Английская наследница

ГЛАВА 3

Роджер Сэнт Эйр отправился на поиски Генри де Коньера. Стояла невыносимая жара, новости от Комптона были прискорбными. Поверенный написал, что последнее письмо от Генри, адресованное брату Вильяму, пришло в апреле. Так как Вильям умер, а сэр Джозеф приказал Комптону просматривать всю корреспонденцию, Комптон прочитал письмо. Он показал его Роджеру, и тот застонал, прочитав его.

Роджер задумался, почему Генри не захотел избежать политических преобразований и не отреагировал на смерть братьев. В описаниях Генри о преобразованиях Национального Собрания был не только восторг, но и практический анализ влияния новых положений конституции. У Роджера не осталось сомнений, что Генри де Коньер был человеком сильных эмоций и высокой ответственности. Он не собирался снимать с себя ответственности за поместье, несмотря на социальные и политические изменения на своей новой родине. Перечитав новости в конце письма, Роджер пришел в сильное волнение.

«В это трудное время, — писал Генри, — Мари тверда, как античная героиня. Она поддерживает меня любовью и пониманием. Я не могу сказать, насколько часто падаю духом, когда безответственные ораторы типа Десмолина требуют у озверевшей толпы крови, и когда кровь проливается. Много раз я умолял ее уехать с детьми в Англию, но она понимает, что я не могу за ними последовать. Леония и Франц протестуют, и просят меня не отправлять их из страны в такое тяжелое для нее время».

«А теперь все, — продолжалось письмо. — Я рад, что не поддался страху. Во всяком случае, сейчас мы в безопасности. Моя работа сделана, и я могу вернуться к личной жизни. Нет никакой вероятности, что мне придется вмешаться в правительственные дела. Было решено, что нас в Национальном Собрании не будут переизбирать. Ни один депутат Национального Собрания не может баллотироваться в Законодательное Собрание, которое скоро создадут».

Роджеру стало ясно, что Генри неправ. Они в опасности. Если бы дела шли, как ожидал де Коньер, это как-то отразилось бы в новостях, дошедших до Комптона. Отсутствие их означало только, что он или вся семья погибли, скрываются или брошены в тюрьму. Самое вероятное то, что семья схвачена. В этом случае де Коньер не получил бы писем Комптона.

Роджер отложил письмо и обдумал прочитанное. Странно, если бы Генри, изгнанный из поместья, не нашел дороги в Англию. Возможно, у него нет денег. Почему Генри не написал и не попросил денег? Во Франции беспорядки, но большинство банков работает. Наверное, Генри не нужны ни банки, ни помощь. Обращение к лорду Гоуэру, английскому послу, поможет во всем разобраться.

Роджер был в волнении. Если Генри не отвечал Комптону или не просил о помощи, то, следовательно, он не мог этого сделать. По той же причине Роджер не верил, что Генри и вся его семья казнены. Неясно почему, он был уверен, что они находятся под домашним арестом или изолированы другим способом. Дьявольский свет загорелся в глазах Роджера. Комптон закашлялся. Долгие годы, будучи поверенным, в аристократических семьях, он превратился в джентльмена и не позволял себе расслабиться. Его вывело из равновесия выражение лица Роджера Сэнт Эйра.

— Мистер Сэнт Эйр!

Роджер удивленно поднял брови. Комптон снова закашлялся. Он видел, что такое выражение лица смущало свидетелей, присяжных и даже судей. Потребовалось более семисот лет для могущественного родового дерева Сэнт Эйров, чтобы научиться не гнуться под тяжестью обстоятельств. Комптону нравилась способность Роджера смущать свидетелей, присяжных и судей. Комптон знал Роджера как уравновешенного и необыкновенно умного защитника.

— Отец поручил мне разобраться в происходящем с помощью графа Стоура, — сказал Роджер. — Какое у вас мнение на этот счет, Комптон?

Голос Роджера был густой, красивый, лицо строгое. Только искорки в глазах — смесь восторга и смеха — выдавали затаенные эмоции. Комптон взглянул в его глаза и покачал головой. Он робел перед его влиянием и богатством.

— Никакого, сэр, — ответил он твердо. — Пока вы найдете его светлость, сами пропадете.

Какая хитрая бестия, подумал Роджер. Потом комичность положения дошла до него, и он улыбнулся.

— Поедем или я или отец. Комптон вытаращил глаза.

— Ваш отец! Но сэр Джозеф не знает… Боже! Как он может даже думать… Сложность такого путешествия в нынешнее время…

— Да, это вы представляете себе трудности, но не сэр Джозеф. Он не хочет, чтобы земли Стоуров пришли в запустение, пока при дворе неразбериха.

— Я так не считаю, — огрызнулся Комптон. — Не понимаю, кто поможет мне или вам, или сэру Джозефу не затеряться во Франции. В стране ужасные беспорядки. Я написал досточтимому Генри, я имею в виду нынешнего графа, и до сих пор не получил ответа. Роджер кивнул.

— Я подозревал это. Не думал, что вы так ясно представляете ситуацию. Долгая задержка вредит нам, я чувствую, что пора заняться этим, — Роджер увидел недовольство Комптона и поднялся. — Нет смысла спорить об этом. Или я еду, или мы остаемся в неизвестности.

— Мы можем послать кого-нибудь, — сухо сказал Комптон. — Есть…

— Нет, — твердо прервал его Роджер. — Может быть, младшего клерка? Не говорите чепухи. Такой человек не знает Франции и абсолютно беспомощен. Хорошо бы связаться с осведомителями, если вы кого-нибудь наняли. В этой ситуации открыто искать Стоура — значит попасть в беду.

— Я еще не нанял осведомителей, — сказал Комптон, соглашаясь с тем, что если Роджер едет, то чем меньше интереса у окружающих вызовут поиски Генри, тем лучше. — Я хотел объяснить это вашему отцу и получить разрешение нанять таких агентов.

— Нет, — прервал его Роджер. — Такие люди или глупы, или работают на другую страну. Если Стоур и его семья живы, они находятся в заключении и нужна осторожность, чтобы их освободить.

— Боюсь, что так, — сказал Комптон мрачно. — Мистер Сэнт Эйр, я думаю, все, что вы делаете, очень необдуманно и опасно, но не могу остановить вас. Что касается меня, если бы я мог отговорить вас, то был бы счастлив.

На этом они разошлись. Роджер поспешил в клуб, где его ждал изысканный ланч. Энергия бурлила в нем. Остаток дня прошел в заботах. Роджер передал незаконченные дела в надежные руки. Казалось, он полностью освободился от всего, его голова была занята Генри де Коньером. Когда он сообщил клерку из конторы об отъезде, у него уже был план действий.

Затем он посетил банкира, где его просьба вызвала удивление. Если бы они поняли, что человеку такого уровня, как Роджер, такая сумма нужна для себя, то ему могли отказать. Роджер был ценным клиентом, и попытки вроде комптоновской были бы сделаны для его спасения. Для того чтобы выдать деньги, нужно время, сказали ему, он получит их после полудня или к вечеру.

Роджер велел груму отвести коляску с лошадьми в конюшню. Он поедет во Францию, истратив часть денег на проезд. Роджер понимал, что приезд иностранца в маленький город и его пребывание там потребует объяснения. В мирное время можно было бы представиться английским путешественником, но только не сейчас. Странствующий торговец — подходящая фигура. Так как Роджер вообще ничего не знал о торговле, то сначала отбросил эту мысль. Затем снова к ней вернулся. Он знает ружья! Не то чтобы он был замечательным стрелком, но всегда обожал механизмы. Он сможет поехать как странствующий ружейный механик. Ему нужен запас ружей.

Остаток дня он провел в ружейных магазинах, где его требования вызвали недовольство. Кто-то удивлялся, что он скупал редкие детали, другие хотели знать, не собирается ли он открыть ружейный магазин. В конце концов, Роджер получил все, что хотел, — много старого иностранного оружия и немного нового, но неработающего.

Наконец он вернулся в контору и написал отцу перечень того, что собирается делать. Он слегка согрешил, представив путешествие легким и беспечным праздником. Роджер не обманывал сэра Джозефа. Как бы он ни представлял себе трудности, ему казалось, что он едет на каникулы. Письмо отражало его ощущения.

Чувство освобождения от тяжелого груза, свободы и легкости было очень сильным. День склонялся к вечеру. От банкира принесли два маленьких, но очень тяжелых сейфа. Роджер собрался в клуб, хотя сознавал, что не сможет вести легкую беседу. Он будет или слишком молчалив, а друзья будут проявлять изобретательность, пытаясь вовлечь его в разговор и заставить забыть о тяжелой утрате, или начнет говорить о своих планах, что еще хуже. Половина его приятелей будут напрашиваться поехать с ним, а другая половина — отговаривать от путешествия.

Лучшим выходом было ехать немедленно. Коляска готова, сейфы упакованы. Если он устанет, то передохнет на почтовой станции, если нет — поедет ночью. Погода была ясной, ожидалось полнолуние.

Приехав в свое имение Димчерч Хауз, Роджер узнал, что Пьер уже в таверне в Кингсдоуне, грум передал его послание. Пьер прибывает завтра на своей шхуне. Ему удалось сбыть груз, а пока его люди занимались ремонтом судна в гавани. Наутро Пьер сказал Роджеру, что он оказался здесь случайно, так как не собирался возвращаться в Англию в ближайшие несколько недель. Перевозить товар стало все труднее. Страна потихоньку сходит с ума.

— Мне плевать, что эти лунатики делают в Париже, — мрачно проворчал он. — Люди есть люди, и руководители городских коммун возьмут столько же бутылок и бочонков, сколько брали королевские агенты.

— Возможно, бдительные городские власти побоятся брать взятки, — предположил Роджер, смеясь в душе.

— Вряд ли, — проворчал Пьер. — Все разговоры о равенстве забили головы тех, кто мог себе это позволить. Ты знаешь, что мой поставщик в Ля Рошели поведал мне?

Роджер покачал головой, хотя догадывался, что он может рассказать.

— Этот идиот, — продолжал француз, гневно повысив голос, — не продает мне ничего, пока я не уплачу налоги!

Он сказал, что теперь не будет грабить простых горожан, как раньше грабил короля.

— Ты не объяснил ему, что большая часть доходов таможни до сих пор идет на нужды короля? — спросил Роджер с усмешкой.

Пьер в отчаянии всплеснул руками.

— Я сказал ему, а он ответил, что все сейчас под строгим контролем. Тут я потерял терпение и сказал ему, что в карманы новой власти, без сомнения, уходит большая часть казны. Этот сумасшедший рассвирепел. Он налетел на меня с кулаками, уверяя, что новых людей нельзя подкупить, как бывших королевских офицеров.

— Так, так, — согласился Роджер с выражением глубокого сочувствия.

— Если будет так продолжаться, — сказал Пьер, — то мне придется иметь дело с мерзавцами, это всегда опасно.

Роджер расхохотался.

— Ты хочешь сказать, что все эти годы имел дело только с честными людьми?

Пьер удивленно посмотрел на него.

— За это время я встречал одного-двух воров, но быстро от них избавлялся. Сейчас я связан только с честными людьми.

— Но вы же контрабандисты, — мягко сказал Роджер, боясь обидеть Пьера.

— Это честное занятие, — возразил Пьер. — Просто оно идет вразрез с законами. Не говори со мной, как юрист, Роджер. Я честно плачу по счетам и не завышаю цену товара. Я никого не обманываю. Просто я не понимаю, почему моя работа должна быть на пользу королю?

Этот спор они вели не впервые. Роджер потерял надежду убедить Пьера, что правительство все-таки что-то делает. Пьер был убежденным анархистом. Он был уверен, что каждый должен стоять сам за себя, а правительство должно только защищать слабых. Роджер горячо поддерживал такие христианские мысли, но философия не оправдывала себя в большинстве случаев. Требовались законы, законодатели, защитники и судьи.

Пьер запыхтел, глядя на смеющегося Роджера. Он понял, что тот дразнит его.

— Глупец! — произнес он. Роджер оставался для Пьера юнцом, и он часто разговаривал с ним, как с мальчишкой. — Как я позволил втянуть себя в этот спор! Мои поездки будут теперь не такими частыми. Я сообщу, когда вернусь.

— Не стоит. Это опасно. В любом случае ты довезешь пассажиров до Германии. Во Франции небезопасно.

Пьер вздохнул.

— Идиоты! Если им не нравится их король, почему они не свергнут и не обуздают его?

— Их король? Ты тоже француз, Пьер.

— Я — нет! — воскликнул Пьер. — Я бретонец и говорю на их языке для своего удобства. Но я не француз.

Тут Роджеру стало не до смеха. Так думали и шотландцы, и он много раз пытался разобраться в их кровавой бойне. В Уэльсе тоже отделяли себя как нация, хотя были связаны с Англией сотни лет.

Это было совсем не смешно. Раньше Пьер никогда не обсуждал это, а Роджер слишком ценил дружбу, чтобы смеяться над его чувствами.

— Что касается портов Германии, — продолжал Пьер, возвращаясь к разговору, — я еще не готов ими воспользоваться, хотя, наверное, и придется. Слава Богу, я купил много рыбы, так как не смог найти другой товар. Я закончу, как и начал, рыбаком. Это не только из-за Франции, сошедшей с ума. В Бельгии волнения, французские войска идут по ней маршем, а Австрия и Пруссия пытаются их выдворить. Мне не удалось там зацепиться. — Он снова вздохнул. — Я не скрываю, что рад взять пассажира. Куда он собирается ехать?

— Это я, — улыбнулся Роджер. — И я не знаю, куда ехать.

— Ты? Нет, мой друг. Не говори, что ты спасаешься бегством от правительственного гнева. Сейчас не время для путешествия во Францию.

— Ты прав, — согласился Роджер. — Я не искатель приключений и в ссоре не с моим, а с твоим правительством — французским.

— Сейчас во Франции почти безвластие, — заметил Пьер.

— Я знаю, — вздохнул Роджер. — Для человека моей профессии легче иметь дело с сильной продажной центральной властью. Достаточно послать агента или замолвить слово, или позолотить руку, — нужный человек найдется и пленных освободят. Сейчас я должен ехать сам.

Пьер хотел возразить, но Роджер опередил его, описав положение дел и позицию отца. Выслушав его, Пьер покачал головой.

— Это чертовски неправдоподобная история.

— Клянусь, что каждое мое слово — правда.

— О, я верю, что Генри де Коньер пропал, — ответил Пьер. — Я понимаю желание твоего отца найти его или убедиться, что он мертв, но то, что должен ехать ты… Мой друг, ты так долго жил спокойно и помогал другим, а сейчас сам ввязываешься в историю. Я слишком долго тебя знаю и очень доверяю. Смотрю тебе в глаза и все понимаю. Я возьму тебя по единственной причине — если не возьму я, ты найдешь еще кого-то. Но это очень опасно.

Вечером Роджер Сэнт Эйр причалил к берегам Франции.

Леония де Коньер предприняла первую попытку вывести отца из оцепенения, в которое он впал после смерти жены и сына. Она объявила ему, что через несколько дней их казнят. Генри бессмысленно посмотрел на нее, и вяло спросил, почему она так решила.

— Я поняла из разговоров Луи, — ответила Леония. — Папа, мы должны бежать или мы умрем.

— Нет, любовь моя, — мягко ответил Генри, отводя глаза. — Я должен умереть. Так будет лучше. Возможно, друзья найдут способ освободить тебя или Маро даст тебе уйти. Никто не поверит, что ты государственная преступница. Ненавидит он только меня.

Леония покачала головой. Она не думала, что отец знает об ее отношениях с Луи, но он не должен убедить себя, что эти отношения спасут ее. Может быть, отец знал, что Луи распутник, а может быть, понял, что ради нескольких стаканов вина, лекарства и пары яблок Леония пала, чтобы спасти больных мать и брата. Она надеялась, что он слишком потрясен болезнью жены и сына, чтобы об этом размышлять. Дай Бог, чтобы он верил, что Луи так же чист, как и его облик. Это избавит ее от многих проблем.

— Ты знаешь, что это не так, — запротестовала Леония. — Разве позволит мне Жан-Поль кричать на всех перекрестках о том, что я пережила? А Луи — он не может позволить мне бежать. Это бы означало для него смерть, для него и для меня. Он даже не может убежать вместе со мной. Куда мы можем уехать, чтобы Жан-Поль не нашел нас? Я должна умереть, — голос Леонии дрогнул.

Отец посмотрел на нее. Он стал осмысливать ужасную правду ее слов. Глубокое отчаяние сменилось гневом. Неужели Леония тоже умрет? Неужели это нельзя предотвратить? Прежде Генри не думал о побеге. Все четверо никогда бы не спаслись, никто из них не смог бы покинуть остальных ни под пытками, ни под угрозой смерти. Сейчас же бежать нужно одной Леонии. Он готов умереть за это.

Это решение пришло к нему сразу. Но куда Леония пойдет? Как семнадцатилетней девушке без друзей и семьи выжить во Франции? Отчаяние опять охватило его. Он хотел умереть. Если он умрет здесь, может быть, его похоронят вместе с Мари. Генри содрогнулся. Умрет не только он. Леония права. Жан-Поль не отпустит ее никогда, а молодой страж сам почти мальчик. Отец обязан позаботиться о дочери. Это важнее, чем желание умереть. Для него будет Божьей карой то, что он не смог спасти сына и будет разлучен с Мари после смерти.

— Нет, — громко сказал он, испугав Леонию, — ты не умрешь.

— О, папа!

— Послушай. — Генри перешел на английский, чтобы никто не смог их подслушать. — Давай подумаем о побеге. У меня есть кое-какие мысли на этот счет, но ты должна знать, куда бежать, если мы окажемся порознь.

Несмотря на ужасный смысл этих слов, Леония не смогла сдержать улыбки. Пылкость, с которой отец говорил по-английски, вернула ее в прошлое, когда Генри парил в облаках, а мама время от времени обуздывала его практическими замечаниями. Генри не сдавался. Ему нравилось спорить и он с большой изобретательностью обходил подводные камни. Но Леония не знала, как им выпутаться сейчас, и к ней вернулось прежнее настроение.

— Какая разница, где я найду пристанище, если не знаю, как отсюда выбраться?

Леония говорила бегло по-английски. Только легкий акцент и интонация выдавали в ней иностранку. Генри всегда говорил с детьми по-английски. Он надеялся, что они вернутся в Англию. Но у него всегда не хватало времени. После женитьбы он наводил порядок в поместье. В 1789 году он был выбран депутатом района, но было слишком поздно.

Генри улыбнулся.

— Все очень просто, дитя мое. Когда нам принесут еду, сейчас это делает юноша, я наброшусь на него, все же я сильнее этого мальчика.

Леония не была в этом уверена. Здоровье отца было подорвано. Но она не стала спорить. Ее план был лучше, но всегда хорошо иметь еще один. Если Луи в скором времени не возьмет ее на прогулку или его отошлют или разжалуют, то можно воспользоваться планом отца. Скорее всего, он сработает, думала Леония.

После потрясения, когда он увидел поруганных жену и дочь, Генри боялся, что любое неповиновение приведет к наказанию любимых людей, А после смерти жены он потерял волю совершенно. Леонию удивила его реакция. Она боялась, что не сможет победить его депрессию. За день до этого он впервые поел и встал на ноги.

— Мы должны… — согласилась Леония. — Я помогу тебе. Выйти из здания — не самое трудное. С наступлением темноты здесь не бывает никого, кроме Луи. Рядом есть еще одна закрытая дверь, но мы сможем открыть ее изнутри. — Луи показал Леонии эту дверь, чтобы проверить, сбежит ли она, пока он «спит». — Но городские ворота заперты ночью, а мы не сможем бежать до наступления темноты. К тому же утром наше отсутствие обнаружат.

— Ты права, но я не надеюсь на помощь друзей. Если они не в тюрьме, то будут первыми, к кому заглянет Жан-Поль. Думаю, мы переберемся через стену.

— Через стену? — Леония удивленно взглянула на отца. — Стены Салю около десяти метров высотой.

Генри усмехнулся, его взгляд прояснился.

— Я перебирался через скалы в три-четыре раза выше. В бедном квартале есть дома прямо около стены. Если я найду веревку, то смогу поднять тебя на крышу и спустить с другой стороны.

— Но, папа, — запротестовала Леония. — На стене бывают стражники. А люди, живущие в домах? Они подумают, что мы воры.

— Стражников не будет. Почему они должны там быть? Здесь никто не ждет вторжения. Люди в этой части города могут заставить нас поделиться украденным, но не доложат властям. Если нас спросят, скажем, что мы сбежали из-под стражи, и нам помогут. — Он усмехнулся. — Нам даже не придется лгать. Для тех, кто сейчас у власти, мы преступники.

Леонии казалось, что взобраться на стену гораздо труднее, чем найти убежище в городе. Отец считал иначе. Надо попытаться освободиться по-другому.

— Офицеры гражданской гвардии находятся сейчас в «Отеле де Виль», Нужно изготовить пропуск, чтобы нас выпустили за ворота.

— Хорошая мысль, — согласился Генри, — но я не знаю, какие сейчас пропуска и могут ли кого-нибудь, кроме посыльного, выпустить через ворота глубокой ночью. Если бы мы были прилично одеты, и у нас был экипаж… Но мужчина и женщина, босые и в лохмотьях… Нет, Леония, не получится. Однако мы попробуем. Может быть, мы скопируем пропуск или украдем, — глаза Генри заблестели. — Может быть, мы сможем украсть оружие.

После долгого уныния Генри воспрянул духом. Леония была рада видеть его таким. Но чтобы бежать, им нужны деньги, а Леония не верила, что отец способен украсть их.

У Луи было несколько франков, она могла взять их, но сумма слишком мала. Может, у Луи и больше денег, но он их прячет.

— Нам нужны деньги, папа.

— Да, и одежда, и лошади, но все это можно купить за деньги. У нас есть деньги, Леония. Они в шато.

Леония затаила дыхание и огляделась. Неужели отец думает, что шато сохранилось? Разве крестьяне не разграбили его, после того как отца схватил Жан-Поль?

— Нет, — сказал Генри, увидев страх на ее лице. Его глаза потемнели. — Конечно, если они сожгли его дотла… Будем надеяться, что оно уцелело. За камином в библиотеке есть потайная комната, — это последнее убежище, даже если шато сгорело. Стены начинаются позади камина. Даже если они сожгли и обыскали дом, вряд ли нашли эту комнату.

Возможно. Леония не знала об этой комнате. Видя ее удивление, отец улыбнулся.

— Я не говорил ни тебе, ни Францу, так как мама… — его голос дрогнул, но он сдержался и твердо продолжал. — Твоя мама безумно боялась, что ты будешь там играть, и дверь захлопнется.

Но шато — худшее место для укрытия. Жан-Поль и его люди будут ждать их там.

— Они могут послать лишь несколько человек и не окружат дом. Мы сможем туда пробраться.

— А если они придут позже нас? Мы не окажемся в ловушке, папа?

— Если мы попадем внутрь, они никогда не найдут нас. Шато построено очень удачно. За погребами расположены туннели. Конечно, ты о них не знала. Эти туннели опасны, там можно потеряться, они очень старые, иногда обваливается крыша. Но в нашем случае лучше воспользоваться ими. Жан-Поль нас не найдет. Но если он узнает, что мы там спрятались, то заморит нас голодом.

— Ему долго придется ждать. Отец улыбнулся.

— Теперь мы умеем голодать, да, моя дорогая?