Амалия под ударом

Глава 22

– Разорен, убит, обесчещен! – стенал вечером Орлов, вытирая платком лоб. – В своем доме… своем собственном доме… дал приют каким-то канальям! Газетчики, паршивцы, пропечатают меня в своих капустных листках, и тогда прощай мечты о Станиславе первой степени! Никто не пожелает видеть меня в свете! Я конченый человек, пропал, погиб!

– Папа! – урезонивала Муся своего нервного папашу. – Вы только подумайте, как на самом деле замечательно все сложилось! Амалии теперь ничто не угрожает, раскрыты опасные преступники, и… найдена такая потрясающая диадема!

– Ну, конечно! – всплеснул руками Орлов. – Важнее диадемы ничего нет! И как я сразу не догадался!

Специально, чтобы установить подлинность диадемы, из Николаевска был вызван лучший местный ювелир. Саша и фон Борн в полном молчании наблюдали, как он возится с разными лупами, меняет увеличительные стекла, кашляет, кряхтит и утирает пот.

– Да, – наконец торжественно объявил ювелир. – Диадема совершенно подлинная!

– Я так и думал, – поспешно сказал Саша, – но мне было важно услышать это от вас.

Фон Борн шевельнулся.

– А сколько такая диадема может стоить? – как бы невзначай спросил он.

Ювелир замялся, бросил на следователей косой взгляд и едва различимым шепотом назвал приблизительную цену.

– А-а… – протянул Федор Иванович, хватаясь за сонетку. Следующими его словами было: – Даша! Уксус… Полотенце… Мне!

– Ну надо же! – пожаловался он Зимородкову, когда старичок ювелир собрал свои стекла и лупы и удалился. – Мне таких денег не заработать даже за сто лет беспорочной службы, а тут…

– Зато теперь понятно, из-за чего была убита Адриенн Дарье, – ответил Зимородков, ероша свои жесткие волосы. – Из-за диадемы, которая стоила целое состояние.

Фон Борн в волнении приподнялся на стуле.

– Но ведь диадема была найдена при трупе!

– Не совсем так, – отмахнулся Зимородков. – Ее пыталась примерить девушка, обнаружившая тело. Но та диадема не была настоящей, это была искусная подделка. Именно поэтому в газеты просочились толки о краже и о том, что девушку пытались притянуть к ответу. Тот, кто на новогоднем балу отравил Адриенн Дарье, подменил диадему, а когда подделка была обнаружена, вор и его сообщница были уже далеко. – Зимородков в волнении стукнул ладонью по столу. – Убежден, что все было именно так! И, судя по тому, как хладнокровно и обдуманно действовала наша парочка, убийство и кража диадемы – не первое их преступление.

– Но чего они добивались от Амалии Константиновны? – в изнеможении спросил фон Борн. – Она не богата, у ее семьи нет никаких особых драгоценностей, и от ее смерти никто ничего не выиграет. Почему эти люди так упорно преследовали ее?

– Если мы найдем Митрофанова или Олонецкую, мы найдем и ответ на ваш вопрос, – ответил Саша. – Ясно одно: для чего-то им непременно нужно было избавиться от нее. Сначала они пытались отравить ее, как до того Адриенн. Потом хотели представить дело так, что с ней произошел несчастный случай. – Саша вздохнул и поглядел на сверкающую диадему. – Ладно. Эту игрушку мы сейчас запрячем подальше, а пока необходимо обыскать комнату Митрофанова. И, конечно, следует продолжать искать двух наших беглецов – псевдохудожника и Олонецкую.

И потянулись дни, заполненные хлопотами, беготней и бумажной работой. Что же до Амалии, то она смогла наконец насладиться отдыхом, не опасаясь, что ее застрелят, отравят или каким-либо другим способом отправят в мир иной. Миновал август, и наступил сентябрь, и плющ вокруг ясеневской усадьбы начал краснеть, а фонтан перед домом по-прежнему высоко вздымал свои струи.

В один из дней запыхавшийся Митя Озеров принес весть: лошадь, на которой Олонецкую видели в последний раз, найдена. Один крестьянин на ярмарке в Николаевске пытался ее продать. Когда его допросил фон Борн, выяснилось, что крестьянин просто-напросто нашел лошадь возле реки и забрал себе, полагая, что она никому не принадлежит.

– Наверное, эта страшная женщина уплыла на лодке, – предположил Евгений.

– Нет, – внезапно сказала Амалия. – Никуда она не уплыла.

– Почему? – удивился Полонский.

Амалия обернулась к графу. Тонкая светлая прядь свешивалась вдоль ее правой щеки.

– Разве стали бы вы спасаться бегством, бросив компрометирующие бумаги и украшение, ради которого вы когда-то убили человека? Все вещи Изабеллы Олонецкой остались в ее комнате, с собой она ничего не взяла, даже денег. Нет, тут что-то не то. Я думаю, ее больше нет в живых.

– Думаете, ее убил Митрофанов? – спросил Орест, только что подошедший к ним.

– Митрофанов? – Амалия мгновение подумала. – Может быть, и Митрофанов. Кстати, его бегство тоже выглядит очень странно. Он делал все, чтобы остаться в этом доме, даже изуродовал свои картины. И вдруг – бежал…

– Он почувствовал, что Зимородков подбирается к нему, – перебил Амалию граф. – Ни один преступник не хочет быть пойманным, знаете ли. А у Александра на его счет были весьма серьезные подозрения. Кстати, я не знаю, говорил ли вам ваш друг, но при осмотре комнаты Митрофанова они обнаружили осколки баночки, в которой хранился яд. Именно тот яд, которым был отравлен Алеша Ромашкин.

– Да, я знаю об этом, – отозвалась Амалия. – А вот и Саша!

Зимородков вошел в комнату. Его глаза сияли, он явно сделал какое-то важное открытие и был им чрезвычайно доволен.

– Похоже, что уголовный роман продолжается, – сказал Орест насмешливо. – Что на сей раз? Задержали Митрофанова? Нашли труп госпожи Олонецкой?

– Почему труп? – удивился следователь.

– Да вот Амалия Константиновна не верит, что она бежала, – заметил Евгений. – Так вы нашли Олонецкую или нет?

Саша упрямо покачал головой.

– Можете забыть о госпоже Олонецкой, – отозвался он. – Я сам с фон Борном и становыми объехал все окрестности, заглянул в каждый уголок. Мы прочесали лес вдоль и поперек, не оставили без внимания ни одну хижину, искали даже на дне реки. Тела Изабеллы нигде не обнаружено, как нет и никаких следов того, что ее убили. Зато мне удалось выяснить кое-что другое. И все благодаря вам, Амалия Константиновна!

– Мне? – недоверчиво спросила Амалия.

– Ну, да. Помните, недавно вы передали мне свой разговор с Дельфиной Ренар. Она еще сказала, что Изабелла Олонецкая кого-то напоминала ей. Так вот, я навестил мадам Ренар. Она сейчас живет в Николаевске и собирается вскоре отправляться на родину.

– Да, я знаю, – отозвался Евгений. – Дельфина уехала из Паутинок сразу же после похорон Алеши.

– Не в том дело, – нетерпеливо сказал Саша. – Дельфина Ренар вспомнила, где именно она видела женщину, похожую на Изабеллу. Это было в Вене, в мае прошлого года. Дельфина Ренар утверждает, что та женщина, с которой они жили в одном отеле, поразительно походила на Изабеллу, только цвет волос у нее был другой. Понимаете, к чему я клоню?

Но Амалия по-прежнему ничего не понимала.

– Подождите, подождите… – вмешался Орест. Он наморщил лоб. – Ну, да, Вена… Эмма Кох, которая умерла девятнадцати лет от роду. Как же, помню! Вы еще пытались обвинить нас с Евгением в ее смерти.

– Это пустяки, – отмахнулся Саша, – главное…

– Как пустяки? – возмутился Евгений. – Ничего себе пустяки!

– Я хочу сказать, – перебил его Саша, – что теперь убежден: Изабелла и ее сообщник приложили руку к смерти Эммы.

Митя поднял брови.

– На основании совпадения дат? Боюсь, что с таким же успехом в смерти этой девушки можно обвинить и мадам Ренар. Она ведь тоже находилась в то время в Вене.

– Но мадам Ренар – не преступница, – упрямо возразил Саша. – А Изабелла – преступница, как и ее сообщник. Они убили Адриенн Дарье, они пытались убить Амалию, но наверняка у них были и другие дела. Этим людям придется держать ответ за то, что они совершили, и я хочу знать о них все!

– Для начала, я думаю, вам следует поймать их, – спокойно сказал Полонский, наливая себе крюшона. – Иначе все ваши догадки пропадут втуне.

Саша вспыхнул – настолько высокомерным тоном были произнесены эти слова.

– Можете не сомневаться – мы их найдем, – отрезал он. – Знаете, как говорят в народе: сколько веревочке ни виться…

– Если эти господа сбежали, то они, возможно, уже покинули пределы Российской империи, – заметил Митя. – Тогда веревочка может виться очень долго.

– Господа, – вмешалась Амалия, – Александр Богданович с Федором Ивановичем и так делают все, что могут. И я думаю, у нас нет права упрекать их за то, что они не сделали больше.

Граф Полонский равнодушно пожал плечами.

– По-моему, Александр Богданович только отрабатывает свое повышение, – сказал он вполголоса, но с таким расчетом, чтобы Амалия услышала. – За Федора Ивановича не поручусь.

Орест покосился на своего приятеля. Хотя рот князя кривился в иронической усмешке, но его зеленоватые глаза выражали сочувствие и даже понимание. Полонский заметил это и отвернулся.

Разговор не имел продолжения, потому что явился взволнованный фон Борн и доложил, что, похоже, след Митрофанова обнаружен в Твери, где он некоторое время жил в гостинице «Европа». Хозяин гостиницы вроде бы узнал его по описанию. Саша тотчас же воодушевился.

– Чего же мы ждем? – сказал он. – На вокзал! Мы должны успеть на поезд.

Амалия вызвалась проводить обоих следователей до границы ясеневского сада. Дорогой она еще раз изложила им свои доводы по поводу Изабеллы Олонецкой.

– Как она могла уехать, оставив такие улики против себя и, главное, диадему Адриенн Дарье? Мне это представляется по меньшей мере загадочным.

– Все так, Амалия Константиновна, – возразил Саша, – но вы забываете о Дельфине Ренар. Я сегодня выведал у нее, что, судя по всему, она проболталась Изабелле о том, что узнала в ней даму из Вены. Похоже, Олонецкая просто-напросто перепугалась до смерти.

– Но паспорта и диадема! И потом, даже если Олонецкая испугалась мадам Ренар, то разве стала бы она очертя голову бросаться в бегство? Ведь вы сами говорили, Саша, какие это хладнокровные и жестокие люди. Я думаю, если бы они поняли, что мадам Ренар представляет для них опасность, они бы первым делом озаботились устранить ее. Разве нет?

Они стояли уже у ограды сада. Фон Борн залез в шарабан и взял вожжи.

– Могут быть и другие обстоятельства, о которых мы покамест ничего не знаем, – сказал Саша, поворачиваясь к Амалии и глядя ей в глаза. – Во всяком случае, пока тело Изабеллы не найдено, несмотря на все наши старания. Я не меньше вашего, Амалия Константиновна, думал над теми неувязками, о которых вы только что упоминали, но мы в полиции привыкли иметь дело с фактами. Если тела нет, то говорить об убийстве по меньшей мере преждевременно.

– Но труп могли спрятать!

– Амалия Константиновна, – серьезно промолвил Саша, поправляя цилиндр на голове, – умоляю вас не впадать в тон уголовных романов. Труп – не иголка, и спрятать его не так-то легко.

– Александр Богданович, – вскинулся фон Борн, – мы опоздаем на поезд!

– Иду, иду, – поспешно отозвался следователь, тоже забираясь в шарабан. – Ничего, Амалия Константиновна. Я обещаю вам со всем разобраться. И с Олонецкой – в первую очередь. Но сначала – в Тверь!

Он учтиво приподнял цилиндр, как заправский франт, и шарабан лихо покатил по дороге. Хотя фон Борн по происхождению был немцем, в вопросах езды он предпочитал русский подход: чем быстрее, тем лучше.

– Амалия Константиновна, вам письмо от маменьки!

Этого письма Амалия ждала с нетерпением. В прошлый раз она задала матери вопрос, нет ли у нее, Амалии, каких-либо видов на наследство, и не имеется ли у семьи Тамариных каких-нибудь значительных украшений, банковских вкладов и тому подобных мелочей, из-за которых Олонецкая с Митрофановым стали бы покушаться на ее жизнь. Впрочем, об этом последнем обстоятельстве Амалия, зная впечатлительность маменьки, писать не стала.

Аделаида Станиславовна, получив послание дочери, подошла к проблеме со всей серьезностью. По правде говоря, она решила, что Амалия присмотрела себе в Ясеневе выгодную партию и теперь осторожно выведывает у родных, какое они дадут за ней приданое.

– Вот видишь, Казимир, – поучительно сказала она брату, – я знала, что она не зря застряла в этой глуши! Я чувствовала, что она что-то затевает!

– Интересно, он богат? – задумчиво спросил Казимир.

– И есть ли у него титул! – вскинулась прекрасная Аделаида. – Имея таких предков, как мы, негоже размениваться на… на всякую мелочь!

Казимир, подперев щеку кулаком, предался волнующим мечтам, в то время как его сестра лихорадочно строчила на голубой почтовой бумаге свой ответ.

Ничего нового для себя Амалия из него не почерпнула. Все то же самое: заложенное имение, несколько реликвий, оставшихся от предков и имеющих скорее историческое, нежели монетное значение, жемчужный убор, кольца, брошки (одна будто бы подаренная прабабушке самим Наполеоном, но это, конечно же, враки), серьги, старинные часы… Амалия дважды перечитала подробный перечень, содержащийся в письме, и с досадой отбросила его в сторону. Все это было не то. Не стали бы ради этого Митрофанов и Олонецкая так рисковать. Ведь одна диадема Адриенн Дарье стоила намного дороже всего имущества Тамариных.

Амалия потянулась за колодой карт и стала лениво раскладывать пасьянс, чтобы немного отвлечься. Теперь, когда все опасности остались позади, в Ясеневе было тихо, спокойно и скучно. Орлов ссорился с управляющим или возился в оранжерее; изредка приезжали гости – бранчливый мировой судья, глубокий старик, доктор Телегин и уездный дворянский предводитель; по-прежнему из Гордеевки и из Жарова являлись друзья – Гордеев и компания, Никита Карелин; по-прежнему играли в теннис, и в фанты, и в шарады, и по-прежнему Муся воображала, что все в нее влюблены, и сердилась, когда обнаруживалось, что это не так. Она мечтала о замужестве, мечтала стать фрейлиной при дворе, вести блестящую и рассеянную жизнь в своем круге.

Амалия же и сама хорошенько не знала, чего ей хотелось, но в одном она была убеждена: есть в жизни нечто более интересное, чем стать фрейлиной и навсегда оказаться прикованной к одному и тому же, в сущности, весьма ограниченному мирку. По рассказам Ореста она хорошо представляла себе, что скрывается в действительности за этим позолоченным существованием знати, какие драмы разыгрываются за дверьми дворцов, вдали от глаз публики. Ей нравилось разговаривать с Орестом обо всем – и ни о чем; с ним да еще, пожалуй, с Сашей она всегда чувствовала себя на удивление непринужденно. Митя Озеров был образован, но ему зачастую просто не хватало вкуса, и к тому же сам он тщился прослыть известным в области, в которой у него не было никаких талантов. Никита был деловит, серьезен, сдержан, но, кроме хозяйства и охоты, его мало что интересовало. Гриша Гордеев был добрый, но не блистал ни умом, ни воспитанием, а граф Полонский… о нем вообще нечего и говорить. Конечно, Амалия не забыла, что он был одним из тех, кто вытащил ее из воды и позже охранял от покушений; она была ему за это благодарна, но его высокомерие, его манеры сноба выводили ее из себя, и после разоблачения Митрофанова она очень скоро вернулась в отношениях с Полонским к едва скрываемой неприязни. Евгений свысока третировал Сашу, это было еще хуже, чем его прошлые пренебрежительные отзывы о ней, потому что Амалия была так устроена, что ей куда легче было простить зло, причиненное ей лично, чем зло, причиненное ее близким. А Саша оставался для нее самым близким другом, и она гордилась тем, что теперь, после раскрытия этого дела, наверху его заметили и сам князь К. выразил безвестному прежде чиновнику Зимородкову свое одобрение.

Однако, хоть Амалия и понимала, что Саша проделал большую работу и по многим пунктам оказался прав, но все же была уверена: относительно Олонецкой ее друг ошибается. Олонецкая не бежала, спасая свою шкуру, – она была мертва, и Амалия совершенно точно это знала. Беда в том, что барышня Тамарина никак не могла это доказать.

Пасьянс не сошелся – помешала пиковая дама. Амалия бросила на нее быстрый взгляд и спутала карты.

Интересно, куда можно спрятать труп, чтобы его не нашли? Ведь Саша и его помощники несколько раз осмотрели все окрестности, но ничего так и не обнаружили. Мадам Олонецкая словно испарилась.

«А может быть, она все-таки скрылась?» – забубнил противный голос сомнения.

Ну, уж нет. Скрылась, бросив на произвол судьбы такое сокровище, как диадема Адриенн? В такое Амалия ни за что не поверит!

Девушка снова разложила пасьянс, продолжая размышлять. Итак, лошадь Изабеллы была найдена около реки. Может быть, труп сбросили в воду? Но Саша уверял, что в реке искали, тела Олонецкой и там не нашли.

Пасьянс вновь не удался, но на этот раз из-за бубнового короля. Вздохнув, Амалия поднялась с места.

– Даша! Скажи, чтобы мне подготовили Дженни. Я хочу немного прокатиться верхом.

Утро выдалось довольно прохладное. Дженни бежала ровной рысью, и ее почти не надо было направлять. На дороге то и дело попадались знакомые. Амалия обогнала двуколку доктора Телегина, потом коляску новой владелицы Паутинок, госпожи Иволгиной, склочной и сварливой кузины покойного Алеши Ромашкина, которую все его друзья сразу же невзлюбили. Рыхлая сорокалетняя госпожа Иволгина проводила Амалию неодобрительным взглядом и поджала губы. Она заметила, что девушка направлялась в Жарово, и сделала из этого факта соответствующие выводы. «Ага, хочет заарканить Никиту Карелина! Не на таких напали, милостивая государыня. Никите Яковлевичу куда больше подойдет моя дочка Анастасия, а вы сами ехали бы отсюда подобру-поздорову!»

Однако госпожа Иволгина ошибалась: Амалия даже не думала о Никите Карелине. Она хотела повторить путь Изабеллы Олонецкой в тот вечер, который – Амалия была убеждена – стал последним в ее жизни. Поэтому девушка добралась до Жарова, огляделась и, узнав по описаниям Саши ведущую в лес дорогу, по которой Изабелла ускакала в смерть, двинулась по ней.

Вскоре Амалию обступили деревья, заслонив оставшуюся позади усадьбу. Тополя почти полностью пожелтели, но другие деревья не спешили сдаваться осени. В кустах послышался шорох, и рыжий олененок в белых пятнышках перебежал дорогу перед Дженни. Лошадь недовольно фыркнула и прибавила ходу.

Оставив позади огромный дуб, чьи узловатые корни выползали из земли, как змеи, Амалия углубилась в еловую рощу. Эти деревья в их темно-зеленом колючем наряде всегда казались девушке угрюмыми и неприветливыми, и она была рада, когда дорога пошла в гору и ели сменились нежными, почти прозрачными березками.

Амалия не забыла о цели своей поездки. Она всматривалась в траву по обеим сторонам дороги, не оставляла вниманием проносящиеся мимо кусты и деревья, но до сих пор ей не удалось обнаружить ничего подозрительного, ничего, что свидетельствовало бы о том, что Изабелла Олонецкая была убита, а не бежала.

«И все-таки, – думала охваченная тревогой Амалия, – эта дорога была бы самым подходящим местом для… для подобного злодейства. Она почти прямая и тянется без разветвлений, так что подстеречь человека на ней – плевое дело. Вдобавок вокруг нет никакого жилья, стало быть, даже если жертва начнет сопротивляться, ее никто не услышит. А то, что не осталось никаких следов, еще ни о чем не говорит. В те дни постоянно лили дожди, так что, даже если следы и были, их наверняка смыло водой».

Дженни фыркнула и встряхнула головой. Они приближались к развилке. Вот тебе и дорога без разветвлений! Амалия натянула поводья.

– Ну что? – спросила она у лошади, ласково потрепав ее по шее. – Куда нам ехать, как ты думаешь?

Дженни сделала шаг влево, но внезапно передумала и двинулась вправо. Амалия не стала ей мешать.

«Глупо, – назойливо бубнил голос сомнения в мозгу отважной сыщицы. – Просто глупо! Наверняка надо было ехать влево, а не вправо. И потом, Саша же определенно сказал, что они уже обыскали и лес, и реку. Что ты надеешься найти? Если бы там действительно что-то было…»

Амалия чихнула. Деревья впереди поредели – лес кончился. Она оказалась на открытом пространстве. Высокая трава слегка колыхалась под порывами ветра. С левой стороны на порядочном расстоянии от девушки стоял покосившийся домик. Возле домика расположился крошечный огород, посередине которого торчало уродливое соломенное пугало, призванное отгонять ворон. Впрочем, птицы не слишком боялись соломенного чучела – две вороны примостились на его вытянутых руках, и еще одна сидела на голове, чистя клювом крыло.

«Нет, сюда бы убийца точно не пошел, – решила Амалия. – Ведь в домике живут люди… Ах да, это, кажется, хибарка браконьера Василия… Он мог заметить убийцу, что тому явно было ни к чему».

И девушка вновь повернула направо, хотя тропинка убегала влево, к домику. Дженни важно шагала по траве, то и дело косясь на свою хозяйку. Где-то печально стрекотал единственный кузнечик, над головой со щебетом пронеслись воробьи. «Да, лето кончилось», – с грустью подумала Амалия.

Дженни оступилась и жалобно заржала. Передней ногой лошадь провалилась в кротовью нору.

– А, щучья холера! – вырвалось у Амалии, и она с быстротой молнии соскользнула с седла.

Но Дженни уже сама, без ее помощи, высвободила ногу и отошла в сторону.

– Хорошая, хорошая… – повторяла Амалия, чтобы успокоить животное.

Однако Дженни обиженно отвернулась, а когда Амалия, взяв за повод, заставила ее сделать несколько шагов, стало очевидно, что лошадь хромает.

«Неужели нога сломана? – Амалия похолодела. – Бедная Дженни!»

Она наклонилась, чтобы осмотреть пострадавшую ногу, но тут ей в глаза бросилось что-то светлое, торчащее из раздавленной кротовьей норы. Дженни, явно уверенная, что Амалия займется ее ногой, обиженно фыркнула, когда, отвернувшись, девушка опустилась на колени и осторожно вытянула странный предмет из норы.

Это был дамский хлыст с ручкой из слоновой кости.