Аня и Долина Радуг

ГЛАВА 9 Вмешивается Уна

Мисс Корнелия, как и собиралась, побеседовала с мистером Мередитом, и сказанное ею оказалась в известной мере потрясением для рассеянного священника. Она указала ему — не слишком почтительно — на его безответственность: он позволил бездомной девочке поселиться в доме и жить бок о бок с его детьми, сам при этом ничего не зная о ней и даже не пытаясь узнать.

— Не могу сказать, конечно, что кто-либо от этого особенно пострадал, — сказала она в заключение. — В конечном счете, эту Мэри нельзя назвать испорченной. Я расспрашивала ваших детей и детей Блайтов, и, насколько я могу судить, ничего плохого о девочке сказать нельзя — если не считать того, что она употребляет жаргонные слова и выражается не слишком изысканно. Но подумайте, что могло бы случиться, если бы она оказалась похожей на кое-кого из тех приютских детей, о которых нам известно. Вы сами знаете, чему это несчастное маленькое существо, которое взял в свой дом Джим Флэгг, научило его детей.

Мистер Мередит знал и был искренне потрясен собственной беспечностью.

— Но что же теперь делать, миссис Эллиот? — спросил он беспомощно. — Мы не можем выгнать бедного ребенка из дома. О ней необходимо позаботиться.

— Разумеется. Лучше всего немедленно связаться с руководством приюта в Хоуптауне. Пока же, я полагаю, она вполне могла бы оставаться здесь еще несколько дней — до того момента, когда мы получим ответ. Однако смотрите в оба, мистер Мередит.

Сюзан умерла бы от ужаса, если бы слышала, что мисс Корнелия подобным образом выговаривает священнику. Но мисс Корнелия удалилась с приятным сознанием исполненного долга, а мистер Мередит в тот же вечер пригласил Мэри к себе в кабинет. Мэри повиновалась, мертвенно-бледная от страха. Но ее ожидал сюрприз, какого никогда еще не было в ее тяжелой, несчастной жизни. Этот человек, прежде внушавший ей нечто вроде суеверного страха, оказался самым добрым и ласковым из всех людей, каких ей только доводилось встречать. Еще не успев сообразить, что происходит, Мэри обнаружила, что рассказывает ему обо всех своих горестях и встречает такое сочувствие и нежное понимание, какого не могла даже вообразить. Она покинула кабинет с умиротворенным выражением лица и кротким взглядом, так что Уна почти не узнала ее.

— Твой отец — человек что надо, когда проснется, — сказала она, фыркнув, но звук был слишком похож на всхлип. — Жаль, что он не просыпается почаще. Он сказал, что я совсем не виновата в смерти миссис Уайли, но должна стараться думать в первую очередь о ее положительных качествах, а не о плохих. Не знаю, какие у нее были хорошие качества… разве вот только, что она держала дом в чистоте и сбивала отличное масло. Зато знаю, что я почти стерла в кровь руки, начищая пол из сучковатых досок в ее кухне. Но теперь любое слово твоего отца — закон для меня.

Мэри, впрочем, оказалась довольно скучной собеседницей в следующие дни. Она призналась Уне, что чем больше думает о возвращении в приют, тем неприятнее для нее сама эта мысль. Уна отчаянно ломала голову, пытаясь придумать, как можно предотвратить такое развитие событий, однако не она, а Нэн Блайт выступила со спасительной идеей, поначалу показавшейся довольно неожиданной.

— Миссис Эллиот сама могла бы взять Мэри. У нее большущий дом, и мистер Эллиот очень хочет, чтобы она наняла прислугу. Это было бы отличное место для Мэри. Только ей пришлось бы хорошо себя вести.

— О, Нэн, ты думаешь, миссис Эллиот захочет взять ее?

— Вреда не будет, если ты ее об этом спросишь, — сказала Нэн.

Сначала Уна подумала, что не сможет последовать этому совету. Попросить кого-либо об одолжении было для нее, такой застенчивой, мучительно тяжело. К тому же она испытывала благоговейный страх перед миссис Эллиот, такой деловой и энергичной. Уне очень нравилась миссис Эллиот, и она всегда с удовольствием посещала ее дом, но пойти и попросить взять на воспитание Мэри Ванс казалось таким верхом наглости, что робкая Уна пала духом.

Однако вскоре мистеру Мередиту пришел ответ от руководства приюта с просьбой немедленно отправить Мэри в Хоуптаун, и та весь вечер проплакала на чердаке, прежде чем уснуть. Тогда отчаяние придало Уне смелости. На следующий вечер она тихонько выскользнула из дома на прибрежную дорогу. Далеко в Долине Радуг слышался веселый смех, но ее путь лежал не туда. Она была ужасно бледна и ужасно сосредоточена — настолько, что почти не замечала встречных… так что старая миссис Флэгг почувствовала себя оскорбленной и заявила, что Уна Мередит, когда вырастет, будет такой же рассеянной, как ее отец.

Мисс Корнелия жила на полпути между Гленом и мысом Четырех Ветров в доме некогда ослепительного изумрудного цвета, который за прошедшие годы успел выцвести до приятного зеленовато-серого. Маршалл Эллиот посадил вокруг него деревья, разбил розарий и устроил живую изгородь из молодых елочек. Так что теперь жилище мисс Корнелии выглядело совсем не так, как прежде. Дети священника и дети доктора любили бывать у нее. Прогулка по живописной прибрежной дороге доставляла им удовольствие, а в конце пути их всегда ждала большая банка с печеньем.

Внизу, в отдалении, окутанное дымкой море с нежным плеском набегало на песок. Три большие лодки, похожие на больших белых чаек, скользили по волнам к выходу из гавани. В пролив входила шхуна. Маленький мир Четырех Ветров был полон сверкающих красок, нежной музыки и необычного очарования, и каждый в нем должен был бы чувствовать себя счастливым. Но когда Уна вошла в ворота дома мисс Корнелии, ноги почти не повиновались ей.

Мисс Корнелия сидела одна на крыльце. Уна надеялась, что застанет дома и мистера Эллиота. Он был такой большой, сердечный, улыбчивый, что его присутствие могло бы ее ободрить. Уна села на маленький табурет и попыталась съесть предложенный мисс Корнелией пончик. Пончик не шел ей в горло, но она мужественно проглотила его, чтобы не обидеть мисс Корнелию. Она не могла говорить и по-прежнему была бледна, а ее большие темно-голубые глаза смотрели так жалостно, что мисс Корнелия сделала вывод: с ребенком что-то стряслось.

— Что тебя мучает, душенька? — спросила она. — Что-то у тебя на уме; это очевидно.

Уна судорожно проглотила последний кусок пончика.

— Миссис Эллиот, пожалуйста, возьмите к себе Мэри Ванс, — произнесла она умоляюще.

Мисс Корнелия озадаченно уставилась на нее.

— Я? Взять Мэри Ванс! Ты хочешь сказать… насовсем?

— Да… насовсем… на воспитание, — сказала Уна горячо, обретая мужество, после того как первый, самый трудный шаг был сделан. — О, миссис Эллиот! Пожалуйста! Она не хочет возвращаться в приют… она каждую ночь плачет из-за этого. Она так боится, что ее пошлют еще куда-нибудь, где ей будет тяжело. А она такая умелая… она с любой работой справится. Я знаю, вы не пожалеете, если возьмете ее.

— Я никогда об этом не думала. — Вид у мисс Корнелии был довольно растерянный.

— Пожалуйста, подумайте, — умоляла Уна.

— Но, душенька, мне не нужна помощница. Я вполне в состоянии самостоятельно делать всю работу по дому. И даже если бы помощница мне все же потребовалась, я вряд ли взяла бы приютскую девочку — мне такая мысль никогда в голову не приходила.

Свет надежды погас в глазах Уны. Ее губы задрожали. Она снова опустилась на табурет — трогательная маленькая фигурка, воплощение разочарования и заплакала.

— Не плачь… душенька… не плачь! — воскликнула глубоко расстроенная мисс Корнелия. Для нее было невыносимо огорчить ребенка. — Я не говорю, что отказываюсь взять ее… но эта мысль оказалась настолько неожиданной, что совершенно меня ошеломила. Я должна подумать.

— Мэри такая умелая, — повторила Уна.

— Хм! Это я слышала. Я также слышала, что она употребляет ругательства. Это правда?

— Я никогда не слышала, чтобы она по-настоящему ругалась, — неуверенно сказала Уна, чувствуя себя неловко. — Но боюсь, она может выругаться.

— Охотно верю! Она всегда говорит правду?

— Думаю, что да; она лжет, только когда боится, что ее выпорют.

— И тем не менее ты хочешь, чтобы я взяла ее!

— Но ведь кому-то придется взять ее, — всхлипнула Уна. — Кто-то должен позаботиться о ней, миссис Эллиот.

— Это правда. Возможно, сделать это — мой долг, — сказала мисс Корнелия со вздохом. — Что ж, мне придется обсудить это с мужем. Так что пока никому ничего не говори об этом. Возьми еще пончик, душенька.

Уна взяла и съела — на этот раз с большим аппетитом.

— Я очень люблю пончики, — призналась она. — Тетушка Марта никогда их не делает. Зато мисс Сюзан в Инглсайде делает их часто и разрешает нам иногда взять целое блюдо с собой в Долину Радуг. А знаете, миссис Эллиот, что я делаю, когда мне хочется пончик, а взять его негде?

— Понятия не имею, душенька. Что же ты делаешь?

— Я достаю мамину старую поваренную книгу и читаю рецепт пончиков… и другие рецепты тоже. Они так вкусно звучат. Я всегда так поступаю, когда голодна… особенно если мы ели «то же самое» на обед. Тогда я читаю рецепт жареной курицы и фаршированного гуся. Мама умела готовить все эти вкусные блюда.

— Эти дети в конце концов умрут с голоду, если мистер Мередит не женится, — возмущенно сказала мисс Корнелия мужу, когда Уна ушла. — А он не женится… и что тут сделаешь? Ну, так возьмем мы эту Мэри, Маршалл?

— Да, возьми ее, — лаконично ответил Маршалл.

— Чего же еще ждать от мужчины? — воскликнула его жена тоном, в котором звучала безнадежность. — «Возьми ее»… как будто дело только в этом! Тут сотню соображений надо принять во внимание, поверь мне.

— Возьми ее, Корнелия… а все соображения мы примем во внимание потом, — сказал муж.

В конце концов мисс Корнелия решила взять Мэри и отправилась в Инглсайд, чтобы его обитатели первыми узнали эту новость.

— Замечательно! — пришла в восторг Аня. — Я очень надеялась, мисс Корнелия, что вы именно так поступите. Я очень хочу, чтобы у этой бедной девочки появился настоящий родной дом. Когда-то я сама была точно такой бездомной маленькой сиротой.

— Не думаю, что эта Мэри очень уж похожа — или когда-нибудь будет похожа — на вас, — возразила мисс Корнелия мрачно. — Тут совсем другой коленкор. Но она человеческое существо с бессмертной душой, которая должна быть спасена. У меня есть краткий катехизис и частый гребень, и я намерена выполнить мой долг по отношению к ней, раз уж берусь за дело, поверьте мне.

Мэри приняла новость с умеренной радостью.

— Это лучше, чем я ожидала, — сказала она.

— В доме миссис Эллиот тебе придется особо следить за своими манерами, — предупредила ее Нэн.

— Ну, это я запросто! — заявила Мэри, вспыхнув. — У меня, когда захочу, манеры ничуть не хуже твоих, Нэн Блайт!

— Ты же знаешь, Мэри, тебе нельзя будет произносить там никаких плохих слов, — встревоженно сказала Уна.

— Я думаю, она умерла бы от ужаса, если бы услышала некоторые из моих словечек, — усмехнулась Мэри; при этой мысли ее белые глаза зажглись озорным весельем. — Но можешь не беспокоиться, Уна. Я теперь сделаюсь тихоней. И говорить буду жеманно.

— И только правду, — добавила Фейт.

— Даже если грозит порка? — взмолилась Мэри.

— Миссис Эллиот никогда не будет пороть тебя… никогда! — воскликнула Ди.

— Неужто не будет? — Мэри взглянула на нее скептически. — Если я когда-нибудь попаду в такое место, где меня не станут пороть, буду считать, что это настоящий рай. Зачем мне тогда врать? Мне и самой это не нравится… я бы предпочла всегда говорить правду, коли уж на то пошло.

Накануне того дня, когда Мэри предстояло покинуть дом священника, в Долине Радуг был устроен пикник в ее честь, а вечером каждый из Мередитов подарил ей на память кое-что из своего скудного запаса сокровищ. Карл отдал ей свой игрушечный Ноев ковчег, а Джерри — один из своих лучших варганов. Подарком Фейт стала маленькая щетка для волос с зеркальцем на обратной стороне, которую Мэри всегда считала удивительно красивой. Уна никак не могла решить, что подарить — старый бисерный кошелечек или яркую картинку, изображающую Даниила во рву со львами[18], - и в конце концов предложила Мэри самой сделать выбор. На самом деле Мэри хотелось получить кошелечек, но она знала, что он очень дорог Уне, и потому сказала:

— Подари мне Даниила. Я лучше возьму картинку — уж очень люблю львов. Жаль только, что они не съели Даниила. Это было бы интереснее.

Когда пришло время отправляться в постель, Мэри уговорила Уну лечь с ней на чердаке.

— Это моя последняя ночь здесь, — сказала она, — и дождь идет, а мне ужасно неприятно спать одной на чердаке, когда идет дождь… из-за того, что кладбище рядом. В ясные ночи я о нем не думаю, но в такие, как эта, мне кажется, я не вижу ничего, кроме дождя, поливающего старые могильные камни, а ветер за окнами завывает так, будто это мертвецы пытаются войти сюда и плачут, потому что их не пускают.

— Мне нравятся дождливые ночи, — сказала Уна, когда они улеглись вместе в чердачной каморке. — И Нэн, и Ди их тоже любят.

— Да и я ничего против не имею, когда поблизости нет кладбища, — сказала Мэри. — Но если бы ты ко мне сегодня не пришла, я все глаза выплакала бы — мне было бы так одиноко. Ужасно тяжело, что приходится вас всех покидать.

— Я уверена, что миссис Эллиот будет часто отпускать тебя в Долину Радуг, чтобы ты могла поиграть с нами, — сказала Уна. — А ты, Мэри, пожалуйста, веди себя как следует, хорошо?

— Постараюсь, — вздохнула Мэри. — Но мне не так легко быть хорошей, как тебе… внутренне, я хочу сказать, так же, как и внешне… У тебя в родне не было таких негодяев, как у меня.

— Но у твоих родных наверняка были не только дурные качества, но и хорошие, — возразила Уна. — В хорошем ты должна им подражать, а на плохое не обращать внимания.

— Не верю, что в них было хоть что-нибудь положительное, — мрачно пробормотала Мэри. — Мне про их хорошие качества слышать не доводилось. Правда, у моего деда водились деньжата, но говорят, он был мошенник. Нет, мне придется рассчитывать только на собственные силы и очень стараться.

— И Бог поможет тебе, Мэри, если ты попросишь Его.

— Насчет этого ничего сказать не могу.

— О, Мэри! Ты же знаешь, мы просили Бога найти хороший дом для тебя, и Он нашел.

— Не понимаю, какое Он имел к этому отношение, — возразила Мэри. — Это ты попросила миссис Эллиот взять меня. Вот эта мысль у нее в голове и засела.

— Но желание взять тебя вложил в ее сердце Бог. Если бы Он этого не сделал, никакая мысль, поданная мной, не принесла бы пользы.

— Ну, пожалуй, в этом что-то есть, — признала Мэри. — Пойми, Уна, я ничего против Бога не имею. Я согласна дать Ему шанс. Но, если честно, я думаю, Он ужасно похож на твоего отца — такой же рассеянный и большую часть времени не обращает внимания на человека, но иногда вдруг просыпается и тогда бывает ужасно хороший, добрый и разумный.

— Что ты, Мэри! Нет, нет! — воскликнула Уна в ужасе. — Бог совсем не такой, как папа… то есть… я хочу сказать, Он в тысячу раз лучше и добрее.

— Если Он такой же хороший, как твой отец, меня Он устроит, — сказала Мэри. — Когда твой отец говорил со мной, у меня было такое чувство, что я никогда больше не смогу сделать ничего дурного.

— Я хотела бы, чтобы ты поговорила о Боге с папой, — вздохнула Уна. — Он сможет объяснить все гораздо лучше чем я.

— Непременно поговорю, когда он снова проснется, — пообещала Мэри. — В тот вечер, когда он говорил со мной в кабинете, он мне объяснил, что я не могла своими молитвами убить миссис Уайли. У меня с тех пор легко на душе, но насчет молитв я очень осторожна. Я думаю, самая безопасная из них — тот старый стишок. А вообще, знаешь, Уна, мне кажется, если уж человек должен кому-то молиться, то лучше молиться дьяволу, а не Богу. Бог добрый — во всяком случае, ты так утверждаешь, — так что Он все равно не причинит вреда, но дьявола — судя по тому, что я о нем знаю, — надо умиротворять. Я думаю, самым разумным было бы сказать ему: «Дорогой дьявол, пожалуйста, не вводи меня в искушение. Пожалуйста, будь добр, оставь меня в покое». А? Ты не согласна?

— О, нет, нет, Мэри. Я уверена, молиться дьяволу — это совершенно неправильно. Да и пользы никакой от таких просьб не было бы, потому что он порочный. Они его только разозлили бы, и он стал бы еще больше вредить.

— Ну, что до этого вопроса насчет Бога, — сказала Мэри упрямо, — раз мы с тобой не можем его решить, нет смысла продолжать разговор, пока мы не выясним, как в действительности обстоит дело. А пока я буду как-нибудь сама разбираться.

— Если бы мама была жива, она бы нам все объяснила, — вздохнула Уна.

— Я тоже очень хотела бы, чтобы ваша мама была жива, — сказала Мэри. — Даже не знаю, что будет с вами, ребята, когда я от вас уйду. Во всяком случае, уж постарайтесь и держите дом мало-мальски в порядке. По округе ходят самые возмутительные истории о том, как у вас тут все запущено и не прибрано. А иначе оглянуться не успеете, как ваш отец возьмет да женится снова, и тогда уж вам совсем внимания уделять не будет.

Уна вздрогнула. Ей никогда раньше не приходило в голову, что отец может снова жениться. Мысль показалась ей неприятной, и она лежала молча, чувствуя, что на сердце стало тяжело.

— Мачехи — это кошмар, — продолжила Мэри. — У тебя бы от ужаса кровь в жилах застыла, если бы я тебе рассказала все, что о них знаю. Взять хоть Уилсонов — они жили через дорогу от Уайли. У них была мачеха. Она к ним так же плохо относилась, как миссис Уайли ко мне. Это будет жуть, если у вас появится мачеха.

— Я уверена, что не появится, — сказала Уна с дрожью в голосе. — Папа больше ни на ком не женится.

— Доведут его до этого, — мрачно предрекла Мэри. — Все старые девы в деревне хотят его на себе женить. С ними не совладаешь. А хуже всего насчет мачех то, что они всегда настраивают отца против его детей. Он вас уже не стал бы любить. Во всем принимал бы ее сторону и сторону ее детей. Понимаешь, она убедила бы его, что вы все плохие.

— Лучше бы ты мне этого не говорила, Мэри, — заплакала Уна. — Я чувствую себя такой несчастной.

— Я только хотела тебя предостеречь, — сказала Мэри, не без раскаяния в голосе. — Конечно, ваш отец такой рассеянный, что, может быть, и не задумается о том, чтобы снова жениться. Но лучше быть готовым к худшему.

Еще долгое время после того, как Мэри безмятежно уснула, маленькая Уна лежала рядом с ней без сна; глаза щипало от слез. О, как это было бы ужасно, если бы ее отец женился на ком-то, кто заставил бы его возненавидеть ее, и Джерри, и Фейт, и Карла! Она не вынесла бы этого… не вынесла бы!

Мэри не влила в души юных Мередитов того яда, какого опасалась мисс Корнелия. Тем не менее, она явно ухитрилась причинить им вред — действуя из самых лучших побуждений. Но она спала спокойно, без сновидений, в то время как Уна лежала без сна, а дождь поливал и ветер завывал вокруг старого серого дома на холме. А преподобный Джон Мередит совсем забыл, что пора ложиться в постель, — он был поглощен чтением жития святого Августина. Уже забрезжил серый рассвет, когда он наконец закончил читать и пошел наверх в спальню, продолжая ломать голову над проблемами двухтысячелетней давности. Дверь в комнату девочек была открыта, и он увидел спящую Фейт, румяную и красивую. Ему захотелось узнать, где Уна. Быть может, она ушла ночевать к дочкам доктора Блайта. Иногда она ночевала у них, считая подобное приглашение очень приятным. Джон Мередит вздохнул. Он чувствовал, что для отца не должно быть неразрешимой загадкой, где находится его маленькая дочка. Сесилия присматривала бы за ней лучше.

Если бы только Сесилия была по-прежнему с ним! Какой очаровательной и веселой она была! Как вторил эхом ее песням старый дом священника в Мэйуотере! И она ушла так неожиданно, унеся с собой смех и песни и оставив тишину… ушла так неожиданно, что он все еще не мог прийти в себя. Как могла она, такая красивая и живая, умереть?

Джон Мередит никогда серьезно не задумывался о повторном браке. Он любил свою жену так сильно, что был уверен в абсолютной невозможности вновь проникнуться нежным чувством к какой-либо женщине. У него мелькала порой смутная мысль, что довольно скоро Фейт станет достаточно взрослой, чтобы занять место матери. А пока он должен как-то справляться сам. Он вздохнул и прошел в свою комнату, где никто так и не перестелил для него постель. Тетушка Марта забыла, а Мэри не осмелилась, так как тетушка Марта запретила ей «хозяйничать» в спальне священника. Но мистер Мередит не заметил, что ее не перестилали. Его последние мысли перед сном были о святом Августине.