Анархизм и другие препятствия для анархии

ФЕМИНИЗМ КАК ФАШИЗМ

Как сказано в названии известной детской книжки, «Свиньи — это свиньи» — независимо от того, какой формы у них гениталии. Ильза Кох — не «сестра», а нацистка. Любовь — это не ненависть, война — это не мир, свобода — это не рабство, сожжение книг никого не может освободить. Перед каждым, кто решит бороться с властью с помощью революции, встанет много сложных вопросов. Для начала, однако, надо правильно отвечать на простые.

Отбросим в сторону метафоры и гиперболы — то, что называется «радикальным феминизмом», представляет собой фашизм. Восхваляется шовинизм, цензура, материализм, квазинаучная антропология, поиски врага, мистическое единство с природой, поддельная псевдоязыческая религиозность, обязательные стандарты мысли и даже внешнего вида (в определенных кругах Гера сохрани феминистку, которая выглядит несоответственно или «женственно»). Вот вся та теория и большая часть той практики, которую нам следовало бы уже научиться распознавать. Зловещее сходство с тактикой классического фашизма видно и в совмещении частного активизма и государственных репрессивных средств. Так, журнал «Открытый путь» — анархистский «RollingStone» — поддержал недавние выступления против порнографии в Ванкувере не как прямое действие, вызывающее симпатию, пусть даже и направленное не туда, но как раз наоборот, потому что активисты заставили летаргическую прокуратуру открыть дело. В Италии после Первой мировой войны (и в Америке при запрещении ИРМ фашистские банды нападали на социалистические и профсоюзные организации при молчаливом одобрении полиции — которая вмешивалась только тогда, когда надо было прижать левых. Как я удивленно спросил когда-то: «Как же так получается, что эти бабы не лягут в постель ни с одним мужчиной, если он не районный прокурор»?

Не то чтобы меня хоть как-то волновали проблемы коммерческой порноиндустрии или там ее «права» на свободу слова и защиту собственности. Это все совершенно не по делу, которое вот в чем: почему для нападок выделяется именно этот вид бизнеса? Целевые атаки на порнографию выдают план и систему приоритетов — не просто спонтанный антикапитализм. Тем, кто проводит в жизнь продуманную политику, не к лицу жаловаться, когда мы интересуемся их мотивами и подвергаем их сомнению.

Любая фашистская идеология противоречивым образом уверяет свою целевую группу, свой избранный народ в том, что он одновременно и лучше других, и подвергается угнетению. Конечно же, немцы на самом деле не проиграли Первую мировую войну — как это возможно? Они по предположению превосходят других — следовательно, их предали. (Как, интересно, высшая раса допустила такое?) Феминистки и Движение против порнографии (ДПП) рассказывают нам с пеной у рта в канадском журнале «KickitOver», что мужчины (исключительно) «создали цивилизацию, уничтожающую природу и низводящую женщин». Если так, то или женщины вообще не внесли в цивилизацию никакого вклада, или в этой цивилизации есть таки что-то еще вместе с или вместо уничтожения природы и низведения женщин.

В собственных целях (которые порой не более возвышенны, чем тривиальная половая конкуренция с гетеросексуальными мужчинами за объекты, желанные для обеих групп), самозванные радикальные феминистки на самом деле сводят женщин к состоянию беспомощного, дрожащего от страха полуовоща, пассивной жертвы мужского насилия и презрения. Это такое глубинное оскорбление женщины, какого вы не найдете в худших образцах традиционной патриархальной культуры: ни в еврейском взгляде на женщину как на источник грязи, ни в кошмарном христианском образе женщины-соблазнительницы, женщины как бесконтрольной природной силы. Здесь женщину хоть и клеймят как источник зла, но хотя бы не приписывают ей бессилия. Современный стереотип женщины-жертвы не просто прямо восходит к патриархальным взглядам викторианского XIX столетия, когда (для буржуазии) женщины играли роль безвольного украшения, но, хуже того, отказывает женщине в присущем каждому творческом потенциале — и тем самым ставит проблемы женщин на ту же доску, что и проблемы африканских обезьян или китов, истребляемых китобоями.

Напротив, примем то, что отрицают только наиболее безумные феминистки и женоненавистники, — предположим, что все не так плохо и что женщины в истории были не только объектами, но и субъектами. Тогда как можно женщин — и другие угнетенные группы людей, рабочих, чернокожих, индейцев — полностью оправдать от обвинения в соучастии, в том, что они помогали создать систему, обрекающую их на угнетение? Существуют причины, почему система устроена именно так. Отрицать их существование нет права ни у кого.

У меня в этой дискуссии нет личных мотивов. Меня никогда не смущал тот факт, что некоторые женщины не любят мужчин, вплоть до того, что не хотят иметь с ними ничего общего. Я сам большинство мужчин не люблю — особенно архетипически «мужественных». Не могу не заметить, однако, что большинство женщин думает по-другому. Радикальные феминистки это тоже заметили, и это их доводит до белого каления. Конечно, я немедленно соглашусь, что подавляющее большинство бывает не право. Иначе все мы были бы просто маргинальными сумасшедшими — теми бессильными дураками, за которых почти все нас и так принимают. Но когда я критикую большинство, я не претендую на то, чтобы говорить от его лица. Радикальные феминистки, напротив, воспринимают себя как авангард. В таком качестве им приходится придумывать рациональное объяснение собственной неприязни. И они успешно делают это — создавая из собственных предрассудков фаллодетерминистскую демонологию. Возненавидев мужчин, они вынуждены возненавидеть и женщин.

Отождествление порнографии с изнасилованием — а это, за всей пеной у рта, и есть ключевая мысль ДПП — должно, по-видимому, заставить людей воспринимать порнографию более серьезно. Но если при этом всем заправляют мужчины и если (как нам говорят) Система по природе своей сглаживает и лишает сути все оппозиционные идеи, и феминизм как самую радикальную из них, то естественно ожидать, что в результате, наоборот, изнасилование станет восприниматься как нечто тривиальное. Это все та же старая байка про женщину, которая слишком часто кричала «Волк!». (Аналогичным образом стандартная максима масс-медиа, что «антисионизм есть антисемитизм», чудесно обеляла Израиль — до тех пор, пока его экспансионизм и экстерминизм не наплодили достаточно антисионистов, которые вот-вот примут эту бнай-бритовскую теорию за руководство к действию.)

В соответствии с эпистемологией феминизма мужчина не понимает в истинной природе женщин вообще ничего. Логично предположить, что барьер между полами, созданный разделением ролей и дискриминацией, будет работать в обе стороны — и многие из нас, основываясь на собственном опыте, нехотя именно так и начинают думать. Но нет: мужчины не понимают женщин, но женщины (но крайней мере, их радикально-феминистский авангард) отлично понимают мужчин. Женщины — во всяком случае, эксперты-феминистки — понимают порнографию и ее смысл для мужчин гораздо лучше, чем сами мужчины, которые ее производят и потребляют. А лучше всего это понимают лесбийские сепаратистки, которые мужчин вообще избегают и отказывают им в половом общении. Чем дальше твой жизненный опыт отстоит от реальной жизни реальных мужчин, тем лучше ты эту жизнь понимаешь. Обращая знаки: не значит ли это, что римский папа, как он и утверждает, есть главный эксперт по женщинам и по сексу?

Постулируемая связь порнографии и изнасилования — это аллегория, а не факт. Это корреляция того же типа, что и недавно снова вытащенное из сундука «косячное безумие», неумолимо тянущее Повесу («Насильника»?) по дороге разврата от марихуаны к героину — того же типа и по бредовости, и по полезности для государственных структур. Если феминизма не существовало, консервативным политикам следовало бы его изобрести. (Почему, скажите на милость, исключительно мужские законодательные органы вообще запретили «непристойности»?И почему исключительно мужские суды так упорно исключают «непристойности» из списка предметов, защищенных конституционной свободой слова?). Если менады из ДПП когда-нибудь захотят иметь дело с людьми, а не с собственными горячечными представлениями о них, то они с удивлением обнаружат, что порнография почти не интересует большинство мужчин старше подросткового возраста — и не потому, что они все политкорректны, а потому, что порнография чаще всего тупа и неопрятна, а главное, не идет ни в какое сравнение с реальностью.

Феминистки, уничтожающие книги — трусливые приспособленки. Если они действительно возражают против подсознательного навязывания женщинам моделей поведения, подчиненных мужчинам (притом что забавным образом те же роли по отношению к активным лесбиянкам — это так, невинное развлечение), то главной и почти единственной мишенью атаки должны быть «Космополитен», женские романы Барбары Картленд, все эти тонны криптопорнографической поп-литературы, производящейся для женщин и женщинами с радостью потребляемой. В конце концов, насилие и кровавые ошметки это лишь следствие — только с жертвой можно обращаться как с жертвой. Пятнадцать лет назад первые сторонницы женского освобождения (сейчас чудесным образом превратившиеся в священниц, адвокатесс и бюрократок высшего эшелона) по крайней мере набрасывались на людей влиятельных — вроде ХьюХефнера и ЭндиУорхола. Сегодня они терроризируют малолетних панков-анархистов, которые (этот пример взят из фэнзина «TheMatch!») публикуют коллаж, где показывают Маргарет Тэтчер как правительницу, как «повелительницу тысячи мертвецов», а не как «сестру». Вот она, логика причудливого биологического детерминизма: каждое животное, имеющее влагалище, это «Мы», в то время как каждое существо, удостоившееся пениса, это «Они». Можно только вспомнить скетч театра Файрсайн: «Кто это «мы», собственно?»

Вот, кстати: леваки мужского пола зачастую легко и с энтузиазмом поддакивают феминистскомусамовозвеличиванию. Тут смешиваются чувство вины за прошлые прегрешения (тот, кто ощущает вину — перед женщинами, черными, иностранцами, кем угодно — как правило, действительно виноват) и желание в настоящем залезть феминистке левого толка под блузку. И вот Беркли, штат Калифорния (по соседству с которым я живу), переполняется мужскими «феминистами», перешедшими в новую религию, чтобы облегчить себе половую жизнь. То же мошенничество, кажется, происходит и в Торонто, и во многих других местах. Сами по себе эти скрытые желания, разумеется, никак не дискредитируют принимаемую идеологию — человек может прийти к правильным выводам самым неправильным из путей. Но постольку, поскольку обсуждаемые мнения кажутся очевидно идиотскими всякому, у кого нет посторонних причин принимать их, пароксизмы интеллектуалов-мужчин, никак иначе не объяснимые, приходится признать нечестными рационализациями.

Возможно, идеология, которую я разнес в клочья, — это просто нечто, через что надо пройти, чтобы в достаточной степени освободить себя для осмысленных революционных проектов. Выпускницы школы феминизма уже сейчас понемногу переходят к поискам свободы для всех, и многим пережитое только на пользу. Всем нам есть чего стыдиться в молодости (марксизм, либертарианство, синдикализм, объективизм и т. д.) — если бы мы не думали когда-то в терминах готовой идеологии, то не дошли бы до той точки, когда можем думать самостоятельно. Быть троцкистом или иезуитом — все это само по себе значит быть верующим, иными словами, болваном. Тем не менее, энергичная пробежка по любой системе от начала и до конца может показать, как выйти из Системы с большой буквы.

Но не тогда, когда критики-женщины объявляются ренегатками и подвергаются обструкции, а критики-мужчины из принципиальных соображений игнорируются или поливаются грязью. (В точности параллельный механизм для обеспечения молчания работает у сионистов: критики-неевреи — это «антисемиты», а критики-евреи, уж конечно, снедаемы «ненавистью к себе».) Конечно, сепаратизм как социальная программа абсурден и полон противоречий (практически никто из сепаратисток не отделяет себя от патриархального общества настолько, насколько это делают сюрвайвалисты — и никто больше сепаратисток не лезет в чужие дела). Но и при частичной изоляции легче индоктринировать новообращенных и скрывать неблагоприятные факты и аргументы — кроме радикальных феминисток, это заметили кришнаиты, муниты и прочие тоталитарные секты. Большая удача то, что их доктрины и субкультура так неаппетитны на первый же взгляд. В самом деле, как я заметил, радикальный феминизм седеет — чем больше тухнет и сходит на нет политическая культура 60-х, тем меньше молодых женщин получает достаточно предварительного замачивания для успешной феминистской промывки мозгов. Радикальные (так сказать) феминистки младше 25 лет встречаются редко, и чем дальше, тем реже.

Итак, радикальный феминизм (и незачем пытаться оспаривать термин у теперешних его обладательниц) — это смехотворная, полная ненависти, тоталитарная, сексистская догматическая конструкция, которую революционеры незаслуженно легитимизируют, принимая ее всерьез. Хватит по-сестрински опекать этих террористок банальности, пора призвать их к ответу за озвучиваемые призывы к геноциду и за практикуемые бесчинства (всевозможные даже, честно говоря, изнасилования!), которые, как они утверждают, выпали на их долю (но чаще, как оказывается при внимательном рассмотрении, на долю какой-нибудь гипотетической «сестры», поскольку типовая радикальная феминистка живет совсем неплохо). Как остановить феминофашизм? Нет ничего проще: примите их слова за чистую монету, обращайтесь с ними как с равными… и наслаждайтесь их жалобным воем. Королева-то голая! — вот это действительно непристойно.