После гибели Рогова повстанцы под командой Новоселова сражались еще до весны 1921 года.
Самым крупным из восстаний 1920 года за пределами Алтая было Колыванское. В начале июля повстанцы захватили город Колывань Томской губернии (ныне Новосибирская область), где был создан «повстанческий окружной временный исполком». Через районные и волостные штабы он провел мобилизацию 18-45-летних крестьян в строй, а 46-60-летних — в гарнизоны. В движении участвовало до 6000 человек. Как и при других восстаниях, истреблялись комячейки, Советы очищались от коммунистов. Были предприняты попытки перерезать транспортные артерии — повстанцам удалось прервать пароходное сообщение по Оби. 10 июля части Красной Армии отбили Колывань и взяли в плен исполком. После этого руководство восстанием перешло в руки крестьянского «Вьюнского комитета» в селе Вьюны. Комитет сумел продержаться только 10 дней. После поражения большая часть повстанцев вернулась домой, а руководители ушли в тайгу.
Известие о наложении на деревни Алтая новой хлебной разверстки в 30 миллионов пудов подогрело в них повстанческие настроения. К августу 1920 года выросли и оживились отряды Новоселова, Плотникова и Смолина.
Новоселов совершил смелый рейд из тайги на Бий-скую железнодорожную ветку и обратно.
Плотников и Смолин увязли в стычках с сельскими коммунистическими ячейками и погибли в конце октября 1920 года.
В октябре 1920 года Новоселов сделал попытку примирения с Советской властью. Он вел переговоры о сдаче и отправке его на фронт, но, узнав о репрессиях по отношению к сложившим оружие, так и не пришел с повинной.
Продолжая борьбу, в январе 1921 года Новоселов организовал новое восстание — в районе Жуланихи — бывшем эпицентре антиколчаковской борьбы. Вскоре оно распространилось на 16 волостей Алтайской губернии. Разоружив без выстрела 26-й кавполк 26-й стрелковой дивизии, повстанцы двинулись к железной дороге Барнаул — Бийск. Штаб восстания разместился в селе Соро-кино (отсюда название — Сорокинский мятеж). Вскоре численность восставших достигла, по разным данным, от 5 до 10 тысяч человек. Но при этом они были очень плохо вооружены. В одном из новоселовских отрядов, к примеру, на 700 повстанцев было всего 25 винтовок, остальные были вооружены охотничьими ружьями, пиками, саблями и вилами. Это крестьянское воинство бросалось на пулеметы и артиллерию красных и погибало все до последнего человека.
В то время в штабе Новоселова, кроме анархистов, присутствовали и правые эсеры. Они сыграли основную роль в разработке политической программы восстания — программы «Сибирского крестьянского союза». В то время вокруг движения крестьянских союзов объединялись все силы, недовольные военно-коммунистической диктатурой, включая монархистов. В ряде случаев к ним примыкали и анархисты.
В союзе с правыми эсерами Федерация алтайских анархистов выдвинула лозунги «Советы без коммунистов» и «Чистая Советская власть без коммунистов». Свой союз с правыми силами Новоселов оправдывал так: «Это мой политический маневр. Пускай сейчас монархисты нам помогут, а потом я отблагодарю их по-своему. Справлюсь с ними в два счета и восстановлю анархию». Но влияние белогвардейцев, кулаков и уголовников среди повстанцев все более усиливалось. Действия повстанцев все больше приобретали характер белого террора и погромов. При этом явная связь с белогвардейцами отталкивала от движения многих партизан-ветеранов и крестьян-середняков.
Вступив во встречные бои и постоянно наращивая свои силы, коммунистические части остановили численно превосходящие силы повстанцев, предотвратив распространение восстания к югу от реки Чумыш. Увеличив свои силы до двух полков и кавдивизиона, красные повели контрнаступление на Сорокино. 23 января они выбили повстанцев из села и нанесли им тяжелое поражение. Только убитыми восставшие потеряли до 400 человек. В конце января, после подхода частей 26-й дивизии, повстанцы были окончательно разгромлены, при этом в плен попало около 3000 человек. Но части повстанцев во главе с Новоселовым удалось избежать разгрома. Вскоре после этого Новоселов обратился к бойцам с речью, в которой признал, что их дело проиграно, и предложил, разбившись на мелкие группы, разойтись по домам. Сам же он решил с наиболее верными последователями уйти в тайгу. Но большинство не согласилось с командиром и последовало за ним.
К лету 1921 года отряд Новоселова пробился на юг Кузбасса в Верхо-Кондомскую область. В селе Кондома нашли свою смерть заместитель председателя волостного исполкома коммунист Соловьев и волостной военком Шмаков. Новоселову удалось привлечь на свою сторону местное коренное население — горных шорцев, с помощью которых он надеялся продержаться до лучших времен. Но на след Новоселова вышло ГПУ. Новоселов и его секретарь были окружены ночью в избе. Во время перестрелки секретарь был убит, а Новоселов сумел скрыться.
Осенью 1921 года он пытался прекратить борьбу и сдаться, но как раз в это время жертвой «красных бандитов» — групп коммунистов, тайно уничтожавших неугодных — стал его боевой товарищ анархист Сизиков, прекративший борьбу ранее. Опасение, что с ним может произойти то же самое, заставило Новоселова отказаться от своего намерения. Он явно понимал бесперспективность дальнейшей борьбы, но продолжал ее с упорством обреченного. В сентябре 1921 года отряд Новоселова освободил от большевиков село Картагол. По жалобе местных крестьян были казнены секретарь сельсовета Суворов и милиционер из поселка Усть-Кабырза Стариков.
В октябре Новоселов распространил свое влияние на девять волостей в южной части Кузнецкого уезда. Проведя мобилизацию, Новоселов довел численность своего отряда до 1500 человек. Тогда же новоселовцы были разгромлены отрядами ЧОН. Новоселов с остатками отряда скрылся в тайге. К январю 1922 года с ним осталось всего девять человек. Распустив партизан, Новоселов бесследно исчез. Есть предположение, что он ушел в Монголию. Также по неподтвержденным пока данным, Иван Новоселов тайно вернулся на Родину и в 1960-е годы пытался добиться реабилитации своего погибшего товарища Г.Ф. Рогова. Все это время Новоселов жил под чужой фамилией.
Элементы анархизма присутствовали и в крестьянском движении, возглавляемым бывшим партизанским командиром П.К. Лубковым. Оно возникло в Мариинском уезде Томской губернии в сентябре 1920 года в условиях обострения обстановки, вызванной распространением продразверстки в Западной Сибири. Опасаясь повторного ареста, Лубков перешел на полулегальное положение и стал собирать вокруг себя бывших партизан и всех недовольных военно-коммунистической диктатурой. В сентябре 1920 года Лубков со своими сподвижниками выступил на многолюдном митинге на станции Тайга. Они призывали красноармейцев отказываться ехать на польский фронт, требовали запрещенных коммунистами свободных выборов в местные Советы, отмены продразверстки и восстановления свободной торговли. «Долой коммунистов, да здравствует Советская власть!» — было основным лозунгом лубковцев. В селах Почитанка, Колыон, Теплая Речка, Нижегородка началось формирование Народно-крестьянской армии. Штаб армии распространил прокламацию, в которой Петр Лубков был назван Председателем Временного Советского правительства при Народной армии.
Начавшееся восстание в короткий срок охватило пять волостей. Численность повстанцев составила от 2,5 до 3 тысяч человек. Как и в период борьбы против белых, Лубков изымал хлеб у кулаков и раздавал его крестьянам. Это происходило, как правило, без кровавых эксцессов. Повстанцы проводили мобилизацию в свои отряды мужчин от 18 до 28 лет. Исполкомы, милиция и их работники-некоммунисты оставались на своих местах. 22 сентября тысячный отряд повстанцев внезапно захватил станцию Ижморская, перерезав Транссибирскую магистраль. Повстанцы не хотели излишнего кровопролития. Уже через два дня после начала восстания они предложили красному командованию провести переговоры. Сам Лубков обратился к властям с письмом, в котором предлагал мирно решить конфликт. Однако руководители губернии и командующий операцией Грицман не пошли на контакт с восставшими. Власть действовала стандартно. Против повстанцев выступили красноармейские части при поддержке бронепоезда и ЧОН. В трехдневных боях у села Михайловка Зырянской волости восставшие были полностью разбиты. Погибли более 500 плохо вооруженных крестьян-народоармейцев, в плен попали около 200 человек. Красноармейцев же погибло всего несколько человек. Лубков с небольшим отрядом смог оторваться от преследователей и скрыться в тайге. Чекисты устроили за ним настоящую охоту. По его следу были пущены, независимо друг от друга, пять групп секретной разведки. Кроме того, шантажом и угрозами к облаве на Луб-кова чекисты сумели привлечь и некоторых его бывших бойцов. В результате более чем полугодовых действий, в ночь на 23 июня 1921 года, П.К Лубков был убит вошедшим к нему в доверие агентом ЧК С. Первышевым. Труп Лубкова еще долго возили по деревням, стремясь убедить крестьян в смерти знаменитого крестьянского вожака.
В 1920-1921 годах на стыке Томской и Алтайской губерний действовал отряд бывшего красного партизана анархиста Табашникова. В начале 1921 года он был разбит отрядами ЧОН, но не был окончательно уничтожен. В 1921 году Табашников продолжал действовать в Кузнецком уезде. Его отряд, насчитывавший до 150 человек, был хорошо вооружен и имел черное знамя с надписью «Анархия». К сентябрю 1921 года число бойцов отряда уменьшилось до 10 человек. Они действовали на территории Кондомской волости Кузнецкого уезда. В октябре 1921 года отряд Табашникова был разбит чоновцами.
В районе Прокопьевского рудника Кузбасса действовал анархистский отряд Анны Белокобыльской. Белоко-быльская сумела объединить остатки отряда погибшего Рогова. Она защищала местное население от большевистского произвола, наказывала активистов, устраивала поджоги и взрывы. Отряд был разгромлен при активном участии милиционера Виктора Кайгородова, который не ушел от крестьянской пули в 1924 году.
Продолжением «сибирской махновщины» в новых условиях, когда на смену повстанческому движению пришло партизанское, стало явление, названное властями анархо-бандитизм. Это было, в сущности, партизанское, антисоветское и антикоммунистическое движение и связанное с ним подполье. Частично это был ответ крестьянства на красный бандитизм и произвол местных властей. На пленуме Томского губкома летом 1921 года ставился вопрос о произволе Томской ГубЧК и местных (уездных) ЧК. Речь шла о пьянстве, грабежах, провокации, жестокости, расправах. В ответ на это распространились жесткая антисоветская агитация, экспроприации (конфискации и реквизиции, осуществлявшиеся «анархо-бандитами»), индивидуальный террор против представителей власти (убийства анархо-партизанами советских и партийных работников, продагентов, милиционеров). Кузнецкие анархистски настроенные заговорщики осенью планировали в момент восстания ликвидацию некоторых комисса-ров-назначенцев и спецов. Целью «Лиги красного цветка» (Щегловский уезд, весна 1921 года) был объявлен террор против советских и партийных работников.
Вплоть до 1922 года политическое положение в Кузбассе оставалось напряженным. То тут, то там появлялись крестьянские отряды повстанцев. Военно-политическое руководство губернии испытывало постоянную нервозность, вызванную крестьянским сопротивлением. До конца 1920 года по всей Сибири сохранялось военное положение, а в Томской губернии с января 1921 года оно было введено вновь. К сентябрю 1921 года воинский контингент в губернии составлял 45 тысяч человек.
С угасанием вооруженного движения расцвел политический «красный бандитизм». Бандитизмом занялись сами большевики, тайно уничтожая политических противников и инакомыслящих. Члены Кауракской волостной ячейки РКП(б) (Новониколаевская губерния) в 1920-1921 годах физически уничтожили, по собственным признаниям, семь (по данным ЧК — девять) контрреволюционеров и кулаков, якобы связанных с белобандитами. В разных концах Сибири действовали десятки, если не сотни, таких «комячеек». С весны 1920 года красным бандитизмом были охвачены все уезды Томской губернии. Опираясь на политически активные люмпенизированные слои населения, часть коммунистов, советских работников, милиционеров, чекистов создавали многочисленные террористические группы, творившие самосуды, насилие над зажиточными крестьянами, духовенством, интеллигенцией, специалистами. Такие организации и группы орудовали на станции Топки, в Анжерке, Судженске, Кольчугине, Прокопьевске и других населенных пунктах. Наибольшего размаха красный бандитизм достиг в Мариинском уезде. Там почти все коммунистические ячейки участвовали в терроре. Власти даже вынуждены были привлечь часть террористов к ответу. В январе 1922 года по одному лишь «мариинскому делу» проходило 22 человека, из которых восемь человек были приговорены томским военным трибуналом к высшей мере наказания.
Сколько людей было ими уничтожено, вряд ли когда-нибудь станет известно.
Районом сильного анархистского влияния и анархопартизанского движения был в 1921-1923 годах При-чернский край. После подавления Сорокинского восстания отдельные группы его участников объединились в партизанские отряды во главе с братьями П. и С. Мурзиными, Д. Барышниковым, К. Крючковым. Все они опирались на поддержку и сочувствие некоторой части крестьян, в основном, середняков. Особенно сильны были позиции анархистов в Ново-Хмелевской и Мариинской волостях. Здесь в 1920-1922 годах практически не было большевистской власти, не было партячеек. Случались убийства местных совработников. Среди населения долгое время жил «рогово-новоселовский анархизм». Широкая сеть сочувствующих анархистам крестьян поставляла партизанам развединформацию, снабжала всем необходимым, укрывала в случае опасности. В деревнях анархистами велась пропаганда и агитация против всевозможных многочисленных повинностей и произвола властей.
Причернские партизаны-анархисты были связаны в первую очередь с трудовыми слоями деревни и враждебно относились к ее кулацкому слою. Но при этом кулаки все же частично поддерживали партизан — с практическим расчетом. «Богатые мужики, — свидетельствовал один коммунист, — прикрываясь бандитизмом (повстанческим движением — И.П.), не выполняли ни продразверстки, ни лесозаготовок. Причем бандитов не только скрывали, но и помогали им».
В 1922 году в районе сел Сорокино и Жуланиха появилась «банда» братьев П. и С. Мурзиных. Один из них был командиром партизанского соединения Г.Ф. Рогова во время борьбы против Колчака, а в 1920 году входил в Боевую комиссию Федерации алтайских анархистов. После разгрома «роговщины» братья скрывались. В марте 1922 года их группа составляла четыре-шесть человек. В апреле она была разгромлена, при этом Павел Мурзин был убит, а его брат Семен тяжело ранен, но сумел скрыться. В начале июля группа С. Мурзина в составе шести человек была вновь разгромлена, сам Мурзин погиб, а его соратники скрылись в тайге.
В 1920-1923 годах в Причернском крае периодически действовала «банда» Д. Барышникова — местного кре-стьянина-бедняка, участника «роговщины» и сорочинского мятежа. Состав его группы колебался от четырех до десяти человек.
Весной 1922 года, после некоторого затишья, опять оживилось антикоммунистическое партизанское движение в Кузбассе. Здесь, наряду с белогвардейской группой полковника Зиновьева и бандой «императора всея тайги» урядника Соловьева, действовал анархо-крестьянский отряд Т Новоселова — крестьянина-середняка, бывшего красного партизана. В конце апреля под его командованием находилось 35 человек, базировавшихся в Кузедеев-ской волости Кузнецкого уезда. Разведка ЧОН докладывала: «настроение населения... откровенно враждебное к Советской власти, и после окончания посева предполагается усиление бандитского движения за счет местных жителей». Отряд Т. Новоселова имел склады оружия, продовольствия и мануфактуры. Население относилось к партизанам сочувственно. В июне в отряде было уже 100 человек, но они были плохо вооружены. Летом 1922 года Новоселов планировал, объединившись с отрядами Зиновьева (до 250 человек) и Соловьева (до 500 человек), поднять восстание в Кузнецком уезде. Но командование ЧОН решило сорвать этот план. Территория уезда была объявлена на военном положении. В бою с чоновцами отряд понес потери, однако сумел избежать полного разгрома. К октябрю в нем было 12 человек. 28 ноября, после боя с отрядом чоновцев под командованием Мальцева, четверо уцелевших партизан во главе с Новоселовым ушли в Барнаульский уезд Алтайской губернии. 29 декабря 1922 года, во время ночлега в Аламбае, Т. Новоселов и его сподвижник были убиты крестьянином с целью грабежа. Вскоре все уцелевшие партизаны были арестованы, и отряд прекратил свое существование.
В июле 1922 года в Хабаровской волости Славгород-ского уезда Омской губернии действовал отряд в 20 человек под руководством Коваленко. В документах ГПУ он назван бывшим секретарем Хабаровского волисполко-ма и «махновским агентом». В августе они намеревались, объединившись с другими группами в Павлодарском уезде, сорвать сбор продналога. После серии налетов и диверсий отряд на некоторое время исчез, но вновь появился в феврале 1923 года. В марте 1923 года ГПУ раскрыло разбросанную по селам подпольную организацию, руководимую Коваленко. В нее входило более 80 человек. Весной готовилось всеобщее восстание. Организация имела связи со многими районами, в которых было сильно анархистское влияние — Семипалатинской губернией, с Барнаульским и Каменским уездом Алтайской губернии. Больше ничего об этой организации не известно.
Кроме крестьянских выступлений под руководством и при поддержке анархистов, в 1920-е годы действовали и анархистские группы в городах. Известно, что в 1922 году по всей стране достаточно большие анархистские организации были в 11 городах. В Сибири наиболее крупными в то время были анархистские организации Омска и Иркутска.
Омская федерация анархистов образовалась в сентябре. Вокруг ядра (Ткачев, Ефимов, Шамраков, Горохов, Пепеляев, Парамонов, Кошкаров, Кузьминых, Клюев, Сушков) быстро сформировалась организация, составив к концу года 130 человек, из них 30 — активные члены, остальные сочувствующие. Высшим органом федерации было Общее собрание всех анархистов города. Оно избирало секретариат (до 10 человек), руководивший работой клуба-библиотеки, комитета Черного Креста, ячеек анархистов и групп сочувствующих. Федерация была связана с анархистами Москвы, Петрограда, Харькова, Иркутска, Владивостока. В федерацию входили анархисты различных направлений: анархо-синдикалисты, анархо-коммуни-сты, универсалисты, индивидуалисты, толстовцы. Общим у всех было одно: борьба за государственный социализм и сопротивление усиливающимся огосударствлению и бюрократизации общества. Большинство членов федерации были более или менее лояльны к Советской власти, однако небольшая группа наиболее активных (Н. Горохов,
П. Иванов и другие) не только занимали противоположную позицию, но и вели соответствующую пропаганду в городе. Будучи приглашен на военные курсы в качестве лектора по искусству, Горохов «использовал свое положение в целях дискредитации коммунистической идеи». Горохов неоднократно и искусно доказывал, что Советская власть ничем, кроме названия, не отличается от власти Николая II и Колчака. Постепенно клуб анархистов стал местом легальной антикоммунистической и антисоветской агитации. Критика деформаций Советской власти стала уступать место ее отрицанию и призывам к ее свержению.
В обстановке грандиозного Западно-Сибирского антикоммунистического восстания политика Советской власти ужесточилась. 10-11 апреля 1921 года ЧК были арестованы около 10 руководителей и активистов федерации (кроме Горохова, который успел скрыться). И хотя после месячного следствия их выпустили, федерация была запрещена и продолжила свою деятельность полулегально и нелегально.
К концу 1921 года материальное положение рабочих Омска значительно ухудшилось, что создало почву для агитации оппозиционных сил, в том числе и анархистов. Обком РКП (б) был весьма озабочен ростом влияния анархистов в городе и губернии и рекомендовал усилить агитацию и пропаганду против анархизма. Одновременно все причастные к анархистскому движению были взяты под жесткий контроль ВЧК-ОГПУ.
В условиях политического кризиса идеи анархизма проникали и в ряды коммунистов. В 1921-1922 годах повсюду в РКП(б) возникали группы «рабочей оппозиции» — сторонники анархо-синдикализма. В Омске они были даже на руководящих постах — И.Е. Потемкин, П.Д. Алисов и другие. «Рабочая оппозиция» выступала за рабочую демократию, против бюрократизации партии и сверхцентрализации управления. От руководства
РКП(б) и Сиббюро потребовалось немало усилий, чтобы пресечь деятельность группировки.
В 1922-1923 годах продолжала действовать подпольная анархистская организация в Жуланихе (Барнаульский уезд). Она в основном выполняла задачу политического обеспечения деятельности местных анархо-партизанских отрядов (Барышникова и других). Организация вела агитацию и пропаганду, поставляла партизанам развединформацию. Это было одно из последних организационно оформленных анархических политических образований в Сибири.
Анархистское влияние на крестьянское движение было сосредоточено, главным образом, в Западной Сибири (Алтайская, Томская, Семипалатинская губернии и Славгородский уезд Омской губернии). Численность участников «сибирской махновщины» (восстаний и движений под анархистскими и комбинированными лозунгами) в 1920-1921 годах составляла от 20 до 25 тысяч человек. За анархистами шли те слои сибирского крестьянства, которые, будучи недовольными Советской властью и коммунистической диктатурой, в тоже время не желали возвращения белогвардейских порядков.
Отряды анархо-повстанцев сопротивлялись до лета 1923 года, когда большевики, подавив народное движение по всей России, уже воплотили в жизнь часть его лозунгов — отмена продразверстки, свобода торговли, но политическую власть оставили за собой. Крестьянская война, унесшая больше жизней, чем гражданская, дала народу передышку на восемь лет, по прошествии которых коммунисты окончательно сломали хребет крестьянству.
В 1920-1930-е годы в Кузбассе процветали коммуны анархистского типа. Исключительную жизнеспособность проявила толстовская коммуна, руководимая Борисом Васильевичем Мазуриным. Она обосновалась в поселке Тальжино неподалеку от Кузнецка.
Но особенно заметный след в истории Кузбасса оставила автономная индустриальная колония «Кузбасс» (АИК «Кузбасс»), созданная американскими рабочими-эмигран-тами, часть которых являлась членами анархо-синдикалистской профсоюзной организации «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ). Организаторы колонии на практике осуществили анархо-синдикалистские идеи. С января 1922 года по декабрь 1923 года туда прибыло 566 человек.
В конце 1924 года Совет Труда и Обороны СССР принял постановление о передаче колонии Кольчугинского, Прокопьевского и Киселевского рудников. Кроме них, в АИК входили Кемеровский рудник, Гурьевский металлургический завод, другие предприятия и участок земли в 10 тысяч гектаров. В АИК работали представители 27 национальностей.
Но прошло всего несколько лет, поутихла боль о погибших в боях братьях-анархистах, и 22 декабря 1926 года советское правительство объявило договор с АИК «Кузбасс» расторгнутым. Так закончилась великая анархистская революция в Кузбассе.
С каторги во власть
Павел Дмитриевич Яковлев родился в Москве в 1891 году в семье военного фельдшера и белошвейки. Отец его умер вскоре после рождения Павла, и мать вышла замуж за кондуктора Сызранско-Рязанской железной дороги, поэтому детство и юность мальчика прошли в Пензе. Отчим был убежденным социал-демократом, активистом Всероссийского профсоюза железнодорожников, участником Октябрьской стачки 1905 года. Под его влиянием юный Яковлев поступил в реальное училище и сблизился с социал-демократическими рабочими кружками, вел пропаганду среди рабочих Лобановского завода. Но в 1907 году Яковлев сошелся с эсеровской молодежью из боевых организаций, привлекшей его большим радикализмом, чем эсдеки. Он стал членом ученической организации партии социалистов-революционеров, затем начал вести пропаганду среди крестьян. В 1908 году его арестовали, и он полтора года провел в крепости.
В тюрьме он видел, как его товарищей уводили на казнь, поэтому сразу после освобождения осенью 1910 года вступил в Поволжскую боевую организацию социа-листов-революционеров, которая считала своим идейным вождем интернационалиста и «мягкого» марксиста Суханова, а практическим руководителем — видного боевика Ю. Далевского, который агитировал за решительные действия и призывал не подчиняться заграничному Центральному комитету партии эсеров, находившемуся в Париже. Организация действовала в нескольких губерниях.
За оппозиционные настроения Поволжская террористическая организация была исключена из партии, и с 1911 года Яковлев считает себя внепартийным эсером. В том же году за участие в экспроприации он был арестован и получил шесть лет каторги, которую отбывал в Харьковской тюрьме. По окончании срока его сослали в Киренский уезд Иркутской губернии. В ссылку он пришел социалистом, для которого социализм стал религией. Он стал чернорабочим Усть-Кутского солеваренного завода, организовал с другими ссыльными на этом предприятии Союз рабочих и три кооператива в своей и в соседней волостях.
После Февральской революции 1917 года Яковлев не захотел возвращаться на родину и продолжил заниматься созданием крестьянских кооперативов. Вскоре крестьяне избрали бывшего политического ссыльного председателем уездного крестьянского съезда, а затем делегатом Первого съезда Советов Восточной Сибири и, наконец, заместителем председателя Окружного бюро Восточно-Сибирского края и председателем губернского Совета крестьянских депутатов. Кроме того, Яковлев стал редактором газеты «Наша деревня» и председателем губернского земельного комитета. Стремительный взлет его политической карьеры завершился избранием на пост председателя губернской земской управы, то есть фактически губернатором Иркутской области. Было губернатору с ссыльно-каторжным прошлым всего 26 лет. Революцию делали молодые.
В Иркутске эсеры выбирали кандидатов в Учредительное собрание. Выдвинули Яковлева как старого политкаторжанина, но он «взбрыкнул», узнав, что в списке нет ни одного коренного иркутянина, и снял свою кандидатуру. Произошел конфликт с товарищами по партии, и 13 августа 1917 года Яковлев публикует в иркутских газетах письмо о выходе из партии социалистов-революци-онеров. Напомним, что он уже много лет считал себя внепартийным. «Никаких поручений от партии не принимал, — вспоминает Яковлев, — в дальнейшей своей работе опирался на крестьянские и земские организации, которые интересовались хозяйственными делами, а не политическими вопросами».
Яковлев был убежденным сторонником Временного правительства, поэтому, как и большинство сибирских и не только сибирских эсеров и социал-демократов, воспринял июльское выступление большевиков в Петро-
граде как бунт и сожалел, что Керенскому не удалось полностью очистить столицу от смутьянов. В то же время он делал все, чтобы облегчить участь арестованных в Иркутске большевиков и анархистов, содействовал освобождению из тюрьмы участников восстания Иркутского гарнизона. Под его поручительство был освобожден даже известный анархист Нестор Каландаришвили.
Октябрьские события застали всех врасплох. Всех, кроме большевиков, которые только что появились в Совете рабочих и солдатских депутатов, причем их фракция была организована эмиссарами Ленина, приехавшими в Иркутск из Красноярска. Октябрьский переворот Яковлев воспринял как свержение демократии и создал в Иркутске Комитет Защиты Родины и Революции. На Съезде Советов Восточной Сибири решался вопрос об отношении к захватившему власть в стране Совету Народных Комиссаров и к законному Временному правительству. На этом съезде большевики были представлены делегатами из Красноярска и фронтовиками, дезертировавшими из армии под влиянием большевистской пропаганды. Зато остальные губернии дали большинство сторонников Временного правительства, и за резолюцию эсеров проголосовала большая часть делегатов.
Именно Павел Яковлев провел мобилизацию офицеров гарнизона, казаков и юнкеров для борьбы с большевиками. Началась организация сил вокруг двух центров. За созданный большевиками орган власти Центросибирь стояли полки гарнизона, городской Совет и организованная им Красная Гвардия, за меньшевистско-эсеровскую Думу — казаки, юнкерское училище, школы прапорщиков. Противостояние не могло не привести к конфликту, хотя думцы, и Яковлев в том числе, делали все, чтобы не допустить кровопролития. Эсеры все еще надеялись, что вопрос о власти будет мирно решен выборами в Учредительное Собрание.
Начало Гражданской войны в Иркутске положил приказ Центросибири о разоружении офицеров гарнизона и казаков и о роспуске юнкеров и школ прапорщиков. В ответ на этот наглый ультиматум юнкера, прапорщики и казаки избрали свой объединенный комитет и приготовились к сопротивлению. Восьмого декабря 1917 года артиллерия Центросибири открыла огонь по зданиям, где размещались юнкера и казаки. Кровопролитие продолжалось девять дней.
Во время боев Яковлев находился в помещении школы прапорщиков, затем в юнкерском училище. 12 декабря в училище пробрались члены Комитета Защиты Родины и Революции — эсер Филиппов и социал-демократ Патлых, которые предложили посредничество в мирных переговорах с большевиками. Со стороны юнкеров возражений против мира не было, и на успех делегации возлагали большие надежды. Попытка миротворцев кончилась неудачей — меньшевик Патлых был убит на улице, а Филиппов скрылся. Только к 17 декабря Яковлеву и его соратникам удалось связаться с вожаками Центросибири Янсоном, Постышевым, Сташевским и другими и добиться созыва совещания, которое окончилось прекращением огня, роспуском вооруженных формирований с обеих сторон и созданием народного Совета, в который вошли представители Центросибири, Думы, Земства, городского Совета, Крестьянского Совета. Казалось, что гражданский совет восстановлен, но уже через несколько дней народный Совет распался, и власть полностью перешла к большевикам. Позже Яковлев утверждал, что не принимал активного участия в декабрьских событиях и был самым горячим сторонником мира. Однако есть сведения, что он был одним из руководителей юнкерских и офицерских отрядов, и его роль была гораздо более значительна. По понятным причинам он не хотел, чтобы о ней знали большевики.
С ведома советских комиссаров Яковлев заканчивал работу по подготовке к выборам в Учредительное Собрание и готовил Крестьянский съезд. В конце февраля 1918 года он был избран председателем губернского Земского съезда, который принял эсеровские резолюции. Делегатами были крестьяне и кооператоры. В марте большевики созвали Крестьянский съезд, но его председателем опять-таки был избран Павел Яковлев.
Почти одновременно с Центросибирью в Томске было создано Сибирское правительство во главе с эсером Дербером. После декабрьского кровопролития в Иркутске это правительство приступило к созданию по всей территории Сибири военных отрядов и губернских эмис-сариатов. В Иркутске созданием военной организации занялся бывший политкаторжанин, социалист-революционер, ставший после Февраля прапорщиком, Николай Калашников. В воздухе опять запахло кровью. Из Петрограда уже пришли известия о разгоне большевиками Учредительного Собрания и о расстреле ими народной демонстрации в его поддержку. В марте большевики закрыли редактируемую Яковлевым газету «Наша деревня». Яковлев по постановлению Крестьянского Совета организовал подпольную типографию на своей квартире, но не успел выпустить ни одного номера. Первого апреля 1918 года он был арестован и брошен в тюрьму. Он окончательно убедился, что с большевиками не сработаешься. В Сибири началась борьба с большевизмом.
Гуманист среди штыков
В марте 1918 года Временное правительство автономной Сибири, находившееся в Харбине, назначает Яковлева эмиссаром, то есть руководителем подпольных организаций эсеров в Восточной Сибири.
Эмиссар Временного правительства автономной Сибири Павел Яковлев был арестован с группой офицеров-под-польщиков на даче купца Сукачева и провел в тюрьме два
с половиной месяца. В Иркутске, как и по всей Сибири, уже действовала разветвленная и строго законспирированная сеть эсеровских подпольных организаций. Военный руководитель иркутского подполья и друг Яковлева Николай Калашников с офицерами-эсерами окопался недалеко от города в населенном пункте Пивовариха. В ночь на 14 июня военная организация, опираясь на фрон-товиков-безработных, подняла восстание. Калашниковцы ворвались в Иркутск, захватили тюрьму и освободили Яковлева и других заключенных товарищей. Уже днем 14 июня восстание было подавлено, но большая часть повстанцев сумела уйти в Пивовариху.
Яковлев уехал в село Усолье в 60 верстах от Иркутска, где жил на нелегальном положении. Через три недели в Иркутск вступили части Сибирской армии Пепеляева и чешские легионеры. Власть большевиков пала.
В Усолье Яковлев встретился с уполномоченным Сибирского правительства, эсером Е.Е. Колосовым, который предложил ему вернуться в Иркутск и приступить к исполнению своих обязанностей — возрождать земские организации. Земское и городское самоуправление Яковлев считал единственными органами, способными вести руководство хозяйством. Сибирское правительство не собиралось выносить войну за пределы Сибири и после создания независимой Сибирской республики предполагало начать переговоры с ленинским Совнаркомом.
Яковлев вместе с Колосовым приехал в Иркутск на другой день после прибытия туда чешского генерала Гайды. Расстрелов в это время не было, только обыватели устраивали самосуд над красногвардейцами и советскими чиновниками. Яковлев с удивлением узнал, что совещание представителей органов самоуправления, партий, Крестьянского Совета и профсоюзов единогласно выдвинуло его кандидатуру на пост правительственного комиссара. Ему не хотелось отрываться от земской работы, но после долгих уговоров он согласился и 13 июля 1918
года был назначен Губернским комиссаром, то есть вновь стал фактическим губернатором Иркутской губернии.
Странное было время: по всей Сибири рыскали карательные отряды казачьих атаманов, зверствовала колчаковская контрразведка, а в Иркутске сохранялись профсоюзы, отмечались революционные праздники, включая Первомай, бескровно проходили забастовки, во время которых губернатор всегда брал сторону рабочих. Монархические организации, наоборот, преследовались, их газеты закрывались. Пользуясь своей властью, Яковлев отменил смертные приговоры для сотен осужденных, в том числе большевиков, освободил всех несовершеннолетних политзаключенных и сохранил жизнь даже комиссарам и чекистам Чудновскому, Янсо-ну, Минскеру, переправив их во Владивосток, подальше от военного суда.
По всей стране лилась кровь, а в Иркутске молодой губернатор возрождал земское самоуправление, кооперацию, а уже через неделю после свержения большевиков провел совещание представителей городской интеллигенции, на котором предложил создать Иркутский университет. Совещание проходило 20 июля 1918 года, а уже 29 сентября в здании бывшего училища благородных девиц было торжественно объявлено об открытии университета с историко-филологическим и физико-химическим факультетами. Ректором университета стал приват-доцент Московского университета М.М. Рубинштейн, а 16 ноября крупнейший исследователь В.И. Окладников начал читать курс лекций по истории Сибири. Вопреки утверждениям многочисленных фальсификаторов истории нашего края, «сибирский Вашингтон» Колчак не имеет к открытию Иркутского университета никакого отношения. Его открыл еще до колчаковского переворота бывший социалист-революционер Павел Яковлев.
В ноябре 1918 года происходит колчаковский переворот. Осуществлена мечта правых о военно-монархиче-
ской диктатуре. Яковлев не поддержал переворот и подал прошение об отставке. Но ему ответили, что программа правительства остается прежней, и попросили отказаться от отставки. Яковлев остался, чтобы сделать все возможное для смягчения реакционного режима.
Колчаку неоднократно докладывали о независимом поведении иркутского губернатора, но за Яковлева горой стояли председатель Сибирского правительства бывший эсер Вологодский, министр внутренних дел кадет Виктор Пепеляев и его брат—командующий Сибирской армией генерал Анатолий Пепеляев. В Сибирской армии к тому времени уже зрел антиколчаковский заговор, возглавлявшийся эсерами, которых Колчак отстранил от власти.
Эсеры со всей Сибири и Дальнего Востока стремились в Иркутск, ставший их политическим убежищем. Колчаковская контрразведка вела за ними слежку, и в целях их безопасности Яковлев создал специальное охранное отделение, которое работало против колчаковцев.
При эсеровской охранке был сформирован вооруженный отряд под командой капитана Решетника, который нес охрану губернского комиссариата, земства, кооперативных учреждений. В эту часть, представлявшую из себя армейский батальон, если не полк, вместе с эсерами входили бывшие красноармейцы, освобожденные Яковлевым из «эшелонов смерти», следовавших из Самары на расправу к атаману Семенову. Вскоре в нее влились и сдавшиеся в плен партизаны из отряда анархиста Каландаришвили. Отряд Решетника участвовал в усмирении крестьянских волнений, доходя даже до карательных акций. Там, где побывал отряд, партизанское движение усиливалось. Когда осенью 1919 года анархисты Нестора Каландаришвили захватили Александровскую тюрьму и освободили заключенных, решетниковцы преследовали беглецов. Из 600 бежавших более половины было уничтожено отрядом Решетника. Хотя Яковлев запрещал применять оружие и даже отдал под суд нескольких
командиров за совершенные злодеяния, кардинально ничего не менялось. Командиры после непродолжительной отсидки вновь оказывались на свободе.
В таких условиях губернатор Яковлев продолжал поддерживать в Иркутске видимость демократии, постоянно вступая в конфликты с военными властями, ограничивая самоуправство карателей и борясь с опасностью «справа». Колчаковцы ненавидели губернатора-эсера, но ничего не могли с ним поделать. А чувствующий свою силу Яковлев приехал в Омск и 22 декабря 1919 года выступил на заседании Совета Министров Сибирского правительства с требованием отстранить Колчака от командования и вернуть власть ее законным представителям — эсерам-областникам, которые завоевали ее в 1918 году в борьбе с большевизмом. Сибирская армия была к тому времени уже снята с фронта Колчаком и переброшена в Томск. Многие офицеры Пепеляева прибыли в Иркутск вместе с Яковлевым для свержения колчаковского режима. Приехал в Иркутск и начальник контрразведки Сибирской армии Николай Калашников.
Заговорщики готовили восстание, но колчаковцам удалось схватить часть видных эсеров на конспиративной квартире. Среди арестованных оказались и члены ЦК партии эсеров Павел Михайлов и Борис Марков. Сам Яковлев чудом спасся от ареста. Начальник колчаковской контрразведки штабс-капитан Черепанов вместе с командой палача полковника Сипайло вывез 31 эсера на ледоколе «Ангара» в Листвянку, где их убили ударами деревянного молота и сбросили в воду. Все погибшие были членами эсеровского Политцентра. Оставшийся на свободе Калашников поднял восстание, и 5 января 1920 года колчаковский режим пал.
В это время Яковлев находился в отряде Решетника и принимал участие в боях, а затем в обороне Иркутска от подходивших к нему каппелевцев. Губернатор не терял надежды на создание автономной демократической
Сибири и даже подумывал о заключении мира с Советской Россией. Но по пятам отступавших колчаковцев шла Пятая Красная армия, и власть очень скоро перешла к большевистскому ревкому. Калашников с Яковлевым решили уходить. Они сформировали из эсеров отдельную дивизию, которая походным порядком ушла в Забайкалье, а оттуда в Манчжурию. Так закончилось полуторагодовое губернаторство Павла Яковлева, а с ним и демократия в Сибири. Вернее, островок демократии в окружении колчаковских штыков.
Свой среди чужих, чужой среди своих
Вместе с дивизией Калашникова Яковлев оказался в Харбине. Там было много бывших колчаковцев, и ему пришлось сменить фамилию. Иркутский губернатор Яковлев стал служащим Китайской Восточной железной дороги Дуниным. Большевики подозревали, что он — агент атамана Семенова и японцев, белогвардейцы считали, что он работает на коммунистов. Яковлев-Дунин вскоре проявил свой организаторский талант и был избран профсоюзным секретарем рабочих и служащих КВЖД. После выступления японцев во Владивостоке и убийства С. Лазо, А. Луцкого и других революционеров, Яковлев, не будучи сторонником большевиков, но оставаясь социалистом, решил вновь включиться в борьбу.
В июне 1920 года к нему пришел резидент советской разведки Яков Минскер, которого Яковлев в свое время спас от казни. Минскер предложил своему спасителю сотрудничество в борьбе против интервентов, семеновцев и остатков колчаковщины. Яковлев сразу же согласился. Сотрудники его охранки работали в японской администрации, в колчаковской армии генерала Молчанова, стоявшей под Хабаровском, и даже в личном конвое атамана Семенова. Для большевиков Яковлев был ценной находкой.
Вскоре Яковлев создает боевую дружину с целью ликвидации атамана Семенова, но советская разведка не одо-
брила его план и предложила яковлевцам заняться сбором разведданных для Народно-Революционной Армии ДВР в Приморье, которой до недавнего времени командовал друг Яковлева, эсер Краковецкий. У Яковлева неожиданно проявились недюжинные способности разведчика. Он быстро создал агентурную сеть в Манчжурии и на Дальнем Востоке, внедрил своих людей в бандформирование барона Унгерна и стал фактическим начальником резидентуры большевиков в огромном регионе.
Сведения, добытые людьми Яковлева, были использованы в подготовке боевых действий Народно-Революционной Армии под Волочаевкой и при освобождении Хабаровска от белых и японцев. Заслуги Яковлева были высоко оценены главкомом Уборевичем, но о полном прощении за его «колчаковское прошлое» речи не шло. Осенью 1921 года Яковлев пережил сильный душевный кризис и пытался покончить с собой. Он очень хотел вернуться на Родину, хотя соратники предупреждали его, что он будет арестован и расстрелян сразу после перехода через границу.
И все же весной 1922 года ему разрешили вернуться в Советскую Россию и гарантировали безопасность. Он был назначен заместителем начальника разведуправления Народно-Революционной Армии, а позже избран руководителем политпросвета Пятой Красной армии.
Разбросала жизнь сибирских эсеров-областников. Командующий Сибирской армией генерал Анатолий Пепеляев жил в Харбине и готовил высадку на Охотское побережье, чтобы в последний раз померяться силами с большевиками. Бывший председатель Временного правительства автономной Сибири П.Я. Дербер тихо прозябал в Москве, работая в кооперации. Бывший начальник контрразведки Сибирской армии Николай Калашников махнул на все рукой и уехал в Америку, а его друг, бывший министр Сибирского правительства по военным делам Аркадий Краковецкий работал в советской разведке
и вовсю старался для новых хозяев, предавая своих вчерашних соратников-эсеров.
12 марта 1923 года в Чите Яковлева арестовали. Его отвезли в Иркутск, где начали следственное дело по событиям 1918-1919 годов. Вскоре его перевозят в Новони-колаевск, откуда он по совету «доброжелателя»-чекиста написал покаянное письмо во ВЦИК с признанием своей вины и просьбой о помиловании. 23 декабря 1923 года его освободили и отправили в Москву, в распоряжение ОГПУ Тогда он вспомнил предостережения своих соратников — подумывал о побеге за границу, но осуществить план уже не было душевных сил. ОГПУ крепко держало его в своих руках, и он покорно выполнял все задания чекистов.
В столице Яковлев вел шпионскую работу против Дербера и других эсеров-областников, волею судеб оказавшихся в Москве, а также был секретным сотрудником экономического отдела ОГПУ в «Экспортхлебе».
Для ОГПУ он оставался врагом, и никакие положительные отзывы и рекомендации сибирских и приморских чекистов, обязанных ему спасением от смерти в 1918-1919 годах, не помогли. 26 сентября 1924 года Яковлев был арестован, а в январе 1925 года расстрелян без суда. Итог следствия был однозначен: «Вина не может быть заглажена ни раскаянием, ни работой в пользу Советской власти». Было ему 33 года. Его эсеровским сподвижникам по освободительному движению в Сибири Пепеляеву, Краковецкому и Дерберу сталинский режим даровал жизнь до 1938 года и казнил их вместе с их противниками Уборевичем, Блюхером, «сибирским Чапаевым» Иваном Стродом и многими другими.
В судьбе Анатолия Николаевича Пепеляева отразилась трагедия русского демократического офицерства, с восторгом принявшего Февральскую революцию и свержение монархии и поднявшегося против большевиков под лозунгом Учредительного Собрания. В условиях Гражданской войны офицеры-демократы были вынуждены выбирать из двух зол меньшее и оказались между двух огней. Убежденный монархист Василий Шульгин с жестокой душевной болью сказал: «Белое движение было начато почти что святыми, а кончили его почти что разбойники». Пепеляев верил в белое дело до тех пор, пока не понял, что плодами его побед воспользовались разбойники из окружения Колчака.
За независимую Сибирь
Анатолий Пепеляев родился в Томске 15 августа 1891 года в семье офицера. В 19-летнем возрасте он окончил Павловское военное училище в Петербурге и во время Германской войны командовал батальоном, три с лишним года не вылезал из окопов. После развала русской армии под Барановичами храбрый подполковник Пепеляев в конце декабря 1917 года приехал в Сибирь. Политически он был близок к эсерам — партии, выражавшей интересы крестьянства. После разгона большевиками Учредительного Собрания и заключения ими Брестского мира Пепеляев создал в родном Томске подпольную офицерскую организацию и установил связь с местными эсерами. Весной 1918 года начался мятеж Чехословацкого корпуса, и руководимая Пепеляевым организация при помощи чешских легионеров свергла томский Совет.
Беспредельно смелый, очень популярный в войсках, Пепеляев быстро сформировал из томичей полк и повел его на Красноярск. После взятия Красноярска к Пепеляеву присоединились дивизии барнаульцев, новониколаев-цев и красноярцев, и полк превратился в корпус, который подошел к Иркутску под бело-зеленым знаменем автономной Сибири. Местное эсеро-офицерское подполье ждало Пепеляева, он взял столицу Восточной Сибири без боя и отправился на Прибайкальский фронт. К тому времени корпус, пополненный иркутянами, вырос в Сибирскую армию, а сам Пепеляев стал генералом, освободителем Сибири от большевиков. Сибирскому генералу было всего 27 лет.
Вскоре Сибирская армия была переброшена в Екатеринбург, она стала составной частью армии Колчака. Тысячи и тысячи сибиряков с охотой шли под бело-зеленые знамена Пепеляева, что не могло не беспокоить «верховного правителя» Колчака. После того, как пепеляевцы в лютый мороз со штыками наперевес почти без выстрелов выбили большевиков из Перми, открыв путь на Москву, популярность «сибирского генерала» достигла апогея. Колчак знал, что в армии Пепеляева очень сильны позиции эсеров. Была даже создана подпольная антиколчаковская организация, которая намеревалась свергнуть реакционеров-монархистов, окопавшихся в колчаковской ставке, и заменить их эсерами-областниками. Бездарное колчаковское руководство не было способно победить большевиков, а Сибирская армия была ударной силой адмирала. После колчаковского переворота множество эсеров, в том числе депутаты Учредительного Собрания, были убиты или брошены в застенки, а оставшиеся на свободе нашли убежище в Сибирской армии и в окружении иркутского губернатора Павла Яковлева, представлявшего оппозицию Колчаку. Во главе демократической фронды стояли сам Пепеляев, начальник его контрразведки известный эсеровский боевик и бывший политкаторжанин Николай Калашников и командир корпуса Эллерц-Усов — вожди иркутского подполья.
Пепеляев неоднократно представлял Колчаку ультимативные рапорта и даже готов был двинуть свою армию на Омск, но Колчаку удалось справиться с оппозицией, хотя победа оказалась для него пирровой. Сначала адми-
рал приказал сибирякам прекратить наступление на красную Москву, потом армия и вовсе была снята с фронта и отведена в Томск. Адмирал боялся, что эсеры-пепеля-евцы договорятся с большевиками, хотя именно белозеленому знамени сибиряков и красным флагам рабочих Ижевского и Воткинского полков он был обязан своими победами.
Рабочие-колчаковцы
В романе Владимира Зазубрина «Два мира», изданном в Иркутске осенью 1921 года, есть сцена, в которой колчаковские офицеры, прибыв в штаб N-ской дивизии, видят развевающееся над крыльцом штаба красное знамя. Командир дивизии объясняет перепуганным офицерам, что его воинская часть сформирована из добровольцев — рабочих уральских заводов, и сражается за Учредительное Собрание, за свободу и революцию. Рабочие восстали против красных потому, что комиссары принялись насаждать социализм с револьвером и нагайкой в руках, а плоды земные распределяли так, что было заметно, как пухли комиссарские карманы. Книга написана по горячим следам событий, и это — не выдумка писателя. В 1918 году рабочие Ижевского, Воткинского, Мотовилихинского и других уральских заводов подняли восстание против большевиков и влились в армию Комуча, воюя против красных под красным же флагом. После колчаковского переворота они волей-неволей должны были воевать уже под руководством монархистов.
Восстание началось в августе. Рабочие уральских оборонных заводов были высококвалифицированными и высокооплачиваемыми сотрудниками, имели свои земельные участки, а потому были материально и духовно независимы. Они были своего рода «белой костью» рабочего класса. Октябрьский переворот, последовавший за ним разгон Учредительного Собрания, произвол комиссаров, грабеж продотрядов и бессудные расстрелы большевиками своих политических противников отвратили рабочих от «рабочей» власти. Похороны члена Ижевского Совета рабочего- меньшевика А. Сосулина, убитого красноармейцами весной 1918 года, вылились в многотысячную демонстрацию. Многие рабочие побывали на германской войне, получили офицерские звания и Георгиевские кресты. Они объединились в Союз фронтовиков, который и поднял восстание, поддержанное всем населением Ижевска и окрестных сел. На заводах было сильно влияние меньшевиков и эсеров.
Рабочие создали народную армию и нанесли несколько поражений красным. Ижевцы разбили Антонова-Овсеенко и чуть не взяли в плен Блюхера. Они работали у станков, под которыми лежали винтовки, а когда появлялись красные, над городом разносился заводской гудок. Ижевцы и воткинцы останавливали станки и шли навстречу врагу с пением «Марсельезы» и «Варшавянки» со штыками наперевес и с охотничьими ножами. Красные, увидев людей в рабочих робах, в ужасе разбегались или целыми полками переходили на их сторону. Таким образом рабочие разбили две красные армии. У повстанцев почти не было патронов, и они добывали их у противника, десятки тысяч винтовок раздали крестьянам, а отступая из Ижевска, 100 тысяч винтовок передали Колчаку, по сути, вооружив его армию.
Колчак знал, что Ижевская и Боткинская дивизии являются самыми боеспособными и дисциплинированными частями его армии, поэтому был вынужден мириться и с их красным знаменем, и со странной для белых субординацией. Рабочие-колчаковцы и друг друга, и своих офицеров называли словом «товарищ» и подчинялись начальникам только в бою, вне боя в отношениях между ними царило равенство. Более того, до 1919 года в дивизиях сохранялись советы рабочих и солдатских депутатов.
Красные бросили на Ижевск еще три армии, состоящие из китайцев, венгров и латышей, двинули на рабочих специальные подразделения чекистов и Волжскую флотилию с бронепоездами. Троцкий приказал не брать ижевцев и воткинцев в плен, а расстреливать на месте. Тогда ижевцы и воткинцы забрали свои семьи и вместе с женами и детьми, почти без патронов, вырвались из окружения. Кстати, именно ижевцы впервые применили психическую атаку в бою за родной завод, в полный рост пошли в атаку на красную дивизию Азина. А 9 июля 1919 года они же повторили ее под Уфой, сражаясь против дивизии Чапаева. Именно этот эпизод отражен в знаменитом кинофильме. Зная о людоедском приказе Троцкого, ижевцы не сдавались в плен. У каждого рабочего был собственный револьвер, чтобы застрелиться. Их называли людьми из слитков железа и стали. Символом стали ижевцы и воткинцы избрали синий цвет. Синего цвета были их погоны и околыши, на погонах ижевцев была буква «И», у воткинцев — «В». Почти все командиры были из рабочих и выбирались рабочими. Это были ветераны германской войны, штабс-капитаны, капитаны и поручики. Командиром дивизии был генерал Молчанов, 33-летний офицер из семьи чиновника, окончивший военное училище в Москве.
В боях под Уфой ижевцы понесли большие потери. В тот период численность рабочих дивизий достигала 40-50 тысяч бойцов, и им довелось сражаться с частями Чапаева, Фрунзе, Куйбышева. После кровопролитных боев с чапаевцами Колчак решил наградить рабочую дивизию Георгиевским черно-желтым знаменем. Далеко не все солдаты и офицеры восприняли эту награду с радостью — они хотели сражаться под красным флагом. Злые языки из колчаковского окружения говорили, что верховный правитель наградил ижевцев, чтобы под благовидным предлогом убрать ненавистное красное знамя из своей армии.
Походной песней ижевцев по-прежнему оставалась «Варшавянка», но слова они придумали свои собственные:
Люди, влюбленные в светлые дали,
Люди упорства, отваги, труда,
Люди из слитков железа и стали,
Люди, названье которым — руда.
Кто не слыхал, как с врагами сражался Ижевский полк под кровавой Уфой?
Как с гармонистом в атаку бросался Ижевец, русский рабочий простой?
Со временем рабочие поняли антинародную суть колчаковского режима. Они видели, как белые грабят и убивают мирное население не меньше, чем красные, как сжигают на Каме баржи с пленными, как карательные казачьи банды Красильникова и Анненкова вешают и подвергают порке целые деревни и казнят в городах их братьев-рабочих.
Ирония истории: социалисты сражались в армии Колчака против большевизма, а в это время в тылу карательные отряды казаков вырезали целые деревни и мракобесы-черносотенцы создавали концлагеря для рабочих только за то, что они рабочие.
Эсеры и меньшевики были объявлены колчаковцами вне закона и загнаны в подполье, Советы рабочих депутатов и профсоюзы были разогнаны. В то время, когда ижев-цы и воткинцы лили кровь на фронте, в штабах процветало казнокрадство. Попал в опалу командующий Сибирской армией Анатолий Пепеляев, сражавшийся под бело-зеленым знаменем независимой Сибири. Сторонники «единой и неделимой» добились того, что сорвали наступление сибиряков — ударной силы колчаковской армии — на Москву и пытались отстранить Пепеляева от командования. Офицеры Пепеляева в большинстве своем были социа-листами-революционерами и хорошо помнили трагическую участь депутатов Учредительного Собрания, убитых в Омске во время колчаковского переворота монархиста-ми-черносотенцами. Почти все депутаты были эсерами и социал-демократами. В сибирских лесах скрывалась целая партизанская армия, воевавшая против Колчака.
Ижевцы попали в трагическую ситуацию. Сражаясь против красных, они уже не хотели служить белым. Несмотря на страх перед возмездием, они начали сотнями и тысячами уходить в леса к партизанам, лишь бы не оставаться у Колчака. Зимой 1920 года более 3000 ижевцев вернулись в свой город на родной завод. Тогда их не стали расстреливать. Население Ижевска после ухода рабочих дивизий уменьшилось втрое, и на заводе некому было работать. Красным нужны были руки квалифицированных рабочих. В Сибири ижевцы и воткинцы устраивались на местные заводы, но к ним относились, как к предателям, калечили и убивали прямо в цехах. Сибиряки еще не видели красных, но зато вволю нагляделись на колчаковцев и люто их ненавидели. Ижевцы оказались между молотом и наковальней.
Рабочие дивизии с семьями отступали все дальше в Сибирь и на Дальний Восток. Численность бойцов сократилась до нескольких тысяч, и все же они сумели выбить красных из Хабаровска, Волочаевки и Спасска. Уже был расстрелян в Иркутске Колчак, и ижевцы попали в распоряжение японцев. Командир ижевцев генерал Молчанов приказал своим бойцам разойтись и служить русскому, а не японскому делу.
Пройдя от Урала до Владивостока, рабочие оказались предоставлены самим себе. Они поняли, что сражались не за тех, и 1500 рабочих перешли на сторону красных. В декабре 1921 года Ижевская дивизия была разбита Блюхером. Молчанов с оставшимися в живых соратниками ушел в Манчжурию. В эмиграции Молчанов жил очень бедно, работал сторожем и жокеем, торговал в магазине. Скопив небольшой капитал, он уехал в Америку и там тоже бедствовал.
Бывшие бойцы рабочих дивизий создали в Харбине Ижевско-Воткинское технико-промышленное товарищество и столовую при Рабочем Красном Кресте. Они держались сплоченно, их золотые руки без труда нашли себе работу. Пьяниц и бездельников среди них почти не было, а если такие попадались, их быстро увольняли решением рабочего совета.
Со временем судьба разбросала ижевцев и воткинцев по многим странам Европы, Азии и Америки. Большая группа ижевцев обосновалась в Сан-Франциско. Многие рабочие после окончания Гражданской войны решили вернуться на Родину. Когда большевики объявили амнистию трудящимся — участникам контрреволюционного движения, многие солдаты белых армий и участники антибольшевистских восстаний поверили им и вернулись в Советскую Россию. Поверили и ижевцы. Они приехали в свой город, но на оборонный завод их уже не брали. Некоторые приняли участие в строительстве Ижевского мотозавода, остальные разъехались по другим городам.
Наступил 1937 год. Полторы сотни бывших бойцов-ижевцев были арестованы и сосланы в Удмуртию. Вскоре всех их расстреляли как агентов японской разведки.
Оставшиеся в эмиграции рабочие не теряли связей друг с другом и даже регулярно справляли юбилеи восстания. В Париже в 1930-е годы перед очередным юбилеем была опубликована праздничная статья, в которой говорилось: «Вам пришлось оставить родные заводы, принести неимоверные жертвы, совершить тернистый путь от Камы до великого океана и напоить собственной кровью снега Сибири. Ваши полки и батальоны героеврабочих были разбиты. Но все же враг вас не сломал. Вы не отдали врагу своих винтовок, как не отдали ему своей воли, своего сердца, своей чести».
В 1968 году немало ижевцев и воткинцев оставалось в живых, и они отметили свой 50-летний юбилей. Два года не дожил до этого события полковник Федичкин, командовавший ижевцами в 1918 году. Он умер в Сан-Франциско и оставил после себя воспоминания об ижевском восстании. В 1972 году там же, в Америке, скончался последний командир ижевцев — полковник Авенир Ефимов, а через три года была опубликована его книга об Ижевской дивизии. До сих пор в русских церквях за рубежом можно услышать молитву: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, убиенным и погибшим рабам твоим — воинам ижевским и воткинским и сотвори им вечную память».
Якутский фронт
Колчак отстранил генерал-лейтенанта Пепеляева от командования, и уязвленный командарм с частью своего войска ушел в Манчжурию, намереваясь оттуда начать борьбу против Колчака. В Харбине многие пепеляевцы вошли в контакт с красными и приняли участие в борьбе против банд атамана Семенова и в изгнании японцев с Дальнего Востока.
До 1922 года генерал Пепеляев тихо жил в Харбине. Уже был расстрелян в Иркутске Колчак, и вместе с ним принял смерть старший брат Пепеляева Виктор — бывший депутат Государственной Думы и министр внутренних дел в правительстве адмирала. «Сибирский генерал» не мог долго сидеть без дела и в сентябре 1922 года создал из 700 своих офицеров-томичей Сибирскую добровольческую дружину, которая высадилась на Охотском побережье и двинулась вглубь Якутии. Они хотели отделить этот богатый пушниной и золотом край от Советской России и установить в нем демократическую власть. Все якутские фактории находились под контролем наместника этого края, эсера П.А. Куликовского, который снабдил Пепеляева снаряжением и даже подготовил суда для его экспедиции. К Пепеляеву начали стекаться многочисленные вооруженные отряды якутов.
Советское правительство направило из Иркутска и других городов части особого назначения, командиром одной из которых был Иван Строд, воевавший с Пепеляевым еще в 1918 году. Отряд Строда встретил повстанцев возле стойбища Сасыл-Сысыы и занял круговую оборону. 18 дней продолжалась осада ледовой крепости, и третьего марта 1923 года экспедиция «сибирского генерала» закончилась. Подошедшие части Красной Армии разгромили его дружину, остатки которой отступили в Охотск. 17 июня 1923 года Пепеляев с оставшимися в живых офицерами сдался в порту Аян командиру советского экспедиционного корпуса С.С. Вострецову. Он был доставлен во Владивосток и в Чите предстал перед судом.
Все подсудимые были приговорены к расстрелу, но ВЦИК заменил смерть 10-летним тюремным заключением. На суде Пепеляев как профессиональный военный выразил восхищение мужеством бойцов отряда Ивана Строда.
«Я с 1917 года боролся за Россию, за ее демократическое переустройство, хотел добиться автономии Сибири, а потом Якутии, — сказал Анатолий Пепеляев. — Я глубоко верил, что борюсь за родину, за народ. Теперь сквозь тюремную решетку я увидел и понял, что жестоко ошибался и что за нашей спиной и на нашей крови другие наживали деньги».
Сибирский генерал Анатолий Николаевич Пепеляев погиб в лефортовском застенке 14 января 1938 года. Вместе с ним был расстрелян кавалер четырех орденов Красного Знамени Иван Яковлевич Строд, сражавшийся с ним в Прибайкалье и в Якутии.
Имя Нестора Каландаришвили среди сибирских партизан гремело так же, как имя Нестора Махно среди украинских повстанцев. Оба принадлежали к одному политическому направлению — анархо-коммунизму, оба участвовали в революции 1905 года, оба сидели в тюрьмах, оба даже получили от большевиков ордена Красного Знамени. Но, несмотря на сходство биографий, жизненный путь двух этих людей завершился по-разному. Украинский крестьянин Махно из последних сил бился с большевиками, ушел за кордон и умер, оклеветанный в глазах своего народа, в Париже, а грузинский дворянин Каландаришвили был убит, подавляя восстание якутов и эвенков, после чего канонизирован Советской властью. Махно лежит на кладбище Пер-Лашез возле Стены Коммунаров, Каландаришвили похоронен в Иркутске на горе Коммунаров. Разные оказались коммунары.
Борец за свободу
В революционное движение Нестор Каландаришвили пришел для своего времени довольно поздно. За плечами у него была уже не только Тифлисская учительская семинария, но и служба в армии. В 24 года он становится социалистом-революционером и пробует заниматься пропагандой среди солдат тифлисского гарнизона. Успехи в пропаганде были, очевидно, скромными, да и грузинский темперамент несостоявшегося учителя требовал более активных действий, поэтому Нестор Александрович окончил нелегальные кавалерийские курсы, организованные эсерами, и в 1904 году перешел в партию социал-федералистов, в политическом спектре стоявшую тогда левее эсеров. Митинги, листовки, контрабандная перевозка оружия для боевых дружин — вот постоянные занятия революционера независимо от его партийности. Когда же наступил 1905 год, то сотням тысяч рабочих и крестьян стало тем более наплевать на то, в чем там не сошлись за границей меньшевик Плеханов с большевиком Ульяновым, а Ульянов с эсером Черновым. Что же касается Каландаришвили, то мне ни разу не случилось найти свидетельства того, что он хоть что-нибудь прочел из трудов революционных теоретиков. Он был смелым авантюристом, боевиком, мастером «тер-рорной работы», одинаково нужным и готовым работать на любые партии, лишь бы они были против самодержавия. Он был человеком, которых в большом количестве потребовало грозное время, оно в полной мере дало выход их способностям.
Когда в ноябре 1905 года в Батуме началось восстание, Каландаришвили командовал рабочей дружиной, сражался на баррикадах, а после подавления возглавил крестьянскую «красную сотню» и продолжал борьбу против карательных отрядов в селах и деревнях. Он уже тогда стал так же знаменит, как легендарный Камо. Весь 1906 год маленький партизанский отряд Каландаришвили уходил от преследований полиции, войск, дружин грузинских помещиков и черносотенцев. Партизанская война на Кавказе стихала, и последние народные мстители вернулись в города. 30-летний бунтарь вышел из партии федералистов и вступил в Федерацию анархистов. Это было вызвано тем, что только анархисты и близкие к ним эсеры-максималисты продолжали к тому времени вести вооруженную борьбу. Террористические акты против наиболее усердных слуг царизма, экспроприации, налеты на жандармерию, перестрелки, прыжки через заборы, уходы по крышам — в общем, полный букет революционной романтики — все это с избытком вкусил грузинский Робин Гуд. Когда на Кавказе оставаться было уже невозможно, он перебрался на Украину и в Крым. Какая же борьба без тюрем? Где он только не сидел! В Батуме и Тифлисе, Сухуми и Кутаиси, Новороссийске и Керчи, Киеве и Харькове... Из киевской и керченской тюрем он убежал, из остальных его освобождали за недостатком улик. Когда же речь зашла о виселице, то Нестору пришлось навсегда покинуть родину.
В 1908 году Каландаришвили прибыл в Иркутск с намерением пробраться в Японию. Здесь он узнал, что его соратники выкупили дело своего вожака из жандармского отделения и бежать за границу незачем. Однако и возвращаться домой было нельзя, слишком уж он там наследил. В Иркутске у Нестора Каландаришвили появилась возможность жить под своей фамилией. Но нужно было начинать все сначала как в революции, так и в личной жизни — в Грузии остались жена и две дочери. Он занимается фотографией, работает в культурно-просветительском обществе «Знание», руководимом большевиками и даже играет в театре — кое-какой опыт уже был, после батумского восстания ему пришлось скрываться и побыть актером театра в Кутаиси. В Иркутске Нестор обзавелся новой семьей. В Черемхово, где на шахтах работали многие ссыльные грузинские и осетинские анархисты, он быстро нашел новых сторонников.
В Сибири его первый раз арестовали в 1910 году. Продержали полгода, но выпустили. В 1911 году он задумал убить генерал-губернатора Селиванова, но был выдан и снова брошен за решетку, где просидел в одиночке еще полгода. Освободили и на этот раз, опять не хватило улик. В 1913 году — новый арест, теперь упрятали почти на год, но опять ничего не доказали, хотя арестовали по делу 130 человек, большинство из которых были распропагандированные анархистами ссыльные уголовники. Все они были освобождены, а Каландаришвили и пятеро его ближайших соратников предстали перед судом, но, благодаря умелой защите известного иркутского адвоката О. Патушинского, были оправданы. Сейчас можно только гадать, как же это грузинская и сибирская охранки не сконтактировались между собой. И в Сибири, и в Грузии Нестор Александрович жил под своей фамилией, и в Сибири, и в Грузии был одинаково популярен. Однако факт остается фактом: Ка-ландаришвили оставался на свободе и продолжал портить жизнь правительству, как только мог.
Партизанский вожак
Сразу после февраля начинается стремительное сближение Каландаришвили с большевиками, хотя всю гражданскую войну над его отрядами развевались черные, а не красные флаги. Подавляющее большинство российских анархистов не обрадовались приходу к власти буржуазного Временного правительства. Ни одна проблема, приведшая к падению царизма, после Февральской революции разрешена не была: не было ни земли, ни мира, ни хлеба, а либеральные профессора и фабриканты месяцами продолжали болтать о бесчисленных редакциях бесчисленных законов. Единственными союзниками анархистов стали тогда левые эсеры и большевики. Махно создал первый на Украине крестьянский Совет, матрос Железняков вел балтийскую братву на штурм Зимнего, Каландаришвили организовал в Иркутске военную секцию, объединявшую всех левых, — «военку». Когда 8 декабря 1917 года в Иркутске начался юнкерский мятеж, Каландаришвили с отрядом в 60 боевиков пришел на помощь Совету. Вскоре к нему присоединились большая часть Кавказской дружины иркутского гарнизона и прибывшие из Черемхово шахтеры. Председателем Черемховского Совета был тогда известный анархо-синдикалист А. Буйских, который отправил на подмогу иркутским товарищам шесть эшелонов с вооруженными шахтерами.
После декабрьских боев Иркутский Совет поручил Каландаришвили сформировать кавалерийский дивизион, и командирами трех его эскадронов стали черемховский шахтер Степан Карасев, бывший кубанский есаул и политссыльный Александр Кожан и бывший каторжанин-разбойник Амзор Караев. Все трое были анархистами. Общее командование осуществлял Каландаришвили. Знамя у дивизиона было черное. На одной стороне знамени было начертано «Первый Иркутский отдельный кавалерийский дивизион анархистов-коммунистов», на другой — «Анархия — мать порядка». Кроме рабочих и бывших политкаторжан в дивизионе были и освобожденные анархистами из иркутской тюрьмы уголовники, с которыми анархисты пытались вести воспитательную работу. В апреле 1918 года дивизион, насчитывающий около 500 сабель, прибыл на Забайкальский фронт сражаться против атамана Семенова.
Сейчас уже известно, что сибирское крестьянство и казачество не поддержали Октябрьского переворота. Крестьяне Сибири, не знавшие крепостного права, давно имевшие все, что обещали крестьянам России Ленин и Троцкий, не получили с большевиков никакого «навару», поэтому в 1918 году белогвардейцам и интервентам противостояли лишь немногочисленные и плохо обученные отряды красной и черной гвардии, а также интернационалисты из бывших военнопленных. Потребовался год объединенных усилий адмирала Колчака, атаманов Семенова, Красильникова, Калмыкова, бело-чехов и японцев со всеми их реквизициями, карательными акциями и погромами, чтобы не только крестьяне, но и казаки целыми селами и станицами побежали в лес к партизанам.
Современные любители желтых лампасов предпочитают не вспоминать о таких «подвигах» Семенова и Унгерна как сожжение станицы Куленга в Восточном Забайкалье со всеми жителями. За то, что несколько казаков этой станицы ушли в партизаны, Унгерн отдал ее в распоряжение своего татарского полка. Весь день унгерновцы насиловали женщин, а ночью, подперев двери домов, подожгли станицу со всех сторон. Людей, выскакивавших из горящих домов, убивали и снова бросали в огонь. «Вагоны смерти» атамана Семенова и тела, висящие на телеграфных столбах вдоль железных дорог, не вытравить из народной памяти никакими поддельными крестами, бутафорскими шашками и прочими фольклорными причиндалами.
Тогда, в 1918 году, семеновцы разгромили разрозненные дружины большевиков, левых эсеров и анархистов. Тяжелое положение усугублялось конфликтами между самими командирами этих дружин. Например, когда большевики распорядились передать в их часть два пулемета, принадлежавшие анархистскому дивизиону, Каланда-ришвили в официальном ответе пригрозил личной расправой за попытки им командовать и сопроводил ответ нецензурной бранью. Общее разложение охватило весь Забайкальский фронт, так что поступок темпераментного грузина не был исключением. Часть дружин продолжала оказывать отчаянное сопротивление семеновцам, многие же бросали фронт и занимались мародерством в тылу, а то и вовсе переходили границу и сдавались китайским властям. Отделился от Каландаришвили эскадрон Амзора Караева. Покинул свой отряд и пытался бежать анархист Ф. Лавров, но был задержан каланда-ришвильцами и по приказу Дедушки расстрелян как дезертир и изменник.
После разгрома отряд Каландаришвили сумел вырваться из окружения и начал долгую партизанскую войну. Три года отряд, то разгромленный и распыленный, то снова пополняемый добровольцами и побеждавший, ходил по Иркутской губернии и Забайкалью, через Монголию и Саяны, на Лену и Селенгу. Воевал с колчаковцами, семеновцами, унгерновцами, каппелевцами, японцами, и не было партизана отважнее и удачливее этого косматого грузина. На Украине его назвали бы «батько», в Сибири же он получил прозвище Дедушка. А было Дедушке тогда 42 года.
Вся Сибирь была охвачена партизанщиной. В этой 140-тысячной таежной армии анархисты играли далеко не последнюю роль. Ими было создано 15 крупных партизанских соединений и множество мелких отрядов. Что скрывать, были среди партизанских вожаков люди с явной примесью уголовщины, и некоторые из них называли себя анархистами. Уход с поля боя, кутежи в тылу, налеты на казначейства и грабежи бурятских дацанов быстро превращали повстанческие отряды в обыкновенные банды без всяких признаков идейности. Такими «анархистами» были бывший командир эскадрона Иркутского дивизиона Амзор Караев, отбывавший в Сибири каторгу за убийства и грабежи, разоблаченный как агент царской охранки и сдавшийся белым, бывший заместитель командующего Нижнеудинским фронтом Лавров, расстрелянный Дедушкой за измену, популярный в среде иркутских люмпенов и матросов Байкальской флотилии Пережогин, который был убит в стычке с отрядом красной гвардии, не поделив с ними деньги во время реквизиции Благовещенского банка. Но не они определяли облик сибирского партизанского движения. Тысячи и тысячи рабочих и крестьян сражались под черными знаменами за вольную жизнь и свободный труд, но имена их забыты потомками.
После падения Советов отряд Каландаришвили вернулся в Иркутскую губернию и базировался в бассейне Китоя в 70 верстах западнее Иркутска. Летом 1919 года партизаны пустили под откос восемь эшелонов с белыми и взорвали железнодорожный мост через Китой. Колчаковцы назначили за голову Дедушки награду в 40 тысяч рублей. В декабре 1919 года 500 партизан Каландаришви-ли двинулись на Иркутск, где началось антиколчаковское восстание.
Слуга режима
О подвигах Нестора Каландаришвили написано предостаточно. Нас же интересуют причины перерождения любимого крестьянами и рабочими партизанского командира в верного слугу большевистского режима. Ведь он не был одинок в своем выборе. Тем же закончил свой путь «последний гайдук» Бессарабии Григорий Котовский, принявший участие в подавлении Тамбовского восстания (а ведь Котовский был в свое время социали-стом-революционером, как и вождь тамбовских повстанцев Александр Антонов), и любимец черноморских матросов анархист Борис Мокроусов, через четверть века получивший звание Героя Советского Союза. Герой Балтики анархист Анатолий Железняков не успел запятнать себя участием в репрессиях против своих вчерашних товарищей — его застрелил в спину во время боя собственный заместитель-большевик, зато матрос-балтиец Павел Дыбенко залил кровью родной Кронштадт, восставший против большевиков в 1921 году. Все остальные народные вожаки, народом выдвинутые, а не Москвой назначенные, в конце концов пали жертвами троцкистско-ленинской «борьбы с партизанщиной».
Уже в марте 1919 года Иркутский комитет РКП(б) установил связь с Дедушкой и предложил ему военно-политическое сотрудничество. Видный деятель международного анархизма и его историк Макс Неттлау писал: «Победа большевиков внесла раскол в анархическое движение. Одни из анархистов соблазнились, а другие сохранили ясность мысли. Так называемые анархо-большевики, одушевленные самыми лучшими намерениями, пытались, как это делается в цирках, ехать одновременно на двух лошадях, однако их лошади скакали совершенно в разных направлениях». Совместная борьба против белогвардейцев повлияла на Нестора, и он все реже вспоминал об анархизме, хотя конфликты с большевиками еще возникали. Например, в конце декабря 1919 года Каландаришвили провозгласил себя верховным главнокомандующим всех партизанских сил в районе Иркутска, что вызвало недовольство главнокомандующего Северо-Восточным партизанским фронтом Сибири Д.Е. Зверева — ставленника большевиков. Центросовет, возглавляемый коммунистами, постановил «немедленно провести разоружение т. Карандашвили (так в тексте — И.П.) с его отрядами и подчинить признанию Верховной Власти Совета, приняв для этого срочные и самые решительные меры». В ответ на это постановление с мест пришло несколько телеграмм, в которых районные Советы предлагали иркутским большевикам воздержаться от подобных действий, а вскоре развивающееся в Иркутске восстание затмило этот конфликт.
Однако главная причина падения Каландаришвили заключается, на наш взгляд, в том, что сибирский Дедушка никогда не был по-настоящему идейным анархистом. Кондотьер революции, он примыкал к тем, кто «забирал круче», не вдумываясь, чем это может закончиться.
В 1920 году правительство Дальневосточной республики поручило Каландаришвили сопровождать в Москву китайскую военную миссию. Тогда и состоялась встреча знаменитого партизана с Лениным, которая закончилась возгласом Ильича: «Я верю в Вас, уважаемый сибирский Дедушка!» По словам жены и дочери, Каландаришвили уже тогда ответил Ленину, что считает себя коммунистом-большевиком. Последующая карьера Дедушки не оставляет сомнений в достоверности этих слов. В январе 1921 года Нестор Александрович написал письмо Иркутскому губкому РКП(б): «Сегодня я заявляю, что больше я не анархист-коммунист, а коммунист-большевик, член РКП(б)». Правительство ДВР сделало его командующим корейскими вооруженными силами на территории Дальнего Востока и дало ему полномочия формировать и распускать партизанские части, назначать и отстранять командиров по своему усмотрению. В июне 1921 года в городе Свободном Амурской области по его приказу был разоружен и расформирован Сахалинский полк, состоявший из корейских анархистов, что стало началом разгона анархистских частей в Приамурье. Причиной разоружения стал отказ бойцов полка подчиняться назначенному Дедушкой новому командиру — бывшему семеновскому офицеру, перешедшему на сторону красных. В октябре Дедушка был награжден орденом Красного Знамени и вскоре вновь посетил Москву. Ильич достаточно присмотрелся к Нестору Александровичу и решил, что лучшей кандидатуры на пост главаря карательного отряда, призванного подавить Якутское восстание, ему не найти.
Осенью 1921 года в Якутии началась борьба против большевиков, которую возглавила народная интеллигенция из федералистов, эсеров и конституционных демократов. Было сформировано Временное якутское областное народное управление (ВЯОНУ), власть которого быстро признали Колымский, Верхоянский, Якутский и Вилюйский округа. Якутск, в котором засел большевистский гарнизон, находился в осаде. В январе 1922 года отряд Каландаришвили вышел из Иркутска. Дойдя до Бодайбо, Дедушка предложил местным властям сформировать отряд из «тамбовцев» и поставить их в такие условия, «при которых они будут принуждены делать то, что нам нужно». «Тамбовцы» — это сосланные в Бодайбо семьи тамбовских крестьян-повстанцев, участников Тамбовского восстания, подавленного полугодом раньше. Вчерашний анархист Каландаришвили предлагал бодайбинским руководителям отделаться от тамбовцев «мытьем или катаньем». «Мытьем» он считал отправку их в Якутск в качестве пушечного мяса, «катаньем» — определение на принудительные работы в северные районы в случае отказа участвовать в подавлении восстания якутов. По его мнению, тамбовцы были экономически вредны для города, так как они «пожирали последний кусок хлеба рабочего». Как видим, далеко ушел борец за счастье всех угнетенных!
Шестого марта 1922 года недалеко от Якутска бесславно закончился путь Нестора Каландаришвили. Якутские охотники стреляли без промаха, и весь штаб красного отряда, попавший в засаду, был уничтожен во главе со своим начальником.
На Украине из поколения в поколение передаются песни и легенды о батьке Несторе Махно. В Сибири про
Нестора Каландаришвили песен не поют, зато фигура его украшает памятник сибирским партизанам возле Центрального парка культуры и отдыха — бывшего Иерусалимского кладбища в Иркутске.
Александр Солженицын точно подметил, что «по усвоенному нами правилу, все в мире, кто за нас, — “партизаны”, а все, кто убивает нас, — “бандиты”». В советской историографии даже термин специальный существует— «политический бандитизм». Его относят к повстанческому движению Махно на Украине и к крестьянской войне под руководством Антонова на Тамбовщине, к ЗападноСибирскому и к Кронштадскому мятежу, к многочисленным вооруженным выступлениям крестьян и казаков на Дону и в Сибири, к антибольшевистской борьбе народов Кавказа и Средней Азии. Все, что против большевиков, — «политический бандитизм». Слово «политический», должно быть, означает, что «бандиты» сражались и гибли не ради наживы, а ради идеи. Одним из таких «политических бандитов», оставивших след в истории При-ангарья, был уроженец Евсеевской волости Балаганского уезда Дмитрий Донской. Старики до сих пор вспоминают о нем. Осторожно вспоминают. Сразу и не понять — то ли осуждают, то ли втайне восхищаются.
Партизанские тропы атамана Донского пролегли по всему Прибайкалью, хотя центром его боевых действий оставался родной Балаганский район. Бывал он и в Усоль-ском районе, и все местные повстанцы, по словам чекистов, «входили в его оперативное подчинение». По имеющимся у автора данным, в селе Казачьем до сих пор живет старушка, которая много десятилетий назад прятала в своем доме раненого атамана.
Осенью 1920 года в селе Каменка крестьяне отказались сдавать хлеб по продразверстке. Мужикам нужен был вожак, и он не заставил себя ждать. Им стал бывший фронтовик Первой мировой, затем унтерофицер колчаковской армии Дмитрий Донской. С сохранившейся архивной фотографии смотрит на нас молодой красавец в шинели и папахе, на боку — шашка. Рукой неизвестного чекиста начертано: «Донской Дмитрий Павлович, главарь бандитов Балаганского уезда». Фото, очевидно, времен Первой мировой войны. В 1920 году он выглядел гораздо старше. Бывший фронтовик был умелым военным руководителем и пользовался большой популярностью у своих земляков. Это отмечается даже в сводках ГПУ, недавно извлеченных из архивов.
Весной 1921 года многочисленный отряд Донского был разбит красными под Новой Удой, и крестьяне разбрелись по домам. С Донским остались самые преданные повстанцы, около 30 человек. Мобильный отряд партизан больше не вступал в открытый бой с Красной Армией и перешел к тактике террора. Непроходимая тайга, помощь местного населения и жестокая расправа с чекистскими осведомителями позволяли Донскому три года уходить от погони. Отряд повстанцев разделился на мелкие группы, которые рыскали по всему уезду, уничтожая коммунистов. Чекисты не раз пытались внедрить в банду своих агентов из числа сотрудников уголовного розыска. Однажды один из повстанцев узнал милиционера, и тот был зверски убит. В другой раз один из сподвижников Донского решил прекратить борьбу и вернулся в свой дом. Атаман разыскал его и приказал разорвать отступника на части, привязав его ноги к пригнутым верхушкам деревьев. Жестока война, особенно гражданская, а в Сибири она продолжалась до середины 1930-х годов.
Донской ждал своего часа и дождался. К лету 1922 года российскую деревню вновь захлестнула волна недовольства властью. Разразившийся в результате продразверстки искусственный голод, достигший своего пика в 1921-1922 годах, унес жизни пяти с лишним миллионов крестьян. «Если кулак останется нетронутым, — заявлял Ленин, — если мироедов мы не победим, то неминуемо будет опять царь и капиталист». Он дал директиву на места: «Кулаков необходимо урезать». В ходе этих «урезаний» у крестьян было изъято 50 миллионов гектаров земли, а ее владельцы, объявленные классовыми врагами, были расстреляны, заключены в тюрьмы и концентрационные лагеря (именно так они и назывались до 1930 года). Те, кто остался на воле, были обречены на голодную смерть, так как Наркомсобес РСФСР объявил о лишении всех видов пайков «для кулацких и буржуазных элементов деревни и города».
Даже после объявления НЭПа эта политика по отношению к деревне продолжалась. С мест в центр лавиной шли примерно такие запросы: «В 1917-1918 годах мы могли определить, кто буржуй, кто кулак, кому не дать слова на сходе, на кого положить чрезвычайный налог. А что нам делать теперь? Частной собственности нет, лавочки нет. Во время гражданской войны у него забрали все. Какой меркой будем мерить буржуя и бедняка теперь?» Всесоюзный староста Калинин на XII съезде партии многозначительно обронил: «Кулачность, правильнее, мелкобуржуазность, свойственны каждому крестьянину», но более вразумительных разъяснений не последовало. Поэтому грабеж начался без разбора, кто кулак, кто середняк, а кто и бедняк. Не случайно бедняков в «бандах» было больше, чем кулаков.
К лету 1922 года в Иркутском уезде действовали два партизанских отряда. Отряд Прокопьева, численностью до 50 бойцов, орудовал на Якутском тракте, грабя транспорты и уничтожая коммунистов. В партизанское формирование бывшего колчаковского полковника Шапошникова влились мелкие отряды капитана Ушакова, Татаркина-Романенко, Морозко и Брагина, и костяк активно действующих повстанцев достиг 75 человек. Они называли себя Первым Прибайкальским партизанским отрядом, установили связь с отрядом Прокопьева, были отлично вооружены и пользовались симпатией жителей сел, имели много сообщников, укрывателей и разведчиков. В отряде были офицеры и крестьяне, национальный состав — русские, татары, буряты и тунгусы.
Донской продолжал действовать в Балаганском уезде. Информационная сводка Иркутского губернского отдела ГПУ от 1 июня 1922 года сообщала: «Населению особо доверять не приходится, ибо неуловимость банд этого уезда (в частности — Донского) в большой мере зависит от местного населения. Банда Донского (район правого берега Ангары), численностью до 40 человек, хорошее вооружение. Активность сводится к налетам на кооперативы, Советы, к убийствам коммунистов и сочувствующих. Одна из наиболее старых банд. Пользуется большой популярностью в своей колыбели — Евсеевской, Осинской и Большой Острожной волостях. Последние сведения отмечают распыление банды на мелкие отряды, оперирующие по Жигаловскому тракту, что связано с продвижением наших армейских эшелонов по тракту на Якутск. По непроверенным данным, бандой во второй половине мая разбит отряд коммунистов и милиции Бохана (30 человек)».
В Якутске в это время полыхало антибольшевистское восстание, при подавлении которого в марте 1922 года уже погиб знаменитый в прошлом партизан-анархист, ставший большевиком и героем гражданской войны, Нестор Калан-даришвили. Туда и шли теперь эшелоны красных частей. В июне сводка ГПУ излагала: «Главной причиной ухудшения настроения крестьян послужило передвижение по уезду войсковых частей, вызванное якутскими событиями, оторвавшее на время крестьян от планомерной полевой работы и обессилившее гоньбой пахотных лошадей. Враждебному отношению крестьян к советской власти в немалой степени способствует и неуловимое пребывание в уезде банды под командованием Донского. Сама продолжительность пребывания в уезде банды лишний раз говорит о широкой поддержке ее крестьянами. Разные безобразия, чинимые комсоставом и красноармейцами, расквартированными в уезде частями бригады, тоже способствуют обострению».
Под влиянием якутских событий «бандиты» Иркутской губернии решили объединиться и пойти на помощь восставшим эвенкам и якутам. Чекисты с тревогой отмечают, что «движения различных бандитгруппиро-вок принимают форму не отдельных самостоятельных выступлений, а совместных, с отработанной тактикой, операций. Последние сведения отмечают, что наиболее активные и жизнеспособные бандитотряды вошли в оперативное подчинение к маститому евсеевскому бандиту Донскому. 31 мая бандзаставой Донского убит помкомандира 315-го полка Морозов. 15 июня отмечены налеты на улус Халы». Чувствуете слог документа? Таким слогом говорят не о борьбе с преступными группировками, а о боевых действиях против регулярной неприятельской армии.
В июле война продолжала набирать обороты. Сводка ОГПУ сообщает, что «сильнейшее влияние на банддвижение в Иркутской губернии оказали события Якутфронта, временные успехи белогвардейцев, стремящихся к полному завоеванию края и расширению своих владений на счет северо-восточных окраин Иркутской губернии. Иркутбандиты начали создавать единый антибольшевистский фронт, для чего все банды должны были слиться в компактную массу и двинуться через Верхо-ленский и Киренский уезды в Якутобласть. За отчетный период отмечается активность банды Донского. Характерным по удали и наглости фактом является нападение 13 июня на обоз с боеприпасами 226-го полка и его захват. Деятельность исполкомов Советов в районе операций банды замерла. Балаганский уезд по бандитизму является наиболее зараженным по всей губернии. Бандгруппировки, кажущиеся на первый взгляд малоактивными, неподвижными и безвредными, на самом деле хорошо организованы и спаяны и занимают выжидательную позицию до представившегося удобного случая, после чего соединяются и выступают под руководством одного из популярных бандитглаварей Донского. Ликвидация такого рода бандгрупп весьма затруднительна».
В ночь на 23 декабря 1922 года Донской соединился с партизанским отрядом Беляевского числом в 30 бойцов при одном пулемете и произвел налет на село Евсеево, где повстанцы разгромили потребительскую лавку, угнали скот и убили 31 коммуниста и милиционера, в том числе девять красных дружинников во главе с их командиром. После этой победы отряд повел наступление на село Восточно-Острожное. Здесь повстанцев встретила местная красная дружина. Бой продолжался пять часов. Заместитель Донского Беляевский был убит, еще девять партизан ранены. Ранен в руку был и сам Донской. Отряд временно был распущен по лесным заимкам для «зализывания ран». Зиму пересидели в тайге.
Весной следующего года война возобновилась.
«Изучая настроение крестьян, — пишется в очередной чекистской сводке, — приходится признать, что последовательные объявления тех или иных налогов, денежных сборов и обложений начинают нервировать крестьян. Крестьяне Тулуновского уезда говорят: “пусть нас расстреливают, а платить вновь объявленные денежные налоги не будем”. Заметно ухудшилось отношение крестьян как к власти, так и к коммунистической партии. Милицию крестьяне также считают коммунистической и ненавидят». Далее сводка сообщает подробности. Население открыто заявляет: «Налогами задавили. Советская власть обманывает так, как не обманывало царское правительство». В Селенгинском уезде на почве голода всюду отмечаются ропот и недовольство. В Джидинском районе голодающие числом до 40 тысяч человек питаются травой, а скот уничтожен. На почве голода свирепствуют эпидемии тифа, оспы, дифтерита. Из-за голодовки всюду грабежи и кражи, главным образом продуктов питания.
Якутское восстание было подавлено с большой кровью, но в марте 1923 года Дмитрий Донской продолжал борьбу. На его поимку был отправлен целый кавалерийский эскадрон, которым командовал Иван Строд — знаменитый ликвидатор сибирских партизан, герой гражданской войны. Этот человек был живой легендой Сибири. Родился он в латышском городе Люцине, в 20 лет пошел на германский фронт, был разведчиком. За подвиги в Первой мировой он получил четыре Георгиевских креста. Весной 1918 года Строд со своей боевой дружиной прибыл в Иркутск и вступил в кавалерийский дивизион Нестора Каландаришвили. Сибирский Дедушка увлек бывшего прапорщика идеями безвластия, и Строд под черным знаменем отправился на Даурский фронт сражаться против казаков атамана Семенова. От анархизма Строд, впрочем, скоро отошел, но романтизм и вольнолюбие, свойственные апологетам этого учения, остались в нем до конца его жизни. Его, как «романтика и анархиста», в 1923 году даже пытались исключить из партии большевиков.
Строд сражался против Сибирской армии генерала Пепеляева, попал в плен и целый год до ликвидации колчаковщины просидел в тюрьме. После освобождения он возглавил спецотряд по борьбе с бандитизмом и воевал в Забайкалье против семеновцев и японцев. За разгром ун-герновских есаулов Токмакова и Тапхаева он был награжден орденом Красного Знамени — первым из четырех. В 1921 году Строд ликвидировал банды Коробейникова, Ярыгина, Бочкарева, Дуганова и других белогвардейских офицеров и казаков-карателей в Олекминске, Амге и на Вилюе. В следующем году он вновь встречается со своим старым врагом Анатолием Пепеляевым, высадившимся со своими отрядами на охотском побережье. На сей раз эта встреча чуть не закончилась для Строда трагически. Проделав тысячекилометровый переход по заснеженной тайге и ледяной тундре, отряд Строда попал в западню в стойбище Сасыл-Сысыы. Стойбище было превращено в ледяную крепость, и Строд с отрядом, почти без еды и сна, 18 суток отбивался от наседавших пепеля-евцев. А они были офицеры отборные, под бело-зеленым знаменем независимой Сибири ходившие на Москву, а потом повернувшие против Колчака. Были пепеляевцы в основном социалистами-революционерами по убеждениям и желали вольной Сибири без царя и Ленина.
Почти все бойцы Строда были ранены, и сам он был ранен в грудь, но, едва держась на ногах, продолжал командовать отрядом. Красные дождались подмоги. Позже «сибирский генерал» Пепеляев заявил на суде: «Мы, все подсудимые, знаем о необычайной доблести красного отряда гражданина Строда и выражаем ему как военные люди искреннее восхищение». За эту почти трехнедельную ледовую оборону Строд получил второй орден Красного Знамени. Третий орден ему присвоили за ликвидацию неуловимой банды Дмитрия Донского.
Строд тоже использовал партизанскую тактику засад. Он разбил эскадрон на мелкие отряды, которые перекрыли все пути движения Донского. В то же время в банду был внедрен милицейский агент Василий Малеев, который несколько месяцев находился среди повстанцев и передавал сведения об их численности, вооружении и местонахождении. Использовал Строд, которого называли «сибирским Чапаевым», и метод перевербовки. Под угрозой расстрела семьи склонял пленного повстанца к сотрудничеству, фотографировался с ним в обнимку и засылал перевербованного в банду. При этом предупреждал, что если новоиспеченный агент не будет выполнять его заданий, то фотография вскоре окажется в руках главаря. Изменника ждет лютая смерть. В чекистских архивах сохранилось несколько таких фотографий. На одной из них он держит под руку пленного повстанца-якута Артемьева, который все же рискнул ослушаться Строда и в 1925 году возглавил новое восстание в Якутии.
18 ноября 1923 года закончил свой путь Дмитрий Донской. Противник ему на сей раз попался достойный. Отряд Строда настиг повстанцев на Пущинской заимке. В бою пали почти все мятежники. По некоторым данным, Строд лично пристрелил раненого атамана, добавив к своему послужному списку еще одну победу и орден.
В 1925 году Иван Строд подавил восстание Артемьева в Якутии и на сей раз с ним не фотографировался. За новую победу он получил наградной знак героя Якутии, а вскоре и четвертый орден Красного Знамени. Четыре Георгия и четыре ордена Красного Знамени было у Ивана Строда, но от гибели они его не спасли. В 1938 году он был брошен на цементный пол Лефортовской тюрьмы в Москве. В то самое время там сидел его старый противник — генерал Пепеляев. Так злая судьба свела двух легендарных сибирских полководцев, ныне незаслуженно забытых. «Сибирский Чапаев» и «сибирский генерал» приняли смерть одновременно, через 15 лет после гибели еще одного легендарного сибиряка — атамана Донского. А тогда — зимой 1923 года — труп Дмитрия Донского долго возили по деревням и показывали крестьянам. В назидание и для доказательства, что неуловимый атаман наконец-то убит. Впрочем, так поступали не только с Донским. Так тогда было принято.
Пожалуй, самым легендарным бандитом в Иркутской губернии был Григорий Кочкин. Девять лет его имя наводило страх на сельских активистов и милиционеров, чоновцев и продагентов.
Григорий и два его брата выросли в семье потомственного конокрада, бывшего каторжника Александра Кочкина. Высокого роста, плечистый, с черной бородой на крупном скуластом лице, Григорий выделялся среди братьев физической силой, волевым характером и природным умом. По свидетельствам современников, Коч-кин не пил, не курил, не употреблял матерных слов, был хитер и ловок, жесток, но и справедлив. Семья Кочкиных жила в селе Никольском.
Во время империалистической войны Григорий дослужился до вахмистра, стал Георгиевским кавалером, участвовал в гражданской войне и в начале 1921 года вернулся в родное село. Вскоре бурятские чабаны заподозрили его семью в конокрадстве и убили отца Кочкиных — старого каторжника. Вполне возможно, что убили за дело, но после этого братья начали люто мстить убийцам.
Григорий стал признанным атаманом и быстро сколотил шайку из озлобленных продразверсткой крестьян, бывших колчаковцев и уголовников. Месть превратилась в войну против власти, и у Кочкина появилась наполеоновская мечта создать в Прибайкалье независимую крестьянскую республику. Во главе крупного отряда Кочкин двинулся на Иркутск, но в пади Топка его встретил пулеметный огонь чоновцев. Сотня повстанцев полегла в Топке, были убиты и оба брата Кочкина, но сам атаман с горсткой сподвижников скрылся в тайге.
Во многих селах он имел своих связников и осведомителей, крестьяне снабжали его провиантом, сообщали о передвижениях отрядов армии и милиции. Ни одна партизанская группа не способна просуществовать длительное время без поддержки местного населения, и такая поддержка у Кочкина была. Отлично вооруженный отряд, имевший револьверы, винтовки, гранаты и даже пулеметы, нападал на обозы на Якутском тракте, контролируя этот путь от Иркутска до Качуга, и после налетов бесследно скрывался в тайге. Крестьяне слагали о грозном атамане песни и легенды, говорили, что он заговоренный и что пуля его не берет. Многие утверждали, что сами видели, как пули впивались в мощное тело Гришки, а он только смеялся.
Сам Кочкин был отличным стрелком, никогда не пользовался шашкой. На лесных заимках забавлялся тем, что ставил рюмку на голову кого-либо из партизан и на спор с 30 шагов перебивал пулей стеклянную ножку. Эти забавы в духе Вильгельма Телля приводили в ужас самих бандитов. Гордостью Кочкина был лучший в округе вороной жеребец, угнанный у крестьянина из Урика, который не раз уносил его от погони. У него все было лучшее — цейсовский бинокль, карабин...
Вел он себя, как удельный князь, хозяин тайги. Сам решал, кого казнить, кого миловать, кого одарить, кого по миру пустить. Награбленным с крестьянами делился, особенно любил детишкам конфеты раздаривать. Чекисты по фантикам и определяли, какое село Кочкин посетил. Сами крестьяне хранили молчание, не выдавая атамана — кто из любви, кто из страха.
В своем селе Кочкин появлялся редко, его дом был заброшен, трава из года в год оставалась некошеной. Однажды участковый милиционер привел на его участок крестьян и предложил им скосить траву на корм скотине. Никто из мужиков не притронулся к косе. Тогда милиционер сам взял литовку и прошел два рядка. Через несколько дней его труп нашли за околицей.
Долгие годы Кочкин был неуловим для губернского уголовного розыска, ловко уходил изо всех засад и ловушек. Засылаемые в банду агенты неизменно разоблачались, и их трупы подбрасывались на видные места. Но все на свете имеет свой конец. В июне 1929 года в дом участкового села Куяда Хатыпова прибежала соседка и сообщила, что во дворе крестьянина Михаила Михалева только что видела вооруженного до зубов человека, а младший брат Михаила, 15-летний Оська разгуливает по двору с наганом. Хатыпов догадался, кто пожаловал в село, и прокрался к дому Михалева. В щель забора он увидел опоясанного пулеметными лентами двухметрового бородача, рядом с ним лежал карабин. Хатыпов перепрыгнул через забор и бросился на атамана, заломил ему руку. Бородач зарычал от боли, и в этот момент из сарая выскочил Осип. «Что смотришь, пацан, стреляй!» — крикнул бородач. Подросток выстрелил в голову милиционеру, а Кочкин прыгнул в седло и исчез.
Пуля попала в Хатыпову в щеку и застряла в нижней челюсти, он остался жив, но арестованные братья Михалевы об этом не знали. Чекист Аркадий Барутчев, специально прибывший из Кузбасса для поимки Кочкина, на допросе поставил старшего Михалева перед выбором: либо расстрел несовершеннолетнего Осипа за нападение на представителя власти, либо убийство Кочкина. Михалев был родственником верной подруги Кочкина Аниски Саламатовой, делившей с атаманом тягости и опасности партизанской жизни. Опытный чекист Барутчев, отпрыск интеллигентной петербургской семьи и несостоявшийся художник, сразу понял, что Михалев, первый охотник на селе, знающий в тайге все тропки, как свои пять пальцев, является связным Кочкина, и вынудил его на предательство.
Неделю бродил Михалев по тайге и нашел Кочкина в одной из тайных землянок. Атаман спал. Михалев поднял его карабин и нажал на курок. Осечка! Ужас объял предателя. Неужто и вправду Кочкин заговоренный?! Григорий открыл глаза, и Михалев едва успел бросить карабин на землю. «Это ты? — удивился вожак. — Почему тебя выпустили из ЧК? Может, купили уже?» Михаил терпеливо пересказал легенду о своем бегстве, но атаман был осторожным волком. Он не до конца поверил Михалеву и приставил к нему наблюдателя — крепкого деда с Георгиевским крестом на груди. После неудачного покушения Михалев наотрез отказался его повторить, но Барутчев, державший связь с ним через своего агента в Куяде, пригрозил расстрелом младшего брата Осипа, убеждал, что никакого заговора нет, просто патроны в кочкинском карабине отсырели, и даже передал Михалеву свои промасленные патроны: «Эти заговоров не боятся — в церкви освятили!»
В сентябре 1929 года Кочкин устроил засаду обозу, идущему в Иркутск, возле деревни Жердовка. Атаман сидел в седле и с косогора наблюдал в бинокль за Якутским трактом. На ближайшей сопке банда ждала его условного сигнала. Из-за поворота показался обоз. За спиной атамана сидели на конях Михалев и Аниска. Михалев понял, что более удобного момента не будет. Он выхватил обрез и выстрелил в широкую атаманскую спину. Закричала Аниска. Тело Кочкина медленно сползло с жеребца. Под видом извозчиков в обозе были Барутчев и другие чекисты. Банда была окончательно разгромлена.
Власти и раньше неоднократно объявляли о смерти знаменитого разбойника, но эти сообщения всякий раз оказывались ложью. Поэтому, чтобы убедить крестьян, что на сей раз с Кочкиным покончено, тело атамана долго возили по деревням и выставляли напоказ. Потом его заспиртованную голову поместили в Иркутском краеведческом музее в экспозиции о коллективизации, пока кто-то из начальства не понял, что такой экспонат не является украшением музея и не привлекает симпатий к колхозному строю.
Аниску Саламатову расстреляли после того, как в тюрьме сделали ей аборт. Молодой Осип Михалев получил пять лет заключения, вскоре бежал из-под стражи, вернулся в родную Куяду и убил заместителя председателя сельсовета. В 1935 году Осип был расстрелян за бандитизм. Убийца же неуловимого атамана Михаил Михалев получил свободу, участвовал в Великой Отечественной, получил орден Славы как сибирский стрелок-снайпер. Дожил он до 1970-х годов, умер в селе Куяда. Он пережил всех, даже чекистов. Односельчане говорили, что был он человеком мрачным, неразговорчивым. Знать, не раз приходил к нему во сне преданный им Григорий Кочкин.
Второй по опасности для большевиков в Иркутской губернии была банда жителя Заларинского района Константина Замащикова. Если отряд Григория Кочкина бесчинствовал без малого девять лет, то Замащиков воевал в тайге восемь лет. Правда, и начал он раньше. Первое сообщение о банде Замащикова появилось в начале 1918 года. Тогда в Сибири уже вовсю шла гражданская война. В деревнях создавались и красногвардейские, и антикоммунистические отряды, которые возглавляли фронтовики Первой мировой. В феврале 1918 года отряд Замащикова напал на Троицкий винокуренный завод и выбил оттуда красногвардейцев. Красные отступили с большими потерями, затем, получив подкрепление, вновь захватили завод. Банда отступила в тайгу и укрылась на заимках. В период колчаковщины Замащиков себя активно не проявлял, ограничиваясь мелкими стычками с красными партизанами, охотой на сельских активистов и набегами на лавки и кооперативы. Банда вновь начала боевые действия в 1920 году.
Биография Константина Замащикова досконально не известна. Родом он был из Троицка, по-видимому, побывал на империалистической войне, где и приобрел боевой опыт. Кулаки и купцы поддерживали его отряд провиантом и оповещали о передвижениях красных. Дочь купца Надежда Галашина из села Каратаево была любовницей атамана. В сентябре 1920 года Замащиков встретился в открытом бою с красным партизаном Иваном Смолиным. Смолинцы одолели банду, и Замащиков стал избегать встреч с красными частями, действовать засадами и набегами. В тот период в банде было 30-35 человек, не считая связных и помощников, снабжавших лошадьми, оружием и продовольствием. В сводках ОГПУ писали, что банда состоит в основном из уголовников, бежавших из разных тюрем. Это не соответствует действительности. Костяк отряда был из крестьян-кулаков и середняков, недовольных властью «голодранцев», были в банде казаки и буряты Аларского аймака.
Замащикова ловили много лет, но банда то появлялась, то бесследно исчезала. О ней неоднократно писали, что она самоликвидировалась, но всякий раз эти слухи опровергались новыми налетами и убийствами сельских коммунистов. Однажды банду вовсе сняли с учета ОГПУ, но она появилась вновь. Позже разведка частей особого назначения выяснила, что Замащиков всякий раз после налета распускал банду на группы по 2-3 человека. Они отсиживались, откармливались, залечивали раны и вновь собирались в условленном месте здоровые и готовые к действиям. В этом и заключался секрет неуловимости банды.
Последний бой с красноармейцами Замащиков провел в октябре 1923 года. Тогда банда из шести человек была настигнута чоновцами, и Замащикова ранили. Всем бандитам удалось уйти в лес, и ловить их пришлось еще два года. Осенью 1925 года охотой на партизан было поручено заняться известному красному командиру Щетинки-ну, в прошлом штабс-капитану и Георгиевскому кавалеру. В одном из боев красными был взят в плен бывший колчаковец, который в бессознательном состоянии назвал имя зажиточного казака с Кубани, жившего в селе. На допросе казак указал место, где скрывался Замащиков, — в тайге, где не ступала нога человека, на горе. У банды было много оружия, в том числе четыре пулемета «Максим», которые были направлены на все четыре стороны. Гора была окружена чоновцами, атамана хотели взять живым, но казак-предатель решил по-другому. Он не хотел смотреть в глаза своему главарю и выстрелил в Замащикова, как только тот вышел из избы на лай собаки. Атаман упал и быстро заполз в избу с криком: «Красные! К оружию!» Бандиты выскакивали наружу и попадали под огонь чекистов. Поняв, что это конец, Замащиков выстрелил себе в голову. Как и в случае с Кочкиным, труп Замащикова несколько недель возили по деревням и выставляли напоказ. Восьмилетняя погоня была закончена.
Продразверстка и раскулачивание, проводимые большевиками в Сибири, вынудили крестьян и казаков выступить против новой власти с оружием в руках. Они объединялись в многочисленные отряды под руководством опытных командиров и порой вступали в открытые бои не только с милицией и отрядами ЧОН, но и с регулярными частями Красной Армии. В каждой деревне, селе, улусе, станице повстанцы находили поддержку крестьян, и подавление этого партизанского движения исключительно карательными методами казалось невозможным. Только во второй половине 1920 года в Восточной Сибири было убито более 100 продагентов, отбиравших у крестьян хлеб, а число погибших сельских коммунистов, милиционеров и совслужащих не поддается подсчету. Хорошо вооруженные, маневренные отряды «бандитов» неизменно уходили от преследования. Стоило в округе появиться красноармейской части, как из ближайшего села в расположение банды уже мчался гонец: «Красные близко!» Крестьяне охотно давали «бандитам» продовольствие и лошадей, в то время как отряды частей особого назначения нуждались во всем, вплоть до боеприпасов. К весне 1921 года повстанческое движение приобрело такой размах, что угрожало самому существованию большевистской власти. Командиры повстанцев выдвигали разные лозунги и политические программы. Самыми популярными были эсеровское учредительное собрание и анархистские вольные советы без большевиков, но в одном все повстанцы были едины: «Долой продразверстку, комбеды и чрезвычайки!»
В феврале 1921 года в селе Каменка началось восстание под руководством бывшего офицера Дмитрия Донского. Весной его многотысячный отряд был разбит в боях под Новой Удой и ушел на Евсеевские заимки, где соединился с отрядами Чернова, Бертеньева и Татаркина. К тому времени в объединенной банде насчитывалось до 300 крестьян. Донской был избран атаманом, а начальником штаба у него стал бывший подпоручик царской армии Виктор Чернов. Крестьянин-середняк, он за свою храбрость на германском фронте дослужился до офицерского звания и получил несколько Георгиевских крестов.