Аномальная зона

– Поверить не могу! – едва шевеля языком, пробормотал Фишкин. – Кажется, выбрались! Земля!

Покачиваясь от усталости, он сделал два шага по влажной спутанной траве и без сил повалился на нее, раскинув перемазанные засохшей грязью руки.

Он весь был в грязи – лицо, сапоги, куртка, – даже волосы на голове слиплись и торчали острым гребнем, как прическа у какого-нибудь завзятого панка. Комары, вившиеся над болотом в огромном количестве, разом ринулись в атаку на неподвижное тело, но Фишкин, сраженный усталостью, первые минуты никак не реагировал на них. Лежать без движения на твердой, никуда не ускользающей земле было блаженством.

Корнеев, который вышел на это место чуть раньше, не обращал на Фишкина почти никакого внимания. Он сам вымотался до последней степени – последние метры ему пришлось тащить на себе Крупицына, который подвернул на кочке ногу. Крупицын совершенно раскис и как маленький ребенок просился домой. Вдобавок после купания в болоте он простыл и теперь начинал все чаще покашливать. Корнееву все это не могло понравиться. Он осознавал, что пройти через болото им удалось только чудом, и второго чуда судьба им не предоставит. Поэтому в первую очередь он собирался выяснить, куда они попали и какие у них перспективы на будущее. Хнычущий, простуженный Крупицын его раздражал.

Даже сейчас, очутившись в безопасности, он никак не хотел отпустить плечо Корнеева. Он был похож на двухлетнего ребенка, впервые отправившегося с папой в магазин. Он был перемазан тиной еще сильнее, чем Фишкин, и был похож на какую-то гротескную куклу, слепленную из грязи. Одежда у него была насквозь мокрой, и Корнеев, хотя и сам выглядел ненамного лучше, отстранил Крупицына с брезгливостью. Он не был чистюлей и эгоистом, но усталость обостряла все чувства, и не только хорошие.

– Присядь пока, Роман Павлович, – посоветовал он Крупицыну, который никак не хотел отпускать его руку. – Бери пример с Фишкина, отдохни малость. И я от тебя отдохну.

Крупицын со стоном сел на траву и схватился грязными руками за голову.

– Что же теперь будет? Где мы? – жалобно пробормотал он. – Где все? Я хочу домой.

Корнеев хмуро посмотрел на него сверху вниз, повернулся и тяжелыми шагами пошел прочь. Теперь он двигался без опаски: в гуще Черной Топи нашелся клочок самой настоящей суши – вытянутый островок, густо поросший тощими березками и осинами.

Подобные клочки земли им уже попадались, здешнее болото изобиловало такими спасительными участками, и, как показала практика, при известной сноровке и осторожности это можно было использовать, но на такое большое пространство Корнеев не рассчитывал и даже предположил, что они вышли на противоположный берег болота.

Он побрел вдоль покрытой дикой растительностью косы, где порой приходилось буквально продираться сквозь намертво переплетенные ветви кустарника и молодых деревьев, и вдруг, к своему удивлению, вышел на открытое место. Он стоял на поляне, окруженной со всех сторон буйными зарослями. Над его головой сверкало ясное голубое небо, а прямо перед ним высились развалины старого каменного дома. По некоторым особенностям архитектуры Корнеев догадался, что раньше тут находилась церковь. Верхняя часть здания и крыша почти полностью обрушились. Оштукатуренные стены облезли, обнажив ребристый скелет из бурого кирпича. На изъеденных временем ступенях цвели лиловые колокольчики, и под самые окна подступал густой бурьян, над которым вились комариные тучи. Чуть поодаль чернел покосившийся, оплетенный каким-то вьющимся растением крест. Поставлен он здесь был очень давно, потому что уже наполовину ушел в землю. Теперь, наверное, никто и не помнил, что за человек покоится под этим крестом.

Поколебавшись, Корнеев все-таки поднялся по щербатому крыльцу и заглянул внутрь здания. Он увидел абсолютно безжизненное помещение, заваленное фрагментами обрушившейся кладки, сгнившими балками, ржавыми оконными решетками. Пол в помещении был выложен каменными плитами, но и здесь кое-где пробивались ядовито-зеленые побеги. Сверху сквозь огромные прорехи заглядывало солнце. Но, несмотря на яркий свет и сочную зелень, обстановка в развалинах показалась Корнееву невыносимо гнетущей, вызывающей непонятную тревогу.

Дальше порога он не пошел, опасаясь переломать ноги, спустился с крыльца, обошел здание и двинулся дальше. Ему снова пришлось пробиваться через кустарник и гниющий валежник, и с каждым шагом настроение его падало все больше – почва под ногами становилась все более влажной, под подошвами хлюпала вода, а вскоре заросли кончились, и Корнеев опять оказался лицом к лицу с Черной Топью.

Все же он нашел в себе силы и еще немного походил по островку. Увы, это было единственное, что ему удалось открыть. Действительно, они находились на острове, клочке суши не более ста метров в длину, вытянутом, как галера, почти сплошь заросшем и покрытом древесным мусором. И кроме них, здесь не было ни одной души. Только птицы пересвистывались в зарослях.

Корнеев вернулся к своим спутникам. Фишкин спал прямо на земле, натянув на голову куртку. Крупицын, по-сиротски обхватив себя руками, сидел на траве и тупо смотрел в одну точку. Губы его слегка шевелились, будто он бормотал про себя молитвы.

«Еще не хватало, чтобы он сошел тут с ума! – недовольно подумал Корнеев. – Нет, братец, сначала изволь вернуться в Москву, а там уж делай что хочешь. А здесь будь добр держаться!».

Он подошел ближе и присел на корточки около Крупицына. Тот посмотрел на него мутным взглядом и плаксиво спросил:

– Куда вы ходили?

– Так, осматривался, – стараясь говорить беззаботным тоном, ответил Корнеев. – Не поверите, но я набрел здесь на церковь. Правда, помолиться там уже не удастся. Она разрушена. А жаль, было бы интересно посмотреть. Здание не слишком большое, но каменное. Могила чья-то рядом.

– Значит... Значит, где-то рядом жилье? – с надеждой воскликнул Крупицын.

Корнеев отрицательно помотал головой.

– Вот жилья-то как раз и нету, – сказал он. – Мы на острове. Метров сто в длину, метров пятьдесят в ширину. Но это в самом лучшем случае.

Крупицын непонимающе уставился на него.

– Как на острове? – с тревогой спросил он. – Зачем нам остров? Для чего вы вывели нас на этот остров?

Корнеев поморщился. Ему показалось, что у Крупицына вот-вот начнется истерика.

– Я вывел вас не на остров, – сухо сказал он. – Я вывел вас, куда получится. Не забывайте, что здесь я такой же чужак, как и вы.

– Нет, постойте! – возмутился Крупицын. – Вы взяли на себя ответственность, потащили нас через трясину... Я чуть не погиб! Вы не забыли?

– Разве такое забудешь? – мрачно сказал Корнеев. – Но все-таки вы не погибли. Благодаря мне и Фишкину. А уходить через болото нам пришлось вынужденно, и вы это прекрасно знаете. Иначе нас перестреляли бы, как куропаток. Те люди, которые за нами гнались, они, по-моему, без комплексов. Впрочем, если вы хотели там остаться, могли бы сказать об этом сразу. Сейчас-то какие могут быть претензии?

– А вот такие! – упрямо заявил Крупицын. – Это ваша идиотская затея – залезть в болото! Остальные, которые не полезли, благополучно разбежались и теперь в ус не дуют. А нас вы уже почти погубили!

– Ну, во-первых, идея принадлежит гению всех времен и народов, вашему блистательному Хамлясову. Я просто взял на себя смелость сделаться на время вашим проводником, потому что некоторый опыт хождения по болотам у меня имеется. Без меня эта затея могла кончиться куда трагичнее... Во-вторых, насчет остальных вы, по-моему, ошибаетесь. Они и в самом деле разбежались, но вряд ли благополучно. Городские люди посреди леса, без вещей, без пищи, насмерть перепуганные... Хорошо, если они не потеряли друг друга.

– Мы должны быть с ними, – заявил Крупицын. – Почему мы здесь? Почему вы притащили нас сюда?

Корнеев безнадежно махнул рукой и сказал:

– Притащил и притащил. Наверное, я не такой смельчак, как вы, – на пули ни за что в жизни не полезу. Скажите лучше, как ваша нога?

– Совсем плохо, – трагически произнес Крупицын. – Боюсь, ходить я уже не смогу.

Страдальчески сморщившись, он принялся стаскивать с себя сапог. Когда ему наконец удалось разуться, глазам Корнеева предстала грязная, раздувшаяся, как удав, нога. Крупицын не отличался великим терпением, но сейчас Корнеев был вынужден признать, что он прав – ходить с такой ногой большая проблема.

– Да, вам не помешало бы сейчас попасть на прием к Валентине Николаевне, – покачав головой, сказал он. – Видели, как она вылечила этого чудака Шпагатова? В два дня! Он уже бегает как заяц!

– Какое мне дело до какого-то там Шпагатова! – капризно сказал Крупицын. – Меня волнует моя судьба! Что вы можете нам предложить?

– Я вам не метрдотель в ресторане, – хмыкнул Корнеев. – Предложить!.. Пока я могу предложить только одно. Нам нужно хорошенько выспаться, отдохнуть, а потом выбираться отсюда. А вам лично я могу предложить кое-что из своей одежды. Вашу нужно высушить, иначе вы подхватите воспаление легких...

Он растолкал Фишкина, который долго не мог понять, где находится и почему от него требуют снять что-нибудь из одежды. С большим трудом Корнееву удалось привести его в чувство, и Фишкин, тяжело вздыхая, принялся раздеваться.

– Это жуть, сколько комаров! – жаловался он, размахивая руками. – Представляю, что тут будет ночью! Нас просто загрызут. Вы думаете, мы здесь надолго застряли?

– Мне самому хотелось бы это знать, – развел руками Корнеев. – Сюда-то мы с перепугу забрались, а вот как отсюда выбраться – уже вопрос. Признаюсь вам честно, сейчас меня пугает даже мысль о том, что снова нужно искать тропу через болото. То, что мы здесь, – чудо. Не хуже тех чудес, что ищет Хамлясов.

– Только оно никому не нужно, наше чудо, – сказал Фишкин. – А Хамлясов из каждого пустяка явление делает. В пиаре он – гений.

– Значит, вы тоже ему не верите? – удивился Корнеев. – Работаете на него и не верите?

– Мое дело – карты. Карты – дело полезное и увлекательное. Тем более если за них платят деньги. Вера тут ни при чем. Да и как тут разобраться? Допустим, мы с вами видим камень причудливой формы. Вы говорите – игра природы. А я утверждаю, что это не камень вовсе, а артефакт, наследие великой цивилизации. Можно спорить до посинения, но рассудить-то этот спор некому... Я вам вот что скажу – пока мне за веру платят, я верю. А в свободное от работы время... Вы говорили что-то про церковь. А там не получится спрятаться от комаров?

– Вряд ли, – покачал головой Корнеев. – Разве что от ветра. И немного от дождя. Часть крыши сохранилась. Впрочем, там можно соорудить лежанку из каких-нибудь обломков. Все лучше, чем на голой земле валяться.

– Думаете, мы здесь надолго застряли? – поднял голову Фишкин.

– Будем надеяться, что ненадолго, – нахмурился Корнеев. – По правде говоря, я уже с ног валюсь. А тут еще Крупицын...

Они разом посмотрели на своего незадачливого спутника, который, сидя на земле и морщась от отвращения, натягивал на себя детали туалета, пожертвованные ему товарищами. Из просторной нижней рубахи Фишкина он сделал себе что-то вроде шотландского килта. Его собственная одежда, мокрая и грязная, была разбросана по траве в полнейшем беспорядке.

– Похоже, нам придется освоить профессию няни, – негромко заметил Фишкин. – Будем сушить подгузники и вытирать сопли. Честное слово, лучше бы я сам провалился в болото.

– Лучше бы никто в него не проваливался, – заметил Корнеев и принялся собирать мокрые тряпки Крупицына.

Развесив по деревьям одежду, они вместе с Фишкиным отвели Крупицына в развалины и из трухлявых бревен соорудили для него некое подобие топчана. Крупицын окончательно расклеился. Он жаловался, что у него болит нога, что он кашляет, что на нем нитки сухой нет, что он голоден, как собака, и что вообще он скоро умрет и Корнееву придется закопать его на этом проклятом острове и поставить еще один крест, который рухнет уже на следующий день, потому что здесь ничего нет, кроме гнилого дерева, и сюда никто не сможет прийти, чтобы ухаживать за могилкой.

Как ни странно, его причитания уже не раздражали Корнеева. Кое-как приткнувшись на двух сложенных вместе бревнах, он заснул под эту жалобную декламацию, словно под шум ручейка. Устроившийся поблизости Фишкин тоже погрузился в сон. Крупицын еще немного постонал, поплакался, но, видя, что ответной реакции в его адрес не поступает, смирился и отключился тоже.

Первым проснулся Корнеев. Что-то встревожило его во сне. Он резко поднял голову и прислушался. Над щербатой крышей посвистывал ветер. Шелестели деревья. Птиц не было слышно. Небеса приобрели насыщенную предвечернюю окраску. В развалинах становилось прохладно. Над головой звенели комары.

Корнеев вдруг ясно осознал простую мысль, что по крайней мере на эту ночь им придется здесь задержаться. В темноте через топь не пойдешь, это безумие. Понятно, что это не вызовет восторга у его спутников, особенно у Крупицына, который, скорее всего, устроит по этому поводу истерику. Надо признать, что повод для этого у него имеется. У Корнеева у самого было на душе так скверно – хоть бейся головой о стену. Конечно, они находились не на Северном полюсе, и даже островок этот назвать необитаемым можно было только в шутку, но положение их все равно было незавидным. Ни пищи, ни воды, больной человек на руках и загадочная Черная Топь вокруг. Правда, до сих пор дела здесь творились исключительно земного происхождения, но держали они в напряжении почище любого фантастического романа.

Однако дальше Корнеев сообразил, что встревожила его вовсе не эта жестокая мысль, пришедшая в голову во время сна. Его насторожил какой-то посторонний звук. За время своих скитаний Корнеев попадал в самые разные переделки, иногда очень опасные, и у него выработался рефлекс – он замечал малейшие признаки неблагополучия в окружающей обстановке. Было бы преувеличением утверждать, что это не однажды спасло ему жизнь, но от многих неприятностей уберегло точно.

Что беспокоит его сейчас, Корнеев понял не сразу. Проснувшись, он ничего необычного не услышал. Фишкин опять спал по своему испытанному методу – завернувшись с головой в куртку. Но из-за того, что одежды на нем теперь было маловато, у него обнажилась поясница, на которой комары и отыгрались по полной программе. Фишкин тихо стонал, но не просыпался. В противоположном углу посапывал Крупицын. Он настолько вымотался, что даже на комаров не реагировал.

Корнеев поднялся и вышел из церкви. Недоверчивым взглядом он окинул территорию. Грязная одежда Крупицына мирно сохла на березовых ветвях. Сквозь листву пробивалось багровое свечение заката. Комары сатанели в предвкушении сытного ужина.

И тут Корнеев опять услышал странный шум. Это была как бы серия булькающих звуков. Они доносились из-за деревьев, которые росли по другую сторону развалин. Один шлепок, другой, третий – и опять все стихло.

Корнеева вдруг осенило – кто-то идет по болоту! Пробирается, осторожно нащупывая тропу. И этот кто-то совсем близко.

Корнеев едва не подпрыгнул от радости. Первым побуждением было броситься на шум шагов, привлечь к себе внимание, попросить о помощи. Но Корнеев не сделал этого. Его внезапно охватили сомнения. Кому могло прийти в голову ночью тащиться на болота? Изо всей их компании такое могло прийти в голову только Хамлясову, да и то чисто теоретически. Тогда кто? Бандиты? Но у них нет проводника. Может быть, это какой-то зверь?

Радость незаметно улетучилась, и Корнеев поступил так, как поступал обычно, – с осторожностью. Он обошел развалины, углубился в заросли высокого, в человеческий рост, кустарника и через минуту вышел к болоту.

Инстинктивно он старался не шуметь, и это ему в какой-то степени удалось. Но зато он сгоряча едва не выскочил на открытое пространство, а это могло бы иметь весьма неприятные последствия. Лишь в последний момент Корнеев успел пригнуться и скрыться за кустом. Сердце едва не выпрыгнуло у него из груди.

Метрах в тридцати от него, кропотливо выискивая дорогу среди предательских кочек, двигались по болоту два человека, и один из них был не кто иной, как Али! Бандит, приблудившийся к ним в лесной глуши, а потом учинивший эту дикую, невероятную выходку, жертвой которой стали многие люди. Спутника бандита Корнеев видел впервые, но поскольку между ним и Али наблюдалось полное взаимопонимание, можно было сделать единственный вывод – действуют они заодно.

Корнеева они не заметили лишь по той причине, что, когда он вылетел из зарослей, оба смотрели друг на друга и что-то негромко обсуждали. Но едва он успел спрятаться, как движение снова возобновилось. Нащупывая путь длинной свежесрезанной палкой, товарищ Али медленно пробирался к берегу.

Теперь Корнеев мог его рассмотреть как следует. Этому человеку было лет за сорок. Плечистый и крепкий, как старый дуб, он был одет в плащ-палатку защитного цвета и засаленную кепку. Крупные и грубые черты лица выражали силу и непоколебимую уверенность в своей правоте. Немного нашлось бы смельчаков, которые посмели бы перечить человеку с таким лицом.

Из поклажи у здоровяка имелось только ружье, заброшенное за спину. Зато Али, шедший вторым, тащил на горбу объемистый и тяжелый рюкзак. Сейчас он выглядел мрачным и замкнутым – ни следа от той улыбочки, которую он демонстрировал, когда нужно было втереться в доверие к Хамлясову.

Они шли медленно, но расстояние неумолимо сокращалось, и Корнеев понял, что задержись он еще на минуту, и ему не удастся ускользнуть незамеченным. Он попятился назад, пригнувшись, нырнул за один куст, потом за другой и, только убедившись, что со стороны болота его увидеть не могут, выпрямился и почти побежал назад к церкви.

Вернувшись, он прежде всего сорвал с дерева высохшую одежду Крупицына. В новом состоянии она оказалась твердой, как будто сделанной из картона. «Модель не от Юдашкина, конечно, – подумал Корнеев, – но выбирать не приходится, Роман Павлович».

Он ворвался в церковь и объявил подъем. Крупицын очнулся сразу и, повернув в сторону Корнеева опухшее от комаров лицо, трагически сказал:

– Боже, это не сон! Мы все еще здесь!

Корнеев швырнул в него окаменевшими шмотками и приказал переодеваться.

– И поторапливайтесь! – грозно прибавил он. – Потому что сюда идут бандиты!

После этих слов Фишкин вынырнул наружу, как черепаха из панциря, и сделал круглые глаза.

– Это что, шутка такая?

– Какие, к черту, шутки! Вы прекрасно видели, как они шутят! Мы должны спрятаться, пока нас тут не перестреляли. Мы можем отсидеться в лесочке на другом краю острова. Только нужно поторапливаться. Они вот-вот будут здесь.

Фишкин подскочил, как ошпаренный.

– Что же вы раньше не сказали?! – с обидой воскликнул он и, посмотрев на Крупицына, свирепо добавил: – И бросьте к черту ваши обноски! Пока вы их разминаете, может отпасть в них надобность. Давайте, Григорий, берем его – и бежим!

Корнеев согласился, что Фишкин прав. Процесс одевания Крупицын собирался растянуть до бесконечности. Корнеев отобрал у него одежду, а потом вдвоем с Фишкиным они подхватили Крупицына под мышки и поволокли на воздух. Он скорчил недовольное лицо, но возражать не посмел.

Едва они успели скрыться за первыми деревьями, как почти напротив из-за кустов вышли два человека в сапогах и забрызганной грязью одежде. Они слишком устали, чтобы внимательно смотреть по сторонам, и Корнеев успел знаками показать своим товарищам лечь на землю. В таком положении их не было видно из-за кустов и высокой травы, однако положение все равно оставалось отчаянно опасным – от того места, где они лежали, до бандитов было рукой подать.

– Ни звука! – делая страшное лицо, приказал Корнеев.

Но и Фишкин, и Крупицын были так напуганы, что даже боялись дышать. Лежа в зарослях, они с тревожным любопытством наблюдали за тем, что происходит возле разрушенной церкви.

Али между тем сбросил с плеч опостылевший рюкзак, с облегчением уселся на траву и закурил. Человек в плащ-палатке пристально посмотрел на него, снял через голову ружье и, держа его в руке, прошелся мимо развалин.

– Запарился, Али Иваныч? – с юмором спросил он. – Слабоват ты, парень! А ведь ты со мной шел. Практически как у Христа за пазухой. Ступай только след в след, и никаких тебе хлопот! Понять не могу, как ты собирался со своими урками Черную Топь покорять! Все бы здесь полегли! Неужто до денег такая жажда – пуще страха смерти?

Али поднял голову и зло сверкнул глазами.

– Ты, папаша, к этому делу тоже неравнодушен, так что насчет жажды помолчим! А через болота нас проводник бы провел. Вот ты нашелся, а не будь тебя – другой бы справился.

– Во-первых, я тебе никакой не папаша, и зови меня Петром Игнатьевичем, пока я не рассердился. А во-вторых, это только со стороны кажется, что здесь другой-всякий справится. Черную Топь только два человека как свои пять пальцев знали. Один – это я, а второй – дядя Федор, упокой, господи, его душу!..

Али бросил на него быстрый взгляд.

– А ты, похоже, знаком был с дядей Федором? – продолжал Петр Игнатьевич. – Что помалкиваешь? Твоя шайка его угробила, признавайся?

– Ты не прокурор, чтобы признания тебе делать, – неохотно сказал Али. – Ты вон моих корешей угробил – я и то молчу.

– Правильно я их угробил, душегубов, – сердито заявил Петр Игнатьевич. – Только землю поганите, бандюганы проклятые! А прокурору до вас нынче и дела нет – прокуроры тоже нынче счета в швейцарских банках открывают да на Канары отдыхать ездят. С какой радости, думаешь? А потому, что вы их всех купили! Вот и приходится мне, простому леснику, с вами бороться.

– А награбленные ценности, конечно, государству будешь сдавать? – язвительно произнес Али.

Лесник на секунду задумался. Потом делано рассмеялся и ответил:

– Насчет ценностей мы с тобой железно договорились. Половина тебе – половина мне. Можешь не сомневаться, Али Иваныч.

– Я тебе не Иваныч! – огрызнулся Али. – Бросай свои прибаутки, пока я тоже не рассердился. Будешь бабки сам искать, пока не сдохнешь.

– Я не сдохну, – серьезно ответил лесник. – Я привычный. И мешок с провиантом ты не зря сюда тащил. Я и такой вариант просчитал. Чтобы как дома себя чувствовать, если вдруг заупрямишься. Только не советую. Упрямый ты мне не нужен.

– В том-то и дело, что я тебе нужен, пока ты деньги не нашел, – сказал Али. – Думаешь, я идиот? Я тоже считать умею. Без меня ты тут до зимы рыться будешь. Так что лучше побереги меня, Петр Игнатьич! Я теперь как твой талисман, понятно? А потому предлагаю тебе одно условие. Не выполнишь его – ничего не получишь.

– Ну-ка, ну-ка, – с любопытством проговорил лесник. – Что еще за условие? Комаров от тебя отгонять?

– Пушку мне верни, – спокойно пояснил Али. – Для равновесия. А то, знаешь, с ружьем шутки плохи – оно, даже незаряженное, один раз в год стреляет. А когда в кармане ствол, как-то спокойнее. Ты стрельнешь, и я стрельну – вот мы и квиты.

– Ишь, чего захотел! – покачал головой лесник. – Только этот номер у тебя не пройдет. Спину тебе подставлять дураков нет.

– Да ты о чем толкуешь, Петр Игнатьевич! – с укоризной сказал Али. – Какой резон мне тебя здесь мочить, когда мне одному отсюда не выбраться! А вот тебе прямая выгода меня грохнуть. Нет, принимай мое условие, иначе не видать тебе бабок, как своих ушей!

Лесник задумался, оценивающе глядя на Али. Помолчав, он посмотрел по сторонам и совсем другим, почти домашним тоном сказал:

– Ладно, смеркаться скоро начнет. Все равно никаких дел сегодня уже не получится. Утро вечера мудренее. Сейчас порубаем и на ночь устраиваться будем. А завтра уже и решим – принимать твое условие или нет.

– До утра еще дожить надо, – сказал Али.

Лесник насмешливо посмотрел на него и заметил:

– Это верно. Ночью любые неожиданности могут случиться. Поэтому сразу предупреждаю – на ночь я тебе, Али, руки-ноги свяжу, чтобы спалось спокойно. И тут уж без обид, ладно?

– Недоверчивый ты, Петр Игнатьич! – скривился Али. – Если уж мое соседство тебя напрягает, так собачку бы с собой взял, что ли! Чего ты ее в лесу оставил?

– Собака через топь не пройдет, – ответил лесник. – Но мы и без нее поладим. Давай вставай, пойдем ночлег искать. Да и живот уже подвело, перекусить пора.

Лесник повернулся и уверенно зашагал к развалинам. Али метнул ему вслед хищный взгляд, быстрым движением сунул руку в свой сапог и выхватил из-за голенища нож. В ту же секунду нож как по волшебству исчез в его рукаве, а сам Али встал, перебросил через плечо рюкзак и пошел догонять лесника.