Глава 7

Во время короткой остановки в Руане Габриель под диктовку Кэма должна была написать письмо Маскарону. Девушка с радостью выполнила эту задачу, однако ни взглядом, ни жестом не выдала своего настроения. Она была убеждена в том, что сказала англичанину: ни Маскарон, ни Голиаф не поверят в ее смерть без неопровержимых доказательств. Тем не менее, Габриель невыносимо было думать о горе, которое пережили ее близкие, обнаружив ее исчезновение. Хотя все в ней восставало против покорного выполнения роли заложницы, девушка сдержала свои чувства, чтобы добиться собственных целей. Без единого слова протеста Габриель написала короткое письмо.

Обрадовавшись неожиданной капитуляции, Кэм взял лист бумаги из рук девушки и просмотрел его.

– Это и все, что ты хочешь, чтобы я написала? – спросила Габриель, хмурясь. В письме почти ничего не было, кроме сообщения, что она жива и здорова.

Кэм аккуратно сложил письмо и спрятал его во внутренний карман камзола.

– Мой агент доставит его. Он подробнее расскажет твоему деду, чего ему следует ожидать.

– А если Маскарон откажется принять твои условия, англичанин? Что тогда? – Ее слова прозвучали как оскорбление.

Сверкая глазами, герцог ответил:

– Меня зовут Кэм. Тебе лучше привыкнуть называть меня так. Ты моя подопечная, не забыла?

Габриель была слишком утомлена и измучена, чтобы спорить об этом. Даже дышать было трудно. Хотя девушки и была уверена, что после падения все ее кости остались целы, грудная клетка начинала болеть при каждом незначительном движении.

Габи склонила голову, самым лаконичным способом выразив согласие, но вопрос свой повторила:

– Что меня ждет, если Маскарон не согласится на твои условия?

– Тебе незачем об этом знать, – сказал Колбурн и мрачно улыбнулся, увидев, как девушка подняла на него расширенные от испуга глаза.

Гордость заставила Габриель выпрямить спину. Она холодно взглянула на англичанина, но ничего не сказала.

Кэм почувствовал, что им снова овладевает ярость. Габриель де Бриенн была всего лишь девчонкой, но ей удалось вывести из себя Кэма, человека, при любых обстоятельствах сохранявшего спокойствие. Колбурн запустил пальцы в волосы. Успокоившись, он произнес:

– С тобой ничего не случится, если будешь выполнять то, что тебе скажут. Понятно?

Габриель посмотрела на него с презрением.

– И ты думаешь, я поверю этому, после всего, что ты со мной сделал?

Отказываясь вступать в ненужный спор, Кэм отодвинул ее стул.

– Ты слишком долго скучала в каюте. Пора тебе подышать свежим воздухом.

Одетая в мужскую одежду, Габриель не хотела показываться на глаза команде, зная, что выглядит довольно жалко. Но едва взглянув на неумолимо сомкнутые челюсти Кэма, девушка сдержала почти непреодолимое желание во всем противоречить своему тюремщику. Габриель позволила англичанину сопроводить ее на палубу. Девушка утешала себя мыслью о том, что, когда она полностью оправится от нанесенных им ран, ему не удастся все делать по-своему, по крайней мере, не с такой легкостью.

Оказавшись на палубе, Габриель увидела лорда Лэнсинга. Девушка побледнела. Ей следовало догадаться об участии Лэнсинга в ее похищении. Но в первую секунду Габриель не смогла скрыть удивления, хотя потом и изобразила на лице равнодушие.

Кэм заметил неловкость, возникшую между Габриель и его другом, и испытал острое и необъяснимое чувство удовлетворения. Насвистывая, герцог оставил Габриель на попечение Лэнсинга, а сам спустился на пристань и отправился на встречу с Родьером.

Только через несколько минут Лэнсинг отважился нарушить напряженную тишину, повисшую между ним и Габриель.

– Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, – сказал он, словно извиняясь.

Девушка бросила в его сторону осуждающий взгляд и от вернулась. Якобы без всякой цели она следила за движением маленькой лодки, мысленно оценивая свое положение. Габриель чувствовала, что теперь, когда англичанина нет на борту, ее шансы на побег как никогда велики. Да, его яхта была пришвартована на дальнем краю пристани. Но Руан был большим портом. Тут было много маленьких суден, которые могли бы приютить Габриель, если только у нее хватит сил добраться до них.

Она окинула взглядом снасти и палубу. Кроме Лэнсинга, на пленницу никто не обращал внимания.

Лэнсинг снова попытался нарушить холодное молчание, возникшее между ними.

Габриель безжалостно подавила гневные слова, уже готовые слететь с ее губ, и дала какой-то подходящий ответ. Сделав вид, что ее заинтересовал дальний берег, она отошла от лорда.

Лэнсинг сомкнул пальцы на локте Габриель, останавливая ее.

– Габриель, пожалуйста. Я должен выполнять приказы. Нам нельзя свободно передвигаться по кораблю. Я жизнью отвечаю за то, чтобы вы не попытались сделать какую-нибудь глупость.

– Я и не думала…

– Правда? Тогда вы не станете возражать, если я буду придерживать вас за руку? Не надо, не смотрите на меня так. Если вы сбежите, Кэм сдерет с меня шкуру.

Словно бешеный шипящий котенок, Габриель набросились на Лэнсинга. Улыбка сползла с его лица. Девушка слишком быстро, слишком нетерпеливо для нетренированного слуха Саймона говорила по-французски, но он уловил суть сказанного. Если Кэм собирался содрать с него шкуру, к тому времени, когда все закончится, она сама сдерет шкуру с него… Лэнсинг покраснел. Такие слова! Раньше он слышал их только от моряков в портах Кале и Марали. И когда лорд стоял, остолбенев от изумления, он увидел, как Габриель бросилась к поручням.

Лэнсинг уже подумал, что упустил ее, но, пытаясь перелезть через борт, Габриель вскрикнула от боли и упала навзничь. К этому времени Лэнсинг настиг беглянку и поднял ее обессилившее тело на руки.

– Габи, что случилось?

Девушка дышала с присвистом, ей не хватало кислорода.

– Мои ребра, – смогла наконец вымолвить Габриель. – Я, наверное…

И она внезапно обмякла в руках Лэнсинга.

На мгновение Саймон засомневался, не обман ли это. Кэм абсолютно ясно дал понять, что девушка будет сопротивляться до конца. Но, взглянув на мертвенно-бледное лицо Габриель, Лэнсинг понял, что она не притворяется.

Как ранее Кэм, Лэнсинг отнес потерявшую сознание пленницу вниз. Пока Габриель не очнулась, Саймон надежно перевязал ее ребра полосками разорванной простыни. Когда девушка открыла глаза, Лэнсинг был наготове со стаканом бренди в руках. Лорд тоже заметил старые шрамы, и его снедало любопытство, откуда они взялись.

– Вы ужасно выглядите, – сказал Саймон и наклонил стакан, так чтобы бренди тонкой струйкой полилось в рот девушке. Габриель взяла стакан из его рук, и Лэнсинг присел на край койки.

– Выпейте это, – сказал он, и Габриель послушно сделала несколько маленьких глотков.

Постепенно краска снова прилила к ее щекам. Лэнсинг внимательно осмотрел Габриель и решил, что боксеры, лежа в нокауте, выглядят лучше.

– Почему вы не сказали Кэму о ребрах? – спросил Саймон.

– Зачем? Переломов нет.

– Как, испытывая такую боль, вы можете это утверждать?

– Я уже ломала ребра раньше и могу определить разницу.

Лэнсинг не в первый раз осознал, что под хрупкой внешностью девушки скрывались сердце и воля воина. При одном взгляде на Габриель у Саймона перед глазами вставал образ Боудикки, королевы древнего бриттского племени, тщетно восставшей против непобедимых римлян. Мысль о Габриель, восстающей против Кэма, вызвала у лорда дурное предчувствие.

Голос Саймона был очень спокойным, когда он произнес:

– Я говорю вам это ради вашего же блага, Габриель: не идите против Кэма, иначе попадете в беду. И он не посмотрит, что вы девушка.

Что-то в голосе Лэнсинга или в его словах приковало к себе внимание Габриель. Ее глаза, внимательно изучавшие обстановку каюты, остановились на лорде. Девушка села на койке.

– Тогда отпустите меня, пока он не вернулся.

– Нет.

– Вы же видели, что он со мной сделал. – Габриель коснулась синяка на челюсти и царапин на лице. – Он ненавидит меня. Он не успокоится, пока…

– Нет!

– Но почему?! – воскликнула она. – Вам не нужно ничего делать. Просто отвернитесь на пару минут и все, всего пару минут – и…

Лэнсинг вскочил.

– В последний раз говорю: нет!

Почти отчаявшись, Габриель выкрикнула:

– Чем он вас так держит?

– Это самые крепкие узы. Я должен ему свою преданность! И никогда больше не просите меня предать его.

– Понимаю, – еле слышно сказала Габриель, снова опустившись на подушки.

– Действительно понимаете? – Лэнсинг взял стакан из рук девушки. – Вы должны кое-что знать, Габриель. На этом судне, так же как и в Данрадене, не найдется ни единого человека, кто согласился бы на то, что вы только что предложили. В той или иной степени Кэм заслужил наше уважение и преданность. Мы, можно сказать, отобраны вручную. Понимаете, о чем я говорю?

Габриель устало кивнула.

– Никто не станет на вашу сторону против Кэма. Вы попадете в беду, если поведете себя так в Данрадене. Кэм правит там, словно король. Понимаете, что я имею в виду? Там действуют его законы, а не законы Англии.

У двери Лэнсинг обернулся. Не без нежности в голосе он сказал:

– Никто не хочет, чтобы с вами произошло что-нибудь плохое, Габриель. Но на карту сейчас поставлено гораздо больше, чем ваша жизнь. Сдайтесь достойно, и Кэм будет справедлив к вам.

Лэнсинг подождал ответа. Убедившись, что его не последует, лорд тихо вышел. Он очень тщательно запер замок и положил ключ в карман.

* * *

Руан, как и Честер в Англии, думал Кэм, во многом сохранил свой средневековый вид. По обеим сторонам извилистых мощеных улиц этого города возвышались знакомые деревянно-кирпичные дома с плетеными крышами. Кэму казалось, что он попал в другое столетие. Он шагал по улице Руе-де-Грос-Хорлож,[37] пока не дошел до знаменитых часов в арке, давших название улице. Кэм замедлил шаг и повернулся, как будто чтобы узнать время по циферблату исторического памятника. Убедившись, что никто не идет за ним следом, Колбурн нырнул в дверь обувного магазина. Произнесенные пароль и отзыв прозвучали для непосвященных как обычные слова приветствия. Кэма провели в коридор. Через мгновение герцог уже пересек здание и вышел в другой дворик.

Рабочий, сгорбившийся над кусками окрашенной кожи, поднял взгляд на вошедшего, вытер руки о штанины и подошел к Кэму.

Гилберт Родьер умел принимать множество обличий, и за одиннадцать лет, прошедших с тех пор, как судьба впервые свела их с Кэмом, у него было предостаточно времени, чтобы довести это искусство до совершенства. Удивительно подвижное лицо этого человека и невероятный талант к подражанию, думал Кэм, могли обмануть самый проницательный взгляд. Одетый соответствующим образом, Родьер мог выдавать себя за жеманного стареющего mиё[38] или грубого оборванного бродягу, сквернейшего из отбросов человеческого общества. Даже агентам Родьера не удавалось узнать его в лицо – обстоятельство, несколько раз спасавшее Гилберту жизнь.

Мужчины обменялись улыбками и крепко пожали друг другу руки.

– Ты быстро справился, – сказал Родьер, жестом предлагая Кэму присесть на одну из лавок у стены. – Не было никаких проблем?

Кэм слегка стиснул зубы перед тем, как ответить:

– Ничего такого, с чем я не смог бы справиться. Все прошло как по маслу.

Герцог достал из кармана письмо Габриель и вручил его Родьеру. В объяснениях не было необходимости. План их действий был согласован еще несколько недель назад.

– Какие новости? – спросил Кэм, когда Родьер спрятал письмо в карман и присел рядом с ним на лавке.

– Первый консул к концу года почти наверняка станет императором. Ты слышал, что трибунат[39] проголосовал и поддержку этого предложения?

– Слышал, – улыбнулся Кэм.

– Ты этому рад?

– Конечно. Это известие станет поперек горла мистеру Чарльзу Джеймсу Фоксу и всем подобным ему либералам.

– Американцам это тоже не понравится. Бонапарт, слава Богу, не слишком осторожен.

– Да. Он считает, что не нуждается в осторожности. Он возлагает все надежды на судьбу, фатум – называйте как угодно. Пришел его звездный час, и Наполеон считает себя неуязвимым. Если придется, он не раздумывая бросит вызов всему миру.

– В этом может заключаться наше спасение, – задумчиво произнес Кэм.

Какое-то время царило молчание. Друзья размышляли, что ждет их родины в будущем. Обоим представлялись безрадостные картины.

Наконец Родьер сказал:

– Мне нравится этот ваш мистер Фокс. Побольше бы таких людей во Франции.

Друзья уже десятки раз спорили по этому поводу, и Кэм не захотел сейчас снова вступать в дискуссию. Родьера никогда не удастся убедить, что революция во Франции была ошибочна в принципе и что со временем власть аристократии смогли бы разделить более широкие слои населения. Подобно Фоксу, Родьер был идеалистом. Именно идеализм толкал Гилберта на борьбу с тиранией абсолютной власти, принадлежала ли она одной коронованной особе или же заключалась во власти большинства. Идеализм заставил его выбрать путь, который многие посчитали бы предательским. Однако, думал Кэм, к счастью, Родьеру досталась и толика галльского реализма. Иначе француз не поддержал бы затею с похищением Габриель де Бриенн.

Чтобы сменить тему, Кэм спросил:

– Удалось ли тебе узнать еще что-нибудь об этой девушке?

Родьер бросил на собеседника сочувствующий взгляд.

– Кстати говоря, мне действительно удалось многое узнать о ней, хотя остались еще пробелы, которые, думается мне, вряд ли возможно заполнить.

Родьер похлопал Кэма по плечу.

– Надеюсь, ты не откусил больше, чем сможешь прожевать, У тебя в плену не девушка, а закаленный в битвах солдат.

И Родьер стал описывать жизнь Габриель начиная с ее освобождения из тюрьмы Аббей до возвращения во французское высшее общество.

Информация была обрывочной, но когда Родьер подошел к концу повествования, Кэм уже хорошо представлял, что пришлось пережить Габриель. Постепенно недоверие уступило место медленно закипающему гневу, но герцог ни голосом, ни взглядом не выдал своих чувств.

– О чем думал этот Маскарон? – спросил Кэм. – Если он заботился о безопасности внучки, то почему просто не спрятал ее где-нибудь?

Колбурн вспомнил о шрамах, которые обнаружил, когда ухаживал за Габриель на борту яхты.

– Множество женщин смогли пережить революцию и остаться целыми и невредимыми. Зачем ей было маскироваться под мальчика? Почему Маскарон настоял, чтобы она осталась вместе с ним?

Родьер посмотрел на друга с нескрываемым любопытством.

– Кто знает? – произнес он наконец. – Возможно, на Маскарона повлияла судьба других невинных женщин, чьи мужья и родственники попали в немилость. Разве ты забыл, скольким из них пришлось последовать за отцами, мужьями и братьями на гильотину? Положение Габриель было опасным вдвойне. Ее отцом был Роберт де Бриенн, а дедушка скрывался от правосудия.

Оба замолчали, помня, что хотя Родьер и сбежал от госпожи Гильотины, его родственникам и друзьям повезло меньше.

Кэм философски пожал плечами:

– Жаль, что судьба этой девушки была так тесно связана с Маскароном.

– Она и сейчас связана, – заметил Родьер.

Кэм ничего не ответил.

Встав, Родьер протянул руку.

– Тебе лучше поторопиться. Прилив ждать не будет. Что ты будешь делать, когда все это закончится, Кэм?

– Когда все это закончится? – переспросил герцог.

Он поднялся и пожал протянутую руку Родьера.

– Более десяти лет тобой двигала жажда мести. Я просто подумал, что, когда Маскарон перестанет занимать твои мысли, жизнь потеряет для тебя смысл.

– Ты слишком много думаешь, – смеясь, сказал Кэм.

Но возвращаясь в шумный порт Руана, Колбурн всерьез задумался над прощальной репликой Родьера. Потеряет ли его жизнь смысл? Кэм признавал, что его старый друг, возможно, прав. Хотя герцог много занимался политикой и стал незаменимым для Питта, движущей силой его жизни было стремление воздать должное убийцам мачехи и сестры. Ради чего он будет жить потом?

Кэм решил, что тогда, возможно, придет время подумать о следующем поколении Колбурнов. У человека с его положением в обществе должны быть наследники. Кэму исполнилось тридцать лет, и он был последним из Колбурнов. Генеалогическое древо его семьи можно было проследить до времен Нормандского завоевания. Герцог всегда понимал, что рано или поздно ему придется вступить в брак.

Кэм почему-то вспомнил о Габриель де Бриенн. Он лишь саркастически фыркнул при этой нелепой мысли. Габриель де Бриенн явно не годилась в герцогини. Насколько Кэм понял, ей не дано было стать даже настоящей женщиной, не то, что матерью его детей. Герцога раздражало, что его так привлекала мысль быть первым любовником этой девушки.

К счастью, ему не суждено сыграть эту роль: Габриель ненавидит его, он – ее похититель. Она считает его бесчувственным монстром. Да и слова Родьера заставили Кэма засомневаться. Не будь незримого вмешательства Колбурна, Маскарону никогда бы не пришлось скрываться и Габриель, возможно, не пришлось бы вести такую суровую жизнь.

Маскарон. Это имя всегда будет стоять между ними. Они всегда будут врагами, Кэм обязан это помнить. Поскольку, хотел он того или нет, Габриель де Бриенн начала заполнять собой его мысли во сне и наяву.

Колбурн попытался усилием воли вытеснить из головы Габриель в образе его любовницы. Когда эта попытка окончилась неудачей, Кэм, почти отчаявшись, обратился к воспоминаниям о мачехе и, сестре. На этот раз ему сопутствовал успех.

Своей родной матери Кэм не помнил: она умерла, когда рожала его. И за этот грех он был наказан безразличием отца. Так, по крайней мере, казалось маленькому мальчику. Выращенный чередой нянек и гувернанток, не выдерживавших долго уединения Данрадена, Кэм был одиноким, замкнутым ребенком. Только когда отец снова женился, мальчик впервые узнал, что такое семья.

Поначалу Кэм не доверял молодой женщине с заразительным смехом, ворвавшейся в его одинокий мир и заклинавшей называть ее Матап. В свои шесть лет Кэм недоверчиво относился ко всем новым людям, и пресловутая холодность Колбурнов была присуща ему в достаточной степени. Но мачехе удалось очаровать Кэма. Ее теплота постепенно растопила его ледяную замкнутость. Никто не мог долго противостоять ее обаянию, а уж тем более мальчик, которому так не хватало материнской любви.

Только тогда Кэм стал воспринимать Данраден как дом. А когда родилась Маргарита, его сестра, во всей Англии нельзя было найти мальчика счастливее. Подобно рыцарям старинных времен, Кэм должен был стать защитником сестры, так, по крайней мере, сказала ему Матап. Она разжигала воображение мальчика всякого рода вздором. И Кэму нравилось это. Мальчик обожал мачеху, боготворил сестру и постепенно стал находить общий язык с грозным человеком, который до этого был темной фигурой в его жизни.

Воспоминания о том, чем он обязан мачехе, оказались спасительными, думал Кэм, приближаясь к пристани, где стояла в доке его яхта «Маргарита». Колбурн назвал яхту в честь сестры. Кэм не успел подавить воспоминания, и перед ним предстали яркие образы мачехи и сестры, какими он видел их в последний раз. Руки герцога сжались в кулаки.

Маскарон. Этот человек вырвал из жизни юного Кэма людей, которые так много для него значили. Герцог отказывался чувствовать даже намек на угрызения совести за то, что пришлось пережить Габриель. Она выжила. И если эта девушка когда-нибудь узнает, какую роль он, Кэм, сыграл в крахе ее деда, она не задумываясь отправит его на тот свет при помощи ножа или пистолета, как только представится такая возможность. Судьбе угодно было сделать их врагами. Да будет так. Лицо герцога ничего не выражало, когда он поднялся на борт «Маргариты» и отдал команду отплывать в Кодебек, следующую безопасную гавань в их путешествии по Сене.


Возле городка Кодебек стихия впечатляла. Волна прилива встречалась с водами Сены с такой скоростью, что речные потоки поворачивали в обратном направлении. А путешественники находились на расстоянии нескольких миль от устья.

Более двадцати четырех часов Габриель пробыла взаперти в маленькой каюте. Все это время девушка не видела англичанина, да и не хотела его видеть. Для нее герцог был кем-то вроде таракана или дохлой крысы: его следовало избегать так же, как этой нечисти.

Когда судно попало в поток, за Габриель послали. Юнга пришел с сообщением, что капитан требует ее присутствия на палубе.

– Чего ему нужно на этот раз? – спросила девушка, не скрывая злости.

– Волна повернулась, мисс, – почтительно ответил Уилл. Мальчику не удавалось скрыть волнение в голосе. – Теперь мы в любую минуту можем попасть в водоворот.

– И? – протянула Габриель со скучающим видом, заслуживавшим уважения.

– Если «Маргарита» пойдет ко дну, лучше быть на палубе. Приказ капитана, мисс.

Габриель поднялась на палубу не пререкаясь, потому что между Кодебеком и противоположным берегом у нее был последний шанс сбежать от похитителей. Однако когда девушка взглянула на бурлящие воды Сены, ее надежды рухнули. Броситься в этот водоворот означало верную гибель даже для такого опытного пловца, каким была Габриель. А после «стычки» с англичанином девушка чувствовала себя далеко не лучшим образом.

Кэм почти не обращал на Габриель внимания, но было очевидно, что Уиллу приказано следить за ней. Пленницу подвели к дверному проему возле кормы корабля и велели держаться что есть силы. Сквозь рев пенящихся волн до Габриель доносился голос Кэма, выкрикивавшего приказы. Люди быстро двигались, выполняя распоряжения капитана, и паруса надувались. Габриель не отрываясь смотрела на Кэма.

Он был в своей стихии. Ветер, брызги и крен маленького крупного судна – казалось, герцог рад опасности. Габриель никогда не видела его таким оживленным. От изнеженного аристократа не осталось и следа. Создавалось впечатление, что этот человек впитывал энергию той самой стихии, которую намеревался покорить. Зрелище встревожило Габриель. Она решила, что такому человеку не составит труда справиться со слабой девушкой.

Внезапно яхта выровнялась. Наступил покой. Члены команды ликующе закричали. Яхта полетела вперед.

– В чем дело? – выкрикнула Габриель.

Уилл повернулся к ней, улыбаясь.

– Мы идем по течению, мисс. Теперь ничто не остановит нас до входа в Ла-Манш. А потом, дай Бог, и до дома, до Корнуолла.

Дом. Габриель попыталась вслух произнести это слово, но оно застряло у нее в горле, словно нож. В этот миг девушка рискнула взглянуть на своего похитителя. Он смотрел прямо на нее. В его горящих глазах Габриель прочла триумф. Я победил, говорил ей англичанин.

Еще минуту назад Габриель готова была признать поражение, но этот надменный мужской взгляд задел ее за живое. Она рассвирепела. С подчеркнутым презрением Габриель плюнула на пол. Когда лицо англичанина потемнело, она, скрывая страх, улыбнулась.

Кэм откинул голову и захохотал.

Загрузка...