Алый знак доблести

III

Следующей ночью войсковые колонны, похожие теперь на фиолетовые полосы, переправились по двум понтонным мостам на другой берег. Пламя костров окрашивало воду в винно-багряные тона. Его лучи, освещая движущиеся колонны, вдруг загорались то там, то тут золотым или серебряным блеском. На противоположном берегу волнистые контуры темных таинственных холмов исчертили небо. Ночь голосами насекомых пела свой торжественный гимн.

После переправы юноша уверил себя, что на них из хмурых пещер леса внезапно и грозно ринутся вражеские полчища. Он настороженно вглядывался в темноту.

Но полк благополучно добрался до привала, и солдаты уснули непробудным сном утомленных людей. Утром еще заряженные энергией командиры построили их в шеренги и быстрым маршем повели по узкой дороге, ныряющей в лес.

Этот стремительный марш почти уничтожил особый отпечаток, который лежит на всех свежесформированных частях.

Люди устали, они начали по пальцам отсчитывать пройденные мили. «Стертые ноги да дерьмовый голодный паек»,- сказал горластый. Солдаты потели и ворчали. Потом они начали сбрасывать ранцы. Одни равнодушно оставляли их на дороге, другие старательно припрятывали, твердя, что при первой возможности вернутся за ними. Многие сняли плотные рубашки. Теперь почти все несли только самую необходимую одежду, одеяла, легкие вещевые мешки, манерки, ружья и патроны.

- Ты можешь есть и можешь стрелять,- сказал юноше долговязый.- А ничего другого тебе и не положено.

Обученная лишь теории, неповоротливая пехота внезапно превратилась в пехоту легкую и подвижную, уже умудренную практикой. Избавившись от лишнего груза, люди почувствовали заряд сил. Но достался он им ценой дорогих ранцев и, в общем, очень хороших рубах.

И все-таки разница между их полком и полками истеранов все еще не исчезла. Полки ветеранов выделялись из всех армейских соединений своей малолюдностью. Когда полк юноши прибыл на место, к ним подошли ветераны, бродившие поблизости, и один из них, обратив внимание на длину колонны, спросил:

- Эй, ребята, это какая бригада? - Услышав в ответ, что вовсе это не бригада, а полк, «старички» расхохотались и воскликнули: «О, Господи!»

К тому же, почти на всех «желторотых» были одинаковые кепи. Меж тем в них должна быть запечатлена история головных уборов полка за годы и годы. И, кроме того, золотые буквы на полковом знамени не потускнели. Они были новенькие, красивые, а древко блестело от маслa, которым его натирал знаменосец.

Армия снова застряла на месте, словно собираясь с мыслями. Мирный запах сосен щекотал ноздри солдатам. По лесу разносился монотонный стук топора, насекомые, покачиваясь на былинках, как-то по-старушечьи жужжали. Юноша вернулся к прежней своей теории синемундирного парада.

Но вот однажды на сереньком рассвете его разбудил, потянув зa ногу, долговязый, и, еще не совсем очнувшись от сна, он вдруг оказался на лесной дороге и обнаружил, что куда-то мчится вместе с однополчанами, которые уже задыхаются от быстрого бега. Манерка ритмично ударяла его по бедру, сумка мягко покачивалась. Ружье слегка подскакивало на плече в такт бегу и норовило сбить кепи с головы.

До него доносились тихие отрывистые фразы:

- Что это… все… значит?

- Куда к черту… мы так… несемся?

- Билли, да не наступай… мне на пятки. Бежишь… как корова.

И пронзительный голос горластого:

- Какого дьявола они устроили такую гонку? Юноше казалось, что утренний туман расступается под напором плотной массы бегущего во весь дух войска. Вдруг откуда-то донесся треск выстрелов.

Юноша был в полном смятении. Он бежал, окруженный товарищами, и силился думать, но все мысли сводились к одной: стоит ему упасть - и он будет затоптан напирающими сзади. Все его способности были направлены на то, чтобы не споткнуться, обогнуть препятствия. Он чувствовал, как его стремительно несет поток толпы.

Солнце разлило свои разоблачительные лучи, и один за другим взгляду явились полки, словно вооруженные воины, рожденные самой землей. Юноша понял, что настал его час. Час, когда он пройдет проверку. Близость великого испытания заставила его на миг ощутить себя младенцем, ощутить, как беззащитна плоть, облекающая человеческое сердце. Улучив удобную минуту, он испытующе огляделся.

И сразу понял, что улизнуть отсюда не удастся. Полк замыкал его в себе. К тому же со всех сторон обступали непреложные законы общественной морали и закон как таковой. Юноша был заключен в движущийся ящик.

Когда он обнаружил это, ему пришло в голову, что он никогда не хотел идти на войну. И завербовался отнюдь не по доброй воле. Его принудило к этому безжалостное правительство. И теперь его волокут на бойню.

Полк сбежал с откоса и вброд перешел через какую-то речушку. Печально и медленно струилась одетая черной тенью вода, из нее на людей пристально смотрели белоглазые пузырьки воздуха.

Когда они взбирались на противоположный берег, начала грохотать артиллерия, и тут юношу охватило такое любопытство, что все прочее вылетело у него из головы. Он карабкался на откос с ретивостью, которой позавидовал бы самый кровожадный вояка.

Он ожидал, что увидит сцену боя.

Внизу тянулись полоски полей, окруженных, сжатых кольцом леса. На травянистой земле и среди древесных стволов колыхались то сбитые в клубки, то растянутые в цепи стрелки, они перебегали с места на место и палили неведомо в кого. Темная линия передовой позиции проходила по залитой солнцем поляне, отливавшей оранжевым цветом. Вдалеке трепыхалось знамя.

Вверх по откосу уже двигались другие полки. Построившись в боевой порядок, бригада после короткой заминки зашагала по лесу вслед за пикетчиками, которые то исчезали из виду, то вновь появлялись уже намного дальше. При этом они все время были чем-то очень заняты, напоминая пчел, озабоченных своими маленькими распрями.

Юноша старался ничего не упустить. Наталкивался на стволы, цеплялся за ветки, забыл о собственных ногах, которые то и дело спотыкались о камни, запутывались в кустах шиповника. Движущиеся батальоны представлялись ему бьющими в глаза алыми нитями, вплетенными в мягкую зеленую и коричневую ткань. Нет, это место не создано для боя.

Тем более поражали его воображение идущие впереди пикетчики. Они палили в заросли, в дальние и отчетливо видные деревья, и каждый выстрел говорил ему о новой трагедии - скрытой, таинственной, величиной.

По пути они наткнулись на труп солдата. Он лежал навзничь, уставившись в небо. На нем была мешковатая желтовато-коричневая форма. Юноша заметил, что подметки его башмаков совсем прохудились, стали не толще почтовой бумаги, а из большой дыры жалостно выглядывал мертвый палец. И как тут было не подумать, что судьба предала солдата: после его смерти она выставила напоказ врагам бедность, которую при жизни он, быть может, скрывал даже от друзей.

Шеренги, незаметно расступаясь, обходили труп. Мертвец стал неуязвим и требовательно заявлял о своих правах. Юноша на ходу впился взглядом в пепельно-серое лицо. Ветер шевелил рыжеватую бороду. Чудилось, ее поглаживает чья-то рука. Юноше смутно захотелось ходить и ходить вокруг трупа и все время смотреть на него. Извечная жажда живых попытаться прочесть в мертвых глазах ответ на Вопрос.

Душевный подъем, который юноша испытал перед тем, как увидел поле боя, быстро и бесследно испарился во время марша. Его любопытство было полностью удовлетворено. Если бы с откоса открылась картина ожесточенной битвы, ее буйного коловращения, он, возможно, с воплем бросился бы в самую гущу. Но они слишком спокойно шли среди обступившей их Природы. У него было время подумать. Была возможность заглянуть в себя, попытаться исследовать свои ощущения.

Странные мысли зароились у него в мозгу. Он понял, что ландшафт его не радует. Напротив того, угрожает ему. Холодный озноб прошел у него по спине, и даже показалось, что он вот-вот потеряет штаны.

Мирный дом среди дальних полей таил в себе что-то недоброе. Лесные тени враждебно хмурились. Юноша всем существом ощущал, что за любой прогалиной могут сидеть в засаде свирепоглазые воины. У него мелькнула мысль, что генералы просто ничего не понимают. Это же западня. Лес того и гляди ощетинится штыками ружей. С тыла появятся стальные полки. Он и его товарищи обречены на гибель. Генералы - тупые ослы. Неприятель одним махом уничтожит все войско. Юноша испуганно оглянулся, ожидая увидеть крадущуюся к нему смерть.

Он подумал, что надо сию же минуту выскочить из рядов и предупредить товарищей. Нельзя допустить, чтобы их всех перерезали как свиней, а это непременно случится, если никто не крикнет о близкой опасности. Генералы, эти идиоты, гонят их прямиком в ловушку. Во всей армии только он один зрячий. Он выступит вперед и обратится к солдатам с речью. Страстные, потрясающие слова уже дрожали у него на губах.

Войсковая колонна, расколотая рельефом местности на мелкие движущиеся частицы, спокойно шагала по лесам и полям. Окинув взглядом солдат, шедших неподалеку от него, юноша увидел почти на всех лицах выражение такой сосредоточенности, будто эти люди были заняты каким-то необыкновенно интересным исследованием. У нескольких человек вид был до того воинственный, точно они уже сражались с врагом. Иные ступали как по тонкому льду. Но в большинстве своем эти необстрелянные солдаты были тихи и погружены в себя. Им предстояло увидеть войну, этого алого зверя, этого раздувшегося от крови бога. Их мысли были поглощены целью похода.

Обнаружив это, юноша подавил уже готовый сорваться крик. Он понял, что пусть даже люди дрожат от страха, они все равно высмеют его предостережения. Начнут глумиться над ним, забрасывать чем попало. А если допустить, что опасность - плод его воображения, каким жалким ничтожеством будет он выглядеть после этих исступленных призывов.

Тогда он напустил на себя вид человека, который обречен в одиночестве нести ответственность за нечто, всем прочим неведомое. Он волочил ноги, трагически обращал глаза к небу.

Тут на него неожиданно налетел молоденький лейтенантик из их роты и начал изо всей силы колотить эфесом шпаги.

- Эй, ты, молодчик, не вылезай из рядов! Только попробуй дать деру! - кричал он громко и нестерпимо нагло.

Юноша сразу ускорил шаг. Он ненавидел лейтенанта - тот явно был неспособен оценить мыслящего человека. Вот уж поистине грубый скот.

Немного погодя бригада остановилась в озаренном словно храм лесу. Суетливые стрелки все еще палили. Сквозь боковые приделы леса видно было, как стелется дым от их выстрелов. Иногда он поднимался ввысь плотными белыми клубочками.

Во время остановки многие солдаты начали насыпать небольшие холмики перед собой. В дело шли камни, сучья, земля, все, что, по мнению людей, могло задержать пулю. Кто насыпал холмик повыше, кто довольствовался совсем низеньким.

Из-за этих насыпей возник спор. Одни считали, что в бою пристало вести себя как на дуэли: стоя во весь рост, служить мишенью врагу. Они, мол, презирают хитроумные предосторожности. Другие посмеивались в ответ и показывали на фланги, где «старички» рылись в земле, как терьеры. Вскоре вдоль фронта полка протянулась настоящая баррикада. И тут пришел приказ сниматься с места.

Юноша негодовал. Он немедля забыл о всех своих подозрениях во время марша.

- Зачем же они притащили нас сюда? - обратился он к долговязому.

Тот начал что-то объяснять, запутанно, однако все с той же спокойной верой, хотя и ему пришлось расстаться с маленьким бруствером из камешков и грязи, на который он потратил немало труда и терпения.

Всем хотелось укрыться от опасности, и на новой позиции возникла новая линия небольших укреплений. Полдничали они в третьем месте. Потом их увели и оттуда. Гоняли с места на место без всякой видимой цели.

Юноше вбили в голову, что во время боя человек совершенно меняется. В этой перемене он видел свое спасение. Именно поэтому ожидание было так мучительно. Его просто била лихорадка от нетерпения. Он считал, что генералы начисто лишены здравого смысла. И начал жаловаться на это долговязому.

- Не могу я больше терпеть все это,- кипятился он,- Ну, какого дьявола зря снашивать подметки?

Он хотел вернуться в лагерь - уж ему-то понятно, что все это обыкновенный синемундирный парад,- или же броситься в битву и увериться, что все его страхи вздорны и храбростью он сравнится с любым настоящим мужчиной. Неопределенность нынешнего положения окончательно вывела юношу из себя.

Долговязый, по-прежнему невозмутимый, оглядел галету с куском свинины и беспечно сунул ее в рот.

- Наверное, мы должны разведать местность, чтобы не подпустить их слишком близко, или обойти их с тыла, или еще что-нибудь в этом роде.

- Чушь! - крикнул горластый.

- Вот именно! - крикнул юноша, никак не успокаиваясь.- Я бы, кажется, на что угодно согласился, только бы не топать целый день без всякого смысла

то туда, то сюда!

- Я тоже согласился бы,- сказал горластый.- Все это никуда не годится. Если бы армией командовали люди с мозгами…

- Да заткнитесь вы оба! - заорал долговязый.- Ты сопливый болван. Дерьмовый дурачина от горшка два вершка. Без году неделя как напялил на себя этот

мундир, а берешься рассуждать…

- Я сюда воевать пришел, а не прогуливаться,- прервал его горластый.- Прогуливаться я мог бы и дома вокруг хлева, если бы пришла охота.

Долговязый, побагровев, сунул в рот еще одну галету с таким видом, словно, выведенный из себя, решил принять яд.

Он начал жевать, и постепенно его лицо обрело утраченное было выражение спокойствия и довольства. Не может человек злиться и ссориться, когда перед ним лежат галеты со свининой. Во время еды у долговязого был такой вид, точно он наслаждается созерцанием того, что попало к нему в желудок. Казалось, его дух общается с проглоченной пищей.

Ни новая обстановка, ни новые обстоятельства уже не нарушали хладнокровия долговязого, и при первой же возможности он сразу начинал подкрепляться запасами из вещевого мешка. На марше шагал как заправский охотник, не жалуясь ни на быстроту ходьбы, ни на длительность похода. И не ворчал на то, что трижды ему пришлось расставаться с маленькими укреплениями из камешков и грязи, хотя сооружал он их с таким тщанием, точно ставил памятник своей бабушке.

Во второй половине дня полк вернулся на то самое место, где останавливался утром. Ландшафт уже не казался юноше зловещим. Он привык к нему, сроднился с ним.

Однако, когда их повели на какое-то новое место, он опять с тревогой подумал о неосведомленности и тупости командиров, но стойко отмахнулся от этой мысли. Хватит с него его собственных проблем. И, совсем упав духом, подумал, что тупоумие не такое уж зло.

И еще он решил,- так ему, во всяком случае, казалось,- что наилучший для него исход - получить смертельную рану и разом покончить со всеми сомнениями. Поглядев краешком глаза на смерть и обнаружив в ней одно лишь умиротворение, он вдруг страшно удивился: как это можно приходить в такое смятение всего-навсего из-за того, что тебя убьют? Там, где он окажется после смерти, его по-настоящему оценят. Смешно рассчитывать, что люди вроде этого лейтенанта способны понять человека с возвышенными и утонченными чувствами. Понимание ему будет даровано лишь за гробом.

Треск одиночных выстрелов превратился в несмолкающий гул. С ним смешивались приглушенные далью ликующие вопли. Потом заговорили орудия.

Тотчас вслед за этим юноша увидел бегущих стрелков. Им вдогонку неслась ружейная пальба. Потом замелькали зловещие огненные вспышки. Над полем с медлительной наглостью, как призрачные наблюдатели, поползли клубы дыма. Гул все нарастал,- казалось, это, приближаясь, грохочет поезд.

Входишиие в бригаду соединения впереди и справа от них с оглушительным ревом бросились в атаку. Ощущение было такое, что они взорвались. А затем они залегли за какой-то длинной серой преградой - только вглядевшись в нее, можно было разобрать, что это вставший стеною пороховой дым.

Юноша смотрел на все как зачарованный, начисто забыв о твердом своем намерении принять мгновенную смерть. Рот у него приоткрылся, округлившиеся глаза жадно впились в картину сражения.

Неожиданно тяжелая, словно налитая скорбью рука опустилась ему на плечо. Очнувшись от самозабвенного созерцания, он обернулся и увидел горластого.

- Слушай, старик, это мой первый и последний бой,- с мрачной торжественностью сказал тот. В лице у него не было ни кровинки, девичьи губы дрожали.

- Ты что? - изумленно пробормотал юноша.

- Старик, это мой первый и последний бой,- повторил горластый.- Чует мое сердце…

- Что?

- Меня сразу же прихлопнут, и я хочу… хочу, чтобы ты отдал это… моим… родителям.- Он судорожно всхлипнул от жалости к себе. Затем протянул юноше пакетик в желтой обертке.

- Какого дьявола… - начал было юноша. Но горластый посмотрел на него потусторонним взглядом, махнул обмякшей рукой и отошел.