Алракцитовое сердце. Том I

Глава девятая На снегу

…утром выпал снег.

Хижина сильно промерзла за ночь. Деян, не вполне еще очнувшись от беспокойного сна, встал, бросил в очаг сухого мха и щепок, раздул угли; помог подняться чародею, распахнул дверь, шагнул за порог и обмер: мир побелел. Снег лежал на земле и на ветках, валил с неба крупными хлопьями.

Деян зачерпнул горсть с края крыши, утер лицо, моргнул трижды для верности: ничего не изменилось. Не могло в это время года, сразу после гроз, навалить снега, — но сырые хлопья сыпались за шиворот, и от холода с непривычки свело скулы.

За ночь наступила зима.

Противоестественная, ненастоящая зима, но от настоящей неотличимая. И неизвестно, сколько она могла продлиться.

Чародей, привалившись к дверному косяку, смотрел на снег:

— Красиво.

— Это все, что тебе есть сказать?

— Если так продолжится, то к завтрашнему дню по пояс завалит. — Чародей был невозмутим. — Мы застряли здесь.

Как будто это нуждалось в пояснениях!

Деян сплюнул в белую кашу.

— Надо будет смастерить какие-нибудь снегоступы.

Снег валил до ночи с редкими передышками. Темные тучи плотно затянули небо — невозможно было даже определить, который час. Чародей, проглотив кружку бульона и закусив вареной репой, уснул; Деян перекусил наскоро и до обеда заготавливал и перетаскивал в хижину дрова. Мельком взглянул на кости в старой поленнице: «Надо бы похоронить, пока не смерзлось все…»

В лесу в такой снегопад делать было нечего: остаток дня волей-неволей пришлось коротать внутри и терпеть общество чародея. Нашлась в том и хорошая сторона: по его подсказкам Деян набил десяток патронов и опробовал заново собранное ружье. Сработало: куда целился — туда он, конечно, не попал, но ветка рядом разлетелась в щепки, а отбитое плечо было, как сказал чародей, следствием конструкции.

— Я думал, в твое время еще не было таких штук, — удивился Деян.

— Были, хоть и поплоше. И я немного повозился с тем, которое отнял у твоего… у того, кто напал на твой дом, — поправился себя чародей: он явно не хотел ссориться. — Разобрался в устройстве механизма и зарядов. Действенная вещь. Надо полагать, войны теперь кровавы, как никогда прежде.

— Это был не мой дом, — повинуясь внезапному порыву, сказал Деян. — Эльмы. Мой стоит напротив, заколоченный: это в нем подонки тогда устроились. Что с ним будет теперь, не представляю… Родителей на свете нет давно, братьев в этой сваре княжеской убили. Никого из семьи, кроме меня, не осталось. А мне одному велик он, и я — здесь, с тобой сижу, и вернусь ли? Получается, не нужен он теперь никому. Вот как эта хибарка… Из соседей после случившегося не позарится никто. Полвека стоял — был «дом родной», люди жили, а теперь — не нужен. Понимаешь ты такое, колдун?

Чародей молчал; взгляд его был рассеян, будто он и не слушал вовсе.

— По глазам видать — ни шиша ты не понимаешь! — Деян ударил ладонью по столу. — У вас, князей, одни войны и подати на уме, иного дела до людей у вас нет… Не для тебя одного — для всех для вас мы со скотиной вровень. Если нечего с человека взять — его и нет будто. Не так, скажешь? А?! Голем!

— Странные слова для того, кто всю жизнь прожил в глуши. Как ты о мире судишь: по россказням вашего священника? По сказкам, что мамка на ночь рассказывала? Так и в то, что солнце на небесной колеснице возят, поверить можно! — В голосе чародея не было насмешки. — Правители разные бывают. Одни — на убой гонят, другие — людей берегут и голову ради них сложить готовы. Не наговаривай на всех скопом.

— По тому и сужу, что за все прошлые годы в глаза никого из вашего высокородного племени не видел, — зло сказал Деян. Упрек чародея был справедлив, но признавать этого не хотелось. — У нас нужда — днем с огнем вас не сыскать, а у вас до нас хоть какая появляется надобность — так вы тут как тут. Так подумать, людям вовсе без правителей лучше жилось бы: никакого проку — одни беды от вас…

— Вот оно что! Узнаю любимого конька профессора Вуковского. — Чародей усмехнулся. — Было дело, спорили мы с ним. Может, и жилось бы — если б были люди мудрей. А пока получается, что с дурным правителем жить худо, но без него — и того хуже. Каждый на себя кусок тянет, и общее дело от того рушится. Даже в вашей глуши — и то вы какое-никакое управление сами себе сообразили: старосту ведь над вами не король ставил? Нет. И сам же ты меня упрекал, что я ему, болтуну и провокатору, ребра поломал: дескать, без него вы — точно дети малые без отцовского пригляда остались. Было такое, или меня память обманывает?

Деян вспомнил Волковку с ее семью «как бы старостами», криками и драками на общинных сходах. В Орыжи Беона никто правителем не считал, но власти у него над селом поболее было, чем у короля за тысячу верст от Спокоища, — в этом чародей не ошибся…

Мысли путались, голову ломило от усталости. Он уже не мог в точности припомнить, с чего начал этот бесполезный спор, и не хотел его продолжать.

— Эта гостеприимная, как ты ее назвал, «хибара»… Рядом с ней что, какие-то могилы? — Чародей тоже захотел переменить тему. — Дрянное место. Смертью тянет.

— Есть, по-видимому, могила. И кости под стеной разбросаны.

— Какие кости? — сразу насторожился чародей.

— Обычные, — со вздохом сказал Деян. — Чуть поодаль — собачьи, под навесом у стены — человечьи. Кости как кости. Не начинай опять про всяких немертвых; и без разговоров этих тошно.

Голем неодобрительно покачал головой:

— Но…

— Восстановишь силы — сам с ними и разбирайся, если охота, — перебил Деян. — А я больше обо всей этой колдовской мерзости слышать не желаю. Хватит! — Он резко поднялся из-за стола, но на миг потерял равновесие: пришлось опереться на край.

Голем взглянул обеспокоенно:

— Отдохни. Не ровен час, сам свалишься.

— Без твоих советов обойдусь, — буркнул Деян.

Нужно было еще умудриться сплести из нарезанного полосами тряпья и заготовленных утром прутьев хоть сколь-либо прочные снегоступы: дело было привычное, но с таким дурным материалом и в почти полной темноте, ощупью, работать прежде не приходилось; отдыхать же он не мог и не хотел.

В Орыжи говорили: работа руками дает передышку голове; для него это оказалось не вполне верно — слишком въелась привычка пережевывать без конца мысли… Но все же, пока он был хоть чем-то занят, быстрее шло время, жизнь будто бы двигалась вперед, а не топталась на месте; проще было терпеть сложившееся дурацкое положение.

Ночь прошла беспокойно. Расстроенные чувства были тому виной или что-то иное, но Деян постоянно просыпался, будто от толчка, а после подолгу не мог заснуть; потому рассвет он приветствовал с облегчением.

За ночь еще похолодало, но снегопад утих, выглянуло солнце, и ослепительно белый мир предстал во всей своей красе — сверкающий, прекрасный, жуткий. Ловушки стояли нетронутые: вокруг хижины вились цепочки лисьих следов.

За рубкой и готовкой утренние часы пролетели незаметно.

К полудню Деян отряхнул изъеденный насекомыми полушубок, срезал слишком тесные рукава, но выкидывать не стал: проткнул их вдоль краев и стянул куском тонкой веревки — получилось что-то наподобие шапки. Остатки полушубка натянул поверх куртки.

«Пугало огородное».

Он усмехнулся, попытавшись представить, как выглядит со стороны.

— Что ты делаешь? — Голем наблюдал за приготовлениями с плохо скрываемым беспокойством.

— Ухожу, — хмыкнул Деян, не без некоторого удовольствия отметив, как дрогнуло лицо чародея. — Покамест недалеко, — пояснил он, выдержав паузу. — Мясо кончается: пройдусь по округе.

Он собирался, захватив ружье, спуститься вниз по ручью, туда, где еще в первый день приметил особо много заячьих следов. Бить зверя из ружья он, конечно, не умел, потому не слишком надеялся что-нибудь добыть; да в дичине, по правде, пока острой нужды и не было. Но хотелось пройтись по лесу: хоть пару часов не видеть перед собой чародея и не чувствовать застывшего взгляда Джибанда, побыть одному, вдохнуть свежего воздуха… Почувствовать, каково это — ступать по сугробам и красться за зверем через зимний лес. Измотанный бессонницей разум рисовал тесную и смрадную хижину отвратительным чудищем, вытягивавшим силы и лишавшим остатков здравомыслия; убраться прочь — хотя бы на время — казалось хорошей идеей.

— Не надо! — Чародея, однако, его пояснения совсем не успокоили. — Останься.

— Да пошутил я, пошутил, — досадливо отмахнулся Деян. — До темноты вернусь: не хватало еще здесь заблудиться.

— Не надо, — с нажимом повторил чародей. — Прошу тебя.

— И почему же не надо?

— Ходить здесь одному опасно. Я не очень ясно чую, но, кажется, тут что-то… что-то есть в лесу. — Чародей с трудом встал, держась за выступ в стене. — Кто-то кроме нас с тобой. Не уходи далеко от поляны… лучше вообще от нее не уходи. Раз здесь жили, дом должен быть защищен, а в лесу — кто знает… Еду можно растянуть на несколько дней. Потом я со всем разберусь.

— Не похоже, чтобы ты в ближайшее время смог с чем-нибудь разобраться, — раздраженно сказал Деян. — Так ты чуешь что-то или тебе кажется?

Чародей замялся:

— Я не уверен. Но…

— Просто-напросто тебе от духоты мерещится всякая ерунда. — Деян заткнул за пояс пустой мешок на случай, если все-таки удастся что-нибудь раздобыть, и взял ружье. — Белый день на дворе: что может случиться? Только если на голодного зверя напорюсь. Но следов волчьих я не видел, а столкнемся — так авось эта штука, — он взвесил ружье в руке, — на что-нибудь сгодится.

— Деян, не надо! Это дрянная затея.

— Да что на тебя такое нашло? — Деян, присмотревшись к чародею, удивленно присвистнул: тот выглядел насмерть перепуганным; почти как тогда, когда умолял добить его, но только не бросать на поляне одного. Он явно хотел подойти к двери — но никак не решался отпустить опору, и была в его голосе какая-то знакомая интонация — как у племянниц Эльмы, когда взрослым случалась надобность отлучиться из дому…

— Ты что же это, боишься оставаться один? — спросил пораженный своей догадкой Деян.

Голем вздрогнул; его перекосило. Гримаса эта была яснее любых слов.

— Ну, дела! Тяжко жить без колдовства, да? — Деян едва сдержался, чтобы не расхохотаться в голос. — Но это… Это все-таки чересчур! А еще князем зовешься..

— Ты не понимаешь! Ладно… Ладно, хорошо, я трус, признаю! — Страх чародея оказался сильнее обиды. — Но послушай меня. Подожди пока с охотой.

— Чего мне ждать — пока снег опять повалит? Хватит: и так заболтались мы с тобой. Раз боишься — засов задвинь: все спокойней будет. — Деян добродушно усмехнулся и вышел вон.

Снег искрился на солнце; морозный воздух пах хвоей. Ручей начал замерзать, но там, где запорошенный снегом ледок пробило копыто, журчала вода.

Ружье мешалось, било по бедру, однако идти почему-то казалось легко — будто всю жизнь так ходил. Деян улыбнулся, прислушиваясь. В голове звенело, но снаружи он сразу почувствовал себя лучше, хотя опасения Голема — пусть и объяснившиеся до смешного просто — все же несколько встревожили его; тревогой полнился и сухой колючий воздух. Снегопад и мороз в начале осени несли угрозу всякой жизни в лесу, кроме, разве что, могучих раскидистых елей, приходившихся ровесниками еще Големовому отцу.

«Невиданное дело». — Деян ткнул ружейным стволом топорщащийся перьями бугорок на ветке: мертвая серая птица упала в снег. После недолгих колебаний Деян отряхнул окоченевшую тушку и сунул в мешок: таких птиц он не знал, но и о ядовитых птицах ничего не слышал.

«Будет мясо горчить — так и ладно, не до жиру. Голем — этот, пожалуй, и вовсе разницы не заметит. Ха! Кому рассказать — не поверят: древний колдун лишний час один просидеть боится, как малый ребенок. И почему так? Да кто ж его поймет».

Мысли его ненадолго вернулись в тесноту хижины — и оттуда оборотились вновь к далекой, оставшейся за много верст к югу Орыжи. Лег ли снег и там?

«Не приведи Господь… Но заметет ведь, нутром чую».

Деян с горечью представил, сколько бед наделает эта ранняя колдовская зима. Даже короткие заморозки порой оканчивались худо, а уж такое — да еще когда не хватает хороших работников…

«Забудь! Забудь. — Деян тряхнул головой. — Сейчас это не твоя забота. А что — твоя? Чародей чокнутый? Да уж, важное, нужное дело ты себе сыскал! Ничего не скажешь».

Он остановился, огляделся. Несмотря ни на что, в лесу было хорошо. Ушел он еще совсем недалеко — но хижину надежно скрыл лес, и невозможно уже было предположить, что где-то здесь поблизости прежде жили люди.

«А ведь не век назад сгинули — всего-то год-другой. Репа на грядках растет, а людей нет. Одна репа осталась».

Словно возражая его мыслям, откуда-то из-за деревьев ветер донес голоса.

Деян замер, изо всех сил напрягая слух. Слов разобрать было нельзя, но где-то рядом определенно звучала речь, многоголосая людская речь. Разговор прервался на миг визгливым женским криком, но продолжился вновь; Деяну показалось, он даже слышал звук удара.

«На иноземном тараторят, бесы?» — Деян снял с плеча ружье и зарядил; взвел курок. Голоса не приближались. Кто-то засмеялся, загоготал за стеной заснеженных деревьев; снова вскрикнула женщина: «…омо…ите…» — смутно угадывалось. — «Помоги!»

Деян прицелился в чащу и крадучись пошел на звук.

«Бесполезно! Ты не умеешь! — заходилось паническим криком что-то внутри. — Нельзя! Возвращайся, скажи Голему…»

«Они не знают, чего я умею, а чего нет. Припугну — им хватит. Некогда туда-сюда ходить… Я должен, — разом обрубил неприятные мысли Деян. — Должен!»

В голосах и вскриках ему слышались звуки последней кровавой орыжской ночи — и не лес уже высился вокруг, а темные, замершие в испуге дома. Злость и боязнь опоздать, упустить возможность отмщения вытеснили всякий другой страх: Деян шел все быстрее и быстрее, не думая уже об осторожности.

Мешок с мертвой птицей цеплялся за ветки, и Деян отбросил его прочь. Голоса то становились ближе, то отдалялись. Он шел и шел, не разбирая дороги, и лишь когда призыв о помощи, только что звучавший, казалось, из-за ближайшего дерева раздался совсем с другой стороны, заподозрил неладное.

«Что за ерунда?» — Деян попытался остановиться — и не смог: ноги, словно чужие, продолжали нести его вперед.

Место выглядело знакомо: хижина по прежнему находилась где-то недалеко.

— Эй! Голем, заканчивай эти шутки! — выкрикнул он — Колдун бессовестный! Ты слышишь, прекрати, мрак бы тебя!..

Слова застряли в горле: глупо — и оттого вдвойне жутко звучал обращенный к безлюдному лесу упрек. Отчаянно хотелось, чтобы виной всему была лишь шутка чародея; хотелось, но не верилось. Происходило что-то страшное, что-то непоправимое.

«Господи! Да что ж это такое?!» — Деян зацепился снегоступом за поваленный ствол и упал в снег, лишь в последнее мгновение сумел подставить руки. Та же сила, что влекла вперед, не дала теперь встать и поднять оброненное ружье. Он, сопротивляясь чужой воле изо всех сил, на четвереньках пополз дальше. Снег жег ладони; от поваленных друг на друга деревьев впереди невозможно было оторвать взгляда. Там, в самой глубине бурелома шевелилось что-то; его неудержимо влекло туда, вглубь, в темную, оскаленную сучьями-зубьями древесную пасть. Туда велел идти голос, обещавший теперь тепло и покой.

И все же он, едва помня уже — почему, продолжал сопротивляться и полз медленно, достаточно медленно для того, чтобы то, что ожидало в буреломе, потеряло терпение. Ветки зашевелились; показалась массивная голова и покрытое свалявшейся бурой шерстью уродливое, скособоченное туловище.

В твари едва возможно было узнать медведя. Зверь был огромен; почти как тот, которого Деян навсегда запомнил бредущим по Орыжской улице, — но стар или болен. Медведь двигался неуклюже, с боязливой осторожностью: он был слеп — глаза залепил гной.

«Вот как, значит… Привели на корм!» — Деян рванулся, пробуя высвободится, попытался хотя бы прикрикнуть на зверя — но чужая воля надежно сковала все члены; жалкий хрип, вырвавшийся из пересохшего горла, не напугал бы даже мышь.

Медведь понюхал воздух и коротко рыкнул, чуть привстав на задние лапы, обнажив на миг розово-серое облезшее брюхо; из приоткрытой пасти потянулась вниз нитка желтоватой слюны.

«Дрянь какая, Господи… Какая мерзость».

Деян зажмурился — но даже так невозможно было укрыться от чувства неотвратимо приближающейся смерти: язвами на теле и оскаленной пастью зверь источал тошнотворный гнилостный запах. С каждым мгновением смрад нарастал; внутренности сводило от омерзения и ужаса.

«Как угодно, Господи, на все твоя воля! Но, Господи, только не так! Как угодно, только не так!»

Раздался вдруг удар и оглушительный рев.

Деян снова дернулся — и завалился на бок, отполз в сторону, не вполне сознавая еще, что вновь свободен.

Когда он открыл глаза, медведь и Джибанд уже боролись на земле.

«Как он тут оказался? — вяло удивился Деян. — Голем бы не сумел… Или сумел? Я все еще жив… жив!»

Медведь рычал и ревел, великан же не издавал ни звука, даже когда когтистые лапы драли его спину, вздымая облака серой пыли. То ли старый медведь оказался намного сильнее, чем выглядел, то ли Джибанд ослаб, но огромные ручищи, дробившие камни, не могли сломать медвежьих костей. На миг показалось, он берет верх — но в следующее мгновение зверь вновь подмял его под себя и ударил, вывернувшись, клыками в лицо.

Хватка великана разжалась.

«Твою же мать!» — успел подумать Деян.

Но тут воздух разорвал грохот выстрела.

Зверь вскинулся и как-то по-людски жалобно вскрикнул, заколотил в агонии лапами. Затем навалился на великана и больше уже не двигался. Джибанд тоже не шевелился. Весь мир словно остановился, распался на отдельные фрагменты.

«Я все еще жив!» — Деян видел примятый телами снег, маленькую ранку под ухом медведя, там, куда попала пуля; слышал чье-то тяжелое дыхание за спиной, чувствовал смрад от медвежьей туши и боль в окоченевших руках, но все это не соединялось воедино. Ноги будто налились свинцом, голова гудела.

— Возвращайся в дом, сейчас же! — Грубый окрик привел его в чувство.

Деян обернулся: чародей привалился к широкой ели. Ружье в его руках еще дымилось.

— Голем… Что это было? — Деян поднялся, кое-как подчинив себе непослушное тело.

— В дом, сейчас же, я сказал! — Искаженное гневом лицо чародея было белее снега; на губах выступила пена. — Ты! Немедленно! В дом!

Что-то происходило. Вокруг сжималась темнота, бесновался ветер, подбрасывая с земли снег.

«Ничего еще не закончилось, — отрешенно подумал Деян. В ушах звенело. — Еще ничего не закончилось…»

— Джеб! — окликнул чародей.

Джибанд так и лежал без движения. Вряд ли ему, полуживому, что-нибудь угрожало; но и помочь он ничем не мог.

— Да… Иду, — с трудом Деян заставил себя сделать шаг, затем еще один.

Ему почти удалось достигнуть кустов прежде, чем он заметил, что чародей не двигается с места.

— А ты?.. — растерянно спросил он.

— Я должен… попробовать… Или вы оба… — Лицо чародея страшно кривилось. — Джеб! Джеб, слышишь меня? Ну, чтоб тебя!.. Джеб!

— Но ты не можешь!.. — Деян побрел обратно.

— Долго — не смогу, — согласился чародей, все еще глядя на неподвижного Джибанда. — Поторопись хотя бы ты добраться до укрытия.

— Он же каменный: что с ним может случиться? — неуверенно спросил Деян.

— Не знаю. Что угодно… Так что иди, живо! — выкрикнул чародей. — Да не в ту сторону, болван!

Деян отшатнулся, увидев направленное ему в грудь ружье.

Теперь он осознавал все происходящее с предельной ясностью; мир склеился воедино, нацело: вот только узор сложился иной, чем прежде…

Одно лишь осталось неизменным: чародея он не понимал.

— Еду в хижине на одного на дюжину дней растянуть можно: ты бы выжил. Так зачем пришел за мной? — не смог не спросить он. Драгоценное время уходило впустую — но умереть, так ничего и не поняв, сейчас казалось большим несчастьем, чем просто умереть; намного большим. Он хотел… он должен был во всем разобраться! Хотя бы перед самым концом.

Вот только Голем отвечать не собирался.

— Быстрее, ты, дурень!!! — Чародей упер ружье ему в грудь. — Или я сам тебя…

Деян сглотнул: взгляд чародея сочился безумием.

Болтать дальше было некогда; и уж тем более не хотелось получить три дырки в черепе, как покойный Хемриз. Деян перехватил разряженное ружье за ствол — и со всей силы ударил прикладом в чародейский лоб.

Голем осел на снег.

— Не обессудь: если выживем — сможешь врезать в ответку. А Джебу своему ты сейчас все равно не помощник. — Деян закинул безвольно упавшую руку на плечо, оглянулся последний раз на великана и, хрипя от натуги, потащил бесчувственного чародея за собой — туда, где, по его представлению, находилась хижина.

Впервые с детских лет он ударил человека — но совсем не по той причине, по какой хотелось, и совсем не затем, зачем, возможно, следовало бы; это было довольно забавно. Но вскоре все мысли о шутках Господних растаяли без следа.

Ветер выл, поднялась пурга, не давая разглядеть ничего вокруг. Снег набивался в глаза, в рот, в уши. Тело едва слушалось. Чародей оказался невероятно тяжел и с каждым шагом будто становился все тяжелее.

Деян уже не шел — полз ощупью, задыхаясь.

Во рту было солоно от крови, когда он наконец разглядел среди белого безумия черный провал двери. Хижина была уже совсем рядом; но прошла, казалось, еще целая вечность, прежде чем он сумел ухватиться за обледенелые бревна.

Невероятным усилием он переполз через порог и втащил вместе с собой чародея.

Разом навалилась тишина: колдовская пурга осталась снаружи. В лицо вонзились тысячи маленьких иголок: от камней очага еще веяло теплом.

«Мы так замерзнем… Замерзнем насмерть, — подумал Деян угасающим разумом. — Если не закрыть дверь…»

Но сил встать уже не было; ни на что больше не было сил.