Часть третья Поход креста

Deus lo volt!

Так хочет Бог!

Вопль толпы

на Клермонском соборе


Глава 1 Нашествие бедноты

1. Крестовые походы: кому было выгодно?

Алексей отнесся к новости о движении европейцев на Восток очень серьезно. Императору было чего опасаться. Первый же крестовый поход едва не погубил Византию. Базилевсу он стоил не меньше нервов и усилий, чем борьба с печенежским нашествием, продолжавшаяся несколько лет. Кто стоял за спиной крестоносцев и почему возникла идея военного вторжения европейцев на Ближний Восток?

* * *

Крестовые походы назвали так очень поздно, уже в Новое время. Тогда история превратилась из развлекательного чтения в серьезную науку. Требовались ярлыки и наклейки, чтобы как-то классифицировать и упорядочить события. Так в западной исторической науке появились «Крестовые походы», «Столетняя война» и множество других удобных названий для той или иной эпохи. (Русские историки тоже отличились. В XVIII веке они придумали устойчивый миф о «монголо-татарском иге».)

С чего началась история Крестовых походов? С писем Алексея Комнина нескольким западным герцогам в 1091 году, о которых мы говорили. В своих посланиях император просил помощи и сулил деньги наемникам, которые прибудут для борьбы с печенегами.

Печенеги, на беду, оказались мусульманами. В сознании западных политиков война против печенегов превратилась в борьбу против всех мусульман. Под лозунгом борьбы с мусульманами и состоялся Первый крестовый поход.

Кому и зачем понадобилась подмена понятий? Несомненно, кому-то из высшего католического духовенства. Эта идея пришлась по вкусу и светским феодалам. Многие из них мечтали о богатствах Востока. Известия оттуда приносили купцы из Венеции, Генуи, Амальфи. В Европе было тесно. Существовало множество ограничений для бесконтрольного обогащения и тотальных войн. Междоусобицам герцогов мешала власть королей, а королям — авторитет римского папы. Зато на Востоке их ждала полная свобода. Никому не возбранялось убивать мусульман и присваивать их богатства.

Поход был выгоден и купцам. Бельгийский историк-классик Анри Пирен показал в своей книге «Шарлемань и Мухаммед», как мусульмане разрушили средиземноморскую торговлю. Купцы из исламских стран практически не допускали христиан на восточные рынки. Цены на пряности, благовония, шелк взлетели в Европе очень высоко. Европейские коммерсанты хотели получить широкий доступ на Восток.

Но самое главное — Крестовые походы были выгодны папе. Вероятно, при папском дворе и сплели всю интригу. Такие походы могли расширить пределы христианских владений, а значит, увеличивали денежные поступления в казну понтифика. А еще создавали возможность покончить с церковным расколом между католиками и православными. Неважно как — через постепенное расширение католических владений на Востоке или через полное уничтожение Византии. Римских пап устраивали оба варианта. У крестоносцев всегда было две цели — Иерусалим и Константинополь. Правда, первую идею объявили открыто, а вторую завуалировали. Однако в итоге был короткий период, когда оба города — Иерусалим и Константинополь — оказались в составе западного мира.

Поход креста был выгоден западным королям. Но эти выгоды они использовали по-своему. Ни один из королей не принял участие в Первом крестовом походе. Короли попытались сплавить излишки населения подальше на Восток, чтобы расширять домены и усилить собственную власть. Без походов Запад ждала бы анархия — бунты феодалов, восстания крестьян. История мира могла стать иной.{53}

Но это — другая тема. Если говорить о Крестовых походах, то мы видим, кому они были выгодны. Королям — чтобы избавиться от беспокойных герцогов. Черни — чтобы уйти от королей и найти свободные земли. Герцогам — чтобы создать независимые королевства для себя и своих потомков. Купцам — чтобы дорваться до восточных богатств. Католической Церкви — чтобы обрести новых подданных и растоптать православных конкурентов.

Кто реально стоял за спиной крестоносцев? Если говорить о церковниках, совершенно очевидно, что это был папа. А вот конкретных имен светских властителей, которые обстряпали это дело, мы назвать не можем. Впрочем, это и не столь важно. Можно лишь уточнить детали. Например, в этой авантюре не был замешан тогдашний французский король. Папа отлучил его от церкви. По официальной причине — за неразборчивость в семейных делах. А может, за несогласие помочь в организации похода? А вот с английским и германским королями все было иначе. Им удалось сплавить в крестоносную экспедицию своих крупных вассалов.

Почему идея Крестовых походов нашла отклик среди людских масс именно в это время?

Ответ дает теория пассионарности, разработанная Львом Гумилевым. По мнению ученого, Запад в то время переживал акматическую фазу этногенеза — «перегрев системы». В обществе появилось множество жертвенных людей, которые во что бы то ни стало хотели выделиться и оставить след в истории. Это был странный, бесполезный героизм, причем разновекторный. Желая отличиться, рыцари теснились и толкались, ссорились между собой, убивали не только мусульман, но и друг друга. Это и спасло мир ислама. У европейцев не хватило ни терпения, ни дисциплины для настоящих завоеваний. Произошел всплеск буйного рыцарства, извержение вулкана с брызгами магмы.

Первой на пути крестоносцев лежала Византия. Падет ли она под натиском крестоносцев или станет их союзником? Это зависело от тонкой политики Ромейского императора. Перед Алексеем I стояла сверхсложная задача: выжить самому и сохранить империю. С Запада шли такие «друзья», которые хуже открытых врагов.


2. Собор в Клермоне

С чего начался крестовый поход? Первые замыслы этого предприятия возникли еще в голове честолюбивого папы Григория VII (1073–1085) — знаменитого «святого сатаны». Папа давно суетился с идеей похода на Восток, хотя турецкая угроза для Византии была еще не столь серьезна. Все эти потуги прекратились в связи с борьбой папы против императора Генриха IV. Стало не до того. Наконец идея восточного похода вылилась в пародию на первоначальный замысел: норманны (вассалы папы) переправились через Адриатику и напали… на Византию, а не на турок. Причем в тот момент, когда византийцам приходилось особенно туго. Началась жестокая война, о которой мы рассказали в предыдущих главах. Заметим, что это не случайность. Пройдет сотня лет, и пресловутые Крестовые походы выльются во взятие рыцарями православного Константинополя и сдачу мусульманам всех ранее захваченных территорий на Ближнем Востоке.

Папа Григорий VII так и не успел провернуть прибыльное и опасное предприятие. Но у «святого сатаны» нашлись способные продолжатели.

В конце века на папском престоле восседал Урбан II (1088–1099) — молодой энергичный церковник, француз. К началу Крестовых походов ему не исполнилось и пятидесяти.

Урбан полагал, что хорошо знает ромеев. Папа сталкивался с ними на переговорах. И не раз. Весной 1095 года ромеи присутствовали на церковном соборе в Пьяченце. Там они просили подмоги от имени Алексея I. Мол, турки готовы уничтожить Ромейскую империю. Если Запад не поможет, империя обречена. Во всяком случае, папа и его окружение истолковали просьбу византийцев и суть переговоров именно так. Но нам позволительно усомниться. Конечно, речь шла опять о вербовке наемников.

Правда, ромеи не любили слово «наемник». Покупных солдат называли «союзниками». Следовательно, послы Византии на соборе в Пьяченце могли просить Запад прислать «союзников» для борьбы с турками, а взамен обещали деньги. Эти ханжеские недомолвки привели к непониманию, были неправильно истолкованы, а в конечном счете, век спустя, послужили одной из причин гибели Византии в огне Четвертого крестового похода.

Просьба ромейских дипломатов вызвала интерес. В течение нескольких месяцев папа вел негласные консультации с князьями Церкви, королями и герцогами. А тем временем готовил новый собор. Среди вопросов, планируемых к обсуждению, были чисто богословские, а также светские и бытовые. Для нашей темы они не имеют значения, поэтому отвлекаться не будем. Но самое главное — планировался экспромт на тему крестового похода. И вот…

В ноябре 1095 года церковный собор заседал во французском Клермоне. Съехались 14 архиепископов, 225 епископов, множество знати. Целую неделю, с 18 по 26 ноября, обсуждались вроде бы посторонние вопросы. Вдруг в последний день Урбан II перевел разговор совсем на другое. Это произошло перед закрытием церковного конгресса. На площади перед кафедральным собором собралось огромное количество людей. В основном это были кающиеся грешники: убийцы, воры, насильники. Разумеется, не только из простонародья, потому что, как вскоре выяснится, владели латынью. Они жаждали отпущения грехов. Этим и воспользовались церковники. Папа произнес речь. Наместник св. Петра говорил о том, что мусульмане захватили христианские города на Востоке. Понтифик вкратце описал ужасы, которым подвергаются паломники в Иерусалиме. А ведь это город, в коем Спаситель претерпел страдания за все человечество.

Разумеется, папа врал. В его словах содержалось не больше правды, чем в рассуждениях госдепа США о зверствах Каддафи. К паломникам мусульмане относились как к важной статье доходов и обращались с ними приветливо. Цель выступления папы была другой: направить силы Запада на Восток. Папа рыдал, обильно цитировал древних пророков и вообще отлично сыграл роль. Наконец он призвал присутствующих вооружиться и выступить против мусульман. Так христианский священник впервые предложил развязать религиозную войну. То есть ответил на мусульманский джихад аналогичным образом.

— Восстаньте! — грохотал папа, обращаясь к присутствующим. — Направьте свое оружие, обагренное кровью ваших братьев, против врагов христианской веры. Спешите, если вам дорого спасение души вашей, стать под начало Христа на защиту Иерусалима!

— Так хочет Бог! — взвыла толпа. Эти слова стали девизом Первого крестового похода.

Понтифик немедленно дал отпущение грехов всем, кто пожелает участвовать в богоугодном деле: резаться с мусульманами на Востоке. Блестящий ход! Таким образом удалось выдворить из Европы большое число преступников и вообще неудобных людей, не вписывавшихся в рамки тогдашнего общества. Социальное напряжение в обществе немедленно снизилось.

Речь папы говорилась на латыни. Следовательно, понимали ее не все. Но нашлись и переводчики, и проповедники, которые разнесли выступление понтифика по Европе. Точней, их заранее подготовили. Да и хорошо срежиссированный «экспромт» папы насчет Иерусалима появился отнюдь не спонтанно. Словом, вспышке папских эмоций предшествовала большая организационная работа.

Интересно одно. Изначально византийцы просили военной помощи для борьбы с сельджуками в Малой Азии. Но цель участников похода оказалась иной. Ею стало освобождение Гроба Господня от рук неверных. Гроб, как известно, находился в Иерусалиме. То есть целью кампании объявили Палестину, а не Малую Азию.

Те, кто хотел идти в поход, стали нашивать себе на одежду кресты. Поэтому их и прозвали крестоносцами. Механизм религиозной войны был запущен. Такую странную роль сыграли письма Алексея и его посольства на Запад с просьбами прислать побольше наемников. Сам того не желая, Алексей вызвал бурю.


3. Участники предприятия

Увидев столь сильный эффект от своей речи, папа даже несколько опешил. Видимо, успех был слишком велик. Экзальтированные люди немедля предложили самому наместнику св. Петра принять крест и возглавить поход. Урбан II благоразумно отказался от этой сомнительной чести. Не для того он сплавлял пассионариев из Франции и Германии, чтобы двинуться неизвестно куда во главе толпы неуправляемых людей. Понтифик назначил вместо себя «смотрящего» — легата. Им сделался ловкий архиепископ Адемар де Пюи, один из французских аристократов. Папа благословил его и назначил вождем похода. Иначе говоря, Церковь сразу попыталась взять в свои руки все нити управления прибыльным и многообещающим делом. Правда, вскоре выяснилось, что светские властители не желают делиться с попами своей властью. Служителей Церкви вежливо, но настойчиво отодвинут в сторону.

Но это позже. Покамест Урбан и его сотоварищи находились в состоянии эйфории. Им удалось вызвать такое брожение умов, какого еще не было.

Как обычно во время революционных потрясений, первыми на призыв понтифика откликнулись безумные неудачники, экзальтированные особы и всякие маргиналы. Полусумасшедший монах Петр Пустынник был главным агентом папы во Франции. Этот Петр (вернее, Пьер) происходил, как считается, из Амьена. Во всяком случае, он прожил там достаточно долго, чтобы заслужить прозвище Петр Амьенский. Вторая кличка — Пустынник — родилась из-за того, что предприимчивый монах отправился на поклонение Гробу Господню. Однако до Иерусалима путешественник не дошел. Но родилась легенда, будто Петр все-таки посетил Гроб и даже услыхал голос Спасителя:

— Петр, сын мой! Расскажи на родине о бедствиях Святых мест. Ты должен побудить сердца верующих спасти Иерусалим из рук язычников. Врата рая открыты для тех, кого Я избрал и призвал.

Неизвестно, кто придумал эту байку: сам Петр или папские агенты. Например, Анна Комнина убеждена, что Петр сочинил историю сам. То есть в Константинополе к этому человеку относились скептически. Но на Западе Пустыннику верили, за ним шли. То, что он являлся агентом папы, не подлежит сомнению. Проповедь Петра и началась-то неподалеку от Клермона. Ее результат превзошел ожидания, как и речь папы, о которой мы говорили выше. Всякая сволочь нашивала крест на одежду, рассчитывала на полное прощение своих преступлений и требовала поскорее выступить на освобождение Гроба Господня.

Это выступление было сродни революции. Со дна общества поднималась пена. Проходимцы желали карьеры и денег. Все поголовно мечтали о грабежах. Крупные политики управляли спектаклем из-за кулис и решали вопросы мироустройства на съездах, куда не допускалась чернь.

Петр Пустынник производил выигрышное впечатление. Загорелый под южным солнцем, страстный, с безумными глазами фанатика, он зажигал толпы бедноты.

Вскоре появился еще один проповедник. Это был обедневший рыцарь Вальтер Сензавеор (Голяк, Нищий). Этот действовал по собственной инициативе. Вскоре Вальтер и Петр возглавили большую толпу бедноты, которая рвалась на Восток. Толпа состояла из французов. Но план папы состоял в том, чтобы избавиться от лишних людей не только во Франции. Поэтому орда пилигримов двинулась в Кельн. К ней присоединились немцы. Неясно, кто их содержал. Они жили грабежом и подаянием, но даже в этом случае требовались какие-то финансы на текущие расходы. Финансисты неизвестны. И, видимо, никогда не будут известны. Документы не сохранились.

Из Кельна Вальтер Голяк отправился со своим отрядом в Константинополь. Петр Пустынник остался в Германии, чтобы собрать новые полчища защитников Гроба Господня.

Вальтер прошел со своими людьми через Венгрию и оттуда заявился в Византию. Всюду крестоносцы чинили разбой и насилия. Венгры без сожаления убивали пилигримов, большинство из которых составляли отпетые уголовники. Развернулась настоящая война. Не лучше обстояли дела в разоренной Болгарии, которая только что выдержала несколько восстаний и кровавую печенежскую войну. Теперь на эти несчастные земли обрушились крестоносцы.

Ромейские славяне стали убивать крестоносцев. Вальтер Голяк сражался, терял людей и прибыл в Константинополь с небольшим отрядом, уцелевшим после побоищ. Пилигримов радушно принял Алексей I. Царь не препятствовал ромеям убивать крестоносцев. Да он попросту и не смог бы этого сделать. Но даже если бы и смог, было бы аморально наказывать своих сограждан лишь за то, что они убивают бандитов и проходимцев, нашивших себе на одежду крест и в силу этого полагавших, что им позволено все: насиловать, грабить, пытать, убивать.

Но когда крестоносная сволочь достигла Царя-города — о, это другое дело! Она превратилась в воинов Христа. Ее нельзя было уничтожить. Этот поступок осудила бы вся католическая Европа. Это могло бы привести к гибели Византии, которую Алексей только что собрал заново из обломков. Поэтому восточно-римский император вел себя крайне осторожно. Это и называется «политика».


4. Поход на восток

Пока Вальтер Голяк маршировал по дорогам Восточной Европы, его коллега Петр Пустынник развил бурную деятельность в Кельне и его окрестностях. Папские эмиссары тоже не дремали. По всей Европе развернулась широкая пропаганда похода. К Петру отовсюду стекались сторонники. Они шли из Германии, Скандинавии, Англии. Даже из Испании, хотя это противоречило интересам католического мира. На Пиренеях шла жестокая война с арабами, и ослаблять этот фронт было неразумно. Папа рекомендовал испанцам оставаться на месте, но никто не хотел слушать. Предприятие вышло из-под контроля.

Фанатизм людей достиг высшей точки. Он соседствовал с враньем и примитивным поиском выгоды. Многие выжигали себе кресты на теле и говорили, что это сделал сам Господь Бог. В крестоносные отряды охотно записывались воры и проститутки. Первые грабили своих коллег, а вторые — обслуживали и зарабатывали деньги. Впереди отрядов пускали гуся и козу — животных, которые обладали божественным даром, по мнению суеверной толпы.

Кто-то очень умело натравил чернь на евреев. Почитателей Яхве было довольно много в рейнских городах. Там они занимались торговлей и ростовщичеством.

Христиане ненавидели евреев. О причинах ненависти здесь говорить не место. Главное — результат. Доблестные воины Христа начали свои подвиги с того, что устроили еврейские погромы на Рейне. В частности, они обвиняли иудеев в убийстве Спасителя.

Истинная подоплека этих погромов была проще. Крестоносцам требовались деньги. Евреи вели прибыльную торговлю и банковские операции. Иудейская знать владела множеством роскошных домов и поместий на Рейне. Крестоносцы все это разрушили. Дома разорили, деньги присвоили.

Не нужно думать, что крестоносная толпа уничтожала исключительно иудеев. С них просто начали. Большинство пострадавших были такие же христиане, как и шайки пилигримов. Примерно, как во Второй мировой, когда пострадали евреи, но большая часть убитых — это русские.

Первые погромы на Рейне прошли безнаказанно. Однако затем люди стали организовывать отряды самообороны и убивали крестоносцев. В Западной Германии большую толпу пилигримов собрал местный священник Готтшальк. Он дошел со своими головорезами до самой Венгрии, однако там погиб вместе со спутниками.

Та же участь постигла другую толпу. Она собралась в Нижней Лотарингии и во Фландрии. Здесь были немцы, англичане, французы. Банду возглавили мелкие феодалы: виконт Мелен и граф Лейнинген. Наличие этих дворян вовсе не означает, что благочестивые люди вели себя более дисциплинированно. Разнузданная чернь и титулованная мразь действовали рука об руку. Они прошли через германские земли в Венгрию и там развязали войну. Венгерский король Кальман I Книжник (1095–1116), едва взойдя на престол, вынужден был отбиваться от этого скопища католических разбойников. Пилигримы осадили крепость Визельбург. Осаду вели вяло. Вскоре Кальман собрал армию и пришел на выручку осажденным. Толпа крестоносцев рассеялась в необъяснимом ужасе. Крестьяне всегда плохо сражались с профессиональными воинами. Предводители шайки — граф и виконт — нашли бесславную смерть в этой бойне.

Лишь немногие пилигримы достигли Константинополя. В своих бедствиях они обвиняли прежде всего ромеев. Отчего те не позволяют себя грабить? И это после того как византийский царь умолял о помощи!

Алексей вел себя как умный политик: избегал открытых конфликтов. Император уже знал, что следом за толпами черни идут войска рыцарей. А к рыцарским отрядам он относился с глубочайшим почтением.

Тем временем в поход выступил Петр Пустынник с новой оравой деклассированной сволочи. Анна Комнина зовет его в своей книге так: «один кельт, по имени Петр, по прозвищу Кукупетр». То есть «Петр-в-клобуке». Писательница утверждает, что Пустынник привел на Балканы огромное войско: 24 тысячи пехоты и 100 тысяч конницы. Неясно, кто их считал. Но очевидно, что крестоносцев было очень много.

Алексей подготовился к этому нашествию как мог. Гарнизоны клисур (горных проходов) получили пополнения. В Болгарию выдвинулись отряды. Крепости Авлона и Диррахий также пополнили свежие воины. Император приказал встречать крестоносцев приветливо и ни в чем не отказывать. В крепости свозили продовольствие для снабжения пилигримов. Алексей также позаботился о переводчиках. Большое число толмачей прибыло в оба порта — Диррахий и Авлону, через которые ожидался транзит части крестоносцев.

Делалось все, чтобы улаживать возможные разногласия. Наверняка были предусмотрены и другие мелочи, о которых мы не знаем. Известно, что Пустынника на всем протяжении его пути встречали ярмарки с продовольствием. Он прошел болгарские и фракийские области без боя.

Наконец Кукупетр достиг со своими оборванцами Царя-города. Это произошло 30 июля 1096 года. Алексей лично принял священника. Опытным глазом император сразу оценил боевые качества крестоносного воинства. Оценка была не в пользу пилигримов. Комнину стало ясно, что сельджукские гулямы легко расстреляют и изрубят эту толпу. Он посоветовал Петру и Вальтеру ждать прибытия профессиональных рыцарских войск. Слухи о том, что эти войска уже собираются, циркулировали по всей Европе.

Не переправляйтесь через Босфор до прихода главных сил крестоносного войска, — увещевал император этих фанатиков. — Вас слишком мало, чтобы одолеть турок.

Император щадил самолюбие предводителей крестоносцев и не говорил прямо, что все эти воины — дрянь.

Пустынник хотел последовать совету царя, но не мог сдержать своих людей. Они грабили ромеев и чинили насилия. Нашествие «цивилизованного» Запада на «закоснелый» Восток было ужасно.

Кукупетр потребовал корабли для переправы на азиатский берег. Отказать Алексей не мог. Толпа в любую минуту могла напасть на ромеев. И тогда — прощай, империя. Чернь удалось бы уничтожить. Но за нею шли рыцарские отряды.


5. Голытьба в Азии

Кукупетр и его головорезы высадились на византийских кораблях в Еленополе, недалеко от Никеи. Вскоре их приключения бесславно завершились. В православном мире с пилигримами еще церемонились. В них видели спасителей Гроба Господня. Мусульмане воспринимали их лишь как смертельных врагов. Такого врага следовало уничтожить.

Не было ни переговоров, ни парламентеров. Турки лихорадочно вооружались. Султан Кылыч-Арслан I прекрасно сознавал размеры опасности.

А крестоносцы вели себя беспечно. Снабжение «армии» было налажено из рук вон плохо. Точнее никак. Пилигримы кормились за счет грабежа. Остатки византийских владений в Малой Азии лежали чуть севернее. Алексей не пожелал жертвовать ими ради крестоносцев. Кукупетру и его шайкам пришлось перейти на подножный корм.

В бесплодных маневрах на азиатском берегу прошло месяца полтора. За это время крестоносцы успели основательно переругаться между собой. Отряд французов под началом Рено де Брея отказался повиноваться Петру Пустыннику. Логика проста. С какой стати монах командует армией? Это пристало лишь рыцарям, пускай даже мелким.

Были интриги и дрязги, а стратегии не было. Пилигримы разорили окрестности Еленополя. Затем стали уходить все дальше в поисках продовольствия. Отряд французских голодранцев под началом Рено де Брея дошел до самой Никеи, разорил предместья города и вернулся с богатой добычей. Тем самым доказав несостоятельность Кукупетра как начальника экспедиции. Это возмутило итальянцев и немцев. Они потребовали у Пустынника вести их на подвиги. «Ведь племя латинян, — меланхолически замечает Анна Комнина, — вообще очень жадное на богатство, теряет рассудок и становится неукротимым, если задумает набег на какую-нибудь землю».

Кукупетр утратил остатки влияния. Этот папский агент не мог заставить толпу повиноваться приказам. Потерпев неудачу, Пустынник вернулся в Царь-город. Погибать в Малой Азии этот хитрый человек не желал. Его историческая миссия была выполнена. Больше он не претендовал на роль вождя, хотя впоследствии находился в рядах крестоносцев.

А крестоносная голытьба в Малой Азии продолжала свои похождения. Теперь от общего воинства отделился немецкий отряд. Немцы пошли по направлению к Никее и по пути взяли местечко Ксеригорд (примерно 25 сентября 1096 года). На этом наступательный порыв иссяк.

Крестоносцы столкнулись наконец с турецкими войсками. Турки появились с востока и осадили немцев в Ксеригорде (29 сентября 1096 года). Европейцы ничего не могли поделать. Девять дней продолжалась блокада. Отрезанные от воды, голодные и злые, сыны Германии не знали, что предпринять. Наконец часть из них сдалась и перешла на сторону турок. Прекрасный выбор для воителей за веру, какими представляет крестоносцев классическая традиция! Остальных сельджуки попросту перебили. Гарнизон Ксеригорда перестал существовать.

Слухи о поражении достигли главного лагеря пилигримов в Еленополе. Толпа потребовала у своих вожаков отомстить туркам. Больше всех шумел рыцарь Готфрид Бурель. Этот мелкий феодал пользовался авторитетом среди черни. Он настаивал на том, чтобы немедленно атаковать турок. Рыцарь их презирал. Толпа внимала его речам с восторгом. Бурель получил свои пять минут славы. Остальное не имело значения. Напрасно знающие люди отговаривали от нападения. Пилигримы ничего не хотели слушать. Они были проникнуты чувством превосходства. Это европейское чванство не раз губило его обладателей, иначе европейцы давно уничтожили бы весь мир.

Войско пилигримов растянулось по дороге к Никее. Не было ни разведки, ни охранения, ни элементарного порядка. Этими просчетами воспользовались сельджуки. Турецкая армия атаковала толпу прямо на марше (впрочем, по одной из версий, первая атака последовала на спящий лагерь крестоносцев; уже после этого турки напали на колонну пилигримов во время марша). Завязалась схватка. В ней сразу погибли Вальтер Голяк и все профессиональные воины. Увидев смерть вождей, толпа пилигримов пришла в ужас. Началось повальное бегство. Турки, изумленные легкой победой, начали резню. «Жертвой исмаильтянских мечей, — пишет Анна Комнина, — стало такое множество кельтов [французов] и норманнов, что те, кто собирал валявшиеся повсюду трупы заколотых, сложили из них не холм, не бугор, не горку, а огромную гору, необыкновенную по высоте и толщине».

Через несколько дней мелкие шайки пилигримов стали возвращаться на берега Босфора. Узнав о погроме, император направил к берегам Малой Азии войско и флот под началом Константина Евфорвина. Ромеи отогнали турок. Пилигримов подбирали византийские корабли и переправляли в Европу.

Продолжать поход никто не хотел. Нищие оборванцы разбегались кто куда. Вероятно, многие из них нашли бесславную смерть в Ромейской империи. Другие жили милостыней. Лишь немногим удалось возвратиться в страны Запада.

Алексей встретился с Петром Пустынником и попенял ему, что не стоило торопиться. Пустынник ничему не научился. Он заносчиво отвечал, что виновники поражения — это Реноде Брей, Готфрид Бурель и им подобные. Они раскололи армию. За ними шли разбойники и грабители. Поэтому Спасителю было неугодно, чтобы они поклонились Гробу Господню. Соответственно, Бог наслал на них турок. Вероятно, Алексей пришел в сильное недоумение от такой логики западного варвара. Больше ни в какие дискуссии с Кукупетром базилевс не вступал.

Однако же Петр Пустынник оказался умнее всех. После поражения и гибели своих соратников он жил в достатке на пансионе у ромейского императора. Ромеи использовали Пустынника для того, чтобы раздобыть побольше сведений о знатных крестоносцах, которые шли следом за голытьбой. Со своей стороны, Кукупетр ожидал прихода рыцарских армий, дабы присоединиться к ним. Все только начиналось.


Глава 2 Прибытие рыцарей

1. Действующие лица

Призыв папы Урбана услышали все европейцы. Рекламный слоган «так хочет Бог» не оставил равнодушными не только простолюдинов, но и феодалов. Рыцари собирались гораздо дольше, чем голытьба. Что вполне объяснимо. Нужно было снарядить войска, призвать вассалов, раздобыть денег.

Опасность для Византии со стороны этих людей была гораздо выше. Пришлось иметь дело уже не с толпами оборванцев, а с правильной армией. К счастью, эта армия была раздроблена. Единого командования не существовало. Этим и хотел воспользоваться Алексей. Он затеял тонкую игру, каждый промах в которой мог стать смертельным.

В Европе работала разведка византийцев. Агенты наводили справки об участниках крестового похода. С другой стороны, сами участники вели разведку через своих людей и слали письма Алексею Комнину, чтобы подготовить почву.

Давайте и мы вслед за византийскими разведчиками посмотрим, кто принял участие в походе крупных феодалов на мусульманский Восток.

Рыцарей Северной Франции возглавляли знаменитые и могущественные рыцари. Самым блестящим был граф Гуго Вермандуа. Он приходился младшим братом французскому королю Филиппу I. И кстати, был наполовину русским. Его матерью являлась Анна Ярославна — королева Франции. Свои владения Гуго приобрел благодаря удачному браку. Он женился на наследнице графства Вермандуа. Однако честолюбивый вельможа мечтал о большем. Его манили сокровища Востока. Первое время Гуго считался негласным вождем похода. Но быстро обнаружилась неприятная правда. Гуго Вермандуа был легкомыслен и недалек. Он начал с того, что отправил Алексею I хвастливое письмо (его цитирует Анна Комнина), в котором говорилось: «Знай, император, что я — царь царей и самый великий из живущих под небом. Поэтому, когда я прибуду, ты должен встретить меня с подобающей торжественностью и оказать прием, достойный моего происхождения». Даже если допустить, что рассуждения о могуществе и «царственности» Гуго — это выдумка Анны Комнины, которая цитирует пресловутое письмо по памяти, все равно общий тон послания писательница уловила верно. Гуго был ставленник папы. Папа даже вручил чванливому графу золотой стяг Св. Петра. А это значит, что между Гуго и римским понтификом существовала договоренность. Понтифик пообещал графу светскую власть над Иерусалимом. Что пообещал в ответ Гуго — неизвестно. Вскоре выяснится, что граф — глуповат и тщеславен. Он утратит всякий авторитет.

Другим могущественным владетелем севера Франции, который принял крест, оказался Роберт II, граф Фландрский. Это был сын благочестивого Роберта Фриза. Атлет и рубака, он любил сражения, но ему недоставало ума, как и графу Вермандуа.

Среди северных рыцарей выделялся Стефан (Этьен, если произносить его имя по-французски), граф Блуа и Шартра. Стефан-Этьен претендовал на то, чтобы стать вождем крестового похода. С самого начала он плел интриги против Гуго Вермандуа. Одно время они увенчались успехом, и сеньор Блуа был признан вождем крестоносцев. Но очень скоро обнаружилось, что таких желающих слишком много.

Список самых крупных участников похода, происходивших из Северной Франции, завершает герцог Нормандский Роберт. Это была редкая бездарность даже на фоне остальных болванов и хвастунов. Роберт приходился старшим сыном Вильгельму Завоевателю и должен был унаследовать английскую корону. Однако венец монарха на мрачном и малолюдном острове его не прельщал. Поэтому принц удовольствовался титулом герцога Нормандского. Веселое герцогство с его винами, женщинами и безропотным крестьянством некоторое время развлекало его. Но Роберт быстро промотал доходы Нормандии. Крестовый поход стал для него спасением. Герцог заложил Нормандию своему брату — английскому королю Вильгельму II Рыжему — за 10 тысяч марок серебром. Похоже, Вильгельм II был гомосексуален. Его не прельщали нормандские женщины. Но он был бережлив. Ему очень хотелось завладеть богатым герцогством. Поход Роберта Нормандского в Святую Землю оказался подарком судьбы. Не нужно было ни воевать, ни подсылать убийц. Богатое герцогство само пришло в руки.

* * *

В то время Франция фактически включала два народа — северный и южный. Это были две ветви одного дерева, вроде русских и украинцев. Даже разговорный язык на севере и юге отличался довольно сильно. На юге он назывался лангедок, а на севере — лангедой. Южные рыцари шли в поход отдельно от северных.

Самым сильным правителем юга Франции был Раймунд, граф Тулузы и Прованса. Его владения превосходили по своему богатству и многолюдности жалкий домен французского короля. Тем не менее Раймунд, согласно феодальной иерархии, подчинялся носителю французской короны. Поход на Восток был способом вырваться из этой зависимости. Понятно, что граф Тулузский не желал подчиняться и своему коллеге Гуго Вермандуа. Армия, которую Раймунд повел в поход, была самой многочисленной. Некоторые хронисты насчитывали в ней 300 тысяч человек. Естественно, это не меньший бред, чем 170 тысяч византийцев, осаждавших Диррахий. Но воинов у Раймунда имелось действительно много. Может быть, тысяч тридцать, не считая прислуги. По тем временам это — огромная армия. К нему присоединились вассалы и союзники, включая отряды христианских пиренейских царьков, которые ютились тогда по берегам реки Эбро.

Раймунд отличался умеренной набожностью, рассудительностью и выделялся богатством. Но он был южный француз и не имел никакого авторитета на севере. Вследствие этого графу тоже не удалось возглавить крестоносную вольницу.

* * *

Участие немецких рыцарей в крестовом походе было гораздо более скромным. К авантюре примкнул всего один крупный владетель. Правда, очень могущественный. Это был герцог Нижней Лотарингии — Готфрид Бульон. (Или, на французский манер, Жоффруа. В его владениях жили французы и немцы. Первые звали своего герцога Готфрид фон Бульон, а вторые — Жоффруа де Буйон.) Вместе с ним в поход выступил его брат Бодуэн (или Балдуин) Брабант, будущий граф Эдесский и король Иерусалимский. Были в этом войске и другие знатные рыцари — графы Геннегау и Сен-Поль, Моне, Туль… Их полный список приводит средневековый хронист Гийом Тирский. Но мы не будем утомлять читателя. Скажем лишь, что в числе участников похода оказался еще один Бодуэн — де Борг, родственник Бульонов. Этому Бодуэну также суждено было стать сперва графом Эдессы, а затем королем Иерусалима.

Такое большое число знатных сеньоров объясняется просто. Герцогство Нижняя Лотарингия занимало обширные территории. Оно включало Люксембург, часть современной Бельгии, Северной Франции, Нидерландов и Западной Германии. Готфрид Бульон вел родословную от Карла Великого и считался верным сторонником германских королей.

Герцогом Нижней Лотарингии назначил Бульона король-сатанист Генрих IV. Готфрид преданно служил своему сюзерену-дьяволопоклоннику. В свое время Бульон воевал на стороне Генриха с папой Григорием — «святым сатаной». Что не мешало герцогу оставаться добрым католиком. Он откликнулся на призыв освободить Гроб Господень одним из первых.

Почему римский император (он же германский король) Генрих IV позволил Готфриду уйти в поход? Сатанисту Генриху было глубоко плевать на святой гроб и всю христианскую атрибутику. Во время «черных месс» он издевался над католическими святынями, бормотал «Отче наш» задом наперед и целовал между ног свою русскую жену, внучку Ярослава Мудрого, используя ее обнаженное тело как алтарь для своих бесчинных действий. И вдруг — его вассал отправляется освобождать Гроб Господень. Возможно, король хотел нейтрализовать французов в крестовом походе. Если так, это удалось. Постепенно Готфрид завоевал популярность среди крестоносцев. Он не стремился к званию верховного предводителя крестоносного воинства. Но и не терпел над собой власти французских принцев. Иными словами, служил своему королю-сатанисту даже во время священного похода.

* * *

Но хватит о Готфриде и немецких безобразиях. Следует упомянуть еще одно действующее лицо драмы. В крестовый поход отправился норманн Боэмунд Тарентский — сын Роберта Гвискара. Наверно, при этом известии Алексею I стало не по себе.

После смерти могущественного отца Боэмунд утратил власть и влияние. Главную часть апулийских владений Гвискара унаследовал его младший сын от Сигельгаиты. Но наследник не отличался талантами отца. Лидерство среди потомков д’Отвилля захватили графы Сицилии.

Боэмунду не нашлось места в этом мире. Его стихией были интриги. Он захотел попытать счастья за морем. Праздношатающихся воинов среди норманнов по-прежнему имелось в избытке. Боэмунд снарядил армию. Была у него заветная мысль. Если обстоятельства сложатся благоприятно, попробовать захватить Византию. Благочестием он не отличался. О том, что такое верность и элементарная порядочность, — не знал. Боэмунд Тарентский надеялся склонить на свою сторону родных по крови французских рыцарей. Он не питал надежд стать их предводителем, для этого норманну не хватало знатности и богатства. Но натравить на Византию — вполне мог.

С такими людьми предстояло иметь дело Алексею в ближайшие годы. Впоследствии Анна Комнина вспоминала, что время крестового похода стало самым тяжелым для императора.

Считается, что история должна быть беспристрастна. Но нам часто приходится давать оценки тому или иному поступку. При описании Крестовых походов европейцам достается больше негативных оценок, чем ромеям. Это не значит, что одна из сторон была хороша, а другая — плоха. Но они были разными. А следовательно, не могли понять друг друга. Если пользоваться терминологией Льва Гумилева, Крестовые походы — это контакт на суперэтническом уровне. В них участвовали три суперэтноса: мусульманский, православный и католический. Представители всех трех конфессий относились друг к другу враждебно или, во всяком случае, настороженно.


2. Гуго Великий приносит присягу

То, что очевидно для современных историков, вовсе не было таковым в XI веке. Представим, как тяжело пришлось Алексею Комнину. Возникло множество вопросов. Какова численность армии крестоносцев? Кто главный? С кем договариваться? Император понял это далеко не сразу. К тому же две стороны видели реальность по-разному. Для Алексея она была такова: прибыли наемники, которые рвутся в Палестину. Следовало взять с них присягу и обеспечить контроль над территориями, которые захватят рыцари. Для рыцарей дела обстояли иначе. Они прибыли для спасения Византии, а встретили могущественного императора, который требовал с них каких-то вассальных клятв.

Изначально Алексей имел дело с Гуго Вермандуа как с предводителем крестоносцев. Вероятно, папа Римский в своих посланиях императору представил графа вождем похода.

«Царь царей» Гуго Вермандуа благополучно прибыл в Италию, встретился с папой. Графа теперь прозвали Гуго Магнус — то есть Гуго Великий. Под этим именем он вошел в средневековые хроники. Покинув Рим, Гуго Магнус явился в Южную Италию и достиг Бриндизи. Оттуда направил в Диррахий своих послов и герольдов, дабы оповестить ромейских чиновников о своем прибытии.

Было сделано все для того, чтобы продемонстрировать внешний блеск. Причем в буквальном смысле. Послы Гуго явились в полном вооружении, в раззолоченных латах. Они сообщили дуке Иоанну Комнину, правителю Диррахия:

— Да будет тебе, дука, известно, что господин наш Гуго вот-вот прибудет и что он несет с собой из Рима золотое знамя Святого Петра. Знай также, что он — глава всего войска франков. Поэтому приготовься принять его и войско так, как подобает его достоинству.

Статус для средневекового феодала — это главное в жизни. Его значение можно видеть по чванству нынешних российских чиновников, которые переживают примерно ту же стадию эволюции, что и представители рыцарства в глухое средневековье,

Дука Иоанн Комнин ответил в самых изысканных выражениях, что все подготовлено к визиту столь славного повелителя и Гуго ни в чем не будет нуждаться. Вермандуа сел вместе со своим воинством на корабли и вышел в море. Но Адриатика сыграла с ним злую шутку. Разыгралась буря. Жестокий шторм, обычный в этих местах, раскидал корабли. Многие суда потонули. Корабль, на котором плыл Гуго, выбросило волнами на берег в окрестностях Диррахия. Здесь злосчастного графа Вермандуа встретили ромеи. Они вежливо приветствовали французского феодала и молвили:

— Дука Иоанн Комнин ждет твоего прихода и очень хочет видеть тебя.

Гуго Магнус немедленно потребовал коня. Один из ромеев спешился и передал своего скакуна графу. Гуго проследовал в Диррахий. Здесь Иоанн Комнин встретил графа с распростертыми объятиями, устроил пир в его честь и… арестовал вместе со свитой. Это стало неожиданностью для всех. Иоанн проявил инициативу. Так сказать, воспользовался подарком судьбы в интересах Ромейской империи.

Формально приличия были соблюдены. Вермандуа считался гостем императора Алексея. Дука быстро обменялся письмами с императором. Гонцы мчались на почтовых. Вопрос был такой: как поступить с Гуго Великим? Базилевс распорядился доставить франка в столицу, но так, чтобы тот не столкнулся с прочими крестоносцами. Иоанн дал графу охрану, чтобы тот добрался до Константинополя. Анна Комнина пишет об этом так: Иоанн Комнин предоставил Гуго Великому «волю, но не полную свободу». Зачем такая таинственность? Вскоре все объяснилось.

Гуго прибыл в столицу Ромейской империи. Там он удостоился пышной аудиенции во дворце. Подобные встречи описывает византийская «Книга церемоний», написанная в X веке. Столетие спустя мало что изменилось. Мир полон условностей. Император должен был соответствовать своему статусу. Тем более в общении с иностранцами. Лишь в XX веке, да и то на короткое время после русской революции, отношения между правителями станут более просты и демократичны. Что касается Византии, то в художественной форме ту же «Книгу церемоний» красочно переложил Вальтер Скотт. В своем романе «Граф Роберт Парижский» писатель живо рисует прием крестоносцев в тронном зале византийских императоров. Здесь мы видим и золотой трон, поднимающийся вверх с помощью хитроумных машин, и рычащих металлических львов по бокам трона. При тогдашнем отсутствии кино и дефиците спецэффектов зрелище должно было произвести сильное впечатление.

После официального приема Алексей встретился с Гуго наедине. На таких встречах обсуждались главные вопросы и принимались решения. Во время разговора императора с графом стало ясно, ради чего Алексей затеял всю многоходовую комбинацию с арестом Гуго, доставкой графа тайными тропами в Константинополь и пышным приемом с рычащими механическими львами и летающим троном. Алексей задумал добиться от крестоносцев очень многого. Император пояснил, что окажет пилигримам поддержку. Обеспечит их продовольствием, кораблями для переправы, даст вспомогательные войска и проводников. Но не бесплатно. Взамен рыцари должны дать присягу, что все отбитые у мусульман города перейдут под власть византийцев. Что касается добычи, ее предполагалось делить поровну.

Любопытно, что западные историки до сих пор осуждают Алексея I за его стяжательскую позицию. От европейцев, для которых понятия выгоды и торгашества вошли в плоть и кровь, слышать подобные обвинения просто смешно. Тем более что аналогичные примеры с участием католиков нареканий не вызывают. Вспомним Четвертый крестовый поход (1202–1204). Венецианцы тогда предоставили пилигримам флот и еду. Взамен потребовали баснословную сумму в 80 тысяч марок серебром. Когда рыцари не смогли расплатиться, их отвезли грабить Константинополь. В качестве платы венецианцы получили от победивших крестоносцев четверть Византийской империи. Поступок грязный, его осуждали. Но отнеслись к Венеции с пониманием. Выгода есть выгода. Никто не объявлял венецианцев исчадиями ада. А вот требования Алексея сочли коварными и неуместными. Налицо политика двойных стандартов. То, что позволено своим, католикам, считается недопустимым для православных.

Со своей стороны, император считал, что правда на его стороне. Да, он просил западных герцогов прислать наемников. Даже с папой пытался договориться об этом. Но папа затеял свою игру с крестовым походом. Алексей хотел извлечь выгоду из этого предприятия для своей империи. Стороны не поняли друг друга.

Алексей выбрал Гуго для переговоров опять же вследствие ошибки. Узнав, что граф Вермандуа обладает знаменем Св. Петра и претендует на титул «царя царей» (или как там он звучал на самом деле в передаче Гуго?), Алексей решил, что его визави действительно является главным среди крестоносцев. Следовательно, если заставить его принять вассальную присягу, все проблемы с прочими крестоносцами будут быстро улажены. Действительность показала, что это не так.

Гуго не стал ломаться. Обстоятельства складывались не в его пользу. Граф принес клятву, хотя был разочарован. Он выступил на Восток для того, чтобы избавиться от опеки своего старшего брата — короля Франции. И вот теперь из одной формы зависимости попал в другую. Но что было делать? Гуго присягнул Алексею и стал его «homo» — то есть человеком, вассалом. Во Франции такая клятва называлась «оммаж» (то есть «хоммаж», признание себя человеком короля за определенные земельные владения).

Но проблемы с оммажем остальных рыцарей были отнюдь не решены. Недалекий и чванный Гуго постепенно утратил среди крестоносцев всякий авторитет. К тому же значительная часть его армии утонула во время шторма. А политики в те времена (как и сейчас) ценили только силу, которая измерялась деньгами и войском. Сила Гуго Великого изрядно уменьшилась. Никто из крупных владетелей ему не повиновался. Это означало, что Алексею придется договариваться с каждым вождем крестоносцев в отдельности.


3. Декабрь 1096-го

Тем временем на Балканах появлялись все новые армии крестоносцев. Через пару недель после Гуго Великого на полуострове объявился со своим войском Боэмунд Тарентский. Ему сопутствовала удача. Отплыв из Бари в конце октября, он благополучно высадил армию на твердой земле и к началу ноября был готов идти дальше. Еще 12 лет назад он приходил в эти места как завоеватель. Теперь шел как друг и союзник. Правда, в его дружбу никто из ромеев не верил. Несомненно, Боэмунд сочетал во время похода функции военачальника и шпиона. Он внимательно наблюдал за ромеями, изучал местность и был готов к любому повороту событий. Вместе с ним на Балканы прибыл его племянник — Танкред д’Отвилль. Этот человек получил незаслуженную известность из-за того, что был воспет в поэме Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим». Реальный Танкред имеет со своим литературным тезкой столь же мало общего, как бретонский маркграф Роланд — с героем поэмы Ариосто. Племянник Боэмунда был отчаянный головорез — грубый, хитрый, алчный. Таковы были типичные предводители норманнов, высадившиеся на Балканах.

Вместе с тем Боэмунд почему-то задержался в Албании. Причины, как всегда, неизвестны. Может быть, он ждал прибытия еще каких-то отрядов.

Следом за Боэмундом, примерно через месяц, на Балканы переправилось войско брабантских рыцарей. Графство Брабант входило в состав Нижней Лотарингии. Предводительствовал этим отрядом Бодуэн, брат Готфрида Бульона. Сам Бульон выбрал сухопутную дорогу и маршировал через Венгрию.

Византийцам Бодуэн почему-то не верил. Возможно, его настроил против них Боэмунд. Норманн делал все, чтобы обеспечить Алексею Комнину «плохой пиар» среди крестоносцев. Возможна еще одна гипотеза. Бодуэн узнал, что Гуго Великого ромеи увезли в неизвестном на правлении. Правитель Брабанта боялся повторить судьбу графа Вермандуа. Из этого следует, что у Бодуэна было слишком мало людей. Анна пишет, что полторы тысячи.

Так или иначе, брабантский граф задумал высадиться в безлюдном месте и обойти византийцев. Видимо, он хотел соединиться с Боэмундом и дальше продолжать путь уже вместе. Но Бодуэну не повезло. Он наткнулся на весь ромейский флот во главе с Николаем Мавро-Катакалоном. Стояла ясная зимняя ночь. На календаре было 6 декабря 1096 года. Эскадры сошлись. Завязалось жестокое сражение. Во время битвы множество подвигов свершил молодой ромейский офицер Мариан Мавро-Катакалон, сын Николая. Он даже ранил самого Бодуэна. Наконец ромеи одолели. Граф Брабантский попал в плен с остатками войска и был препровожден в Царь-город, где феодала заставили присягнуть Алексею Комнину.

Одновременно по суше двигался грозный брат Бодуэна — Готфрид Бульон. Под его флагом собралось 10 тысяч конницы и 70 тысяч пехоты, сообщает Комнина. Цифра неправдоподобно велика. Ее смело можно делить на десять.

Прежде всего Бульон столкнулся с венграми. Те не питали к крестоносцам никаких нежных чувств. Слишком хорошо помнились бесчинства голытьбы. Однако Готфрид смог уладить конфликт. Он вступил в переговоры с королем Кальманом, договорился с ним, что не допустит грабежей, и спокойно прошел Венгрию.

Южной границей Венгерского королевства была река Дунай. За нею лежал византийский город Белград, а дальше фема Болгария. В нее входили, главным образом, современные Македония и Восточная Сербия. Готфрид форсировал Дунай и вошел в византийские владения. Здесь он узнал о почетном аресте Гуго Вермандуа и о клятве, которую вынужден был дать «великий» граф. Эта новость взбесила Бульона. Он ни минуту не сомневался, где свои, а где чужие. Своим был французский граф, ставший жертвой коварства ромеев. Чужим — православный ромейский император.{54}

Вернемся к Бульону. Арест графа Гуго дал отличный повод разграбить владения византийцев. Головорезы Бульона этим воспользовались. Многие селения во Фракии были разорены. Наконец, 23 декабря 1096 года, Готфриде оравой благочестивых рыцарей прибыл под стены Константинополя. Стояла сырая промозглая погода. Лил дождь со снегом. С моря дул ветер. Рыцари, их слуги, шуты, сопутствующие любовницы и проститутки (словом, все подряд) испытывали страшные лишения и дискомфорт. По этой причине они грабили местность и издевались над жителями. Правда, вскоре наступил религиозный праздник, и это ненадолго спасло византийцев. «В ту пору, — с поразительной наивностью пишет Гийом Тирский, — приблизился торжественный день Рождества Господня, и потому наши князья определили между собой во имя религии воздержаться в течение тех четырех дней от грабежа и всякого насилия». Все-таки прекрасно, что пиар в Западной Европе изобрели довольно поздно. Иначе мы лишились бы таких чудесных в своей откровенности картин, которые передают нравы тогдашнего европейского рыцарства.

Крестоносные полчища были гораздо многочисленнее, чем норманны, высадившиеся на Балканах 12 лет назад под началом Роберта Гвискара. Но и Византия стала другой. Алексей I восстановил армию, а его мать с помощью разных махинаций привела в порядок финансы. Удар рыцарей византийцы могли встретить градом ответных ударов.

Алексей собрал отряды, какие только мог, и расставил их от южного берега Босфора до Константинополя с тем расчетом, чтобы они задержали движение крестоносцев, если это понадобится. Могли бы крестоносцы взять Константинополь еще тогда, в 1097 году, как они то сделали столетие спустя? Может быть. Но в 1204 году византийцы были раздроблены на несколько партий и враждовали друг с другом, несмотря на то что враг стоял у ворот столицы. Во времена первого Комнина ситуация была совершенно другой. Общество, армия, бюрократы — все сплотились вокруг Алексея. Этот решительный человек сумел повести нацию за собой. Да и рыцари не проявляли решимости.

Сам император сочетал силу и дипломатию. Только так можно было вести себя по отношению к рыцарям. Алексей демонстрировал дружелюбие и подчеркивал, что не хочет конфликтов. Но в то же время твердо настаивал на своих требованиях, которые подкреплял войсками, стягивавшимися под стены Константинополя.

Ситуация казалась напряженной как никогда. Император мало спал, много времени проводил на ногах. Анна Комнина была убеждена, что именно тогда ее отец заболел ревматизмом, от которого будет страдать в последующие годы.


4. Сражение под стенами столицы

Алексей поставил перед собой двойную задачу: как можно быстрее спровадить крестоносное войско в Малую Азию, но прежде заручиться присягой у Готфрида и других могущественных сеньоров. Рядовые рыцари должны были первыми переправиться на малоазийский берег, а господа — принести клятву и отплыть вслед за ними. В этом случае Готфрид и его соратники остались бы без охраны. Тогда Алексей смог бы вести с ними переговоры с позиции силы.

Но Бульона нельзя было упрекнуть в простодушии. Он тянул время и ждал прибытия остальных участников предприятия, включая Боэмунда Тарентского. Сам Боэмунд, отмечает Анна Комнина, тайно лелеял мысль стравить византийцев с «графами» — то есть с предводителями крестоносного войска. «Ибо если Петр Пустынник с самого начала предпринял весь этот огромный путь, чтобы поклониться Гробу Господню, — замечает писательница, — то все остальные графы, и особенно Боэмунд, питая старинную вражду к самодержцу, искали только удобного случая отомстить ему за ту блестящую победу, которую он одержал над Боэмундом, сразившись с ним под Ларисой». Некоторые русские византинисты считают византийцев излишне мнительными. Они, мол, видели в рыцарях врагов, а не друзей. Другие примирительно списывают разногласия между ними на взаимное непонимание. Но думается, что Анна Комнина и ее отец гораздо лучше разбирались в нюансах тогдашней политики, чем кабинетные ученые современности. Основания для опасений были. Разве не эти норманнские рыцари пытались захватить Византию под началом Роберта Гвискара? Разве не они грабили Фракию еще месяц назад, позабыв о цели крестового похода? Разве не эти рыцари отказывались уплыть в Малую Азию и почему-то стояли под стенами Константинополя? Напряжение нарастало.

Как раз в это время Боэмунд направил Готфриду письмо с хулой на Алексея Комнина. Текст замечательного послания привел в своей книге Гийом Тирский.

«Знай, благороднейший из мужей, — говорилось в письме, — что тебе пришлось иметь дело со злейшим зверем и негоднейшим человеком, который некогда решился не быть правдивым и чистосердечным и преследовать до смерти всеми способами латинский народ. Со временем ты убедишься, что мое мнение о нем справедливо. Я же знаю злобу греков, их упорную и непреодолимую ненависть к латинскому имени… Отступи к Адрианополю… А я в начале весны поспешу к тебе… и окажу содействие против безбожного владетеля греков».

Из этого письма мы можем проследить истоки мифа о византийском коварстве и злобе. Заметим, что противники Алексея отнюдь не отличались прекраснодушием. Они преследовали свои цели. Шла большая игра.

Алексей понимал, что нужно договориться с частью рыцарей, чтобы нейтрализовать остальных. Начались интенсивные переговоры.

Царь несколько раз пытался вызвать Бульона в Константинополь, чтобы герцог принес присягу. Готфрид игнорировал приглашения, вел себя все более недружелюбно и по-прежнему отказывался переправить войска в Малую Азию. Император содержал его войско, доставлял припасы. Ситуация складывалась двусмысленная. Может быть, строптивый Бульон ждал подкреплений, чтобы развязать открытую войну? Тогда Алексей оказался бы в глупом положении. Он сам кормил армию, которая осадила бы Константинополь.

Царь приказал сократить снабжение рыцарской армии продовольствием. В ответ рыцари возобновили грабежи. Переправляться никто и не думал. Клясться императору в верности — тем более. Алексей выслал отряды наемных туркмен, чтобы защитить сельское население от набегов рыцарей. Несколько крестоносцев были убиты в этих схватках. Рыцари пришли в ярость. Ведь всем ясно, что, когда они убивают простолюдинов, — все справедливо. Крестьян тогдашние дворяне за людей не считали. Это были потомки рабов — сервов. Но если за это убивали самих рыцарей — совершалась величайшая несправедливость. Корпоративная солидарность брала верх, и «благородные» шли наказывать провинившихся. Вот и на сей раз рыцари вооружились и готовы были выступить на Константинополь. Они искренне верили в свою правоту и не чувствовали себя виноватыми. Хотя пришли на чужую землю, стали ее грабить и убивали живущих на ней людей — таких же христиан, как и они сами.

Рыцарей винить не в чем. Это была их психология. Действовать иначе они не могли. Их можно было остановить только силой оружия. Удивление вызывают историки XX века, в том числе русские, которые сочувствуют рыцарям и скептически комментируют сочинение Анны Комнины в том смысле, что она пытается выгородить своего коварного отца, который мутил воду и пытался заставить благородных воинов Запада принести какую-то бессмысленную присягу. Я далек от того, чтобы идеализировать Алексея Комнина. Он натворил много черных дел. Но не он пришел на земли Запада. Не он грабил европейские деревни. Поэтому в данном случае Алексей и его империя стали жертвами агрессии. Можно лишь приветствовать ум и находчивость Комнина, который смог отвести угрозу от себя и своей страны.

Итак, вооруженное войско крестоносцев стояло у ворот Царя-города. Противостояние достигло пика. Император еще пытался решить дело миром. Действовал через вассалов Готфрида. Они были вызваны в царский дворец для новых переговоров. Получили взятки (или обещания щедрого вознаграждения). После этого Алексей потребовал от своих гостей, чтобы они уговорили Готфрида принести вассальную клятву. «Этот разговор, — пишет Анна, — занял много времени из-за природной болтливости латинян и их любви к долгим речам». В лагере крестоносцев тотчас распространился слух, что вассалы Готфрида арестованы. Это стало последней каплей. Рыцари потребовали вести их на штурм Царя-города. Готфрид Бульон не возражал. Началась открытая война между ромеями и крестоносцами. Боэмунд Тарентский мог торжествовать: сбывались его самые смелые мечты. Католики были в одном шаге от сказочных богатств Византии. Нападение произошло в четверг, 13 января 1097 года.

Первым делом рыцари обрушились на императорские поместья возле Серебряного озера (Аргира лиман по-гречески) под стенами столицы. Дым пожарищ видели из дворца Влахерны в северо-западной части Константинополя. Алексей перебросил войска на прилегающий участок городских стен. И очень вовремя. Рыцари кинулись на штурм Влахернских ворот и укреплений, примыкающих к одноименному дворцу. Крестоносцы не имели осадных орудий, но полагались на свою многочисленность. Конечно, это было ошибкой. Гарнизон столицы пребывал в готовности. Алексей не верил своим нежданным «друзьям» с Запада.

Рыцари тем временем силились поджечь Влахернские ворота. В столице началась паника. «Городской сброд Византия, — пишет Анна, — трусливый и не знающий военного дела», был шокирован приближением врага. Столичные бюрократы, преданные царю, принялись «стенать и плакать». Анна не называет имен, но весьма вероятно, что среди них находился ее дядя Исаак Комнин. Он и его сотоварищи шептались, что пришло возмездие за давний заговор против Никифора III Вотаниата, когда мятежные войска Алексея разграбили Царь-город. Теперь это же готовы сделать рыцари. Вот она — Божья кара. Вспоминали, что Алексей Комнин, возглавлявший мятежников, тоже вошел в столицу в четверг в 1081 году. В этом усматривали зловещее совпадение.

Но Алексей не поддался панике. Он не собирался сдавать неприступную столицу без боя. Все, кто был способен носить оружие, сбежались к императорскому дворцу и ждали приказов. Алексей невозмутимо сидел во дворце на троне в полном парадном облачении. Он ободрял своих соратников словом и взглядом и отдавал ясные приказы о том, как держать оборону. Эта невозмутимость царя приободрила византийцев. Из мелкого человека с присущими ему недостатками Алексей превратился в имперский символ. А значит, выбрал единственно верную модель поведения.

Царь запретил делать вылазки из города, а велел только обороняться. Впоследствии Анна Комнина напишет, что отец опасался начала «братоубийственной бойни» между христианами. Но это явный пропагандистский трюк. У базилевса не было уверенности в победе. Поэтому он ограничился обороной. Одновременно к рыцарям пошли византийские парламентеры.

Побойтесь Бога, — говорили они. — В этот день он принял мученическую смерть на кресте за всех нас. Если вы хотите сражаться, отложим дело до понедельника.

Рыцари сочли это малодушием. Они чувствовали в себе силы уничтожить врага. Так почему бы не сделать это? Арбалетчики крестоносцев метали тяжелые стрелы-«болты», стараясь поразить защитников стен. Несколько болтов даже долетели до дворца. Алексей невозмутимо продолжал совещание с «родственниками и свойственниками». Было крайне важно сохранить спокойствие. Император приказал кесарю Никифору Мелиссину расставить стрелков на стенах и убивать наседавших рыцарей.

Византийцы могли противопоставить западным арбалетам тугие луки с обратным изгибом. Это страшное оружие не уступало европейскому, но обладало более высокой скорострельностью. Впрочем, Анна пишет, что император велел по возможности воздержаться от убийства и метать стрелы мимо. Но это тоже могло быть позднейшей пропагандой. Ясно, что Алексей не желал полномасштабной войны. Но и миротворцем он не был. Сомнение же слова Анны о приказе стрелять мимо вызывают вот почему. Часть воинов царь все-таки отправил на вылазку. Они вышли из ворот Св. Романа и инсценировали контратаку. В числе этих воинов были копейщики и конные стрелки. Они обстреляли рыцарей, целясь в коней, и легко ушли от погони. Несколько воинов Готфрида пали в этом бою, пронзенные стрелами. Ромеи понесли незначительные потери, в основном ранеными.

Тем временем кесарь Никифор Мелиссин, который славился как искусный стрелок, показал, на что способен. Кесарь, «как Геракл, слал смертельные стрелы из бессмертного лука», сообщает Анна Комнина. Он натягивал лук до уха. Подобная выучка достигалась с помощью многолетних тренировок. У византийцев оставалось уже не много воинов, владевших таким искусством.

Кесарь обладал прекрасным зрением. Обычно он бил без промаха. А тут словно играл с врагом, заставляя его прятаться и отступать. Однако один из вражеских арбалетчиков принялся высмеивать Мелиссина. Кесарь не выдержал, позабыл все инструкции и выстрелил в «дерзкого и бесстыдного латинянина». Крестоносец закрылся щитом. Но он не знал, какое страшное оружие — византийский лук. Стрела пробила щит, пригвоздила руку к телу и пронзила бок врага. Арбалетчик замертво свалился наземь. Выстрел произвел громадное впечатление на воинов Бульона. В то же время возмущение рыцарей не знало границ. Они подняли дикий вой. Началось яростное сражение.

Алексей позабыл все прежние приказы и вывел войска сразу в нескольких местах. Вылазки, конные атаки, перестрелки следовали одна за другой. В то же время византийцы не принимали ближнего боя. Рыцари несли потери. Но они шли вперед, а пространства для маневра у византийцев не было. Судьба сражения висела на волоске. Вероятно, рыцари готовы были прорвать оборону и войти в город. Тогда Алексей ввел в бой личную гвардию «бессмертных» и отбросил врага. Кончилось тем, что рыцари отступили под выстрелами византийцев. Бестолковый штурм провалился. Ночь разделила сражавшихся.{55}

Это поражение только усилило неприязнь рыцарей к коварным ромеям. Собственно, коварство воинов Алексея состояло в том, что они не дали себя разбить по назначенным рыцарями правилам.

Был и еще один вывод, который могли сделать крестоносцы, если бы сохранили способность к анализу событий. Ромеи стали гораздо сильнее и искуснее на поле боя, чем десять-двенадцать лет назад. Их древняя доблесть никуда не делась, а военные учебники, которым было по нескольку сотен лет, не утратили актуальности. Перед рыцарями были не беззащитные православные толпы, а опасный и хитрый противник, с которым лучше не связываться. Поэтому Готфрид Бульон решил прекратить бой и пойти на переговоры.


5. Клятва Бульона

Император тоже пошел на компромисс. Он отпустил Гуго Вермандуа. Граф явился в лагерь крестоносцев и, к великому удивлению Готфрида, стал советовать ему принести вассальную клятву Алексею. Неясно, что двигало графом. Может быть, он получил от императора крупную взятку. Или считал несправедливым, что поклялся только он один, а остальные рыцари оказались умнее. О многом говорит диалог между Готфридом и Гуго, который мы приведем ниже.

Итак, «великий» граф прибыл к герцогу. Тотчас выяснилось, что мнимый арест Вермандуа — для рыцарей только повод напасть на византийцев, но не причина. Готфрид Бульон молвил с презрением, обращаясь к Гуго Великому:

— Ты вышел из своей страны, как король, с большими богатствами и войском, но сам низвел себя с такой высоты на положение раба. А теперь, будто совершив великий подвиг, ты советуешь сделать то же и мне.

Гуго ответил Бульону:

— Нам надо было оставаться в своей стране и не зариться на чужую. Но мы дошли до этих мест и нуждаемся в покровительстве императора. Нас не ждет ничего хорошего, если мы не подчинимся ему.

Это были очень верные слова. Кажется, на Гуго снизошло озарение. Но Готфрид Бульон все еще надеялся на победу в импровизированной войне против византийцев. Вермандуа ушел, ничего не добившись.

До Алексея дошли тревожные известия. К Царю-городу приближались новые войска крестоносцев.

Подкрепления приходили и к самому базилевсу. Соотношение сил опять изменилось в его пользу. Но завтра рыцари вновь получили бы перевес. Нужно было решиться на какой-то поступок. От этого решения зависела личная судьба Алексея и судьба империи. В эти дни он мог потерять все, чего добился за пятнадцать предыдущих лет.

Собрав войска, император приказал выйти из Царя-города и напасть на франков. Кажется, Алексей сам руководил этой вылазкой. Он продумал операцию до мелочей. Лично расставил полки, назначил командиров, поставил задачи. Атаковать врага должны были лучшие из лучших. Ведь сражаться предстояло с рыцарями, перед военным искусством которых Алексей преклонялся. Но он уже был знаком с западными военными технологиями и тактикой ведения боя. Больше того: он разбил рыцарей в большой войне с норманнами. Почему бы не попробовать еще раз?

Битву под стенами Царя-города никто не описывает толком. Западным хронистам стыдно за то, что византийцы одержали победу. А византийцам нечем хвастать. Они сражались с крестоносцами. Зачем портить отношения с Европой, напоминая об этом лишний раз?

Битва продолжалась целый день. Базилевс изматывал рыцарей стрельбой и маневрами. К вечеру лотарингские отряды побежали. Ромеи праздновали победу.{56}

Готфрид отступил. Так что о победе рыцарей говорить не приходится. Предводителям рыцарского войска было о чем задуматься. Они оказались во враждебной стране перед сильно укрепленным городом, который защищала прекрасно организованная византийская армия. Готфрид понял, что ему не удастся взять Царь-город. Военные действия создали бы проблему обеспечения рыцарей продовольствием. Их ведь кормили «коварные» византийцы. Если бы крестоносное войско лишилось припасов, герцог рисковал бесславно погубить себя и своих людей под стенами православного города. Позор случился бы на всю Европу.

А император Алексей I по-прежнему был открыт для переговоров, предлагал подарки, деньги и требовал только одного — присяги на верность. Подумав, Готфрид покорился обстоятельствам. Он согласился встретиться с императором и принести ему клятву. Вот ее содержание в передаче Анны Комнины: «все города и земли, а также крепости, которыми он овладеет и которые принадлежали Ромейской империи, он передаст под начало того, кто будет назначен с этой целью императором». Иными словами, Алексей Комнин гнул свою линию. Он приглашал всего лишь наемников с Запада. Они пришли. Император готов был щедро расплатиться с ними за службу. И ждал, что рыцари захватят для него восточные города.

Бульон поехал к Алексею на переговоры. Но, как и прежде, не доверял ему. Поэтому император отдал заложника. В рыцарский лагерь отправили ребенка — маленького Иоанна Комнина, сына базилевса. Рыцари держали мальчика у себя до тех пор, пока Готфрид и его соратники находились в Константинополе.

Алексей принял герцога во Влахернском дворце, угостил роскошным обедом, задарил подарками. Бульон «получил много денег и стал гостем и сотрапезником императора», — пишет Анна Комнина. Ее дополняет Гийом Тирский. Император встретил делегацию лотарингских рыцарей очень учтиво. «Заботливо осведомился об их здоровье и, называя каждого по имени, чтобы расположить в свою пользу, был со всеми приветлив и разговорчив». Он даже расцеловался с лотарингскими сеньорами. А затем обратился к Бульону:

— Наша империя, любезный герцог, знает, что ты могущественнейший среди своих князей. Ты — тверд характером и чист верой. Поэтому ты снискал дружбу и благосклонность многих людей. И мы намерены оказать тебе всю нашу любовь и усыновить тебя.

Накормленный и обласканный Бульон был счастлив.

Еду получили не только герцог и его свита, но и рядовые рыцари. Все остались довольны. Но не собирались благодарить императора за гостеприимство. Эти нахальные люди считали, что Алексей их должник, ведь они спасают Византию от мусульман. Рыцари нехотя принесли присягу и отбыли восвояси.

После того как император добился присяги, он поспешил удалить неудобных союзников в Малую Азию. Они стали лагерем на противоположном берегу Босфора — близкие, но уже безвредные. Теперь можно было встречать другие отряды паладинов Запада.


6. Сюжет для исторического романа

Следующим подошел к стенам Царя-города некий граф Рауль с конным рыцарским войском, пишет Анна. Кто был этот Рауль, неясно. Некоторые ученые вообще считают его вымышленным персонажем. Думать так легче всего. Это избавляет от необходимости искать истину. А истина в том, что это был граф городка Туль, вассал герцога Готфрида Бульонского.

От него потребовали отдельной присяги. Граф отказал. Тогда Алексей послал против Рауля войско и флот под началом опытных людей (сухопутными силами командовал военачальник Опое, а морскими — Пигасий).

Вступили в переговоры. Рауль вел себя надменно. Опое предложил немедля переправить рыцарей, но с условием, чтобы граф принес присягу. В качестве устрашения ромей вывел свои полки. Граф не растерялся, выстроил рыцарей клином и напал на греческих схизматиков. Завязался жестокий бой. В этот момент (очень вовремя!) подплыл Пигасий с флотом. Без лишних сомнений он высадил десант и ударил Раулю в спину. Граф капитулировал и согласился дать присягу. Его отряд немедля переправили в Азию. Но не к Бульону, а сразу в Сирию. Больше о нем ничего не было слышно.

А с запада катились новые волны освободителей Гроба Господня. Друг за другом шли Стефан Блуа, Роберт Нормандский и Роберт Фландрский. Боэмунд запаздывал. Но и без него рыцарей было очень много. «И казалось, было их больше, чем звезд на небе и песка на морском берегу», — рисует ужасную картину Анна Комнина.

Император выслал навстречу гонцов с поручением дружелюбно встретить и обеспечить крестоносцев продовольствием.

В отношении Боэмунда это не помогло. Его головорезы медленно двигались по греческим землям, разоряя все на своем пути. Особенно бесчинствовал Танкред. Хотя сам Боэмунд пытался обуздать своих людей.

Наконец часть рыцарских войск достигла окрестностей Константинополя и расположилась в его предместьях. Здесь предводителей крестоносного воинства ждал сюрприз. Опять выяснилось, что еда и гостеприимство не бесплатны. Алексей затребовал у феодалов ленную присягу (если говорить на немецкий манер) или оммаж (если переходить на французский). Суть одна. С рыцарей потребовали не зариться на бывшие имперские земли в Азии.

Император опасался взрыва гнева со стороны феодалов. Поэтому вызывал каждого в отдельности к себе во дворец и обрабатывал посулами и угрозами. Переговоры следовали непрерывным конвейером. Алексей напряженно работал целыми сутками. Встречи с глазу на глаз, пышные приемы, совместные обеды, прогулки — все это отнимало силы. Не было никаких гарантий, что переговоры не перерастут через некоторое время в вооруженный конфликт, если Алексей сделает промах.

Дело продвигалось медленно. Точнее, не продвигалось никак. Алексей вежливо, но настойчиво объяснял причины, по которым он требует от рыцарей присяги за имперские земли. Он не мог сказать прямо, что считает рыцарей простыми наемниками. В ход шли рассуждения о древнем праве византийцев на старые владения. Делались намеки на то, что Алексей готов оказать помощь рыцарям, но помощь эта — небескорыстна…

Европейские головорезы ничего не хотели слышать. Они выдвигали встречные требования по снабжению и военному сопровождению, которое могли предоставить византийцы. Словом, тянули время.

Но Алексей оказался искуснее на этих переговорах. Вековая школа византийской дипломатии дала о себе знать. Кого-то удалось уговорить с помощью подарков, посулов, угроз. Вернули даже Готфрида Бульона с азиатского берега Босфора, дабы он подтвердил, что также принес клятву. Готфрид согласился присутствовать при церемонии оммажа со стороны новоприбывших феодалов. Это перевесило чашу. Крупные западные владетели согласились присягнуть императору, раз уж такую присягу принес сам Готфрид. Наотрез отказался лишь Раймунд Тулузский. Но пока обошлись без него.

Дело было в тронном зале Влахернского дворца. Все «графы» собрались там, чтобы принести оммаж. Надо сказать, что впоследствии рыцари устыдятся своего малодушия. Официальная версия, опубликованная в западных хрониках, будет гласить, что крестоносцы заключили мирный договор с Комнином, по которому император обязывался всячески помогать воинам Христа в завоевании новых земель. А взамен рыцари ничего не давали. Наглость католических интерпретаторов просто невероятна. Оказывается, это Алексей принес обязательства и разве что не объявил себя вассалом графов и герцогов!

Не обошлось без инцидента.

Тронный зал был полон народа. Церемония проходила неспешно. Алексей поднимался с трона, выслушивал клятвы, подходил к рыцарям и выполнял все необходимые церемониальные действия сюзерена по отношению к вассалам, после чего вновь возвращался на царское седалище.

После одной из таких экскурсий император обнаружил, что трон занял какой-то дерзкий француз. Все обомлели от такой невоспитанности. Момент был острейший. Ромейского самодержца позорили прямо на глазах его свиты. Что делать? Приказать арестовать нахального латинянина? Пойдут прахом все договоренности. Не избежать конфликта. Простить его? Авторитет базилевса пострадает.

Император счел уместным вообще не заметить поступка франка. Но вероятно, Алексей успел при этом обменяться многозначительными взглядами с кем-то из прирученных феодалов. К дерзкому крестоносцу подскочил Бодуэн Брабантский — младший брат Готфрида Бульона и будущий король Иерусалима. Он взял ослушника за руку и буквально стащил с трона.

Нельзя так поступать, — выговаривал Бодуэн. — Ведь ты обещал служить императору. Не в обычае у римских владык, чтобы подданные сидели рядом с ними. Раз ты принес клятву верности, то должен соблюдать обычаи страны, в которой находишься.

Вскользь брошенная Бодуэном фраза говорит еще раз, что был принесен оммаж, а не заключен «свободный договор» с византийцами.

Неучтивый рыцарь ничего не сказал Бодуэну, но покосился на императора и бросил в его адрес несколько слов по-французски. Алексею услужливо перевели. «Что за деревенщина, — обозвал крестоносец византийского императора. — Сидит один, когда вокруг него стоит столько военачальников». Мимоходом замечу, что в присутствии королей западные феодалы также оставались стоять. Алексей не придумал ничего нового.

Видно, что Анну Комнину, которая привела эту сценку у себя в книге, просто выворачивает от неучтивости чужеземца. Алексей I воспринял дерзость с обычной выдержкой. Хотя неприязнь затаил и хорошо запомнил хамоватого французского феодала.

Тем временем церемония благополучно завершилась. Все знатные крестоносцы принесли оммаж. Стали прощаться. Перед тем как присутствующие разошлись, Алексей приблизился к дерзкому рыцарю, осмелившемуся занять трон, и спросил:

— Откуда ты и какого рода?

Рыцарь ответил:

— Я — чистокровный франк знатного рода. В той местности, где я вырос, есть храм на перекрестке, сооруженный в древние времена. Туда приходит каждый, кто хочет сразиться на поединке. Вооруженный для единоборства, он просит там помощи у Бога и остается в ожидании того, кто отважится принять его вызов. Я тоже провел долгое время на этом перекрестке, ожидая того, кто сразится со мной. Но никто не дерзнул.

Император внимательно выслушал хвастливую речь франка и ее перевод на греческий или латынь. Обоими языками базилевс владел в совершенстве. В ответ заметил:

— Если раньше ты искал и не находил битвы, то теперь пришло твое время насытиться сражениями. Прими добрый совет. Держись в середине. Я сам много сражался с турками и знаю, что в первую очередь они пускают конных стрелков, чтобы выбить доблестных рыцарей.

В тот день Алексей вообще был щедр на советы и рассказывал рыцарям о своих боях с турками. С одной стороны, он давал понять, что сам является искусным воином, а с другой — вел себя как начальник со своими наемниками.

Мы остановились так подробно на малозначительном диалоге, чтобы напомнить его знатокам исторических романов. Этот эпизод послужил завязкой главных событий не раз упоминавшегося произведения Вальтера Скотта. Английский романист придумал имя дерзкому франку, о котором мы рассказали, — граф Роберт Парижский. Мало того — сделал этого человека предком королей Франции. Что, само собой, находится в вопиющем противоречии с историческими фактами. Хотя граф с таким именем действительно участвовал в Первом крестовом походе и погиб в самом его начале.

Вернемся, однако, к прерванной нити повествования.

Переправив и эту часть европейских варваров в Малую Азию, император поджидал прихода старинного врага — Боэмунда Тарентского, который плелся в хвосте рыцарских армий.


7. Боэмунд в Византии

Десяток лет со времени окончания норманнской войны был для Боэмунда временем неудач и несчастий. Отец обделил его наследством. Все апулийские владения Гвискар оставил Роджеру — своему младшему сыну от Сигельгаиты. Сам Боэмунд получил от отца щедрый дар: всю Византию. Но она уплыла из рук.

После смерти отца Боэмунд начал бузить. Сражался со своим братом Роджером и дядей — графом Сицилии. Потом мирился с ними. Плел интриги… Короче, вел жизнь захудалого неудачника-феодала. Захватил для себя Тарент. Правда, при жизни никогда не носил титул Тарентского. Так прозвали его уже через несколько десятков лет после смерти.

Когда пришла весть о крестовом походе, Боэмунд был занят осадой богатого южно-итальянского города Амальфи, населенного греками. Этот вольный город не желал подчиняться норманнам. Но в те времена, как и сейчас, все решало право силы. Осада была успешно завершена.

В этот момент через Южную Италию двинулись войска крестоносцев. Боэмунд понял: ему выпал шанс. Хитрый норманн призвал своих воинов в поход на Святую Землю, сорвал с плеч дорогой плащ, изрезал его на кресты, а кресты приказал нашить своим соратникам. Затем собрал дружину с помощью родни, то есть все тех же брата и дяди, с которыми воевал когда-то. Войско получилось небольшое, но хорошо обученное.

Захватить с этими силами Византию нечего было и думать. Боэмунд рассчитывал на другое. Он хотел поссорить Алексея с могущественными крестоносцами. Тогда начнется раздел имперского пирога, из которого можно будет урвать кусок пожирнее.

Однако не вышло. Норманн узнал, что Алексей отбился от крестоносцев, а рыцари принесли присягу и переправились в Малую Азию. Значит, оставалось одно: принести присягу, как и все остальные, и выкроить для себя владения в Азии. Этой программе Боэмунд следовал в ближайшие годы.

Его войско растянулось в дороге. Боэмунд опередил своих людей и прискакал в Константинополь с несколькими спутниками, чтобы присягнуть императору. Присяга мало значила лично для Боэмунда Тарентского. Но он не хотел, чтобы соратники стали свидетелями его унижения. А может, боялся, как бы свирепые норманны не натворили дел в Константинополе. Хронист Гийом Тирский пишет, правда, что Боэмунд долго колебался и выразил согласие прибыть на встречу с императором лишь после долгих уговоров со стороны Бульона — герцог активно переписывался с Боэмундом.

Император не верил своему давнему врагу. Однако сыграл свою роль «на отлично». Норманна удостоили аудиенции. Алексей держался весело и непринужденно. Облобызал гостя. Спросил, как прошло путешествие и где остальное войско норманнов. Хотя то и другое было отлично известно царю из донесений разведки. Боэмунд отвечал на вопросы осторожно и вдумчиво.

Алексей шутя напомнил норманну, как сражался с ним под Диррахием и Ларисой. Не остыла прежняя вражда, допытывался император?

— Раньше я действительно был твоим врагом, но сейчас пришел как друг, — ответил Боэмунд примирительно.

Базилевс расспрашивал о том и о сем, пытался выведать мысли Боэмунда, но тот ловко выкручивался и наконец обезоружил царя, заявив, что намерен принести вассальную клятву.

— Сейчас ты устал с дороги, — опешил базилевс. — Отдохни. Продолжим разговор завтра.

Боэмунда отвели в покои и натаскали ему множество блюд с едой. Император распорядился, чтобы слуги принесли также блюда с разделанным сырым мясом животных и птицы, на случай, если норманн захочет отведать еды собственного приготовления.

Далее последовала комичная сцена. Боэмунд заподозрил, что его хотят отравить: так сильно он опасался византийцев. Норманнский граф начал раздавать еду своим соратникам, делая вид, что хочет угостить их ромейскими деликатесами. На самом деле он проверял действия продуктов на своих товарищах. О византийских ядах болтали всякое. Чего стоила давняя история с медленным отравлением базилевса Романа III. «Он даже не скрывал, что хитрит, — заметила Анна Комнина, — до такой степени Боэмунд презирал своих людей».{57}

К сырому мясу Боэмунд почему-то испытывал больше доверия. Как и предполагал Алексей, норманн отдал его собственным поварам и велел зажарить. Наевшись, крестоносец со спокойной душой уснул. А на другой день вызвал соратников, которых угостил византийскими кушаньями, и стал расспрашивать, как самочувствие.

— Великолепно! — отвечали подопытные товарищи.

Тогда Боэмунд цинично сообщил:

— А я-то, помня о прежней вражде с Алексеем, побоялся: не решил ли император отравить меня ядом?

Тем временем норманна вновь позвали к царю. Боэмунда провели в комнату, устланную коврами и обставленную разного рода ценными безделушками, золотом, серебром. Тут даже хитрый норманнский феодал не выдержал. С уст Боэмунда сорвалось восклицание:

— Если бы у меня было столько богатств, я бы давно овладел половиной мира!

Византийский сановник, находившийся рядом, ответствовал:

— Все это пожаловал тебе сегодня император.

Правда, воспользоваться этими дарами не удалось. Боэмунда унизили во время этого разговора и низвели до уровня наемника. От него потребовали каких-то уступок, на которые норманн не пошел. О таких нюансах не пишут, но они явно были. Боэмунд их почувствовал и гордо отказался от сокровищ. Слуги тотчас унесли все ценности. Норманн рвался заполучить их обратно, но было поздно. Снова завязались переговоры. Наш хитрец был готов вообще поступить на службу к императору, но взамен требовал невозможного: должность доместика восточных схол. Иначе сказать, командующего всеми восточными армиями Ромейской империи. А там оставался один шаг до императорского трона… Боэмунд хорошо разбирался в византийской иерархии и знал, о чем просит.

Алексей, в свою очередь, уклонился от этого. Боэмунду не оставалось ничего другого, как только признать царя своим сюзереном и принести клятву. Правда, этот поступок широко не афишировался. Гийом Тирский пишет об этом без особой уверенности: «Боэмунд, как говорят, сделался человеком императора, протянув руку в знак верности и дав клятву телом». Взамен норманн и его соратники получили подарки, «которые по своему блеску и стоимости были несравненны», утверждает тот же Гийом. Боэмунда купили. Тем самым новому отряду наемников указали место. Однако Танкред отказался ехать в Константинополь и приносить клятву. Вскоре после этого норманнский отряд был переправлен в Малую Азию к остальным крестоносцам, коих император по-прежнему кормил и поил. Таков был итог визита норманнов в Константинополь. Встретившись недругами, Алексей и Боэмунд расстались врагами.

Танкред и прочие родовитые норманны избежали клятвы. Боэмунд сам предупредил племянника, чтобы тот ни под каким видом не приезжал в Константинополь. «Тебе, идущему сзади, — писал Танкреду Боэмунд, — предстоит такая же сделка, но она будет еще унизительней как менее выгодная». Танкред переоделся простым солдатом и переправился в Малую Азию на византийских кораблях вместе с другими норманнами. Узнав о том, что его перехитрили, Алексей I был раздосадован.


8. Раймунд Тулузский

Наступила весна 1097 года. Отряды крестоносцев все еще подтягивались в Византию. Последним прибыл Раймунд Тулузский. Иначе его называли Сен-Жиль, по имени замка, который он приобретет в Триполи. Отсюда произошло греческое написание «фамильного» титула — Исангел. Под этим именем тулузский граф фигурирует в сочинении Анны Комнины.

Раймунд владел всей современной Южной Францией. Ему подчинялись Прованс, Тулуза и приморское побережье. Граф обладал большим авторитетом среди мелких правителей Северной Испании, откуда тоже пришли волонтеры в его армию. Он затратил огромное количество денег и снарядил самое крупное войско из всех крестоносных войск. Следовательно, его трудно было представить в роли простого наемника.

Раймунд не доверял Алексею, вел себя надменно и отказался принести оммаж императору. И то сказать: владения графа немногим уступали территории Византии, но были несравненно богаче за счет большого числа морских портов, через которые шла торговля с Италией.

Алексей Комнин и Раймунд Тулузский быстро поссорились. Дошло до военной стычки, как прежде с лотарингцами. «Император с досады, что граф не хочет, как другие, сделаться его вассалом, тайно приказал напасть с быстротой на войско графа», — пишет Гийом Тирский. Далее хронист обвиняет базилевса в хитрости и коварстве. «Наших-же, — говорит он о рыцарях, — при их простоте и незлобии, трудно было убедить в злобе греков, в хитрости и коварстве их недостойного императора». Мы уже достаточно налюбовались на «беззлобных» крестоносцев, чтобы поверить нашему автору. О простодушии и доброте таких людей, как Боэмунд, предоставляем судить читателям.

Войска сошлись. Сперва рыцари отступили под обстрелом византийских конных лучников. Затем собрались с силами и контратаковали. Схватка завершилась вничью. Хотя Гийом утверждает, что тулузцы «нанесли большое поражение воровским клевретам императора». Раймунд не стал сговорчивее. Тогда Алексей прибег к помощи Боэмунда, сыграв на противоречиях тулузца и норманна.

Боэмунд счел несправедливым, что все принесли присягу, а Раймунд — нет. Это выдвигало бы тулузца в лидеры и позволило бы тому присвоить захваченные земли. Норманн этого не хотел. Он встретился с тулузским графом и стал его уговаривать. Неизвестно, какие аргументы пустились в ход. Но они оказали нужное действие. Возможно, Боэмунд банально предлагал взятку от лица базилевса. Подумав, тулузский граф наконец согласился присягнуть. Но было очевидно, что необходим компромисс. Это понимал и Алексей. Раймунд обладал большой силой, влиянием и могуществом. А силу уважали во все времена.

После долгих переговоров и проволочек стороны пришли к соглашению. Раймунд присягнул Алексею, но это был не оммаж, а иная клятва. Тулузский граф пообещал, что не предпримет ничего против жизни и чести Алексея. Кроме того, он вместе с войском готов был стать союзником императора и служить ему в деле истребления неверных. Алексея это удовлетворило. Он сразу стал обхаживать Раймунда и настраивать того против Боэмунда.

— Я знаю, — отвечал граф Тулузы и Прованса, — от своих предков Боэмунд получил плохое наследство: коварный нрав и вероломство. Будет великим чудом, если он останется верен клятве. Но будь уверен: я присмотрю за ним.{58}

* * *

В середине мая 1097 года Раймунд переправил в Малую Азию свои войска. Сам он задержался на некоторое время в Константинополе, но это ничего не меняло. Все было готово для того, чтобы начать поход. Вскоре крестоносное войско двинулось на врага. Византийские полки сопровождали рыцарей уже не как недруги, а как союзники. Начались военные действия.


Глава 3 В Малой Азии

1. Кылыч-Арслан расставляет войска

Алексей переправился на азиатский берег Босфора следом за крестоносцами. Император поначалу хотел сопровождать рыцарей, но осторожность взяла верх. Анна Комнина приводит несколько причин такого поступка отца. «Он наперед видел, насколько латиняне ненадежны, не верны слову… устремляются из одной крайности к другой и из корыстолюбия готовы продать за обол своих жен и детей». Обол — это мелкая монета. По-русски было бы «ни за грош». Эта сентенция еще раз показывает, как сильно католики и православные не понимали друг друга. Ведь часть рыцарей обвиняла Алексея в тех же самых грехах.

Первое время Комнин исполнял функции начальника штаба и интенданта крестоносной армии. Император пребывал на берегу Мраморного моря, у городка Пелекан. Руководил снабжением, разведкой, планировал операции, разрабатывал маршрут похода. Переправил несколько ромейских полков для участия в крестоносном мероприятии. Полками командовал верный Татикий. Он прекрасно знал турецкие способы ведения боевых действий. Это был ценнейший помощник для крестоносцев. Правда, сами рыцари не ценили этой поддержки. Гийом Тирский говорит, что Татикий — это «доверенное лицо императора, низкий и вероломный человек, у которого в знак его подлости были вырваны ноздри». Кто и когда искалечил верного слугу, остается загадкой. Может быть, Татикий когда-то провинился и был наказан императором Алексеем или отцом Алексея. А может, попадал в плен к туркам и понес наказание от них. Впрочем, вряд ли бы Анна Комнина в этом случае умолчала о наказании. Вероятен еще один вариант. Гийом, писавший через сто лет после событий, попросту выдумал неприятные черты неприятного человека, чтобы еще сильнее оттолкнуть читателей от ромеев. Так или иначе, нужно смириться, что мы знаем ответы далеко не на все вопросы истории.

* * *

Из крупных городов в районе Проливов у Ромейской империи оставалась в то время одна Никомедия. По соседству с ней лежала Никея — столица Румского султаната. Там по-прежнему правил Кылыч-Арслан. Как раз в это время он был занят войной против туркменского эмирата Данишмендидов. Кылыч- находился далеко на востоке, но тут узнал о появлении крестоносцев. Он немедленно помирился с Данишмендидами и отправился защищать свои владения от вторжения христиан.

До сих пор, рассказывая о событиях, мы обращались к западным и православным источникам. Теперь настало время повернуться к Востоку. Вот что пишет дамасский хронист того времени ибн ал-Каланиси: «Начали прибывать сообщения о том, что неисчислимые армии франков приближаются со стороны моря от Константинополя». Право, забавно наблюдать, как Запад и Восток пугаются «неисчислимых» полчищ противника. Анна Комнина вспоминает об этих же событиях: «Самодержец хотел выступить против варваров, но опасался их неисчислимого множества». Теряешься в догадках: какая из двух армий «неисчислимее»: мусульманская или христианская?

Ясно, что Кылыч-Арслан тщательно готовился к войне. Он укрепил Никею, собрал войска, «готовясь к священной войне», как пишет ибн ал-Каланиси. В то же время султан призвал «столько туркмен, сколько смог, чтобы они оказали ему поддержку и помощь в борьбе с врагом».

Что означают слова о туркменах, мы уже говорили. Следует различать сельджуков и туркмен. Первые — это организованная сила, подчинившаяся султанам. Вторые — вольница, которая сражается на свой страх и риск. Ясно, что граница между ними условна, но она хоть как-то помогает ориентироваться в ситуации.

Зададимся вопросом: что представляло собой государство Кылыч-Арслана и на какие силы он мог рассчитывать?

Румский султанат сельджуков был рыхлым образованием. Его даже нельзя считать феодальным государством. На его территории господствовала причудливая смесь родовых традиций, шариата и римского права. Завоевать-то турки завоевали Малую Азию, но «переварить» ее не смогли. Базы турецких кочевий находились в нескольких местах: в центре

Малоазийского полуострова (на берегах реки Кызыл-Ырмак возле Анкиры) и у Икония. Прибрежные земли густо населяли греки. В городах появились мусульманские купцы-арабы. С ними конкурировали персы и армяне, которые постепенно прибрали к рукам оптовую торговлю. В долинах опять-таки жили греческие крестьяне, они молились Христу, но платили налоги султану. Налоговое бремя было легче, чем при византийском императоре, но кругом творился невероятный беспредел. Крестьянина могли ограбить и даже убить, а после сборщиков налогов приходили собирать дань вольные шайки туркмен. Этим абрекам приходилось платить. Причем опять же без гарантий сохранить собственное имущество, жизнь, свободу, честь дочери и жены… Румское государство было неэффективным. Оно только начинало складываться. Из этнической и социальной пестроты должен был появиться мусульманский сплав, который позднее назовут «турками». Тогда и воцарится какой-то порядок. Но до этого далеко. Суровая Византия с ее недостатками, взятками, засильем государства и бюрократов, многим греческим и армянским труженикам стала казаться потерянным раем.

Сами сельджуки не были едины. В Малой Азии поселилось множество туркменских родов и племен. Даже позднее, в XIV веке, эти связи никуда не денутся, и на месте прежних родов мы обнаружим племенные эмираты. На юге полуострова жили роды теке и караман, на севере — «сыны Исфандияра», на западе — гермияны. И так далее. Не будем утомлять читателя десятком непривычных названий, которые не нужны в этой книге. Разве что скажем о самих сельджуках. Они принадлежали к племени кынык. Часть этого племени переселилась в Малую Азию. Из этого клана выдвигались румские султаны и их ближайшие назначенцы. Кыныки служили в гвардии. Получали престижные и выгодные посты в провинциях, чужаков не допускали. Родовые связи играют у всех примитивных народов огромную роль. Сельджуки — не исключение.

Войско турок было пестрым. Мы мало знаем о его составе в XI веке. Обычно для историков это серая однородная масса. Но когда туман рассеялся, выяснилось, что это не так. Например, у Великих Сельджуков имелись следующие рода войск: тяжелая конница рыцарского типа (гулямы), легкая стрелковая кавалерия, пехота и обслуга, осадная «артиллерия» и даже «гранатометчики» (метатели снарядов, заправленных нефтью). В основном делалась ставка на конницу.{59}

Кылыч-Арслан разделил войско. Значительную часть он оставил в Никее, которую превратил в первоклассную крепость. Остальные аскеры (воины) должны были вести маневренную войну и тревожить крестоносные полчища быстрыми набегами. В менее значительных городах — таких как Анкира, Конья, Дорилей, Смирна, Филадельфия, Филомелий — тоже оставались гарнизоны.

Войска на стратегической карте были расставлены. Весной началась первая миссия крестоносцев. Она предусматривала взятие Никеи и разгром основных сил турок.


2. Осада Никеи

К этому городу крестоносцы подошли с двух сторон. Часть маршировала по суше, а другую часть византийцы переправили на кораблях.

Первым под стены султанской столицы явился корпус Готфрида Бульона. Это произошло 6 мая 1097 года.

Никея лежала на небольшой возвышенности посреди долины, окруженной горами. Бульон обнаружил перед собой мощные стены и 240 башен, охраняемых отборными воинами. Сразу стало ясно, что осада затянется. В Никее находились султанская семья, султанский дворец, государственный аппарат. Большинство населения составляли православные, но безоружные греки. Пользы от них крестоносцам не было никакой.

Готфрид разбил лагерь у северной стены. Прочие крестоносцы подошли с востока (вместе с ними были византийские полки под началом Татикия). Для Раймунда Тулузского и его армии оставили место на юге (Раймунд подошел позже остальных). С запада Никею прикрывало Асканское озеро. Это важная деталь, которая сыграет свою роль в осаде. В то время озеро было больше и полноводнее, чем сейчас. Его волны плескались вплотную у стен.

Раймунд и Боэмунд задержались в Константинополе из-за проволочек с присягой, о которых мы уже писали. Первый штурм Никеи произошел без участия этих знатных крестоносцев.


Карта 7. Первый крестовый поход, 1096–1099 гг.

Византийцы предложили турецкому гарнизону капитулировать сразу после того, как христиане обложили город для осады. В качестве парламентера выступил Мануил Вутумит — доверенный человек Алексея. Он обещал туркам подарки и легкие условия сдачи. Вутумит вел переговоры три дня. Сельджуки склонялись к тому, чтобы «получить деньги и титулы, а не стать жертвой мечей», как выражается Анна Комнина. Но рыцари жаждали добычи и все испортили. Пока Вутумит вел переговоры, крестоносцы напали на турок.

Подготовка к первому штурму продолжалась до 14 мая. В этот день рубака Танкред предпринял отчаянную атаку на стены. Последующие три дня шли бои, которые завершились неудачно для крестоносцев. Рыцари спешили. Они боялись, что подойдет деблокирующая армия Кылыч-Арслана. Это означало, что у крестоносцев отлично работала разведка. Ее наладили византийцы. Их агенты были «ушами и глазами» союзной армии.

Однако первым у стен появился не султан, а последний из крестоносцев — Раймунд. Он занял позиции на юге и сразу начал штурм, который также закончился неудачей.

Наконец в окрестностях Нике и возникла армия Кылыч-Арслана. Султан известил горожан о своем прибытии, направив в город гонца. «Турки приободрились и тотчас выслали Вутумита из города», — пишет Анна. Ни о какой сдаче больше не было разговора.

Кылыч-Арслан повел войска на прорыв блокады Никеи. Передовые части султана и крестоносцев устроили схватку. Сельджуки проиграли и отошли — не понеся, впрочем, серьезных потерь. Рыцари посчитали себя победителями. Но это была одна из обычных ошибок самодовольных европейских стратегов. Всякую отступившую армию они считали проигравшей. Но так было далеко не всегда. Турки и византийцы владели искусством обманных маневров. Отдавали территорию, однако уничтожали живую силу противника в мелких стычках, отрезали врагов от баз снабжения и выигрывали войны. Эта кутузовская стратегия была совершенно не известна на Западе.

С крестоносцами их самодовольство сыграет злую шутку. До тех пор, пока в их армии будут сражаться ромеи, хитрости турок окажутся бесполезны. Но позднее, когда рыцари окончательно разругаются с византийцами, ситуация изменится. Воины креста будут терпеть поражения от сельджуков. Тактика ложных отступлений введет крестоносцев в заблуждение. Мнимые победы обернутся неудачами. Однако рыцари еще долго не захотят ничему учиться. Ценой этого чванства станет смерть множества европейских воинов.

* * *

Итак, нападение Кылыч-Арслана отбито, все силы рыцарей в сборе, Никея блокирована. Игра началась всерьез.

Европейские и византийские авторы повествуют об осаде каждый по-своему. В различных версиях этих событий участвуют разные люди. Усредненно события выглядели так.

Кылыч-Арслан со своей армией занял долину у стен Никеи. Ясно, что он опять попытался установить связь с осажденными. Тотчас вспыхнуло сражение.

Крестоносцы, «как львы, бросились на него (султана)», — лаконично пишет Анна Комнина. Более эмоционален армянский хронист Маттеос Урхайеци (он же — Матфей Эдесский). Католиков наш историк именует франками, а турок — персами. Так называли сельджуков многие писатели византийского круга, ведь туркмены пришли в Византию из Персии. На тех же основаниях Анна Комнина часто зовет французов кельтами: ведь они вышли из Галлии.{60}

Дрались далеко не все. Бульон и Боэмунд не решились вступить в схватку и оголить свои участки осады. Вся тяжесть боя в основном легла на плечи Раймунда и его людей. Кылыч-Арслан пытался измотать врага постоянными наскоками конных стрелков. Рыцари бросались в атаку, чтобы навязать ближний бой. Одни отряды турок им удавалось догнать, другие уходили и обстреливали рыцарей из луков. Должно быть, турецкий обоз был в тот день основательно опустошен от запасов стрел.

К вечеру, когда силы мусульман истощились, а стрелы иссякли, отряды крестоносцев кинулись в решающую атаку на полки султана. Рыцари Прованса и Тулузы, коими командовал граф Раймунд, шли впереди. Турки потерпели поражение, обратились в непритворное бегство и понесли большие потери. Правда, и крестоносцы потеряли немало. Среди убитых был, в частности, граф Бодуэн Гентский. Простых рыцарей и тем более слуг никто не считал.

Крестоносцы отрубали головы у сраженных турок и насаживали на копья. А затем принялись обстреливать Никею головами убитых из метательных орудий. Словом, устрашали врага как могли.

Эта битва решила судьбу Никеи. Кылыч-Арслан увел остатки разбитых войск на юго-восток. Там он хотел произвести перегруппировку, набрать новых аскеров. А еще — султан вступил в переговоры со своими врагами из семьи Данишмендидов. Расчет был такой. Данишмендиды — фанатики. Они называют себя борцами за веру. Следовательно, должны помочь в борьбе с крестоносцами. Об этой помощи и просил Кылыч-Арслан.

Расчет оказался верен. Данишмендиды позабыли обиды и обещали прислать войска. Жаль, что Никею все равно приходилось сдать. Султан прекрасно понимал это. Войска нельзя будет мгновенно собрать и перебросить под стены осажденного города. Поэтому Кылыч-Арслан написал защитникам, что предоставляет им полную свободу действий. Они могли сдать Никею крестоносцам или же византийцам.

Однако Никея капитулировала не сразу. Военные действия продолжались месяц. Сельджуки яростно сопротивлялись.

…Во время осады в лагерь норманнов прибежал армянин по имени «Пакрад» (Баграт). Этот человек принесет много вреда Византии. Он был монофизитом и братом армянского князя Гох Басила, правившего на Евфрате. Алексей считал Баграта врагом империи. Даже посадил под арест. Трудно предположить, что натворил «Пакрад». Вероятно, он был участником придворных интриг по свержению Комнина. Может быть, состоял в заговоре Умбертопула и его армянских друзей. Баграт бежал из-под ареста, прибыл к франкам и отдался под покровительство Бодуэна Брабантского — брата Бульона. Покровитель был выбран грамотно. Армянин знал, что Бодуэн честолюбив и беспринципен. А значит, не выдаст его ромеям. Если, конечно, не увидит в этом выгоды. Но Баграт пытался стать выгодным человеком для Бодуэна. Он пообещал рыцарю договориться о сдаче армянских городов в Малой Азии.


3. Штурм

Тем временем рыцари продолжали осаду Никеи. «Они действовали отважно и машинами: одни старались подкопать стены, другие хотели потрясти их и пускали в них огромные камни», — сообщает Гийом Тирский. Наконец Раймунд, граф Тулузы, приказал соорудить круглую деревянную башню на колесах. Ее со всех сторон покрыли сырыми шкурами, чтобы конструкцию стало невозможно поджечь. Сооружение подвели к никейской башне Гонат («Коленная»). Возле нее располагалось жилище молодой жены Кылыч-Арслана, которая приходилась дочерью эмиру Чакану.

Раймунд поместил в башню не только лучников, но и саперов. Последние дробили никейскую стену железными орудиями, вели подкоп — словом, пытались пробить брешь в обороне противника.{61}

Летописец Гийом утверждает, что главные усилия и страдания выпали на долю крестоносцев, а не ромеев. Он не жалеет красок, чтобы нарисовать подвиги людей Запада. Вот между защитниками стен находится турок, «который был ненавистнее других и отличался между всеми ростом и силою». Каждая стрела восточного удальца летит точно в цель. «Он до того возгордился своим продолжительным счастием, что смеялся и ругался» над франками, называя их презренными трусами. Это возмутило Готфрида Бульона. Стрелок как раз находился в его зоне ответственности. Готфрид выискал удобное место, взял пращу, прицелился и сразил турка. Сельджуки «были испуганы до того, что сделались воздержаннее и на свои стрелы, и на свою брань». Но другие лучники, сражавшиеся в отдаленных частях города, продолжали методично уничтожать крестоносцев «с высоты своих стен и башен, где им удобно было укрываться». Защитники ранили и убили многих воинов Запада, лили смолу, масло, жир и другие горючие вещества на инженерные машины врага. Затем применили зажженные факелы и разрушили большую часть осадного парка рыцарей.

А вокруг башни Гоната продолжался упорный бой. Крестоносцы прилагали отчаянные усилия, чтобы подкопать ее основание. Турки легко обнаружили подкоп и уничтожили его, засыпав землей. Наконец тараны пробили брешь в стене. Но защитники выстроили за ней другую. Видя, что все усилия пропадают понапрасну, рыцари начали охладевать к этому делу «и убедились, что им не будет удачи», сообщает Гийом. Когда они хотели уже совсем отказаться от своего предприятия, на дело вызвался рыцарь из войска герцога Роберта Нормандского. Этот герой похвастался, что захватит участок стены, который возвели осажденные. Турки забросали его камнями и скинули со стены бездыханное тело. Христиане похоронили героя с почестями и оплакали. Бои продолжались с прежним ожесточением, но без малейшего результата.

Император Алексей в своем оперативном тылу не терял времени. Он жаждал освободить Никею и включить ее в состав империи. В инженерное искусство рыцарей базилевс не верил. Поэтому разработал несколько чертежей гелеполид и осадных орудий. Тем самым император доказал, что является неплохим военным инженером. Что неудивительно для образованного ромея, который всю жизнь посвятил войне.

Машины были успешно выстроены по чертежам царя. Алексей отправил их крестоносцам.

Правда, Гийом Тирский не хочет ни в чем признать заслуги ромеев. Он описывает события несколько иначе. По словам хрониста, к рыцарям явился «какой-то лангобард». С его стороны последовало выгодное предложение. Он, мол, знаком с осадным искусством, «и если ему дадут из общественной казны необходимую и достаточную сумму для исполнения своего замысла, то при помощи Божией» он опрокинет башню Гоната «в несколько дней, не причинив нашим никакого вреда, и сделает такую широкую брешь, что всякий, кому угодно, будет в состоянии пройти». Деньги тотчас нашлись. Также были доставлены и все требуемые материалы. Причем наверняка — византийцами. Лангобард «построил машину изумительного искусства». Уж не по чертежам ли императора? «Помещавшиеся в этой машине могли безопасно, при всем противодействии неприятеля, приблизиться к стене, а те, которые были скрыты внизу, имели возможность, не опасаясь ничего, вести подкоп». Это было похоже на древние греческие машины, которые мы встречаем еще при штурме острова Родос войсками Деметрия Полиоркета в 306 году до н. э. Поэтому позволим себе не поверить в легенду о каком-то лангобарде, который один только знает секреты изготовлении древних инженерных сооружений для взятия городов. Скорее всего, инженером был грек из Южной Италии, который служил Алексею и выполнил строительные работы по его эскизам.

Установив машину, лангобард «вместе с отважными и тяжеловооруженными людьми» устроился внутри и стал двигать башню с помощью специальных воротов, которые вращали колеса. На этих колесах, собственно, держалось сооружение. Защитники Никеи всячески пытались воспрепятствовать врагу. Они «с прежним рвением» швыряли в башню камни и горючие вещества. Но кровля у нее была крутая, а стены покатые. Так что все камни и горшки скатывались вниз, не причиняя вреда тем, кто продвигал сооружение к стене. Турки, пишет Гийом, «стали сомневаться в действительности обыкновенных средств и изумились как крепости сооружения, которого они не могли разрушить, так и уму художника, который построил машину». Это не удалось. Со своей стороны рыцари сделали новый подкоп под башню Гоната. «Они подрылись под башню настолько, насколько то было нужно, чтобы опрокинуть ее, приделали подставы, которые должны были на время поддерживать башню, подложили огня и горючих материалов и, оставив с поспешностью машину, удалились к своим. Так и случилось, что почти в полночь, когда подставы сгорели и обратились в пепел, башня повалилась с таким шумом, что в самых отдаленных местах пришли в ужас и великий страх, как бывает то при землетрясении».

Однако судьба города решалась не здесь. Рыцари воевали всерьез, но вдруг выяснилось, что для Алексея это был только отвлекающий маневр, уловка. Оставим рухнувшую башню Гоната и обратимся к другим событиям, которые происходили одновременно со штурмом. Для этого нам придется перенести внимание с пыльного поля под городскими стенами на водную гладь Асканского озера.


4. Капитуляция

Комнин прекрасно знал, что блокада Никеи — неполная. В одном месте она имела серьезную брешь. Это было Асканское озеро, по которому туркам доставляли припасы и подкрепления. Базилевс решил захватить озеро и окончательно блокировать Никею. А если повезет, то и взять город.

В трактате византийского полководца Кекавмена, написанном за 20 лет до этих событий, говорилось среди прочего, что оборонять следует все места — даже те, что считаются неприступными. Именно там противник и может ударить. Но турки не читали Кекавмена. Алексей имел все основания думать, что они не слишком внимательно охраняют стену, которую омывали воды Асканского озера.

Был еще один момент, ради которого царь затеял все это дело. Он не хотел, чтобы все эти буйные наемники, которые называют себя крестоносцами, разорили большой греческий город. Никея принадлежала Ромейской империи и никому другому. Алексей поступил верно с точки зрения не только политика, но и гуманиста. Он хотел спасти своих соотечественников от грабежей и насилия, которые были неизбежны во время взятия города крестоносной солдатней. Но сами крестоносцы расценивали такое поведение как предательское. Им-то какое дело до греков, сидевших в стенах Никеи. Город — законная добыча воинов Христа! Европейцы были жадны и эгоистичны. Поэтому Алексей действовал тайно.

Пока продолжались вышеописанные бои у стен, царь приказал построить несколько десятков больших челнов вдали от города. А потом в глубокой тайне доставил их к озеру. На челны он погрузил десантный отряд под началом Мануила Вутумита. Чтобы воинов казалось больше, им дали много знамен, труб и барабанов. Челны были спущены на воду в ночь с 17 на 18 июня 1097 года.

На суше Алексей сформировал 2-тысячный ударный отряд легкой пехоты из туркополов (бойцов против турок; так назывался этот род войск). Такие отряды состояли из турок-христиан или из воинов, обученных сражаться на турецкий манер. Командовали подразделением двое военачальников — Татикий и некто Цита (кажется, турок на ромейской службе). Воины получили приказ взять один из замков неподалеку от Никеи, а затем идти к башне Гоната и участвовать в общем штурме.

Описание действий ромейского полка Татикия есть у Анны Комнины. Французов она по-прежнему изысканно именует кельтами. «Воины Татикия, — пишет царевна, — слали множество стрел, часть кельтов пробивала стены, часть непрерывно метала камни из орудий». Защитники города бросились на стены, чтобы отразить приступ. Их внимание было полностью отвлечено. За озером никто не следил. А именно там и должны были развернуться главные события. Флот ромеев величественно поплыл по озеру под развевающимися знаменами. Мануил Вутумит подвел его под самые стены, но еще не занял их. Маневр застал турок врасплох. В этот момент рухнула башня Гоната, о взятии которой мы говорили выше.

Увидев, что окружены, турки послали к Вутумиту гонцов, чтобы договориться о сдаче. Сельджуки прекрасно понимали, что выгоднее капитулировать перед войсками ромеев, чем перед крестоносцами.

Вутумит быстро согласился. Он передал осажденным заранее заготовленный императорский хрисовул (указ), в котором оговаривались условия сдачи. Царь обещал неприкосновенность гарнизону, а также безопасность и щедрые подарки жене султана Кылыч-Арслана.

Вутумит написал письмо Татикию, намеренно путая события, чтобы дезориентировать крестоносцев, если послание попадет к ним. «Добыча уже в наших руках, нужно готовиться к штурму стен, пусть и кельты делают то же самое, но не доверяй им ничего, кроме кругового приступа стен. Скажи им, что с восходом солнца нужно окружить стены и начать приступ». Письмо являлось хитрой уловкой. Если бы оно попало в руки католиков, они должны были подумать, что в западной части Никеи идут бои. То есть Вутумит начал штурм и взывает о помощи.

Татикий все понял. 19 июня начался новый приступ. Из города в панике бежала жена Кылыч-Арслана. Ее перехватили ромеи и взяли в плен. Причем Гийом Тирский утверждает, что это сделали западные рыцари. «Пленная, вместе с двумя еще весьма малолетними сыновьями, была отведена к князьям и отдана вместе с другими пленными под крепкий присмотр». На самом деле султаншу захватили ромеи. Турки были окончательно деморализованы. Вскоре они впустили византийцев, чтобы уберечь себя от зверств рыцарей.

Однако Гийом Тирский и здесь пытается лгать. По его словам, турки намеревались сдаться западным воинам, но коварные греки все испортили.

Плен столь важного лица, как жена султана, а также пролом в стене «привели жителей в такое замешательство, — пишет Гийом, — что у них пропало всякое доверие к собственным силам; они отправили посольство и просили у князей перемирия, для того чтобы начать переговоры о сдаче». Но Татикий, «как человек хитрый, предвидел, что сделают жители, потеряв надежду на защиту, и потому, вступив в переговоры с важнейшими гражданами, убеждал их сделать честь императору и сдаться ему». На самом деле мы видим, что Татикий играл лишь второстепенную роль. Гийом вообще не знает Вутумита, который обошел город со стороны озера. По его мнению, весь флот на Асканском озере принадлежит европейским принцам, как и осадные машины, сделанные «лангобардом». Перед нами уже не путаница, а сознательная ложь.

Тем временем Мануил Вутумит со своими десантниками вошел в город с запада, установил византийские стяги и возвестил о своем успехе звуком труб. Татикий тоже вступил в Никею. Крестоносцы сперва ничего не поняли. Город взят? Кем? Почему?

Вутумит приказал запереть все ворота. Но быстро выяснилось, что гарнизон турок довольно велик. Мусульмане могли взбунтоваться. Вутумит принял меры. Он вызвал главных турок, которые сдали Никею, и предложил им на лодках покинуть город. Военачальник посулил, что император дарует высокие звания всем офицерам и выплатит ругу (ежегодное пособие носителям должностей и титулов), как полагалось в Ромейской империи. С помощью этого ловкого маневра турецкий гарнизон Никеи удалось обезглавить. Турки отдельными отрядами покидали город и уходили по направлению к крепости Георгия — форту под стенами Никеи. Там их принимали два византийских офицера: «полуварвар» Монастра и славянин Радомир. Пленных отсылали на побережье, где находился император, окруженный гвардией.

Операция по взятию Никеи началась блестяще, но едва не закончилась полным провалом. Опытный Вутумит сплавлял турок из Никеи маленькими группами. Но Радомир и Монастра запоздали с эвакуацией, и в какой-то момент сельджуков в районе крепости Георгия скопилось чересчур много. Турки немедля составили заговор, чтобы перебить византийцев и уйти к султану. Ночью мусульмане напали на греков и скрутили ничего не подозревавших Монастру и Радомира. Затем поскакали на юг, к излучине реки Сангарий. Здесь заговорщики расположились на холме и дали отдых коням.

Монастра сам был наполовину тюрок и мог легко объясниться с врагами. Да и Радомиру довелось прежде воевать с сельджуками. Несколько лет провел он в турецком плену. Оба военачальника сообразили, что надо как-то выпутываться из этой переделки. И принялись уговаривать своих хозяев.

Зачем вы готовите нам смертельный напиток, если вам нет в этом никакой выгоды?! Все другие — те, кого мы успели отправить к самодержцу, — получат богатые дары и ежегодную ругу. А вы сами себя лишаете всего этого. Послужите государю — и вернетесь домой богатыми людьми. Не играйте с огнем. Ваш султан далеко. Зато всюду рыщут отряды наших. Посмотрите на местность — кругом кусты и ручьи. Вы рискуете нарваться на засаду и погибнуть. Поехали с нами к императору. Если не желаете служить ему — вас одарят и отпустят куда хотите.

Острота ситуации придала обоим ромеям красноречия. Слова звучали убедительно. Турки потребовали от Радомира и Монастры страшных клятв, что все так и будет. Военачальники поклялись. Сельджуки повернули к Босфору и отдались в руки ромеев.

Царь отругал проштрафившихся военачальников — Радомира и Монастру, которые едва не провалили все дело. «Но видя, что они не могут смотреть ему в лицо от стыда, — пишет Анна Комнина, — он изменил тон и поспешил ободрить их уже иными речами».

Сдавшиеся турки получили награды. Те, кто хотел, пополнили византийскую армию. Вероятно, их впоследствии расселили по берегам Вардара и обязали служить царю. Иными словами, турки превратились в туркополов.

Еще легче отделалась попавшая в плен жена султана. Ее со всеми почестями проводили в Константинополь и содержали в роскоши, затем использовали как заложницу при захвате городов в Малой Азии и наконец вернули Кылыч-Арслану без выкупа. «Это последнее, — говорит Гийом Тирский, — император сделал для того, чтобы выиграть расположение турок и… своими благодеяниями вооружить их противу наших». Книги таких людей, как Гийом, играли роль заказных журналистских репортажей. Они и создавали лживые образы благородных крестоносцев, которые стали жертвой византийского коварства.


5. Новая присяга

Но вернемся в Никею. Решив проблему турок, Вутумит столкнулся с другой опасностью: как бы рыцари не бросились на стены, чтобы уничтожить город и всех его защитников — без разницы, турок или греков. Он повсюду расставил воинов и стал ждать.

Рыцари стояли под стенами города в растерянности. Алексей отнесся к ним как к наемникам, а не союзникам. Они попросили Мануила Вутумита впустить их в город, чтобы помолиться в храмах. Предусмотрительный Мануил позволил католикам входить строго по десять человек. Предосторожность оказалась нелишней. Видя, что с ними разговаривают с позиции силы, рыцари присмирели. За то, что сумел захватить и удержать город, Вутумит получил от императора должность дуки Никеи.

* * *

После взятия города царь захотел получить клятву верности не только от главных крестоносцев, но и от их вассалов — словом, от тех, кто еще не принес ее.

«Князьям же он отправил каждому отдельно большие подарки, и письменно и словесно выражал им похвалу и великую благодарность за их благородную услугу», — пишет Гийом Тирский. Но простые воины-крестоносцы возмутились этой сделкой. Они-то ничего не получили за свои труды. Крупные феодалы не спешили делиться с ними. Зато они услышали ропот недовольства и подхватили его. Если не можешь подавить бунт — возглавь!

Возник юридический казус. В договоре, который крестоносцы заключили с императором в Константинополе пару месяцев назад, стояло еле дующее условие:

«Если удастся им с Божиею помощью овладеть одним из городов, принадлежавших прежде империи, по всей их дороге до Сирии, то такой город с прилежащею областью должен быть возвращен императору, и вся добыча и прочее имущество жителей отданы без всяких препятствий войску в виде награды за его труды и как уплата за издержки».

Следовательно, базилевс нарушил уговор, спасая город. Но Алексей по-прежнему не собирался отдавать Никею. Он подкупал все большее число рыцарей взятками и подношениями. А взамен требовал присяги. То есть опять же считал рыцарей наемниками. Крестоносцы пошумели и согласились.

В свое время норманны избежали присяги в Константинополе. Но теперь Алексей настоял на своем, взамен пообещав норманнским баронам богатые подарки. Боэмунд польстился на них и дал знать императору, что уговорит своих присягнуть. «Такова была его неудержимая страсть к наживе», — замечает Анна Комнина.

Император по-прежнему находился на берегу Босфора. Туда он и пригласил предводителей рыцарского войска. Разбили огромный шатер. В нем состоялась аудиенция. Алексей собрал своих горе-союзников и сказал:

— Вам известно, какую клятву вы мне принесли. Если вы ее еще не нарушили, посоветуйте принести клятву тем, кто этого не сделал.

К царю стали подходить новые рыцари с обещаниями верности. Однако Танкред ни за что не хотел присягать хитрому византийцу.

— Я обязан верностью одному Боэмунду и стану хранить ее до самой смерти, — упирался норманн.

Его принялись уговаривать братья по оружию и даже родня императора. Танкред с притворным равнодушием покосился на шатер, в котором на троне восседал Алексей, ожидая присяги, и сказал:

— Если император даст мне такой шатер, полный золота, а еще подарки, которые достались остальным графам, я принесу клятву.

Предложение звучало откровенно издевательски. Георгий Палеолог, очень ревностно относившийся к интересам императора и его статусу, не вытерпел и оттолкнул Танкреда от шатра. Как смеет наемник и варвар издеваться над базилевсом?!

Танкред бросился на Георгия с кулаками. Еще немного, и дошло бы до рукопашной. Вмешался император. Он сошел с трона, покинул шатер и встал между забияками. Боэмунд со своей стороны удержал Танкреда.

Не подобает бесстыдно нападать на родственников императора, — тихо сказал он племяннику.

Тем более что выгоднее было выжать из ромеев побольше золота, а уж потом драться. Но об этом Боэмунд предусмотрительно промолчал.

По словам Анны, Танкред устыдился и наконец принес клятву. Хотя некоторые современные ученые сомневаются в этом. Но у нас нет оснований не верить принцессе.

Когда церемония присяги завершилась, настало время дальнейших действий. Алексей сформировал армейский корпус, который должен был сражаться бок о бок с крестоносцами против сельджуков во время похода через Малую Азию. Анна пишет об этом так: «Император дал им Татикия, в то время великого примикирия, с войском, чтобы он во всем помогал латинянам, делил с ними опасности и принимал, если Бог это пошлет, взятые города». 27 июня войска выступили в поход.

Шли на восток, в сторону какого-то Белгорода (Левки). Боэмунд двигался в авангарде. Норманн отличался храбростью и жадностью. Идя впереди, он грабил местность и пополнял добычу. За Боэмундом маршировали его родичи-нормандцы из Франции под началом герцога Роберта, а также Стефан Блуа.

Вторым эшелоном двигались Готфрид Бульон, Раймунд Тулузский и Гуго Вермандуа.


6. Марш на восток

Полуостров Малая Азия — это кромка морского побережья, над которой высятся горы. Если путник направлялся в горные проходы, то попадал внутрь полуострова — на центральные равнины. На самом деле эти «равнины» — возвышенные плато, изрезанные реками и ущельями. Летом здесь царит невероятная жара. Зимой приходят суровые холода.

Рыцарям не повезло. Они отправились в путь в самый разгар лета. Днем их изнурял палящий зной. Ночью терзал холод.

Понятное дело, что маршировать по этой проклятой Богом земле в доспехах было невозможно. Хотя противник мог появиться с минуты на минуту, шли налегке. Оружие и доспехи везли в повозках.

Вероятно, Татикий вел союзников самой легкой дорогой: речными долинами, где росли деревья и водилась живность, где крестьяне пахали землю, а потому могли поделиться урожаем. В случае если они этого не хотели, крестьян можно было заставить силой.

Но припасов все равно не хватало. Пришлось разделиться на две колонны. Шли большой рыцарской облавой. Вот что сообщает один из летописцев похода, Альберт Аахенский: «Пилигримы, идя два дня соединенною армиею по ущельям гор и узким проходам, решились потому подразделить свое многочисленное войско, с тем чтобы иметь более простора для расположения лагеря, и чтобы легче добывать съестные припасы для самих себя и корм для лошадей». Если бы Кылыч-Арслан сохранил силы под Никеей, он мог бы ударить на крестоносцев, когда и где хотел. То есть атаковать их на марше. Но лучшие воины султана полегли в битве под стенами его бывшей столицы.

Пока рыцари заканчивали осаду Никеи, рядились с императором, получали дары и присягали на верность, султан лихорадочно собирал новые войска. Он вызвал гарнизоны из отдаленных городов. Альберт Аахенский говорит, что турецкий правитель собрал «союзные силы в Антиохии, Тарсе, Алеппо и других городах Романии». Помимо гарнизонов, к румскому (то есть римскому) султану наконец пришли союзники с востока. Правитель эмирата Данишмендидов прислал несколько тысяч аскеров. Приход пополнения так вдохновил Кылыч-Арслана, что энергичный султан вновь решил атаковать неприятеля. Кылыч — не желал отдавать врагу ни пяди земли. Было бы умнее вести маневренную войну. Но тогда султана не поняли бы ни его приближенные, ни солдаты. По преувеличенным данным, армия Кылыч-Арслана составила 250 тысяч человек. Цифра — очередной миф. Такое войско не могли набрать даже Великие Сельджуки в лучшую пору. Число воинов опять же смело можно делить на десять.

Навстречу врагу двигались столь же «несметные» толпы крестоносцев. Такими они виделись туркам и византийцам. Слово опять принцессе Анне. На сей раз она лаконична: «Татикий с войском и все графы с бесчисленной толпой кельтов за два дня дошли до Левк. Боэмунду, по его просьбе, позволили идти в авангарде, остальные двигались за ним медленным шагом, сохраняя строй».

Рыцарские колонны сошлись у Дорилея — города в Малой Азии, который будет на слуху у всех заинтересованных лиц в течение многих лет. Здесь станут происходить постоянные сражения между турками, византийцами, крестоносцами. Летом 1097 года грянула первая в череде этих битв. Она оказалась довольно бестолковой.


7. Битва при Дорилее

Это сражение описывают по-разному. Анна Комнина — вскользь. Западные авторы — очень подробно. Давайте попробуем разобраться, где и как оно произошло.

29 июня 1097 года отряды Боэмунда и герцога Роберта Нормандского форсировали речку Бафис. Вдали высились серые стены Дорилея. Рыцари нашли место удобным для того, чтобы разбить лагерь. Рядом плескалась речная вода. Можно было искупаться, напиться самим и напоить лошадей. Войско стало на отдых. Но за передвижениями крестоносцев пристально следили сельджуки. Как только рыцари, отдохнув немного, собрались выступать в дальнейший поход, турки совершили нападение. К счастью для рыцарей, разведка вовремя предупредила об этом. Причем наверняка о разведке заранее позаботился Боэмунд. Это был опытный воин. А вот нормандцев герцога Роберта, похоже, никто не предупредил. На них напали врасплох. Этим объясняется некоторая путаница наших авторов при описании битвы. Одни говорят, что сельджуки навалились внезапно, а другие — что нападения ждали.

Подробнейшее описание битвы оставил Альберт Аахенский — этот певец рыцарства и семейства Бульонов. Он пишет, что едва ревнители креста успели выстроиться для обороны, как с востока показался Кылыч-Арслан собственной персоной, причем «с огромною армиею».{62}

Боэмунд разделил свою кавалерию на две части. Одна, во главе с Танкредом, приняла главный удар. Здесь же сражались люди герцога Нормандского. Другую часть Боэмунд оставил в резерве, который находился на соседней высоте. Пехота обороняла лагерь. Это были последние осмысленные распоряжения. Всех охватила горячка боя. На рыцарей накатился первый вал турок.

«Немедленно и без малейшего отдыха он напал на войско христиан, — сообщает Альберт Аахенский о действиях Кылыч-Арслана, — и его люди, распространившись по всему лагерю, умерщвляли всех встречавшихся им на пути; одни погибали от стрел, другие от меча; многих жестокий неприятель забирал в плен. Народ был объят ужасом и поднял крики; замужние и незамужние женщины погибали вместе с мужчинами и детьми». Дело в том, что рыцари брали с собой проституток, а некоторые простолюдины — походно-полевых жен. В пути рождались дети. Это не добавляло армии боеспособности, зато увеличивало число голодных ртов и создавало проблемы снабжения. Весь этот табор надо было как-то содержать. Недаром крупные сеньоры вроде Роберта Нормандского закладывали ростовщикам перед отправкой в поход целые герцогства.

Часть рыцарей пыталась помочь женщинам и кинулась в отчаянную атаку. Турки обстреляли врага из луков, не вступая в ближний бой.{63}

Вернемся, однако, к описанию боя. Из рассказа Альберта выясняется, что «Боэмунд и другие вожди, озадаченные этим неожиданным поражением, вскочили на лошадей, поспешно надели панцири и, соединив остаток армии в одно целое, защищались мужественно». Далее следуют описания подвигов отдельных героев. Эту же манеру мы встречали у Анны Комнины. На берегу речки кипела кровавая сеча.

Южно-итальянские норманны дрались особенно свирепо. Их боевые качества ценил Алексей Комнин. Уважительное отношение врагов-византийцев к норманнам — лучшее свидетельство, что храбрость Боэмунда, Танкреда и их соратников — не преувеличение. Следовательно, описание подвигов рыцарей западными хронистами — не только пропаганда, но и дань искреннего восхищения.

Картины битвы быстро сменяли одна другую. Вот Вильгельм, брат Танкреда — «молодой человек необыкновенной красоты, полный отваги и только еще начинавший военное поприще», как пишет о нем Альберт Аахенский, — храбро бьет сельджуков копьем. Неизвестен результат этих действий. Поразило ли копье хоть одну цель? Или турки уходили от ударов, предпочитая расстреливать крестоносцев на расстоянии? Вероятно второе. Для Вильгельма этот героизм завершился плачевно: «Стрела опрокинула его на глазах Боэмунда». Свирепый Танкред «также отважно защищался и с трудом спас жизнь, оставив за собою значок, который был привязан к копью, и тело убитого брата». Есть ощущение, что рыцари оказались не готовы к новой тактике турок. Альберт говорит это практически открытым текстом. Сельджуки расстреляли передовые отряды католиков и, «взяв верх, устремились в лагерь, поражая своими роговыми луками и стрелами и избивая пеших людей, пилигримов, девиц, женщин, старцев и детей, не щадя никакого возраста». Началась паника. Проститутки стали предлагать себя басурманам, чтобы спастись в этом хаосе и попытаться устроить жизнь. В описании Альберта картина, конечно, выглядит гораздо пристойнее. Нельзя удержаться от удовольствия процитировать этот отрывок.

«Придя в ужас от таких жестокостей и опасаясь для себя ужасной смерти, молодые девушки, и даже самые благородные, поспешили надеть на себя лучшие одежды и явились пред турками, в надежде, что они, укрощенные и вместе воспламененные их красотою, почувствуют жалость к своим пленницам».

В первой схватке пало несколько сотен человек. Рыцари несли страшные потери. К туркам подошли подкрепления. Они с ходу вступали в бой. Однако сельджуки загнали крестоносцев в их лагерь. При штурме лагеря схватились врукопашную. Боэмунд кое-как отбивал неприятеля. Положение было столь серьезным, что норманнский князь отправил гонца за подмогой к Бульону. «Вестник, оседлав быстрого коня, летел над пропастями гор и прибыл печальный, задыхаясь, к герцогу», — сообщает Альберт. «И уже не было у нас никакой надежды на спасение… — подхватывает другой хронист, француз Фульхерий Шартрский, — тогда рыцари наши… как могли оказывали им сопротивление и часто старались наступать на них, хотя и сами испытывали сильный натиск со стороны турок».

Между тем гонец, задыхаясь, докладывал Бульону:

Наши князья и сам Боэмунд отчаянно сражаются. Над простым народом[2] (уже произнесен смертный приговор. Смерть обрушится и на голову всех князей, если вы не поспешите к ним на помощь. Турки ворвались в наш лагерь. Они без устали умерщвляют пилигримов. Роберт Парижский убит, и ему отрубили голову. Статный юноша Вильгельм, сын сестры Боэмунда, поражен насмерть. Союзники приглашают вас на помощь. Не медлите и ускорьте свои шаги!

Готфрид не медлил ни минуты. Он «приказал трубить во все стороны, созвать всех своих спутников, схватиться за оружие, поднять знамена и лететь на помощь пилигримам, не давая себе отдыха», — говорит Альберт. Написанная им картина достойна исторического романа. Собственно, из этих хроник и черпали вдохновение классики жанра в XIX веке. «День был уже в полном блеске, — пишет между тем Альберт, — солнце сияло великолепно; его лучи отражались на золотых щитах и железных панцирях; знамена и привязанные к пикам пурпуровые значки, разукрашенные драгоценными каменьями, сверкали, развеваясь; всякий пришпоривал быстрого коня; никто не поджидал брата или товарища, и спешил, как мог, на помощь христианам, чтобы отомстить за них».

Стойкость Боэмунда и герцога Роберта оказалась ненапрасной. Они продержались до подхода Бульона с войсками.

Кылыч-Арслан вовремя заметил приближение неприятеля. Султан отвел войска на гору и перестроил их для боя. То же самое сделали крестоносцы.

На левом крыле встали воины Боэмунда, на правом — лотарингские рыцари, в центре — французы под началом Раймунда Тулузского. Пехоту и часть рыцарей оставили в резерве. Ими командовал папский легат Адемар, который сопровождал крестоносцев, но пользовался весьма скромным влиянием.

Намерения султана очевидны. Он хотел сохранить то, что награбил во время первого нападения на Боэмунда. Этим и были вызваны перестроения: прикрыть все и не отдать ничего. Турки наполнили колчаны стрелами и готовились встретить противника смертоносным ливнем. Но утратили главное преимущество: маневренность. Султан рассчитывал, что враг не пойдет на штурм горы. Но расчет был неверен.

Действительно, многие крестоносцы боялись штурма. Но Бульон уговорил своих идти в атаку. Раздался боевой клич.

— Так хочет Бог! — проревели христиане.

Рыцари яростно штурмовали гору. Сельджуки поливали их стрелами. Католики понесли потери, но у них имелось хорошее защитное вооружение, поэтому потери были невелики. Турки могли стрелять только в одном направлении — вниз. Они лишились маневра. Поэтому рыцарям важно было как можно скорее пробежать опасную зону вражеских выстрелов и схватиться с неприятелем врукопашную.

Крестоносцы выдержали ливень стрел и одним махом приблизились к туркам. Пустили в ход тяжелые копья, мечи, булавы. Это стало переломным моментом сражения. Сельджуки потерпели поражение и ударились в бегство — теперь уже непритворное.


8. Через леса и пустыни

Альберт даже не приводит подробностей схватки. В его книге враг бежит как-то внезапно и сразу под напором католиков. Почему же мусульмане были разбиты так легко? Скажу еще раз: турок погубила жадность. Они взяли большую добычу людьми и имуществом во время грабежа лагеря. А теперь не хотели расстаться с ней. Были вынуждены принять рукопашный бой и проиграли его. Рыцари преследовали бегущих и убивали без жалости. Потери турок были огромны. Это сражение стало решающим. Соотношение сил на оперативном театре военных действий изменилось в пользу христиан. Кылыч-Арслан и без того ослабил гарнизоны в своих городах. Его власть висела на волоске. Промахом сельджука могли воспользоваться византийцы. И они воспользовались.

Кстати, о византийцах. Возникает вопрос: что делал Татикий со своими ромеями в тот момент, когда Бульон вел рыцарей в яростную атаку? Есть сильное подозрение, что отсиживался вместе с папским представителем Адемаром де Пюи в обозе. Поэтому Анна Комнина крайне скупо говорит об этом сражении, хотя битва, судя по ее же описанию, была страшная. Ни одного подвига ромея мы не видим. Этих подвигов просто не было. Зато о смерти графа Роберта Парижского язвительная гречанка нашла случай упомянуть. «Тот самый надменный латинянин, — пишет Анна, — который дерзнул сесть на императорский трон, расположился, забыв совет самодержца, на краю строя Боэмунда, потерял выдержку и выехал вперед. При этом погибли сорок его воинов, а он сам, смертельно раненный, обратил врагам тыл и бросился в середину строя; дело показало, насколько разумен был совет императора, которым пренебрег этот латинянин».

Анна рисует битву при Дорилее как череду схваток. Следовательно, мы можем внести уточнения в вышеприведенный рассказ. Кажется, турки несколько раз пытались контратаковать христиан во время финальной схватки на вершине горы. Сперва это сделал Данишменд со своими туркменами. Его воинов отбросили и рассеяли. Затем лично султан Кылыч-Арслан повторил атаку. Возможно, он хотел обойти крестоносцев и напасть с тыла, чтобы эффективно использовать лучников. Но был перехвачен норманнами. Боэмунд напал на самого султана, «как лев, могуществом гордый», сообщает Анна. Эта атака и стала решающей. Кылыч-Арслан был отброшен и бежал.

Дорога на юг оказалась свободна. Султан отошел к городу Иконий (современная турецкая Конья), а Данишменд увел своих джигитов на восток, в Каппадокию.

Так началась реконкиста в Малой Азии. Византийцы и крестоносцы отвоевывали земли у турок.

Анна Комнина оставляет без внимания дальнейший марш крестоносцев. Он ей не интересен. Интерес пробуждается вновь, когда рыцари пришли к стенам Антиохии в Сирии.

Но мы кратко расскажем о походе крестоносцев через Малую Азию для связи событий.

* * *

Христиане лечились и отдыхали три дня. На четвертый выступили с рассветом. Они страшно боялись турок. Миф о несметных полчищах мучил их не меньше летнего зноя. Битва при Дорилее чуть не завершилась поражением крестоносцев. Причем из-за того, что они разделились. Поэтому на сей раз решено было идти вместе. Начался трудный переход по выжженной солнцем и разграбленной людьми земле Малой Азии. Альберт Аахенский подробно описывает все стоянки и переходы. Это напоминает нудный путеводитель Толкиена, когда его герои путешествуют по вымышленному миру «Властелина колец» — десятки пустых названий, места привалов, количество выпитого и съеденного.

Для историка Крестовых походов информация западных хронистов бесценна. Для нас это — лишняя обуза. Да и современные исследователи предпочитают описывать переход рыцарей по Малой Азии схематично. Ведь главные приключения начнутся позже.

Альберт не жалеет красок для описания бедствий, которые пережили пилигримы во время своего марша. Хронист знает вкусы читателей. Кровавые сражения, головокружительные интриги, невероятные лишения и страдания — всему нашлось место в его книге.

«Многие беременные женщины, — пишет он о жертвах палящего зноя, — с запекшимися губами и пылавшими внутренностями, с нервами, истомленными от невыносимого жара солнечных лучей и раскаленной почвы, разрешались при всех и на том же месте бросали новорожденных. Другие несчастные, оставаясь возле тех, кого они произвели на свет, валялись на дороге, забыв всякий стыд и не имея сил противиться ярости, возбуждаемой в них всепожирающими муками. Эти роды были преждевременны, ранее срока, назначенного природой; солнечный жар, томительность пути, мучение продолжительной жажды, отдаленность воды, были причиною таких несвоевременных родов; по дорогам валялись младенцы, мертвые или едва сохранившие дыхание. Мужчины, ослабевшие от чрезмерной испарины, бродили с открытым ртом, чтоб больше вдыхать в себя воздуха и уменьшить муки жажды, но все это не облегчало их».

Достигнув рек, многие умирали уже по другой причине: опивались водой. «Никто не обнаружил умеренности», — говорит Альберт. Наконец, выйдя из пустынных скалистых ущелий, крестоносцы опять рискнули разделить войско на несколько отрядов. Турки по пути встречались редко. Из этого был сделан правильный вывод, что Кылыч-Арслан обескровлен после поражения при Дорилее. Да и выбора у пилигримов не было. Идти одной колонной означало страдать от недостатка припасов и нести неоправданные потери, о которых нам поведал в драматических выражениях Альберт. Крестоносцы выбрали стратегию риска. И оказались правы.

Наконец они достигли двух турецких городов, расположенных в южной части Малой Азии. Это были Иконий и Гераклея. Или, на турецкий манер, Конья и Эрегли. Нужно сказать, что Иконий — название оригинальное, а вот разных Гераклей в Малой Азии много. Что вносит сильную путаницу в наши представления о топонимике той эпохи.

Несмотря на то что сельджуки переименовали города на свой манер, жили там в основном греки. Кылыч-Арслан, судя по всему, любил греческую культуру, потому что после сдачи Никеи бежал в греческую Конью и сделал город новой столицей. Турку из племени кынык было приятно и комфортно жить среди далеких потомков Гомера, Фидия и Перикла.

Первым к стенам Коньи вышел отряд Танкреда.

Бодуэн Брабантский, брат Готфрида, заплутал и приотстал. Он шел трудной и извилистой горной тропой. Готфрид, Роберт Нормандский и Боэмунд отстали еще сильнее. Они тащились со своими войсками позади, по древней имперской дороге, оставленной в наследство потомкам еще римлянами. Замыкал шествие граф Раймунд.

Но теперь мучениям пришел конец. Местность вокруг Икония оказалась приятной и благодатной. Всюду зеленели луга. Чуть поодаль высились горы и леса, полные дичи. Альберт так умиляется этим фактом, что бросает рассказ о походе и посвящает целую главу охоте на медведя, которого удалось убить его любимому герою — Бульону. По объему этот рассказ занимает столько же места, как битва при Дорилее. Великая сила — социальный заказ. Потомкам лотарингских герцогов хотелось читать и об охотничьих подвигах.

Правда, у хрониста есть одно оправдание. Выясняется, что Готфрид получил тяжелую рану на этой охоте — медведь яростно сопротивлялся и не желал умирать. Из-за раны своего герцога воины Лотарингии некоторое время бездействовали. И это придает логическое обоснование рассказу Альберта.

Обычно современные историки пишут, что крестоносцы захватили Иконий и Гераклею. Вероятно, дело обстоит не совсем так. Скорее всего, жители городов попросту откупились от христиан и остались под властью султана. Так показалось выгоднее. Тяжело приходилось греческим крестьянам, а с горожанами турки какое-то время находили общий язык. Налогами султан не обременял, коррупции еще не было. Тяжесть чужеземного гнета греки почувствовали позже, когда из Персии пришли купцы-конкуренты, когда правительство взвинтило налоги, когда начались религиозные гонения. Но тогда бороться с турками было поздно. И греки, предавшие родину, расплатились за свою близорукость. Одни были перебиты, другие приняли ислам и утратили душу. Самые принципиальные ушли в скиты и вымерли. Греков в этих краях не стало.

Но это случится позднее. А пока — крестоносцы двигались дальше. Их снова ждала горная страна. Она называлась Киликия. Здесь спорили за преобладание армяне и турки.


Глава 4 Армянские княжества

1. Другая Византия

Историческое исследование сродни путешествию. Мы часто не знаем, куда заведут тропинки познания. Иногда приходится сворачивать с прямой дороги, возвращаться назад или делать паузу, чтобы осмыслить информацию. Для исторического романа такой путь губителен. Книга сразу становится неинтересной. Но для нашего жанра отступление от магистральной темы вполне допустимо.

Мы говорим не только о биографии Алексея Комнина. Нам интересен византийский мир той эпохи. Политические границы, военные силы, борьба за существование — все это наша тема.

Поэтому предлагаю немного отвлечься и поговорить об одном островке Византии, история которого крайне мало изучена. Это армянские княжества Киликии и Месопотамии. Вскользь мы уже говорили о них. Теперь изложим историю местных армян системно.

* * *

У экзотичного русского политика Эдуарда Лимонова лет двенадцать назад вышла статья «Другая Россия». В ней излагалась идея создания государства за пределами России, но на территории, населенной русскими. Например, в Северном Казахстане. Для современной России эта идея оказалась неосуществимой. А вот в XI веке «другая Византия» для ромеев стала реальностью. На короткое время ее воплотил полководец Филарет Врахамий, когда сумел объединить несколько районов, населенных христианами, и оборонял их от турок.

Его настоящее имя — Филарет Варажнуни. Это был православный армянин и воин, который сделался политиком вопреки своей воле.

Он служил нескольким императорам. При Константине X Дуке, когда к власти пришли бюрократы и оттеснили военных, Филарет оставался на мелких должностях. Но с приходом к власти Романа IV Диогена сделал стремительную карьеру. Роман назначил его доместиком схол Востока — главнокомандующим в Азии. Назначение имело скрытый смысл. Во времена Константина IX Мономаха и Константина X Дуки оборона восточной границы страны была разрушена. Армянские и грузинские ополчения разоружались. Их распускали по домам. Задачей Филарета было вернуть армян в армию и сформировать из них боеспособные части. Сделать это было непросто. Туркмены прорвали границу и грабили Малую Азию. Но Врахамий Все-таки сколотил войско. Возможно, если бы Роман правил дольше, восточную границу удалось бы восстановить. И тогда вся история Византии пошла бы по иному пути. Империя могла бы уцелеть и в том или ином виде дожить до наших дней. Но судьба сложилась иначе. История очень часто зависит от досадных случайностей и поступков отдельных людей.

Роман IV Диоген потерпел поражение в битве с сельджуками при Манцикерте. После этого в Византии разразилась короткая и жестокая гражданская война. Филарет Врахамий играл в ней странную роль. Вместо того чтобы восстановить восточную границу и сохранить Византию, этот полководец разрушил ее.

Филарета погубила верность. Он ненавидел столичных бюрократов и обожал Романа Диогена. Поэтому в гражданской войне принял сторону императора Романа и отправился собирать войска в юго-восточных провинциях.

Однако ход боевых действий складывался неудачно для Диогена. Роман проиграл сражения, попал в плен к своим врагам, был изуверски ослеплен и умер. Филарет мог сдаться победителям. Но он выбрал другой путь: начал войну против ненавистных бюрократов и отделил от Византии весь юго-восток.


2. Государство Филарета Врахамия

Так современные историки называют владения, которые мятежному доместику удалось оторвать от империи. Говорить о «государстве» не совсем верно. Филарет никогда не отделялся от Византии. Он видел себя гражданином империи. Однако в этой империи не было места его врагам. Хитрый, вспыльчивый и упрямый кавказец начал собирать войска и захватывать земли.

Его нельзя винить в этом мятеже, Филарет прекрасно видел, что центральное правительство не может защитить империю от натиска турок. Приходилось выживать самостоятельно. Филарет собрал войско, расставил на руководящие посты своих соотечественников-армян и стал воевать против всех.

Вот как описывает начало карьеры Филарета один из средневековых хронистов, Михаил Сириец. «В области Мар'аша армяне, числом около пятидесяти мужей, объединились и создали отряд. Они встретили молодого мужа Филарета, тоже армянина… Он был сильным, коварным, дерзким, и они взяли его с собой. Затем Филарет захватил одну из крепостей в области Киликии. Около него собралось большое количество армян, и он продолжал захват других укрепленных мест Киликии. Прослышав об этом, император греков отправил ему подарки… греки… преподнесли ему золотое оружие и провозгласили его августом. Затем он отправился и… захватил Мар'аш, Кишум, Ра'бан, Эдессу, Аназарбу и вступил в Антиохию… он совместно с греческим войском боролся против тюрок». Версия схематична и вызывает много вопросов. Из нее следует, что Филарет — доместик схол Востока — всего лишь армянский бандит, вождь шайки в 50 человек. Совершенно очевидно, что эта «разбойничья» легенда возникла позже. К судьбе реального Филарета — византийского чиновника и полководца — она отношения не имеет. Но есть в ней и крупица правды. Это — названия захваченных поселений.

Итак, Филарет обосновался в городе Мараш в восточной Киликии. Оттуда начал наступление на врагов. В 1073 году Врахамий попытался захватить владения армянского князя Сасуна, но потерпел поражение. Тогда он договорился с туркменами и все-таки разгромил соперников. Тогдашние византийские политики не отличались разборчивостью. Врахамий легко принимал в свое войско монофизитов. А турки… Почему бы не договориться с турками, если это выгодно? Такая неразборчивость сперва пошла ему на пользу, а потом погубила.

Поначалу его дела складывались блестяще. Антиохийский православный митрополит Эмилиан был его доброжелателем. Эмилиан видел в Филарете единственного человека, который может сохранить влияние православия на монофизитском Востоке. Патриарх пытался передать Филарету Антиохию. Жертвой этой борьбы стал тогда Исаак — брат Алексея Комнина (мы уже говорили об этом). В 1076 году войска Филарета заняли Антиохию. Причем византийский губернатор — монофизит Васак Пахлавуни, пришедший на смену Исааку, — был убит своими офицерами. Опять же — монофизитами. Но дело было не в религиозных противоречиях. На короткое время они отошли на второй план. Васак пострадал за верность Михаилу VII «Без-четверти-вору» и партии бюрократов, которую ненавидели военные. Зато Филарета они любили. По их мнению, Врахамий боролся за справедливость. После убийства Васака его впустили в Антиохию.

На первых порах монофизиты поддержали Врахамия. Они не хотели византийской власти и приветствовали отделение от империи, которое де-факто осуществил мятежный Филарет. Монофизиты проявляли политическую близорукость. Отделиться от Византии в условиях тотального наступления мусульман означало «назло маме отморозить уши».

В 1077 году, после захвата Антиохии, войска Филарета напали на Эдессу. Городом управлял имперский дука. Осада продолжалась полгода. Наконец жители не выдержали, взбунтовались, свергли дуку и сдались Филарету. Наместником города стал знатный армянский князь Басил Апокап (Абукаб). Он правил от имени Врахамия. Из Эдессы Филарет намеревался совершить бросок на север, чтобы распространить свое влияние по всей горной Армении. Это означало бы восстановление независимости Армянской страны, утраченное после византийских завоеваний. Однако этому воспротивились родовитые армянские князья. Эгоизм как обычно победил государственную необходимость. Кто такой Филарет? Выскочка из армянского села Шурбаз в области Васпуракан. Что он о себе возомнил? Что может диктовать свою волю потомкам армянской знати?

Князья оказали вооруженное сопротивление. Филарет потерпел поражение и отступил на юг. В итоге он превратился в «солдатского императора». Врахамий опирался на тех стратиотов, что оказались не нужны Византийской империи. Солдаты служили своему вождю. Но лишь до тех пор, пока он одерживал победы. На этом принципе и держалось «государство Филарета Врахамия».

Первое время Филарет побеждал. Таре, Мопсуэстия, Аназарб, Мелитена — все эти города открыли перед ним ворота. Для византийцев эти названия — не пустой звук. В X веке в этих местах шли тяжелейшие бои между ромейской армией и мусульманами. Война была столь упорной и последовательной, что французский исследователь Пьер Виймар назвал ее «византийским крестовым походом». Оценка слишком поверхностна и не учитывает особенности православного мировоззрения, не в этом суть. Для византийцев это были места боевой славы. Их захват имел большое моральное значение. Врахамий приобрел вес и авторитет.

В лучшие времена владения Филарета включали всю Киликию, Антиохию, Мелитену, Эдессу. Главной резиденцией оставалась крепость Мараш. Могущество Врахамия достигло высшей точки.


3. Начало распада

Положение Филарета было сверхсложным. Для императора он был вне закона. С востока напирали турки. Собственные военачальники постоянно плели интриги и боролись за власть. Армянские князьки считали врагом. К этому добавлялся церковный раскол. Элита разделилась на две группировки: православных и монофизитов. Филарет отдавал предпочтение первой. Тем сильнее его ненавидела вторая. Если бы общество сохранило сплоченность, оно могло отбить натиск турок. Это показывают более поздние примеры. Даже мелкие армянские княжества оказались довольно жизнеспособны. Эдесса и Мелитена продержались несколько десятилетий. Киликия — два с половиной века. Гораздо более крупное «государство Врахамия» потерпело фиаско. Болезнь крылась внутри. Страну Филарета уничтожили религиозные и социальные противоречия. Их оказалось чересчур много, чтобы люди могли ужиться друг с другом. А репрессивный аппарат был слишком слаб, чтобы удержать насильно.

Одним из нерешенных вопросов оказались взаимоотношения с армянскими купцами. Центром крупной транзитной торговли была Эдесса. Огромным влиянием в ней пользовались двенадцать шиханов — представители торговой верхушки, которые имели реальную власть в городе. Ишхан — это князь, аристократ. Такое звание носили крупные армянские владетели. Но время изменилось, и в Эдессе ишханы были старейшинами, «уважаемыми людьми», обладали солидным капиталом и держали в своих руках оптовую торговлю между Персией и Византией. От их понимания собственной выгоды зависел статус Эдессы. Сперва ишханы решили избавиться от власти Михаила VII Дуки, правительство которого не могло защитить купцов, а только выжимало налоги и взятки. Ишханы впустили в Эдессу гарнизон Филарета. Однако очень скоро убедились, что выгоды от его власти немного. Купцы предпочли подчиниться мусульманам, превратив Эдессу в зависимое от них владение. Произошло восстание, и гарнизон Филарета выгнали. В общем, ишханы были патриотами личной выгоды, а не борцами за независимость Армении и тем более не адептами христианства. Разумеется, эта близорукость никому не пошла на пользу.

Рискну предположить, что Византийская империя вообще мешала армянам-торговцам. Имперское правительство заставляло купцов объединяться в корпорации. Государство регулировало цены и запрещало спекуляцию. Приверженцы свободной торговли считали все это отвратительным. К этим ограничениям добавлялась коррупция. Время Михаила «Без-четверти-вора» — золотой век для взяточников. Причем на всех уровнях. Практиковались коррупционные схемы сбора налогов, отторжения земель у крестьян и даже чеканки монет. В стороне от коррупции не остался даже сам император. Недаром его прозвали «Без-четверти-вор». Однако не все боролись с этим режимом одинаково. Филарет Врахамий поднял мятеж против преступной власти, но хранил верность империи. Ишханы Эдессы хотели отделиться от Византии. Они хранили верность только своему кошельку.

Распад владений Филарета начался довольно скоро. Эдесса была лишь «первым звонком». Проект «другая Византия» оказался непрочным. Интересно, что он существовал в условиях изоляции от Константинополя, но, когда власть в Византии поменялась и Филарет примирился с центральным правительством, проект немедленно рухнул. В 1078 году престол Византии захватывает престарелый Никифор III Вотаниат — ставленник малоазийских военных. Одним из таких военных как раз был Врахамий. Он надеялся, что с приходом Никифора многое изменится к лучшему. Произвол столичных бюрократов останется в прошлом, а традиции Романа Диогена вернутся.

Филарет присягнул Никифору Вотаниату. Существованию независимого «государства Врахамия» пришел конец. Наступило время «полунезависимости». Никифор III даровал Филарету титул куропалата («высочества») и оставил править землями, которые Врахамий захватил в прошлые годы. Юго-западные фемы снова стали частью Византии. Сюда даже сослали сербского князя Бодина, после того как разгромили его мятеж в Болгарии.

Но земли Филарета оказались очень быстро отрезаны от Византии. Прежде чем захватить престол, Никифор вывел из восточных фем остатки боеспособных войск. Ромейские воины ушли из Каппадокии, Анатолики, с берегов Евфрата. Этим немедленно воспользовались враги. Центральную часть Малой Азии захватили туркмены.

Филарета с его владениями бросили на произвол судьбы. Правительству было не до него. Оно лихорадочно транжирило деньги на подкуп сторонников. Быстро выяснилось, что армию содержать не на что, а сам Никифор III абсолютно не способен править многолюдной и сложно устроенной империей. Его уровень — губернатор одной из областей, но никак не базилевс мировой державы.

Словом, Врахамий оказался без поддержки. Против него немедля восстали монофизиты. Теперь он стал в их глазах предателем — представителем ненавистной Византии. Турецкой угрозы тоже никто не отменял.

К счастью, мусульманский мир тоже не был един. На Ближнем Востоке обрел силу арабский эмират Укайлидов. Эмиры из этого рода захватили север Месопотамии. Их столицей был Мосул. Вскоре они начали наступление на Сирию.

В 1081 году города Халеб и Харран занял Укайлид Муслим ибн Курайш. После этого Муслим напал на Эдессу и взял город. С арабом договорились эдесские ишханы. Они выразили покорность Муслиму и согласились выплачивать дань. За это арабский эмир предоставил Эдессе автономию и даже не стал насаждать мусульманство. Вероятно, он сильно нуждался в деньгах, и в этом был секрет неожиданной уступчивости.

Правителем Эдессы остался бывший наместник Филарета — Васил Апокап, предавший прежние знамена. Почти одновременно против Врахамия восстал армянский князь Рубен. В 1080 году он захватил какой-то горный замок в Киликии. Мятежник был монофизитом. На него напал другой армянский князь — православный Ошин. Этот последний сохранял верность Ромейской империи и Филарету.

Рубен выступил мстителем за своего родича — последнего армянского царя Гагика, который проживал в Малой Азии, но был убит в это неспокойное время ромейскими солдатами. Ходили подозрения, что за этим убийством стоял сам Филарет.

Можно представить, какая чехарда и неразбериха творились тогда на Ближнем Востоке. Филарет постепенно терял контроль над ситуацией. Он даже согласился выплачивать дань Укайлидам за Антиохию, чтобы избежать арабских набегов.

Тем временем в 1081 году в Константинополе произошел новый переворот. Военные свергли дряхлого и поглупевшего Никифора III. Правителем стал молодой Алексей Комнин. Врахамий не спешил присягать ему. Но и не объявлял о своем отложении. Словом, пытался усидеть на двух стульях. Его положение напоминало ситуацию с Феодором Гаврой в Трапезунде. Тот первое время тоже правил самостоятельно, однако не объявлял о независимости от Ромейской империи. Тогда же в полунезависимые владения превратились Крит и Кипр. Некоторое время Алексей Комнин терпел всех этих князьков. Только после побед над норманнами он начал понемногу прибирать к рукам отдаленные владения. Удалось вернуть Крит, Кипр, Трапезунд. Но армянские земли ждала иная судьба.


4. Перемены в Эдессе

В 1083 году эдесский правитель Васил Апокап умер. Торговцы избрали правителем одного из бывших полководцев Филарета, которого звали Смбат-спарапет. Должность спарапета была чисто армянской. Это командующий войсками страны. Смбат давно дезертировал от Филарета, приехал в Эдессу. Теперь он был провозглашен начальником эдесских войск. Это означало, что купеческая верхушка пыталась найти опору в идеях о независимости Армении. Через возрождение древней должности спарапета армянам как бы давали понять, что национальное государство возрождается. Другими словами, измену Филарету и Византии удалось облечь в красивую форму. На самом деле погибло то, что еще удавалось сохранить с помощью византийцев. Армяне имели шанс выжить только в рамках Византийской империи. Там они могли спокойно существовать, делать карьеру, достигать высоких должностей и даже занять трон, что неоднократно и случалось. Без империи наступала политическая смерть.

Ложная идея «армянского возрождения» привлекла какое-то количество людей. Возможно, в то время в Эдессу уехал еще один из полководцев Филарета — Феодор. Ранее он был наместником Мелитены, но затем по какой-то причине утратил должность. Армяне звали его на свой манер Торос. Наместником же Мелитены сделался другой военачальник Филарета — армянин Гавриил. И Гавриил, и Торос были православными. Монофизитам Врахамий не доверял.

Избрание Смбата-спарапета правителем Эдессы сразу привело к переменам в Месопотамии. Филарет рискнул нарушить шаткое равновесие. Ему тоже требовались деньги. А значит, нужен был контроль над торговым путем, который проходил через Эдессу.

Врахамий собрал войско и осадил город. Смбат продержался полгода. 23 сентября 1083 года Эдесса пала. Спарапет попал в плен и был ослеплен. Не пощадил Филарет и торгашей. Главный из них — армянин Арджук — был казнен. В то же время Филарет опирался на какую-то группировку внутри города. В нее входили представители торговцев и городских старейшин — то есть те же ишханы. Возможно, между ними возникло соперничество или имели место личные обиды из-за денег.{64}

Вернемся к военным действиям. Расчет Врахамия оказался, на первый взгляд, точен. Укайлиды не могли помочь Эдессе. Их предводитель сам был занят подавлением мятежей. На короткое время Филарет восстановил границы. Новым наместником Эдессы стал его человек Паракиман.

Врахамий пытался сохранить контроль над Эдессой и провел там несколько месяцев. Филарет боялся новых интриг ишханов. В результате он упустил опасность, которая исходила от сельджуков. Усилением Врахамия был недоволен иконийский султан Сулейман I. В ноябре 1084 года войска Сулеймана I прошли по тылам Филарета, заняли горные проходы Киликии, вышли к Антиохии и захватили город 12 декабря. Причем помощь в захвате оказал сын Филарета. Предательство и измена гнездились повсюду. Врахамий отступил в горы.

Затем турки столкнулись с Укайлидами. Последние стали требовать дань за Антиохию, которую платил Врахамий. Сулейман никаких денег платить не пожелал. Это сделало войну неизбежной. Сулейман перешел в наступление, осадил Халеб и разбил Укайлида Муслима под стенами города. Муслим был сражен ударом копья и погиб. Это произошло 21 июня 1085 года. Но и сам Сулейман пережил своего соперника ненадолго. Его победил и убил собственный родич Тутуш, султан Сирии.

Из этого следует, что владения Филарета превратились в поле боя между мусульманскими правителями. Врахамий поначалу растерялся. Все, чем он владел, рухнуло в один миг.

У Филарета оставались осколки владений — Мараш, Мелитена и вечно непокорная Эдесса. Все они точно повисли среди мусульманских эмиратов. Путь в Византию был отрезан. Чтобы выжить, нужно было менять политические предпочтения. Врахамий отправился ко двору Великого Сельджука Мелик-шаха — старшего в роде — и принял ислам, чтобы сохранить остатки своего «государства». Во время пребывания при дворе сельджукского падишаха Филарет узнал неприятную весть. Эдесские торгаши свергли и убили наместника города — Паракимана. К власти пришел один из младших офицеров, армянин Барсума. Он был игрушкой в руках совета двенадцати ишханов. Вероятно, Барсуме пообещали денег. Он превратился в простого наемника на службе у торгашей.

Но и на этом распри не прекратились. Барсума провозгласил себя дукой, то есть принял византийский титул. Однако мусульмане не собирались терпеть наследников Византии у себя под боком. К городу подступил сельджукский военачальник Бузан. Его послал Мелик-шах. Великий Сельджук хотел взять под контроль торговые пути на Евфрате и обеспечить границу. Из Эдессы можно было наблюдать за делами в Малой Азии и Сирии. Бузан потребовал сдачи города. Дука отказал. Начались военные действия. Турок осаждал Эдессу несколько месяцев. Выяснилось, что военные действия невыгодны купечеству. Это решило судьбу храброго, но недальновидного армянина Барсумы. Ишханы инспирировали переворот против него. Иначе говоря — решили сдать город туркам. Технологию переворота одобрили бы современные архитекторы «управляемого хаоса». Однажды в городе вспыхнуло «народное восстание» против дуки. Тот был свергнут и убит, а город — сдан сельджукам. Бузан оставил там своего наместника Кучлука.

Но хитрые торгаши от этого ничего не выиграли. Новый правитель оказался чересчур крут. Он ликвидировал самоуправление. Этнически Эдесса оставалась армянским городом. Однако теперь в ней появилась мечеть и находился постоянный турецкий гарнизон.

Что касается Филарета, то он потерпел полный моральный крах. Турки его использовали, но ничего не дали взамен. После сдачи Эдессы и потери Антиохии Врахамий стал неинтересен турецкому султану. Судьба Филарета, который стал мусульманином, напоминает судьбу многих изменников.

Он вернулся на берега Евфрата, но никто из его бывших солдат не хотел подчиняться вероотступнику. Гавриил в Мелитене полностью отделился и признал власть Сулеймана I, чтобы хоть как-то спасти себя. Эдесса отпала и стала турецкой. Антиохия была захвачена противником.

Что оставалось делать Филарету? Только уйти на пенсию. В те времена это означало — принять монашество и кончить дни в монастыре. Филарет Врахамий так и сделал. Он вернулся из ислама обратно в православие, принял схиму и до самой смерти жил в одном из монастырей в Мараше. Этот человек умер примерно в 1090 году, когда Алексей I героически сражался с печенегами, а Византия находилась на краю гибели. Нового взлета Ромейской империи Филарет не увидел.


5. Последние острова армянской Атлантиды

А что случилось с мелкими армянскими владениями? Их разобрали между собой бывшие полководцы и чиновники Врахамия.

На школьных картах эпохи Крестовых походов часто изображают «Армянское государство Киликия». На самом деле не было в то время ни государства, ни четких границ. Были разрозненные владения, правители которых боролись за верховную власть на осколках столь же мифического «государства Филарета Врахамия».

Каждый пытался выкроить для себя кусок пирога. Самым влиятельным из бывших полководцев Филарета был князь Васил Гох (Вор). Он продемонстрировал ловкость и хитрость при захвате крепостей у излучины Евфрата, за что и получил прозвище. Гох претендовал на все наследство Филарета. Он завладел многими пунктами в Горной Киликии: Кесуном, Ромклой, Марашем. Брат Гоха — Баграт — также захватил несколько крепостей. Именно он известен в западных хрониках как «Паград». Этот авантюрист пережил массу приключений. Он поехал за подмогой в Константинополь, ввязался в заговор против Алексея Комнина, попал под арест, бежал, объявился под Никеей и примкнул к крестоносцам. В итоге «Паград» стал проводником Бодуэна Брабанта — брата Бульона. У честолюбивого армянина возникла смелая мысль использовать крестоносцев в борьбе с турками и византийцами, чтобы возродить армянскую государственность. Идея оказалась плохой и принесла только один результат: часть армянских владений впоследствии захватили крестоносцы.

В Киликии образовались еще два небольших княжества. Монофизитское владение Рубенянов на востоке этой страны несколько расширило свои границы. Здесь правил сын Рубена — Константин (1095–1100). Он опирался на горные замки раскольников-монофизитов и претендовал на самостоятельность. Его соперниками были князья из рода Ошинянов, чьи владения находились на западе Киликии. Ошиняны исповедовали православие и были лояльны по отношению к Византии. Они жадно ловили слухи об успехах и неудачах православного царя Алексея Комнина. Прихода византийских войск ждали как избавления. Мусульман считали врагами.

Верность империи сохранили не только Ошиняны. Православный правитель Мелитены Габриэл (Гавриил), бывший полководец Филарета, тоже ждал прихода византийцев. Он держался в верховьях Евфрата, к северу от княжества Гоха. То, что Габриэл не погиб в страшные времена турецких нашествий, казалось чудом. Возможно, армяне усматривали в этом знак свыше. На самом деле причины были просты. Мусульманские правители передрались между собой. В государстве Великих Сельджуков начались смуты. Оно понеслось под откос. На какое-то время исламским правителям стало не до армян. Христианские князьки имели дело с захолустными эмирами и удачно маневрировали, пытаясь сохранить национальную идентичность. Представителям «великих» народов эти маневры могут показаться унижением или национальным предательством. Однако жизнь слишком сложна, чтобы объяснять ее двумя-тремя общепринятыми схемами. Понять можно даже вероотступничество Врахамия, хотя и не оправдать. Его преемники пошли другим путем: договаривались с эмирами и платили им дань за свои города. На какое-то время это помогало. А потом приходили арабские и туркменские грабители, которые подчинялись сами себе. И война вспыхивала вновь.

И все же армяне выстояли, когда все вокруг рушилось. Они смогли продержаться страшное десятилетие от падения Филарета до прихода крестоносцев.

Самые бурные события развернулись в Эдессе. Скоро мы увидим, что крестоносцы, когда дойдут туда, застанут правителем города князя Тороса. Между тем мы оставили в Эдессе турецкого эмира Кучлука. Как же вышло, что власть снова вернули армяне? Расскажем об этом в нескольких словах.

Шесть лет Эдесса находилась под управлением турок. Но в 1092 году скончался Мелик-шах. В роду Сельджуков сразу началась грызня. После недолгой распри верховным султаном стал сын Мелик-шаха — Берк-Ярук. Сирийский правитель Тутуш выступил против него как старший в роде. На его сторону перешли турецкие эмиры Сирии и Месопотамии. В частности, ему присягнул Бузан — победитель Эдессы. А вместе с ним — и его подчиненный Кучлук. Из других известных полководцев на сторону Тутуша перешли Ак-Сонкур и Кербуга. Пострадали от этого последние Укайлиды. Тутуш отобрал земли у этой арабской династии и отдал их своему соплеменнику — туркмену Ак-Сонкуру. Тот водворился в Мосуле.

Это возмутило недавних союзников Тутуша — Бузана, Кучлука и Кербугу. Они сами рассчитывали получить Мосул. Эмиры взбунтовались. Тутуш разгромил восставших. Кучлук погиб. Бузану отрубили голову и насадили на копье в назидание всем, кто остался в живых. Кербугу заточили в городе Химсе.

Тутуш вернул Эдессе автономию, а во главе города поставил знакомого нам армянского полководца Тороса. Торос давно был в отставке, жил в Эдессе как частное лицо. Почему он вдруг занял высокую должность? Кто-то должен был вспомнить о нем, замолвить слово Тутушу, повлиять. Это могли сделать армянские купцы.

Видимо, последовательность событий выглядела так. После взятия города Тутуш восстановил институт ишханов. Их по-прежнему было двенадцать. Но республиканская форма правления была для Востока чересчур экзотична. Тогда-то и вспомнили про Тороса. У него был опыт управления, была слава соратника Филарета Врахамия. Это означало, что за ним пойдут воины. А город нужно было охранять.

Торос, действительно, собрал армянскую дружину и утвердился в Эдессе. Но относительное равновесие продержалось всего несколько месяцев. Тутуш отправился походом в Иран, чтобы добыть престол шаханшаха сельджуков. Однако султана ждала неудача. Тутуш проиграл сражение Берк-Яруку, был предан своими эмирами и погиб. Для Эдессы это означало, что нужно искать новых хозяев.

В Халебе воцарился сын Тутуша — эмир Ридван (1095–1113). Дамаск унаследовал другой сын — Дукак. То есть Сирийский султанат распался на два эмирата — северный и южный, но оба эмирата оказались слишком сильны для того, чтобы армяне могли с ними бороться.

Выиграл от этой смуты один Кербуга. Он освободился из заточения, поступил на службу султану Берк-Яруку и стал крупным полководцем. Мы еще встретим его на полях сражений против крестоносцев.

…Правитель Халеба немедля затребовал дань, которую эдесситы платили его отцу. Торос согласился. Но тут возник еще один претендент на эдесские деньги: эмир Самосаты Балдук. Этот мелкий турецкий разбойник угрозами принудил выдать ему в заложники большое число сыновей знатных граждан и потребовал дань за то, чтобы купцы безопасно ездили по дорогам. Торговля становилась невыгодной. Ишханы могли бы выплачивать дань какой-то одной стороне: Ридвану или Балдуку. Но оба эмира совершенно не хотели ссориться между собой. Они просто вытрясали деньги из эдесских купцов. Торос со своей дружиной тоже ничего не мог сделать. Его воинов-армян хватало на то, чтобы поддерживать порядок в городе, но для серьезной войны солдат было мало. Любопытно, что армянским купцам даже не приходило в голову нанять армию, вместо того чтобы платить дань. Вероятно, нанимать было некого. Может быть, таким наемником как раз и являлся Балдук? Он преспокойно взял деньги, но не думал воевать за интересы эдесских торгашей. Город был на пороге обнищания и гибели. Не лучше обстояла ситуация в других армянских княжествах. И вдруг прошел слух: с запада в горы Тавра идет большое христианское войско. Разбитые и униженные армяне даже не знали, можно ли этому верить. Но слухи не обманули. Армия крестоносцев вошла в Киликию.


Глава 5 Армяне и крестоносцы

1. Под стенами Тарса

Поход рыцарей напоминал позднейшие предприятия конкистадоров. Они точно также несли свет «истинного креста», изумлялись диковинкам, общались с дикарями (европейцы считали дикарями всех, кроме себя), грабили местность и продвигались вперед. Разница была в идеологическом оправдании агрессии. В XI столетии крестоносцев обуревала жажда освободить Гроб Господень. В XVI веке размах был уже гораздо шире. Испанцы захватывали новые земли, чтобы покончить с «бесчеловечными режимами» ацтеков и инков и крестить краснокожих.

Серьезные люди, руководившие Крестовыми походами, преследовали вполне прагматичные цели: проложить торговые пути на Восток и прибрать к рукам оптовую торговлю пряностями, захватить новые земли, приобрести новых подданных. Разграбленные города и сломанные судьбы выносились за рамки исторических сочинений. Двойная мораль при описании политических событий торжествовала всегда и везде.

* * *

В авангарде крестоносного войска шел Танкред. Он подступил к стенам Тарса — крупного киликийского города, населенного греками и армянами. В свое время Таре был захвачен султаном Сулейманом I. Пролетело десятилетие, и настала пора уступить место другим хозяевам.

По свидетельству Альберта Аахенского, какой-то армянин из войска крестоносцев вступил в переговоры со своими соплеменниками в Тарсе, убеждая их капитулировать. Возможно, этот армянин — не кто иной, как наш знакомец Баграт (брат Гох Басила), окопавшийся в лагере крестоносцев. То, что он служил Бодуэну Брабанту, ничего не значило. Он мог временно перейти к Танкреду и договориться с жителями Тарса.

«Но жители, — говорит Альберт, — устрашенные присутствием и бдительностью турок, не торопились исполнить предложение армянина». Танкред опустошил морское побережье по соседству с городом, захватил добычу «и, воротившись, раскинул палатки вокруг стен». Во время рейда он запасся продовольствием для долгой осады. Упускать крупный приморский город алчный норманн совершенно не желал. Но и жертвовать людьми не хотел.

Танкред начал давить на психику турок. Он сообщил, что следом идет Боэмунд с сильной армией. И объявил, что не прекратит осаду до тех пор, пока не завладеет городом и всеми жителями, «как то случилось в Никее». Но если защитники покорятся и откроют ворота, то будут пощажены. Даже получат подарки и право владения Тарсом и соседними крепостями. «Увлеченные этими обещаниями, может быть, уже слишком широкими, турки дали слово Танкреду выдать город, с условием, что они не подвергнутся ни малейшей опасности и не испытают никакого насилия от войск, которые могли бы явиться после него, прежде нежели городи крепость будут сданы Боэмунду», — пишет Альберт.

Турки уже подумывали о сдаче, но тут вдалеке показался крупный отряд. Его приняли за мусульманское войско. Однако оказалось, что это заблудившийся полк крестоносцев во главе с Бодуэном Брабантом — братом Бульона. Танкред встретил сотоварищей тепло и радушно. Устроили пир. Альберт рисует любопытные бытовые подробности. «Быки и бараны — добыча, собранная христианами в горах этой страны, были зарезаны, изготовлены и поставлены на огонь; голод, мучивший их с давнего времени, научил их есть мясо без соли, и все одинаково были принуждены обойтись без хлеба».

Когда соратники уснули, Танкред договорился с турками и водрузил собственный штандарт на одной из башен крепости. Иначе говоря, поступил в точности, как император Алексей под Никеей. То есть не захотел делиться добычей со своими товарищами и присвоил город себе. Но была и разница. Алексей возвращал имперские земли. Танкред — просто «кинул» партнеров по крестоносному бизнесу.

Проснувшись после пира, Бодуэн Брабант отправился к стенам Тарса. Каково же было его удивление, когда доблестный рыцарь увидел на одной из башен штандарт Танкреда.

Бодуэн и его люди пришли в ярость. «Исполненные чрезмерного негодования и воспламененные гневом, они тотчас же разразились бранью и оскорблениями против Танкреда и его людей», — свидетельствует Альберт Аахенский. Дело чуть не дошло до вооруженной схватки. Заметим, что норманны больше всех обвиняли византийцев в коварстве. Но сами вели себя по отношению к братьям по оружию не очень хорошо. Если называть вещи своими именами, хитрые Танкред и Боэмунд действовали, как предатели.

Впрочем, до драки не дошло, хотя люди собрались горячие. Видимо, у церковников хватило ума помирить рыцарей. Они предложили отправить в Таре гонцов: пусть жители и гарнизон сами решают, кому сдаться — Танкреду или Бодуэну. Так и сделали. Послы прибыли в Таре. Мнение горожан было однозначно. «Все заявили немедленно, что они доверяют Танкреду более, нежели какому-нибудь другому князю», — сообщает Альберт.

Услыхав этот ответ, «пылкий Бодуэн предался полному увлечению гнева». Он отправил в Таре герольда с пространным посланием. Этот образец рыцарского тяжеловесного пустословия стоит привести полностью.

«Не воображайте себе, чтобы Боэмунд и этот Танкред, которых вы чтите и боитесь, были самые знатные и могущественные люди в христианской армии и чтобы они могли сравняться с моим братом Готфридом, герцогом и князем воинства всей Галлии или с кем-нибудь другим в его фамилии. Мой брат герцог считается князем великого государства и вассалом августейшего императора римлян, в силу прав, наследованных им от благородных предков, и пользуется уважением всего войска, все, от мала до велика, повинуются его голосу и советам, ибо он всеми избран и поставлен главою и господином. Знайте, что вы и все, что вам принадлежит, будет разрушено и истреблено огнем и мечом по приказанию герцога, и ни Боэмунд, ни этот Танкред не выступят за вас и не явятся вашими защитниками. Сам Танкред, в пользу которого вы объявили себя, не уйдет сегодня от наших рук, если вы не свергнете знамени со своей башни, которое он воздвигнул на оскорбление нам и для своего возвеличения, и если вы не откроете нам ворот вашего города. Удовлетворите нашему желанию, сбросив знамя и сдав крепость, тогда и вы будете поставлены нами над всеми жителями этой страны, получите почести в присутствии моего господина и брата герцога и подарки, достойные вас».

Итак, Бодуэн пугал и в то же время рассыпал обещания. Неизвестно, какая закулисная борьба происходила в Тарсе и на какую партию опирался наш ловкий политик. Ясно, что армянин Баграт вновь перешел на его сторону. Почему? У Бодуэна были солдаты, у армян — деньги. Это создавало почву для интересных комбинаций. Баграт убедил жителей Тарса, что выгоднее сотрудничать с Бодуэном, а не с норманнами. У последних сложилась дурная репутация в Средиземноморье. А Бодуэн пока что не был запятнан. Впрочем, его реноме очень скоро испортится.

Интриги Баграта быстро принесли плоды. К удивлению Танкреда, его штандарт был спущен турками и армянами с башни Тарса. Вместо него взвилось знамя Бодуэна. Скандал разгорался. Впрочем, Танкред оценил силы Бодуэна и пришел к выводу, что не сможет разгромить и уничтожить его. Поэтому счел за лучшее примириться с потерей. Это была уже вторая крупная потеря норманнов после Никеи. Их злость и ярость лишь возрастали. Боэмунд и Танкред утверждались в мысли поскорее захватить что-нибудь для себя. Следующий крупный приз они уже не упустят.

А пока норманны бросились к другому киликийскому городу — Адане. Однако и тут ждал конфуз. Выяснилось, что Аданой завладел некто Вельф — барон из королевства Бургундского, примкнувший к походу крестоносцев. Вельф выгнал турок из Аданы, ограбил местных армян и стал обладателем разных сокровищ: он присвоил «золото, серебро, драгоценные одежды, съестные припасы, быков, вина, масло, пшеницу, жито и все необходимое», А затем продал Танкреду часть припасов. Норманн бесславно удалился.

Бодуэн Брабант все торчал под стенами Тарса. Наконец турки и армяне сдали ему пару башен, а остальной город пообещали передать главной рыцарской армии — Готфрида Бульона. Сам Бульон шел со своим войском крайне медленно. Он все не мог оправиться от раны, нанесенной злополучным медведем.

Зато на горизонте появился один из отрядов Боэмунда — числом до 300 человек. Норманны были истощены и нуждались в отдыхе. Тем не менее Бодуэн запер ворота прямо перед их носом. «Утомленные большим переходом и истощив все запасы, — нагнетает страсти Альберт, — они умоляли о гостеприимстве и о дозволении купить все необходимое; простой народ из войска Бодуэна просил о том же, говоря, что они братья и такие же христиане. Но Бодуэн решительно отказал в этой просьбе, потому что пилигримы шли на помощь Танкреду, и сверх того он обязался в своем договоре с турками и армянами не допускать в город никакого войска до прибытия герцога Готфрида».

Сердобольные воины Бодуэна спустили норманнам несколько корзин с хлебом и мясом. Пилигримы наелись и расположились на ночлег под стенами города. Это был последний сон для большинства из них.

Ночью отряд турок из Тарса — тоже сотни три — бежал. Турки напали на спящих норманнов и перерезали их. Это заметили рыцари Бодуэна, засевшие в самом Тарсе. Они учинили резню в городе и едва не убили самого Бодуэна за то, что он погубил отряд христиан из-за своего бессердечия. Бодуэну с трудом удалось оправдаться. Он присоединился к толпе и перебил всех турок, каких только удалось обнаружить в Тарсе. После этого достойный крестоносец покинул город и продолжил путь на Восток.


2. Неожиданное приглашение

Все эти события окончательно рассорили Бодуэна с норманнами. К тому же многим становилось ясно, что Бодуэн преследует собственные цели. Они мало связаны с общим предприятием крестоносцев. Но эти же цели преследовал и Танкред. Поэтому между ним и Бодуэном не было мира. Достойные рыцари повстречались под стенами еще одного армянского города. Вновь возникло соперничество. Опять пытались отнять город друг у друга. Но на сей раз обиды выплеснулись наружу. Соперники попробовали решить спор силой оружия. Произошла короткая битва. Воинов Танкреда опрокинули. Но и Бодуэн понес значительные потери. Соперников примирили церковные прелаты. Напомнили о возвышенных целях. Об освобождении святого Иерусалима. О войне с неверными. Об опасности междоусобной войны вдали от родины. Бодуэн и Танкред выслушали эти доводы без энтузиазма, но распрю прекратили. Тем более что следом за ними шла армия Бульона, который мог навести порядок, если бы захотел.

В это время происходит любопытное событие. Бодуэн полностью утрачивает интерес к продолжению крестового похода, отделяется от прочей рыцарской армии, идет на восток Киликии и пытается выкроить для себя несколько независимых владений. Бульон не препятствует брату. Бодуэн получил приглашение прийти в Эдессу от ее правителя — куропалата Тороса. И тотчас направился в этот город.

Почему Готфрид позволил своему брату пуститься в авантюру? Похоже, Бульон опасался византийцев, которые претендовали на земли в Киликии, Сирии, Малой Азии. Поэтому крестоносцы не отдали ромеям больше ни одного города. Напротив, они пытались создать форпосты против Византии и готовы были вступить в сговор с армянами-монофизитами. Хотя представители данной секты считались еретиками, католиков сие не смущало. Политика прежде всего.

Армяне ждали развязки. На Ближний Восток пришли войска ромеев и католиков. Они соперничают друг с другом. Возможно, дойдет до войны. Многие прозорливые люди это уже понимали. Кто победит? На чью сторону встать? Армянские князья оказались перед нелегким выбором. Вот что пишет Матфей Одесский: «В дни, когда патриархами армян были владыка Вахрам и владыка Василий, а над греками царствовал базилевс ромеев Алексей, армия римлян в несчетном множестве, около пятидесяти мириадов человек, двинулась вперед. Об этом известили письмом князя Одессы Тороса и великого князя армян Константина, сына Рубена, владетеля горы Тавр в стране Копитар в Марабе». До армянских князей доходили новые вести из Византии и приказы царя. Алексей Комнин через своего представителя Татикия требовал покорности. Выяснилось, что император все эти годы не упускал из вида Ближний Восток, прекрасно знал обо всех политических переменах и вот теперь, выйдя на сцену, пытался сыграть главную роль в этой драме.

Больше всех запутались мусульмане. Они приняли рыцарей за наемников Византии. Лишь постепенно до мусульманских владетелей стал доходить истинный смысл событий.

Кажется, именно тогда одесский правитель Торос получил высокое звание куропалата от императора Алексея. На эту мысль наводит такой факт. После смерти Тутуша Эдесса отказалась признать власть его сына Ридвана. Из цитадели выгнали турецкий гарнизон. Город обрел самостоятельность. Возможно, Торос воспринимал себя уже как подданного Византии. И совершил роковую ошибку. Торос, как и мусульмане, принял рыцарей за наемников, а потому пригласил один из их отрядов в Эдессу для защиты города от мусульман. Ближайшим оказался отряд Бодуэна.

Однако Торос просчитался. Он был ромеем. Но армянские ишханы себя ромеями не считали. Выяснилось, что в Эдессе имеются две партии: провизантийская и сепаратистская. Еще недавно между ними не имелось расхождений: нужно было выживать в борьбе с турками. Зато теперь, когда к городу приближались «мириады» крестоносцев и ромеев, следовало хорошо подумать о том, как сохранить богатства и влияние. Интересы ишханов и Тороса разошлись. Если бы куропалат шел на поводу у торгашей, никаких проблем не было бы. Но Торос намерен был играть в пользу ромеев. Чувство долга и имперское сознание оказались в нем сильнее минутной выгоды. Он понимал лишь одно: к городу приближаются «свои» — ромеи.

У сепаратистов созрели другие замыслы. Желающих захватить богатую Эдессу было предостаточно. Сюда явился турецкий эмир Алп-Илек. Некоторые ишханы хотели передать ему власть. Торос воспротивился. Он убедил горожан, что сельджук намеревается всего лишь разграбить Эдессу и уйти. Вспыхнуло восстание, Алп-Илек погиб, турки бежали. Однако не всем ишханам понравилась инициатива Тороса. Куропалат отчаянно рисковал. Он бросил все на чашу весов. Только бы подошли византийцы…

Тут патриотов постигло разочарование. Никаких «пятидесяти мириадов» ромейских войск не было и в помине. Мириад — это тьма, десять тысяч. Пятьдесят мириадов — полмиллиона солдат. У Алексея не было таких сил. Все «мириады» оказались на поверку довольно скромным отрядом Татикия, который не мог распылить силы и защитить армян.

К тому времени Бодуэн Брабант вышел к Евфрату и захватил городок Телль-Башир на этой реке. Тем самым он оказался на границе Эдесского дуката, которым управлял Торос.

Сообщение Матфея Эдесского гласит: «Пришел некий граф по имени Балдуин и с сотней всадников взял город, именуемый Тилбашар. Узнав об этом, находившийся в городе Эдессе князь ромеев Торос сильно обрадовался. Он обратился к графу франков в Тилбашар с призывом прийти на помощь против своих врагов, ибо он был тесним соседними эмирами».

В этом сообщении несколько неточностей. Мы уже говорили, что православный армянин Торос предпочел бы видеть у себя в городе ромеев. Поэтому в его радости можно усомниться. Надо думать, Торос задумал хитрую комбинацию. Он хотел купить рыцарей на деньги ишханов и утвердить в этих краях власть ромейского императора. Рыцарей бояться было нечего. Их ведь немного. Всего пара сотен. Что они могут сделать? Но Торос жестоко просчитался.{65}

Двести рыцарей — вот все, что оставалось у Бодуэна после тяжелого похода, сражений с неверными и битвы против Танкреда. Наш брабантский рыцарь даже не смог взять с собой в Эдессу всех воинов. Кому-то надо охранять Телль-Башир. Поэтому Танкред берет всего 60 человек и мчится к Торосу. Он не упустит свой шанс создать княжество на Востоке!

В Эдессе рыцарям устроили пышную встречу. «Едва только распространилось в городе известие о прибытии столь славного и знаменитого князя, — пишет Альберт, — как сенаторы и все узнавшие о том исполнились радостью». Сенаторы — это ишханы. Пышный титул для торговцев, пускай и авторитетных. Но другого эпитета хронист подобрать не смог. Казалось, он вместе с самим Бодуэном упивается триумфальной встречей. «И малые, и большие вышли вместе навстречу ему с трубами и музыкою всякого рода и ввели его с торжеством в город, оказывая ему почести, какие подобают столь великому мужу».

Торос быстро понял, что у купцов был свой план: передать Эдессу крестоносцам, чтобы сохранить самостоятельность города. О том, кто такие крестоносцы и позволят ли эдесским армянам жить так, как они хотят, никто не задумывался. Эта обывательская глупость погубит Эдессу. Жизнь в Ромейской империи, как бы тяжела она ни была порой, означала именно жизнь. Как только ишханы передались крестоносцам и захотели обрести самостоятельность, Эдессы не стало. Сейчас на ее месте турецкий город Урфа…


3. Переворот в Эдессе

Бодуэн Брабант и Торос-куропалат быстро поссорились.

Альберт Аахенский написал, что армянин Торос проникся жгучей завистью по отношению к Бодуэну. «Будучи оскорблен похвалами и почестями, которые народ и сенаторы расточали пришельцам», Торос якобы почувствовал «в глубине своего сердца сильную зависть». Наивное объяснение. Причем Альберт тотчас же проговаривается. Оказывается, Торос «никак не хотел, чтобы Бодуэн управлял страною и городом и пользовался равною частью доходов и податей». Следовательно, при первой же встрече с крестоносцами такие требования уже прозвучали. Бодуэн не хотел быть наемником, он требовал часть доходов Эдессы. То есть мечтал стать ее сеньором. Чем же он лучше турок или ромеев?

Куропалат был осторожен. Он объявил Бодуэну, что даст ему «золота, серебра, пурпура, мулов, лошадей и оружия в изобилии, если тот пожелает защищать его, жителей и страну против козней и нападений турок, и отправится, как союзник, в назначенное место». То есть дал понять, что на постоянный доход франку рассчитывать нечего. Бодуэн сильно разгневался. Почему? Возможно, ему пообещали нечто большее? Кто обещал? Ишханы? Если так, значит, Бодуэн уже имел тайные переговоры с ними. Посредником мог выступить все тот же армянский предатель Баграт. Торос стал не нужен.

Ишханы встретились с Торосом, потом с Бодуэном. Результатом стали новые соглашения, Торговцы дали понять Торосу, что власть ушла из его рук. Но внешне все выглядело благопристойно. Ишханы просили Тороса «не отвергать такого благородного мужа, не допускать столь могущественного защитника удалиться, но, напротив того, пригласить его к участию во власти и управлении городом, чтобы, пользуясь покровительством и защитою такой могучей длани, город и вся страна были обеспечены и чтобы Балдуин не был обманут в данных ему обещаниях». В изложении Альберта Аахенского это звучит громоздко, но политкорректно. А что на деле? Ишханы выкрутили Торосу руки. Они предложили сдать власть. Какие соглашения заключили армяне с Бодуэном, история умалчивает. Вероятно, первое время он оставался пешкой в руках ишханов.

Единственный компромисс, на который пошли ишханы по отношению к Торосу, — они согласились оставить ему часть полномочий. Но только с одним условием: чтобы куропалат усыновил Бодуэна и сделал его наследником Эдессы. О правах ромеев на этот город не было и речи. Другими словами, ишханы хотели превратить Эдессу в независимую торговую республику вроде Венеции. Нет нужды говорить, насколько этот замысел был оторван от жизни.

В изложении Альберта Аахенского дальнейшие события выглядели так. «Владетель Эдессы, видя то постоянство и величайшее расположение, которое оказывали Бодуэну двенадцать сенаторов и все его сограждане, уступил против воли их просьбе и усыновил его с соблюдением обычаев, принятых в той стране и у того народа, а именно: прижал его к своей обнаженной груди, надел ему на голое тело свою собственную рубашку, и оба после того разменялись клятвою в верности». Такова была странная процедура усыновления. Наверно, конкистадор Бодуэн торжествовал.

Дальше — покров тайны. Мы знаем только внешнюю сторону событий. В город приехал один из армянских князей — Константин сын Рубена, «владетель горы Тавр». Он попросил Бодуэна напасть на Самосату, которой все еще правил эмир Балдук. Эмир мешал эдесской торговле и вел себя, как бандит, грабя караваны. Бодуэн выступил с небольшой дружиной и эдесским ополчением. Торос равнодушно наблюдал за этим походом. Он остался в Эдессе.

Бодуэн потерпел неудачу. Ополчение было отброшено, несколько рыцарей нашли смерть. Это поражение уронило авторитет франков-крестоносцев в глазах купечества. Торос захотел этим воспользоваться и как-то восстановить свою власть. Возможно, он снесся с византийцами и попросил их о помощи. Тогда Бодуэн, посоветовавшись с мудрыми ишханами, решил уничтожить Тороса.

По словам Альберта, план убийства принадлежал Константину сыну Рубена. Константин был монофизитом. Он ненавидел византийцев и предложил устранить православного «схизматика». Ишханы согласились. Бодуэн знал о готовящемся заговоре, но палец о палец не ударил, чтобы спасти своего «отца» Тороса.{66}

Торос погиб. Судьбы остальных участников драмы сложились по-разному. Константин Рубенян, организовавший народное мщение, заручился союзом с франками и вернулся к себе в замок. Он прожил пару лет и оставил сыну свои владения в горах Тавра. Через 90 лет его потомки объединят разрозненные армянские владения и создадут Киликийское царство.

Эдесса досталась Бодуэну, который первое время делил власть с советом ишханов. Очень скоро он уехал оттуда, чтобы стать первым иерусалимским королем.

Баграт — брат Гох Басила и один из авторов идеи захвата Эдессы — получил небольшой удел в Телль-Башире. Но страсть к интригам — это серьезная болезнь. Скоро Баграт начнет плести заговор против крестоносцев в пользу своего брата Гох Басила, чтобы вернуть Эдессу армянам. Крестоносцы бросят Баграта в тюрьму, поставив крест на его карьере.

Эдесса навсегда оказалась потеряна для Византии. Постепенно она превратилась в феодальный удел крестоносцев. Пошло ли это на пользу городу? Вряд ли. Через полвека ее захватили сельджуки. Ишханы подняли против них очередное восстание. Бунт был подавлен, армян перерезали.

* * *

В стороне от событий Первого крестового похода осталось только одно армянское владение — Мелитена, которой управлял Гавриил. Агенты Алексея I связались с ним и заключили союз. Гавриила считали дукой Мелитены. Однако в реальности этот православный правитель был предоставлен сам себе. Он продержался несколько лет между крестоносцами и турками, а затем был убит Данишмендидами. Это был последний из полководцев Филарета Врахамия.

* * *

Мы довольно рассказали об армянских княжествах. После взятия Тарса главные силы крестоносцев двинулись на восток Киликии. В то время, пока мы наблюдали за приключениями коварного Бодуэна и трагической гибелью Тороса, Готфрид Бульон миновал Киликийские ворота и вошел в Сирию. Скоро он осадил Антиохию. К ее стенам подошли главные силы крестоносцев — Боэмунд, Раймунд и все остальные. Открылась новая глава истории Крестовых походов.


Глава 6 Осада Антиохии

1. Осаждённый эмир

Стояла поздняя осень, когда крестоносцы достигли Сирии и вошли в долину реки Оронт. Здесь им преградили путь турецкие отряды, но они были буквально сметены войсками Бульона, Раймунда и остальных крестоносцев. 21 октября 1097 года полчища рыцарей обложили Антиохию.

Это был многолюдный город, защищенный первоклассными укреплениями, — гораздо больше Никеи. В нем обитало значительное число греков, армян и сирийцев. Соответственно, все они молились Всевышнему по-разному. Православные греки верили в Троицу. Армяне-монофизиты — в то, что Христос был только Богом и человеческое начало в нем отсутствовало. Сирийцы-несториане, напротив, считали Христа человеком, который был вознесен на небо и превратился в Бога. По этому поводу все три секты (а точнее, три народа, для которых нюансы религии были способом обретения идентичности) враждовали друг с другом. В результате город стал легкой добычей турок, отбивших его у Филарета. К моменту прихода крестоносцев здесь правил наместник Великого Сельджука — эмир Баги-Зиян. Он получил назначение совсем недавно — в июле 1097 года. Цель назначения была одна — задержать войска неверных до той поры, пока турки соберут крупную армию. Этой армией руководил другой турок — эмир Кербуга, в недавнем прошлом мятежник, а ныне — один из главных полководцев мусульман.

Эмир Антиохии Баги-Зиян разослал гонцов по окрестным городам за подмогой. Но в каждом городе сидел свой эмир. Кто-то подчинялся Великому Сельджуку, а кто-то нет. Сирия, напомню, оказалась раздроблена. В Халебе и Дамаске правили сыновья Тутуша, которые ненавидели друг друга и презирали Великого Сельджука. Эти братья были людьми глупыми и недалекими. К тому же они зависели от своих дружинников и от политических группировок, которые сложились в Халебе и Дамаске.

Мелкие владетели, в свою очередь, хитрили, маневрировали, но не давали людей. Кто отговаривался отсутствием денег, кто объяснял, что не может дать ни одного аскера, потому что воюет с армянами или крестоносцами. Все это подавалось в восточных цветистых выражениях, которым турок научили арабы.

Была и еще одна причина столь вялой реакции. Мелкие князьки ждали развязки событий, которые развивались на востоке государства Великих Сельджуков. Против султана Берк-Ярука восстал его родственник Арслан-Аргун. Султан послал против него сильное войско. Летом 1097 года мятежник был убит одним из своих гулямов. Берк-Ярук мог перебросить часть войск на запад. Но для этого требовалось время. Его не было.

Баги-Зиян мобилизовал какую-то часть армян и сирийцев, но надежда на них была плохая. В итоге именно армяне и сдадут город.

Итак, началась осада.

Эмир Дамаска Дукак послал небольшое войско на подмогу осажденным в Антиохии соплеменникам. Из мусульманской летописи следует, что дамасских аскеров было очень мало. Они повстречали отряд каких-то франков, отбросили его и продолжали путь к Антиохии. По дороге турки узнали скверные новости. Многочисленные замки, крепости, форты, охраняющие подступы к Антиохии, взяты крестоносцами. Секрет этих успехов был прост. Оборону крепостей Баги-Зиян поручил мобилизованным армянам. При первом известии о подходе франков армяне взбунтовались и впустили христиан в укрепления. Мусульманские правители были обижены. Вероятно, они хотели, чтобы покоренные гяуры их любили. Но любви не получилось. Мусульмане и христиане стояли друг против друга, чтобы столкнуться в смертельной борьбе, и первые же удары крестоносцев пошатнули могущество мира ислама.

Вскоре отряд турок из Дамаска, посланный Дукаком, потерпел поражение. Крестоносцы разбили врага у самого города. Баги-Зиян оказался в блокаде.


2. Лагерь крестоносцев

Рыцари разместились вокруг стен Антиохии. Боэмунд занял опасную позицию у восточных ворот — тех, что выходили на дорогу в Ирак. Татикий с византийским войском разбил лагерь поодаль от стен. Лотарингский хронист Альберт Аахенский усматривает в этом коварный замысел. Мол, императорский полководец помышлял подставить рыцарей под удар и бежать. Такие слухи распространял неутомимый интриган Боэмунд. На самом деле это была элементарная осторожность.

Под стенами Антиохии крестоносцы окончательно перессорились. Норманны клеветали на императора Алексея и пытались вызвать к нему неприязнь у остальных участников похода. Армяне-монофизиты поддерживали в этом норманнов и рассказали про Византию множество небылиц. Постепенно авторитет ромеев падал в глазах крестоносных вождей. Императорского представителя Татикия многие не ставили ни во что. Татикий уже чувствовал себя неуютно. Боэмунд нагнетал атмосферу страха.

Сами рыцари тоже постоянно ругались. Разыгралось соперничество между Раймундом Тулузским и Боэмундом. Очень быстро их вражда приняла скандальный характер.

Некоторые рыцари вообще были против того, чтобы начинать осаду. «Многие из князей не хотели приступать к осаде или потому, что близка зима, или потому, что армия была рассеяна по окрестным замкам», — пишет еще один хронист — Раймунд Ажильский (он получал деньги за свое сочинение от тулузского графа, поэтому превозносит заказчика, а его соперников ругает). Самые осторожные говорили, что следует подождать подхода главных сил императора Алексея, который в это время успешно воевал в Малой Азии. А может быть, вообще дождаться подкреплений из Франции? Раймунд Тулузский и его единомышленники возражали:

— Мы пришли по велению Бога. Его милосердием мы овладели укрепленной Никеей. Его волей одержали победу над турками при Дорилее. Нужно положиться на Бога и не страшиться опасностей.

Антиохия располагалась в обширной долине, по которой несла свои воды река Оронт. Река омывала стены города на востоке. А к западу простирались болота. «Жемчужина Сирии», как ее называли современники, возвышалась на вершинах трех гор. Одну из них венчала цитадель, остальные были включены в систему общих укреплений. Город защищали толстые стены и огромные башни, похожие на форты. В них находились гарнизоны. Раймунд Ажильский пишет, что общий гарнизон города составляли «2 тысячи добрых всадников, 4 или 5 тысяч наемных и 10 тысяч, или более, пехоты». Пехотой были сирийцы и армяне, а конницу составили турки.

Сперва рыцари действовали неосмотрительно. Не было ни разведки, ни охранения. Полагались на численное превосходство. Раймунд Ажильский утверждает, что крестоносцев собралось под стенами Антиохии 300 тысяч человек. Цифра не просто сомнительна, она фантастична. Заметим, что везде, где только можно подсчитать реальное число воинов в рыцарских отрядах, мы встречаем вполне вменяемые цифры. Например, у Бодуэна Брабанта имелось 200 рыцарей, и это был вполне боеспособный отряд, которого хватило, чтобы занять Эдессу, прилегающие районы и еще выступить в поход на Самосату. Но там, где отряды крестоносцев объединяются, мы встречаем сумасшедшую численность. Ее нельзя объяснить даже наличием прислуги и проституток. Подобную армию просто невозможно было прокормить в тех условиях.

Более правдоподобна другая цифра, которая приводится в Дамасской хронике мусульман. Когда турецкий отряд из Дамаска выступил на подмогу Баги-Зияну, под стенами Антиохии турок встретили 30 тысяч крестоносцев. Вероятно, это и были общие силы христианской армии. Получается, что число воинов опять преувеличено в 10 раз.

Раймунд Ажильский признался, что, если бы турки рискнули, они могли перебить беспечных крестоносцев под стенами Антиохии. К счастью для христиан, эмир Баги-Зиян не мог предположить, что неприятель настолько глуп и нагл. Даже если разведка и докладывала об этом, эмир не верил. Он был слишком хорошим воином, чтобы попасться на эту удочку. Баги-Зиян был убежден, что это военная хитрость. Кроме того, он не мог положиться на сирийцев и армян в открытом бою. Ведь их соплеменники сдали окрестные замки. Эмир проявил осторожность.

Порядок и дисциплину соблюдали среди христиан только ромеи под началом опытного Татикия, выдрессированного в войнах с сельджуками и печенегами. Рыцари разбрелись по городкам и замкам, расположенным в благодатной долине Оронта. Началось соперничество. Кому какой замок достанется? «Каждый ставил на первое место свои личные интересы, не думая нимало об общественном благе», — откровенно пишет Раймунд Ажильский.

Поначалу эти края показались рыцарям настоящим курортом. Вина и мяса имелось вдоволь. Если бы не турки, поход напоминал бы прогулку. Земля Сирии не шла ни в какое сравнение с суровыми районами Киликии. Осенью здесь и вправду чудесно — теплое море и легкий свежий воздух, в меру прогретый приветливым солнцем. Впрочем, турки давали о себе знать и портили впечатление от этой чудесной страны.

Неприятель со стен обстреливал крестоносцев и наносил урон. Снова выяснилось, что опытный Татикий совершенно прав. Нужно было отойти от города и поставить лагерь подальше от стен.

Рыцари отошли. Тогда турки стали делать частые вылазки и беспокоить врага. Это было крайне необходимо Баги-Зияну, и вот почему.

В городе быстро стал ощущаться недостаток припасов. Не хватало соли, мяса, масла. Баги-Зиян предпринял несколько вылазок, чтобы обеспечить проход караванов в город. Он смог договориться с горожанами, и те организовали подвоз припасов. Возможно, некоторых крестоносцев мусульмане просто подкупали, чтобы те беспрепятственно пропускали караваны с едой. Впрочем, в христианских хрониках мы ничего подобного не найдем. Они заполнены описаниями постоянных сражений между мусульманами и неверными. На самом деле обстановка была сложнее. Многие католики сразу стали находить с воинами ислама общий язык.


3. Дезертиры

Конечно, битвы тоже имели место. Но на первых порах какие-то бесславные. Неприятель «начал избивать оруженосцев и крестьян, которые пасли лошадей и быков по ту сторону реки, и отводил добычу в крепость», — пишет Раймунд Ажильский. Разъяренные рыцари гонялись за турками и обращали их в бегство, но… всякий раз оказывалось, что бегство — притворное, а враг наносит крестоносцам урон. Больше всех пострадал отряд Раймунда Тулузского, Люди графа потеряли всех лошадей. Это произошло потому, объясняет летописец, что «турки не знают, как драться копьями и мечами; они пускают стрелы и потому одинаково опасны и когда бегут, и когда преследуют». Это еще один характерный пример европейского самодовольства. Вместо того чтобы признать собственную несостоятельность, рыцари и их обслуга пускаются в рассуждения, что разбиты «не по правилам» вследствие дикости противника.

Забегая вперед скажем, что осада Антиохии продлится 7 месяцев. Постепенно рыцари стали тоже страдать от недостатка припасов. Местность вокруг города была вытоптана и разграблена. К декабрю 1097 года крестоносцы стали голодать. По свидетельству Анны Комнины, бычья голова продавалась по 3 золотых. Тогда Боэмунд и Роберт Фландрский отправились на поиски продовольствия. Готфрид Бульон не мог последовать за ними. Он опять заболел. Рана, нанесенная медведем, скоро сведет его в могилу. Видимо, турецкий медведь тоже дрался не по правилам. Сочетание тяжелой раны и непривычного климата станет для Бульона смертельным.

Основной труд по охране лагеря взял на себя Раймунд Тулузский. При нем находился папский легат Адемар, епископ Пюи.

Заметив, что часть рыцарей покинула лагерь, Баги-Зиян тотчас возобновил нападения. Большая битва развернулась на мосту через Оронт.

Граф Тулузский командовал так неумело, что его пехота смешалась с кавалерией и обратилась в бегство. Турки устроили резню. Многие христиане утонули. Ярость католиков против неумелых турок, которые не только не воюют по правилам, но еще и наносят поражения крестоносцам, сильно возросла. Роберт Фландрский сумел отбросить отряд неверных. Мусульмане опять ударились в притворное бегство. Рыцари, наученные горьким опытом, не решились преследовать.

Ситуация быстро переменилась. Остатки бедноты, прибившейся к крестоносцам после взятия Никеи, покинули лагерь и попытались уйти в Европу. Их примеру последовали многие рыцари. Вдоль берегов курсировали генуэзские корабли. За деньги любой желающий мог добраться до дома. Причем генуэзцев никто не упрекал, что они взимают плату за перевозку. Между европейцами это было в порядке вещей. Бизнес есть бизнес. А вот византийцам такое поведение возбранялось.

В лагере крестоносцев возник голод. Люди еще находили еду, но лошади — нет. Цены на сено и солому взлетели невероятно. За фунт фуража платили чистым золотом. Лошади околевали одна задругой. Наконец Боэмунд объявил, что намерен закончить крестовый поход и уйти, ибо потерял значительную часть кавалерии.{67}

Предводители крестоносцев тотчас вступили в переговоры с Боэмундом. Возможный уход норманнов пугал их. Дезертирство такого крупного князя, как Боэмунд, могло привести к повальному бегству прочих воинов и к бесславному окончанию крестоносной авантюры. Между прочим, для судеб Востока и Византии это был бы лучший исход.

Но рыцари сумели договориться. Боэмунду пообещали Антиохию в награду за то, что он останется и доведет осаду до конца вместе со всеми. Это приостановило бегство из-под городских стен. Осада кое-как продолжалась.

По-человечески Боэмунда легко понять. У него не было владений в Европе. Жалкий клочок земли вокруг Тарента не мог прокормить столь славного витязя. Возможность создать княжество на Востоке распаляла воображение Боэмунда. Это был последний шанс основать собственную династию и попасть в клуб уважаемых феодалов Европы.


4. Бегство Татикия

Наступил 1098 год. Он не принес облегчения рыцарям. Продолжалась трудная осада. Баги-Зиян и не думал сдавать Антиохию. Турки по-прежнему отказывались сражаться по правилам и не давали представителям цивилизованной Европы себя перебить. Крестоносцы ждали помощи от Алексея, но император не приходил. Вместо того чтобы выручить крестоносцев, он захватил несколько городов в Малой Азии, а затем вообще вернулся в Константинополь. В глазах рыцарей это было предательством (о причинах такого поведения мы поговорим ниже).

* * *

Боэмунд задался целью украсить свою корону «жемчужиной Сирии». Другими словами, добыть Антиохию. Хотя рыцари согласились на это, оставалась еще одна угроза. Император Алексей Комнин считал город своим. По его мнению, это была часть Ромейской империи, незаконно отторгнутая сельджуками. Следовательно, нужно было сделать так, чтобы император не мог помешать планам Боэмунда. Алексей был далеко, но рядом находился Татикий с ромейским корпусом. Византиец внимательно следил за соблюдением прав своего базилевса. Следовало удалить соглядатая под любым предлогом. Боэмунд мгновенно сориентировался в ситуации. Он решил сыграть роль задушевного друга Татикия. Это получилось тем проще, что норманн вроде бы примирился с Алексеем. Боэмунд пришел на встречу с Татикием и сообщил ему следующее: на выручку Антиохии движется большое войско сельджуков.{68}

Боэмунд обрабатывал Татикия.

— Заботясь о твоей безопасности, я хочу открыть тебе тайну, — напустив на себя мрачный вид, сообщил норманн. — До графов дошел слух, который смутил их души. Говорят, что войско из Хорасана султан послал по просьбе императора Алексея. Графы поверили и покушаются на твою жизнь. Я исполнил свой долг и известил тебя об опасности. Теперь твое дело — позаботиться о спасении своего войска.

Заметим, что форма подачи сплетни вызывает большие сомнения. Не сам ли Боэмунд нашептывал «графам», что султан и император находятся в сговоре? Этот нелепый слух вполне мог вызвать доверие у некоторых не очень умных крестоносцев. Больше того: даже современный французский историк Пьер Виймар пишет в популярной книге об истории Крестовых походов о «предательстве византийцев» и о сговоре Алексея Комнина с мусульманами.

Конечно, такие люди, как Раймунд Тулузский или Стефан Блуа, не поверили инсинуациям Боэмунда. Но простые бароны и шевалье поверить вполне могли.

Татикий был очень умен. Возможно, он разгадал игру Боэмунда. Но что было делать? Если рыцари и вправду настроены враждебно к византийцам, под стенами Антиохии может разыграться такая драма, каких еще не было. Татикия с его войском уничтожат благодаря интриге норманна, а потом принесут извинения Алексею.

Татикий не стал медлить. Он связался с начальником византийского флота, который базировался неподалеку — на острове Кипр, и договорился об эвакуации своих полков. Крестоносцам сказал, что едет встречать императора, армия которого уже выступила на помощь и скоро будет под стенами Антиохии.

Алексей действительно находился в Малой Азии, но до Антиохии не дошел. Из-за этого образ Византии в глазах крестоносцев изрядно потускнел.

Боэмунд разыграл вторую часть партии. Он отправился к другим предводителям крестоносцев и сообщил, что Татикий подло бежал. Со стороны это и вправду выглядело, как позорное бегство. Ромей бросил товарищей по оружию — голодающих рыцарей, окруженных врагами. Разумеется, о своей роли в бегстве Татикия Боэмунд умолчал.

Операция удалась блестяще. Рассказ о дезертирстве ромеев вошел в западные хроники Крестовых походов, причем хронисты неизменно обвиняли Византию в коварстве. Непонимание между Западом и Востоком только усиливалось. А образ греков стал ассоциироваться у европейцев с хитрыми и лживыми людьми. После бегства Татикия и отступления Алексея византийцы утратили возможность влиять на события крестового похода.


5. Падение Антиохии

Графы и герцоги благодарили Боэмунда за бдительность. Только благодаря ему удалось избегнуть козней коварного греческого императора. В благодарность князья поклялись Боэмунду осаждать Антиохию 7 лет. В те годы, когда срок службы рыцаря своему сеньору ограничивался сорока днями в году, эта эпическая клятва поражала воображение.

Закипели новые битвы. Теперь зашевелился сын Тутуша Ридван, который правил Халебом. Он собрал войска и напал на рыцарский лагерь. Одновременно сделал вылазку Баги-Зиян. Рыцарей взяли в клещи.

Крестоносцы, однако, не растерялись и доказали, что их армия — по-прежнему одна из самых сильных в мире. Рыцарская кавалерия атаковала аскеров Ридвана. Европейская пехота отразила вылазку Баги-Зияна. Двойное нападение было отбито. Ридван вернулся в Халеб и потерял интерес к осажденной Антиохии. Он выполнил свой долг мусульманина. Остальное было не в его силах.

Теперь последней надеждой защитников города был приход армии сельджуков из Хорасана. Слухи о ней ходили уже давно. Однако турецкие войска продвигались на запад крайне медленно.

А крестоносцы решили перейти к более активным действиям. В начале марта 1098 года они соорудили башню у моста через Оронт, чтобы из нее обстреливать осажденных и помешать им принимать подкрепления. Поскольку блокада, судя по всему, не была полной.

Сооружение башни серьезно встревожило Баги-Зияна. Он сосредоточил главные силы в этом районе и атаковал крестоносцев. Завязалась схватка, в ходе которой защитники Антиохии потерпели полное поражение и были отброшены. Крестоносцы стали преследовать врага, достигли ворот и попытались ворваться в город на плечах бегущих.

Главные подвиги, по свидетельству очевидцев, совершил тогда Готфрид Бульон. Герцог немного поправился от болезни и нашел случай выказать мужество. «Он нагнал неприятеля у моста, — пишет Раймунд Ажильский, — и, заняв одно возвышение, разрубал приближавшихся пополам». Однако и на сей раз окончательный успех не дался в руки крестоносцам. «Прославив свою победу многочисленными криками радости, наши возвратились в лагерь, обремененные добычей и ведя за собой множество лошадей». Напоследок христиане осквернили турецкие трупы.

Впрочем, эта победа имела действительно большое значение. Гарнизон Антиохии потерял тысячи полторы убитыми. Он был обескровлен. Крестоносцы обнесли Антиохию укреплениями, замкнули кольцо осады, перерезали пути снабжения города продовольствием и людьми. Теперь падение «жемчужины Сирии» стало вопросом времени.

Не будем утомлять читателя описанием рыцарских подвигов и однообразных сражений. Баги-Зиян несколько раз пытался атаковать и разрушить укрепление рыцарей у моста. Но на сей раз прославился Раймунд Тулузский, который в отчаянных схватках отстоял позицию и отбросил врага.

Зато другой рыцарь, Стефан Блуа, предпочел покинуть лагерь крестоносцев. Возможно, его сумел выпроводить хитрый Боэмунд. Причем норманн распустил слух, что Блуа струсил и бежал. Эта версия впоследствии утвердилась в западных летописях. На самом деле Стефан уехал к Алексею Комнину, который воевал в Малой Азии. Блуа сообщил, что дела под стенами Антиохии идут из рук вон плохо. Рыцари перессорились, турецкий гарнизон держится крепко, а из Хорасана идет большая мусульманская армия. Осторожный Алексей предпочел не ввязываться в заваруху. Боэмунд и Бульон проклинали его, называя предателем.

Тем временем известия о подходе хорасанской армии приняли угрожающий характер. «Эти известия приносились нам не только армянами и греками, — вспоминает Раймунд Ажильский, — но и те, которые жили в городе, сообщали то же самое». Если бы хорасанская армия подошла в ближайшее время, рыцари потерпели бы полный разгром. Либо какой-то случай должен был отдать город в руки крестоносцев, либо следовало снять осаду и признать поражение после череды бесполезных побед.

В этот острый момент за дело взялся Боэмунд. Он вступил в переговоры с защитниками города. Наладить контакты с антиохийцами Боэмунду помогли дружественные армяне.

Многие из них жили в Антиохии, страдали от турок. Сельджуки пытались ассимилировать местных армян. Женили на мусульманках, брали на службу, понуждали принять ислам. Такая политика могла бы дать результат в течение длительной перспективы — на протяжении одного-двух поколений. Но Антиохия находилась под турецким владычеством чуть больше десяти лет. Армяне еще не успели отуречиться. Они мечта ли вернуть свободу. На этом сыграл Боэмунд. Он связался с одним из антиохийских армян — командиром гарнизона одной из башен. Башня носила имя Св. Павла и находилась в восточной части города.

Дальнейшие события с непередаваемым очарованием описывает Анна Комнина. Оказывается, армянин «часто выглядывал из-за стены». Боэмунд этим воспользовался: «умаслил его и, прельстив множеством обещаний, уговорил предать город».

Примерно в таком же духе, как Анна, пишут и остальные хронисты. Они сохранили имя армянина — Фируз. А также указание на его возраст — «юноша».

После коротких переговоров предатель сам предложил план сдачи города.

— Когда пожелаешь, — сказал он Боэмунду, — дай мне знак. Я сразу передам тебе эту башню. Будь со своими людьми наготове и имей при себе лестницы. Будь решителен. Пускай турки, увидев, как вы с боевым кличем взбираетесь на стены, обратятся в бегство.

Вернувшись от армянина, Боэмунд переговорил с предводителями крестоносного воинства. Он не спешил признаться в том, что нашел предателя.

— Смотрите, — сказал норманн, — сколько уже времени мы здесь бедствуем, но ничего не достигли. Из Хорасана вот-вот придут турки. Нужно что-то придумать, чтобы спастись.

Рыцари насторожились. Что Боэмунд имеет в виду? Норманн продолжал увиливать.

— Не все победы Бог дает одержать в открытом бою, — разглагольствовал он. — Но, возможно, мы сумеем добиться успеха как-нибудь иначе. Пусть каждый на своем участке попытается уговорить перейти на нашу сторону какого-нибудь начальника башни. А тот, кому первому это удастся, пускай получит город.

Если Готфрид был Агамемноном среди рыцарей, Танкред — Ахиллом, то Боэмунд представлял какую-то подлую и злобную версию Одиссея.

«Все графы дали согласие и приступили к делу», — говорит Анна. Это не совсем так. Раймунд Тулузский был против. Он встретил слова Боэмунда скептически и почуял подвох. Правда, тулузский граф остался в меньшинстве. Кое-кому из рыцарей Боэмунд открыл тайну и рассказал, что договорился с армянином Фирузом о сдаче. Это подняло боевой дух у горстки посвященных.

С Фирузом тайно встретились трое вождей крестоносцев — Готфрид Бульон, Роберт Фландрский и сам Боэмунд. Перечисленные рыцари держались своей компанией. Тулузского графа проигнорировали.

Встреча с армянином состоялась в полночь, при бледном свете луны. Обсудили детали. Попытка штурма должна была состояться той же ночью.

— Подождите, пока пройдет караульный с фонарем, — рекомендовал Фируз. — После этого можно атаковать.

Кстати сказать, все предприятие висело на волоске, но Боэмунд и его товарищи об этом не знали. Армянин до последнего колебался, предать ли турок. Но как раз накануне решающих переговоров он узнал, что его мусульманская жена изменила ему с каким-то сельджуком. В Фирузе заговорила гордость оскорбленного мужчины. Он понял, что никогда не станет среди турок своим и — захотел отомстить. Решающий штурм был назначен крестоносцами на 3 июня 1098 года.

На рассвете, когда сон особенно сладок, рыцари приблизились к башне Св. Павла. Фируз подал условленный сигнал. «Наши, — говорит хронист Раймунд Ажильский, — приблизившись к стене и поставив лестницу, начали лезть». Первыми взобрались шартрские и фландрские рыцари. Граф Роберт Фландрский взобрался на верхушку башни и позвал к себе Боэмунда и Готфрида. Боэмунд взлетел наверх «быстрее, чем слово сказывается», пишет Анна Комнина. Можно вообразить радость норманнского предводителя. После долгих лет интриг и усобиц он захватил для себя богатый и многолюдный город. Нет нужды, что он находится далеко от Италии и населен греками да армянами. У норманна не было родины. Всю жизнь он искал место, которое могли бы назвать родным его потомки.

Боэмунд приказал трубить сигнал к бою. Рыцарский лагерь ожил. Многие бросились к стенам, взбирались по лестнице вверх. Лестница обломилась. Тогда Боэмунд сориентировался и быстро повел в атаку тех, кто успел оседлать стену. «Это было необычайное зрелище, — утверждает Анна Комнина, — охваченные страхом турки тотчас бросились бежать».

Раймунд Ажильский подхватывает: «Весь город пришел в ужас от шума, а женщины и дети расплакались». Было от чего. Многих ждали рынки рабов и беспросветное будущее.

Между тем зашевелились провансальцы. Они проснулись от шума и воплей. Стали вопрошать друг друга:

— Это турки пришли на помощь своим? Кербуга наступает?

— Нет! Кажется, это крики торжества.

Рассвело. На южном холме Антиохии взвились рыцарские знамена. Турки, армяне, антиохийские греки — все перепугались. Вооруженные до зубов рыцари уже шли по улицам города. О сопротивлении не думал никто из антиохийцев. Каждый хотел спасти свою жизнь, но мало кто спасся. Осада, продолжавшаяся 7 месяцев, закончилась в один день кровавой резней. Рыцари упивались кровью, вином и счастьем победы. К ним очень быстро присоединились армяне и начали резать турок. Те сельджуки, кому посчастливилось выйти из города, нашли смерть в окрестных деревнях на вилах армянских крестьян. Баги-Зиян пытался бежать и покинул город через небольшие ворота. Однако вскоре был найден и уничтожен. «Будучи схвачен армянскими крестьянами, — пишет Раймунд Ажильский, — Баги-Зиян лишился головы». Дамасский хронист ибн ал-Каланиси подтверждает эту версию, приводя подробности. Многочисленные армяне окружили турок и сбили Баги-Зияна с лошади. Он поднялся, отразил первое нападение и вскочил на круп лошади одного из своих охранников. Однако не смог удержать равновесие, свалился и был растерзан. «Что касается Антиохии, — пишет ибн ал-Каланиси, — то там несчетное количество мужчин, женщин и детей было схвачено и обращено в рабство».

Убитые мусульмане не вызывают сочувствия. Они пришли в Антиохию незваными и покорили ее силой. Теперь наступило возмездие. Достоин сожаления другой факт. Этот город уже не вернулся к византийцам. Он стал добычей католиков.


6. Двойной капкан

Однако часть турок спаслась. Это были те, кто не потерял голову в первые минуты штурма. Их собрал сын Баги-Зияна, молодой сардар (военачальник) Шаме ад-Даула. Во главе нескольких сотен аскеров он пробился в цитадель Антиохии, заперся там и ответил отказом на требование рыцарей открыть ворота. Боэмунд со своими норманнами кинулся на штурм, но был отбит. Пришлось начинать осаду заново.

Когда-то в глубокой древности, 1100 лет назад, Гай Юлий Цезарь осадил галльский город Алезию, а его самого окружила, в свою очередь, армия галлов. В похожей ситуации вскоре оказались рыцари.

Слухи о приходе хорасанской армии не были только слухами. Она уже достигла Мосула. Здесь командование принял Кербуга.

У страха глаза велики. Одни рыцари говорили, что турок 300 тысяч, а другие увеличивали это число вдвое. Мы не раз убеждались в конструктивности деления этих мифических цифр на десять. Получается, что армия Кербуги могла насчитывать тысяч 30 аскеров. Но если учесть громадные потери рыцарей, понесенные под Антиохией, эта цифра должна была казаться огромной.

Первым удар Кербуги и его аскеров принял эдесский граф Бодуэн Брабант — брат Готфрида. Эдесса была осаждена врагом. Бодуэн храбро сопротивлялся при поддержке местных армян. Кербуга же надеялся быстро взять Эдессу, но упустил главную цель — Антиохию. Антиохия продержалась семь месяцев, думал Кербуга. Продержится и еще две-три недели.

Но турецкий полководец ошибся. Короткая осада Эдессы стала для него роковой. За это время Антиохия пала. Граф Бодуэн задержал турок и помог рыцарям выиграть время. Не за это ли его впоследствии выбрали иерусалимским королем?

После трехнедельной осады Эдессы Кербуга одумался и пошел выручать Антиохию, но было поздно. 8 июня он достиг вытоптанных и разоренных крестоносцами предместий «жемчужины Сирии», которую рыцари захватили за пять дней до этого.{69}

При первых слухах о приближении турок рыцари попрятались — кто в окрестных замках, кто в самой Антиохии. Съестных припасов не было. Их остатки уничтожили в первые же дни после штурма. Победители-крестоносцы устроили дикую оргию и сумасшедший пир. Протрезвев, обнаружили себя в Антиохии без еды и питья. А за пределами стен расположился грозный Кербуга с хорасанской армией. Было от чего впасть в грех уныния.

Турецкий полководец взялся за дело основательно: «разбил стан, выкопал ров и, сложив свое снаряжение, решил осаждать город», — сообщает Анна Комнина. Ему пришли на помощь войска из Халеба и Дамаска. «Сам же Кербуга собрал бесчисленные толпы язычников», — пишет еще один средневековый автор, Петр Тудебод.

Западные хронисты не жалеют красок для описания отчаянных схваток, продолжавшихся пять дней. Кербуга ввел подкрепления в цитадель, а сам атаковал внешние стены города. Рыцари сделали вылазку, но Кербуга загнал их обратно в город. Крестоносцам пришлось сражаться на два фронта: против Кербуги на стенах и Шаме ад-Даулы — внутри города со стороны цитадели.

Рыцарей охватила тревога. Хитрый Боэмунд предложил разделиться:

— Я буду сражаться против защитников цитадели, а вы — против Кербуги, — обратился он к «графам». — Ибо не следует сражаться сразу на две стороны.

Норманнского Одиссея опять послушали. Так Боэмунд сберег силы, чтобы впоследствии оставить город за собой. При помощи горожан он соорудил стену напротив цитадели, отделив осажденных турок от остальной Антиохии. Сельджуки несколько раз пытались штурмовать укрепления. Но теперь роли переменились. Боэмунд превратился из нападавшего в защитника. Как известно, потери обороняющихся за стенами воинов — один к четырем. Боэмунд легко отбивал атаки врага и демонстрировал чудеса храбрости. Урон понес небольшой, зато мусульман перебил немало.

Остальные крестоносцы дежурили на внешних стенах. Армянам никто не доверял, поэтому католические воители неусыпно следили за каждым участком обороны.

Тем не менее после первых дней боев рыцари приуныли. Тогда свершилось чудо. К папскому легату Адемару явился какой-то крестьянин и объявил, что нашел священное копье, которым был пронзен Христос на Голгофе. Собственно, поселянин нашел эту христианскую реликвию не сам. Христос явился к нему лично во сне и сообщил о местонахождении копья. Эти данные подтвердил апостол Андрей, который также неоднократно посещал земледельца в разнообразных видениях.

Находка копья подняла дух крестоносного войска. Наличие этого артефакта ясно говорило, что нужно идти в атаку и разбить мусульман: сам Господь и апостол Андрей помогут христианам одержать верх. Альтернатива была проста: решающая атака или голодная смерть. «Голова лошади, и еще без языка, — уточняет обстоятельный Раймунд Ажильский, — продавалась по два и по три солида, внутренности козы — пять солидов и курица — семь или восемь». Солид — золотая монета. В Византии их звали номисмами. Из описания следует, что цены на продукты в Антиохии были почти такие же, как в современных московских аэропортах.

Правда, уточняет хронист, некоторые из рыцарей награбили так много добычи, что могли рассчитываться за продовольствие без труда. Страдала, как всегда, беднота. Христианские воины не гнушались дезертировать к мусульманам. «Многие из наших убегали к туркам и говорили им о той крайности, которая господствует в городе».

Наконец крестоносцы приняли отважное решение: выйти в поле и отогнать Кербугу, армия которого понесла большие потери во время осады. Утром 28 июня 1098 года крестоносцы вышли из города. Кербуга дал им перейти мост через Оронт и выстроиться для битвы. Эмир рассчитывал увлечь врага притворным бегством и расстрелять из луков.

— Дайте им выйти, — скомандовал Кербуга своим, — так они быстрее окажутся у нас в руках.

Большая часть крестоносцев уже миновала мост, когда отряды конных сельджуков стали заходить справа и слева, чтобы обойти неприятеля и начать стрельбу. Бдительный Боэмунд своевременно разгадал маневр врага, удачно контратаковал и обратил его в бегство. Возможно, это бегство опять было притворным. Но победа в первой схватке неожиданно решила судьбу сражения. Кербуга не отважился наступать по всему фронту. Это погубило его репутацию в глазах аскеров. Начались ссоры и распри. Тем временем рыцари стали теснить врага. Что-то сломалось в обороне мусульман. Замысел Кербуги был нарушен. Крестоносцы навязали ближний бой. В этом виде сражения легковооруженные джигиты, попадавшие на скаку в обручальное кольцо выстрелом из лука, уступали латной коннице Западной Европы. Всеобщее замешательство лишь увеличило потери мусульман. «А наши мало-помалу подвигались вперед к центру неприятельских сил, то есть к их палаткам», — пишет Петр Тудебод. Готфрид Бульон, Роберт Фландрский и Гуго Великий теснили главные силы неприятеля, расположенные на западе, ближе к морю. «Со знаменем креста они единодушно напали на них». Этот дружный натиск окончательно сломал хребет турецкой армии. Мусульмане бежали из-под стен Антиохии, а войско их развалилось. «Мы умерщвляли всех, кого могли схватить», — вспоминает Петр.


7. Падение Иерусалима

Вскоре после этого пала цитадель Антиохии. Шамс ад-Даула капитулировал, видя поражение Кербуги. Проворный Боэмунд сразу захватил ключевые пункты крепости, чтобы опередить товарищей.

Среди товарищей разразился скандал. Граф Тулузский был против того, чтобы отдавать город норманнам. Он напомнил о правах императора Алексея. Но Боэмунд ничего не хотел знать. Решили отправить посольство к базилевсу. Его возглавил Гуго Вермандуа. Гуго отбыл к Алексею, а оттуда — во Францию.

Его пример оказался заразителен. Многие крестоносцы хотели вернуться и возвращались домой. Это было на руку Боэмунду. У него оставалось меньше соперников в борьбе за добычу. Впрочем, Готфрид Бульон и Раймунд Тулузский выразили намерение продолжать крестовый поход. В стенах Антиохии началась эпидемия сыпного тифа. Среди умерших был папский легат Адемар. После его смерти ни о каком вмешательстве папы вдела крестоносцев не было речи. Рыцари оказались предоставлены сами себе.

После долгих препирательств христианское войско двинулось на юг, чтобы взять Иерусалим. Сам Боэмунд остался в Антиохии и провозгласил себя князем этого владения. Чтобы умилостивить коллег по крестовому походу, он отправил вместе с общей армией отряд норманнов во главе с Танкредом. Самого Боэмунда совершенно не интересовало освобождение Гроба Господня. Он был прагматик и искал богатств, а не бесцельной славы.

Дальнейшее известно. Остатки рыцарской армии дошли до Иерусалима. Ими предводительствовал израненный Готфрид Бульон.

Рыцарям сильно помогли распри в мусульманском мире. В это время турки воевали с египтянами, а призом был Иерусалим. Некоторое время он принадлежал туркам, но египтяне захватили его в июле 1098 года. Египетский халиф предложил крестоносцам сотрудничать на взаимовыгодной основе. Христианам разрешалось беспрепятственно посещать Иерусалим и поклоняться Гробу Господню. Взамен они должны были отказаться от штурма Святого Города.

Но фанатизм крестоносцев и желание получить добычу оказались сильнее. Вежливость египтян европейцы приняли за слабость. Рыцари осадили Святой Город.

После жестокого штурма Иерусалим пал в июле 1099 года. Крестоносцы устроили чудовищную резню и фактически заселили эту местность заново.

Бульон получил должность защитника Гроба Господня. Королем он стать не пожелал, ибо чувствовал себя очень плохо. Так началась история католических княжеств на Ближнем Востоке.


Глава 7 Борьба за Ближний Восток

Si vis pacem para bellum

(Хочешь мира — готовься к войне).

Древнеримская поговорка


1. Большая стратегия

В предыдущих главах мы часто ловили на лжи западных хронистов. Но это не значит, что пороку вранья не подвержены византийские авторы. Забавно наблюдать, как Анна Комнина из политических соображений выгораживает своего отца. Принцесса делает это довольно часто. Задача современного историка — отделить правду от вымысла и понять мотивы лжи того или иного автора. Лгут все, но по-разному. Каждый подстраивается под своего заказчика. Иногда понять мотивы лжи довольно сложно.

Как быть, например, с вопросом о «предательстве» Алексеем крестоносцев? Западные хронисты пишут, что император покинул своих союзников на произвол судьбы в решающий момент Первого крестового похода — во время осады Антиохии. Так ли это?

Анна Комнина возражает недоброжелателям. Принцесса пишет, что Алексей очень хотел прийти на помощь крестоносцам, но не смог: его отвлекли события в Малой Азии. Посмотрим, как обстояли дела в действительности.

* * *

Алексей не хотел упускать восточные земли. Он доверил Татикию с сильным отрядом следить за рыцарями и забирать города, захваченные во время похода. Этого оказалось недостаточно. Хотя кое-что византийцы все-таки получили. В западной части Малой Азии это была Никея. В восточной — крепость Комана, которую рыцари захватили между делом и отдали ромеям. Татикий оставил в ней гарнизон. Пока продолжались эти события, Алексей отвоевывал земли в Малой Азии. Чтобы рассказать об этой кампании, придется вернуться назад. Она продолжалась одновременно с осадой Антиохии войсками крестоносцев.

При византийском дворе образовались две партии. Одна ненавидела крестоносцев и считала врагами. Это были ромейские патриоты. Они помнили ущерб, причиненный крестоносцами на Балканах. Сожженные деревни, изнасилованные женщины, разграбленные городки — вот метки «воинов Христа», прошедших по этим землям. А наглое поведение рыцарей в Константинополе? А бои с войсками Бульона под стенами столицы? Рыцарям не стоило помогать, считали патриоты. Пускай крестоносцев перебьют турки.

Но Алексей был тонким политиком. Европа интересовала его как источник пополнения наемных отрядов. А крестоносцы должны были отработать вложенные в них средства. То есть захватить несколько городов на Ближнем Востоке и передать их Византии. Складывается впечатление, что Алексей не очень претендовал на отдаленные города вроде Иерусалима. Но Антиохию и Эдессу он считал своими владениями, и вполне справедливо.

Император прекрасно знал, что европейцы уважают только силу. Поэтому в первую очередь он стал захватывать турецкие земли в Малой Азии, чтобы увеличить свои владения. Лишь после этого царь собирался идти под стены Антиохии, чтобы взять под свою руку этот город и продиктовать рыцарям правила игры.

В соответствии с этим планом Алексей принял несколько ключевых решений. Он снарядил одну сухопутную армию и отправил ее в Малую Азию захватывать прибрежные города. Асам стал готовить другую, чтобы лично выступить в Сирию и помочь крестоносцам взять Антиохию. Получается, что Анна права. Император действительно хотел поучаствовать в разделе мусульманских владений. Но рассуждения о помощи единоверным крестоносцам — это пропаганда для простолюдинов. Алексей намеревался усилить собственную империю — и только. Впрочем, это не самое худшее намерение для политика.


2. Греки против турок

Малая Азия сильно изменилась со времен битвы при Манцикерте. Прошло почти 30 лет, и выросло поколение, которое считало эту землю турецкой. Во внутренних районах Малоазийского полуострова кочевали туркмены. Многих ромеев они обратили в рабство, принудили к эмиграции или попросту перерезали. Кочевники обратили пашни в пастбища. Отвоевать эти земли ромеям было бы невероятно сложно.

Зато на морском побережье преобладали греки и армяне. Они занимали эти районы широкой полосой, которая тянулась вдоль южного берега Черного моря, огибала Эгейское, уходила к Средиземному и заканчивалась в Киликии. На черноморском побережье храбро сражался против мусульман трапезундский наместник Феодор Гавра. Правда, об этой войне мы ничего не знаем, кроме результата. Гавра отбил у турок византийские земли вплоть до Синопа, затем повернул в горную Армению. Во время крестового похода Феодор вел наступление на юг против туркмен. В это же время Алексей с другой армией двигался с запада на восток Малоазийского полуострова. Вероятно, Комнин намеревался взять турок в стратегическое окружение и отрезать их малоазийские земли от Персии. Это был интересный план. Неясно, правда, какое место в нем занимали крестоносцы.

«Самодержец в это время очень хотел прийти на помощь кельтам, — вздыхает Анна Комнина, — но его, вопреки желанию, удерживали грабеж и полное разорение, которым подверглись приморские города и земли».

Из этого следует, что мелкие эмираты на Эгейском берегу должны были стать жертвами византийцев. Этих эмиратов было немного, а войск у них оставалось и того меньше, потому что главные силы сельджуков полегли в битвах при Никее и Дорилее. В Смирне правил сын или брат эмира Чакана, которого Анна тоже называет Чаканом. Это распространенная ошибка, когда живого правителя называют именем умершего. Например, Кылыч-Арслана христианские летописцы иногда зовут Сулейманом в честь его отца.

Эфесом, расположенным неподалеку от Смирны, заведовал другой эмир, Тэнгри-Бэрмиш. Турки захватили несколько островов, самыми крупными из которых были Хиос и Родос. Судя по всему, морская война разгорелась вновь. Мусульмане построили новый флот взамен потопленного византийцами и стали пиратствовать на Архипелаге.

Алексей сосредоточил первую малоазийскую армию у Никеи, ввел в Эгейское море флот и приказал начать военные действия. Командовал этими силами Иоанн Дука. Иоанн разделил полномочия. Себе он взял сухопутную армию, а начальство флотом доверил некоему Каспаку. Дука обещал сделать его правителем Смирны, если Каспак будет хорошо сражаться.

Помимо войск и флота, император передал Дуке ценный приз: жену Кылыч-Арслана, захваченную в Никее. Эта молодая женщина приходилась дочерью эмиру Чакану. А значит, сестрой или племянницей новому правителю Смирны, «Чакану-2». Царь велел Иоанну Дуке всюду рассказывать о взятии Никеи и предъявлять в качестве доказательства дочь Чакана. Это должно было убедить турецких эмиров сдать свои города и убраться на восток полуострова.

Военная кампания началась.


3. Смирна и Эфес

Первой целью византийцев стала Смирна. Нападение было отлично спланировано и совершилось в полной тайне. Турок застали врасплох. Кажется, их эскадра отсутствовала в тот момент, когда армия Дуки и флот Каспака одновременно подошли к городу. Дука разбил лагерь под стенами, а Каспак смело вошел в гавань. Этот корсарский рейд увенчался полным успехом. Смирна капитулировала без боя. Вероятно, турок в гарнизоне оставалось мало, а греки перешли на сторону законного императора. «Чакан-2» направил послов к Дуке и выговорил, что ему вместе с его воинами разрешат вернуться «на родину». Таковой он считал окрестности Икония. Дука легко согласился. Сельджуки ушли. Впрочем, те мусульмане, кто хотел, могли остаться. Ромеи не практиковали геноцид. Жену Кылыч-Арслана они тоже вскоре отпустили без выкупа.

Каспак вступил во владение городом, но править пришлось недолго. Произошла нелепая случайность, которая погубила новоиспеченного губернатора. Как-то Каспак возвращался с совещания у Иоанна Дуки. Идя по улицам Смирны, увидел, как ссорятся двое: грек и мусульманин. Каспак приказал страже увести обоих, чтобы разобрать спор. Но мусульманин по какой-то причине решил, что его ведут убивать. Он выхватил кинжал и вспорол Каспаку живот.

Поднялась паника, террорист убежал. Но после этого византийские моряки ворвались в город и устроили резню мусульман. «Это было ужасное зрелище, — говорит Анна. — В один миг было убито около десяти тысяч человек». Напомним, что 10 тысяч по-гречески — мириад. Вряд ли в Смирне было столько мусульман в то время. Скорее всего, Анна употребила это слово в смысле «очень много».

Для греков расправа оказалась как нельзя кстати. Не стало конкурентов в ремесле и торговле, а город обрел моноэтничный облик. Теперь здесь жили только потомки эллинов. Новым губернатором стал некто Ялей — «очень воинственный муж». Иоанн Дука подновил укрепления Смирны. Этот город на долгие десятилетия стал оплотом Византии в Малой Азии.

Оставив флот в гавани Смирны, Дука с сухопутной армией пошел к Эфесу. Он помнил, что где-то в море пиратствует турецкий флот и не хотел рисковать.

Эфесом по-прежнему правил Тэнгри-Бэрмиш. Его заместителем был Марак — может быть, командир флота.

У турок оказалось достаточно войска, чтобы принять сухопутное сражение. Должно быть, они собрали ополчение. Тэнгри выставил полки на равнине перед городом. Иоанн Дука напал на них с ходу. Описание битвы отсутствует. Вероятно, обе стороны изнуряли друг друга стрельбой из луков и избегали ближнего боя. Византийская кавалерия решила исход дела. После нескольких часов боя «турки обратили тыл и устремились в паническое бегство», — говорит Анна Комнина. «При этом многие были убиты, а в плен взяты не только рядовые воины, но и многие сатрапы». Всего пленных было 2 тысячи. Реляцию о победе отправили Алексею. Император приказал расселить турок по островам Архипелага — в качестве военной стражи или на правах «казаков»-акритов, то есть полувоинов-полукрестьян. Иоанн Дука без боя вошел в Эфес и занял его.

Но праздновать викторию было рано. Бегство турок опять оказалось притворным. Большей части армии удалось спастись. Оборонять город они не могли, но сражаться в поле — другое дело. Бежавшие аскеры сосредоточились на берегах реки Меандр и перегруппировались. «Настроены они были высокомерно и считали, что совсем отделались от Дуки», — говорит Анна.

Но византийцы стали другими. Горечь поражений и опыт борьбы с турками показали, что врага нужно добивать. К тому же Алексей I прислал приказ из столицы: продолжать наступление, пока турки слабы. Царь только предостерегал от опрометчивых действий. Войскам довезли припасы и снаряжение. Иоанн Дука использовал их с толком и провел стремительную кампанию по захвату городов Малой Азии.

Разведка ромеев работала прекрасно. Ясно, что православные люди, попавшие под власть мусульман, помогали войскам царя Алексея как только могли. О причинах я уже говорил. Власть империи была тяжела, но турецкая анархия оказалась гораздо хуже греческого порядка.

Иоанн выбрал стратегию непрямых действий. Вместо того чтобы преследовать турецкую армию, отступившую по течению Меандра на юг, Дука повернул на восток и стал освобождать лишенные защиты города, еще недавно платившие дань султану. Он захватывал город, оставлял гарнизон, назначал правителя и шел дальше, пока турки не опомнились. Эта стратегия полностью оправдала себя.

Первым делом Иоанн напал на Сарды и Филадельфию. Оба города капитулировали. Дука поручил их охрану Михаилу Кекавмену, а сам повернул на юг, к малоазийской Лаодикее.{70}

Жители Лаодикеи сами избавились от турок и вышли навстречу Дуке с изъявлениями покорности. Иоанн даже не оставил здесь гарнизона, а позволил учредить самоуправление. Шла победоносная освободительная война, а значит, высвобождалась творческая энергия масс. В искусстве управления и во многом другом стало можно то, что еще недавно казалось немыслимым.

Турки теряли опорные пункты, базы снабжения и отходили на восток. Они пытались прикрыть город Иконий, где базировался султан. Это были самые мрачные времена для малоазийских сельджуков. Казалось, мир рушится.

Иоанн Дука торжествовал. Он миновал Хоны (родина будущего историка Византии Никиты Хониата) и прибыл в Лампи. Стратегом этой области назначил Евстафия Камицу. Кинувшись далее на восток, Иоанн наконец встретил турецкую армию, отброшенную от Эфеса. Она ушла уже довольно далеко и находилась у города Поливот — на полпути к Иконию. Ромейский полководец «стремительно напал на них в тот момент, когда они складывали снаряжение», говорит Анна Комнина, и — наголову разбил. Ромеям достались пленные и добыча. На этом блестящая кампания Дуки закончилась. Византийцы очистили от турок всю западную часть Малой Азии, вышли к Средиземному морю, угрожали Иконию. Они освободили множество городов, о боях за которые ничего не говорится в летописях, но которые с тех пор входят в состав Византии. Пергам и Абидос на севере, Милет на юге стали греческими. Острова Родос и Хиос также признали власть императора. Исторические области Кария, Ликия, Памфилия перешли к ромеям. Кылыч-Арслан держал только Иконий да Анкиру.

Это была хорошая расплата за поражения, нанесенные турками. Сельджуков оттеснили в центр Малоазийского полуострова. Иконийский султанат сократился в размерах и стал равен по площади туркменскому эмирату Данишмендидов. Тут бы и добить мусульман, завершив отвоевание Малой Азии. Алексей готовил решающий удар. Его целью было покончить с султанатом Кылыч-Арслана и прийти на помощь крестоносцам.


4. Турки наступают

Ранней весной 1098 года, когда крестоносцы осаждали Антиохию, Алексей переправился на азиатский берег во главе новой армии и выступил на восток. Император победным маршем дошел до города Филомелия, «убив по дороге много варваров и разорив много городов». Филомелий — это нынешний Акшехир: город к северо-западу от Икония. Иными словами, Алексей основательно углубился во вражескую территорию. Это был впечатляющий успех. Стратегической целью похода была Антиохия.

Император проходил места, которые хорошо знал в юности и которые были утрачены во время смут. Можно представить себе радость этого человека. Он отвоевывал у врага свою родину, еще недавно казавшуюся потерянной навсегда. Дальше на восток лежала Киликия, а за ней — Сирия.

Если бы царь появился в Сирии во главе своих войск, он сумел бы заставить крестоносцев выполнить свои вассальные клятвы. Но тут произошло непредвиденное.

В царский лагерь под Филомелием явились несколько крестоносных вождей. Среди них был Стефан Блуа. Они рассказали, что осада Антиохии безнадежна, а рыцари — на грани поражения. Если Алексей войдет в Сирию, он окажется в ловушке.

Вскоре приехал и византийский военачальник Петр Алифа, комендант Команы — города, недавно захваченного ромеями в Каппадокии. Он тоже принес тревожные вести. Петр доложил о движении крупной армии Кербуги в сторону Антиохии. «Поэтому, — пишет Анна, — император решил еще быстрее двигаться на помощь кельтам, хотя все и удерживали его от этого». Не лжет ли принцесса? Если бы Алексей поспешил, он успел бы помочь. Но летом 1098 года, когда город осаждал Кербуга, на поле битвы при Антиохии не было ни одного византийца. Анна невольно проговаривается. Советники Алексея, пишет она, были против помощи крестоносцам. О причинах не говорится, но ясно, что многие рыцари и византийцы сильно ненавидели друг друга. Речь идет о той самой партии византийских патриотов, о которой мы говорили выше.

Была и еще одна причина повременить с походом на восток. Причем гораздо более серьезная. В Малую Азию вторглась свежая турецкая армия. Ее вел один из членов семьи Великого Сельджука, Исмаил. Он появился в Каппадокии по приказу султана Берк-Ярука. Вероятно, этих аскеров набрали в Азербайджане среди туркменских племен, быстро заселивших благодатный край. Следовательно, Кербуга с главной армией должен был разделаться с рыцарями под Антиохией, а корпус Исмаила — покончить с ромеями в Малой Азии. В свете этих известий поведение Алексея выглядит несколько иначе — не так, как себе представляли рыцари. Он просто вывел армию из-под удара. Аналогичные поступки рыцарей обычно оправдываются. Поведение же Алексея называют предательским.

Итак, царь приказал своим войскам поворачивать обратно на запад. Всем грекам и армянам, находившимся в районе Филомелия, Алексей посоветовал переселиться в район Эфеса и Смирны, обещая защиту и покровительство. Беженцы потянулись в освобожденные регионы. Сам Алексей вернулся в Константинополь.

Византийский гарнизон покинул также Коману, которая попадала под удар мусульман. Граница империи отодвинулась на запад.{71}

Уводя армию на запад, император ошибся. Мы видели, что Кербуга так и не взял Антиохию. А с одним Исмаилом византийцы могли бы справиться. Предводители крестового похода назвали отступление Алексея бегством и предательством общего дела. С этого времени отношения православного царя и католических герцогов окончательно испортились. Готфрид, Боэмунд и компания считали, что Комнин потерял моральное право на захваченные крестоносцами у турок города. Впрочем, лучшие из этих городов никто и не собирался отдавать византийцам. Иное мнение было у Раймунда Тулузского, которого соратники по крестоносному мероприятию оттерли от власти и добычи. Он сохранил союз с Алексеем.

А что же турецкая армия Исмаила? Узнав, что царь отступил, и увидев разоренные обезлюдевшие земли, этот эмир изменил диспозицию и вместо юга пошел на север. Там сражался храбрый наместник Трапезунда Феодор Гавра. Этот полководец вторгся в Армению и захватил Байбурт — город к юго-востоку от Трапезунда. Он задумал стратегический охват турецких владений в Малой Азии, но не рассчитал сил. Исмаил бросил армию против Гавры, настиг его в Армянском нагорье, напал ночью, разбил трапезундские полки, а самого Гавру взял в плен и подверг мучительной казни. Из-за того, что турки отвлеклись и ушли воевать в Армению, был спасен Алексей Комнин, уцелели византийские владения на западе Малой Азии, а разбитый Кылыч-Арслан так и не получил ни одного аскера в помощь против ромеев. Кроме того, резко усилился эмират Данишмендидов. Его войска пополнились за счет аскеров Исмаила. А вот сельджуки Кылыч-Арслана, напротив, ослабели. Через какое-то время они даже признали зависимость сперва от Византии, потом от Данишмендидов. Впрочем, до этого еще далеко.

Тем временем Кербуга потерпел поражение от крестоносцев в битве под Антиохией и убрался за Евфрат. Антиохия досталась Боэмунду. Хитрый норманн присвоил себе титул князя (или принца) Антиохийского. Через год после этих событий завершился Первый крестовый поход.


5. Ошибался ли император?

Алексей был недоволен утратой Антиохии, равно как и усилением Боэмунда. Царь по-прежнему претендовал на все захваченные крестоносцами территории. Постепенно он ввязался в грызню вокруг сирийских городов. Как это произойдет, мы расскажем ниже.

Был ли он прав? Не логичнее ли было завершить отвоевание Малой Азии? Причины, которые толкали его в Сирию, вполне понятны. И все же…

Попытаемся представить себя на месте Комнина. Идет большая игра за передел Ближнего Востока. Мусульмане разбиты и отброшены. Они враждуют между собой. Запад Малой Азии уже отвоеван православными. А вот южная часть Малоазийского полуострова и Сирия превратились в кипящий котел. Здесь царит безвластие. Самое время захватить эти земли, а уж потом взяться за мусульман. Правда, из Сирии приходят одна за другой недобрые вести.

В Эдессе убит куропалат Торос — сторонник Ромейской империи. К власти пришел крестоносец Бодуэн. В Киликии монофизит Константин Рубенян воюет с православными и не стесняется идти на поклон католикам. Он даже участвовал в убийстве Тороса. Боэмунд окончательно вышел из-под контроля и захватил Антиохию. Последнее владение Византии на Евфрате — город Мелитена, которым вот уже десяток лет управляет православный армянин Гавриил, — отрезан от империи.

Алексей все еще полагал, что крестоносцы — это обнаглевшие наемники, которые превратились в наглых федератов. Если проводить аналогию с Древним Римом, эти федераты были похожи на готов или славян: сперва выступали в роли «союзников» (то есть наемников) империи, а потом селились «без страха» на ее землях.

Надо сказать, что некоторый страх испытывал сам Комнин. Это явилось веской причиной его наступления на крестоносцев. Боэмунд утвердился в Антиохии. Не возьмут ли норманны Византию в клещи, напав одновременно из Южной Италии и из Сирии? От нападения Гвискара удалось отбиться с великим трудом. Что же будет, если враг перейдет в атаку сразу с двух сторон?

На это императору можно бы возразить, что Антиохия граничит с мусульманскими владениями. А значит, не имеет прочного тыла. Но царь полагал, что мусульмане ослаблены. Ему докладывали о распрях среди сельджукских эмиров. Распри действительно были. Но мусульманский мир оказался очень силен и живуч. Настолько, что через 350 лет уничтожил саму Византию. Однако даже если не заглядывать далеко вперед, мы вскоре увидим, как «слабые» мусульмане бьют «сильных» христиан.

Чего же хотел Алексей? Он задумал смелый план. Захватить Киликию, опираясь на православный армянский род Ошина. Отбить Антиохию, обратившись к поддержке греческого населения. Возможно, вернуть Эдессу. Тем самым соединиться с Гавриилом и войти в Мелитену.

А оттуда — окружить турок в Малой Азии. По Данишменду и Кылыч-Арслану можно было нанести встречный удар из Трапезунда, замкнуть кольцо стратегического окружения и отбить Иконий и Кесарию.

План был красив, но оказался полнейшей утопией. Рыцари не собирались оставлять захваченные территории. Император хотел посеять в католиках рознь, но недооценил сплоченность Запада. Он также недооценил способность мусульман быстро восстанавливать силы. А на собственную армию возлагал слишком большие надежды. Однако византийских сил оказалось недостаточно, чтобы переломить ситуацию на Востоке. Алексей понапрасну истратил ресурсы в борьбе с крестоносцами и дал время туркам собраться с силами.

Что же следовало предпринять императору вместо этого? Развить наступление, так удачно начатое Иоанном Дукой, и подкрепить его второй армией, которая наступала бы через Анкиру в центр Малой Азии. Затем — взять Иконий и покончить с Сельджукским султанатом Кылыч-Арслана. После этого взяться за Данишмендидов и покорить их. Эта война требовала большого напряжения сил. Вероятно, обе стороны воевали бы на истребление. Но другого пути не было. В случае успеха этой операции над крестоносцами нависла бы громада возрожденной Византийской империи.

Но логика мелочей заставила Алексея отказаться от борьбы с турками в пользу распрей с крестоносцами. Император совершил роковую ошибку, за которую пришлось расплачиваться его потомкам.


6. Письма

Теперь, когда опасности со стороны мусульман не было, Алексей намеревался ввести войска в Киликию и принять от крестоносцев захваченные ими города. Однако рыцари отдавать их не собирались. Значит — война? Осторожный базилевс начал с дипломатии. Он направил письмо Боэмунду. В послании говорилось следующее.

«Тебе известны клятвы и обещания, которые давал Ромейской империи не ты один, но все вы. Теперь же ты, первый нарушив клятву, завладел Антиохией и наряду с другими крепостями подчинил себе также Лаодикею. Итак, уйди из Антиохии и изо всех других городов, как требует справедливость, и не навлекай на себя новую войну».

Боэмунд ознакомился с письмом. Сдавать города он, конечно, не собирался. Князь хотел другого: выставить императора перед крестоносцами в качестве агрессора. Для этого нужно упрекнуть Алексея в том, что он не пришел рыцарям на помощь во время тяжелой осады Антиохии. Следовательно, поступил как предатель. А раз так, феодальная присяга аннулирована, и Боэмунд имеет полное право свободно владеть землями, которые захватил на Востоке. Норманн написал в ответ:

«Виноват в этом не я, а ты. Обещав следовать за нами с большими силами, ты не захотел подтвердить свое обещание делом. Мы же, подступив к Антиохии, долго сражались с неприятелем, терпя много лишений, и испытали такой голод, какой не испытывал еще никто из людей, так что многие из нас ели даже мясо, запрещенное законом.[3] В то время как мы стойко переносили все это, тот, кого ты дал нам в помощники, верный слуга твоего величества Татикий, бросил нас среди всех опасностей и ушел. Мы вопреки всякой вероятности взяли город и даже обратили в бегство пришедшие на помощь антиохийцам войска из Хорасана. Справедливо ли, чтобы мы так легко оставили то, что добыто нашим потом и страданиями?».

Это дерзкое послание свидетельствовало о том, что Боэмунд не собирается уступать. Мимолетной и неискренней дружбе между ним и Алексеем пришел конец.

Обмен формальностями был совершен. Обе стороны поняли, что конфликта не избежать. Первый ход в игре сделал Алексей Комнин. Он направил армию для захвата Киликии.


7. Захват Киликии

Сам император остался караулить столицу, а для похода на Восток выставил отборное войско. Его возглавил опытный полководец Мануил Вутумит — участник многих походов и сражений.

Анна Комнина характеризует этих воинов как «отважных людей, щитоносцев Арея». Вутумита сопровождал знаменитый «полуварвар» Монастра, отличившийся в войне с печенегами. Среди воинов выделялись еще двое: «Варда и главный виночерпий Михаил, оба во цвете лет и с первым пушком на щеках». Чем знамениты эти молодые люди, мы не знаем. Как не знаем многое из того, о чем говорят летописцы. Можно предположить, что войско включало гвардию и «сыновей архонтов», как выражается Анна. То есть это были лучшие из лучших.

Оперативный план кампании состоял в том, чтобы пройти южными районами Малой Азии, зачистить их от турок, а затем вторгнуться в Киликию. Если бы византийцы прочно заняли эту область, они могли бы угрожать Антиохии. Занять этот город и сбросить норманнов в море было стратегической задачей императора.

Вутумит со всей армией пошел на юг и быстро достиг Атталии. Сельджуки здесь больше не распоряжались. Если какие-то отряды туркмен и прорвались к Средиземному морю в последние месяцы, то теперь их снова отогнали на север.

Но в Атталии возникли разногласия между ромейским главнокомандующим и его подчиненными. «Дети архонтов» — Варда и Михаил — по какой-то причине отказались подчиняться Вутумиту. Они считали полководца слишком осторожным и неумелым: обычные иллюзии юношей и подростков.

Вутумит донес на Варду и Михаила царю. Алексей встревожился. Он знал, какой вред приносят распри в армии. Поэтому спешно направил гонца с письмом. Варде и Михаилу царь приказал отбыть на Кипр и находиться в распоряжении дуки острова — Константина Евфорвина. Однако и там юноши принялись мутить воду. Испугавшись, как бы они не затеяли мятеж и беспорядки, Алексей отозвал обоих в столицу.

Что касается Вутумита, он продолжал поход. Его маршрут не расписан подробно, хотя восстанавливается легко. Ясно, что стратиоты двигались вдоль Средиземного моря — там, где сейчас расположены низкокачественные турецкие курорты. Войска ромеев заняли Сиду, вошли в киликийскую Селевкию (сейчас Силифке в Турции). Дальше был Таре, за который спорили турки, норманны и монофизиты. Следом — Адана и Мопсуэстия. Конечной точкой этого головокружительного похода стал Мараш. Византийцы его заняли и оставили гарнизон. Та же судьба ждала Таре, Адану и Мопсуэстию.

В результате этих действий мелкие армянские княжества признали власть Византии. Это были Гавриил, сидевший в Мелитене, Гох Васил, занявший крепости в излучине Евфрата, Константин Рубенян, владевший горной частью Киликии, и Ошин, распоряжавшийся на западной равнине.

Наместником захваченных киликийских земель Вутумит оставил Монастру. Сам же он счел задачу выполненной и вернулся на запад. Теперь византийские владения граничили с Антиохией. Мараш, как и во времена Филарета Врахамия, превратился в центр византийского наместничества. Однако у Монастры было недостаточно сил для дальнейшего наступления.

Не нужно быть великим стратегом, чтобы понять: Алексей совершил ошибку. Византийцы слишком растянули свои владения. У них не было ресурсов для обороны узкой полосы морского побережья против туркмен. Поэтому малоазийские районы превратились в место постоянных сражений между ромеями и мусульманами, а города переходили из рук в руки. Между тем компактный Иконийский султанат имел свои преимущества. Турки могли сами выбрать время и место для нападений на ромеев. Оборонять небольшую территорию им, опять же, было гораздо легче, чем византийцам защищать свои лоскутные владения. Наконец, расходы на армию и бюрократический аппарату сельджуков были объективно ниже. Они-то воевали только на одном фронте. Изредка добавлялись военные кампании против Данишмендидов, но для сельджуков это были свои, мусульмане. Противоречия с ними не носили принципиального характера. А с византийцами война велась насмерть. Жаль, что ромеи не всегда это понимали вследствие своей толерантности.

Расходы византийского правительства росли из-за необходимости защиты других территорий: Балкан, Ионических островов, Архипелага, Кипра, Южного Крыма. Турки этим пользовались и переманивали православных греков к себе, обещая налоговые послабления. Иногда сельджукам сдавались целые города. Очень скоро послабления сменялись самой настоящей живодерней в отношении христиан, но недалекие обыватели не могли этого предвидеть. Их интересовал сиюминутный бизнес, приусадебные участки, дела в собственной мастерской, семейные вопросы. Словом, эти шкурники воплотили один из философских идеалов Вольтера: «возделывали свой сад». Ответственность за их поступки должно брать правительство. Но византийское правительство ошиблось в своей стратегии. Со временем эта ошибка будет лишь углубляться. Вместо того чтобы сократить фронт, ромеи будут отстаивать клочки своих владений в Малой Азии.


8. Война с пизанцами

Захват Киликии обеспокоил европейцев, особенно итальянских купцов. Они желали свободно торговать с крестоносцами. Появление Византии в регионе ставило под вопрос возможность такой торговли. Развязка наступила быстро.

Получив вести о наступлении ромеев в Малой Азии, республика Пиза снарядила флот, объявила византийцам войну и отправила эскадру на Восток. Рвение пизанцев выглядит странно. Они никогда не конфликтовали с империей. Делить им было нечего. Но есть один факт, который многое объясняет. Пиза в то время ориентировалась на римского папу. Следовательно, пизанцы были друзьями норманнов и Рима, но врагами обоих императоров тогдашнего мира — Генриха IV и Алексея I.

Морской поход Пизы против Византии возглавил архиепископ Даимберт. После смерти Адемара папа назначил его своим легатом в Сирии.

Война затевалась всерьез. В то время портовые итальянские города имели сильные военные флоты. А Пиза как раз была таким портовым городом (впоследствии море отступило, и сегодня Пиза — небольшой городок с зелеными лужайками, развалами торговцев и средневековой стеной, на которой туристов встречает неожиданная надпись: «Косово — это Сербия»). Деревянные галеры стоили не очень дорого и снаряжались довольно быстро. Проблема была только в обученных экипажах.

Пизанцы снарядили 120 кораблей. Такова цифра западных хроник. В воображении Анны Комнины она вырастает до 900 судов. Первым делом морские волки отправились грабить Ионические острова — Корфу, Левкаду, Кефалинию, Закинф.

«Император, получив об этом известие, приказал строить корабли во всех областях Ромейской империи». Раньше их строили только в морских фемах (военных округах). Но теперь большинство этих фем было захвачено. Поэтому Алексей приказал возводить корабли во всех морских портах, включая Константинополь. Он лично разъезжал по главным верфям и занимался организацией работ. Пизанцы были опасными противниками. Император возлагал большие надежды на сифоны с «греческим огнем», которые должны были сжечь неприятельский флот. Он приказал поместить на носу каждого ромейского корабля бронзовую или стальную голову льва либо иного могучего животного. «Позолоченные, с разинутой пастью, головы эти являли собой страшное зрелище», — утверждает Анна Комнина. «Греческий огонь» проходил по трубкам через пасть этих страшилищ и должен был излиться на вражеские корабли.

Вице-адмиралом флота Алексей назначил Татикия. А общее начальство поручил лангобарду Ландульфу и дал ему должность великого дуки. Базилевс полагал, что только европеец сможет победить европейцев в морском сражении. Конечно, в этом решении содержалась недооценка собственных подданных. Можно провести аналогию с Россией после петровских реформ. Русские императоры тоже любили приглашать на высшие военные должности немцев. Но скоро стало понятно, что Румянцев и Суворов — не менее эффективные командиры, чем Остерман или Миних.

В апреле 1099 года византийский флот вышел в море. К тому времени пизанцы покончили с грабежом Ионических островов и вошли в Эгейское море, чтобы приняться за разорение Архипелага.

Ромеи поспешили на юг. Здесь, у Книда, они нашли нескольких отставших пизанцев и взяли их в плен. Произошел короткий допрос.

— Где остальные?

— Они пошли к Родосу.

Ромейский флот поспешил туда. Между Патарами и Родосом Ландульф настиг эскадру врага. Пизанцы выстроились в боевой порядок, приготовив к сражению «не только мечи, но и сердца», по высокопарному выражению Анны.

Ромейский флот напал на врага беспорядочно, то есть прямо с ходу. Сам Ландульф приблизился на флагмане первым к вражеским кораблям, но неудачно метнул «греческий огонь», никому не причинив вреда. Зато греческий капитан Елеимон выручил начальника: напал на большой вражеский корабль со стороны кормы. Однако и этот маневр закончился неудачей. Корабль Елеимона зацепился за руль пизанца. Отважный ромей не растерялся: навел на неприятеля сифон и обдал «греческим огнем». Корабли расцепились. Пизанское судно превратилось в большой костер. Елеимон поджег еще трех пизанцев.

Но тут налетел ветер, оба флота стало трепать бурей. Пизанцы поспешно бежали, оставив врагу поле боя, несколько кораблей и пленников. Ромеи нашли удобную гавань на каком-то островке, где переждали ночь, а поутру причалили к Родосу. Здесь они высадили пленных и стали угрожать им, что продадут всех в рабство. Пизанцы отвечали надменно и дерзко. Среди них оказались норманны, в том числе некий племянник Боэмунда. Греки обиделись на оскорбителей, пришли в ярость и перебили всех.

Оставшиеся пизанцы продолжили путь в Сирию. По существу, поражение от ромеев было незначительным. Флот Пизы по-прежнему творил безобразия. Он дошел до самого Кипра, стал грабить поселения на этом цветущем острове и захватывать пленных. Тогда Кипром правил дука Евмафий Филокал. Он собрал сухопутный отряд и напал на высадившихся пиратов. Нападение увенчалось успехом. Многие пизанцы сложили головы или попали в плен. Мало кому удалось добраться до шлюпок и уйти на корабли.

Видя, что удача отвернулась от них, воины Пизы бросили тех, кто попал в плен на Кипре, и отбыли в Сирию, к Боэмунду. В это время норманнский князь Антиохии вел борьбу с ромеями за сирийские города.


9. Сирийские крепости

В предыдущей главе мы видели, как Боэмунд перехитрил всех и сделался князем Антиохийским. Из-за этого новоиспеченный князь нажил могущественных врагов. Первым и главным был Алексей Комнин. Вторым оказался Раймунд Тулузский. Граф полагал, что норманны бессовестно обманули товарищей по оружию, присвоив себе город.

Раймунд и Алексей быстро объединились на почве ненависти к Боэмунду. Приобретение такого могущественного союзника, как тулузский граф, было большой удачей для императора.

Мы помним, что после взятия Антиохии рыцари долго препирались между собой. Наконец их армия распалась. Раймунд Тулузский отправился сражаться с турками на свой страх и риск. Он захватывал крепости на морском побережье Сирии и Ливана. Одной из них стала Лаодикея (современная Латакия в Сирии). Граф снесся с ромеями и передал им этот важный порт. Отсюда византийцы могли начать наступление на Боэмунда. Алексей принял дар. Над городскими башнями развевались византийские стяги и знамена тулузского графа.

В Лаодикею прибыл ромейский гарнизон. Его возглавил офицер Андроник Цинцилук. Вероятно, он был киприотом. Вскоре Раймунд передал ромеям еще два города, более мелких. Это Мараклея и Валан, поселения к югу от Лаодикеи. Там высадились десанты с Кипра, которыми командовал дука острова — Евмафий Филокал. Передача крепостей состоялась примерно в январе-феврале 1099 года. То есть еще до взятия крестоносцами Иерусалима.

Так византийцы получили несколько опорных пунктов в Сирии. Авторы исторических карт в атласах обычно не утруждают себя изображением таких нюансов и все три города относят к владениям крестоносцев. Это неверно.

Есть и еще одна распространенная ошибка. Авторы книг об истории Крестовых походов часто пишут, что византийцы не получили в дар, но захватили Лаодикею, и — выставляют ромеев в роли агрессоров. Но захват города и добровольная его передача в руки византийцев — все-таки разные вещи.

Был ли Алексей прав, принимая дар, или совершил ошибку? Стратегический просчет налицо. Город следовало отдать Раймунду и не тратить силы на его защиту. Алексей ввязался в ненужные распри с крестоносцами.

* * *

А события текли своим чередом. Раймунд продвигался на юг и воевал уже в Ливане. Против графа выступили отряды сирийских войск под началом Тугтегина — опекуна эмира Дамаска. Напомню, что такие опекуны назвались атабеками. Тугтегин располагал 2 тысячами бойцов. Раймунд выставил против него 300 рыцарей. Вот все, что осталось от мифической крестоносной армии Тулузы и Прованса. Ведь изначально в ней насчитывалось якобы 300 тысяч солдат. Никакая армия не может потерять 99 процентов своего состава и остаться боеспособной. Это еще раз свидетельствует, что численность армии крестоносцев невероятно преувеличена. Так или иначе, рыцари нанесли поражение дамасским полкам. Турки были отброшены. Тем самым союзники тулузцев — ромеи — обрели точку опоры на сирийском плацдарме.

Этот факт насторожил Боэмунда. Новоиспеченный князь Антиохийский не собирался терпеть соседство с ромеями. Отметим изумительную наглость норманна. Находясь на чужой земле, он потребовал, чтобы византийцы убирались оттуда. С точки зрения прагматика, Боэмунд был, конечно, прав. Но не ему упрекать византийцев в агрессивности, коварстве и покушениях на чужие земли. Населенная христианами Сирия была частью Ромейской империи. К норманнам она вообще не имела никакого отношения. Но хищный рыцарь Боэмунд был полон решимости драться за эти владения с кем угодно — с турками, ромеями или своими западноевропейскими соратниками.

Как обычно, предводитель норманнов не мешкал. «Узнав, что Цинцилук вошел в Лаодикею, — пишет Анна, — Боэмунд перестал скрывать вражду к самодержцу, которую питал в глубине души». Князь лично выступил в поход, чтобы напасть на Лаодикею и отбить городу византийцев. Это был превентивный удар, чтобы помешать ромеям захватить Антиохию, если у них возникнет такое желание. На его сторону встали пизанцы. Их воинственный епископ открыто заявил о союзе с Боэмундом. Норманн разбил лагерь под стенами спорного городка.

Комендант города Андроник Цинцилук искусно вел оборону. Боэмунд проторчал под стенами злополучного города все лето.

Алексей пытался решить вопрос дипломатическим путем. К Боэмунду послали Мануила Вутумита — завоевателя Никеи и Киликии. Однако дипломатические способности утонченного византийца ничуть не подействовали на хитрого норманна. Боэмунд арестовал Вутумита и продержал его в заключении пятнадцать суток. За это время он надеялся взять Лаодикею, где уже начался голод. Но город держался, и Боэмунд отпустил византийского посла. Вутумит прибыл на Кипр. Там он сообщил о плачевном результате своих переговоров.

Начальник флота Ландульф, находившийся в это время на Кипре в ожидании исхода переговоров, принял решение возвращаться в Константинополь. Так скромно закончился морской поход. Одна сумбурная битва с пизанцами и бесславное стояние на Кипре — весь результат предприятия. Вспомним итоги прошлых морских походов Иоанна Дуки, когда были захвачены Кипр, Крит, одержаны большие победы. Предприятие Ландульфа — это пародия на былые подвиги ромеев. Судя по всему, у лангобарда не было взаимопонимания со своими ромейскими подчиненными.

Вблизи Кипра на море разыгрался шторм. Большая часть кораблей была выброшена на берег в жалком состоянии. Лишь Татикию удалось спасти часть флота. После этого Ландульф был на какое-то время отстранен от дел. Новым командующим стал евнух Евстафий Киминиан. Он получил должность друнгария флота. Чин был ниже, чем мегадука. Видно, значительная часть эскадры пошла ко дну, и на должность великого дуки Евстафий уже не тянул. Назначение евнуха показывает, что Алексей боялся доверить командование на отдаленном театре Кому-то из признанных военачальников, например Иоанну Дуке. Император постоянно опасался заговоров и переворотов — этого проклятия византийской политики. Нужно было соблюдать крайнюю осторожность при подборе кадров.


10. Борьба за моря

Евнух Евстафий быстро оценил ситуацию и озвучил свой план. Выяснилось, что Боэмунд получает подкрепления из Италии. Они приходят морем. Этому содействовали пизанцы.

Евстафий предлагал создать морскую базу в городе Курик в Киликии, неподалеку от Селевкии (Силифке). И — перерезать морскую дорогу. Кстати, удобство морских коммуникаций — вот одна из причин того, что крестоносцы задержались на Ближнем Востоке. Когда-то бельгийский историк Анри Пирен заметил, что море сближает народы, а не разделяет их. Вокруг морской торговли была построена Римская империя. Эту систему пытались возродить крестоносцы. Корабли из Италии постоянно доставляли в Сирию подкрепления, а оттуда вывозили ценный колониальный товар: пряности и благовония. Стоит перерезать артерию, обеспечивавшую Боэмунда новыми воинами, — и Антиохийское княжество захиреет.

Для этого Евстафий принялся укреплять порт Курик. Параллельно император приказал укрепить и Селевкию. Обе крепости были изрядно разрушены во время последних войн. Если бы удалось закрепиться еще и сирийской Лаодикее, Боэмунд оказался бы в клещах. Видя решимость византийцев сражаться до конца, князь Антиохийский стал подумывать о мире. Но пока у него еще сохранялась надежда захватить Лаодикею, норманн продолжал военные действия.

К тому времени главная армия крестоносцев взяла Иерусалим. Цель общеевропейского похода была достигнута. Воины Христа потянулись по домам. В их числе находился Раймунд Тулузский. На обратном пути он приехал в лагерь Боэмунда и имел с ним встречу. Граф уговаривал князя оставить Лаодикею в покое и прекратить несправедливую войну. Ведь это он, Раймунд, захватил город. Он вправе распорядиться им так, как считает нужным. Раймунд передал Лаодикею ромеям. С какой же стати сюда явились норманны и требуют город?

Доводы Раймунда были логичны. Их поддержали остальные участники крестового похода. Рыцари еще не стали твердой ногой на сирийском побережье. Им требовалась помощь ромеев. Алексей снабжал их продовольствием с Кипра. Вступать с императором в конфликт западные политики считали самоубийством. Под давлением общественного мнения осенью 1099 года князь Боэмунд снял осаду Лаодикеи и убрался к себе в Антиохию. Первый раунд противостояния норманнов и ромеев на Ближнем Востоке завершился вничью. Антиохия осталась за Боэмундом, а сирийские городки и Киликия — за византийцами. Но конфликт не прекратился, он просто затух. Обе стороны продолжали мелкие набеги друг на друга.

После захвата киликийских морских баз византийцы перехватывали торговые караваны и суда с пилигримами из Южной Италии, которые направлялись в Антиохию. То есть Все-таки лишили норманнов подкреплений.

Боэмунд стал искать новых союзников, обладавших сильным флотом, чтобы вытеснить византийцев из региона (пизанцев было слишком мало). Такие нашлись. Примерно через год войну Византии объявила Генуэзская республика. Когда-то Генуя была византийским городом. Но она отделилась от империи еще раньше, чем Венеция. Генуэзцы давно являлись частью европейского мира. Флот Генуи соперничал по мощи с пизанским. Алексею было чего опасаться.

Император опять снарядил эскадру, поставил во главе Ландульфа и дал задание перехватить врага. Византийский флотоводец явился к берегам Пелопоннеса, где попал в бурю. Корабли вытащили на берег и отремонтировали, но время было упущено. Генуэзцы прорвались в Эгейское море.

У византийцев имелась на Пелопоннесе сухопутная армия. Ею руководил Кантакузин — представитель славного рода, который даст Ромейской империи одного царя на закате ее истории. Кантакузин взял командование войском и флотом в свои руки. На воде находилось только 18 византийских кораблей. Тем не менее византийский военачальник приказал им двигаться к мысу Малеин и сторожить врага. Если генуэзцев будет немного, нужно сразиться с ними. Если они приведут большой флот, надо укрыться в пелопоннесском порту Корон. Вел этот авангард неизбежный Ландульф.

Он вышел в море, встретил генуэзцев, но испугался начать сражение и отбыл в Корон. Кантакузин закончил ремонт оставшихся кораблей, собрал флот, посадил на него часть солдат из своей армии и погнался за генуэзцами. Врага он не догнал, но морской рейд все-таки принес пользу империи. Сторонники Боэмунда уже не могли свободно курсировать по Средиземному морю.


11. Происки Боэмунда

Раймунд Тулузский отбыл из Сирии в Константинополь. В столице «Романии» (Византии) он имел переговоры с императором. Об их содержании мы не знаем. Ясен лишь результат. Тулузский граф и ромейский царь договорились действовать против Боэмунда совместно. Это было неожиданно, однако вполне объяснимо.

От былых разногласий между Алексеем и Раймундом не осталось следа. Оба вели себя, как добрые друзья. Безусловно, этого требовала борьба с общим врагом. Но не только. Кажется, Раймунд сообразил, кто есть кто. Иначе говоря, раскусил Боэмунда — беспринципного интригана, который не остановится ни перед чем для достижения цели. Увидел тулузский граф и другое. Алексей, из которого враги сделали какого-то демона зла, оказался прагматичным политиком. Он держит слово и принимает решения сообразно с тем, что будет выгодно Ромейскому государству. В императоре чувствовалась политическая культура тысячелетней империи. С Алексеем вполне можно было иметь дело. Кажется, европеец и ромей наконец-то поняли друг друга. Алексей стал видеть в Раймунде не наемника, но союзника. А Раймунд в Алексее — христианского императора, лидера православного мира.

Тем временем в Иерусалиме произошли важные события. Умер хранитель Гроба Господня — Готфрид Бульон. Изодранный медведем, получивший несколько ран в стычках, изнуренный болезнями, подхваченными на Востоке, герцог Нижней Лотарингии закончил свои дни в Святом Городе. Крестоносцы тотчас кинулись выбирать нового защитника Гроба. Первой кандидатурой был Раймунд, но он отсутствовал. Королем Иерусалима избрали брата Бульона — Бодуэна Брабантского, который ради этого покинул богатую Эдессу. Последний город достался родичу и тезке Брабанта — Бодуэну де Боргу. В свою очередь норманн Боэмунд провел в иерусалимские патриархи своего человека — епископа Даимберта из Пизы, вместе с которым недавно осаждал Лаодикею.

Это означало, что расстановка сил на Ближнем Востоке изменилась не в пользу византийцев. Король Бодуэн Иерусалимский не любил ромеев. Правда, вскоре он поссорился с Боэмундом. Князь Антиохийский хотел возвести на трон Иерусалима своего человека и был не прочь завладеть Эдесским графством, отстранив де Борга. Это привело к сложнейшим интригам и причудливым союзам крестоносцев друг против друга.

Тут бы Алексею и заняться уничтожением иконийских турок. Но Комнин упорствовал в своей ошибке. Антиохия казалась такой близкой, а христиане Киликии, Сирии, Месопотамии — такими дружественными. Надо лишь помочь им свергнуть католиков, как недавно удалось свергнуть мусульман… Увы, царь ошибался. Иллюзия осталась иллюзией. Антиохия и Эдесса больше никогда не войдут в состав Византии.

Со своей стороны, Боэмунд попытался расширить границы. В 1100 году князь Антиохии ввязался в войну с Халебом. Этим сирийским эмира том правил Ридван — сын Тутуша. Эмир наскреб войска и попытался вернуть Антиохию. Однако в открытом поле норманны разбили турок. Боэмунд перешел в наступление и раскинул лагерь под стенами Халеба. Еще одна развилка истории. Если бы норманны взяли Халеб, то немедленно сделались бы господами Северной Сирии. Но осада была трудной. Халеб имел сильные укрепления и храбрый гарнизон. Дело могло затянуться. Если бы на подмогу Ридвану пришли мусульмане, Боэмунд рисковал потерпеть неудачу. В общем, было множество всяких «если».

В этот момент к норманнам в лагерь под Халебом прибыл гонец с севера, с берегов Евфрата. Правитель Мелитены — православный армянин Гавриил — умолял о помощи. На его город начали наступление Данишмендиды. От византийцев ждать подмоги было бессмысленно. У киликийского наместника Монастры хватало сил только для обороны. А Боэмунд находился рядом. Гавриил — последний оставшийся в живых полководец Филарета Врахамия — унизился до того, что просил помощи у норманна.

Боэмунд взвесил все «за» и «против». Осада Халеба была трудна, а ее исход — сомнителен. Князь Антиохийский пошел по пути наименьшего сопротивления, оставил в покое Ридвана и отправился выручать Гавриила. Ближайшие события покажут, что Боэмунд совершил ошибку.

Поход состоялся летом 1100 года. Местность, куда пришли норманны, оказалась незнакомой, гористой, проводников не было, снабжение наладить не удалось. Наконец Данишмендиды атаковали рыцарей на марше и нанесли им поражение. Погибли лучшие норманнские воины. Сам Боэмунд угодил в плен. Это закономерно. Везение этого авантюриста должно было рано или поздно закончиться. Сирийский летописец излагает некоторые подробности разгрома Боэмунда. Узнав о походе норманнов, иконийский султан Кылыч-Арслан и правитель государства Данишмендидов Мелик-Гази объединили усилия. Они напали на Мелитену вдвоем. Цель состояла в том, чтобы уничтожить христианское владение у себя в тылу. Боэмунд, «собрав силы, выступил против армии мусульман». Но ничего не вышло. «Аллах пришел на помощь мусульманам, которые убили многих его воинов, а его самого и некоторых его спутников пленили».

Пока Боэмунд коротал время в плену, Антиохией управлял его агрессивный племянник Танкред. Этот молодой человек был гораздо более прямолинеен, чем дядя. Это обострило отношения антиохийских норманнов и Византии. Первым делом Танкред напал на византийцев и выбил Монастру из Равнинной Киликии. Таре, Адана и Мопсуэстия перешли под власть католиков. Армянские князья Гох Васил и Гавриил вступили в союз с норманнами. К ним примкнул князь Горной Киликии Торос I (1100–1129) — сын недавно умершего Константина Рубеняна. Верность Византии сохранили только Ошиняны.


Карта 8. Армянские княжества в 1101 г.

Что касается правителя Мелитены Гавриила, то князь погиб первым. Мелитена была захвачена превосходящими силами туркмен и превратилась в мусульманский город Малатью; под этим именем она известна и сейчас. Византийцы не смогли помочь, поскольку были оттеснены норманнами на запад. Так пало еще одно из владений мифического «государства Филарета Врахамия». Правда, оставался еще Гох Васил. Но его уже нельзя считать византийцем. Это был расчетливый армянский политик, который лавировал между Ромейской империей и крестоносцами.


12. Арьергардный крестовый поход

Взятие в плен Боэмунда подняло волну возмущения в Европе. Князь Антиохийский заслужил невероятную славу своими подвигами на Востоке. Многие рыцари желали подражать ему. Мелкий авантюрист, завоевавший своим мечом княжество в Сирии, вызывал восхищение. Клич «свободу Боэмунду» бросил папа Пасхалий II, и этот возглас вихрем пронесся по всей Европе от Пиренеев до Вислы. Бароны, рыцари, графы и герцоги засобирались в новый поход. По сути, он был вторым походом крестоносной Европы на Восток. Однако нумерацию всем походам присвоили гораздо позже ученые-книжники. По какой-то причине они не удостоили этот поход отдельного номера. Кампания получила известность как «поход 1101 года». Иногда его довольно остроумно называют «арьергардным».

Участников предприятия опять собралось очень много. На призыв папы первыми откликнулись итальянцы. Их повел архиепископ Миланский Ансельм. К нему присоединились граф Пармский, епископ Павии, многие другие. Присутствие крупных церковников говорит о многом. Папа рассчитывал создать на Востоке церковные владения. Удалось привлечь к делу также светских властителей.

Опять поднялась Южная Франция. Граф Пуату Гийом IX Трубадур выставил большое войско для похода на Восток.{72}

Герцог Бургундский Стефан (Этьен) тоже откликнулся на зов римского папы. К бургундскому сеньору примкнули епископы Лионский, Суассонский, Парижский. Они объединили войска. Отдельно выступил граф Неверский Гийом. В новой авантюре приняли участие и старые крестоносцы. Стефан Блуа и Гуго Вермандуа опять набрали людей, чтобы смыть позор дезертирства, которым покрыли себя в глазах европейцев. Раймунд Тулузский тоже пожелал участвовать в этом походе.

На участие подписалось довольно много немецких владетелей. Среди них — баварский герцог Вельф IV, австрийская маркграфиня Ида и множество церковных прелатов. Кроме того, в поход отправился маршал Германского королевства — Конрад.

Вызывают интерес лозунги. Если Первый крестовый поход проходил под знаком освобождения Гроба Господня, то теперь этот слоган уже не работал. Гроб освободили. Речь шла о колониальной войне. Прикрылись необходимостью освободить Боэмунда.

Рыцари шли двумя волнами. Одну составили итальянцы и часть немцев (включая маршала Конрада). Они первыми достигли Константинополя, сея повсюду страх и ужас из-за своих грабежей. Император поспешил договориться с ними и переправить в Азию. Большую помощь оказал ему тулузский граф Раймунд. Он сохранял верность Алексею. Хотя бы потому, что ненавидел Боэмунда. Хотя и шел вроде бы как освобождать его. Все смешалось…

Вторая волна крестоносцев задержалась на несколько месяцев. Так что рыцари ударили по мусульманам не кулаком, а растопыренной ладонью, распылив силы.

Тем не менее туркам грозила большая опасность. Однако Кылыч-Арслан своевременно узнал о приближении неприятеля. Он возобновил союз с мусульманскими правителями — эмиром Халеба Ридваном и предводителем туркмен Мелик-Гази Данишмендом.

А император Алексей I получил вместе с крестовым походом новую проблему. Очередная волна рыцарей, хлынувших на Восток, снова шла через территорию Византии. Насилия и убийства тянулись шлейфом за пилигримами. Складывалось ощущение, что идут садисты и насильники с богатым воображением. Совершив военные преступления, они горячо молились и исповедовались.

Первыми под стены Константинополя прибыли ломбардцы. Алексей хотел поместить их в предместье столицы, на Пере. Но гости начали буйства и грабежи. Император потребовал, чтобы крестоносцы как можно скорее переправились в Малую Азию. Пилигримы отказались и штурмовали расположенный в окрестностях Константинополя укрепленный монастырь Космидий. Повторялась ситуация с Первым крестовым походом. Ясно, что разногласия между православными и католиками не были случайны. Налицо конфликт двух суперэтносов, которые не могли ужиться друг с другом вследствие несхожести. Эти суперэтносы были глубоко неприятны друг другу. Дело не в личности Алексея. Ненависть католиков к православным будет расти с каждым десятилетием.

Алексей вновь пустил вход свои дипломатические способности. Император сумел договориться с епископом Ансельмом — одним из католических вождей. Тот уговорил соотечественников прекратить дебош. Пилигримов переправили на азиатский берег. Столица опять была спасена.

Рыцари стали обсуждать, куда направиться дальше. Из всех дурацких планов восторжествовал самый дурацкий: идти на Сивас — столицу Мелик-Гази Данишмендида. Цель была благородна — освободить Боэмунда. А дальше? Дальше — Багдад. Занять резиденцию суннитского халифата и превзойти подвиги тех, кто захватил Иерусалим. Богатства Багдада манили воображение крестоносцев не меньше, чем будут манить конкистадоров сокровища Мексики и Перу. План демонстрировал полное незнание географии. Крестоносцы выбрали своим предводителем Раймунда Тулузского.


13. Неудача Раймунда

Алексей отговаривал крестоносцев от трудного маршрута. «Император много раз советовал им двигаться тем же путем, что и предыдущие отряды», — замечает Анна Комнина. То есть идти в Сирию вдоль берега моря и использовать уже захваченные крестоносцами области как базу для дальнейших походов. «Но он не смог убедить их». В помощь крестоносцам он отправил одного из своих военачальников, Циту, чтобы тот подавал советы и уберег католиков от возможной гибели. Видимо, этот Цита имел большой опыт войны в Малой Азии. Возможно, сам был из крещеных турок. С ним шел византийский отряд в 500 туркополов, опытных в маневренной войне.

Первым делом рыцари направились в сторону Анкиры — нынешней Анкары. Эти места еще не знали крестоносных войн. Здесь лежали нетронутые владения сельджуков.

Никто из мусульман не ожидал нападения. Крестоносцы с ходу взяли Анкиру и передали ее византийцам. Постарался, конечно, Раймунд, который аккуратно исполнял условия договора с императором.

Это было хорошее начало. Но куда идти дальше? Еще не поздно было повернуть на юг, пройти известной дорогой и благополучно достигнуть Киликии. Крестоносцам ничто бы здесь не грозило. Однако рыцарей словно постигла слепота. Ломбардцы заявили, что идут прямо на Сивас, дабы спасти Боэмунда. Остальные рыцари вынуждены были последовать за этими безумцами.

Собственно, Боэмунд томился не в самом Сивасе, а в городе Неокесария (по-турецки Никсари). Но эти географические нюансы не беспокоили паладинов католической веры. Вопреки логике и здравому смыслу они пошли на восток, оторвавшись от баз снабжения.

Приблизились к какому-то городку. Его жителями были ромеи. Они вышли навстречу рыцарям с православными крестами, иконами и священными книгами. Но крестоносцы изрубили христиан в куски. Им требовался не крестный ход, а богатства и продовольствие. Легко вообразить состояние византийского военачальника Циты, когда он увидел изрубленных священников на дороге… Однако европейцев некому было судить за военные преступления.

Подробности «марша смерти», предпринятого рыцарями, описывает опять-таки Анна. «Турки, опытные в военном искусстве, заняли все селенья на пути», — говорит принцесса. Они сжигали посевы и склады с провизией.

Следующий крупный город — Гангры. Крестоносцы надеялись найти там продовольствие, но обнаружили сильный турецкий гарнизон и мощные укрепления. На требование сдаться гарнизон ответил отказом. Осаждать город не имело смысла — вся местность вокруг была разорена. Крестоносцы передохли бы вместе с конями. Двинулись дальше.

С каждым днем рыцари испытывали все больше лишений. Христианам противостояли три группировки мусульман. Их выставили Кылыч-Арслан, Мелик-Гази Данишмендид и Ридван, эмир Халеба. Последний вряд ли мог собрать крупные силы, но вспомогательный отряд прислал.

Самым большим оригиналом среди перечисленных мусульманских правителей был, конечно, Мелик-Гази. Имя этого человека состояло из двух частей. Мелик — это искаженное арабское «малик», царь. Гази — борец за веру. Но этот Мелик был оригинальным борцом. Он чеканил византийские монеты с изображением креста и писал на них свое имя. Следовательно, этот хитрый туркмен отличался веротерпимостью по отношению к новым подданным. Зато в отношениях с мусульманами он выступал как борец за веру. Мелик-Гази успел подлизаться даже к султану Берк-Яруку, и тот утвердил Данишмендида во власти над Сивасом.

Владения Мелика начинались за рекой Галис. Турки переиначили это название в Кызыл-Ирмак (Красная Река; под таким названием она известна и поныне).

Когда крестоносцы достигли берегов Галиса, для них наступили самые мучительные дни. Стояла изнуряющая июльская жара. Турки постоянно атаковали мелкими отрядами. Рыцари не умели сражаться против врага с такой тактикой и гибли во множестве.

Наконец турки дали решающее сражение. В понедельник 5 августа 1101 года они напали на крестоносцев и отбросили их. «На следующий день войска сразились снова», — пишет Анна Комнина. Мусульмане окружили крестоносцев в какой-то теснине и постоянно обстреливали. Они не давали христианам разграбить окрестности и напоить коней. Блокада продолжалась пару дней. В среду стало ясно, что сельджуки возьмут крестоносцев измором, если не прорвать кольцо. Крестоносцы, «хорошо вооружившись, завязали бой с варварами». Турки обнажили сабли и пошли в атаку. Они не использовали луки и стрелы, чтобы не попасть в своих. Рыцари были окружены. Враг нападал отовсюду. Сражение завершилось бесславно. Крестоносцы показали тыл и едва спаслись в лагере.

Причин для оптимизма не осталось. Многие вспомнили добрые советы, которые подавал император Алексей, но было поздно. Рыцари стали взывать к тулузцу Раймунду и византийцу Ците. Из этого видно, что Раймунд числился только номинальным главой похода. Воевали крестоносцы на свой страх и риск. Это стало одной из причин поражения.

Знатные сеньоры стали выяснять у Раймунда и Циты, «нет ли поблизости какой-нибудь территории, подвластной самодержцу, чтобы там укрыться». Цита объяснил, что можно пробиться на север, к Черному морю. Вдоль побережья тянется полоса городов и селений, отбитая византийцами у турок. Рыцари бросили на произвол судьбы лагерь, собственных пехотинцев, женщин, позабыли о куртуазности и кинулись в бегство. Они достигли южного берега Черного моря и спаслись. Среди этих счастливцев оказался Раймунд Тулузский. Вместе с ним были Цита и туркополы. Они послужили проводниками и вывели рыцарей. Из-за этого крестоносцы впоследствии объявили ромеев в предательстве. Мол, Алексей нарочно завел доверчивых крестоносцев в гиблые азиатские места с помощью своих туркополов.

Крестоносцев можно понять. В Европе их расспрашивали о причинах позорных поражений. Легче всего было свалить вину на кого-нибудь третьего. Алексей идеально подходил на роль предателя. Православный схизматик, враг в образе друга. Так закреплялась в умах европейских обывателей черная легенда о византийцах. Досталось и тулузскому графу. Хронист Альберт Аахенский писал, что Раймунд бежал одним из первых.

После бегства тулузский граф морем вернулся в Константинополь. Прочие рыцари сушей проследовали до Синопы, а оттуда — к берегам Босфора. Нет нужды говорить, что «предатель» Алексей исправно снабжал их продовольствием.

А вот судьба оставленного крестоносцами лагеря была плачевна. Турки атаковали его, перебили пехоту и обслугу, а женщин захватили в плен. Но предательство собственной пехоты не считалось в глазах рыцарей низким поступком. Вся эта прислуга и людьми-то не являлась. Их называли министериалы, прислужники. Это были пешки в большой игре. Настала нужда — пешками пожертвовали ради спасения более крупных фигур. Никто в Европе не осудил рыцарей за это.


14. Крестовый поход француов

Следом за ломбардцами в поход выступила армия графа Неверского. С ним шли бургундцы. Этот отряд был столь же бесславно разбит в Малой Азии. Турки понесли минимальные потери. Они научились бить рыцарей и делали это весьма эффективно.

Тем временем в Малую Азию подтянулся третий эшелон крестоносцев. Это были французы Иль-де-Франса, аквитанцы с графом Пуату Гийомом IX во главе и немцы. Они начали поход весной 1101 года. В Константинополь эти воины прибыли осенью, когда армия Раймунда уже была разбита. И снова насилия, грабежи, сожженные села. Алексей пытался ладить с пришельцами, но это не удавалось. Охрану ромейского населения император поручил наемным печенегам. Когда отдельные группы рыцарей нападали на деревни, печенеги уничтожали преступников прямо на месте. Это приводило рыцарей в бешенство. Налицо был двойной стандарт. Святые пилигримы имели право насиловать женщин и отбирать припасы у крестьян. Но какое право имели печенеги уничтожать за это святых пилигримов?!

Повсюду кипели схватки. Наконец под стенами Адрианополя печенеги сразились с рыцарями Гийома IX, графа Пуату. Обе стороны понесли потери. Предместья Адрианополя были сожжены и обратились в пепел. Сам город спасли от уничтожения высокие стены и сильный гарнизон.

Рыцари отступили от стен Адрианополя, дошли до Царьграда и как ни в чем не бывало представились Алексею. Они вели себя, как озорные подростки. Затем прибыли более доброжелательные крестоносцы — Стефан Блуа и Гуго Вермандуа. В самом Константинополе отдыхали остатки первого крестоносного воинства, разбитого при реке Кызыл-Ирмак. Этих неудачников объединил немецкий маршал Конрад, спасшийся вместе с остальными господами после разгрома.

Алексей снова повел тяжелые переговоры с крестоносцами. Император желал поскорее переправить буйных разбойников в Азию. Никаких дел иметь с ними он не хотел.

Царь опять смог уберечь столицу. Константинополь был рыцарям не по зубам. Город все еще обладал мощными укреплениями. Его населяли 300 тысяч жителей, охраняли многочисленные войска. Поэтому произошла чудесная метаморфоза. Алексей Комнин в глазах рыцарей мигом превратился из коварного мерзавца в благожелательного союзника. Крестоносцы взяли у ромеев продовольствие, воспользовались флотом для переправы и высадились в Малой Азии. После чего опять стали ворчать и проклинать коварного Алексея, все преступление которого состояло в том, что царь не дал разграбить свою столицу.

Наконец вся крестоносная орава форсировала Проливы и собралась на малоазийском берегу. Стоит сказать, что рыцари не помогали, а вредили Византии. Алексей мог бы использовать свои войска для освобождения азиатских территорий. Вместо этого он держал сильные гарнизоны и подвижные части в Европе, чтобы уберечь Константинополь и наиболее крупные города от крестоносцев. Алексей, как бдительный страж, охранял свои богатства и больно бил грабителей по рукам.

* * *

Настала осень. Стояли мягкие теплые дни. Расположившиеся на малоазийском берегу рыцари выступили в новый поход.

Он оказался еще глупее предыдущего. Крестоносцы упрямо двинулись тем же маршрутом. То есть по разоренной земле. Следовательно, испытывали лишения. Да и погода оказалась обманчивой. Осенние ночи в Турции очень холодны. Рыцари страдали.

Вообще, погода — это главный бич европейских армий. Как известно, армии Гитлера и Наполеона были уничтожены русскими только благодаря погоде. Зимой европейцам мешали морозы, весной и осенью — распутица, летом — жара. Нечто похожее произошло и на Ближнем Востоке. Летом рыцари страдали от жары. Осенью — от холодных ночей. Трудно было подобрать удобное время года, которое бы устраивало крестоносных воинов, привыкших к умеренному климату.

Крестоносцы не обладали выдержкой и храбростью тех, кто шел в 1097 году в первой волне. Многие возвращались в Европу, другие требовали пересесть на корабли, чтобы сплавать в Палестину и вернуться назад. Наконец, самые упрямые желали освободить Боэмунда. Войска несли потери больными и дезертирами.

Рыцари миновали Анкиру, но встретили ожесточенное сопротивление турок. Здравый смысл подсказывал, что наступать на восток — верная гибель. Нужно поворачивать на юг. Они повернули. Войско, наконец, пошло той дорогой, которую выбрали в 1097 году Бульон, Боэмунд, Танкред и остальные. Дорога осталась прежней, но ситуация поменялась. Рыцарей на этот раз было меньше, а турок — больше. Сельджуки собрались с силами и получили подкрепления. В открытое сражение не вступали, но изнуряли рыцарей постоянными набегами. Эта «скифская» война не раз доказывала свою эффективность. Сельджуки оттачивали свое военное искусство на крестоносцах.

Рыцари достигли Филомелия, который видел армии разных государств уже третий раз за два года. Оттуда прошествовали на юг, обогнули Иконий, достигли города Гераклеи Каппадокийской. Во время этого перехода турки не давали гяурам опомниться. Стычки следовали одна за другой. Рыцари не могли ни наесться, ни напиться вдоволь, ни отдохнуть.

В окрестностях Гераклеи врага поджидали главные силы Кылыч-Арслана и его союзников, переброшенные с севера. Армия сельджуков хорошо отдохнула и подготовилась к битве. Воины сидели на сытых конях.

Колчаны были полны, сабли — наточены. Выбрав время, аскеры устроили засаду, заманили туда рыцарей и ринулись в бой.

Католики сопротивлялись только для вида. Очень скоро их армия распалась на отдельные отряды и была обращена в бегство. Романтичная австрийская маркграфиня Ида пропала без вести. Поговаривали, что она нашла бесславную смерть. Позже родилась легенда, что Иду забрали в гарем турки, где маркграфиня родила знаменитого правителя Имад эд-Дина Зенги, грозу христиан. Но это не так. Зенги родился лет за пятнадцать до этих событий. Если Ида и попала в гарем, то никак не прославилась.

Гуго Вермандуа получил в битве тяжелую рану и бежал в Киликию, где вскоре умер: ранение оказалось смертельным. Туда же, в Киликию, устремились граф Гийом IX Пуату и баварский герцог Вельф. Армия крестоносцев перестала существовать.

Надеюсь, у читателя не возникнет нелепый вопрос: кто виноват в поражении. Очевидно, вся вина ложится на Алексея Комнина…

Впрочем, шутки в сторону. Для нас этот поклеп кажется диким. Но участники похода навязали свою точку зрения представителям католического мира. И общественное мнение Европы порицало коварного предателя Алексея за поражения крестоносцев. Правда, от этого ничего не менялось. Боэмунд по-прежнему томился в плену. Рыцари подсчитывали потери.

В Иконии и Анкире вновь утвердился Кылыч-Арслан I. Земли к востоку от реки Кызыл-Ирмак прочно удерживал Мелик-Гази.

* * *

Единственные, кто выиграли от провала арьергардного крестового похода, были норманны. Армяне Киликии стали ориентироваться на них и прикрыли владения норманнов с севера.

Воспользовавшись этим, Танкред бросил войска на юг и вновь напал на Лаодикею Сирийскую. Этот византийский форпост стойко оборонял стратег Андроник Цинцилук. Но воинов у него было мало, а византийский наместник Кипра отказал в помощи. Осажденным пришлось туго.

На Кипре не было сил. Может быть, финансы острова истощились из-за неурожая. А скорее — из-за постоянной войны. Киприоты снаряжали флот, мобилизовали людей по первому слову царя. Но ресурсы были не беспредельны и подошли к концу.

Алексей воззвал о помощи к Раймунду Тулузскому. К тому времени граф уехал из Константинополя и опять воевал на Востоке, пытаясь создать для себя владение рядом с Иерусалимом. Столицей Раймунда станет Триполи.

Тулузский граф примчался на переговоры с Танкредом, чтобы спасти Лаодикею.

Но Танкред вел себя нагло и ничего не хотел слышать. Как пишет Анна, вскоре Раймунд понял, что «поет песни глухому». Раздосадованный граф вернулся в Ливан.

Танкред продолжил осаду Лаодикеи и сильно стеснил ее защитников. Кампания длилась полтора года, и наконец в 1103 году норманны вошли в город.

Так у византийцев появился на Ближнем Востоке грозный противник — норманны. А если смотреть шире — крестоносцы. Этот противник был тем опаснее, что выступал в выгодной роли борца с мусульманами и защитника Святого Гроба. Вся вторая половина царствования Алексея — это очень тонкая игра против крестоносцев и мусульман, цель которой — расширение византийских владений на Ближнем Востоке.


Загрузка...