковую ошибку сделали варяги. Намбит бросил их в атаку на отступавший полк графа Джовиньяццо и не заметил, что оторвался от основных сил. Битва и преследование сильно утомили русичей. Им следовало остановиться и отдохнуть. Вместо этого они самозабвенно рубили отступавших врагов.

Анна Комнина всю вину за эту ошибку сваливает на командира варяжского полка — Намбита. Ученая принцесса делает это со слов отца, который, ясное дело, хотел перенести ответственность за необдуманный поступок на мелкого исполнителя. Но факт в том, что Алексей I не сумел справиться с управлением армией и она потеряла строй. Комнин прекрасно командовал небольшими отрядами, но крупной массой войск управлял пока что с трудом. Зато Роберт чувствовал себя на поле боя очень уверенно. Он переиграл своего ромейского противника. Так опытный гроссмейстер легко делает шах и мат новичку.

Ошибка варягов и Комнина оказалась фатальной. Роберт бросил против них тяжелую кавалерию, оставшуюся в резерве. Норманнские рыцари опрокинули русичей и обратили их в бегство. Остатки варяжского полка укрылись в церкви. Находчивые норманны подожгли храм, и почти все варяги погибли в огне. В числе немногих спасшихся оказался Намбит. Впоследствии мы еще встретим его на полях сражений с печенегами, а в норманнской войне Намбит больше не играл серьезной роли. На какое-то время он превратился просто в царского телохранителя. А потом, возможно, командовал обновленной варяжской стражей, которую набрали уже из англосаксов.

Тем временем Роберт лично атаковал центр византийской армии, которым командовал Алексей I. Два полководца очутились друг перед другом. Впрочем, до поединка дело не дошло. Клинья тяжелой рыцарской конницы прорвали строй ромеев. В один миг Алексей увидел себя окруженным врагами. Многие из его соратников пали с оружием в руках, защищая императора. Пронзенный копьями, свалился с коня Никифор Синадин, «который в тот день стремился всех превзойти в битве», как пишет Анна Комнина. Еще недавно Синадин считался наследником трона — Никифор III хотел передать ему власть в империи. Погиб Константин Дука, брат Михаила «Без-четверти-вора». Старый Никифор Палеолог прикрывал Алексея от ударов и тоже испустил дух. В общем, норманны перебили многих византийских вельмож. Сам Алексей «оставался стоять, как нерушимая башня», — пишет Анна Комнина. Однако эта безрассудная храбрость не принесла пользы. Отряды ромеев обращались в бегство один за другим.

Как же это вышло? Описание битвы, как всегда, не дает ответов. Обратимся к догадкам. Для этого нам нужно как бы подняться над схваткой и осмотреть поле боя с высоты птичьего полета.

Вот что мы увидим. Боэмунд и Мелиссин действуют друг против друга вяло. Основное сражение ведут Бакуриани и граф Джовиньяццо. Измотав друг друга, они не смогли добиться успеха. Дело решил ввод в сражение главных сил Роберта, которые опрокинули варягов в центре и поскакали дальше — на войска императора. Удар был страшен, но вовсе не он послужил причиной полного поражения ромеев.

Византийцев добил Джовиньяццо. Под натиском Сигельгаиты он вернулся на поле боя, опрокинул Бакуриани, обошел ромеев с фланга и атаковал. Фланговый маневр решил исход битвы. Византийцы побежали. Алексей не смог вовремя сориентироваться. Пока он отбивал фронтальные атаки, враг появился в тылу. Этим объясняется гибель большого числа византийских вельмож. Их атаковали с фланга и тыла. Вельможи проявляли чудеса храбрости, но эти подвиги оказались бесполезны.

Алексей увидел себя окруженным. На него напали три рыцаря. Их возглавил лично граф Джовиньяццо. Граф нанес удар императору, но промахнулся. У второго норманна император мечом вышиб копье, затем ударил по ключице и отсек руку. Но третий воин нацелился Алексею мечом прямо в лицо. Император, «человек сообразительный и твердый духом» (говорит Анна Комнина), откинулся на круп коня. Конец меча сильно оцарапал кожу на подбородке у Алексея и рассек ремень шлема. Шлем свалился с головы царя. Враг промчался мимо, и битва разделила их. Алексей поднялся в седле. В правой руке он сжимал меч. Лицо императора было обагрено кровью, каштановые волосы развевались на ветру. Собравшись с силами, он продолжал сражение.

Алексей рассчитывал на помощь отряда Татикия с его вардариотами. Они не дали втянуть себя в ближний бой и обстреливали врага на расстоянии. Другая надежда — сербы. Если Константин Бодин вступит в сражение, норманнов еще можно смять. Обе надежды скоро развеялись.

Вардариоты посылали свои стрелы, но солдаты Роберта приблизились, и кочевники побежали. После этого Бодин увел сербов, так и не вступив в сражение. Для византийцев все пропало.

После этого Комнин показал врагу спину, как и вся ромейская армия. Он умчался с поля боя. Кажется, в относительном порядке отступил один Никифор Мелиссин, об участии которого в сражении никто не пишет. Остальных ромеев охватила паника.

Роберт захватил лагерь византийцев и роскошный шатер самого императора. Битва была выиграна. Гвискар послал нескольких сильных воинов в погоню за Алексеем. Трофей в виде пленного императора увенчал бы победу Роберта и покрыл его неувядаемой славой. Не говоря о том, что сама империя после этого наверняка бы погибла. Поэтому захват Алексея представлялся Гвискару крайне важным. Дальнейший рассказ — это уже не битва, а приключения самого Алексея на поле битвы, о которых он впоследствии охотно разглагольствовал на досуге в кругу семьи.

9. Злоключения Алексея

Бешеная скачка продолжалась не меньше получаса. Обернувшись, император заметил, что его упорно преследуют несколько норманнов. Неподалеку располагалось какое-то селение, между скал текла быстрая река. Преследователи гнались за императором. Их было девять. Двое или трое настигли его, ударили в левый бок и едва не сбросили с седла. Тяжелые латы царя выдержали удар. Алексей опять показал чудеса ловкости. Он уперся в каменистую почву острием меча. Да еще шпора на левой ноге впилась в край седла. Это помогло не упасть. Алексей схватился левой рукой за гриву коня и удержался в седле. Жизнь императора висела на волоске.

Его спасла случайность. Другие норманны зашли с правого бока. Подцепив копьями, они выпрямили Алексея в седле. Со стороны это выглядело забавно. Те, что слева, пытались пронзить царю один бок, а те, что справа — другой. Странно, что никто не метил в непокрытую голову Может быть, Роберт велел привести Алексея живым.

Императора спас боевой конь. Был он горяч и проворен, носил кличку Гнедой. Раньше благородное животное принадлежало Никифору Вриеннию Старшему. Комнин захватил его вместе с пурпурным седлом в памятной битве при Адрианополе, где были разбиты отряды мятежника. Ценный трофей оставил себе. Хорошо обученный конь стоил в те времена целого состояния.

Гнедой рванул вперед и вынес Алексея прямо на скалу. Несколько копий норманнов упали на землю. Еще пара запуталась в складках плаща базилевса. Алексей сразу обрубил древки, чтобы получить свободу движений. Впрочем, одно из копий он оставил себе как трофей.

Норманны остолбенели, «разинув рты, пораженные происшедшим», — говорит Анна Комнина. Однако растерянность продолжалась всего несколько мгновений. Придя в себя, враги возобновили преследование. Алексей заметил, что один из рыцарей вырвался далеко вперед. Император повернул коня и с разбега ударил норманна в груды копьем. Тот рухнул на землю, а Комнин поскакал во весь опор освободившейся дорогой.

На этом приключения не кончились. Император встретил на пути еще один отряд норманнов, которые преследовали бегущих византийцев. Завидев царя, враги сомкнули ряды, чтобы дать передышку коням и наверняка захватить Алексея. Прорвать строй норманнов в одиночку он бы не смог.

В этот миг Комнин потерял всякую надежду на спасение. Враги почти окружили его. Сзади настигали преследователи, впереди поджидала смерть. В центре вражеского отряда возвышался разодетый высокий рыцарь. Император принял его за самого Роберта Гвискара. Напомню, что норманны не отличались высоким ростом. Представители семейства д’Отвиллей казались великанами среди карликов. Вполне вероятно, что рыцарь, на которого обратил внимание Алексей, принадлежал к этой семье.

И вот император атакует мнимого Роберта. На всем скаку Алексей наносит норманну страшный удар копьем. Для этого требуются исключительная сила и меткость. Рука царя не дрогнула. Копье пронзило норманну грудь и вышло из спины. Рыцарь рухнул на землю, а враги в страхе расступились. Алексей пришпорил коня. За его спиной раздались горестные крики. Норманны хлопотали вокруг убитого. Видно, это и вправду была важная птица.

Алексей спасся. Что касается преследователей, то они вернулись к настоящему Роберту Гвискару ни с чем. Герцог отчитал их, а предводителя отряда даже пообещал высечь. Но все это были мелочи по сравнению с грандиозной победой, одержанной норманнами. Византийская армия перестала существовать. «Пало не только многое число простых воинов, но и много родственников императора», — пишет средневековый греческий историк Зонара. Потери византийцев оцениваются по-разному, от 5 до 6 тысяч солдат. Если у Алексея было всего-то 17 тысяч бойцов, то потери огромны.

Норманнам победа тоже досталась недешево. Не воздух же рубили варяги, не призраков сражал сам император, не впустую стояли на поле боя воины из полков Мелиссина и Бакуриани. Западные хронисты пишут, что в сражении пало 30 норманнских рыцарей. Они не упоминают оруженосцев, легкую пехоту и вспомогательные части. В тогдашнем «свободном» аристократическом обществе Западной Европы их за людей не считали. То и дело мы встречаем в хрониках упоминания о гибели десятка-другого рыцарей в больших сражениях. В самых крупных битвах потери рыцарей достигали 70 человек. О смерти сотен оруженосцев и тысяч простых ратников никто не считал нужным говорить.

Надо помнить еще об одном. Со времен Геродота и Александра Македонского в исторической науке действуют клише при описании битв армий «Запада» и «Востока». «Восточные» армии непременно должны превосходить западные во много раз и нести фантастические потери. В то время как «западные» войска отделываются гибелью десятка-другого людей.

Так или иначе, Алексей потерпел серьезное поражение. Он понимал это. Но вновь рвался в бой. Сказывались молодость и удаль. Кажется, император до конца не осознавал масштабы катастрофы. В этом он проявился как тактик, но не стратег. В книге Анны Комнины рассказ о сражении при Диррахии занимает всего страницу. Сообщение о погоне за Алексеем и о его подвигах вдвое длиннее. Оба отрывка написаны Анной со слов отца. Получается, что Алексей видел общий ход боя и собственные приключения в одинаковой степени приближения.

Впрочем, возможно, мы зря упрекаем Алексея. Не исключено, что пространный рассказ о его похождениях помещен Анной по собственной инициативе — для того, чтобы прославить отца. Или сам Алексей распространял слухи о собственном удальстве, чтобы смягчить горечь поражения. Погибающая Византия остро нуждалась в героях и мифах, чтобы черпать из этого источника силы для возрождения.

10. Падение Диррахия

После поражения главных сил византийцев судьбы Диррахия была предрешена. Однако это вовсе не означает, что город сдался по первому требованию противника. Безнадежное сопротивление продолжалось еще несколько месяцев. Это показывает, что героический дух еще не покинул византийцев. В империи оставались люди, готовые жертвовать собой ради абстрактной идеи. Поэтому страна не погибла, а греки не превратились в рабов «свободной» Западной Европы.

Алексей I не утратил самообладания и воли к победе. Император искренне сожалел о погибших соратниках. Но у него оставалась важная задача: разбить норманнов и спасти страну.

Двое суток Комнин уходил на восток. Через лабиринты глухих ущелий он явился в Охрид и лишь тогда почувствовал себя в безопасности. Здесь высились горы, шумели густые леса, преграждали путь врагу озера. Сюда не добраться норманнам.

Явившись в Охрид, Алексей стал формировать новую армию. Комнин собрал войска, подсчитал потери. Из генералитета спаслись Бакуриани, Мелиссин, Татикий. Уцелел Георгий Палеолог. Видно, он бежал из обоза, когда началось преследование побежденных ромеев.

Хуже было другое. В сражении при Диррахии окончательно погибла старая армия Византии. Та армия, которая уцелела после битв с турками, с мятежником Урселем, после междоусобных войн.

Можно было навербовать новых солдат, но качество такой армии оставляло желать лучшего. Мы видели, что сам Алексей I был хорошо тренированным бойцом и храбро сражался с врагами, как настоящий ромейский стратиот. Но чтобы обучить хотя бы десять тысяч таких солдат, требовались время и деньги. У Алексея не было ни того, ни другого. Оставалось одно: набирать в полки плохо обученных крестьян, а скудные средства казны тратить на покупку наемников. Такая политика объясняет успехи и неудачи византийских войск в последующие годы.

Однако Алексея нельзя упрекнуть в том, что он развалил национальную армию и делал ставку исключительно на иностранцев. Скорее наоборот. Энергичный царь и его соратники кропотливо, шаг за шагом восстанавливали военную мощь и готовили ромейских солдат. Через двадцать лет после битвы при Диррахии Алексей Комнин имел одну из самых сильных армий в Европе. Через двадцать пять — снова сражался с норманнами и победил их. Но тогда, осенью 1081 года, мало кто мог поверить, что у молодого царя и его страны есть будущее.

Первым делом царь хотел задержать Роберта Гвискара и его рыцарей под стенами Диррахия. Чем дольше продержится город, тем больше времени будет у Алексея, чтобы собрать новое войско и остановить норманнов.

Все мысли базилевса были там, в Диррахии. Он тревожился, что город не имел предводителя. Палеологу не удалось вернуться туда. Император назначил новых начальников. Охрану городского акрополя (то есть кремля) он поручил союзникам-венецианцам, главного из которых звали Доменико. На помощь пришло и несколько кораблей из республики Амальфи. Этот южноитальянский город, когда-то принадлежавший ромеям, не покорился Гвискару и сохранил верность Византии.

Остатки гарнизона и сам Диррахий царь вверил албанцу^{22} по прозвищу Комескорт («комес корт» — «начальник палатки»). Возможно, император возвысил храброго воина по совету Палеолога.

Как ни странно, сразу после своей победы Роберт снял осаду Диррахия. Причин было две. Во-первых, он понес во время битвы значительные потери и должен был дать отдых солдатам. Во-вторых, надвигалась зима. В этих краях она мягкая, но все же достаточно неприятная для того, чтобы вести осаду. При тогдашнем уровне снабжения гораздо лучше было прекратить кампанию и отвести солдат на зимние квартиры. Гвискар так и сделал. Герцог разместил своих солдат в Албании, а сам начал тайные переговоры с защитниками Диррахия.

Вскоре выяснилось, что при обороне этого города Алексей напрасно полагался на венецианцев и солдат из Амальфи. Они видели в войне всего лишь выгодное предприятие. Это были западноевропейцы с головы до ног: поклонники культа наживы. Ктото из амальфитанцев снесся с Гвискаром. Стороны пришли к согласию. Предатели согласились сдать город норманнам. Окончательное решение принял венецианец Доменико. Взамен он попросил у Роберта руку одной из его племянниц. Герцог немедленно согласился. Так сообщает в своей хронике Малатерра. Неизвестно, участвовал ли в этом предательстве албанец Комескорт. Вероятно, нет. Он или погиб, или бежал после падения города.

Предатели сдали Диррахий Роберту в январе или феврале 1082 года. Путь в глубину Ромейской империи был открыт. Гвискар немедленно воспользовался этим и начал новую кампанию решительным наступлением. Герцог совершил бросок в Македонию. Он обошел Охрид с юга и занял Касторию — крепость, стоящую на берегу красивого горного озера. Это укрепление защищали варяги. То ли их было мало, то ли они оказались деморализованы поражением при Диррахии, но крепость сдалась быстро. Разумеется, это не улучшило репутацию русов в глазах Алексея. Захват Кастории открыл норманнам дорогу на запад, на Фессалоники.

Но дальнейший поход не состоялся. После всех сражений и маршей от армии Роберта мало что осталось. Многие рыцари сложили головы в боях, умерли от ран и болезней. А византийские отряды подтягивались к линии фронта и занимали горные проходы. Норманнам срочно требовались подкрепления. Кампания, которая началась так хорошо, вдруг захлебнулась.

Оборона Диррахия все же сыграла свою роль. Она дала время византийцам собраться с силами и измотала норманнов. Царь Алексей был полон новых надежд и планов.

1. В поисках денег

Деньги — движущая сила любой войны. Но как раз денег-то у Алексея I и не было.

Комнин собрал несколько тысяч солдат в Фессалониках. Но это была пародия на войско. Плохо обученные и скудно экипированные, эти бойцы не могли остановить норманнов. Царь нуждался в «союзниках», пишет Анна Комнина. Этим словом принцесса стыдливо заменяет термин «наемники». Однако профессиональные воины стоили больших денег. Взять их было неоткуда. Император Никифор III за три года растранжирил казну. Налоговые поступления сократились. Территория Ромейской империи сжалась до нескольких городов с округами. Константинополь, Адрианополь, Афины и Фессалоники — вот все заметные города на Балканах, которые контролировал Алексей. Повышать налоговую ставку было рискованно — народ мог восстать. Алексей взялся изыскивать средства из других источников. Он написал матери и брату с просьбой прислать денег. Анна Далассина нашла решение. Она отправила на императорский монетный двор все имевшиеся у нее золотые и серебряные вещи, чтобы переплавить их и обратить в звонкую монету. Таким же образом властная женщина заставила поступить своего сына — севастократора Исаака Комнина. Их примеру последовала юная императрица Ирина, жена Алексея Комнина. Она отдала все ювелирные вещи, оставшиеся от матери и отца.^{23}

Средств, полученных у Анны, достало только на подарки и текущие выплаты. Алексей настойчиво требовал еще и еще. Тогда Анна Далассина решилась на крайнее средство. Она попросила денег у Церкви.

Сокровища Церкви — это своего рода резервный фонд страны. Однако сами церковники давно позабыли об этом. Любая попытка светского правителя наложить руку на храмовые богатства встречала бешеный отпор со стороны церковников. Православные иерархи не хотели отказываться от своих сокровищ. Но Анна Далассина и севастократор Исаак Комнин повели себя очень осторожно. Они подняли старые законы и нашли свидетельства о возможности отчуждения церковной утвари. Например, церковные средства в былые времена использовали при выкупе пленных.

Духовенство не приветствовало эту инициативу императорского семейства. Даже в момент гибели страны жадные монахи больше думали о собственной выгоде, чем о спасении Родины. Однако севастократор Исаак вооружился законами и собрал главных церковников в храме Св. Софии. Вокруг патриарха восседали члены священного синода.

— Зачем ты явился? — спросили они Исаака с пугающей торжественностью.

Севастократор имел крепкие нервы. Ничуть не растерявшись, он произнес:

— Я пришел сказать вам, что в нынешних бедственных обстоятельствах есть одно средство, которое может спасти войско и всю державу.

В синоде царило гробовое молчание. Исаак сообщил, что император намерен изъять большое количество церковной утвари из храмов и обратить ценности в деньги. Завершил речь игрой слов:

— Я принужден принуждать тех, кого мне не хотелось бы принуждать.

Патриарх Евстратий Гарида поддержал требования Комнинов. Он, как помнит читатель, был обязан патриаршим престолом Алексею I и его семье. Однако нашлись недовольные. Возникла дискуссия (Анна Комнина пишет о ней вскользь). Тем не менее патриарх погасил недовольство и протолкнул нужный правительству закон об отчуждении церковной утвари.

Начались конфискации. Чиновники выносили под опись церковную утварь, снимали драгоценные украшения с дверей и ворот в храмах и все это несли в переплавку на монетный двор для оплаты наемников. Иерархи долго ворчали и возмущались. Зрела оппозиция. Алексею I пришлось лишить сана и отправить в ссылку нескольких особо опасных крикунов в церковных клобуках. Однако роль Церкви в жизни византийцев нельзя было недооценивать. Самого Алексея, несмотря на его православие, попы могли в любой миг назвать иконоборцем, еретиком и антихристом. Поэтому император был вынужден разъяснить, что берет деньги взаймы и вернет их при первой возможности. Он не сдержал слово. Впоследствии церковники получат компенсацию за свои сокровища, но далеко не полную. Полный расчет означал бы для империи финансовый крах.

С моральной точки зрения попы заслуживают порицания. Они спокойно наблюдали за государственным воровством при Михаиле VII и ничуть не осуждали власть. Брали подарки у воров-царей. Приумножали богатства. Словом, находились в полной гармонии с властями. Но лишь только возникла государственная необходимость воспользоваться сокровищами Церкви для спасения страны — возник конфликт. По-человечески это объяснимо. Никто не хочет расставаться с богатствами. Но Церковь претендует на исключительность, проповедует нестяжание, а фактически превратилась в крупного феодала. Это не может не вызвать неприятия. Зато можно понять недовольство Алексея. Ведь изъятые у попов деньги использовались не для личного обогащения. Их не разворовали, но использовали для обороны страны. Все же император прекрасно понимал, что нельзя идти на конфликт со всей Церковью разом. Церковники не только делали благотворительную работу. Они играли роль нынешних СМИ: помогали властям успокаивать народ. Правда, в отличие от современных средств массовой информации, Церковь сплачивала людей, населявших страну. Следовательно, приносила большую пользу. Поэтому правителю нужно было, хочешь не хочешь, договариваться с церковниками. В итоге Алексей и его родня сумели провести государственный корабль между Сциллой и Харибдой. Они взяли деньги, но сохранили спокойные и деловые отношения с большинством церковных иерархов. Это удалось благодаря поддержке лояльного патриарха и такту Исаака Комнина.^{24}

2. Бескровная победа

Вернемся к военным делам.

Алексей оставил командовать в Македонии верного Григория Бакуриани. Этот полководец должен был превратить разбитых и деморализованных солдат хотя бы в подобие войска. Кроме того, надлежало усовершенствовать оборону крепостей, чтобы не повторился прецедент с быстрой сдачей Кастории. Сам император отбыл в столицу, дабы заняться вербовкой солдат и дипломатическими делами.

Он вторично направил посольство в Германию, чтобы склонить императора Запада Генриха IV напасть папу и ударить норманнам в тыл. Византийские послы подчеркнули, что главные силы Роберта находятся на Балканах и понесли внушительные потери. Значит, они не смогут вовремя прийти на помощь римскому папе.

Кое о чем из этого Генрих IV знал из донесений разведки. Остальное домыслил сам. Он отличался живостью воображения, поэтому сразу понял все выгоды предложения византийцев. Собрав войско, Генрих отправил его на Рим.

Видя это, против Роберта Гвискара восстали южно-итальянские города. Для них власть норманнов была властью банды «братков», которые жили по понятиям и обирали до нитки простых людей. Эти «братки» могли именоваться герцогами, графами, но по сути все равно оставались бандой. С точки зрения проплаченных придворных хронистов, Гвискар и его головорезы действовали правильно. Однако итальянцев они так и не смогли убедить в своей прогрессивности. Самым сильным повстанцем оказался Жордан, князь Капуи. Он объявил себя вассалом Генриха IV. За полвека до этого капуанские князья были вассалами византийцев. Но теперь со слабыми византийцами никто не считался. Однако Алексея устраивал даже такой вариант. В случае смуты в Италии Византия могла получить передышку. И она ее получила.

К Роберту одно за другим стали приходить неприятные известия. Папа направил письмо с призывом о помощи. А собственные кастеляны в Апулии сообщили о мятежах. Гвискару пришлось срочно менять планы кампании против Алексея. Ромейский император перехитрил коварного норманна.

Роберт созвал в Кастории своих рыцарей на совет и произнес перед ними длинную речь.

Я иду защищать свою страну и вступаю в бой с германским королем, — сказал он. — Оставляю Диррахий и другие города, покоренные моим копьем, сыну своему Боэмунду. Почитайте его, как меня самого. А тебе, Боэмунд, приказываю жить в дружбе с графами, не самовластвовать и всегда действовать сообща.

Простившись с сыном, Роберт взошел на борт корабля и отбыл в Южную Италию. Там он собрал новое войско из вассалов и наемников. Очень похоже, что к норманнам шли постоянные подкрепления из Франции. Искатели приключений пополняли войска апулийского герцога.

Роберт Гвискар активно включился в борьбу за Италию. Собрав армию, он отправился выручать римского папу Григория VII, которого немецкие войска Генриха IV уже осадили в Риме. Роберт выбил немцев из Рима, а потом вернулся в Апулию, чтобы расправиться с мятежными вассалами. Он обуздал апулийских баронов, но ничего не смог сделать с капуанским князем. Пришлось искать компромисс.

Эти события заняли несколько месяцев весны и лета 1082 года. Те силы, которые Роберт мог использовать против византийцев, он растратил в междоусобной борьбе. Дипломатия Комнинов стала приносить блестящие результаты. Ее итог можно сравнить с большой победой на поле боя. В данном случае победа была бескровной.

3. Боэмунд в атаке

Пока Роберт воевал в Южной Италии, его сын Боэмунд вознамерился улучшить стратегическое положение на Балканах. Обстоятельства благоприятствовали этому. После битвы при Диррахии Эпир и Албания лежали у ног норманнов. Ромейские чиновники перебегали к Боэмунду вместе с городами, за которые несли ответственность перед Родиной и базилевсом. Это была опасная тенденция. В успех Алексея Комнина эти малодушные бюрократы не верили: думали только о спасении собственной шкуры.

Боэмунд вернулся из Кастории к морю, покорил несколько местечек на морском побережье и двинулся на юго-восток, к Янине.

Плохо укрепленная Янина сдалась сразу. Боэмунд построил небольшой замок, примыкавший к городской стене. Здесь он планировал хранить добычу. Ведь грабеж для норманна — это сама жизнь. После этого храбрый принц «подверг грабежу соседние земли и города», — пишет Анна Комнина.

Оговорюсь: пусть читатель не думает, что я осуждаю норманнских грабителей. Война есть война. Слабых всегда грабят. Горе тому, кто не умеет постоять за себя в жестоком мире. Норманны вызывают отвращение подругой причине: из-за своей демагогии. Как и все западноевропейцы, они умели облечь свое свинство в благородные одежды. Говорили о Божьей воле, о свободе, которую несут народам, о справедливости. Между тем мало кто был более несправедлив к покоренным народам, чем западноевропейцы. Норманны — не исключение. Скорее правило. Поэтому и не утихали против них восстания «освобожденных» народов. Их терпели только слабаки и шкурники вроде ромейских чиновников, которые предали Отечество.

Алексей I получил известие о падении Янины. Под угрозой был весь Эпир — древняя область, которую царь вовсе не желал бросать на растерзание хищному противнику. Император собрал всех воинов, которые имелись под рукой, и повел их на Боэмунда. Дальнейший ход событий показал, что это было ошибкой. Следовало более тщательно подготовиться к встрече со страшным врагом.

Хотя понять поступок императора можно легко. Алексею докладывали, что его чиновники в Эпире переходят на сторону врага. Базилевс испугался всеобщего развала и захотел его предотвратить. Как выяснилось чуть позже, боялся он зря. В Византии осталось еще много людей, верных идее империи. Вторжение врага консолидировало общество. Произошло примерно то же, что бывало в России при нашествиях Сигизмунда III, Карла XII, Наполеона или Гитлера. Национальные отбросы (мазепинцы, бандеровцы, власовцы) встречали захватчиков с распростертыми объятиями, но главная масса населения относилась к пришельцам враждебно. Оккупанты очень быстро показывали истинное лицо и начинали издеваться над покоренным народом. Народ поднимался на борьбу, показывал чудеса храбрости и безжалостно уничтожал захватчиков. Замените имя «Адольф Гитлер» на «Роберт Гвискар», а Россию на Византию, и картина будет та же.

Алексей не мог этого предвидеть. Он поступил опрометчиво, когда бросился в Эпир со своими неподготовленными войсками. Иногда холодный ум и расчетливая жертва значат больше, чем бессмысленный героизм и горячность.

По утверждению Анны Комнины, армия Алексея было малочисленна: она не составляла «и ничтожной части войска Боэмунда». Правда, принцесса противоречит себе. Она писала о больших потерях норманнов, понесенных в битве при Диррахии. Подкреплений из Италии они тоже не получали. Значит, численный разрыв между войском Боэмунда и Алексея не был так уж велик. Разрыв имелся скорее качественный. Секрет сообщения о малочисленности войск Комнина вот в чем. В войске Алексея служили ополченцы и наемники. Анна считает только наемников. Возможно, она права.

Очень скоро византийцы достигли Эпира. Предстояла битва.

К тому времени многие рыцари Боэмунда оправились от ран, полученных при Диррахии, и опять встали в строй. Алексею нужно было срочно придумать, каким образом уравновесить силы. Царь применил несколько импровизаций прямо на поле боя, но они оказались бесполезны.

Сражение разыгралось летним солнечным днем 1082 года в районе Янины. Алексей выстроил полки и принял командование в центре, рассчитывая, что здесь произойдет главный бой. Ведь обычно норманны атаковали клином и пытались прорвать центр неприятеля.

Император просчитался. Соратники Боэмунда были пассионарными творческими личностями и умели приспосабливаться к обстоятельствам. Сам Боэмунд обладал полководческим даром, который и продемонстрировал во всем блеске. Он разделил армию, обошел войска Алексея с флангов и атаковал. Ряды византийцев смешались, строй рухнул. Отдельные отряды ромеев пытались сопротивляться. Император опять вел себя как храбрец: сражался копьем и мечом, созывал воинов, пытался остановить бегство. Но увидев, что оборона прорвана во многих местах, «Алексей решил позаботиться и о себе», — деликатно пишет Анна Комнина. Другими словами, бежал. «Может быть, кто-нибудь подумает, что император спасал себя из трусости? — вопрошает Анна. — Нет, он избежал опасности, чтобы вновь собраться с силами».

Его преследовали на поле боя. Столкнувшись с отрядом норманнов, Алексей очертя голову ринулся в атаку во главе немногочисленной дружины, позабыв, что лишь недавно хотел сохранить жизнь для дальнейшей борьбы. Он боялся плена и предпочитал скорее умереть как подобает мужчине, чем служить потехой и разменной монетой для норманнов.^{25}

Благодаря храбрости дружины, Алексей прорвался сквозь ряды неприятеля. Царь еще раз убедился в высокой эффективности западной манеры сражаться.^{26}

Спасшись от врага, Алексей вместе со своими телохранителями ушел в Охрид. Этот город оставался пока недоступен для норманнов. Итак, за полгода Алексей потерпел два поражения. Ситуация на театре военных действий резко ухудшилась.

4. Новая битва

В Охриде император собрал всех беглецов, каких смог, привел их в Фессалоники и поручил доместику Григорию Бакуриани реорганизовать отряды. Сам базилевс отбыл к реке Вардар. Туда подходили свежие части ромеев, которых Бакуриани уже подготовил.

Тем временем обстановка на фронте опять изменилась в пользу Византии. Венецианцы атаковали норманнский флот, стоявший у Диррахия, отбросили его и заняли остров Корфу. Это вселило надежду в сердце Алексея. Он «вновь стянул войска, собрал наемников и выступил против Боэмунда», — пишет Анна Комнина. Норманны все еще находились в Эпире. Новая битва опять разыгралась в районе Янины. Западные хронисты вообще описывают это и предыдущее столкновения как одно.

Норманны по-прежнему имели подавляющее превосходство в кавалерии. Ромейская пехота была неэффективна против них. Но Алексей придумал хитрость. Он основательно запасся триболами, которые хотел применить на поле сражения. Трибола — это небольшой железный шар с четырьмя коническими шипами или просто четыре соединенных между собою шипа. При любом расположении этого снаряда один шип торчал вверх. Император смело двинулся на врага, выбрал поле боя на удобной равнине, а вечером перед сражением приказал рассыпать по земле триболы. Их разместили на особо угрожаемых участках поля битвы. За ними встали византийские полки. Опору позиции составляли конные копьеносцы, которых император разместил в центре. Пехота стояла на флангах.

Замысел ромейского командования выглядел так: встретив шипы, атака норманнской конницы захлебнется. В это время византийские конники медленно и осторожно, чтобы не напороться на триболы, начнут наступление. Они нанесут контрудар и вернутся назад. В это время пешие лучники обстреляют норманнов, а оба крыла ромейской армии атакуют врага и сомкнут клещи.

На словах все выглядело красиво. План принадлежал лично императору. Вероятно, льстецы расхвалили его как образец полководческого искусства. Но Алексей переоценил своих воинов. Им оказались не по силам подобные маневры. Да и Боэмунд в очередной раз проявил себя с лучшей стороны. К тому же войска под его началом были гораздо более качественные, чем у византийцев.

Перед самым сражением Боэмунд успел перегруппироваться. Он разделил армию на три полка и атаковал фланги ромеев. Причем отборные части придерживал в резерве. Фланговые удары и на сей раз оправдали себя. Трудно сказать, почему Алексей ошибся. Ведь и в прошлом сражении Боэмунд атаковал оба крыла византийцев. Описание Анны Комнины слишком смутно. Может быть, по бокам находилась пересеченная местность, а император решил ее использовать, однако норманны выманили ромеев на равнину? Или фланговую атаку вели вспомогательные части Боэмунда, пехота, в то время как рыцари терпеливо ждали своего часа в центре шторма? Имеющиеся в наших руках источники не дают ответа.

Если верить Анне Комнине, сам Алексей опять дрался как герой. Хотя правое и левое крылья ромейской армии «обратились в бегство, император продолжал стойко держаться» и принял на себя «всю тяжесть боя». Он атаковал Боэмунда, чтобы хоть как-то снизить давление на фланги. Этого и ждал норманнский полководец. Он бросил в сражение своих рыцарей. Поскольку византийский центр вышел из-под защиты трибол, норманнам ничто не грозило. Они яростно атаковали противника. Алексей удерживал позицию до тех пор, пока не сообразил, что его фланги опрокинуты и бегут. Императору грозило неминуемое окружение, плен или смерть. Он бежал вместе со всеми. Делать это было не впервой.

Анна Комнина — сама деликатность. «Видя, что опасность неотвратима, — пишет ученая принцесса, — он решил спасаться сам, дабы потом выступить против победителя, стать для него еще более грозным противником и не дать Боэмунду увенчать свою победу». Значение персоны Алексея здесь сильно преувеличено. Конечно, с его гибелью кризис бы усилился. Но он усилился и без гибели базилевса. Не стало бы Алексея — на императорский престол взошел бы Григорий Бакуриани или Георгий Палеолог (наверняка они отобрали бы трону севастократора Исаака Комнина). А дальше события потекли бы примерно по тому же руслу, как случилось на самом деле. Это — к вопросу о роли личности в истории. Влияние личности может быть разным. Но в данном случае смерть Комнина мало бы что изменила.

Так или иначе, Алексей показал врагу спину и бросился наутек. Немного имелось в истории Византии таких императоров, что, не стесняясь, бегали от врага.

Но вот Алексей крикнул своему старому слуге Гулу, что скакал рядом:

— Сколько еще бежать? Хватит!

Это сыграло роль сигнала. Император обернулся и рубанул в лицо первого попавшегося преследователя-норманна. Сопровождавшие базилевса телохранители тоже обнажили мечи. Норманны испугались отчаявшихся ромеев и повернули коней. Погоня отстала. Комнин опять спасся. Вскоре он прибыл в Константинополь и взялся собирать новую армию. Упорство и воля к победе были у царя уникальны. Это спасло Ромейскую империю, хотя и не сразу.

5. Маневры а Мавдонии

После двух побед под Яниной Боэмунд задумал наступление широким фронтом на Византию. Оперативный план был, видимо, следующий. На первом этапе Боэмунд хотел захватить Македонию и осадить Фессалоники — второй по величине город в империи. После падения Фессалоник — нанести удар в сердце Византии, атаковав Царь-город. Правда, этот план с самого начала стал буксовать.

Принц разделил армию на три колонны. Одной командовал итальянский рыцарь Петр Алифа. Второй — влиятельный граф Рауль Понтаус. Третью Боэмунд повел на подвиги лично. Всех воинов принц отправил, как пишет Анна, «для завоевания различных земель». Их удары были нацелены в славянскую Македонию. Эту область тогда, как и теперь, населяли болгары. Здесь находился центр Западно-болгарского царства, разрушенного императором Василием II в 1018 году. Болгары не любили ромеев. Причин тому было много. Византийцы обманули болгар: обложили их низкими налогами после завоевания, а через пару десятков лет отменили все привилегии. Первое восстание против ромеев болгары подняли в 1040 году. Второе — через тридцать лет, причем позвали на помощь сербов. Минул еще десяток лет, но обиды не забылись.

Может показаться странным, откуда такая ненависть меж двумя православными народами. Но многие болгары к тому времени уже не были православными. Они приняли ересь богомилов. Бог и сатана поменялись местами в их сознании. Иными словами, все то, что мы считаем нормальным, стало для них извращенным, и наоборот. Сектанты переселились в свой мир, где не было места византийцам. Они готовы были помогать врагам Ромейской империи, но незаметно отравляли этих врагов ядом собственной ереси. В марксистской исторической науке принято относиться к богомилам сочувственно. Их секту называют социальным движением. На самом деле это не так. Это жизнеотрицающее учение возрождалось под разными именами. Тондракиты и павликиане, манихеи, катары и тамплиеры, масоны и рыцари восточного храма… Все это страшные гримасы философии жизнеотрицания. Врагами богомилов были православные византийцы.

Еретики сдавали города норманнам, служили проводниками, подбивали болгар на восстания. Этим объясняются быстрые успехи отрядов Боэмунда. Захватчики заняли болгарскую Македонию. Петр Алифа завладел «обоими Пологами», как пишет Анна. (Расположение этих македонских городов вызывает споры среди ученых.) Рауль Понтаус вошел в Скопье. Сам Боэмунд прибыл в Охрид «по приглашению» местных жителей, замечает Анна. Еще недавно в этом городе находил убежище Алексей Комнин. Теперь все поменялось. Правда, в Охриде стоял ромейский гарнизон. Им командовал некто Ариев — армянский вельможа. Он хранил верность Алексею I. Ариев заперся в цитадели Охрида и отказался капитулировать.

Боэмунд пытался взять цитадель, но не добился успеха, отступил и напал на македонский город Берею. Здесь его также ждал отпор. Выяснилось, что Алексей расставил гарнизоны в ключевых местах Македонии и назначил толковых командиров. Справиться с ними оказалось непросто.

Боэмунд занял несколько мелких поселений, а сам поставил лагерь в местечке Белые Церкви, к западу от реки Вардар. Здесь предводитель норманнов пробыл три месяца. Произошла неприятная вещь. Алексей ни на минуту не переставал сражаться с оккупантами. Теперь — с помощью шпионов. Царские агенты спровоцировали заговор в лагере Боэмунда. Против норманнского принца выступили люди, коим он доверял. Три знатных графа собрались перейти на сторону Алексея I. Главным изменником оказался Рауль Понтаус, еще недавно командовавший отдельным корпусом на театре военных действий.

Не странно ли, что Алексей, потерпевший два поражения, сделался более привлекательным господином, чем герцог Роберт Гвискар и его удачливый отпрыск Боэмунд? Причин могло быть две. Первая — подкуп. Алексей сулил изменникам деньги и высокие должности. Норманны помнили, что он милостиво обошелся когда-то с Урселем Бальелем. Они видели своих соотечественников на службе у Алексея и считали ее более выгодной, чем прислуживание Роберту Гвискару.

Имелся еще один фактор: сопротивление греков. Если первоначально рыцари находились в землях еретиков-богомилов и встречали доброжелательный прием, то вскоре все изменилось. Они продвинулись на восток и вступили в земли, населенные православными греками и ромейскими славянами, которые хранили верность императору и ненавидели норманнов.

Итак, возник заговор графа Рауля и двух его соратников. Они задумали перебежать с отрядами на сторону Алексея. Но кто-то донес. Рауль вовремя понял, что все пропало. Он бежал один и попросил защиты у Алексея. Нечего и говорить, что Комнин принял беглого норманна с распростертыми объятиями. Византийской армии требовались опытные инструкторы и храбрые воины. Рауль положит начало знаменитому роду, который приживется в Греции и даст немало храбрых военачальников. Причем имя превратится в фамилию. Всех его потомков станут звать «Раулями».

Двое товарищей Рауля не успели сориентироваться. Их арестовали и привели к Боэмунду. Тот устроил Божий суд по обычаю древних германцев. Обвиняемые должны были сражаться в поединке с людьми принца. Первый же из них проиграл поединок и был ослеплен (эту казнь норманны переняли у византийцев). Второго графа Боэмунд посчитал излишним испытывать. Принц сразу отослал его в Южную Италию к Роберту Гвискару. Роберт выколол изменнику глаза. Заговор провалился.

После этого Боэмунд отошел в Касторию. Он искал более удобное место с точки зрения снабжения армии. Иначе недовольство баронов и графов могло возрасти, а заговоры — повториться.

Тотчас выяснилось, что ромеев не стоит недооценивать. Лишь только Боэмунд отступил, как Григорий Бакуриани напал на изолированные норманнские гарнизоны вдоль линии фронта в Македонии. Анна особо сообщает о победе Бакуриани под небольшим городом Моглены. Норманны оставили там гарнизон во главе с графом Сарацином и выстроили замок (такие замки были, ко всему прочему, символом порабощения крепостного быдла норманнскими баронами).

Бакуриани дал сражение, убил Сарацина, истребил его воинов и разрушил замок. Маленькая победа имела огромное значение. Она показала ромеям, что не все потеряно. Бить оккупантов можно и нужно. После этого удачливый византийский полководец продолжал наступление. Он использовал партизанскую тактику: нападал на мелкие отряды врага, лишал его продовольствия и досаждал как только мог. Раздосадованный Боэмунд увел армию на запад — в Эпир. Бакуриани тотчас занял Касторию. Мелкие нападения оказались гораздо эффективнее крупных сражений. Не исключено, что его надоумили действовать так наемники-туркмены, которые служили в войске ромеев.

Это заставило императора Алексея и его советников изменить тактику. Теперь они искали помощи не на западе, а на востоке. Иными слова ми, не у западных рыцарей, которые были слишком дороги для того, чтобы их нанимать в большом количестве, а у мусульман. Нищие туркмены готовы были служить кому угодно и привыкли к тактике партизанской войны.

6. Осада Ларисы

Казалось, Алексей I кидается из одной крайности в другую. Он вступил в переговоры с султаном Никеи Сулейманом ибн Куталмышем. С этим правителем базилевс то ссорился, то мирился, причем каждый конфликт обходился Византии очень дорого: турки захватывали одну область империи за другой.

Теперь настала очередная пора мира. Алексей попросил у султана 7 тысяч конных стрелков за деньги. Сулейман неожиданно согласился. Возможно, он нуждался в деньгах. Или хотел принудить византийцев очистить Вифинию. Если речь действительно шла о территориальных уступках, то принудить к ним Алексея не удалось. Союз между ним и турками оказался временной мерой.^{27}

На приготовления к новой кампании и перегруппировку сил Алексей потратил все лето и часть осени 1082 года. Он узнал, что Боэмунд вновь перешел в наступление. Отдохнув и приведя в порядок войска, принц отправил на восток крупный отряд тяжелой конницы. Норманны опять захватили Касторию, которая то и дело переходила из рук в руки. Причину успеха можно видеть только в одном. Боэмунд пополнил свои отряды болгарскими сепаратистами. Они предоставили вспомогательные части, проводников, подвезли продовольствие. Возможно, болгары стали нападать на византийцев мелкими группами, как сами византийцы нападали на воинов Боэмунда. Наконец, вероятно еще одно. У Бакуриани могли кончиться деньги. Нет денег — нет войска. Ромейская армия растаяла как дым, даже не потерпев поражения.

Норманны захватили еще несколько местечек в Македонии. После этого Боэмунд изменил оперативный план. Принц решил обойти Фессалоники с юга. Он собрал главные силы и повернул в богатую и плодородную область Фессалию — к берегам Эгейского моря. Эта страна славилась своими пастбищами. В древности фессалийские всадники входили в состав армий Александра Македонского и его наследников. Тяжелая фессалийская конница не знала равных на полях сражений. Значит, норманны могли рассчитывать на ремонт кавалерии и прекрасные условия для содержания своих рыцарских коней. В гористой Македонии таких условий не было. А следовательно, напасть на Фессалоники было гораздо удобнее с фессалийских равнин.

Спустившись с гор, Боэмунд осадил крупный город Ларису — столицу Фессалии. Это произошло в конце ноября 1082 года.

Гарнизоном города командовал один из холопов семьи Комнинов — Леон Кефала. По-русски это имя и фамилия будут звучать как Лев Голова. Кефала оказался храбрым военачальником, а гарнизон имел достаточные запасы, чтобы продержаться против норманнов.

Леон Кефала отправил гонцов к Алексею с известием, что осажден. Он просил императора о помощи. Но Алексей не спешил. Во-первых, царь потерпел два поражения под Яниной в результате поспешных действий. Во-вторых, рассчитывал, что норманны понесут тяжелые потери во время боев за город.

Повторилась история, которую мы уже видели во время осады Диррахия. Норманны застряли под стенами Ларисы на целых полгода. Леон Кефала отбивался как мог. Лишь весной следующего, 1083 года византийская армия возобновила активные действия.

Алексей копил силы, вербовал наемников, обучал новобранцев. Наконец настало время выступить. Император двинулся в Фессалию во главе новой армии. Действовал осторожно. Не искал сражений во что бы то ни стало. По приказу Алексея солдаты построили хорошо укрепленный лагерь в нескольких переходах от неприятеля. Здесь Комнин получил отчаянное письмо от Леона Кефалы.

«Ты знаешь, что я, — писал Кефала императору, — приложив все свое усердие, доныне сохранял в своих руках крепость. У нас уже нет пищи, дозволенной христианам, и мы едим запретное. Но и запретной пищи больше не осталось. И вот, если ты поторопишься помочь нам и обратишь в бегство осаждающих, слава Богу! Если же нет, я выполнил свой долг, и мы подчинимся необходимости, сдадим крепость врагам, которые теснят и буквально душат нас. Если же произойдет это несчастье (пусть меня проклянут, но я дерзко выскажу это перед лицом Твоего Величества), если ты не поспешишь как можно быстрее избавить от опасности нас, изнемогающих под бременем войны и голода, если ты, наш базилевс, будучи в состоянии помочь, не окажешь помощи, то не уйти тебе от обвинения в предательстве».

Назвать «августейшего» императора потенциальным предателем — это было неслыханно в те времена! Впрочем, и сейчас никто не написал бы такое в адрес «демократических» президентов. Анна Комнина называет письмо «дерзким». Современные комментаторы отказываются верить в его подлинность. Но времена были суровые. Судьба империи висела на волоске. В те трагические годы позволялось многое из того, что сочли бы невозможным уже каких-нибудь десять лет спустя.

Авторитет Алексея I был в то время невысок. Базилевс проигрывал сражения и убегал от врага. Над императором многие потешались. Он мужественно терпел обиды и в ответ распространял слухи о своих героических подвигах во время битв. Кефала при всей дерзости был верен ему, а верных людей Алексей знал наперечет. Поэтому он оставил неслыханную дерзость холопа без последствий. Через несколько лет, когда Кефала умрет, Алексей отпишет его детям большие земельные участки в Греции. Впоследствии род Кефал войдет в число крупных землевладельцев на Пелопоннесе.

Что касается письма, то оно скоро забылось. Видимо, Анна Комнина нашла его в государственном архиве много лет спустя, пришла в ужас, но решила опубликовать как любопытнейший документ эпохи. Благодаря этому необычное послание дошло до нас.

7. Битва на Фессалийских равнинах

Прочитав письмо, Комнин осознал серьезность ситуации. Требовалось принять решение: сдать Ларису или рискнуть новым сражением? Император выбрал второе. Он все еще верил в удачу.

На сей раз Комнин действовал против врага по-новому. Сила была на стороне Боэмунда. Ей следовало противопоставить хитрость и искусство тысячелетней Византии. Император намеревался заманить норманнов в засаду. Его изобретательность, конечно, заслуживает похвалы.

Алексей нашел одного старика — жителя Ларисы. С ним базилевс подробно осмотрел местность. Особое внимание уделялось наличию кустов и оврагов — то есть тех мест, где можно было скрыть засаду.

Вернувшись после захода солнца в свой лагерь, усталый Комнин бросился на постель и тотчас уснул. Ему привиделся сон, что стоит он в храме великомученика Димитрия Солунского в Фессалониках и слышит голос:

Не печалься, не стенай, завтра ты победишь.

Во сне император не утратил любопытства, осмотрел стены и выяснил, что с ним разговаривает одна из икон с изображением мученика.

Проснулся Алексей в бодром настроении. Он немедленно сотворил молитву Димитрию Солунскому и дал обет: в случае победы над врагом отправиться в Фессалоники и пешком «медленно пойти на поклонение святому». Такие обещания умиляют необразованных читателей, но, если вдуматься, содержат элемент торга. Получается, если бы святой не помог императору, то не заслужил бы пешей прогулки в свою честь?

Впрочем, в каждое время веруют по-разному. Хуже, когда не верят вообще ни во что: скорее всего, это значит, что высший дух покинул людей и они обречены на распад и смерть без надежды на жизнь вечную. Однако оставим теософские рассуждения и вернемся к биографии Алексея. Тем более что в его жизни настало важное событие. Предстояла одна из самых решительных битв с врагами империи. Алексей должен был защитить свою Родину и своих людей от посягательств чужеземцев. Разве не в этом главная обязанность любого правителя?

Поутру император созвал военный совет. Приглашение на него получили «начальники и все родственники», пишет Анна Комнина. Это в очередной раз показывает характер власти Алексея. Кадровый голод и всеобщий развал оказались так велики, что опираться можно было только на родню да на узкий круг преданных лиц.

Принцесса Анна пишет, что Алексей вверил все крупные воинские подразделения своим родичам, и это было «нечто новое». Комнин поступил, как феодальный владетель Запада или мусульманский султан. Складывается ощущение, что император лихорадочно искал выход из тупика, в который загнали страну его предшественники, да и он сам. Нужны были новые солдаты, новые социальные отношения, новая политика. Следовало делать выбор, но в пользу чего? Как не навредить стране? Как спастись самому? Эти страшные годы стоили Алексею невероятного напряжения умственных и физических сил. А впереди маячили еще более суровые времена. Слабый правитель мог бы сломаться, пустить дела на самотек и продать государство соседям, выговорив благоприятные условия для себя. Желающих растерзать Византию имелось в избытке. Но Алексей остался тверд, как скала. Можно представить, во что ему обходилось каждое решение, поражение, каждое падение, после которого император вставал и делал новый рывок.

Итак, царь расставил войска и назначил воевод. Фланговыми полками командовали знатные вельможи Никифор Мелиссин и Василий Куртикий. Первый распоряжался на правом крыле, а второй — на левом.

Центральную часть армии Алексей доверил своему брату Адриану. Того обрядили в императорские одежды, поставили под императорские знамена, окружили императорской гвардией. Когда Боэмунд ринется в бой, Адриан со своей блестящей гвардией и знаменами должен будет обратиться в притворное бегство. Сам Алексей возглавил отряд турок, спрятавши их в кустах и оврагах. На сельджуков делалась главная ставка в этом бою.^{28}

Итак, ромеи составили линейные войска. Они должны были выдержать главный удар и умело заманить врага. Строились обычным порядком, дабы норманны ничего не заподозрили.

Когда Алексей отдавал приказы, раздалось ржание коней. Император и его приближенные приняли это за добрый знак. Вера в этих православных людях по-прежнему уживалась с суевериями.

Оставив армию на попечение родственников и друзей, император дождался захода солнца и укрылся с частью войск в глухом ущелье. Всю ночь он пролежал вниз лицом в кустах, держа коня за узду.

На рассвете Боэмунд увидел греков, выстроившихся для боя. Он также построил своих воинов, при этом разделил армию на две части. Одну взял себе, а другую отдал под команду коннетабля Бриенна.^{29}

Ряды норманнов поредели после многих сражений. Командный состав сменился — несколько знатных графов, как мы помним, оказались предателями.

План сражения был до смешного прост. Боэмунд возглавил атаку рыцарских клиньев прямо на царские знамена. Дав коням разгон, норманны сшиблись с ромеями. Перед глазами рыцарей мелькали пурпур и шелк, блестели серебряные гвозди, которыми были усажены древки копий византийцев. Но что могут сделать эти люди в роскошном вооружении против яростного напора норманнов?

Казалось, еще немного, и ромейский царь побежит. Такие атаки тяжелой конницы практиковались со времен глубокой древности. С их помощью когда-то выигрывал битвы Александр Македонский. Его тяжелые кавалеристы атаковали персидского царя, царь неизменно убегал, армия персов разваливалась.

Норманны действовали таким же образом. Они сбили первые ряды византийцев и пытались прорваться к «императору» в золоченых доспехах. Как мы помним, роль императора играл Адриан Комнин.

Атака увенчалась успехом. Ромеи после короткого сопротивления обратили тыл. Адриан Комнин пустился в бегство. Боэмунд торжествовал. Норманны стали энергично преследовать противника, чтобы захватить «императора».

Сидевший в засаде Алексей увидел: пора. Он вскочил на коня и возглавил атаку. Правда, напал не на самого Боэмунда, а на его лагерь. Охрана была перебита, все ценное — взято в добычу или уничтожено. Боэмунд остался без военных припасов. После этого император направил против главных сил норманнов, уверенно наступавших по фронту, большой отряд стрелков. Его возглавил искусный лучник Георгий Пирр. Алексей приказал ему стрелять в спину врагам, но ни в коем случае не вступать в ближний бой. Главное — уничтожить рыцарских коней. А спешенных норманнов ромейская армия как-нибудь одолеет.

Пирр так и сделал. Внезапно норманны оказались в отчаянном положении. «Ведь любой кельт, — сообщает нам Анна Комнина (напомню, что кельтами она зовет норманнов — таков высокий штиль нашей писательницы), — пока он сидит на коне, страшен своим натиском и видом, но стоит ему сойти с коня, как из-за большого щита и длинных шпор он становится неспособным к передвижению, беспомощным и теряет боевой пыл». Боевые кони падали один за другим. Норманны закружились на месте. На поле битвы поднялась пыль, взбитая копытами лошадей. Она затянула все вокруг, а в центре огромного облака топтались рыцари. Первым был разбит полк коннетабля Бриенна.

Боэмунд со своим отрядом ушел дальше и не попал под удар. Принц рассеял часть византийской армии, остановился на берегу реки, чтобы дать отдых коням, и лакомился виноградом в обществе ближайших соратников. Боэмунд с некоторой досадой размышлял о том, что император опять улизнул. Тем не менее он спесиво хвастался своими подвигами и бросал остроумные шуточки.

— Как называется место, куда мы загнали ромеев?

— Ликостомий, сир.

— А как по-нашему?

— Волчья пасть.

— Хаха! Я загнал императора в волчью пасть! — радовался Боэмунд. Молодой норманн был груб, недалек и отпускал шутки соответствующего уровня. Но малообразованным западноевропейским воякам это нравилось.

В этот миг примчались гонцы от Бриенна. Коннетабль сообщал, что окружен византийцами. С лица Боэмунда сбежала улыбка. Он понял, что находится на волосок от поражения, и кинулся выручать коннетабля. Часть рыцарей отправил на высокий холм, чтобы оттуда атаковать византийцев с разбега, а сам с другой частью выступил на подмогу Бриенну. И снова — кровавый бой. Боэмунда и его солдат могла спасти лишь отчаянная храбрость. И она их спасла, хотя стоила норманнам больших потерь. Византийцы пытались сперва атаковать тех рыцарей, что выехали на холм. Но вражеские кавалеристы лихим ударом рассеяли врага. Пятьсот ромеев легли на месте, а норманны прорвались к отряду Бриенна.

Наперерез полку Боэмунда Алексей послал турок. Однако принц сумел навязать им ближний бой, пробился к Бриенну, вывел его из окружения и опять стоял против Алексея — с войсками, которые остались после этой битвы. Ночь разделила сражавшихся.

8. На другой день

Средневековый поэт Вильгельм Апулийский оставил рифмованную хронику, посвященную драматичным событиям времен Роберта Гвискара. В своих неуклюжих стихах Вильгельм приписывает победу в битве при Ларисе принцу Боэмунду, что вполне естественно. Ведь заказчиками поэмы были норманны. На самом деле все обстояло не совсем так. Исход боя оказался спорным. У норманнов было много убитых, еще больше — раненых. Недоставало коней, обоз был потерян. Поэтому Боэмунд с рассветом отвел свои потрепанные войска в одно из узких ущелий — клисур, которых так много на Балканах. Здесь принц рассчитывал отсидеться и отбить атаки противника, которого серьезно недооценил перед боем.

Алексей оставил часть сил в резерве и теперь ввел их в бой. Да и те воины, что притворно бежали вместе с Адрианом, вернулись к месту сражения. Однако император по-прежнему опасался идти в лобовую атаку. Он бросил на врага большой отряд турок-сельджуков и наемных гузов — лихих стрелков из тюркского племени, кочевавшего за Дунаем.

Командовал отрядом кочевых удальцов Михаил Дука — брат жены Алексея. Император строго-настрого запретил ему ввязываться в рукопашный бой. Тактика Георгия Пирра оправдала себя. Нужно расстреливать рыцарских коней. Это — залог победы.

Однако тюркские джигиты нарушили приказ. Войдя в клисуру, они обрушились на вражеский авангард и вступили в бой. Боэмунд выстроил своих людей, сомкнул строй. Завязалась схватка.

Михаил Дука увидел, что его воины один за другим исчезают в клисуре. Он принял опрометчивое решение войти туда самому со всем своим отрядом. Норманны получили великолепный подарок. Вместо того чтобы преследовать вертлявых тюркских стрелков, они теперь могли уничтожить их в рукопашной схватке. Турки и гузы не имели защитного вооружения, а значит — превратились в легкую добычу для облаченных в доспехи норманнов.

В узком горле клисуры тюрки оказались в ловушке. Все смешалось. Сельджуки и гузы несли ужасающие потери. От полного истребления спасла случайность. Какой-то гуз, человек отчаянной храбрости, пробился к знамени Боэмунда, сбил копьем знаменосца, выхватил полотнище и пригнул к земле. Рыцари пришли в замешательство. Многие решили, что принц убит. Этой заминки оказалось достаточно, чтобы тюрки рассеялись. В свою очередь Боэмунд вывел остатки своей армии из клисуры и ушел на запад.

Продолжать осаду Ларисы он не мог. Его кавалерия понесла большие потери. Поэтому принц вернулся туда, откуда начал кампанию. Другими словами, он прибыл в Касторию.

Боэмунд проиграл. Причем не только сражение, но и всю войну.^{30}

Алексей одержал большую победу, выгнал норманнов из Фессалии и полностью рассчитался за поражение при Диррахии. Изобретательный, настойчивый, волевой император наконец добился успеха.

Успех не был абсолютным. Значительной части норманнов удалось уйти. Византийская же армия потерпела несколько частных неудач в сражении, которое мы описали. Об этом честно, со слов отца, пишет Анна Комнина. Но было достигнуто главное. Наступил перелом в войне. Битва при Ларисе — это византийская Полтава. С той разницей, что после Полтавской виктории Петр I воевал еще 12 лет, а Комнин — всего 2 года.

Теперь предстояло добить норманнов и окончательно вышвырнуть их из пределов Ромейской империи. Алексей применял для этого все средства: дипломатию, шпионаж, подкуп и военные действия.

Император отбыл в Фессалоники. Здесь он устроил главный штаб.

В окрестностях города по-прежнему собирались и обучались новобранцы. Сюда же тянулись тонкие нити интриг, направленных на уничтожение противника. Такие же шпионские сети использовал Роберт Гвискар. Недаром его считали образцом хитрости и коварства. Но хитрому норманну недоставало опыта в борьбе с имперской разведкой. А талант Комнина в сфере разведдеятельности раскрылся во всем блеске. Очень скоро поле боя тайной войны осталось за византийцами.

Мы уже говорили, что император поддерживал связь с несколькими графами в лагере норманнов. Несмотря на то что один заговор был раскрыт Боэмундом и некоторые изменники понесли наказание, другие сеньоры охотно шли на контакт с Алексеем I, получали от него деньги, обещания и вредили делу Роберта Гвискара как могли.

На сей раз император предложил своим тайным сторонникам такой план. Пусть графы потребуют у Роберта или у Боэмунда вознаграждение за долгую войну. Расчет был тонок. Алексей знал феодальные обычаи Запада. Согласно им, вассалы обязаны служить своему господину на протяжении определенного времени — например, сорок дней в году. Если война затягивалась, неизбежно возникали проблемы. Вассал мог на законном основании покинуть сюзерена. Верховному вождю приходилось договариваться со своими подчиненными, чтобы те послужили какое-то время сверх нормы. Стороны могли договориться, а могли и нет.

Норманны вели уже вторую кампанию на чужой земле, и конца боевым действиям не предвиделось. Гвискару и Боэмунду нужно было щедро оплатить верность баронов и выдать им сверхурочные.

Первым делом норманнские рыцари стали требовать денег у Боэмунда. Денег не оказалось. Напомним, что его обоз вместе с войсковой казной был захвачен Алексеем в сражении у Ларисы.

Пришлось свернуть военные действия. Боэмунд оставил в Македонии тех немногих воинов, что сохранили верность. Ими командовали коннетабль Бриенн и Петр Алифа. С остальными людьми принц ушел на берега Адриатики — в албанский город Авлону, откуда и началась кампания. Здесь он занялся грабежами, чтобы раздобыть денег. Одновременно отправил гонцов к Роберту с просьбой прислать подкрепления. Гонцы прибыли не вовремя. Старый Гвискар был занят. Его отвлек союзник Алексея: западно-римский император Генрих IV. Немцы начали новое наступление на Рим. Гвискар увяз в трудной войне.

Тогда Боэмунд лично отправился к отцу за деньгами. Отбытие принца окончательно деморализовало тех норманнов, что еще оставались на Балканах.

Это означало, что опасность для Византии миновала. Алексей оставил свою армию в Фессалониках, а сам отбыл в Константинополь. Базилевса влекли в столицу не только государственные дела. Он ехал проведать жену. Еще в марте Ирина забеременела. Вероятно, с этого времени отношения между царственными супругами стали налаживаться, а связь Алексея с императрицей Марией постепенно забылась.

Словом, дела семейные обстояли удачно. Гораздо хуже складывалась ситуация на внутриполитическом фронте. В Константинополе распоряжалась Анна Далассина. Ей помогали кесарь Иоанн и севастократор Исаак. Женщина и старик не смогли добиться понимания у вечно недовольной столичной интеллигенции. Не больше авторитета имел севастократор — опытный интриган, но бездарный правитель.

Столичные заговорщики облекли протест в идейную форму. В Константинополе возникла ересь. Главным еретиком был не кто иной как «ректор» столичного университета Иоанн Итал. Его должность называлась «ипат философов». Прежний ипат Михаил Пселл к тому времени умер.

Ересь оказалась крайне опасна не сама по себе, а из-за поддержки, какую ей оказали в столичных кругах. Еретику покровительствовал сам патриарх. С огромным трудом Алексею удалось ликвидировать очаг недовольства. Но тотчас возник новый заговор столичной интеллигенции. Раскрыли и его. Тогда против империи выступили манихеи. Почти два года Алексей разбирался с этими делами, приезжая в столицу с фронта. Частые отлучки царя становились опасными. Но император сумел взять ситуацию под контроль. А еще успевал плести интриги против норманнов, формировать армию и одерживать победы. Это требовало настоящего мужества, и его следует оценить по достоинству. Есть случаи, когда власть меняет людей к худшему. Но в случае Алексея мы видим обратное. Власть закаляла его, как огонь закаляет сталь.

О внутренних делах империи мы поговорим в отдельной главе: вернемся к делу Итала, конфликту с патриархом, заговору интеллигентов. А пока, чтобы не прерывать нить повествования, продолжим рассказ о войне с норманнами.

9. У стен Кастории

Осенью 1083 года Алексей возобновил кампанию против норманнов. Враг все еще оставался в Македонии. В крепости Кастория засел коннетабль Бриенн. Выяснив, что у коннетабля недостаточно воинов для битвы в открытом поле, император немедленно решил уничтожить врага и выступил на Касторию.

Крепость располагалась на берегу озера, вспоминал потом Алексей во время бесед в кругу семьи. В озеро вдавался узкий мыс. На нем, среди каменистых холмов, и располагалась Кастория. Император увидел ее впервые. До этого здесь воевали его полководцы.

Норманны хорошо укрепились. Стены и башни защищали дозоры. Алексей приказал изготовить гелеполиды для обстрела врага. Эти осадные башни соединили цепями и подкатили к стенам, как передвижную крепость. Затем начался обстрел из больших катапульт. Он не прекращался ни днем, ни ночью. Наконец в стене пробили брешь. Византийцы кинулись на штурм, однако норманны встретили их в проломе и отбились. Алексей приказал отойти, чтобы не класть воинов зря. Император придумал другое: напасть одновременно с суши и с воды. Этот прием впоследствии будет использован византийцами при штурме Никеи.

Византийцы изготовили челны. В них поместили самых храбрых воинов. Командовал десантом бесстрашный Георгий Палеолог, который немного оправился от ран, полученных при осаде Диррахия.

Алексей приметил, что один из склонов холмов, прилегавших к реке, более пологий. Здесь и решили атаковать.

Палеолог пристал к берегу под покровом ночи и остановился с войском у подножия холма. На холме он выставил наблюдателя, который ждал сигнала к атаке от императора. Сам Алексей должен был начать лобовой штурм.

На рассвете воины императора с боевыми криками бросились на приступ. Одновременно был подан условный сигнал. Палеолог со своими людьми поднялся на гребень холма и был замечен норманнами. Коннетабль Бриенн понял, что окружен. Но это не заставило его сдаться. Человек он, видно, был отчаянный.

Продолжайте сражаться! — ободрял коннетабль воинов.

Но рыцари, находившиеся в Кастории, неожиданно взбунтовались.

Несчастья преследуют нас! Войне нет конца, крепость обречена. Каждому надо заботиться о собственном спасении. Пусть те, кто хотят, перейдут на сторону императора, а остальные могут вернуться домой.

Бриенн понял, что его предали. Заговорщики, о наличии которых давно ходили слухи в лагере норманнов, проявили себя и готовы были убить Бриенна, если бы он не сдал крепость. Плоды терпеливой агентурной работы Алексея I наконец взошли. Коннетабль капитулировал.

Условия сдачи были почетные. Норманнам надлежало покинуть Балканы и убраться в Италию. Кто хотел, мог остаться служить Византии. Подняли два флага: норманнский и византийский. Те, кто желал перейти под начало Алексея, становились под византийское полотнище, а кто хранил верность Роберту Гвискару — под норманнское.

Подавленный и шокированный Бриенн присоединился к тем, кто возвращался в Италию. Император заставил коннетабля дать честное слово, что он никогда не обнажит меч против ромеев. Бриенн поклялся. После этого получил провожатых и эвакуировал свой отряд. Были и те, кто остался. Войско ромеев пополнилось небольшим, но очень ценным подразделением норманнских рыцарей.

Император оставил в Кастории гарнизон и опять вернулся в Константинополь. А вскоре византийцы завладели Авлоной. Единственным пунктом норманнов на Балканском полуострове остался Диррахий. Его пытались захватить союзники Алексея I — венецианцы. Но их ждала неудача. Некоторое время венецианцы безрезультатно топтались под городской цитаделью, а затем эвакуировали свои войска на остров Корфу.

Кажется, в это время Алексей опять поссорился с турками. Мы больше ничего не слышим о турецком отряде в армии императора. Турки ушли. По какой причине это произошло, неясно. Отношения между никейским султаном Сулейманом и Алексеем I — загадка, которую вряд ли можно разгадать. Сулейман ибн Куталмыш вел тонкую игру, целью которой являлось максимальное ослабление Византии. Усиления ромеев он не хотел, а потому увел своих солдат.

Возвращение турок в Азию ослабило Алексея, но не привело к поражению. Ход событий стал необратим, хотя война с норманнами продолжалась еще больше года.

После взятия Кастории царь опять отбыл в столицу. Интриги и заговоры настоятельно требовали его присутствия. А также — дела семейные.

3 декабря 1083 года царица Ирина родила в Константинополе девочку. Ее назвали в честь бабушки Анной. На свет появилась та самая Анна Комнина, книгу которой мы используем в качестве главного источника для написания биографии Алексея.

Историю своего рождения Анна записала со слов матери.

В первых числах декабря у императрицы Ирины начались родовые муки. Но она перекрестила собственный живот и сказала:

— Погодика, дитя, до прибытия твоего отца.

Мать Ирины, присутствовавшая при этой сцене, стала браниться:

— Откуда ты знаешь? Может, Алексей вернется через месяц. Ты что, все это время будешь терпеть мучения?

Однако Алексей прибыл из-под стен Кастории вовремя. И вот, пишет Анна Комнина, «ранним утром в субботу у них родилась девочка, как утверждали, очень похожая на отца. Это была я». С момента своего появления на свет девочка стала объектом политического торга. Комнин пока не считался единоличным царем. Он правил совместно с малолетним Константином — сыном «Без-четверти-вора» и императрицы Марии. Чтобы упрочить власть, Алексей помолвил свою дочь с Константином. Они должны были унаследовать трон. Правда, судьба распорядилась иначе…

Пока Алексей I наслаждался военными победами и семейным счастьем, его главный враг Роберт Гвискар переживал воистину эпические приключения. Они не имеют прямого отношения к истории Византии, поэтому подробно останавливаться на этих событиях мы не будем.

Роберт столкнулся с императором Запада. Генрих IV дважды осаждал Рим. С Генрихом боролся знаменитый римский папа Григорий VII, который сам претендовал на мировое господство. Вассалами Григория были норманны. Сперва папа отозвал Гвискара из похода на Византию. Роберт пришел, выбил немцев из Рима и занялся южно-итальянскими делами — подавлял бунты своих вассалов. Но дальнейшие события разворачивались совсем не так, как хотели папа и его буйные норманнские союзники.

Едва Роберт убрался на юг, император Генрих собрал новую армию и появился в Риме. Авторитет Григория VII среди горожан к тому времени упал как никогда. Папа обходился им слишком дорого и был к тому же опасен. Он притягивал врагов Рима как магнит. Римляне восстали против понтифика и перешли на сторону императора. Григорий VII заперся в замке Св. Ангела. Неприступные стены оградили папу от его взбунтовавшихся подданных. Осада затянулась. Генрих с большей частью войск отбыл на север. Григорий VII тотчас позвал на выручку Роберта Гвискара. Тот собрал большое войско и двинулся прямо на Рим. Ожесточенные бои продолжались несколько месяцев. Наконец Гвискар взял город и жестоко его разграбил. Столица Запада лежала в руинах. Роберт без сожаления покинул дымящиеся развалины и отбыл домой, не забыв прихватить с собою папу Григория VII.

Руки у герцога были теперь свободны. Немцы отброшены на север, Рим сожжен, собственные бароны усмирены. В этот момент прибыл с Балкан принц Боэмунд. Встреча отца и сына состоялась в Салерно. Принц рассказал о своих злоключениях и о поражении от ромейских войск под Ларисой. Он просил денег, чтобы оплатить услуги баронов. Роберт слушал молча. По словам Анны Комнины, надежды герцога на успехи сына рассеялись, точно надежды на удачный бросок при игре в кости. «Как бы пораженный молнией, стоял Роберт без сил». Он еще не знал о падении Кастории… Вскоре герцогу сообщили и об этом. Коннетабль Бриенн переправился с Балкан во главе жалких остатков грозной армии, которая начинала кампанию против ромеев пару лет назад.

Упрямый Гвискар не желал признать поражение. Он задумал новый поход против Византии. Подготовка новой армии и нового флота заняла несколько месяцев. Над Ромейской империей вновь был занесен меч воинственного норманна. На дворе стояла осень 1084 года.

10. Морские сражения

Герцог задумал нанести по Византии два удара — с суши и с моря. Командовать сухопутными войсками он поручил двум своим сыновьям — Боэмунду и Ги. Однако последнего подкупили агенты Алексея Комнина. Принцу Ги обещали выгодный брак с византийской дамой, высокую должность при дворе и много денег. В результате молодой норманн предал интересы отца и саботировал войну.

Гвискар перебросил сухопутные войска под Авлону на транспортных судах. Норманны овладели городом. Боэмунд рвался наступать на восток, а Ги как мог препятствовал этому. Сам Роберт взял на себя командование флотом. Первой его целью был остров Корфу.

Со своей стороны, Алексей стал побуждать венецианцев к активным действиям. Император тоже снарядил флот и отправил его на помощь Венеции. Если бы удалось победить Роберта на море, сухопутная армия норманнов тотчас бы капитулировала.

Греческие корабли базировались на севере острова Корфу, а венецианские — на востоке. Узнав об этом, Роберт решил разбить их поодиночке. Сперва он напал на венецианцев. Но морское сражение сложилось для него неудачно. Гвискара и его корабли отбросили. Он отступил, но не смирился. Поражение не было решающим.

Зато ромеи беспрепятственно соединились с венецианцами. Расстановка сил немедленно изменилась в пользу ромеев. Теперь положение Роберта было гораздо хуже, чем в начале кампании. «Но не таков был этот воинственный и жаждущий битв человек, чтобы отступать», — пишет Анна Комнина. В словах византийской принцессы — нескрываемое восхищение. Но и тонкий расчет. Анна подчеркивает, что ее отец побеждал не кого попало, но великих героев.

В новой битве ромеи вместе с венецианцами опять одержали верх. Потеряв несколько кораблей и понеся потери людьми, Роберт отступил. Победа настолько вдохновила ромеев с венецианцами, что они утратили осторожность и вновь разделили силы. В Венецию были отправлены быстроходные корабли с сообщением, что флот Роберта уничтожен.

…Огромную роль в войнах между норманнами и Византией играла разведка. Анна Комнина живо интересовалась ее работой. По этой причине нам хорошо известно, что Роберт сразу получил сведения о передвижениях вражеского флота. Об этом герцогу сообщил шпион — знатный венецианец Пьетро Контарини. Неизвестно, чем соотечественники обидели Пьетро. Может быть, апулийский герцог просто подкупил его крупной суммой денег. Так или иначе, Роберт стал обладателем ценной информации. Контарини рассказал, что венецианцы бездействуют, а византийцы от них ушли. Сообразив, что мешкать нельзя, герцог повел флот в атаку.

Венецианцы были ошеломлены появлением противника. Много кораблей у них было повреждено. Они связали веревками ту часть судов, которая могла сражаться, и образовали четырехугольник. Внутрь импровизированной крепости ввели поврежденные суда, а их команды перевели на внешнюю линию обороны. «В полном вооружении ждали они приближения Роберта», — нагнетает страсти Анна Комнина.

Грянул бой. Обе стороны дрались насмерть, не щадя себя. Венецианцы сражались за победу, а Роберт — за жизнь. Удивительно было видеть, сколько энергии оставалось в этом человеке, который прожил на свете шестьдесят восемь лет.

Венецианцы оказались в невыгодном положении. Они еще раньше израсходовали припасы и вдобавок сбросили балласт, не ожидая сражения. Корабли предназначались для ремонта, а не для боя, поэтому имели малую осадку. Когда команды в горячке сражения перемещались на один борт, корабли переворачивались и тонули. Тех воинов, кому удавалось всплыть, добивали норманны.

Анна Комнина пишет, что погибших было 13 тысяч. Остальных взяли в плен. После этого норманны обрушились на эскадру греков и разбили ее. Английский историк Джон Норвич, рассказывая о битве, приписывает Анне Комниной ехидство по отношению к убитым венецианцам, но это неверно. Норвич полагает, что принцесса смакует цифры потерь. Историк, однако, не прав. Похоже, что Анна посчитала всех убитых вместе — венецианцев и греков. Было бы странно, если бы принцесса начала насмехаться над погибшими соотечественниками. То есть мы имеем дело с поверхностным прочтением текста Норвичем, что встречается у него довольно часто.

После победы, говорит Анна, «Роберта обуяла жестокость, и он очень сурово обошелся с пленными». Одним выжег глаза, другим отрезал носы.

Некоторым отрубил руки и ноги. Трудно объяснить этот приступ бешенства. Роберт явно за что-то мстил. Или просто нервничал. Хотел запугать противника. А может, понял, что враг стал гораздо сильней, что войну — не выиграть, и вымещал злобу на беззащитных пленниках. Наконец, он пытался уменьшить военный потенциал Византии, калеча матросов. Это вполне по-рыцарски.

Когда гнев стареющего герцога поутих, Роберт соизволил отправить грекам и венецианцам гонцов с предложением выкупить из плена тех, кто остался. Венеции сверх того он предложил мир. Но Республика Св. Марка отказалась его принять. Гораздо выгоднее для нее был союз с Алексеем. Сепаратный мир означал бы утрату привилегий, которые император даровал «заморской колонии», каковой все еще считали Венецию при византийском дворе. Казнь пленных оказалась напрасной. Вместо того чтобы устрашить, она сплотила врагов Роберта.

Первым итогом разгрома византийского и венецианского флота стал захват норманнами острова Корфу. Но это был частный успех, который не мог решить исхода кампании. Война забуксовала.

Здесь уместно поговорить о вопросах хронологии. В наших источниках она основательно перепутана. Считается, что последняя кампания норманнской войны продолжалась до середины лета 1085 года. Эта дата не вызывает сомнений. Ее называют хорошо осведомленные западные хронисты. Иначе говоря, те, кому норманны заказывали книги о собственных подвигах. Ошибиться они не могли. Но когда начался поход? Почти за год до этого! В конце августа 1084 года Роберт подготовил войско и флот для вторжения на Балканы. В этот год умещается все: морские сражения, осада Корфу и топтание на пятачке у побережья Адриатики.

Скорее всего, большую часть года Роберт осаждал Корфу. Остров защищала очень сильная крепость. Сражались за нее, по-видимому, венецианцы, а не ромеи. У Алексея просто не было сил для обороны отдаленных земель. Этим и объясняется скудость сведений о кампании. Подробные известия венецианцев до нас не дошли, а принцесса Комнина мало что знала об этих событиях.

Вскоре Венеция снарядила новый флот. Он вышел в море, без труда разыскал эскадру Гвискара и вступил в бой. Сражение закончилось крупным успехом венецианцев. Анна Комнина называет это «блестящей победой», но западные анналисты о ней не пишут. Что бы это могло значить? Есть несколько вариантов. Первый. Анна придумала это сражение, чтобы прославить венецианцев. Но это глупо. Зачем ей прославлять союзников (тем более если прислушаться к Норвичу, который усматривает в сочинении Анны злорадство про отношению к поражениям Венеции)? Логичнее было бы придумать историю про то, как сами греки снарядили флот и разбили норманнов.

Тогда — второе предположение. Может быть, норманнские хронисты молчат о разгроме Гвискара, чтобы не портить картину подвигов своего героя? Это больше похоже на правду.

Но есть еще один вариант. «Блестящая победа» венецианцев была на самом деле частным успехом. Сражение имело место, Роберт его проиграл и лишился нескольких кораблей. Но это не означало фатального поражения.

Тем не менее эти сражения задержали Роберта. Крупного вторжения на Балканы так и не последовало. Алексей I остался доволен действиями союзников. Венецианцы получили за победу щедрые дары. Император рассчитывал сохранить дружбу с Республикой Св. Марка. Каждый друг и союзник в это тяжелое время был на счету. Венецианцы считали для себя выгодным дружить с Ромейской империей и сражаться с ее врагами.

11. Бесславная смерть

Роберт то одерживал победы, то терпел неудачи. Было бы логично прекратить войну. Но упрямый старик-норманн бредил вторжением в Византию. Расстановка сил менялась не в его пользу. После сражения при Ларисе борьба с Византией была стратегически проиграна. Хватило сил маленькой Венеции, чтобы удерживать Роберта на почтительном расстоянии от крупных ромейских городов. Имперская армия даже не вмешивалась. Но самому Роберту положение дел виделось совсем иначе.

У него оставались немалые деньги, которые герцог раздобыл после разграбления Рима. А есть деньги — есть оружие, люди, припасы. В морском сражении одержана блестящая победа над венецианцами, а небольшое поражение, последовавшее за ним, погоды не делало.

Но тут произошло непредвиденное. Норманнских воинов было чересчур много, а места для их постоя — слишком мало. Началась эпидемия. Настало лето, жара, армия находилась в антисанитарных условиях. Роберт пытался захватить остров Кефалинию и перевести часть войск туда, но было поздно. То, что не смогло сделать оружие венецианцев, довершила болезнь. Норманны гибли десятками. Болезнь подкосила и самого Гвискара. Герцог находился с флотом у мыса Афер на острове Кефалиния, когда почувствовал себя плохо. У Роберта начался приступ лихорадки. Возможно, это был тиф.

У Гвискара поднялась температура. Герцог попросил воды. Его спутники побежали кто куда, чтобы найти подходящий ручей. Вдруг рядом оказался какой-то старый грек, который произнес странные слова:

— На этом острове некогда был построен город Иерусалим, вон его развалины. А в развалинах течет чистый ручей. Там сможете напиться.

Роберт обомлел. Оказывается, давным-давно в Южной Италии он выслушал пророчество от местного экстрасенса. «Ты покоришь страны, — сказал экстрасенс, — до самого Афера, а оттуда отправишься в Иерусалим, чтобы отдать долг судьбе». Герцог полагал, что речь идет о знаменитом палестинском Иерусалиме — городе Христа. А вышло, что имелась в виду деревенька на острове. Пророчество сломило дух железного герцога. Болезнь его усилилась. Через шесть дней Роберт Гвискар умер. Его вторжение в Византию не состоялось.

Заболел и Боэмунд, но сразу уехал в Италию и там пошел на поправку. В норманнском войске началась паника. Все хотели бежать, но кораблей не хватало. Вспыхнули ссоры. Кто мог, покидал негостеприимные берега. Греков ругали на чем свет стоит. Так можно ненавидеть только народ, который обманул надежды завоевателей и не дал себя покорить.

Наконец один из сыновей герцога (давно подкупленный Комнином принц Ги) открыто перешел с остатками армии на сторону Алексея и нанялся к нему на службу в июле 1085 года.

Войска Алексея подступили к Диррахию — единственному крупному городу на Балканском полуострове, который оставался во власти норманнов. Здесь хозяйничали приспешники Роберта, включая предателя-венецианца Доменико, который в свое время открыл ворота норманнам.

Алексей не стал тратить войска на долгую осаду. Исход сражения за Диррахий решили разведчики, деньги и посулы. Через своих шпионов царь подкупил влиятельных людей. Те подняли мятеж, убили Доменико и его клевретов, после чего сдали Диррахий Алексею Комнину.

Так мелко и бесславно закончилась война норманнов против Византии. Война, которая едва не погубила империю и потребовала величайшего напряжения сил.

Каковы были ее итоги? Алексей полностью сохранил балканские владения, обескровил врага и начал создавать новую армию. Он будет вести против норманнов еще несколько войн. Но ни одна из них не станет угрожать жизни империи, как это было в 1081–1085 годах. Император мог посвятить себя другим делам.

1. Ересь Итала

Эта глава будет невелика. В ней мы вернемся немного назад и расскажем о внутренней политике Алексея. В это время он пережил три главных события: осудил ересь Итала (и столкнулся по этому поводу с патриархом), ликвидировал заговор столичных интеллигентов и расправился с манихеями. Все это совершалось в перерывах между кампаниями против норманнов. Иными словами, с 1082 по 1084 год.

Начнем с ереси Итала.

Иоанн Итал, как явствует из его прозвища, происходил из Италии. Он родился на Сицилии в начале 30-х годов XI века. Однако вскоре родители будущего ученого эмигрировали в Южную Италию. Так Итал очутился на византийской земле. В юности он был военным, но не преуспел на этом поприще.

Этот умный человек питал склонность к философии. В Южной Италии перспектив для карьеры не было. Там бушевала война, растянувшаяся на несколько десятилетий: страну захватывали норманны. В утонченных философах они не нуждались. Из всей интеллигенции норманнам требовались только поэты, чтобы воспеть их подвиги. И еще историки, которые могли обосновать претензии заказчика на ту или иную провинцию.

Ни одной из этих способностей Иоанн Итал не обладал. Это был отвлеченный мыслитель.

Зато в стареющей Византии интеллектуалы ценились. Молодость живет действием. Старость — мыслью. Оторванных от жизни философов и литераторов охотно брали на службу. Примерно в 1050-е годы Иоанн прибыл в Царь-город и начал делать карьеру.

Сперва учился у ипата философов Пселла, но посчитал его слишком тяжеловесным. Учитель и ученик поссорились. Иоанн выработал собственную манеру преподавания и дискуссий. Он обладал горячим темпераментом и в спорах отчаянно жестикулировал, как настоящий итальянец. В отличие от других философов, Итал был неопрятен. Вечно ходил со всклокоченной бородой и совершенно не следил за одеждой. К нему относились как к чудаковатому профессору. Однако он был умен, сметлив и обладал педагогическим талантом. Ему покровительствовали церковники.^{31}

Столичный люд испытывал интеллектуальный голод. Образованных людей было много. В моду вошли философские дискуссии прямо на площадях. Так в Москве 50-х годов XX века молодые поэты читали стихи перед толпой. Сходство «рабской» Византии и «тоталитарного» СССР иногда абсолютно.

Выступления Иоанна Итала перед византийцами очень ценились. Иногда он мог удивить толпу неожиданным софизмом. Иногда — остроумной выдумкой. Но верховную власть он не любил и держал фигу в кармане. Еще в конце 60-х годов, когда норманны усилили натиск в Южной Италии, туда отправили Иоанна со шпионской миссией. Он немедленно стал интриговать в пользу норманнов, был разоблачен и бежал в Рим. Однако там этот интеллигент написал покаянное письмо с просьбой вернуться в Константинополь. Просьбу удовлетворили. Помогли связи, взятки, уважение к философии. Блудный сын возвратился в Царь-город.

В столице Иоанн сошелся с семейством Дук и другими византийскими фамилиями, имевшими вес. В конце 70-х годов Пселл сделался председателем сената. Должность ипата философов (то есть ректора столичного «университета») освободилась. При покровительстве церковников и самого императора ее занял Итал. Какое-то время он был властителем умов столичной интеллигенции: толковал Платона, Аристотеля. «Юношество стекалось к нему», — пишет Анна Комнина.

Если бы он ограничился изучением античной философии, все могло кончиться хорошо. Но Итал вообразил себя богословом и принялся штудировать священные книги. В них он выискивал крамольные политические идеи, коими накачивал молодежь. Анна говорит, что многие ученики Итала сделались вольнодумцами и «тиранами». Другими словами, участвовали в многочисленных заговорах против Алексея, о которых пойдет речь впереди. За кого же выступал Иоанн? Императоров из династии Дук он любил. Алексея Комнина — нет. Дело в том, что Алексей слишком много внимания уделял армии, часто воевал, в столице бывал редко. И вообще являлся ставленником военных. Из-за этого страдали гуманитарные науки. При Дуках было наоборот, и это очень нравилось Иоанну Италу.

Первый донос на философа Алексей Комнин получил уже в 1082 году. Говорили, что Иоанн не чтит икон и Иисуса Христа, не признает Богородицей Деву Марию. Алексей расследовал это дело, но не спешил наказать еретика. Вероятно, все эти обвинения оказались вздором. К тому же за Иоанна вступился патриарх Евстратий Гарида.

Однако в 1084 году, когда миновала норманнская угроза, Алексей вдруг возвращается к делу Итала и отдает философа под церковный суд. Почему бы это? Официальное объяснение — ересь. Но не исключено другое: Итал взялся за старое и агитировал в пользу норманнов. Его деятельность не была шпионской в прямом смысле. Скорее философ действовал как агент влияния. Он пренебрежительно отзывался о византийской армии, превозносил норманнов, не верил в победу ромейских войск над врагом. Это и сыграло роковую роль в его осуждении, а вовсе не вольнодумство. На это намекает Анна Комнина. «Так как Итал не мог скрыть своей невежественности, — пишет она, — он… разразился проповедью чуждых Церкви догм, продолжая издеваться над высшими чинами Церкви и совершать другие поступки, свидетельствовавшие о его невежественном и варварском нраве». Вот эти-то «другие поступки» можно квалифицировать как саботаж и подрыв идей.

Алексей поручил вести дело против Итала своему брату Исааку. Как человек образованный, Исаак мог довести процесс до удачного завершения. Севастократор нашел элементы ереси в публичных выступлениях Итала и подвел его под суд.

За философа вновь заступился патриарх Евстратий Гарида. Он заявил, что не находит в лекциях Итала ничего еретического. Заступничество патриарха объяснить трудно. Тем более что Гарида был сторонником Комнина и оказал императору ряд ценных услуг после восшествия того на престол. Думается, что патриарх не разобрался в подоплеке обвинений в адрес Итала. Гарида не считал философа еретиком. И так оно и было. Но по сути все обстояло гораздо хуже. Итал оказался чужаком. Когда вся страна находилась в величайшем напряжении, когда в самом разгаре была война с интервентами, Иоанн сеял смуту в головах константинопольских граждан.

Алексей как политик не мог допустить раскола общества. «Император сильно терзался душой, так как лживое учение Итала было подхвачено многими придворными», — пишет Анна Комнина. Во время процесса, документы которого, кстати, до нас дошли, в столице начались волнения. Жители митинговали. Одни требовали оправдать «профессоратеолога», другие — уничтожить его. В итоге не вышло ни первое, ни второе.

В момент смертельной борьбы государство не может позволить себе роскошь свободомыслия. Например, в США в годы Второй мировой вольнодумцев и даже просто лиц «неблагонадежных» национальностей отправляли в ссылку и сажали в лагеря. Демократическая империя имела задачу выжить и победить.

Алексей обошелся с Италом гораздо мягче, чем это могли бы сделать в современной демократической стране. Иоанна предали церковной анафеме и отправили в монастырь. Там сученым провели разъяснительную работу. То есть заставили написать покаянные письма, в которых он отрицал свое учение, признавал ошибки и возвращался в лоно православия. Такой поступок вождя интеллектуалов полностью сломил идейную оппозицию. Столичная интеллигенция больше не бунтовала. Комнин получил прочный тыл.

Возможно, благодаря этим действиям удалось избежать церковного раскола, который в тех условиях означал бы гибель для Византии. Молодой император вел свой корабль осторожно и уверенно среди утесов, скал и подводных камней. Впрочем, опасность крушения была еще очень сильна. Казалось, достаточно неверного движения, чтобы погубить тысячелетнюю Византию. Но Алексей был удивительно точен в своих движениях и поступках. Патриарха Гариду сместили с престола. Новым патриархом избрали Николая III (1084–1111), человека надежного, образованного и спокойного. Тем самым Алексей I подтвердил свою верность православию. У него не возникало разногласий с Николаем. Единство страны удалось сохранить не только территориально, но и духовно — в головах подданных.

Следовательно, ересь Итала, как мне кажется, не была ересью в полном смысле. В ней переплетались элементы дворцового заговора, социального протеста и шпионской работы. Богословский аспект дела Итала был только одним из многих.

2. Столичный заговор

Вскоре после расправы с Италом у Алексея возникли другие проблемы. Он раскрыл какой-то заговор в столице. Последовали репрессии. Анна Комнина пишет об этом вскользь. Византийский историк Зонара, враждебный Комнину, более откровенен. Он полагает, что Алексей обрушился на невинных людей, чтобы завладеть их имуществом.

Император и вправду нуждался в деньгах. Но справедливо ли обвинение? Зонара часто ругает Комнина. Он рад записать сплетню, чтобы показать императора в невыгодном свете. Это неслучайно. Зонара вырос в столице, вращался среди представителей праздного класса — чиновников, интеллигентов, которые традиционно не любят сильных императоров. Идеал столичной интеллигенции — это ученый «Без-четверти-вор» или юрист Константин X Дука. Чем завершилось правление обоих субъектов, мы знаем. Империя чуть не погибла. Вспомним, что даже чиновничий заговор времен Константина VIII был описан Пселлом как расправа с невинными людьми. Хотя на самом деле имела место попытка переворота и свержения Македонской династии.

Тем вероятнее, что Алексей I столкнулся с реальными заговорщиками. Император в начале войны с норманнами часто терпел поражения на фронте, покусился на богатства Церкви, раздавал земли родне и людям из своего окружения. По мнению столичной интеллигенции, все это давало массу предлогов, чтобы свергнуть царя. К тому же заговор в Византии — это неизменный атрибут ее политической культуры. Он представлял собой форму импичмента. Причем не самую жестокую. Королей, не угодных знати, в Западной Европе обычно травили ядом или подстраивали несчастные случаи. Не говоря уже об открытых покушениях. В Византии свергнутого самодержца постригали в монахи или же, в крайнем случае, ослепляли. (Случай с убийством Романа IV Диогена — исключение.) Для оппозиционеров риск подвергнуться наказанию тоже был невелик. Ссылка, постриг или, как высшая мера, — ослепление. Иначе говоря, претендентов исключали из дальнейшей политической борьбы.

Комнин разоблачил заговор против себя, но ограничился ссылками и конфискациями. Вот этот последний факт и приводит Зонара, чтобы обвинить нашего героя в необоснованных репрессиях.

Однако относительная мягкость наказания скорее говорит о другом. Алексей имел дело с заговором «диссидентов». Вроде тех, что когда-то пытались выдвинуть в императоры молодого Керуллария. Эти кухонные мыслители не представляли смертельной опасности. Хотя игнорировать их эскапады, конечно, не стоило. Алексей наказал интеллигентов, а заодно пополнил казну. История даже не сохранила имен ссыльных. Затем царь приступил к более серьезным делам. В Византии усилились манихеи. С ними Алексей повел войну насмерть.

3. Антисистема

Общество — это живой организм. Или, говоря по-научному, открытая система. Оно переживает рождение, развитие, смерть. В нем, как и в человеке, есть полезные и вредные составляющие.

Скажем, раковые клетки присутствуют в теле каждого человека. Но когда они начинают делиться, наступает опасная болезнь. То же можно сказать и про любое общество в целом. Аналог раковых клеток — это люди, страдающие всевозможными отклонениями от нормы. Отклонения бывают двух видов. Первый вид — когда человек гениален и направляет свою энергию на развитие общества. Второй — когда тот или иной персонаж работает на разрушение. Иногда уловить разницу бывает крайне сложно.

Лев Гумилев предложил оригинальный способ классификации отклонений. Он небесспорен, но часто помогает отличить дурные плоды от здоровых. Гумилев вводит понятие антисистемы. Под этим терминомученый понимает бионегативных людей. То есть тех, кто считает окружающий мир злом и проповедует жизнеотрицание. Когда-то их называли еретиками. В наше время у них иные маски, но суть одна. Ни одна антисистема не назовет себя своим именем. Кумир их — ложь. Кто-то прикрывается поиском сокровенного знания. Кто-то говорит о том, что несет добро. Но по сути такие люди очень опасны.

Стоит оговориться. Не всякий еретик — это непременно представитель антисистемы. Скажем, несториане и монофизиты с точки зрения православных — еретики. Но в их догматах нет жизнеотрицания. Поэтому византийцы не вели с монофизитами и несторианами войну на уничтожение. А к представителям жизнеотрицающих сект ромеи были беспощадны. Что это за секты и почему к ним относились с ненавистью? Скажем о них несколько слов, чтобы ввести читателя в курс дела.

Самой грозной антисистемой Евразии являлись манихеи. Прочие сектанты были их наследниками.

Ересь получила название по имени пророка Мани. Он жил в III веке н. э., проповедовал в Сирии, переселился в Иран и там принял смерть.

Мани учил, что окружающий мир — зло, а надо стремиться к добру. Ранние философы умели мыслить образно, и образы Мани оказались очень яркими. Это помогло вербовать новых сторонников.

Добро, говорил Мани, — это бог Ахура Мазда. Он создал первого человека из чистого Света. Однако против него ополчился владыка Тьмы — Ариман. В страшной битве Тьма обволокла светоносного человека, разорвала его и заключила частицы Света в плен. Далее этот странный космогонический миф получает земное продолжение. Частицы Света, заключенные во тьме, — это душа, заключенная в теле. Следовательно, видимый мир и наши тела — это порождение Аримана. Душе необходимо вырваться из телесной оболочки и отправиться к своему отцу — Свету. Однако Ариман крепко держит душу в земной тюрьме. Даже смерть не освобождает душу от тела. Мани верил в переселение душ и полагал, что Ариман заключает дух после смерти в другое тело. Значит, самоубийство — это всего лишь попытка Аримана обмануть человека. Силы зла продолжают держать душу в тисках.

Что же делать, чтобы освободиться? Нужно перехитрить тело и ослабить его. Тогда оно отпустит душу. Следовало пить, потреблять наркотики и предаваться беспорядочным половым связям. Приветствовался, например, групповой секс в темноте. Словом, для бомжей и рокзвезд Мани — отец родной.

Любое здоровое общество отторгает манихейство. Скажем, христиане и мусульмане считают, что окружающий мир — это благо, несмотря на отдельные неполадки. В этом мире присутствует сатана, есть грех, но бороться с темными силами нужно посредством самосовершенствования, а не разврата и наркомании.

Манихеев с их тайной доктриной безжалостно убивали. Тогда они стали прятаться. Их проповедники принимали облик христианских монахов или зороастрийских жрецов, буддистов, купцов, да кого угодно. Появились разновидности манихейского учения. Это павликиане и богомилы в Византии, катары в Италии, альбигойцы во Франции, наконец, масоны — по всему миру. Они создали сложную иерархию. Простых адептов никто не посвящал в высшие тайны. Их не допускали даже на оргии. Напротив, говорилось, что проповедники манихейства обладают сокровенным знанием, как улучшить мир и победить несправедливость. Разоблачить сектантов было крайне сложно.

Один из ключей к разгадке антисистемы — результат ее работы в той или иной стране. Если население растет, семейные ценности признаются благом, действуют традиционные жизнеутверждающие религии, — это верный признак, что в мозгах людей, управляющих обществом, полный порядок.^{32}

И наоборот. Если население сокращается, разрушается институт семьи и все это подменяется абстрактными рассуждениями о свободе, — велика опасность, что где-то в правительстве окопались представители древнего племени манихеев.

Как видим, примитивные сатанисты — это всего только низшие разновидности антисистемы: младшие партнеры манихеев по одному общему делу. Идеал настоящего манихея — полное уничтожение материального мира. Но поскольку это недостижимо, антисистема просто ослабляет одни государства, поддавшиеся ереси, и делает их добычей более сильных соседей. Следовательно, манихей — идеальный шпион, если его использовать грамотно. Но для страны, которую он выбрал объектом пропаганды, это — смертельная опасность пострашнее внешних врагов.

Византийский император Алексей Комнин был категорически против того, чтобы становиться жертвой манихейских «совершенных». Предстояла борьба.

4. Ограбление манихеев

Византия в те времена была страной удивительно гуманной. С еретиками здесь обходились очень лояльно. Даже павликиан и прочих манихеев терпели какое-то время. Например, после разгрома государства павликиан, располагавшегося в Армении, византийские императоры переселили сектантов на Балканы. Предполагалось, что в чуждой среде еретики растворятся без следа и примут православие. Но вышло наоборот. Они заразили ересью местное население — болгар и других ромейских славян. Павликиане превратились в богомилов.

Это учение создал болгарский священник Богумил. Оно было очень сложным, но привлекало адептов. Считается, что ересь была антивизантийской. Это не так. Очень похоже, что сперва павликиан пытались использовать арабы против византийцев. Когда это не вышло, сами византийцы захотели использовать павликиан-богомилов против Болгарского царства. Это произошло в X веке, когда болгары стояли у ворот Константинополя. Византийцы охотно переселяли еретиков на Балканы, а затем отдавали населенные еретиками районы болгарам… Результат превзошел ожидания. Прошло несколько десятилетий, и могучее Болгарское царство пало. Нельзя сказать, что его разрушили исключительно богомилы. Но их роль в гибели Болгарского каганата не следует недооценивать.

Историки любят говорить, что корни ереси — в социальном неравенстве. Тоже неверно. Жизнь в Болгарском каганате была гораздо легче, чем в Византии. Налоговая ставка в каганате была вчетверо ниже, чем у ромеев. В Болгарии легче жилось, это привлекало туда новых подданных. Но еретиков у болгар имелось гораздо больше, чем в Византии. Следовательно, причины ереси нужно искать в головах людей, а не в социальном быте.

Однако игры с сатаной сыграли злую шутку с Ромейской империей. Первоначально богомилы разрушили изнутри Болгарский каганат, который стал добычей византийцев. Но после захвата Болгарии ересь никуда не делась. Она стала отравлять самое Византию. В рядах богомилов было много болгар и прочих славян. Иногда принимали ересь также и греки — те, что разочаровались в жизни и искали запретных удовольствий. Это был клуб самоубийц для интеллектуалов.

Алексей неоднократно пытался договориться с манихеями. Как политик и военный он не мог отказаться от лишних солдат, тем более что людей не хватало. Но манихеи оказались плохими солдатами. Они вели в армии проповедь своего учения, часто дезертировали и помогали врагу. Поэтому император прекратил сотрудничество с ними.

Впервые он обрушился на манихеев-павликиан-богомилов примерно в 1083 году. Вернувшись с фронта, он обнаружил, что сектанты ведут проповедь в деревнях, городах и в самой столице. Полем их деятельности стала зона этнического контакта во Фракии, где жили славяне, армяне и греки. Предыдущее правительство смотрело на это сквозь пальцы. Его интересовали более важные дела, как то: философия и расхищение денег. Ко времени Алексея религиозная болезнь зашла далеко.

Видя, что секта крайне опасна, Алексей попытался ее уничтожить. Действовал тонко. Нельзя было допустить гражданской войны на руинах империи. Но Алексей понимал, что еретики не откажутся добровольно от своих убеждений.

На словах это были великие гуманисты. Манихейские «совершенные» (элита среди сектантов, имевшая высокую степень посвящения) даже мяса не ели и курицу убить не могли — это считалось грехом. Однако натравить учеников на религиозных противников — дело другое. На мордах агнцев вдруг появлялся волчий оскал. «Императору издавна были известны жестокость и свирепость этих людей к врагам», — пишет Анна Комнина. И она права. Там, куда приходили манихеи, всегда лилась кровь. Инакомыслящие уничтожались.

Алексей действовал хитростью. Он представил себя либералом, который готов легализовать учение Мани.

В 1083 году император через свою тайную агентуру вышел на вождей манихеев и призвал их к себе в Константинополь. Он ободрил еретиков: бояться нечего. Можно лишь догадываться, какие аргументы шли в ход. Алексей уверял, что прошлые правители не понимали сути учения Мани, Богумила и им подобных. А он готов понять. Начинается новая эра. Все это выглядело так убедительно, что еретики поверили молодому царю. Скорее всего, пронесся слух, что Алексея уже давно обратили в павликианскую ересь где-нибудь в Азии. Но до поры до времени царь скрывал убеждения. А ныне время пришло.

Православные ромейские воины ничего не знали о приглашении манихеев. Император соблюдал полную тайну, словно и вправду хотел встретиться с еретиками без лишних свидетелей, дабы сообщить нечто важное.

Имелось веское подтверждение версии относительно тайного обращения императора в богомильство. Еще служа Никифору III, Алексей познакомился с манихеем Травлом — военным, который исповедовал еретическое учение. По происхождению Травл был славянин. Император взял его к себе на военную службу. Вместе с Травлом пришли его единомышленники-манихеи. Не тогда ли Алексей принял тайную доктрину? Не потому ли разорил православные храмы, отобрав у них ценности?

Свидание императора с манихеями состоялось в городке Мосинополь во Фракии, у берегов Эгейского моря. Вскоре там собрался целый манихейский съезд. Приехали «посвященные» со всех концов страны. Были среди них «совершенные» — те, кто знал сокровенные тайны учения. А была и простая пехота, обманутая умными речами гипнотизеров-сектантов. В общем, Мосинополь на время превратился в византийский Вудсток со всеми преимуществами и безобразиями.

Алексей встретил диссидентов приветливо, а затем внезапно окружил место встречи войсками и начал аресты. Еретиков разделили на группы по десять человек, отобрали деньги и имущество, разоружили и поместили в специальные тюрьмы. «Таким образом Алексей захватил павликиан и конфисковал их богатства, — с нескрываемой гордостью говорит Анна Комнина, — которые распределил среди своих доблестных воинов, разделявших с ним тяготы и опасности битв». Отвращение к еретикам в обществе было настолько сильным, что Анна даже не думает прикрывать довольно неблаговидный поступок царя, обманувшего и ограбившего несчастных интеллигентных сектантов.

В Мосинополе сошлись две группировки: фронтовики, отстаивавшие рубежи империи, и внутренний враг, который хотел эту империю уничтожить. Византийцы понимали, на чьей стороне правда, и не осуждали царя. Между тем в наше время поступок Алексея сочли бы актом необоснованных репрессий.

Впрочем, террор продолжался недолго. Все-таки это была Византия, а не дикий Запад. Алексей «проникся состраданием к захваченным манихеям». Те из них, кто принял крещение, получили свободу и материальную компенсацию.

Крещение — важный момент отречения от ереси. Пророк Мани считал крест символом позорной смерти, на котором сатана мучил Христа. Крещение — это способ закабалить душу, придуманный Ариманом. Словом, главное христианское таинство еретики объявляли внушением дьявола. Значит, тот, кто покрестился, — отверг антисистему и стал полноценным членом традиционного общества.

Разумеется, крещение принимали только манихеи низших степеней посвящения. Как мы сказали бы сейчас, масоны низшего градуса. Они имели семьи, были обмануты «совершенными» и не знали многих тайн. Алексей отпустил их и предоставил возможность выбрать место для поселения. Многие бывшие еретики вернулись на Балканы. Вояка Кулеон, о котором мы вскользь упоминали выше, стал образцом раскаявшегося сектанта. Он принял православие и честно служил империи вместе с другими экс-богомилами. Товарищи по оружию долго звали их манихеями, хотя это были уже православные.

С главных манихеев («совершенных») спрос был иной. Их держали под стражей на Принцевых островах. Там эти люди могли издеваться над собой сколько угодно. Вреда государству от них не было.

После этого император надолго забыл о еретиках. Но время покажет, что многие из них обратились в православие только для вида. Например, манихей Травл.

Травл считался хорошим воином. Он привлек на имперскую службу большой отряд манихеев. Принял православие и даже получил в жены одну из служанок императрицы. Но этот альянс оказался уловкой со стороны еретика. Очень скоро Травл дезертирует вместе со своим полком, захватит крепость Белятово в Болгарии и станет воевать против Византии на стороне печенегов. Манихеи снова примутся за старое и развернут на Балканах пропаганду своего учения. Правда, оно получит распространение только к северу от Балканского хребта. Эти области долгое время будут отделены от Византии из-за нашествия печенегов.

Лишь под конец жизни Алексей устроит еще одну чистку еретиков и добьется успеха. Само имя манихеев надолго изгладится из памяти византийцев. Многие сектанты убегут на Запад, во Францию и Италию, чтобы продолжать свою пропаганду. Там их назовут катарами, вальденсами, альбигойцами… Сколько горя принесут катары и альбигойцы Европе — это особый рассказ, который далеко выходит за рамки нашей темы. Вернемся к Алексею.

5. Суд над императором

Уладив дела с еретиками, император обнаружил неприятную для себя вещь. Политические противники и вообще недоброжелатели стали распространять слухи, что Алексей — тайный богомил. В качестве доказательства приводили его дружбу с Травлом, вспоминали отряд Кулеона на службе империи, а также поступок с ограблением церквей. Православные церковники задавали тон в агитации против царя. Они оказались людьми грамотными и мстительными. Шептались, что при разграблении храмов император наложил руку даже на пожертвования, которые приносят прихожане.

Алексею вовремя доложили о слухах. С ними надо было бороться, но как? Репрессиями? Или равнодушием? Алексей выбрал другой способ. Он организовал судебный процесс против… себя самого.

Суд над царем состоялся во Влахернском дворце. Собрали сенат(редчайший случай, ибо Алексей предпочитал править самостоятельно), военачальников, иерархов Церкви. Алексей уселся в кресло «и предложил любому из присутствующих быть его судьей», — пишет принцесса Анна.

На собрании присутствовали попечители монастырей со своими бухгалтерскими книгами. В этих книгах содержались сведения обо всех пожертвованиях святым обителям. Их-то и подвергли тщательному досмотру.

После проверки выяснилось, что людьми царя не были изъяты украшения храмов, не пострадали церковные вклады граждан. Брали деньги или сокровища, принадлежащие собственно Церкви как государственному институту. Следовательно, правительство и «великий инквизитор» Исаак Комнин действовали грамотно и тактично. Перегибы можно было перечесть по пальцам. Во время реквизиций изъяли разве что серебряные украшения с гробницы базилиссы Зои — той самой развратницы из Македонской династии, что привела на трон Константина Мономаха. Удалось вспомнить еще какую-то мелочь, но все это погоды не делало.

Алексей тотчас приободрился и произнес заранее приготовленную речь. Есть подозрение, что здесь она не на месте и Анна, законспектировавшая ее, немного путает. Некоторые вещи царь мог сказать гораздо позже, а не в том тревожном году, когда сражался с норманнами. Однако речь содержит ряд аргументов, которые Алексей должен был высказать именно тогда, на процессе против себя самого.

Я застал государство окруженным врагами, — заявил император. — Все знают, какие опасности я пережил, едва избегнув варварского меча. Не было ни денег, ни оружия. Круг наших владений сузился до предела. Но с тех пор мы одержали победы, а войско выросло. Оно было спаяно, обучено, вооружено. Для этого потребовалось много денег. Все ценности, взятые в храмах, пошли на эти цели.

Алексей еще долго распространялся на этот счет. К месту ввернул цитату из Плутарха, обратился к Библии с ее примерами конфискации ценностей еврейскими царями из храмов. Наконец объявил себя виновным и начал каяться. Еще раз велел проверить книги и объявил, что храмы будут получать от правительства ежегодную компенсацию. Ее размеры Анна Комнина называет «значительными», но тут принцесса лжет, чтобы выгородить отца. Алексей ограничился подачками и не вернул стоимость церковной утвари в полном объеме. Зато издал специальный указ, по которому впредь запрещалось отчуждать церковное имущество. Этим компромиссным решением он успокоил Церковь. Из недоброжелателя она превратилась в союзника. Император мог возвратиться на фронт, какое-то время не опасаясь дворцовых заговоров.

Военные дела требовали его присутствия в армии. Сражения с врагами империи не прекращались ни на один год. Норманнов разбили; на очереди были сельджуки.

1. Потеря Вифинии

Мы прервали рассказ о взаимоотношениях Алексея с турками в тот момент, когда несколько тысяч наемных сельджукских конников, сражавшихся на Балканах, покинули императора и вернулись в Малую Азию. Вскоре после этого началась война между никейским султаном Сулейманом ибн Куталмышем и Византийской империей. Из-за чего же вспыхнул конфликт?

Первая версия, приведенная нами в предыдущей главе, — исключительно провизантийская. Турки не соблюдали мирный договор и нападали на ромеев, а Сулейман вел тонкую игру, пытаясь прибрать к рукам византийские владения. Мы имеем право на такую версию. Сельджуки часто действовали вероломно по отношению к ромеям. Из-за этого вероломства Малая Азия в конечном счете стала турецкой.

Но мы не вправе рассматривать только одну точку зрения. Это было бы необъективно. Любой историк не свободен от симпатий и антипатий. В данном случае наши симпатии, конечно, на стороне византийцев. Но эта книга — не пропагандистский памфлет, а средство разобраться в далекой истории Византии. Поэтому постараемся быть объективными.

Возможно, виновником конфликта стал Алексей. Кажется, он не спешил расплатиться с турецкими наемниками. Видимо, сельджуки не получили ни земель, ни денег в награду за службу. Император попросту обманул их. Тогда возмущенный Сулейман начал войну с Византией и попытался силой захватить остатки Вифинии. Впрочем, это — лишь гипотеза. Но если она верна, мы можем сказать, что напрасно Алексей пошел на конфронтацию с турками. Точнее, сделал это не вовремя. Борьба с турками стоила ромеям территориальных потерь и напряжения сил. Кроме того, из-за непродуманных действий правительства Византия получила войну на два фронта: в Малой Азии и на Дунае. Союзниками турок стали печенеги.

К сожалению, о ходе военных действий известно мало. Кампании против норманнов мы наблюдали как бы в микроскоп. А на сражения с турками взираем с высоты птичьего полета. Складывается впечатление, что византийцам было что скрывать. Или чего стыдиться. Во всяком случае, эта тема гораздо хуже освещена в их источниках, чем другие кампании Алексея. Правда, все может быть и намного прозаичнее. Анна Комнина — единственный подробный источник по теме. Но главная цель ученой принцессы — жизнеописание Алексея. Походы, в которых не участвовал ее отец, интересуют писательницу значительно меньше. Поэтому мы видим поверхностное описание морских боев между венецианцами и норманнами, невнятный рассказ о захвате Малой Азии турками, а о событиях на окраинах империи вообще ничего не знаем. Это не упрек в адрес писательницы. Анна не могла предположить, что ее сочинение будет цениться на вес золота как почти единственный источник по истории эпохи. Она не знала, что далекие потомки ждут не биографии Алексея Комнина, но развернутой картины общественно-политических отношений в Византии, подробного описания битв и тщательного фиксирования дипломатических документов.

Но оставим иронию. Анна не виновата в том, что руководствовалась в своей работе примером Плутарха, а не Полибия (то есть писала биографию, а не широкое историческое полотно). Будем благодарны за то, что есть. Попробуем выстроить факты так, чтобы понять логику исторического процесса и нюансы взаимоотношений политиков. В принципе, эта задача вполне решаема даже с тем источниками, что имеются в нашем распоряжении.

Военные действия против турок начались в 1084 году. Скорее всего, сразу после вторичного занятия византийцами Кастории на Балканах.

Эмир Сулеймана Абуль-Касим напал на Вифинию и дошел до самой Пропонтиды (Мраморного моря). Владения византийцев не имели почти никакой защиты в этом районе. Все силы были сосредоточены против норманнов. Из вифинских городов у них осталась одна Никомедия.

Войска эмира Абуль-Касима стояли напротив Константинополя. Ласковые воды Мраморного моря омывали копыта турецких коней.

Южнее против византийцев действовал эмир Чакан, который тоже то мирился, то ссорился с Алексеем. Столицей Чакана по-прежнему была Смирна. Оттуда он совершал лихие набеги на греческие острова Архипелага.

2. Судьба Филарета Врахамия

Но самое неприятное было даже не это. Пользуясь случаем, турки решили покончить с византийскими владениями у себя в тылу. Антиохию, Киликию и Эдессу все еще удерживал храбрый византийский полководец Филарет Врахамий. Формально он признавал власть императора, но фактически был независим.

Вот и третья версия войны Сулеймана против Византии. Возможно, султан счел удобным напасть на Врахамия в тот момент, пока силы византийцев скованы на Западе. Сулейман отозвал турок с Балкан и атаковал Филарета. В этом случае Алексея вообще нельзя ни в чем обвинить.

Он стал жертвой обстоятельств, как и вся империя. Какая из трех версий правдива, мы вряд ли узнаем.

Алексей не мог помочь Филарету. Пока шла борьба с норманнами, окраины Византии оказались предоставлены своей участи. Она оказалась незавидной.

Султан Сулейман обрушился на владения Филарета Врахамия. Анна Комнина пишет об этом вскользь. В ее словах сквозит некоторое сочувствие, но в то же время какая-то отстраненность. Для Алексея и его окружения Врахамий был чужаком.

Турки напали на прибрежные армянские города в Киликии, захватили их, а затем повернули в Сирию. Все, что собирал и хранил Филарет долгие годы, обратилось в прах за один миг. Полководцы предавали Филарета, соратники отворачивались от него. Врахамий был православным. Подавляющее большинство его подданных — монофизиты и несториане. Турки договорились с ними, а Филарет — не смог. Его власть рухнула в одно мгновение.

Чтобы спасти себя и своих людей, Филарет решил порвать с Византией и принять ислам. Соображения выдвигались такие. Пускай Врахамий превратится из пограничного византийского дуки в эмира — зато спасет страну. Уцелеет дивная Антиохия. Будет жить Эдесса. Для этого Филарету необходимо принести жертву — одному за весь народ. Нужно стать мусульманином, сменить господина, поклониться туркам и отчислять налоги. Но кого назвать хозяином? Малоазийского султана Сулеймана? Однако над Сулейманом еще один господин — правитель Персии Мелик-шах, старший среди Сельджуков. Филарет выбрал Мелик-шаха. Лучше далекий царь, чем близкий.

Можно представить себе, что переживал немолодой армянин Врахамий, отдавший лучшие годы борьбе за справедливость — сперва за интересы Романа Диогена, потом — стратиотов и наконец — армян. В глубине души он понимал, что сломался и предает ту идею, ради которой жил. Но что было делать?

В самой Антиохии начался разлад. Многие видели в Филарете предателя. В том числе родной сын Врахамия. Этот молодой человек отличался решительностью, коварством и тоже по-своему хотел спасти страну. Ради этого он предал отца и организовал заговор. Филарет посадил сына в тюрьму, как сообщает арабский историк ибн ал-Асир. Но у молодого военачальника нашлись сторонники.

Однажды Врахамий-младший бежал к туркам. Но не к Великому Сельджуку Мелик-шаху, а к Сулейману, чьи передовые отряды уже стояли в горных проходах малоазийского Тавра. Младший Врахамий обещал ему сдать Антиохию, а взамен хотел выговорить привилегии для христиан. То есть соглашался утратить политическую власть, чтобы сохранить душу. Это было заблуждением. Одно без другого существовать не может. Отец и сын, оба стали предателями, но предавали по-разному.

Сулейман ибн Куталмыш как умный и сообразительный человек сразу оценил выгоду предложения Врахамия-младшего. Антиохия, жемчужина Востока, падала на ладонь завоевателя без боя.

Султан взял с собой отборное войско и помчался по направлению к Антиохии. Он делал ставку на внезапность. Двигался только ночами. Султану понадобилось двенадцать переходов, чтобы достичь города. Предатели распахнули ворота. Турки ворвались в Антиохию, заняли городи перебили сторонников Филарета. Это случилось в декабре 1084 года. Вслед за Антиохией пала Эдесса.

Узнав о падении Антиохии, Великий Сельджук Мелик-шах отказался вести переговоры с Филаретом. Жертва полководца оказалась напрасной. Турецкий потоп захлестнул армянскую Атлантиду. Но это еще не была гибель.

Отдельные полководцы Филарета удержались в горах Киликии. Некоторые из них воевали на свой страх и риск, другие признавали власть Византии, хотя не имели общей границы с империей и не всегда знали о том, что в ней происходит. К судьбе этих владений мы вернемся еще не раз.

3. Смерть Сулеймана и её последствия

Сулейман недолго наслаждался победой. Его погубила жадность. Захватив Антиохию, никейский султан стал соседом другого могущественного правителя — султана Тутуша, который правил в Дамаске. Оба правителя — Сулейман и Тутуш — были родней, происходили из туркменского племени кынык и формально подчинялись Великому Сельджуку Мелик-шаху, который управлял Персией.

Выяснилось, что Тутуш, брат Мелик-шаха, сам претендовал на Антиохию как на сирийский город. Если бы Сулейман не жадничал и отдал новое приобретение, он сохранил бы покой. Но Сулейман не отдал. Тутуш двинул против него войска.

Силы противников были неравны. Тутуш обладал Сирией, Палестиной и Верхней Месопотамией, где правили вассальные арабские князьки. Во владения Сулеймана входила только центральная часть Малой Азии.

Вполне вероятно, что усиления Сулеймана испугался Великий Сельджук Мелик-шах. Он и натравил на опасного правителя своего брата Тутуша. Когда Сулейман отказался отдать Тутушу Антиохию, Мелик-шах расценил это как мятеж. Малоазийский владетель мгновенно утратил легитимность. Мелик-шах помог Тутушу войсками. Этот факт сделал борьбу Сулеймана безнадежной.

Войска Тутуша и Сулеймана сошлись между Халебом и Антиохией, на берегах реки Оронт, в 1085 году. Сражение было кровавым. Гулямы Тутуша опрокинули легкую конницу Сулеймана. Малоазийский султан бежал до тех пор, пока не оторвался от погони. Он укрылся, как ему казалось, в безопасном месте, сел на щит и решил переждать опасность. Но несколько ловких туркмен из войска Тутуша открыли убежище Сулеймана. Они приблизились и сказали:

— Вставай! Наш повелитель султан Тутуш ждет тебя.

Сулейман не ожидал ничего хорошего от султана Тутуша.

— Я отказываюсь идти, — заявил он.

Воины настаивали. Завязалась перепалка. Сулейман все более утверждался в мысли, что идти не стоит. Вероятно, он ожидал не просто казни, а изощренных мучений. Поэтому выбрал смерть сам. Выхватив саблю, никейский султан доблестно вспорол себе живот. Иными словами, сделал сеппуку, как сказали бы японские самураи. «Этот дурной человек умер дурной смертью», — брезгливо роняет Анна Комнина. Почему эта женщина называет Сулеймана дурным? Ведь она не скупится на похвалы даже откровенному разбойнику Роберту Гвискару. Вероятно, все дело в вероломстве Сулеймана. По мнению греков, оно выходило за пределы дозволенного. Поясним. Например, Роберт Гвискар сперва объявлял войну, а потом применял против врага всевозможные трюки. Сельджук действовал иначе. Подпускал против Византии вольных туркмен, те отторгали какую-то часть владений ромеев, а потом Сулейман присоединял эти владения к своему султанату, мотивируя тем, что власть христиан здесь пала. С ним вообще нельзя было иметь никаких дел. Он был постоянен лишь в одном: захвате у греков новых земель. Следовательно, в этом нюансе, обнаруженном в сочинении Анны, может крыться ответ на вопрос, который мы задавали выше. Кто был агрессором в последнем конфликте между Византией и Малоазийским султанатом — Алексей или Сулейман? Больше доводов за то, что все-таки Сулейман.

Его гибель привела к полной неразберихе на Ближнем Востоке. Государство малоазийских султанов тотчас распалось. Мелик-шах вызвал детей Сулеймана к себе в столицу — Исфахан, а Малую Азию поставил под прямое управление.

В Малоазийский (или Никейский, как его зовут иногда) султанат прибыл губернатор Великого Сельджука — Кара-тегин. Он был призван навести порядок, но увидел раздоры и борьбу мелких владетелей. Эмир Чакан совершенно обособился в Смирне и обрел самостоятельность. Никею захватил полководец Сулеймана Абуль-Касим, а своему брату Пулхасу (вероятно, это турецкое имя, однозвучное Абуль-Касиму — например, Абуль-Хасан) он отдал Иконий и восточную часть Никейского султаната. Немедленно стали отпадать окраины. «Каждый сатрап, — пишет Анна Комнина, — охранявший городили городок, захватил и присвоил ту крепость, которую охранял».

Кара-тегин понял, что не имеет сил обуздать туркменскую вольницу. Тогда он выкроил из ромейских владений эмират для себя. Положение полководца оказалось крайне двусмысленным. Небольшое государство Кара-тегина формально подчинялось Великому Сельджуку, но в то же время дружило с его врагами — мелкими эмирами Малой Азии. Юридически эта позиция была безупречна. Во всяком случае, она соответствовала тогдашним правовым нормам Сельджукского султаната. Эта интрига помогает понять тонкую восточную психологию.

Вскоре мы встречаем известие, что Кара-тегин напал на греческий Синоп и захватил его. Алексей хранил здесь часть казны на случай, если европейские владения будут потеряны. Тем самым Кара-тегин нанес тяжелый удар по финансам империи и прервал сухопутное сообщение между Трапезундом и всей остальной частью Византии. Узкая полоса земли от Вифинии до Синопа была полностью захвачена турками. От Византии окончательно обособился Трапезунд. Им правил фактически независимый дука Феодор Гавра. Азиатские владения Ромейской империи превратились в ничто.

Таковы были последствия гибели Сулеймана для Малой Азии. Что касается его новых завоеваний в Сирии, то они оказались утрачены. Антиохию захватил Тутуш. На десяток лет она вошла в состав Сирийского султаната.

В Эдессу вернулись армяне. Один из полководцев Врахамия — Феодор (Торос) — захватил этот город и правил им как вассал турок.

Мелитену отбил другой военачальник Врахамия — Гавриил. Удачно действовал против турок третий армянин — Гох Васил. Он захватил несколько крепостей на излучине Евфрата и основал княжество Евфратес на территории бывшей византийской фемы с таким же названием. Наконец, потомок армянских царей Рубен тоже захватил для себя крепость в киликийских горах. Если бы сельджуки объединились, то легко уничтожили бы армян. Но дамасский султан Тутуш был вынужден держать войска на границе с Египтом: он враждовал с тамошними правителями. В Малой Азии царила анархия. А у Мелик-шаха не было сил, чтобы навести порядок.

4. Шпионская хитрость

А что же Византия? Увидев, что Сулейман ибн Куталмыш погиб, а его владения распались, Алексей задумал немедленно этим воспользоваться. Он только что отбросил норманнов за море. Руки были развязаны. Император начал контрнаступление на Востоке. Причем действовал больше интригами, чем военной силой.

Базилевс вступил в переговоры с Великим Сельджуком Мелик-шахом относительно дальнейшей судьбы малоазийского региона (1086 год). Мелик-шах отправил ко двору императора своего посла. Посол — по-турецки чауш. Византийцы приняли это за имя собственное. Предложения сельджукского султана были такие: «породниться посредством брака», как не вполне ясно пишет Анна Комнина. Мелик-шах просил руку самой Анны — в то время двухлетней девочки — для своего старшего сына Ахмета. А в качестве калыма предлагал вернуть византийцам приморские владения — Вифинию и Синоп. Договор был направлен против Абуль-Касима и Кара-тегина. Хотя оба эмира формально подчинялись великому султану, тот не доверял ни первому, ни второму.

Разумеется, Алексей не собирался отдавать дочь в султанский гарем. Он подозревал, что это будет означать какую-то форму вассалитета Византии по отношению к туркам. Ромейский император пойти на такое не мог. Он принял асимметричное решение: воспользовался помощью чауша в своих интересах. Выяснилось, что сельджукский посол — туркмен только по отцу. Его мать — православная пленница-грузинка. Воспитанный матерью в уважении к православию, чауш перешел на сторону ромеев. Он тайно крестился и клятвенно обещал императору, что не вернется назад к туркам, которые когда-то разграбили грузинскую землю, взяли в плен мать, перебили родню.

Чауш, говорит Анна Комнина, имел письменный приказ султана: в том случае, если Алексей согласится на заключение брака, изгнать из прибрежных владений всех эмиров. Император подговорил посла использовать это письмо, объявить эмирам о предстоящем браке и выгнать их откуда только возможно.

Чауш отправился прежде всего в Синоп и предъявил султанское письмо Кара-тегину. Эмир был поставлен перед выбором: покорность или открытая война с султаном. Мелик-шах был далеко, но его мнимый союз с Алексеем не сулил ничего хорошего. Кара-тегин оставался один на один с Ромейской империей без поддержки собственного султана. Эмир неохотно покинул Синоп. Причем чауш проследил, чтобы турки не забрали ни обола из богатой казны, хранившейся в городе.

Кара-тегин удалился, осквернив напоследок местную церковь (Анна Комнина деликатно не уточняет, каким образом состоялось осквернение). После этого у турка начался приступ эпилепсии. Что, естественно, сочли Божьей карой.

Кара-тегин сошел со сцены. Он правил каким-то мелким владением до своей смерти, но не участвовал в дальнейших распрях. Главной фигурой в Малой Азии сделался эмир Абуль-Касим, который мечтал о титуле никейского султана.

Пользуясь неразберихой, чауш занял и передал византийцам еще несколько городов. Ясно, что все они были обозначены в письме Мелик-шаха. Сделав свое дело, посол в открытую перешел на сторону Византии. Он получил от царя должность дуки Анхиала на Балканском полуострове и закончил жизнь в православии. Хитрость Алексея блестяще удалась. Сельджукам заплатили их же монетой — коварством и вероломством. Турецкие успехи, о которых мы рассказали в первом параграфе главы, оказались напрасны. Улучшив оперативное положение, греки могли перейти к открытой войне. Однако она не дала результата. Продолжались мелкие стычки в Вифинии. Возник позиционный фронт.

Алексей I передал Синоп своему родственнику по материнской линии Константину Далассину. В остальных крепостях тоже расставил надежных людей. Император создал здесь мобильную пограничную стражу, которая отражала набеги турок. Это были акриты — аналог наших казаков.

Любопытно, что Мелик-шах никак не отреагировал на измену чауша. Причину назвать трудно. Судя по всему, султана устраивала система противовесов, когда Византия сдерживала малоазиатских эмиров, а те подчинялись Великому Сельджуку из опасения остаться с ромеями один на один. Этот тонкий ход мог подсказать султану его великий везир — знаменитый Низам ал-Мульк. Со своей стороны, Абуль-Касим не мог начать полномасштабных боевых действий против Византии. В любой момент ему могли бы ударить в спину Тутуш или Мелик-шах. Кто знал — не захотят ли они установить в Малой Азии прямое правление и сменить элиту? В такой обстановке лучше не рисковать. Абуль-Касим действовал со всей возможной осторожностью.

Царь Алексей тоже не хотел раньше времени ввязываться в серьезную войну с турками. Слишком истощена Византия. Позиционный фронт в Малой Азии утвердился на долгие годы.

5. Трудности хронологии

Нужно сказать, что дальнейшие сообщения Анны Комнины о войне с сельджуками повергли современных исследователей в недоумение. Считается, что ученая принцесса сильно путает хронологию и смешивает дела, которые произошли в 1086 году, с событиями, которые случились шестью годами позже. Что это за события? Первым в рассказе Анны стоит сюжет, связанный со смертью Сулеймана ибн Куталмыша (1085 год). Именно после этого в Малую Азию приехал чауш. Второй — эпизоды 1092–1094 годов, когда началась большая война между византийцами и сельджуками.

Когда-то академик В. Г. Васильевский справедливо заметил, что хронология — это слабое место византийских историков. Иногда возникает невероятная путаница и мешанина фактов. Академик предположил, что это происходит вот почему: многие византийские ученые пользовались для своих сочинений разными документами — речами, правительственными указами, славословиями в адрес государственных деятелей (был такой литературный жанр в Византии), житиями святых. Поэтому в пределах одного сюжета хронология и последовательность событий выдерживаются довольно четко, а в крупных сочинениях происходит путаница. Но в нашем случае Анна Комнина даже в рамках одного сюжета — рассказа о войне с турками — смешивает две разные эпохи: до и после смерти Мелик-шаха. В чем дело?

Судя по всему, византийцы ощущали время как-то иначе, чем мы. Такое бывало не только в Ромейской империи. В качестве примера можно привести «исторические» стихи полусумасшедшего русского поэта Даниила Хармса. В них мы встречаем Николая II, готского короля Алариха и Пуришкевича, как ни в чем не бывало беседующими друг с другом. Конечно, византийцы не доходят до такого смешения, но стройной хронологии в их книгах мы зачастую не находим. Таково их мироощущение.

Но в книге Анны Комнины смешение хронологических событий — это еще и композиционный прием. В случае рассказа о турецкой войне он нужен писательнице, чтобы изложить события в единой последовательности, а не разрывать рассказ о войне с турками на две части. Непонятно лишь, в каком месте Анна смещает события. Таких «стыковочных» мест два. Принцесса пишет, что приезд чауша состоялся сразу после смерти Сулеймана — то есть в 1086 году. А потом утверждает, что в Малую Азию вторглись турки (причем немедленно после измены чауша), но мы точно знаем, что это вторжение произошло в 1092 году. В каком месте произошел хронологический сдвиг — в первом или во втором? Может быть, на самом деле чауш приехал перед вторжением 1092 года? Вряд ли. Это было бы нелогично. Мелик-шаху нужно было сразу решить проблемы взаимоотношений с византийцами после смерти Сулеймана. То есть в 1086 году. Значит, единый рассказ Анны следует все-таки разбить на две части — события 1086 года отделить от событий, происшедших пятью годами позже, а между ними констатировать хронологический разрыв. Мы это сделали. В данной главе помещен рассказ о начальных событиях войны с турками. Продолжение, которое настало в 1092 году, — разберем позже.

Оставим малоазийский театр военных действий и перейдем к другим делам Алексея Комнина, о которых нужно рассказать читателю. На очереди — война с печенегами. Сообщение об их вторжении Алексей получил в то время, когда готовил очередной поход против сельджуков. Большие массы кочевников перешли Дунай и вторглись в империю через беззащитную границу. Нашествие застало византийцев врасплох. Император оставил турок в покое и повернул на Балканы. Предстояла титаническая борьба, по сравнению с которой военные кампании против норманнов или схватки с турками показались детской забавой.

1. Дети степей

«Я желаю рассказать о нашествии на Ромейскую державу, которое было страшнее и значительнее предыдущего» — так начинает Анна Комнина рассказ о борьбе с новым грозным противником. Он назывался «печенеги».

Это название — русское. Греки именовали пришельцев «пацинаки». Самоназвание печенегов — кенгересы. Это осколок древнего государства Канпой, очень давно — в III веке до н. э. — располагавшегося к северу от Арала. Потомками кангюйцев были туркмены, канглы, сельджуки и печенеги. Все они принадлежали к европеоидной расе, были черноволосыми и говорили по-тюркски. В то же время врагами печенегов являлась другая ветвь тюрок — светловолосые половцы (они же кипчаки или куманы).

В IX веке н. э. печенеги прикочевали из Мангышлака на берега Днепра. Этот народ спасался от страшной засухи, которая охватила Великую степь. На Днепре печенеги поссорились с русскими и начали затяжную войну. Одним из ее эпизодов стало убийство киевского князя Святослава в 972 году.

В 1036 году печенегов разгромил в тяжелой битве под Киевом Ярослав Мудрый. После этого они ушли на Дунай и поселились в современной Валахии. К тому времени печенеги приняли мусульманство. То есть вошли в состав мощного суперэтноса, одним из главных принципов которого был джихад: священная война с неверными до полной исламизации планеты. Воинственным печенегам понравилась эта идея. Их врагами стали православные византийцы.

Империя вырождалась, была слишком громоздка и не умела себя оборонять. Первый большой набег печенегов последовал в 1048 году. С тех пор Византия то мирилась, то ссорилась с кочевыми соседями. Но печенеги чувствовали слабость ромеев и вели себя все наглее. Конечно, им не хватало политической культуры для того, чтобы объявить себя поборниками свободы, а Византию — тоталитарной страной, которую требуется разрушить. Все обстояло гораздо проще. Византийцы — это неверные. Против них требуется война до полной победы. А еще у ромеев можно было раздобыть овец и коней, хлеб и оружие, деньги, сильных рабов и прекрасных рабынь. Набеги печенегов на империю стали регулярным явлением. Византийцы настолько перепугались, что численность орды кенгересов выросла в их глазах до невероятных размеров. В одном из источников мы с удивлением читаем, как 800-тысячная печенежская орда прикочевала к границам Византии и переправилась через Дунай. На самом деле кочевников не могло быть больше 200 тысяч. Из них воинов, способных носить оружие, — тысяч 40. Остальное — плод фантазии средневековых авторов.

Печенеги делились на двенадцать родов. Самыми сильными были Пагуманы и Белемары. Анна Комнина пишет, что «в дальнейшем, немного утихомирившись», печенеги стали возделывать землю, «сеяли просо и пшеницу». Но они оставались воинами. Главным оружием печенега являлся сложносоставной лук. А главным средством передвижения служил быстроногий конь. Холодное оружие было в дефиците. Многие имели ножи, но не многие — сабли. Наличие холодного оружия было признаком состоятельности его владельца. В массе печенеги оставались народом стрелков и джигитов. Впрочем, после набегов на богатую Византийскую империю ситуация изменилась. Вскоре на полях сражений появятся целые отряды печенегов, вооруженных саблями.

Борьба с северным соседом стала обычным делом для византийцев. С кочевниками воевали несколько императоров: Константин Мономах, Исаак Комнин, Константин Дука. Никифор Вотаниат, еще задолго до того как взял власть, нес службу на дунайской границе и тоже сражался с кенгересами-печенегами.

Но особенно сложным положение Византии стало после того, как на ее восточные границы напали сельджуки. Они снеслись со своими родичами в Валахии. Их объединяли воспоминания о земле общих предков. На Востоке придают такому родству большое значение.

Сельджуки и печенеги атаковали империю с двух сторон. Тогда ромеям пришлось совсем туго.

2. Беспорядки на дунайской границе

С чего началось печенежское нашествие, о котором мы собираемся рассказать? Почему оно стало для империи смертельно опасным?

Уловить детали событий невозможно. Мы не могли проследить, как рухнула восточная граница империи в Малой Азии, не можем подробно проанализировать аналогичные обстоятельства на западе. Что произошло на Балканах? Схематично это выглядело так. Печенежские набеги продолжались тридцать лет. Шла пограничная война. Но Византия прочно держала рубежи на Дунае. В 1070-е годы удачливый полководец Никифор Вриенний отогнал кочевников и перенес операции за Дунай. Он также разгромил внутренних врагов — восстание ромейских славян было подавлено. Следовательно, печенеги лишились союзников внутри Византии.

Но в 1077 году Вриенний сам взбунтовался против центральной власти. Его воинов рассеяли, однако дунайская граница рухнула: ее некому стало защищать; западная армия погибла. Набеги печенегов возобновились. Славяне и валахи, жившие между Балканским хребтом и рекой Дунай, начали стихийные бунты. Они отказывались подчиняться империи, захватывали крепости и создавали мелкие княжества. Некоторые договаривались с печенегами. Это было крайне опасно. В VII веке при таких же условиях возник Болгарский каганат Аспаруха. Тогда древние булгары объединились со славянами. В XII столетии при сходных обстоятельствах появилось Второе Болгарское царство: славяне объединились с половцами.

…Когда Алексей I пришел к власти, он убедился, что районы к северу от Балкан наполовину утрачены. Византийская власть держалась только в крупных городах или мощных крепостях. Улучшить положение было некогда: напали норманны. Алексей бросил против них все силы. Мобилизовал крестьян. Ослабил дунайские гарнизоны. Расплата наступила довольно скоро.

В 1086 году печенеги договорились с ромейскими славянами, перешли Дунай с семьями и кибитками и обосновались к северу от Балканского хребта. Так началось вторжение, о котором мы поведем рассказ в нескольких главах этой книги.

Земли к северу от Балкан стали базой для набегов кочевников. Печенежские разъезды доходили до Константинополя. Главного предводителя кенгересов, который руководил их операциями к югу от Дуная, звали Челгу.

Для печенегов как правоверных мусульман эта война была джихадом против неверных. Но опирались эти мусульмане на славян и валахов.

Анна Комнина называет по именам некоторых придунайских князьков, которые взбунтовались против империи и помогли печенегам. Это славянин Всеслав и некто Саца (валах, тюрок или славянин; его имя созвучно монгольскому «сэцэн» — мудрец, но это наверняка простое совпадение). Атталиат упоминает печенежского авантюриста Тутуша, который тогда же захватил Доростол. Славянское население этого города восстало против империи, а Тутуш возглавил повстанцев и превратился в местного князя.

Скажем мимоходом, что Тутуш — распространенное имя у тогдашних туркмен, и к сельджукскому принцу этот человек отношения не имел.

Граница была прорвана сразу во многих местах. Где правили прочие славянские князьки — неясно. Но их было много. Они-то и составили главную массу печенежских войск.

Это осложняло задачу Комнина. Ему пришлось воевать не только с печенегами, но и с собственными мятежными подданными.

Видимо, схожая ситуация произошла с печенегами. С уверенностью можно сказать, что значительная часть печенежской армии — это славяне, валахи и богомилы. Последние развернули на Балканах бурную деятельность и стали главными союзниками кочевников-мусульман.

В четвертой главе мы уже рассказывали про богомила по имени Травл. Этот человек по какой-то причине ненавидел ромеев и искал любую возможность, чтобы их уничтожить.

Алексей пытался привлечь Травла на свою сторону, но Травл бежал на север, собрал банду и захватил город Белятово у южных отрогов Балкан.^{33}

Захватив несколько поселений на Балканах, Травл сделался князем и духовным наставником. То есть сам превратился в мелкого сеньора. Еретик мечтал взбунтовать всех владетелей к югу от Дуная и создать антивизантийскую коалицию. «Ведь манихеи по своей природе весьма воинственны, — комментирует Анна Комнина, — и, как псы, постоянно жаждут упиться человечьей кровью».

Объединившись, богомилы и печенеги образовали страшную силу. Манихейские мудрецы были хитры, изворотливы и умели внедряться в штабы врага. Они делали это и в мирное время как проповедники тайной доктрины. В период войны манихеи-богомилы превратились в первоклассных шпионов. Помимо прочего, они прекрасно знали местность и служили проводниками. Это позволит печенегам одерживать верх в сражениях и переигрывать византийцев на оперативном уровне.

Алексей получил сильного и коварного противника на Балканах. Война против печенегов была самой затяжной и тяжелой из всех, которые он когда-либо вел.

3. Поход Бакуриани

Итак, печенеги в союзе с богомилами обрушились на северные области Балкан (1086 год). Император велел доместику Запада — верному Григорию Бакуриани — собрать войска и выступить против врага.

Вместе с Бакуриани в поход отправился Николай Врана, потомственный военный из знаменитой византийской семьи. Однако полководцы не учли действий предателей-богомилов. Люди Травла вели печенегов, как поводыри. Орда кочевников легко прошла балканские теснины и остановилась табором у Белятова.

Войско Бакуриани численно уступало врагу. Григорий считал, что лучше переждать. Тогда бы появилась удобная возможность уничтожить кочевников. Следовало повременить, пока они разграбят окрестные области, наберут добычу, потеряют темп, а когда станут возвращаться, — напасть и перебить всех. Таким способом русские воеводы будут полтысячи лет спустя уничтожать крымских татар. Так сами византийцы воевали с арабами в VIII и IX веках. По отношению к соотечественникам это было жестоко. Нечто вроде жертвы фигуры в шахматной партии. Но таким способом легко уничтожали врага.

Рассудочный план Бакуриани возмутил его напарника Николая Врану. Жертвовать мирными людьми? Ни за что! Николай, человек отважный и дерзкий, настаивал на немедленной атаке. Григорий Бакуриани испугался, что его обвинят в трусости. Ведь император Алексей задал нормы поведения ромейских полководцев: атаковать во что бы то ни стало и пытаться отбросить врага. Тактика не самая умная, но так стало принято вести военные действия.

Бакуриани уступил настояниям Враны, выстроил полки, взял себе середину и атаковал. Солдаты встретили приказ «в атаку» без энтузиазма. Силы были неравны. Тем не менее они напали на врага и храбро сражались. Подробности битвы неизвестны. Вероятно, печенеги рассеялись, а затем окружили византийцев. Бакуриани и его люди слишком поздно поняли, что очутились в ловушке. Врана пал, получив смертельную рану. Григорий с отрядом телохранителей пытался вырваться из окружения, но наскочил с разбега на дуб и разбился насмерть. Полегла и большая часть армии. Вероятно, главные силы Бакуриани составляли конные дружинники — отборные византийские части. Все они погибли понапрасну.

Алексею I донесли о неудаче. Императора словно преследовал рок. Погибли лучшие воины и верные генералы. Алексей «стал оплакивать павших: каждого в отдельности и всех вместе», — пишет Анна Комнина. Более всего он сокрушался о Бакуриани. Смелый армянин был в числе первых, кто поддержал заговор Комнинов против Никифора III.

Но сокрушался император недолго. Отплакав и отмолившись, он начал действовать.

4. Татикий против печенегов

Алексей призвал к себе Татикия, православного турка на ромейской службе. Это был проверенный человек. Он служил еще отцу Комнина и рос вместе с Алексеем. Император вручил ему крупную сумму денег и отправил в Адрианополь — в штаб западной армии. Татикию поручалось заново собрать войска, выплатить им жалованье и прикрыть северную границу от печенегов. В этом назначении был подтекст. Император подыскивал человека на должность доместика западных схол вместо погибшего Бакуриани.

На подмогу Татикию прибыл Константэн д’Отвилль, окончательно связавший свою судьбу с Византией и получивший от ромеев прозвище Умбертопул — то есть сын Умберто. Теперь мы будем называть его так.

Еще недавно Константин Умбертопул сидел в малоазийском городе Кизик с отдельным корпусом, предназначенным для войны против турецкого эмира Абуль-Касима. Корпус состоял из ромеев и франков.

Но печенежский фронт оказался важнее. Умбертопула отозвали. Ромейскую часть корпуса Константин оставил в качестве гарнизона, а сам с франками двинулся на помощь Татикию.

Последний продемонстрировал хорошие деловые качества: собрал небольшую армию, вооружил ее и организовал. Однако уверенности в победе не чувствовал. Только увидев приход франкского отряда, полководец, как пишет Анна Комнина, «воспрянул духом». Можно себе представить, с каким военным мусором приходилось иметь дело ромейским полководцам в ту смутную эпоху, если даже приход небольшого отряда западных рыцарей мог вызвать радость.

От разведчиков Татикий узнал, что печенеги несколькими отрядами вторглись во Фракию. Кочевники беспрепятственно грабили византийские земли. Стратег сделал то, что должен был сделать Бакуриани: выбрал один из печенежских отрядов, дал ему досыта напиться кровью ромейских жертв и напал в районе Филиппополя. Ромеи атаковали с ходу. Многие не успели взять из обоза доспехи. Поэтому Татикий бросил на врага передовой конный отряд, который скакал в полном вооружении. Затем вооружился сам, облачил в панцири воинов, выстроил полки и ринулся на врага. Однако печенеги побросали все и поспешно бежали на берег многоводной реки Гебр (так по-фракийски; по-славянски — Марица). Сюда подошли другие отряды кочевников, так что Татикий столкнулся с крупной вражеской армией. Разделив свои силы надвое, он совершил охват и взял печенегов в клещи. С громким боевым кличем ромеи обрушились на врага. Прижав мусульман к реке, Татикий оказался хозяином положения. Началась резня, однако многим степнякам удалось уйти.

Может быть, византийцы перебили пехоту — валашских и славянских союзников печенегов? А сами кочевники вырвались из боя на своих конях? Из текста Анны Комнины это неясно. Других подробных источников нет.

Забрав добычу, Татикий победителем явился в Филиппополь. Но это было только началом кампании. Печенеги собрались с силами и продолжили войну. Укол византийцев их раздосадовал не больше, чем укус комара. Кочевники хотели отомстить дерзкому ромею, осмелившемуся напасть на них.

Татикий понимал, что война с печенегами — это во многом война разведок. Возможно, Бакуриани просто заманили в засаду шпионы-богомилы, поэтому он и погиб. Чтобы бороться с еретиками, требовалась столь же совершенная система разведки. Татикий принялся ее создавать. Этот человек был одарен быстрым воображением и умением принимать решения. Он «разослал во все стороны наблюдателей», — пишет Анна Комнина. Те доложили, что большие силы печенегов сосредоточились во владениях Травла — у крепости Белятово. Туда же стянули свои отряды и богомилы. В оперативном плане это означало следующее: печенеги захватили земли между Балканами и Дунаем, а теперь рвались на юг, к стенам Константинополя.

Татикий маневрировал, тренировал войско, но не решался дать генеральное сражение. Анна пишет, что силы были неравны. Орда печенегов стягивалась во Фракию и численно превосходила войска Татикия. Вообще-то не стоит принимать на веру миф о громадных армиях кочевников. Печенеги, как-уже говорилось, могли выставить только до 40 тысяч воинов зараз. Далеко не все они собрались под Белятово. Может быть, печенежский отряд насчитывал 78 тысяч бойцов. Столько же могли привести ромейские славяне. Причем среди них было много бывших стратиотов, прошедших выучку в византийской армии. Итого враг выставил до 16 тысяч бойцов. Но у Татикия солдат имелось гораздо меньше. Он выдвинулся вперед с полками, но недруги перехитрили его, как и Бакуриани. Вскоре стратег узнал, что еще одна крупная печенежская армия движется ему навстречу. Враг совершал маневр на окружение.

Однако ромейский полководец оказался не менее хитер. К нему «явился некто», пишет Анна Комнина, кто сообщил о передвижениях печенегов. Уж не удалось ли Татикию внедрить своих людей в стан манихеев? Наверняка так и было. К сожалению, нам уже не узнать имена этих безвестных героев, сражавшихся и умиравших за возрождение Византийской империи.

Татикий переправился через реку Марицу и выступил навстречу второй армии печенегов. Он построил войско по византийскому обычаю, разделив его на три полка. Себе взял центр — отсюда было удобно следить за битвой и управлять войском.

Печенеги выступили навстречу и тоже выстроились. Но ни одна сторона не спешила ввязываться в бой. Византийцы боялись численного превосходства врага. Слишком свежа была память о гибели двух отважных военачальников — Бакуриани и Враны. Но боялись и печенеги. Выше мы уже говорили, что степняки были плохо вооружены. Экипировка византийских войск их пугала. Печенеги с опаской посматривали на стройные ряды ромеев, на сверкающие латы и отблески солнечных лучей на стальном оружии.

Франки Умбертопула рвались в бой. Противник боится! Надо атаковать!

Уравновешенный Татикий приказал не двигаться. Сам по происхождению турок, он прекрасно знал тюркскую тактику ведения боя. Печенеги легко могли удариться в притворное бегство, разделить византийскую армию и уничтожить ее по частям.

Оба войска стояли друг против друга. Каждый ожидал, когда противник придет в движение. Солнце склонилось к закату. Оба войска вернулись в свои станы.

Эта же картина повторялась два дня подряд. На третий печенеги начали отступление. Татикий погнался за ними, но упустил. Он защитил Южную Фракию, но не смог избавить империю от опасности. Впрочем, нельзя требовать невозможного. Было бы чудом, если б обессиленная, полураспавшаяся Византия смогла одним ударом покончить с кочевниками и вытеснить их за Дунай. Предстояла долгая и тяжелая борьба. Византийцы выигрывали благодаря не чудесам, а собственному ратному труду, выносливости, организации. В этом и был их подвиг.

Тем не менее результат обнадеживал. Печенежский набег провалился. Их первая армия, что базировалась под Белятовом, тоже ушла на север.

На этом закончилась первая кампания большой войны с печенегами. Татикий вернулся в Адрианополь, оставил там франков Умбертопула, а большую часть армии распустил по домам.

Вскоре после этого Татикий отправился в Константинополь — доложить императору об успехах, которых удалось добиться в этом году. Алексей I был явно недоволен осторожностью полководца. При дворе царили реваншистские настроения. Молодые люди — потомки знатных родов — хотели добыть честь и славу на полях сражений. Нерешительность турка вызывала насмешки и недовольство. Карьера Татикия приостановилась. Во всяком случае, на должность доместика западных схол он рассчитывать не мог. На некоторое время его отодвинули «ястребы» — более решительные и амбициозные полководцы. Правда, период забвения продлится недолго: мы еще встретим Татикия на этих страницах.

А пока заметим, что стратег был прав в своей осторожности. Не стоило рисковать. Довольно было и того, что потеряна армия Бакуриани. Ошибки полководцев обошлись империи слишком дорого, А Татикий с помощью ловких маневров и относительной победы сделал главное: вновь оттеснил печенегов к северу от Балкан. Для первой кампании этого было вполне достаточно.

5. Поход Челгу

Наступила весна 1087 года. В полях и на опушках зазеленела трава. Появились проталины снега. Запели птицы. Это значит, что появились пища и питье для людей и коней. Кочевники могли начать новый поход.

Верховный бек печенегов — Челгу — двинул своих людей на юг. Это был уже не мелкий рейд. Началось настоящее вторжение степняков в империю. Анна Комнина исчисляет печенежскую армию в 80 тысяч бойцов, но это опять преувеличение. Правда, в состав вражеской армии входили не одни только печенеги. Были тут славяне, валахи и даже отряд венгерского экс-короля Шалмана (Соломона).^{34}

Захватчики беспрепятственно двигались по территории Византии. Они опустошили Фракию до самого Хариополя — это было совсем недалеко от столицы империи. Всюду царили страх и уныние. Горели села. Дороги заполнили беженцы. Видимо, кампания Татикия оказалась затратной: у ромеев не было денег для новой войны. А может, Алексей I просто боялся выставить полевую армию против внушительной орды печенегов.

Наконец против степняков выступил ромейский отряд под началом воеводы Николая Мавро-Катакалона (иногда эту фамилию пишут в одно слово). Этот человек известен только по воспоминаниям Анны Комнины. Вероятно, он был хороший служака, но плохой специалист по саморекламе. Если бы не наша ученая принцесса, Николай был бы забыт.

Итак, Мавро-Катакалон рискнул отвлечь врага. Жертвуя собой, он собрал воинов, вышел в поле и повел печенегов за собой. Челгу вообразил, что византийцы попали в ловушку. Печенег погнался за ромеями, причем взял с собой только передовые отряды. Его сопровождала личная охрана, несколько сотен ополченцев да венгры экс-короля Шалмана.

Маневр Николая Мавро-Катакалона оказался донельзя удачным. Многие византийские беженцы были спасены и получили возможность укрыться за стенами больших городов. Николай уходил от преследователей, пополнял свой отряд гарнизонами крепостей, присоединял разъезды и небольшие группы воинов. Собралось крепкое войско, значительную часть которого составляли ветераны-стратиоты — греки и славяне, когда-то служившие под знаменами Никифора Вриенния Старшего. Они многое повидали, не раз били печенегов и даже переправлялись через Дунай, преследуя степных разбойников на их территории. Убегать от врага казалось этим воякам унизительным делом. Вскоре бегство прекратилось.

Мавро-Катакалон достиг удобной возвышенности у берегов Эгейского моря. Вдали виднелся маленький остров Энос. Это были земли старой Фракии, колонизованные древними греками еще в VII веке до н. э.

Позиция выглядела идеально для атаки. Все офицеры советовали немедленно напасть на печенегов. Силы были неравны. Кочевники превосходили византийцев числом. Но Николай рискнул. Выстроив свою маленькую армию, он яростно напал на врага. Удар был точно рассчитан и нанесен вовремя. Челгу как раз вырвался вперед со своей охраной. На него-то и напал стратег Николай. Челгу отчаянно сражался, но получил смертельную рану и рухнул с коня. Печенеги побежали кто куда. Неподалеку текла небольшая речка. Ромеи погнали степняков в ту сторону. Печенеги толпились, мешали друг другу, тонули. Победа ромеев была полной.

Академик В. Г. Васильевский полагает, что в этой же битве пал и венгерский неудачник Шалман.

На фоне постоянных бедствий и потрясений это выглядело как большая победа. Николай заслужил щедрые дары от императора. Многие ожидали, что удачливый военачальник получит серьезное повышение по службе. Например, станет главнокомандующим западными войсками, благо должность освободилась после гибели Бакуриани. Но этого не произошло. Алексей никогда не забывал об осторожности и не доверял новичкам. Поэтому он назначил великим доместиком Запада своего брата — Адриана Комнина. Адриан не блистал военными талантами, но был надежен. Алексей считал это самым важным. Возможно, он был прав. Базилевс пережил череду государственных переворотов, которые едва не погубили империю, и научился ценить стабильность.

6. Неудачное посольство

Смерть Челгу сослужила хорошую службу грекам. Обезглавленная орда печенегов покинула Фракию и отошла за Балканский хребет. Территории к северу от хребта напоминали лоскутное одеяло. Здесь соседствовали тюрки-кочевники, восставшие славяне, сатанисты-богомилы, ромейские гарнизоны и шайки всевозможного сброда. Тяжелее всего в этом аду жилось простым крестьянам. Их согревала надежда, что придет император и восстановит порядок.

От Алексея ждали мужественных поступков. Он только что выиграл безнадежную войну с норманнами. Может, прогонит и печенегов?

Вдохновившись победами своих полководцев, Алексей действительно засобирался в поход.

Нельзя, — сказал император, — давать врагу передышку.

Замысел военной операции не был оригинален. Предполагалось, что главная армия ударит с юга, форсирует балканские проходы и вырвется на оперативный простор. А на севере высадится десант с кораблей. Транспортная эскадра византийцев войдет в устье Дуная, десантники захватят важную крепость Доростол (современная Силистра) и отрежут печенегов от их баз. Такая тактика уже использовалась византийцами в войнах против Болгарского каганата. Теперь ее применяли по отношению к печенегам. Тем более что кочевники повторяли болгарский опыт: пытались вступить в союз со славянами. Печенеги заняли старые кочевья угров-болгар и словно возрождали Болгарский каганат.

Сухопутную ромейскую армию возглавил сам Алексей. Вероятно, ее основной силой была кавалерия. На кораблях перебрасывали пехоту. Десантом командовал Георгий Евфорвин.

Как обычно, Алексей пытался сочетать военные действия со шпионажем и дипломатией. Он хотел подкупить вождей печенегов, внести раскол в их ряды и натравить друг на друга. В недавнем случае с норманнами это удалось. Но степняки еще не забыли, что такое верность. Ни один печенег не перешел на сторону императора тайно или явно. Надежд на раскол не было. Приходилось сражаться.

В армейском командовании византийцев возникли разногласия. Старшее поколение полководцев выступило за то, чтобы воздержаться от битв. По их мнению, следовало защищать города, нападать на мелкие отряды печенегов и не рисковать генеральным сражением. Зато молодежь вся поголовно рвалась в бой: кто — к смерти, кто — к славе.

Георгий Палеолог, Николай Мавро-Катакалон, Никифор и Лев Диогены (сыновья императора Романа IV) «и другие цветущие юноши», как называет их Анна Комнина, предлагали стремительно форсировать горные проходы Балкан и сразиться с печенегами на придунайских равнинах.

В качестве военного советника в армии находился слепой Никифор Вриенний — тот самый, против которого воевал Комнин всего несколько лет назад. Никифор жил в Адрианополе. Ему вернули имущество и почести, а самого сделали советником при царе.

Экс-мятежник держался гордо и независимо. Терять ему было нечего кроме жизни, а смерти он не боялся. Слепой Вриенний знал, что его старые балканские полки ослаблены и распались, а печенеги — сильны. Поэтому он советовал ограничиться обороной южных склонов Балкан. Но тогда бы возникла угроза создания Печенежского царства к северу от линии гор. Однако у ромеев не имелось достаточно сил для наступления. Никифор сказал Алексею I:

— Знай, император, что если ты перейдешь Гем (Балканский хребет), то быстро узнаешь, чьи кони резвей.

Алексей задумался. Его соратники спросили Вриенния, что он имеет в виду.

— Что все воины императора обратятся в бегство, — пояснил Никифор.

Опытный полководец был уверен, что солдаты и офицеры не подготовлены к войне с печенегами. Если бы только можно было воскресить закаленных стратиотов, которые полегли в сражениях междоусобной войны! Но, кажется, Никифор недооценивал новую византийскую армию. Появились люди, которые были готовы сражаться и умели побеждать.

На совете одержали верх «ястребы». Рекомендацию Никифора проигнорировали. Армия двинулась на север. Византийцы имели здесь не только противников, но и сторонников. Сохранялись города и крепости, верные императору. Они были похожи на островки в бурном море нашествия. Но они были. Многие крестьяне прятались в горах и ждали, когда придут свои. Это были греки, славяне, армяне (когда-то ромейские императоры активно переселяли армян на Балканы). Беспредел степных грабителей был для них тяжелее, чем византийская власть. Еще раз вспомним важный нюанс: печенеги исповедовали ислам. Это отличало их от древних булгар, которые изначально верили в Тэнгри (Вечное Синее Небо), а затем приняли православие. Причем отличало в худшую сторону. Православные и мусульмане не могли найти общий язык.

Поход ромеев начался. Войска двигались скрытно и быстро. Печенегов удалось захватить врасплох. Враг слишком поздно заметил флот Евфорвина, который поднимался вверх по Дунаю. Вскоре после этого стало известно, что Алексей благополучно прошел горные проходы и оказался на придунайской равнине. Сочтя свое положение безнадежным, печенеги отправили к Алексею посольство. Цель перед степными дипломатами стояла одна: отвлечь внимание императора разными посулами, чтобы выиграть время. Это значит, что печенежские отряды были рассеяны по равнине и хотели собраться в один кулак.

Алексей принял послов приветливо. Начались цветистые речи. Кочевники льстили императору, называли себя его слугами, предлагали помириться и даже сулили, что будут участвовать в его походах.

Мы приведем тридцать тысяч всадников по первому твоему требованию, — говорили послы. — Только прикажи — они будут сражаться с твоими врагами.

Кстати, здесь мы видим реальную численность печенежской армии. После всех потерь, которые понесли в войне, печенеги могли выставить в поле 30 тысяч бойцов. Пройдет немного времени, и они пополнят численность своей армии. Подрастут новые воины. Но больше 40 тысяч всадников печенеги выставить не могли никогда.

Выслушав предложения дипломатов, Алексей мгновенно разгадал их замыслы. Он лишь искал повод, чтобы отказать печенегам. Тем временем к уху императора склонился один из ромейских писцов:

— Сегодня будет солнечное затмение, император.

Алексей не был силен в астрономии. Но чиновник поклялся, что говорит правду. Тогда, пишет Анна Комнина, царь «со своей обычной сообразительностью» обратился к печенегам:

— Я услышал и понял ваши предложения. Но не могу им поверить. Пускай нас рассудит Бог. Если сегодня на небе появится какое-нибудь знамение, пусть оно послужит предупреждением мне, чтобы я отверг ваше подозрительное предложение. Если знамения не будет, — мои сомнения ошибочны, а вы говорите правду.

После этого печенежских послов позвали выпить и закусить.

Не прошло и двух часов, как небо померкло. Современные исследователи полагают, что это случилось 1 августа 1087 года.

Печенеги остолбенели. Они сочли астрономическое явление гневом небес и беспрекословно дали себя арестовать. Их препроводили в Константинополь под сильным конвоем. Правда, по дороге послы взбунтовались, перебили стражу и вернулись к своим.

7. Поход императора

После провала переговоров Алексей начал стремительное наступление на главные силы печенегов. Но те не принимали боя и отходили кто куда. Зато постоянно нападали на византийских фуражиров.

Император занял несколько незначительных поселков и вышел к развалинам Плиски — старой столицы Болгарского каганата. А уже на другой день достиг Доростола на Дунае и расположился укрепленным лагерем в переходе от города. Однако лагерные укрепления ромеев были построены только со стороны суши. Печенеги заметили оплошность и ночью атаковали со стороны реки. Произошла неразбериха. В бой ввязывались новые и новые воины неприятеля. Ромеев охватила паника. Беспорядочно бегущие толпы обрушили императорский шатер. «Прав Никифор Вриенний — не та уже армия у Ромейской империи!» — зашептались доброжелатели. Говорили, что падение шатра — дурное предзнаменование для Византии.

Пока чиновники и прислуга упражнялись в глубокомысленных замечаниях, сам император действовал. Он сумел организовать один из отрядов и повел его в бой. Выяснилось, что печенегов немного. Их удалось отогнать. К рассвету навели порядок, вернули бежавших и продолжали поход. Император повел армию прямо к стенам Доростола. Кстати, Доростол — славянское название. Византийцы звали его Дристра. Впоследствии турки назовут город Силистрой, а русские — Силистрия.

Как мы помним, Доростол захватил у ромеев печенежский авантюрист Тутуш. Правда, самого Тутуша на тот момент в городе не было. Он уехал за Дунай — собирать подкрепления. Обороной крепости командовали два родича Тутуша.

Алексей намеревался отбить этот важный в оперативном отношении пункт. Здесь было бы удобно создать базу для дальнейших операций против печенегов.

Император окружил Доростол гелеполидами и начал бомбардировку. Удалось пробить стену. Ромеи ворвались внутрь. Однако город имел мощные укрепления. Внутри стен имелось две цитадели (обычно в крупных городах была только одна). Их осада требовала времени. В этот миг в тылу у византийцев, на примыкавшей к внешним стенам равнине, обнаружились свежие отряды печенегов. Они попытались окружить ромеев и напасть на них с двух сторон — из города и с равнины.

Алексей отвел войска из городской тесноты. Следует ли напасть на подошедших печенегов? Старые советники говорили, что нет. Неожиданно их поддержал даже храбрец Георгий Палеолог. Аргументы советников неизвестны, но вероятнее всего, ключ к ответу — невыгодная позиция, которую занимали византийцы. Палеолог предложил такой план: отступить от Доростола и занять руины древнего болгарского города Большая Преслава. Когда-то Преслава была одной из столиц Болгарского каганата. В Х веке город сделался ареной боев между дружинниками русского князя Святослава и армией ромеев. Во время тех боев Преславу разрушили и сожгли. Сгорел великолепный царский дворец, пламя поглотило дома бояр и простолюдинов. Город со временем восстановили, но он не достиг былого величия, хотя и представлял первоклассную крепость. Никифора прельстило удобство расположения. Отсюда можно прикрыть дороги во Фракию и в то же время угрожать коммуникациям печенегов на Дунае.

Но молодые соратники царя высказались против. Особенно усердствовали сыновья покойного императора Романа Диогена — Никита и Лев. Они уговорили Алексея не покидать лагерь под Доростолом и принять сражение у стен придунайской крепости.

Всех печенегов изрубим! — хвастались юноши.

В Алексее тоже кровь еще не остыла. Он постыдился отступать. Весь обоз император увел в сельцо к западу от Доростола, а войску приказал не зажигать огней, вооружиться и бодрствовать до восхода солнца. Наученный опытом, базилевс опасался неожиданной атаки врага.

Ночь прошла тихо. Поутру Алексей выстроил армию для битвы. Сам он командовал центром. Лучшим подразделением здесь был конный отряд франков (вероятно, это были норманны, перебежавшие от Роберта Гвискара). Алексей отдал полк под начало своему брату Адриану — великому доместику Запада. Из этого легко понять, какое серьезное значение уделял франкам византийский император.

Левым крылом армии командовал надежный Никифор Мелиссин — кесарь и муж царской сестры. Правое крыло Алексей доверил Татикию. Этот турок был верен и демонстрировал хорошие организаторские способности. Поэтому Алексей вновь возвысил его и поручил командование на важнейшем участке боя наравне с членами своего семейства.

Кроме того, император создал подвижный резерв из легкой конницы, которую успел навербовать еще в то время, когда готовил поход. В этом легком отряде служили задунайские кочевники — гузы и половцы. Базилевс впервые привлек степняков к себе на службу. Никто не мог предположить, что именно половцы через несколько лет спасут гибнущую империю… Наемным отрядом кочевников командовали, соответственно, гуз и еще один экс-кочевник непонятного происхождения. Первого так и прозвали — Уза — по имени его племени. Второй носил византийское имя Аргир и тюркское прозвище Караца. Может быть, правильнее читать Караса или карача (в последнем случае это титул, что-то вроде степного премьер-министра). «Аргир» означает «серебряный». Не есть ли это указание на светлый цвет волос? В таком случае, этот Караца, видимо, половец.

Особое внимание Алексей уделил собственной безопасности. Такого еще не бывало. В предыдущих боях он щеголял удалью и не очень берег себя. Вероятно, император сильно опасался предстоящего сражения. Он окружил себя шестью телохранителями. Это были Никифор и Лев Диогены, Николай Мавро-Катакалон, храбрый рубака Иоаннаки, предводитель варягов Намбит и некто Гул — возможно, турок (он служил еще отцу Алексея). Им вменялось в обязанность оберегать императора, игнорируя все остальное.

…Со своей стороны печенеги тоже изготовились к бою. Они воздвигли гуляй-город из повозок, устроили засады на подходах к нему, а вперед пустили конных стрелков. Византийская армия перестроилась и пошла в наступление. Алексей приказал загораживаться от выстрелов щитами, но ни в коем случае не ломать строй. Иначе враг пустит в ход арканы и стрелы. В бою один на один печенежский удалец превосходил византийского ратника. Но сотня византийцев легко побеждала сотню кочевников за счет выучки и организации. Идти в лобовую атаку император разрешил не раньше, чем расстояние между ромеями и печенегами сократится на длину уздечки.

8. Битва при Доростоле

Между тем степняки медленно двигали гуляй-город по направлению к византийцам. То здесь, то там вспыхивали схватки, которые постепенно переросли в большое сражение. Печенеги выскакивали из засад и нападали на ромеев, ударялись в притворное бегство, атаковали вновь.

Наконец кочевники прорвались к самому императору, закипела схватка. Алексей и его телохранители отбили атаку и сами перешли в наступление во главе армии. Лев Диоген увлекся погоней и подскакал к самым повозкам. Оттуда началась стрельба. Сын Романа Диогена получил смертельную рану. Конь вынес его к своим. Лев принял смерть.

Общая масса византийцев почти достигла вражеских повозок. Сражаться было неудобно. Печенеги заманивали врага к гуляй-городу, а оттуда лучники обстреливали ромеев.

Адриан Комнин во главе отряда франков безрассудно ринулся на штурм кибиток. В тесноте франки полегли почти все. Кого не достала стрела или сабля, свалил наземь печенежский аркан. Великий доместик Запада Адриан вернулся в сопровождении всего лишь семи рыцарей. Остальные погибли или попали в плен. Такова была судьба норманнов, которые перешли на сторону Алексея после войны с Робертом Гвискаром. Император лишился своих лучших солдат из-за этой безрассудной атаки.

Победа не давалась ни одной из сторон. Оба войска продолжали упорно драться. Алексей нервничал. Наконец он бросил на чашу весов все резервы, чтобы добиться успеха. Это стало еще одной ошибкой. Лишь только ромеи втянулись в битву, как вдали показалось густое облако пыли. Это подошли подкрепления к печенегам. Именно потому кочевники дрались так упорно. Они измотали войска Алексея в схватке у гуляй-города, уничтожили его лучшие отряды, а теперь подход свежих сил степняков должен был решить исход боя таким же образом, как появление дивизии генерала Дезе решило исход Маренго.

Император, увидев опасность, вышел из битвы. В одной руке он сжимал дымящийся от крови меч, а в другой — покров Богородицы, с которым базилевсы иногда ходили на войну.

Чуть поодаль от Алексея находились пятеро телохранителей и двадцать верных соратников. Среди них — Никифор Диоген, Михаил Дука (брат императрицы Ирины), а также ближайшие слуги. Император чуть оторвался от охраны, и это едва не стоило ему жизни. Из-за повозок выскочили три пеших печенега и напали на самодержца. Двое схватились за узду коня, а третий — за пурпурный сапог Алексея.

Император незамедлительно продемонстрировал удаль. Одному из двоих, что держал узду, базилевс отрубил руку. Второго напугал грозным криком. А того, кто ухватил за ногу, царь ударил по шлему. Бил расчетливо, чтобы не свалиться коня. Первым ударом сшиб шлем с головы врага, а уже затем раскроил печенегу череп.

Так описывает эту схватку Анна Комнина. Судя по эпическим описаниям подвигов Алексея, мы вправе ожидать, что дело неладно: византийская армия терпит полное поражение. Анна всегда начинает разглагольствовать о личной удали своего отца в тот момент, когда он проявляет себя неудачливым полководцем и проигрывает большое сражение. Так и на сей раз. После вмешательства свежих сил печенегов ромейская армия побежала. Все рухнуло в один миг.

Михаил Дука воскликнул, обращаясь к Алексею:

— Император, не задерживайся! Зачем ты рискуешь жизнью?

Алексей гордо ответил:

— Лучше умереть в бою, чем выжить ценой позора!

Михаил Дука не унимался.

Если бы это сказал обычный человек — честь ему и хвала. Но ты — император! Твоя смерть — несчастье для всего мира. Если спасешься, то снова вступишь в бой и добудешь победу!

Неизвестно, имел ли место на самом деле этот трогательный диалог. Его, понятное дело, мы нашли все в том же бессмертном творении Анны Комнины. Может, нечто похожее и имело место на поле боя. Или же Алексей изложил дочери в форме диалога свои собственные соображения, которые пронеслись у него в голове в тот роковой миг.

Печенеги стремительно наступали. Еще немного, и волна врагов накрыла бы Алексея. Император позабыл свои мужественные слова и воскликнул:

— Настало время и нам с Божьей помощью позаботиться о спасении!

Это было сигналом к бегству. Хладнокровный Комнин сразу наметил пути отступления и провел его блестяще.

— Мы, — сказал он своим, — не пойдем той же дорогой, что остальные беглецы. Иначе встретим врагов и рискуем погибнуть. С Божьей помощью мы пробьемся в тыл варваров, а оттуда двинемся по другой дороге.

Словом, произошла обычная история. Как руководитель крупной армии император потерпел поражение. Но едва остался с малым отрядом, как обрел хладнокровие и превратился в непревзойденного тактического командира.

Далее у Анны — опять рассказ о невероятных подвигах Алексея. Мы видим, как царь храбро бросился в бой, выбил из седла первого попавшегося печенега и прорвался сквозь ряды противника вместе со своими людьми.

Скептичный романист Вальтер Скотт сомневался в правдивости всех этих деяний. В известной книге «Граф Роберт Парижский» писатель высмеял Анну Комнину и ее сочинение. А заодно обвинил принцессу в намеренной лжи. Один из вымышленных героев Скотта, честный варяг Хирвард (ясное дело — англичанин), заявляет во время чтения «Алексиады», что император всегда находился от бурной схватки «не меньше, чем на выстрел из лука». Да и то под хорошей охраной. Кому об этом не знать, как только английскому литератору!^{35}

Бегство продолжалось, а до спасения было еще далеко. В невообразимой сумятице, когда одни бежали, а другие гнались, отряд печенегов заметил императора и стал его нагонять. Обернувшись, Алексей увидел позади себя печенега. Император взмахнул мечом и зарубил врага. Впоследствии льстецы утверждали, что он уничтожил одного за другим сразу нескольких печенегов. Но эту грубую ложь легко отделить от правды. Сам Алексей хвастался: «Если бы в тот день я не держал в руках знамени, то убил бы печенегов больше, чем растет волос на моей голове». А шевелюра у царя была довольно густая.

Схватка разрасталась. Стали рубиться с врагом и спутники Алексея. Один печенег уже занес саблю над Никифором Диогеном.

— Никифор, оглянись назад! — заорал император.

Диоген обернулся и ударил печенега в лицо. Анна вспоминает, что Алексей впоследствии говорил, будто не видел ни в каком человеке столь невероятной быстроты и ловкости, как в молодом Никифоре.

Дул сильный ветер. Знамя, которое Алексей держал в руке, развевалось и клонилось в сторону. Сражаться было трудно. Однако император не выпустил его из рук. Это означало бы невероятный воинский позор и потерю престижа. Но и держать полотнище не имело смысла. Сражение проиграно, а стяг только мешает спасению.

Неудобным положением царя воспользовался один печенег. Он схватил копье, изловчился и нанес Алексею сильный удар в ягодицу. Доспехи выдержали, но боль была страшная. Вскочил огромный кровоподтек. Боль от этого удара мучила Алексея несколько лет. Возможно, печенег сместил кости. Он замахнулся снова…

Император пришпорил коня и ушел от погони. Оторвавшись от противника, Алексей свернул знамя и припрятал его в кустах чабреца. Налегке царь пришпорил коня и мог считать, что спасся.

Всю ночь Алексей мчался сломя голову и к утру достиг городка Голоя. По этому поводу ироничные жители столицы сложили песенку: «От Дристры до Голой прекрасная станция, Комнин». Имелась в виду станция государственной почтовой службы. Иными словами, Комнин, удирая, превзошел в скорости даже почтовых гонцов.

Оказалось, что во время бегства император и его телохранители потеряли друг друга. Алексей недосчитался многих славных бойцов и вообще не мог понять, кто жив, кто пленен, кто бежал. О превратностях этой погони говорят приключения Георгия Палеолога, о которых мы сейчас расскажем.

9. Поражение победителей

В схватке с печенегами, защищая царя, Палеолог был сбит с коня. К счастью, ему отдал свою лошадь один церковник, присутствовавший на поле боя. Георгий ударился в бегство.

Преследуемый печенегами, ромей заехал в болотистую местность. Здесь он наткнулся на отряд византийцев человек в пятьдесят, который теснили печенеги. Увидев знаменитого военачальника, византийцы обратились к нему за помощью.

— Оставим всякую мысль о спасении и нападем на врага, — ответил храбрый рубака. — Вы готовы на это?

— Да, — последовал единодушный ответ. Терять все равно было нечего.

— Тогда скрепим решение клятвой, — предложил Георгий. — Пусть наша воля будет единой. Пусть никто не останется в стороне во время нашей атаки. Пусть каждый считает общее спасение личным делом.

Все поклялись, и Палеолог атаковал врага. Первый встречный печенег был сбит с коня и рухнул замертво. Но остальные спутники Палеолога атаковали нерешительно. Не хватало выучки и слаженности. Многие были убиты печенегами, а оставшиеся в живых кинулись искать спасения в соседних рощах. Горе-вояки просто подставили Палеолога под удар.

Георгий пустил коня во весь опор, но обнаружил, что животное получило смертельную рану. Вскоре конь рухнул. Георгий выпрыгнул из седла и успел скрыться в лесистых расщелинах скал, прежде чем враги смогли возобновить нападение.

Георгий блуждал 11 дней. В конце концов он попал в дом к какой-то женщине — вдове стратиота. Та приютила вельможу. Вскоре прибыли сыновья этой женщины, тоже стратиоты, бежавшие с поля боя при Доростоле. Они указали Палеологу безопасный путь на юг. После всех приключений Георгий прибыл к своим. Сколько еще таких историй произошло после той битвы? Десятки и сотни?

В печенежском лагере в это время обсуждали важный вопрос: что делать с пленными ромеями. Не всем повезло так, как Алексею I и Георгию Палеологу. Множество византийцев очутилось в плену. Комнин хотел выкупить их. Ноу печенегов имелись другие планы. Их военачальники решили перебить весь полон, чтобы не стеснять себя охраной обезоруженных врагов и не утратить свободу маневра. Печенежские беки хотели развить успех и наступать на Константинополь, пока его некому защищать.

К счастью, о намерении расправиться с пленными узнали простые воины-печенеги. Поднялась волна протеста. Рядовые кочевники хотели поживиться за счет пленных. То есть получить выкуп. О стратегической победе никто не хотел думать. Жаждали золота и драгоценностей — здесь и сейчас. Беки пошли на уступки массе голодных соплеменников.

Одним из пленных оказался кесарь Никифор Мелиссин. Он сообщил печенегам, что готов хорошо заплатить за свою свободу. Пленнику разрешили отправить на родину письмо с просьбой прислать выкуп.

Тотчас выяснилось, что Никифор не намерен ничего платить сам, а хочет уговорить императора. Впрочем, Алексея не нужно было уговаривать. Он считал своим долгом выкупить всех ромеев, что очутились в печенежском плену. Последовало очередное письмо императора в Константинополь с требованием денег. Анна Далассина, по-прежнему управлявшая столицей и всей страной в отсутствие сына, нашла откуда-то средства, и Алексей заплатил печенегам. Пленные вернулись к своим и пополнили поредевшие полки византийцев. Печенеги обрели богатства, утратили темп наступления. Так что в выигрыше оказались ромеи.

Между тем в Доростол вернулся с севера Тутуш-бек. Как ни странно, он привлек на службу половцев. Каким образом печенеги договорились со своими врагами, неясно. Однако факт остается фактом. Возможно, причиной стала банальная алчность. Кипчаки (они же половцы или куманы) были народом бедным. Их воображение будоражили рассказы о сокровищах великой Ромейской империи. Ради этого половецкие ханы были согласны забыть на время о своей вражде с печенегами. Большое кипчакское войско пришло вместе с Тутушем под стены Доростола. Но сражения уже закончились. Печенеги увлеченно делили добычу и выкуп. У кипчаков разгорелись глаза на чужое добро.

Мы проделали долгий путь и пришли, чтобы делить с вами опасности и победы, — заявили кипчакские предводители. — Мы выполнили свой долг. Теперь вы не можете отправить нас с пустыми руками. Ведь мы не нарочно опоздали к сражению и не виноваты, что румский царь начал бой раньше времени. (Напомню, что Румом тюрки называли Ромейскую империю — Византию.) Если вы не разделите с нами добычу, мы станем врагами, а не союзниками.

Печенежскую голытьбу возмутило это наглое требование. Половцам отказали. Немедленно вспыхнул конфликт. Кипчаки без лишних слов напали на печенегов. Последние были разгромлены и бежали в низовья Дуная. Вместо подмоги Тутуш принес смерть, приведя половцев. В чем причина поражения? Печенежское войско понесло большие потери в боях с византийцами, а кроме того было разделено на несколько орд. Половцы нанесли поражение только одной из них. Причем славяне и манихеи разошлись по своим крепостям и оставили степняков разбираться между собой.

Неизвестно, как бы дальше разворачивалась борьба между кочевниками, но печенегам неожиданно повезло. Они так основательно разорили и выжгли балканские земли, что армия половцев не смогла найти корм для людей и лошадей. Кипчаки ушли, но война между ними и печенегами продолжалась. Эта замятия спасла Византию.

10. Печенеги и половцы

Император считал, что после битвы при Доростоле кочевники двинутся на юг, на беззащитные византийские земли. Предвидеть конфликт между печенегами и половцами никто не мог.

Базилевс стягивал войска, какие только удавалось найти, уменьшал гарнизоны. Требовались качественные воины. Однако лучшие солдаты — норманны-наемники — почти все погибли во время штурма гуляй-города. А времени набрать новых рыцарей не было.

Печенеги довольно быстро пришли в себя после поражения от кипчаков. Они возобновили наступление на юг. Союзниками мусульман вновь сделались славяне и манихеи.

К тому времени до императора наконец дошли слухи о столкновении печенегов и половцев. С кипчакским народом ромеи до сих пор не имели дел. Он появился в причерноморских степях относительно недавно. Первые столкновения кипчаков с русскими состоялись в 1068 году. А до границ Византии половцы вообще не дошли.

Поэтому для ромеев и кенгересы-печенеги, и кипчаки-половцы были одинаковы — бедные и агрессивные кочевые этносы. Больше всего Алексей боялся, что кочевники вступят в союз и нападут на империю. Поэтому предложил мир печенегам. В печенежские становища базилевс отправил одного из придворных — некоего Синезия.

Мы ничего не знаем об этом человеке кроме того, что он проявил себя ловким дипломатам во время переговоров. Синезий приехал в печенежские становища, одарил беков, выразил сочувствие по поводу недавнего конфликта с половцами и… предложил союз против этого кочевого народа. Император полагал, что печенеги не захотят воевать на два фронта — против кипчаков и византийцев, а потому легко пойдут на заключение мира, если не союза. Так и случилось. Осенью 1087 года кенгересы заключили мир, чтобы развязать руки в борьбе с грозным противником — половцами.

А противник был действительно грозен. Кипчакские кочевья раскинулись от Черного моря до Барабинской низменности. В то время как раз шло переселение многих половецких родов на Днепр из Сибири.

По умолчанию границей между печенегами и Византией стал Балканский хребет. Следовательно, Комнин отказался от земель в Болгарии. Миротворец Синезий вернулся в Царь-город.

Но мир не был прочен. Его не хотели славяне и манихеи, рассчитывавшие расширить свои владения за счет Византии. К нему не стремились простые печенеги, которых манили плодородные земли и богатые села Фракии. Да и сам Алексей, чего скрывать, рассматривал договор как уловку, для того чтобы восстановить силы. Он вербовал солдат и искал союзников.

Тем временем новое кипчакское войско подошло к Дунаю. Император немедленно отправил к «варварам» послов. Оказалось, что кочевники настроены дружелюбно. Они совершенно не собирались враждовать с византийцами. Врагами светловолосых степняков оставались мусульмане-печенеги. Кипчаки легко договорились с ромеями о ненападении. А вскоре Константинополь увидел у себя половецких послов. Это были настоящие скифы: с пшеничными волосами, бородатые, в кожаных рубахах, сапогах и широких штанах. Внешне их можно было перепутать с русичами. Но говорили эти степняки по-тюркски.

Византийцы называли этот народ куманами. Отсюда этноним перешел в страны Западной Европы и закрепился там.

Кипчакские дипломаты явились к императору с предложением: пускай им позволят пройти через горные проходы на Балканах. Тогда они ударят печенегам в тыл и спасут Византию.

Император сразу насторожился. Он заподозрил, что половцы захватят земли к северу от Балкан для себя. Поэтому комбинация, предложенная кипчакскими ханами, была отвергнута. Куманам вручили подарки и вежливо выпроводили. Испытав легкое чувство обиды, послы рассказали своим о недоверии, с которым их встретили в Константинополе. Половецкая армия покинула низовья Дуная и отошла на север. Войну с печенегами половцы прекратили столь же внезапно, как и начали. Возможно, кипчаков отвлекли события на Днепре. Там развернулась жестокая борьба степняков с русичами. Она продолжалась несколько лет и не была связана с историей Византии. Печенеги получили передышку.

Их беки сразу использовали благоприятную ситуацию. Узнав, что половецкие войска ушли на Русь, кенгересы вновь напали на Византию. Недавний мирный договор предали забвению.

Это была глупость. Мусульманским воинам следовало хорошенько закрепиться на Балканах, а не лезть в драку. Откуда такая прыть?

Новое наступление печенегов можно объяснить только одним. На восточной стороне Босфора сражались сельджуки — близкие родичи и единоверцы. Казалось, достаточно протянуть руку, чтобы соединиться и уничтожить ромеев. Что оставалось у Византии? Несколько крупных городов: Константинополь, Адрианополь, Филиппополь, Фессалоники — на севере, Лариса и Афины — на юге. Отряды сельджуков захватили всю Малую Азию и прочно обосновались там. Почему бы печенегам не проделать то же самое с европейскими владениями ромеев? Сельджуки опирались на армян и павликиан. Печенеги — на славян и богомилов. Ситуация сходна. Былое единство славян, армян и греков рухнуло. Византия стремительно превращается в греческое царство, а у греков недостаточно сил для отпора решительному врагу. Даже сам император понимает, что греки ни на что не годны. Поэтому ищет наемников. Победа мусульман над православной империей близка. Так могли рассуждать печенежские политики. Время показало, сколь серьезно они ошибались. Но пока — война разгорелась с новой силой. Наступил 1088 год.

11. Война и мир

Сразу после возобновления войны печенеги захватили Филиппополь — крупный город во Фракии. Странно, что степняки с такой легкостью взяли большой населенный пункт. Причин могло быть несколько. Во-первых — ослабление ромейских гарнизонов, о котором мы говорили. Но это не главное. Для захвата города требуется пехота. Ее печенегам дали славяне и богомилы. Но взять Филиппополь это крестьянское войско все равно бы не смогло. Даже опытные стратеги часто терпели поражения при осадах. Вполне возможно, что город пал благодаря предательству местных богомилов, которые в нужный миг открыли ворота печенегам. Печенеги оказались хозяевами северной части Фракии. Фронт неумолимо приближался к Константинополю.

Император не мог сражаться в открытом бою — не хватало сил. В тылу действовали предатели-манихеи. Ситуация была еще хуже, чем во время войны с норманнами.

«Однако Алексей всегда искал выход из тяжелого положения и никогда не падал духом в трудных обстоятельствах», — восхваляет своего отца Анна Комнина. Царь задумал партизанскую войну против печенегов и их союзников. План был прост: нападать из засад малыми силами и причинять урон. А в это время византийские вербовщики рыскали по Европе и покупали наемников для отражения врага.

В поисках солдат удачи Алексей наткнулся на две золотые жилы. Первая — это пилигримы. В XI веке у европейцев вошли в моду поездки на богомолье в Иерусалим. Точно так мусульмане ездили в Мекку. В Иерусалиме находился Гроб Господень, священный для всех христиан.

Авиаперелетов тогда не было. Туристы добирались в Палестину через территорию Византии. На обратном пути их обрабатывали византийские вербовщики, уговаривая служить под знаменами Алексея. Среди пилигримов было много авантюристов. Они охотно брали деньги у византийцев и вступали в полки императора.

Второй источник наемников находился в Англии. Эту страну в 1066 году захватили норманны. Только не южно-итальянские, а французские. Захват шел напрямую из герцогства Нормандия. Ее правитель Гийом Бастард сделался английским королем и получил известность в истории как Вильгельм Завоеватель. Вряд ли он знал, что своим завоеванием повлияет на историю Византии. Но это случилось. В результате его действий русская гвардия при дворе Алексея сменилась английской.

После нормандского завоевания англосаксы превратились у себя на родине в крепостных. Многим это не нравилось. Английские искатели приключений уезжали за море и нанимались в варяжскую дружину императора Алексея. Этот факт зафиксировал в своем романе «Граф Роберт Парижский» сэр Вальтер Скотт. Его герой — англосакс, который служит Алексею Комнину. В варяжскую дружину стали наниматься также датчане — среди них в то время было много мореплавателей и искателей приключений.

Но на вербовку наемников требовалось время. А печенеги наступали. Их нужно было задержать любой ценой. Для этого Алексей использовал партизанские методы.

Он догадывался, пишет Анна Комнина, какими местами и городами печенеги собираются завладеть утром, и занимал их накануне вечером. При каждом удобном случае Алексей нападал, обстреливал врага и стремился защитить крепости. Его разведка работала безупречно. Но результат малой войны был ничтожен. Комариные укусы не действовали на врага. Через несколько месяцев печенеги уже хозяйничали в Южной Фракии и нацелились на Царь-город. Малая война не оправдала себя.

Алексей понял, что единственное средство помириться с печенегами — выплатить дань. Печенежские голодранцы не смогут отказаться от этого, а их славянские союзники не справятся с ромеями при схватке один на один и уйдут в предгорья Балкан.

Расчет оказался верен. Степняки неожиданно согласились на переговоры, получили плату и очистили Фракию. Вероятно, договор заключили в 1089 году. Все понимали, что это лишь перемирие. Печенеги прогуляют добычу и вернутся. Славяне выступят вместе с ними. Возобновится война. В преддверии новых столкновений Комнин укреплял города и набирал солдат.

Вскоре после этого через византийские земли проезжал граф Роберт Фриз, который возвращался из паломничества к святым местам. Роберт был могущественным феодалом. Ему принадлежали графства Фландрия, Голландия, Зеландия и Фризия. Другими словами — значительная часть современных Нидерландов и Бельгии. На обратном пути из Палестины граф Роберт остановился в Константинополе. Император оказал ему почести и ухаживал за графом, как только мог. Они подружились. Алексей попросил у фризского сеньора подмоги. Требовались рыцари для войны с печенегами. Узнав, что печенеги исповедуют мусульманство, Роберт обещал помочь. Борьба за веру составляла важную статью рыцарского кодекса. Многие западноевропейские рыцари сражались в то время в Испании, освобождая Пиренейский полуостров от арабов и берберов. Бороться с печенегами было тоже богоугодным делом. Правда, с недавнего времени византийцы считались в глазах правителей Запада раскольниками и еретиками. Пути католичества и православия разошлись. Но Роберт Фриз не очень разбирался в тонкостях религиозной политики. Он обещал прислать Алексею отряд добрых воинов. Никто не мог предположить, что эти переговоры будут иметь далеко идущие последствия и приведут к событиям, которые через сто с лишним лет погубят Византию.

1. Гибель архонтопулов

Мир с печенегами, как и следовало ожидать, продолжался недолго. Уже весной 1090 года они вновь напали на имперские владения. Балканские проходы контролировали славяне и богомилы. Печенеги прошли их беспрепятственно. Началась финальная борьба Ромейской империи и степных мусульман.

Оперативная база степняков находилась в Южной Фракии. Один бросок — и Царь-город был бы осажден.

Однако за время перемирия Алексей I пополнил армию. Царю годились любые солдаты. В ополчение брали даже крестьян, обучали их наспех и бросали в бой. Но император искал способы создать качественную армию для отпора врагу. В его понимании «качество» было связано с созданием рыцарской армии. Чтобы не зависеть от Запада, Алексей создал собственный рыцарский отряд. Он именовался архонтопулы — то есть сыновья архонтов. На русский язык название можно перевести как «дети боярские». Вот что рассказывает Анна Комнина об этом отряде. «Алексей, — пишет она, — собрал отовсюду сыновей павших воинов, обучил их обращению с оружием и искусству боя и назвал архонтопулами». Этот полк насчитывал 2 тысячи бойцов. «На лицах этих юношей только пробивался пушок, но их боевой натиск был неудержим», — говорит Анна. Испытать их в деле довелось очень скоро. Печенеги рвались уже к столице империи.

Весной 1090 года Алексей вывел войска, чтобы преградить степнякам-мусульманам дорогу на Константинополь. Кочевники попытались пробиться силой. Схватка произошла при Хариополе.

Часть войска Алексей выстроил по фронту, а часть выделил для нападения на печенежские тылы и обоз. В число второй группы вошли отборные части, включая полк архонтопулов. Для того чтобы сблизиться с печенегами, архонтопулам надлежало обойти большой холм, поросший кустарником и изрезанный оврагами. Однако «дети боярские» нарвались на засаду. Печенеги сперва пропустили византийцев, а затем атаковали с тыла. «В рукопашной схватке, — пишет Анна Комнина, — пало около трехсот беззаветно сражавшихся архонтопулов». Прочие отступили. Ромеи потерпели неудачу, но большую часть армии базилевс сохранил. Он весьма сожалел об архонтопулах. Император не стыдился слез, называл павших солдат по имени и разговаривал так, будто они направились в далекий поход… Впрочем, это излияние чувств вскоре прекратилось. Звали другие дела.

Отбросив византийцев при Хариополе, печенеги двинулись дальше на юг — к Апросу.

Алексей вернулся к старой тактике — беспокоить врага мелкими стычками. Он успел войти в Апрос раньше степняков и выбрал удобную позицию. Затем сформировал подвижный отряд. В него вошли лучшие бойцы: «отроки» (молодые воины из охраны высших офицеров, прекрасно вооруженные и обученные), личная гвардия самого императора и все франки, которые были под рукой. Общее руководство этим импровизированным отрядом Алексей поручил Татикию. Последний напал на печенежских фуражиров, перебил несколько сотен из них, взял пленных и вернулся к царю.

Вскоре к Алексею подошли подкрепления. Да еще какие! Это был отряд фламандских рыцарей, обещанный графом Робертом Фризом. Верный данному слову, граф прислал людей так быстро, как только смог. Пятьсот отборных кавалеристов стоили десяти тысяч обычных бойцов. Теперь Алексей вновь располагал рыцарской конницей. Император почувствовал себя гораздо увереннее после подхода этих воинов. Кроме того, Роберт прислал в подарок 150 тяжелых рыцарских коней.

Тогда же Комнин получил еще одну добрую весть: печенеги отступили. Набеги Татикия сделали свое дело. Неприятель стал испытывать трудности с заготовкой припасов. Константинополь опять был спасен.

Правда, начались новые трудности. Турецкий правитель Смирны — Чакан — построил флот, заключил союз с печенегами и напал на приморские города византийцев. Пришла удивительная весть: этот предприимчивый турок провозгласил себя… ромейским императором. В то же время никейский эмир Абуль-Касим готовился захватить у византийцев Никомедию на азиатском берегу. Пришлось направить туда фламандцев, сняв их с печенежского фронта. Положение Ромейской империи стало сложным как никогда. Враги окружили и рвали ее на куски. Уже теперь она могла стать мусульманской.

Некоторые историки полагают, что в этот момент Алексей написал паническое письмо с просьбой о помощи, адресованное правителям Запада. Письмо имело далеко идущие последствия. Оно послужило поводом для начала Крестовых походов, в результате которых погибла Византия. Коллизия достаточно интересна для того, чтобы прервать рассказ о печенежской войне и попробовать разобраться в ситуации.

2. Загадочное письмо

Существовало ли на самом деле это письмо? Почему вокруг него ломали копья ученые? Отчего этот кусок пергамента, исписанный латинскими фразами, считается столь важным? Почему, наконец, мы прервали описание печенежской войны лишь для того, чтобы остановиться на этом вопросе подробнее? Собственно, потому, что это незначительное, на первый взгляд, событие изменило облик нашего мира.

На Западе письмо считали подлинным. Рыцари получили послание Алексея, откликнулись на него и через несколько лет пришли защищать Византию с оружием в руках в Первом крестовом походе. Для западного мира началась эпоха колониальных захватов на Ближнем Востоке. В итоге европейцы основали две колониальные империи: Иерусалимское королевство в Сирии и Латинскую империю на Балканах. Обе оказались недолговечны, но это была первая серьезная попытка колониальной экспансии Западной Европы, направленная на захват всего остального мира. Крестоносцы захватили сперва Иерусалим, затем Константинополь. А мечтали взять Багдад, Киев и Новгород.

Первопричиной всех этих событий называют пресловутое послание Алексея Комнина к правителям Запада. Что случилось на самом деле? Действительно ли император пал духом и вызвал силы зла из Европы? Положение империи было грозным. И все же…

В конце XI века в Западной Европе получило хождение письмо, автором которого называли императора Алексея Комнина. Вот оно.

То, что Алексей не мог написать такого письма, — очевидно. Римский император, разговаривающий языком какого-нибудь аббата провинциального западноевропейского монастыря, да еще выступающий с предложением передать свои сокровища рыцарям? Это нонсенс. Так что же, перед нами — фальшивка? В новое время многие ученые так и думали. Кому она была нужна? Может быть, папскому двору или нескольким крупным феодалам, чтобы оправдать вторжение на Восток? В конечном счете, это вторжение обогатило множество предприимчивых людей и стало одним из краеугольных камней, на которых базируется богатство и благополучие современного Запада.

Значит, фальшивка?

Но все не так просто. Вопрос пересмотрел крупнейший русский византинист — академик В. Г. Васильевский. Этот ученый-аналитик подробно разобрал текст письма и его издания. Мы не будем утомлять читателей, рассказывая о вариантах послания. Не это главное. Гораздо интереснее вывод Васильевского. Академик признал, что текст письма — поддельный. Но он полагал, что существовало другое, подлинное послание Алексея, адресованное, скорее всего, Роберту Фризу. Подлинник письма хранили в тайне, и оно до нас не дошло. На его основе сделали пропагандистскую поделку, которую мы процитировали.

Косвенным образом на существование подлинного письма указывает Анна Комнина. Принцесса говорит, что в пору печенежского нашествия, когда империи грозили турки и «скифы», Алексей обратился с просьбой о помощи к некоторым западным владетелям. Эти обращения и легли, полагает Васильевский, в основу текста письма, который нам известен.

Это остроумное предположение обезоруживает критиков. Оно уничтожает сам предмет дискуссии. Никто и не спорит, что дошедший до нас текст — подделан. Но, по мнению Васильевского, он составлен по горячим следам подлинного письма Алексея. И послужил непосредственным поводом для Первого крестового похода. А следовательно, и всех других, включая Четвертый, когда католические войска взяли Константинополь.

Выходит, Алексей Комнин косвенно виноват в гибели Ромейской империи? Действительно ли он вызвал волну, затопившую родину? Совсем не факт.

Начнем с самого письма. Оно изобилует странностями, на которые исследователи уже не раз обращали внимание. Обратим внимание, что автор послания умело нагнетает страсти. Сцены насилия и гомосексуализма (содомского греха), описанные Лже-Алексеем, в принципе могли иметь место. Но это — обычная пропаганда. Как и развернутое описание византийских богатств. Обе части письма возбуждают инстинкты. Ромейские писатели не работали столь топорно. Но об этом вроде бы и речи нет. Вопрос в другом: действительно ли послание базировалось на некоем подлинном тексте, написанном по приказу царя Алексея и скрепленном царской печатью?

И еще: в какое же все-таки время возникла фальшивка? В XI веке? Или…

Традиционная точка зрения состоит в том, что ее придумали непосредственно перед Первым крестовым походом.

С этим можно согласиться, если отбросить странную фразу в конце послания. А она — ключ к пониманию документа. «Итак, действуйте, пока есть время, дабы христианское царство и — что еще важней — Гроб Господень не были для вас потеряны», — говорит неизвестный фальсификатор. К чему эта фраза? О какой потере идет речь? Арабы взяли Иерусалим в 637 году. С тех пор город принадлежал мусульманам. Однако христиан беспрепятственно пускали на богомолье. Это был выгодный вид туристического бизнеса. Хозяева иерусалимских гостиниц и продавцы сувениров (то есть фальшивых христианских реликвий, которые штамповали десятками тысяч) сказочно богатели.

Следовательно, в XI веке католики не имели причин говорить, что потеряют Иерусалим. Во-первых, они и не владели этим городом. Во-вторых, никто не думал выгонять оттуда туристов. Об угрозе потерять Иерусалим можно писать лишь в одном случае: если бы город уже находился в руках христиан.

Еще один момент, мимо которого проходят исследователи: почему в послании говорится о богатствах Византии? Алексей такое писать не мог.

Это было бы глупо, а глупостью император не отличался. К тому же у него не было денег. Мы видим, что Комнин изыскивает любые способы, чтобы найти средства: даже изымает ценности у церковников. Допустим, подлинный автор письма хочет привлечь людей на Восток и откровенно врет о несуществующих богатствах. Но зачем? Достаточно было бы описать сокровища восточных владык. Что-то здесь не так.

Очевидно, дата написания письма должна удовлетворять двум условиям: Византия достаточно богата, а Иерусалим находится в руках католиков.

И тут мы приходим к парадоксальному выводу. Такая дата — 1146 год. Ромейской империей правит внук Алексея — блестящий Мануил I. Страна процветает. В то же время франки, захватившие Иерусалим, в большой опасности. Мусульмане отбили у них важный в оперативном отношении город Эдессу. Крестоносцам требовались подкрепления из Европы. Думаю, тогда и сочинили письмо. Это был один из способов поднять франкских баронов в далекий поход. Авторство приписали Алексею Комнину.

Скорее всего, фальшивку изготовили во Франции. Многие французские феодалы в то время не любили ромеев и зарились на их богатства. Возник замысел перенаправить Крестовый поход — вместо сельджуков напасть на греков и взять Константинополь, Автор решил разжечь аппетиты своих читателей, расписав сокровища Восточной Римской империи. Правда, сокрушить Романию тогда не удалось. Константинополь был спасен благодаря мужеству, выдержке и хитрости Мануила, который заключил союз с немцами. Без их участия французы не решились атаковать Византию. Гроза обошла стороной.

Но все это — тема отдельного разговора. О коллизиях Второго крестового похода надеюсь рассказать когда-нибудь позже, в биографии Мануила Комнина. А сейчас — вернемся к Алексею. Приглашал он рыцарей в поход или нет?

Очевидно, нет. Что же, в таком случае, произошло на самом деле? Ведь дыма без огня не бывает.

Все довольно просто и прозаично. Алексей вербовал наемников во всех странах Европы. В тяжелом 1090 голу император обратился к нескольким графам и герцогам (включая Роберта Фризского) с просьбой прислать воинов. Кто-то откликнулся, кто-то нет. Алексей получил дополнительные отряды, включая конный полк фризов. Письма Комнина сохранились в западных архивах и пролежали там в течение нескольких десятилетий — до тех пор, пока идеологам новой войны не пришло в голову творчески их переработать, чтобы поднять соотечественников на войну, выгодную нескольким феодальным правителям.

Следовательно, к Первому крестовому походу, о котором мы еще расскажем, фальшивка отношения не имела. А теперь, разобравшись в этом вопросе, вернемся к войнам Алексея I.

3. Чакан наступает с моря

Мы оставили императора в отчаянном положении. С некоторых пор Алексея беспокоили даже не печенеги, а их неожиданный союзник Макан. И вот почему. Константинополь был очень сильной крепостью. Он мог выдержать долгую осаду. Хлеб и другие продукты Царь-город получал бы по морю. Но если перерезать морские коммуникации, положение столицы тотчас изменится в худшую сторону. Прокормить несколько сот тысяч горожан в блокированном городе невероятно сложно. Значит, следовало обезвредить Макана прежде, чем он объединится с печенегами и возьмет Константинополь в осаду.

В Смирне, которая была его столицей, Макан разыскал опытного судовладельца, связанного с пиратами, и поручил ему создать флот. Несомненно, этот не известный по имени морской волк был греком по происхождению. Конечно, он совмещал торговлю и пиратство. Эти занятия научили моряка смотреть сквозь пальцы на принципы морали и верности. Бандит выступил против своих соотечественников и против ромейского императора. Юридически все обставили так, чтобы греки, поступив на службу к Чакану, могли сохранить лицо. Макан провозгласил себя императором. Служа ему, греки служили имперской идее. Они воевали за то, чтобы сместить бездарного неудачника Алексея и освободить страну. Типичная логика предателей.

Снарядив несколько больших кораблей и 40 быстроходных челнов, Макан посадил на них греческие и турецкие экипажи, сам вышел в море, напал на город Клазомены и с ходу его захватил. Это был один из немногих городов, которые греки сохранили на побережье Малой Азии. Они ожидали нападения с суши, но никак не с моря. Из Клазомен Макан двинулся к расположенной неподалеку Фокее и захватил город. Теперь он нацелился на богатый порт Митилену. Она была столицей острова Лесбос. Островом управлял византийский куратор (это чиновничья должность) Алоп. Макан направил ему угрожающее письмо, в котором давил на психику. Эмир грозил страшными карами, если Митилена не сдастся. Чакан доверительно сообщал также, что лично расположен к Алопу (вероятно, они были знакомы и пересекались при византийском дворе). И лишь по этой причине эмир предупреждает своего греческого знакомца обо всех ужасах, которые придется испытать, если тот не сдаст остров. Алоп так перепугался, что бежал ночью на корабле в Царь-город. Чакан захватил Митилену. После этого предприимчивый турок взял острова Хиос, Самос и Родос. Под боком у Византии возникло агрессивное пиратское государство.

Чакан принимал в свою армию всех подряд и играл в космополита. Но только с греками. Для своих он оставался туркменом, для верховного султана — сельджуком, а для багдадского халифа — правоверным суннитом. Словом, это был хитрый и опасный противник.

Алексей снарядил морскую эскадру и отправил ее против пирата. Флотом командовал Никита Кастамонит. Число кораблей и людей неизвестно, однако Анна пишет, что это был «сильный» флот, на котором разместилось «большое число» воинов.

Никита настиг врага у одного из островов — может, у Хиоса. Произошло сражение. Ромеи проиграли его. Часть кораблей Кастамонита Чакан взял на абордаж и сумел захватить.

Поражения буквально преследовали Алексея и его военачальников. Но император опять не сдался. Комнин искал человека, который мог бы командовать флотом и не повторил ошибок предыдущего адмирала. Как обычно в затруднительных случаях, император ограничил поиск кругом своих родичей. Выбор пал на Константина Далассина — родственника Алексея по материнской линии. Константин имел репутацию воинственного и дельного командира. Его назначили дукой флота. На корабли посадили ромейскую пехоту, навербовали матросов из тех остатков морских фем (военных округов), которые еще удалось сохранить. Эту войну Алексей считал столь важной, что передал Далассину отряд фламандских рыцарей, присланный Робертом Фризом и размещенный, было в Никомедии. Операция началась.

Далассин высадил десант на Хиосе и осадил его столицу. Остров располагался неподалеку от Смирны. Падение Хиоса создало бы угрозу морским коммуникациям турок. Константин торопился взять его до тех пор, пока Чакан не перебросит на остров подкрепления из Смирны. Греки соорудили гелеполиды и пытались разбить стены вражеских укреплений. Наконец это удалось. Рухнул участок стены меж двумя башнями. Турецкий гарнизон стал громко вопить, призывая Аллаха. Настал решительный момент. Ромеи кинулись на штурм, но Далассин остановил их. Его погубила жадность. Адмирал опасался, что воины разграбят добычу, накопленную здесь Чаканом после пиратских набегов. А крепость уже считал сдавшейся.

Дело было на закате. Наступила ночь. В это время турки выстроили вторую стену взамен разрушенной и заделали брешь. С внешней стороны навесили тюфяки, кожи и одежду, чтобы смягчить силу ударов камнеметных орудий. Важно было выиграть время. Это удалось. Утром греки были сильно разочарованы. Передними высилась стена. Все пришлось начинать заново. Единственное, что сумел сделать Константин, — это захватить гавань и ввести туда свой флот. Вскоре пришли известия о том, что Чакан идет выручать Хиос.

Пиратский эмир собрал 8 тысяч воинов, посадил их на корабли и вышел в море. Далассин остался осаждать главный город острова Хиос вместе с сухопутными частями, а флот направил навстречу Чакану. Над кораблями начальствовал заместитель Константина — Опое. Эскадры сошлись у берегов острова.

Чакан связал свои корабли огромной цепью, чтобы ловить вражеские суда, как неводом, и превратить морское сражение в подобие сухопутного. Читатель помнит, что сходным образом действовали венецианцы в боях с норманнами.

Опое перепугался приготовлений турок и даже не принял боя. Он бежал. Чакан велел морякам грести что есть сил, дабы настичь греков. Но это не помогло. Корабли Чакана были перегружены людьми и неповоротливы. Когда приблизились к гавани Хиоса, адмирал Опое первым сумел туда проскользнуть.

Чакана это не смутило. Он обошел порт и причалил прямо к стене крепости со стороны моря. На следующий день высадил часть своих воинов и пополнил ими гарнизон. Тех людей, что не вошли в Хиос, Чакан расположил лагерем неподалеку. Далассин испытал чувство досады. Все его усилия взять город пропали впустую. Византийский стратег сам оказался в крайне тяжелом положении.

Далассин немедленно приказал рыть окопы напротив турецкого лагеря. Передними оставили довольно большое ничейное поле. Вскоре обе стороны решили попробовать свои силы. Константин вывел на поле пехоту, приказав выстроиться сомкнутым строем и не атаковать врага без приказа. Пеших ратников прикрывал отряд фламандцев.

Чакан выставил большое число лучников-пехотинцев и конный отряд. Увидев это, конные фламандцы возомнили, что смогут легко рассеять варварскую толпу. Они нарушили приказ Далассина и ринулись в наступление с копьями наперевес. Турки встретили их тучей стрел. Метили в коней. Кони падали, бились в агонии. Атака захлебнулась. Фламандцы бежали к кораблям так быстро, насколько позволяло вооружение. Турки преследовали. Ромейская пехота подалась назад. Окопы были захвачены турками. Воины Чакана достигли гавани, завязали схватку и даже взяли несколько кораблей. Увидев это, греческие моряки отчалили и стали на якоре у входа в гавань, где турки не могли их достать.

Далассин признал поражение и увел воинов по кромке берега на мыс, где располагался городок Волисс, захваченный турками. Здесь ромейский полководец организовал оборону и почувствовал себя в безопасности. После неудачной атаки фламандцев соотношение сил изменилось в пользу турок. Правда, Далассин еще не сдавался и задумал совершить контрудар. Он вознамерился захватить Волисс, чтобы получить базу для дальнейшей борьбы за остров.

Алексей Комнин собрал еще одно войско и флот. Командовать им назначил родича — молодого Иоанна Дуку, брата царицы Ирины. К тому времени Иоанн неплохо зарекомендовал себя на западе, в малой пограничной войне против сербов. Другими словами, он удержал западную границу в тот момент, когда печенеги атаковали Византию с севера. Этого оказалось достаточно, чтобы выдвинуться в число главных военачальников. Алексей приказал Иоанну Дуке принять командование в войне с пиратами Чакана. Его удостоили должности мегадуки — «великого вождя».

Иоанн выступил в поход и приближался к театру военных действий. Вскоре остались один-два перехода до соединения с эскадрой Константина Далассина.

Далассин получил известие о скором прибытии подкреплений. Но он жаждал отличиться до прихода Иоанна Дуки. Для того-то и хотел поскорей захватить Волисс. В этот момент Чакан запросил мира. Такова была излюбленная тактика турок: усыпить внимание неверных, помириться, собраться с силами и вновь нанести удар.

Константин согласился на переговоры. На другой день он вышел на окраину своего лагеря. Чакан приблизился. Полководцы начали беседу.

Эмир напомнил о себе:

— Узнаешь меня?

Далассин не ответил.

— Знай, — сообщил тогда Чакан, — что я тот самый юноша, который много лет назад вместе с туркменскими удальцами совершал набеги на ваши земли. Ваш полководец Александр Кавасила взял меня в плен и послал в качестве пленника Никифору Вотаниату. Тот приблизил меня к себе, возвел в сан протоновелиссима и щедро одарил, только чтобы я служил вам. Я поклялся в верности императору Никифору. Но с тех пор как бразды правления взял Алексей Комнин, моя клятва утратила силу. Все нарушилось. Если император хочет мира, пускай полностью вернет мне все, чего я был лишен: сан протоновелиссима и полагающееся к нему жалованье, а также соединит браком наших детей. Тогда я верну самодержцу все острова, которые захватил у него.

Далассин внимательно выслушал турка, но не поверил ни одному слову. Константин спокойно ответил:

— Ты не выполнишь сегодняшних обещаний и не передашь островов. Да и вообще я не могу без согласия самодержца вести такие переговоры. Однако к острову идет новое большое войско ромеев. Я знаю, что оно должно скоро прибыть. Этим войском командует великий дука Иоанн — брат жены императора. Можешь быть уверен, что при его посредничестве ты заключишь союз с базилевсом. Согласен подождать Иоанна?

Чакан осведомился, когда ожидается прибытие мегадуки. Далассин ответил, что буквально наутро.

Но приближается ночь, покориться и ночи приятно, — ответил образованный турок стихами Гомера.

От себя добавил, что жаждет мира и даже готов предоставить Далассину съестные припасы в знак доброй воли. Константин вернулся в лагерь и разрешил отдохнуть своим людям. Они утратили бдительность.

Ранним утром Чакан с телохранителями спустился к берегу, сел на корабли и бежал в Смирну. Пользуясь попутным ветром, он за короткое время достиг своей столицы. Эмир хотел набрать подкрепления и высадить их на Хиосе, чтобы получить перевес.

Обнаружив, что упустил врага, Далассин обратился к своему первоначальному плану: атаковал городок Волисс и буквально разнес его стены из катапульт. Затем Константин покинул Хиос, напал на остров Лесбос, осадил его столицу Митилену. Здесь к нему присоединился Иоанн Дука.

На этом месте рассказ Анны про кампанию против Чакана неожиданно обрывается. Дальнейшие события можно обозначить лишь пунктиром.

Судьба Митилены неизвестна. Ясно, что византийским полководцам не удалось ее взять. Вскоре Чакан собрал флот и вышел в море. Далассин и Дука увели эскадры в северную часть Эгеиды, а фламандцев эвакуировали обратно в Никомедию, справедливо решив, что проку от них в войне на островах очень мало. Что касается Далассина, то скоро мы увидим его под началом самого императора в битве при Лебурне.

Чакан оставил на Лесбосе гарнизон. Им командовал брат эмира — некто Галаваца. Это странное имя мы встречаем только в «Алексиаде» Анны Комнины. Как оно звучало по-тюркски, неясно.

Первая кампания ромеев против Чакана завершилась вничью. Туркам и печенегам соединиться пока не удалось. Но скоро эмир возобновит военные действия — еще более грозный, чем прежде.

Вернемся, однако, на европейскую часть Проливов и продолжим рассказ о том, как воевали с византийцами печенеги.

4. Битва при Русии

Контрудары ромеев позволили отсрочить вторжение неприятеля, но не ликвидировали угрозу столице Византийской империи. Вскоре печенеги опять наступали на Константинополь. А с ними — болгары и богомилы.

Тайная и явная война по-прежнему шли бок о бок. Оба лагеря — печенегов и ромеев — кишели лазутчиками, перебежчиками и двойными агентами. Понять истинное положение дел на фронте было нелегко. Алексей приблизил к себе нескольких перебежчиков из вражеского лагеря. Главными среди них были Неанц и Татран. Первый являлся, может быть, славянином. Второй — влах из Карпат (то есть румын). Они рассказали о передвижениях печенегов и навели императора на большой отряд врага. Алексей вступил в тяжелую битву. Конные стрелки печенегов расстреливали византийцев и старались игнорировать ближний бой. Ромеи понесли серьезные потери, но сумели рассеять врага. Лишь тогда выяснилось, что это, собственно, была еще не битва, а стычка с печенежским отрядом фуражиров, который грабил местность.

У императора опять был повод задуматься о низком качестве своих войск. Причем это качество становилось все хуже. Магическое слово «франки» все чаще звучало в лексиконе царя. Только они могли побеждать неприятеля. Алексей приказал прислать из Диррахия отряд «маньякитов» — то есть потомков воинов достопамятного Георгия Маниака, о котором мы рассказывали в первой главе. Эти воины имели высокую боевую репутацию. А главное — среди них были норманны, непобедимые норманны, которых Алексей считал лучшими воителями на свете.

Лишь после прихода «Маниакитов» царь отважился на новое сражение с печенегами. Случай выдался скоро. Разведка доложила, что корпус кенгересов расположился неподалеку от местечка Русия. Решено было атаковать врага поутру, внезапно, без обычного звука трубы. Это была очередная хитрость Алексея. Император не уставал придумывать новые и новые способы уравнять шансы.

На рассвете ромейское войско выстроилось под прикрытием холмов. Печенеги мирно дремали у себя в лагере. Перебежчик Неанц просил позволения произвести рекогносцировку. Алексей разрешил. Неанц поднялся на ближайший холм. И вдруг завязал беседу с караульщиками врага. Позже выяснилось, что он предупредил печенегов о нападении и предложил огородить воинов гуляй-городом. Короче говоря, Неанц оказался шпионом печенегов, а вовсе не перебежчиком из печенежского лагеря. Хитрец Алексей сам стал жертвой обмана.

Но шпиону не повезло. Его разговор с дозорными подслушал какой-то «полуварвар» (видимо, сын печенега и славянки или гречанки) и немедленно донес Алексею. Император вызвал к себе Неанца и заставил доносчика повторить сказанное. Полуварвар начал говорить…

Лжец! — воскликнул вдруг Неанц. Он выхватил меч и снес полуварвару голову.

Император не показал вида, что заподозрил Неанца в намерении скрыть улики. Алексей прекрасно владел собой. К тому же Неанц был храбр и обладал популярностью среди перебежчиков. Император сделал вид, что ничего не произошло, а Неанцу вернул доверие. Судьба сражения повисла «на лезвии бритвы», как любили говорить византийцы. Не время было начинать репрессии.

Правда, мгновенно выяснилось, что базилевс перехитрил сам себя. Неанц попросил для битвы свежую лошадь. Получив ее, шпион сделал вид, что идет в наступление, но перебежал к печенегам и выдал им все тайны ромеев, какие знал.

Византийцы кинулись вперед. Степняки завязали сражение под прикрытием гуляй-города. Такие битвы в позднее средневековье давали чешские гуситы и запорожские казаки. Они обстреливали врага, потом раздвигали повозки, заманивали внутрь кибиточных «улиц» и там истребляли. Возможно, нечто подобное проделали и с ромеями. После жестокой схватки войско Алексея было разбито и отброшено. Маниакиты не помогли.

Император в очередной раз бежал вместе со своей армией. Как обычно, он пережил несколько неприятных минут, отбивался от врага вместе со своими телохранителями, доскакал до протекавшей неподалеку реки и переправился через нее, а телохранителей и тех воинов, что смог собрать, оставил сторожить брод и сдерживать врага. Брод имел важное значение. Это был единственный проход через реку, которая разделила бегущих византийцев и преследующих печенегов. Если бы брод удалось удержать, можно было бы вновь собрать разбитую армию. Поэтому Алексей приказал воинам стоять насмерть. Это не значит, что царь струсил и покинул сражение, а воинов оставил прикрыть свое бегство. У него созрел совсем иной замысел.

За рекой лежал городок Русий. В нем находился небольшой гарнизон ромеев. Такие укрепленные пункты всегда были местом сбора для отступавших армий. Алексей собрал кого только мог и лихорадочно пытался восстановить боеспособность разбитых частей. Слово «лихорадочно» буквально подходит к поведению базилевса. Его бил озноб. Вероятно, император подхватил простуду во время жаркого боя и скачки. У Алексея зуб на зуб не попадал. Императором владела одна мысль — прийти на помощь тем, кто охранял переправу. Для этого он даже похватал каких-то крестьян с повозками и всю эту людскую массу погнал к переправе, чтобы задержать продвижение печенегов.

И степняков отбили. Те отошли для перегруппировки. Вскоре к ним подоспели подкрепления. К Алексею тоже потянулись колонны воинов. Император медленно объезжал ряды своих и готовился дать новую битву. Так простояли до вечера. Печенеги не решились перейти в наступление на врага. Алексей тем более не собирался атаковать. С наступлением сумерек обе армии разошлись в свои лагеря. Измученный лихорадкой царь бросился в походную постель. Ночью вернулись последние ромейские отряды из числа тех, кто бежал днем. Их вели соратники Алексея — Уза, Синезий и еще один знаменитый воин, Монастра, полуварвар, человек огромной храбрости, отличившийся еще в сражениях с норманнами. Все они сумели вернуть беглецов и привели вполне боеспособные отряды.

Комнин тревожно ворочался в походной постели. Ему требовался отдых, но сон не приходил. Император обдумывал, как ему действовать на следующий день. Не удастся ли обратить сегодняшнее поражение в завтрашнюю победу? Или нужно отступить для перегруппировки?

Среди ночи к нему явился перебежчик Татран, о котором мы уже рассказывали. Это была колоритная личность эпохи печенежских войн. Его приключения могли бы стать прекрасным сюжетом боевика. Человек храбрый и дикий, он несколько раз переходил на сторону Алексея, а потом возвращался к печенегам, что-то не поделив с ромеями. Император всякий раз прощал «партизана». Может быть, понимал, что в его побегах виноваты ромейские чиновники и офицеры. Наконец Татран проникся таким уважением по отношению к Алексею, что стал его преданным слугой. Отметим этот штрих. Вероятно, обаяние Алексея было столь сильным, что привлекало людей. В этом — один из секретов его власти над людьми. Той ночью Татран сообщил базилевсу:

Есть подозрение, император, что печенеги завтра перейдут реку, окружат нас и навяжут бой в невыгодных условиях. Возможно, они уже ищут переправы. Предупреди их намерение и выстрой войско вне города на удобных подходах, чтобы отразить атаку и помешать окружению.

Алексей похвалил эту мысль. А сам Татран отправился к кенгересам на переговоры, чтобы застращать их.

— Не пытайтесь победить императора, — сказал он бывшим соратникам. — Скоро к нему подойдет большое наемное войско из франков и турок на царской службе.^{36} Если не согласитесь на мир, ваши тела расклюют хищные птицы.

Это подействовало. Печенеги воздержались от немедленного нападения и стали укрепляться на речных берегах.

Вернемся, однако, к сражению. Оно было далеко не решено. Возник позиционный фронт. Ромеи и печенеги-кенгересы стояли друг против друга. Что касается Алексея I, то он неустанно придумывал мелкие пакости, чтобы задержать противника. В этом император был неистощим. Можно поразиться его воле к победе. Когда все обстоятельства были против него, этот упорный человек цеплялся за последнюю соломинку, чтобы только не сдаться.

Комнин узнал от разведчиков, что на соседней равнине степняки пасут заводных коней. Немедля созрел план. Император призвал к себе лучших воинов из варваров — Узу и Монастру. Приказал сформировать надежные отряды, пройти ночью по тылам печенегов, а к утру достичь равнины и захватить коней. Заодно можно забрать весь остальной скот, который пасся рядом, и взять в плен пастухов.

Военачальники выразили сомнение, но Алексей улыбнулся.

— Ничего не бойтесь. Пока вы будете делать свое дело, мы отвлечем печенегов.

Выяснилось, что император задумал ложную атаку, чтобы усыпить бдительность неприятеля.

Ночь перед боем царь провел в непрерывных совещаниях. В предстоящем сражении Комнин делал ставку на конных стрелков. Он беседовал с воинами, обговаривал нюансы отвлекающей атаки и пытался предусмотреть все случайности. Лишь к утру император ненадолго уснул.

На рассвете предводители кенгересов поняли, что обмануты: к императору не придут подкрепления. Печенежские беки приказали начать переправу. Об этом доложили царю. Алексей немедленно вскочил с ложа, приказал трубачам подать сигнал к бою, выстроил полки и сам встал перед строем в роскошных доспехах.

Печенеги хотели выиграть расстояние после переправы и потому пустили коней в галоп. Они так разогнались, что не смогли стрелять из луков. Алексей тотчас воспользовался этой оплошностью. Он скомандовал первой линии своих стрелков спешиться и начать интенсивный обстрел противника, Ромеи обрушили на печенегов дождь стрел. Враг понес потери. А в это время византийская тяжелая конница, дождавшись, когда враг выйдет на берег, атаковала кочевников на полном скаку.^{37}

Печенегов лишили возможности маневрировать. Их лихая атака оказалась убийственной для них же самих. Степняки повернули назад к реке. Это означало смерть. Ромеи с наслаждением рубили бегущих. Император находился в гуще боя вместе с личной охраной. Он часто сражался при отступлении, теперь же не мог отказать себе в удовольствии уничтожить как можно больше врагов в победоносной атаке.

Многие печенеги, достигнув реки, попали в водовороты и захлебнулись. А кто переправился — очутился в руках у Монастры, который напал на врага с тыла. Коней у печенегов не осталось — заводных увел тот же Монастра. Восстановить силы кочевники не могли. Те, кто уцелел, разбежались и стали пробираться к своим. Ромеи праздновали победу.

5. Сражение при Цуруле

Битва при Русии, закончившаяся победоносной контратакой, вселила в византийцев радость. Усилия наконец окупились. Происходило то же, что и с норманнами. После первых поражений ромейская армия одерживала победы. Появилась надежда выиграть эту проигрышную войну. Правда, следует сказать, что был разбит лишь один из отрядов печенегов. Такие же или чуть меньшие победы уже одерживали Татикий, Мавро-Катакалон. Но пропаганда раздула успех царя до невероятных размеров.

Алексей отдыхал в своем лагере три дня. Это было необходимо, чтобы излечиться от лихорадки и восстановить силы. Затем он покинул войска и уехал в Цурул (Чорлу) — небольшой городок неподалеку от Константинополя. Здесь император намеревался выстроить новую линию укреплений. Это невольно выдает истинное положение дел на фронте. Все обстояло не так хорошо, как хотелось бы. Главные силы печенегов уцелели. А победа при Русии далась византийцам дорогой ценой. Ведь первую часть сражения они проиграли. Оставалось продолжать старую линию поведения: изматывать печенегов в мелких стычках, вести бои за форты, контратаковать и не допускать к столице.

Алексей устроил небольшое земляное укрепление в восточной части Цурула — нечто вроде редута. Здесь он разбил царский шатер и разместил весь обоз. У Русия оставались наблюдательные посты ромеев.

Скоро к Цурулу подошел большой отряд печенегов и их союзников. Может быть, какой-то шпион выдал местоположение царя и его ставки. Или печенеги просто обошли лагерь у Русия. Так или иначе, ситуация осложнилась. Неприятель окружил стены редута. Наступила ночь: еще одна бессонная ночь для Алексея.

Царь размышлял о том, как перехитрить степняков и какие выгоды сулит ему позиция.

Место, где расположен Цурул, было хорошее. Городок высился на крутом холме, а печенежское войско разместилось внизу на равнине. Обороняться было легко. Но сойти вниз и попробовать прорваться означало самоубийство. Что же придумать?

Император конфисковал у жителей все повозки, какие только смог найти. Снял с них колеса с осями и привязал к зубцам стен с внешней стороны. Город приобрел странный вид. Его окружали какие-то нелепые колеса.

Наутро царь вооружился и повел войско на вылазку. Алексей занял место в середине строя. Отдал приказ: спешиться и медленно идти на противника, обстреливая его. Но как только печенеги пойдут в контратаку — отступить к городской стене, причем в разные стороны: часть войск налево, а часть — направо. Этот маневр оставлял печенегов прямо напротив висячих колес. Ромеи, находившиеся на стенах, должны были в нужный момент обрубить веревки, и тогда колеса с грохотом полетели бы на печенегов. Император не думал, что эта хитрость поможет убить много вражеских воинов. Он рассчитывал напугать печенежских коней и тем самым посеять панику.

Все было сделано в соответствии с распоряжениями Комнина. Ворота раскрылись. Вышло византийское войско. Ромеи наступали в пешем строю. Один только царь возвышался над рядами своих воинов, сидя на коне. Ромеи обстреливали врага сверху. Печенежские стрелы, пущенные в ответ, падали на излете. Степняки были вынуждены контратаковать. Византийцы тотчас подались назад.

В недавних сражениях ромеи не показывали чудеса стойкости, поэтому стремительное отступление императора не смутило печенегов и не породило никаких подозрений. С боевым кличем степняки бросились на врага. Ромеи совершили маневр, как на плацу. Они разомкнули строй и как бы открыли печенегам прямой путь к городу. Степняки не смогли сориентироваться, бросились вперед… и тут на них со свистом и скрежетом полетели колеса. Они подсекали голени коней, подкашивали ноги. Кони сбрасывали всадников. Возникли паника, давка, неразбериха. Ромеи во главе с императором с двух сторон атаковали врага. Всюду закипели схватки, поединки, сшибки. Печенеги во множестве гибли. Атака ромеев полностью удалась. Алексей I еще раз показал себя мастером небольших сражений. Вероятно, в битве участвовали по нескольку сотен человек с каждой стороны.

Наутро оказалось, что осада продолжается. В битве на холме участвовали далеко не все печенеги из числа осадивших Цурул. Те, что выжили, готовились отомстить за убитых. Но ромеи после одержанной победы опять рвались в бой.

Император вывел свой отряд из города, спустился к подножию холма и напал на кенгересов. «В разразившейся жестокой битве, — пишет Анна Комнина, — ромейские фаланги вопреки ожиданиям одержали победу и стали неудержимо преследовать врага». Алексей опасался только одного: как бы его не заманили в засаду. Поэтому дал неприятелю уйти. Однако победа была полной. Осада Цурула прекратилась. Император получил свободу передвижения и отбыл в Царь-город. Отряды византийцев были расквартированы во Фракии таким образом, чтобы защитить Константинополь. Так завершилась тяжелая кампания 1090 года.

6. Хировакхи

Зима 1090/91 годов была нелегкой для византийцев. Даже природа ополчилась против них. На море бушевали шторма. Промозглая сырость и снег утомляли людей. Ни боевые действия, ни даже плавания купцов стали невозможны. Жизнь замерла.

По небу неслись бесконечные рваные тучи. Прошли сильные снегопады. Мела метель. Анна Комнина вспоминает, что из-за сугробов невозможно было открыть двери домов. Казалось, близится конец света. Но ромеи пережили и эти несчастья. Следом пришли вести о новых вторжениях неприятеля.

Император узнал, что положение на фронте опять ухудшилось. Печенеги решили переселиться на земли к югу от Дуная. Степняки форсировали великую реку и бросили все на карту — разгром Византии или смерть. Помириться с ними было уже невозможно. Должно быть, их дразнила мысль о том, что почти рядом находятся родичисельджуки, которые тоже покинули старые кочевья и нашли себе новую родину в «Руме» (Ромейской империи). В море плавали эскадры Чакана, который то и дело присылал гонцов к печенегам с целью координации боевых действий… За все правление Алексея Комнина это был самый страшный год. Так болезнь, одолевающая человека, проходит кризисную точку. Если преодолеть кризис — человек выживает. Если нет — наступает смерть.

Социальный и этнический организм тысячелетней империи тоже переживал кризис. Никто не мог предположить, чем это закончится — смертью или выздоровлением.

В конце зимы печенеги начали наступление. Один корпус их армии двинулся на городок Хировакхи. Почему именно его степняки выбрали для удара? Это неясно, как и многое другое в наших источниках. Но именно здесь враг счел удобным прорвать византийский фронт.^{38}

Так или иначе, враг стоял у ворот, и вновь требовались решительные действия. По словам той же Анны Комнины, Алексей еще «не успел стряхнуть с себя пыль войны», как пришлось вновь отправляться в поход.

Император хотел заткнуть брешь во фронте, а потому взял всех воинов, что были под рукой. В столице их нашлось всего 500. Город остался без защиты. Его могли бы захватить заговорщики, но таких не оказалось. Следовательно, Алексей обладал популярностью в эти годы. Популярность нельзя объяснить не чем иным кроме того, что жители империи видели в своем царе последнюю надежду на возрождение.

Ночью император вооружил воинов, а поутру вышел из города. Он разослал повсюду гонцов с требованием привести войска. Гонцы отправлялись, как пишет Анна Комнина, «к родственникам, свойственникам и прочим высокородным особам военного сословия». Во времена Алексея это означало одно и то же. Через своих посланцев император передал приказ, в котором говорил:

— Я выступил из Константинополя, ибо узнал о стремительном прорыве печенегов к Хировакхам. Вам надлежит явиться ко мне в течение недели.

Эти события происходили во второй половине февраля 1091 года. Император действовал старым проверенным способом: занял Хировакхи до подхода печенегов. Отметим, что крепости возле столицы содержались в образцовом порядке. Это еще одно свидетельство в пользу организаторских талантов Алексея. Он знал толк в военном деле и умел правильно распорядиться ресурсами. Это был не какой-нибудь бабник Мономах, законник Константин Дука или вор Михаил VII. Скорее Алексей напоминал Романа IV Диогена. Конечно, он был гораздо хитрее Романа IV, а потому оказался более живуч как политик.

Всех преданных слуг Алексей расставил у крепостных бойниц Хировакхов, приказав сторожить стены. Слуги получили особый приказ: следить, чтобы никто из жителей города не стал пересылаться с печенегами с целью сдачи. Откуда такая боязнь местного населения? Вероятно, город населяли какие-нибудь потомки богомилов или павликиан. Алексей опасался сектантов.

Печенеги прибыли на рассвете. В их войске имелось, может быть, около 8 тысяч бойцов. Конечно, в это число входили болгары и богомилы. Они расположились на гребне холма, примыкающего к городской стене. Больше половины орды сразу отправилось добывать провиант и грабить окрестности.

Алексей мог противопоставить им до тысячи человек — если предположить, что Хировакхи тоже ктото должен был охранять до прихода царского отряда в 500 воинов. Силы были неравны. Алексей вновь очутился в ловушке.

Император поднялся на стену и стал осматривать местность. Ни о каких внезапных атаках речи не было. Подходы слишком хорошо охранялись врагом. Алексей ждал подкреплений. Хотя… к своему удивлению царь заметил, что печенеги ведут себя крайне беспечно. Они полагали, что маленький ромейский отряд в Хировакхах совершенно безвреден. Степняки даже не выставили дозоры и собрались плотно закусить, несмотря на ранний утренний час. Кто-то беззаботно отдыхал, раскинув палатку.

Искушение напасть на врага было слишком велико. Император решился на авантюру. Собрав своих немногочисленных солдат, обратился к ним с краткой речью.

Воины! Нечего бояться печенегов! С надеждой на Бога в сердце вступим в бой. Если наша воля будет едина, мы разобьем противника.

Среди солдат пошел ропот. Никто не хотел идти на верную смерть. Алексей стал давить на психику.

Печенегов не так много. Большая часть ушла за провиантом и находится далеко. Но когда они вернутся, над нами нависнет действительно грозная опасность. Вот тогда нам не отбиться. Варвары овладеют городом и обрекут нас на смерть. А может, поступят иначе. Обойдут нас и двинутся к беззащитной столице. Лучше рискнуть, чем трусливо умереть.

Я выхожу из города. Кто хочет, пусть следует за мной. А кто не может или не хочет, тот пускай не высовывается за ворота.

Алексей слегка запинался, повторялся, плохо подбирал слова. Но от него шла такая энергия и решимость, что солдаты поверили в победу. Император повел свой маленький отряд побеждать или умирать.

Комнин и здесь сочетал храбрость древнего эллина с хитростью византийца. Он не бросил воинов в лобовую атаку, прекрасно понимая, что в этом случае за ним никто не пойдет.

Двигались в обход. Возле города плескалось небольшое озерцо. Рядом имелись боковые ворота в стене. Через них-то и отправился Алексей. Ратники присмирели. Они видели, что император по-прежнему хитер и изобретателен. Все эти хитрости уже не раз помогали побеждать. В армии ходили о них легенды. Что царь задумал теперь?

Алексей скрытно вывел воинов на холм в тылу вражеского лагеря, вскочил на коня, выставил вперед копье и бросился на врага сверху вниз. Солдаты последовали за своим вождем. В этой смелой атаке с вершины холма и заключалась вся военная хитрость. Алексей и его люди кричали, производили большой шум. Возможно, они хотели, чтобы печенеги приняли их за подкрепление, которое идет выручать осажденный город.

Император убивал, топтал конем, брал в плен. Воины не отставали. Кажется, печенеги даже не успели выстроиться. Лагерь был взят, а враг — полностью разбит.

Алексей с ходу придумал новую хитрость. Он приказал своим соратникам переодеться в печенежское платье и сесть на печенежских коней, а собственное оружие ромеев и пленных доставить в Хировакхи. Царь хотел перебить поодиночке отряды степняков, которые разбрелись по окрестностям для грабежа и фуражировки.

Возвращаясь в лагерь, печенеги должны были переправиться через соседнюю речку Мелассу. Алексей двинулся к броду со своим полком ряженых. Вышло так, как и задумал базилевс. Он встретил большой отряд печенегов и перебил его на переправе. Варвары приняли воинов Комнина за своих и стали жертвой обмана. Затем царь одержал еще пару мелких побед. Местность очистили от врага.

Субботним вечером 17 февраля 1091 года Алексей вернулся в Хировакхи с добычей. А в понедельник 19 февраля покинул городок и уехал в столицу. Печенеги больше не показывались. Слухи о двух победах скоро дошли до них. Отряды грабителей вернулись к главному печенежскому войску. Степняки утешали себя тем, что обе победы — это потешные сражения, мелкие стычки, которые вряд ли повлияют на исход войны. Просто нужно быть осторожнее и не дробить силы. Пускай император бахвалится своими успехами. Скоро печенеги соберут отряды в кулак, дадут генеральное сражение — и тогда… Тогда императора не спасут хитрости.

Но для самих византийцев маленькие победы имели большое моральное значение. Империя жила и сражалась. Ромеи уповали на Бога и на царя. Постепенно у православного народа росла вера в конечное торжество правого дела, в поражение мусульман. Все должно было решиться в этом страшном году.

Тем временем к Алексею подтягивались войска. Первым собрал отряд Георгий Палеолог. Он поехал разыскивать государя. Зная подвижность печенегов, выслал вперед разведку. Очень скоро дозорные сообщили, что видят врага. Но другой вестник сказал, что видел идущих следом за печенегами ромеев в полном вооружении. Палеолог призадумался, что бы это значило. Воины запаниковали. Однако Георгий вовремя сообразил, в чем дело.

Это императору вздумалось подшутить. Он разгромил большой отряд печенегов, а теперь морочит нам голову. Встречные воины — наши. Они просто переоделись в одежды врага.

Георгий оказался прав. Войска встретились, перемешались и с ликованием поехали в Константинополь.

Столица встречала Алексея цветами. Народ восхищался, льстецы — лебезили. Один только Никифор Мелиссин ворчливо заметил:

— Эта победа для нас — радость без выгоды, а для печенегов — печаль без урона.

Мелиссина обвинили в завистничестве, но он был совершенно прав. Победа Алексея имела только моральное значение. Следовало готовить армию к более серьезным делам.

Печенеги рассеялись по всей Фракии, чиня грабеж и разорение. «То здесь, то там, — пишет Анна Комнина, — они захватывали городки на Западе, не щадили селений». Фронт был прорван, византийские отряды повсюду отступали. Весной 1091 года враги достигли предместий Константинополя. Наши источники пишут об этом вскользь. Алексей больше не совершал подвигов. Результаты незначительных побед его дружины тотчас забылись. Снова пришли грозные вести с востока. Чакан возобновил морские набеги. Его десанты высадились на Херсонесе Фракийском. Турецкие и печенежские отряды впервые объединились.

7. Перед последним боем

На службе у Алексея по-прежнему находились отряды вольных туркмен. Чакан стал переманивать их к себе. Те охотно перебегали к удачливому эмиру. Вскоре император Алексей остался без подвижных войск, а Чакан принялся захватывать южные фракийские города и острова. Его оперативная база находилась в городе Энос, вблизи Константинополя. Казалось, дни Византии сочтены.

Но в этот переломный момент у печенегов случилась неприятность. Своими грабежами эти мусульмане оттолкнули православное население Балкан. К тому же переселение кенгересов на юг совсем не понравилось ни славянам, ни даже богомилам. Одно дело воевать бок о бок против царя, но совсем другое — отдать печенегам часть земли для поселения и получить в их лице господ вместо союзников. Болгары и влахи отшатнулись от кочевников-мусульман и стали искать покровительства православного императора.^{39}

Алексей чутко уловил настроения балканских жителей, пострадавших от печенегов. Он послал кесаря Никифора Мелиссина формировать новую армию из всех обиженных кенгересами. Это трудное поручение давало кесарю Никифору шанс реабилитироваться в глазах императора за опрометчивую фразу насчет «никчемных побед». Ни одного воина Никифор от Алексея не получил. Император отговорился, что все стратиоты сторожат крепости во Фракии. А сами крепости похожи на острова в бурном море. Кесаря обязали создать войско с нуля.

Можно обвинить Алексея в мелочности по отношению к Мелиссину. А можно взглянуть на дело с другой стороны. Ты говоришь, что мои победы над печенегами не имеют значения, словно обращался император к Никифору. Собери армию и попробуй что-нибудь сделать сам! С этой точки зрения поступок Комнина выглядит по-мужски.

Мелиссин ушел далеко на запад империи — в Македонию и Северную Грецию. Не дожидаясь его, Комнин начал действовать.

Царь вызвал к себе 500 фламандцев из Никомедии и в апреле 1091 года прибыл в Энос на кораблях. Пиратов оттуда выбили. Замысел царя постепенно стал вырисовываться. Алексей думал соединиться с Мелиссином и выйти печенегам в тыл. Тем самым он спасал столицу от сражений и блокады.

Казалось, это глупость — выходить с небольшим и плохо обученным войском против врагов. Но имелась у Алексея еще одна мысль. Главный удар по печенегам должны были нанести совсем другие воины. Следовало только продержаться до их прихода.

…Вблизи Эноса протекала река Марица. На ее левом берегу Алексей поставил лагерь в удобном месте. С одной стороны, его прикрывал городок Хирины, а с другой — болото. Это хорошо защищенное пространство Алексей дополнительно укрепил, приказав вырыть окоп. Часть пехоты царь разместил в Эносе, куда уехал и сам.

Вскоре печенеги узнали о маневре ромеев. Они перебросили к лагерю у Хирин крупные силы. Об этом доложили царю. Алексей немедленно прибыл в лагерь. Сколько было печенегов? Анна Комнина пишет, что очень много: «отчаяние и страх охватили императора, когда он увидел, что его войско не составляет и малой доли» вражеской армии «и что не в человеческих силах помочь ему». Возможно, печенегов было 4050 тысяч. Эта численность вполне вероятна, если включить в нее союзные силы, которые пришли на помощь кочевникам: влахов, славян и богомилов.^{40}

Это и погубило печенегов, так как затрудняло командование.

Никто не мог предположить, чем завершится противостояние. Вдруг Алексею доложили, что к его лагерю подходит 40-тысячная орда другого кочевого народа — половцев. Откуда она взялась на Балканах?^{41}

Дипломаты Алексея постоянно звали половцев на Балканы, суля добычу. Наконец отряды пришли. Кипчаки появились как тень — внезапно и быстро. Но у императора совершенно не было уверенности, на чью сторону они встанут. Половецкие ханы, прибыв во Фракию, отнюдь не спешили вступать в переговоры с ромеями. Алексей даже подумал, что кипчаки переменили фронт и решили объединиться с печенегами, чтобы добить Византию. В этом случае императора ждала бы катастрофа. Оставалось бы только спасаться на островах — Кипре или Крите. Но и на Крите царь не чувствовал бы себя в безопасности — Эгейское море бороздили корабли эмира Чакана. Да и острова эти фактически отпали от Ромейской империи в последние годы.

Следовало любой ценой привлечь половцев на свою сторону. Предводителей куманов мы хорошо знаем из русской истории. Это были Тугоркан и Боняк. Их половецкие имена неизвестны. До нас они дошли в русской транскрипции. Анна Комнина зовет первого из них Тогортак, а второго — Маньяк.

Оба степных удальца прославились в набегах против Киевского княжества. Правда, пройдет несколько десятилетий, и половцы из врагов превратятся в союзников русичей, но первые годы этнического контакта омрачили кровавые столкновения. Русские летописи говорят, что половцев было не очень много в сражениях с русскими: от нескольких сотен до нескольких тысяч. Это заставляет усомниться в цифрах, приводимых в книге Анны Комнины. Возможно, что 40-тысячная армия «варваров» существовала исключительно в воображении ученой принцессы. С другой стороны, половцы могли повести в дальний поход гораздо большее войско, чем использовали в домашних разборках с русскими князьями. Так или иначе, Алексей в своем распаленном воображении видел десятки тысяч степных всадников, пришедших на Ромейскую землю.

8. Трудная весна

Базилевс очень опасался «податливости нрава» половцев, как деликатно пишет Анна Комнина. Император послал гонцов, чтобы привести к себе Тугоркана и Боняка. А пока те ехали, приказал накрыть роскошный стол. Царь дружелюбно принял вождей куманов, напоил и накормил их, выдал подарки и воздействовал всеми своими чарами. Очевидно, природа щедро наделила Алексея магнетизмом. Сомнения и подозрения со стороны половцев исчезли. Степняки пообещали Комнину напасть на печенегов.

Император потребовал заложников. Он боялся предательства. Тугоркан и Боняк немало удивились этому требованию, но исполнили его беспрекословно. Половецкие ханы пообещали также отдать византийцам половину добычи, которую возьмут в случае победы над печенегами. Лишь после этого начались совместные действия ромеев и половцев против общего врага. Кипчаки выслали против кенгересов мелкие отряды конных стрелков. Закипели схватки.

Ситуация на фронте сразу поменялась не в пользу печенегов. Они попали в полуокружение. Еще хуже им стало через пару недель, когда к Алексею пришли полки болгар и влахов, набранные кесарем Мелиссином. Пришли они совсем неожиданно. Не обошлось без курьеза.

Войсковая разведка Алексея приняла их за печенегов. Император впал в отчаяние. В его голове мелькнули мрачные мысли. Неужто все пропало?

В дружине Алексея числился знатный болгарин Радомир, родич последнего болгарского кагана Владислава. Император послал его на разведку.

Выбор посланца оказался крайне удачным. Радомир поехал и тотчас опознал своих соплеменников. Он поговорил с ними, вернулся к царю и сообщил:

— Император! Бояться нечего. Это прибыли воины кесаря Никифора Мелиссина — болгары и влахи.

У Алексея отлегло от сердца.

Теперь можно было вести полноценные военные действия. Алексей имел целью соединиться с кипчаками и совместно атаковать печенегов. Он совершил несколько маневров, приближаясь к кипчакам. Те, как и печенеги, расположились на правом берегу Марицы. Алексей должен был переправить свои войска к союзникам. Но печенеги атаковали ромеев у самой реки. Сражение закончилось вничью, обе стороны понесли большие потери и вернулись в свои станы, где встретили ночь. Однако отбросить ромеев кенгересам не удалось. Алексей и его воины держали позицию. На рассвете византийцы форсировали реку в другом месте и подошли к Лебурне — холму, который высился посреди равнины. Богам было угодно, чтобы именно здесь состоялось одно из главных сражений в византийской истории. Рядом с холмом уже стояла половецкая орда. Ромеи и кипчаки соединились. Это был крупный оперативный успех. Из-за этого маневра печенеги из нападавших превратились в оборонявшихся. Но развязка еще не наступила.

Ромеи готовились к битве. Алексей вместе со своими гвардейцами взобрался на вершину холма, а остальное войско оставил у подножия. Солдаты построили лагерь, вырыли ров и сидели вокруг холма, как в крепости.

В тот же день Алексея ждал маленький сюрприз. Его разъезды захватили предателя Неанца с несколькими печенегами. Неанц утверждал, что хотел вернуться к императору, потому и отдался в руки ромеев. Но милосердие Комнина было исчерпано. Он приказал заключить Неанца в оковы и учинить следствие. Поскольку имя предателя больше не встречается, его либо казнили, либо сослали, либо сгноили в тюрьме, чего можно пожелать любому предателю.

Печенеги сознавали всю трудность своего положения. Они завязали переговоры с половцами о союзе против ромеев. Если бы удалось переманить кипчаков на свою сторону, расстановка сил решительно бы изменилась. Византия могла погибнуть.

Одновременно печенеги вели переговоры с самим Алексеем и предлагали мир. По его условиям, византийцы должны были отказаться от земель к северу от Балканского хребта, а печенеги отказывались от набегов. Другими словами, на Балканах возродился бы старый Болгарский каганат. Комнин пойти на это не мог. Печенегам давались уклончивые ответы. Алексей многозначительно намекал, что ждет прихода наемников и помощи из Рима. Император действительно отправил посольство к папе Урбану, которого просил о помощи (это еще один важный момент в византийской истории; есть версия, что папа использовал просьбу как повод начать Крестовый поход). В общем, Алексей отчаянно блефовал и бросил на карту все, только бы разбить печенегов.

Нервы у всех участников событий были на пределе. Вечером половецкие ханы Тугоркан и Боняк прислали к императору гонцов, которые сообщили со своеобразной степной поэтикой:

— До каких пор мы будем оттягивать бой? Знай, что мы не намерены больше ждать и с восходом солнца отведаем мяса волка или ягненка.

Алексей пообещал новым друзьям начать решительное сражение с противником. Наступление назначили на следующий день.

Император вызвал офицеров и начал отдавать распоряжения. Его одолевали страхи и сомнения. Он не боялся битвы. Таких схваток довелось пережить уже много — и удачных, и неудачных. Алексея томила неизвестность. Он до конца не доверял куманам. Как и печенеги, те оставались степняками. А что, если обманут?

Но вдруг тем же вечером на сторону ромеев перешел 5-тысячный полк из печенежской армии. Это были крупные силы. Армия базилевса выросла, он почувствовал себя увереннее.

Этот полк академик Васильевский как раз и объявил русским.^{42} Мы уже говорили об этом выше.

Гораздо интереснее другое. Переход 5-тысячного отряда на сторону Алексея византийцы восприняли как триумф. Казалось бы, почему? Ведь отряд невелик. Наверное, стоит еще раз вернуться к вопросу о численности сражавшихся армий.

Мы предположили, что у половцев и печенегов было примерно по 40 тысяч солдат. Но все ли они вышли на поле битвы при Лебурне? Сомнительно. Часть наверняка отправилась на фуражировку, другая часть была оставлена в гарнизонах (если речь идет о печенегах). Половцы тоже рассредоточили свои отряды. Так поступали все полководцы во всех завоевательных походах. Иначе невозможно было решить проблему снабжения.

Ближе к истине меньшие цифры — скорее всего, у печенегов и половцев на поле боя имелось по 30 тысяч бойцов. А у византийцев при Лебурне было 1215 тысяч солдат. Тогда понятна радость Алексея, после того как к нему перебежал 5-тысячный отряд неприятеля. У печенегов осталось 25 тысяч воинов, а небольшое войско ромеев выросло на 5 тысяч бойцов. Численность армий печенегов и византийцев примерно сравнялась.

Алексей больше не откладывал битву. На закате он приступил к молитвам, устроил факельное шествие и пел церковные гимны. Комнин вообще отличался набожностью, а сейчас, перед лицом смерти, и вовсе впал в мистицизм. Было ясно, что в случае поражения спастись уже не удастся. От исхода битвы зависело все: судьба Родины и собственная жизнь.

Император приказал всем воинам молиться. Странную картину представлял византийский лагерь. Каждый ратник укрепил на своем копье светильник или свечу. Люди готовились к смерти и предавали свои души в руки Господа. Это было величественное и трагическое зрелище.

9. Битва при Лебурне

«С первой улыбкой утра», пишет Анна Комнина, Алексей в полном вооружении предстал перед войском и подал сигнал к бою. Его армия была плохо вооружена и обучена. Железных доспехов на всех не хватило. Император и тут схитрил. Часть войск он обрядил в одежды серого шелка, похожие на железо.

У подножия холма Лебурны он выстроил войска. Сам император взял себе центр и встал впереди строя. Правое крыло получил несгибаемый Георгий Палеолог. Левое — Константин Далассин, Оба, по примеру царя, тоже выступили вперед. Все это были отчаянные рубаки, которые не боялись смерти. А сегодня смерть была близка как никогда. Лишь заступничество Божье могло спасти ромейскую армию.

Видя, что византийцы строятся, половцы во главе с Тугорканом и Боняком тоже вышли на поле брани, чтобы сразиться с врагами империи. Слева от них находились еще два отряда имперцев. Один, в который входила наемная легкая конница степняков, вел Уза. Другой — в коем служили остатки норманнов — возглавлял Константин Умбертопул (или Константэн д’Отвилль, как мы его звали раньше).

Конные отряды выдвинулись вперед и прикрыли византийскую пехоту, которая была самым слабым звеном в этой цепи. Император приказал подать трубой еще один сигнал — в атаку. Это произошло утром 29 апреля 1091 года.

Печенеги опять устроили гуляй-город, а перед ним выставили подвижные отряды конных стрелков. Ромеи и кипчаки напали на них. Византийцы «в один голос воззвали к милости Всевышнего, — пишет Анна, — и, опустив поводья, бросились в бой». Император несся впереди всех. «Строй принял вид серпа», — говорит наша писательница. Это значит, что византийцы, находившиеся на левом крыле большого построения, атаковали первыми. За ними пошли в бой отряды Узы и Умбертопула, а далее — половцы, которые образовали правое крыло союзной армии. Замысел Алексея был прост: как можно скорее преодолеть расстояние, которое отделяло его от печенежских конных стрелков, и принудить их к рукопашной схватке. В ней печенеги были обречены благодаря численному перевесу союзников.

И вот — бешеная скачка. Выстрелы печенежских лучников. Звон тетив и свист стрел. Византийцы падают, и их затаптывают свои же. Шанс уцелеть после падения во время бешеной скачки ничтожен. Правда, таких неудачников немного. Понеся небольшие потери, ромеи достигли боевых порядков печенегов. Кавалерийские отряды сшиблись. Печенеги пытались уйти от погони, но только смешали строй. Возникла давка, неразбериха. Тут подоспели куманы. Громадная армия половцев напала на врага. Закипели яростные схватки. Византийская тяжелая кавалерия в нескольких местах прорвала строй кенгересов и вышла к повозкам гуляй-города. На острие атаки были отрады Умбертопула, самого императора Алексея и фламандцы. Некоторые подразделения печенегов стали сдаваться. Правда, они сдавались не ромеям, от которых не ждали пощады, но половцам. Алексей приказал усилить натиск. Страшные удары мечей и сабель сыпались по сторонам. Лязг, звон и крики стояли вокруг. Весенняя земля дрожала под копытами коней.

Чтобы увлечь за собой половцев и оказать им честь, Алексей передал этим союзникам свое знамя. Кроме того, он схитрил. Византийское знамя должно было показать печенегам, что половцы и ромеи — заодно. Следовательно, сдаваться кипчакам — бесполезное дело.

Битва шла уже посреди повозок. Но здесь византийское наступление захлебнулось. Воины устали. На это и рассчитывали печенеги. Похоже, их изначальный замысел состоял в том, чтобы измотать врага во время схватки за гуляй-город. Только так они могли справиться с превосходящими силами ромеев и половцев.

Солнце достигло зенита. Наступила жара. Алексей предусмотрел и это. Еще раньше он приказал крестьянам заготовить воду и привезти ее на возах. Селяне бросились выполнять приказ. Приходили добровольцы из деревень. Несли еду и воду. Людей охватил душевный подъем. Каждый был рад помочь солдатам-освободителям.

На первый взгляд, это может показаться странным. Имперская власть была тяжела. Многие из этих крестьян, которые рьяно бросились помогать правительственным солдатам, еще лет пять назад приветствовали печенегов как избавителей. Но скоро выяснилось, что власть печенегов и их друзей-сатанистов гораздо хуже имперской.

В империи властвовал, хотя бы теоретически, примат закона. Высокие налоги были платой за безопасность. В случае притеснений простолюдин мог пожаловаться местному стратегу-правителю или даже самому императору. Существовали понятные правила, играя по которым, можно было жить и копить имущество, заводить семью, планировать будущее.

Печенеги разрушили все старые связи. Грабеж, убийства, неразбериха, отсутствие управления были теперь в порядке вещей. Люди получили свободу, то есть оказались предоставлены сами себе. Тогда стало ясно, что вне системы они жить не могут. Бандитизм, всеобщее надувательство и падение нравов достигли таких масштабов, что крестьяне начали тосковать по прежней власти. В общем, они перепутали демократию с личным благополучием. Люди утратили веру в будущее и жили одним днем. Возник парадокс: тот, кто поддался на пропаганду сатанистов и шагнул в царство «свободы», потерял даже то, что имел: родных, близких, скудные накопления — словом, все привычные связи. Упорядоченное имперское общество оказалось более свободным, чем хаотичный мир сатанистов. Поэтому уцелевшие в этой «революции» граждане прониклись симпатией к императору. Им был симпатичен не сам Алексей, а идея порядка, которую он воплощал. Ради этого сражались Комнин и его соратники. Ради этого крестьяне помогали царю в битве при Лебурне.

Отряды выходили из боя по очереди, утоляли жажду и снова кидались в сечу. Постепенно половцы и ромеи одолели врага. К вечеру все было кончено. Печенеги стали массами сдаваться в плен. Те, кто этого не сделал, подверглись истреблению. Гибли атаманы разбойничьих шаек, примкнувшие к степнякам, нашли смерть многие богомилы. Да и сами природные печенеги щедро полили своей кровью землю Фракии, на которой шел бой.

На закате, когда многие кенгересы вместе семьями «стали добычей меча», император приказал трубить сбор. Ромейская армия вернулась в свой стан. Позади лежали трупы. Кровавая жатва была окончена.

Мы описали битву достаточно многословно, однако Анна весьма лаконична. Это заставляет заподозрить писательницу в том, что главная слава выпала в тот день на долю половцев, а византийцы играли вспомогательную роль. Но это не так. Вероятно, перед нами просто литературный прием православного автора. Анна очень подробно описывает мужество Алексея в беде, храбрость и даже героизм во время отступления. Но о победах говорит вскользь. Мы уже видели нечто подобное во время описания триумфа в войне с норманнами. Теперь то же — в битве при Лебурне. А ведь ее значение было трудно переоценить. Анна считала хвастовство неприличным.

Эта победа казалась чудом. В один день перестал существовать целый народ печенегов, который еще вчера грозил Константинополю. Саркастичные греки тотчас сложили афоризм: «Из-за одного дня печенеги не увидели мая». Напомню, что битва состоялась в предпоследний апрельский день.

10. Жестокая расправа

Уже в сумерках куманы и ромеи разошлись в свои станы. Вместе с ними потянулись громадные толпы пленных. С полоном надо было что-то делать. Никто не ожидал столь грандиозного успеха. Алексей терзался сомнениями. Итогом стал подлый и жестокий поступок. Император приказал перебить пленных. Это было так не характерно для Алексея, что на расправе следует остановиться подробнее.

Анна Комнина в своем позднейшем рассказе обеляет отца. При этом писательница опирается, конечно, на официальную версию событий, которую излагал сам же Алексей Комнин.

Версия выглядит так. После наступления сумерек император собирался перекусить и отойти ко сну, ибо очень устал. Сражение — это тяжелая работа. Силы и нервы — на пределе.

Однако к Алексею пришел один из приближенных, Синезий, и стал его упрекать.

— Что происходит? — спрашивал Синезий царя. — У каждого из наших воинов по три десятка пленных печенегов на привязи. А рядом с нами — орда куманов. Что у них на уме — неясно. Но даже если куманы сохранят дружеское отношение к нам — все равно положение наших войск крайне опасно. Когда усталые ромейские воины уснут, пленные добудут мечи и перережут нас всех. Прикажи умертвить пленников.

Скорее всего, речь Синезия — это соображения самого императора. Но по официальной версии Алексей возмутился.

— Печенеги — тоже люди. Любой враг достоин сострадания. Я не знаю, о чем ты только думаешь, болтая это, Синезий!

Государь изобразил гнев и прогнал не в меру ретивого советчика. Затем приказал сложить в одном месте все трофейное оружие печенегов и усилить охрану пленных. После чего спокойно уснул. Дальше приведем бесподобный отрывок из Анны Комнины: «Однако в среднюю стражу ночи воины, повинуясь Божественному гласу или по другой неизвестной мне причине, убили почти всех пленных». Как изящно! Божественный глас! Пройдет тысяча лет, а ученые будут спорить, отдавал или не отдавал Алексей этот позорный приказ. Исследователей, которые посчитают, что отдавал, непременно обвинят в цинизме и непонимании тонкой монаршей натуры, такой благочестивой и православной, что слезы наворачиваются.

Что же в действительности произошло? Видимо, Алексей отдал приказ уничтожить печенегов, но в такой форме, чтобы его не обвинили в убийстве. Кто-то из приближенных взял вину на себя — хотя бы тот же Синезий. На этом все и закончилось. Уничтожение сочли государственной необходимостью — вот и все. Печенегов слишком много, рядом стоят куманы. А если они объединятся и вырежут византийцев? Так и пришло решение той беспокойной ночью после победы. У императора и его окружения сдали нервы. В общем, объяснить побудительные мотивы мы можем. Но оправдать этот грязный поступок — нет. Имел Алексей к нему отношение или почти не имел, но ответственность за своих людей он несет как император. Хотя бы уже поэтому оправдать его невозможно.

Анна для убедительности рисует нам портрет разгневанного царя. Вот Алексей вызывает Синезия, разражается бранью и кричит:

— Это дело твоих рук!

Синезий поклялся, что ничего не знает. Тем не менее Алексей приказал заключить его в оковы. Даже тень подозрения не должна пасть на императора!

— Пусть знает, — сказал Алексей про Синезия, — каким злом являются одни только оковы, чтобы никогда не выносить людям суровые приговоры.

И чем же завершился спектакль? Синезия наказали? В общем, да, у царя было такое намерение, пишет Анна. Но явились придворные и сообща попросили помиловать заслуженного человека. Синезия отпустили. Красивый финал для всей этой истории.

А что половцы? Резня, учиненная византийцами, не осталась для них тайной. Услышав вопли печенегов во мраке ночи, кипчаки погрузили часть добычи в повозки и бежали подобру-поздорову. Душераздирающие крики неслись им вслед.

Наутро Алексей снялся с лагеря. Оставаться на поле боя при Лебурне было невозможно из-за зловония: здесь разлагались тысячи трупов. Императору доложили о бегстве половцев. «Дикари», которых он подозревал в намерении внезапно напасть на византийцев, сами до смерти перепугались своих цивилизованных союзников.

Император сделал вид, что удивлен, и отправил половцам их долю добычи. Ведь кочевники подобрали далеко не все. Алексей же всегда говорил, что честность по отношению к союзникам — его главный принцип. Но дело было не только в честности. Алексей хотел получить у кипчаков заложников. Отступая к Дунаю, степняки могли начать грабежи. Чтобы избежать этого, император потребовал гарантий. То есть вел себя, как подобает руководителю страны, который несет ответственность за жизнь и имущество своих сограждан. Тем более что это было главной миссией византийских царей. Базилевс считался защитником ромейских граждан и блюстителем «правды». Собственно, истерика с резней печенегов произошла отчасти из-за этой заботы. Но Алексей зашел слишком далеко. Поэтому и свалил вину на Синезия.

Куманы ушли за Дунай. Они еще будут по разным поводам воевать с Византией, совершать грабительские набеги. Но дело ограничится мелкими пограничными конфликтами. Нашествия кочевников, подобного печенежскому, Византия больше никогда не узнает. Ее погубят другие силы. Первый удар нанесут христиане-католики в 1204 году. Адобьют единоверцы печенегов — османы — в 1453 м. Но до этого почти 400 лет. Что касается печенегов, то какая-то часть их все-таки уцелела. Потомков степняков византийцы поселят в Добрудже. Там остатки грозного народа будут влачить жалкое существование и поставлять воинов в византийскую легкую кавалерию.

…В мае 1091 года Алексей возвратился в столицу. Царь-город встретил его ликованием. Родина спасена. Многие чувствовали, что нижняя точка упадка Византии пройдена. Как больной проходит кризис и становится на ноги, так и Ромейская империя, разгромив печенегов, стала вновь набирать силу. Это — переломная точка правления Алексея Комнина. Переход от упадка к восстановлению.

Но это не значит, что наступила передышка. На очереди новая война — с турками. Их отряды подступали к Проливам, а флот эмира Чакана безнаказанно бороздил воды Эгейского моря, высаживал десанты на острова и захватывал их один за другим. На смену одним заботам пришли другие. Если уподобить Византию поверженному воину, то он встал на одно колено, отражая град ударов справа и слева. Должно было пройти время, чтобы воин распрямился во весь рост. Алексей делал все, что мог. Он мечтал увидеть Ромейскую империю великой и сильной, как в прежние годы. И готов был сражаться со всеми, кто мешал этому. Новым старым врагом оказались сельджуки.

1. Реформа управления

Итак, Алексей в двух войнах одержал победы — над норманнами и печенегами. Удалось отстоять Балканы. Перед царем стояла следующая задача: вернуть Византии Малую Азию. Большую часть полуострова захватили сельджуки и вольные туркмены. Борьба предстояла тяжелая. И вот почему.

Византию губило невыгодное стратегическое положение между Европой и Азией. Если в древности, когда мир был менее заселен, империя имела огромные преимущества из-за морских коммуникаций, то в Средние века разбросанность территорий обернулась бедой. Людей вокруг стало много. Большинство из них зарилось на богатую Византию. А та оказалась весьма уязвимой.

Сотни километров беззащитного морского побережья; владения, раскинувшиеся в Европе и Азии, — ромеям все это было трудно оборонять. Императоры постоянно находились перед нелегким выбором: где нанести главный удар? От кого отбиться в первую очередь? Такое положение было уникальным. Например, немцы перед подобным выбором не стояли. Их Западная Римская империя была с одной стороны прикрыта родственными государствами европейского мира: Францией, Англией, а на востоке лежали редконаселенные земли славян-язычников. После ряда упорных войн германцы уничтожили часть славян, а опустевшие города переименовали на свой лад. Зверин стал Шверином, Бранный Бор — Бранденбургом, Гданьск — Данцигом и т. д. Лишь Русь и Литва остановили натиск немцев на Восток. То есть ситуация на Западе принципиально отличалась от расстановки сил на Востоке. Западный Рим не защищался, а нападал.

…Византийцы всегда вели тяжелые войны на нескольких направлениях. Вот и теперь. Едва Алексей покончил с печенегами, как зашевелились единоверные сербы. Правители двух сербских государств — Рашки и Дукли — подумывали о том, чтобы расширить свои владения за счет земель ромейских славян. Если бы император сразу перебросил главные силы для войны с турками, он попросту подарил бы Балканы сербам. Делать это Алексей не хотел. Выбор между Балканским и Малоазийским фронтами станет кошмаром базилевсов до самого падения империи.

Византийские цари будут перебрасывать силы то в Европу, то в Азию, а в итоге — потеряют все, что имели.

Алексей решил задачу не без изящества. Император приказал укрепить западную границу, чтобы сдержать сербов. Работа продолжалась несколько недель. Ромейские крестьяне рыли окопы, возводили дозорные деревянные башни, устраивали засеки на дорогах, а на ключевых направлениях строили каменные крепости, в которых разместились войска. Это позволило оттянуть сербское вторжение на какое-то время. Воспользовавшись передышкой, Комнин перебросил войска в Малую Азию.

Помимо внешних проблем, оставались и внутренние. В самом Константинополе опять случился заговор. Это была неизбежность византийской политической системы. Как только миновала опасность, внутри правящей группировки «серьезные люди» стали выяснять отношения.

Причиной заговора были административные реформы правительства. Когда Византию атаковали печенеги с севера и Чакан с востока, от империи мало что осталось. Старые военные округа почти все сделались добычей врага. Нужно было срочно менять систему управления. Алексей начал импровизировать. Он отдал большие земельные владения своим «родственникам и свойственникам». Например, кесарь Мелиссин получил Фессалоники. Адриан Комнин — владения на Пелопоннесе. И так далее. В свою очередь, они раздавали земли в аренду «дворянам» и прочим землевладельцам. Такие участки назывались «прония» — пожалование. Иначе говоря, родственники и свойственники выступали в роли рачительных хозяев. Они должны были присматривать за землей, которая находится «в службе», обеспечивать приток населения и уплату налогов. Вмешательство государства сводилось к минимуму. В каждой области «родственник и свойственник» должен был сам выстроить систему управления и отчитаться за результат. Это еще не феодализм в чистом виде. Земля оставалась собственностью государства, а «свойственники» не могли передавать свои владения по наследству. Это временная мера по управлению страной. По мере укрепления страны и возвратного расширения территории, Алексей вернется к старой системе контроля — с фемами, губернаторами и чиновничьим аппаратом.

Нововведения вызвали бурю недовольства. Бюрократы осуждали царя за то, что он раздавал родне государственные владения. Особенно резко на эту политику будет нападать неоднократно упоминавшийся византийский хронист Зонара. Если верить ему, получается, что Алексей превратил империю в личное владение и полностью разбазарил. Но это совершенно не так. Бюрократы просто злились за то, что их оттеснили от кормушки.

Гораздо хуже, что против Алексея ополчились многие военные из числа тех, кому не досталось земельных владений. Почему их обошли? Это несправедливо. Так и возник очередной заговор.

2. Покушение на престол

Анна повествует о крамоле очень подробно. Гораздо подробнее, чем описывает битву при Лебурне. Сразу видно, что истории с заговорами принцессе роднее и ближе, чем тактика и стратегия фаланг на полях сражений.

Во главе крамолы, которую затеяли офицеры, стоял какой-то армянин Ариев. Ему удалось привлечь на свою сторону Константина Умбертопула. Вероятно, оба военачальника сочли себя несправедливо обойденными при дележе имперских земель. Алексей вовремя раскрыл измену, арестовал обоих главарей. Хотя вина была доказана, император простил офицеров. Он не хотел восстанавливать против себя военное сословие. Ариев как вдохновитель заговора понес более суровое наказание: его изгнали из армии. А Умбертопула вскоре простили. С тех пор он служил императору верой и правдой.

Но это прелюдия. Следом возникла еще одна опасность. Племянник императора — Иоанн Комнин — решил добыть себе трон Византии. Такова была официальная версия событий.

Молодого человека назначили наместником Диррахия вместо его тезки Иоанна Дуки, который получил назначение на флот и сражался с Чаканом.

Время было смутное. Обороной окраин империи толком никто не занимался. Они отпадали. В Трапезунде дука Феодор Гавра фактически отложился и правил как самостоятельный князь. Правители Кипра и Крита из губернаторов превратились в самостийных царьков. Армянские военные в Марате, Эдессе и других городах давно подчинялись сами себе, да еще сельджукам.

Иоанн Комнин тоже правил окраиной — Диррахий стоял теперь на границе византийских владений. Император полагался на Комнина как на ближайшего родственника. Ведь Иоанн приходился сыном севастократору Исааку. Однако племянник подвел. Он вроде бы решил захватить трон Византии. Но действовал очень глупо: открылся архиепископу Феофилакту Охридскому. Тот оказался сторонником царя и донес на Иоанна Никифору Мелиссину и Адриану Комнину. Адриан понесся во дворец с докладом. Вот и все сведения об этом таинственном событии.

Строго говоря, неясно, был ли заговор на самом деле. Возможно, все ограничивалось речами молодого Иоанна с критикой Алексея. А критиковать царя было за что. Сплошные поражения, развал страны, нехватка финансов. «Вот я бы на его месте», — рассуждал Иоанн… Об этих речах и донесли Алексею I.

Возможно, Адриан и Никифор хотели воспользоваться случаем, чтобы ослабить позиции севастократора Исаака Комнина. Исаак считался вторым лицом в государстве. Вследствие этого сановник возгордился, стал вспыльчив и понемногу утратил адекватность. Ему завидовали — он не обращал внимания. Против него интриговали — он оставался неуязвим. Тогда вельможи нанесли удар по его сыну, правившему в Диррахии. Главные доносчики, Никифор Мелиссин и Адриан Комнин, сообщили императору о готовящемся заговоре и представили какие-то доказательства.

Это известие огорчило Алексея. Он любил племянника и был привязан к нему. В то же время считал юношу способным поддаться влиянию местных сепаратистов и выступить против центральной власти. Что делать? Если сразу арестовать Иоанна Комнина, можно вызвать гнев его отца — севастократора Исаака. Это было опасно. Семья Комнинов распадется. Если же попустительствовать мятежникам, может произойти открытое восстание. Дядя вынужден будет сражаться с племянником.

Алексей отличался быстрым соображением. Об этом постоянно пишет его дочь. Не думаю, что она преувеличивает. Комнин принадлежал к особой породе людей, которые схватывают все на лету и умеют мгновенно принять нужное решение. Это — элита среди управленцев. Такие персонажи есть в каждой стране. Их потеря — тяжелый удар для любой системы.

Поэтому решение к императору пришло незамедлительно. Деликатную операцию по предотвращению мятежа он поручил одному из служилых людей — Аргиру Караце, кипчаку по происхождению. Алексей охотно возвышал таких выдвиженцев. Благородные, честные служаки, они подходили для опасных поручений.

Алексей вызвал Аргира и вручил ему два письма. В первом, адресованном юному Иоанну Комнину, содержалось требование срочно прибыть в Константинополь. Император писал, что встревожен агрессивным поведением Вукана — князя сербской области Рашка. Разведка докладывает, что Вукан хочет напасть на Диррахий. Базилевс желал посоветоваться насчет войны с Вуканом и принять меры.

Слухи о враждебности сербов действительно имели под собой почву. Скоро Вукан вторгнется в Византию. Так что повод для встречи с Иоанном Комнином выглядел очень правдоподобно.

Второе письмо предназначалось влиятельным гражданам Диррахия. В нем тоже говорилось об опасном движении Вукана. Алексей пояснил, что специально вызвал Иоанна Комнина в столицу, так как планирует поручить ему военные действия против сербов. А дукой Диррахия назначает покамест Аргира Карацу. Царь призвал отнестись с пониманием к новому назначенцу.

Все эти распоряжения Алексей отдавал, находясь во фракийском городе Филиппополе. Он пребывал в окружении верных войск и готов был принять любое решение, вплоть до того чтобы пойти на Диррахий и разгромить заговорщиков.

Но шпионы хорошо работали не только у императора. Его брат — севастократор Исаак — тоже был весьма осведомленным человеком. Узнав, что тучи сгущаются над его сыном, севастократор покинул Константинополь и примчался к императору Алексею. Он мог входить в царские покои без предупреждения. Зайдя в шатер Алексея, Исаак застал царя спящим. Рукой подал знак вошедшим слугам соблюдать тишину. Заметил подле императора свободное ложе и растянулся на нем.

Алексей через некоторое время проснулся и с удивлением уставился на соседнюю постель. Там мирно похрапывал второй человек в империи — севастократор Исаак. Царь дождался, пока тот проснется. Братья подошли друг к другу и обнялись.

— Какова причина твоего прихода? — спросил Алексей после первых приветствий.

— Я пришел ради тебя, — ответил севастократор.

Алексей сразу все понял, но как человек большого самообладания и не меньшей хитрости не подал вида.

— Напрасно ты тратил силы и утомлял себя, — сухо заметил император.

Исаак, в свою очередь, сообразил, что просить за сына бесполезно. Разговор, что называется, шел на сплошном подтексте. Севастократор вскоре удалился и разбил свой шатер рядом с царским. Исаак и сам очень боялся гражданской войны. Он обладал огромной властью, но все это могло рухнуть в один миг, если бы Алексей обрушил на него свой гнев. После побед над норманнами и печенегами авторитет и популярность Алексея были высоки как никогда прежде. В нем видели спасителя империи. Да так оно и было. Если бы Иоанн Комнин начал открытый мятеж, юношу сочли бы смутьяном. И тогда — смерть ему. Верней, ослепление. Севастократор этого, понятно, не хотел. Он стоял перед пропастью. То есть перед окончанием карьеры, что для чиновника равнозначно вселенской катастрофе.

Вдруг Исааку доложили о приезде сына в город. Иоанн прискакал в Филиппополь и теперь направлялся к царской резиденции.

Исаак обрадовался. Своим прибытием сын как бы снял с себя обвинения в мятеже. Теперь севастократор хотел одного — наказать доносчиков, которые «оклеветали» Иоанна. Он отправился на прием к царю. Алексей I находился в окружении вельмож и советников. Среди прочих там был Адриан — великий доместик Запада.

— Ты, вижу, разгневан. На тебе просто лица нет. Как себя чувствуешь? — участливо осведомился хитрый Алексей у вошедшего брата.

— Плохо. Причем по твоей вине, — буркнул севастократор.

После этого он обвинил приближенных царя в том, что они оклеветали ни в чем не повинного Иоанна Комнина.

— А больше всех виноват этот лжец! — ткнул Исаак пальцем в великого доместика, который приходился ему родным братом.

Адриан Комнин побледнел. Придворные опустили глаза. Не каждый день случаются такие ссоры между высокопоставленными чиновниками.

Император не стал раздувать скандал. Из шатра выгнали посторонних, собрали «родственников и свойственников» и принялись обсуждать дело юного Иоанна.

Сразу открылось, кто состряпал донос: Адриан Комнин и Никифор Мелиссин. Они даже сейчас пытались намеками возбудить подозрение в душе императора. Исаак вспылил. Для него стало очевидно, что, нападая на сына, вельможи хотят свалить его самого. Сверкнув глазами, Исаак заорал на своего братца Адриана:

— Я тебе бороду вырву и отучу нагло врать в глаза императору! Ты что, хочешь лишить его близких родственников?!

В это самое время прибыл Иоанн Комнин. Юношу провели в шатер базилевса. Император сказал ему:

— О тебе говорят всякое. Но я слишком расположен к твоему отцу — моему брату Исааку. Поэтому будь спокоен и живи, как раньше.

«Так было замято это дело, — пишет Анна Комнина, — и остается неизвестным, возникло ли оно вследствие пустой болтовни или Иоанн действительно злоумышлял против императора».

Алексей отправил Исаака в Царь-город, чтобы брат рассказал обо всем происшедшем матери — могущественной правительнице Анне Далассине. А Иоанна отослал в Диррахий, где юноша некоторое время находился под наблюдением Карацы. Конфликт был исчерпан. Но с тех пор карьера самого Исаака Комнина медленно покатилась под гору.

А теперь задумаемся, что же в действительности произошло и кто стоял за всей этой интригой. Не сам ли Алексей? Эта мысль кажется парадоксальной, но вдумаемся. Базилевс одержал несколько громких военных побед. Конечно, он размышлял о единоличной власти. Самоуверенный Исаак мешал ему. Император вполне мог придумать тонкую интригу. То есть оклеветать Иоанна Комнина с помощью своих не слишком разборчивых подручных: великого доместика Адриана и кесаря Мелиссина. Вроде бы они и выступили доносчиками, а сам Алексей оставался в стороне и в ужасе внимал: неужто юный Иоанн затеял мятеж? Затем царь помиловал Иоанна, но неприятный осадок от этого дела остался. Возможно, в виновности Иоанна удалось убедить даже хитрую Анну Далассину, которую вообще трудно было провести. С той поры Исаак стал утрачивать доверие матери, чем и воспользовался царственный брат, понемногу отодвигая севастократора от власти. Впрочем, все это — не более чем предположения. Хотя не подлежит сомнению, что Иоанна оклеветали, а значит, за этим кто-то стоял.

Так или иначе, Алексей укрепил свою власть. Вскоре он отодвинул в тень царевича Константина — юного сына «Без-четверти-вора». Константина лишили царского звания. Через несколько лет юноша умер.

Что касается недовольства военных, то его удалось погасить. Через какое-то время Алексей отобрал значительную часть административных должностей у «родственников и свойственников». Управление империей понемногу возвращалось на круги своя.

3. Укрепление границ

Однако внутренние дела еще не были улажены. От империи отпадали окраины. Это было недопустимо.

Опасения императора вызывал отдаленный район Трапезунда. Там правил дука Феодор Гавра. Этот человек происходил из местных помещиков. Во времена византийских смут сельджуки на короткое время завладели Трапезундом. В ответ Гавра собрал дружину и выбил мусульман из родного города. После чего стал его правителем, получив должность дуки — «герцога». В силу отдаленности города наместник стал почти независим. Феодор сам изыскивал средства для войны и содержания чиновников, вел дипломатические переговоры и сохранил Трапезунд как островок православия в мусульманском мире. Сам Гавра был убежденный христианин и радетель за веру. Великий воин, Феодор мечом поддерживал безопасность границ. Анна Комнина не жалеет похвал для него: «Ни в одном, даже самом малом деле, не терпел он неудач и постоянно брал верх над своими противниками, а завладев Трапезундом и распоряжаясь им как своей собственностью, он и вовсе стал непобедим». Перед нами портрет какого-то феодального хищника. Правда, Феодор помнил о своих связях с империей и никогда их не порывал. Это действительно был выдающийся человек. Такой патриот мог бы стать хорошим императором. Но это место было занято Алексеем I, который методично собирал византийские земли.

Алексей вызвал Гавру в столицу, но очень скоро понял, что Феодор угрожает его власти. Слишком ярок и независим был знатный провинциал. Нашлись бы люди, готовые устроить переворот в его пользу.

Царь отправил Феодора обратно в Трапезунд, утвердив его в должности дуки. Кроме того, имелся надежный способ привязать к себе нужного человека: ввести его в круг «родственников и свойственников». Было решено женить сына Гавры — Григория — на дочери Исаака Комнина. Под этим благовидным предлогом Григория задержали в Константинополе. Юноша превратился в заложника. Причем отдавать свою дочь за него замуж Исаак не спешил. А вскоре и вовсе отказался под мелким предлогом. Дело в том, что сам Феодор Гавра, отец Григория, овдовел и женился на аланской княжне. Выяснилось, что жены Исаака и Феодора — двоюродные сестры. По этой надуманной причине брак между Григорием и дочерью Исаака воспретили, объявив не соответствующим церковному канону. Очевидной для всех была политическая подоплека этого дела. Комнины по какой-то причине передумали родниться с Таврами. В противном случае церковники легко дали бы разрешение на брак. В исключительных случаях они позволяли жениться даже близким родственникам, а тут о родственных связях не было и речи.

Григория удерживали в Константинополе без объяснений причин. Анна Комнина пишет, что его намеревались обручить теперь уже с другой представительницей семейства Комнинов — пятилетней Марией. Это была дочь не Исаака, но самого Алексея. Она родилась в 1086 году. (Заметим в скобках, что сентиментальный царь назвал дочь в честь своей бывшей возлюбленной — императрицы Марии, которой был обязан взлетом карьеры. Хотя, с нашей точки зрения, такой поступок — не романтика, а цинизм.) Однако и эту девочку не спешили выдавать за Григория. С ним вели тонкую игру.

Наконец представителям семейства Гавр это надоело. Феодор прибыл в Константинополь, чтобы тайно выкрасть сына. Якобы он не ведал о тайных планах императора поженить Григория и Марию. Возможно, впрочем, что и от этих планов уже отказались. Хронист Зонара сообщает, что Марию обручили с молодым вельможей Никифором Катакалоном. Гавру сознательно провоцировали на восстание. И неспроста. Этот независимый политик годился для смутной эпохи, а в упорядоченное общество, которое строил Алексей Комнин, совершенно не вписывался.

Итак, Феодор объявился в Царе-городе. Он удостоился царского приема. Алексей смутно намекал о возможности в будущем выгодных брачных альянсов, льстил Гавре, но тот не верил ни одному слову. Вояка просил императора, чтобы тот отпустил молодого Григория в Трапезунд. Император не согласился на это. Гавра сделал вид, что смирился с таким решением и вверяет Григория заботам самодержца.

Григорий жил в загородной усадьбе Исаака Комнина. Исаак позвал Гавру отобедать и попрощаться с отпрыском. Феодор принял приглашение. На другой день Исаак уехал в Константинополь. Но перед отъездом разрешил Феодору побыть с сыном. Затем Гавра стал уговаривать охранников Григория. Пускай сын сопроводит отца до побережья Босфора. Охранники поначалу отказали, но отец стал давить на жалость. Он едет в далекий край воевать с турками. Может, вообще не увидит сына. Охранники сдались. Гавра со своим отпрыском прибыл к какому-то маяку, где ждал грузовой корабль. Дальнейшее было делом техники. Феодор поместил сына на судно и отбыл в Трапезунд.

Об этом доложили императору. Алексей направил в погоню быстроходные военные корабли. Гавру настигли и заставили отдать сына. Стало очевидно, что Григорий будет находиться в плену столько, сколько сочтет нужным базилевс. Алексея I можно понять. Сам в прошлом мятежник, он боялся повторения мятежей.

Григорий пытался через некоторое время бежать самостоятельно и даже уговорил нескольких сверстников из числа золотой молодежи помочь ему. Но заговор был раскрыт. Григория посадили под арест, а его подельников отправили в ссылку. Пока юный наследник Гавры томился в плену, император мог быть спокоен за судьбу Трапезунда.

Жизнь самого Феодора Гавры оборвалась трагически. Лет через десять он попал в плен к мусульманам. Ему предложили принять ислам. Благородный воин отказался. Его зверски убили. Православная Церковь причислила Феодора к лику мучеников. Что касается Трапезунда, то город надолго вошел в состав империи.

На очереди были еще две окраины: острова Крит и Кипр. Византийские правители этих земель тоже вели себя независимо по отношению к центральному правительству. Но решение этих проблем Алексей пока отложил. Его беспокоили турки.

4. Борьба за Митилену

Для войны со всеми турецкими эмирами сразу не было сил. Алексей выбрал Чакана. Вернее, сам Чакан выбрал Византию для решающего наступления. Эмир, как мы помним, провозгласил себя «императором Рума» (то есть Рима, Ромейской империи), а Смирну сделал временной столицей до тех пор, пока не переберется в Константинополь. Чакан полагал, что этот час близок. Он готовил флот, чтобы очистить Эгейское море от византийцев и захватить Царь-город. Обнаглевший пират полагал, что сделать это не составит труда. Ведь ромейский флот даже не смог освободить Митилену и бесславно уплыл на север.

Чакан не учел, что положение Византии стало гораздо прочнее после разгрома печенегов. А самое главное — империей правил человек, наделенный громадной силой воли — Алексей Комнин.

В войне с Чаканом Алексей взял на себя роль организатора, но не участника. Император не любил морские сражения, предпочитая действовать на суше. Поэтому Комнин перебрался в Царь-город и оттуда руководил операциями.

Осенью и зимой 1091 года император готовил войско и флот. На исходе зимы Алексей призвал Иоанна Дуку и назначил его мегадукой флота. Эта должность соответствовала воинскому чину полного адмирала.

Хотя Иоанн Дука получил «морскую» должность, он командовал в основном десантными частями. А флотом заведовал старый напарник Дуки — Константин Далассин.

Первым делом мегадука подошел к Митилене и осадил город. Его оборонял Галаваца — брат Чакана. У стен завязалось упорное сражение. Ромеи пытались прорваться в город, но были отбиты его защитниками. Ночь разделила сражавшихся.

Вскоре Чакан перебросил подкрепления и лично прибыл под стены города. «И с того часа, — пишет Анна Комнина, — Дука три лунных месяца каждодневно приступал к стенам Митилены и с восхода до заката славно сражался с Чаканом».

Узнав, что сражения не дают результата, Алексей был раздосадован. Император считал себя военным авторитетом. На его счету были две победоносные войны — с норманнами и печенегами. То, что его стратеги не могут справиться с Чаканом, казалось следствием нерадивости. Алексей направил верного человека, чтобы проинспектировать ход осады, и по возвращении внимательно его расспросил. Как настоящий профессионал Комнин не упускал ни одной подробности.

— В котором часу вы обычно вступали в битву с Чаканом?

— При первых лучах солнца, император.

— Кто из сражающихся был обращен лицом к востоку?

— Наше войско.

Император сразу уловил суть дела. Солнечные лучи на рассвете слепили византийских воинов. Алексей набросал мегадуке письмо, в котором предписывал не сражаться одновременно с двумя противниками: лучами солнца, которые бьют ромейским воинам в лицо, и воинами Чакана. Откажись от утренних битв, советовал император своему полководцу.

Иоанн Дука никогда не пренебрегал советами Алексея. Он поступил так, как предписывал император.

И вот — солдаты Чакана выстроились для битвы. Ромеи не появлялись. Турки поняли, что сражения не будет, сняли доспехи и разбрелись кто куда. Начеку оставалась только охрана.

Солнце между тем приближалось к закату. Иоанн Дука выстроил своих воинов и кинулся на штурм. Чакан успел собрать кого только мог, завязалось сражение. Но лучи дневного светила били на этот раз в глаза туркам. В довершение ко всему поднялся сильный ветер, который дул в сторону солдат Чакана. Они сопротивлялись недолго и обратили тыл. В этот день турки понесли тяжелые потери. Чакан понял, что оборонять Митилену бессмысленно. Он пошел на переговоры с ромеями и просил позволения увести своих воинов в Смирну.

Иоанн Дука ответил согласием. Но поставил одно условие: Чакан передаст Митилену в целости и не тронет ее греческое население — не будет вывозить людей или убивать их. Взамен мегадука обещал не нападать на турецкий флот во время переправы в Смирну. Эмир принял ультиматум. Но тотчас попытался его нарушить. Судя по всему, Чакан был циник и полный моральный урод. Воспитанный на стыке культур, видевший две традиции: мусульманскую и православную, он не впитал ни одну из них и признавал только право сильного. Самым же сильным считал себя, оттого и подался в пираты.

Эмир попытался вывезти на кораблях значительную часть населения Митилены, чтобы оставить победителям полупустой разграбленный город. Об этом узнал Константин Далассин. Он попросил позволения у мегадуки напасть на Чакана. Иоанн Дука медлил с решением.

— Я поклялся не причинять ему вреда.

Далассин настаивал.

— Давал клятву ты один. Меня не было при ваших переговорах. Я вступлю в бой с Чаканом.

Иоанн Дука ответил молчаливым согласием.

Едва Чакан отплыл в Смирну со своим флотом, его стал преследовать Далассин. Византийский флотоводец настиг турка «быстрее, чем слово сказывается», по выражению Анны Комнины. Он напал на Чакана и начал бой. Эмир немедленно бросил свои транспортные суда и стал уходить на быстроходных боевых кораблях. Транспорты захватил Константин. Пленные жители Митилены получили свободу. Преследование продолжалось.

Далассин настиг Чакана, навязал и выиграл морское сражение. Часть пиратских кораблей взял на абордаж, другие потопил. Едва не попал в плен сам эмир. Коварный турок весьма досадовал на то, что его перехитрили. Он не подготовился к битве и из-за этого терпел неудачу. Второй причиной поражения стала жадность. Напрасно Чакан ограбил Митилену и взял полон. Если бы его корабли шли налегке, исход боя с византийцами мог быть совсем иным. Впрочем, и самого боя могло не быть. Ведь Далассин решился напасть лишь потому, что Чакан сам нарушил условия капитуляции.

Эмир ушел. Достигнув берега, он встретил отряд своих людей с заводными конями и сушей умчался в Смирну.

5. Захват островов

В борьбе за острова Эгейского моря наступил перелом в пользу ромеев. Флот мегадуки штурмом захватил Самос и заставил капитулировать некоторые более мелкие пункты в Эгейском море. Затем Иоанн вернулся в Царь-город и отпраздновал триумф.

После побед над Чаканом Алексей предъявил права на Крит и Кипр. Острова давно обрели самостоятельность, хотя формально входили в состав империи. Их правители примкнули к туркам.

Теперь на островах случился открытый мятеж. На Крите восстал некто Карик (возможно, правитель армянского происхождения), а на Кипре — чиновник Рапсомат. Его поддержали расквартированные на острове «бессмертные». Как они попали на Кипр и почему задержались там, неясно. Алексей I приказал Иоанну Дуке вновь снаряжаться в поход.

Критский тиран Карик не пользовался любовью местного православного населения. Возможно, он держался только благодаря сотрудничеству с Чаканом.

Флот Иоанна Дуки стремительно приближался к берегам Крита. Он достиг уже острова Карпаф. Здесь до мегадуки дошла приятная весть: узнав о его приближении, критяне восстали против Карика и убили его. Иоанн прибыл с войсками на Крит и расставил в ключевых крепостях свои гарнизоны. Остров вернулся в состав Ромейской империи. Настала очередь Кипра.

Этот благодатный остров был яблоком раздора между мусульманами и византийцами. Он имел важное стратегическое значение. Отсюда ромеи всегда могли угрожать владениям арабов в Сирии. К тому же остров имел прекрасные условия для земледелия. А еще он славился великолепным виноградным вином со вкусом жженого изюма.^{43}

Войска Иоанна Дуки высадились в северной части острова. Здесь было множество церквей, имелись роскошные сады и усадьбы.

Мегадука с ходу захватил портовый город Киринию и превратил его в базу для дальнейшего продвижения. Мятежный правитель острова Рапсомат находился в большом городе Левкусии — своей столице. Ныне этот город известен как Никосия. Собрав войска, Рапсомат выступил на Киринию и разбил лагерь на окрестных холмах. Полководцем он оказался отвратительным, вспоминал впоследствии Иоанн Дука (этот рассказ попал в книгу Анны Комнины). Вместо того чтобы внезапно напасть на мегадуку, который вовсе не ждал нападения, мятежник обнаружил себя и стал выжидать. Он боялся начать битву и рассчитывал выиграть войну с помощью обороны, парируя удары противника.

«Я полагаю, — сообщает нам Анна Комнина, — он поступал так то ли из-за своей неопытности в военном деле (как я слышала, он, лишь незадолго до того впервые взявший в руки меч и копье, не умел садиться на коня, а забравшись в седло, боялся и волновался, когда надо было ехать…), то ли из-за того, что был напуган и голова у него пошла кругом от неожиданного появления императорских войск». Заметим, как наша писательница насмехается над гражданскими и превозносит военных.^{44}

Наконец мятежники уговорили Рапсомата атаковать неприятеля. Но вскоре стало ясно, что эти советы подали шпионы императора. Во время атаки и сами советчики, и лучшая часть конницы Рапсомата «повернули острия копий в его сторону». То есть перешли к Иоанну Дуке. Войско мятежников распалось, сам Рапсомат бежал и укрылся в церкви. Один из офицеров Дуки настиг его и арестовал, уговорив покинуть убежище. Вслед за тем императорская армия беспрепятственно вошла в Левкусию-Никосию. Остров Кипр покорился Комнину.

Император назначил наместником Кипра энергичного грека Евмафия Филокала. Этот человек ранее управлял Пелопоннесом. Для обороны острова была оставлена небольшая эскадра.

Иоанн Дука успешно завершил кампанию. Он взял с собой Рапсомата, пленных «бессмертных» и вернулся в Константинополь.

О судьбе мятежников больше ничего не известно. Надо думать, Рапсомат получил большой тюремный срок, а затем ссылку в монастырь. Руководители «бессмертных» тоже понесли наказание. Сам же полк «бессмертных» сохранился как военная единица. Тем все и кончилось.

6. Татикий идёт на Никею

Каждый успех или неудача порождают цепную реакцию. Так произошло и теперь. Турецкие эмиры оказались крайне недовольны успехами Алексея. Печенеги разбиты, Чакан отброшен и ушел в Смирну, мятежи на окраинах подавлены ромеями. Византийцы появились на Кипре, в Вифинии, в Трапезунде. Если так пойдет дальше, они наберутся наглости и потребуют у турок назад всю Анатолию и все имущество, нажитое непосильным трудом в ходе грабежа ромейских крестьян.

Главным турецким правителем в Малой Азии оставался эмир Абуль-Касим. Он захватил Никею после смерти султана Сулеймана ибн Куталмыша и не собирался никому ее отдавать. Алексей желал заключить с ним мир, чтобы развязать руки в борьбе с Чаканом.

Но Абуль-Касим прекрасно понимал, что византийцев надо добить, пока они не восстановили свою мощь.

Эмир оттягивал заключение мирного договора, поощрял своих джигитов грабить ромейские владения и вообще — прощупывал почву для ведения полномасштабной войны. Конечно, если бы жив был Сулейман, а при нем находились его воины — положение византийцев выглядело бы гораздо хуже. Но после битвы при Антиохии в 1086 году, ставшей для Сулеймана последней, главные силы малоазийских турок были уничтожены. Абуль-Касиму требовалось время, чтобы создать боеспособную армию. Этим и объясняется странный, на первый взгляд, факт, что малоазийские турки практически не вмешивались в борьбу между ромеями и печенегами. Хотя печенеги сильно рассчитывали на турецкую помощь.

Некоторое время Алексей I терпел набеги сельджуков на свои куцые малоазийские владения. Но когда с печенегами было покончено, а вслед за ними покорились мятежники на островах, базилевс изменил тактику. Из Европы в Азию была переправлена армия под началом Татикия. Возможно, значительную часть этого войска составляли турки, принявшие христианство. И совершенно точно — там было много франкских наемников, норманнов и фламандцев, которые служили Алексею за деньги.

Император поставил задачу наступать на Никею, но проявлять осмотрительность и не рисковать людьми понапрасну. Мы видим другого Комнина — осторожного, наученного горьким опытом поражений, берегущего людей. Эта осторожность принесет гораздо больший успех, чем героизм самых первых лет правления. Но зато она не даст Алексею такой славы, как его подвиги на поле брани.

Татикий выступил, дошел до Никеи и расположил войско в боевом порядке. Турки не показывались. Ромейский полководец был озадачен: что делать дальше? Его сомнения быстро рассеялись. Ворота Никеи отворились, и оттуда выехал турецкий отряд в 200 всадников. Джигиты атаковали войско Татикия. Норманнские наемники императора взяли копья наизготовку и стремительно напали на сельджуков. Мусульман загнали обратно в крепость.

После этого войско Татикия простояло у ворот до заката, удерживая поле боя за собой на рыцарский манер. Ни один турок больше не высовывал носа. Казалось, Никея вот-вот падет. Но как раз в то время, пока продолжалась осада, в Сельджукском султанате произошли большие перемены, которые сказались на судьбе всего Ближнего Востока и, конечно, на судьбе Малой Азии. Правителем султаната сделался Берк-Ярук. Он направил войска в Рум, чтобы восстановить здесь свою власть.^{45}

Татикий блокировал Никею, когда до него дошли новости о вторжении в Малую Азию крупной сельджукской армии. Ее вел Барсук — полководец султана Берк-Ярука. Барсук вознамерился вытеснить византийцев из Малой Азии, а заодно — привести к покорности всех турецких эмиров, которые обрели фактическую самостоятельность во времена Мелик-шаха. Армия Татикия могла оказаться в западне. Осмотрительный византийский полководец отвел ее в Никомедию. Оттуда он планировал вернуться в Царь-город.

Эмир Никеи Абуль-Касим сделал вылазку и настиг Татикия у берегов Пропонтиды (Мраморного моря). Ромейский военачальник ответил контратакой. Фламандцы-наемники с копьями наперевес напали на турок и обратили их в бегство. Татикий вернулся в Константинополь. Вскоре после этого в Никомедию вошли турки Абуль-Касима.

7. Турецкий друг Алексея Комнина

Тем временем эмир Барсук приближался к Никее. Он вел очень тонкую политику. Настолько тонкую, что Абуль-Касим долго не сознавал опасности для себя. Ведь он формально правил от имени падишаха сельджуков. То есть Барсук должен был стать его союзником против византийцев и прочих врагов. Анна Комнина пишет, что Абуль-Касим хотел «овладеть скипетром Ромейского государства». Эти же пассажи мы слышали относительно Чакана. Повтор обвинений вызывает сомнение. Это означает одно. При византийском дворе относились очень серьезно к агрессии Чакана и Абуль-Касима. Однако Барсук имел собственные планы. Абуль-Касим в них не вписывался.

Никейский эмир вышел к городу Киосу в области Вифиния. Здесь он стал снаряжать пиратские корабли для похода на Балканы. То есть повторил опыт Чакана. «Постройка кораблей приближалась к концу, — нагнетает страсти Анна Комнина, — и Абуль-Касим, как ему казалось, успешно приближался к своей цели». Но тут, как обычно, в книге Анны возникает образ героического императора Алексея, который предвидит замыслы врага и удачно противодействует им. Можно иронизировать на эту тему, но факт остается фактом: замыслы Алексея неизменно приводят к успеху, а Византия в результате становится все сильнее.

Император собрал флот в Пропонтиде и назначил командовать им одного из удачливых офицеров — Мануила Вутумита. Это был один из способнейших людей на государевой службе. Он родился в городке на границе с Сербией. Постепенно продвигался по службе. Конечно, участвовал в войне с печенегами. А затем служил на флоте под началом мегадуки Иоанна. Там Вутумит отличился при взятии Кипра. Именно он захватил кипрского узурпатора Рапсомата.

Имя самого Иоанна Дуки исчезает из сочинения Анны Комнины. Надо полагать, мегадука был отстранен. Возможно, Алексей I опасался его успехов и популярности. Теперь операциями в Эгейском море командовал Константин Далассин, а в Мраморном — Мануил Вутумит.

Мануил получил от императора сложное задание: напасть на верфи турок и сжечь корабли Абуль-Касима. Кроме того, базилевс снарядил большую сухопутную армию под началом Татикия. Ей надлежало поддержать действия Вутумита и отвлечь турок.^{46}

Византийская эскадра вышла в море. Абуль-Касим вскоре ее заметил. Он отступил в окрестности Киоса — к поселку под названием Кипарисий. Эмир предполагал, что византийцы высадят десант и начнут сухопутную битву. Но дука Мануил Вутумит поступил проще. Он, как и планировал, напал на верфи турок и сжег их корабли «греческим огнем».

На следующий день к театру военных действий подошел Татикий со свежими войсками. Он действовал вяло и осмотрительно. Ромейский полководец расположил своих солдат неподалеку от стана турок и затеял маневренную войну. Византийские конные лучники вызывали врага на битву, обстреливали и уходили к своим. Такие схватки продолжались полмесяца. Абуль-Касим стойко оборонялся и не давал ромеям преимущества. Об армии Барсука ничего не было слышно. Вероятно, сельджукский полководец покорял внутренние области Малой Азии.

Противостояние Татикия и Абуль-Касима продолжалось уже довольно долго. У одной из сторон должны были сдать нервы. Этой стороной стали ромеи. Главной ударной силой их армии были западноевропейские рыцари-наемники. Они подступили к Татикию с просьбой отдать приказ о лобовой атаке. Византийский полководец был против. Он видел, что Абуль-Касим получает постоянные пополнения из Никеи. Поэтому не верил в успех.

Но Татикий боялся, что враги донесут императору о его нерешительности. Следовало действовать. Интересно, что ему повезло, хотя и по чистой случайности.

Татикий пошел на поводу у франков. Он выстроил свои войска перед восходом солнца и яростно напал на турок. Никто не ожидал такой прыти от византийцев. Легкие турецкие всадники обратились в бегство. Татикий захватил вражеский лагерь и большую добычу. Но эмир Абуль-Касим сохранил своих людей. Они рассеялись, а затем вновь собрались, чтобы сражаться. В этот миг до Абуль-Касима дошли вести о приближении Барсука с султанской армией. Обнаружилась неприятная вещь: Барсук занимает своими войсками малоазиатские города и расправляется с эмирами, которые стали самостоятельными правителями после смерти Сулеймана ибн Куталмыша. Абуль-Касиму стало не до борьбы с византийцами. Эмир отвел войска и вступил в переговоры с Алексеем о прекращении войны.

Император согласился на условиях, что Абуль-Касим признает верховную власть Византии. У эмира не оставалось выбора. Он принял условия Алексея. В это время Барсук вышел к морскому берегу и вступил в Никомедию.

Абуль-Касим отправился в Константинополь, как мы сказали бы сейчас, в рабочую поездку, чтобы получить защиту от Барсука.

Ромеи водили Абуль-Касима в баню, давали деньги, устраивали для него верховые прогулки, охоту, конные состязания в цирке Константина. Словом, усыпляли бдительность. Огромный Царь-город произвел на турка неизгладимое впечатление. На короткий период Абуль-Касим утратил волю к борьбе. Император думал воспользоваться этим, чтобы вернуть Никомедию и утвердиться в Вифинии без жертв и затрат.

Алексей приказал одному из своих флотоводцев, Евстафию, прибыть под стены Никомедии и построить укрепление рядом с нею. Если турки станут возмущаться, ромеям надлежит демонстрировать дружелюбие.

Операция удалась. Евстафий построил форт с морской гаванью. Византийцы получили опорный пункт на побережье Малой Азии. Тем временем Абуль-Касима почтили титулом севаста и отпустили на родину.

Присваивая турку один из высших титулов империи, Алексей, должно быть, посмеивался в душе. Он прекрасно понимал, что дружбы с эмиром быть не может. Понимал это и Абуль-Касим. Но оба участника соглашения нуждались друг в друге.

Как только эмир вернулся к себе, он смог увидеть наглядное проявление неискренности Алексея. Рядом с Никомедией высилась византийская крепость. Абуль-Касим сообразил, что греки — уже не те слабые противники, которых беспрепятственно можно обманывать. Они сами превратились в коварных и решительных врагов. Но ссориться с Алексеем турок пока не мог. Он вернулся в Никею.

Сельджукский полководец Барсук осадил этот город. То есть противостояние между Абуль-Касимом и верховным сельджукским правительством перешло в открытую фазу. Стало ясно, что сельджукский воевода хочет уничтожить Абуль-Касима и восстановить власть Великого Сельджука в Малой Азии.

Осада Никеи Барсуком продолжалась три месяца, Абуль-Касим сражался как мог. Его поддерживали никейские греки. Вероятно, эмирусвоил греческие обычаи, владел греческим языком. А турки Барсука, пришедшие из Ирана, казались никейцам страшными и чужими.

Абуль-Касим знал, что нужно просто продержаться. Власть иранского султана Берк-Ярука висит на волоске. Главную опасность представляли восстания двух дядей султана — в Сирии и Хорасане. Один дядя, Тутуш, выступил из Дамаска и захватил почти всю западную часть султаната. Другой, Арслан-Аргун, занял восточные земли. Поэтому Абуль-Касим рассчитывал, что осада Никеи скоро прекратится. Но Барсук не собирался никуда уходить. Абуль-Касим послал гонцов в Константинополь и стал слезно молить о помощи своего нового друга — византийского императора. В послании эмира говорилось, что он предпочитает стать рабом базилевса, чем покориться Барсуку.

8. Судьба Абуль-Касима

Получив просьбу о помощи, Алексей возликовал. Открывалась прекрасная возможность расширить пределы империи и вернуть захваченные турками земли. Правда, для этого нужно было объявить войну султану сельджуков. Но император, вероятно, был хорошо осведомлен о том, какая борьба идет внутри султаната.

Комнин отобрал лучших воинов и перебросил в Малую Азию. Он сделал это, чтобы отогнать турок от Проливов и вернуть утраченные византийцами земли. «Император Алексей, — пишет Анна Комнина, — можно сказать, обеими руками нанося удары по наседающим на него со всех сторон варварам, действовал из Византии как из центра и расширил территорию империи». Сказано точно.

Дальнейшие события изложены Анной очень сумбурно, но других источников у нас нет. Кажется, произошло следующее. Византийский отряд лихим ударом отбил Никомедию. Затем — явился под стены Никеи и отбросил турок Барсука. Но тотчас после этого ромеи отошли назад. Причину отступления угадать нелегко. Анна невнятно и путано пишет, что византийцы испугались превосходящих сил турок. Это не так. Барсук сам отошел от стен Никеи. Причем его имя пропало со страниц нашей летописи. Может быть, его отозвали или казнили за нерадивость. Но после отступления Барсука Абуль-Касим сумел каким-то образом перехитрить греков. Причем не мелких военачальников, а самого Алексея. Вероятно, еще в Константинополе Абуль-Касим пообещал грекам какие-то деньги или дал гарантии. Может быть, согласился принять ромейский гарнизон в стены Никеи. А когда сельджуки потерпели неудачу и Барсук отступил, эмир попросту выдворил ромеев из своих владений. Алексей стал ему не нужен.^{47}

Эмир Абуль-Касим слишком рано праздновал победу. Вскоре из Персии прибыл новый полководец Бузан, который имел ту же задачу, что и Барсук: уничтожить Абуль-Касима и восстановить власть верховного султана в Малой Азии.

У Анны события вновь сильно перепутаны. Не будем углубляться в детали, которые могли бы замедлить повествование. Скажем лишь, что возможны две версии: принцессе изменила память, или же в текст позднейших переписчиков ее труда вкралась ошибка. Из текста «Алексиады» явствует, что Бузана послал в поход Мелик-шах. Но этого не могло быть ни при каких обстоятельствах.

Бузан привез письмо, адресованное императору Алексею I, с предложением союза против Абуль-Касима. Взамен султан обещал вернуть Антиохию византийцам. Выхода у Берк-Ярука не было: слишком сильно его прижали соперники. Кроме того, турки вспомнили старую идею о браке с византийской принцессой и предложили Алексею породниться.

Император оказался перед нелегким выбором. Естественно, ни о каком браке православной царевны с мусульманином не было и речи. Едва прочитав об этом, царь сказал вполголоса, покачав головой:

— Бес вселился ему в башку.

Такие союзы запрещала «Книга церемоний» — сборник византийских правил придворного этикета, написанный в X веке. «Никогда базилевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям, особенно же с иноверным и некрещеным», — говорилось в ней.

Но выгодный военный союз без брачных обязательств — другое дело. Этого византийские традиции не запрещали.

Султан предлагал императору разорвать дружбу с Абуль-Касимом. Алексей колебался. Может быть, именно в это время царь и отозвал свой отряд из-под Никеи? Это значит, что император все-таки предал Абуль-Касима в обмен на обещания султана. Скорее всего, это предательство и есть главная причина невнятных рассуждений Анны Комнины про войну с Абуль-Касимом. Поведение «безупречного» и «рыцарственного» Алексея не укладывалось в рамки заданного принцессой стандарта. Но для нас нет причин осуждать Алексея за то, что он хотел блага своей стране. Турки обманывали его не один раз. У императора не было причин вести себя с ними иначе. Казалось, еще немного, и Малая Азия вернется в состав Византии. Ради этого стоило переступить через какого-то Абуль-Касима! Алексей направил свои полки под Никею на помощь Бузану и его воинам. Теперь ромеи сражались против недавнего союзника бок о бок с сельджуками.

Абуль-Касим мужественно защищался. Он заперся в Никее и отражал все приступы неприятеля. Но византийцы помогли Бузану занять более мелкие городки вокруг Никеи. Для себя ромеи захватили Аполлонию и Кизик. А также отбили Никомедию, как уже говорилось выше.

Абуль-Касим упорно оборонял свою столицу и вроде бы добился успеха. Бузан снял осаду Никеи. Но после этого совместно с ромеями принялся опустошать Никейский эмират.

Абуль-Касим, человек неглупый, сообразил: дело плохо. Еще недавно он был главным эмиром Румского султаната, а сейчас находится практически вне закона. Против византийцев и сельджуков у него нет ни одного шанса. Поэтому эмир захотел купить свою жизнь и безопасность ценой золота. Он написал письмо верховному султану и предложил встретиться с ним, а византийцев оставить ни с чем. Султан заинтересовался этим предложением. Абуль-Касим нагрузил золотом пятнадцать мулов, взял охрану и отправился в далекий Исфахан — искать милости у султана.

Путь был неблизкий, но Абуль-Касим добрался до повелителя сельджуков без приключений. Берк-Ярук вел маневренную войну с Тутушем и терпел в ней поражения. Эти неудачи вселили в Абуль-Касима надежду. Эмир подумал, что падишаху понадобятся деньги и сторонники. Но эмир просчитался. Повелитель без объяснения причин отказался принять его.

Пришлось прибегнуть к помощи посредников, давать взятки. Когда посредники стали докучать Берк-Яруку просьбами переговорить с Абуль-Касимом, султан изрек:

— Я уже доверил власть над Румом эмиру Бузану и не хочу ее отнимать. Поэтому пусть Абуль-Касим отправляется к нему, отдаст деньги и выскажет все, что пожелает. Воля Бузана будет и моим решением.

Эмир ни с чем отправился восвояси. Но Бузан его тоже не принял. По дороге в Никею Абуль-Касима перехватили 20 гвардейцев Бузана.

Они скрутили эмира и задушили его тетивой от лука. «Впрочем, по моему мнению, приказ поступить таким образом с Абуль-Касимом исходил не от Бузана, а от султана», — вполне справедливо заключает Анна Комнина.

9. Румский султанат

Далее в рассказе Анны — вновь легкая путаница. Но мы опять же не будем отвлекаться на мелочи. Нас интересует судьба Малой Азии. Она сложилась крайне причудливо. Византийцы ничего не выиграли от смерти Абуль-Касима. Конечно, передавать Анатолию ромеям никто не собирался. Возможно, Алексей получил несколько городков в Малой Азии, но страна в целом подчинилась эмиру Бузану. На востоке полуострова сохранила самостоятельность туркменская династия Данишмендидов, столицей которой был Сивас.

Однако Бузану не удалось отдохнуть в никейских дворцах. Практически сразу пришла грозная весть: сирийские войска Тутуша заняли Азербайджан. Берк-Ярук в опасности. Бузан вместе с войсками очистил Малую Азию и выступил против сирийских мятежников. Ему не повезло. Тутуш выступил против эмира и настиг его. Разыгралась жестокая битва. Бузан получил в ней смертельную рану, а его войско рассеялось.

Правда, эта кампания дала время Берк-Яруку собраться с силами. Он выступил против Тутуша и разбил его наголову. Это решающее сражение состоялось в окрестностях Рея (неподалеку от Тегерана) в 1095 году. Тутуш пал в этом бою. А через пару лет Берк-Ярук захватил Хорасан, поставив править этой страной своего брата — знаменитого шаханшаха (царя царей — императора) Санджара.

Но вернемся к судьбе Малой Азии. Когда Бузан оставил Никею и ушел на восток, в город явился «Пулхас» (Абуль-Хасан?) — брат Абуль-Касима. Он провозгласил себя эмиром. Император Алексей немедленно предложил ему большую взятку за то, чтобы тот сдал Никею. «Пулхас» тянул время. Сдавать город он не собирался.

Император почувствовал себя обманутым. Сельджуки не выполнили свои обещания. Местные сепаратисты хотели сохранить независимость. А освобождение малоазийских владений из-под власти мусульман было таким же далеким, как раньше.

Вскоре свершилось еще одно неприятное для византийцев событие. При дворе Берк-Ярука жили двое сыновей Сулеймана ибн Куталмыша.

Воспользовавшись смутой, они бежали и прибыли в Никею. Турецкие воины приветствовали обоих как своих вождей. От смут и междоусобиц все устали. Люди мечтали о твердой власти. Старший из сыновей Сулеймана, Кылыч-Арслан, принял титул султана. «Пулхас» немедленно передал ему Никею, чтобы сохранить жизнь и богатства. Кылыч-Арслан отрешил его от всех должностей, но казнить не стал.

Так возродился Никейский султанат. Турки называли его также Румским, то есть Римским, потому что он располагался на бывшей земле ромеев. Надеждам Алексея вернуть Малую Азию был положен конец.

Кылыч-Арслан I (1093–1107) распределил полномочия между своими людьми. Как правило, они происходили из туркменского племени кынык, которое дало султанату правящую династию. Запад и центральная часть Малой Азии снова объединились под властью сельджукской династии. Берк-Ярук признал своего родича султаном Рума.

Никеей и ее окрестностями управлял один из приближенных Кылыч-Арслана — эмир Мухаммед. Сам Кылыч-Арслан отправился на восток — сражаться против армян, которые наступали на турок в Киликии. Армянин Гох Басил захватил приевфратские земли. Бывший полководец Филарета Врахамия — Гавриил — утвердился в Мелитене, отобрав ее у турок. Этот город и был целью кампании Кылыч-Арслана. Султан рассчитывал пробить проход к Антиохии и включиться в борьбу за власть в Иране и Ираке.

На западе Кылыч-Арслан намеревался окончательно вытеснить византийцев из Вифинии. Эта задача была возложена еще на одного приближенного, имя которого история не сохранила. Известен только титул этого человека — ильхан (что означает «хан державы»). Ильхан начал наступление на ромеев. Занял Аполлонию, Кизик и стал опустошать прибрежные районы. Вместо того чтобы вернуть Малую Азию, византийцы утратили последние опорные пункты на полуострове.

Алексей решил нанести контрудар и отбить захваченные турками города. Император снарядил небольшой флот под началом Александра Евфорвина (видимо, брата упоминавшегося на этих страницах флотоводца Георгия Евфорвина) и отправил его сражаться на берега Мраморного моря.

Александр атаковал прибрежную Аполлонию. Штурм продолжался шесть дней и шесть ночей. Внешние стены были захвачены. Ильхан с остатками войск укрылся в акрополе. Он ожидал подкреплений. И действительно, подкрепления не заставили себя ждать. Их прислал из столицы эмир Мухаммед. Соотношение сил немедленно изменилось в пользу турок. Александр начал отступать к кораблям, которые располагались в узкой лагуне. Однако ильхан вышел из крепости, разместил в узкой горловине лагуны стрелков и атаковал флот Александра. Греки попытались пробиться, но потерпели поражение и понесли большие потери. Александр, по всей видимости, выжил, но был отстранен от командования. Турки продемонстрировали силу и доблесть. Объединение под знаменем Кылыч-Арслана пошло на пользу. Сельджуки снова научились побеждать.

Алексей I собрал новый флот, посадил на него десант и опять отправил к берегам Малой Азии. На сей раз экспедицией командовал ромейский стратег Опое. Он подошел к стенам Кизика и взял город первым же приступом. Жителей Кизика, перешедших в мусульманство, частью перебили, частью захватили в плен и отправили к императору.

Опое перешел к Аполлонии и начал упорную осаду города. Там по-прежнему оборонялся ильхан с отборными воинами. Турки были разбиты, блокированы и запросили мира. Опое потребовал капитуляции. Ильхан сдался с остатками гарнизона. Его привезли в Константинополь. Опасаясь наказания со стороны султана Кылыч-Арслана, ильхан принял православие и перешел на службу к Алексею Комнину вместе со своими людьми. Император получил несколько сотен добрых воинов. Вероятно, этих турок поселили в Вардарской Македонии, где уже и до них жили кочевники, перешедшие в православие. Они образовали особое служилое сословие, нечто вроде византийских казаков или ковуев.

Итог изнурительной войны был для византийцев довольно скромен. Они отвоевали узкую полосу побережья Босфора на азиатском берегу. Но, с другой стороны, на этой полоске земли располагалось несколько хорошо укрепленных городов, включая Никомедию. До турецкой столицы Никеи было рукой подать. Возникло неустойчивое равновесие, которое должно было рухнуть после первого же толчка.

10. Финал Чакана

Тем временем правитель Смирны Чакан, пират и «император Рума», перегруппировал силы на юге, собрал новый флот и возобновил военные действия против Византии. Чакана поддержали морские разбойники, которыми в то смутное время буквально кишело Эгейское море.

Разбойники не признавали ни Алексея, ни Кылыч-Арслана. Они были равнодушны к религии. Их интересовали только деньги и удовольствия. Психология воров и бандитов всегда одинакова. Чакан — пиратский царь — пришелся им по вкусу. Он тоже не придавал значения религиозным вопросам (или делал вид, что не придает), умел организовать грабительские набеги и тем самым давал своим разбойникам заработать.

Византийцы боялись Чакана. В любой момент в море могли показаться паруса разбойничьих кораблей. Пираты могли забрать последнее имущество, угнать мужчин и женщин, чтобы перепродать работорговцам. Люди теряли уверенность в завтрашнем дне. Как ответственный правитель, Алексей должен был вступиться за них. Конечно, император мог объяснить, что в казне мало денег, флот снарядить трудно, а Чакан неуловим, но… зачем тогда нужен такой император? Искусство правителя в том и состоит, что он умеет решать проблемы, которые не в силах решить простые люди. Иначе это не правитель, а бесполезная кукла.

Алексей был крепкой закваски. Он знал, что с пиратами пора кончать. Нашлись деньги, полководцы, солдаты. Царь начал новую кампанию против Чакана.

Командование на море царь поручил Константину Далассину. Благо тот уже имел богатый опыт борьбы с Чаканом. Константин стал выслеживать пиратские суда. Эгейское море стало ареной борьбы между ромеями и пиратами.

Морская война продолжалась несколько месяцев. Она была очень затратной для византийцев и не приводила к решающему успеху. Константин Далассин захватил все значительные острова Эгейского архипелага, но не мог окончательно расправиться с Чаканом. Тот базировался в Смирне и постоянно предпринимал разорительные набеги против ромеев.

На суше его прикрывали союзные владения турок. Чакан помог прийти к власти Кылыч-Арслану и породнился с ним: выдал за султана собственную дочь. Словом, казался неуязвимым. Однако очень скоро султан перестал доверять своему тестю. Независимый правитель мешал. От него следовало избавиться.

Со своей стороны, Алексей задумал поссорить Чакана с султаном. Царь написал письмо.

Пока шло письмо, Чакан действовал. Византийцы закрепились в нескольких опорных пунктах на азиатском берегу Дарданелл. Эмир захотел их отбить. Снарядив войско, Чакан осадил древний город Абидос. Это произошло примерно в конце 1093 года.

Против Чакана выступил Константин Далассин. Силы византийцев и пиратов были равны. Началась позиционная война. Она потребовала от Чакана всех ресурсов. Тогда Кылыч-Арслан решил, что более удобного случая для уничтожения Чакана не будет. И ударил в спину своему недавнему союзнику. Совместно с греками он вознамерился окружить пирата под стенами Абидоса.

Чакан был потрясен, когда увидел себя окруженным греками и турками. От Кылыч-Арслана он не ожидал такого подвоха. Поразмыслив, пират решил пойти на переговоры, чтобы вырваться из смертельной ловушки. Кылыч-Арслан охотно согласился встретиться с тестем. Чакан прибыл на переговоры в султанский шатер.

При встрече султан изобразил радость. Затем велел приготовить обед, угостил Чакана и принуждал его пить несмешанное вино. Греки с незапамятных времен пили вино разбавленным, к тому же зачастую добавляя его, просто чтобы обеззаразить воду. Потребление неразбавленного вина они считали признаком варварства. Поэтому Чакан, усвоивший греческие обычаи, не был в восторге от необходимости напиваться. Мусульманам вообще не рекомендуется пить вино. Но сельджуки пренебрегали запретом. Они долго жили в Персии, а ее жители употребляли вино в больших количествах и не терзались по этому поводу.

Султан шутил, веселился, накачивал Чакана алкоголем. Видя, что пират достаточно пьян, Кылыч-Арслан обнажил меч и поразил его в бок. Чакан упал замертво. После этого султан присоединил Смирну и отправил послов к Алексею с предложением заключить мир. Алексей согласился.

В мирной передышке нуждались оба государства. Стороны заключили договор по всем правилам, и в приморских областях наступило затишье. Оно продолжалось года два, а потом наступили новые бури. Но об этом — позже.

Что касается Чакана, то вскоре мы опять встречаем это имя на страницах «Алексиады». Анна Комнина словно забыла, что сообщила читателям о смерти эмира. Объяснение этому следующее. Писательница часто называет правителей разных областей одним именем. Иногда и мы делаем так в разговорной речи. «Кто это? Новый Путин?» — спрашиваем мы о президенте или более мелком чиновнике. Следовательно, «оживший» Чакан — это сын или преемник пирата. Может, он даже носил такое же имя. Этот новый Чакан по-прежнему правил Смирной. Но уже как послушный вассал султана Кылыч-Арслана.

Таков результат восточной политики Алексея. После огромных усилий были отвоеваны один из районов Вифинии да кромка побережья у Дарданелл. Однако и туркам не удалось расширить владения. Ромеи крепко держали оборону вдоль сузившихся границ.

1. Рашка и Дукля

Мы говорили, что перед тем, как заняться восточными делами, Алексей I укрепил границу с Сербией. Там сложились два славянских государства: континентальное и приморское. Первое считалось относительно «диким». Оно располагалось на территории нынешней Западной Сербии и Восточной Боснии, а называлось — Рашка. Здесь жили свободные крестьяне, объединенные в общины. Сербы пахали землю, пасли скот, молились в православных церквах. Правил ими жупан Вукан (или Волкан).

Второе государство располагалось у моря. Его центром была область Диоклея. Славяне переиначили ее в Дуклю. Сейчас это Черногория. Не будем удивляться наличию нескольких стран, в которых жил один и тот же народ. Сербов и сегодня искусственно разделили на несколько анклавов. К слову, современные болгары тоже разорваны на два государства: Болгарию и Македонию.

…Оба княжества сербов обрели самостоятельность относительно поздно, уже при Михаиле «Без-четверти-воре». Каждое пошло своим путем.^{48}

Дуклянские сербы считали себя более утонченными, образованными, хитрыми, чем их собратья из Рашки. Правители Дукли тоже остались православными, но охотно заигрывали с папством. Один из них, Михаил, даже принял титул короля (краля) и был признан римским папой. С сыном короля Михаила Константином Бодином мы уже сталкивались на страницах этой книги.

Сербы давно стали частью византийского суперэтноса — окраинным народом империи, как армяне или грузины. Это не мешало князьям Дукли и Рашки воевать с Византией. Даже внутри Ромейской империи не утихали междоусобные войны. Что говорить об окраинах?

Поначалу главным агрессором было Дуклянское королевство. Мы уже говорили, что Константин Бодин доставил много неприятностей ромеям. Затем вступил в союз с Алексеем против норманнов. Действенной помощи при этом не оказал и вел себя крайне двусмысленно. Однако это было все-таки лучше, чем открытая война. Дукля успокоилась. Но тут настала очередь Рашки.

Жупан Рашки — Вукан — воспользовался неурядицами на Балканах в связи с походами печенегов. Степняки взбунтовали множество ромейских славян. Бунтовщикам требовался единокровный лидер — славянин. Таким стал Вукан. Еще в конце 80-х годов XI века он напал на Македонию. Печенеги туда недошли, и Вукан стал признанным вождем местных славян. С ним упорно сражался Иоанн Дука — наместник Диррахия, а впоследствии флотоводец. Несколько лет продолжалось противостояние. Иоанн вел себя героически. Предоставленный самому себе, он отражал нападения врага. Рассчитывать на помощь из столицы не приходилось: в эти годы шла борьба с печенегами. Дука задействовал какие-то местные ресурсы, добился симпатий населения и пополнил войска. Наконец в противостоянии с Вуканом наступил перелом. Иоанн захватил «многие крепости» сербов, пишет Анна Комнина. Тогда против Византии в открытую выступил Константин Бодин. Его войска напали на фему Диррахий и двинулись на соединение с Вуканом.

Иоанн Дука не дал войскам Бодина соединиться с ополчением Рашки: сперва разбил и взял в плен Вукана, а затем проделал ту же операцию с Константином Бодином. Сербы покорились.

Правда, развить успех ромеям не удалось. Вести полномасштабную войну еще и на этом фронте они не могли. Алексей предпочел помириться с сербами. Он отпустил обоих пленных князей и вырвал у них обещание сохранить мир. После этого сербы на время прекратили враждебные действия.

Однако прошло немного времени, и война возобновилась.

В 1091 году, сразу после битвы при Лебурне, до Алексея дошли слухи о враждебных намерениях Константина Бодина. Император перебросил войска на сербскую границу. Вероятно, все кончилось мелкими схватками, которые сербы проиграли. Прорвать византийскую границу не удалось. Империя получила еще пару лет спокойствия на этом фронте. Затем опять началась мелкая война.

2. Вукан совершает набеги

На сей раз агрессором выступил жупан Рашки Вукан. Некоторые историки вообще отождествляют Вукана с Бодином, но для этого нет оснований. Та же Анна Комнина считает их разными людьми.

«Не успел самодержец… избавиться от доставленных Чаканом хлопот, — пишет Анна, — как должен был отправиться на новые подвиги».

Весной 1093 года Вукан прорвал византийскую границу и сжег небольшой город Липень, расположенный у «горы Зиг». (Сейчас это город Липлян в Македонии. Гора Зиг — это целый кряж между Липляном и Звечаном.) Войной эти действия назвать трудно. Вукан просто грабил ромеев. А когда подходили регулярные войска, уводил своих людей в горы. От его набегов страдало население Македонии.

Алексей собрал войско и лично выступил против сербов. Стратегическая цель кампании была проста: навязать сражение, отбросить врага от границ и принудить к миру. Углубляться в сербские земли царь не желал.

Когда Алексей прибыл в Скопье, Вукан встревожился. Жупан не ожидал, что его разбойный набег вызовет такую реакцию. Он отошел к Звечану — за пресловутую гору Зиг. Оттуда — направил Алексею примирительное письмо, в котором всю вину за конфликт возложил на византийских пограничных наместников.

«Сатрапы ромеев не желают оставаться в своих пределах; они совершают бесчисленные набеги и наносят немалый вред Сербии. Я со своей стороны не буду больше предпринимать никаких враждебных действий, вернусь к себе, отправлю Твоей Царственности заложников из числа моих родственников и впредь не преступлю границ своего государства», — говорил Вукан.

Это обычная тактика пограничных разбойников. Их обещаниям верить нельзя. Но война крупной империи против шаек бандитов всегда очень затратна, Алексей не мог себе этого позволить. Он согласился на мир с Вуканом. Император рассчитывал на эффект устрашения. Предполагалось, что сербы не станут повторять нападения, опасаясь повторного прихода имперских сил. Базилевс оставил на границе часть войск и вернулся в столицу.

Немедленно стало ясно, что сербский жупан не думает выполнять мирные обещания. Он ждал, когда византийцы ослабят свои посты на границе.

Это произошло меньше чем через год после первого набега. Вукан обрушился на византийские земли.

Алексей I отправил жупану несколько писем, в которых напоминал о договоре и призывал Вукана сдержать обещание мира. Инициативу базилевса сербы сочли признаком слабости. Набеги продолжались. Тогда император поручил ведение войны новому дуке Диррахия — молодому Иоанну Комнину, о мнимом заговоре которого мы уже писали.

Иоанн не имел боевого опыта. Поэтому сразу же просчитался. Он обошел гору Зиг и опасно углубился во вражескую землю. Свой лагерь Комнин разбил у Звечана.

Вукан тотчас сообразил, с кем имеет дело. Поэтому стал тянуть время, а сам потихоньку собирал войска. Жупан притворился испуганным, вступил в переговоры с Иоанном и обещал выдать заложников.

Молодой Комнин возгордился. Он смог совершить то, что не удалось императору: замирить опасного серба. Ромейский полководец утратил бдительность. Это и требовалось Вукану. Собрав рать, он тайно выступил против Комнина.

У византийцев еще имелся шанс избежать гибели. Когда Вукан уже выступил, к молодому Иоанну прибежал монах. Он рассказал о замысле сербского правителя и сообщил, что неприятельские войска уже на подходе. Иоанн не поверил. Он прогнал монаха, назвав его лжецом и обманщиком.

Той же ночью Вукан напал на лагерь ромеев. Стан плохо охранялся. Многие ромейские воины встретили смерть в палатках, другие отступили к протекавшей неподалеку реке и там утонули. Лишь самые храбрые и опытные вояки бросились к шатру Иоанна, отстояли своего полководца от сербов, пробились сквозь толпу врагов и ушли. Но большая часть войска молодого Комнина погибла или разбежалась.

Вукан собрал своих ратников, поднялся на Зиг и разбил лагерь у Звечана. Он словно предлагал продолжить сражение. Но небольшая дружина Комнина не стала этого делать. Иоанн увел остатки войск к Липеню. Оттуда неудачливый дука уехал в Царь-город. Таково было бесславное завершение карьеры Иоанна.

Вукан получил свободу действий. Он опустошил окрестности Скопья. Анна Комнина называет еще несколько районов и поселений, ставших жертвами сербов. Все они расположены в Македонии. Словом, граница была прорвана, противостоять Вукану никто не мог. Насытившись грабежом, нагруженный добычей, жупан Рашки отправился со своим войском назад. Такова была заря сербской истории.

Императору Алексею вновь пришлось браться за оружие. Царь снарядил войско и остановился во Фракии. Можно заключить, что император держал в столице не много воинов. Основные подразделения были расквартированы в провинциях. Солдат должны были собрать его «родственники и свойственники» во вверенных областях.

3. Заговор Диогена

Итак, Алексей сделал остановку во Фракии. Первым к нему пришел Никифор Диоген — сын императора Романа IV. Никифор демонстрировал лояльность, но сам подумывал занять императорский трон. Алексей правил уже 13 лет. Довольно долго по меркам тех смутных времен. Пришла пора заговоров и перемен. Никифор Диоген считал себя способным на то, чтобы возглавить страну, едва только начавшую восстановление после мятежей и восстаний.

При встрече Никифор «с лисьей хитростью изобразил на своем лице приветливость», вспоминал потом Алексей Комнин. Встретившись с императором и доложив о подготовке войск, Диоген разбил шатер неподалеку от базилевса. Но не на обычном месте, у реки или родника, а у дороги. Это показалось подозрительным советникам царя.

Доносчиком выступил императорский секретарь Мануил Филокал. «Как пораженный молнией, он застыл на месте», увидев шатер Диогена.

— Я видел, что Никифор разбил шатер у дороги, — сообщил секретарь царю. — Неспроста он это сделал. Меня гложет страх, как бы ночью он не предпринял что-нибудь против твоего величества. Под тем или иным предлогом я заставлю перенести его шатер в другое место и проверю намерения Никифора.

Алексей («со своей обычной невозмутимостью», — дает нам Анна Комнина еще один штрих к характеру царя) возразил:

— Не хочу давать ему повод для обиды. Пусть он сам обнаружит перед Богом и людьми свой умысел против меня.

Получив предупреждение, император принял меры предосторожности. Хотя внешне все выглядело очень мирно. Ночью царь беззаботно спал в шатре рядом с императрицей Ириной, которая сопровождала мужа в походе. В шатер вошел Диоген, пряча под полой плаща острый меч.

Анна Комнина, повествуя о заговоре, убеждает нас, что Алексея никто не охранял. Однако кто-то должен был следить за Никифором, видеть, как он проникает в шатер и знать, чем Никифор вооружен. Так что не будем доверять мнимому простодушию Анны. Она прекрасно осведомлена, но считает нужным морочить головы читателям. Видимо, эти дворцовые байки использовались как элемент пропаганды. Они должны были рассказать о храбрости и простодушии царя. А еще о том, что его охраняет само Небо.

Вернемся к Никифору. Вот он стоит на пороге шатра с мечом. Что дальше? Оказывается, «божественная сила не позволила ему тогда выполнить свое намерение». Увидев служанку, которая опахалом обмахивала царя и царицу, дабы отогнать комаров от августейших особ, Никифор струсил, ушел и отложил убийство до следующей ночи.

Замыслы Никифора не остались тайной для Алексея. По официальной версии, ему обо всем сообщила служанка. Император по-прежнему сделал вид, что ни о чем не догадывается, но усилил охрану.

Войско продолжало путь по Фракии. Алексея сопровождал среди прочих молодой Константин Дука — сын императрицы Марии, буквально за несколько месяцев до этого официально отстраненный от власти. Этот юноша был абсолютно бесцветной личностью. Он крайне редко появляется на страницах «Алексиады». Красивый, добродушный и хилый, Дука держался в стороне от придворных интриг и молча стерпел собственную отставку, когда превратился из императора-соправителя в простого придворного.

Проезжая по Фракии, Константин предложил Алексею место для отдыха.

— Здесь неподалеку моя усадьба. Место живописное, много прохладной воды, — убеждал экс-царь Константин. — Есть просторные покои, где можно переночевать.

Алексей был уже зрелым человеком, немало времени проведшим на вершине власти. Он научился ценить комфорт. Предложение Константина Дуки было принято. Дворец так понравился царю, что он задержался там еще на день. Константин велел истопить баню и приготовить роскошный обед.

Узнав об этом, Никифор решил действовать. Император как раз вымылся и вышел из бани, Диоген с мечом за поясом, словно только что с охоты, направился в дом. Его встретил верный соратник Алексея — турок Татикий.

— Ты куда? — раздраженно вопросил турок, обращаясь к Диогену. — Как можешь ты являться в таком непристойном виде, да еще с мечом? Сейчас время бани, а не охоты.

Словом, заговорщик не прошел дресскод и фейсконтроль. Твердостью характера Никифор не отличался. Он вообразил, что разоблачен. И был недалек от истины. Татикий знал о заговоре. Возможно, он охранял императора с первого же дня, как только возникло подозрение. А теперь дал понять, что многое знает.

Никифор Диоген собрался бежать. Причем укрыться думал во владениях императрицы Марии. Это показывает, что императрица стояла за спиной заговорщика. Вполне вероятно, что она согласилась устранить своего бывшего любовника Алексея и возвести на трон сына — Константина Дуку. Может быть, она обещала выйти замуж за Никифора Диогена. Правда, этому мешала некоторая степень родства, но было бы нетрудно получить разрешение на брак у патриарха.

Причина действий императрицы Марии проста. Она обиделась, что император Алексей низложил ее сына и назначил наследником собственного отпрыска — шестилетнего Иоанна Комнина, родившегося в 1087 году. Базилевс мог себе это позволить. Фамилия Дук была непопулярна. Ее представители ассоциировались разве что с «Без-четверти-вором». Поэтому поступок Алексея встретил понимание в обществе. Империи требовалась крепкая власть. Проиграла только императрица Мария. Да еще дочь Алексея — Анна Комнина, обрученная с Константином. Но Анна была еще ребенком. Зато Мария, в жилах которой текла кровь армянских и грузинских Багратидов, умела мстить. Она договорилась с Никифором.

Но вот — заговор провалился. Никифор послал слугу к Константину Дуке с просьбой дать резвого коня. Константин отказал. У него действительно имелся единственный резвый конь, но то был подарок самого базилевса. Как же отдать его Диогену?

Момент для бегства был упущен. Алексей снялся с лагеря. Константина Дуку оставил в обозе. Анна Комнина пишет, что император жалел юношу, который впервые отправился в дальний поход. Но, может быть, он хотел разлучить Константина Дуку и Никифора Диогена?

Диоген чувствовал слежку. Он отложил бегство и последовал за императором. А император размышлял, как быстрее и эффективнее покончить с крамолой.

Отовсюду к Алексею стекались отряды. Никто ведь не отменял похода на сербов. Пришел с войском и брат царя — великий доместик Адриан Комнин, прожженный интриган и доносчик. Алексей вызвал его для беседы к себе в шатер и рассказал о том, как Никифор чуть не убил его, царя. Адриан был в шоке. Алексей невозмутимо объяснил ему, что надо делать.

— Возьми Никифора под стражу и мягко допроси его. Посули полное прощение, если Диоген выдаст своих сообщников.

Адриан отправился выполнять приказ. Никифора схватили. Начался допрос. Великий доместик перепробовал все средства. Беседовал подушам, хитрил, сулил почести, угрожал. Все было тщетно.

Разборки носили семейный характер. Византийские вельможи к тому времени все породнились. Адриан был женат на сводной сестре Диогена. Великий доместик буквально рыдал: молил Никифора не ломать собственную судьбу. Диоген упрямился. Адриан доложил царю о неудаче допроса.

Тогда Алексей переменил доброго следователя на злого. Караулить Никифора поручили некоему Музаку, человеку безродному и оттого не связанному с Никифором никакими узами. Всю ночь тот допрашивал Диогена. Однако Никифор так осмелел, что стал отвечать дерзостями. Музак применил пытку. Никифора скрутили. Сразу выяснилось, что вся дерзость была напускной. Не выдержав первого прикосновения палача, Диоген пообещал во всем сознаться.

Музак сменил палача на писца, которому было велено вести протокол допроса. Никифор выдал всех соучастников. Оказалось, что в заговор вовлечены какие-то «высокопоставленные люди». Анна Комнина, от которой мы узнали эту историю, скрывает имена крамольников. Это значит, что даже через несколько десятков лет после событий, когда писалась «Алексиада», называть их было небезопасно. Теперь точно выяснилось, что о заговоре знала императрица Мария. Но она, мол, была против смерти Алексея Комнина. Женщина постоянно удерживала заговорщиков от решительных действий. Так написано в «Алексиаде». Но этим сведениям не очень верится. Думаю, как раз Мария и была одной из главных заговорщиц. Возможно, Анна Комнина не хочет осуждать ее в своей книге, поэтому и старается изобразить миротворицей. А может быть, сам Никифор постарался отвести от Марии вину. Но скорее всего третье. Обелить Марию попытался Алексей I в память о своей любви к этой женщине. На это прозрачно намекает Анна. «Самодержец… упорно притворялся, что ни о чем не знает; он делал это в память того взаимного доверия и согласия, которое существовало между ними еще до того, как он вступил на престол». Вот так интеллигентно и туманно называлась их внебрачная связь. Может быть, это ханжество. Но сегодня, в век натурализма и грубости, оно выглядит даже симпатично.

И все же — кто были заговорщики и чьи интересы они выражали? И еще: свидетельствует ли заговор о непопулярности Алексея I? Скорее всего да, но в каких кругах? Имелись среди заговорщиков крестьяне, ремесленники, купцы? Нет. Мы видим мощную придворную группировку, в которой состояла императрица Мария. Эта группировка объединяла военных и бюрократов. Военным не нравилось распределение земель между «родственниками и свойственниками». Возможно, в заговоре участвовали также обедневшие стратиоты. Они ненавидели родню Алексея, которая «попала в случай» и обрела земли, богатства, почести. Ставленником этой части заговорщиков был Никифор Диоген. Крамольники мечтали возвратить времена императора Романа IV. Честность и открытость этого базилевса казались тем безусловней, чем больше времени отделяло людей от правления Романа. Ну а за спиной императрицы Марии стояли дворцовые чиновники и часть семьи Дук. Те, кто мечтал вернуть времена Константина X: власть государственных воров и юристов, безнаказанность бюрократов. Много ли было таких людей? В правительстве — да. В народе — ничтожное количество. Да и при дворе, хоть заговор был и велик, преобладали здоровые силы. Никто не хотел губить возрождавшуюся страну.

Диогена заковали и отправили в заключение в балканский город Кесарополь (его расположение в точности неизвестно). Вместе с ним сел в тюрьму и другой заговорщик — Катакалон Кекавмен. Вероятно, это сын или внук легендарного полководца времен Македонской династии, носившего то же имя. Еще один сторонник перемен, муж сестры Алексея, армянин Михаил Таронит, отделался ссылкой. Остальные заговорщики вообще не пострадали. Алексей попросту поостерегся ворошить осиное гнездо и сделал вид, что ничего не произошло. Из этого мы видим, каким самообладанием природа наградила Комнина.

Опасность была так велика, что заговорщики могли растерзать царя прямо на троне, если бы пронесли мечи под плащами. Наверно, в этот момент Алексею вспоминалась нелепая смерть Гая Юлия Цезаря, которого забила насмерть шайка сенаторов.

Для того чтобы нейтрализовать заговорщиков, применили уже испытанное когда-то средство: объявили, что Никифор Диоген ослеплен. Заговор мгновенно лишился вождя. На самом деле император сохранил Диогену зрение, как некогда Урселю. Алексей никогда не расправлялся с людьми, если сохранялась надежда когда-нибудь их использовать. Кадровый голод в Византии можно сравнить разве что с положением большевиков после Октябрьской революции, когда на службу брали всех подряд (сравнение византийского императора с большевиками может показаться странным, но смутные времена порождают сходные ситуации).

Так или иначе, Алексей подавил заговор и на время обезопасил себя. Правда, через какое-то время он все-таки приказал ослепить Диогена и Кекавмена. Может быть, император получил известия, что их собираются тайно освободить. Или испугался чего-то другого. Так Никифор Диоген повторил судьбу своего отца, императора Романа IV: тоже был ослеплен.

Через некоторое время своей смертью умер отстраненный император Константин Дука, сын Марии. Он не мог похвастать здоровьем. Алексей был непричастен к его смерти.

После расправы с Никифором Диогеном царь почувствовал себя гораздо комфортнее. Теперь можно было продолжать поход против Вукана.

Вукан узнал о приближении ромейских войск и сразу понял: силы неравны. В его распоряжении были плохо организованные сербские банды. В руках императора — крупная армия, закаленная в сражениях с норманнами, турками, печенегами. Да и Византия была не та, что двенадцать лет назад. Она значительно окрепла.

Жупан Рашки немедленно предложил мир, пообещал выдать заложников и не причинять ромеям никакого зла. Алексей потребовал, чтобы Вукан лично прибыл к нему с повинной. Жупан приехал и каялся. Были достигнуты предварительные договоренности. Возможно, сербский правитель компенсировал часть ущерба, причиненного ромеям. В заложники он отдал своих племянников — Уроша и Стефана Вукана. Урош впоследствии станет князем Рашки. А заодно — основателем династии сербских князей, которые перехватят инициативу у правителей Дукли, объединят страну и станут ее королями.

На этом вялотекущий конфликт с сербами прекратился. Редкий случай: на всех фронтах Ромейской империи наступил мир.

4. Внутри страны

Самое время поговорить о внутренней политике Алексея Комнина. К сожалению, нам известно о ней гораздо меньше, чем о внешних делах и о войнах. В те времена было не принято писать о вещах, которые и без того всем понятны. Это создает проблемы: то, что было очевидно вчера, совершенно непонятно сегодня. Поэтому внутреннюю политику Алексея мы можем рассмотреть лишь в самых общих чертах.

Первые шаги императора на внутриполитическом поприще были жестоки и антинациональны. В 1082 году он заключил невыгодный договор с Венецией. На этом основании французский историк Византии Шарль Диль сделал вывод, что император Алексей I «распахнул ворота на Восток» перед венецианцами. Это не совсем так. Алексей лишь приоткрыл ворота. Распахнули их позднейшие императоры. Хотя вину с Комнина снимать нельзя.

Не менее сомнительной была финансовая политика Алексея. Мы много писали про Михаила «Без-четверти-вора». Этот император девальвировал валюту, чем заслужил свою позорную кличку. Но Алексей I пошел по тому же пути.

Главной денежной единицей в Романии была номизма. Кстати, отсюда произошло известное слово «нумизмат» — это любитель номизм. Иногда ее зовут перпер («червонец»).

Из литры (фунта) золота чеканилось 72 номизмы. Каждая весила 4,55 грамма. Разменной монетой были серебряные милиаризии. В каждой номизме было 12 таких милиаризиев. Еще меньше — кератий 24 монеты в номизме. Наконец, самая мелкая монета Византии — это фолл, или обол. В поздние советские времена историки приравнивали его к двум копейкам. Хотя стоимость была, конечно, условной.

В трудные времена правительство спекулировало на изменении курсовой стоимости этих монет. Некоторым присваивали принудительный курс. Махинации практиковались и при налогообложении. Например, выпускали деньги с пониженным содержанием золота и придавали им покупательную стоимость старых монет. Людей принуждали принимать расчеты за государственную службу такими деньгами. Зато налоги заставляли платить старой монетой, с повышенным содержанием золота, которая тотчас шла в переплавку. Естественно, государство сказочно обогащалось на подобном жульничестве. Это доказывает, что Византия была далека от идеала; впрочем, как любое общество.

Алексей в начальные годы своего правления жульничал как мог. Неизвестны имена его экономических советников. Но они творили чудеса. За это многие современники и потомки возненавидели Комнина. Ведь он разорял тех немногих подданных, что еще оставались под властью Ромейской империи. Византийский хронист Иоанн Зонара пишет, что император вообще стал чеканить номизмы из меди, а выплаты податей требовал в полновесном золоте. Возможно, историк преувеличивает. Хотя сам факт порчи монеты имел место. Алексею срочно требовались деньги. Он шел на непопулярные меры. Так действует любое правительство в кризисной ситуации. Можно сколь угодно обвинять его, но нелегко найти иной выход. Обвинения Алексея или другого правителя — ханжество.^{49}

Итак, Алексей пустил в обращение сплав, который ценился по официальному курсу как полновесная номизма в 12 милиаризиев. Хотя на самом деле она стоила всего 4. Император спекулировал на разнице курса и увеличивал доходы казны.

Такую схему рисует Зонара. Об этом же говорят авторитетные историки, в том числе Ф. И. Успенский и В. Г. Васильевский. Похожую ситуацию мы наблюдали в Советской России во времена продразверстки. Большевики грабили деревню, а полученные средства направляли на содержание войск.

Естественно, на этом обогащались ловкие люди. Византийская система сбора налогов была несовершенна. Сбор средств доверяли частным откупщикам. Право такого сбора давали после конкурса. Сама процедура конкурсов, ясное дело, была чревата злоупотреблениями: взятки, откаты, родственные связи иногда значили больше, чем желание того или иного откупщика пополнить казну. Теоретически выигрывал тот, кто обещал государству больше звонкой монеты. Хотя существовали какие-то ограничения. Нельзя же было выбивать из населения бесконечное количество денег.

Дошедшие до нас документы свидетельствуют, что государство взимало подати новыми деньгами все-таки не в размере ста процентов. Крестьяне платили половину налогов новыми деньгами, а другую половину — старыми. Причем эта вторая половина оказывалась дороже первой в три-четыре раза. Это была узаконенная система государственного грабежа. Вот почему заговорщики вроде Никифора Диогена обладали уверенностью, что в случае переворота массы их поддержат.

Но возникает вопрос: а как вообще Алексей удержался на троне, если кругом царили беспредел и грабеж? Где крестьянские мятежи? Где армия, которая занимается их подавлением?

Такие выступления были, но не носили массового характера. Мы видим, что на Балканах против ромеев бунтовали богомилы. Допустим, что это было социальное движение, а не только религиозное. Почему бы сатанистам не привлечь под свои знамена всех недовольных? Для этого требуется лишь несколько простых и понятных лозунгов. Но есть одна странность. Богомилы — это почти исключительно ромейские славяне. Почему социальное движение не охватило Грецию? Почему в Константинополе не оставалось гарнизона, а город был спокоен? Неужели греки настолько индифферентнее болгар, что терпели над собой издевательства чиновников?

Я не могу найти ответы на эти вопросы. Удивляет, что они не возникали у историков, изучавших этот период. Может быть, нужно ввести в оборот новые документы? Или переиздать старые? Пока версия лишь одна: Алексей выкачивал деньги из национальных окраин, а окраины полыхали восстаниями. Но этого объяснения слишком мало.

К 1090 году злоупотребления налоговых чиновников достигли вопиющих размеров. Алексей пытался их ограничить своими указами. А ведь это — пик печенежского вторжения и пик восстаний против ромеев на территории Болгарии. Следовательно, это работает на нашу гипотезу. Если славяне несли основную тяжесть налогового гнета, они и восставали против империи. Земли к северу от Балканского хребта отпали от Византии. Территория бывшего Болгарского каганата полыхала в огне крестьянской войны. Лишь после разгрома печенегов восстание было подавлено. С остальных земель брали меньше налогов — и крестьяне молчали.

Злоупотребления на местах не прекратились и позднее. В 1094 году Алексей I вновь издал указ против лихоимства налоговых сборщиков. Но и этот документ не помог побороть кризис. Тиски разожмутся лишь после нового расширения границ Византии. Новые налогоплательщики и удачные войны помогут поправить финансовые дела.

1. Лже-Диоген

Едва император помирился с сербами, как возникли новые неурядицы — на Дунае. В 1095 году там появились половецкие всадники. Вскоре кипчаки уже воевали с Византийской империей. Их поддержали ромейские славяне. Театром военных действий в который раз стала Болгария.

Некоторые отечественные историки говорят, что напрасно византийцы покорили Болгарию. Мол, эта страна прикрывала Византию с севера от набегов кочевников. Разумеется, это неверно. Книжные люди считают, что без захвата Болгарии не было бы и печенежской войны. Возможно, и так. Но тогда продолжалась бы изнурительная война византийцев с болгарами. Живой пример — опыт Второго Болгарского царства. Его создание отнюдь не привело к тому, что северная граница Византии обрела покой. Скорее наоборот. Разъезды врага появлялись в окрестностях Константинополя.

Империи живут по своим законам. Они должны расширяться. Почти каждая территориальная уступка для них — катастрофична. Во всяком случае — нежелательна.

А еще существует понятие естественных границ. Дунай являлся удобным рубежом обороны. Как будто огромный ров, наполненный водой, он защищал Византию от вторжений с севера. Занять выгодный рубеж на Дунае стремились многие императоры. Василию II Болгаробойце это удалось. С тех пор почти двести лет Дунай был границей Ромейской империи на Балканах. Разумеется, Алексей Комнин не собирался отдавать земли бывшего Болгарского царства. Византия не могла позволить себе роскошь добровольно пожертвовать частью своей территории.^{50}

Однако желающих оторвать Болгарию от Византии имелось предостаточно. Славяне бунтовали при всяком удобном случае и поддерживали интервентов. В 1095 году у них опять появился вождь. Он-то и спровоцировал вторжение половцев.

Самозванец впервые обратил на себя внимание вскоре после финала печенежской войны. «Какой-то человек, — пишет Анна Комнина, — не принадлежавший к знатному роду, происходивший из низов, в прошлом воин, объявил себя сыном Диогена, хотя настоящий сын Диогена был убит». Самозванец объявил себя сыном царя Романа — Львом Диогеном, который погиб давно, в сражении при Антиохии. О гибели Льва знали многие. Но прошли годы. Детали стерлись из памяти. А недовольным требовался предводитель. В нового претендента поверили. В него хотели поверить. «Он явился с Востока, — продолжает Анна, — в овчине, нищий, подлый и изворотливый». Этот человек обладал талантом привлекать людей на свою сторону. Он обходил Царь-город «дом за домом, улицу за улицей, рассказывая о себе небылицы: он де сын прежнего императора Диогена».

На самом деле Лже-Диоген был воином, стратиотом. Вероятно, ему не повезло: разорился. Тогда и решил попытать счастья на императорском поприще. Такое возможно только от большого отчаяния, когда нечего терять.

Какое-то время агитация Льва шла безнаказанно. «Самодержец совершенно пренебрегал всеми слухами», — рисует мирную картину Анна Комнина. Однако, зная хитрость Алексея и его отличную контрразведку, мы вправе предположить, что император обо всем знал, но хранил обычную невозмутимость. Он подключил к делу вдову реального Льва Диогена. Женщина жила в монастыре. Ее привезли в столицу. Вдова обличила самозванца и публично всем рассказала, что ее муж погиб. Лже-Диогена схватили и наказали вместе с его соратниками — теми, кто укрывал и кто верил. Соратникам обрили головы и бороды и выставили в таком позорном виде на площади на всеобщее обозрение. Самого Псевдо-Диогена привязали к висельному столбу. Это было и позором, и предупреждением. Мол, если будешь продолжать свою пропаганду — повесим. После этого самозванца сослали в далекий Херсонес (ныне Севастополь в Крыму), где некоторое время держали в оковах. Дальнейшее — сюжет для авантюрного романа, коими так богата история Византии.

Самозванец вступил в переговоры с половцами, которые торговали под стенами Херсонеса скотом. Степняки поддержали дерзкого авантюриста. Однажды ночью тот обвязал себя веревкой и спустился по стене вниз.

«Куманы вместе с ним отправились в свою страну, — рассказывает Анна Комнина. — Он прожил там довольно долго и достиг того, что куманы уже стали называть его императором». Слово за слово, степняки приняли решение поддержать сомнительного кандидата на ромейский престол. За счет этой поддержки можно было хорошо поживиться. То, что выглядело бы обычным грабежом, приобретало статус борьбы за справедливость.

Так половцы стали врагами Византии. Эта враждебность никогда не принимала характера тотальной борьбы, как в случае с печенегами. Но граница по Дунаю утратила покой. Начались столкновения со степняками.

Император перебросил войска на северо-восток Балканского полуострова. Кроме того, укрепил горные проходы — клисуры, чтобы враг не попал во Фракию. Это еще один штрих, который подчеркивает: Алексей относился по-разному к своим болгарским владениям и коренным землям империи в Греции. Болгарией он был готов временно пожертвовать. Греческими землями — никогда.

2. Вторжение половцев

Вокруг Лже-Диогена собрались половецкие воины. Они вторглись в фему Паристрион. Истр — это Дунай, так его звали греки. Паристрион — область между Балканским хребтом и Дунаем. Русские сказали бы — Подунавье.

Половцы объявили, что желают восстановить справедливость и возвести «Льва Диогена» на византийский трон. Но не будем обольщаться политической демагогией. Реальная цель была проще: разграбить византийские земли и с добычей вернуться в степь.

Казалось, Алексею придется все начинать сначала. Совсем недавно он с большим трудом разгромил печенегов. Теперь им на смену пришли половцы. Болгария вновь стала ареной боев.

Узнав о движении неприятеля, император собрал, как обычно, «родственников и свойственников» на военный совет. Обсуждались два плана действий: смелый и осторожный. Сторонники осторожного плана предлагали ограничиться обороной городов, а незащищенные деревни отдать на разграбление половцам. Царю Алексею это не нравилось. Он поддержал смелый план: собрать войска и выступить навстречу врагам.

Смелость была вынужденной. Самозванца следовало остановить как можно раньше. Но все помнили, чем кончались наступательные походы против печенегов. Византийцы несколько раз терпели поражения на территории Болгарии. В общем, большинство «родственников и свойственников» проголосовало против похода. Власть императора не была абсолютной. Важные политические решения принимались коллегиально. Царь лишь нес ответственность за эти решения. Из этого легко сделать вывод, насколько опасной была профессия царя в Византии.

Император настаивал на своем: куманов надо встретить в открытом поле, чтобы не допустить соединения с болгарскими повстанцами. Алексей обратился к посредничеству Церкви. Константинопольским патриархом тогда был Николай III Грамматик (1084–1111). Он хранил верность царю. Алексей считал патриарха надежной опорой. И не ошибся.

Император тайно договорился с патриархом об одной инсценировке. После чего объявил, что в вопросе войны с половцами всецело полагается на волю Божью. Как скажет Бог, так и будет. Как оказалось, речь идет о банальном гадании.

Вечером Алексей направился в храм Св. Софии. Царя сопровождала торжественная процессия из чиновников, попов и военных. В присутствии патриарха Алексей написал два жребия на табличках. На одной было начертано, что следует выступить против куманов, а на другой — что не следует. Обе таблички запечатали в одну коробку и оставили на ночь на церковном престоле. Так они и пролежали под пение молитв. Наутро патриарх вскрыл коробку и вытянул наугад одну из табличек. На ней было написано, что нужно идти в поход. Алексей торжествовал. Спорить с волей Бога никто не посмел. У патриарха оказалась удивительно легкая рука…

Собрав войско, Алексей стал лагерем в городе Анхиал. Никифор Мелиссин, Георгий Палеолог, Иоанн Таронит были отправлены с отрядами оборонять Македонию. Другие отряды заняли клисуры. Алексей ждал донесений от разведки.

Вскоре явился некто Будило («из знатных влахов») и сообщил, что враг уже близко. Кипчакским войском командовал Тугоркан. Тот самый, что еще недавно воевал бок о бок с византийцами в битве при Лебурне против печенегов. В ожидании половцев Алексей приказал занять удобные позиции у Анхиала.

Кипчаки продвигались на юг. Сразу начались мятежи населения в их пользу. Когда половцы приблизились к городу Голоя, его жители восстали. Ромейский начальник гарнизона был схвачен и выдан врагу. «Видя, что Голоя во власти куманов, — пишет Анна Комнина, — жители соседних городов — Диамболя и других — перешли на сторону куманов, радостно встретили их, передали свои города и славословия Лже-Диогену». Многие хотели перемен к лучшему. Алексею было над чем задуматься.

Небольшие отряды ромейских воинов пытались сопротивляться. Храбрый офицер Константин Евфорвин напал на отдельный отряд половцев. Схватка закончилась победой византийцев. Сотня куманов попала в плен. Алексей I щедро наградил Константина и его воинов. Слухи об этой маленькой победе были раздуты. Император всегда понимал важность морального духа для войны.

Между тем половцы так расхрабрились, что забыли об осторожности. Города переходили на их сторону. Почему бы не закончить войну одним решительным боем? Степняки выступили прямо на Анхиал.

Это была отличная крепость. С одной стороны ее защищало море, с другой — виноградники, которые мешали сражаться кипчакской коннице.

Увидев неприятеля у городских стен, Алексей вывел полки для битвы. Сомкнутые ряды византийцев выглядели грозно. Половцы выставили передовой отряд. Ромеи умело его атаковали частью своих сил, оттеснили к морю и уничтожили. Стало ясно, что сражение в виноградниках кипчаки проиграют. Три дня стояли войска друг против друга. На четвертый половцы отступили. Лже-Диоген повел их к Адрианополю, уверяя, что город откроет ворота.

Половцев не остановили ни клисуры, ни укрепленные города, ни хитро расставленные отряды ромеев. Анна Комнина сообщает, что степнякам помогли все те же влахи. Они указали путь через горы в обход клисур.

Адрианополь защищал слепой Никифор Вриенний.

Как только он услышит о моем приближении, он примет всех нас с большой радостью, — вещал самозванец. — Хотя он и не родственник моему отцу (императору Роману), но питал к нему братские чувства. Вриенний даст нам людей и денег. А затем мы двинемся к Царю-городу.

Простодушные сибиряки-половцы поверили его словам. Скоро их войско разбило шатры под стенами Адрианополя. Но тут начались неудачи. Оказалось, что Никифор Вриенний совершенно не собирается сдавать город врагу. Когда-то Никифор сам участвовал в мятеже. Но то были времена смут и переворотов. Вриенний считал тогда, что спасает страну. Теперь пришло другое время. Во главе империи стоял человек, способный ее спасти — царь Алексей. Никифор верил ему. Полководец не пошел на предательство.

Сорок восемь дней продолжались бои под стенами Адрианополя. Молодые ромеи каждый день совершали вылазки и сражались с кипчаками. Больше других отличился знатный юноша Мариан Мавро-Катакалон. Император его заметил и скоро ввел в круг «свойственников». Так делали карьеру в тогдашней Византии.

Лже-Диоген пытался вступить в переговоры с Никифором Вриеннием, сулил ему почести, называл дядей и уговаривал перейти на сторону «законного царя».

Разговор шел напрямую. Никифор стоял в башне, а Лже-Диоген — под стеной. Слепой полководец прокричал самозванцу:

— Я тебя не знаю! Подлинный Лев Диоген убит в сражении под Антиохией много лет назад! Кто ты?

Обманщик ретировался. Переговоры провалились. Тогда Адрианополь подвергся блокаде. Жители стали испытывать недостаток припасов. Отправили письмо Алексею Комнину, где изложили все свои бедствия.

Император послал в город обоз под началом Константина Евфорвина. Но кипчаки заметили обозный отряд, напали на него и рассеяли.

Никифор Вриенний повел своих на вылазку. Кажется, он хотел соединиться с обозом. Это не удалось. В жестокой сече полегло много половцев и ромеев. Исход боя висел на волоске. Сам Тугоркан вышел с отборными воинами, чтобы отбросить византийцев. К половецкому хану бросился храбрый Мариан Мавро-Катакалон, чтобы убить его. Однако юношу оттеснили телохранители Тугоркана. Мариан едва не погиб.

Сражение оказалось бесполезным. Осада продолжалась. Правда, половцам все труднее было добывать припасы. Степняки оставили под стенами Адрианополя наблюдательные отряды, а главные силы рассеялись по окрестностям для грабежей и фуражировки. Этим корпусом грабителей командовал хан Кица. Вместе с ним остались 12 тысяч половецких воинов.

3. Подвиг разведчика

Алексей лихорадочно искал варианты спасения города и страны. Коль скоро врага нельзя победить, его следует перехитрить. Возможно, царю напомнили исход давнего болгарского восстания под руководством Петра Деляна. Византийский агент выколол Петру глаза. После этого восстание провалилось.

Алексей задумал проделать примерно то же с Лже-Диогеном. Если бы удалось выкрасть или убить самозванца, восстание лишилось бы легитимной основы.^{51}

Эти примеры доказывают, что пренебрегать индивидуальными методами борьбы не следует. Впрочем, Алексея не требовалось убеждать в очевидных фактах.

Император нашел агента по имени Алакасей.

Мой отец был когда-то близок с отцом самозванца, — сообщил агент. — Они дружили. Я могу пойти, заманить Лже-Диогена в какую-нибудь крепость и там схватить его.

План пришелся царю по душе. Но как его осуществить? Вспомнили пример из Геродота. Один из приближенных древнего иранского царя Кира Великого, Зопир, отрезал себе уши и нос, обезобразил лицо и в таком виде проник в Вавилон, осажденный персами. Мол, Кир приказал отрезать ему уши, а за это Зопир хочет отомстить Киру. Вавилоняне поверили и приняли перебежчика. Зопир дождался удобного момента и сдал город иранцам.

С тех пор много воды утекло. Нравы смягчились. Поэтому Алексей воздержался оттого, чтобы резать агенту уши. Царь ограничился тем, что приказал обрить шпиону голову и бороду, а также изранить тело. В таком виде Алакасей пожаловал к самозванцу. Напомнил о прежней дружбе. Посулил выдать все византийские тайны, какие знал. И вошел в доверие.

Я вытерпел много несправедливости от императора Алексея, — жаловался агент. — А теперь пришел помочь тебе достичь цели…

Алакасей блестяще сыграл роль. Лже-Диоген оказался излишне доверчив. Он даже не обыскал перебежчика. Между тем агент имел письмо от императора к начальнику небольшой крепости Пуца к западу от Редесто. В письме говорилось: «Исполни без колебаний все, что предложит тебе предъявитель этого письма, и слушайся его». По плану, именно в эту крепость предполагалось заманить самозванца.

Агент убеждал «Диогена» действовать быстро.

— А что, по-твоему, нужно делать? — спросил Псевдо-Диоген.

— Видишь вдали крепость Пуцу и широкую равнину вокруг нее? — указал Алакасей. — Там можно найти много корма для коней на все время, что ты пожелаешь отвести для отдыха своему войску. Задержитесь немного здесь, куманы в это время добудут фураж, а потом отправимся к Царю-городу. Если тебе нравится мой план, я увижусь с начальником крепости. Это мой давний друг. Думаю, удастся устроить так, что он сдаст эту крепость без боя.

Замысел понравился Лже-Диогену. Ночью Алакасей привязал письмо императора к стреле и пустил ее в крепость. На рассвете агент прибыл к воротам и вступил в беседу с начальником гарнизона. Самозванец пристально наблюдал за их беседой издалека. Кажется, все получилось. Алакасей подал условный знак: крепость сдана. Лже-Диоген с несколькими телохранителями из куманов приблизился к воротам и вошел внутрь.^{52}

Гарнизон радостно встретил самозванца. Начальник крепости пригласил гостя в баню. Затем был обед с вином. Выпивки не жалели. «Попировав вволю и выпив много вина из полных мехов, — пишет Анна, — куманы легли спать и захрапели». Тем же достойным делом занялся и Лже-Диоген.

Стражники в крепости начали действовать. Они перебили спящих половцев, а Лже-Диогена скрутили. Алакасей выбрался со своим пленником из крепости и повез его в Царь-город. То есть, в общем, сдержал обещание, данное самозванцу.

Городом по-прежнему управляла Анна Далассина, уже старая, но все еще энергичная женщина.

Алексей I наверняка бы церемонился со Лже-Диогеном. Далассина оказалась решительнее. По ее приказу самозванца ослепили. Для этого нашли какого-то турка на византийской службе, по имени Камар. Он и провел деликатную операцию. Сами ромеи не хотели браться за такое грязное дело.

Такова была история заговора Лже-Диогена. Едва его схватили, как обнаружилась одна неприятная деталь: половцы и не думали покидать пределы империи. Война с ними продолжалась. Единственная выгода, которую, может быть, получили сторонники Алексея, — это прекращение дезертирства. На сторону куманов больше никто не переходил. Знамя для недовольных пропало.

4. Битва при Адрианополе

Узнав о расправе с Лже-Диогеном, Алексей стал действовать гораздо решительнее. Орда хана Кицы, в 12 тысяч воинов, оставила окрестности Адрианополя и рассыпалась для грабежа неподалеку от Анхиала. Алексей выступил против этой орды. Он покинул лагерь под Анхиалом и вышел к удобному горному ущелью Таврокома, густо поросшему деревьями и кустарником. Здесь приготовился дать сражение.

Кица собрал воинов и двинулся против ромеев. Сошлись. Император послал в атаку турецких наемников. Застрельщики-турки должны были напасть на половцев и обратиться в притворное бегство.

Но план провалился. Половцы отогнали турок, но сохранили боевой порядок и выстроились напротив главных сил ромеев. Какой-то куман выехал вперед и дерзко вызывал врага на поединок. Византийцы бездействовали. Дальше произошло неожиданное. Алексей сам выехал вперед и во весь опор помчался на «варвара». Приблизясь, он ударил врага копьем. Копье сломалось. Тогда император выхватил меч, вонзил его половцу в грудь по самую рукоятку и сбросил поединщика с коня. Византийское войско разразилось радостным ревом. Все увидели, что государь по-прежнему силен и остается лучшим воином империи. Ромеи кинулись в отчаянную атаку. Главный удар нанесла тяжелая конница в центре. Она рассекла строй кипчаков. Затем подоспела пехота и довершила избиение. Ошибкой куманов стало то, что они чересчур приблизились к византийцам, после того как отбили атаку турок. А в результате приняли бой среди кустарника, в невыгодных для себя условиях. У византийцев кавалерии было меньше, и они использовали все выгоды своего построения.

Анна Комнина пишет, что в этом бою куманы потеряли 7 тысяч убитыми и 3 тысячи пленными. Даже если наша писательница, как обычно, преувеличивает, поражение степняков действительно было крупным. Половцы потеряли всю награбленную добычу. Со своей стороны, император не разрешил воинам брать трофеи. Он объявил, что каждый крестьянин может прийти за своим имуществом и получить его в целости. К лагерю самодержца потянулись вереницы крестьян. «Каждый, кто был ограблен, приходил, узнавал свое добро и забирал его». Непонятно, как его узнавали и все ли было честно. Однако можно думать, что эта акция подняла авторитет императора среди местного населения. Он хорошо выполнил свои обязанности перед людьми: отогнал врагов и вернул им утраченное добро. Победа подняла моральный дух византийцев.

Алексей беспрепятственно вошел в Адрианополь. Но это не означало, что война кончилась. Кипчаки стягивали силы для новой битвы. В то же время они пошли на хитрость. Несколько половецких предводителей, участвовавших в войне, попросили императора о личной встрече. Алексей принял их в Адрианополе. Половцы предлагали мир, но тянули время. Переговоры продолжались три дня. На четвертый переговорщики отбыли к своим. Мирные предложения оказались уловкой. Половцы послали за подкреплениями. Как выяснилось, их главные силы грабили земли к северу от Балканского хребта. Миновав горные проходы, неприятель вышел на оперативный простор. Алексей выступил навстречу. Некоторое время обе стороны маневрировали. Император хотел одновременно прикрыть дороги на Адрианополь и Царь-город.

Выйдя навстречу врагу, базилевс увидел море огней — это половцы встали огромным табором. Византийцы собрали военный совет. Алексей делал ставку на маневренную войну. Этот план приняли. Царь послал за предводителями мобильных тюркских отрядов на имперской службе: за Узой, Аргиром Карацей и Монастрой. Все трое прославились во время печенежской войны. Они привели свои отряды к императору. Византийская армия собралась в кулак.

Войска ромеев и кипчаков выстроились друг против друга. Алексей атаковал противника. Византийцы были уже не те, что пять или десять лет назад. Их армия с каждым годом росла, полководцы набирались опыта, а сам Алексей научился командовать большими массами войск.

После короткого боя половцы дрогнули. Затем побежали. Алексей лично бросился вдогонку. Рядом с ним скакали легкие конники — все эти «варвары» на византийской службе.

Половцев гнали до горных клисур, возле которых устроили настоящую резню. Огромное количество куманов погибло. Еще больше — попало в плен. Тугоркан ушел. С тех пор кипчаки долго не нападали на границы Ромейской империи.

Косвенно византийцы помогли и русским княжествам. Натиск кипчаков на Киев, Чернигов, Переяславль резко ослаб. А вскоре русские князья нанесли половцам несколько мощных контрударов.

Сколько воинов принимали участие в битве у Адрианополя? Вероятно, половцев было тысяч 1518. Столько же выставили и византийцы. Это было крупное сражение, хотя и меньше, чем битва при Лебурне. Степняки извлекли урок. Алексей о большем и не мечтал. Обе стороны остались при своем. Граница на Дунае была восстановлена.

5. Укрепление Вифинии

Поправив дела на севере, Алексей опять вынужден был обратиться к востоку. Туркмены стали нападать на остатки владений византийцев в Малой Азии. Они атаковали несколько районов Вифинии, еще остававшихся под управлением Алексея. Неизвестно, санкционировал ли это нападение султан. Зато ясно, что он смотрел на такие дела сквозь пальцы. У мусульман не может быть мира с христианами — только перемирие. Причем воины ислама сами вправе решать, когда оно завершится. Но если бы договор нарушили византийцы — султан был бы возмущен.

Граница между Никейским султанатом и Ромейской империей проходила по реке Сангарий (ныне Сакарья в Турции). К востоку от реки ромеи даже не показывались. Зато сельджуки беззастенчиво грабили земли вокруг Никомедии. Пространство к западу от Сангария превратилось в ничейную землю. Люди уходили оттуда, чтобы сохранить жизнь и имущество.

Император не планировал большую войну на этом фронте. Тем более что с Запада, из Европы, приходили странные вести. Там планировалось какое-то большое военное предприятие, целью которого был Восток. Поэтому Алексей просто решил обезопасить границу в Вифинии, но не ввязываться в большую войну.

Царь прибыл в Малую Азию и исследовал оборонительные рубежи вокруг Никомедии. Там его ждало неожиданное археологическое открытие. Во время рекогносцировки Алексей наткнулся на длинный овраг. Опытный глаз подсказал, что это — искусственное сооружение. И верно. Знающие люди пояснили, что здесь вырыт длинный ров еще по приказу императора Анастасия I (491–518). Анастасий жил за шестьсот лет до Комнина. В то время Малая Азия безраздельно принадлежала ромеям. Зачем древнему византийскому царю понадобилось рыть ров, было неясно. Однако рядом находилось небольшое озеро. Алексей предположил, что Анастасию пришло в голову осушить его и отвести воду. Но предприятие по каким-то причинам не вышло. Так или иначе, ров все еще оставался в пригодном состоянии. Алексей велел углубить его и превратить в оборонительное сооружение. Для наблюдения за рвом царь выстроил укрепление, которое назвал Железная башня. Этого было достаточно, чтобы защитить ромеев от нападений мусульманских бандитов. Строительство велось под личным присмотром императора и стоило больших денег. Зато и возводили крепость на совесть. Никто не мог предположить, что эти траты сделаны зря. Скоро произойдут события, которые резко изменят расстановку сил в Малой Азии. Приготовления европейцев, о которых узнал Алексей, оказались Первым крестовым походом. Отряды европейцев двинулись на Восток.

Узнав об этом, император покинул Вифинию и вернулся в Константинополь. Алексея и его страну ждали новые испытания.