5

На «Алексеевской» поручень перепачкал ей руку. Так здесь он делал всегда. Просто Аня еще не знала этого.

Когда она вышла из метро, заходящее солнце затеяло привычную игру с тенями, развлекаясь полутонами и оттенками. Люди на них не обращали внимания. Полутонов не различали и не видели в упор, а жизнь всегда казалась им одного цвета — черного. В крайнем случае — серого.

Аня не сразу заметила Роальда. Он возник откуда-то слева и подошел к ней почти вплотную. Они стояли, смотрели друг на друга и молчали, бессмысленно улыбаясь, как два идиота. Догадливый народ осторожно и насмешливо ручейками обтекал их с двух сторон.

И Аня вдруг подумала, что в жизни часто самой главной становится улыбка. Ей можно расплатиться, наградить и даже вернуть почти утерянные надежду и веру… Роальд очень хорошо умел улыбаться. Этому научиться нельзя. Это дают Небеса. Избранным.

После знакомства с Роальдом, еще в юности, Аня начала оценивать людей именно по улыбке — хорошо человек улыбается или нет. Это стало для нее основной и единственной характеристикой окружающих.

Роальд, все так же молча, протянул вперед правую руку ладонью вверх. Аня, тоже без слов, вложила в нее свою ладошку. И Алик повел доктора за собой…

Они шли, держась за руки, как подростки. Словно оказались в шумном суетливом городе одни, в полном и долгожданном одиночестве, и действительно напрочь забыли, что на земле есть кто-то еще, кроме них двоих.

В первый раз Аня даже не запомнила толком, куда они пришли. Так волновалась. Как девочка, повторял Роальд.

Через три часа Анюта попыталась встать.

— Алик, мне пора…

— Куда?! — бешено прорычал Роальд. — Назад! Обратно он отвез ее на машине.

* * *

— «Я Земля, я своих провожаю питомцев, сыновей, дочерей… Долетайте до самого Солнца и домой возвращайтесь скорей…» — безмятежно мурлыкал командир.

Все было в полном безукоризненном порядке. Так тогда казалось. В самом начале Аниного постоянного сна, преследующего ее много лет подряд.

И так ей почудилось в тот сентябрьский желтый день, когда она села за одну парту с Юркой Воробьевым, местным сердцеедом и красавцем.

Аню мать перевела в другую школу в середине девятого класса. Сказала, что эта школа лучше. Дочка спорить не стала.

В первый день на занятия она явилась слишком рано. Немного волновалась. Вошла в кабинет, который ей показали, и осторожно села за первый стол. Минуты через три явился паренек и уставился на Аньку угольными, глянцевыми, как обложка дорогого журнала, глазищами. Слишком большой, некрасивый, непропорциональный лоб, выпуклый, с шишками на висках… На него небрежно падала косая, странно-нелепая маленькая прядь, будто пытаясь слегка прикрыть и смягчить его безобразие, но лишь подчеркивая и демонстрируя его. Под крошечным, курносым, совершенно не мужским носом без намека на переносицу гордо красовались жесткие черные усы.

Если Анька наденет каблуки, сразу перерастет парня на полголовы. Шибздик…

— Давай познакомимся, все равно других вариантов нам теперь судьба не оставила, — предложил парень. — Меня зовут Игорь. Видно, учиться нам теперь предстоит вместе?

Аня кивнула и пробормотала свое имя.

— А что тебя потянуло в нашу школу?

Аня пожала плечами. Не скажешь ведь, что мама потянула… Неловко. Самой Ане-то все равно.

— Ты как думаешь, можно ездить на городских улицах на самолете?

Аня фыркнула:

— Кому такое придет в голову?

— Кому-то придет, — задумчиво произнес Игорь. — В одной европейской стране человек завел себе одноместный маленький самолет. И катался на нем по городским улицам, как на автомобиле. Полиция останавливает: что, мол, за безобразие? И он им на это без малейшего смущения: «А вы мне покажите статью закона, запрещающую движение по улицам города на самолетах! Найдете — значит, действительно не имею права, а нет— на меня и суда нет!» Полицейские растерялись от такой наглости и долгое время ничего не могли с ним поделать. Но потом все-таки что-то отыскали, какую-то ссылку, подходящую под подобный случай, и запретили ему поездки на самолете. Интересно?

Он прекрасно видел, что новенькую его пустая болтовня не вдохновляет, что она слушает его просто так, из вежливости, но умолкать не собирался.

С того дня Игорь Скудин не сводил с нее черных, непрозрачных, блecтящиx, словно начищенных щеткой, глаз и ходил по пятам, будто приклеенный.

Он попытался впустить ее в свою жизнь, когда впервые увидел и разглядел. Но Аня входить туда не собиралась. Она попросту не замечала Игоря. И "он, со свойственным ему беспредельным самомнением, гадал, за что девчонка упорно его отвергает: то ли потому, что боится скудинского приглашения в постель, то ли из-за того, что он до сих пор этого не сделал. Других оснований для Аниного более чем странного отношения к нему Игорь не усматривал.

А потом, в начале одиннадцатого класса, она вдруг лихо влюбилась в Юрку Воробьева…

Да и кого оставит равнодушной мощная фигура под два метра и светлый растреп густых волос?

Люди, а девицы в особенности, часто реагируют лишь на внешний облик, падки на первое впечатление, на имидж — модное паршивое слово! Суть его пребывает на поверхности и на глубину не претендует. Мало кто интересуется, что прячется за необычными волосами и глазами, что таится за гладким юным лбом… Да какое это имеет значение? Значение имеет все остальное — картинка с выставки.

— Ты, Воробей, слишком часто влегкую приковываешь женское внимание. Как универсам «Магнит», блин! — не без зависти посмеивался Игорь. — Высокий блондин в черных ботинках!

Да, девки липли к Юрию со страшной силой, но он почему-то всегда оказывался совершенно бесстрастным, как горная вершина. И девицы, немного побившись о скалу гладкими юными лобиками, бросали искушать неприступную судьбу. Практичные современные девочки, они не тратили времени зря и, если понимали, что дальнейшие атаки бессмысленны, сразу переключались на другой объект.

Юрию пустой кадреж был совершенно ни к чему. Он уже неплохо разобрался в существе этих иногда даже привлекательных, довольно смазливых мадемуазелек и понял, что тратить на них свои молодые годы непростительно. Жизнь надо заполнять совсем другими интересами. Разве что иногда переспать с какой-нибудь финтифлюшкой и тут же ее забыть… Особой нужды в дамских услугах Юрий не ощущал.

— Я вырос во времена уничтоженной пионерии и вне ее боевой организации. Поэтому призыв «Будь готов!» и ответ «Всегда готов!» мне чужды и непонятны! Я вообще от них очень и очень далек. Все эти готовности номер раз… Чушь! — объяснил однажды свою позицию Юрий другу Скудину.

Кажется, тот немного обиделся.

Только ничего изменить было невозможно. Юрий почти всегда оставался неизменно равнодушным к женским чарам, в отличие от маленького и резвого по бабской части Игоря. И оба достаточно спокойно оценивали и воспринимали ситуацию. Между друзьями существовал негласный момент передачи прав. В конце концов довольно часто девушки, сначала восторженно пялившиеся на Юрия, доставались его низкорослому другу. Кроме одного-единственного случая…

Юрий еще плохо знал женщин. Но узнавать не старался, зато позволял себе их судить. Одних идеализировал, других строго осуждал. В молодости многие скоры на выводы. И часто видят в других лишь то, что им хочется видеть. "Зато о своем лучшем друге Юрий знал многое.

Игорь втайне переживал из-за роста — так и не вырос больше метра шестидесяти пяти. И, пытаясь компенсировать малорослость, бросился ухаживать за девчонками напропалую. Выбирал попроще, чтобы не прогадать. И оказалось, что многим девчонкам его рост по фигу, главное — совсем другое. Рано ощутив и распробовав свою мужскую силу, в два счета привыкнув к легким победам, Игорь стал оценивать девочек по-иному и смотреть на них не так, как многие его сверстники. И потому долго удивлялся Аниному равнодушию. Однако бросать ухаживания не собирался.

Черные зеркальные глаза смотрели радостно и оживленно. Позже Аня поняла, что Игорь смотрит так всегда. Оставалось неясным другое: родился ли он оптимистом или стал имиджевым весельчаком, старательно вылепившим свой образ неизменно всем довольного человека? Он себя таким представлял, подавал, как экзотическое блюдо в ресторане, или таков на самом деле? Постоянно блаженно сияющий хлюпик… На редкость словоохотливый, попросту настоящий болтун, равнявшийся по умению трепаться с самой говорливой из женщин… Когда-то Игорь уверовал, что лишь умение убедительно и метко ораторствовать, произносить яркие, выразительные, образные речи — кратчайший путь к тому, чтобы выдвинуться. А выделиться он мечтал втайне от всех, хотя абсолютно не представлял, в какой области. Он грезил, как ребенок. Стать известным, добиться популярности и славы, проявить себя… Ничего такого не получалось, хотя болтать и парировать он выучился здорово. Только говорильня ему ни в чем не помогла. Очевидно, для признания и бессмертия требовалось что-то еще, и именно в том, другом, и заключалось самое главное. Но Игорь никак не мог догадаться, в чем секрет.

* * *

Оля в глубине души ликовала. Наконец-то! Свершилось то, о чем она так долго мечтала втихомолку. Анька сделала окончательный выбор, и теперь Игорь явно остался с носом. С сегодняшнего дня Скудину нет смысла преданно бродить по Анькиным следам, то и дело заглядывая ей в глаза. И даже стыдно и позорно. Значит, шансы Ольги растут.

Олю пленял ум Игоря и его ораторский талант. Она справедливо полагала, что всех выдающихся личностей и знаменитых людей отличает именно умение рассуждать и выступать. Однако не учитывала, что умеют рассуждать не только одни великие.

Оля пыталась завлечь Скудина, чем могла.

Ее роскошная коса ему нравилась, но он почему-то терпеть не мог блондинок. Кроме того, Ольга увлекалась лошадьми и, вероятно, поэтому обладала парой крепких, гладких, мускулистых, но кривоватых ножек. Далекие от совершенства, они Игоря тоже абсолютно не привлекали.

Чтобы расположить его к себе, Оля, мобилизовав последние слабые силы и фантазию, постаралась хоть как-то выделиться из общей безликой девчоночьей массы. Ольга стала донимать учителей провокационной тягой к знаниям. Особенным вниманием у нее пользовалась толстая, безобидная и на редкость доверчивая биологичка Ирина Абрамовна. Подлая Ольга измывалась над училкой, вызывая дружный одобрительный смех нахального и жестокого по молодости лет класса.

— Ирина Абрамовна, — попросила однажды на уроке Оля, глядя на биологиню наивными бледно-голубыми круглыми глазенками, — вы не могли бы рассказать подробнее про обряд обрезания?

Класс довольно загоготал. Здорово! Ольга молоток! До такого хитрого вопроса никто еще не додумался. Даже парни.

— Ах, Маттис! — вздохнула слегка побледневшая учительница, поправляя очки. — Вы очень любознательны, это хорошо… Подойдите ко мне на перемене, я вам все объясню. Это не программный материал.

— А почему только ей одной объяснять, блин?! К чему такие привилегии? — тотчас вскочил якобы возмущенный и даже артистически раскрасневшийся от несправедливости Игорь. — Нам всем интересно знать!

— Да! — охотно присоединился к нему Юрий. — Вдруг когда-нибудь придется делать? — И мечтательно вздохнул.

— Успокойтесь, Воробьев! — нашлась Ирина Абрамовна. — Вам не придется!

— Откуда вы знаете? — тотчас с удовольствием ввязался в дискуссию Юрий. — У меня отец неустановленных кровей. Мать говорит, то ли бурят, то ли калмык. А может, ни тот, ни другой. Все более тривиально — цыган на букву «е»! Я его в жизни не видел. Так что зарекаться не стоит! А у цыган и евреев, по слухам, общие предки. Вы наверняка об этом знаете. Давайте сменим тему урока и поговорим о близости двух восточных народов. Это интересно. Они ведь не случайно разбросаны по свету и лишены родины. Еще есть история о трех гвоздях, выкованных цыганами для распятия Христа.

Класс ликовал, бурно готовясь к отличному развлечению.

Несчастную учительницу выручил звонок. Но спастись от Ольги, способной затравить ради своей неразделенной любви кого угодно, стало невозможно. Хотя в следующий раз она изобрела вопрос поскромнее.

— Ирина Абрамовна, — поинтересовалась нахалка, — а может ли негр покраснеть? И если да, то какого он станет цвета?

— Зачем это вам, Маттис? — простодушно удивилась биологичка.

Класс веселился вовсю, предлагая собственные варианты цветовых сочетаний. Пока учительница не решила начать опрос пройденного…

Позже Оленька надумала удариться в литературные дебри и удалилась прямо в поэзию.

— А по творчеству можно угадать темперамент человека и подробности его сексуальной жизни? — простодушно поинтересовалась она. — Я на днях почитала стихи Баркова. Ну до чего же сексуально неудовлетворенный человек! Прямо сексострадалец! Правда, Ирина Абрамовна?

Добрейшая учительница никогда не ставила двоек, не выгоняла из класса и не вызывала в школу родителей. Никогда не жаловалась директору и нежно, искренне любила всех своих учеников без всяких исключений. И юные наглецы и охальники пользовались этим без малейшего смущения и стыда.

— Совесть иногда позволяет нам делать то, чего мы сами себе никогда бы не позволили, — изрек философ Юрий после того, как разгоревшаяся в классе дискуссия по поводу особенностей темперамента была остановлена возмутившейся Аней.

Ее слушались в классе многие.

— Ты, конечно, человек своеобразный и стремишься к людям не менее оригинальным, — заявила Аня после урока своей лучшей подруге, — но при этом как-то забываешь главное: часто необычности добиваются, шокируя окружающих, с помощью эпатажа, иначе попросту дешевка.

Ольга обиделась, закусила губу и промолчала. Но не успокоилась. И через несколько дней поставила во время перемены на стол математику валокордин. Он пришел, обнаружил лекарство и бодро заявил:

— Спасибо! После девятого урока ваш подарок мне очень пригодится!

Класс снова гоготал.

На химии Ольга поинтересовалась, можно ли отличить кислоту от щелочи на вкус. И тоже не на того напала. Химик нашелся тотчас:

— Гм… В принципе можно. Но сначала я вам рекомендую набрать ноль три, а когда врачи будут звонить в дверь — только тогда и попробовать. Как видите, способ очень уж накладный — и для вас, и для «скорой». Поэтому поищем метод различия попроще…

К учительнице литературы Оля привязалась с другим приколом:

— А вот я видела в программе экзаменов по литературе билет с такой темой: «Раненое сердце Некрасова». Это что значит? И как он вообще жил, если его в сердце ранили?

— Нет, ты не понимаешь! — тотчас вскочил Юрка. — Я сейчас сам все объясню! Фишка в том, что он этой кровью из сердца и писал! Кровавые строки! Правильно я говорю, Наталья Петровна?

— А вот еще странный случай с «Гренадой» Светлова, — не сдавалась Ольга. — Прямо-таки загадочный. Ее печатали раньше во всех наших старых учебниках как песню воспитания патриотизма. Но возникает простейший вопрос: почему же этот паренек, светловский герой, воспевает не свою родину, а какую-то Гренаду в Испании? А ориентировано ведь на советского молодого человека. И где тут логика?

К следующему уроку Оля заготовила новый вопросик.

— Есть такая муза — Полигимния — муза священных гимнов, — важно сообщила она училке. — А к священным гимнам, которым она покровительствует, относятся гимны России?

Выслушивая ответы, Оля всегда принимала издевательски-смиренный вид, как человек, который про себя смеется над учителем, выказывая ему при этом величайшие внимание и почтение.

Потом классная руководительница собралась идти с ребятами в поход и пустила по классу опросный лист. Каждый напротив своей фамилии старательно выводил предложение, где, на его взгляд, стоило побывать: «Скудин — Малаховка, Воробьев — Коломна, Литинская — Толстопальцево». А Ольга написала: «Михаил Сергеевич Горбачев — США С тех пор как я узнал, что люди живут в Африке, мне захотелось в Америку».

Потом Ольга подняла руку.

— Нужно еще обязательно в любой поход взять с собой КЛМН. Это прежде всего.

Учительница и весь класс дружно изумились.

— Обана… Расшифруй! — попросил Юрка.

— Это значит — кружка, ложка, миска, нож! У каждого, — с торжеством доложила Ольга. — А потом еще надо решить, кто возьмет КПСС.

Класс грохнул от смеха.

— А это чего такое? — сияя, спросил Игорь.

— Конфеты, печенье, сушки, сухари.

Но как белокурая, изворотливая и лукавая Ольга ни старалась, как ни доводила своей уникальной наивностью и любознательностью учителей, перебить темных чар всесильной Литинской, в чью сторону упорно неотрывно смотрел Игорь, не сумела.

* * *

В конце первого сентябрьского дня к одиннадцатиклассникам заглянул нахмуренный директор. Он не любил, когда даже взрослые дети ходили одетые не пойми во что, хотя форму давно отменили. Особенно ему не нравилось, что девушки приходили на занятия в брюках.

— Ну-ка признавайтесь — кто в брюках?! — сурово спросил директор.

— Я! — тотчас вскочил Юрий. — А еще Скудин, Денисов, Лошкарев, Славин, Чернышев…

— Ну, хватит! — оборвал его директор, осознав свою стилистическую оплошность.

Класс довольно гоготал.

— У тебя, Воробьев, чересчур хорошо подвешен язык! За словом в карман не лезешь!

— Это не порок! — тотчас отозвался Юрий. — Зато в карман я часто лезу за деньгами, которых там не оказывается. К великому моему сожалению!

— Это, конечно, не порок! — мрачно повторил директор и спросил вкрадчиво: — Воробьев, а в чем это ты в школу ходишь? Это, по-твоему, одежда для учебы, а особенно для первого сентября?

Юрий был в косухе и обвешан множеством цепей. Он тотчас радостно затараторил:

— Мне Всеволод Николаич мама никак не может купить ничего другого это очень трудная проблема не шьют на меня у меня шестой рост пятьдесят четвертый размер!

Размер свой он, конечно, преувеличил, подумала Аня, а вот рост у него, пожалуй, даже седьмой. Если такой существует в природе.

Класс хохотал.

Директор совсем захмурел:

— Ты, Воробьев, хотя бы врал поталантливее! А Юрка снова как пошел:

— Мы с мамой Всеволод Николаич объехали недавно все бутики и универмаги облазили все фирмы и все без толку не шьют на меня у меня Всеволод Николаич шестой рост пятьдесят четвертый размер не может мне мама ничего купить мучается со мной бедная…

— Ну, хватит, Воробьев! — прервал его директор. — Достаточно мы тебя уже послушали! И бедная у тебя не только мама, но и мы все, которые с тобой тоже мучаемся который год!

— Последний, Всеволод Николаич! — радостно сообщил Юрка. — Теперь отмучаетесь!

— Наконец-то! — буркнул директор.

— А он недавно подошел в гастрономе к кассе и говорит, имея в виду курицу: «Дайте мне птичку!» И попрыгал и помахал руками, как крылышками, — радостно сообщил директору Игорь. — У кассирши был истерический припадок хохота!

— Вы все у меня скоро допрыгаетесь! — пообещал угрюмый директор и вышел.

Победа осталась за Юрием. Он торжественно оглядел гогочущий класс и сел на стул рядом с Анькой. Но тут же вскочил и, застонав, схватился за живот.

— Что случилось, Воробьев? — испугалась учительница.

— Отрава! — простонал он. — Наш директор вообще-то следит за нашей столовой или нет?! Что нам сегодня давали?

— Да, сосиски привезли — жуткая мерзость! Генетически модифицированные! Полный отстой! — охотно включился в игру Скудин. — Может, тебе, Юрок, «скорую» вызвать?

— Не надо! — простонал Юрий и потянулся к двери нарочито медленно, еле-еле, слабыми рывками волоча ноги из последних сил, наклонив голову и сделав идиотическое выражение лица. Обе руки он при этом все время держал крепко прижатыми к животу.

Таким манером Юрка дополз до двери минуты за две. В течение его скорбного шествия одиночные вначале хихиканья класса перешли во всеобщий хохот. А учительница молчала, провожая его серьезным взглядом. А когда хохот в классе стал громовым, тяжко вздохнула:

— Ну что нам с тобой делать, Воробьев? Юрий подмигнул Ане и вышел.

— Домой пойдем вместе, великан болезный! — сказала она ему после уроков. — Нам по пути!

Юрка снова удивился и кивнул. Им действительно было по дороге.

Загрузка...