Аниран расправляет плечи

Часть 4. Глава 3. Немного истории о жизни первого анирана.

Я не заставил себя упрашивать дважды, накинулся на хлеб и холодные куски нарезанного мяса. Торопливо уплетал и, не стесняясь, чавкал. А Гуляев, смотря на голодного меня и понимающе посмеиваясь, приступил к рассказу о своём пути в этом мире.

Профессор откровенно признался: он умер. Как и я, как и два остальных анирана, память которых перешла мне, он очутился в этом мире, пройдя через смерть. Рассказал, что всегда был не приспособлен к быту. Был неряшлив, рассеян и не знал с какой стороны подойти к плите. Образно говоря. А потому, когда за день до свадьбы младшей дочери, которую должны были сыграть на большой загородной даче, жена с обеими дочерьми уехала пудрить носики и оставила его одного на хозяйстве, он быстро обо всём забыл. Вместо того, чтобы присматривать за выпечкой, оставленной в духовке, он, по обыкновению, погрузился в чтение. Зачитался и забылся. Почувствовав запах гари, он всё вспомнил. Встрепенулся и торопливо спустился на кухню. Ну и, конечно же, принялся крутить всякие вентили, даже не зная их предназначения. И, как оказалось, крутил не те. Да так накрутил, что последним его воспоминанием стало воспоминание о сильном хлопке и яркой огненной вспышке. А когда он вновь открыл глаза, следующим воспоминанием стало воспоминание о мутном голубом небе. Он лежал на пахучей зелёной траве, смотрел в мутное небо и не мог понять, почему оно такое мутное. Как оказалось, он смотрел через толстые линзы. Через линзы очков, которые в родной Москве делали его зрячим, а в новом удивительном мире - слепцом.

Дальше профессор Гуляев рассказывал слегка заикаясь; о своих первых днях он вспоминал с ужасом.

Он рассказал, как двое коротких местных суток тупо просидел на одном месте. Просто потому, что боялся идти. Страх неподъёмными кандалами сковал его ноги. Он не мог сделать и шага. Просто сидел, молился и надеялся, что за ним придут. Найдут и спасут.

Но жажда заставила шевелить задницей. Он пытался собирать росу руками, даже языком водил по стеблям незнакомых растений. Порезался пару раз и, вместо воды, напился собственной крови. Но, к своему собственному удивлению, сдаваться ему не хотелось. Он вспомнил себя молодого и решил бороться за жизнь. Он встал, ощущая в себе давно забытую силу. Его тело полнилось энергией, которую он растерял за годы, проведённые в креслах. Он шёл через поля и луга, не ощущал усталости и про себя благодарил небо за прекрасную погоду. Он просто шёл вперёд, пока не набрёл на реку. Он прыгал вокруг берега и пил пахнущую тиной воду, пока не заныли зубы. Он понимал, что был спасён. Вода - это самый главный нектар, который необходим организму. И профессор не собирался уходить от источника, пока не восстановит силы, пока не осмотрится и, самое главное, пока не добудет пропитание.

Но добыть пропитание у него не получилось. Он просто не умел этого делать.

Хоть профессор пытался поиграть в рыбака, он лишь оцарапал руки, когда выламывал палку под удилище. Леску он последний раз видел ещё в детстве и, конечно же, не смог бы её сделать из подручных средств. Не говоря уже про бредень или сеть. Он не умел находить деревья, с которых мог бы содрать кору, не умел плести и не смог бы смастерить даже грубого крючка. Его попытки выловить и сожрать пусть даже сырую рыбу закончились неумелыми попытками поймать самую обычную лягушку. Он гонялся за ней, как тот герой из анекдота. Измазался в грязи по самые уши, но так и не поймал. Хоть голод его мучил просто дикий и он соглашался с самим собой, что готов съесть живую лягушку, словить её ему не удалось. Удалось лишь усесться на грязный берег и ругаться до тех пор, пока его не отвлекло то, что вызвало очередной приступ страха - он услышал вой.

Гуляев откровенно признался - он наложил в штаны. Да, это так. Я не видел в этом ничего предосудительного, так как в первые дни сам был очень близок к этому. Но профессору, как и мне, удалось победить собственный страх. Удалось победить самого себя.

Лишь раз оглянувшись на лесополосу, он прыгнул в воду. Больше ни о каких рыбёшках или лягушках он не мечтал. Он бросился в реку и замолотил руками по воде. Замолотил так, что переплыл реку, ни разу не посмотрев назад. Он победил не только реку, но и течение. Проплыл, как ему показалось, метров двести. А может и больше. Но когда выбирался на противоположный берег отчего-то не чувствовал усталости. Он знал, сколько ему лет. Знал, что со спортом никогда не дружил. Знал, что сердце его вряд ли бы выдержало подобный спринт. Он был уверен, что обязан был утонуть, не доплыв даже до середины. Но он почему-то справился. Он выбрался на берег и обернулся.

И тогда он вновь испытал ужас - он увидел тех, кто издавал жуткий вой, заставивший его броситься в реку. Это сейчас профессор знает, кто это такие. Кто такие эти гончие. Тогда же он настолько испугался, что сидел на берегу, давил задом собственные экскременты, смотрел на гончих и рыдал. Рыдал от страха, рыдал от бессилия, рыдал от унижения, рыдал от несправедливости жизни. Именно в тот, самый сложный для него день, он был готов сломаться. Он был готов вновь войти в реку и наполнить лёгкие водой. Расставание с собственной жизнью казалось ему избавлением.

Но ему повезло. Профессор долго играл в гляделки с гончими. Они выли, угрожающе рычали и размахивали убийственными когтями. А он не мог заставить себя стать на одеревеневшие ноги и побежать. Побежать, куда глаза глядят. Поэтому именно гончие сделали первые шаг - первый шаг в быстрые воды реки. Течение подхватило их, закружило и потащило. Не успел Гуляев утереть слёзы, а река утащила гончих далеко вниз по течению. Они барахтались, пытались выбраться или повернуть обратно. Но течение оказалось столь сильным, что им не удалось.

Профессор оклемался лишь тогда, когда гончие исчезли из виду. Только тогда понял, что - хочешь не хочешь, - надо двигаться. Не плакать, не страдать, не размазывать по лицу сопли. А собраться с силами, сжать волю в кулак, не обращать внимание на жуткий голод и двигаться против течения. Подальше от этого ужасного места.

К вечеру того же дня он набрёл на деревню. Он безумно устал. После пережитого ужаса и не менее ужасного истощения, он был безразличен ко всему. Но всё же удивился, что местные крестьяне не погнали его поганой метлой от частокола, когда он со слезами на глазах молил о крове, а пригласили зайти внутрь. Накормили, обогрели и попечалились о тяжёлой судьбе пожилого человека, который остался один-одинёшенек. Хоть Гуляев никому не рассказал откуда он взялся, всё мотал на ус и запоминал детали.

От жителей деревни он узнал многое. Они рассказали ему практически всё. Он прожил у них целый год и вдоволь наслушался всяких баек. Только благодаря их рассказам и суеверным слухам, он узнал про "карающий огонь" и аниранов. Жители деревни стали тем катализатором, заставившим его смириться со своей участью и начать шевелить отнюдь не куриными мозгами. Он, наконец, понял, кто он такой. Кто он для этого мира. И, наконец, узнал, что скрывает в его теле маленькая чёрная шестиконечная звёздочка.

С этого момента для него всё изменилось. Он примирился с ситуацией и перестал испытывать страх. Нет, он не стал каждому демонстрировать свою уникальность. Он не стал ни перед кем хвастаться. Не стал доказывать, что он не такой как все. Он начал адаптироваться. Он обладал знаниями, но не обладал необходимыми умениями для выживания в этом неприветливом мире. А потому, в меру своих сил, стал помогать жителям деревни. Стал помогать мудрым словом и дельным советом. Он охотно делился знаниями, многое показал и многому научил. И через год понял, что перерос это место. Перерос мирную деревню хлебопашцев, где, благодаря своим знаниям, занял место элотана. Ему этого было мало. И тогда Гуляев решил, что готов на большее. Что может научить не только крестьян, но и многих других. Может многое рассказать и многое объяснить. Именно поэтому он отправился в столицу. Отправился её покорять, как когда-то покорил Москву.

Тогда-то и появился магистр Анумор - учёный муж, слава о котором шла впереди него. Гуляев и несколько его последователей из ставшей родной деревни дошли до Обертона. Но им не пришлось локтями продираться сквозь жизнь, не пришлось начинать с самого низа. Очень быстро он добился аудиенции у короля. Очень много ему рассказал. Очень многим похвастался. И получил карт-бланш на свою деятельность.

С тех пор прошло много зим. Суровых зим. Холодных и голодных зим. Но Гуляев продолжал делать то, что у него получалось лучше всего - он делился знаниями. Своими идеями он захватил разум короля и через него продвигал эти идеи. Вскоре появился Университет, куда отбирали перспективных юношей и девушек. Затем началось строительство дорог, что значительно сократило время в пути и нашло применение множеству отчаявшихся рабочих рук. Потом Гуляев увлёкся мореплаванием. Руководствуясь памятью, он устремился в погоню сразу за двумя зайцами - решил создать паровой двигатель и обеспечить флотоводцев подзорными трубами.

Из этой идеи даже что-то вышло. Осенью он побывал в Равенфире, куда привёз телескоп. Тот самый неуклюжий телескоп, который установили на Башне Бдения. Но это был не первый готовый телескоп. Один уже нескольким зим стоял на башне в Обертоне. Один отправили в Валензон, а два других в портовые города - Шамасс и Мармасс.

Прекрасное расположение городов-близнецов на краях залива в форме подковы позволило Гуляеву осуществить вторую мечту, которой он загорелся, - установить созданный им паровой двигатель на первый в этом мире пароход. Благодаря тому, что этой идеей Гуляеву удалось заинтересовать и короля, и церковь, с постройкой не возникло проблем. Из казны была выделена необходимая сумма, а на стапелях Шамасса заложен пароход с двумя гребными колесами по бортам.

С момента, как пароход вышел с своё первое плавание, прошло несколько зим. К сожалению, очень быстро стало понятно, что путь через открытый океан пароход не осилит. Бурные океанские воды очень быстро отправят его на дно. А потому, единственным его предназначением, кроме хвастовства перед заморскими послами, стали туристические маршруты по заливу между городами-близнецами. По сей день те, для кого забота о хлебе насущном не стояла на первом месте, регулярно путешествовали и охотно платили золотом. Хоть с военной точки зрения пароход бессмыслен, он всё же приносил доход. Он не стал тяжёлым бременем для казны. Хоть всё ещё не окупил затраты, но, с экономической точки зрения, имел перспективу.

Я слушал Гуляева с забитым ртом. Слушал, представлял, проигрывал в голове и не задавал вопросов. Но дурацкая идея с паровым двигателем и пароходом заставила меня недоумённо скривиться. Я не разделял восторженности Гуляева, когда он рассказывал о своём детище. Я сразу задал себе тот вопрос, который он был обязан задать себе изначально: а на хрена? На хрена это было делать? Пусть даже местные буржуи готовы тратить деньги, чтобы прокатиться с ветерком. Зачем это всё, если через сто лет, - а может даже через пятьдесят, - всё это не будет не иметь ни малейшего смысла. Не останется ни специалистов для обслуживания, ни команды умелых моряков, ни туристов. Некому будет даже уголь в топку кидать. Зачем было создавать нечто столь сложное и неуместное, если вскоре этот пароход вместе с первым в этом диком мире паровым двигателем будет ржаветь на берегу?

- А зачем, проф? - пришлось сократить слово "профессор" из-за набитого рта. - Разве это было столь необходимо?

Гуляев мечтательно заболтался, видимо, вспоминая минувшие счастливые дни, где он был востребован и нужен, и не сразу понял, о чём я. И тогда он разродился лекцией. Так, наверное, он вещал своим студентам в далёкой нынче Москве - со снисходительным апломбом, размахивая руками и горделиво задрав подбородок.

Он рассказывал мне про то, как важно делиться достижениями научного прогресса. Как важно делиться знаниями и помогать тем, кто стоит на более низкой ступени развития. Кто, даже через сотню лет, своими силами вряд ли придёт туда, где давно стоим мы. И мы, он говорил, обязаны им помогать. Не просто указать направление, не просто намекнуть, а всецело погрузиться в процесс изменения мира. Мы не можем игнорировать то, что знаем больше, чем знают они. Мы - демиурги. Мы должны показать, чего они могут добиться с помощью знаний, которыми мы с ними искренне поделимся. Мы можем стать для них навигаторами. Проводниками в новый, лучший мир. Благодаря своим знаниям, мы должны поднять эту цивилизацию на следующую ступень. Дать толчок эволюции. И тогда, возможно, поменяется социальная структура общества. Тогда, возможно, они успеют измениться и найдут причину своих неудач. А может - чем чёрт не шутит - сами смогут излечиться. Благодаря нашему влиянию, благодаря влиянию аниранов, которые сюда и были посланы с этой миссией, они смогут спастись. Смогут спасти самих себя.

Если честно, я не особо понял сути его философствований. Он реально вещал, как самовлюблённый оратор. И, как по мне, нёс какую-то фигню. Прогресс... Ступень эволюции... Какой на хрен прогресс? Сколько ещё пройдёт зим, прежде чем они начнут жрать себе подобных? Он забыл главное: они вымирают. Этот мир умирает. Нужно искать возможность победить бесплодие, победить болезнь, а не строить воздушные замки. Нужно прямо сейчас искать возможности синтезировать лекарство и испытывать его на аборигенах. Нельзя тратить время на подсказки и попытки дать толчок прогрессу.

Но, согласен я был со словами профессора или не согласен, я не стал ввязываться в дискуссию. У него голова куда больше моей. В любом диспуте я ему не соперник... Но и про Дейдру тоже рассказывать не стал. Мне было интересно, конечно, как он отреагирует. Что скажет, когда узнает, что семя новой жизни я посеял. Но слова Фелимида не шли из головы, стоило мне лишь вспомнить о Дейдре. Я должен держать рот на замке, пока точно не разберусь, кто мой союзник, а кто просто льстиво улыбается.

- Не одобряешь, да? - Гуляев всё понял по моему лицу. Мне даже говорить ничего не пришлось. - Зря. Я считаю, что прогрессорство - не миф. Всё возможно...

- Чего? - переспросил я.

- Прогрессорство... Ммм... Прогрессор. Слово такое... Ты что, не читал Стругацких?

- Кого? - чувствовал я себя полным дураком.

- Какой ужас, - Гуляев картинно сжал бородатые щёки ладонями и покачал головой. - Так, ладно. Как я понял, случай тяжёлый. Придётся на объяснения потратить куда больше времени... Но не сейчас.

- Я знаю значение слова "сарказм", - недовольно пробурчал я. - Но да - я всего лишь футболист. Университетов не кончал.

- Не обижайся. Я постараюсь тебе объяснить попозже...

- Ерунда это всё! Проводники в лучший мир... Они сдохнут раньше, чем ваша "Санта-Мария" на паровом двигателе достигнет берегов Нового Света! Колумб чёртов!

- Ну, вот. А говорил, всего лишь футболист, - засмеялся Гуляев, не хуже меня понимая, что я попытался блеснуть знаниями, добытыми в средней школе. - Кстати. Новый Свет, говоришь? Ты вообще представляешь как выглядит этот мир? Материки, континенты, океаны... Нет? Ты вообще представлял, что это за планета такая? Как она выглядит. И сравнима ли с нашей Землёй.

Я отрицательно замотал головой.

- Карты видел только. Разные, от руки нарисованные. Видел карты с начерченными городами. Названия их даже знаю. Но ничего глобального.

- Тогда тебе, наверное, будет весьма интересно посмотреть на внешний облик этого мира. Ведь так?

- Ну конечно.

- Тогда самое время тебе кое-что показать.