Амалия под ударом

Глава 12

«У нас в Ясеневе все благополучно, и погода стоит отменная. Посылаю вам с этим письмом рисунок, который с меня сделал князь Орест: все находят, что портрет получился весьма похожим. Забыла вам сообщить, дорогая мама, что вчера меня поженили с графом Толстым, тем самым, который писатель. Как и когда он успел овдоветь – этого я вам не могу сообщить, но подозреваю, что дело тут не вполне чисто. Я хотела пожаловаться Мусе, но она как раз досталась персидскому шаху, и ее, рыдающую и ломающую руки, увезли в далекую Персию, где она непременно станет первой гаремной женой, а меня, на мое счастье, быстро развели с г-ном Толстым. У нас в Ясеневе такие вещи происходят ежедневно, и вам совершенно не о чем беспокоиться. Муся успела вернуться из Персии еще до вечернего чая. Она просила передать вам наилучшие пожелания, что я и делаю. Что же до меня, то я рассчитываю пробыть здесь еще два месяца и вернуться в Москву в начале сентября. Любящая вас дочь Амалия».

Закончив письмо, Амалия вложила листок в конверт и взяла рисунок Рокотова. За обедом вчера собралось множество гостей. Кроме молодых людей, были также уездный предводитель Покровский, старый доктор Телегин и предмет воздыханий Даши земский врач Соковников. Все они разглядывали рисунок и говорили одобрительные слова. Только Евгений Полонский сказал одно слово: «Мило», но таким тоном, что его вряд ли можно было счесть за похвалу.

– Обратите внимание на эту снисходительность знатока, Амалия Константиновна, – заметил Орест, наклонившись к ней. – Наш Эжен не имеет ни единого таланта, но зато с успехом судит обо всех.

Художник Митрофанов улыбнулся в усы. Лицо графа застыло.

– Не выводи меня из терпения, Орест, – промолвил он. – Я не Витгенштейн и сумею на себя постоять.

– Господа, что такое? – всполошилась Муся. – Кузен, вы опять за свое? Стыдно, право, стыдно! Я лишу вас права убежища, если вы будете так себя вести. И вообще, сколько раз вы мне обещали нарисовать мой портрет? Это нехорошо – так манкировать своими обещаниями!

– Ну будет, будет, кузина Мари, – проворчал Орест. – Несите сюда свой альбом.

Таким образом Муся заполучила столь желанный рисунок, помирилась с Амалией, и мир был восстановлен. Врачи и уездный предводитель вскоре откланялись, Митрофанов тоже ушел, пообещав вернуться завтра и продолжить картину, а молодые люди отправились на лужайку – играть в набирающую популярность игру под названием tenez[31], которую англосаксы, коим, как известно, медведь на ухо наступил, переименовали в tennis. Было весело, и только Гриша Гордеев отказался участвовать в общей забаве. Он сидел в тенечке и, надувшись, глядел, как Муся мечется по лужайке туда-сюда, отбивая чужие воланы и путаясь у всех под ногами.

– Они не нашли, кто это сделал? – внезапно спросил он у Ореста, который находился ближе всех к нему.

– Что сделал? Кого не нашли? – спросил Орест с удивлением.

Гриша насупился.

– Того, кто отравил Снежка.

– А, вот ты о чем! – Князь поморщился. – Нет, не нашли.

Игра закончилась, и все стали выяснять, кто выиграл, но так ничего и не выяснили и махнули на результаты рукой. Потихоньку все потянулись в дом – пить лимонад и отдыхать в прохладе больших комнат.

– Все-таки эти игры быстро надоедают, – заявила Муся. – Хочется чего-нибудь еще. Только вот чего?

– Посмотреть на Вихрушкина? – с улыбкой предположил Митя Озеров.

Вихрушкин был jeune premier[32] театра в Николаевске, нагонявший тоску на всех поголовно местных мужей и заставлявший мечтать их жен, даже тех, которые давно забыли, что такое мечты.

– Ах, оставьте! – отмахнулся Верещагин. – Знаю я, что такое эти провинциальные театры. – Он скорчил зверскую рожу и томно завыл: – Трагедия «Дон Гарсиа Наваррский», представление пройдет без суфлера Агафоклова, потому как он, подлец, упился вусмерть. Во втором отделении дается водевиль «Фантазия» весьма пристойного содержания, не считая некоторых мест, пагубных для нравственности. Вместо примы Живодерской-Дикобразовой роль сироты-племянницы исполняет инженю[33] Викторова, потому как приму ее друг сердца купец Замухрышкин по неизвестной причине отходили ремешком-с. Не пропустите, господа, не пропустите!

Его последние слова утонули во всеобщем хохоте.

– Ой, Эмиль, – сказала Муся, сладко щуря глаза, – какой же вы злюка!

– В четверг я устраиваю охоту, – вмешался Никита Карелин. – Приглашаются все желающие!

– Вот это дело, – одобрил Орест. – Я с тобой!

– И я, – сказал граф.

– Придется мне тоже с вами поехать, не то вы, не ровен час, друг друга перестреляете, – важно заявила Муся. – Эмиль, вы едете?

– Всенепременно! – весело отвечал журналист.

Алеша Ромашкин, верный паж Муси, тоже изъявил желание поучаствовать в охоте.

– А вы, Амалия Константиновна? – спросил князь.

– Она не поедет, – вмешалась Муся. – Она же не любит охоту.

– Очень жаль, – заметил Полонский.

– Хорошо, я поеду, – сказала Амалия. – Только не обещаю, что буду стрелять.

Муся с лукавой улыбкой поглядела на нее и потерла кончик носа.

– Так, кто еще? Вы едете, Митя?

В конце концов согласились ехать все, кроме Гордеева, который отказался наотрез, и Саши Зимородкова. Условившись обо всем, молодые люди сели от нечего делать снова играть в свадьбу, результаты которой Амалия и описала сейчас в послании матери.

Амалия сложила рисунок Ореста, спрятала его в конверт и тщательно заклеила последний, после чего вызвала Дашу и отдала ей письмо.

– Где все? – спросила она.

Даша доложила, что Митрофанов в беседке пишет портрет Муси, а Емеля, следователь и Гриша смотрят. Князь Орест на заднем дворе упражняется в стрельбе. Прислушавшись, Амалия и в самом деле различила глухие хлопки выстрелов.

– Хорошо, – сказала она Даше. – Можешь идти.

Амалия раскрыла книгу и начала читать, но вскоре ей стало скучно. Сюжет был прозрачным, как стекло, персонажи – картонными марионетками. Уже в первой трети романа появлялось упоминание о потерянном ребенке, который, по счастливой случайности, являлся также и наследником огромного состояния. Что-то подсказывало девушке, что главный герой, воплощение всех мыслимых и немыслимых достоинств, и будет тем самым потерянным ребенком. По крайней мере, его вопиющая бедность и жестокие испытания, которые автор обрушивал на его голову, не оставляли другой возможности развития интриги. Поэтому Амалия закрыла книгу и решила пойти немного поиграть на рояле, как она часто делала по утрам.

Рояль стоял на первом этаже, в большой гостиной, отделанной потемневшими от времени дубовыми панелями. Окна в сад были широко раскрыты, и снаружи доносилось неумолчное стрекотание кузнечиков. Неудивительно поэтому, что Амалия не обратила никакого внимания на шорох, донесшийся до нее из-под запертой крышки рояля. Привычным движением повернув ключ, она подняла крышку и увидела поперек белых клавиш пятнистый жгут. Гадюка зашипела и стремительно прыгнула на девушку.

Амалию спасло только то, что она моментально разжала руки и с пронзительным криком отскочила назад. Крышка рояля гулко стукнулась о дерево, и струны жалобно застонали. Змея упала на пол и угрожающе заклекотала, медленно свивая и развивая свои кольца. Не сводя глаз с гадюки, Амалия стала пятиться к двери, но внезапно та распахнулась, и в комнату, опрокинув стул, ворвался Орест.

– Что, Амалия, что? – Но он уже и сам увидел змею. – Вот дьявол! Откуда же она тут взялась?

– Осторожней! – крикнула Амалия.

Но князь уже подскочил к змее и несколько раз с размаху ударил ее каблуком по голове. Гадюка забилась в агонии, яростно стуча хвостом по полу, но через мгновение вытянулась и застыла. Амалия, не чуя под собой ног, опустилась на обитое штофом кресло.

– Она… она… – Девушка искала слова и не находила их.

– Наверное, как-нибудь заползла в дом, – буркнул Орест, оборачиваясь к ней.

Амалия медленно покачала головой.

– Нет, Орест. Она… она была заперта в рояле.

И, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась.

– Отпусти меня! – верещал Гриша, пытаясь снять руки князя со своего горла. – Отпусти… А, черт! Задушишь!

Его лицо уже стало клюквенно-красным, в глазах метался неприкрытый ужас. В противоположном углу беседки сбились в кучу Муся, художник, Верещагин и Зимородков. Они явно ничего не понимали.

Первой, однако, обрела дар речи храбрая Муся.

– Кузен, да что ж такое происходит? За что ты душишь Гришу?

– Гадюка – это была твоя шуточка? – рявкнул Орест. – Признавайся!

– Какая гадюка, о чем ты говоришь? – стонал бедный Гриша, обливаясь потом. – Ты что, белены объелся, в самом деле?

– Кто-то положил гадюку в рояль, на котором играет по утрам Амалия, – объяснил князь.

– Гадюку? – Муся широко распахнула глаза.

– Вы хотите сказать, живую змею? – недоверчиво спросил Саша Зимородков.

– Именно это я и хочу сказать, – процедил сквозь зубы Орест и грозно спросил у Гриши: – Твоих рук дело? Ты же любитель возиться со всякими тварями!

– Да ты что? – прохрипел Гриша. – Я – и гадюки? Ну ладно там ужи, они славные создания, или мой питон… Но когда ты видел у меня гадюку?

– В самом деле? – Орест неожиданно разжал пальцы. – Тогда извини.

Освободившись, Гриша тотчас отступил назад. Он морщился и растирал шею.

– Орест, – серьезно промолвила Муся, – ты правду говоришь? В рояле была змея?

Князь утвердительно кивнул.

– А Амалия Константиновна? – внезапно спросил Саша. – С ней все в порядке?

– По счастью, змея ее не укусила, – сказал Орест. – Я услышал крик и прибежал вовремя.

– Кому могло понадобиться… – начал Верещагин в изумлении.

– Вот и я о том же! – отозвался Орест.

– А может быть, это случайность? – несмело спросила Муся.

Князь насмешливо поглядел на нее.

– Ну конечно, змея сама забралась в рояль и закрылась там на ключ… – Он закашлялся.

Емеля и Саша переглянулись.

– Когда я был в Малороссии, – заметил художник, – там произошел такой случай, когда змея забралась в закрытый чемодан и потом ужалила вора, который этот чемодан украл. Об этом даже в газетах писали.

– А ведь верно! – подхватил Емеля. – Наша газета как раз перепечатывала это сообщение, и мы еще шутили, как бедному вору не повезло. Думал поживиться, а тут вдруг такое!

Орест перестал кашлять, достал платок и вытер губы. На платке отпечаталась красная полоса.

– Возможно, – сказал он устало. – Все возможно. Просто мне показалось странным, что… – Он снова закашлялся. – Извини, Грегуар, – наконец проговорил он очень тихо. – Зря я на тебя подумал. Тебе бы такое и в голову прийти не могло.

– Да такое никому в голову прийти не может, – вмешался Верещагин. – Просто рояль очень старый, и в нем, наверное, полно щелей. Вот змея и забралась в одну из них, а обратно выбраться не сумела.

– А Амалия, конечно, испугалась, – добавила Муся. – Вот что, друзья. Мы сейчас пойдем к ней и все вместе ее успокоим.

Амалия сидела все в том же кресле, вцепившись в подлокотники, и, не отрываясь, смотрела на мертвую змею. Сердце уже не колотилось так, словно собиралось вот-вот выскочить из груди, и слезы почти высохли. Она не могла забыть омерзительного шипения, с каким разъяренная сидением под крышкой ядовитая тварь прыгнула на нее. Но теперь это было всего лишь кошмарное воспоминание, не более.

«Глупо, конечно, но я почти готова поверить, что кто-то нарочно положил ее туда, зная, как я люблю играть на рояле… Однако это вздор. Кому я нужна, в конце концов? Значит, змея забралась в рояль сама… сама. Двери настежь, окна вечно открыты – чему тут удивляться?

Но ведь рояль был заперт на ключ. Если даже допустить, что змея забралась в дом, каким же образом она могла оказаться внутри рояля?»

Дверь скрипнула. Амалия подняла голову. Перед ней стоял Алексей Ромашкин, и пот градом катился по его лицу.

– Амалия Константиновна! – сбивчиво заговорил он. – Какое несчастье!

Невольно девушка насторожилась.

– Что такое? – спросила она.

– Эта… эта дама… – стонал Алеша, снимая очки и протирая их. – Дельфина Ренар, которая сняла у меня флигель… Ей, видите ли, стало невыносимо одной, и она решила нанести визит в Ясенево. Она скоро будет здесь! Я пытался ее отговорить, но…

Он надел очки и близоруко сощурился на мертвую змею, лежащую на полу. Было похоже на то, что Алеша заметил ее впервые.

– Боже мой! – пролепетал он, поспешно отступая назад. – Что это?

– Орест убил гадюку, которая забралась в дом, – объяснила Амалия. – Ничего особенного, Алеша.

– Ох! – Ромашкин с облегчением выдохнул. – Вы меня успокоили, Амалия Константиновна! Я ужасно боюсь змей!

«Если бы все это происходило не в жизни, а в каком-нибудь романе Габорио, – смутно подумалось Амалии, – и если бы именно Алеша подложил мне змею, он наверняка произнес бы именно эти слова – чтобы ввести в заблуждение доверчивого читателя…»

Она окинула Ромашкина испытующим взглядом. Маленький, некрасивый, с жидкими светлыми волосами, он принадлежал к той породе людей, у которых даже страх выглядит комично. Он был неглуп, но питал какую-то необъяснимую склонность ко всяким химерическим прожектам, которые и съели все его состояние. Ему, например, хотелось вырастить на своих землях какие-то морозоустойчивые ананасы вместо обычных слив и груш; в результате ананасы не приживались, а сливы хирели. В разное время он пытался разработать теорию верного выигрыша в рулетку, создать черепашью ферму, которая будто бы должна была приносить ему доход в шестнадцать тысяч чистыми ежегодно, и усовершенствовать конструкцию воздушного шара. Нечего и говорить о том, что все его начинания провалились. Непрактичность Ромашкина раздражала людей, и хотя большинство окружающих любило Алешу, к их любви примешивалась изрядная доля пренебрежения. Предположить, что такой наивный идеалист мог подложить Амалии змею, было по меньшей мере нелепо, и девушка с легкостью отказалась от этой мысли.

Тут, однако, входная дверь широко распахнулась, и в гостиную гурьбой ввалились друзья. Гриша Гордеев был красен и то и дело поправлял воротничок, а Муся тараторила без передышки, никому не давая вставить ни слова.

– Боже мой, Амели! С тобой все в порядке? Мы так испугались! Орест как с ума сошел – он решил почему-то, что змею в рояль засунул Гриша! Нарочно! А где она? Ой, какой ужас! Это правда гадюка?

Она широко распахнула глаза и тесно прижалась к Амалии, словно от мертвой змеи до сих пор могла исходить какая-то опасность. Зимородков поднял гадюку за хвост.

– Да, – подтвердил он, – это и впрямь гадюка. Вам очень повезло, Амалия Константиновна, что все обошлось.

Он быстрым шагом подошел к окну и вышвырнул змею в сад.

– Предлагаю выпить за избавление от смертельной опасности! – приободрившись, предложил Гриша. Он дернул шеей и поморщился. – Ну и рука у тебя, старина! – сказал он Оресту. – В другой раз, пожалуйста, будь поосторожнее! Сначала все выясни, а потом уж кидайся…

– Прости, Гриша, – сказал князь, улыбаясь. – Просто, когда я увидел тут мерзкую тварь, которая выписывала на полу кренделя…

– Да ладно, я все понимаю, – великодушно махнул рукой Гордеев. – Она испугалась, конечно… – И он по-приятельски подмигнул князю, который ничего не ответил.

Стол накрыли на террасе. К обеду приехали Митя Озеров и граф Полонский. Им тоже рассказали про гадюку, и оба склонились к мысли, что змея случайно оказалась в инструменте. После гадюки разговор переключился на более спокойные темы. Обсуждали завтрашнюю охоту, портрет Муси, даже международное положение, и как раз в разгар очередного франко-прусского кризиса на террасе появилось новое лицо.

Это была дама лет сорока пяти, изо всех сил пытавшаяся выглядеть на тридцать пять, но добившаяся лишь обратного эффекта. У нее были неправдоподобно рыжие волосы, завитые неправдоподобно крупными локонами, серые глаза в сеточке морщин и маленький остренький носик. Наряд гостьи был под стать ей самой: полосатое, оранжевое с зеленым, платье, высокая шляпка, украшенная множеством пестрых цветов, и синий зонтик от солнца.

– Princesse Orloff! – воскликнула она, обращаясь к Амалии. – Que je suis heureuse de faire votre connaissance! Je suis Dauphine Renard, j’habite pas trés loin de vous, chez monsieur Alexis. Аh, le voilà! Bonjour, messieurs![34]

Что бы ни говорила Дельфина, улыбка не сходила с ее лица. Она явно была уверена, что здесь ей не могут не быть рады. Но «месье Алексис», завидев ее, скривился так, словно у него свело скулы, а граф Полонский вздернул брови и мгновенно преобразился в заиндевевшую статую. Прочие гости тоже, судя по всему, не испытывали особого восторга от вторжения незнакомки в их уютный, привычный мирок. Тем не менее Амалия вежливо сказала, что они рады видеть мадам, и кстати заметила, что она вовсе не княжна Орлова, что у Орловых вообще нет княжеского титула, а вот Мари Орлова, ее подруга. Дельфина слушала и кивала, а потом, не успели друзья опомниться, как она уже уселась между Алешей и симпатичным Митрофановым, которому немедленно принялась строить глазки.

– Алеша, – тихо и угрожающе спросила Муся, – зачем вы ее пригласили?

Ромашкин стал клясться, что он ее не приглашал и что она пришла сама по себе. Меж тем мадам Ренар полностью завладела разговором. О, она так рада, что попала в круг образованных людей, которые так хорошо говорят по-французски! Видите ли, она не создана для одиночества. Она по натуре очень общительна, да, да, и она обожает путешествовать. О, где только она не побывала! Кстати, как зовут ее соседа? Месье Митрофанофф? И чем он занимается? Ах, месье peintre?[35] Надо же, как интересно! Признаться, она тоже любит рисовать – время от времени. Не согласится ли он как-нибудь взглянуть на ее работы? Она была бы очень рада!

Послушав мадам Ренар пять минут, Амалия вполне уяснила себе, за что Алеша так ненавидит француженку. Вся речь Дельфины была сплошным общим местом – пошлейшим, банальным, донельзя затасканным общим местом. Оставив в покое художника, она принялась восторгаться тем, какие в России зеленые деревья, какое синее небо и какой Петербург большой город, почти Париж. Она хотела знать, правда ли, что les moujiks[36] очень дики, а les cosaques[37] очень храбры и воинственны, и правда ли, что какие-то révolutionnaires[38] хотят убить le tsar russe[39]. Она трещала без умолку, и не было решительно никакой возможности заткнуть фонтан ее захлебывающегося красноречия.

– Ну, удружил! – проворчал Гриша, косясь на Алексея. – Она, кажется, никогда не умолкнет.

– Феерическая особа! – весело сказал журналист. – Кстати, кто она такая?

Полонский поморщился.

– Была гувернанткой, потом получила небольшое наследство и принялась путешествовать, – ответил он. – Так мне Алексей сказал.

– А как она к нему-то попала?

– Помнишь того австрийца, с которым он все мечтал построить новый воздушный шар? Так вот, он ее знакомый.

– Наш Алексис неисправим! – вздохнул Гриша и с грустью уставился на обглоданную куриную ножку, лежащую на его тарелке.

Саша Зимородков о чем-то напряженно думал, глядя на росшие неподалеку от террасы липы.

– Как вы, Саша? – окликнула его Амалия.

Тот искоса поглядел на нее.

– Мне все змея не дает покоя, – признался он.

Амалия озадаченно посмотрела на него.

– А, вы о том, что произошло сегодня? Но все, кажется, сошлись на том, что она заползла в рояль случайно.

– Да, – кивнул Саша хмуро. – Да, Амалия Константиновна, змея могла вползти в дом и даже забраться в рояль, найдя какую-нибудь щель. Но вы ведь сказали, что она лежала на клавишах. Как она сумела пробраться туда? Ведь замочная скважина слишком мала, чтобы гадюка смогла пролезть через нее. Нет, тут что-то не так.

Амалия почувствовала, как вязкое облако тревоги вновь колыхнулось на дне ее души. Все казалось так просто – змея, которая ползает где хочет и в конце концов заползает не туда. А теперь…

– Наверное, змея все же нашла какое-нибудь отверстие, – предположила Амалия.

Саша вскинул на нее странно блеснувшие глаза.

– В том-то и дело, Амалия Константиновна, что в этой части рояля нет таких отверстий, сквозь которые могла бы проникнуть змея. Я специально смотрел.

– Тогда, значит, что же… – почти сердито заговорила Амалия.

– Я пока не знаю, что оно может означать, – честно признался Саша. – Видите ли, нас в полиции всегда учат настороженно относиться ко всяким загадкам. Вот я вам и говорю откровенно, что я обо всем этом думаю.

У Амалии мелькнула мысль, что для человека, расследующего всего-навсего мелкие кражи, Зимородков рассуждает чересчур уверенно. Наверняка он просто хочет покрасоваться перед ней безупречностью своих логических выводов, и ему невдомек, что одновременно он ввергает ее в панику. Однако Амалии не хотелось обижать своего друга. Она только улыбнулась и стала прислушиваться к разговору, который вели между собой Евгений, Орест и Алеша Ромашкин.

А они беседовали по-русски о завтрашней охоте, упорно игнорируя все попытки настырной француженки узнать, о чем же они там толкуют. В конце концов она все-таки, кажется, поняла, что ее присутствие здесь нежелательно, и поднялась из-за стола. Никто не вызвался провожать ее до Паутинок, и она ушла одна – оранжево-зеленое облако под синим покачивающимся зонтиком, похожим на большой причудливый цветок.

– Ах, господи, как хорошо! – вырвалось у Муси, когда Дельфина Ренар скрылась из виду. – Давайте играть в буриме, господа! Павел Семенович, вы будете играть с нами?

Художник согласно кивнул головой.

Из дневника Амалии Тамариной

7 июля. Завтра из-за охоты встаем рано. Сегодня случилось нечто, что напугало меня до крайности: в рояль, на котором я обыкновенно играю, заползла ядовитая змея. Все обошлось, она меня не ужалила, но я пережила несколько очень неприятных минут. Вечером долго сидели с Мусей Орловой. Говорили о модах и знакомых, а потом стали гадать, как сложатся наши жизни. Муся убеждена, что она выйдет замуж и у нее будет четверо детей, почему именно четверо, она так и не сумела объяснить. Еще она хочет стать фрейлиной при дворе. А я хочу… Нет, я пока не знаю, чего хочу. Стать богатой? Так выйти замуж, чтобы все ахнули? Нет, не то. Чтобы моя жизнь была не такая, как у всех, чтобы она изумляла людей, чтобы была полна приключений? Но, наверное, я просто читаю слишком много книг. До завтра, дорогой дневник!

Наступило утро. Над рекой курился молочно-белый туман. Трава, мокрая от росы, так и переливалась в солнечном свете, когда Амалия садилась в седло. Девушка зябко повела плечами: было прохладнее, чем она предполагала. Собаки с радостным тявканьем устремились вперед.

– Может, удастся лису поймать! – крикнул Орест, проезжая мимо нее на своей серой в яблоках лошади.

Амалия тихонько вздохнула. Она не выспалась и теперь завидовала Саше Зимородкову, который предпочел остаться в усадьбе. Кавалькада ехала по дороге мимо полей, затем миновала маленькую церковь и оказалась возле Жарова, владений Никиты Карелина. Тот уже ждал их вместе с егерями, и невольно Амалия залюбовалась на его вороную лошадь. Да, не зря этот юноша завел у себя конный завод – он явно знал толк в избранном им деле.

Двинулись в путь. Муся держалась впереди, вовсю кокетничая с кузеном и графом Полонским. Амалия же плелась почти в самом хвосте кавалькады, вяло переговариваясь с Митей, который ехал возле нее. Неожиданно он привстал в стременах и прислушался.

– Эге, собаки взяли след! – возбужденно воскликнул он. – Теперь поохотимся на славу!

Его лицо раскраснелось, глаза горели. Амалия смотрела на него с удивлением. До чего же он странный человек, подумала она. Считает дуэли варварским пережитком и восхищается охотой, не замечая, что она ничуть не лучше. Озеров стегнул коня и помчался вперед.

Шустрый Вьюн, у которого был самый острый нюх в округе, уже несся по следу, то и дело припадая носом к земле. За ним с заливистым лаем бежали остальные собаки, а за собаками скакали егеря и охотники. Даже Алеша Ромашкин, который довольно плохо держался в седле, старался не отставать от остальных.

Лес наполнился гомоном, гиканьем, свистом и лаем собак. Лошади перепрыгивали через ямы и поваленные деревья, взрывали копытами почерневшие прошлогодние листья и зеленую траву. Но Амалия никуда не торопилась и оттого придержала поводья. Ей было совершенно безразлично, затравят сегодня лису или нет. Девушка была бы даже скорее рада, если бы этого не случилось. Поэтому она просто ехала по пробуждающемуся утреннему лесу, машинально прислушиваясь к шуму, который производили охотники, и поглядывала по сторонам. Ее кобыла, гнедая[40] красавица Дженни, бежала ровной некрупной рысью, изредка поматывая головой. Амалия проводила взглядом белку, которая при ее приближении быстро взобралась вверх по стволу. Где-то вдали дробно застучал клювом дятел, потом закуковала кукушка. Все охотники давно уехали вперед, и Амалию охватило удивительное чувство умиротворения. Она больше не жалела, что ей пришлось встать спозаранку и надеть неудобную амазонку, подол которой сейчас уже был основательно забрызган грязью. Ей был мил этот старый угрюмый лес, мил щебет птиц в ветвях, который человеческому уху кажется таким беззаботным, мил даже большущий красный мухомор в белых веснушках, высунувший свою яркую шляпку из-под земляничных листьев. Амалия загляделась на красивый гриб и… поэтому едва не вылетела из седла, потому что Дженни внезапно захрапела и подалась назад.

Амалия поспешно натянула поводья, но Дженни никак не желала успокоиться. Она заплясала на месте, мотая головой, и заржала, роняя на мох пену с губ. Шляпка едва не свалилась с головы Амалии, девушка придержала ее свободной рукой и вдруг увидела в десятке шагов от себя, возле невысоких кустов, поджарого грязно-серого зверя. Обликом он отдаленно напоминал собаку, но достаточно было поглядеть на его оскал, чтобы понять, что никакая это не собака. Перед Амалией стоял волк.

Амалия оцепенела от ужаса. Волк лениво бил себя хвостом по бокам и глядел на нее, слегка щуря желтые глаза с узкими, как игла, черными зрачками. Забыв о ружье, Амалия вжала голову в плечи и вцепилась в поводья. Одна мысль овладела ею – бежать отсюда прочь, и как можно скорее!

И в это мгновение грянул выстрел.