Ангелы на первом месте

Глава вторая. Для тех, кому за тридцать

Дело в том, что Макарова у себя кризис среднего возраста обнаружила.

Ширококостная, ренуаровского типа (выцветшие глаза, выцветшие волосы, трикотажная кофта на пуговицах, веснушки, про которые мама говорила, что это дочку ангелы расцеловали), Макарова сидела на кухне, разбирала груду писем, думала о приятном. Вдруг увидела рыжего таракана, сосредоточенно (как собака улицу) перебегавшего столешницу.

– Здравствуйте, девочки, – сказала Макарова горько, хотя половая принадлежность прусака никак особенно не проявлялась.

До этого дня Макарова сильно гордилась чистотой в квартире: ни соринки, ни пылинки, ни одного насекомого. Особый пунктик у неё на сей счёт имелся. И вдруг такое… Это же просто ЧП: чужие рядом!

Привычный образ мира рушился на глазах.

Круглая дата стукнула Макаровой пару месяцев назад, но она всё ещё никак не могла привыкнуть к новому состоянию, диктуемому возрастом.

Даже думать на эту тему казалось сложно, тягостно, почти невозможно.

– Блин, – Каждый раз говорила Макарова, глядя на себя в зеркало, и хваталась за голову. Волосы казались ломкими и сухими.

Она любила ощупывать собственное лицо: представлять точную форму черепа, с его буграми и неровностями, краешком пальца обводила край глаза: на ощупь кость здесь казалась ребристой, исследовала хрящ носа. Всё время старалась понять, как же выглядит её голова, лишённая кожи и мышц. Как будет выглядеть.

Убив лазутчика, Макарова ретировалась с места преступления.

Подоткнула одеяло спящему мужу, включила компьютер, стоящий на полочке в углу спальни.

Больше всего на свете Макарова любила симметрию, чеснок и читать вслух.

Мужа она, конечно, тоже любила, но меньше, чем острые блюда или равновесие, а после того, как, попав под легковой автомобиль, он оказался парализован (теперь работали лишь слабые руки), любовь начала активно испаряться. Как спирт из аптечной склянки, которую забыли закрыть крепкой пробочкой.

Макарова не видела, как же всё это произошло. Ей позвонили, позвали в больницу к бессмысленно лежащему мужу. Он очень любил слушать музыку на ходу, втыкал в уши затычки от плеера, настраивался на какую-нибудь радиостанцию, бежал по делам. Ничего не видя вокруг, дурилка картонная. Отбегался. Теперь даже говорить не может.

Когда муж дембельнулся, из-за жёстких солдатских сапог на пятках у него наросла толстая, многослойная мозоль. Когда она треснула,

Макарова взяла инициативу в свои руки: каждый вечер перед сном она натирала пятки мужу чесноком. Через неделю натоптыши стали сходить слоями, оголяя розовое младенчество. Вечерами Макарова любила вот так сидеть у мужа в ногах, ковыряя и отрывая отмершую кожу.

Хлопья эти заманчиво пахли, и Макарова пристрастилась их есть.

Сначала она, немного стеснялась себя, пробуя кожу только на зубок и выплёвывая, а потом уже жевала их, точно смолу, точно так и нужно.

Закончив процедуры, заворожёно слушала организм, в котором плоть мужа переваривалась и впитывалась в её кровь, радостно чувствуя всевозрастающую нежность к супругу.

И ещё Макарова много курила.

Пока компьютер загружался, Макарова думала, всё дальше и дальше отдаляясь от места собственного проживания.

Она любила мечтать, придумывая разные обстоятельства, из которых выпутывалась, выходила победительницей и богачкой. Фантазии разворачивались перед ней, словно ковровая дорожка, будто бы полнометражный фильм, растягиваясь часа на два или даже три.

Но теперь Макарова не дрейфовала внутрь умозрительных складок, а пыталась понять, откуда у неё на кухне взялся таракан. И, конечно же, в первую очередь подумала о соседях.

За одной стеной у неё жила арфистка Полежаева, за другой – актриса драматического театра. Сплошная богема. Обе были ухоженными, аккуратными дамами, а, главное, судя по фигуре, ели мало. И, скорее всего, жили в одиночестве.

Впрочем, тут Макарова ничего конкретно сказать не могла, так как если к актрисе испытывала симпатию и даже время от времени разговаривала возле подъезда, то с арфисткой Полежаевой, с утра до ночи терзавшей бедный инструмент, она только сухо здоровалась, встретившись в подъезде.

Других соседней она не знала. Хотя был ещё один сосед, которого

Макарова постоянно слышала. Но не видела, ибо принадлежал он уже, скорее всего, соседнему подъезду. Спальни их, видимо, находились рядом или же одна под одной.

Вечерами Макарова частенько слышала методичное поскрипывание его панцирной кровати: значит, к соседу снова пришла его женщина.

Макаровой очень хотелось узнать, как любвеобильный сосед выглядит.

Облик его зависел от настроения. Иногда он выглядел, как лысеющий

ИТР с печальными, ввалившимися глазами; порой, как усатый грузин с испепеляющим страстью взглядом. А то – дико похотливым карликом из будочки "Срочный ремонт часов".

Один раз Макарова даже чуть было не отправилась на него поглядеть, придумав поймать соседа возле почтовых ящиков. Услышала хлопнувшую за стеной дверь и побежала надевать шаль, да раздумала.

Ну, хорошо, допустим, они действительно встретятся, и что она тогда ему скажет? Про звуки за стеной? Ведь вопрос получается очень интимный и непростой.

– А я слышу, как вы там у себя с вашей женщиной любовью занимаетесь… – Так, что ли?!

Ну и посмотрит он на неё, как на дурочку из переулочка. И что дальше?! А того хуже, буркнет, типа:

– Ну и слушай дальше… – И вперед, по ступенькам вниз, заре навстречу.

Или с ходу интим предложит: у такого-то мужика не заржавеет.

Неспокойная я, успокойте меня… Дело в том, что после того, как муж попал под колесо, у Макаровой возникли некоторые трудности. По женской линии. В общем, понятно какие.

Раньше-то всё это у них с супругом происходило часто, каждый день практически, вот организм и привык к определенному ритму. Ему же, организму, не объяснишь причины отсутствия любви да ласки, а ему возьми, вынь да положь сколько-то оргазмов в неделю.

Компьютер давно загрузился, а Макарова сидела, уставившись в одну точку, жевала губами воздух. Монитор смотрел на неё, не мигая, требуя проявления активной жизненной позиции.

Вздохнув, Макарова пошла на кухню, оттягивая момент встречи с прекрасным. Дело в том, что вот уже несколько недель Макарова следила за увлекательной сетевой игрой, активно разбухающей вширь и вглубь на одном из интернетовских сайтов.

На кухне Макарова придирчиво осмотрела углы, в которых обычно скапливается отрицательная энергия, залезла во все щели возле плиты и раковины, и даже в импровизированный шкафчик под подоконником заглянула. Тараканов, слава богу, нигде не было. Их мелких, пакостных следов – тоже. Макарова ещё раз вздохнула, на этот раз более радостно. Открыла форточку.

Можно и покурить. Как если нынешнее отсутствие насекомых – её,

Макаровой, заслуга. А почему нет?! Разве не она убивается тут, наводя стерильный практически порядок?! Один светлый линолеум на полу отмыть чего стоит. А посмотрите, в каком порядке у неё раковина и плита, хоть в рекламном ролике показывай.

Макарова достала из холодильника соевый соус, налила его в плошку, туда же мелко покрошила несколько чесночных долек. Это, вместе с куском свежего хлеба, и составляло её любимое лакомство: сидя за компьютером, она обожала жевать хлеб, макая его в остро пахнущую смесь.

Ведь чем острее, тем лучше; а лучше всего забить рот чесноком, влить туда соевого соуса, да так, чтобы перехватывало дыхание и экран монитора запотел.

Однажды, забежав в кафе "ИГО", что на Большом Бульваре, рыхлая, нечёсанная Макарова случайно подслушала разговор про тайное общество, собирающееся здесь по нечётным пятницам каждого месяца.

Устроено оно было на манер масонской ложи и состояло из людей ярких и разнообразных – из богемы и деятелей, занимающих важное место в общественной жизни города.

Две очаровательные девчушки нимфеточного возраста щебетали, пытаясь привлечь внимание окружающих про союз, начертавший на своём щите вензель "ЖЖ". По всему, цели у этого сообщества выходили самые благородные, можно сказать, филантропические: помощь членам "ЖЖ" в устройстве на работу и в продвижении по службе, помощь в личной жизни и решении квартирного вопроса.

Макаровой всё услышанное показалось маловероятным: чего, какой корысти ради две соплюхи яркой наружности ведают сокрытыми пружинами городского хозяйства?! Кричат о чужих тайнах едва ли не благим матом?! Тоже мне, общество байронистов.

Но ухо тем не менее распарила. Болтушки восхищались разными непонятными персонажами, чьи подлинные имена скрывали непонятные прозвища и клички. Сначала Макарова решила, что девчушки обсуждают одноклассников, но по всему выходило, что все эти Антониусы, Бози,

Медиа, Корсики и Шебы – люди серьёзные и состоятельные.

Хихикая, перебивая друг дружку, заговорщицы постоянно обменивались какими-то адресами ( пароли и явки ), бумажку с которыми, скомкав, оставили в пепельнице.

Заинтригованная Макарова дождалась, когда барышни соизволят уйти, и даже не побрезговала достать листочек с каракулями: ибо брезгливость, говорят, прерогатива сугубо гибнущих классов.

А Макарова, между прочим, как никто другой, хотела жить.

Странно, как порой действуют на нас случайные слова или поступки незнакомых людей. Чем объяснить, что практический и рациональный ум

Макаровой совершенно произвольно подсел на туфту, услышанную в "ИГО"?

Разгладив дома бумажку, содержащую несколько электронных, как оказалось, адресов, она загрузила компьютер и начала шляться по сети.

Оказалось, что ЖЖ, "Живой журнал" (www.livejournal.com) – сайт, некоторое время назад заведённый молодыми американскими программистами по приколу, без какой бы то ни было выгоды. Сайт этот позволял каждому желающему завести и вывешивать на всеобщее обозрение личный дневник.

Если ты заводил себе журнал и скачивал в компьютер клиент,

необходимую для работы программу, каждое твоё сообщение ( пост ) вывешивалось и становилось доступным для чтения и обсуждения – под каждой записью имелась специальная ссылка, на которую все заинтересовавшиеся этим постом (постингом) читатели могли присылать отклики. Так завязывались дискуссии, многолюдные и не слишком.

Помимо ленты собственного дневника, сформированного из твоих личных высказываний, заводилась особая лента друзей ( френдов ), где в порядке естественного поступления скапливались все посты интересных тебе персонажей.

За какой-то совсем небольшой срок сайт этот стал зело популярен: в мире нашлось более полумиллиона подсевших на ведение дневников и такое заочное общение; через год после того, как журнал стал известен в России, русские дневники занимали уже седьмую строчку в разделе мировой табели о рангах.

Даже хорошо компьютеризированная Германия осталась далеко позади: количество пользователей ( юзеров ), пишущих в журнал по-русски, перевалило за несколько тысяч. Местные умельцы создали аналог англоязычного сайта (www.livejournal.ru), открыв особое место встречи всех русских юзеров – так называемую ленту Фифа

(www.livejournal.com users fif friends).

Сайт, выросший как частнособственническая инициатива, забава, игра, не был рассчитан на такое громадное количество участников, для которых, после небольшого периода привыкания, "ЖЖ" становился жизненно важным, просто-таки необходимым. Поэтому американское начальство ввело ограничения: отныне каждый желающий завести живой журнал должен был взять код у кого-то из уже участвующих.

А народ здесь подобрался весьма интересный, можно даже сказать, неординарный. Программисты и журналисты (их тут было, кажется, больше всего), музыканты и писатели, политики всех мастей и сексуальных конфессий, просто влюблённые девочки, описывавшие любовные похождения, и мачо, составляющие список побед (поди проверь), каждой твари – по паре.

Особенно воодушевляло то, что все эти пользователи сидели в разных концах земного шара, от Китая до Аляски (Макарова нашла даже певца из Бурунди), образовывая невидимую, но мощную систему взаимоотношений, взаимных влияний. Здесь заводили друзей и врагов, любили, ссорились и интриговали, решали насущные проблемы и спорили, есть ли жизнь на Марсе. То есть вели себя естественно и непринуждённо, как то и полагается свободным человекам.

За этой странной, не существующей в реальности жизнью Макарова следила вот уже месяца два или три. Выделив для себя несколько фаворитов, писавших наиболее близкие ей по духу вещи, Макарова внимательно изучила списки их друзей. Время от времени, заглядывая на ленту Фифа, она отыскала там новых остроумцев, так что уже через неделю в её избранном накопилось несколько десятков закладок, за каждой из которых находился целый мир личных привязанностей и представлений об окружающем мире.

Макаровой очень хотелось завести собственный живой журнал и влиться в эту большую и разноголосую семью на равных, но она боялась выглядеть среди умных людей полной дурой.

Кроме того, тут ведь первейшим условием было умение и желание писать, а писать Макарова, честно говоря, не любила.

Как мы уже знаем, более всего Макарова любила симметрию, чеснок и читать вслух. А ещё ей нравился свой голос, глубокий, объёмный,

волнительный (хотя Макарова и знала, что нет такого слова).

В школе, совсем малюткой, она читала одноклассникам любимые книжки – про Дядю Фёдора, про Малыша и Карлсона. Девочки в траурных передничках, мальчики в костюмчиках, с малолетства подсознательно приучавших их к военной форме, сидели и слушали, как Макарова читает им про похождения симпатичных персонажей. Оставались после уроков, сидели тихо и кричали в конце:

– Ну, пожалуйста, ну, ещё чуть-чуть…

Вот она, сила звучащего слова, вот она, власть над душами людскими!

Сначала Макаровой нравился педагогический аспект чтений. Важно не только произносить чужие слова, как свои, но и делиться с окружающими чистой радостью, испытанной накануне наедине, с любимой книжке.

Потом, когда Макарова читала слепой соседке газеты, она поняла: артистизм чтения важен так же, как и просветительская составляющая.

Но что про то говорить: слепая соседка осталась на старой квартире, они переехали, потерялись, даже не интересно. Безрезультатно. Да и читать газеты Макарову теперь что-то не вдохновляло: никакого разгону – только настроишься на волну статьи, как она заканчивается.

Макарова же любила пухлые романы, когда смысл прочитанного из-за чтения вслух будто бы и не усваивался, но на самом деле оседал на подкорке прошлогодним снегом, являясь во всей полноте вне слов, вереницами ярких, незабываемых образов.

Она в первое время этим чтением вслух сильно мужа доставала. Поехали в медовый месяц на черноморское побережье, валялись на разгорячённом песке, а Макарова несколько книжек прихватила и, чуть что, хваталась нашептывать молодожёну истории из жизни других людей. Муж всё смеялся:

– Иди, скупнись лучше.

И бежал скорее в воду, а она сидела на полотенце, стряхивая песок, ждала, пока вернётся, чтобы снова ухо к уху, какого-нибудь Диккенса.

Она же не виновата, что родителям было не до неё, все работали, уставали, дома постоянно собачились, лаялись то есть. Откуда тогда только, не пойму, взялось у неё это странное убеждение, что в нормальной семье каждый день должен быть суп; что уют начинается с газеты в почтовом ящике; что сумерничать вдвоём лучше за книжкой.

Когда есть круглый стол с тяжёлой скатертью и лампа под зелёным абажуром.

Вот она и пыталась реализовать невесть откуда надутую мечту. Мужу это не нравилось, хоккей-футбол по телевизору, пиво опять же таки, и никакой духовности.

А потом он и вовсе в армию ушёл.

Вернулся немного иным. С одной стороны, всё было как прежде, а с другой – словно бы в старом теле совсем другой человек народился.

Непонятно, но Макарова привыкла.

Сейчас этот другой человек окончательно становился чужим. Недвижный, муж стал много меньше себя прежнего, сжался, скукожился, высох весь.

Смотрел в потолок и думал мысленные мысли.

И хотя Макарова содержала его в чистоте и строгости, шёл от супруга странный запах, будто открыли в нём форточку внутрь и из неё всё время дует.

Вот и сейчас, сидя у компьютера, Макарова спиной поймала этот пряный запах, поежилась, выцепила ногтём мизинца кусочек плавающего в соусе чеснока и раздавила его передними резцами, будто вошь.

Вот и тараканы именно из-за этого запаха появились.

– Насекомые в таких делах секут, будь здоров, – сказала Макарова компьютеру и горько резанула воздух ладонью.

Ей казалось, что возле ложа мужа возникло нечто вроде воронки или же чёрной дыры, особого утолщения воздуха, вызывающего необъяснимые запахи и визиты.

Вот уже третий час подряд арфистка Полежаева разучивала за стеной спальни трогательный дивертисмент.

Ну, да, возраст. Макарова чувствовала себя отчаянно старой: сегодня по радио передавали астрологический прогноз, и у неё на каждый знак зодиака нашлось аж по несколько незаменимых кандидатур.

Старость начинается со страхов. Молодость беспечна, только зрелый человек способен думать о завтрашнем дне и отдалённых итогах. И хотя большинство ужасов связано с нескорым будущим, взрослый человек понимает: да, беды эти, увы, неотвратимы.

Болезни, немощь и одиночество, переносимые по отдельности, вместе составляют букет убойной силы. Спрятаться от него можно только в детстве, где возле подушки дежурит мама со стаканом кипячёного молока, а в душе тлеет надежда на чудо. Взросление и есть избывание этого чувства, сужение горизонтов, окончательное сведение их к бытовой эмпирике.

Только в детстве человек никогда не бывает одиноким. Детство заканчивается в момент, когда ты впервые начинаешь понимать, что такое быть одному. "Кто смерть твою, как смерть твою разделит…"

Основная жизнь в "ЖЖ" проистекала ночью. Народ, тут заседавший, по способу производства делился на тех, кто записывал посты на работе, и тех, кто занимался этим дома. Макарова же могла позволить себе передышку только заполночь, когда все основные писатели дневников крепко спали, а на "ЖЖ" всей мощью наваливалась Америка. Из-за чего переполненный посетителями сервер работал плохо, часто зависал, долго загружался.

Но Макарова стоически переносила трудности, ибо была фантастически терпелива: судьба научила её стойкости. Зато именно ночью, когда всё вокруг погружалось в тишину, бодрствование казалось особенно сладостным и приятным.

Люди, называвшие друг друга в "ЖЖ" странными кличками (обязательное условие это оказалось вынужденным: иначе электронные адреса не читались), существовали здесь в жанре самодоноса и приступов бескорыстного творчества.

Макарова порхала со странички на страничку, ахала, узнавая события и мысли людей, встречи с которыми никогда не произойдут в реальной жизни.

Сейчас, когда она читала их сообщения, накопившиеся за день, жизнь её снова казалась такой же полной и насыщенной, как когда-то. Как всегда.

Ну, да, тараканы. С чужими странностями Макарова научилась справляться быстро и легко, более того, вот уже некоторое время она с этого жила. И, кстати, содержала мужа-инвалида.

Раньше, если старые пьесы посмотреть, существовали всякие знахарки, сватьи, повитухи – неформальные профессионалки, занимающиеся необходимыми в жизни вещами по причине природной к ним склонности.

Интересно, а как в купеческих пьесах Островского называлась бы девица без специального права или образования, практикующая психоанализ?

Всё получилось само собой. В университете у Макаровой сформировалась компания подружек, с которыми всегда вместе табунились, так уж повелось. После получения диплома пути их, разумеется, разошлись,

Макарова в семью погрузилась, в работу грошовую, на время упустив девчонок из виду. А те, не будь воронами, разными, конечно, способами сделали состояния и нешуточные карьеры.

Это они потом, на новом витке жизни, заработав первые миллионы, снова стали друг к другу тянуться, собираться, искреннего общения опять возжелали, а пока, только возможность выдавалась, хапали, хапали, хапали, сколько могли.

Вот и заработали помимо богатств серьёзные психологические проблемы – получив, на сдачу от капиталов, кризис семьи, тяжкие депрессии, дурновкусие и плохие манеры. Когда, после долгого перерыва, первый раз собрались (одна девчонка в свой ресторан пригласила), Макарова даже ахнула, как все они сильно изменились: огрубели, стали вульгарными, неестественно яркими и громкими, уши закладывало от их крикливой манеры общаться.

Так чайки кричат на пустом берегу, перед бурей, когда купальщики разошлись и можно никого не стесняться.

Она эти ресторанные посиделки долго потом вспоминала. Как перед зеркалом в вестибюле крутились, причёски поправляли, мобильники из шуб вытаскивали, шоферов отпускали. Пока трезвыми были, то и не общались вовсе, хвастались друг перед дружкой. Оказывается, в

Эмиратах тоже "Санта-Барбара" идёт, да только намного наш показ опережает, у них там Мейсон уже давно пластическую операцию сделал и превратился в Джину. А ещё в Эмиратах тепло круглый год… Хотя на самом деле Эмираты – это полный отстой, потому что есть курорты и покруче.

Зато там можно купить такую люстру… Впрочем, главное не путешествия

(если деньги есть – мир везде одинаков), а драгоценности – бриллианты всякие, рубины-изумруды. Нет-нет, куда важнее здоровье, экстерьер, петтинг-маркетинг.

Одна Макарова сидела не хвасталась, курила молча, улыбалась, если кто глядел. Позже девочки водочки подвыпили, расслабились, обмякли – потекли, как снегурочки на Пасху, про любовь разговоры затеяли. Так вышло, что ни одной счастливой судьбы не обнаружилось, просто заговор чувств. По всему выходило, что Макарова лучше всех устроилась. С мужем никудышным и зарплатой в сто сорок долларов.

Но и это ещё не все. Когда девки напились, с них начала слезать позолота и наигранная отчуждённость, которой они пытались соответствовать своим дорогим цацкам.

Водка выступала у девочек горючими слезами, лица их сделались мокрыми, рыхлыми. Каждой нашлось что рассказать, о чём пожалиться.

Одну в офисе поставила раком налоговая полиция, ворвавшаяся в омоновских масках, другую кинул партнёр, деловой, он же любовный; третья вот уже третий год судится с этим кобелем и уже извела целое состояние на ненужную армию ненужных адвокатов.

Все они стояли на границе детородного возраста, в пылу страстей так и не озаботившись заведением потомства. А там и климакс на горизонте…

Маленькие дети – малые проблемы; большие деньги – чудовищная головная боль. Русский человек, целенаправленно отучаемый от

незалежности , в том числе и экономической, теперь не умеет распорядиться, нет, не деньгами, но собой – в компании приличных денег. Когда состояние рулит хозяином, а не хозяин своим собственным состоянием. Богатство, видимо, противопоказано нам так же, как

"огненная вода" чукчам, решила Макарова.

Несмотря на всю видимую удачливость и недоступный обычному обывателю опыт, по уму, делавший девчонок не по годам умными, прожжёнными деловарками, Макарова чувствовала над ними странное превосходство.

Будто бы она давно и безнадёжно старше их, всех вместе взятых.

Отсутствие денег и постоянная нищета обостряли ощущение прожитого времени как пережитого. Макарова точно знала, отдавала себе отчёт, что точно уже опоздала на паровозик из Ромашкова. Вот и не суетилась.

Несмотря на то, что положение Макаровой из всех присутствующих на вечеринке выглядело самым незавидным, именно она, кажется, единственная из честной кампании знала, как жить.

Или со стороны виделось, что знала… Хладнокровная, немногословная, она внушила доверие и уважение, хотя никак не работала на репутацию, не давила на авторитет.

Девки это почувствовали. Подсаживались к ней, глядя в тарелку, размазывали тушь и помаду по лицу, каялись непонятно в чём, чтоб назавтра, вечность спустя, проснуться с ощущением катарсиса.

Выполненной программы. Одна даже на прощание руку поцеловала…

И ведь звонили, благодарили потом непонятно за что, говорили про дар убеждения и ясность мышления кристальную, хотя Макарова, напившись под конец до холодного студня внутри, почти ничего не помнила.

Для неё это было большой новостью – похмельные излияния университетских подруг и их желание встретиться вновь, чтобы получить очередную порцию уверенности в завтрашнем дне.

С этого "профессиональная" деятельность Макаровой и началась. После пьянки в ресторане какое-то время регулярные встречи их продолжались в сауне. Подруги откупали банный мирок на пару часов и сидели за пластиковым столом, завёрнутые в большие махровые полотенца, – поначалу это было в кайф, как нечто новенькое: ожидания, сборы, телефонные звонки накануне… долгие разъезды по домам… плавные разговоры… сухой пар… ледяной бассейн, визги-писки…

Вскоре монотонность сценария стала надоедать Макаровой, но не всем остальным, ничего другого и не знавшим. Вот она и начала отлынивать, пропускать собрания, сначала робко, придумывая уважительные причины – муж, семья, работа , потом – более уверенно, нет настроения или месячные. Бывшие однокурсницы использовали её внаглую, пили душевное здоровье, отсасывали мёд драгоценной энергии…

Так почему ж она тогда не имеет право от этого защититься?

А подруги тоже, не будь дурами, подсели на "контакт" – штучный, эксклюзивный товар умного общения, который ни за какие деньги не купишь.

Купишь! Завязалась с тех пор между ними игра – не игра, война – не война, состязание. Я убегаю, ты догоняешь. Макарова сочиняла уважительные причины, а девчонки, нуждавшиеся в совете, а то и в обыкновенном внимании – противопоставляли этому поводы, от которых нельзя отказываться.

Так у Макаровой, кстати, и появился бесплатный интернет, сама она его в жизнь бы не оплатила. Ну, и много ещё чего "по мелочи" – от чего легко отказаться, без чего спокойно можно обойтись (нешто не обходилась?), но с другой стороны – как себя не побаловать…

Бесплатная поездка в Прагу, шмотки с барского плеча, что-то там ещё…

Слаб человек, слаб.

То есть подружки оказывали ей вполне ощутимую материальную помощь.

Конечно же, Макарова давала им много больше, чем тратила.

Рентабельно выходило при любом расчёте.

За это Макарова, во-первых, терпеливо выслушивала излияния, во-вторых, обязательно разбирала ситуацию, в-третьих, давала рекомендации. Она и сама, между прочим, поначалу увлеклась вхождением в чужие жизни.

К занятию этому Макарова относилась как к очередной мыльной опере по телевизору – перед тобой течёт река обстоятельств – люди, страсти, тайны, время от времени включаешь телевизор и тупо смотришь, что там у них происходит: всё равно от тебя здесь ничего не зависит. Ибо девицы-то норов имели, да ещё какой! Почти никогда они не поступали так, как Макарова (совершенно безответственно) им советовала. Потом будто бы спохватывались, каялись, но дурная натура снова брала своё.

Так Макарова и существовала в качестве добровольного консультанта, пока её пользовали девушки близкого круга. Но однажды психологическая помощь понадобилась кому-то из знакомых знакомых.

Спасти от суицидальных наклонностей дочку директора банка. Макарова со спокойной совестью отказалась, на другом конце телефонного провода проявили настойчивость. Макарова отказалась ещё раз. Тогда ей предложили деньги, приятную, по тем временам, сумму. В долларах, между прочим.

Случилось это в трудный момент, когда до получки ещё пара недель, а все наличные потрачены, а сбережений не существовало никогда, и не знаешь, как поступить – скорее бежишь после службы домой, стараясь не глядеть на магазины и на людей, идущих со снедью к своим тёплым и светлым квартирам…

Пришлось согласиться. Внутренне краснея, напрягаясь, Макарова приехала в роскошные апартаменты 18 века, где было всё, кроме счастья, и, превозмогая чудовищный зажим, спросила, будто бы даже буднично:

– Ну, где тут у вас кушетка? Для сеансов психоанализа нам будет необходима приятная и расслабленная обстановка.

Конечно, Макарова кое-какое представление о психоанализе имела, нужные книги читала, статьи всякие, но более всего надеялась на интуицию.

В университете она писала диплом о происхождении русских фамилий, сравнивала персонажей телефонной книги со словами из словаря Даля: выписывала на карточки, раскладывала их по стопкам, словно ворожила.

Тему эту она выбрала не зря: видимо, из-за природной склонности прозревать за всем второе дно, подтекст.

А психоанализ… В фильме, где Шварцнеггер изображает полицейского, вынужденного работать нянькой в детском садике, имелся продвинутый мальчик. Всем и каждому он постоянно говорит: у каждого мальчика есть пенис, а у каждой девочки – вагина .

Вот и Макарова была уверена, что любую горизонталь можно расшифровать, если свести её к женскому началу, а любую вертикаль – к мужскому.

Нормальный такой, нутряной, русский народный психоанализ. Тем более что людям нужны не отвлеченные схемы или беспощадный разбор полётов, но возможность нормального общения. Ибо страна происхождения у всех, богатых и бедных, удачливых и не очень, оставалась всё та же одна на всех – Советский Союз, равенство, братство, мир, труд, май.

Добровольный эксперимент над собой – вот что осуществляли все эти разбогатевшие люди; опыт, последствия которого непредсказуемы, а результаты – неведомы. Никто даже и не предполагает, что главные враги бизнесмена не бандиты, не налоговая инспекция, но слом обычного образа жизни и способа общения, сложившегося ещё при большевиках.

Отсюда – пьянство и блядство, корпоративные пьянки да загулы с деловыми партнёрами, которые не заменяют, но подменяют возможность поболтать просто так, не думая о том, что за базар потом нужно

ответить.

"Психоаналитик по вызову". Со временем её увлекла эта игра,

Макарова начала получать удовольствие от игрушечной власти над людьми, которые советовались со своим личным психоаналитиком, хотя бы на людях, слушались её.

"Сеансы" происходили в точном соответствии с голливудскими стандартами: все заранее знали, как следует вести себя на "ленивой думке", полувозлежать, глядя в глаза собеседнику, постепенно раскрываться до самого последнего неприличия.

Каждый из вновь прибывших проделывал приблизительно один и тот же путь: сначала пытался шокировать Макарову грязными подробностями, вываливая всю подноготную, не существующую на деле и привлечённую в качестве стимулятора интереса к собственной заурядности. Приходилось терпеливо ждать "лётной погоды", пока собеседнику надоест кривляться и начнётся основная "работа".

Правда, находились и такие, кто кочевряжился до последнего, требуя за выплаченные гонорары немыслимых психологических кульбитов.

Поначалу Макарова терялась и не знала, как выходить из таких тупиков. Потом выработала целую технологию: важным оказывалось умение победить подопытного пациента на его же поле, создать ему логическую ловушку, а затем загонять в неё, поднося увеличительное стекло к самому его носу.

Макарова старалась держаться от "пациентов" (как она их называла) на расстоянии, никому особенно не сопереживая. Принимать всех близко к сердцу – здоровья не хватит. Чужие проблемы следует решать схематично, превращая душевные порывы и смутные объекты влечения в уравнения без неизвестных.

Отстранённость эту Макарова выработала стихийно, её и придерживалась, особенно после того, как количество знаний о тайнах людей перешло в иное отношение к жизни. Поначалу её удивляло то, что среди знакомых и незнакомых собеседников её, если покопаться, невозможно найти хотя бы одного здорового человека.

В каждом правиле обязательно найдётся исключение. Некоторое время спустя, когда "психоанализ" стал для Макаровой реальным источником доходов, возник на горизонте некий богатый господин В. Молодой, красивый, женатый. Удачливый бизнесмен, между прочим. И всё, казалось бы, при нём, но существовал в этом В. едва заметный душевный надлом, при первых же, поверхностных контактах на глазах у изумлённой Макаровой разросшийся до размеров Марианской впадины.

Господина В. раздирали изнутри чудовищные противоречия. Во-первых, непомерная гордыня, граничившая, во-вторых, с заниженной самооценкой. В-третьих, изжога ревности выжигала все его душевные внутренности: В. уже давно подозревал супругу в измене и даже некоторое время пытался склонить Макарову к шпионажу за неверной благоверной (суля щедрое вознаграждение, но Макарова отказалась). В нём также (в-четвёртых) существовали ярко выраженные суицидальные наклонности.

– Убью сначала её, а потом и себя, – рефреном говорил В., кулаки его сжимались, и было совершенно очевидно: добром дело не кончится.

Однажды во время сеанса В. признался, что является последним русским царём. Как это с ним случилось, В. (царь) и сам не знал, смущался и краснел, потому что как взрослый человек понимал: его претензии на царство за версту тянут самозванством.

Нет, В. (Царь) не происходил из особенно аристократической фамилии, трон не переходил к нему по наследству, просто один раз он проснулся с ощущением, что некая сила назначила его русским государем.

Вероятно, в мире произошло нечто существенное, мистическое, ускользающее от понимания. В остальном же (не считая ревности, суицидального комплекса, вспышек немотивированной агрессии и патологической застенчивости) В. (Царь) оставлял впечатление уравновешенного и адекватного человека. Столпа общества.

Как любой человек, воспитанный ещё в Советском Союзе, В. (Царь) хорошо понимал: быть царём не очень приятно, поэтому как мог, скрывал собственное избранничество. А вот Макаровой доверился, и испытание это она прошла с лёгкостью.

Дальше – больше, В. (Царь) рассказал ей о подготовке террористического акта, который он собирался устроить на приближающихся в Чердачинске губернаторских выборах. Россия велика, и завоевывать её В. (Царь) решил с малого – сначала историческая родина, потом весь регион, а там и поход на столицы справить можно.

Дотошный и скрупулезный, он рассчитал всё до последней мелочи.

Некоторые моменты предстоящей операции ("многоходовки") поражали цинизмом и изощрённостью. "Дьявол проявляется в деталях", – вспомнила Макарова чью-то поговорку.

Многие подробности готовящейся акции Макарова будто бы уже слышала.

Сначала решила: Царь бредит или отчаянно врёт, пересказывает фильм или книжку, мало ли что может ударить впечатлительному человеку в голову.

Особое место в рассказах Царя занимал областной торговый центр – гигантский магазин с запутанным лабиринтом разнообразных отделов внутри и транспортной развязкой, строившейся возле. Торговый центр, отдалённо похожий на летающую тарелку, стоял на берегу реки, рассекавшей город на две неравные части. Тут же, недалеко, находилась самая большая в городе церковь, чуть подальше – мечеть и синагога, но, что особенно важно, налоговая инспекция Калининского района.

Очень уж она, видимо, Царя допекла, так как именно налоговая инспекция полагалась им в качестве начала террористической цепной реакции, перекидывавшейся на торговый центр (всеобщая паника), а затем и на интернациональные места отправления религиозных надобностей.

Царь предлагал дождаться момента, когда губернатор Кошелочкин придёт в налоговую получать свой персональный ИНН, там-то его и подловить.

На берегу новоявленного наследника русского престола будет ждать готовая байдарка или же каноэ (точно ещё не решил), на ней Царь и намеревался уплывать в новую жизнь.

Макарова поняла, что всё это по частям она уже читала в Живом

Журнале, кажется, у юзера с ником Tchar. Например, план расположения кабинетов в той самой калининской инспекции, расписание занятий водноспортивного клуба, мысли о переустройстве земли южноуральской и т.д. и т. п…

Так, может быть, кольнула её догадка, вся эта невидимая гоп-компания из "ЖЖ" и является центром заговора, который, таким образом, превращает невинные интернетовские игры в нечто могущественное и грандиозное?!

Царь, с некоторых пор, начал оказывать Макаровой повышенные знаки внимания. Начал с самого грубого – пригласил в сауну. Она отказалась. Тогда поступило предложение пойти в бассейн. Потом в стриптиз-клуб, позже – просто в клуб, потанцевать. Так они дошли до картинной галереи и оперного театра. Макарова оставалась непреклонна: у неё же муж, объелся груш, и всё такое, пятое-десятое.

Гордость, опять же таки. Профнеприступность. Кодекс чести, все дела.

У стареющего, смешно с макушки лысеющего Царя, между прочим, неприятная привычка была: он всё время челюсти сжимал-разжимал, желваками играл, и ладошки у него всегда потные. Зато пиджак безукоризненный, галстук, туфли с тупыми, точно топором оттяпанными, носками, еле уловимый аромат дорогого одеколона – что-то травяное, холодное, бодрящее.

– На проходившем в Нью-Йорке годовом съезде психоаналитиков США, – просвещал он Макарову, – остро поднимались и ставились вопросы взаимоотношений докторов и пациентов, поиски новых форм сотрудничества и взаимоотношений.

– Это же в каком смысле? – Макарова сначала даже не поняла, куда он клонит.

– Вот, читал в одном журнале, – Царь доставал из прозрачной папки аккуратно вырезанную страницу, – что врач Анжела Девис делала доклад на тему: нужно ли замечать эрекцию у пациента.

– Правда, как интересно… – Макарова рассмеялась. – И что решило научное сообщество?

– Решило замечать. – Царь решил быть по-деловому кратким. – Более того, психоаналитикам рекомендовано, для повышения планки доверительности, рассказывать подопечным о своих детских травмах.

Для установления более тесного контакта, так сказать…

– И что бы вы хотели от меня услышать? – Она намеренно называла всех пациентов на "вы", тогда как многие нувориши ей "тыкали".

Как ни странно, Макарова находила в этом смирении дополнительный источник вдохновения. Лучше бы она вместо этого курить бросила!

– Ну, например, с какого возраста вы занимаетесь мастурбацией?

– Ещё чего? – презрительно фыркнула Макарова. Похотливый Царь понял её по-своему.

– А ещё я очень бы хотел, чтобы ты рассказала, как это у тебя было в самый первый раз.

– Чтобы в ду ше подрочить можно было? – миролюбиво поставила точку в разговоре Макарова.

С волками жить – на их языке разговаривать, прикидываться грубой, суровой. Царь не унимался и лез с влажными расспросами.

– Очень уж я пухленьких женщинок любить люблю, – говорил он, сжимая челюсти едва ли не до зубного скрежета.

Макарова даже растерялась: милейший Царь со смешными носками в крупную чёрно-белую полоску и мечтой вставить в каждый зуб по бриллианту постепенно превращался в отвязного и приставучего хулигана. В постоянно ноющую головную боль.

Уже и деньги, исправно капавшие на кредитную карточку, не вдохновляли, постоянные подношения, без которых не обходилось ни одно их заседалово (совсем как в телевизионной викторине "Поле чудес", Царь никогда не приходил без подарков), не радовали тоже.

А тут он ещё взял моду заезжать за ней домой на Мерседесе: перед соседями же сраму не оберёшься. Скажут: богатенького любовника нашла, на содержание к купцу пошла, мужа, значит, сгубила (почему сгубила, когда он сам, сам под машину попал!), а теперь, значит, в погоне за развлечениями срывает терпкие лепестки разврата и наслаждений.

Макарова его даже попросила: "не нужно, не нужно, пустое это", но

Царь, с некоторых пор, активно опасался слежки и утечки информации: всё, буквально всё приходилось контролировать и держать в руках, никакого расслабления, ну, ни на минуту.

Макарова молча сочувствовала клиенту: с прошлой недели он повысил плату за каждый визит до сотни долларов.

Макарова даже начала откладывать мужу на операцию.

Царь пообещал прекратить хулиганить по мелочам и отныне ждал её за углом дома. Макарова воровато выбегала из подъезда, с задумчивым видом подходила к газетному киоску, пробовала семечки у нечистой торговки. Потом с разбегу юркала в сверкающее авто.

Царь видел смущение, смаковал ситуацию: будто бы они занимаются чем-то непристойным. Пытался жить чужой, несуществующей жизнью: точно они давно и безнадёжно влюблены друг в друга. И связывают их долголетние, но по-прежнему темпераментные отношения.

– Фигу тебе, а не отношения, – ворчала про себя Макарова. – Ишь чего удумал…

Зима, зима, как много в этом звуке для сердца нашего слилось!

Запутавшийся в многомесячных наслоениях и осадках город из салона

Мерседеса казался совершенно иным – стерильным и безупречно чистым – как только что протёртое моющим средством оконное стекло. Тёмные, угловатые люди спешили по делам в разные стороны, Макарова смотрела на соотечественников с всевозрастающим сочувствием: ибо они навсегда лишены возможностей комфортной жизни.

Разумеется, она мало чем от них отличалась. Но Макарова хотя бы знала, как изнутри устроены достаток и видимый уют. Ничего особенного: богатые точно такие же человеки, что и мы. Просто у них денег больше.

Рано стемнело. Царь включил стереофонический джаз.

– Может быть, мы займёмся этим прямо здесь? – спросил он, играя желваками, напирая на приятную одному ему двусмысленность.

– Сеанс психоанализа требует сосредоточенности, – сухо ответила

Макарова, думая об арфистке Полежаевой.

С ней она столкнулась в подъезде. Ещё ведь подумала, что встретить знакомое лицо – плохая примета: Царь начнёт приставать да нудничать, и точно: Полежаева.

Обычно самоуглублённая соседка (тонкие черты лица, озорная чёлка на глаза, изысканные запястья), едва буркнув под нос приветствие, пробегала мимо, а тут остановилась и начала рассказывать про сестру, живущую в Кубани.

Там ведь нынче наводнение случилось. Никто не ожидал такого поворота событий. Река, протекающая мимо Краснодара, впадающая в Каспийское море, промёрзла до основания, поэтому вода, поступающая из недавно построенного водохранилища, попёрла поверх льда, разлилась, затопила ни в чём не повинные районы.

Сестру арфистки Полежаевой, вместе с другими односельчанами, переселили в общежитие: в домах, ровно в человеческий рост, встала вода. Вещи, ещё недавно привычные и ручные, плавали в ней, разбухшие, точно утопленники – перекошенные страданием книги, растолстевшее постельное бельё, пластиковая мелочь.

– Вот уж точно, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. – Полежаева чуть не плакала. – Не понос, так золотуха: кто бы мог подумать, что их затопит… Это в Краснодарском-то крае, представляете?

Макарова представляла: действительно, ужас!

– Понимаете, это говорит о том, что стихийное бедствие может случиться с каждым. С каждым! – Арфистка задыхалась от переполнявших её чувств. – Казалось бы: ну что может произойти в самом стабильном месте страны. Ведь Кубань же, житница России… А оказалось, что от беды никто не застрахован. Никто!

– Ага, – посочувствовала Макарова. – Даже принцесса Диана.

Полежаева удивлённо вскинула длинные ресницы: причём тут леди Ди?

– Я уже давно это поняла: когда она в Париже под мостом разбилась… – сердобольно пояснила Макарова. – Главный урок этой трагедии в чём?!

– В чём? – заворожено переспросила Полежаева.

– Уж если такие люди в катастрофы попадают, то что нам-то, простым люд я м, от этой жизни ждать приходится?!