Аннапурна

«Острова»

Сразу же после взлета смертельно уставший Удо засыпает. Он будет спать до самого Дели. Время от времени наш доктор приоткрывает один глаз и ворчит: «К черту посадки!» Иногда он спрашивает у Ишака: «Как поживает мой мышонок? Смотри, чтобы он не удрал!»

Этот мышонок – огромная ценность для индийских врачей. Ему привита культура бактерий, чистые образцы которой, необходимые для исследований некоторых разновидностей малярии, уже исчезли из Индии.

Индия! Виднеющаяся сквозь окно самолета панорама вызывает в памяти древний город Мохенджо Даро, нашествие арийцев, храм Веды – этот первый памятник человечества.

Наш посол Даниель Леви со всем составом посольства встречает нас на аэродроме в Паламе и помогает разрешить административные затруднения. Индийские таможенники впервые видят экспедицию, прибывающую по воздуху со всем грузом и оружием.

– Мне нужен список на английском языке всего вашего багажа, с указанием веса, стоимости, размеров…

– Но позвольте, ведь здесь более пятидесяти тысяч наименований!

Не моргнув глазом чиновник продолжает:

– Вам разрешен проезд только транзитом. На обратном пути вам придется снова пройти через таможню с тем же багажом.

– Но ведь в Непале нам надо будет что-то есть! А если мы что-нибудь подарим или потеряем, скажем ружье или палатку?

Очевидно, задача не из легких. Доброжелательно улыбаясь, начальник таможни предлагает:

– Весь этот груз мы можем отправить на склад на все время вашей экспедиции. Не беспокойтесь, никто ничего не тронет.

– Однако… а как же мы?

– Вы можете ехать в Непал. На обратном пути заберете свой багаж!

Положение становится угрожающим.

«Зачем вам Гималаи? – читаю я в глазах таможенника. – Пусть туда ходят богомольцы!»

«Мы тоже богомольцы, – отвечаю я про себя, – мы поклоняемся горам…»

Но я не решаюсь прервать глубокие размышления своего собеседника.

– Ну ладно!.. – Чувствую, что дело улаживается. – В таком случае я задержу также и самолет!

Я оборачиваюсь: не падает ли Лубри в обморок?

Вопрос, конечно, будет разрешен, как разрешаются все вопросы, если не торопишься.

В углу Ишак с трудом сдерживает свой бурный темперамент. Полный мщения, он рисует череп таможенного чиновника.

– Идеальная геометрическая фигура, однако её трудно выразить уравнением! – шепчет ему Кузи.

После двухдневных переговоров таможенные затруднения разрешены, и мы выгружаемся на вокзале Олд-Дели[10].

Это нелегкая работа. Дело происходит ночью. Тускло освещены мрачные фасады лавчонок; ацетиленовые фонари с их ярким, ослепляющим светом, мигающие и коптящие масляные светильники освещают прохожих, отбрасывая фантастические тени. От тошнотворных запахов меня мутит. Повсюду адский шум. Еле увертываешься от многочисленных Тонга[11].

На вокзале среди невообразимого хаоса нахожу взмыленного Щаца. Взгромоздившись на гору ящиков, он кричит на человек сорок носильщиков. У некоторых из них кроваво-красные зубы – результат продолжительного жевания бетеля. Профессия их видна по красным тюрбанам и по бляхам, болтающимся на потрескавшихся кожаных ремнях.

– Девять, десять анна[12]! О'кей! Это тебе!.. Стой… ты ведь уже был? Быстрее, следующий!..

Кругом кромешная тьма. Шац совсем запарился: «Как! Тебе этого мало?» Носильщики кричат, жестикулируют. Короче говоря, нужно уступать.

– Три анна! – кричит Шац, мобилизуя все свои познания в хинди. Едва уплата окончена, как шумовой концерт возобновляется с новой силой. – Они требуют бакшиш (на чай), – объясняет мне совершенно обескураженный Шац, – идём скорее отсюда!

Ребюффа, Терраю и Шацу поручено сопровождать багаж, который не может далее следовать по воздуху.

Затем мы отправляемся самолетом в Лакхнау. Не успели мы обосноваться в машине «Бахарат эруэйз»[13], как в ней появляются трое замечательных сикхов – гиганты с благородной осанкой и роскошными бородами[14].

С величественными тюрбанами на головах, темнокожие, с громадными глазами, они производят неизгладимое впечатление. По сравнению с ними мы выглядим мальчишками в коротких штанах.

– Смотри, – говорит Кузи, – сейчас они запутаются в своих одеждах.

– Великолепный типаж! – с восхищением замечает Ишак.

– Убей меня бог! Ведь это пилоты! – восклицает Удо. Все мы поражены высокой квалификацией необычных пилотов и плавностью пилотажа в течение короткого перелета от Дели до Лакхнау.

Здесь, в Лакхнау, я впервые встречаюсь с самым молодым из наших шерпов, Ангавой, и с их сирдаром[15]. В Наутанве, конечной станции узкоколейки и последнем индийском селении на границе с Непалом, происходит наше знакомство с остальными шерпами.

С любопытством и волнением я буквально пожираю глазами этих людей небольшого роста, с развитой мускулатурой, которая отличает их от индийцев, в большинстве своем худых.

Шерпы, преданность и самоотверженность которых общеизвестны, будут нашими равноправными товарищами по восхождению, и я должен проследить, чтобы с ними обращались как с равными.

Их снаряжение и бытовые условия не должны отличаться от наших, а обеспечению безопасности шерпов наряду с безопасностью моих товарищей я всегда буду уделять главное внимание.

Анг-Таркэ, сирдар шерпов, человек энергичный. Он пользуется непререкаемым авторитетом среди своих товарищей и носильщиков. Убежденный и ревностный буддист, он оказывает на них большое моральное влияние.

Другие шерпы: Панзи, Даватондуп, Саркэ, Путаркэ, Айла, Ангава, Аджиба – также обладают немалым опытом. В продолжение нашей экспедиции им ещё не один раз выпадет случай проявить свои способности.

В Наутанве под палящим солнцем мы выгружаемся с помощью наших новых друзей-шерпов; четыре с половиной тонны снаряжения присоединяются к полутора тоннам продовольствия, которые благодаря предусмотрительности де Нуаеля уже ждут нас на платформе.

5 апреля королевство Непал открывает нам наконец свои двери.

Так же как Тибет, Непал расположен выше, чем какая-либо другая страна мира. Здесь находятся восемь из четырнадцати высочайших гор земного шара. Оседлав великую гималайскую стену, это государство, насчитывающее 7 миллионов жителей, простирается на 600 километров в длину и 200 километров в ширину. Тераи[16] – район, примыкающий к Индии, покрыт буйной тропической растительностью, вредной для здоровья.

То изнывающая под раскаленным, все сжигающим солнцем, то затопляемая во время муссона ливнями, эта местность представляет поразительное зрелище.

Под защитой этой грозной естественной крепости процветает племя гурков. На севере гурки – буддисты, на юге – индусы, но те и другие с подозрением относятся к иностранцам, тщательно придерживаются традиций и сохраняют в неприкосновенности духовное наследие своих предков. Эти горцы обладают твердым характером и врожденным благородством.

Наш джип едет по пыльной и каменистой дороге. В десяти километрах отсюда, у подножия столь дорогих Киплингу гор Сивалик, находится селение Капилавасту (ныне Ру-миндеи). Природа здесь проста и лишена всякого величия. В этом селении тысячелетия назад родился человек, юность которого была овеяна поэзией, а жизнь полна мудрости. Гаутама Будда провел свою молодость в этой стране, расстилающейся сейчас перед моими глазами. Быть может, основатель одной из самых мудрых и прекрасных религий некогда проходил по тем же тропам, по которым движемся сейчас и мы!

Первое непальское селение Бутвал расположено на границе между великой равниной Ганга и горами. Здесь мы обмениваем деньги, так как в горах и особенно в удаленных районах местные жители не признают банкноты и требуют серебро, являющееся эталонным металлом для большинства азиатских стран.

Ляшеналь и Террай, которые должны выехать вперёд, недоверчиво рассматривают приведенных для них жалких кляч. Под расплавленным свинцом солнечных лучей сборы основной части каравана длятся бесконечно долго. Постепенно удается разбить весь груз на равные ноши весом по одной маунд[17], распределяемые двум сотням носильщиков.

– Вага Sahib, umbrella, please?[18]

Стройный непалец любезно протягивает мне свой зонтик. Так, почти случайно, происходит моё знакомство с Ж.Б… Рана. Через несколько дней Ж.Б… как будем мы несколько фамильярно его звать, станет для нас настоящим другом. В течение многих лет он служил офицером в полках гурков, а сейчас магараджа Непала поручил ему сопровождать нашу экспедицию.

Внезапно до нас доносятся звуки бешеного галопа по затвердевшей и растрескавшейся от зноя земле. Взмыленные неоседланные лошади Ляшеналя и Террая выскакивают из ущелья Тинау-Кхола[19], мчась к своим родным конюшням.

– Понимаешь, – впоследствии объясняет мне с достоинством Террай, – настоящим альпинистам претит такой искусственный способ передвижения…

Вечером после первого перехода Ж.Б… приводит нас в деревенский рест-хауз[20].

– Of His Highness[21], – торжественно объявляет он.

– Я весьма польщён!

Со временем я узнал, что все в Непале принадлежит лично магарадже!

10 апреля караван останавливается на три дня в Тансин-ге, центре провинции. Здесь мы должны перегруппировать свои силы, разобрать груз, нанять новых носильщиков.

Установив лагерь, защищенный веревочными перилами от толпы любопытных зевак, мы оставляем больного дизентерией Ишака на попечение шерпов и взбираемся на холм, возвышающийся над городом, откуда видны дальние горы. Что может сравниться с волнением, охватывающим человека при виде предмета его грёз!

Мы все много читали о Гималаях. Мы вели долгие беседы с нашими товарищами, посетившими в 1936 году Каракорум. Мы задавали Марселю Ишаку, единственному среди нас ветерану Гималаев, самые нелепые вопросы. У каждого из нас сложилось собственное представление об этих горах. Не ждёт ли нас разочарование?

В действительности же зрелище, открывшееся нам с вершины холма, превосходит всё, что мы могли вообразить. С первого взгляда видна только легкая дымка, но, вглядевшись внимательно, можно различить вдали мощные ледяные стены, вздымающиеся из тумана на гигантскую высоту и закрывающие на севере горизонт на протяжении сотен и сотен километров. Эта сверкающая стена кажется колоссальной, без единого понижения. За восьмитысячниками следуют семитысячники. Мы буквально подавлены величием этого зрелища.

Гималаи! Наши «острова»!

С этой минуты сказочное видение всегда будет перед нами. Теперь задача кажется простой: возможно скорее добраться до этих вершин и вступить с ними в бой.

Вечером мы лежим в палатках молчаливые, погруженные в свои мысли.

Экспедиция покидает Тансинг. Передовая группа отправляется на день раньше.

Вскоре после нашего выхода около полудня я внезапно замечаю какого-то странного субъекта, мчащегося к нам огромными шагами. С изумлением узнаю нашего друга Террая, весьма легко одетого, с бритым черепом, с обливающимся потом лицом и яростью во взоре. Он столь энергично размахивает ледорубом, что каждый предусмотрительно спешит отойти в сторону.

В чем дело? Не случилось ли несчастье? Внезапная тревога за Ляшеналя охватывает меня. Я кричу Терраю:

– Где Бискант?[22]

– Бискант? – переспрашивает он с удивлением.

– Ну да! Что случилось? Теперь Террай уже подошел к нам.

– Что Бискант? Он там…

– Ну и напугал же ты меня!

– Эх! Тут не до смеха. Все очень плохо!

– Да что такое происходит?

– Они объявили забастовку…

– Кто, носильщики?

– Не мы, конечно! Сегодня утром без всякого предупреждения они забастовали.

– А груз? Он цел?

– Бискант остался его сторожить. Кстати, я не думаю, чтобы они замышляли что-нибудь плохое. Просто хотят, чтобы им больше платили. Хотят… не знаю, что они хотят, я ничего не понимаю в их языке… так или иначе, они остановились на краю дороги возле Вайги. Они отказываются идти вперёд, сбросили грузы и не двигаются ни на шаг!

Губы Лионеля сильнее, чем обычно, искривляются судорогой, пропуская целую серию звонких ругательств. Мы озадачены. Террай добавляет:

– Это форменный шантаж! Вот не было печали!

– Все это входит в компетенцию Ж.Б… – говорю я.

– Не представляю, как он с этим справится.

– Ну что же, увидим, действительно ли он авторитет для этих ребят. Договоры подписаны по всей форме, носильщики должны их выполнять.

– Должны! Ясно, что должны!.. В общем, надо идти туда возможно скорее!

Мы выходим немедленно.

К концу дня добираемся наконец до «забастовщиков». У Ляшеналя, такого зубоскала, мрачная физиономия. При виде Ж.Б… носильщики смыкаются теснее. Они с криками обращаются к нему, вероятно излагая свои требования. Мы же невозмутимо садимся отдыхать, пьем и едим. Хладнокровие может только увеличить наш престиж. С удивительным безразличием мы разуваемся, чтобы дать отдых ногам, причем каждый наш жест намеренно нетороплив.

Ж.Б… идёт в атаку! Что он им говорит, понять невозможно. В течение получаса он демонстрирует чудеса красноречия. Тон его, вначале простой и спокойный, мало-помалу повышается, затем речь его внезапно превращается в бурю. В узком каньоне каждое слово гремит, словно в соборе. Как будто по волшебству, резкие требования носильщиков превращаются в робкие объяснения. Ж.Б… отвечает энергично и уверенно. Его авторитет очевиден. Внезапно один из недовольных произносит что-то, вероятно, оскорбительное по адресу Ж.Б… С изумлением наблюдаем, как наш офицер бросается к носильщику и осыпает его градом ударов, пока «мятежник» не бросается бежать. Один за другим носильщики взваливают на себя грузы и продолжают путь.

На следующий день, приближаясь к реке Седи-Кхола, мы встречаем по дороге миловидных непальских женщин, грациозных и легких в своих праздничных нарядах. Семеня босыми ногами, они быстро проходят мимо нас. Чем дальше, тем их больше. На всех окрестных тропинках мелькает множество переливающихся яркими цветами сари[23]. Все женщины направляются к одному месту. Анг-Таркэ объясняет нам, что сегодня здесь большой религиозный праздник Кумбх-Мела, который справляется каждые двенадцать лет.

Нам везёт! Подходим ближе, и вскоре лишь с большим трудом нам удается пробиться сквозь расцвеченную бурную и шумную толпу. У подножия утеса садху[24] выкрикивает пламенные призывы. Священники, окруженные внимательными слушателями, читают вслух ведические тексты. Многие верующие направляются к священной реке Кали-Гандак. Мужчины и женщины раздеваются, входят поочередно в реку и погружают в воду листья лотоса, которыми они затем по нескольку раз ударяют себя по лбу.

Некоторые устраивают из листьев нечто вроде лодочек, в середине которых укрепляют зажженные свечи. Затем эти плавучие светильники осторожно спускаются на воду, и река уносит их вдаль по направлению к Гангу.

К сожалению, экспедиция должна продолжать свой путь.

На другой день внезапно раздается возглас Ишака: «Полиция!» Как это ни глупо, но у меня на мгновение душа уходит в пятки.

Это вам не праздник! Из-за поворота дороги показывается отряд: 12 человек маршируют в строю с оружием наготове.

– Пойманы на месте преступления, – продолжает Ишак. – Это милиция Баглунга оказывает нам воинские почести!

Баглунг, куда мы попадаем на следующий день, в воскресенье 16 апреля, является последним крупным селением перед высокогорными долинами.

До Тукучи остается не более трех-четырех переходов. Но это самый тяжелый участок пути, так как нам предстоит подняться с высоты примерно 700 метров над уровнем моря до 2500 метров.

Сегодня приходится встать рано: нам предстоит расплатиться с носильщиками, нанять новых и пересмотреть весь наш груз.

– Кханна! Кханна! Кханна![25]

Нуаель, всегда встающий первым, будит спящий лагерь диким воинственным кличем. Тут же следует бурная реакция.

– Проваливай к… – ворчит Кузи, вспоминая свой студенческий лексикон.

– Ненормальный! – кричит Ребюффа.

– Убирайся к дьяволу! У меня живот болит так, что хоть в гроб ложись, – рычит Террай.

– Ты просто переел, – зевая, замечает Удо.

– Удо-убийца! Во всем виноват хлор[26], – также держась за живот, вопит Ляшеналь.

– Как там снаружи, ещё темно?

– Прибыли ли носильщики?

– Ребята! Дхаулагири! Дхаулагири! – вне себя от радости кричит Нуаель.

Что? Не может быть! В мгновение ока все оказываются снаружи, прикрывая свою наготу чем попало. Некоторые прыгают в спальных мешках, как на комических соревнованиях, другие используют вместо фигового листка носовой платок. Выделяется Ляшеналь, применивший для этой цели свою кепку.

Грандиозная ледяная пирамида, сверкающая на солнце, как кристалл, возвышается над нами более чем на 7000 метров. Её южная стена, отливающая голубизной в утренней туманной дымке, сказочно величественна.

Мы стоим с раскрытыми ртами перед этой колоссальной вершиной. Название её, повторявшееся тысячу раз, так нам знакомо, но её реальное появление производит столь сильное впечатление, что мы долго не можем вымолвить ни слова.

Постепенно мы вспоминаем о цели экспедиции. Вопросы чувства и эстетики отходят на второй план, и мы начинаем рассматривать гигантское видение с практической точки зрения.

– Ты видел восточной гребень справа?

– Видел, соваться туда не стоит.

– Холодный душ!

Картина захватывающая, но вряд ли можно надеяться найти приемлемый путь на южном склоне.

– Если будете себя хорошо вести, через два дня покажу вам Аннапурну, – говорит Ишак, только что проделавший вместе с Кузи какие-то тщательные расчёты.

Весь день, сидя под громадными бананами, я руковожу оплатой носильщиков. С любопытством и недоверием они суют свой нос в весы, каждый получает авансом 6 рупий и пачку сигарет «Ред-Лемп», затем благодарит по индийскому обычаю, сложив ладони, и расписывается[27] в ведомости у Ж.Б… Рана. Список все удлиняется. По мере надобности его наращивают, приклеивая дополнительные листы. После окончания операции длина этого документа превышает 4 метра.

Перед тем как пропустить носильщиков через «контроль», Террай распределяет грузы. Он щупает икры, бицепсы, проверяет объем грудной клетки, как он делал, бывало, на своей ферме в Уше. «Сильный человек», как прозвали его шерпы, обращается с самыми тяжелыми тюками с поразительной легкостью. Носильщики посматривают на него с нескрываемым уважением.

Подходя по очереди, они оценивают взглядом груз, прикидывают его вес. Незаметно каждый ревниво посматривает на поклажу другого. С большой ловкостью они сооружают из бамбука и лиан плетеные станки для более удобной переноски груза.

Один за другим разбираются тюки, носильщики поддерживают их с помощью ремня, опоясывающего лоб. Так после 250 километров пути по горным тропам наши 6 тонн груза будут доставлены на головах к месту назначения.

– Вперёд, на Тукучу!

Перед нами насколько видит глаз носильщики растянулись по берегу Кали-Гандаки. Вскоре мы доходим до большого притока: это Маянгди-Кхола. Марсель Ишак озадачен:

– Эта река не меньше Гандаки. Судя по карте, её питает только южный склон Дхаулагири. Но тогда она должна быть не крупнее обычного горного потока![28]

Действительно, если верить карте, маршрут, намеченный для восхождения на Дхаулагири, начинается от нашей базы в Тукуче и, не встречая препятствий, проходит вверх по ущелью, начинающемуся от северного склона. Судя по величине реки, вытекающей из ущелья и впадающей в Маянгди-Кхола, это ущелье, вероятно, спускается на запад, а не по направлению к Тукуче. Если это так, то должен существовать не нанесенный на карту гребень между Тукучей и северным склоном Дхаулагири, что может серьёзно помешать нашим планам.

– Н-да, – вынужден я признать, – в предмуссонный период Маянгди-Кхола должна бы быть куда менее многоводной!

– Я догадываюсь, – с поразительной интуицией замечает Ишак, – сюда стекают все воды с севера и с запада.

– Но как же карта?

– Карта неверна! Сомнений нет! Рассуждение кажется мне логичным.

Однако прежде чем отвергать карту, я подожду более веских доказательств.

Забегая вперёд, скажу, что эти доказательства были получены и через месяц тайна была раскрыта…

На следующий день, 20 апреля, проходя через Дана, мы стараемся разглядеть гребни и вершины Аннапурны.

– Ну как насчет Аннапурны? Ты нам её покажешь? – напоминаю я Ишаку.

Аннапурны мы не видим, но перед нами открывается глубокое и извилистое ущелье Миристи-Кхола. По нему проходит четко указанная на карте тропа, ведущая к перевалу Тиличо, откуда по недлинному гребню можно выйти на вершину Аннапурны.

– Не очень-то симпатичное ущелье это Тиличо, – говорит мне Шац.

– Судя по карте, здесь тропа…

Нуаель, поговорив с шикари[29], возвращается с мрачным видом:

– Перевал Тиличо? О нём никто и не слышал!

– Это уж чересчур! Ещё один «карточный» фокус!

– Было бы уж слишком здорово, – заявляет Ребюф-фа, – перевал выше 6000 метров, с подходом по прекрасной тропе, а оттуда рукой подать до восьмитысячника!

В дальнейшем разведка района показала, что ущелье Миристи непроходимо, а пресловутый перевал Тиличо находится совсем в другом месте.

Тропа идёт по краю пропасти. Сквозь хвойные деревья едва видны бурные грохочущие воды Кришна-Гандаки, время от времени мы проходим мимо шумных водопадов, низвергающихся с известковых стен. Подъем на глаз незаметен, но он ощущается косвенно, по различным признакам: походка становится тяжелой, темп движения замедляется.

В Гасе изумленные Ляшеналь и Террай обнаруживают обувную «фабрику»: несколько кустарей в смежных хижинах без передышки отбивают дубленные мочой кожи.

– Работают без клея, – определяет Ляшеналь.

– Ты заметил, Бискант, это не настоящие швы. Они вместо дратвы употребляют тонкие кожаные полоски.

– А куда идут все эти туфли?

По правде говоря, лишь именитые жители города носят обувь. Особенным шиком считается носить ботинки с незавязанной шнуровкой. Между прочим, пара горных ботинок, подаренная нами Ж.Б… чрезвычайно повысила его престиж.

Становится прохладнее, так как мы уже на высоте 2000 метров. До Тукучи остается ещё 500 метров подъема. Здесь уже больше нет ни бананов, ни риса. Невзрачные злаковые, в основном ячмень. Вдали видны верхние склоны Дхаулагири, испещренные полосами голубого льда. Спускающийся к нам юго-восточный гребень, на который мы до некоторой степени возлагали надежды, тянется без конца, острый как нож, с бесчисленными ледяными «жандармами»[30] и снежными карнизами. Отсюда он выглядит непреодолимым.

Рискуя вывихнуть шею, мы стараемся разглядеть эти гигантские стены, теряющиеся где-то шестью километрами выше, в голубизне небосвода. Темно-коричневые скальные выходы резко вьщеляются на фоне сверкающего снега. Блеск настолько ослепителен, что приходится прищуривать глаза.

У нас не хватает дерзости наметить здесь путь подъема. И все же мы не можем скрыть своей радости! Мы счастливы снова оказаться в горах, счастливы, что можем теперь посвятить все свои усилия достижению основной цели экспедиции. Что касается меня, то наконец я избавлюсь от роли не то начальника транспорта, не то режиссера и превращусь в руководителя альпинистской экспедиции.

Возле селения Лете мы с удивлением и некоторым волнением пересекаем сосновый лес, поразительно похожий на наши альпийские леса. Те же деревья, те же скалы и тот же свежий мох. Мог ли я подозревать, что не пройдет и двух месяцев, как этот чарующий, полный поэзии уголок будет свидетелем моей агонии?

Вскоре наш отряд выходит на обширную каменистую равнину, столетиями подвергавшуюся воздействию капризной и бурной Гандаки. Реке удалось прорезать в толще огромного Гималайского хребта громадный коридор. Прижимая нас к земле, в него с силой врываются мощные беспорядочные вихри. В течение всего года здесь буйствует ветер, уничтожающий всякую растительность. Клубы пыли поднимаются ввысь. Кругом мрачный каменный ад. Ишак, пытаясь как-то закрыться от дико завывающего ветра, кричит мне на ухо:

– Можно подумать, что мы в Каракоруме! Босиком, согнувшись, носильщики двигаются маленькими компактными группами, стараясь укрыться друг за другом. Всем не терпится скорее добраться до Тукучи!

Анг-Таркэ, убежденный буддист, уже чувствует себя как дома. Он увидел над домами Ларджунга развевающиеся священные вымпелы. Шелестя под порывом ветра, они возносят к Богу нескончаемые молитвы.

Вдали, на краю каменной пустыни, появляется селение, украшенное сотнями молитвенных флагштоков и окруженное, как нам кажется, укреплениями.

– Тукуча, сагиб!

Все ускоряют шаг.

Мы переходим вброд бурлящий поток Дамбуш-Кхола, к которому нам придется ещё вернуться, и входим в Тукучу.

Вообще говоря, тут не так много народу, как мы ожидали. Нас немедленно окружает толпа ребятишек, с любопытством наблюдающих за каждым нашим шагом. Они барахтаются в протекающем среди улицы арыке, где женщины одновременно моют посуду и берут воду для чая. На порогах домов сидят старики, недоверчиво и подозрительно поглядывающие на этих белых людей, прибывших сюда неизвестно для чего. За несколько минут мы пересекаем селение. Перед нами обширная площадь. Над розовыми стенами буддистского храма развеваются флаги. Хотя место и малопривлекательное, но оно является единственным, пригодным для разбивки лагеря. Над нами возвышается мрачная голая стена утесов, накладывающая грустный отпечаток на окружающую местность.

Подходы кончились. Сегодня 21 апреля; таким образом, нам понадобилось немногим более 15 дней, чтобы полностью пересечь Непал.

Вечером мы ограничиваемся установкой нескольких палаток и приготовлением сытного обеда для успокоения взбунтовавшихся желудков. Все сагибы и все шерпы собрались вместе, усталые, в несколько мрачном настроении: ветер нас иссушил.

И завтра потребуется все сияние солнца, чтобы оживить наши сердца.