Ален

Глава 2

Я очнулась на кровати. Такая пустота в голове, даже имени вспомнить не могу. Стала усиленно вспоминать о себе, как я тут очутилась, да и кто я есть. Прикрыла глаза и «провалилась» в воспоминания.

Ночные дежурства были у меня самые нелюбимые, но еще не любимее были внезапные замены после собственного дежурства. Бывало и такое, когда сутками из больницы не выходила. Вот после таких сдвоенных или строенных смен домой возвращалось зомби, а не я, и мне хотелось, как и ему, спать и есть. Я заглатывала пищу, совершенно не чувствуя вкуса, практически не сознавая ее запах.

В один из дней я возвращалась после такого дежурства, еле волоча ноги, но вполне довольная жизнью: на карточку упала зарплата, оплата за сверхурочные и премия. Я только что сняла все деньги: завтра хотела оплатить кредит и купить продукты, а сейчас была только одна мечта — дойти до дома и упасть в постель, все-таки двое суток на ногах. До общежития, в котором государство мне, как сироте из детдома, выделило комнату, оставалось совсем немного, только пройти по узкой дорожке меж домами и свернуть к дому. И ничто не предвещало беды.

Он, молодой мужчина в черном, появился внезапно, сзади и схватил сумку, рывком пытаясь выдрать из рук. Какой уставшей и сонной не была, но за свое добро я приготовилась сражаться смертным боем. Вцепилась в сумку, прижав ее к груди, и заорала на всю улицу:

— Спасите, грабят!

Еле слышимая брань на великом русском и шипение:

— Дура, сама нарвалась! — и внизу под ребрами стало как-то тепло, будто полилась теплая вода тонюсенькой струйкой, но боли почти не было. Однако я не отпустила сумку, с разворота ударила нападавшего самым подлым образом — в пах, ударила так сильно, как смогла. Мужчину скрючило. Эпитеты неслись такие, что казалось, я не одна это сделала, а как минимум трое, и будто это его собирались ограбить, ибо столько угроз на меня одну многовато.

Тошнота и резкая слабость возникли будто ниоткуда. Сделав усилие, я двинулась вперед, к родной общаге, но едва ушла на пару шагов, как бандит быстро «очухался» и бросился на меня. Теперь ему, очевидно, было все равно, поскольку он рывком повалил меня на землю, пытаясь удушить. Я отчаянно сопротивлялась, царапая ему лицо, колотила по всему, до чего могла добраться ногами и руками, и кричала, что есть мочи, кусая затыкавшую мне рот руку. Он понял, что со мной не справиться просто так, и с ненавистью, каким-то особенным наслаждением стал наносить удары узким стилетом в грудь. Меня обожгла боль, и слабость стала наваливаться все сильнее, пока сознание совсем не померкло.

Говорят, что перед смертью за секунду проносится вся жизнь, у меня она тоже пронеслась. Мне так было больно и обидно за нее. Ведь ничего хорошего я в ней не видела. Посудите сами: детдом в период глобальной нехватки средств и абсолютной власти директора — растлителя малолеток, колледж, недоедание, а про семью даже заикаться не хочется.

Родителей я не знала от рождения. Ну, как не знала?! Я была отказником из роддома малюсенького городка. Разумеется, что все воспитатели, няни и надзорные службы знали родителей, хотя по документам у меня их не было. Тогда была мода на иностранные имена (мыльные оперы), и меня, похожую на мексиканку, — черноглазую, смуглую, черноволосую — назвали Изабеллой, а фамилию дали Кортинес, а нацию (вот умора!) — русская. Потом, в три с небольшим года, меня перевезли в областной детдом из районного «Дома малютки».

Когда мне было около шести, приезжала молодая женщина, чтобы узнать обо мне и передала мне новое симпатичное платье, игрушку и пакет со сладостями и фруктами. Тогда я узнала от нянечки — тети Маруси, что это была моя мама. Она отказалась от меня в роддоме, потому что не хотела ребенка от насильника-цыгана, а аборт не сделала из-за того, что боялась, что больше не сможет стать матерью. Отца посадили, а она оставила меня в роддоме, ей на момент родов едва исполнилось шестнадцать. Но няня при этом добавила, видя, как я расстроилась, что моя мать сама добровольно была с ним, а потом, когда узнала о беременности, испугалась наказания (родители моей мамы были очень строгие), вот и оговорила отца. Цыгане приходили, просили, чтобы не сажали в тюрьму провинившегося (ранние браки, как и раннее созревание для них нормально), ведь ему едва исполнилось восемнадцать, готовы были взять снохой ее, или деньги заплатить и ребенка забрать. Но родители моей матери были категоричны: отца посадили, меня в детдом, а мать замуж за хорошего человека. Оказалось, что няня была из того малюсенького городка, что и мои родители. Естественно, что подарки я не взяла, а мать даже видеть не захотела. Мне неоднократно предлагали найти родню по отцу, но я была категорична: раз они не стали меня искать, то и мне этого делать не нужно. Они меня возненавидят за то, что мать сделала с отцом, да и у него, скорее всего, другая семья.

Чем старше становилась, тем сильнее во мне пробуждались цыганские корни. Если в детстве и подростковом возрасте я была угловатая: то ли парень, то ли девушка, не пойми какой нации, — то в пятнадцать лет расцвела: оформилась грудь, появилась тонкая талия, стройные ноги и длинные кудрявые черные волосы. В детдомовской самодеятельности всегда пела и танцевала лучше других, участвовала в драмкружках, выезжала на спартакиады. Это мне принесло проблемы, большие проблемы. На меня стали заглядываться не только ребята, но и взрослые мужчины, в их числе директор детдома.

Но беда пришла оттуда, откуда не ждала. Мы закончили девятый класс, сдали экзамены и праздновали тихонько от администрации детдома. Мы — это я и мои подруги Катя и Лера, а также четверо ребят из класса. После того, как парни распили бутылку водки, а мы вино, девочек потянуло на откровенный разговор, и тогда я узнала, что обе мои подруги часто бывают «под Колобком» (так детдомовцы называли директора за излишнюю полноту), и то, что у меня не было парня. Уж не знаю, на что они обозлились, но вскоре я узнала, что это такое. Меня насиловали по очереди четверо парней, а так называемые подруги держали, чтобы я не дергалась.

Утром о произошедшем узнал весь детдом и администрация, началось расследование, а у меня депрессия, и в один из дней я чуть не покончила с собой. Медсестра детдома Санечка с трудом успокоила меня, «уговорила» жить. «Иначе ты, — добавила она, — сделаешь им большой подарок, самоустранившись». Я не верила в справедливость, и мои худшие опасения подтвердились. Когда началось расследование, разумеется, выяснилось, что все участники вечеринки были пьяны, и все, кроме меня, конечно же, утверждали, что контакт был добровольным. Наш участковый посоветовал не начинать это дело — бесполезно и опасно: Колобок спит с малолетками, подставляться не захочет, участники вечеринки добровольно не пойдут в тюрьму, поэтому быстро найдут, как заткнуть рот потерпевшей, то бишь мне. И все началось бы с обычной травли, приставаний парней, Колобка. Хотелось бы верить, что все забудется, уляжется, но я четко знала, с каким контингентом мне приходится жить и общаться, поэтому иллюзий на этот счет не питала. Оставалось только одно: пойти учиться в колледж, потому что видеть всех их я больше не могла.

У детдомовских выбор небольшой: повар, парикмахер, продавец. Выдержав экзамен на общих основаниях для бесплатного обучения, я поступила в медколледж на медсестру. Колледж посещала исправно, целиком и полностью отдаваясь учебе, учителя были очень мной довольны, а в личной жизни — никого не подпускала к себе: ни девушек, ни парней — больше никому не верила. Мне выделили комнатку в общежитии, а по окончании колледжа устроили на работу, где я продолжала работать вплоть до нападения. А вот сейчас, пережив столько, умираю? Неужели это все?! Билась мысль в угасающем сознании.

Очнулась неожиданно. Тихий шепот, шелест и тихо стукнувшая, притворяемая дверь разбудили меня. Пришло облегчение — я жива. Этот гад не успел меня убить. Открыла глаза, но лишь через некоторое время смогла сфокусировать взгляд, чтобы с удивлением понять, что абсолютно не знаю, где нахожусь. По идее я должна была находиться в больнице, но даже при моем не совсем нормальном состоянии поняла, что это точно не больница. Приподняла голову, чтобы осмотреться. Свеча, стоявшая в небольшом, залитым воском подсвечнике, немного чадила и плоховато освещала помещение, но и этого света было достаточно, чтобы оглядеть помещение, насколько позволяло положение моего лежащего тела. Я была каморке, очень бедной, маленькой, с голыми стенами, жесткой кроватью, на которой сейчас лежала, и еще одной, напротив моей. «Неужто этот гад не только решил ограбить, но и продал меня в рабство, или, чего похуже, на органы? Не-ет, живой не дамся. Давай, Изабелль, думай!» Но в голову, как назло, ничего не приходило. Болело все тело, будто меня избили. Встать не было сил. Я просто лежала и таращилась в потолок, пока опять не уснула.

Второе пробуждение состоялось от небольших похлопываний по рукам и негромкого голоса:

— Абия, Абия, давай, просыпайся, приходи в себя.

Я открыла глаза и уставилась на виновато смотревшее личико семнадцатилетней девчушки. Еле слышно спросила:

— Ты кто? Где я?

Мои вопросы для нее были словно гром среди ясного неба. Она покачала головой:

— Эти твари так над тобой наиздевались, что ты даже память потеряла. На, выпей, — она протянула мне кружку с отбитой ручкой. Там что-то плескалось. — Это госпожа передала.

Я ничего не поняла и тихо спросила:

— Меня изнасиловали? — Девушка сделала какой-то жест, похожий на отвращающий, сочувственно сказала:

— Нет, но, честно говоря, лучше бы ты разделила ложе с Силдором.

— Не помню, что произошло, абсолютно. — Девушка погладила меня по голове.

— Силдор попытался тебя изнасиловать, ты его искусала, расцарапала лицо, а это для нашего красавчика самое дорогое, и он тебя избил кнутом, а Орванн отпинал. Госпожа заступилась за тебя, забрала у этих живодеров, сказав, что ты будешь личной ее прислугой. Даже не ожидала, что ты настолько сильная, надо же, дала отпор двум мужчинам. На, пей, там обезболивающее, — она протянула кружку с жидкостью. Выпила предложенное и опять откинулась на подушку.

— Знаешь, как говорят? Волка голод гонит, а зайца страх смерти. У Силдора с Орванном на кону красота и похоть, а у меня честь, без которой тяжело жить будет. Да ладно об этом. И давно я так?

— Дня четыре. Но снадобье сильное, у тебя почти сошли все синяки, кости, хвала Богам, не поломаны, так что уже вечером тебе придется встать. Сама знаешь, лентяев здесь не держат. — Она встала, собралась уходить.

— Прости, пожалуйста, но не помню, как тебя зовут.

— Катария, а тебя Абия. — Кивнула ей головой. Она тихо вышла, притворив дверь, а я осталась наедине со своими мыслями. И меня сейчас больше всего занимало, почему меня называют другим именем, как я сюда попала. Девушка не считает меня здесь чужой, значит, я чего-то не знаю или забыла. Но имя мне нужно вернуть, Абия меня не устраивает.

Чуть задремала, и проснулась вновь от шороха. Пришла Катария. Со смущенным лицом она тихо сказала:

— Абия, господин сказал, чтобы ты вставала и работала, иначе тебя выгонит, не посмотрит, что госпожа за тебя заступилась. — Я осторожно стала подниматься с кровати. Болело все, но терпеть было можно.

— Знаешь, Катария, я больше не буду Абией. Теперь я буду Изабелль. Это имя означает «почитающая бога». Бог спас меня от надругательства, а мне нечем отплатить за это.

Катария даже рот открыла от удивления. Когда пришла в себя, кивнула головой:

— Справедливо, хотя у нас так никто не делал до тебя. Но мне и в голову не приходило, что нужно что-то давать или дарить богам за помощь, кроме обычного подаяние Храму за спасение души.

— Деньги я обязательно отнесу в Храм, а имя — это жертва души. — Если бы я знала, как оказалась права насчет души! — Теперь называй меня просто Белль. — Девушка согласно качнула головой:

— Идем, поешь, потом надо работать.

Мы вышли в небольшой коридор, в котором виднелись еще несколько дверей, а из него во двор. Вышла во двор и поняла: я попала! Круто попала! Это точно не XXI век. Но оглядеться Катария не дала, шикнула на меня и повела дальше. Оказалось, что наша с ней каморка расположена во флигеле, недалеко от четырехэтажного господского дома. Огромнейший двор весь вымощен камнем, чуть далее виднелся сад. Выйдя на улицу, прошли дальше, и зашли во флигель с другой стороны в большую столовую.

Столовая, или, как называют ее слуги, трапезная, была огромная. Сейчас в ней практически не было слуг — два лакея и горничная, к ним мы и присоединились. Все выразили мне сочувствие (одному Богу известно, настоящее ли), а потом перешли к интересовавшим их темам. Мне же было не до разговоров и не только потому, что не имела общих тем с ними, а потому что тело все еще болело, особенно область солнечного сплетения. Я ведь так и не разделась, чтобы посмотреть повреждения. А когда Катария сказала, чтобы я поднялась, то встала и прямо на закрытую наглухо длиннющую сорочку натянула рубаху, юбку, что-то вроде корсета и еще то — ли платье без рукавов, то ли сарафан серого цвета.

После еды Катария позвала помочь прачкам — белье полоскать. Кряхтя, поплелась за ней. Шла и соображала: ведь Катария говорила мне про баронов, а я думала, это прикол. Ну, типа, крутые парни купили себе титулы и наворовали девушек для развлечения, а тут настоящее средневековье. Мрак полнейший! Мне припоминается, что по всемирной истории учили, что во времена инквизиции (кажется, это и было средневековье) ведьм сжигали на кострах. Боже, так меня сочтут ведьмой и сразу же на костер, мне никто не поверит, что я из другого века! Что же делать? От таких мыслей даже остановилась. Мороз по коже.

Катария дернула меня за руку:

— Чего столбом стоишь? Пошли быстрее, пока управляющий не заметил, а то хуже будет. — Пришлось идти за ней. Боль стихала, но ненависть в душе к живодерам росла. Найду способ отмстить.

Прихватив по две больших корзины с уже постиранным бельем (две служанки стирали в огромной бадье), мы поволокли к реке, чтобы выполоскать. Я потащила эту тяжесть и поинтересовалась:

— А почему бы нам не принести воды с колодца и не полоскать их прямо в прачечной?

— Ты соскучилась по ласкам хозяйских сынков? Или тебе понравилось, как они колотят? Колодец же во дворе, а эти рыжие дьяволы тоже там околачиваются. Мы всегда ходим полоскать на речку, чтобы с ними не сталкиваться, иначе беды не оберешься.

— А как же в замке убираются горничные. — Она усмехнулась:

— Они привычные. Ты же знаешь закон хозяина: все дети, рожденные от него или сыновей, признаются законными, только вот хозяин отбирает их, если женщина вздумает уходить. У Нисаты двое мальчиков от сыновей хозяина, у Нельны две дочки и мальчик, у Гары сын, Салина и Торина пока удачно избегают беременности.

— А почему не уходят?

— Где работать? Мы же только на словах свободные, а по сути, принадлежим баронам фон Лабор с потрохами. Что хотят, то и делают с крестьянами. — Я только покачала головой и вслед за великим классиком сказала про себя: ужасный век, ужасные сердца!

К реке пришли минут через 10. Река достаточно широкая, другой берег еле видно, и течение приличное. На несколько метров вглубь реки заходил специальный помост. Но Катария сказала:

— Пойдем чуть дальше.

— Зачем? Пошли на помост, там пополощем.

— Там течение сильное, рвет из рук.

— Так река спокойная.

— Говорю тебе, пошли сюда, — и увела меня в бок, в тихую заводь с песчаный дном. — Разувайся, заходи в реку.

Я зашла в воду по колено, склонилась, чтобы окунуть белье и чуть не закричала: в воде отразилась не я, не мое лицо. Выронила простынь. Это же не мое лицо! Я смуглая, черноволосая! Кто это?

Громко кричать или говорить боялась, рядом была Катария, которая бы сразу растрезвонила, что у меня с головой не в порядке или что похуже. Приходилось, молча давиться своим шоком, запивая его слезами. Катария оглянулась, увидела мои слезы и поняла по-своему, — выловив мою простынь, пополоскала, затем осторожно вывела меня на берег:

— Белль, посиди, приди в себя, — а сама куда-то побежала.

Первый шок прошел. Я задумалась. Получается, я вселилась в тело другой девушки, а то мое тело умерло? Нет, это тело очень даже красивое: стройная фигура, рыжеватые волосы, серо-зеленые глаза, очень симпатичное лицо. Да, этим баронам было на что позариться. Мне грозит опасность. Ни за какие блага мира нельзя признаваться, что я живу в теле этой девушки. Позовут экзорциста и изгонят. Или хуже, на костре сожгут, как ведьму. Умирать совсем не хотелось. Нет, пусть и не надеются, такого подарка, как моя смерть они не дождутся. Надо срочно заняться полосканием. Влезла в воду, стала полоскать белье, и пока пришла Катария с каким-то пузырьком, я переполоскала корзину белья.

— Успокоилась? Я тебе принесла снадобье, госпожа говорила тебе давать. На, сделай глоток. — Я отпила и поблагодарила. — Откровенно говоря, я думала, что ты не выживешь. Уж очень тебя побили.

Я промолчала. Прихватив белье, залезла в воду. Мне хотелось ей ответить: так Абия, бедняжка, и не выдержала, померла, а меня закинуло в ее тело. Много знаешь, держи язык за зубами, иначе расплачиваться придется своей головой — собственный жизненный опыт.