Анатомия героя

ТОВАРИЩИ ПО БОРЬБЕ

На вопрос "Зачем Вы занимаетесь политикой?" — я склонен дать множество ответов, а не один. Разумеется, чтобы, завоевав власть, изменить судьбу России. Но есть еще и личные причины. Начать можно с самой, быть может, незначительной причины. Чтобы не выглядеть таким жалким и старым, как Иосиф Бродский, снятый в фильме в Венеции рядом с еще более жалким и старым Евгением Рейном. Чтобы не быть таким тупым и ограниченным кряхтящим эмигрантом, как Аксенов в Америке, показанный как-то в «Итогах» Киселева. Чтобы продолжить свою судьбу. Чтобы быть окруженным молодыми и сильными пацанами. Чтобы быть живым сегодня и сейчас. Очень живым. Суперживым. Чтобы продолжать быть героем.

Фильм о Бродском в Венеции… Сгорбленный ученый-химик, главбух предприятия, этот Иосиф. Жалкий, и грустно, глядя на него. Считающий, что талант все спишет, что, будучи автором его стихов, можно быть старым, сгорбленным, мешковатым. Неизбежный неряшливый Евгений Рейн рядом. Разбухшие, раскисшие оба. Я — другого теста.

Вот люди, на которых я чем-то похож, на каждого. Плюс мое личное безумие.

12 января 1997 года от мозгового паралича, наступившего в результате несчастного случая, скончался директор L'ldiot International и мой друг Жан-Эдерн Аллиер. На 61-м году жизни.

Взгромоздившись после завтрака в Довиле (курортный город на побережье Бретани) на велосипед, на 4/5 слепой Жан-Эдерн упал, ударился головой о бордюр тротуара и умер. Смерть бон-вивана и troublemaker(a). Нелепая смерть.

Я расчувствовался, вспомнил веселые дни в замке Жан-Эдерна, огонь, бушевавший в циклопических размеров камине, его разводила алжирская служанка Жан-Эдерна — Луиза. Вспоминается моя жена Наташа со сломанной рукой, злая оттого, что пьет антиалкогольные таблетки, а мы — вино. Огромная кровать в ледяной огромной комнате замка, где мы с ней спали, а в щели пола и рассохшиеся окна дуло диким средневековым ветром. Вспоминаю продутую ветром Бретань, ее надгробия, корабли, возвращающиеся с лова, сопровождаемые тучами чаек. Рыбный оптовый рынок, куда привез нас Жан-Эдерн. Курносый араб Омар — верный адъютант Жан-Эдерна.

Денег у аристократа и генеральского сына и директора самой скандальной газеты Франции тогда не было. На завтрак он занимал деньги у алжирской Луизы. Замок (лестница была построена в XII веке!) стоял в низине и, как утверждал Жан-Эдерн, над ним всегда шел дождь, останавливались облака, в то время как вокруг могла быть отличная погода. В замке жило свое привидение — толстый Альберт. В нем было страшно холодно, так как Жан-Эдерн никогда не имел денег, чтобы заменить рассохшиеся рамы и вставить выбитые непогодой стекла.

Еще я вспомнил веселые еженедельные редакционные обеды (тогда еще Жан-Эдерн жил в огромной квартире на Пляс де Вож), открытые большие окна второго этажа, выходившие на историческую площадь. Макароны, приготовленные Луизой, не иссякающие бутыли с красным вином. Собиралось до полсотни авторов и сотрудников редакции. Всегда было очень весело. Изощрялись в остроумии писатели Патрик Бессон, попутчик компартии, и Марк Эдуард Наб, правый анархист. Сам Жан-Эдерн задавал тон. Его брат Лоран — бизнесмен, глава крупной компании, тем не менее единомышленник, не пропускал ни одного нашего обеда. Сидел, поджав ногу под себя, чтобы быть выше, крошечный Марк Коэн — главный редактор, член Компартии Франции и опасный фракционер. Приходил Ален де Бенуа, признанный европейский лидер новых правых, его пламенные антиамериканские речи помогали нам держать правильный курс. «Идиот» собрал лучшие интеллектуальные силы Франции. Веселые и талантливые, мы орали так, что разгуливающие по Пляс де Вож туристы взволнованно подымали головы. На балконе сидел деревянный, в натуральную величину негр, в цветном прикиде, и стояла пальма. Негра издали можно было принять за настоящего негра.

Один из юбилеев «Идиота» — не помню вот только какой, — второй, кажется, особенно удался. За одним столиком со мной сидел знаменитый адвокат (и некоторое время член редколлегии, как и я) Жак Вержес, пыхтя сигарой. Присутствовала Наташа Медведева, увы, она не часто появлялась на наших сборищах, глупо ревнуя меня к газете. Присутствовал писатель Филипп Соллерс, ждали Жан-Мари Ле Пена — председателя "Фронт Насьеналь". Когда пришел лидер профсоюза СЖТ Анри Кразуки в кепочке (СЖТ был и остается самым крутым профсоюзом Франции, управляемым коммунистами), Филипп Соллерс сел за пианино. И заиграл «Интернационал». Присутствующие вскочили и дружно запели, глядя на Кразуки. Тот расчувствовался. «Идиот» действительно совершил тогда невозможное. В его редколлегии отирали бока авторы «фашистской» газеты «Минют», новый правый Ален де Бенуа с одной стороны и главный редактор коммунистического издательства «Мессидор» Франсуа Хильсун, сотрудник «Революсьён» — интеллектуального журнала ФКП Жак Диме с другой, и еще многие десятки талантливых левых и правых людей. Когда-нибудь короткую историю "Ль'Идио Интернасьёналь" будут изучать, как изучают сюрреалистов или «ситуационистов».

К сожалению, нас разгромили: не только организованной боевой кампанией в прессе летом и осенью 1993 года, но и финансово, судебными исками. Приклеили ярлык красно-коричневых. И сам Жан-Эдерн, фрондер, скорее, анархист без четко выраженных политических взглядов, виновен отчасти в гибели «Идиота». Газета в какой-то момент (к моменту вечера «Идиота» в зале "Мютиалитэ") достигла своей цели — осуществила слияние красных и коричневых интеллектуалов. Далее следовало на базе этого слияния создать политическую партию. Именно этого и ждали от нас 800 человек, собравшихся в зале «Мютиалитэ» (такого количества зал не собирал с 68-го года, сказал мне служитель).

Увы, полемист, бравый писатель, бывший левый (в мае 1968 года он стильно разъезжал на своем красном «феррари», раздавал антиправительственные листовки) аристократ, барин, всегда поддатый, но неизменно энергичный, увы, тут вот Жан-Эдерн испугался. Или не понял, чего хочет зал. Он был, по правде сказать, испуган слухами о том, что еврейские отряды «Бейтара» (они таки существуют во Франции и проявляли себя нападением на «ревизиониста» Форрисона и «осквернением» еврейских могил в Карпентрас и другими акциями) обещали сорвать вечер «Идиота». Испугались (не «Бейтара», наверное, но огласки) Патрик Бессон и Марк Эдуард Наб. Не пришел певец Рено. Только карикатурист Жебе, я, Жан-Эдерн, Марк Коэн и брат Жан-Эдерна Лоран да юный Бенуа Дютортр сидели на эстраде. После вечера народ расходился в парижский вечер удрученный. Жан-Эдерн быстро уехал на заднем сиденье мотоцикла Омара.

Что бы ни говорили, его все-таки затравила его Франция. Ведь он (и без того с детства одноглазый) ослеп почти полностью и на второй глаз именно тогда, когда его пытались выселить и описать имущество на авеню Великой Армии. Мир тебе, Жан-Эдерн. Помню, мы лежали на холодном бретонском пляже, и ты сказал Наташе: "Он заебательски сложен, твой мэк". Спасибо. Вообще, ты был веселый и безумный, и талантливый. Таких, как ты, очень мало. Единицы. Слава Богу, ты не был perfect. (Я тоже нет).

Мир тебе, Жан-Эдерн, друг мой. Пусть там, в загробном мире, тебя окружают юные гурии рая, похожие на школьницу Элизабет, которая порой сидела у тебя на коленях, когда ты вел редакционные совещания.

Он мне нравился еще до знакомства с ним. Вот что я писал, когда только познакомился с ним, увы, не помню уже, когда это произошло. Привожу здесь начало рассказа о нашей встрече. Рассказ так и не был закончен.

"Знаменитый писатель Жан-Эдерн Аллиер сидел слева от входа в первом зале ресторана «Липп». Загорелая физиономия над светлым костюмом. В окружении свиты. Это меня разочаровало. Я ожидал, что он придет один. Плюс Фабиан. Известные писатели не сидят в публичных местах одни, объяснил себе я и подошел к ним. В солдатской советской шинели. Оригинал.

Моя подружка Фабиан, устроившая эту встречу, привстала. Вы знакомы? Жан-Эдерн — Эдвард Лимонов… Звучала она неуверенно.

"Я много слышал", — он звучал дружелюбно.

"Я видел вас не раз на коктейлях издательства Альбан-Мишель, — сказал я, — но нас никогда так и не представили".

Дальше будет следовать вынужденно снабженная ремарками (он сказал, я воскликнул, он заметил, я взял, он протянул) наша беседа. Модернизм пытался бороться против этих якобы мусорных ремарок в литературе, но результат, о мои собратья по профессии, неутешителен, посему вернемся к старым добрым литературным нравам, ибо при участии пятерых персонажей, а их было четверо плюс я, без указания, кто именно сказал, беседа превратится в письмо, запечатанное в конверт сразу с пятью адресами, и куда его отправлять? — спросит растерянный тип на почте.

В «Липпе» пахло едой. Ностальгически, следует сказать. Ибо бывший басбой и бывший повар, вдохнув кулинарные запахи, я вспомнил мои нью-йоркские опыты «низкой» жизни в толпе и заволновался. Представил себя работающим в «Липпе» басбоем, выглядывающим украдкой в момент, когда не видит мэтр, из двери, ведущей из кухни в зал, на красивых женщин, на знаменитых мужчин. И кто же идет к столу Жан-Эдерна Аллиера? О, это идет загадочный русский писатель в солдатской шинели армэ-руж, сам Эдуард Лимонов. Какой блистательный персонаж, о! А рядом с Жан Эдерн сидит с одной стороны его девочка, молодая и эксцентричная, а с другой стороны сидит абсолютно сумасшедшая парижская журналистка, сама Фабиан Исартель, вот кто. О! Та самая, что была когда-то подобрана Аленом Пакадис в толпе парижских девочек, научилась у него мудрости, дающейся лишь знанием ночной жизни Парижа, и искусству. Тут я вынужден был прервать свое подглядывание из кухонных дверей, так как именно воспитанница Алена Пакадиса разбудила меня от гипнотизма, и я вернулся в тело блистательного персонажа Э. Лимонова.

"Са ва?" — участливо осведомилась восхитительная представительница парижской богемы.

Жан-Эдерн Аллиер, белый фуляр на шее, улыбался улыбкой захмелевшего. (Как же нелегко ему было управляться с дэжанэр, имея висящий фуляр, подумал я. Я имею обыкновение думать всяческие глупости. Меня интересуют, как правило, технические детали. Вроде того, как она влезает в такое узкое платье, как он может носить столь остроносые туфли, возраст животных. Я могу часами наблюдать за совокуплением двух улиток или за тем, как арабская мама, беременная, с шестью детьми, пересекает бульвар Севастополь).

"Са ва", — звучал я многозначительно.

"И Наташа, са ва?" — спросила многозначительно представительница самой передовой в мире парижской богемы. Имелось в виду, не напилась ли Наташа, только что вновь сошедшаяся со мной в жизнь, которая, может быть, ей, Наташе, и меньше нравится, чем свободное существование отдельной женщины, однако больше напоминает нормальное существование, чем жизнь пьяной бабочки, каковую она вела без меня. Хотя Наташе нравится быть плохой, она твердо знает где-то в самой глубине мозга, что все-таки нужно быть хорошей.

"Са ва, са ва", — сказал я.

"Водки?" — с надеждой спросил меня Жан-Эдерн Аллиер. Ему, симпатяге, водка была срочно нужна, дабы не заснуть.

"Водки, конечно", — сказал я.

"И я", — подняла палец Фабиан.

"И я", — сказал брат Жан-Эдерн Аллиера. Он сидел рядом со мной, спиной к проходу, в то время как прекрасные девушки и знаменитость на диване. Лорон спросил меня: "Что вы сейчас пишете?"

"Как всегда, роман, — сказал я. — Я, впрочем, больше люблю жанр рассказа, но публика любит романы, во всяком случае литературные критики утверждают, что гранд пюблик любит романы".

"Хэй, — закричал Жан-Эдерн, оживившись. — Четыре водки!"

Высокий официант стал собирать со стола оставшуюся посуду. Так как многие официанты в этот момент собирали со столов посуду, то лязганье металла, скрипы, стуки и звон наполнили «Липп». В револьверные двери, неуклюжие и слишком большие, ввалились несколько шуб.

"Хотите знать, над чем я сейчас работаю?" — лицо Жан-Эдерна сделалось веселым и хулиганским. Ясно стало, что он работает над чем-то очень заебисто, залихватски провокаторским. "Ха-ха-ха! Я работаю над книгой, она будет называться "Жизнь одного гнилого буржуа". Ха-ха-ха!"

"Хорошее название", — сказал я честно, без иронии.

Тщеславен, кокетлив, взрывы реального честного цинизма (и здорового) смешаны с беззаботной безработностью. Бежевое пальто бизнесмена. Странная одежда. Но если поразмыслить, его класса. Он понял себя, принял без угрызений совести и гордится собой (это открытие их поколения — принятие себя и гордость этим).

Последнее десятилетие моей жизни я бы назвал "открытием Дугина", человека и феномена. Признаюсь, что ничего и никого интереснее, вернувшись в Россию, я не открыл. Дугин думает гениально, захватывающе, думает, как вдохновенный поэт прежде всего. Пример тому — изложенная здесь суперинтересная отважная концепция, новый взгляд не только на понимание Серебряного века, но и на понимание самой сути русской интеллигенции. Суть эта: национал-революционный мистический экстремизм. Принятие такой концепции устраняет все казавшиеся доселе непостижимыми несоответствия стандартам того или иного славянофила или западника, скажем, становится понятной чудовищная родственность западников Бакунина и Герцена со славянофилом Леонтьевым. Сближает их национал-революционное отвращение к западной цивилизации.

Создав совместно с Дугиным в 1993 году вначале Национал-Большевистский Фронт, а затем Национал-Большевистскую партию, мы, сами того тогда не осознавая, оказались естественными продолжателями мощной основной русской культурной и политической традиции. Сегодня своей уникальной концепцией Дугин сообщает легитимность НБП и отвечает на недоумение «жрецов» СМИ: почему гениальный Сергей Курехин (членский билет № 418) и неистовый Егор Летов (билет № 4), философ Дугин и писатель Лимонов оказались в Национал-Большевистской партии?

Можно, конечно, отмахнуться от нас, в очередной раз невпопад обозвав нас «наци», но дело заключается не в том, плохие мы или хорошие, а в том, законнорожденные ли мы дети русской интеллигенции и ее традиций? Дугин доказывает, что да, еще какие законнорожденные! Доказывает, что мы-то и есть единственное связное, разумное и традиционное культурное и политическое движение в безыдейном мире разборок и тусовок гопников от власти и от оппортунизма. Ни у КПРФ, ни у НДР нет культурного фона, нет и не может быть культурного эквивалента, своей культуры и эстетики. Они есть у НБП, и потому у НБП есть будущее.

Хочу развить высказанное выше мое убеждение о Дугине. В России, где больше, чем где бы то ни было докторов философии на квадратный метр, думать не умеют и не хотят. Удовольствия думать не понимают. Так как я сам люблю думать, упражнять, напрягать мозг, то мыслящий Дугин, урчащий, как будто ест мясо, восторженный, хмельной от мысли, как от мяса, — мне чрезвычайно близок и понятен. (Процесс Думания я бы даже рискнул сравнить с сексом, а результат его, его кульминацию — понимание — с оргазмом).

Недалекие умы знают Дугина как евразийца и заядлого проповедника геополитики, но это лишь малые величины его огромного мира. Хотя Дугин и стоял за созданием таких правых организаций, как «Память», называть моего друга Александра Гельевича Дугина правым философом или новым правым — значит незаслуженно суживать то необъятное пространство, в котором он существует. А пространство это — и седая глубь традиции, и мировые религии, и глуби хаоса, и микромир российской политики, и даже, как об этом свидетельствуют несколько статей Дугина в «Лимонке», "Вселенная Де Ситера", "Время Ляпунова", и парадоксальный мир сверхматематики.

У Дугина самый парадоксальный и универсальный ум в России и, судя по всему, во всем подлунном мире. Если бы он не был традиционалистом, я бы назвал его "гением эпохи Ренессанса". Если бы даже оказалось, что Александр Гельевич в ночные часы убивает прохожих в темных переулках, мое мнение о нем не пошатнулось бы и на песчинку. Убивает и убивает, зато как блестяще, вдохновенно, плотоядно думает. Точно так же я не изменю своего мнения о нем, даже если судьба разведет нас, и мы станем злейшими врагами, во что я не верю. Совсем.

Вселенная, Космос, Человек, История — многозначны, мир необъясним, только исходя из одной концепции. Дугин это знает. Дугин прицеливается в мир, и каждое его видение мира сверхоригинально, свежо и очаровывает. Потому Дугин — это не один философ, а сразу много. Он — философы. То, что Дугин очаровывает людей, видно простым глазом. К музею Маяковского, где с недавних пор он встречается со смертными, стекаются толпы. Половине людей приходится уходить, зал не вмещает всех. Дугин очаровал оригинальной вдохновенностью своего мышления даже такого самобытного скептика и насмешника, каким был покойный Курехин. То, что НБП популярна среди университетской молодежи всей России — заслуга Ду-гина. Без его крупной головы, гривы и бороды основоположника (как Маркс, Энгельс, Бакунин) НБП была бы лишена философского измерения и куда менее богата.

Интересно, что контр-культура России дала таких разных, однако неизменно ярких звезд самой первой величины, как Иосиф Бродский, Венедикт Ерофеев, Юрий Мамлеев, Евгений Головин, Гейдар Джамаль, Дугин и я, наконец. Мы все вышли из этого бескомпромиссного, сверхсвободного, странного мира тоски по абсолюту идеала. Что же удивительного в том, что в тоске по абсолюту идеала создана НБП, и авторы проекта — мы.

Я не пишу Александру Гельевичу характеристику для вступления в Академию. Я просто хочу попытаться определить его. После меня будут пытаться определить его другие. То, что Дугин знает девять языков, не суть важно, важно, что, не живя, скажем, за границей, как я, он оказался единственным без скидок европейцем в России. Разумеется, он очень, до неприличия русский, но он знает все европейские знаковые символы, и вот этот-то сверхъязык стоит большего труда выучить, чем девять национальных. Придя однажды на конференцию Джорджа Сороса в конференц-зале Третьяковки, мы за два часа поняли, что никакого открытого общества в России не было и не будет. Людей для этого общества нет. Из сорока с лишним человек, принявших участие в дебатах, только мы с Дугиным, враги Сороса и его открытого общества, были без скидок европейцами и понимали Сороса, а он понимал нас. Живой труп, он крайне оживился только два раза — при выступлении Дугина и моем. Он ликовал, он выглядел радостным и возбужденным. Потому что он понимал знаковую систему, с помощью которой мы выражали свою враждебность к нему.

В характеристике следовало бы еще добавить, что Дугин хороший семьянин и глубокоморальная личность. Семьянин хороший, сына и дочь своих любит и не наказывает. Глубокоморальная личность, да, но и личность страстная, вдохновенная, непримиримая, ругающая и проклинающая. В завершение этого краткого эссе вот воспоминание о том, как мы с ним познакомились. Скорее, в забавном вакхическом контексте познакомились. Как сам Дугин как-то, стесняясь, заметил: "Когда слишком много времени живешь в духовном, то плоть затем требует своего, мстит тебе в гротескной форме".

Знакомство произошло поздней осенью 1992 года или даже в начале зимы 93-го, в сократическом контексте коллективной вакханалии оппозиции. После супероппозиционной тусовки для генералов оппозиции состоялся «пир». Был накрыт стол в закрытом зале Центрального Дома Литераторов. За Т-образным столом оказались такие зубры, как академик Шафаревич, генерал Титов, Проханов, Зюганов, Бабурин, Куняев, Макашов, и еще множество лидеров, среди прочих — я. Помню, что слева от меня сидел Зюганов, аккуратно чокавшийся со мной и выпивавший каждый раз по полрюмки, наискосок сидел хмурый Шафаревич. Через час генералы охмелели, тосты стали не столь обязательны, генералы ходили по залу, пересаживались. Зюганов, повернув свой стул ко мне, о чем-то меня расспрашивал, кажется, о Западе, когда появился полный молодой человек с волосами, обрубленными в скобку а ля молодой Алексей Толстой. Молодой человек остановился за спиной Зюганова, недобро улыбнулся и сказал саркастически: "Э-эх, Лимонов, и Вы, и Вы с этим говном. И Вы? Зачем? Зачем?" — простонал молодой человек. "Они все говно бесталанное, говно!.." — "Это наш Саша Дугин, очень талантливый философ", — объяснил Зюганов, по-отечески поглядывая на юношу. "И Вы говно, Геннадий Андреевич, что Вы думаете", — невозмутимо сказал названный Дугиным. "Эх, Лимонов, я-то Вам верил… — продолжал он. — Зачем Вы с ними…" — "А Вы зачем?" — спросил я. Тут подошел Проханов и на время отвлек Дугина от назревавшего скандала.

Вечер закончился тем, что я увязался за Прохановым, дабы он вывел меня к метро. За нами же увязался Дугин в расстегнутом пальто, с длинным шарфом и в мохнатой шапке, съехавшей на затылок. Дугин продолжал недоумевать по поводу того, как "такой человек", т. е. я, оказался среди такого говна, т. е. среди патриотов. Сегодня я понимаю, что он был в своем тогдашнем вакхическом прозрении прав. Во всяком случае, в отношении Зюганова. Проханов, сославшись на какое-то свидание с женщиной, сбежал от нас там, где ул. Герцена пересекает Тверской бульвар. Мы почему-то огибали церковь (где, кажется, венчался Пушкин) и переходили дорогу, когда мимо нас повернула, закрыв нам дорогу, иномарка. Дугин пнул ее ногой, да так, что разбил задний огонь. Иномарка резко затормозила, из нее метнулась крупная фигура и неприятно клацнул затвор: "Стой, гад!" Я обернулся. Человек из иномарки знал свое дело: он стоял, растопырив ноги, вытянув перед собой пистолет, и держал Дугина в прицеле. "А я Эдуард Лимонов!" — вдруг сказал, ничуть не испугавшись, Дугин. И так шаркнул даже ногой и улыбнулся вызывающе. Я был возмущен. "Это я Эдуард Лимонов, — сказал я. — Мой товарищ не хотел, извините нас". (Ну а что еще можно было сказать в этой идиотской ситуации, под дулом?). Человек из иномарки опустил пистолет, воскликнул: "Еб твою мать!", в досаде махнул рукой, сел в машину и уехал.

Я сказал Дугину, чтоб он вывел меня к метро. Дело в том, что за почти 20 лет отсутствия я совсем забыл Москву. Вместо этого Дугин вывел меня поближе к своему дому. И стал зазывать к себе. Я сказал, что не пойду, и пошел сам искать метро.

С такой вот истории — она вполне могла случиться с Сократом — началась наша дружба с Александром Дугиным, философом, политиком, идеологом. Своим существованием он делает честь России. Возвышает ее в ранг мировой державы.

На Егора Летова меня навел Тарас Рабко. Даже в Париж он выслал мне несколько интервью Летова. В одном из них Запад назывался Летовым "Дисциплинарным Санаторием", и Тарас приписал сбоку корявыми рабковскими буквами: "Он читал твою книгу, он нам нужен. Вот бы к нам его!" Не помню уже, когда состоялось первое знакомство, помню, что в квартире где-то недалеко от метро "Измайловский парк" мы просидели с Летовым, Романом Неумоевым, Манагером и еще десятком музыкантов из Сибири целые полдня. Они пили водку и говорили обо всем: от Бога до Дьявола, попутно глядели кассеты своих выступлений, а я все больше слушал. Звонил непрерывно телефон, накануне, выступая на радио, Летов сгоряча дал номер своего домашнего телефона, потому телефон выставили в ванну и к нему не подходили. Бежали потом по черному парку, торопясь на метро.

Демонстрация 9 мая 94 года, когда Анпилов и я держали Летову микрофоны, а он пел "И Ленин такой молодой", описана мною в главе о Баркашове. Существует отличная фотография. Позднее состоялся знаменитый концерт в ДК Бронетанковых войск, где флаг НБП впервые мощно свисал с потолка над сценой, — концерт "Русского прорыва". Я открыл его, крича: "Да здравствует Калашников! Дегтярев! Стечкин! Россия — все, остальное — ничто!" Толпа ревела.

Осенью 1994-го, когда, сдав документы на регистрацию «Лимонки», мы нервно сидели и ждали в комнате 411 в "Сов. России" регистрации Госкомитета по печати, приехал опять Летов из Омска и как-то само собой был с нами, оказался с нами, словно это само собой разумелось. Когда вышел 1-й номер «Лимонки», то, уйдя из "Сов. России" (в магазине у Савеловского вокзала закупали сардельки) 29 ноября 1994 г., поехали к Дугину обмыть «новорожденную»: Летов, его менеджер Женя Грехов, Карагодин, Рабко, я. (Возможно, Рабко не было, но он настолько тогда был, что был везде). Выпив, Летов стал спорщиком. 6 декабря мы дали совместную с Егором + Дугин + я пресс-конференцию в «Рэдисон-Славянской» в международном пресс-центре. С Летовым пришли аж четыре лохматых сибиряка в тулупах. Наша затея с Дугиным была — представить себя серьезными политиками, НБП — серьезной партией. Летов же во время пресс-конференции держался суперреволюционером. В тот же день, вернее, в 24.10 ночи программа «2x2» все же показала нашу пресс-конференцию. Коротко.

8 декабря у Егора был концерт. Я не пришел. Запись в моем дневнике за 9 декабря: "Наташа распсихопатилась (из-за «О», ключи, кто во сколько уходит и пр.), Летов распсихопатился из-за того, что я вчера не пришел на концерт. Рабко (по телефону) было распсихопатился, что я не приду и сегодня на концерт Летова (из-за распсихопатившейся Наташи). Короче, русские люди, как банда психов или дети в детсаду. Плюс якобы и охрана: Тихонов, Родион, всего 12 человек, тех. сотрудники и фанаты, и пресса — требовали вчера на концерте Лимонова".

11 декабря 2-й номер «Лимонки» вышел с лозунгом "Да здравствует война!" Мы поддержали войну.

Старый 1994 год я провожал у Дугина, выпил с ними, ел курицу. Был «дома» на улице Гримау в 21.55. Читал "Остров сокровищ" Стивенсона и только в полночь скромно выпил один две рюмки мадеры за победу партии. 3 января Дугин звонил Баркашову, приглашал на свой день рождения. Баркашов был мрачен и сказал, что не придет. (Я-то хотел просить Дугина уговорить Баркашова на совместную пресс-конференцию о Чечне). "Какая там пресс-конференция, даже на день рождения вот не придет. Очевидно, чувство конкуренции", — сказал Дугин, т. е. НБП для него — конкурирующая организация. 6 января звонила пьяная Наташа из Парижа (Дугину) и рассказала, что ее избили и изнасиловали. 8-го звонил наш друг О.Ф. из Парижа и рассказал неприглядные подробности пьяной Наташи и ее «изнасилования».

Впрочем, это я уже отвлекся от темы "Егор Летов" и просто шпарю по дневнику первых дней 1995 года — трагическая жизнь вождя. Одна сплошная напряженка. "Россия вопит, болит, требует классового вспахивания. Те, кто не имел доступа в элиту до 1985 года, сегодня его не имеют тоже. Молодежь и провинциалы вообще не имеют шансов. Диктатура Железной Пяты — номенклатуры — каменной гнусной коркой лежит на нации — земле, скрывая, запирая, давя собой плодородный слой. Только плуг революции способен его освободить".

Запись за 26 марта 95 г.: "Типографию еще не нашли. Вчера приходили Дугин и Летов. Выпили бутылку вина, ели сосиски". Немногословно, но понятно, почему. Нас выставили из типографии в Твери, повысив (под давлением наших врагов) цену в три раза, и вся моя активность была направлена на нахождение типографии. В конце концов нашел нам ее Валентин П. - наш ангел-хранитель, вот уже три года он дает нам машину для вывоза тиража. Мы установим ему памятник при жизни, этому отличному мужику. В тот раз Летову очень понравилась Медведева. Она доживала последние месяцы своей кармы со мной.

Товарищ Егор был и есть отличный товарищ, одержимый революцией. Беда в том, что живет он в Омске и, опускаясь туда как на дно, всякий раз отдаляется от нас. Приезжая в Москву, общаясь со мной и Дугиным, Егор после двух-трех встреч становился нашим в доску, но первые две-три встречи были всегда полны выражениями недовольства, несогласия с политикой партии, непонимания. Все же прежде всего человек искусства, Егор не понимал важность партийного строительства. Революционный романтик, анарх, он, очевидно, предполагал, что все будет делаться само. А то, что для осуществления революции нужно будет много и круто пахать, ему в голову, может, не приходило. Сверхпопулярный в стране (я видел надписи «ГРОБ» на всех заборах всех городов, поселков и деревень России и СНГ), он был и есть ценен для партии необыкновенно. Не партийной работой, разумеется (никто не ожидал, что он будет распространять газеты или расклеивать листовки), но самим фактом того, что этот человек-символ — на нашей стороне.

Я не уследил и дал ему отдалиться от нас. Но я распят на кресте моей работы — подготовке партии революции. У меня есть извинение. Я забыл, что товарищи требуют внимания к себе.

"21 мая. Вчера из Иркутска звонил Летов. Якобы наши отдали китайцам Даманский. Долго (не очень трезво, но связно) жаловался на свои дела. Никто не организовывает в Москве его концерты и т. д".

Запись 6 июля. "Из подымающейся на ноги партии, состоящей из десятков мальчишек здесь и там по России, — сделать мощный политический организм — задача непосильная. Для нормального человека. Клянусь Богами Ада, что сделаю это.

Личная жизнь: трещина усугубляется каждый вечер. Вчера тоже.

Герой и должен быть один. В этом его доблесть".

Я пас своих ребят, я был в эпицентре драмы разрыва с подругой тринадцати лет жизни, потом были выборы, затем я к 10–11 февраля 1996 года поехал на съезд Националистических партий в СПб и придумал Координационный Совет Радикальных Националистических Партий (не получилось объединить левых и правых экстремистов — решил объединить только правых) и сплотил в него имевшихся в наличии правых экстремистов. Потому я проворонил Егора, упустил его? Наверное, так. За это время Егора сманили и восстановили против меня.

7 марта 1996 г. "Советская Россия" публикует на 1-й и 3-й полосах фотографии Летова, интервью с ним по телефону и его "Ставлю свою подпись под соглашением в поддержку единого кандидата Зюганова". Вот эта публикация и мой ответ в «Лимонке»:

ЕГОР ЛЕТОВ:

"Ставлю свою подпись под соглашением в поддержку единого кандидата Зюганова.

Сегодня у страны есть единственная возможность совершить революцию бескровным путем, на законной основе. Проиграем эти выборы — дальше ничего не будет, у нас просто нет впереди запаса времени.

Создана ахинейная ситуация: против нас объединились все: националисты-баркашовцы сомкнулись с деятелями типа Новодворской, Ельцин уверен, что к нему прибегут критикующие его «демократы». И прибегут, не сомневаюсь. Они все — против нас. А мы?

Всем левым силам надо объединиться в единый кулак. Радикальным, центристским — всем. И так действовать!"

ИНТЕРВЬЮ ПО ТЕЛЕФОНУ С ЛИДЕРОМ ДВИЖЕНИЯ

"РУССКИЙ ПРОРЫВ" ЕГОРОМ ЛЕТОВЫМ:

ВРЕМЯ ВЫБОРА

Д. А.: Здравствуй, Егор!

Е. Л.: Здравствуй!

Д. А.: Егор, что ты скажешь о решении Эдуарда Лимонова поддержать на выборах Ельцина?

Е. Л.: Я хочу сделать официальное заявление о том, что выхожу из Национал-Большевистской партии и больше никакого дела иметь с ней не желаю. Я также призываю всех своих сторонников в этой партии покинуть ее ряды. Я поддерживал эту партию, пока ее экстремизм был русский, понятный, который был на благо обществу, трезвый. Теперь это стало носить характер чисто эпатажный, характер пародии а ля Юкио Мисима, в общем, стало носить характер анекдотический, и мне очень печально, что я был в этом замешан. Я понял это примерно с год назад, и поэтому статей в «Лимонку» я уже давно не писал и особых прямых контактов с ними не имел. А красное знамя надо у Лимонова отобрать, потому что он больше красным не является и не имеет права под ним находиться.

Национал-Большевистская партия была основана человеком, который не занимается серьезной политикой, и его интересы с интересами большинства народа России ничего общего не имеют.

Так что его теперешнее заявление о поддержке Ельцина — чистой воды эпатаж. Причем, эпатаж бредовый, курьезный, это даже не смешно. Не то что это страшно или опасно — это просто не смешно, это просто какой-то больной курьез. Это явно из области, когда человек не понимает реальности. Такой эпатаж, может быть, во Франции хорош, в Нью-Йорке, но здесь это даже не эпатаж — это глупость просто, это бред.

Скажем так: время от времени возникают ситуации, когда приходится действовать сообща с определенным сортом людей в едином фронте. И вот один из этих людей, страдающий вождизмом, который идет от комплекса неполноценности, собирает людей, находящихся в одном окопе, в единую партию под своим личным предводительством и ведет их черт знает куда, лишь бы вести, и обязательно за собой. Тогда хочется спростить тех, кто идет за ним: "Вы что собой представляете, товарищи?" Я не член какой-то партии, но я считаю себя коммунистом, потому что у меня своя голова на плечах, и я знаю, чего я хочу, что мне надо, я знаю, что живу в своей стране, хожу по своей родной земле, и для меня важны не идеологии, а определенная реальность, совершенно конкретная правда жизни. Поэтому я советую всем, кто по тем или иным причинам примкнул к каким-то партиям, группировкам под давлением ситуации, разобраться сейчас, куда их тащат, как их хотят использовать, и сделать свой окончательный выбор — либо они с нами, с родными людьми, нормальными людьми, либо с людьми временными. Мы в свое время в определенной ситуации оказались в одной партии с Лимоновым, но ситуация изменилась, и оказалось, что мы по разные стороны баррикад.

Сейчас происходит четкое разделение на два лагеря: один лагерь — рыночный, вражеский, а другой лагерь — общинный, наш, и нужно очень четко следить, кто чего стоит, кто что говорит. Отношение к рынку — это самый главный критерий разделения не только для партий, но и вообще. Главное, что разделяет коммунистов и "демократов", — это разница между частным, отчуждением, одиночеством и общностью.

Д. А.: А скажи как лидер движения "Русский прорыв", кого вы будете поддерживать на президентских выборах?

Е. Л.: Поддерживать будем левые силы, коммунистические, только коммунистические, больше никаких. Будем однозначно поддерживать единого кандидата от левых сил. Поскольку "Русский прорыв" — радикальное коммунистическое движение, у нас есть некоторые расхождения, но все эти частности — ничто по сравнению с глобальной общей победой.

Д. А.: Какая из существующих партий и движений тебе ближе всего?

Е. Л.: Мне ближе "Трудовая Россия", и с ними я больше всего хотел бы сотрудничать. Не с РКРП, не с Тюлькиным, а именно с Анпиловым, с "Трудовой Россией". Хотя и у них есть определенные недочеты, переборы. Я всем советую посмотреть "Один на один" с Анпиловым и Жириновским — очень хорошая, очень показательная передача получилась. Жириновский просто перешел на хамство. Начал хамить, когда понял, что Анпилову проигрывает, а Анпилов спокойно довел передачу до конца. Несмотря на то, что аудитория была Жириновского и Любимов ему подыгрывал: его ходы одобрял, а Анпилова высмеивал.

Д. А.: Я давно заметил, «демократы» Жириновского и боятся, и любят одновременно.

Е. Л.: Конечно, он и сам «демократ». Жириновский выполняет совершенно определенные функции: иногда народ напугать, иногда голоса националистов отобрать. Жириновский и Черномырдин — это сейчас одно и то же, это абсолютно ясно, хотя бы по результатам голосований в Думе.

Д. А.: Что ты думаешь о расколе среди радикальных партий?

Е. Л.: Произошел раскол по линии рынок — нерынок, причем те партии, которые действительно хотят действовать в интересах народа, собрались на стороне левых сил. А против — те, кто старается любой ценой нажить себе политический капитал, кто в игры играет. Каждый человек в стране — член партии или нет — должен иметь голову на плечах и четко сделать свой выбор, с какой он стороны. Дело не в Зюганове и не в Ельцине, а в том, что представляет собой идеология, которая за ними стоит. Так или иначе, реальная революция сейчас невозможна, но если ты заинтересован в том, чтобы действительно сделать что-то для народа, ты должен четко сделать свой выбор — или ты с правыми, или ты с левыми. Мы — левые, и всегда ими останемся. Из моих последних интервью было ясно, что я из партии Лимонова, из партии радикальных националистов, выхожу, потому что у меня есть с ними принципиальные разногласия относительно путей развития нашей страны. Я считаю, что коммунизм — это и есть исконно русская идея, и все рыночники — националисты, «демократы», еще там кто-то — они настоящими русскими патриотами не являются, то есть рыночники — это люди по своему сознанию не русские, это прозападные элементы.

Д. А.: Ты не собираешься создавать свою собственную партию?

Е. Л.: Нет, не собираюсь, поскольку считаю все эти создания партий полной глупостью.

Д. А.: Ты не хотел бы принять участие в какой-нибудь политической акции?

Е. Л.: Нужно сделать не просто акцию, а определенный политический ход, но ход не эпатажный, не лимоновский, а нормальный, потому что нормальные, человеческие, патриотические, в самом высшем смысле этого слова вещи, дают гораздо больший эффект, а лимоновский эпатаж приводит как раз к обратному — к запустению и прозябанию. Этого все эти ультранационалисты понять никак не могут. Я считаю: то, что мы сейчас делаем, это правильно. Есть время разрушать и есть время созидать. Время разрушения закончилось, и нужно восставать из пепла, заново отстраивать нашу Родину, Советский Союз, Россию. А весь этот мусор — всех этих Жириновских, Чубайсов, Новодворских, Ковалевых, ельциных, баркашовых, Собчаков, Васильевых, Старовойтовых, Солженицыных, лимоновых, Гайдаров, Федоровых, Якуниных, поповых и прочих — отправить на свалку истории. Я не прекращаю сотрудничество со всеми радикальными партиями коммунистического толка, но нужно, чтобы все разобрались — с кем они, ради чего они — ради эпатажа или реально собираются трудиться на благо Родины, созидать. Левые силы сейчас фактически объединились, и те, кто ушел, значит, примкнули к другому лагерю. Кто не с нами, тот против нас, и это надо понимать.

Беседу вел Дмитрий Аграновский.

ДМИТРИЙ НЕВЕЛЕВ.

РАСШИФРОВКА ТЕЛЕФОННОГО ИНТЕРВЬЮ С ЕГОРОМ ЛЕТОВЫМ ОТ 8 МАРТА 1986 ГОДА.

Н.: Добрый вечер, с праздником вас. Могу я поговорить с Егором?

Л.: Да, это я.

Н.:. Егор, меня зовут Дмитрий Невелев, я ответственный секретарь газеты «Лимонка» и давний ваш поклонник. В последнее время слушаю ваш старый альбом «Коммунизм» и с нетерпением жду выхода двух новых — "Новый день" и «Солнцеворот».

Л.: Мы заканчиваем как раз их записывать.

Н.: А в марте вы будете в Москве?

Л.: Пока непонятно.

Н.: Я беспокою вас вот по какому поводу. Вчера (7-го) в газете "Советская Россия" была опубликована статья журналиста Дмитрия Аграновского. Ваша подпись как представителя "Русского прорыва" стоит под "Соглашением о совместных действиях в поддержку Зюганова" (на президентских выборах).

Л.: Я подписал это соглашение после решения Лимонова о поддержке Ельцина.

Н.: Решение о сохранении статус-кво было принято не Лимоновым единолично, но партиями, входящими в Координационный Совет Радикальных Националистических партий на съезде в СПб. Но сейчас наш кандидат Власов. Я хотел бы задать вам несколько вопросов для «Лимонки», если вы не против.

Л.: Задавайте.

Н.: Знаете ли вы о том, что сейчас кандидат от объединенных национал-патриотических сил Власов Юрий Петрович?

Л.: Нет, не знаю.

Н.: Жалко.

Л.: Но ведь он не коммунист?

Н.: Я думаю, что он не коммунист.

Л.: Стало быть, он наш враг - рыночник!

Н.: Понятно. Но вы этого не знали? Жалко. Вопрос о Зюганове. Вы программу его партии читали?

Л.: Конечно. Но я хочу заранее сказать, что Анпилов мне ближе.

Н.: Там есть пункт о «многоукладной» экономике. Как вы к этому относитесь? Положительно или нет.

Л.: Разумеется, отрицательно. Анпилов мне однозначно ближе. Я считаю его ультралевым. Сейчас ситуация следующая: впервые возникла реальная возможность победы левых сил на выборах. Что из себя представляет и что предлагает Зюганов — не важно. Важно то, как он будет действовать, когда придет к власти. Зюганов, может быть, и не красный, а розовый.

Н.: Я согласен с определением «розовый».

Л.: (Смеется.): Но тем не менее — он единственный кандидат от левых сил, за которого народ однозначно проголосует.

Н.: А вы в курсе, что Зюганов еще в ноябре прошлого года на дебатах с Явлинским по НТВ заявил о наличии у него "русской национально-патриотической освободительной идеи"? То есть о том, что он не интернационалист?

Л.: Это вы правильно сказали. Зюганов — не интернационалист. Это может подтвердить и Проханов, который стоит за ним и все ему делает. Он на самом деле — национал-патриотический коммунист. А Лимонов и Власов — они рыночники.

Н.: Вопрос о Лимонове. Почему у него "нужно отнять красное знамя"? Вы так сказали корреспонденту "Советской России". Вы сказали, что "Лимонов не имеет права под ним выступать".

Л.: Во-первых, я сказал не так. Я сказал, что после заявления в поддержку Ельцина он должен объяснить свою позицию.

Н.: Лимонов — за Юрия Власова. А Ельцин — это был пропагандистский ход.

Л.: Я не знаю… Он не понимает, что он делает? Он думает, что он делает? Он не посоветовался ни, с кем. После этого меня в течение двух дней заваливали телеграммами, был шквал телефонных звонков. Он безумен? Просили прокомментировать этот факт. Я ждал его звонка с объяснениями. Ведь Ельцин — это враг номер один. Он из этого сброда, ж…я, типа Старовойтовой, вся эта мразь гайдаровская. После этого все от него (Лимонова) отвернулись. Он (Лимонов) в политике ничего не соображает.

Н.: Я пошлю вам свежий номер «Лимонки». Там про Власова. Про решение о Ельцине.

Л.: А что «Лимонка». Газета с очень маленьким тиражом. К нам в Омск она не попадает. А "Лимонку"-то кто читает, она маленькая и никому не помогает. У нас вообще газет партийных нет — ни анпиловских, ни других. Что-то есть в ячейках партийных, чтобы члены партии читали, и все. А что касается Лимонова, то он все время утверждал, что он — национал-большевик. А затем делает заявление о поддержке Ельцина. У нас показывали пресс-конференцию его в Москве. Нам с Лимоновым не по пути однозначно.

Н.: Лимонов может исправить ситуацию?

Л.: Не знаю… Не представляю, каким образом. После этого ко мне все ребята обратились с просьбой прокомментировать, как я, член Политсовета НБП, отношусь к этому заявлению Лимонова. А что я могу сказать, мне от НБП никто ни позвонил, ни факс не отправил.

Н.: То есть мой звонок первый?

Л.: Да. Я ждал два дня, а после этого сделал официальное заявление, что я из партии выхожу и к этой партии отношения не имею. Мне ребята звонили из "Инструкции по выживанию" и сообщили, что с Лимоновым больше никто дела не имеет — ни Манагер, никто. Категорически. И это знамя больше не вывешивается. Это очень сильный удар. Понимаешь, в чем дело, на съезде в СПб баркашовцев и других он поддержал не Баркашова и Зюганова, а Ельцина. Лимонов однозначно перешел в разряд тех, кто поддерживает партию власти, рыночников.

Н.: Если вам предложат в ТВ-программе "Один на один" выступить в прямом эфире с Лимоновым, вы согласитесь?

Л.: С Лимоновым я не буду говорить.

Н.: Тогда с кем интересно поругаться или поговорить было бы?

Л.: Это подумать надо. Наверное, с кем-то из молодых демократов.

Н.: Мы рады были бы вас видеть и послушать ваши новые песни.

Л.: Один из этих альбомов — ультрареволюционный. Песни про революцию. А другой называется «Солнцеворот». Вы знаете, что такое «солнцеворот»?

Н.: Да, это знак свастики. С нетерпением вас ждем.

Л.: Вопрос у меня такой. Как Лимонов сам объясняет свой поступок?

Н.: Это было коллективное решение КСРНП. Он мне объяснил это заявление в поддержку Ельцина как тактический ход. Ельцин однозначно умрет от инфаркта или еще от чего-нибудь, а Юрий Власов меня более устраивает, нежели Ельцин, однозначно.

Л.: Дело в том, что он (Власов) просто голоса отберет у Зюганова. Вот и все. Очень мало, конечно.

Н.: По нашим оценкам, от 7 до 15 % он возьмет.

Л.: Нет. Женщины обычно голосуют за солидного мужчину. Это психологическая тонкость. Юрий Власов — символ России и кумир для многих поколений советских людей. Они ему верят. Он честный человек, что в политике редкость. Но он не победит на выборах. Я: Посмотрим!

ИНТЕРВЬЮ С ЛИДЕРОМ НБП

Газета: Как могли бы вы комментировать интервью Егора Летова в "Советской России" от 7 марта с. г.? В нем Летов называет вас "страдающим вождизмом человеком", говорит, что "нужно отнять у Лимонова красное знамя" и т. д. В довершение всего Летов подписал соглашение о совместных действиях, где призывает голосовать за Зюганова.

Лимонов: Понимаю это, как обыкновенное предательство. Прежде всего бросается в глаза, что номер "Советской России" датирован 7 марта, а еще 29 февраля состоялась пресс-конференция в «Рэдисон-Славянской» Юрия Власова и Координационного Совета Радикальных Националистических партий (которого НБП коллективный член), где мы выдвинули и поддержали кандидатуру Власова в президенты. Мои бывшие коллеги по "Сов. России" играют крапленой колодой, махлюют, обманывают творца Егора Летова, сидящего далеко в Сибири и судящего о событиях здесь по ящику.

В этом номере газеты мы дали возможность Летову высказаться. Полностью и без купюр помещаем текст интервью. Бросается в глаза политическая наивность Егора и то удручающее обстоятельство, что он выбрал себе роль творца, занимающегося в тихом Омске творчеством и время от времени высовывающегося из башни из слоновой кости, дабы прокомментировать действия: возмутиться, поправить, одернуть или выйти из партии. Сам он никакого конкретного участия в партийной работе никогда не принимал. Заметьте, что я уже два года бесперебойно пашу, и бросил творчество ради партии. «Лимонка» для него, видите ли, "газета с очень маленьким тиражом". Егор, если бы ты помог нам наладить распространение газеты в Омске, тираж возрос бы минимум на 300 экземпляров. А там, может, и больше. Но как опуститься до черной работы в партии творцу Егору Летову! Между тем, первые выпуски газеты, тоже творец, Лимонов развозил на себе в метро. Четыреста газет в одной руке, четыреста в другой, аж жилы хрустят… Весело разглагольствовать о национальной революции в песнях и интервью, а вот работать на нее — кишка у многих тонка!

Егор Летов — талантливый человек, идол определенной части нашей молодежи. Как всякий артист, он, однако, изнежен, нестабилен, капризен и женственен. Сегодня вот хочу быть в НБП (это круто), завтра не хочу, хочу Зюганова. "Этому дам, а вот этому больше не дам" — женская логика желания, корни ее под ягодицами.

Мне, конечно, следовало бы быть осторожнее и не давать артисту партбилет. Был бы он нашим попутчиком, и все. Но я сам вручил ему членский билет НБП за номером 4. Мне трудно разобраться в его душе, может быть, я лично не оказывал ему достаточно внимания, и он обижен этим, может, что другое, но я уверен: причины его истеричного поведения не политические. Еще в свой последний приезд в Москву в 1995-м он был настроен враждебно и даже не встретился со мной. Все его обвинения в мой адрес необоснованны. Я национал-социалист, а не рыночник. Кандидатуры Баркашова и Лысенко выдвигались на съезде в СПб, но были отвергнуты большинством партий. Егор Летов принес НБП на первом этапе движения большую пользу, он как бы был от имени молодежи с нами. Мы ему за это благодарны. НБП в свою очередь принесла Летову пользу: еще большую славу, так как его связь с нами вызвала скандал и, как следствие, коммерческую выгоду — согласно его менеджеру Жене Грехову, летовские кассеты и диски после союза с НБП исчезли из магазинов.

Мне очень жаль, что Летов повел себя таким образом. Его творчество "страдающему вождизмом" Лимонову понятно и близко. Что он будет делать в лагере замшелых чиновников зюгановцев — он им нужен только до выборов. Спросил бы ты у меня, Егор, кто они такие, я пахал на Чикина, Зюганова и иже с ними три года. Потом они меня кинули. Кинут они и тебя, Егор. Тихо и безразлично кинут. Эстетически они тебе враги. Политически — тоже. Верить в то, что это "левые силы", можно только будучи крайне глупым. Это чиновничьи рыла.

Эх, старый товарищ Егор, зачем же ты так легкомысленно! Впрочем, русские любят совершать противоестественные поступки себе в ущерб. Недаром "русскую рулетку" изобрели мы, русские. Но это — худшее в нас. НБП пытается выкристаллизовать из России лучшее. Мужественный ДОЛГ мы противопоставляем женственному ЖЕЛАНИЮ. У НБП очень тяжелый путь. Кто-то отстает, не вынеся тяжести маршрута. Очень близкие даже люди. Марго Фюрер (моя жена Наташа) в 1995 году, Егор Летов- в 1996-м, остались позади. Мы идем вперед. Ушел Летов, но одновременно возникли организации НБП в Северодвинске, в Новосибирске и Электростали. Партия наращивает мышцы.

Россия — все, остальное — ничто!

В 1997 году весной я позвонил Егору в Омск, мы сорок минут разговаривали и наладили отношения. Прежней близости нет, но есть понимание. Пламенный товарищ, Егор никак не может быть с партией Рыбкиных и Селезневых — серопиджачных чиновников. А то, что НБП и я лично в феврале 1996 года понимали, что скрытый будущий враг Зюганов опаснее открытого врага Ельцина, ну что ж, это осталось, эти десять дней на совести НБП. Пусть нам простят нашу дальнозоркость.