Алый ангел

Глава 12

Недели и месяцы после свадебной церемонии складывались причудливым узором. Габриель как будто бы была герцогиней Дайсон, владелицей и распорядительницей в замке Данраден. На самом деле девушка оставалась пленницей и все ее передвижения ограничивались указаниями Кэма. Хотя непосвященный человек не заметил бы ничего странного в жизни молодой четы, Габриель никогда не чувствовала себя спокойно, постоянно мучительно осознавая присутствие стражников, охранявших стены и ворота замка. Кэм уверял, что они поставлены, чтобы наблюдать за Ла-Маншем на случай приближения вражеского флота. Габриель проверила истинность этого утверждения, проскользнув в часовню однажды вечером, когда была смена караула и стражи ослабили бдительность. Через полчаса подняли тревогу. Еще меньше времени потребовалось, чтобы обнаружить ее укрытие.

– Кафедра проповедника? – протянул Кэм и быстро взглянул на жену, подняв брови.

– Конечно, – сказала Габриель. – Я увлекаюсь резьбой. Гравировка на деревянных изделиях в твоей часовне очень изысканна. Я не смогла отказать себе в удовольствии разглядеть ее поближе. Я ведь не перешла границ дозволенного?

Она дерзко посмотрела Кэму в глаза.

– Границ дозволенного? – прошептал он и небрежно погладил жену по щеке. – Моя дорогая, как можешь ты преступить границы? Это же твой дом. Ты можешь приходить и уходить, когда тебе вздумается. Но в эти опасные времена благоразумнее сообщать мне о своих передвижениях. Мои объяснения понятны?

– Абсолютно, – сказала Габриель, с трудом сдерживая поток брани, который ей так хотелось выкрикнуть в его улыбающееся лицо.

И этом разговоре Кэм придерживался той же тактики, какую он избрал после скоропалительного бракосочетания.

Внешне все было спокойно и безоблачно. Ни одно бранное слово не слетело с губ герцога. Но Габриель чувствовала, что за этой холодной вежливостью скрываются опасные, непредсказуемые и едва сдерживаемые эмоции.

Несмотря на предупредительность англичанина, девушка по-прежнему боялась его, как не боялась больше никого и ничего за всю свою жизнь. Попытки Габриель разобраться в своих чувствах оканчивались ничем. В течение нескольких месяцев, проведенных в Данрадене, ей никто открыто не угрожал. Напротив, англичанин почтительно относился к Габи и, казалось, с ног сбивался, чтобы сделать все возможное для ее комфорта. А если верить Бетси и лорду Лэнсингу, ее муж был просто воплощением всех мыслимых добродетелей.

У обоих оказался в запасе целый ворох историй и анекдотов о ее похитителе. Габриель выслушивала их молча, но без особого доверия. Мягкий, привлекательный характер, который они описывали, сложно было соотнести с холодным, бесчувственным человеком, которого она знала. Ей объяснили, что эта перемена произошла с герцогом после неудавшейся попытки спасти мать и сестру, когда он до пятнадцатилетним юношей поехал во Францию. Габриель сделала собственные выводы. Потеряв мать и сестру из-за революции, англичанин возненавидел все, что имело хоть отдаленное отношение к Франции.

Габриель видела это в глазах герцога, когда он смотрел на нее, в том, каким холодным и чопорным он становился, стоило ей войти в комнату. В его взгляде была жестокость истощенного голодом тигра, запертого в клетке. Когда девушка поняла, что англичанин намерен держать дистанцию, это стало для нее большим облегчением. К счастью, у герцога было много дел как в Данрадене, так и за его пределами.

Она и сама была занята не меньше. Англичанин решил, что Габриель будет играть роль его герцогини и владелицы замка, словно их брак не был заключен для отвода глаз. Когда Габриель холодно потребовала объяснить, для чего так утруждать себя, если ее пребывание в Данрадене будет недолгим, англичанин небрежно пожал плечами и сказал, что все ожидают этого от них.

– Если не делать этого, то не только поползут сплетни, но и, возможно, вокруг тебя создастся недружелюбная атмосфера. Это обязательно случится, если ты будешь демонстрировать отвращение к ситуации, в которой мы оказались, – добавил герцог, и с его логикой трудно было спорить.

В душе Габи вынуждена была признать, что англичанин нрав. Только он сам и лорд Лэнсинг знали все обстоятельства ее похищения и заточения в Данрадене. Слугам же она казалась счастливейшей из девушек. Похитив ее из Франции, их господин пожаловал ей свое имя и титул. Теперь они и представить себе не могли, что Габриель захочется убежать от своего счастья. А если его светлость поставил стражу, чтобы следить за женой, и не разрешал Габриель выходить за стены Данрадена, то это было сделано из самых благих побуждений. Ведь кто знает, на что могут пойти эти трусливые французы, чтобы заманить жену герцога в ловушку? К тому же она беспечно относилась к собственной безопасности, и эпизод в часовне послужил тому неопровержимым доказательством. Пока что слуги с пониманием относились к Габриель. Они, возможно, подозревали, что этот брак заключен не по любви, но поскольку их господин, с их точки зрения, поступил порядочно по отношению к девушке, они ожидали, что она ответит ему взаимностью. Именно в силу этих причин, уверяла себя Габриель, она согласилась исполнить желание англичанина.

Постепенно девушка наладила отношения со всеми обитателями Данрадена, кроме хозяина замка. Слуги относились к молодой хозяйке с почтительным дружелюбием, и лорд Лэнсинг и Бетси вились над ней, словно пара лебедой над единственным птенцом. Иногда Габриель приходилось заставлять себя вспомнить, что, несмотря ни на что, она была пленницей и по возвращении во Францию ее ждала совсем другая жизнь.

Когда прошло уже больше месяца, а о возвращении домой не заходило речи, Габи стала всерьез задумываться о возможности побега, хотя это предприятие казалось обреченным на провал. Даже если ей удастся выбраться за стены Данрадена, нужно еще решить, как пересечь Ла-Манш. Габриель могла придумать только один ответ: нужно спрятаться на каком-нибудь судне, плывущем во Францию. Она знала, что в этом районе есть контрабандисты. Лэнсинг как-то проговорился, что пещеры вдоль утеса были известным местом встречи. Возможно также, что французские контрабандисты добирались до Корнуолла через Ла-Манш. Габриель решила, что глупо будет не воспользоваться возможностью сбежать, если представится случай.

Скоро она обнаружила, что роль владелицы замка имеет свои преимущества. Девушка не только распрощалась со скукой, от которой изнывала в первые недели плена, но и под чутким руководством Бетси изучила каждую комнату, каждый погреб и подвал, каждый предмет мебели, каждую веревочку и листик бумаги – все, с чем ей приходилось сталкиваться в качестве хозяйки замка. Однако, к сожалению, распоряжаться в замке Габриель не могла. Оружейная была под запретом, и ключи от этой интересной комнаты хранились у англичанина. Но Габи не падала духом и старалась как можно полнее использовать то, что считала роковой ошибкой в стратегии англичанина. Она стала припрятывать все, что могло помочь ей бежать. Через несколько недель в тайнике под матрасами в спальне Габриель уже лежали тупой нож для разделки мяса и кое-какая мужская одежда. Когда Габриель, наконец, удалось заполучить длинный кусок пенькового каната, она решила, что пришла пора испытать первую часть своего плана. Побег пока не входил в ее намерения. На данном этапе достаточно было определить, сможет ли она перебраться через стены своей тюрьмы.

Габриель осторожно выбирала момент. За месяцы плена она обнаружила, что англичанин проводил в замке не каждую ночь. Лежа в постели, Габриель иногда слышала приглушенные голоса, когда в смежной комнате герцог отпускал своего камердинера. Немного позже англичанин выходил из комнаты и крался по коридору. Возвращался герцог на рассвете. Габриель даже не приходило в голову, что Кэм тайком уходил из замка на свидание к женщине. Девушка считала англичанина шпионом и полагала, что для шпионов вполне естественно ходить на тайные встречи под покровом ночи.

Габриель уже начала впадать в отчаяние, боясь, что англичанин забросил свои ночные прогулки, – так много времени прошло с тех пор, как он последний раз не ночевал и Данрадене. Но ее терпение было наконец вознаграждено.

Однажды они, впервые за долгое время, поговорили, и Габриель не могла заснуть, вспоминая об этой напряженной беседе. Все началось с того, что девушку позвали в библиотеку и велели переписать уже составленное англичанином письмо ее дедушке. В этом не было ничего нового. Через определенные промежутки времени письма Габи доставляли Маскарону в доказательство того, что его внучка жива, здорова и по-прежнему во власти похитителей. Но на этот раз девушка заупрямилась.

– Прошло уже более двух месяцев с тех пор, как ты привел меня сюда, – сказала Габриель, написав дату вверху страницы.

– И что из этого? – спросил Кэм, опершись бедром о стол и скрестив на груди руки.

Габриель мельком взглянула на герцога и быстро отвели взгляд. Она никогда не отрицала, что англичанин хорош собой. Было почти неизбежно, что, будучи блондинкой, Габи предпочтет темноволосого герцога светлому лорду Лэнсингу. У герцога Дайсона была фигура спортсмена или воина – стройная и мускулистая. Габриель сумела оценить это, а также те испытания на выносливость, которые, как она знала, необходимо пройти, чтобы обладать такой силой. Она отдавала должное англичанину – он был превосходным представителем мужской половины человечества.

Но Габриель раздражали его насмешливо изогнутые чувственные губы, язвительно мерцавшие огоньки в глубине его умных голубых глаз и больше всего снисходительный тон, которым он разговаривал с ней, когда никто не мог видеть, как с ней обращаются.

– Долго я еще пробуду в Данрадене? – спросила девушка.

Герцог длинным пальцем поднял ее подбородок.

– Что? Тебе уже скучно со мной, Ангел? Ведь мы женаты всего два месяца!

Габриель отмахнулась от англичанина.

– Я у тебя в заточении, – без обиняков напомнила она.

– В заточении? – Герцог изобразил удивление. – Ты моя герцогиня. Ты распоряжаешься замком. Ты ни в чем не нуждаешься, – его голос изменился, стал глуше и грубее. – Знаешь ли ты, сколько женщин отдали бы все на свете, чтобы оказаться на твоем месте?

– Герцогиня! – Габриель с такой злостью произнесла это слово, будто оно было самым мерзким ругательством, какое только могло прийти ей в голову. – Мне совсем не интересно быть твоей герцогиней.

Кэм заскрежетал зубами.

– Это правда. И вот почему: тебе не под силу эта задача.

Щеки девушки залила краска гнева.

– Я ничем не хуже тебя, – заявила она.

Губы герцога искривились в язвительной усмешке.

– Если пределом твоих мечтаний является ни в чем не уступать ни одному из мужчин, тогда, конечно, можно согласиться, что тебе почти нет равных. Но как женщина ты во всех отношениях оставляешь желать лучшего.

Габриель едва заметно покачала головой. Она собиралась возразить, что по происхождению была ровней англичанину. Но слова герцога изменили ход ее мыслей.

– Я одеваюсь в то, что ты для меня выбираешь. Я не допускаю бранных слов. Лорд Лэнсинг говорит, что мои манеры и умение держать себя безупречны. Я играю роль, которую ты для меня определил. Чего еще ты хочешь?

Габриель судорожно сглотнула. Она не могла понять, почему принимает насмешки англичанина так близко к сердцу.

– Чего я еще хочу? – Герцог поднялся на ноги и навис над девушкой.

Габриель не нравилось выражение его лица, она боялась бури в его глазах.

– От тебя я не хочу ничего. Как я могу? – Он окинул Габриель оскорбляющим, проклинающим взглядом. – Ты просто ребенок, играющий роль взрослого. А теперь будь хорошей девочкой, напиши письмо.

Пристыженная, дрожащая, взбешенная несправедливостью его злобы, Габриель вскочила. В течение месяцев, проведенных в Данрадене, она была воплощением благопристойности, образцом почтительности. Ее манеры и речь были практически безупречными. В этот миг девушка вдруг осознала, что непостижимым образом и вопреки здравому смыслу старалась завоевать уважение англичанина. Его слова, само его поведение убедило Габриель, что это безнадежная затея. Она только стала предметом насмешек и теперь жалела, что вообще взялась за это нелегкое дело. Разочарование переродилось в слепую ярость. Габриель забыла об осторожности. Ей хотелось только одного: показать англичанину, как мало для нее значит его мнение.

Перерыв весь свой обширный словарный запас в поисках самого грубого, самого непристойного ругательства, Габриель наконец сказала:

– Сам пиши свое долбаное письмо.

Девушка надеялась, что слово, которое она переняла у матросов англичанина по пути из Нормандии, не уступает по грубости известным ей ругательствам родного языка.

Герцог оскалил зубы в свирепой улыбке. Не успела Габриель пробежать мимо него, как он схватил ее за плечи.

– Могу поспорить, что в присутствии Лэнсинга ты не позволяешь себе таких ругательств. Неужели только он пробуждает в тебе женственность? Ты ведь женщина, я правильно понимаю, Габриель? Ты способна чувствовать то, что чувствуют все женщины, не правда ли? Думаешь, я не вижу, что все улыбки и нежные слова ты бережешь для него? – Кэм сильно встряхнул ее за плечи. – Боже правый, ты ведь моя жена! Остерегись отдавать ему то, в чем отказываешь мне.

Потрясенная, Габриель молча смотрела на англичанина, не зная, как понимать эту внезапную вспышку гнева. Герцог отпустил ее плечи, резко отвернулся от нее и запустил пальцы в темную гриву своих волос.

– Ради всего святого, убирайся отсюда! – диким голосом крикнул Кэм. – Убирайся отсюда, пока я не совершил чего-нибудь, о чем мы оба потом будем жалеть.

Габриель не надо было повторять дважды. Она быстро открыла дверь клетки для тигров и, приподняв юбки, выбежала прочь.

Остаток вечера она провела в своей комнате, слишком потрясенная, чтобы попробовать отвлечься от происшедшего в библиотеке, сделать вид, что это не имеет никакого значения. То плача, то сгорая от гнева, девушка шагала взад-вперед возле огромной кровати с балдахином и, чтобы дать выход чувствам, мучила шелковый чулок, неосторожно брошенный на полу. Габриель скручивала кусочек ткани в узлы, жалея, что это чулок, а не глупая голова англичанина.

«Как женщина ты во всех отношениях оставляешь желать лучшего, – бормотала себе под нос Габи, искусно подражая голосу Кэма. – Ты просто ребенок, играющий роль взрослого», – повторила она и яростно вцепилась в чулок. Услышав, как треснула ткань, девушка почувствовала удовлетворение. Она брезгливо отбросила чулок и подошла к высокому псише.

Из зеркала на Габриель смотрела девушка, ничем не отличавшаяся от тех, которых она видела в salons[47] Парижа. Это так несправедливо. Она изо всех сил старалась быть настоящей женщиной. Лорд Лэнсинг не мог ни к чему придраться. Ну почему англичанину так трудно угодить? Габриель уверяла себя, что ей все равно.

«Неужели только Лэнсинг пробуждает в тебе женственность?» И что, черт побери, он хотел этим сказать? Она ведь женщина, разве нет? Он что, не видит, что у нее есть грудь и длинные волосы?

Девушка в зеркале провела руками по груди, встряхнула гривой длинных кос. Волосы заструились по плечам роскошным водопадом. Англичанин ослеп, зло подумала Габриель. Она была уверена, что ничем не отличается от остальных представительниц своего пола. Или, возможно, быть женщиной означает гораздо больше, чем она может себе представить? Габриель всегда подозревала об этом. Она подумала о Луизе Пельтье, и ей тут же вспомнились слова англичанина: «Вот женщина, которая знает, что такое быть женщиной».

Габриель снова уверила себя, что ей все равно. Она сожалела, что вообще решила выдавать себя за ту, кем ей не дано быть. С этой мыслью девушка легла в постель и в перерывах между приступами рыданий убеждала себя, что ее вполне устраивает то, какая она – впрочем, Габи не могла бы вразумительно объяснить, какая же она на самом деле.

Прошло довольно много времени, прежде чем Габриель услышала, что англичанин ходит по своей комнате. Когда герцог отпустил камердинера, девушка шевельнулась и приподнялась на локтях. Спустя несколько секунд в ее дверь постучали.

– Габриель?

У нее екнуло сердце.

– Габриель? – его голос стал громче и настойчивее.

После минутного молчания Габриель услышала, как англичанин тихо выругался по ту сторону двери.

Очевидно, сегодня наступила одна из тех ночей, которых ждала Габриель, одна из тех ночей, когда герцог уходил на свои тайные встречи. Но если раньше англичанин делал все тайком, теперь он с таким шумом метался по комнате, словно хотел поднять мертвого. Он злился, и, поняв это, Габриель улыбнулась.

Она выждала добрых полчаса после того, как услышала в коридоре громкие шаги англичанина. Только тогда девушка решилась пошевелиться. За несколько минут она нарядилась в мужскую одежду и намотала на плечо веревку. Хотя Габриель дрожала от волнения, словно осиновый листок, она не смогла сдержать улыбки, когда увидела свое отражение в зеркале. Это была та Габриель де Бриенн, которую она знала. Девушка пожалела, что ее сейчас не видит англичанин. «Женщина, – фыркнула Габриель. – Я покажу ему женщину». И одну за другой потушила все свечи.

На всякий случай Габриель проверила обе двери своей комнаты. Ее, как всегда, заперли на ночь. Девушка крадучись подошла к окну, перелезла через подоконник и осторожно ступила на узкий каменный выступ, который, как она заранее выяснила, опоясывал западную стену. По неудачному стечению обстоятельств или намеренно Габриель поселили в комнату, окна которой выходили во внутренний двор. Необходимо было добраться до одной из башен, чтобы перебросить веревку на внешнюю сторону стены. Мелкими шагами, крепко прижавшись спиной к стене, Габриель добралась до западной башни. Далеко внизу в неверном свете двух смоляных факелов девушка с трудом разглядела темные силуэты людей, ходивших по внутреннему двору замка. Несколько минут Габриель стояла не шевелясь. Но никто из стражей и не подумал взглянуть на отвесные стены.

Тяжелее всего Габи пришлось, когда она стала спускаться вниз по зубчатым стенам башни. Она всегда была проворной, как обезьянка, но то ли ребра еще как следует не зажили, то ли пассивный образ жизни леди сделал ее слабой, как котенок. Повиснув на веревке, Габриель почувствовала, как напряглась каждая мышца, каждая косточка в ее теле. Габриель была не уверена, что, спустившись вниз, на скалы, она сможет потом вернуться обратно. Осознав, что ей нужно потренироваться, девушка ограничилась тем, что повисела немного в воздухе, опираясь ногами о стену.

В последующие несколько недель Габриель видела англичанина не дольше нескольких минут в день. Он вставал с рассветом и редко возвращался до того, как она ложилась спать. Лорд Лэнсинг извиняющимся тоном объяснял, что у герцога обширные имения и что большую часть дня он проводит, навещая арендаторов и наблюдая за осуществлением некоторых проектов экспериментального характера.

Такое положение дел полностью устраивало Габриель. Она стремилась к обществу англичанина ничуть не больше, чем он к ее. И если Бетси и слуги Данрадена (настроенные очень романтично) были немного разочарованы отсутствием у их господина привязанности к молодой жене, саму Габриель это чрезвычайно радовало. Единственный минус был в том, что герцог перестал проводить ночи за пределами замка.

Неизвестно по какой причине таинственные ночные прогулки англичанина совсем прекратились, и Габриель поняли, что уже не стоит ждать, что он соизволит уйти на ночь из дому. Поскольку девушка ясно понимала, что никогда не выберется за стены замка, если не будет ежедневно подвергать свое тело каким-нибудь интенсивным испытаниям, она решила, что теперь ее очередь бродить по ночам. Англичанин не подозревал о намерениях пленницы, и она неделями тренировалась до изнеможения. Постепенно к Габриель вернулись былая сила и ловкость. Ее беспокоило только одно обстоятельство: на ладонях начали появляться свежие мозоли. В светлое время суток девушка из осторожности старалась прятать руки, а ночью добросовестно смазывала их чудодейственной мазью Бетси. Мозолей никто не замечал.

Габриель чувствовала уверенность в том, что сама может управлять своей судьбой. Эта уверенность без ведома девушки сквозила в легкой таинственной улыбке, появлявшейся у нее на губах каждый раз, когда Габи удостаивала Кэма взглядом. Скоро он будет не властен над ней, думала француженка. Ее ничто не остановит.

Но потом он застал их с Лэнсингом, и все изменилось.

Лорд Лэнсинг не был влюблен в Габриель, что бы там ни думал Кэм. Однако девушка ему нравилась и он сочувствовал ее печальной участи. Саймон никогда не был сторонником идеи использовать ни в чем не повинную девушку в опасной игре, которую затеял Кэм. А познакомившись с Габриель и узнав некоторые обстоятельства ее жизни, лорд еще больше пожалел, что недостаточно решительно отговаривал друга от его плана.

Саймон не собирался оставаться в Данрадене. Он был молод и к тому же не женат. Увеселительные заведения Лондона привлекали его соблазнами, которым поддался бы любой на его месте. Но при мысли о том, что Габриель будет предоставлена сама себе и компанию ей сможет составить только Кэм, Саймон понимал, что не в силах покинуть замок.

Лэнсинг знал, что Кэм замкнутый человек, но с Габриель герцог вел себя так черство, что Саймон стал не на шутку беспокоиться. Несколько раз в разговоре с другом лорд пытался затронуть эту тему, но в ответ получал только ледяные взгляды, односложные ответы и, наконец, предупреждение не лезть не в свое дело. Саймону дали понять, что герцогиня Дайсон – это тема, которую ее супруг отказывается обсуждать.

Герцогиня! Лэнсинг никогда не думал о Габриель как о герцогине. Она оставалась Габриель де Бриенн, невинной заложницей, которую безжалостно оторвали от всего, что было дорого ее сердцу. И с течением времени Саймон стал понимать, что вернуть Габриель к ее прежней жизни, будто ничего не произошло, уже невозможно. Во Франции все считали, что она утонула. Как же тогда отправить ее к Маскарону, не давая повода для подозрений? Девушка, как минимум, будет скомпрометирована.

Да, Кэм женился на ней исключительно ради собственных целей. Но этот брак будет аннулирован, как только Габриель перестанет быть полезной герцогу. Хотя Кэм наотрез отказывался обсуждать будущее Габриель, Лэнсингу постепенно стало ясно, что его друг не питал tendre[48] по отношению к этой девушке. Любовная связь герцога с Луизой Пельтье беспрепятственно продолжалась, хотя следует признать, что Кэм с опозданием начал проявлять некую осмотрительность теперь, когда решил всячески поддерживать миф о своей женитьбе. Лэнсинг считал, что в этой ситуации есть только одно решение. Поскольку Кэм явно собирался расторгнуть брак с Габриель, нужно, чтобы какой-нибудь другой подходящий джентльмен принял удар на себя. И поскольку сам Лэнсинг принимал участие в похищении девушки, совесть заставляла его принести в жертву собственную свободу.

Такие мысли роились в голове у Саймона, когда он бродил по комнатам замка в поисках Габриель. В тех местах, где девушка обычно бывала, найти ее не удалось. Кто-то из лакеев направил Лэнсинга в комнату на вершине башни, которую когда-то занимала Габриель. Лорд застал девушку одиноко сидящей у окна. Взгляд француженки был устремлен на Ла-Манш. В белом платье из муслина с зелеными атласными лентами девушка казалась хрупкой, словно первый весенний подснежник. Погруженная в собственные мысли, она заметила Лэнсинга, только когда тот произнес ее имя. Не успев придать лицу радушное выражение, Габриель обернулась на голос, и Лэнсинг подумал, что она безумно красива и невероятно печальна.

– Думаете о доме? – спросил Саймон, опускаясь рядом с ней на стул у окна, на который она указала.

Дом. В последнее время Габи не думала почти ни о чем, кроме Нормандии. Ее голова постоянно была забита несвязными мыслями. Девушка размышляла о том, откуда старый Роланд, главарь местных контрабандистов, получал свой кальвадос. Габриель постоянно вспоминала о Голиафе, гадая, как он теперь проводит те часы, которые раньше посвящал повышению ее мастерства в фехтовании. О Маскароне невозможно было думать спокойно. А когда Габи представляла Ролло таким, каким видела его в последний раз, – красивым и обходительным, в военной форме – к ее горлу подкатывал комок. Габриель стала понимать, что о доме лучше вообще не думать.

– Одна из наших коровниц должна была обвенчаться как раз на той неделе, когда меня привезли сюда, – произнесла наконец Габриель.

– И поэтому вы опечалены?

– Нет. Отчего же? Я очень за нее рада. Минетта поймала в сети одного из наших садовников, по которому сходили с ума все девушки.

– Понятно, – сказал Лэнсинг, задумчиво глядя на нее. Габриель усердно разглаживала зеленые атласные ленточки, которыми была украшена ее юбка.

– Интересно, как все прошло?

– Прошу прощения?

– Минетта, – огромные глаза Габриель смотрели прямо на лорда.

«Зеленые, словно трава», – не к месту подумал Лэнсинг и заставил себя сосредоточиться на том, что говорила девушка.

– Даже Ролло был к ней неравнодушен. – Габриель на мгновение задержала дыхание и, немного подождав, продолжила: – Он говорил, что Минетта – настоящая женщина. Интересно, что… что он имел в виду?

Лэнсингу стоило огромного труда не расхохотаться. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы ответить с серьезным видом:

– Думаю, что девушка просто любила немного пофлиртовать, вот и все.

– Флиртовать! – пренебрежительно воскликнула Габриель. – Мне не нравится флиртовать!

Она подумала о поцелуе Кэма в замке Шато-Ригон. От одного только воспоминания все ее тело запылало.

– Не нравится флиртовать! – Лэнсинг не знал, смеяться ему или удивляться. – Милая моя, в нашем обществе флирт de rigueur.[49] Все хорошо воспитанные джентльмены и леди должны обладать хотя бы элементарными познаниями в этой сфере.

Габриель задумалась над словами лорда.

– Вы хотите сказать, что это что-то вроде стрельбы из пистолета, фехтования и тому подобного?

Хотя губы Лэнсинга так и норовили расплыться в улыбке, он сумел произнести спокойным тоном:

– В какой-то степени, да.

– И… и можно ли повысить свое мастерство с помощью тренировок?

– Конечно.

Улыбка Габриель была неуверенной, робкой и наконец стала ослепительной.

– Ах, Саймон, – выдохнула девушка, – сможете ли, согласитесь ли вы быть моим учителем?

Лэнсинг подавил в себе мимолетное ощущение неловкости. В этом нет ничего дурного. Он был убежден, что Кэм слишком умен, слишком рассудителен, слишком вежлив, чтобы обижаться на подобную невинную игру во флирт. Кроме того, Кэма здесь не было.

– С удовольствием, – улыбаясь, произнес лорд.

Габриель вздохнула, подняла голову и надула губки.

Глаза ее были закрыты.

Улыбка Лэнсинга стала шире.

– Ах, такой вид флирта, – тихо посмеиваясь, сказал он. – Габриель, разве вас ещё ни разу не целовали?

Девушка открыла глаза.

– Целовали, но мне не понравилось.

– Не понравилось целоваться? Что ж, это очень… трагично! Позвольте мне показать вам, как это может быть приятно.

Он взял ее за руки.

– Ближе, – тихо произнес Саймон.

Она подалась ближе к нему и доверчиво откинула голову. Его губы, прохладные, словно талый снег, легчайшей лаской коснулись ее губ.

Лэнсинг чуть-чуть отстранился.

– Приоткройте губы, – прошептал он.

– Я бы не советовал этого делать!

Голос Кэма, раздавшийся с порога, прорезал тишину, словно грохот выстрела. Габриель и Лэнсинг, сидевшие у окна, с виноватым видом отодвинулись друг от друга. Когда Кэм вошел в комнату и с шумом захлопнул за собой дверь, они вскочили на ноги.

– Кэм, что ты здесь делаешь? – спросил Лэнсинг. – Я думал, ты осматриваешь маяки вдоль скал.

Колбурн нехорошо улыбнулся.

– Так вот чем объясняется это милое свидание tete а tete.[50]

Враждебный настрой друга застал Лэнсинга врасплох.

Саймон уставился на герцога. Быстро придя в себя, Лэнсинг воскликнул:

– О нет! Кэм, ты все неправильно понял! Я просто помогал Габриель разобраться с трудностями флирта. Ну, ты знаешь, когда она выйдет в свет…

Лорд тревожно взглянул на Габриель. Девушка делала вид, что ее очень заинтересовала шнуровка на ее лайковых туфлях. Лэнсинг заметил, что взор Кэма устремлен на жену. Саймон начал осознавать, как все это выглядит со стороны. Он бы громко расхохотался, если бы не понимал отчетливо, в какой опасной ситуации находится.

Сохраняя серьезное выражение лица, Лэнсинг великодушно предложил:

– Что ж, Кэм, теперь, когда ты здесь, возможно, ты будешь не против продолжить урок?

Саймон перевел взгляд с Кэма на Габриель. На него не обращали ровным счетом никакого внимания. Казалось, что его вообще нет в этой комнате. Лэнсинг прочистил горло.

– Тогда я пойду прогуляюсь.

Он подождал ответа. Тишина.

Саймон изящно поклонился Габриель, небрежно пожал плечами и неторопливо вышел из комнаты.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Кэм заговорил.

– Флирт? – произнес он и подошел ближе.

Габриель подняла подбородок. Англичанин был достаточно близко, чтобы она смогла рассмотреть его глаза. Их цвет был неоднородным. Голубая радужная оболочка глаз стала еще светлее по краям. Габриель на мгновение подумала, не наблюдает ли она сейчас явление, о котором англичане говорят «из глаз искры летят». Девушка почувствовала, что герцог в очень дурном настроении.

– Лорд Лэнсинг учил меня, как быть настоящей женщиной, – сказала Габриель в свою защиту.

Однако светлые ободки в глазах Кэма стали еще четче.

– Настоящей женщиной, – процедил он сквозь зубы. – Что именно это означает?

– Ты сам знаешь. – Габриель не выдержала его сверлящего взгляда и с тоской посмотрела на полуоткрытую дверь.

– Будь так любезна, освежи мою память.

– Ну, то, о чем ты говорил. – Девушка бросила на герцога мимолетный взгляд. – Ты говорил, что я должна стараться быть похожей на Луизу.

Ее ответ, казалось, смутил его.

– Я такое говорил?

Габриель кивнула.

– Ты хочешь стать настоящей женщиной?

Девушка осознала, что с англичанином произошла перемена. Если бы Габриель не изучила его так хорошо, она могла бы подумать, что в его голосе звучит нежность.

– Не знаю, – пожав плечами, промолвила Габи. – Возможно, мне не под силу эта задача. Я получила всего один урок.

– Учителем в таких делах положено выступать мужу, – мягко сказал Кэм. – Спрашивай меня, если захочешь что-нибудь узнать.

Габриель посмотрела на него с сомнением.

– Ты сможешь научить меня, как быть настоящей женщиной?

Кэм затаил дыхание и медленно выдохнул. Улыбнувшись, он сказал:

– Дорогая, для чего же еще нужны мужья? Я с удовольствием сделаю это.

Он подошел ближе.

– Итак, на чем вы с Саймоном остановились? Ах да, вспомнил, – он томно улыбнулся. – Приоткрой губы.

Габриель почувствовала, как руки герцога обхватили ее плечи. Она вздрогнула от его прикосновения. Жар его тела, казалось, поглощал ее. Она стала сомневаться.

– Я не думаю…

– Тихо. Doucement,[51] – прошептал Кэм. – Это совсем не больно. Обещаю.

Его губы, теплые, странно настойчивые, легко, словно перышко, заскользили по ее бровям, векам, каждым прикосновением заставляя кожу пылать. Казалось, Кэм был очарован ее подбородком, покорен мочками ушей, пленен щечками, изгибом шеи. Губы Габриель следовали за его губами, пытаясь соединиться с ними.

– Пожалуйста, – прошептала она.

Когда их губы слились, поцелуй Кэма был мягким, словно лебяжий пух, нежным, как летний ветерок.

Первым отстранился Кэм.

– Ну как?

Габриель медленно открыла глаза и подалась чуть-чуть вперед.

– Приятно, – сказала она. – Я все делаю правильно?

Кэм пробормотал что-то неразборчивое и снова прильнул к ее губам. На этот раз его поцелуй был горячим и сладко-эротичным. Габриель показалось, что она парит в воздухе. Когда у нее закружилась голова, она схватилась за лацканы его пиджака. Язык Кэма проник глубже. Ощущения были похожи на те, что она переживала, когда училась плакать. Ее затягивало в темную бурлящую пучину. Габриель хваталась за Кэма, словно он был ее спасательным тросом.

Кэм говорил себе, что собирается только попробовать и насладиться. Однако чем дольше длился поцелуй, тем тяжелее было герцогу держать ситуацию под контролем. Неделями, месяцами он боролся с собственными страстями. Габриель стала его навязчивой идеей. Снова и снова Кэм повторял себе, что эта девушка недоступна, что существует десяток веских причин, по которым он должен держаться от нее на расстоянии. Он не мог даже объяснить ее притягательность. Но в одном Кэм нисколько не сомневался: она испортила его для других женщин.

Луиза чувствовала, что что-то не так, намекала с напускной скромностью, что подозревает его в отношениях с другими женщинами. Дайсон стал находить предлоги, чтобы не посещать ее. То, что раньше было в высшей степени приятными отношениями, теперь стало неинтересным. Любовница Кэма бесспорно была соблазнительной женщиной. Луиза не виновата, что после ее искусных любовных ласк Кэм по-прежнему жаждал дремлющей страсти невинной девочки.

Габриель. Она хотела стать настоящей женщиной. Для Кэма она была первой из женщин, Евой, загадочной, опасной, наивной сиреной, огненным ангелом. Его ум, душа и чувства были наполнены ею. Кэм был одержим девушкой и перестал сопротивляться непреодолимой силе, притягивавшей его к ней.

Его пальцы оказались в волосах Габи, поддерживая ее голову, а губы сливались с ее губами. Он и раньше хотел женщин, но так – никогда. Он хотел Габриель так отчаянно, что сам не мог поверить в это. Если бы Кэм застал ее с кем-нибудь, кроме Саймона, то, не задумываясь, прибег бы к грубой силе. Габи принадлежала ему. Он так хочет, и так оно и будет. Поцелуй стал крепче, требовательнее, и желание обладать начало выходить из-под контроля.

Габриель впервые ощутила сексуальное желание. Некоторые симптомы ей уже приходилось испытывать раньше: тяжелое дыхание, бешеное сердцебиение, стук пульсирующей крови в ушах. Опасность. Шестое чувство девушки дало о себе знать. Англичанин был ее врагом, она должна бежать от него прочь. Но Габриель чувствовала во всем теле необычное желание сдаться. Возбужденная, смущенная, напуганная ощущениями, от которых у нее вскипала кровь, а по коже пробегали мурашки, Габриель беспокойно пошевелилась в его руках. Слабый животный крик застрял у нее в горле.

Кэм поднял голову. Зеленые глаза Габриель были затуманены желанием. Он знал, что может очень легко овладеть ею. Он еще по-настоящему не прикасался к ней, но уже чувствовал ее возбуждение каждой клеточкой своего тела. Однако герцог также чувствовал и ее тревогу. Именно это, в первую очередь, помогло Кэму найти в себе силы и не поддаться дикому желанию впиться в ее губы и прижать это теплое, податливое тело к себе так, чтобы Габи отдала ему все. Было еще слишком рано обладать ею так, как он того хотел.

Собрав остатки самоконтроля, Кэм отступил на шаг. Он заставил себя усмехнуться, но даже для его ушей этот смех показался нервным. Ему не нравилось то, что Габриель с ним делала. Спокойствие. Сдержанность. Изящество. Кэму стоило немалого труда обрести привычное душевное равновесие. Он дал девушке несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Для новичка у тебя получилось великолепно, – произнес Кэм настолько прозаично, насколько смог.

Габриель коснулась пальцами своих горящих губ. Кэм заметил, что ее страх исчез, и теперь девушка смотрела на него с благоговением.

– Еще немного практики, и ты станешь весьма искусной, – заметил Кэм.

Благоговение сменилось ужасом. Но Габриель по-прежнему ничего не говорила.

Желание отступило, и Кэм почувствовал себя увереннее.

– О да, – спокойно сказал он, проведя пальцем по ее напухшим губам. – Между нами еще не все сказано, Габриель. Далеко не все.