Алый цвет зари...

Глава двадцать девятая

Елена поселилась в гостинице «Украина». Правда, очень скоро она пожалела о своем выборе.

— Отель очень, очень громадная! Много людей, громко шумят! Обслуга странный. Меня все за проститутка считай! — жаловалась она Петру. — Женщина в рецепшен просто так никогда ключ не давай! Всякий раз паспорт показывай! Каждый мужчина, усатые такие, кавказ, вот, все время в номер зовут! Деньги предлагай! Разве я похож на блядь? — щеголяла к месту и не к месту новым выученным жаргонным словечком родственница.

Петр с Николаем успокаивали ее, объясняя, что, мол, у нас так повелось. В отелях люди жить не привыкли. А в Москву со всего бывшего СССР народ с деньгами стекается, в основном мужики. И ко всему следует с юмором относиться, не обращать внимания…

— Не обращать, вам легко рассуждать! А меня за руки хватать!

— А ты им по рукам, по рукам! — задорно подсказал Николай. — Не стесняйся!

Петр же старался теперь каждый вечер провожать Елену до дверей ее номера, к неудовольствию Надежды, с которой он, занятый «расследованием», виделся все реже и реже.

Нельзя сказать, что партнеры сильно продвинулись в распутывании дела. Однако на след Боцмана они все-таки вышли. Точнее говоря, ни о каком Боцмане они, разумеется, не знали, но, исходя из вопросов, которые Петру, вызвав его повесткой, задавали в милиции, они поняли, что хищение осуществил кто-то из опытных воров-взломщиков, специализирующихся на квартирных кражах… Искать следы «Горящего пурпура» следовало в уголовной среде.

Они сидели в привычном составе в гостиной квартиры Вихрева, когда позвонил Стволянинов. Поздоровавшись, он с места в карьер торжественно заявил, что знает, у кого сейчас камень.

— Так говорите, у кого?! — нетерпеливо бросил Петр.

— Молодой человек, это не телефонный разговор, — заявил Стволянинов и предложил встретиться на Пречистенке в небольшом тихом ресторане «Егорыч».

В ресторане они заняли угловой столик и, сделав заказ, принялись расспрашивать загадочно улыбающегося ученого.

— Так вот, друзья, что я могу вам сообщить, — со значительным видом начал свой рассказ геммолог. — Не прошло и недели с момента нашей последней встречи, как мне удалось выяснить, что камень попал к одной молодой особе, скажем, фаворитке известного московского богача, можно даже сказать, олигарха. Фамилия этого человека — Зверев, а его юную красавицу-возлюбленную зовут Наташа, фамилия ее Туманова…

— Здорово, да вы у нас настоящий Шерлок Холмс! — возбужденно воскликнул Николай.

— Или Эркюль Пуаро! — прибавил Петр.

— Не надо мне чужих лавров, — скромно заметил Стволянинов. — Просто я вхож в определенное, скажем так, общество, где все всё знают друг о друге. Юная особа уже появлялась на нескольких светских раутах во Франции с новым кольцом на пальце, а кольцо украшено рубином очень крупных размеров…

— Откуда же сей достопочтимый олигарх взял кольцо — ведь, очевидно, это он сделал любовнице такой подарок? — резонно поинтересовался Николай.

— Я думаю, купил. А вот у кого? — тут Стволянинов развел руками, — я, конечно, не знаю, но могу предположить, что оно, вероятно, не напрямую, а через посредников пришло к нему от человека, который его похитил!

— Украл, — машинально бросил Николай.

— Что же, можно и так сказать, — согласился коллекционер.

— И что мы теперь должны предпринять? — вырвалось у Петра.

— Вопрос, как говорится, интересный! — задумчиво отметил Николай. — Получается, что мы ни на йоту не продвинулись к возвращению камня. Ведь к олигарху этому ни с какой стороны не подступишься!

— Во всяком случае, сделать это будет нелегко! — согласился Стволянинов.

— А спрашивать разве нельзя? — встряла в разговор русская француженка.

— Увы, не получится. У нас олигархи — люди публичные, но недоступные. Так просто с ними не встретишься. К тому же и вопрос деликатный, — разъяснил родственнице ситуацию Вихрев.

— Камень этот такой, ну, дурной, — неожиданно безапелляционно заявила Елена.

— С камнями вообще много легенд связано, — задумчиво проговорил Стволянинов. Помните, я вам рассказывал про зловещие приключения этого «Горящего пурпура»? Существует и другая легенда, по которой он вовсе не из Бирмы в Европу попал и отнюдь не из знаменитой долины Могоу происходит…

— Ой, ой. Рассказать, рассказать! — в возбуждении захлопала в ладоши Елена.

— Ну, если джентльмены не возражают, я могу вам эту историю поведать.

Джентльмены возражать не стали.

— Истории этой больше двух тысяч лет… Среди людей, пораженных чудесами Иисуса Христа и уверовавших в него, был иудейский начальник — фарисей Никодим. Со временем он стал тайным учеником Христа и повсюду сопровождал его…

Когда Христа вели на казнь, Никодим старался держаться поближе к Учителю, еле-еле успевая уворачиваться от ударов бичей. Римляне стегали зло и, если доставали, то вшитые в концы веревок бронзовые шипы глубоко раздирали кожу.

«Мне-то что, на мне как на собаке заживает, — думал Никодим, громко вскрикивая после каждого доставшегося ему удара, — а вот Учителю по-настоящему больно. По мне изредка попадают, просто для острастки, а его шестеро по очереди хлещут изо всех сил».

И слезы наворачивались ему на глаза, и очень жаль было Иисуса, и тяжко было, и до исступления страшно, когда он вспоминал, что провожает Христа в последний путь. А тот шел медленно, ступая тяжело, но с высоко поднятой головой и смиренной, такой бесконечно доброй улыбкой на побледневших губах. Кровь обильно сочилась из многочисленных ран, и Никодим иногда успевал ловить отдельные алые капли. Он собирал кровь Христа в небольшой керамический кувшин с широким горлом.

Лицо Иеремии время от времени мелькаю в толпе, видел Никодим и других учеников. Он знал, что где-то поблизости находится и Мария Магдалина. Никто из них уже и не помнил, кто и почему решил собирать кровь Учителя, просто они знали, что так надо делать…

«Прочь с дороги, отродье! Прочь, негодяи! Прочь!» — слышал он грозные крики римлян, но ничего не боялся. Жизнь без Учителя представлялась ему бессмысленной и бесцветной. Он готов был без сожаления расстаться с ней хоть сейчас же. И только желание сохранить память о Мессии и передать сосуд с каплями священной крови людям, чтобы они опомнились, прозрели и все поняли, двигало им.

Один раз он заметил в толпе тяжелое хмурое лицо Иуды, но тут же, получив болезненный удар, споткнулся и упал на колени, едва удержав кувшин. Никодим поспешно вскочил на ноги и опять догнал Учителя, на мгновение коснувшись его худого тела, и опять несколько капель крови упали в кувшин из-под тернового венца, скатившись по лицу Христа.

Тут Никодима ударили кнутовищем по голове, и он отшатнулся. Голова налилась тупой безжалостной болью.

«Пустяки по сравнению с Его страданиями», — мелькнуло у него в мозгу, и боль немного отпустила. Так он сопровождал Христа до вершины горы.

А потом они были на Голгофе, неподалеку от креста, на котором Его распяли. Все видели, как Он страдал и мучился, как плоть его корчилась и содрогалась. Но сам Иисус не проронил ни звука. Время от времени Он открывал свои такие прекрасные и такие добрые очи и обводил стоящих внизу ясным взором, исполненным сострадания к ним, к людям, но вовсе не к себе.

Умирал Он долго, мучительно, страшно, страдая от боли, жары, жажды, от укусов всяких кровососущих тварей. Но ни стона не сорвалось с Его губ, ни крика, ни мольбы о пощаде.

Иногда сознание оставляло Иисуса, и тогда Его голова бессильно падала на грудь. Но вскоре Он вновь приходил в себя, и тут же опять обводил толпу кротким взором. И все силился улыбнуться им, словно хотел приободрить учеников.

Иеремия громко, в голос, рыдал, не стыдясь своих слез, плакали и остальные. И так продолжалось долго, очень долго, и каждая секунда Его умирания была для них тяжким испытанием, но выстоял Он, выстояли и они.

Когда один из воинов по команде подъехал к Иисусу на коне и прислонил к его губам влажную губку, чтобы дать ему напиться, а через несколько секунд нанес удар копьем в сердце, они возрадовались тому, что мучения Его прекратились и Он почил…

Ночью ученики, сняв тело с креста и обмыв его, собрали Его кровь в два разных сосуда, понимая, что должны разделиться — так у них было больше шансов сохранить остатки Его плоти… Один из кувшинов остался у Марии Магдалины…

Иеремия и Никодим молча двинулись в сторону Гефсиманского сада, где и спрятались в старой овчарне. Они принесли туда кувшин с Его кровью и договорились ночью спать посменно, чтобы охранять ставший священным сосуд.

Огонь не разводили, боясь обнаружить себя. Когда в очередной раз, уже перед самым рассветом, сторожить пришлось Никодиму, он, измученный прошедшим днем, все же задремал, а потом провалился в глубокий тяжелый сон.

Они не услышали и не почувствовали, как в старый скособоченный сарай бесшумно проник человек с горевшими от возбуждения глазами. Запястье левой руки у него было перевязано. Казалось, он, как кошка, видел в темноте. Человек сразу же заметил сосуд на полу, он быстро достал из-под одежды глиняную чашу и перелил в нее все содержимое. Сдернув с руки повязку, он нацедил в сосуд собственной крови. Затем схватил чашу и спрятал ее под одежду, прижав к своему горячему от возбуждения телу.

Он принес драгоценную ношу в неказистую хижину на окраине Иерусалима, зажег сальный светильник, поспешно заглянул в чашу и радостно воскликнул:

«Теперь Ты мой, мой и только мой! Теперь Ты со мной, со мной навсегда, Учитель!»

Затем Иуда (а это был он) поставил чашу на стол, вытащил из-под матраса острый нож и еще раз надрезал вену у себя на запястье. Он поднес кровоточащую руку к чаше и, превозмогая боль, следил за тем, как его собственная кровь, сочась в сосуд, смешивается с кровью Учителя.

Потом он достал из деревянного резного ящика большое полотенце, разорвал его на две неравные части, в большую завернул чашу, а меньшей перетянул запястье. Он задул светильник и выскользнул во тьму, которая уже наливалась перламутром надвигающегося утра.

Он направлялся в сторону Назарета, но не прошел и двух километров, как у него вдруг закружилась голова — видно, от потери крови. Он неловко упал и понял, что случилось непоправимое: чаша разбилась.

Десять долгих минут Иуда тупо рассматривал залитый его собственной и кровью учителя бок, а потом вдруг завыл, как дикий зверь, и бросился бежать, не разбирая дороги. Все, ради чего он жил в последние дни, решившись даже на предательство Учителя, провалилось, существовать дальше не имело никакого смысла…

Через час он трясущимися руками затянул петлю на собственном горле и повесился на старой осине, пустившей корни в расселине на склоне холма…

А Никодим и Иеремия, проснувшись, вместо крови Иисуса обнаружили в кувшине огромный красный рубин, горящий, как алые капли крови Мессии… И, конечно, так ничего и не поняли. Хотя страшно переживали, что не уберегли Его кровь… Хотя уверовали в то, что все это случилось неспроста…

— Какой прекрасный легенд, — тихо выдохнула Елена.

Петр и Николай молча смотрели на Стволянинова. Легенда и на них произвела впечатление.

— Так вот, по этой версии, ваш камень приносит людям несчастье, потому что образован из крови Иуды, — нарушил тишину геммолог.

— Да, камень действительно непростой, — задумчиво протянул Петр. — Но все же не скрою, мне хотелось бы вернуть его.

— Ты — законный наследник, что там говорить, кольцо с рубином принадлежит тебе по праву, его следует отыскать, разобраться с этим камнем-двойником и восстановить репутацию старого ювелира, — веско заметил Николай.

— Я знаком кое с кем из приятелей, точнее говоря, людей, работающих с нашим олигархом, попробую разузнать о судьбе кольца, — предложил Стволянинов.

— Это было бы здорово! А я, в свою очередь, наведу справки через знакомого журналиста из «Коммерсанта». Виталий ведет там что-то вроде светской хроники. Пишет о приемах, раутах, фуршетах, на которых все наши новоиспеченные богатеи тусуются, — наметил свой план действий Николай.

— А я в очередной раз с милицией пообщаюсь, может, им что-то удалось установить, — тяжело вздохнув, подвел итог «совещанию» Петр.

— Я вам помогать, — внесла свою лепту Елена.

На том и порешили…

К вечеру Петру удалось узнать, что олигарх Зверев срочно уехал во Францию, а на следующий день Стволянинов рассказал компаньонам печальную историю о гибели юной Наташи. Через неделю друзья установили, что кольцо в Россию не вернулось.

— Надо ехать Париж, — заявила не терпящим возражения тоном Елена. — Петя тоже лететь со мной!

Что оставалось Петру — только согласиться. Елена улетела через день, а Вихрев принялся занимать деньги. С получением визы Елена обещала ему помочь.