Алый знак доблести

XVI

Ружейная перебранка не затихала ни на минуту. Потом в спор вступили пушки. Их голоса в напитанном туманом воздухе звучали особенно низко. Эхо не умолкало. Эта часть земного шара жила странной, отданной на откуп войне, жизнью.

Полк юноши был послан на смену части, долго пролежавшей в сырых окопах. Солдаты заняли позицию за изогнутой линией стрелковых ячеек, которая, точно борозда, проведенная плугом, окаймляла опушку леса. Перед ними была широкая просека, вся в низких кривых пнях. Из лесу доносилась приглушенная ружейная пальба - то пехота и пикетчики стреляли в затянутое туманом пространство. Справа что-то устрашающе грохотало.

Пристроившись за маленькими насыпями, солдаты ждали своей очереди. Многие повернулись спинами к передовой. Друг юноши лег ничком, уткнулся лицом в руки и как будто сразу уснул глубоким сном.

Припав грудью к коричневой размокшей земле, юноша старался разглядеть, что происходит в лесу и на флангах. Ему мешал заслон из деревьев. Он видел только ближние неглубокие окопы. Кое-где в кучки грязи были воткнуты знамена. Он различал ряды темных фигур; над насыпью торчали головы нескольких особенно любопытных солдат. В лесу напротив и слева все время стреляли, а грохот справа достиг неслыханной силы. Орудия ревели, не переводя дыхания. Казалось, пушки, сойдясь сюда со всех четырех концов света, затеяли чудовищную свару. Человеческий голос тонул в этом диком шуме.

Юноше хотелось сострить - привести цитату из газет. Наготове были слова: «На Раппахэноке все спокойно», но пушки не желали допустить даже кратчайшего замечания по поводу их рева. Так юноше и не удалось договорить фразу. Наконец орудия смолкли, и от ячейки к ячейке снова начали, подобно птицам, перелетать слухи, только теперь это были черные твари, которые почти задевали землю угрюмо хлопающими крыльями, наотрез отказываясь от крыльев надежды, которые вознесли бы их ввысь. Наслушавшись всяких зловещих предсказаний, солдаты помрачнели. Рассказы о нерешительности и колебаниях высокопоставленных и власть имущих лиц передавались из уст в уста. Вести о разгроме казались неопровержимыми. Ружейные выстрелы справа, слившись в непрерывный гул, словно там бушевал сам бог звука, подтверждали и подчеркивали безнадежность положения армии.

Солдаты пришли в уныние и начали роптать. Их жесты были не менее красноречивы, чем слова: «Ну что мы еще можем сделать?» Они были глубоко потрясены якобы достоверными известиями о поражении и никак не могли примириться с победой врага.

Солнечные лучи еще не рассеяли серой пелены тумана, а полк растянутой колонной уже осторожно отступал через лес. Вдали за рощами и полосками полей мелькали порой беспорядочные суетливые отряды неприятеля. Они пронзительно и торжествующе вопили.

Стоило юноше увидеть это, и он, забыв о собственных заботах, пришел в неописуемую ярость. То и дело возмущенно кричал:

- Нами командуют пустоголовые олухи, черт бы их всех побрал!

- Это не ты первый открыл,- заметил кто-то.

Его друг, которого разбудили перед самым отступлением, все еще никак не мог проснуться. Он то и дело оглядывался, пока, наконец, до него не дошел смысл происходящего.

- Выходит, нас побили,- горестно сказал он.

Юноша чувствовал, что ему не пристало вслух осуждать других. Попытался сдержаться, но горькие слова сами слетали с языка. Он произнес длинную и путаную речь, обвинительный акт против главнокомандующего ирмией.

- Может, он не так уж и виноват, может, не он один виноват. Он сделал, как считал лучше. Такое уж наше счастье - постоянно получать по шеям,- устало сказал его друг. Он брел, потупившись, ссутулив плечи, как человек, которого побили палками и выгнали.

- А разве мы не деремся как черти? Не делаем всего, что в человеческих силах? - выкрикнул юноша. И тут же втайне испугался смысла этих слов. Лицо его вдруг потускнело, он воровато посмотрел но сторонам. по никто не оспаривал у него права произносить подобные фразы, и он вновь напустил на себя воинственный вид. И даже повторил слова, которые утром на привале твердили все его однополчане:

- Сказал же бригадный, что никогда еще на его памяти новобранцы не дрались лучше, чем мы вчера! И, наверное, другие полки тоже лицом в грязь не удари

ли. Значит, армия не виновата.

- Конечно, не виновата,- суровым тоном подтвердил его друг.- Никто не скажет, что мы не дрались как черти. Не посмеет сказать. Ребята дрались как бешеные.

И все-таки… все-таки нам не везет.

- Ну, если мы деремся как черти, а они ни с места, значит, виноваты генералы,- решительно и высокомерно сказал юноша.- И я не вижу смысла в том, чтобы

вот так сражаться, и сражаться, и сражаться и терпеть поражение за поражением из-за какого-то дерьмового старикашки-генерала.

- Тебя послушать, Флеминг, так выходит, что все вчерашнее сражение ты вынес на собственных плечах,- с ленивым сарказмом заметил солдат, шагавший рядом с

юношей.

Эти случайные слова пронзили его. Он весь как-то обмяк. Ноги подкосились. Робко глядя на саркастического солдата, примирительно забормотал:

- Нет, нет, вовсе я так не думаю. И не говорю, что вынес вчерашнее сражение на своих плечах…

Но тот, видимо, ничего худого не думал. И ничего не знал. Просто у него была такая манера говорить.

- Да ну? - только и промолвил он тем же спокойно-насмешливым тоном.

Тем не менее для юноши это был сигнал тревоги. Все его существо содрогалось при мысли об опасности, поэтому он сразу прикусил язык. Скрытый смысл слов саркастического солдата сбил с него спесь, а вместе с ней пропало и желание все время вылезать вперед. Он мгновенно присмирел.

Солдаты тихонько переговаривались. Офицеры раздраженно покрикивали, омраченные словно тучами вестями о поражении. Войска угрюмо пробирались по лесу. В роте юноши кто-то вдруг громко расхохотался. Человек десять поглядели на него с молчаливым упреком.

Их неотступно преследовал гул пальбы. Иногда он как будто немного отступал в сторону, но неизменно вновь приближался с удвоенной наглостью. Солдаты злобно оглядывались и чертыхались.

Наконец они остановились на какой-то поляне. Полки и бригады, оторвавшиеся друг от друга во время похода сквозь густые заросли, снова сомкнулись и построились лицом к неприятельской пехоте, догонявшей их с неумолчным лаем.

Эти звуки, это рычание рвущихся вперед металлических псов слились в ликующий рев, но в ту минуту, когда солнце безмятежно взошло на небеса, пронизав лучами тенистые заросли, он раскололся на отдельные громовые раскаты. Лес затрещал, словно охваченный пожаром.

- Ух ты как! - сказал кто-то.- Началось! Сколько крови, сколько разрушений!

- Так я и думал, что, как солнце взойдет, они тут же пойдут в наступление! - негодующе крикнул ротный лейтенант юноше. Он свирепо подергал свои усики и с суровым достоинством начал расхаживать позади ро ты, залегшей за жалкими прикрытиями, которые уже успели соорудить солдаты.

Артиллеристы, установив в тылу полка батарею, начали старательно наводить орудия на цель. Полк, пока еще невредимый, ждал мгновения, когда серые лесные тени перед ним будут прорезаны огненными языками. Солдаты брюзжали и сквернословили.

- Господи! И всегда-то нас загоняют в угол как крыс! - ворчал юноша.- Меня прямо тошнит от этого. Никто знать не знает, куда мы идем, зачем идем. Нас расстреливают и справа и слева, бьют там и тут, и никому нет дела, есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл. Чувствуешь себя как котенок в мешке. Ну, какого дья-

иола нас привели в этот лес? Чтобы устроить удобную мишень для мятежников? Заставили пробираться сквозь проклятущий шиповник, у нас все ноги ободраны, а теперь изволь сражаться, когда мятежники загодя уже приготовились к атаке. И пусть не говорят мне, что нам просто не везет! Уж я-то знаю! Этот старый хрыч…

Хотя друг юноши совсем, видно, обессилел, он перебил его и сказал спокойно и уверенно:

- Все кончится хорошо, вот увидишь!

- Держи карман шире! И брось ты свои дурацкие проповеди! Нечего сказки рассказывать. Я-то знаю…

Но тут его перебил сердитый лейтенант, который, чтобы дать хоть какой-то выход накопившемуся раздражению, накинулся на солдат:

- Замолчите, ребята! Нечего все время трепать языком о том да о сем! Раскудахтались, как старые курицы! У вас одно дело - воевать с мятежниками, а через десять минут их здесь будет вдоволь. Поменьше болтовни и побольше боевого духу - зарубите это себе на носу. В жизни не видел таких ослов-пустобрехов! - Он сделал паузу, готовый дать взбучку любому, кто посмеет ему перечить. Но все молчали, и он опять начал с достоинством расхаживать взад и вперед.- И вообще на этой войне слишком много шуму и слишком мало дела,- добавил он в заключение, окинув взглядом солдат.

Солнце поднималось все выше, теперь оно заливало лучами кишащий людьми лес. До места, где расположился полк юноши, долетел еле уловимый запах боя. Передовые части немного перестроились, чтобы стойко встретить врага. В этой части леса воцарилось напряженное ожидание. Медленно ползли мгновения, предшествующие буре.

Одинокая пуля пробилась сквозь кустарник перед залегшим полком. За ней тотчас последовали другие. Лес загудел от треска и хруста, слившихся в мощный хор. Стоявшие сзади пушки проснулись, разбуженные вражескими снарядами, летевшими в них, словно головки репейника, и, озлившись, неожиданно вступили в отвратительную перепалку с бандой вражьих орудий. Гул сражения превратился в гром, в непрерывный, неумолкающий раскат грома.

Полк охватила тревожная нерешительность - ее выдавало каждое движение солдат. Люди извелись, измучились, не выспались, выбились из сил. Они стояли, ожидая удара, вглядываясь туда, откуда доносился все нарастающий грохот боя. Иные вздрагивали, дергались. Они стояли, словно привязанные к столбу.